*** Полочанцы были болотными людьми, леса около нашей деревни не было. За любой надобностью обращались к болоту. Отапливали своё жильё лозой и торфом. Особое внимание хочу обратить на добычу торфа. Когда отсеивались, было небольшое затишье перед сенокосом. Все силы уходили на добычу топлива, шли все от мала до велика, всем находилась работа. В очень давние времена копали торф рыдлами (что-то похожее на лопату с ограничителем), потом изобрели резак, литовские люди говорили, что это изобретение моего прадеда, а, может, где увидел и перенял. Резаки делались правые и левые, кому и как сподручнее. Торф был правильной прямоугольной формы, для сушки складывался в клетки. Ценился очень глубинный, моховой. Приятно было смотреть на процесс добычи. Сильный мужчина резал и выбрасывал цилиндрические куски из карьерчика, кто-то ловил на лету брызжущий водой кусок и передавал из рук в руки, и так по всей цепи, а последний складывал в клетки для просушки под солнцем . Иногда на метровой глубине, а то и глубже находили сосновые корни (корчи ), их тоже доставали, сушили на топливо . На них даже кора была иногда.

Находили иногда и более интересные вещи. Мой брат Иосиф приволок домой с болота согнутый меч с двуручной рукояткой красной меди. Занёс его в кузницу, выровнял. Вся длинна его была больше 2-х метров. А отец определил : «Он не стальной, а железный». Толщина по середине лезвия была не менее 10 мм . Рубить он не мог , очень мягкий был металл, ширина – не менее 15 см. Пробовали мужчины в кузнице поднимать его и только качали головами и удивлялись: «Какой нужен человек, чтобы махать таким оружием!». Потом брат разобрал рукоять. Запомнилась мне одна особенность: стержень на которую собиралась рукоять был обмотан льняным полотном, которое сохранилось в совершенстве и было ещё очень крепким. Лён не сгнил в болотной почве. Находили на двухметровой глубине и каменные орудия труда. Держал я в руках каменный топор удивительной обработки. Что-то было похоже на современный металлический . Это было целое произведение искусства, он был так отполирован, как теперь полируют памятники из гранита. В обухе была конусная дырка для топорища. Изделие это было далеко не топорной работы. Находили ещё челюсти какого-то древнего животного , передние зубы были величиной с мою ладонь .Школьный историк говорил, что это зубы мамонта. На Полесье была похожая находка в теперешнее время. Зоологи определили, что это зубы слона. Может, когда-то и в нашей местности были слоны. Мамонты ведь были повсеместно. Под двухметровым слоем торфа был найден очаг, выложенный из камней, зола и угли. Болото сохраняло и консервировало всё, что попадало в его чрево.

*** Старадаўняе паселішча Палачаны разам з суседняй вёскай Лапінцы больш чым на кіламетр выцягнулася ўздоўж Заходняй Бярэзіны. Легенда гаворыць, што гэтая зямля была паўднёвай ускраінай Полацкага княства, таму і назва Палачаны. Пра пагранічча з даўнім княствам Літоўскім напамінае і другі тапонім - Літва. Гэта вёска за лужком, на захад ад Палачан. Значыць, тут жыло іншае племя. Тая ж легенда тлумачыць скопішча геаграфічных назваў з адным коранем слова: Гарадок, Гарадзілава, Гарадзечна, Гародзькі і г. д. непадалёку. Лічыцца, што гэтыя паселішчы некалі служылі ўмацаваннямі на паграніччы, а людзі, што неслі службу станавую, пазней атрымалі прозвішча Станкевічаў.

