Россия: два народа – одна судьба

Опубликовано в информационно-аналитическом журнале «Конкуренция и рынок»,

С.-Петербург, декабрь 2010, № 4 (48), С. 125-133.

Владимир БРЮХАНОВ

Россия: два народа – одна судьба

Прочитавшие данный заголовок могут подумать, что речь опять пойдет о коллизиях взаимоотношений евреев и русских, весьма волновавших Александра Исаевича Солженицына и продолжающих волновать очень многих. Но наши заметки об иных аспектах российской истории, хотя и пересекающихся хронологически и содержательно с вышеупомянутыми конфликтами.

В 1913 году Ленин провозгласил знаменитый лозунг: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно» – и постарался в последующие годы убедительно это продемонстрировать.

Долгие десятилетия к этому и другим подобным заклинаниям приходилось относиться со всей серьезностью: и Ленин, и его последователи почти неизменно выступали удачливыми политическими игроками, выглядели уверенными в своей правоте вождями и руководителями, а при подведении разнообразных промежуточных итогов оказывались, вроде бы, бесспорными победителями.

Естественно, что такое вызывало уважение и даже симпатии. Но эта идиллия неудержимо теряла убедительность, становясь все призрачнее, а завершилась очевидным крахом.

Современные россияне утратили при этом очень многое – и реальное, и воображаемое.

Рассыпался в прах, в частности, волшебный инструмент, якобы позволявший заглядывать в будущее, строить перспективные планы и принимать верные решения. Потомки приверженцев Ленина-Сталина оказываются теперь такими же беззащитными жертвами мировых экономических стихий, как и наивные поборники капиталистических свобод. Марксизм же отступил к подобающей ему роли социологической модели, соответствующей уровню знаний и представлений европейцев определенной исторической эпохи.

Тридцатые-пятидесятые годы XIX века были временем чрезвычайных социальных потрясений в Западной Европе. Именно тогда Маркс и Энгельс сначала пытались чему-то обучиться, затем быстренько переключились на конструирование собственного учения и, наконец, принялись изображать из себя оракулов и пророков. Классовая борьба действительно могла казаться тогда решающим фактором общественного развития. Сверх того, безответственные и дилетантские наскоки Маркса и Энгельса на философию и политэкономию создали их кликушеству дутый «научный» авторитет среди их и вовсе полуграмотных последователей.

Ныне же просто смешно выглядит изобретенная этими «классиками» мессианская роль промышленных рабочих, никогда и нигде не достигавших по численности даже половины трудоспособного населения, а теперь и вовсе растворяющихся в конгломерате прочих социальных групп.

Единственно верного учения теперь уже нет, хотя по-прежнему здравой представляется идея, что человеческим обществом управляют не какие-то таинственные роковые силы, а определенные объективные закономерности, все еще, однако, недостаточно исследованные и тем более прирученные.

Не следует переоценивать достижения современной науки: хотя человечество (в лице своих наиболее продвинутых представителей) и научилось расщеплять атом, летать на Луну и создавать компьютеры, лучше людей играющие в шахматы, но по-прежнему остается непонятным множество вроде бы простых, но чрезвычайно важных вещей и явлений. Человечество лишь начинает всерьез призадумываться, например, над тем, что же такое климат Земли, как он менялся в прошлом и будет меняться в будущем, как можно и нужно с ним взаимодействовать. Вот и закономерности общественного развития остаются пока еще далеко не очевидными. Отсюда и неожиданность экономических кризисов, к прогнозированию которых относятся с недостаточным вниманием, и прочие неустройства общественной жизни.

Однако не пора ли уже перестать блуждать в трех соснах идеологических заблуждений и предрассудков – и выяснить, наконец, хотя бы приблизительно, что же все-таки произошло с Россией в последние века – и продолжает происходить теперь лично с нами?

Это наш долг и наша задача; в наших же руках сосредоточены и возможности ее разрешения. Ведь негативный опыт, накопленный Россией, уникален, разнообразен и фантастически содержателен – именно этим-то он и ценен! Сам Бог велит нам учиться на этом!

Едва ли новые заграничные Марксы и Энгельсы смогут нам помочь; вовсе неслучайно провалились надежды российских реформаторов предпоследнего десятилетия на теории и рецепты, исходившие оттуда. Ничего сверхъестественного история России из себя не представляет, но понять ее можно, лишь проникнув в суть ее конкретных особенностей, – и подобное трудно ожидать от иностранцев.

