ВАДИМ ПЕРЕЛЬМУТЕР "СТИХОТВОРЕНИЯ"

На снимке (слева направо): поэт Вадим Перельмутер и писатель Юрий Кувалдин в усадьбе поэта Петра Андреевича Вяземского Остафьево под Москвой у памятной стелы Николаю Михайловичу Карамзину. 1993 год.

Поэт Вадим Григорьевич (Гершевич) Перельмутер родился 28 октября 1943 года в Москве. Окончил Литературный институт им. М. Горького (семинар Сергея Наровчатова). Писатель Юрий Кувалдин издал две книги Вадима Перельмутера: "Стихо-Творения" (1990) и "Звезда разрозненной плеяды", о Вяземском (1993).

Вадим Перельмутер

"Стихо-Творения"

Издательство Юрия Кувалдина 1990 года "Новелла"

Москва

1990

тираж 30.000 экз.

Книжная фабрика № 1 г. Министерства печати и массовой информации РСФСР.

144003, г. Электросталь Моск. обл., ул. Тевосяна, 25

ПЕРЕЛЬМУТЕР В. Г.

П27 Стихо-творения. - М.: Издательское предприятие

"Новелла", 1990. - 238 с.

Стихи Вадима Перельмутера отличаются напряженностью мысли, стремлением поэта философски взглянуть на мир в его многообразии.

Эту книгу составили произведения, над которыми поэт работал более четверти века, но которые не могли найти выхода к читателю по причинам, изложенным в автопредисловии.

Вадим Перельмутер, 1990

ISBN 5-85065-005-9

ББК 84 Р7 - 5

Критические отзывы о поэтах XIX века нетрудно найти в библиотеке - просто снять с полки и раскрыть книгу или журнал. Столь же доступны были они читателю - современнику поэта.

"Гласность - совесть государства", - сказал Вяземский.

Гласность критики, а значит, и совестливость - сами собой разумеются - по определению жанра. И хотя бессовестные критики бытовали, пожалуй, в любой из литературных эпох, им приходилось считаться с риском быть пойманными с поличным - и автором, и читателем.

Иное дело - у нас. Будущему исследователю библиотекой не обойтись. Ему придется копаться в архивах, разыскивая так называемые "внутренние рецензии", заказанные издателями... для самих себя - для защиты от автора, желающего выпустить книгу такою, какой ее написал. Этот уникальный "потаенный" критический жанр сыграл огромную роль в десятилетиями длившейся успешной борьбе издателей против литературы. Его "безгласность" ведет к "безответности", лишая автора законного права обращаться к читательскому суду.

Я хочу обнародовать фрагменты внутренних рецензий из собранной за многие годы коллекции. Без комментариев. И без подписей - уважая стремление "критиков" остаться неизвестными читателям этой моей книги.

"Поэтический мир В. Перельмутера крайне узок и субъективен. Его отношение к природе предельно созерцательно и как бы вневременно, без какого-либо серьезного намека на социальное осмысление природы в общественной жизни страны... Конечно, перед нами лирика. Но советский лирик, мне кажется, не может ограничиваться такого рода созерцательной позицией, он будет и должен находить необходимые идейно-публицистические, социальные аспекты в размышлениях о природе и своем месте в ней, особенно в современных условиях. Опыт советской поэзии красноречиво свидетельствует об этом..."

"...К сожалению, в рукописи не встретилось стихов, в которых так или иначе отразилось бы общественное лицо лирического героя, его гражданские идеалы и устремления, его внутренние (или хотя бы чисто внешние!) связи с общенародной жизнью, с явлениями и событиями современной действительности, с заботами и мечтами людей нашей страны..."

"Стихи о Вяземском допускают, как это стало модным сейчас у некоторых авторов, двусмысленное толкование, позволяя переносить реалии духовной жизни царской России на сегодняшнюю нашу действительность. Двусмысленное звучание приобретает в цикле "Тень крыла" довольно часто варьируемое некое "время отлета". Нежелательная двусмысленность проступает временами и в других стихотворениях В. Перельмутера о природе..."

"В этом мире двоится не только время, но и душа лирического героя и жизнь его. Почему они двоятся и в каком смысле - не ясно..."

"Кажется, что поэт не испытывает ни любви, ни ненависти, ни счастья, ни горя - он только рассуждает... Старая как мир схема: "неудачные стихи - удачные стихи - публикация их в периодике - постепенное накопление их для книги", - остается единственно возможной схемой для любого поэта, желающего стать профессионалом..."

В зарубежных изданиях принято рекламно-броско помещать авторитетно-хвалебные отклики на творчество автора книги.

Мне издавна мечталось поместить в своей книге отзывы равно не-хвалебные и не-авторитетные.

Я рад, что дожил до этой возможности.

В. П.

ДНЕВНИК

1. "КАКОГО ЦВЕТА МОРСКАЯ ВОЛНА?.."

* * *

Чем отмечен стих, дабы служил начальным,

Дверь обложки открывающим мгновеньем?

И какое может выглядеть венчальным,

Книгу заключающим стихотвореньем?

Как пейзаж, не умещающийся в раме,

Или музыка, растущая кругами,

Так и книга начинается стихами -

Равно как и завершается стихами.

Параллельно, расходясь, сходясь крест-накрест,

Не рифмуясь, возвращаясь в рифму снова,

Амфибрахий, дактиль, ямб, хорей, анапест

Так живут. И нет и не было иного.

Даже мысленно - бескрыла и печальна

Ограниченность любого промежутка.

А готовность сделать это специально -

В лучшем случае ошибка. Или шутка.

1982

ЧЕРНЫЙ МАРТ

На исходе зимнего блаженства,

Где излишня всяческая прыть,

Этот мир далек от совершенства.

Слава Богу, значит, можно жить!

Нетревожна эта плоть живая,

Где преобладает черный цвет,

Ни полстолька не подозревая,

Что его в природе вовсе нет!

Он по воле прошлого столетья,

Свет разъявшего, как вещество,

Противопоставлен семицветью.

Да не отрицает ничего!

Этот март, зовущийся весною

Больше по привычке, чем всерьез,

Нынче ролью наделен двойною

И едва до третьей не дорос:

Первое, прозрачное значенье -

Просто знак, такое-то число;

А его второе назначенье -

Отчеркнуть собою, что прошло,-

Чтобы ты осталась там. И чтобы

В сетке чуть приметного дождя

Пористые темные сугробы

Оседали, в землю уходя.

1979

ВОДА

И январь и февраль были днями

Незамерзших, замедленных рек.

Но растаял невыпавший снег

И пролился дождями.

Это длилось не день и не два,

А четыре апрельских недели.

И, проснувшись, деревья старели -

Не завязывалась листва.

Было время свободной воды,

Разделяюще властной стихии.

И казалось в минуты такие,

Что еще далеко до беды,

Что некстати тревожит разладом

То ли дождь, то ли снег,

Что в запасе не вечность, но - век;

И следили рассеянным взглядом

В направленье минувшей зимы

Эти искрами по ветру миги...

Но проходит не время, а мы,

Как в древнейшей записано книге.

1973

БОЛЬНИЦА

Три месяца другая жизнь была,

Не замкнутей, но как-то оборонней.

Я привыкал глядеть как посторонний

Сквозь кривизну оконного стекла.

Неторопливо и без напряженья,

Отъединившись, да наедине,

Закономерность внешнего движенья

Все очевидней становилась мне -

Затем что не был увлекаем ею

И размышленья были холодны...

Возможно, что со стороны - виднее,

Но мало что поймешь со стороны.

Была зима. И средь морозных правил

Единственное удалось прочесть:

Что все мое останется как есть,

Вернее, так, как я его оставил.

Мне, как диагноз, что необходим

Для сколь-нибудь успешного леченья,

Способность эта - передать другим

Не ношу, но одно лишь облегченье.

И все пронзительней день ото дня,

Что в том вселенского порядка сила -

Что все происходило без меня,

Как будто вовсе не происходило.

1976

ТРОПА

Тот каменный дом под горой,

Лишь в полдень исполненный света,

Минуемый здешней жарой

На всем протяжении лета...

Под утро, почти в темноте.

Хозяев не обеспокою:

Ступени сбегают к воде,

А далее путь - над водою,

Как часто бывает во сне

И вовсе не часто - на деле...

Еще не осела во мне

Усталость движения к цели,

Еще не свершилась строка,

Живущая только изустно,

Еще по недавнему руслу

Взбирается в небо тропа...

Дыханье трудней и короче,

И мне среди этой поры

С горы говорить с тобой... Впрочем,

Твой дом у подножья горы.

1973

ВЕЧЕР

Последний миг до наступленья сна

Вмещает все, что днем происходило

И что вечерним ветром охладило,

А темнотою сделало видней...

Чуть мутная озерная волна

Кончается у каменных ступеней,

Дробятся в медленном ее кипенье

Небесных отражения огней...

Мое занятье - только называнье

Вещей и дат, событий и времен.

И если слово не предотвратит

Грядущего - оно ли в том повинно!

Вот этот день, который завершен,-

Еще не сон и не воспоминанье,

А настоящему принадлежит

Никак не меньше, чем наполовину.

И может быть, беда невелика,

Когда по завершении труда,

Как будто неспокойная вода,

Живая речь окажется неточной...

А ежели взглянуть издалека,

То и оттуда зримы и слышны

Неистовства лягушек и луны,

Концерты светомузыки полночной...

Но это было после. А сейчас

Коснуться не решаюсь ничего

И не творю изображенья вместо

Того, что есть. Бессилен пересказ,

Поскольку обстоятельность его

Для сущего не оставляет места.

Последний миг до наступленья сна

Вмещает все, что днем происходило.

Чуть мутная озерная волна

Мне жажду утолила.

1974

НА ВЫРУБКЕ

На вырубке после грозы

Прозрачная гулкость колодца.

Твой медленный шаг раздается -

Как бьют в отдаленьи часы.

Недавнего леса колонны

Отсюда уже увезли.

Лишь облачки жизни зеленой

Повисли у самой земли...

Мне вспомнилась древних учений

Восточная точность письма:

Быть может, в цепи превращений

Очнется музыкой сосна!

Бездомные души растений

Озвучат наш каменный дом

И даже останутся в нем

На пять или шесть поколений...

Но мы и теперь не одни

В беззвучном напеве...

Здесь влагой набухшие пни,

Где только что были деревья -

И тени остались от них.

1970

ЗАКАТ

За какие заслуги даны эти легкие дни?

Эта еле звенящая позднего августа медь,

Отразившая свет? Только то, что сокрыто в тени,

Нелегко разглядеть. И не легче того - не глядеть.

Ну а то, что увижу, едва ли в словах передам -

До того в этом мире движенье и звук сплетены:

Не про чью-либо руку скользящий рисунок волны,

И не хватит дыханья - прибой повторять по складам.

Под несуетный рокот непереводимых речей

Незнакомым становится он и почти неземным.

Надвигается тень на привычный порядок вещей.

Это Черное море сливается с небом ночным.

Остывающий берег безлюден и плавно покат.

Расставанием с вечером он, как и я, завлечен.

И похоже на то, что уже миновавший закат -

Вроде напоминанья, неявственно, впрочем, о чем?

Потому что я знаю наверное, что ничего

Разделять на вчера и сегодня не стоит труда,

Ибо, что продолжается, все началось не тогда,

Когда мне повезло осознать и заметить его.

1975

ЦВЕТ

Творить имена и дарить имена

Всему, что вокруг, вольны...

Какого цвета морская волна?

Цвета морской волны.

Какого цвета июньский лес?

Цвета июньских лесов.

А над головою - скальный отвес,

Обломок сорваться готов.

Приходится так осторожно ступать,

По мокрым камням скользя!..

Нельзя ничего, не убив, назвать.

И не называть нельзя.

А главное - не исказить ничуть

Предмета единственный цвет.

И выхода нет - есть только путь.

И выбора тоже нет.

1973

ПРИЛИВ

Amores... А море...

Идет вековая игра

Драгоценных созвучий.

И волны любви,

Как и позавчера,

Набегают на берег сыпучий.

И я заплываю,

Откуда людей

Повсюду не видно,

Где после заката

Так небо покато

И близость огней

Из созвездья Дельфина

Сулит превращенье,

Где взлет и паденье:

Amores... Д море...-

Словами,

Ушедшими с губ,

Растворившись в минувшей минуте...

И длится прилив -

Совпадение

Звука и сути.

1973

ЛЕС

Мы наблюдали на своем пути,

Как, перегородив собой аллею,

Врастают в землю ветви, тяжелея,

Дабы затем стволами прорасти;

И то, как сквозь листву сочится медный,

Весомый свет; и, ото всех таясь,

Сближает нас взаимная боязнь,

Да и тропа уже едва заметна;

И слышно, как плотнеет тишина,

Сгущается под нами и над нами,

Сплетается ветвями и корнями

В единый лес из одного зерна...

Наверно, это все-таки везенье -

Когда пути как будто вовсе нет,

В какое-то внезапное мгновенье

Из чащи выйти на зеленый свет -

Туда, где луч на волнах полусонных

Дробится и вода полным-полна

Огней неуловимых и зеленых,

И после на губах горчит она.

А сзади лес по берегу струится,

Надежный кров от зноя и дождя,

Где ничего не стоит заблудиться,

До половины путь земной пройдя.

1975

БАЛЛАДА ПЕРЕЛЁТА

Кончается стопамятное лето.

Уж солнце краем запада коснулось,

И выходить из дома без пальто

Не стоит, право,- можно простудиться

И заболеть.

И с каждым днем все ниже

Успевшее отцвесть и выцвесть небо,

И по ночам пронзительные ветры

С него срывают и срывают звезды,

Сентябрьски тяжелеющего сада

Плоды, и оземь их с размаху бьют!..

Вот городок, который мы с тобою

Гуляющим, неторопливым шагом

За два часа могли бы обойти,

И на базаре пыльная старуха

Нам задарма дала бы горсть орехов

И долго пересчитывала сдачу,

Перебирая горстку медяков...

Вот городок, заброшенный в предгорье,

Где я живу случайно...

Нет, не то! -

Где я живу легко и перелетно.

Где не живу. Где только передышка -

И мне дано свободное дыханье

Найти. И тут же снова потерять.

Придет черед - и приземлится птица,

Меня усадит между мощных крыльев

И унесет на запад, на закат...

Пора! пора!..

Но отзывает эхо:

Еще не время, нет, еще не время,

Еще осталось несколько часов...

Над улицей неслышно ходит осень

И медленно выпутывает листья

Из тополиных сетчатых ветвей.

1969

ПОСЛЕ ТЕПЛА

Когда обозначился года предел

И явственно путь удлиняется пеший,

Вдруг стало заметно, что лес обеднел,

Недавно, казалось бы, разбогатевший.

Еще неподвижней при взлете ворон,

Застывшее на зиму веток струенье

Спешит обнаружить распутанных крон

Строенье.

Здесь каждая черточка - особняком.

И всякий излом проведен без помарок.

Подобного больше не встретить ни в ком -

Так редок подарок.

Когда обнадежен мятущийся взгляд

Таким, наконец-то, видением прочным,

Нетрудно забыть, что деревья стоят

Лишь в небытии неурочном,

Что волей тепла, неуместной, увы,

Быть может, назавтра земля обнажится

В потеках густой буроватой водицы

Да клочьях уже прошлогодней травы...

1976

ПЕРЕД ЗИМОЙ

Перед зимой бывает час,

Когда особенно красивы

Изломы, вывихи, извивы

Всего, что окружает нас.

Для тех, кто это может видеть,

Для первых настает зима.

И лишь неправильность письма

Способна уберечь - и выдать.

А рядом - прямизна колей,

Накатанных колесным слогом,

Где Фавна именуют Богом

Лесов и, кажется, полей,

Где тьмы непроходимых истин

Загромождают путь к одной,

Затем, чтобы душе прямой

Он стал вернее ненавистен.

Как будто жизнь напряжена

Не тем, что всякое мгновенье

Не повторенья, но творенья

Взыскует от живых она!

1980

БАЛЛАДА РИСУНКА

Вот белый лист - перечеркни его.

До половины - снег. А выше - небо.

Все остальное мы легко представим:

Тропу в снегу, и дом среди равнины,

И солнечный - за пеленою - диск.

А стоит захотеть - через мгновенье

Увидим тот же мир совсем иначе:

Сходящиеся строчки двух следов,

На самом деле - строго параллельных,

Но соблюдать законы перспективы

Им велено, и нам они внушают,

Что обязательно пересекутся -

Вон там, куда не достигает взгляд...

Или еще... Но нет, пожалуй, хватит.

Зачем нам это надо - дознаваться:

Куда еще нас может завести

И где прикажет нам обосноваться

Обманчивая легкость белизны

Рисунка, января, стихотворенья...

А чтобы осень как-то скоротать,

Начнем сначала, совершим попытку

Всё тот же дом среди равнины той же

Отгородить от горизонта лесом

И заодно подвесить над трубой

Стоячий дым, поскольку день безветрен...

Однако не выходит ничего.

И не получится, как ни старайся!

Хотя, казалось бы, совсем нетрудно

Увидеть то, что хочется увидеть Сейчас...

Но точно так же невозможно,

Как эти вот слова зарифмовать.

1970

СХОДСТВО

Ледяная пора так привольно и мерно текла.

Чуть не в полдень темнело. И улицы были безлюдны.

Но когда проявляются первые знаки тепла,

Вот тогда в них поверить бывает особенно трудно.

Пусть, что будет, известно доподлинно и наперед,

А из всяких движений привычней всего круговое,

Но поди примирись, что не ты, а тебя что-то ждет,

Неприметно сгущаясь вон там, над твоей головою.

И когда невзначай, ни с того ни с сего вовлечен

В разговор ни о чем или так, в осужденье погоды,

Остается поверить примете, что все это он -

Лишний день, покачнувший весы високосного года.

А возможно, что это назревший души передел

Вызывает теперь обостренное чувство сиротства.

Если вдруг получается именно то, что хотел,

Оттого и не можешь узнать, что немыслимо сходство.

Нынче этот скупой, городской, неприкаянный лес,

Между снегом застыв и теплом, не имеет названья.

Ну да все-таки он, и притом безо всяких чудес,

Возвращает тебе замечательный труд узнаванья,

Без которого, в сущности, не было смысла и нет

В обнаженной земле, подступающей к самому дому,

Где уже обозначен еще не дочерченный след

Разъединственной жизни, которая так незнакома...

1976

ПЯТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ

О НЕСОСТОЯВШЕМСЯ ПУТЕШЕСТВИИ

ПОРЫВ

В том городе с названием святым,

Вдвойне святым, на полных две эпохи,

Мы так спокойно, медленно гостим,

Что непричастны общей суматохе -

Не потому, что это суета,

А просто потому, что нет причины,

И даже вьюги взрыв и слепота,

Когда тропою служит след машины...

В том городе потомственных дождей

На пустырях пространных площадей

Мы правила движенья нарушаем,

И остается неглубокий след,

Да и его довольно скоро нет,

Поскольку с неба снег неиссякаем.

Нам не впервой, конечно, там бродить,

И все, что не сумею объяснить,

Я после напишу и нарисую...

В разладе с мыслью пребывает глаз,

Быть может, потому, что всякий раз

В Исаакий, словно в комнату чужую,

Я как-то не решаюсь заходить...

В том городе, чья каменная плоть

Линейкою сухого геометра

Прочерчена... Не приведи Господь

В другой земле порыв такого ветра!

А впрочем, ветры злей, когда - свои...

Прямые, напряженные деревья

Широким взмахом ветви занесли.

И в них заметно - только на мгновенье! -

Земли и неба соприкосновенье

И расстоянье неба от земли.

ДВОЙНИК

Подхваченный полуночным теченьем,

Мой тополь поднимается со дна,

И достигает моего окна,

И заполняет сдержанным свеченьем

Пространство между дверью и столом

Той комнаты, где мы с тобой вдвоем.

Наверно, не по своему решенью

Он от себе подобных отчужден.

Какое знает утешенье он?

А может быть, не надо утешенья,

Когда вполне достаточно того,

Что мы с тобою сторожим его

Большие не поспешные раздумья

И, не переводя на свой язык,

Их принимаем в тот же самый миг,

Едва коснулись... В пору полнолунья

Он, наш двойник, раздваиваясь в нас,

Бормочет бессловесный свой рассказ

О том, что нет селений тополиных,

Иначе именуемых - леса.

Не уповая на других, он сам

На протяженье дней своих недлинных,

Почти таких же, как у нас с тобой,

Но только с перерывом на безлистье,

Вершит спокойный, одинокий, свой,

Неповторимый путь, на месте стоя,

Врастая в землю... Но не в том же суть,

Чтоб дальше всех шагнуть и заглянуть!

Познание не ведает корысти.

Оно само - награда и судьба

И всяким начинается с себя,

Как будто это - самое простое!..