*** Старики многое рассказывали о войне 1812 года, то что они слышали от своих родителей, точнее об отступлении «Великой Наполеоновской армии». Как в лютые морозы шли и падали люди сотнями по нашим просёлочным дорогам. Остатки Французской армии прошли и по нашей местности, были в Полочанах. Перед отступающими казаки генерала Платова очищали дорогу, угоняли скот, жгли фураж, нанесли очень ощутимый урон местным крестьянам. Шёл поток отступающих по литовской гребле с Юга на Север, и около деревни Борки на них напали Платовцы. Много погибло с одной и с другой стороны. О том свидетельствовало кладбище около дороги перед Борками с северной стороны. Отступать приходилось на калядницу, в морозы и завеи. Весной 1813 года, когда сошёл снег, местные магнаты обязали селян свозить и закапывать трупы погибших. Каждые 5 лет из Польши приезжал представитель не знаю какого ведомства, заказывал дубовый крест и устанавливал, это было до 1939 года. Стоял этот крест на горке ещё после войны сороковых годов. В семидесятые годы на дороги понадобился гравий, и на месте кладбища образовался карьер, вывезли на дороги и кости. Когда я разговаривал со сторожем, который сторожил технику, он мне рассказал, что в верхних слоях песка было огромное количество человеческих костей, нельзя было так поступить дорожникам, а местным властям надо было быть более эрудированными и знать всё о своих территориях. Захоранивали погибших около дорог, никто не свозил на кладбище. Много безымянных могил было после Напалеоновской войны, теперь это кануло в прошлое. Ещё можно в наших краях услышать историю каменного креста, якобы поставил его Наполеон, приметил место, где клад закопан. Многие этот клад искали, да не нашли.

На старых картах времен Отечественной войны 1812 года крест этот был нарисован на опушке леса в трех дубах. В него в верхнюю часть был вделан металлический кованный крест, (в пятидесятых годах он пропал). Стоял бы он на своем законном месте и по сей день, да время все перекроило по - своему. В 1905 году в Полочаны стали съезжаться люди из России, Украины, Белоруссии. Ставили палатки около деревни, копали землянки под жилье, тысячами людских голосов зашумела наша деревенька. Постройка железной дороги – дело досель невиданное и очень интересное для Полочан. Всякое строительство начинается с земляных работ, премудрость для трудового люда небольшая: бери побольше и кидай подальше. Самые большие участки Молодечно – Лида были насыпаны в обеих горловинах станции Полочаны, много тысяч кубометров земли перевозили тачки и повозки. Ручной труд ценился неплохо. Крестьяне Полочан, Лапинцев, Черепов, Оборка да и всех окольных деревень стали стекаться на стройку. За световой день человек с лопатой получал 3 рубля, с конем и повозкой – 5 рублей, не бедной была Россия. Деньги такие для мужика были большая честь, за 5 копеек в деревне можно было пообедать.

С северной стороны Полочан был прекрасный лес с дубами, пошел он весь под топор, верхнее строение пути требовало хорошей древесины. Шпалы чесались прямо там, где пилили стволы, остальное шло в огонь. Не было кому позаботиться об одиноком кресте, завалили его на землю, засыпали, так он и пропал, правда, на время. После вырубки леса, раздали крестьянам наделы земли для раскорчевки, на местном наречии это звучит так «драць карчы» и местность эта стала называться «Драница». Получились после раскорчёвки шнуры селян. Одна семья из деревни Кобылки (теперь Зоренька) пахала свой шнур, сломали соху один год, на другой год случай повторился, решили валун выкопать и выкатить. Выкопали и опешили. Что делать? Крест из камня и в верхушке какие-то буквы. Закопать – грех. Оставить на своем наделе – полное неудобство. Решили, что у пана Свинтарецкого земли много. (Дело это было до 1939 года). Ночью, тихонько погрузили этот памятник на повозку, перевезли к правому рукаву «Черемухова рова» и под большим дубом поставили. Прошло небольшое время, пошли по деревням слухи из земли вырос крест, произошло чудо. Всегда людям хочется чуда и верить в него. Кто помнил об этом кресте, помалкивали, как есть, пусть так и будет. После Католической пасхи в пятницу потянулись к кресту с подношениями люди. Ходят люди дорогой, которую выбирают сами, стали топтать панские посевы. Пану это сильно не понравилось. И опять вопрос. Что делать? С таким вопросом обратился Свинтарецкий к оборковскому ксендзу. Почему не помочь богатому и влиятельному? Пригнали пару волов с волокушами, погрузили и потащили к дороге, но пошел дождь, почва глинистая и парнокопытные стали скользить. До дороги дотащили, скатили. По приказу пана была подана пара лошадей, но время было позднее, паробки устали, повозка пароконная, высокая, не смогли люди погрузить камень. И остался крест до следующего раза. Ничего так долго не существует, как временно сделанное. Стоит и сейчас этот каменный крест около дороги. Карабель Григорий посадил около него липки, сейчас это большие деревья. Когда-то вокруг этого креста была деревенька «Дерновка». При отступлении наполеоновских войск она была сожжена и уничтожена. Остальные деревни остались целыми. Я задался целью прочесть надпись на камне, верхние буквы выбиты тонким стальным резцом, каллиграфия письма грамотного человека, а вот остальное? Буква К очевидно означала имя, следующие Т и Р хорошо видны , следующие буквы можно прочесть, получается Т Р А Е В Ч между В и Ч буква И, должно быть место после буквы А достаточно, чтобы вместить еще одну или две буквы и получилась бы фамилия ТРАСКЕВИЧ. Траскевичи на местных землях жили здесь из покон веков, и земли с северной стороны Полочан покупались и продавались, владельцы менялись. Скорее всего этот старинный памятник принадлежит роду Траскевичей.