Для нас существенно необходимо и понимание характера общего прогресса, охватившего теперь весь мир безо всяких исключений. Ведь технологический прогресс последних веков просто поразителен!

Триста лет назад подавляющее большинство европейцев ютилось в деревушках, почти поголовно занималось сельскохозяйственным трудом, поставляя продовольствие и производственное сырье в города, замки и монастыри.

Машинная индустрия сломала эти вековые традиции, призвала из деревень множество рабочих рук на фабрики и заводы, а затем город надвинулся назад на деревню своими новейшими достижениями: тракторами, сельскохозяйственными машинами, автомобилями, средствами связи, научными знаниями и массовой культурой.

В результате теперь лишь несколько процентов трудоспособного западноевропейского населения занято сельским хозяйством, но его продукцией прекрасно обеспечивается не только Европа, но и ее окрестности. В гигантских городах толпы промышленных рабочих, тяжелым шагом бредущих по утрам на фабрики, сменились на суету клерков, спешащих в свои офисы, а теперь и эти все больше исчезают, переключаясь на надомную работу на компьютерах.

Европа вновь, вроде бы, возвращается к идиллии сельского существования, оснащенного, однако, полным набором современного комфорта. Стирание грани между городом и деревней при коммунизме, обещанное Марксом и Энгельсом, фактически уже произошло в наиболее развитых странах Западной Европы – и притом безо всякого коммунизма! Но и это не являет собою гарантии от грядущих социальных потрясений.

Еще более разительные перемены произошли на других континентах – там, где тысячелетиями ранее не происходило заметных изменений в массовом образе жизни. Теперь во главе современных чудес света выступают Нью-Йорк, Токио, Сеул, Шанхай, Сан-Пауло и Сингапур! Но до этого еще двести лет назад было бесконечно далеко.

Приобретшие прочные тылы европейцы, вооруженные невиданной в ином мире военной техникой и передовой организацией, вторглись на дальние берега в качестве завоевателей, колонизаторов и поработителей. С первых шагов вторжение неизменно сопровождалось неприкрытым грабежом и избиением аборигенов. Кое-где этим же и завершилось: Соединенные Штаты, Канада, Австралия и Новая Зеландия покончили по существу с прежним местным населением, почти полностью истребив его или вытеснив за границы областей с приличными климатическими условиями.

Такие же конфликты могли окончиться совсем по-другому: Афганистан, например, так и не дал завоевать себя никому! Неудачные попытки происходили и во многих иных местах, даже там, где европейцам удалось утвердиться.

Затем вступал в ход последующий сюжет: дальнейшее развитие укрепившихся колониальных режимов требовало массового применения неквалифицированных рабочих рук. В обе Америки с этой целью ввозились рабы, захваченные в Африке: депортированные чернокожие оказались более удобным объектом для эксплуатации, нежели непокорные североамериканские индейцы. В других частях света (в том числе и в значительной части Латинской Америки) аборигенов более успешно подвергли полезному использованию, нежели это получилось в США, Канаде и Австралии.

При всех вариантах между эксплуататорами и эксплуатируемыми со временем поневоле устанавливались более гуманные отношения: труд, а следовательно жизнь и здоровье подчиненных приобретали ценность для самих господ. Выгода же использования более квалифицированного труда требовала и качественного обучения.

Христианская церковь, неизменно сопровождавшая колонизаторов, играла тут очевидную функциональную роль, неся аборигенам просвещение, прививая определенные моральные ценности и борясь с конкурирующими религиями, способными подпитывать идеологию сопротивления. В результате безнадежно отсталые людские контингенты успешно приобщались и к европейской материальной культуре, и к относительно цивилизованному самосознанию. И это оборачивалось уже не в интересах колонизаторов: ведь и христианская вера отнюдь не сводится к заповедям повиновения!

Помимо прочего, рациональная организация продовольственного обеспечения и медицинского обслуживания вызывала невиданный прежде демографический рост коренного населения. Аборигены сохраняли традиционную стратегию выживания первобытных племен, требовавшую максимальной рождаемости в качестве компенсации высочайшей смертности, обусловленной примитивными условиями существования. Теперь же это повело к тому, что темпы роста численности прослойки колонизаторов безнадежно отставали от темпов роста численности основной массы колониального населения. И численное превосходство последних становилось все более решающим фактором.

В итоге колесо колониальных завоеваний разворачивалось – и устремлялось в противоположном направлении!