И темнота захватывает дух.

И все. И тополь за окном потух.

ПРАЗДНИК

1

Пока не начался рассвет

С неуловимого усилья,

Как будто не было тех лет,

Которые, конечно, были.

Хранило наши времена

От всяческой недоброй вести

Твое кленовое предместье,

Незыблемая тишина.

Мерцанье общей сигареты

Усугубляло ясный мрак.

И внятно было слышно, как

Дышали в комнате предметы

И набухала ночь, как плод

В стремительном к земле полете.

Казалось, длился целый год

Вот этот праздник легкой плоти.

Когда же завершался он,

Земля, качнувшись, уплывала.

Ты умирала. Воскресала.

Вздыхала. Уходила в сон.

2

А что же дальше? Ничего.

Не для того творился праздник,

Дабы потом, в раздумьях праздных,

Ждать продолжений от него.

Когда неясными огнями

Остались позади дома

И галактическая тьма

Уже лежала между нами,

Не ведая, что вышел срок,

Перекликался удивленно

Аэродромный мой сверчок

С твоим домашним, подоконным.

Был беззащитен и несмел

На шумном перекрестке века,

Но голос сохранить сумел -

И донести до человека.

Рассеивал мою беду

И разрежал времен поспешность...

Пускай тебе приснится нежность.

А после я к тебе приду.

ПОСЛЕ

Стояли праздничные дни.

Творилось нечто в этом мире,

Он словно становился шире...

Теперь взгляни:

Там, на опушке отдаленной,

Бормочет прошлые слова

Такая разная листва,

От обгорелой до зеленой.

Стояли праздничные дни,

Была такая четверть года,

Когда и люди, и природа

Разделены, разобщены.

Стояли праздничные дни.

И в землю падали отвесно!..

И наконец, еще один,

Последний праздник - праздник вод.

А в завершенье неизвестно

Откуда взявшийся дельфин

Перевозил тебя на тот,

На противоположный берег...

На неодушевленный берег,

На недоглядный край земли,

Где все живое без остатка

Растворено в земной пыли,

Где не оставить отпечатка

Шагов, дождями дни прошли.

1972

ЭХО

Печальные деревья в ноябре,

Безлиственные выкрики земли,

Сгущающийся воздух рассекли

Одним усильем и почти без боли.

Однако в их мертвеющей коре

И пристальному взгляду не найти

Малейшего желания уйти

Неслышно наступающей неволи.

Нигде подобий не ищу ничьих.

И не брожу нигде я для того,

Чтобы найти лазейку в забытьё...

Но вязнет звук. Но эхо не ответит -

Откуда я возник среди живых?

Как быть мне тут? Зачем? И для кого?

Все, что в руках держу, то - не мое.

А что мое на этом белом свете?

На белом свете, здесь, где проступить

Любым поступком - значит преступить

Границу равновесия вселенной,

Которой дела нет до нас с тобой,

И свой порядок - нашею ценой! -

Она без нас продолжит непременно.

Две колеи на утреннем снегу.

Две птицы на графитовых ветвях.

Два дома на вертящемся кругу,

Верней - на шаре, обжитом и древнем.

И - ничего, внушающего страх.

И, медленно отсчитывая дни,

Я бормочу: "Господь тебя храни

В твоем аду, простом и повседневном

1972

СПУСТЯ ПОЛГОДА

Прикасаюсь невеленной темы

Осторожно и не наугад.

Это значит, что нынче не те мы,

Что каких-то полгода назад.

Состояние, в общем, простое.

Только я постигаю с трудом

Абсолютную меру покоя,

Этот путь ни пешком, ни бегом.

Лишь доносится из отдаленья

Звук вполне отзвучавших речей.

Этот опыт, достойный забвенья,

Называется жизнью моей.

Он изрядно истаян, истоньшен

И в тебе сознает свой предел.

Но пока что еще не окончен

И не полностью окаменел,

Не отвык ни от сна, ни от жажды

И признает Оленьи пруды,

Где случилось очнуться однажды,

Оступившись у самой воды,

Где вершит круговое движенье

Над еще не начавшимся льдом,

Где, быть может, пруда назначенье

Удвоенье всего, что кругом.

1976

ТЕНЬ КРЫЛА

М. М. Л.

1

Словно свет из глубокой пещеры

И разряд грозовой атмосферы,

Превращается знание в знак.

Щебень риска и золото меры -

Вот теперь представляется как!

Но опять затрудняет дыханье

Тяжелеющий воздух прощанья,

Где полшага - последняя цель,

Где поспешность - сестра опозданья,

Где как будто свихнулся апрель!

Это птицы в холодные страны

Потянулись, что вовсе не странно,

Но казалось, еще не пора -

В смутный час между поздно и рано,

На границе утра и добра.

Для сравнений, что нынче не в моде,

Мне заметить хотелось в природе

И потом заучить наизусть

Сожаления тень об уходе

Или просто минутную грусть.

Но увиделось без промедленья

Не старенье, но лишь повторенье

С острым привкусом той новизны,

Что являет собой претворенье,

А не только примету весны.

Этот полдень, застрявший в зените,

Просветляет отдельные нити

И в судьбы совершенный узор

Их сплетение... Нам не продлить и

Не закончить уже разговор.

2

Была земля так траурно бела.

И хвойный запах настигал повсюду.

А после промелькнула тень крыла.

И лепесток на краешке стола

Неведомо откуда.

Я знал, что неизбежен тот отлет,

Но уповал, как водится, на чудо -

На миг отсрочки, на ничтожный год,

Который не замечу, как пройдет,

И поблагодарить забуду.

Как подо льдом стоящая вода

И белизны слепящая слюда

Не очерняют этот мир прекрасный! -

Так мы не оставляем ни следа,

Лишь неподвластный

Законам тени бестелесный свет.

И, понимая, что не очень верю,

Как бы великий приоткрыв секрет,

Мне говорят, что полной воли нет

И, стало быть, невелика потеря.

Однако день пока что не истек.

И я спешу запомнить свой урок -

Благословение и завещанье -

Полупрозрачный кроткий лепесток,

Так неподвижно ясный, как Восток

В своем почти всезнающем молчанье.

3

Предстает глубина высотою,

Если чуть изменяется взгляд.

И растет ощущенье покоя

Над вернувшейся в русло рекою.

Значит, кончен разлад.

Так прозрачно забвенье струится,

Искажая видение дна...

И уже не мешают проститься

Все четыре условных границы,

Но осталась одна -

Та, куда мы идем от рожденья,

И не так-то уж путь и далек.

Рассчитавшись за все подаренья,

Не дождавшись к себе снисхожденья,

Он ее, наконец, пересек -

Ускользающим абрисом дыма.

Но его возвращенье сюда

Непреложно и неотвратимо,

Потому что земля неделима

И вода;

Потому что, идя стороною,

Представляется звук тишиною

На века -

На пороге обычного лета,

И река эта - вовсе не Лета.

Это просто река.

1975

ВЗГЛЯД

Пора - но что-то нет охоты

На все глядеть издалека.

А неизбежные пустоты

Заполнит буквами рука.

Про то, во что вгляделся близко

И вдумался не впопыхах,

Не написать в стихах без риска,

Не меньшего, чем не в стихах.

И не в восторге от союза

Со мной - в такие времена -

Моя медлительная муза

Неговорлива и темна.

Меня она не понукает,

Следя с октябрьским холодком,

Как наше время протекает

Между стихом и нестихом.

1980

У ОКНА

Самым поздним отблескам навстречу

На закат распахнуто окно,

И все меньше времени дано, -

Непоспешность стихотворной речи

Непреодолима все равно.

Слово не подвластно ускоренью,

Знает над собой иную власть

Хрупкое словесное творенье,

Медленная жизнь стихотворенья

С нашей не торопится совпасть.

Этот неизменчивый порядок,

Словно ход заоблачных часов,

Так же безупречно кругл и гладок.

Но горчит кристальный тот осадок,

Выпавший на дне беспечных слов.

Правильными гранями кристалла

Смысл иной даруется лучам...

Пристальная к нашим мелочам,

Если мысль прозрением не стала,

Значит - адресована не нам.

Значит, слово было слишком ранним,

Вот и обошло его вниманьем

Наше торопливое житье -

Нашим предоставило стараньям

Не смутить, не замутить дыханьем

Это откровение свое.

1974

ЧАС ТОПОЛЯ

Одолевается птичьим

Раскованным взмахом руки

Провал меж душой и обличьем,

Пробел от строки до строки.

И этому жесту в ответ

Очнешься на долю мгновенья

В том мире, где временно нет

Ни смерти, ни даже старенья;

Где разом длинней и короче

Покой, охвативший меня,

И самой беспамятной ночи,

И самого летнего дня;

Где над городскою долиной,

И взор застилая, и слух,

Как выдох, проносится дух,

Мятущийся пух тополиный.

1980

ТРЕТЬЕ СОСТОЯНЬЕ

От лета почти ничего не осталось,

Оно замедляет круженье свое...

Едва начала забываться усталость,

Как вот уже срок возвращаться в нее.

Однако с прощанием вовсе не схожи

Полет паутинок и вспышки листвы

И все еще не холодящее кожи

Дыханье прозрачнеющей синевы.

И все-таки близится время отлёта,

Когда предоставится случай и мне

Изведать, что незаполнимы пустоты

На месте того, что оставил вовне.

Оставить листы эти медленно падать,

Когда не поделать уже ничего...

Немногое, что воплощается в память, -

Не живо уже, но еще не мертво.

Вот этим-то, третьим своим состояньем,

Слияньем, взаимопротивостояньем -

Природа в зависимости от меня,

Затем что хотя бы она вспоминала

Несходство портрета и оригинала

От первого дня до последнего дня.

1978

БАЛЛАДА СЛЕДОВ

Мне думалось, что разом излечусь,

Едва лишь поезд... Нет, не наважденье

Весь этот месяц, прожитый у моря,

От линии прилива в ста шагах.

Казалось мне: чуть посильнее ветер,

И выше волны, и немного дальше

Вода, шурша, по берегу взберется,

Как тотчас дом, сухой и просмоленный,

Под парусом немолодой сосны

Качнется и... Однако не сбывалось.

Когда я утром выходил на берег,

То сразу видел множество тройных

Следов - как будто легкими штрихами

Тончайшим острием карандаша

Рука ребенка ночью на песчаном

Листе их в беспорядке разбросала.

И эти знаки сообщали мне,

Что здесь опять разгуливали птицы -

В тот час, когда камнями их побить

Никто не мог, поскольку люди спали.

Я этих птиц не видел никогда.

Однажды, притаясь на берегу,

Решил их все-таки подкараулить.

И не заметил, как переступил

Границу сна. И вскоре их увидел:

Худых, высоких, незнакомых, черных

И белых птиц. Одни из них светились,

Другие поглощали этот свет...

Но сон отнюдь не продолженье жизни,

Не то, что не дожили, видим в нем,

Но то, что не прожить. И я проспал.

А после обнаружил очень близко,

У самого лица, все тот же след,

Как три луча из точечного центра.

Мне в спящие глаза глядела птица

И не боялась спящего меня.

А чтобы этот сон не повторился,

Мне думалось, поможет скорый поезд,

Где не засну всю ночь, на узкой полке

Ворочаясь, и слушая колеса,

И ни о чем не думая...

Но вот

Спустя полгода в сотнях верст от моря

Вчерашней ночью вновь почуял близость

Худых, высоких, незнакомых, белых

И черных птиц... А на дворе - зима.

И на ее нетоптаном и тонком

Снегу - все те же четкие тройные

Следы из ниоткуда в никуда.

И это существует непреложно

И где-то близко, но в своем движенье

С моею жизнью не пересечется...

Я никогда не видел этих птиц.

1971

ЛИЦО

С. В. Шервинскому

Что остается в памяти листа?

Что помнит он зимой, когда под снегом?

Когда продавлен снег широким следом

И весь подобье серого холста?

Не так уж мало для прозрачной плоти:

Как только уместиться в ней могло

Усилие земли на повороте

К весне, и бескорыстное тепло,

И никуда не годная погода,

Закономерность ветров и дождей...

Вся жизнь его - не больше полугода.

Пристало ль думать дереву о ней!

Его года соизмеримы с нами,

Не совпадая, в пятой стороне.

Лицо коры, бесстрастное вполне,

Отмечено продольными чертами.

И нам завидна эта простота.

Но ничего кора не забывает,

В ней самый слабый след затвердевает,

Касание летящего листа.

1971

ВОЗЛЕ ШТОРМА

Почти совсем осенний,

Уже отходит свет,

И в нем ни просветлений,

Ни утоленья нет.

Подчеркнуто небрежный

День завершен вчерне

На полосе прибрежной,

С водой наедине,

Где длится скал старенье

И ветер не утих,

Где нужен слух и зренье,

Две пятых чувств моих,

Где у предела странствий

Под лунный метроном

Прозрачен ритм пространства

И возникает в нем,

Как по кремню кресалом,

Предчувствие волны -

Просветом и провалом,

Исчадьем глубины.

Надходит постепенно

Все выше и вольней

Всенарастанье пены

Над темою камней.

Вот-вот замрет мгновенье

И отзвуков игра

На грани откровенья...

Но мне уже пора.

Я позабуду вскоре

Все, кроме одного:

Нет моря, кроме моря,

И шторм - пророк его.

1976

ЧЕРНО-БЕЛЫЙ ДЕНЬ

Памяти художницы

Евгении Александровны Ланг

Миг прощания настал.

И возникло ощущенье,

Что печальный ритуал

Не имеет отношенья

Ко всему, что сохранит

Разум без напоминаний,

Ко всему, что сотворит

Этот, то ли самый ранний,

То ли самый поздний, час

Отлетающего года,

Запоздалая свобода

Не ухода - перехода,

Очевидного для нас.

Некто знает очень точно,

Что - потом, а что - сперва?..

Черно-белый, как нарочно,

День. В момент его урочный

Начинаются слова.

Но словам не углубиться,

По льду, поверху скользят.

Их подслушала синица.

Их запомнил снегопад.

Их засыпал снегопад.

Значит, время расходиться -

Разобщенно, стороной

И теперь уже без срока,

Оставляя за спиной

Видимое издалека

Завершенного пути

Ясное успокоенье.

И на некие мгновенья

Очутившись посреди

Дольнего гостеприимства,

Постигаю не спеша

Неземное триединство:

Дух. Дыхание. Душа.

1974

ШЕСТЬ БАЛЛОВ

Здесь каждый шаг особенно весом

Средь холодно кипящего отвара.

Мне только перейти бы волнолом,

Черту прямого встречного удара.

А там, за ней, - свободная вода,

Чья высота сравнима с глубиною,

Когда остался берег за спиною

И взлет уже не требует труда.

Единственная, может быть, отрада -

Ничуть не чувствовать себя в плену.

Чтоб вознестись на гребень, прежде надо

Нырнуть как можно ниже под волну.

Какое ни давай ему названье,

Словами обозначишь не вполне.

Но в этом поклонении волне

Есть признак равенства. И пониманья.

Есть признак ненаглядной простоты

В естественности всякого движенья,

В недолгой жизни капелькой воды

И медленном на берег возвращенье,

Где оступиться - значит быть беде!

Где только память тела остается,

Пока придет пора, пока придется

И посуху пройти, как по воде.

1975

2. "ПАМЯТЬ - ВОЛШЕБНАЯ ЛАМПА..."

СТАРИК

Перед большим успокоеньем...

Случевский

Предчувствуя близость покоя,

В последний входя поворот,

Его он отводит рукою

И знает, что не отведет.

Замедленность легкого жеста

Сама за себя говорит.

Он был не из нашего теста.

Но хлеб пригорел и горчит.

Как ни торопился намедни,

Вгонял себя в трепет и в дрожь,

И как ни хитри и ни медли -

Исчезнешь. Пройдешь. Отойдешь.

Он дудочкой берестяною

В долины других берегов

Готов увести за собою

Всех бывших друзей и врагов.

Ритмичен мотивчик веселый,

А губы усмешка кривит.

Ирония - хлеб нетяжелый,

Особенно ежели сыт.

Вослед миновавшему лету,

Которого скрыт уже след,

Осталось подбросить монету,

Не глянув - орёл или нет.

1980

СТИХИ О ВЯЗЕМСКОМ

1818. ВАРШАВА

Нас морочат - и только; великодушных

намерений на дне сердца нет ни на грош.

Хоть сто лет он живи, царствование его

кончится парадом, и только.

Вяземский - к Александру Тургеневу, из Варшавы, август 1820

Предчувствия мрачны. Но что за прок

В предчувствиях! Как чтенье между строк

Того, чего там сроду не бывало.

Для равновесья надобно уметь

Надеяться на продолженье впредь,

Когда не обнадежило начало.

Таких соображений правота,

Каким их дух ни виделся бы смелым,

В сравненьи с бесконечно малым делом

В базарный день не стоит ни черта!..

А впрочем, вес речей не одинаков;

И слово государя, словно стих,

По форме значит волю для поляков,

По содержанью - не для них одних.

"Народам всем, по воле Провиденья

Мне вверенным, намерен принести

Дар конституционного правленья!" -

Точней, пожалуй, не перевести

С французского на русский... Но поэту,

Как ни прозрачен образ и лучист,

Принять его за чистую монету

Свой собственный не позволяет лист,

Где говорится: дескать, собрались мы,

Болея не собою, но страной...

Ну, кто бы ведал, что читают письма

Сначала за ближайшею стеной!..

Потом-то проще: немоту и шепот,

Сомненья: сколько будет пятью пять? -

Изящным слогом сжатый горький опыт

За прорицанье можно продавать.

На это разум лих и сердце скоро...

Но даже и с собой наедине

Возможно ли уйти из-под надзора,

Когда надзор внутри, а не вовне!

Возможно ли, свободы не затронув,

С природой и судьбою наравне,

Писать закон всему, что вне законов, -

Земле - и человеку - и стране!..

Полуопальный путь в свое именье -

Не худшая цена за разуменье,

Что переменам свыше не пора,

Пока еще не зыблется основа -

И можно дать и взять обратно слово,

Не закрепляя росчерком пера.

1826. РЕВЕЛЬ

О чем ни думаю, как ни развлекаюсь,

а все прибивает меня невольно и неожиданно

к пяти ужасным виселицам,

которые для меня из всей России

сделали страшное

лобное место...

Вяземский - к жене, из Ревеля,

20 июля 1826

Весна была негрозовой

И перешла спокойно в лето.

И запоздалая газета -

Как стая птиц над головой.

Все представлялось откровенней,

Чем в тот декабрьский день, когда

Сгустились в несколько мгновений

Года сокрытого труда.

А впрочем, и до первой пули

Был ясен весь дальнейший путь:

Промедлили. Не посягнули.

Но не могли не посягнуть!

Есть ощущение предела.

И если с этим сладу нет,

Любой поступок - пуще дела,

Пусть даже и себе во вред.

Он - истины иносказанье,

Где вровень слава и хула.

И незаконно наказанье

За помыслы, как за дела!

Однако тут же рвет на части

Сомненье, сердцу вопреки:

В твоей ли пребывает власти

Ушедшее из-под руки?

И не по своему ль хотенью,

Без колебаний и затей,

Несем грядущему смятенье,

Решая за своих детей!..

Какому впору поколенью

Противоречья этих дней?

И тем становится видней,

Чем ощутимей отдаленье, -

Вобравший и отдавший свет

Короткий цвет чертополоха.

И безвоздушная эпоха,

В которой слову места нет.

1837. ПЕТЕРБУРГ

В России - один Петербург, где можно

найти все удобства жизни; но как там

жить, не продав души... Надобно непременно

приписать душу свою в крепость,

а не то - в крепость.

Вяземский - к Александру Тургеневу, из Остафьева, 1828

То, что произошло, - непоправимо.

Со всем ушедшим жизни половина

Утрачена - и преодолена.

Но кто же знает - сколько остается?

Так белым днем звезда на дне колодца

Видна, да неизвестна глубина.

Отчетливо границы поколений

Обозначает смерти прямота.

Еще один - и чуть ли не последний -

Уходит, не оставив ни следа

В морозном дне, в его просторе ломком,

Какого слишком много одному...

Бессмертье - назидание потомкам.

Но сам-то знаешь цену и ему!

Праздноглаголен и много колонен

Болотный город, каменная гать,

Где выжил только тот, кто не был склонен

Миротворить, мирволить, бунтовать,

Где смыслом и разгадкой тайных знаков

Прямоугольный выглядит размах,

Поскольку образ жизни одинаков

В четырехстах и в четырех стенах.

Дано такое делу направленье,

Когда едва не каждый обречен,

Замеченный не то что в противленье,

Но даже в неучастии ни в чем.

Остафьевская помнится опала

Как воздуха несдержанный глоток.