*** Тысячи людей стали съезжаться к Полочанам, шли пешком, ехали на повозках. Ставили палатки, копали землянки, устраивали временное жильё. Начались тяжёлые, но хорошо оплачиваемые земляные работы. Начали строить железную дорогу, Лібава-Роменскую «чыгунку», от Молодечно до Лиды. Из Полочан, Литвы и окольных деревень шли на работы и местные жители. Пришли на строительство и большевики.

В деревне в 1905-1907 годах действовала большевистская ячейка. В сентябре 1907 года собрались люди смотреть на пышущее паром чудо, страшно дымящееся и бегущее по стальным рельсам. Пошёл обкаточный паровоз.

Через 7 лет началась Империалистическая война, набрали молодых парней и мужиков на войну мирные рельсы стали военными, построили в Полочанах склады оружейные, патронные и артиллерийские с восточной стороны от станции. Построили госпиталь через дорогу от кладбища. С северной стороны от станции были построены землянки для грузчиков и медперсонала, после войны местные подоставали брёвна с накатника на дрова. Ямки и теперь остались, их называют «Русскими окопами». Ещё дальше в поле были выкопаны глубокие рвы, на дне которых уложили рельсы, их называли тупиками, туда загоняли вагоны для погрузки и разгрузки. Во время военных действий из-под Барановичей привозили раненых, там был фронт. Грузили вагоны снарядами, патронами, винтовками и отправляли обратно на фронт. Стояли и формировались недалеко от станции военные части, обучались и ехали железной дорогой воевать. Местные жители почему-то рассказывали о казаках, о Донских, Кубанских и Черкесских, даже помнили цвет формы и погон, разных казачьих принадлежностей. Много интересного рассказывал Белан Макар Павлович.

Раненных лечили, как могли, медицина была не та что теперь, от госпиталя на болото, к воде была проложена узкоколейка. Раненых возили на вагонетках мыть. Очень много раненых умирало, кладбище было рядом. Выкапывали братскую могилу, на дно стелили простыни, складывали умерших штабелями, накрывали простынями и так закапывали. Наше Полочанское кладбище в архивах стало называться «Солдатским кладбищем». В 1914 – 1916 годах Полочаны были военным городком. По домам четырёх деревень были расквартированы драгуны, был лётный отряд, аэродром находился между Кораблями и дубровкой, часто на железнодорожной станции останавливался бронепоезд. Об этом свидетельствуют фотографии из коллекции Владимира Лиходедова, помещённые в СБ 23 февраля 2007 года. На православном кладбище есть памятники военным деятелям той поры. Весь этот городок почему-то назывался «Северной помощью». Местные жители прекрасно уживались с военными, жили, можно сказать, одной большой семьёй. Приходили к солдатским кухням, ели вместе с военными, солдаты никого не обижали, дети проводили возле военных всё своё свободное время, часто получали гостинец – кусок синего сахара, это для детворы было счастьем. В те времена сельская детвора не располагала информацией о конфетах.

