Глава 12. Пробуждение и четыре благородные истины

     Из проповеди  Будды выросли две крупнейшие школы, две ветви, два течения. Исторически первая, условно говоря,  «ортодоксальная» школа буддизма  именуется Тхеравада  (учение старейшин), или же южный буддизм. Она распространена в Шри-Ланке (бывшем Цейлоне), в Мьянме (Бирме), в Таиланде (бывшем Сиаме), в Лаосе и Камбодже. Позднее возникла вторая школа, школа северного буддизма, которая именуется Махаяна (Большая колесница спасения). Она широко распространена в Китае, Тибете, Монголии, Японии, Корее, Вьетнаме, Непале. Тибетская разновидность северного буддизма  известна на Западе под названиями «ламаизм» и «тантризм», в которых повышенное внимание уделяется мистике и оккультному началу. Отсюда она перекочевала в Монголию и Россию (Бурятия, Калмыкия, Тува). В Китае популярен чань-буддизм (чань — от кит. «чаньна», искажённое санскр. «дхьяна» — «созерцание», «медитация»), основателем которого считается легендарный индийский монах, 28 патриарх буддизма,  Бодхидхарма. Именно благодаря его усилиям в Китае на рубеже V и  VI веков возник небезызвестный монастырь Шаолинь, в котором огромное внимание уделяется восточным боевым искусствам. В Японии чань-буддизм прижился под названием дзэн-буддизма и оттуда уже как модное поветрие перекочевал в Европу и Америку. В настоящее время свыше полумиллиарда человек во всём мире следуют учению Будды. На Западе это учение получило наименование «буддизм», сами буддисты называют его Дхармой.

Всё это великое духовное наследие возникло в результате Пробуждения, путь к которому был тернист и долог.

       2. Путь к Пробуждению        

    О братья! В две крайности не должны впадать вступившие на путь. В какие же две? 

  Одна из них в страстях, соединена с наслаждением, влечением, низкая, грубая, свойственная человеку непросвещённому. 

  Другая соединена с самоистязанием, скорбная, несвятая, связанная с тщетой. 

  Татхагата, обойдя обе эти крайности, нашёл срединный путь, дающий прозрение, знание, ведущий к успокоению, высшему пониманию, нирване.

  Принц Сиддхартха из племени Шакьев родился в знатной царской семье в предгорьях Гималаев за 5 с половиной столетий до рождения Спасителя. Царевич из знатного рода с малых лет впитал представления об изначальном и вечном круговороте мира и жизни под названием «сансара».

  Принц Сиддхартха жил в своём прекрасном дворце, наслаждаясь всеми благами жизни,   любуясь красотами сада и величием Гималаев, в мире и согласии с красавицей женой Яшодхарой аж до 29 лет. Воспитывал малолетнего сына по имени Рахула. Престол будущего царя (или  раджи) ему был дарован по праву рождения. Никто на  его право престолонаследия  не покушался. Но в возрасте 29 лет он сам,  добровольно, принимает решение оставить дворец, покинуть семью, отказаться от царского престола и принять  аскезу под именем Гаутама.

  Что его к этому подвигло? Предание утверждает, что отец принца всячески оберегал его от того, чтобы юноша вместо красот жизни во дворце, великолепия царского парка и величественных  снежных вершин мог увидеть изнанку человеческой жизни. Но когда-то это случилось. То ли слуги не досмотрели, то ли ещё что, но как-то раз царевич покинул дворец и увидел дряхлого, беспомощного старика, прокажённого, покрытого ужасающими язвами, труп, приготовленный для сожжения, и монаха-отшельника. Увидел старость, болезнь, смерть, то есть то, что олицетворяет страдание. Увидел аскета, который стремится победить это изначальное и вечное страдание. В один миг  жизнь перевернулась. А могут ли царская власть, царские почести, царское богатство, царские регалии спасти от старости, болезни, смерти, от всего того, что причиняет страдание? Царевич отказался от царского престола и решился бежать из дворца, чтобы познать истину в рубище аскета, так как понял сразу, что цари не властны над природой, никто из них не может избежать смерти, никто не застрахован от болезни, никому не избежать старости и дряхлости (если только не умереть молодым). 

  Улучив момент, он велел верному слуге седлать своего любимого коня, полный душевного трепета заглянул на прощание в покои любимой жены, которая крепко спала с новорождённым сыном, вскочил на коня и вместе со слугой поскакал прочь из дворца. На берегу реки Аномы, за которой начинались чужие края, он остановил коня, спешился, срезал свои длинные волосы и отдал их слуге, попросив передать их жене. Они расстались и началось «Великое Отправление». В лесу Сиддхартха встретил нищего, одетого в рубище, и предложил ему поменяться одеждами. Бедняк очень удивился, но возражать не стал. С собой бывший принц и нынешний нищий взял только жёлтый охотничий плащ, чашу, нож, иглу, пояс и сито. 