И нет охоты затевать сначала

Наивный опыт, не пошедший впрок.

В себе самом - вернейшем средь изгнаний

Удушлива столица - и страница,

Как в бурых пятнах зимние бинты...

Простого проще было б - откупиться

От памяти строкой вос-по-ми-на-ний.

Да миновало время простоты.

1852. ВЕНЕЦИЯ

Россия содержит в себе запас живучести

и потому способна ко всевозможным успехам.

Если ей суждено погибнуть,

она погибнет не иначе, как вследствие

собственных ошибок, а не от внешних ударов,

которые скользят по ней, не поражая.

Вяземский. Письма русского ветерана 1812 года

Два города, как на весах,

На чашках Севера и Юга,

Как отражения друг друга

В пристрастных, пристальных глазах.

Они, конечно, не равны

Годами и судьбой своею.

Но как-то Петербург виднее

Из италийской стороны.

Повсюду камень и вода,

Без промежуточной породы.

Противоречие свободы

И тяжести - и навсегда.

Их двуединую природу

Крепит предчувствие беды:

Один все глубже входит в воду,

Другой восходит из воды -

В клубах тумана или дыма

Над некогда прозрачным днём,

Дабы затем неотвратимо

Пролиться каменным дождём...

Уже сгущаются ветра.

И значит - отдаленным взором

Оправдывать пришла пора

То, что вчера клеймил позором, -

Не потому, что поумнел,

Но потому, что посторонний

Судить не может о вороньей

Запутанности наших дел -

И так любую знать страну

Сквозь Петербурга нелюдимость,

Что на гербов несовместимость

Взглянуть - и предсказать войну,

И ведать все, что будет впредь

Под тяжем мачехи-столицы.

За это стоит умереть.

Но нету сил, чтоб воротиться...

Осталось разве что одно:

Отнюдь не в поисках признанья,

О прошлом и грядущем знанье

Не разжигать глаголом, но

Писать спокойно, между прочим,

Как и пристало старику.

И жизнь на некий миг короче.

На вдох и выдох. На строку.

1876. БАДЕН-БАДЕН

В старости ищешь не того, что разъединяет,

а того, что обобщает... Ратовать некогда,

да, сдается, и не за что... Таково примирительное

действие лет и успокоившегося ума.

Вяземский. Памяти Плетнева

Ну, наконец-то век и был таков!

К тому же сберегла от крайних бедствий

Не то что осмотрительность шагов,

Но только понимание последствий.

Додумал. Дописал. Договорил.

И нет случайного штриха в картине.

"Уж если умереть мне на чужбине,

То лучше здесь, вблизи родных могил..."

Чревата взрывом общая дремота.

Паучий Петербург в углу сети.

И дольше оставаться неохота,

Да все не получается уйти.

Уже сравнялись щедрость бывшей доли

И будущих мгновений нищета.

Пускай не против, так помимо воли,

Хоть после смерти, но вернут туда,

Где проструилась чуть не половина

Тех дней, какие все еще звучат,-

Тогда как современная равнина

Ничем не останавливает взгляд.

Но не винить же время за бесцветье,

Каким, по сути, мало огорчен!

Тебе судьба всучила долголетье -

На три эпохи. Ты-то здесь при чем?!

При том, что был собою, а не тенью,

Чей голос на границе двух миров

Роняет не слова, но тени слов -

О памяти. О чаше. О забвенье.

1977-1978

ВЫБОР ГЕРОЯ

ПУТЕВОДИТЕЛЬ К "ПЯТИ ПОРТРЕТАМ"

Вовсе не думая заменять стихами

историю русской критики прошлого века,

я выделил в ней людей,

чаще прочих

вступавших в противоречие

с современниками

и с самими собою.

Особенно - с собою.

1

Фаддей Булгарин,

быв близок до четырнадцатого декабря 1825 года

Кондратию Рылееву и Александру Бестужеву,

издателям "Полярной звезды" и поэтам,

переправился затем на другой берег -

и много лет поучал

российских писателей

преданности трону,

то есть высшим интересам

народа и государства.

Объяснить это,

как вошло в привычку,

сделав имя его чуть ли не нарицательным,

врожденными трусостью и подлостью -

слишком просто, -

стало быть, неполно, неверно.

II

Николай Полевой,

подвигнутый к выпуску "Московского телеграфа"

и поддержанный в том начинании

младшими современниками

и в той или иной мере

воспитанниками Карамзина,

писателями-дворянами,

спустя несколько лет

выступил и против

дворянской литературы,

и против Карамзина -

своею "Историей русского народа".

III

Иван Киреевский,

затеяв в тридцатых годах

издание "Европейца",

после второго номера

запрещенного лично

императором Николаем I,

стал впоследствии

одним из ведущих славянофилов,

противников "европейского развития" России

Публикация любой его строки

встречала множество

официальных препятствий.

Все же незадолго до смерти

он высказал, что думал

о жизни литературы

под властью Николая, -

в частном письме,

обнаруженном в архиве

и напечатанном

уже в наши дни.

IV

Михаил Катков,

отъявленный либерал

в молодости,

вернувшись с учения

в европейских университетах,

пошел на службу

к "сильным мира сего"

и редактировал

едва ли не самый консервативный

из русских журналов - "Русский вестник".

Пожалуй, не было мнения,

которое, раз утвердив,

он не отрицал бы впоследствии.

Однако

именно в его журнале

публиковались Лев Толстой и Достоевский.

Именно Катков

не давал цензуре

тронуть у них ни строки,

по всякому поводу жалуясь "наверх" -

графу Блудову или князю Вяземскому,-

доводя цензоров до отчаяния

своим скверным характером издателя,

ручающегося за каждый абзац

публикуемых рукописей

своим словом и добрым именем.

V

Алексей Суворин,

первый в России

"промышленник от печати",

редактор официоза - "Нового времени",

издатель заполонившей страну "Дешевой библиотеки",

и прочая,

и прочая...

Покровитель, помогший Чехову

"пробиться" в печать и на сцену.

Один из наиболее ценимых

адресатов и корреспондентов

переписки Розанова.

Влиятельнейший журналист конца века,

с которым приходилось считаться и министрам.

Собранные после его смерти

"записи для себя"

составили в пореволюционном издании

"Дневник Суворина",

полный саркастических портретов и оценок

высших сановников России -

до Александра II и его наследника,

презрительного отношения

к трухлявой и разваливающейся

самодержавной государственности

и к собственной роли в ее поддержке.

***

Каждый из них

был по-своему искренен. Тем интересней -

кратчайшим путем стиха -

разобраться в природе

столь контрастной противоречивости.

Потому что

понятый чужой опыт

нас формирует так же,

как свой.

ПЯТЬ РЕДАКТОРСКИХ ПОРТРЕТОВ

XIX ВЕКА

1. "СЕВЕРНАЯ ПЧЕЛА"

Изменник! выскочка! прохвост!

Каких прозваний не давали!

А он-то был не так уж прост,

Особенно тогда, вначале,

Когда сочувствовал всему,

Что нас к Европе приближало,

Чуть-чуть рассеивая тьму -

От Петербурга до Урала.

Но резкий маятник часов,

Где казнь рифмуется и слава,

То влево уводя, то вправо,

Заплел его в конце концов.

Не то что уступая силе,

Но, взяв покой за идеал,

Он стал писать, за что платили,

И верить в то, что написал.

Чем выше вера, тем дороже

Строка заботы об одном

Всеобщем благе... Ну, да кто же

Рискнет признаться в чем ином!

Он счел, что от такой.удачи

Отказываться не с руки...

Но время разочлось без сдачи,

На чай оставив медяки.

2. "МОСКОВСКИЙ ТЕЛЕГРАФ"

Век таков, что проверяет в деле,

Где смолчавший не бывает прав.

И дозволенного на пределе

Зазвучал "Московский телеграф".

Но издатель, рассуждая здраво,

Одного, как видно, не учел:

Что рискует очутиться справа,

Кто неутомимо влево шел,

Что всего бесспорней и подробней

Не рассудок знает, а нога:

Нет пути короче и удобней,

Чем в объятья лучшего врага.

И хотя он мыслил несогласно,

Вычитавши из Карамзина,

Что стройна постройка и прекрасна

И навеки сооружена,

Но лишь в том и выказал бунтарство,

Что переписал событий ход,

Заменяя слово "государство"

На демократичное "народ".

Веря не в природу, а в названье,

Он лишь с толку оказался сбит -

И невольно укрепляет зданье,

Полагая, что его крушит.

Про себя, и устно и печатно,

Поспешив родиться лет на сто,

Вряд ли он сказать сумеет внятно:

С кем бороться взялся? и за что?

И никто еще не понимает,

Что, сближая быт и бытие,

Третее сословье утверждает

Будущее первенство свое.

3. "ЕВРОПЕЕЦ"

Своя пора всему, что суждено.

И главное - не прилагать стараний.

Ведь, что ни говори, ты все равно

Для большинства - из молодых да ранний!

Пускай тебе виднее, чем другим,

Возможность выхода из заблужденья,

Да только неизвестно: нужно ль им

Подобное пронзительное зренье?

Кому дана особенная стать -

В особенности бесприютно в мире.

А за попытку европейцем стать

В Европе доживешь. Или в Сибири.

И навсегда пребудешь не у дел,

Всех без изъятья, в розницу и оптом...

"Четырехстопный ямб мне надоел",-

Признался Пушкин ямбом пятистопным,

Как будто впрямь от этого устал,

Как будто дело в удлиненье слога -

В стране, где свыше запрещен журнал,

Затем что пользы будет слишком много,

Где только слову дан - такому - ход,

В котором контур мысли слишком тонок,

Чего и современник не поймет,

Тем более - не разглядит потомок,

Где никаких ограничений нет

Способствующему ограниченью,

Где это все спустя немного лет

Объявят потаканьем просвещенью,

Где все же надо находить слова

И фразы доводить до окончанья...

Но быть услышанным едва-едва

Через столетье. Да и то случайно.

4. "РУССКИЙ ВЕСТНИК"

Вчерашнего не признавая посева,

Хотя бы и всходы видать за версту,

Эпоха всегда отклоняется влево

И тем утверждает свою правоту.

Пустая затея - стремиться за нею,

Когда ни за чем не успеть все равно

И лишь наблюдателю станет яснее,

Что сбывшееся не тобой решено.

Пока еще чувствам не задана мера,

Но только избыток, - он был либерал,

Собой подтвердив замечанье Вольтера,

Что сердца лишен, кто не так начинал.

Но, вечным вопросам не видя решенья,

Задумавшись вдруг о себе о самом,

Довольно охотно меняют служенье

На службу. И жить начинают умом,

Которому скучно искать оправданья

За холод к общественным вспышкам страстей

Поэтому он и затеял изданье

Различного рода российских вестей.

Высокий чиновник от литературы,

Он с мыслью в ладу и в согласье с судьбой.

Был вместе с писателем против цензуры,

За строчки чужие ручаясь собой, -

В отличие от наблюдающих в оба,

Чтоб слово сокрыть в многослойном дыму.

Те книги издаться могли без него бы,

Но все же читатель обязан ему.

Блуждающему своему поколенью

Из противоречий он выстроил дом.

Однако по мудрому, нашему зренью -

Бездарно, когда проявляется в том

Не то чтобы прекраснодушный бездельник,

Но деятель, искренне верящий в то,

Что лучший подарок собаке - ошейник,

Как нищему - тросточка, а не пальто;

И в то, что, ни с чьей не считаясь угодой,

Он просто обязан мгновенью под стать

Себя утверждать с безоглядной свободой

И с той же свободой себя отрицать.

5. "НОВОЕ ВРЕМЯ"

Изрядно цепок и проворен,

Затем что был провинциал,

Он сделал так, что гриф "Суворин"

Едва ль не повсеместным стал.

И знал, что баловень мгновенья,

Смиренник или бунтовщик,

Король общественного мненья -

Не более чем временщик.

А жизнь струилась и кипела,

Так мимолетно хороша,

Что в ней за собственное дело

Он сам не дал бы ни гроша -

Как и за версты строк петитом,

Где полагалось быть ему

И бесконечно знаменитым,

И не известным никому.

И разве стоит удивленья,

Что, гладкое со всех сторон,

Провинциальное мышленье

Для популярности - закон.

Но время поступает мудро,

Когда возносит и когда

От сочиненного наутро

Не остается ни следа -

За исключеньем тех некстати

Тетрадок - Господи, прости! -

Исписанных не для печати,

А только б душу отвести! -

Когда и смыслу и закону

Противно и, наоборот,

По мере приближенья к трону

Все мельче и пустее сброд.

И дело тут не в разоренье

И прочих следствиях войны,

Но в том, что всякое правленье -

Произведение страны.

Неужто вывод так невзрачен

И для такого пустяка

И пыл души, и век потрачен,

А дальше - скука и тоска...

И дальше - больше, дальше - пуще,

В презренье ко всему, что суще,

Пройдут оставшиеся дни.

...А некто тем себя прославил,

Что канарейку петь наставил

"Боже, царя храни...".

1978-1980

БАЛЛАДА ДВИЖЕНИЯ

Дорога просветленна и пряма,

И - по всему, - должно быть, бесконечна

И медленно меняется ландшафт.

А цель незрима и недостижима.

Закон движенья в том и состоит

И в том его отличье от покоя,

Который сам - и цель, и смысл себя.

Я убедился: некуда свернуть,

Когда у моря пролегает путь,

Где пусто, потому что не сезон,

Где только отдаленный тонкий скрип

Незаглушаем голосом волны,

Затверженным до соли монологом.

И этот явно посторонний звук

Как будто происходит изнутри.

Однако нет - качаются качели,

Едва заметно, но - издалека,

Поскольку сосен безупречен строй

И колыханье светло-серых вод

Так равномерно, что не отвлекает.

С какой-то стати принято считать

Историей лишь то, что за спиной.

Но без оглядки стали мне видны

И легкость тела, и почти полет,

В орнамент ритма замкнутый, - прервать

Никак нельзя - и медный ореол,

Неправильный от скорости... Но ветра

Как будто нет. Стоячий воздух ты

Собою раздвоила. В двух шагах -

Ни дуновенья. Но когда из двух

Один (будь воздух, птица или ты)

Спешит к другому (птица, воздух, ты),

По сути, вовсе безразлично, кто

Из вас летит и кто стоит на месте.

Осталась птица - та, что улететь

Должна бы первой, но - не улетает.

По воле чайки синяя доска

Качается, как маятник часов,

Которых мне с земли не разглядеть,

Покуда ослепляет циферблат

Лучами стрелок, а когда уйдет

За горизонт, тогда настанет тьма...

Я точно знаю: где, когда и как

Все это было и куда ушло,

Затем чтоб стать отчетливей и старше

Меня и неизменчивей песка,

Поскольку время все-таки идет

Быстрее нас... Однако я отвлекся.

И, словно предвещая этот час,

С одной попытки птица создает

Гортанный крик, в котором все о нас

Заключено и обо всем вокруг,

Насколько хватит эха, - и велит

Оплакивать не мертвых, а живых,

От нас отставших где-то по дороге...

1971

НАБРОСОК

Щекочущий воздух пчелиный

Над бурой бестравною глиной

Течет, подобая ручью...

Пусть им не сойтись воедино,

Набросок вернее картины -

Своей незаконченностью.

Так надо ль спешить к завершенью,

К исчерпанному постиженью

Любой из окружных вещей?

А ну как все это некстати?

А ты за него в результате

Расплатишься жизнью своей...

И все-таки прикосновенна

Душа ко всему без изъятья,

И в этом ее существо -

Раскрытое, как для объятья,

Мое - до седьмого колена -

С былым и небывшим родство!

Во днях и годах промедленья

И в том, что не для обозренья

С таким возникало трудом,-

Сквозь личные местоименья,

Набросков моих наслоенья,-

Картина проступит потом.

1977

МОРЕ. ЖИВОПИСЬ. СТИХИ

I

Его предки,

шотландские моряки,

осели в России при Петре.

Из Морского корпуса

он вышел накануне

первой мировой войны -

по экзамене в тридцать две дисциплины.

Воевал.

Ходил по океанам.

Жил в Индонезии и Японии.

Потом преподавал

в штурманском училище

в Майами.

В речи не было

традиционно незначительных любезностей,

ни пояснительных периодов:

равно известное обоим

не произносилось - подразумевалось.

Его звали Михаил Ланг.

II

В Москве он познакомил меня

с двоюродной сестрою -

Евгенией Александровной Ланг.

Ученица живописца Мешкова,

она затем занималась

в Дрезденской школе рисунка

и в парижских студиях.

Уехав в девятнадцатом -

лет на пять, как думалось, -

она вернулась в Москву

сорок два года спустя,

благодаря хлопотам

гимназической своей подруги

Людмилы Владимировны Маяковской.

В последний год тяжело болела.

Я звонил:

"Как вы себя чувствуете?" -

"Сегодня получше.

Дважды вставала -

выпить чаю и поработать.

Заезжайте - я хочу вас накормить".

Ее картины - в трех десятках музеев.

В опустевшей квартире

на тумбочке лежал томик Жуковского,

заложенный на "Ундине",

которую я не дочитал ей.

III

Оставшись одна,

Мария Вега

полгода спустя

получила в Берне

высочайшее дозволение

возвратиться в Россию.

Она поселилась

в Доме ветеранов сцены,

что на Петровском острове

в Ленинграде,

в ее Петербурге-Петрограде,

покинутом в начале восемнадцатого.

Этот дом создавала ее крестная -

Мария Гавриловна Савина.

Первое, что увидела, войдя:

в шкафу, за стеклом -

любимые "мелочи" Савиной,

среди них - костяные слоники,

которых в детстве

тем сильнее хотелось подержать в руках,

что не позволялось.

Она много работала:

готовилась писать о потомке

автора "Вольности" и "Путешествия

из Петербурга в Москву",

герое французского Сопротивления

Кирилле Радищеве,

с матерью которого много лет дружила.

Закончила книгу о своей бабушке,

некогда знаменитой артистке

и подруге Савиной.

Составила "Избранное".

Писала стихи.

Позвонила в Москву:

"В понедельник выезжаю. Везу книгу..."

Накануне отъезда попросила друзей

помочь вычитывать рукопись.

Дочитала. Сложила листки.

Внезапно подняла голову -

взгляд ее ушел в пространство,

замер пристально: "Что это?"

Через мгновенье ее не стало.

Кончался январь восьмидесятого.

И десять лет моей дружбы с Лангами.

Это было не знакомство - встреча.

ОБРАТНЫЙ СВЕТ

Прощание с поэтессой Марией Вегой

и моряком Михаилом Лангом

1

Неожиданной смерти

Никак не привыкну

Бояться.

Слишком поздно узнал я,

Что время прощаться.

Да когда бы и вовремя весть:

Ночью в поезд

Или в самолет на рассвете, -

Все равно не успеть.

Разве можно угнаться

За этим?

Мне тут что-то про возраст,

Утешить хотя,

Бормотали:

Дескать, восемь десятков,

Не то чтобы где-то в начале...

Но каким бы протяжным

Ни выдался век,

У поэта

Остается то, что

Недомолвлеио

И недопето.

Потому он из двух вероятностей

Выберет третью:

Лишь на несколько дней,

Безымянных мгновений

Столетья,

Безмятежно легко

На ладонь опустившись

Щекою,

Обменяет бессмертье,

Этот вялый синоним покоя...

Впрочем, эти слова

Только в строчках

Хоть что-то там значат.

Вроде было задумано верно,

Да вышло иначе.

И довольно удобно

Ссылаться

По праву бессилья

Что в последнюю встречу

Про то, что хотел,

Не спросил я.

Что каким-то путем

Я и эту восполню

Потерю,

Что отвечу себе самому

И догадку проверю,

Что, хоть вера подобная

Выглядит несовременно,

Наша встреча

Теперь отодвинута,

Но неотменна, -

Потому что,

Когда расстояние

Нам не помеха,

Неужели же время

Преградою станет

Для эха?

2

Аквариумный просверк

Бесшумного трамвая,

Да снегу намело сверх

Положенного края.

Вниманием задеты

И вовсе не зловещи

Случайные приметы,

Обыденные вещи.

Так по свиданьи сразу

Неясно, что была в нем

Незначащая фраза,

Которая - о главном,

Что слово плотью стало

И пребывало с нами

В предчувствии металла

Всей кроной и корнями...

Подробности понятны

Всегда из отдаленья,

Откуда свет обратный

Раздваивает зренье,

Где всё в едином тоне

И на одной ступени

И в прошлое ничто не

Отбрасывает тени.

Не в этом ли причина

Картин, скользящих мимо?

Но точная картина

Невоспроизводима.

А впрочем, что есть точность,

Когда не мысль и слово,

Изведавшие прочность

Искусства словолова, -

В сравненьи с однодневкой,

С бытьем полузаконным

В дому над Малой Невкой.