Общественные процессы, происходившие в рамках описанного, оказываются легко различимыми и объяснимыми потому, что на данном историческом этапе происходили главным образом столкновения человеческих популяций, относящихся к различным расам. И течение, и исход столкновений видны поэтому невооруженным глазом.

В результате же массовая экспансия европейцев в другие части света, начавшись с разведывательных экспедиций Колумба и Васко да Гамы и завершившись всеобщим крахом колониальной системы в середине ХХ века, свелась к трем основным типам исходов.

Один из вариантов осуществился там, где, как упоминалось, европейцы почти полностью истребили аборигенов: в США, Канаде, Австралии, Новой Зеландии. Здесь произошла полная победа белой расы, хотя теперь видно, что не окончательная: в Северной Америке расовые конфликты прошли уже немало стадий, а в будущем усугубятся продолжающимся притоком мигрантов из Азии, Африки и Латинской Америки. Но это уже следующая история!

Второй вариант, диаметрально противоположный предыдущему, реализовался в азиатских и африканских колониях, откуда местное население почти поголовно изгнало европейских колонизаторов. Отметим, что это сопровождалось искоренением христианской церкви – и в Азии, и в мусульманской половине Африки.

Третий вариант, промежуточный и наиболее разнообразный по результатам, воплотился в большей части Латинской Америки и кое-где еще: там деколонизация ограничилась в итоге изгнанием администрации и уничтожением общественных институтов, напрямую управлявших колониями в интересах европейских метрополий, но местные колонизаторы прижились, остались полноценными гражданами новых независимых государств, в определенной мере смешались с коренным населением, приняв участие в формировании по существу новых наций.

Разумеется, возникло немало оригинальных промежуточных вариантов: Бразилия, Южная Африка, разъединенная Корея и прочие. История каждой страны и каждого народа по-своему индивидуальны и неповторимы; притом большинство таких историй еще не завершилось.

Отметим, что значительной части народов, недавно избавившихся от колониализма, это мало что принесло, помимо горя, нищеты и голода: набранные темпы роста численности населения вступили в непримиримое противоречие с возможностями национальных экономик, ослабленных к тому же дезорганизацией, возникшей в результате ухода колонизаторов. Ни одна из бывших колоний, однако, не стремится к воссозданию колониальных порядков, хотя паразитические тенденции в отношениях с бывшими сюзеренами просматриваются нередко весьма отчетливо. Но все это уже тоже следующая история!

В целом же рассмотренный исторический сюжет представляет собой единый и законченный цикл эволюции человечества, имевший свое начало, развитие и завершение.

Теперь мы готовы высказать и гипотезу о том, что это не единственный исторический цикл подобного рода, а вся история человечества состоит из подобных циклов, сменяющих друг друга и пересекающихся между собой, различных по масштабам охвата стран и народов и по продолжительности.

В рамках данной статьи мы не сможем всерьез обосновать столь универсальную гипотезу, но, вооружившись ею, попробуем выделить другие подобные циклы развития – и содержательно описать их, постаравшись извлечь определенные выводы.

Историческим циклом, непосредственно предшествовавшим западноевропейской экспансии за океаны, было покорение самой Западной Европы.

Началось это с доисторических времен, когда люди в Европе вообще не жили: вся она была покрыта ледником – подобно современной Гренландии. Климат затем менялся, ледник отступал на север, а вслед за ним с юга продвигались люди. Земледелие на не оттаявшей почве было поначалу невозможным, а потому полезные занятия ограничивались охотой, рыбной ловлей, сбором грибов и ягод, а позднее и кочевым оленеводством. Потомки этих людей (саамы или лопари) и по сей день населяют север Норвегии и Финляндии, а на других берегах Ледовитого океана обретают сходные по культуре народы: ненцы, якуты, чукчи и прочие. Никому из них не требовались ни письменность, ни государственные институты, да для такой роскоши у них не могло и возникнуть материальных ресурсов.

Климат, между тем, продолжал улучшаться, почва прогревалась, и вслед за охотниками и оленеводами двинулась по Европе на север классическая деревенщина – земледельцы и оседлые скотоводы. Они истребляли или оттесняли предшественников, а частично и смешивались с ними. Как это примерно происходило – нетрудно понять, обратившись к картинам относительно недавней и неплохо известной истории: к движению американских пионеров на Дикий Запад и к покорению казаками Сибири.

Новые генерации европейцев имели уже определенные начатки современной материальной и духовной культуры, но племенные объединения деревенских жителей не могли иметь высокой степени организации. Однако успешная деятельность этих людей уже создавала им избытки материальных ресурсов, что возбуждало у других соблазны подвергнуть их подчинению и ограблению.