Интересная находка, свидетель тех событий, была сделана Шалимой Борисом Ивановичем на огороде: жетон санитара Всероссийского земского союза, уполномоченного десятой армии.

Был у отца старый друг и земляк Змитрук Карташевич, люди называли его торфмейкером. Он заведовал торфяными разработками для спирт завода, что в Яхимовщине. В 1919 году забрали его на империалистическую войну, а вернулся он домой после 1920 года. Человек – история. Рассказывал про окопную войну 14 –го года, про революцию и установление Советской власти в Питере. Во время гражданской войны воевал на Южных фронтах, форсировал Севаш. Попал в плен к батьке Махно, прослужил у него два месяца, сбежал с другом из России. Служил у Блюхера.

Когда я вернулся из армии в 1976 году, мне посчастливилось поговорить с этим человеком. Встретились мы на похоронах и сидели рядом на поминках. Поведал он мне историю своей гимнастёрки: «Ведь я, сынок, её с Блюхера снял». Полководец держал перед солдатами речь про новую жизнь, про равенство и братство. А Змитрок возьми ему да и скажи: «Ты, начальник, вон какую рубашку носишь, суконную, а я воюю в нательной рубашке, вот вам и равенство.» Ничего не говоря, снял Блюхер с себя гимнастёрку и отдал солдату, на мол, носи, у меня ещё одна есть.

Помню я ту офицерскую гимнастёрку тёмно-зелёного цвета. Всегда по праздникам одевал дед Змитрук свою реликвию, подпоясывался офицерским ремнём и приходил к моему отцу в гости (Полочаны). Интересно было послушать рассказы о прожитой жизни. Он слушал Троцкого, Ленина. Вот однажды говорит он отцу: «Знаешь, Бекиш, а ведь недолго продержится власть коммунистов, мы не увидим этого, а все они (показал на меня с братом) это увидят.» Когда пришла перестройка и развалился Советский Союз, часто мы с братом вспоминали этот разговор. Малограмотный, простой крестьянин предвидел, да и не только предвидел, точно знал, что власть большевиков недолговечная. А почему? Долгую жизнь прожил Карташевич. Много повидал.

Когда умер, положили ему в гроб его самую дорогую реликвию – Блюхеровскую гимнастёрку.

Ещё опишу одну легендарную личность. Был такой Петрусь Павловский, житель деревни Полочаны. Имел две деревенские клички «Тэвус» и «Анальфабет». Это редкость, а вот одну деревенскую кличку имели многие. Участник Империалистической войны, участник революции, в Гражданскую вернулся домой, не захотев больше воевать, надоело. В царской армии был разведчиком. Рассказывал иногда о пройденном пути . Не раз приходилось ему брать языка. Был награждён тремя Георгиевскими крестами, к четвёртому был представлен, но по случаю революции не пришлось получить золотой крестик. Слушал Ленина, многих ораторов. Когда на кого был злой, ругался, обзывался «анальфабетом».

Я у него спрашивал: «Дед, где ты слышал такое слово?» Он отвечал: «От Ленина!»

Меня заинтересовало, что это за слово такое? И вот, однажды, читая Хемингуэя, о войне в Испании, встретил я слово «анальфабетос». Посмотрел перевод. Означало оно – безграмотный, дурак. Был Петрусь очень физически сильным человеком. Стоя на возе, одной рукой длинными двухрожковыми вилами брал, поднимал и клал на воз сноп жита. Так что языка в окопную войну брал один.

Привёз он домой не богатство, а книги по медицине. Пробовал, читая ту литературу, даже лечить людей, особенно молодых женщин.

После его смерти разошлись те книги, мне не пришлось их видеть.