  Гаутама вёл жизнь странствующего аскета 6 лет: постился, истязал плоть, общался с брахманами, мудрецами и странствующими аскетами на философские темы, пытаясь понять суть жизни и осознать самое главное —  что нужно сделать, чтобы избежать вечной юдоли страдания, пламенем которого охвачен мир. Так проходили год за годом, но всё безрезультатно, всё всуе, пока не случилось главное событие в его жизни — Пробуждение (Бодхи). 

  Разочаровавшись в  словоблудии и схоластике философов различных школ и сект, в бесконечных спорах ни о чём, в сумятице мнений и войне идей, как-то раз он сел под баньяновое дерево, получившее впоследствии в буддийской традиции наименование «Древа Пробуждения» (Бодхи), и дал клятву, что не сойдёт с этого места до тех пор, пока не достигнет своей цели и не познает истину.

  Сказано — сделано! Погрузившись в глубочайшее внутреннее созерцание, отражая атаки тёмных сил сознания, отвергая земные соблазны, он достиг наконец истины о  страдании, причинах страдания, прекращении страдания и о пути, ведущем к прекращению и Освобождению от страданий. Затем он постиг всеобщий закон причинно-зависимого (взаимозависимого) возникновения. Всё глубже и глубже, в те глубины психики, на которых часть становится Целым, а микрокосм —  макрокосмом. И вот — свершилось! Перед его мысленным взором, уподобившимся «безграничной поверхности мирового океана в состоянии полного штиля, когда зеркальная гладь неподвижных вод отражает в себе все феномены», «засиял свет нерушимого покоя нирваны, Великого Освобождения! <...> В этот момент Сиддхартха Гаутама, царевич из клана Шакьев, исчез, и в мире появился Будда (Buddha) — Пробуждённый, Просветлённый».

  (Цитата  приведена  из  курса  лекций  уже  упоминавшегося  нами  доктора  философских  наук  и профессионального востоковеда и буддолога Евгения Алексеевича Торчинова «Введение в буддизм». Рядом с названием и автором этой книги любой человек, всерьёз интересующийся буддизмом, обязательно должен поставить знак Nota Bene — NB! http://buddhism.org.ru/)

  Это и было Пробуждение, дарующее истинное Знание! Семь дней он пребывал в этом блаженном состоянии плеромы (полноты бытия), безграничной Свободы и истинного Знания, а на восьмой день, выйдя из транса Океанического Отражения, решил передать своё Знание другим.  

  Словами выразить это Знание невозможно, глазами его не увидеть, ограниченный человеческий  рассудок  понять его не может, но путь к самостоятельному сверхразумному и сверхчувственному постижению иного мира, мира глубинной, истинной реальности открыть можно и даже нужно. 

  В Знании таится не сила (лат. — «scientia potentia est»), как на рациональном Западе, а  Высшее Освобождение и спасение от мира иллюзий, страдания, разрушения, смерти. Это Знание  сейчас известно благодаря его последователям и ученикам как  4 благородные истины и благородный срединный восьмеричный путь к спасению. 

  Они были  провозглашены Шакьямуни во время его первой, самой знаменитой проповеди в Оленьем Парке у города Бенареса, куда он отравился, выйдя из состояния транса. 

  Его первую, самую знаменитую Бенаресскую проповедь, во время которой он «бил в барабан бессмертия»,  по преданию, слушали 5 учеников-аскетов  и 2 оленя. Оставшиеся 45 лет своей жизни он нёс своё понимание спасения своим ученикам и последователям.

  Его Бенаресская проповедь была ясным и логичным изложением 4 истин о причинах страдания и о благородном срединном восьмеричном пути к Освобождению от страдания. Этот путь не терпит ни изнурительной и убивающей тело аскезы, к которой призывал его современник, основатель джайнизма Махавира Джина (Победитель), ни  убивающего  душу  разврата, растления. 

  3.  Всё есть страдание

Кролики думали, что это любовь, а на самом деле их разводили.... 

Анекдот

Первая истина гласит, что всё в мире исполнено  страдания, что страдание является внутренним, неистребимым принципом жизни  (Духкха):  

«Вот, о монахи, благородная истина о страдании: рождение —  страдание, болезнь и расстройство здоровья —  страдание, смерть —  страдание,  присутствие того, кого мы ненавидим —  страдание, отделение от того, кого мы любим —  страдание. Короче, пятичленная привязанность к существованию —  страдание».  