Этим и занялись походные грабители – викинги, путешествовавшие на ладьях по рекам и морям. Но основательно подчинить себе Европу им было не по силам – да это и не соответствовало их образу жизни. Для тотальной эксплуатации европейской деревни требовались стационарные властные структуры. И такие структуры создались по всей Западной Европе: конгломерат замков и монастырей, рассеянных по всей территории.

Значительная часть этих замков сохранилась до наших времен. И хотя все они лишены теперь прежней роли и функционального назначения, но сам характер этих построек, их местоположение и взаимное расположение красноречиво отражают все, ради чего они создавались и почему долгие века могли успешно исполнять свое предназначение.

В Германии, например, большинство замков возникло в относительно короткие сроки – главным образом в течение XII века, чаще ближе к его началу, хотя и позднее, еще примерно лет двести, продолжали строиться все новые и новые замки. А вот постройки более ранних эпох сохранились в редчайшем числе, хотя некоторые из замков сооружены на древних фундаментах; жили-были, следовательно, когда-то и предшественники средневековых феодалов, не сумевшие уберечь свои жилища.

А вот современные замкам деревенские постройки исчезли к нашему времени почти в полном составе. Строились они, следовательно, из значительно менее прочных материалов, в чем усматривается и определенный умысел: господские строения воздвигались на века, а крестьянские можно было легко спалить и разрушить. Притом каждый замок одним лишь своим обликом и ныне демонстрирует враждебность ко всему внешнему миру – и когда-то дело не ограничивалось видом! Вооруженный же владелец замка, водрузившись на бронированную лошадь, и вовсе становился боевым танком среди толп мужиков.

Главной же особенностью системы замков было то, что она была именно системой: каждый замок не только строился на ключевой местной позиции, но и в обязательном порядке находился в пределах прямой видимости с хотя бы одним другим замком. Наличие определенной визуальной связи между замками не вызывает поэтому никаких сомнений. Теоретически ясно, что за день-два весь контингент немецких замков можно было привести в боевую готовность, сформулировав и общую задачу. Это совершенная структура, ориентированная не только на отражение иноземных вторжений, но на тотальное насилие над всем населением вокруг замка.

И вот вся эта система рыцарских крепостей каким-то волшебным образом свалилась, вроде воздушного десанта, на головы немецких мужиков в короткий временной период двенадцатого, повторяем, века. Мы, однако, не верим в чудеса – и попробуем найти объяснение такому «чуду» в изложениях тогдашних хроник, хотя и насквозь лживых (и хроники, и изложение!).

Нынешняя историография тех времен наполнена удивительными сведениями и невероятными сюжетами. Абсолютно непонятны, в частности, Крестовые походы: европейские рыцари вдруг всерьез и надолго проявили ничем не объяснимое упорство к отвоеванию у мусульман Гроба Господня, однако затем, так ничего и не отвоевав, на том и успокоились.

Скептически настроенные историки пытались отыскать рациональные корыстные мотивы, призвавшие европейское рыцарство на Ближний Восток, но не сильно в том преуспели. Более продвинутые пришли к разумному выводу, что расписанной неудачей Крестовых походов тогдашние и позднейшие христианские идеологи пытались локализовать и снизить значение глобального и чрезвычайно болезненного поражения христианства от мусульманства, приведшего к изгнанию христиан из Азии. Это вполне разумная идея. Но мы постараемся дать данному явлению еще более простое объяснение.

Крестовые походы, несомненно, происходили в реальности – и имели хорошо известные маршруты: одними концом – на Ближнем Востоке, другим – в Центральной и Западной Европе. Имели место и сражения на Ближнем Востоке, завершившиеся в конце концов поражением европейского рыцарства. Все это произошло в несколько этапов, соответствующих отдельным походам, получившим порядковые номера. Возникает, однако, вопрос: а в каком же направлении осуществлялись эти походы – в соответствии с общей логикой развития событий?

Объективные факты, между тем, таковы: в основной части Западной Европы (в Англии, во Франции, в Германии) не сохранилось теперь почти никаких заметных материальных следов христианской цивилизации, относящихся ко временам до Крестовых походов. А вот во время этих походов и сразу после них и создались системы рыцарских крепостей, призванные удерживать в повиновении массы деревенских европейцев, а не отсутствовавших здесь мусульман или кого-либо еще! В то же время незадолго до Крестовых походов Ближний Восток (от Константинополя до Иерусалима и шире) был плотно заселен христианами, но после и вследствие этих походов их там вообще не осталось. Так в каком же направлении при этом передвигались крестоносцы походным порядком?