Какая-то странная особенность была у таких людей, которые прошли тяжёлый жизненный путь. Они никогда не стремились к богатству. Таким был и Сильванович Лука Антонович, полный Георгиевский кавалер, и люди которые повоевали в Отечественную, были ранены. Кусок Хлеба есть и слова Богу. Жизнь, здоровье – это счастье, остальное всё прах, так они и говорили.

*** Не долго просуществовала Советская власть. В 1941 году пришли фашистские боты, сразу начали хозяйничать: кого к стенке, кого к себе на службу, а кто на своей земле остался жить. Расстреляли комсомольцев, активистов, работников сельского Совета.

По доносу какого-то подхалима фашистского забрали и моего отца в каталажку в Яхимовщину. Якобы он приехал из Восточной Белоруссии организовывать колхозы. На следующий день мать с двумя детьми на руках пошла к Виннику, какой-то русский заправлял в Яхимовщине, объяснить невиновность отца и выпросила, и отца отпустили. На Новый год 1942 года приехали полочанцы к отцу с предложением переехать в деревню Полочаны кузнецом. До этого в Полочанах кузнечным делом занимался еврей. Ясно теперь всем, куда фашисты отправляли людей этой национальности. Так наша семья обосновалась в Полочанах. Сначала жили на квартире у Карабана, потом у Курцевичей, потом в доме напротив гмины, в войну немецкая комендатура. Центр Полочан, главный перекрёсток с башенкой для объявлений, с юга на север дорога, железнодорожный вокзал, с запада на восток дорога по Полочанам. Через эту дорогу от нашего дома в 42-ом году был лагерь Советских военнопленных. Школа и ещё какие-то сооружения, которые тянулись от дороги к выгону, и часть территории были обгорожены немецкой колючкой и там находились пленные. Отец выходил из дома, переходил дорогу, шёл вдоль колючки. Тяжело было смотреть на людей за колючкой. Дальше была вырыта огромная яма. Слабых, больных военнопленных добивали, бросали в эту яму, присыпали землёй. За этой ямой, за метров 50, была кузница. Старший брат Аркадий бегал к отцу в кузницу, набирал за пазуху вареной картошки и, чтобы не видел часовой, бросал её под проволоку, за день два горшка вынашивал, подкармливали люди пленных, как могли. Взрослых часовой не подпускал. На пасху, собрали жители Полочан, Черепов, Лапинцев и Оборка целый воз провизии. Привезли к лагерю, не пустили немцы. Обращались люди к священнику, пошёл он к командиру, удалось уговорить. Завезли еду на территорию и отдали пленным. Держали фашисты пленных для работы на железной дороге, прокладывали вторую ветку – до этого была однопутка. Пришёл строительный поезд, называли люди его «балцуг», типа нашего ПМСа: спецы, немцы-железнодорожники командовали строительством второй нитки. Пленных из Полочан возили в Богданов грузить песок, для них всегда была самая тяжёлая работа. Местные жители тоже привлекались к строительству. Строился бункер для охраны станции, с северной стороны, около дороги на Кобылки (Зоренька).

Собирались оккупанты жить здесь на оставшиеся вечные времена. Пополнение пленных шло откуда-то из Молодечно. Когда заполнилась яма, стали копать небольшие ямки ближе к кузнице, сами пленные под командой полицаев, вечером выводили слабых стреляли и закапывали. И теперь их останки находятся там. Большую яму раскопали в пятидесятых годах я это уже хорошо помню, погрузили останки, кажется, три грузовика, и куда-то увезли.

Немцы отцу заказали делать скобы, завесы для бункера и дали в помощь пленного, хлопец был мастер на все руки, делал немцам и полицаям вазы из латунных пушечных гильз. Раззнакомились с отцом, рассказал что он старший лейтенант Советской армии, фамилия его Кузнецов, стал отца расспрашивать о партизанах. Пожимал кузнец плечами : «Кто ж их видал?». Сразу поверить в сказанное было невозможно, времена были опасные. А вдруг подстава? Потихоньку работали рядом, Аркадию очень нравился молодой симпатичный русский парень.