Второй этаж. С балконом.

3. ИЗ РАЗГОВОРА

- К чему воспоминания? Они

Нас вынуждают проживать вторично

И в третий раз - чем дальше, тем тусклей, -

Что истинным бывает лишь во-первых

И больше не в-которых, а иначе

Останешься без прошлого...

- Когда

В былое бросишь взгляд, а не оглядку,

Не лучше и не хуже, просто взгляд,

Как всякий из возможных, то причины

И следствия меняются местами

Без внешнего усилья и труда.

Грядущее привыкши понимать

Как результат минувшего, искать

И как бы находить закономерность,

Связующую то, что происходит -

И что произойдет, теперь на выбор

Возьми одно из двух: ты был не прав

Тогда или отныне стал...

- Конечно.

Едва ли кто не убеждался в том,

Что мы из каждой следующей точки

Иначе видим прошлое, причем

Не только собственное, но и то,

Что завершилось вроде бы до нас.

У прошлого над будущим нет власти.

Напротив - демонстрирует оно

Готовность к измененьям...

- Но не только.

Век нынешний таков не потому,

Что некогда происходило нечто,

Его предвосхитившее. Отнюдь.

Когда есть смысл во всем, что было прежде,

Он в том, что должен наступивший век

Стать тем, что есть. Когда судьба диктует

Нам строчки, и поступки, и любовь,

Все это слышится из послезавтра,

Но никогда не из позавчера.

Когда вы встретились впервые с ним,

С моим, с любимым, нет, не то, но все же

Вы сразу поняли, что он крылат...

- Не понял, а увидел...

- Да, но крыльев

Уже никто не различал...

- Неважно.

В конце концов, что может значить зренье

В сравнении с прозреньем! Их размах

Живым дыханьем неподвижность неба

Однажды прочертил - и навсегда.

Того, кто в мире был и кто ушел,

Привыкли мы считать моложе нас,

Но это - заблужденье: счет один

Протянут в наши дни со дня творенья, -

Чем дальше от него произошел,

Тем, стало быть, моложе...

- Мысль верна.

Лишь этим и отличны поколенья.

А в остальном у них единый путь,

Которого не уклониться. Пусть.

Не так моя задача решена,

Я по догадке выведу ответ,

Который может с будущим случайно

Совпасть... Итак, сначала будет свет.

Потом - стихи. И лишь потом - молчанье.

4

Выходя из кромешной тени,

Потянулись новейшие дни

Послезавтрашнего значенья -

Как строенье в решетках стропил.

Между тем и апрель наступил,

Но земле не принес облегченья.

Только ветер весенней поры

Просквозил проходные дворы,

Только проблески света остры

Да безлистая ветвь холодеет;

И неведомо, сколько ей ждать

В разделенности - год или пять?

Будто можно хоть что-то отнять

5

Открывается немного

С опозданием значенье

Хлесткого, как вспышка, мига

Пограничного покою:

"Не разрыв - соединенье!

Не с землею - ас тобою!"

У того, кто ничем не владеет!

Это потому случится,

Что поэт всегда не в хоре,

Что идет себе не в ногу

И разламывает книгу

На загаданной странице:

Тернер. Похороны в море.

6

Обрастая событьями,

Тяжелеет столетье,

Замедляет движенье.

Однако в решающий час

Подлежит отрицанью лишь то,

Что бывает на свете,

Ибо прочее

Не вызывает сомнений у нас -

Потому что оно

Одному отвечает условью,

По которому все,

Что внутри и вокруг разлито,

Все, что жизнью зовется,

Приемлется только любовью,

Без которой деянье,

И знанье, и вера - ничто.

Начинается явью она,

А кончается тайной.

И в момент перехода,

Помедлив меж ночью и днем,

Отразится сполна

В одиночества грани кристальной

Министерского аббатства

Готическим, острым огнем.

И тому, кто остался,

Становится вдвое теснее

Видеть и торопить

Окончанье двойного труда.

И, живя среди нас,

Все уходит, уходит за нею...

До свиданья.

До завтра.

До будущего.

До всегда.

7

Традиционный - на семи холмах! -

Был город славно выбелен для встречи.

Когда полынный привкус на губах

Возник и стал примешиваться к речи.

А более ничто в ту пору мне

Не предвещало приближенья вести.

И дочь с постылым ранцем на спине

Брела через недавнее предместье.

И не происходило ничего

Такого, чтобы стоил узнаванья

Прохожий, и отдельно от него

Клубилось облако его дыханья.

И я для встречных просто был живой -

Как и растенье, и река, и птица.

И только позже выпало впервой

Все высказать - и не освободиться

От чувства, что рассудку вопреки

Оспаривает у земли земное,

От звука незаконченной строки,

Ни оттого, что прямо надо мною

Для взгляда слишком небосвод глубок!

Там, сыпля искры на мою дорогу,

Двойной звезды горчащий огонек

Дробится, отдаляясь понемногу.

1980

МЕМУАРЫ

Незабвенною порою,

Как и следует герою,

Ни один не отогрет,

Купны или одиноки,

Жили, отбывали сроки

Лучших лет и худших лет,

А в стихах своих негромких

Бормотали о потомках:

Мол, отыщут их в потемках

Да и выведут на свет!..

Впрочем, и такая малость

Далеко не всем досталась.

Но посмертно оказалось,

Что у них полно друзей -

Неизменно бывших рядом

Бдительным, бессонным взглядом,

Не затронутых распадом,

Целый восковой музей

Памяти, песочный замок -

Безвозмездно верных в самых

Безнадежных временах...

Ошибаясь в именах

И перевирая даты,

Города или цитаты,

Как бы не хотя оплаты,

Просто на руку легки,

Воздвигают мемуары,

Как трехъярусные нары

Или банные полки!

Не всегда выходит ловко,

Но спасительна сноровка

Все оправдывать одним:

Тем, что это говорится

Не от имени провидца,

Но по праву очевидца

Прошлое считать своим!..

Бог не дай и мне обрамить

Эту жизнь в такую память,

Где случайная черта,

Проскользнувшая невзрачно,

Так важна и многозначна -

И не значит ни черта!

1980

ЗАПОЗДАЛАЯ БАЛЛАДА

Дверь отперта. Переступи порог...

Волошин

На переломе года к холодам

Найду мгновенье, чтобы оглянуться -

И разглядеть среди чужих свои

Следы - и на земле, и над землею,

На высоте, немыслимой для птиц

И не всегда покорной самолетам,

Где издавна хватает только слову

И воздуха, и неба, и крыла...

И тотчас угадаю - и увижу,

Минуя все провалы и пустоты,

Заполненные временем и светом,

Утратившие ощупь, цвет и звук, -

Июль в Крыму. Расплавленные горы

Стекают в море. И вода вскипает

У их подножий пенами приливов.

И жаждущие трещины земли.

Здесь все как бы двойными зеркалами

Раздроблено на сотни отражений -

Больших и малых, близких и далеких.

Здесь дом на берегу, где сорок лет

Прошли, как сорок дней, и даже меньше,

Откуда отлучился ненадолго

Хозяин легкой поступью пастушьей -

На триста лет. А может - на пятьсот.

Но все равно дотоле доживет

Вот этот камень, двойником сошедший

На край земли. И перемены в нем

Не обнаружить быстрым нашим глазом.

Так мы не видим, как растет трава,

Как в небо возвращается, обжегшись,

Короткий дождь, чтоб снова облаками

Пройти над нами прямо на восток.

И не способен наш неровный слог

В ограничении четырехстенном

Отобразить спокойствие дорог,

Раскрепощенных звездным тяготеньем, -

Пока никто из нас не превозмог

Сквозь камень прорастающим растеньем,

Вначале бестелесным и бестенным,

Всей тяжести его нещадных строк!..

Ну, вот и все. Пора. Оцепененье

Рассеялось. И так же, как всегда,

Беспрекословен поворот планеты.

Но знаю: непременно проживу

Еще единожды, еще однажды

Вот этого июля эти дни,

Где не застал ни отзвука ветров

В мое богатое ветрами время -

Которого никто не выбирает

Ни для рождений, ни для откровений,

Ни для смертей, ни для смятенья духа!

И видит Бог - я не спешил сюда,

Но опоздал случайно, безнадежно.

И угадал и угодил в межзвучье.

И неотступна внятная тревога:

Он что-то мне

Сказать хотел...

Но - что?

1972

НАТЮРМОРТ

Вот этот стол, и ветки на окне,

И лампа, и стакан с карандашами

Всегда изображают послушанье,

Однако не всегда подвластны мне.

Вот это окружение людское

Живых связует с миром неживых.

Любое отклоненье от покоя

Подчеркнуто незыблемостью их.

Сравнительно легко проверить это,

Достаточно, пожалуй, одного:

Составить описание предмета,

Тем самым отказавшись от него.

Но верность общему изображенью,

Быть может, даст понятье о стране,

Где их подбор, порядок, положенье

Так много сообщают обо мне!

И по спокойному соображенью,

Которым освещен любой предмет,

Показ их во взаимном напряженье

Вполне способен заменить портрет.

И все ясней становится и резче,

Что, внешний облик вроде бы храня,

Уже ни для кого вот эти вещи

Не будут значить то, что для меня.

1976

НАКАНУНЕ

Ощущенье все менее остро,

Что потрачено время зазря.

Это - не замедление роста.

Это - просто канун сентября.

Совершается преображенье,

Где на многие сотни шагов

Составляют мое окруженье

Равномерные трели сверчков.

Это горы светлеют на склонах

И виднее тропа на просвет.

Даже в зарослях вечнозеленых

Ничего неизменного нет.

Не противится мягкая хвоя

И на убыль спокойно течет...

То, что мы соотносим с собою,

Есть весьма приблизительный счет.

Потому-то и без огорченья

Промелькнувший беспамятно год

Вдруг, особого полон значенья,

На исходе глазам предстает.

Эта долгая пристальность взгляда,

Как навязчивый поиск родства

В подступивших часах листопада,

О которых не знает листва...

Но вот-вот превозможет различья

Между мной и природой самой

Непременное, словно бы птичье,

К холодам возвращенье домой.

1975-1983

ПЛОХОЙ ИЮНЬ

Вот уже неделю не светает.

Тягостные облака врастают

В рябоватый глянец мостовой.

Грубо размывая дождь по стеклам,

Лето обещает быть нетеплым -

И клянется темною листвой.

Что сейчас предсказывать напрасно,

Послезавтра просто и прекрасно

Объяснится в прошлом. А пока

Выдают растерянность ученых

Толкованья об антициклонах,

Дальнего капризах ледника.

Это только кажется порою,

Что свободен властвовать собою,

Если знаешь: что там, впереди?..

Да и то подумать - как непрочно

Все, что совершается нарочно,

А не происходит, как дожди!..

В основанье всякого порядка -

Вовсе не разгадка, а загадка,

Занавешенный от взгляда свет.

Но не покидает искушенье

Угадать по тени приближенье -

И назвать, чему названья нет.

1976

ИЗ СТИХОВ О ПОГОДЕ

ШЕСТИДЕСЯТЫЕ ГОДЫ

ИМЯ

В свой первый час, едва успев родиться

И только-только начиная жить,

Уже умеют и трава и птица

Единственного имени просить, -

Быть может, потому, что легче дыма

Развеяться еще не поздно им,

Что, в сущности, почти неуловима

Черта между живым и неживым,

Которую тем резче обозначит

Проложенная звуком колея,

Что имя - суть познания - и, значит,

Преодоление небытия?..

И точно так же справедливо это,

Когда легко и как бы задарма

Утробная, предутренняя тьма

Ваяет безымянные предметы,

Толпящиеся в изголовье сна,

Роняя дословесные созвучья, -

Как будто в воздухе дрожит паучья

Тревожно-монотонная струна,

Внушая, что в смятеньи и разброде

Моя забота донельзя проста:

Стать именем и голосом листа,

Глухонемого по своей природе.

ПОВОРОТ

На несколько дней заблудившись в горах,

Мы их ни на миг не ускорим,

Но, двое гостей на пирах и кострах

Под старою туей над морем,

Мы в этом жилище свободны совсем,

В доселе неведомой мере.

Как чисто и гулко! Ни крыши, ни стен -

Одни только окна и двери.

С горы, и распадком, и в гору опять

Несут неусталые ноги.

Темнеет. И вовсе не хочется знать

Конца и финала дороги.

На каждом шагу - светляков суета,

И путь озаряется взлетом.

И видится дьявольский профиль куста

Над самым крутым поворотом.

И нам перед тем, как его обогнуть,

Хотелось бы на полушаге

Приостановиться, помедлить чуть-чуть,

Как бы набираясь отваги...

Однако - пора! И, не глядя назад,

Из высей своих заповедных

Кругами с тобою спускаемся в ад,

В уголья огней разноцветных...

СОНЕТ

Экскурсии в минувщее нередко

Ломают представление 0 нем,

Едва скрестит перед тобою ветки

Опальный лес, пронзенный сквозняком.

Не верится, что сей прообраз клетки

Однажды летом означал твой дом.

Различья стерлись в бытии двойном,

А потому вы были однолетки.

Совсем не то сейчас перед тобою.

Одно лишь небо серо-голубое

Летит на юг, теряя высоту.

Охриплая нахохленная птица

Ведет прямую речь - и не боится

Еретиком прослыть за прямоту...

И самое мгновенье воротиться!

ТРИДЦАТЬ ПЕРВОЕ АВГУСТА

День отгорел - полыхнул и погас на ветру.

Звезды просыпались в кроны напрягшихся сосен.

Тихо стою. Через час начинается осень.

Слушаю, как приближаюсь к ее сентябрю.

Время луны. И прибой подступает к границе,

К жесткой черте ежедневных нечаянных встреч,

Слышится в нем монотонная темная речь:

Глубь с немотою вершины пытается слиться -

И проясниться, и преодолеть немоту,

Ночь озарить безраздельным высоким звучаньем...

Только словам ничего не осталось в году,

Кроме как стать не свершеньем, но лишь обещаньем, -

Ибо кончается здешнее наше житье.

И до поры - среди ночи - внезапно светает...

Неуловимое, словно душа, отлетает

Лето мое, облетевшее лето мое.

ЗАМОРОЗКИ

Ну, вот и время наводить мосты

Меж островками потеплений редких.

Морозом обожженные листы

Свернулись на обуглившихся ветках.

Нет и не будет осени другой,

Расцвеченной затейливо и пылко,

Когда в лесу безвольна под ногой

Потертая лоскутная подстилка.

Едва прикрыта почвы нагота.

И беззащитно каждое творенье.

И даль окрест безвидна и пуста

И напряженно ждет преображенья,

В котором суть начала всех начал, -

И как не переполниться участьем

К ней, на которую не обращал

Внимания, не будучи причастен!

Как будто равнодушия печать

Лежит на обессилевшей природе.

И ничего уже не наверстать,

Когда десятый месяц на исходе.

Все замерло, как будто на весу,

В непрочном равновесье високосном.

И одиноко в неживом лесу

Непеременчивым, бессонным соснам.

В НОЯБРЕ

Какие кратчайшие дни!

Опомниться и оглянуться

Едва дозволяют они.

Хоть что-нибудь, да оброни! -

Пустячный, но повод вернуться...

Резонно признать наперед -

Под позднеосеннее дленье -

Последней из наших свобод

Ту жизнь, что в любом проявленье

Рискованнее, что ни год.

...Но словно еще различаю

Сквозь тонкую снежную взвесь

Твой шепот - за гранью молчанья, -

Из выдоха сотканный весь.

ПОДГОТОВКА

Побывав под мимолетным снегом,

Разом обесцветилась трава.

Это - предисловье. Но сперва

Предстоит земле сближаться с небом.

Стягивает их за пядью пядь,

Прошивая строчками струенья,

Мерный дождь. Его не переждать,

Словно он идет от сотворенья.

Да и мы, как будто в день шестой,

Праздных чувств сторонимся неловко.

Это происходит подготовка

Ко всему, что назовем зимой.

Сколько хватит взгляда - все окину:

Где клубилась быль, теперь - былье.

Легкости не будет и помину,

Незачем предчувствовать ее! -

И считать возможностью скупою:

Предстоящий полуоборот

Пережить, как мир переживет,

Оставаясь все-таки собою.

ОТРАЖЕНЬЕ

...И сумерки становятся длиннее.

Но не бывает полной темноты.

Прозрачен вид заснеженной версты,

И отраженный свет висит над нею.

И время кажется не очень дальним,

Когда совсем иначе представлял

Вот эту жизнь как бы меж двух зеркал

Воспоминанием и ожиданьем.

ПЯТИСТИШЬЯ

1

Пальцами,

осторожными,

словно когти послушной собаки,

моя нежность

скребется в закрытую дверь.

2

Еще безветренны ночи.

Сижу на теплой земле,

спиною к сосне прислонился.

Уже осыпаются с неба

октябрьские крупные звезды.

3

Забравшись на подоконник,

кошка поводит глазами

в такт снегопаду - ждет,

что в окно залетит

белая муха.

4

На кладбище ни души,

вдоль тропки снег по колено,

не мерзнут разве что камни...

В кипени снега на ветке

вижу черную косточку вишни.

5

Я закрываю глаза - и вижу

твой вечер, который все ближе к ночи,

и себя,

соскочившего с его подножки

на полном ходу.

НИЖЕ НУЛЯ

По горло снег столицу завалил.

И реже ископаемого - дворник.

За чистым понедельником был вторник,

Он сажи подмешал в наплыв белил.

И все по цвету и по звуку мышье,

Да и по сути вровень и под стать.

И летаргии темная печать -

Скорей небытие, а не затишье.

Когда неповоротлива земля,

Как будто сразу после сотворенья,

Приходит время начинать с нуля

Своей судьбы непрочное строенье,

Которое, соединив опять

Строителя уменье и везенье,

Быть может, и сумеет устоять

До следующего снегопаденья.

СВЕРЧОК

Метели завели,

Запутали следы, -

На самый край земли,

На самый край воды,

Где скрыт дальнейший путь

Завесой снеговой

И можно хоть чуть-чуть

Побыть самим собой;

Где жизнь светлым-светла -

И точно по тебе:

Есть лавка у стола,

И потолок в избе

Не низок, не высок,

И, если слух не врет,

За печкою живет

Невиданный сверчок.

Уже не помнит он

Ни лиц, ни голосов,

Какими этот кров

Бывал одушевлен,

Не помнит и того,

Когда попал сюда

И почему его

Не взяли холода?..

Слегка дымит очаг,

И мы одни в дому.

Я расскажу ему

О будничных вещах -

Что все, мол, хорошо,

Откуда ни взгляни,

Что день почти прошел,

Что мне в его тени

Ни в чем не преуспеть,

Что спать уже пора!..

Сверчки - запечно петь

И слушать мастера.

ДЕКАБРЬ

Декабрьской, белою порой,

Когда наступят холода,

Ты поплотнее дверь прикрой,

Не то - беда.

Твой город выглядит с утра

Зеленой веткой в толще льда.

И ледостав - там, где вчера

Была вода.

Куда ни глянь, все тот же вид.

Его святая чистота

И донебесна, и крута,

И взор слепит.

На этом фоне слюдяном

Как бы в небытие плывет

И дерево, и дым, и дом,

И год.

Но фотокадром неживым

Запечатлеется на нем

И год, и дерево, и дым,

И дом.

И ожидают впереди

Четыре месяца зимы.

И стороной их обойти

Не в силах мы.

Пускай зашторено окно.

И лампа зажжена пускай.

Недолгий день. Вечерний чай.

Да снов кино...

Но постучится к нам гонец -

И след, едва снегов темней,

Протянется на много дней

В один конец.

СНЫ

Тебе напридумаю снов,

Таких, как просила.

Чтоб на восемь долгих часов

Хватило.

И в наиснотворнейший их приведу

Из всех существующих ритмов...

Будильник на самом виду.

И двери закрыты.

За стеклами ночи пусты -

Ни света,

Ни звука.

К асфальтам припали листы,

Раскинувши руки.

И что позади,

И что впереди -

Смешалось как будто...

Я все перепутал,

Прости,

Я все перепутал:

Мой город не здесь,

Этот город - не мой,

Этот город случаен!

Сюда занесен я

Полночной игрой,

Знакомым звучаньем,-

И с каждой минутой слышней

Бормотанье камней

И деревьев молчанье...

И некто на белом коне

Подъезжает ко мне

С ключами.

И дальше спешит,

Окружением туч

Влекомый...

От осени ключ,

И от города ключ

И от дома...

Я тут проходил, и не раз,

Но теперь -

Одну за другой -

Мне надо старательно

Каждую дверь

Замкнуть за собою.

А после - уехать.

Но все же рискну

Остаться:

Замедлить твое пробужденье

На десять минут,

А то и на двадцать,-

Чтоб легкий и чистый

Предутренний сон

Круги разомкнул часовые:

И бывшее все,

И небывшее все

Предстало как будто впервые!