Понятно, что при таких массовых перемещениях могло происходить и заметное встречное движение. Знаменитый, например, «Крестовый поход детей» наверняка, конечно, направлялся именно тем маршрутом, как и указано в хрониках: детей, насилием или обманом отобранных у европейских родителей, прямиком отправили в рабство на Восток; выгодная, должно быть, получилась сделка, освященная церковью! И в других ситуациях отдельные крестоносцы могли путешествовать из Европы в Азию и обратно.

Однако логика требует считать, что в целом перемещение христиан происходило оттуда, где их потом не стало, и притом туда, где их затем заметно прибавилось, а не наоборот!

Таким образом, Крестовые походы по сути являются переселением в Европу с Ближнего Востока христиан, стоявших на гораздо более высокой стадии развития, нежели тогдашняя масса европейцев. Притом одна ветвь христиан оказалась тогда в Западной Европе, другая – в Восточной; это сопровождалось и совершенно логичным при таких условиях разделением церквей.

Понятно, что католические исторические традиции придерживаются иных трактовок: им важно подчеркнуть первородство Рима над Константинополем в рамках общей христианской греко-латинской прародины, хотя едва ли это могло быть. Недаром православная религия на западных языках зовется ортодоксальной; от нее, следовательно, отделялись католики, а не наоборот!

Полезным стало и для католической церкви, и для европейской аристократии поддержание иллюзии того, что текущее правление европейских элит уходит якобы корнями в глубь веков и освящено древними и нерушимыми традициями. Та же идеология играла затем аналогичную роль у европейских колонизаторов, демонстрирующих «дикарям» свое мнимое благородство. На самом же деле европейские «буржуазные» революции, ударившие по правящим элитам, уничтожили или сокрушили режимы, возраст которых ограничивался лишь немногими сотнями лет. Однако и современным европейцам приятнее ощущать себя не потомками бездомных бродяг, а носителями фундаментальных древних традиций!

Попытки греко-латинян покорить Западную Европу происходили, конечно, и ранее XII века. Их традиционно приписывают Древнему Риму, а в горах Таунус под Франкфуртом-на-Майне соорудили теперь настоящую римскую крепость в натуральную величину – и используют в качестве музея; так что по меньшей мере одна древнеримская крепость в Германии появилась – лучше поздно, чем никогда! Более серьезного отношения требуют сведения о каких-то непонятных таинственных завоевателях, бравшихся неизвестно откуда и вторгавшихся в различные части Европы: гуннах, готах, вандалах и всех прочих – вплоть до монголов; что-то реальное могло лежать в основе этих преданий. И позднее некоторые предварительные попытки христиан утвердиться в Европе могли иметь определенные успехи, хотя и временные; таковой, вероятно, была империя легендарного Карла Великого, возникшая и исчезнувшая подобно метеору.

Но решающее преимущество христианские захватчики приобрели над европейцами лишь с двенадцатого века, когда у христиан не оказалось иного выбора после утраты прежней прародины: оставалось либо победить на новых землях, либо окончательно исчезнуть.

Создание рыцарских крепостей в XII веке стало не завершением колонизации Европы христианскими пришельцами, а лишь ее успешным началом. Трудно понять при этом, как пришельцам удалось организовать необходимую трудовую поддержку местного населения: ведь только создав эту всеобъемлющую систему защиты от него же, можно было приступить затем к полному его подчинению.

Последующая историография Европы делает упор на такую экзотику, как Столетняя война и прочие забавы феодалов, деливших между собой еще не полностью покоренные территории, но не может игнорировать обширнейшие кровавые крестьянские восстания, совершенно не связанные с ходом феодальных противоборств.

Решающий же успех в покорении Европы мы относим приблизительно к завершению Крестьянской войны в Германии в первой половине XVI века. Лишь тогда, когда на самом западе Европы (в Португалии и Испании) уже разворачивался новый виток истории – экспансия европейцев за океаны, на востоке Западной Европы, в Германии, удалось сломить упорное сопротивление европейских аборигенов. Четыре века невероятных усилий ушло на завоевание Европы христианами – и оказалось, что не очень надолго!