Стал Кузнецов упрашивать отца, чтобы помог ему бежать. Помощь заключалась в инструменте, нужны были ножницы по металлу, вырезать брешь в колючке. Отец опасался:«Сынок, если немцы узнают, знаешь, что будет с моей семьёй и со мной?». А помочь человеку тоже надо. Договорились, когда будут проходить мимо кузницы, ножницы воткнут под застрешек.

Взял под гимнастёрку инструмент и прошёл на территорию лагеря. Отец всю ночь не сомкнул глаз, под утро прошмыгнул в кузницу, нашёл ножницы, по шуровал ими в горне, повесил на стенку и пошёл домой. Утром подняли тревогу и сразу к отцу. За шиворот, винтовку в спину, и пошёл батя открывать замок. Ножницы оказались, конечно, на своём законном месте. Ушло три человека в направлении Хохлова. Через болото, отец рассказал, как пройти.

Попали хлопцы в партизаны. Был и интересный случай, о котором рассказал старший брат. Мать утречком гнала самогонку в боковке, подняла его присмотреть за агрегатом, сама погнала на пастбище корову. Полицаи с балкона комендатуры углядели, что пацан один переставляет банки с тёплой самогонкой. Быстро спустившись, зашли в хату, оттолкнули Аркадия и стали тёпленькую стаканом заглатывать. Скоро и мать вернулась. Открыла дверь, видит - полная боковка полицаев, пьют не своё. Что делать? Мелькнула мысль – пожаловаться. Пошла к станции в барак, где жил начальник ремонтных мастерских фельдфебель по званию. Ремонтировали битые на фронте машины и отправляли опять на фронт. Фельдфебель знал хорошо польский язык, объяснила мать, в чём суть её прихода. Показал немчик рукой, чтобы она шла домой, я сам следом стал идти за ней, был он ростом метра полтора и на очень скрипучим протезе, с металлической палочкой в руке и с большим пистолетом на поясе. Когда он шёл, далеко слышался скрип. Мать стала под стеной хаты, ожидая развязки… Что же будет? Подойдя к дому, открыл фельдфебель дверь и, ничего не говоря, стал хлыстать железной палкой по головам полицаев. Брызнула кровь на стены, закрывались как могли руками, оттолкнуть немца или убегать было невозможно, мог застрелить, боялись. Неприкосновенность железная. Когда сдоволился преподаванием хороших манер, фельдфебель со ступил с проёма дверей, полицаев как ветром выдуло из боковки. Аркадий, как полотно белый, стоял у стенки и не мог пошевелиться от испуга. Немчик развернулся и, как ни в чём не бывало, проскрипел обратно. Не любили предателей своего народа и немцы. Наука пошла на пользу, позже приходили, платили пять оккупационных марок за бутылку и долго не задерживались. Надо было выживать и семью кормить, вот и самогоном приторговывали. В 1943 году приехала с хутора за Хохловом Ментюк Мария, жена брата моей матери с сыном Францем, передала отцу привет от Кузнецова и просьбу, чтобы посмотрел, где и как охраняется железная дорога, где стояли посты. Расположение всего в Полочанах он хорошо помнил. Поменяли сало на спички и керосин, отец, как мог, объяснил про охрану. Закопали взрывчатку за кузницей и в тот же день они уехали обратно. Кто-то из Полочанских полицаев доложил немцам, что это были люди от партизан с разведкой. Пока расчухались, собрали команду, поехали догонять на машине, тётка была уже в лесу, съехала с дороги покормить коня. Немцы проскочили. Счастливая случайность спасла жизнь. Проехали фашисты Хохлово, Сухопаровщину и через Литовскую греблю вернулась в Полочаны. Опробовали отремонтированную машину.

