Сергей Каратов
ПОЙМАТЬ ВОЛНУ
эссе
В эти дни по странности судьбы я столкнулся сразу с несколькими поэтами, прозаиками, деятелями культуры, которые из разных краев или из различных журналов, из непринужденных разговоров или писем, из книг, из мимолетных встреч, наконец, явились ко мне замечательными строками, мудрыми высказываниями, чудными голосами, красивыми и запоминающимися образами, и опять надолго покорили мою душу, заставили думать о себе, пробудили какие-то воспоминания, так или иначе связанные с их произведениями или с ними лично.
В журнале "Мир Паустовского", подаренном мне театральным критиком, писателем и замечательным человеком Александром Борщаговским я прочитал стихи Владимира Леоновича. Я увидел, как значителен этот поэт, как высок его слог, как он ладно скроил себе плащ пилигрима, пустившегося в нескончаемый путь по европейским русским северам, сливаясь с почти нетронутой природой, находя в ней свои образы и мысли, своё неординарное видение мира:
И в чащу вновь вошел я тенью
и светом вышел из нее.
На днях я был приглашен в ЦДЛ моим другом, замечательным поэтом Михаилом Синельниковым на вечер поэта Владимира Бойкова. И что же? Оказалось, что попал на презентацию книги поэта, на открытие для себя нового имени, у которого очень интересный получился диалог с залом. Евгений Рейн, говоря о Бойкове, прекрасно охарактеризовал сложившееся положение, когда одни поэты избрали шумную магистраль, а другие в это время шли в искусство своими тропами. Бойков оказался из вторых. Но что выигрышно для него, так это то, что ему, писавшему на вечные темы, не может быть стыдно за сиюминутные, злободневные вирши, которые были востребованы у магистральных поэтов идеологизированной печатью былых лет. У Бойкова таких стихов не оказалось.
На празднике книги, который провела редакция журнала "Наша улица" в картинной галерее "Кентавр" (Фонд Сергея Филатова), я встретился сразу с несколькими уважаемыми мной поэтами и писателями: с Кириллом Ковальджи, с Сергеем Мнацаканяном, с Ниной Красновой, с Виктором Широковым, с драматургом и прозаиком Андреем Яхонтовым. Познакомился с редактором газеты "Слово" Виктором Линником. Тепло побеседовал с авторами "Нашей улицы" Александром Волобуевым и Владимиром Гальпериным, послушал песни композитора Анатолия Шамардина в авторском исполнении.
Конечно, организатором и вдохновителем этого мероприятия является яркий писатель, главный редактор журнала "Наша улица", директор издательства "Книжный сад" Юрий Кувалдин. Собственно, праздновали выход сразу шести книг авторов ""Нашей улицы", в числе которых были обладатели своих первых книг Валерий Поздеев, Эдуард Клыгуль, Анатолий Капустин. А также порадовали своих читателей новыми книгами Ковальджи, Краснова и Кувалдин, последний предстал перед читателями в качестве критика (еще одно направление в литературной деятельности этого многогранного талантливого человека). Книги прекрасно оформлены художником-авангардистом Александром Трифоновым.
Историю поздней советской, так называемой постперестроечной литературы, а также и литературы ново-Российской, можно будет изучать по критической книге Юрия Кувалдина. Вся книга "Кувалдин-Критик" подается в лицах, фактах, в беседах с ушедшими и ныне живущими деятелями культуры, в отрывках из их дневников, в описаниях встреч, в срезах реальных событий и вымышленных автором ситуаций, помогающих проникнуть за замурованные двери и постигнуть тайны, которые многие годы будоражили сознание не лишенных любопытства читателей. Находим в книге и статьи о новоиспеченных авторах созданного Юрием Кувалдиным журнала "Наша улица", куда вошли как имена известных поэтов и прозаиков, так и начинающих. Надо сказать, что автор книги "Кувалдин-Критик" исповедует принцип доброго отношения к начинающим авторам, где он открыто говорит, что молодому, или не очень молодому, но еще неискушенному в писательском труде человеку, надо говорить вещи лицеприятные, способствующие поднятию настроения, вызывающие желание что-то делать, а не отпугивать его суровыми критическими приговорами. Вспоминается отношение Сергея Залыгина к своим студийцам, когда он вел семинар прозы в Литературном институте имени А.М. Горького до моего перехода с заочного отделения на очное (1973 г). Залыгин невзлюбил своих пятерых студийцев, и выгнал их из института. За счет этого открылись вакансии, и я был благополучно переведен на очное отделение. Но суровое отношение Залыгина я тоже постиг на своей шкуре, когда он, будучи главным редактором "Нового мира", сказал мне по телефону: "Ваши стихи можно печатать, а можно и не печатать". Возобладало второе... К счастью, не все так относились к литературной поросли.