Расовое родство пришлых колонизаторов Европы и ее коренного населения позволило идеологам католической церкви, захватившей контроль над политической пропагандой в Западной Европе, успешно затушевать истинную историю происшедшей колонизации. Однако процесс формирования западноевропейских языков (смешение принесенной пришельцами латыни с местными диалектами – германскими и прочими) четко согласуется с обрисованной нами схемой.

Далее же в Европе наступил следующий неизбежный этап развития колонизации: смягчение режима эксплуатации, затем возникновение демографического бума среди угнетенных – и переход на их сторону экономической и политической инициативы. А в результате – кровавые «буржуазные» революции XVII – XIX веков. По существу же это оказалось освобождением от иноземных поработителей!

Феодалы, свергнутые революциями, были частично истреблены, частично эмигрировали в соседние страны, но по большей части, утратив прежние привилегии, остались на своих новых родинах и продолжили смешение с аборигенным населением. Это происходило по варианту, почти аналогичному описанной деколонизации Латинской Америки.

Тем и завершился вполне законченный цикл колонизации Западной Европы XII – XIX веков. Далее началась уже другая европейская история.

В России все происходило почти по той же грубой схеме, но с определенными объективно обусловленными отличиями.

Если в Западной Европе процесс колонизации населения встретил значительные затруднения и потребовал нескольких веков завоевательной и карательной политики, то в Восточной Европе христиане, изгнанные из Малой Азии и с Балкан, должны были встретиться с еще большими трудностями.

Россию невозможно было покрыть сетью замков, отстоящих друг от друга на расстоянии непосредственной видимости – не те были масштабы территории! Уже одно это требовало совершенно иных методов покорения населения.

К тому же и климат был гораздо суровее, а тысячу лет назад на Руси, похоже, вовсе отсутствовали оснащенные дороги между населенными пунктами; без дорог зимой невозможно передвигаться из-за снегов и морозов, а летом – из-за болотных топей. Перемещаться можно было лишь по рекам – и то не круглый год: летом – на судах, зимой – по замерзшему льду.

Любые рассуждения о каком-либо татарско-монгольском иге при таких обстоятельствах становятся просто смехотворными: никакая конная орда не могла пробиваться через такие пространства, а если бы и смогла, то как бы она обеспечивала питание своих лошадей и всадников? При таких-то природных условиях жители России едва могли прокормить себя сами. С другой стороны, даже три десятка хорошо вооруженных воинов (возможно – и наемников-татар) представляли собою при таких обстоятельствах несокрушимую силу, противопоставить которой было совершенно нечего местному деревенскому населению.

Отсюда вытекали единственные практические возможности эксплуатации деревни. Держать постоянную администрацию в каждой российской деревушке было невозможно, да там бы ее, не имеющую солидной военной поддержки, просто вырезали бы мужики, вовсе не желавшие делиться своим достоянием с неведомыми высшими властями (безразлично – татарскими или русскими!). Дань поэтому можно было собирать лишь наездами.

Но в каждую российскую деревушку каждый год не приедешь. Зато добравшись до какой-либо деревни можно обобрать ее до нитки – авось мужики сумеют наладить хозяйства за несколько лет до следующего налета!

Со всеми подобными трудностями в полной мере столкнулись немецкие оккупанты в 1941-1944 годах – и не очень-то преуспели в экономическом освоении российской территории!

Россиянам же пришлось существовать в подобной атмосфере долгие столетия, разделившие появление христианских оккупантов на Руси (в основном в том же двенадцатом веке!) и царствование Петра I. Все это время Россию беспощадно грабили – и это оставалось единственным возможным способом извлечения материальных благ из деревенского населения. О существенном смягчении колониальных порядков не могло быть и речи!

Даже архитектура оккупационных крепостей отражает принципиальное отличие российских условий от западноевропейских.

Западноевропейский замок держал относительно небольшой гарнизон, занимавшийся сбором податей и наблюдением за деревенским населением. В случае возникновения конфликтов немедленно возникала помощь из соседних замков. Российский феодал был лишен такой помощи: его сосед и коллега, как правило, пребывал за дальним горизонтом. Поэтому и гарнизон нужно было держать более значительный и более подвижный, а это уже требовало служебных помещений, какие невозможно разместить в одном замке. Особенностью русских крепостей и стали княжеские кремли – крепости со значительной территорией, обнесенные каменной стеной. Так же обустраивались и православные монастыри.

Из этих-то кремлей и выбирались наружу «бандиты», направляясь грабить и избивать окрестных подданных!