...Зима - с вопросительным знаком сосны

И вместо ответа -

Придумывать сны

В ожиданьи весны

И лета...

ПЕРВЫЕ СТИХИ ГОДА

Совсем не в расставаньях суть,

Но в расстояниях - зимою,

Когда от дома к дому путь

Становится длиннее вдвое,

Когда поступки и слова

Уже почти несовместимы.

И солнце полдня, словно в дыме,

Проглядывается едва...

Когда вокруг не прошлогодний,

Но самый современный лед -

И оскользнулся пешеход,

Началу года не угодный...

Когда, зажатые в горсти

Морозной, медленной минуты,

Четыре чувства из шести

Почти заснули... Потому-то

Не верится, что в некий срок

И без какой-либо отсрочки

Из полумертвой, зябкой почки

Возьмет и выглянет листок.

СРЕТЕНЬЕ

Спокоен час на грани тьмы и света.

И снежный мир его несокрушим.

Как будто вовсе не настанет лето.

А смена лет предстанет сменой зим -

Сугробы возведет многометрово,

Отгородит от города ветра...

Известно, что в начале было слово.

Но нынче - дословесная пора.

Однако с каждым часом до начала

Все ближе. И уже на глубине

Тепло движенья слабо зазвучало,

До спящих добираясь до корней.

И словно букв подобия выводят,

Сплетаясь в небе, росчерки ветвей.

От четкого значения свободен

Их легкий лет... Но в зыбкости своей

Спешат поймать реальное обличье

И узаконить - то есть уберечь.

И, продираясь сквозь косноязычье,

Из чащи звуков возникает речь.

КОЛЬЦО

Уже в преклонных будучи годах,

Но все ещё во здравии завидном,

Трамваи вымирают в городах.

И это неизбежность, очевидно.

Поскольку нет умения свернуть

С путей, как бы проложенных навечно

Меж пунктов А и Б. Хотя, конечно,

Имеет смысл и некратчайший путь...

Земля в очередном своем убранстве.

Темнеет. Время, стало быть, к шести...

В эпоху искривленного пространства

Зачем сподобил случай забрести

На площадь - каменный прямоугольник,

Где светофора вспыхивает блиц,

Где улиц - оперенных и окольных -

Все параллельные пересеклись,

Где, словно бы размытое туманом, -

Твое, недостижимое лицо...

Блестящее трамвайное кольцо

У города на пальце безымянном.

СТИХИ О ВЧЕРАШНЕМ ДНЕ

С утра привиделась весна,

Но к вечеру похолодало -

И воздала зима сполна

Все то, что обещала.

На город хлынули снега.

Ветра земли, ветра вселенной

Мели, как в средние века,

Со всех сторон одновременно.

Их так одолевал азарт,

Что каждый мчался на пределе...

Так начинался в мире март

В седьмой, в последний день недели.

Он думать не желал о том,

Что для него, быть может, рано,

Что в завихреньи снеговом

Он выглядит довольно странно.

Он безоглядно шел на зов -

И, шаг его замедлить силясь,

Последние снега струились

Навстречу таянью снегов...

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Господь, прости мое косноязычье,

Языческую заумь полусна,

Где в проповедь грядущего величья

Подмешаны распада письмена!

Мой образ мысли временем предсказан

Еще вчера. Моя ли в том вина,

Что мысли образов сшибает разум,

Чтоб высветить безлиственную суть

И охватить ее - на вдохе - разом!

Иначе не могу, не обессудь.

Я так живу. И не хочу иначе.

Хотя и не зазорно заглянуть

В ответ неподдающейся задачи.

Однако слишком дорогой ценой

Чревата радость этакой удачи!..

Мне выход видится совсем иной:

По мере сил противиться забвенью,

Захлестывающему голос мой...

Но слово отстает от озаренья,

Как отстает от молнии раскат.

И всякое словесное творенье

Не вовремя. Не к месту. Невпопад.

У ХЛЕБНИКОВА

I. В НОВОДЕВИЧЬЕМ. 28 ОКТЯБРЯ 1969

Когда предгрозовым ползучим дымом

Уже подернута голубизна

И канонада дальняя слышна, -

Движением почти неуловимым

Разменных слов рассеивает строй

Холодная духовная свобода,

Прозрачная в любое время года

И равная всегда себе самой.

Он понимал, что такова основа

Бесповоротно заданной судьбы -

Высокий звук серебряной трубы

И льдяность кристаллического слова,

Творившего как будто без труда,

Прологом видя бывшее финалом,

Грядущие - в пустыне - города,

Какие не возникнут никогда,

О чем, по счастью, так и не узнал он;

Как и о том, что на десятки лет

Провозгласит новейший стиховед

Филологическим, эстетским блудом

И то, как жил, и то, что совершил...

А темный тополь, многолистым гудом

Достигший отдаленнейших вершин,

Не деревом казался, но сосудом -

И будущим жильем его души...

Но воплощенье по иным законам

Произошло. И вот в канун снегов

Он осыпал не тополем, а кленом

Горящие листы черновиков,

Вторгаясь безрассудно и тревожно

В незыблемость посмертной простоты,

Где только хвоя, камни да цветы,

Где лесорубов помыслы чисты -

И кольца лет пересчитать несложно

На свежем срезе... Но и посейчас

В октябрьском воздухе неутихаем

Вопрос: а ну как снова не узнаем,

Когда придет он в следующий раз?..

2. ЭПИЛОГ

Бессмысленны поиски сходства

Во встречных лицах,

Походках и жестах

С представленьем своим

О поэте.

Звучащая мысль

Адресована внутренним

Слуху и зренью.

А дух обитает,

Где хочет.

Потому существует

Единственная возможность

Не ошибиться -

Это вырастить дерево

Просто для тени

В полуденный зной

И поставить

У самой дороги

Простое жилье,

Чтобы странник

Мог в нем укрыться

От дождя,

От ветра,

От голода -

И спокойно заснул

До утра

Под бормотанье

Огня в очаге...

МИНУВШАЯ МОСКВА

МЕТРО: "СОКОЛЬНИКИ" - "ПАРК КУЛЬТУРЫ"

Столичные недра признали свое пораженье

И прежней дремоты уже никогда не вернут.

Прогресс - это прямолинейная скорость движенья.

Невиданное и неслыханное достиженье:

От парка до парка - всего восемнадцать минут.

Для первого раза тот выбор весьма необычен,

Особенно если глядеть на него сквозь года -

Туда, где считается всяческий праздник рабочим,

Непраздным, и где человек отдыхать не обучен,

Но в парке Центральном призывно цветет резеда:

Можно галстук носить очень яркий

И быть в шахте героем труда!..

Еще сохраняется в воздухе привкус металла,

Новейшей истории - лишь восемнадцатый год,

Внушающий всем, что вот-вот начинается взлет...

А чтобы сравнение с прошлым нагляднее стало,

Последний извозчик на общую радость поет:

"Чтоб запрячь тебя, я утром отправляюся

От Сокольников до Парка на метро..."

Но вот завершается пятое десятилетье

С тех пор, как впервые проложен подземный маршрут.

Незримо состарились песни и скорости эти.

И словно бы только одно неизменно на свете:

От парка до парка - всего восемнадцать минут.

1981

ТВЕРСКОЙ БУЛЬВАР

Ему ли сетовать, что не восславлен,

Не врезан в поэтический язык! -

Но прежний, а не мне представший лик:

Совсем недавно Пушкин переставлен

И к зрелищу бульвара не привык...

Однако и моя эпоха знаки

Рассыпала на нем со всех сторон.

Здесь, что ни полдень, мог увидеть всякий

Остужева гуляющим с собакой,

Почти такой же старой, как и он.

А чуть подальше, взметена игрою

И замечавшая зевак едва,

Раневская разучивала роли,

Озвучивая жестами слова.

И за ненадобностью уцелевший,

Как будто вслушиваясь в ритм шагов,

Ступал еще в гражданку отгоревший

И жажду утоливший до врагов,

От молний сабельных полуослепший

И вечно в черном Городовиков.

Он больше не был никому соперник,

В учебниках описанный герой...

За ним брели закатною порой

Татьяна Львовна Щепкина-Куперник

С ермоловскою младшею сестрой...

Так в мире, все видавшем и не старом,

Еще в начале были мне даны

Живые сколки прошлого страны,

Поэзии, театра и войны,

Объединенные одним бульваром.

1981

ПАМЯТНИК

Против Чернышева дома,

Скачкой времени влекома

И наклоном головы,

Неуклюжая скульптура

Непонятного аллюра -

Легендарная фигура

Основателя Москвы.

А на фотоснимке старом,

Опрокинута ударом

Вместе с бравым генералом

На булыжник мостовой,

Как в сражении убита,

Лошадь задрала копыта

Над ликующей толпой.

Площади не быть пустою! -

Затмевая высотою

Противостоящий дом,

Вырос обелиск Свободы,

Но в столичную погоду

Двадцать два неполных года

Продержавшийся с трудом.

А потом на сером камне,

Грубо тесанном руками,

Надпись: "...будет возведен..."

Но теперь уже непрытко,

Даже не страшась избытка,

Длилась третяя попытка -

Полный прошлому поклон...

Перерезанная лента,

Обнаженье монумента -

Только вещный след момента,

Узаконенный волной.

Но слабеет слишком скоро

Эта памяти опора,

Не выдерживая спора

С бесконечной новизной.1981

САДОВОЕ КОЛЬЦО

Когда была охвачена страна

Едва ль не самым страстным из желаний -

Все обновить немедля и сполна! -

В благом порыве преобразований

Меняли первым делом имена.

Но и года спустя - по неторопкой

На перемены памяти людской -

Мои соседи звали улицы Покровкой,

Воздвиженкой, Варваркой, Поварской.

Однако оказалось очень скоро,

Что по длине земли и ширине

Воображенье требует простора,

Нисколько не торгуясь о цене.

Вот потому-то, а не ради разрушенья,

Без промедленья должно разрушать

Все, что мешает взгляду и движенью -

Или когда-то может помешать.

Но в силу все того же оборота

Доныне всякий старожил зовет

Метро и площадь: Красные ворота, -

Хоть не осталось и следа ворот.

А путь реалистически серьезный

В символику внезапно занесло:

Пришлось Мещанской начинаться от Колхозной,

Как бы связуя город и село.

Пора бы оглянуться, углубиться

В прозрачный опыт полувековой,

Затем что каждый - сам себе столица,

И разрушитель, и строитель свой.

И все, что говорится и творится,

Став неизменчивою, прожитой судьбой, -

Всего лишь контур Сухаревой башни,

Контрастно-четкий, но позавчерашний

И ничего не застящий собой.

1981

ДВА АРБАТА

Яшке

Словно прислушиваясь

К уходящим в былое раскатам,

Не торопилась вернуться

К привычному пульсу Москва.

Так привелось, что она

Для меня начиналась Арбатом,

Тюркскою примесью

В речь с неизменно растянутым "а".

Нынче зовут его Старым.

И это как бы означает

Время глядеть свысока...

Но пронзительным светом своим

Память - волшебная лампа -

Его иногда освещает

И не дает до конца затеряться

В соседстве с другим -

Тем, где себя никогда не удастся

Почувствовать дома,

Где - современному стилю

Нисколько уже не с руки -

Стал неприметен

Огромным казавшийся Дом Моссельпрома,

А переулки тихи,

Потому что движенью мелки.

Все нетерпеньем влечется.

И все оправдаться готовы

Этим же чувством, как будто

Не в нас оно, а в стороне...

Только вот дочь моя

Маленькою хочет сделаться снова,

Но с непременным условьем -

Чтоб в тон измениться и мне.

Одноименных двух улиц

Все явственнее разделенье,

Словно бы разным они

Поколениям принадлежат.

И преуспевший проспект

Не пытается скрыть удивленья,

Что для кого-то единственным

Так и остался Арбат.

1982

ПЕСНИ ШКОЛЬНОГО ХОРА

Я боюсь речей и дел с размахом,

Ибо в баснословные года

Вырастал - в те самые, когда

Моего отца морили страхом.

Прямо в корень зрел и в существо

Всех времен и всех народов гений:

Наивысшее из унижений

В том, что ты не значишь ничего.

Вот в зале шеренгою встали мы,

Вливаемся в общее действо:

"Спасибо великому Сталину

За наше счастливое детство!"

Нам внушали лучшую из вер

В трехэтажной школе у Никитских,

Чтобы впредь, как юный пионер,

Даже собственных родных и близких

В классовом порыве не щадя,

Мы бы воплощали слово в слово

Все заветы одного вождя

Под водительством вождя другого.

И верилось истовее год от года

В то, что, ни трудов не жалея, ни сил,

"Нас вырастил Сталин, на верность народу

На труд и на подвиги нас вдохновил!"

Нам дарили бдительно и щедро

Постулаты мудрости земной:

Чем мощнее общее крещендо,

Тем неразличимей голос твой;

И не тем, кто безголосы, горе,

Но тому, кто больно голосист;

В сущности, рискует лишь солист

Либо тот, кто не ужился в хоре...

Не сомневаясь, что это - навек,

И под присмотром ласковых глаз

"С песней шагает простой человек,

Сталин и Мао слушают нас!"

Как не ликовать и не гордиться

Тем, что каждый шаг - наверняка,

Что ведет нас твердая рука,

Каменная, веская десница...

Кто бы знал, что песенной страны

Четвертьвековое наважденье

Распадется в некое мгновенье,

На рассвете, в день шестой весны!..

Я веку благодарен за науку

И обращаюсь к давешним словам:

"Позвольте мне пожать вам крепко руку,

Земным поклоном поклониться вам!"

Декабрь 1979

КУНЦЕВО

Я был в незабвенных Филях,

Где воздух лежит на полях

Бок о бок с большими ромашками...

Арк. Штейнберг

Пространства Москвы предо мной

Не так, как теперь, простирались -

Тогда, когда всею семьей

Мы в Кунцево на выходной

Еще накануне сбирались.

А летним жилищем тех пор,

Хоть, впрочем, и не постоянно,

Был дачный Серебряный бор,

Где наш невысокий забор

Раскачивал бас Левитана,

Сзывавший семью и гостей

На полдничное чаепитье.

Тот маленький лысый еврей

Был не человек, а событье -

Для нас, повоенных детей...

Дается врасплох и нечасто

На крохотном жизни участке

Увидеть, что произойдет,

На некое время вперед -

И даже свое в том участье.

В те годы представилось мне,

По мере по знанья столицы,

Как, рвущаяся к новизне,

Она разбухала в квашне

Своей довоенной границы -

И перевалила, кряхтя,

Черту заповедную эту,

И тщетно предместья примету

Искать...

Лет пятнадцать спустя

Я в Кунцеве делал газету

И неуловимо погряз

В ее ежедневном вращеньи.

И тратил в неделю пять раз

Не меньше чем с четвертью час

И столько же - на возвращенье...

Служебный маршрут знаменит

Лишь тем, что, охваченный дремой,

Не знать пассажир норовит:

Знакомый или незнакомый

Пейзаж за окошком скользит,

В котором по всей по округе

Подобраны вровень и в цвет

Дома без особых примет...

Хоть, может быть, смысла и нет,

Но вычислил я на досуге,

Что было в том замкнутом круге

За девять без малого лет

Полгода потрачено втуне...

Не то что далекой весной,

Тогда, когда всею семьей

Мы в Кунцево на выходной

Сбирались еще накануне!

1984

ПРЕЧИСТЕНКА

Из улиц, где случалось наяву

Пройтись не в тесноте и не в обиде,

Одна Пречистенка хранит Москву

Начала века - чуть не в чистом виде.

Ее почти не тронула пора

Бульдозеров - ну, разве что названье,

Да вместо Колымажного двора -

Гранита глянцевитое зиянье...

А дальше - по цепи, звено к звену,

И взгляду предъявляя дом за домом,

Минувшее лежит во всю длину

Между кольцом Бульварным и Садовым,

Откуда начали дорогу вдаль,

В изгнание Австралии и Евразии,

Последние ученики едва ль

Не самой знаменитой из гимназий,

Где след оставили мемуарист,

Еще не тронув думами былого,

И Демона безумный портретист,

И мерная походка Льва Толстого,

Где, из домов соседних - и веков -

Один другого так и не увидев,

Работал архитектор Казаков

И жил Денис Васильевич Давыдов;

Где, прошлые листая имена,

Приходишь неизбежно к беспокойству,

Что всяческая страсть к переустройству

Тщеславия не вовсе лишена,

Что, нами пересозданной столице

Рифмованные вознося хвалы,

Мы словно продаем из-под полы

Все то, чем не рискуем похвалиться,

Что, лучше делая и веселей

Столичные условья обитанья,

Мы изменяем не ее, но - ей,

Не поскупясь на самооправданья,

Списав на обстоятельства тщету

И ужас оказаться позабытым,

Сознанья глубину и высоту

Не бытием определив, но - бытом...

Пока, затвержена, как алфавит,

Где всякий знак и звук подробно гулок.

Пречистенка еще Москву хранит

Для наших исторических прогулок.

1985-1987

МАСТЕРСКАЯ НА СРЕТЕНКЕ

Э. Н.

I

Пятнадцать лет назад, нет, чуть побольше,

Я побывал впервые в мастерской

Героя незабвенного скандала,

Ваятеля... Шел мимо - и зашел

В распахнутую дверь. А впрочем, адрес

Мне был наболтан кем-то из тогдашних

Друзей - уже и не припомню кем:

Тем, кто далече, или тем, кого

И вовсе нет... Но помню: в тот же вечер

Я попытался все зарифмовать,

Да без толку. На следующий день

Опять пришел - и с тем же результатом.

С какой бы стороны ни подступал,

Дробился образ и ломался ритм...

II

Мне было двадцать пять. И мне казалось,

Что только недостаток мастерства

Лишал слова предметности, едва

Рука моя к бумаге прикасалась, -

И что судьбы малейший поворот

Осуществляет, вадит и ведет

Осознанная мною как свобода,

Предел и цель которой - неизвестность,

Насущная проблема перевода

Всего и вся в изящную словесность,

И что на этот счет не может двух

Суждений быть, и стоит приналечь,

Как тотчас осязанье, зренье, слух

Преобразятся в стиховую речь.

III

Не тут-то было! С самого начала

Глухое противленье матерьяла

Я ощутил едва ли не впервой...

Ну а стихи - осадок, отчужденье

От непосредственного впечатленья,

Тогда как облик этой мастерской,

Где в самый раз любое из желаний

Загадывать, одолевая страх,

Меж двух одноименных изваяний,

С наростами на окнах и в углах

Отжившей, многослойной паутины,

С таящимися там, куда лучи -

Ни солнца и ни лампочки стоваттной

Под потолком - уже достать не могут,

IV

Чудовищами, эта мастерская

В бессчетном сочетанье слов искала

Не внешнего, но внутреннего сходства

С хозяином своим - с нагроможденьем

Разверстых форм, которых не смирить

Гармонией и алгеброй, которым

Здесь тесно, ню приходится тесниться,

Чтоб уместиться, стен не проломив;

С алхимией гремучей этой смеси

Амбиций, самоуниженья, спеси,

Невежества, корысти, нищеты,

Тщеты, любви, небрежности, напора,

Бессилья, похоти, прозренья, вздора,

Монументальности и пустоты...

V

А образ - только след скользнувшей мысли,

Ночных видений над романом Хаксли,

Текучий дориановский портрет,

И девушка, отчаянно и ломко

В себе предчувствующая ребенка,

Который не родится, ибо нет

Грядущего, а прошлое бесплодно -

Затем что справедливо и свободно

От всяческих забот... И мир готов

Рассыпаться от первого удара...

А на столе - распахнутые папки,

В которых чтенье Дантовой поэмы

Оставило трагические знаки

Бесчисленных графических листов.

VI

Ничто ни вернисажа, ни изданья

На память здесь не приводило мне,

Сработанное вроде бы вчерне -

И не для всенародного признанья,

Которое тем более в цене,

Чем исступленней скачки тараканьи...

Но разреженный воздух был вполне

Пригоден для свободного дыханья.

В растерянности бился беглый взгляд,

Пытаясь выстроить в логичный ряд,

Что взгляду представало как попало...

Но, если поглядеть не торопясь,

Всего со всем единственная связь

В многообразьи этом проступала.

VII

Когда верны открытые людьми

Порядки всеобъемлющей природы,

Где мы - всего лишь мыслящий тростник,

Белковая трепещущая взвесь,

И подлежим закону Архимеда

О теле, вжатом в жидкость или газ,

И тяжести воздушного столба

Не чувствуем,- когда б ему на плечи

Мгновенно лег воздушный тяж, который

За дни, за годы, за десятилетья

Был вытеснен созданьями его, -

Не выстоять... Но постепенный рост

Нагрузки раздавал его в плечах,

Приземистее, кряжистее делал,

VIII

Наращивая силу, своеволье

И злую тягу к противостоянью

Ценителям, гораздым отрицать,

Что их не поддается пониманью...