    Страдание в буддизме есть фундаментальная основа бытия. Страданию подвержены все и вся в этом мире. Страданию подвержены люди, и это страдание не связано, как в христианстве, с утратой первоначального рая и грехопадением. Буддийские боги (дэва) пребывают на небесах, где царит роскошная, могущественная, неизмеримо долгая жизнь. Однако они также подвержены страданию, борьбе с демонами, смерти и воплощению в новом обличье. Страданию подвержены животные, воплотившиеся из богов, людей, претов в агнцев, обречённых на заклание, убойное стадо, жертв и хищников, ведущих ожесточённую борьбу за существование. Кармическая связь всех форм жизни делает одним из основных этических принципов буддизма отказ от убийства любого живого существа, а высшей общественной и космической миссией — защиту жизни во всех её проявлениях. Страданию подвержены не только боги, люди и животные, но и обитатели адов, и вечно голодные духи — преты. Их страдания, в отличие от вечных адских мук грешников в христианстве, преходящи. Но на смену одной форме страдания приходит другая. На смену страданию в аду приходит страдание на земле, а то и в небесах или на море. Формы страдания и его степень различны, содержание одно и то же. Пока ты крутишься в колесе сансары и подвержен кармическому перерождению в новом обличье, твоя космическая доля есть страдание.

Чашу земного страдания приходится испить человеку до капли на его жизненном пути.  Верным  последователем учения Будды был  «философ пессимизма» Артур Шопенгауэр, который явно недолюбливал не только своего признанного при жизни современника  Гегеля, но и жившего веком ранее «философа оптимизма» Готрифда фон Лейбница,  провозгласившего концепцию лучшего из миров   (по-французски,  “meilleur des mondes possibles”). Бывший изгоем и непризнанным гением бо́льшую часть своей  жизни, Шопенгауэр  выразил своё отношение к оптимизму Лейбница весьма пространно, в полном соответствии с первой благородной истиной Гаутамы Будды: 

«Если бы каждому из нас воочию показать те ужасные страдания и муки, которым во всякое время подвержена вся наша жизнь, то нас объял бы трепет, и если провести самого закоренелого оптимиста по больницам, лазаретам и камерам хирургических истязаний, по тюрьмам, застенкам, логовищам невольников, через поля битвы и места казни; если открыть перед ним все тёмные обители нищеты, в которых она прячется от взоров холодного любопытства, то в конце концов и он, наверное, понял бы, что это за meilleur des mondes possibles». 

Страдание физическое неотъемлемо от страдания психического, от мучительного разочарования в своих идеалах, которым верно служил порой полжизни, в любимых, которые тебя предают, в Отечестве, которое само норовит тебя объявить клеветником, предателем, государственным изменником, иностранным шпионом и врагом народа и сгноить в лагерях,   отправить в  штрафбат или же сразу пустить в расход. Сексуальные мечты подростков со временем превращаются в тяжёлый супружеский долг, от которого Гены Букины увиливают всеми доступными способами, терзая себя гамлетовским вопросом: «Какого чёрта?». И на обломках эффекта повышенных ожиданий от прелестей секса расцветают посиделки с друзьями,  в гаражах, в пивбарах, перед телевизором, на стадионах. Идеал при его достижении оказывается вовсе не идеалом, прекрасное мгновенье безвозвратно исчезает, оставаясь лишь в памяти, а желания далеко не всегда совпадают с возможностями, порождая разочарование в себе и людях, злобу на весь белый свет, раздражение и отчаяние. 

Страдание в буддизме — это ещё и осознание иллюзорности, суетности и мимолётности всех тех наслаждений, удовольствий и развлечений, которые являются целью и смыслом жизни молодых повес, потрёпанных  жизнью  плейбоев, золотой молодёжи, гламурных девиц, богатых бездельников и бедных балбесов. Последние  злы на весь белый свет за то, что их обделили возможностью  вкусить свою порцию «хлеба и зрелищ».   

Всё есть суета, всё в мире мимолётно и преходяще, все жизненные блага и радости очень иллюзорны — так считал Шакьямуни и так считают миллионы его последователей. Всё в конечном счёте сводится к страданию, являющемуся основной, внутренней сущностью жизни. И любой кризис — будь то личный жизненный кризис, либо кризис среднего возраста, либо гипертонический криз, либо кризис капитализма или кризис социализма, либо глобальный экономический кризис — только срывает покров, иллюзию благополучия и существования, давая шанс лишний раз задуматься о превратностях судьбы, неизбежным уделом которой, согласно буддизму, является страдание. 

Далёкая от буддизма загадочная русская душа в этом плане с буддийской Дхармой вполне солидарна. Мол, 

И не церковь, и не кабак, 

Ничего не свято! 

Нет, ребята, всё не так! 

Всё не так, ребята!

Неотвратимость страдания утверждается первой благородной истиной.