Именно уважительное отношение и пропагандирует Кувалдин, сам в свое время натерпевшийся от таких вот бездушных залыгиных. Это несомненно сказалось на его оценке деятельности писателей советского периода, где он беспощадно режет правду-матку по отношению к этой серой номенклатуре, делавшей баснословные гонорары на творчестве. Юрий Кувалдин сторонник тех, кто был и остался бессеребрянником на этом поприще, потому что, по его мнению, писатель это не профессия, а состояние души, а состояние души, не должно автору делать состояние. Человек садится писать во велению Свыше.
Когда-то бытовала шутка, где встречаются на приеме два писателя и один, делая комплимент жене приятеля, говорит: "О, у твоей жены не платье, а поэма!" Приятель, писатель-реалист, отвечает: "Ну, что ты, это платье помимо поэмы составляет еще повесть и два рассказа..."
Не любит автор критического сборника серую номенклатуру, всячески разоблачая те структуры, при которых они жировали в бытность, не подпуская к своим кормушкам молодых и неблагонадежных. Но они мимикрировали и сохранили эти структуры в виде толстых журналов, даже не меняя их названий. Они приватизировали ту госсобственность или собственность писательской общественности и продолжают ту же политику неприятия "чужих", отталкивая всех, кто не угоден им по тем или иным причинам (политическая неблагонадежность, этнические признаки, чувство достоинства, талант как конкуренция кому-то из редакторов, а теперь еще добавились принадлежность к группировкам и религиозные воззрения). Причины здесь известные: они не нуждаются в поисках таланливых авторов, а принимают тех, кто безоговорочно прислуживают им или будут прислуживать. Людей, которые имеют собственное мнение и достоинство они выталкивают с порога, несмотря на то, что они декларируют на словах демократические принципы, типа: "свободная трибуна", "издание независимых писателей" и т.д.
Кувалдин считает что все толстые журналы и союзы писателей - это мертвые структуры.
"В советской литературе, с ее Переделкино, кооперативными квартирами с одного гонорара, загранкомандировками, машинами, генералами, холодное высокомерие и равнодушие считались признаками хорошего тона".
Нынешнее высокомерие самодельной "элиты" не менее постыдное, и об этом еще будут говорить те, кому рта заткнуть не удастся. Кувалдин как раз из таких.
Недаром он любит стихотворение И. Бродского "Рожденсвенский романс", из которого можно позаимствовать цитату: "Где мертвецы стоят в обнимку с особняками"...
Многие видные советские писатели нашли свое последнее пристанище на очень престижном Новодевичьем кладбище столицы. Но, на мой взгляд, важно не то, где человек лежит, а то, где он будет стоять на книжной полке: на видном месте или где-нибудь подальше от глаз. Думаю, когда-нибудь книги Юрия Кувалдина встанут на самом почетном месте, среди его кумиров отечественной классики: между Ф. М. Достоевским и А.П. Чеховым. И это не пустые слова. Так оно и будет.