Один из них, чей разум золотой

Распят меж белизной и чернотой,

Почиет, удостоенный надгробья

Ваятелем, которого громил

И у кого прощенья попросил

В предсмертном, просветляющем беззлобьи -

И ничего не пряча за душой...

А после пришагали камнерезы,

Гранитные початки кукурузы

Срубили - и собрали урожай.

IX

Но это нынче - не его забота...

Слегка демонстративен непокой

Хозяина прекрасной мастерской

На превосходном черно-белом фото,

Где все запечатленное отсель

Отдалено за тридевять земель,

Где света и пространства - сколько надо

Для обозренья, то есть для парада,

Где, кажется, и самый воздух тверд

И безупречно ясен и прозрачен,

Насквозь промыт и насухо протерт

И вовсе не для вдоха предназначен

И выдоха, но только для того,

Чтоб совершенным стало мастерство.

1985

МУЗЕЙ ИСТОРИИ

(И - БЫВШ. - РЕКОНСТРУКЦИИ)

ГОРОДА МОСКВЫ

Постоянная и чуть

Сумеречная прохлада

Верно выражает суть

Исторического взгляда.

А из действующих лиц

При желаньи уловима

Медленная пантомима

Пожилых смотрительниц.

Разве что зевака праздный,

Наподобие меня,

Всколыхнет однообразный,

Вечный распорядок дня,

Да приезжий добровольно

Скоротает лишний час,

Да пройдет унылый класс,

Отбывая номер школьный.

Высыплет экскурсовод

Целый ворох слов линялых

Эху в непросторных залах,

Где уже который год

Сохраняют только стены,

Только стенды под стеклом

То, что ради современно-

сти отправлено на слом.

И теперь, когда узнали

И уверовали, что

И совсем не то сломали,

И построили не то,

Очутиться, право, странно

Мыслью, то есть налегке,

У Лубянского фонтана

Или на Воздвиженке.

В уменьшеньи многократном

Город, чей столичный лик

Был не так уж и велик,

Но казался необъятным,

Уместился чуть не весь

В этих выгоревших фото,

Ибо времени работа

Продолжается и здесь,

Где наедине со мною

Здешний, прежний город мой

Тщится, пусть не по прямой,

Пусть окольно, стороною,

В будущее прорасти

Лет еще хотя бы на сто,

Прихвативши по пути

Груды буднего балласта,

Без наркоза пропоров

Памяти пласты живые,

Каменных своих стволов

Множа кольца годовые

И наплывы на коре...

Потому что все, что было,

Миновало - и застыло,

Словно муха в янтаре.

1985-1989

В МАРТОБРЕ

1. ПОЗДНЯЯ ЛИРИКА

ОПРАВДАНЬЕ ПРЕДЧУВСТВИЙ

Оправданье предчувствий -

всегда не ко времени,

сколь ни готовься и жди:

как рожденье, болезнь или смерть,

как сознанье, что нет ничего впереди,

настает,

не приемля

каких бы то ни было выкладок

и возражений.

Отступая от некогда общего мира

и каждый

замкнувшись в своем,

выяснять отношенья? -

надеюсь, до этакой пошлости мы не дойдем.

Если надобность есть -

выяснять,

значит, в сущности, нет никаких отношений.

Из такой переделки,

как эта,

никто еще не выходил невредим,

угодивший в нее вдалеке от расцвета

и невдалеке от седин:

на холодное дул

чуть не до одуренья,

когда на горячем обжегся...

В математике

будучи с детства не слаб,

до сих пор объяснить не берусь:

коли минус

умножить на минус,

откуда в итоге является плюс?

Если что-нибудь и привлекательно

в этом,

то разве что дух парадокса.

Или это загадочное

и вполне человечное

свойство нуля:

что угодно

в ничто превращать,

на себя перемножа или разделя, -

раз принявши на веру,

его я себе никогда

и на миг не представил...

Но доподлинно знаю одно -

и тебе говорю,

что стоит на крови

эта вечная жизнь,

где ничто не имеет значения,

кроме любви,

осеняющей

и дозволяющей стать

исключеньем из всяческих правил.

1983

СТРАХ

Не странно ль, что в былые времена,

Когда огня страшились много больше,

Чем ныне опасаются, пожары

Происходили чаще и страшней!..

Конечно, поглядев из наших дней,

Причину от причины взяв отдельно,

Возможно объяснить умно и дельно,

Что было дерево привычней камня

В строительных работах, что громо-

отвод недавно создан, что беспечность

Подчас бывает лучшею защитой,

Чем бдительность, что истинная слабость -

Лишь та, какая знает, что слаба...

Все верно. И однако же слова

Едва касаются самой природы страха,

Теряются, лишаются размаха

И главное обходят стороной...

Какой ни окольцуй себя стеной,

Сквозь все пройдет, дабы тебя достигнуть,

Незримый луч, как нитку за иголкой

Влекущий за собою все, что волю

Парализует. Страх, и только страх, -

Исток и устье, альфа и омега

Всех наших бед и всех стихийных бедствий,

Дурных начал и гибельных последствий,

Ночей бессонных и бессильных дней...

Чем ярче страх событья - тем верней

Произойдет оно. Давно знакома

Неумолимость этого закона.

Прими его - не бойся ничего:

Без видимых бесстрастья и бесстрашья,

Которые равно и купно лживы,

Но лишь затем, что мы покуда живы -

И поживем еще, скорей всего...

Едва ли что случится хуже смерти,

А неизбежного страшиться глупо -

Как снег и стужу проклинать зимой,

Как вечно тосковать, что жизнь проходит,

Что жизнь пройдет, что ничего не будет -

Меня с тобою и тебя со мной.

1983

ПОРЯДОК

Разлинованных тетрадок

Не дает житья

Устоявшийся порядок:

Утро. Вечер. Я.

Кто в темнице, кто в больнице,

И тревог не счесть,

Потому что даже снится

Только то, что есть.

От домашнего ареста

Среди бела дня

Ускользнешь - и вновь на место,

То есть близ меня.

Словно колесо вертится,

Как заведено:

Служба - магазин - больница -

Дверь - стена - окно.

Выпадает жизнь в осадок,

И стоит на том

Опостылевший порядок:

Дом.

1983

ПЕЧАТЬ

Ну и гнусные пришли времена,

Коль тебе моя беда не важна!

И даешь понять открыто уже,

Что до этого таила в душе:

Дескать, сам во всем, что есть, виноват,

Даже странно, что чему-то не рад!

Даже странно, что еще не привык,

Что перечить повернулся язык...

И оказываешь высшую честь:

Дескать, принимай такою, как есть! -

Дескать, нету и не будет иной,

Если хочешь оставаться со мной...

Как песок просеян сквозь решето,

Что казалось благом - стало ничто,

Что добром казалось, - стало быть, зло.

Это надо же, как не повезло!

И ни слов моих не нужно, ни губ,

Потому что - наконец-то! - не люб,

Потому что все, что было, прошло.

Есть и подпись. И печать. И число.

1985

ПРЕДЕЛ

Не обойди меня ни хлад, ни мор, ни глад.

Но пощади меня твой безразличный взгляд,

Твой посторонний путь извилистой тропой

И - чтоб со мною быть - усилье над собой.

Живя в своем кругу, где Бог меня хранил,

Что вынести могу, на что достанет сил

Не знал. И то сказать: всяк следующий миг

Я убеждаюсь, что предела не достиг.

И сколь бы ни хотел познать наверняка

Себя, но где предел - неведомо. Пока.

Минуй меня твое добро по мелочам,

Наплыв озноба днем и зноя по ночам.

Спаси меня, Господь, от этих тучных лет,

Где торжествует плоть и духу места нет!

От этих тощих лет, приблизившихся вплоть,

Где мраком заткан свет, спаси меня, Господь!

Я все, чему не рад, и то принять готов:

Что зацветает сад - и не дает плодов,

Что я почти привык чужим считать своё...

Бессонница. Тупик. Забвенье. Забытьё.

1983

ВОЛНА

Твоя природная свобода

И деланая правота

Четыре с лишним длились года,

Четыре стороны креста.

Ничто мое не разделяя,

Чуть не минуя жизнь мою,

Ты, наконец, дошла до края -

И удержалась на краю.

Отхлынув, обнажив каменья,

Лишь пригрозила глубиной

Волна. Однако избавленье

Тебя не сделало иной.

И время нового прилива

Вот-вот настанет. И вот-вот

Тебя легко и хлопотливо

Волна обратно отнесет.

Она омоет и остудит

И не вольна не остудить

Все то, что не было, не будет,

Не может и не хочет быть.

1983

ТЕ ГОРОДА

Те города, где ты

Бывала не со мной,

Не знают суеты,

Особенно весной.

Там воспаряет взгляд

И отдыхает дух,

Там все дано подряд,

А не одно из двух...

И ныне из иных

Координат и лет

Отбрасываешь в них

Обратный взгляд и свет -

И не видать огней,

И улицы пусты

В тех городах, где не

Со мной бывала ты.

1983

СТИКС

Это вольным - прости мне гордыню! -

усильем моим

воротилась Харонова лодка

почти с середины

на покинутый берег,

где мы -

сколько лет, сколько зим! -

что б ни происходило,

а все-таки были едины.

Но тебе - воскрешенной -

в тот миг показалось ясней,

чем когда бы то ни было,

что я один

виноват и подсуден -

что урвать удалось у судьбы

недостаточно

праздничных дней,

а навстречу сочащийся свет

безотраден и скуден.

Так пронзительно-просто,

что даже понять мудрено:

отчего же с таким опозданьем

пришло это знанье?

Ни упущенного

наверстать и забыть не дано,

ни тому, что содеешь,

нет нужды искать оправданья:

ибо все

изначально оправдано

тем, что - жива!

что никто не достоин того,

чтоб хоть как-то его обезболить!..

Это лето кончается,

это осень вступает в права,

не имея ни права,

ни воли -

тебя ни к чему приневолить.

1983

ВЫХОД

Чего не может статься

С тобою в жизни сей!..

Коль некуда деваться -

Иди ко мне скорей!

Здесь кровля и защита,

Какой ни есть - покой.

Иного не ищи ты -

Возьми, что под рукой.

И никого не слушай,

Скорлупки слов пусты.

Пройдет и этот случай,

Вольна пребудешь ты.

Мне горестно и стыдно

Остаться в стороне.

Коль выхода не видно -

Скорей иди ко мне!

Чего же надо боле,

Чем то, как мы вдвоем

По самой доброй воле

Безбедно заживем,

Все до гроша истратив

За несколько минут.

А сорок тысяч братьев

За дверью подождут.

И что бы ни случилось -

Наотмашь не суди!

Но только, сделай милость,

Ко мне скорей иди...

1983

ДОМ

Прямоугольник стен,

Спасибо и на том,

Что примирился с тем

Обозначеньем: дом.

Здесь дышится с трудом

И как-то не совсем,

И сна тяжелый сом

Идет на седуксен...

Когда июль в окно

Чадил и догорал,

Ты покачнулся, но

Покамест устоял,

Изведав первый раз,

Насколько мудрено

Быть крепостью для нас...

Однако все равно

Придет и твой черед

Почти наверняка -

Разваливаться от

Подземного толчка.

1985

ПОЗДНЯЯ ЛИРИКА

Все, что случилось, имея в виду,

Нам ли с тобой городить ерунду! -

Можно, пожалуй, и не торопиться...

А пережитое в этом году

Непримечательно для летописца.

Завтрашних дел и забот оборот

Непредсказуем - уж как повезет!

И постепенно глаза поустали

От созерцанья извечных красот.

Но обострилось вниманье к детали.

На тротуаре и на мостовой

Ветер играет последней листвой,

Время бы угомониться, да где там! -

Станет выпрашивать снегу зимой,

Как непогоду выпрашивал летом.

В пору, когда остаешься один,

Или, вернее, один на один

С тем, что судьба для тебя поднакопит,

Не отыскаться причине причин,

И умозрительно все, что не опыт.

Над головой облаков череда

Сгрудится или пройдет без следа -

Это от нас не зависит нимало...

Поздняя лирика - это когда

Поздно всему, что в иные года

Изо дня в день от стихов отвлекало.

1984

КРУГИ

Что задумывалось - не удалось,

Получилось чуть не наоборот.

Половина жизни шла на авось.

По инерции вторая идет.

Поднабравшись от различных наук,

Прикрываю суетой пустоту.

Словно самый современный паук,

Коллективно паутину плету.

Примиряюсь, что порядок таков, -

Лень менять его, да и не с руки.

И внимаю словесам дураков,

Понимая, что они - дураки.

И размениваюсь по мелочам,

Отрабатываю кров и харчи.

Вот и руку подаю стукачам,

Потому что они - стукачи.

Как последнее, что есть на веку,

Охраняю пресловутый уют,

Где меня ни за понюх табаку,

Ни за никелевый грош продают.

И не ведаю ни зла, ни стыда.

И с положенной шагаю ноги.

И стоячая в болоте вода

Концентрические множит круги.

1983

РИКОШЕТ

Тебе, конечно, тяжело и

Еще побудет тяжело,

Покуда не прошло былое

И новое не увлекло,

Покуда острота утраты

Незарубцованно-резка

И все на свете виноваты

В твоих невзгодах... А пока

Как прежде и почти не грея

В одном со мной живешь дому,

По неизбежности скорее,

Чем по желанью своему, -

И потому дается трудно

Подобное житье-бытье

И раздражает поминутно

Любое действие мое:

И то, что подхожу вплотную,

И что гляжу издалека,

И то, что не пошел ко дну я,

И что легка моя строка, -

И тяготит твое сознанье,

Что за семь бед один ответ:

В меня - прямое попаданье,

Тебе - невольный рикошет...

1985

ЗВУК

Отчетливый слышится хруст

И ветра прерывистый свист.

От корней отрывается куст.

Или с ветки срывается лист.

И все, что хотел рассмотреть,

Так ясно, как после дождя:

Мы не будем красиво стареть,

Друг от друга печаль отводя, -

Затем что воздастся стократ

За все, что не так прожилось:

Мы не будем глядеть на закат,

Разве только случайно и врозь.

Стихающий звук дребезжит,

Двоится в густеющей мгле.

Это лист над землею кружит.

Это катится куст по земле.

1983

ВООБРАЖЕНЬЕ

Любой возвратный шаг для нас двоих,

Когда едва не сделались чужими,

Таит оглядку...

Потому в твоих

Суждениях о правильном режиме, -

Мол, свежий воздух и нормальный сон

Послужат наилучшим утешеньем, -

Возможно, есть и разум и резон...

Да что поделаешь с воображеньем!

Оно, в манере нынешних врачей

Меня от шока шоками врачуя,

Мгновенно и до самых мелочей

Представит мне, что видеть не хочу я,

Подскажет мне, что не желаю знать,

Еще проверит: помню хорошо ли? -

Что, впрочем, лишне - даром, что на пять

И на четыре я учился в школе.

В такие дни понять немудрено,

Доступно, как таблица умноженья,

Что вовсе оказаться не смешно

Во власти своего воображенья.

Я под его дуду как заводной

Пляшу - и холод чувствую спиною...

Оно, не управляемое мной,

Прекрасно управляется со мною.

Оно диктует помысел и жест,

Минуты разворачивает в годы,

Велит сидеть у моря, ждать погоды -

Взамен охоты к перемене мест.

1983

СЛЕД

Тому, кто идет по следу,

Случается стать мишенью,

И слабое утешенье,

Что не ему одному.

Я потерпел пораженье

Невдалеке от победы,

За пять минут до победы,

Не надобной никому.

Не начинать же снова!

Не продолжать - тем паче!

После такой неудачи -

Смириться и замереть.

Ты объяснила толково,

Что не могла иначе,

Что не умеешь иначе

И вряд ли сумеешь впредь.

Наедине с собою,

К тому же в зрелые лета,

Лукавить резона нету -

Как обстоят дела:

Что мне желают покоя,

Уж коль не достоин света,

Двое, от силы - трое,

И ты - не из их числа.

1983

ТЕРПЕНЬЕ

Побыть хоть месяц одному -

Весьма полезно для здоровья

Душевного. Одно условье:

Покой на службе и в дому.

И книжек стопка в изголовье

Растет. Но, судя по всему,

Терпенье надобно воловье,

Чтоб разобраться, что к чему, -

И только на исходе срока

Дойти от устья до истока,

Где не дается ничего

Без ранней или поздней платы.

Но столько горя принесла ты,

Что мне и не поднять его.

1983

ПОПЫТКА ПИСЬМА

Попытки письма не даются -

Одна за другой.

Слова по углам и щелям

Разбегаются прытко.

И впору утешиться тем,

Что попытка - не пытка,

Но лишь испытанье

Беспамятством и немотой.

А лето в Москве

Жесточайшая бьет лихорадка,

Бросает без предупрежденья

То в жар, то в озноб,

Из ливнем намытой листвы

Наметает сугроб,

Чтоб в завтрашнем ливне

Его растворить без остатка.

Течение дней предсказать -

Вероятности нет,

Когда направляет их

Воображенье больное:

То сумрак на всем

Непроглядной лежит пеленою,

То чуть не до ночи

Слепит неестественный свет.

И плавясь во внешнем безритмии,

И леденея

От жизни, в которой

Расчислено все по часам,

Похоже, все письма к тебе

Я уже написал

И вставить ни слова

В чужой разговор не умею.

1983

ВОЗРАСТ

В том возрасте, когда

По правилам эпохи

Пора детей растить,

И мыслить с холодком,

И разом отдавать,

Что получал по крохе,

И не идти

За ариадниным клубком;

В том возрасте, когда,

Трезвея, слабнет зренье,

Воспитанное на

Одном впередсмотреньи,

Я вижу то, что есть,

А больше - ничего,

И, стало быть, не дальше

Носа своего,

Зато - объемно, четко

И несуеверно,

И кажется порой

Действительность сама

Издержками

Реалистичного письма,

Старательного и

Подробного чрезмерно,

Без ложной скромности,

Почти наверняка

Творимого не менее

Чем на века.

В том возрасте, когда

По здравом разуменье

Ясна несоразмерность

Замыслов и дел,

Я, в сущности, не против Э

того уменья,

Тем более что им

Еще не овладел, -

Когда из-под руки

Выходит все ничтоже

Сумняшеся на жизнь

Так тщательно похоже,

Что жизни вовсе нет

В изображены! том,

В гибриде скакуна

И всадника с хлыстом,

Который объезжает

Сам себя в манеже

И мастерства достиг

В настойчивом труде:

Сознательно ходить

При шорах и в узде -

Непросто, что бы там

Ни думали невежи,

Не ведающие,

Что ждет того успех,

Кто обречен к нему

Скакать прямее всех.

В том возрасте, когда

Подобную науку

Давно пройти пора

За совесть и за страх,

Я очутился, так

И не набивши руку

На бойких переводах,

Книгах и статьях,

И чувствую себя

Донельзя неуютно,

Затем что вынужден

Двоиться поминутно

На то, чем должен быть,

И то, чем быть хочу,

А двойственная жизнь

Уже не по плечу;

В том возрасте, когда

На все налеплен ценник,

Житейский опыт мой,

Который не в цене,

Почти отчаявшись,

Втемяшивает мне

Заботиться о том,

Что скажет современник, -

Ну а потомков

Нелицеприятный суд

Покойники

Уж как-нибудь перенесут!..

1983

БЕЗ НАЗВАНИЯ

Словно под ноги стекло

Бьется звонко и прозрачно,

Что со мной произошло -

Буднично и однозначно.

И терзаться не с руки,

Если обнажился повод

Изорвать черновики

И спустить в мусоропровод,

Вслушиваясь, как шуршат...

А за ними, вслед за ними -

Что пятнадцать лет назад

Сочинял тебе во имя.

Листья прозы и стихов,

Что отмечены тобою,

Поглощаются трубою,

Так сказать, без дураков.

С тем, что некогда звучало,

С тем, чем был когда-то жив,

Что в осадок выпадало

И составило архив,

Расстаюсь без проволочки

И без помощи огня

И опаски нет, что строчки

Восстановят без меня.

То, что прежде брал помногу,

Да не стало сил нести,

Наконец-то, слава Богу,

Умещается в горсти.

Что могла стерпеть бумага -

Отлетает вместе с ней

В день вчерашний, в мир теней.

Бог не дай такого блага! -

Чтоб когда-нибудь опять

В лучшем виде все устроить...

Правда, что ломать -

Не строить.

Много сладостней -

Ломать!

1983

ИТОГ

Какого ждать еще итога! -

Когда повалена тренога

И тот, кто недобрал от Бога,

Вернее, Богом обделен,

Талдычит, что близка победа,

И после сытного обеда

В пылу кошмара или бреда

Возводит словеса в закон.

