БУКВЫ
Отец сидел на маленькой скамеечке возле открытой дверцы русской печки, рядом лежали картонные тесёмочные папки, набитые исписанными листами и сложенными вчетверо чертежами на специальной бумаге – расчерченной красновато-бледными горизонтальными и вертикальными линиями, образующими лёгкую сетку-паутинку с шагом в миллиметр для удобства нанесения графиков.
Я сидел рядом и смотрел, как язычки пламени атакуют отправленные отцом в топку, ставшие ненужными черновики его диплома, и эта специальная бумага с чёрными плавными линиями, нанесёнными тушью рукой дипломника и называвшиеся отцом «кривыми», и была предметом моего интереса.
На чертежах оставалось довольно много чистого пространства, и я, получая в своё распоряжение использованные листы, водил карандашом по клетчатой «миллиметровке», подражая нанесённым основным линиям, для большего удовольствия подложив под себя левую ногу на сиденье табурета и наклонив голову набок, упираясь языком то в одну щёку, то в другую – в зависимости от движения карандаша по линованной бумаге.
– Что рисуешь? – серьёзно спрашивал отец, застав за этим занятием.
– Къевые, – шёпотом отвечал я, поскольку «рэ» к тому времени по причине малого возраста выговаривал ещё очень нечётко.
– Понятно, – говорил отец. – Только ногу из-под себя вынь и языком не помогай...
Бумага была в дефиците, и без разрешения брать её я не мог, да и в голову не пришло бы взять чистый лист, а вот уже использованные мне бы очень пригодились...
... Исписанные рукописные странички отец, проглядев, отправлял в печь, а графики задерживал в руке, слыша, как я начинаю громко сопеть рядом, переживая; поворачивал голову ко мне и спрашивал:
– Нужен?
Я как мог быстро кивал и получал в руки бесценный материал для моих «къивых».
– А этот годится? – деловито спрашивал отец.
– Гадисса! – отвечал я, и за моей спиной росла стопочка заветных листов.
Поскольку я не отказывался ни от одного предложенного мне чертежа, а отец, видя мою сильную заинтересованность, ни одного и не бросал в огонь, не спросив меня, то стопа полученной мной бумаги могла превысить разумные для нашей девятиметровой комнаты пределы – всё-таки места для мусора в ней не было совсем, и гораздо позже, когда я уже был студентом, отец, смеясь, вспоминал, что, пока я отвлекался на пляску огня, ему удавалось незаметно уполовинить переданную мне стопку, доведя её объём до разумной по его мнению величины.
Ещё раньше этих самых кривых появилась тяга к воспроизведению на бумаге разных символов, похожих на буквы, и большое желание научиться читать.
Мама приходила с работы усталая, а мне нравилось, чтобы мне читали вслух, и, когда заканчивался ужин, и были переделаны неотложные домашние дела, я подходил с книгой, которую со слуха знал наизусть – сказки Чуковского: Муха-Цокотуха, Федорино горе, Мойдодыр, Бибигон, – совал её в мамины руки и просил:
– Ситай!..
Мама читала, утомлённая хлопотным днём, начинала засыпать и сбиваться, я говорил:
– Не так ситаешь!..
Она освобождалась от дрёмы, поправляя ошибочную строку...
А мне хотелось быстрее научиться читать самому, чтобы книга говорила прямо со мной всеми своими буквами на страничках...
Отец, в подтверждение гороскопам, в которые я до сих пор не верю, как декабрьский Стрелец отличался нетерпеливостью.
Помню, видя, как я пишу карандашом какие-то символы вместо того, чтобы рисовать, он решил проверить мои возможности и, изобразив два уголка, соединённых соседними левой и правой ножками, спросил:
– Это какая буква?
– Мэ, – ответил я.
– Не мэ, а эм... А это какая?
Передо мной был уголок, но с палочкой посередине.
– А, – сказал я.
– А вместе что будет? Эм и А?
Я молчал.
– Эм и А вместе будет МА!
– Ма, – неуверенно повторил я.
– Молодец, – сказал мой папа. – Эм и А вместе будет МА. Хорошо!.. А это какая буква?
– Тоже мэ, – сказал я.
– Эм, а не мэ! Учись называть правильно!
– Эм, – повторил я.
– Ну вот!... А это?
– А-аа, – протянул я.
– А вместе?.. Эм и А?
– МА, – догадался я.
– Вер, слышишь? – воодушевлённый педагогическими успехами, спросил папа у сидевшей рядом и штопающей носок мамы. – Сын-то способный, читать начинает!
– Слышу-слышу, – улыбнулась мама.
– Ну, давай дальше, – радостно сказал папа. – Эм и А будет МА?
– Да, – сказал я и кивнул, – МА!
– И ещё Эм и А тоже МА?
– МА, – повторил я.
– Вер, слышишь?
– Да слышу я, слышу! Я же рядом сижу...
Отец ковал железо, пока горячо:
– МА и МА вместе что будет?
– Не знаю, – сказал я.
– Ну мэ, то есть Эм и А – это МА?
– МА, – кивнул я.
– И ещё Эм и А – тоже МА? Да?
– Да!
– А вместе?
– Не знаю, – сказал я.
Отец задумался. Потом кивнул на маму:
– Её как зовут?
Я молчал.
– Ну как её зовут? Вспомни!
– Тётя, – вспомнил я.
– Какая она тебе тётя?! – начал кипятиться папа. – Ну как её ещё зовут?.. Ну, подумай!.. Эм и А – это МА, и Эм и А – МА! МА и МА вместе как? Ну как ты её зовёшь?
– Вера, – выдавил я после паузы, сдерживая близкие слёзы.
– Ну какая она тебе Вера? Ты её разве Верой зовёшь?.. Нет, ничего не получится, тупой ребёнок, не в меня, – сказал папа маме...
... После этого запомнившегося случая следует временной провал, дыра в памяти, и я не могу восстановить непрерывную череду событий, но перед школой я уже активно читал, и вершиной читательских успехов в этот период стали «Три толстяка» Юрия Олеши, для маленького мальчика ставшие большой книгой-эпопеей уровня «Войны и мира» Толстого для взрослого человека.
Я читал главу за главой и пересказывал прочитанное, приставая к родителям.
Доктор Гаспар Арнери, канатоходец Тибул, оружейник Просперо, кукла наследника Тутти, Суок были для меня живыми людьми, я ощущал их присутствие и живо переживал их историю.
И хотелось самому сочинить сказку, и я начал записывать в несколько строк какие-то несуразицы, не помню о чём.
Помню только, что до школы писал печатную Я как латинскую R, с отставленной в правую сторону ногой. И помню, как написал с двумя точками над Е и особо полюбившейся мне буквой Р фамилию вратаря хоккейной команды «Крылья Советов» – Ёркин! Очень нравилось это бодрое хоккейное слово – Ёркин... И фамилию бывшего на слуху динамовского футбольного вратаря в созвучие хоккейному писал – Яршин! И очень удивился и огорчился, когда увидел, как пишут правильно – ЯШИН. Мне чего-то не хватало в этом слове. Наверное, буквы Р, которую к тому времени я начал произносить чётко и с удовольствием...
Комментарии можно оставить в блоге.