Юрий Александрович Кувалдин не любит поэтов, за то, что они рифмуют "галка-палка", ну, да Бог с ним, оставим эту причуду за ним. Он считает, что поэзия была верхом литературы в минувшие века. Ныне эту роль он отводит прозе. Он склонен думать, что проза - это проявление наивысшего мастерства пишущим человеком. Хотя у него есть поэты-любимчики, среди которых Мандельштам, Есенин, Гумилев, Твардовский, Бродский, Рейн. Он называет еще пару-тройку имен, но это уже полный субъективизм. Не любит пить, и пьющих писателей считает людьми конченными. Приговоры его суровы и безапелляционны. Говорит, словно лупит кувалдой: р-а-а-з, с оттяжкой, и от видного и маститого остается мокрое место. Подходит Нина Краснова с тряпочкой, и тема закрыта раз и навсегда...
Судит по гамбургскому счету Александра Исаевича Солженицына, пишет о нем с большим уважением, но его публицистику, которая превалирует над художественной литературой, он считает менее значимой, чем "Один день Ивана Денисовича". Кувалдин говорит о том, как пытался Твардовский влиять на Солженицына, ориентируя его на писание художественных произведений, а тот упирался и считал, что редактор "Нового мира" боится его острой публицистики и потому уводит его "с тропы войны". Но война окончена, строй, а вместе с ним и страна развалились, пушки публицистики отгремели и оказались погребенными под обломками рухнувшего социализма. Весь труд ушел в небытие. Осталась малая часть, то есть, все то, что представляет настоящее искусство.
Он и Юрия Марковича Нагибина считает прекрасным писателем только за его дневники.
Сложно рассматривать то, что выходит за пределы обычного представления, а талант Юрия Кувалдина тяготеет к иному миропониманию, нежели то, которое навязывалось многолетними идеологическими вливаниями или полосканием мозгов не столько критикой, сколько до абсурда выверенной изящной словесностью, за которой не видно ни личности обсуждаемого, ни личности обсуждающего. Таковы критики нынешнего времени, благополучно перекочевавшие из прежнего, которые комплиментарны по отношению к великим именам, снисходительны к более-менее известным, и в упор не видят тех, кто, по их мнению, никак не достоин их (дорогостоящего по нынешним временам) мнения.
Кувалдин в своих исканиях, благодаря тонкому чутью, быстро и точно определяет для себя, кто должен стать очередным объектом внимания, то есть о ком он должен написать критическое эссе, куда он по ходу дела безусловно будет вплетать разговор о других волнующих его темах. Скажем, он ведет повествование про писателя Юрия Трифонова, а параллельно, как комментатор по радио, ведет речь о футболе, к которому Кувалдин также неравнодушен, как и к автору "Дома на набережной", которого боготворит; поскольку всерьез считает, что писатель помимо всего прочего является и азартным игроком (апеллирует к игроку в рулетку Достоевскому, игроку в карты Пушкину). Неважно, во что он любит играть: в футбол, в карты, в нарды, главное, что он снимает накал страстей через эти увлечения, так сказать, сдирает коросту души.
Совершенно неожиданно он может обратить свой взор на поэта Александра Еременко, вычленить его из когорты новой поэтической волны, которая так и не успела доплеснуться до уготованных ей евтушенковских высот.
У этих уже не было такого заряда энергии, какую смогли проявить послевоенные подростки. По сути дела, Пушкин тоже поднимался на волне патриотизма, рожденного войной 1812 года. В ту пору сам воздух был напоен мощной энергией, которую породил дух победы. Сам Юрий Кувалдин из тех подростков, которые до сих пор сохранили в себе ту социальную закалку, ту школу жизни, ту хватку и мощь, которые проявились как в творчестве, так и организаторских способностях писателя. Шестидесятые годы - это время раскрытия послевоенных талантов, время выхода той энергии, первого ее проявления в людях того исторического среза. Вот и весь секрет бодрости духа, а все последующие возрасты - это угасание, провисание волны, и тут, как говорится, ничего не попишешь.
"Быть писателем - научиться у кого-то невозможно. Только самому можно стать им" - мысль эту можно прочесть в его материале "Разговоры с врачом", где он касается всех аспектов жизни, начиная с главного, с возникновения СЛОВА, с его божественного предназначения.