Соцреализм! - хоть имя дико,

Но все от мала до велика,

Кто вяжет и не вяжет лыка,

Ему покорствовать должны,

Не то облепят, словно осы,

И мигом снимут все вопросы,

Мышленье превратя в отбросы,

России верные сыны!

Их напряженное гуденье,

О чистоте рядов раденье,

Сужденье, то есть осужденье

Того, в ком обитает дух,

Собою знаменуют время,

Где сорное ликует семя

И клюв нацелил прямо в темя

Золотожареный петух!

Тот, кто закуплен с потрохами,

Дабы производить стихами

Переворот в Грядущем Хаме,

Который настоящим стал, -

Практичен и собою виден,

Но, в сущности, недальновиден,

Пусть даже под расписку выдан

Ему при жизни пьедестал.

А противоположный некто,

Творивший в слепоте аффекта

И не заметивший, что век-то

Его единственный прошел,

Достиг вершины самоедства

И, наконец впадая в детство,

Оставил никому в наследство

Бумагами распухший стол...

Наитие не продается,

И рукопись не удается

Продать - и только остается

Из всех считалок выйти вон,

И кое-как приткнуться где-то,

И жить, не запаляя света,

Пока не требует поэта -

Кому не требуется он.

1983

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Щедро и немилосердно

Достается на веку

Все, что лучше бы - посмертно...

Но по капле, по глотку

Возвращает как бы детство,

Как бы всплытие со дна,

Замечательное средство

Под названьем: ночь без сна.

Возвращает в то, со стажем,

Состояние, в каком

На каких-нибудь, ну, скажем,

Двадцать лет одним глазком

Заглянуть, хотя бы в щелку...

Оказалось: шло к тому,

Чтобы, сорок лет отщелкав,

Очутиться одному

У разбитого корыта,

Где с моих не сводит глаз

Бытия, а также быта

Этот самый, в общем, класс.

Где считается побегом

Влево шаг и вправо шаг,

А в июле дождь со снегом

Застает врасплох не так,

Как обыденность попытки

Между прочим, по пути,

Невзирая на убытки,

Непременно мне ввести

Внутривенно и подкожно

Страх, беспомощность, вранье...

И осмыслить невозможно:

Что - чужое? что - свое?

Но зато легко прикинуть

Выход - выгода ясна:

На миру не то что сгинуть,

На миру и жизнь красна,

И заботы плеч не тянут,

И оптимистичны дни...

А из всех цветов не вянут

Только желтые одни.

1984

СОНЕТ О ПОЭТЕ

Когда случается поэту

Писать, во что не верит он,

Но соглашается на это,

Успеха близостью смущен, -

То песенка поэта спета:

Блюдя неписаный закон,

Корыстный стихотворный звон,

Как говорится, канет в Лету.

А вместе с ним и заодно

К забвенью приговорено,

Что было искренне пропетым...

Проста ловушка и стара,

И вроде бы давно пора

Не попадать в нее поэтам.

ОКЛИК

Северный ветер и северный час

В среднеполосьи, у зябнущих нас.

Северных чувств ледяные изломы:

Будем знакомы. Не будем знакомы.

И, занимаясь разлучной игрой,

Стелется скользь гололедной корой.

Долгим прощаньем минута разъята:

Не до свидания - до невозврата

Тех, кому быть перестанет своим

Северный выдох и северный дым.

Сказано: вот в чем вопрос! - а вопрос ли,

Если отвечено до, а не после?..

Вот я и кличу - как будто стою

Где-то на севере, там, на краю...

1981

СХОЛАСТИКА

Так сложилось, что всякий горазд

Размышлять - тем смелей, чем туманней.

Но однажды знакомый схоласт

Перекатывал мелочь в кармане

И твердил ни с того ни с сего,'

Что глаголанье - хуже молчанья,

Потому что прямой от него

Путь не в истину, а в одичанье;

Что хоть кем-то, да каждый согрет,

А ему оттого одиноко,

Что пророка в отечестве нет -

И отечества нет без пророка;

Что безвыходен этот исход,

Где беспамятство пуще забвенья,

Где в понятьях закат и восход -

Не движенье, но лишь направленье...

Променяв долговую тюрьму

На далекий заслуженный отдых,

Он свободен теперь. Но ему

Не хватает решеток на окнах.

1981

УТРО

Рассветная пора была,

Когда очнулся ото сна я, -

И проглянула жизнь иная,

И два забрезжили крыла.

Но ты - подчеркнуто земная, -

Мои деянья и дела

Все дольше и все хуже зная,

Любовь за слабость приняла, -

И не могу поняты неужто

Ты удивляешься тому, что

Который месяц, день и час

Покой мне только снится в доме,

Где все благополучно, кроме

Того, что разделяет нас.

1983

НА ТЕМУ ПИГМАЛИОНА

В самооправданьях ты сильна,

И логична, и неутомима,

Но слова проскальзывают мимо

Пониманья, только муть со дна

Поднимая, и ложатся тенью

На и без того не ясный день.

Эта ослепительная тень

Непрозрачна разуму и зренью

И не принимает их в расчет.

И твоя настойчивость мурашья,

И твое холодное бесстрашье

Таковы, что оторопь берет.

Все, что некогда творилось мною

Из огня, из глины, из воды,

Нынче возвращаешь ты с лихвою,

С чувством совершенной правоты.

Ничего я возразить не смею,

Так что мы и в этом не равны,

И не нахожу такой вины.

Чтобы не признать ее своею.

Что принадлежало нам двоим -

Звонко распадается на звенья...

Может, в том конечный смысл творенья,

Что оно становится чужим.

1985

СПЕКТР

Ежедневно с утра

И до вечера что-то неладно со мной -

Потому что зимой

Начиналось, чему по зиме не пора.

Разум ищет отметин,

Подобий неназванному ощущенью...

Зимний спектр шестицветен,

Зеленому дав до весны отпущенье.

Но зато уж весной

Проступает у этой спектральной черты

Жизнь такой полноты,

Что как будто нельзя и помыслить иной! -

Ибо не иллюзорен

И бьет по зрачкам для реальности вящей

Хлорофилловых зерен

Росток за ростком, чтобы сделаться чащей, -

Где бы руки репья,

Протянувшиеся отовсюду ко мне,

Обхватили и не

Отпускали вернуться на круги своя...

Нынче день происходит

Такой по-осеннему тусклый и мокрый!

Вот и зелень уходит,

На землю стекает

Кленовым кармином

И липовой охрой...

1983

МУЗЫКА

Все, что меня сначала

Вело и окружало,

Не сомневалось в том,

Что прежде было слово,

А музыка - потом.

Чиста была диктовка,

И получалось ловко -

Как будто без труда,

Как будто без ошибок -

До той поры, когда

Всего одно мгновенье,

Пылинка преткновенья

На скорости большой -

Причиною разрыва

Меж телом и душой.

Его заполнить нечем,

И выпадает нечет

В любом числе монет.

И слова за душою

В самозащиту нет.

Такое состоянье

Игрою в называнье

Осилить не дано,

Что в общем-то и странно,

И даже чуть смешно.

Житье-бытье такое -

Предвестие покоя:

Я сделал все, что мог.

И надо всем - музыка.

А выше - только Бог.

1983

НА ТЕМУ ДОН КИХОТА

В самую что ни на есть красу

Летнюю, как будто на весу

Или же в прицельном перекрестье,

Стал я задыхаться и в лесу,

Спотыкаться - и на ровном месте.

Стало быть, дождался, наконец,

Состоянья, что всему венец, -

Думалось, минует, не посмеет...

Это с ветки падает птенец,

Возомнивший, что летать умеет.

Если взять и воротить в гнездо,

Все же не спасет его ничто,

Потому что рук прикосновенье -

Самое легчайшее - и то

Смертной на него ложится тенью.

Он в глазах знакомых и родни

Духу антиптичьему сродни

И едва ли стоит сожаленья,

А его оставшиеся дни -

Лишь отсроченный итог паденья...

Впрочем, лишь одною стороной

Всякое повернуто сравненье.

Эти черно-белые черты -

И привычны, и уже не ты,

И единого изображенья

На сетчатке не дают глазной,

Размывает все передо мной

Болью отуманенное зренье.

Только память, и никто иной,

Метит настоящею ценой

То, что было видено когда-то

На картинке на переводной:

Мельницы круженье ветряной.

Холодок октябрьскою заката.

1983

ТРИ ПЕЙЗАЖА С ДВУМЯ ФИГУРАМИ

I

В утреннем дыму неразличим восход

Неохотный. И не первый год

Вопреки приметам и прогнозам

В нашем климате не держится тепло.

Вот и лето не произошло,

А пора готовиться к морозам.

Уроженца наших дней и здешних мест

Всюду выдает случайный жест,

Потому что никому не научиться

Огораживать себя такой стеной,

Чтобы время проходило стороной,

Каждую не поправляло бы страницу.

И сейчас перед тобой и предо мной

Вплоть до соприкосновения с землей,

До ее серебряной прохлады,

Как всегда, непредсказуемо проста

Траектория летящего листа,

Завораживающего наши взгляды.

Ну а там, где он сорвался, нам видна

Чернота - и рядом белизна,

Полюса осеннего распада,

Меж которыми заключены

Цвет и ощупь, звук и запах - до весны,

До которой нам еще дойти бы надо.

2

В месяц полупустых тополей,

Зорче делая нас и совершенней,

Ожиданье много тяжелей,

Чем любое из его завершений.

И знакомо едва ли не всем,

Что разрыв или там расставанье

Переносится естественней,

чем Испытанье на разрыв - ожиданье.

Но как только миновало оно,

То в избытке ни с чем не сравнимой

Легкости, если вдуматься, мнимой,

Все-то нам подвластно и дано! -

Даже то, что над лесной, стволистой крепью

Словно досиза сгущены

Вылинявшие отрепья

Вывернутой наизнанку весны.

И под небом, на тепло нищим,

Нынче нету слов у нас двоих -

Не затем что не находим их,

Просто их на этот раз не ищем.

3

Словно внимая

Гонимые ветром призывы

К той простоте,

Что уже и понять нелегко,

Краски и звуки становятся неприхотливы.

Воздух прозрачен.

И видно в лесу далеко.

Словно во всем окружающем первооснова

Обнажена.

И текущих событий в расчет

Можно не брать,

Потому что природа готова

Перебелить

Этот начерно прожитый год.

Но уповать не приходится

На постоянство

Целого -

И соразмерность отдельных частей.

Неуследимо сжимается наше пространство

Пеших прогулок

В эпоху больших скоростей.

Неторопливой походки ритмичная тайна

Нам открывает,

Что опыт или мастерство

Вовсе не в том,

Чтобы не разлучиться случайно,

Вовремя встретиться -

Вот что страннее всего,

Вот уж на что не даются

Попытки вторые!

Чуть что не так -

И тотчас разразится тогда

Бурная оттепель -

Снежной зимы истерия,

Всепроникающая, неживая вода.

Этой стихии попавшись

Врасплох и с поличным,

Нечего сопротивляться

И лезть на рожон.

Так и живу,

Окруженный твоим безразличьем,

Как никогда

И любовью твоей

Не бывал окружен.

1981-1983

СВОДКА ПОГОДЫ

С утра дождит, а в полдень - липкий зной,

Переходящий к вечеру в прохладу,

А то и ветер чуть не ледяной,

Как будто, приближаясь к листопаду,

Прибавил обороты шар земной.

Хоть это и пустячные невзгоды,

Но и они сейчас не ко двору,

Когда похмелье в собственном пиру

И, заморочен шутками природы,

Не знаешь, как одеться поутру.

Да что там! В наготе среди ночного

Болота вязко погружаясь в сон,

Почти блаженно не осведомлен:

Где вынырнешь - и вынырнешь ли снова?

Когда прервется - и прервется ль он?

Каким тебе предстанет все, что ныне

Обыденный очерчивает круг?

Признаешь ли в полуденной пустыне

Полночный лес? И в пересохшей глине -

Своих следов растраченный досуг?..

Но, приходя в себя и навзничь лежа,

Сообразишь, что снова пронесло,

Что радио пророчествует то же,

Что и вчера, и, по всему похоже,

Опять не ошибется, как назло!

И, стало быть, опять придется в оба

Глядеть, не забывая о былом,

В котором все, что было, - поделом!

С утра дождит. Оконного озноба

Двоятся капли на стекле двойном.

1985

2. БЕЗЛИСТЫЙ ЛЕС

ЗЕРКАЛО

Неужели вон тот - это я?..

Ходасевич

1

Мы дорожим одним текущим днем

И в заблужденьях, как ни в чем, упрямы.

И потому порой самих себя мы

На фотографиях не узнаем.

Но я, как будто стих дробя на слоги,

Которые вне ритма - звук пустой,

Пытался разгадать природу той

Зеркально отпечатанной тревоги, -

Покуда с зеркалом наедине

Не уловил и осознал впервые,

Что зеркало показывает мне

Иной портрет, чем видят остальные,

Что за полмига до того, как взгляд

Встречается с собой - куда же деться! -

Черты лица такими норовят

Предстать, которые привычны с детства,

Которые со мною наравне

Менялись ежедневно и помалу,

Которые созвучны глубине,

Иначе говоря, оригиналу,

Которые у прочих на виду

Спешат принять другое выраженье...

В моем с тобою нынешнем году -

Зеркальному подобно отраженью -

Для чуждых глаз прикрашен наш союз,

И длительность его не упрочняет,

И странно ли, что круто сторонюсь

Всего того, что боль мне причиняет!..

2

В послушливой памяти

Что ни храни,

На сорок шагов

Отдалясь от рожденья,

На прошлые

И на грядущие дни

Опора -

Классический род заблужденья.

И фотобумага

Являет черты

Не броские ни красотой,

Ни уродством:

Знакомы -

Но все же как будто не ты;

Похож -

Но каким-то безжизненным сходством.

А в зеркале я -

Совершенно не тот,

Кого припечатал

Волчок объектива

Врасплошным миганьем.

И кто разберет -

Которое из представлений правдиво?

Загадочность зеркала,

Видимо, в том,

Что нам оно кажется

Проще простого,

Но словно таится

До времени в нем

Любому - двойник,

Ожидающий зова

В стекле проявиться

И до мелочей

Тебя повторить в этой раме

И драме,

Где ты же - и зритель.

Но образ ничей

Не запечатлеется

На амальгаме.

Недаром, едва чья-то жизнь

Истекла,

Осыпалась до лепестка

И листочка,

Тотчас занавешивают зеркала -

Дабы не удваивалась

Оболочка...

Однажды

Заметить сподобился я,

У зеркала

С женщиной встретившись взглядом,

Что нас отражает оно

Хоть и рядом,

Но еле заметной чертой разделя.

И в жизни,

Где поводы есть опасаться,

Что прожитое

Оказалось не в счет,

Порою нельзя

Даже в мыслях касаться

Того, к чему прикосновение жжет.

1983

СРАВНЕНЬЕ

Да постыдись ты, наконец, художник,

С предметом сравнивать предмет!..

С. Липкин

Когда развязка подступает,

Быть может, общего пути,

Галерный раб не выбирает:

Грести ему иль не грести? -

Затем что в общем напряженье

Чужая воля привела

К согласью сотни тел движенье

И каждый оборот весла.

Не счесть пинков и зуботычин,

Что щедро раздала рука,

Чтоб вышел образ романтичен,

Особенно издалека;

Чтоб не видать следа работй,

Бескрылой тяготы земной,

В подобье пенного полета

Над закипающей волной...

Пусть нынче все и современней,

И прозаичней, чем вчера,

Для романтических сравнений

Бывает и моя пора, -

Когда во власти созерцанья,

Его блуждающих огней,

Не ищешь ничему названья -

Ни поскорей, ни поточней.

Как в градуснике столбик ртути

Покой внушает или страх,

Сравненье приближает к сути,

А суть отнюдь не в именах, -

Но в том, чтоб на исходе эры

Новейшей волю заслужив,

Все ж не благословить галеры, -

Покуда жив.

1985

РАВНОВЕСЬЕ

В эпоху многоголосья

Являет немногословье

Душевного равновесья

Единственное условье.

Пусть мысль удалась на славу

И губы разжать торопит,

Но чтобы начать слово,

Бессмыслен былой опыт -

Не впрок и не на потребу,

Затем что на этом свете

Есть время ловить рыбу

И время сушить сети.

И все хорошо к сроку,

А главное - ненарочито.

Есть время входить в реку

И время читать Гераклита.

И может быть, справедливо

И понято непревратно,

Что лучшая часть улова

В прорехи ушла обратно.

И может быть, не напрасно,

Хотя и не в нашей власти,

Есть время гулять розно

И время бывать вместе.

Не хуже других повод,

Каким ни гляди взглядом, -

Ты станешь латать невод,

А я посижу рядом...

1986

УСТЬЕ

Закатный запад отливает медью

И тлеет, притворяясь, что горит.

Кончается мое двадцатое столетье,

Как плещется река, зажатая в гранит,

Оставив позади извивов своеволье,

Прозрачность рукавов, переходимых вброд,

И ранний ледостав, и поздний ледоход,

И всесметающее водополье.

В нем было все, чего, Бог даст, не будет впредь,

Но что предчувствовал его смятенный предок.

Оно как будто медлит напоследок,

Давая нам себя получше рассмотреть.

Вот-вот оно уйдет сквозь горловину устья,

Посолонеет пресная вода.

Его предания, хранимые изустно,

Не попадут в полупустые невода

Историков, поэтов, славословов,

Взыскующих грядущему пример

В былом, где воздух был тринитротолуолов

Для современников - но красен экстерьер.

И отраженное его мерцанье

Окрашивает и мертвит слова

И как бы скрадывает расстоянье

От покаяния до хвастовства.

Пока творящееся не вконец остыло,

Со стороны взглянуть не даст оно.

Вольно задумываться: что со всеми с нами было? -

Но лишь когда окрест становится темно.

Все в помощь: знанья, опыты, наитье...

Но сокровенный страх перебороть

И внятно осознать минувшие событья

Мешают рыбья кровь и рабья плоть.

1989

СТИХИ НА ЗАДАННЫЕ ТЕМЫ

1. АНТИПОДЫ

Ни за что достался нам

Мир, где явно, а не тайно

Чуть не каждый пополам

Разделен горизонтально.

А когда-то не таков

Был - не знал сего раздела,

Долгих несколько веков

Враждовали дух и тело,

И, не находя пути

Обходиться друг без друга,

Не решались перейти

Заколдованного круга;

Даже изредка ропща,

В общем-то не знали горя,

Утоляясь сообща

И о смысле жизни споря...

Но произошел раскол

Интеллекта и рефлекса

И естественно привел

К власти голода и секса -

Той, какая надо всем

Древом возросла ветвистым,

Принеся плоды проблем

Всяческим специалистам.

Чтобы свет и тьму опять

Вместе свесть - прием знаком им

Тайны духа развенчать

По физическим законам

И сказать об этом вслух!..

Но бесплотно и беззвучно

Ускользает робкий дух

От нескромности научной.

И когда изыдет он

И на всем следы разрухи,

Чуть не каждый обречен

Постоянно быть не в духе,

Ибо истина стара,

Для нее всегда - пора,

И поэтому некстати

От добра искать добра -

И ни пуха ни пера,

Ни кола и ни двора

В результате...

1983

2. АЛЬТЕРНАТИВА

Баран,

идущий на таран

в туман

или в буран,

не дальновидней,

чем баран,

забившийся в бурьян.

Один -

рога наперевес -

врубается в прогресс,

другому

тошен сей процесс,

и гонит стресс

в дремучий лес...

Но наш пытливый интерес:

кто более

из них баран? -

самообман.

Бараньи лучшие умы

ничуть не больше ценим мы

для шашлыка

и бастурмы,

чем бестолочей тьмы.

И разница невелика,

кого голодная рука

для бастурмы

и шашлыка

ухватит за бока...

Смирен иль бесом обуян,

блаженно просветлен иль пьян,

тираноборец иль тиран

да будет сочен

и румян! -

и больше не о чем тревожиться:

ах, был бы под рукой баран,

а остальное все приложится!

1985

3. ДИЛЕММА

Весьма толстокожий

И в норове злом

Всегдашнем, но все же,

Идя напролом,

Не рогом единым

Живет носорог!

К стихам и картинам

Бестрепетно строг,

Не то чтоб ценитель,

Критический тать,

Зато вразумитель,

Каких поискать!

Накопленный опыт

Морально здоров:

Внушительный топот

И бешеный рев.

Сии аргументы

У вся и у всех

В былые моменты

Имели успех...

Как мирно и мило,

Что было вчера!

Но вдруг наступила

Иная пора -

Когда односложно

Не топнешь в ответ:

Чего - уже можно,

А что - еще нет!