Шли века, и разделенные изначально оккупанты и оккупированные не имели побудительных мотивов для слияния в единую нацию. Разве что вынужденное общение требовало использования единого языка. Но и тут по существу устанавливалось двуязычие. Автор этих строк может засвидетельствовать, что и недавно, например, в вологодских деревнях говорили на двух диалектах – на своем с местными (и не каждый москвич может улавливать смысл такой речи!) и на русском с пришлыми, хотя письменный язык единственный.

История почти замерла во множестве русских деревень – это отмечалось многими наблюдателями в семнадцатом-девятнадцатом веках, но у феодалов жизнь била ключом, хотя и не столь интенсивно, как в Западной Европе! Вокруг кремлей расширялись поселения, защищенные силой княжеской дружины от набегов соседей; в результате там-таки естественно смягчался режим эксплуатации – на пользу князю и подданным. Происходило и разделение, и слияние княжеств – с преобладанием последнего. И в конце концов верх взяла Москва – Третий Рим!

Централизация власти приносила свои плоды: в единых руках скапливались материальные ресурсы, проистекавшие от традиционных поборов населения – и каждый новый теперь уже русский царь мог ставить перед собой новые задачи.

Так дело дошло и до Петра Первого!

Петр весьма своеобразно постарался приобщить самоизолированную Русь к чудесам европейских технологических достижений. Петра не интересовали ни парламенты и пресса, ни банки и страховые общества, а исключительно секреты военной промышленности и способы практического использования ее продукции на поле боя и на глади морей. Уже в одном этом просматривается четкая органическая связь идеологии Петра с принципами недавней коммунистической эпохи.

Перевооруживший Россию царь прорубил окно в Европу – завоевав для соотечественников обширнейшую часть Балтийского побережья и воздвигнув новую столицу в болотистой дельте Невы.

Петра считают великим реформатором – он и был таковым. Но его истинная роль для России практически не понята и не оценена: Петр был не столько реформатором России, сколь ее первым успешным завоевателем, колонизатором и поработителем.

Техническое перевооружение и организационная перестройка (включая введение принудительных рекрутских наборов в солдаты) и понадобились Петру не столько для достижения внешнеполитических целей (вплоть до разгрома шведов под Полтавой!), сколь для окончательного завоевания собственной страны!

 «Не все ль неволей сделано?» – горделиво вопрошал сам Петр в одном из своих позднейших декретов.

Вся Россия была поделена на губернии, каждая из которых была отдана под власть полку регулярной армии. Солдаты, служившие с тех пор практически пожизненно, лично ничем уже не были связаны с деревенскими жителями. Получилась обычная для того времени профессиональная колониальная армия – подобная другим европейским, которые в ту же эпоху завоевывали Америку, Азию, а потом и Африку. Российские государственные налоги и собирались регулярными походами карательных экспедиций, обиравших население классическими методами действий оккупационной армии. При этом удалось добиться того, что каждое селение обиралось не раз в несколько лет, как раньше, а регулярно каждый год!

Но у грабежа как способа добычи материальных средств имеется тот известный недостаток, что можно дотла ограбить жертву, можно это повторить во второй или в третий раз, но нельзя это повторять до бесконечности! Результатом и петровской налоговой политики оказался немедленный экономический крах: в последний год жизни Петра собранные подати оказались втрое ниже намеченных по плану! На четверть сократилась и численность населения тогдашней России, зафиксированная официальной статистикой. Поди знай, кого тогда оказалось больше: разбежавшихся по дремучим окраинам или вымерших от голода и расправ!

Характерно, что все это замалчивается официальной российской историографией – от времени Петра и до наших дней. В этом тоже традиционная и весьма выразительная особенность России!

Преемникам Петра пришлось прибегнуть к радикальнейшим реформам – и их смысл и дух должен быть хорошо понятен современным россиянам: общегосударственное достояние подверглось приватизации.

Вместо оккупации, доведенной Петром до логического предела, деревенское население было отдано в полную власть помещикам, которые поначалу представляли собою временных государственных резидентов, поставленных управлять определенной территорией и собирать налоги с населения, но затем все больше откреплялись от обязанностей государственной службы, а в 1762 году получили формально полную свободу от нее. Одновременно и крестьяне, сначала лишь платившие налоги, но поневоле содержавшие семью помещика, постепенно были обращены в рабов, которых можно было продавать и покупать – великолепный итог покорения России, затянувшегося на столетия!