"Моя любовь к литературе - возможность не ходить по улице строем". Юрий Кувалдин не декларирует какие-то сентенции вообще, а сам постоянно следует тому, что говорит. Он предваряет читателям книгу поэтессы Нины Красновой такими словами: "Творчество Красновой находится в постоянном развитии. Краснова в течение многих лет работает системно, постоянно, напористо, как машина. Так работал Достоевский, так работал Булгаков, так работал Платонов".
Он и сам работает, как машина. И не придерживается стадного способа выживания, какая свойственна большинству нашей литературной серости, прибившейся к тем или иным злачным местам или кормушкам, за что Кувалдин беспощадно бичует эти сообщества, независимо от того, из вчерашнего они дня или нынешнего:
"Писатели при коммунизме суть великовозрастные играющие дети. Общество их баловало, отвозило в лагеря Переделкино, Комарово, Коктебель... Кончился коммунизм - кончились "советские писатели". Один такой писатель прямо сказал: "А зачем писать, если денег не платят!"
Кувалдин всегда с теми, кто борется за новизну. Его собеседником может стать редактор газеты "Слово" Виктор Линник. Очень увлекательный разговор состоялся с журналистом на наболевшие темы: будь это отношение к Соединенным Штатам Америки, сближение с которой необходимо, но сближение со всем лучшим, что есть в этой стране; о взаимоотношениях журналиста-международника и художника М. Шемякина, которое еще состоялось в Америке; о том, из какой "шинели" вышла газета "Слово".
Богата палитра автора книги "Кувалдин-Критик". Множество имен, самых неожиданных, самого разного творческого калибра, возраста, профессии. Не обходит вниманием критик Кувалдин и политиков. Одна из бесед посвящена Сергею Филатову, человеку с богатой судьбой, с большим опытом работы в становлении новой государственности, в возрождении понятия "патриотизм". Вот что говорит Филатов: "Патриотизм должен быть построен на всем лучшем, что мы должны иметь, на качестве нашей жизни. Ты сделал лучшую ракету, ты патриот, ты отлил лучшую сталь - ты патриот, ты написал роман "Война и мир" - ты патриот! А мы теряем позицию за позицией, но зато у нас остается, как светлый луч - Победа...".
Множество самых различных проблем охватывает острый и наметанный глаз критика. На любую наболевшую тему у Кувалдина есть свое ёмкое и четко выраженное мнение, что невольно сближает его с философом-моралистом Мишелем Монтенем:
"Женщина мечтает о любви, а получает детей. С годами она понимает, что любовь - процесс, а не результат".
"Колониализм имеет глубокие корни: Украина до сих пор поклоняется цветам флага Швеции".
"Говоря, что рукописи не горят, Воланд забыл добавить, что они не рецензируются и не возвращаются". От себя я бы добавил, что они в большинстве изданий еще и не печатаются...
Есть такое модное ныне увлечение сёрпингом - катанием на плоской овальной доске по океанским волнам. Сёрпингисты специально выезжают на какое-нибудь дикое побережье ко времени, когда должны двинуться к берегу самые могучие и высокие волны, чтоб, скатываясь с этих гигантских водяных рулонов, получить незабываемое ощущение от полноты сил и бодрости духа. Таким увлеченным человеком предстал мне Юрий Кувалдин, который дождался э т о г о времени и поймал свою волну. Он с высоким коэффициентом отдачи когда-то взялся за трудное ремесло писателя, а параллельно с этим освоил смежное ремесло критика. А ныне он освоил и ремесла, продвигающие Слово в народ. Недаром его кумиром является издатель Сытин.
Читатель может ознакомиться и с этими успехами Кувалдина, прочитав список вышедшей литературы в издательстве "Книжный сад" (название возникло частью от чеховского "Вишневого сада"). Множество авторов "Нашей улицы" также благодарны этому человеку, давшему на страницах журнала выход их литературным опытам и критическое благословение их первым книгам. Новое время, несмотря на все трудности и неурядицы дало шанс каждому человеку поверить в себя. Кувалдин - проводник этой веры, как в писательские, так и в читательские круги. Юрий Александрович поймал свою волну и, полный вдохновенья, воскликнул:
"Я не хочу покоя, я хочу истины".
"НАША УЛИЦА" № 9 (70) сентябрь 2005