И странно предметен

Навязчивый бред:

А ну как запретен

И самый запрет?

И у носорога

Болезненный вид:

Изводит изжога

И радикулит,

И в форточку дует...

Изрядно устав,

Сидит - цензурует

Цензурный устав.

1989

3. ИНОХОДЕЦ

Несомненно и вовсе не ново,

Что порядка оплот и основа -

Кто в мечтах о судьбе призового

И лелеемого скакуна

Одинаковы, то есть прекрасны,

И, не взбрыкивая понапрасну,

Ни на что променять не согласны

Беззаботную жизнь табуна,

Где незыблемы вера и мера,

Ну а прочее - только химера

Или праздная ложь Гулливера...

Но, дурной демонстрируя нрав,

Неуступчиво и понемногу

На свою выбираясь дорогу,

Если некто ступает не в ногу.

Может статься, что он-то и прав.

Ибо он, получив от рожденья

Дар нечаянный инохожденья,

И свои сбережет убежденья,

И чужих не затопчет идей...

Но беснуется стадный народец,

Надрывается: "Экий уродец!

Иноходец! - кричит. - Иноходец!"

...Инородец среди лошадей.

1989

РАСПУТИЦА

Когда весной сменяется зима

И уступает не без раздраженья,

Предупреждает резкие движенья

Защитная реакция ума,

Натренированного гололедом,

И сумрачною вязкостью снегов,

И каждодневностью со всем народом

На ощупь совершаемых шагов.

Теперь, быть может, опыт пригодится:

Дабы переосмыслить свой удел,

Означенный распутицей предел

Не преступая, приостановиться, -

Затем что выявляет на краю

Вся беспощадность зрения дневного

Лишь то, что есть. И я на том стою.

И знать не знаю ничего иного -

Особенно о времени о том,

Где, следуя лукавому завету,

Возможно жить в грядущем и в былом,

А нынешнего вроде бы и нету,

Где рассужденья про добро и зло

Не задевали моего вниманья...

Трагическое мира пониманье

В конце концов само ко мне пришло, -

Не ожиданьем светопреставленья,

Но верой только в то, что все пройдет.

И чем слышнее плеск летейских вод,

Тем драгоценней всякое мгновенье

И тем спокойней и свободней тем.

Что нечего уже держать в секрете -

До детской беззащитности пред всем

И детской власти надо всем на свете.

1989

УДИВЛЕНЬЕ

Однажды изведав сполна,

Теперь вспоминаю ночами,

Что речь коротка и трудна,

Когда накопилось молчанье,

Когда безмятежно вокруг

И видимой нету причины,

Однако значенье и звук

Враждебно противоречивы -

Настолько, что не привести

К согласью. И впору бы вжиться

В безмолвную роль очевидца,

Уже не надеясь почти,

Что, мельком взглянув исподлобья,

Рискнет воссоздать эту связь

Единственно жизнь, не боясь

Упрека в неправдоподобьи,

Давая понять заодно

Естественно и с полуслова,

Что новой судьбою дано

Отнюдь не забвенье былого,

Что, будучи сам удивлен

Негаданной легкости слога,

Я нынче как будто влюблен,

Хоть в этом и смысла немного.

И словно бы вовсе не рад

Тому, что случилось такое,

Что осень рифмует подряд

Все то, что у ней под рукою,

Что дням убывающим счет

Ведется ни шатко, ни валко...

Когда-нибудь это пройдет.

А жалко.

1989

ДАРЫ

Поглядев на бумагу, где царской рукой

Назначается пенсия в сумме такой,

Что и хватит, и даже останется вроде,

Что угодно купить и по всякой цене,

Произнес Карамзин: "Если милость ко мне

Беспредельна, то, стало быть, жизнь на исходе..."

Значит, выпала участь дожить до того,

Что в глазах современника твоего

Все, что было, уже не дела, но - деянья!

И пришла по ж и пани я славы пора.

Разве что завитушки чьего-то пера

Оскорбят неумеренностью воздаянья...

Ну а мне - совершенно иные дары,

По-фламандски вещественны и пестры,

От заслуг независимы, ни от сезона...

Да потратить не хватит ни дней, ни часов,

Так что незачем дверь замыкать на засов,

Так что и пересчитывать нету резона.

А возможно, и вовсе не стоит труда

Забрести наудачу невемо куда

В поводу пресловутого чувства шестого,

Чьи узда и рука вдохновенно легка!

И узнать, что для выхода из тупика

Надо легкого легче и проще простого:

Красноречие рыбы и зоркость крота,

Да еще для меня - за меня - обжита

Эта самая хата, которая с краю,

Где живется в достатке, в любви, в тишине...

Как сказал Карамзин, если щедрость ко мне

Не имеет границ, значит, я умираю...

1984

РОЛЬ

Уже не припомнить, что было вначале,

Про что говорили, о чем умолчали, -

Отыграно действо, и сыграна роль.

Во многия мудрости много печали.

Во многом неведеньи многая боль...

И так же хотел бы скорей позабыть я,

Как в отблесках зимнего злого наитья

На заднике тусклом всплывал Петербург

И происходили такие событья,

Которых не предусмотрел драматург.

Мешая движенью сюжета и смене

Картин, беспрестанно клубились на сцене,

Бубнили какой-то навязчивый вздор

Какие-то потусторонные тени,

С которыми сладить не мог режиссер.

Но явственным сделалось мало-помалу,

Что лобное место сродни пьедесталу,

И каждый дыханье на миг затаил

И вслушивался в приближенье к финалу,

Который известен заранее был.

Отчетливым предощушеньем крушенья

Ничем не стесненное воображенье

Связало артистов и зрительный зал.

Но тот, кто уже потерпел пораженье,

Последнего слова еще не сказал...

Что было? что будет? на чем успокои-

тся сердце? Ничто. Ничего. Ни на чем.

Но - мельником, вороном, лешим, грачом, -

По горло насытившись

Жизнью такою,

Однажды

От жажды умру над ручьем.

1984

СПОР

История народа принадлежит царю.

Н.Карамзин

История народов принадлежит народам.

Я.Муравьев

История народа принадлежит поэту.

А.Пушкин

Хитрец, или мудрец, или простак

Неторопливо проницает мрак

Минувшего, богатого уловом.

Он обеспечен и столом и кровом,

Которым, в сущности, цена - пятак.

Он был поэтом - и владеет словом,

Чтоб, не без риска угодить впросак,

Перебелить, не повредив основам,

Событья - сообразно взглядам новым -

И убедить, что было только так.

Он занят врачеванием хворобы

Общественной, не зная, что микробы

Давным-давно проникли и в него,

А современнику милей всего

Беспамятства безгрешные сугробы.

Он, в меру пониманья своего,

Желал бы докопаться до того,

Что всем продемонстрировать могло бы

Бессмыслицу вражды, бесплодье злобы,

Разумного начала торжество.

Отточен слог. И безупречна фраза.

Но всякий лист невидимо для глаза

Заляпан посреди и по краям

Чумой, войной, потопом, недородом...

История принадлежит народам.

Историки принадлежат царям.

1985

СЕНТЯБРЬ

В последней четверти столетья,

Где обух перешиблен плетью

И льют дожди по четвергам,

Моя судьба - немногоцветье

С немногозвучьем пополам.

Но поддается понемногу

Весьма непрочная броня -

Что я ни с кем иду не в ногу,

Что без меня - и слава Богу,

Что, слава Богу, без меня

Здесь по достоинству воспето

Тринадцатое чудо света -

Мышеродящая гора

Его искусственной природы,

Его блаженной несвободы

В надежде славы и добра.

Лесов весеннее вторженье

Под осень терпит пораженье

В неравной схватке городской,

Листов слетающих скольженье -

Перед глазами день-деньской.

А тьмущей тьмой передрассветной

Для слуха проще и конкретней

И чище всякий звук земной,

Когда - бесплотный и бесцветный -

Меня обходит стороной.

К последней четверти устало

Столетье, где мое начало,

Где мне осталось пять минут,

Где искры не дает кресало,

Где старожилы помнят мало -

Зато меня переживут.

1989, октябрь, 12, четверг

ОТРЫВОК

...И нам, словно в слякоть осеннюю

Плутающим по бездорожью,

Открылось, что ложь во спасение

Была неспасительной ложью,

Что вовсе не волею случая,

Но зряче и определенно,

Поставлены, может быть, лучшие

Вне памяти и вне закона -

Державному отданы оперу,

Питомцу октябрьской свободы,

Иль пылью развеялись по миру

Еще в доопричные годы...

Проклятыми мучась вопросами,

Теперь собираем по крохе,

Что некогда было разбросано

И числилось данью эпохе.

Очистив движеньями твердыми

От патины каждое имя,

Поладить хотели бы с мертвыми

И, стало быть, вечно живыми.

Своим почитаем наследие,

Что нам вопреки уцелело,

Пытаясь в мгновенья последние

Спасти безнадежное дело

Тех десятилетий, которые

Оставили нам в назиданье

Не белые пятна истории,

Но черные дыры сознанья.

1989

ВЕК

У века - противоречивый нрав

И противоположные стремленья:

Он - костолом,

И он же - костоправ,

Не обещая, впрочем, исцеленья!

Порывом разрушенья увлечен,

Он выкорчевал лучшее, что было,

А нам оставил -

Разве что уныло

Теперь скорбеть, что бездуховен он

И что согласно выводу такому

На протяженьи лет его

И дней

Страшней бывало -

Не было тусклей,

И трудно предпочесть одно другому.

Но каждый перед всеми виноват

И все мы

Перед каждым виноваты

В том, что на милость веку

Всё подряд

Сдавали - без отпора и расплаты,

Что в олицетворениях его,

В гримасах

Человеческой личины

Всего охотней видим

Не причины

Творящегося

И не существо,

Что, зная ложь и понимая вздорность,

Заполоняющие наши дни,

Свое потворство

И свою покорность

Оправдываем тем, что искони

Быть гласом вопиющего в пустыне -

Небезопасно

Да и ни к чему,

Что век, состарившись, уходит ныне,

Прощая всем,

Кто не простит ему.

1983

БЕЗЛИСТЫЙ ЛЕС

Памяти Аркадия Штейнберга

1

Без малого тридцать лет

Тому, как пролег мой след,

Нечаянный и самозванский,

В прокуренный кабинет

Еще на Второй Мещанской,

В тот дом, которого нет.

Пространством двух поколений

С хозяином разделен,

Я было подумал, что он

В своей артистичной лени

Едва ли кем превзойден, -

Покуда не раскусил я

Природу легкости той,

Где шаг дается любой

Без видимого усилья,

А словно бы сам собой.

Пройдя девятью кругами,

Где самая жизнь его

Не стоила ничего,

Где он откупился всего

Одиннадцатью годами,

Остаться сумел и там

Свободно и без сомненья

Волошинским верен словам,

Что главное сочиненье

Поэта - это он сам,

Кто, явственно видя значенье,

Теченье судьбы своей,

В конце концов понимает,

Что выиграть способен у ней

Лишь тот, кто с ней не играет

Ни на смерть, ни на живот;

Что всякий счастливый случай -

Лишь пересеченье невзгод;

Что каждый нынешний год

Стремительней, чем предыдущий...

И доли требует лучшей,

Как будто бьется в падучей, -

Кто, в сущности, не живет...

В начале шестого года

С момента его ухода

Туда, куда все идем,

Почуялась мне свобода -

Сказать, наконец, о нем.

И лес ноябрьский безлистен,

И смысл заповеданных истин:

Не трусь. Не проси. Не верь. -

Прозрачен и бескорыстен

И внятен только теперь,

Когда голоса и лица

Уносит времен река,

Когда за строкой строка

Спокойно выводит рука

Свидетельства очевидца,

Затем что жизнь коротка -

И некуда торопиться.

2

Траурную усталость

Проводов пережив,

Только-то и осталось,

Что разобрать архив,

Чтобы отныне порядок

Был навсегда таков

И черновых тетрадок,

И беловых листков,

Чье затухает звучанье

В позавчерашнем дне...

А под конец случайно,

Где-то на самом дне

Роясь почти бесцельно,

Вдруг обнаружить тот

Выцветший, самодельный,

Дратвою сшитый блокнот.

И полоснет по коже

Небытия холодок.

Впрочем, и это тоже

В точности он предрек...

Ту, что его на мгновенье

Некогда обожгла,

Вызвала из забвенья

Скорописи зола -

Непоправимого слова

Неуловимый изъян

Летом сорок восьмого

В лагере Вётлосян,

Где, словно птицам на ветке,

Видящим общие сны,

Тесные прутья клетки

Были в ночи не страшны,

Где зарядил тоскливо

Измороси накрап,

Где не бывает разрыва,

Вместо него - этап.

"Тебя увезут в товарном вагоне

Бог весть куда, за край небосвода..."

И больше - ни строчки о ней...

Внутренняя свобода

Всех свобод незаконней

И потому больней.

И, заполняя пустоты

В существованье моем,

Желтые листья блокнота

Напоминают о том,

Что во вторую дорогу

Он собирался всерьез,

Что, на стигийский плес

Ставя бесплотную ногу,

Знает, что есть, слава Богу,

Чем оплатить перевоз.

3

На тыщи лет вперед

Читательскому глазу

Оставил Геродот

Загадочную фразу,

Лирический туман,

Сгущенный безвозвратно:

"История мидян

Темна и непонятна".

И до сих пор никто,

Блуждающий в тумане,

Не ведает про то,

Куда ушли мидяне...

На севере страны

Потусторонней тени,

Откуда не слышны

Ни жалобы, ни пени,

Где образует лес,

Свободою манящий,

Плетение древес

Непроходимой чащи,

Где истина дана

Заведомо двойная:

Для узника - одна,

Ддя палача - иная,

Где просто, без затей,

Охранником пристрелен

И рижский иудей,

И закавказский эллин

И в кобуру наган

Упрятан аккуратно, -

История мидян

Темна и непонятна...

Когда один из них,

Судьбой недотиранен,

Нечаянно в живых

Оставшийся мидянин,

Отбыв повторный срок,

Небытие второе,

Переступил порог

И вышел без конвоя, -

Куда глаза глядят

Побрел, как по канату,

Сквозь медный листопад

И ржавчину заката.

Когда настала тьма

И замела дороги,

Одна из них сама

Легла ему под ноги -

И вывела она

Невидимым проломом

Туда, где тишина

Пахнула отчим домом.

И, выбившись из сил

Зарею бледноликой,

Он голод утолил

Морошкой да брусникой.

И сытости такой

Не ведал он дотоле.

И был в морошке той

Саднящий привкус воли...

А через много лет,

Уже вблизи итога,

Когда простыл и след

Давно пережитого,

Когда и жизнь саму

Слегка подернул иней,

Припомнились ему

Всего неотразимей

На зелени полян

Желтеющие пятна...

История мидян

Темна и непонятна.

Темна и непонятна

История...

4

Последняя строчка следов не видна

В змеенье снегов от темна до темна,

А на подмалевке равнины белесой

Отныне осталась незавершена

Классичная графика зимнего леса.

Но медлят безжизненные холода,

И кажется, будто не стоит труда,

А нажита запросто и ненароком

Готовность к тому состоянью, когда

Приходит пора возвращаться к истокам, -

И опыту прожитых лет вопреки,

Поняв, что у страха глаза велики,

Не чувствовать времени хватку бульдожью,

Где мысли едва проступившей ростки

Затоптаны дикорастущею ложью...

Быть может, случайность, что было и нам

Хотя бы недолго, но с ним по дороге,

Что именно этот вожатый в итоге

Вплотную подвел к очистительным дням,

Да вот оступился на самом пороге -

И стал обывателем края того,

Где, может быть, нет ни зимы и ни лета,

Где недозвучавшее слово его

И всплеск неслепящий вечернего света

Уже за пределом земного ответа, -

Когда неоглядчиво и налегке

И вздором не отягощаем никоим,

От нас отрешен обретенным покоем,

Плывет он в далеком своем далеке

На утлом суденышке вверх по реке...

Ноябрь - декабрь 1989

ЕРЕВАН-88

Редеет облаков летучая гряда...

Густеет цепь солдат по центру Еревана,

Великому вождю - великая охрана,

Дабы никто ему не учинил вреда;

Хотя как будто нет желающих... Однако

И веры больше нет внушеньям долгих лет,

Что черная дыра, пятно земного мрака, -

Не что иное, как сгущенный горний свет.

Но стоит зазвучать, хотя бы отдаленно,

Что, кто не с нами, тот еще не против нас, -

В неправые права вступают сей же час

Железы и бичи имперского закона,

Которым изводить под корень не впервой

Хотя бы слабый жест наперекор державе,

Пока предгрозово - и всех оттенков ржави -

Клубятся облака над самой головой...

1988

ЕРЕВАНСКИЕ СОНЕТЫ

1

Когда происходящему искал

Подобий взгляд в явлениях природы

И, нарастая, грохотал обвал

Всего, что многие копилось годы,

Когда сентябрь нещадно догорал

И сделал иллюзорными исходы

Припадок астматической свободы -

Мне было все равно. Я умирал.

И в этот самый миг, прозрачно-хрупок,

Словами обозначился поступок -

Без всякого расчета на успех, -

Но мне помог восстановить дыханье,

А бытию - определить сознанье,

Что каждый больше вместе взятых всех.

1988

2

За прожитого года всякий миг

Казалась неминуемой расплата

В тот день, когда передо мной возник

Не Арарат, но образ Арарата.

Его лазурно-призрачный ледник

Искрился от восхода до заката,

Нам путь обозначая напрямик

В те времена, откуда нет возврата.

Но, следуя дорогою земной,

К нему оборотились мы спиной,

Лицом к лицу с вершиной Арагаца,

И только тут заметили, что он

Октябрьским, первым снегом опушен,

Которому еще не удержаться.

1988

АВТОПОРТРЕТ

Рубену Адоляну

В час, когда быть вознесена

Страстей общественных волна

Не может хлеще,

На самом гребне шквальных дней,

Мне кажется, всего трудней

Простые вещи:

Не зная за собой вины

И глядя не со стороны

На все на это,

В своей замкнувшись мастерской,

Творить обманчивый покой

Автопортрета,

Который устремляет взгляд

Туда, где краски наугад

Перемешались,

Решительно и насовсем

Быть всем - и, стало быть, ничем

Не соглашаясь...

Однако от земных забот

Ему отвлечься не дает

И вновь тревожит

Сей мир, не познанный почти,

Где все проходит, но пройти

Никак не может.

1989

ПРИКОСНОВЕНЬЕ

Зимних видов простота,

Череда белил да сажи,

Где в избытке холода

И снега всегда в продаже,

Где фантазии не в счет,

Вспыхнут - и бесследно канут,

Где обманут только тот,

Кто желает быть обманут,

Где служебному ярму

Обречен, как высшей правде,

Где чего бы это ради

Быть по-моему всему!..

И однако неохота

На ходу, на полпути

То, что было впереди,

Озирать вполоборота, -

В поводу судьбы хромой

Неприметно, ненарочно

Отклонившись от прямой,

Между летом и зимой

Заданной куда как прочно!

Но становится видней,

Как, для столкновенья зрея,

Наземь камень тем быстрее

Падает, чем ближе к ней,

И все то, что в изголовье

На рассвете проросло,

Есть всего лишь ремесло,

Рукоделье, суесловье,

Недосмотренные сны...

И является незванно

Ощущенье новизны,

Словно месяц из тумана.

И ему вослед ведет

Верность внутренней свободе

И любви круговорот

В окружающей природе

И того, что будет впредь,

Легкое прикосновенье, -

Чтоб остановить мгновенье

И деревьев обновлены;

Вновь увидеть - как прозреть.

1987

СТЕНА

Уже зима почти прошла.

Напомнив холодами цену

Покоя, света и тепла,

Короче, своего угла,

Импровизации на тему

Железа, камня и стекла...

А неотложные дела

Всечасно образуют стену

Вокруг меня. И ничего

Не позволяет видеть эта

Стена, помимо одного

Едва заметного просвета.

По счастью, общая беда

Незавершенного труда

И тут не знает исключенья!..

И мне отчетливо видны

За внешней стороной стены

Те бесконечные мгновенья,

Где безмятежно разлита

Тщета взаимного творенья,

Ночных купаний нагота

И неизбежность пробужденья...

Когда не этот бы просвет,

Душе открывшийся некстати,

Я мог бы свой остаток лет

Бестрепетно свести на нет

И умереть в своей кровати.

Однако в мире

За стеной

Всему ведется счет иной

И мало ценится такое

Смирение перед судьбой,

И надвое прямой тропой

Как бы распорото лесное

Пространство, траурно-сквозное,

Где надо мной и над тобой,

Легко поддерживая своды,

Не покачнутся дерева,

Так что кружится голова

От их немыслимой свободы...

1985