Крестьяне, однако, немедленно ответили массовым восстанием под водительством Емельяна Пугачева. Восстание, как и положено, было подавлено регулярной армией, но столь мощная демонстрация стала дополнительным стимулом к смягчению отношения помещиков к крестьянам. Поэтому последние оказались в бытовых условиях, невероятно более благоприятных по сравнению с прошлым.

Далее же – стандартный результат: неимоверный демографический бум!

В конце царствования Петра, в 1724 году, численность населения Европейской России составила 13,0 млн.

В 1762 году стало уже 23, 2 млн.

Тогда забили было тревогу в прессе: выяснилось, что крестьяне не обеспечены уже такими размерами пашни, какие соответствуют их трудовым возможностям. Ясно, что уже тогда нужно было принимать меры к удалению излишков рабочей силы из русских деревень.

Но было непонятно, что же можно предпринять при сложившемся деревенском укладе, ориентированном именно на эксплуатацию этих людей: помещик не имел законных прав на изгнание крестьян, да это и грозило бы новыми массовыми волнениями.

Именно в это время английские помещики интенсивно изгоняли излишних работников со своих территорий. Это привело к социальным кризисам первой половины XIX века – с одной стороны, к кадровому обеспечению промышленной революции и колониальной экспансии – с другой, а с третьей – к формированию идеальной фермерской структуры сельского хозяйства, процветающего в Великобритании по сей день!

В России же беспомощно продолжали наблюдать надвигающееся бедствие, не предпринимая ничего и не понимая, чем это грозит!

Немногим улучшила ситуацию отмена в России рабства в 1861 году – численность сельского населения и затем продолжала возрастать! Крестьянство скучилось на таких маленьких участках угодий, что уже не могло себя прокормить. Но это просто игнорировалось образованной Россией, у которой имелись свои немаловажные заботы.

Здесь-то роковым образом и проявилось то, что в России жил не один народ, а два совершенно разных!

И понять друг друга им было не дано!

Между тем, численность сельского населения России поднялась с 55 млн. человек в 1858 году до 116 млн. в 1914-м – и среди них преобладали уже миллионы людей, озлобленных нищетой и полнейшей бесперспективностью!

Оставалось совершить еще один невероятный трюк: призвать, начиная с 1914 года, более десятка миллионов таких людей в армию, вооружить и обучить применению оружия, без толку продержать несколько лет в окопах. Затем осенью 1917 года к власти в обеих российских столицах пришла банда анархистов.

Это вовсе не передержка фактов и не инсинуация с нашей стороны: достаточно непредвзято прочесть общеизвестные труды Ленина 1917 года («Апрельские тезисы», «Государство и революция»), чтобы убедиться, что прямо накануне захвата власти он искренне верил и в целесообразность и необходимость немедленного разрушения всех институтов «буржуазного» государства, и в то, что социализм запросто наладится затем «вооруженными рабочими, поголовно вооруженным народом».

В соответствии с этими рецептами и были провозглашены знаменитые «Декрет о мире» и «Декрет о земле» – и миллионы мобилизованных мужиков разбежались по домам с оружием в руках; от Москвы до самых до окраин оказалось разрушено буквально все.

Образованная Россия по существу не пережила 1917 год, хотя и пыталась сопротивляться. Потомки прежних колонизаторов подверглись гораздо более жестокой участи, чем колонизаторы Латинской Америки, и даже более жестокой, чем жертвы «буржуазных» революций в Европе.

В результате Россия в 1921 году являла собою чистое подобие какой-нибудь Верхней Вольты – даже и без ракет.

Вот на этом-то и возник фундамент по существу новой, единой русской нации.

Немедленно придать ей силу и величие можно было лишь методами Иоанна Грозного и того же Петра Великого. И соратники Ленина и Сталина управились с этой задачей, обучаясь на ходу – на сплошной крови и преступлениях.

1945 год явился триумфом уже новой нации, отстоявшей свое право на существование, а затем оккупировавшей все, что только было возможно.

Но никто не может отменить дальнейшего развития рассмотренных нами циклов. Притом современные темпы эволюции приносят решающие результаты уже не за века, а за десятилетия.

В России проспали приход и 1917 года, и 1991-го.

Что-то снится всем нам теперь?..

Франкфурт-на-Майне, август-октябрь 2010

оккупировавшей все, что только было возможно.

Но никто не может отменить дальнейшего развития рассмотренных нами циклов. Притом современные темпы эволюции приносят решающие результаты уже не за века, а за десятилетия.

В России проспали приход и 1917 года, и 1991-го.

Что-то снится всем нам теперь?..

Франкфурт-на-Майне, август-октябрь 2010