Немцев стали чаще беспокоить партизаны, стали вести с фронта долетать до Полочан. Зимой с 43 на 44 год не тот стал немец, загрустил и поджал хвост. Весной 1944 года донесли немцам, что Хохлово заняли партизаны. Собрали мужиков с повозками и поехали фрицы отбивать деревню. А около Кукова, деревеньки перед Хохловом, уже их ждали. Человек двенадцать уложили партизаны, мать подходила к комендатуре, видела в левом крыле лежали трупы, здесь не хоронили, куда-то увезли. Стали налетать самолёты с красными звездами, бомбить Молодечно и нашу станцию, как-то неточно у них получилось. Балцуг погрузился на платформы и ждал паровоз. На одной из платформ отец узрел кузнечную наковальню. Загорелась душа мастерового человека, не выдержал, ночью экспроприировал. Отнёс в бурьян и спрятал. Когда балцуг уехал, на тачке притащил домой. И сейчас это достояние экспроприации находится в кузнице Полочанского колхоза. Какая сила нужна была?! Нести одному человеку такой кусок металла! Перед наступлением Советской Армии перекочевали жить многие полочанцы на болото, в ольшаники. Вечером кругом по болоту стелились дымы, на кострах готовили еду. Два немецких танка должны были жечь деревни. Когда старший брат бегал смотреть в Полочаны, как себя чувствуют в яме поросята, встретился с отрядом красноармейцев на лошадях с противотанковыми ружьями. Выскочили наперерез “тиграм” и сожгли, потом долго ещё после войны стояли они около станции, пока с тракторного завода не приехали люди. Порезали автогеном на куски, погрузили на платформы, и пошёл военный металл на переплавку и постройку мирных машин. В одном из танков нашли военную карту. Пахать и сеять важнее для людей, чем убивать. Когда ушли немцы, пришли наши, вернулись и мирные жители с болота в свои дома.

*** Народ у нас интересный, особенный.

И фамилии, у людей какие-то особенные, не встречал я как-то таких по Белоруссии. Допустим, Карабель. Морей у нас не было, кораблей не строили тем более. Фалей – похоже на иностранную фамилию, переделанную на местный лад. Ганн, Леган – похоже на очень распространённую фамилию во Франции – Легран. И где вы встретите белоруса с фамилией Шульц?

Только у нас! Много чужеземцев прошло по нашей земле с войнами. Разные у них были фамилии. Иногда подбирали люди раненых, больных, вылечивали их, они оставались, женились, обзаводились семьями, становились местными.

Были и свои поговорки, местные. «Апалятаваў усё – Туркі, Баркі і чортовы балотцы». «Пагуляў як Базылёў сабака ў студні».

«Саветы харашо, а вот савеціны рабяты не вельмі». И ещё ряд всяких интересных поговорок есть в нашей местности. Язык и наречие были своеобразными: «пайшоў» «саброў» «ароў». В разговоре употребляли русские, белорусские, польские, немецкие и вообще непонятного происхождения слова, полная “трасянка.” Обращались друг к другу «пан», «пани», считали что товарищ и гражданин не очень уважительно. Даже одна шутка ходила несколько десятилетий назад. Вышла она из одной семьи. А дело было так. Пропал из-под хаты копач, маленькая лопатка копать картошку. Вот жена мужу и говорит:

«Пропал копач. Ты его мабыць занес Бельскай.» Ревновала она его к этой женщине, хотя были оба пенсионного возраста. Через паузу с философским взглядом, не спеша, муж ответил: «Тэн копач до кахання ніц не належыць»

В молодёжных кругах это ходило долго.

И ещё как-то раз поехали два селянина в Вильню по хозяйственным делам и зашли в ресторан пообедать. Оба были без денег и друг на друга рассчитывали. Гульнули неплохо, поддали изрядно. Когда пришло время рассчитываться, оказалось, что карманы пустые. Пришлось заложить кожухи, и поехали они домой без верхней одежды. На дворе зима стояла, ездили на лошадях. Ну и пошла потеха среди полочанцев.

— Скрипочка в ресторане тоненько пела: «Чым плаці-і-і-ць будзешь?»

А в ответ пострадавшие:

— Не кажды ўмее каву піць.

На шутки не обижались, повеселятся люди, посмеются, уже жизнь интереснее, работать легче, вроде бы и невзгод меньше.