Для кого-то это балаган анлимитед по принципу «я страдала, страданула», а для кого-то это бывает жизненной трагедией —  умереть в расцвете лет от миллионов возможных причин, порой пройдя огонь, воду и медные трубы, умереть от банальной простуды  или быть сбитым пьяным гаишником, или  погибнуть от взрыва шахида-смертника в театре, метро, на шоу, в больнице,  или быть забитым сворой озверевших подростков ни за понюшку табаку...  Или предпочесть жизнь, но не честь, когда обстоятельства  тебя ставит перед жестоким выбором,  и всегда иметь за это комплекс вины и муки совести. Или провести полжизни в тюрьме, в архипелаге ГУЛАГ, вместе с урками и ворами, только за то, что на воле выполнял все требования праведной жизни, не верил, не боялся, не просил. Или миллионами и миллиардами других способов проникнуться несовершенством жизни, исполненной страдания, жизни, о которой бесстрастные как истинные буддисты жители туманного Альбиона меланхолично говорят: “Life is unfair.”  А русская народная мудрость в известных пословицах выражает мысль о непредсказуемости, суетности  и мимолётности человеческого счастья: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся», «Чем выше взлетишь, тем больнее падать», «Хочешь рассмешить Бога? —  Расскажи ему про свои планы».

Ровесник нынешнего гуманного века, искренне верящий, что «человек создан для счастья, как птица для полёта», немного подзабыл об уроках истории, которые учат о лютой, кровавой, запредельной  жестокости, свойственной человеческой природе на протяжении подавляющей части всей человеческой истории. Хоть в деспотической Азии,  известной своим изощрённым садизмом, хоть в средневековой Европе. Напомним некоторые виды казней, которые практиковались в Европе всего-то пару-тройку столетий назад:

«Сожжение живьём, в том числе с использованием сырых дров, чтобы огонь помедленнее разгорался. Качели — когда человека раскачивали на виселице, и он то влетал в костёр, то его выносило прочь. Так постепенно и поджаривался. Сожжение рук или ног. Сожжение постепенное. Частичное сожжение — когда к человеку привязывали снопы соломы, поджигали и пускали бежать в чистое поле. 

Повешение за шею на широком ремне, чтобы агония продолжалась подольше. Повешение на крюке под ребро. Повешение вверх ногами. Подвешивание за волосы. Повешение за половой член.

Отсечение рук и ног. Вырывание сердца. Разрубание на части, причём постепенное. Разрывание лошадьми.

Нанизывание на колья. Посажение на кол. Прибивание гвоздями к деревянной статуе или к дереву.

Замуровывание в стену. Захоронение живыми.

В Голландии, во Франции и в Италии некоторых преступников варили, иногда в кипятке, иногда в масле. И опускали в кипяток не сразу, а медленно спускали на верёвке, делая большие остановки» (Цит. по В. Мединский «О русском пьянстве, лени и жестокости»). 

Полетали, голуби мои сизокрылые? Ну, конечно, время было другое, кто же спорит. Время было лихое и жестокое. А мы живём в другой век,  век гуманизма и милосердия. 

И завтра будет лучше, чем вчера. Что верно, то верно... Только из этого «гуманного и милосердного» времени законы сансары и кармы могут с лёгкостью забросить тебя, друг мой ситный, не могущий оторваться от компьютерных стрелялок и прожигания жизни в клубах и кабаках, в эпоху европейского, а то и азиатского средневековья, чтобы ты мог прочувствовать на собственной шкуре, что жизнь есть страдание. Любая земная недолговечная и иллюзорная жизнь.

Брахманы, предшественники Будды, считали, что житейское счастье, богатство и благополучие, маленькие и большие жизненные удачи есть награда за благочестие, за надлежащее выполнение требований ритуала и культа. Буддизм в этом отношении категоричен — всякая жизнь есть страдание. Богатые тоже плачут. Почему? Да потому что богач деньгами покупает себе иллюзию всемогущества и вседозволенности. Потому что, встав на вершину социальной иерархии, он зачастую забывает (если вообще когда-либо помнил) своё место в космической иерархии. Потому что для него объективность страдания, как неизбежного удела каждого живого существа, закрывается радужными голографическими очками роскоши, изобилия, власти, денег, любовных утех. (Читайте историю, чтобы не попасть в историю.)   В этом смысле буддизм опять сближается с христианством, тоже утверждающим схожую и известную любому жителю христианского мира мысль, что «проще верблюду пройти в игольное ушко, чем богачу в Царство Небесное». (Хотя «игольным ушком» в данном контексте называется крохотная дверца в Иерусалимском храме, смысл выражения от того не меняется.)

А теперь попробуйте донести эту общую и для буддизма, и для христианства идею до верного функционера общества потребления. Сей самодовольный потребитель материальных благ  живёт и самоутверждается по принципу «здесь и сейчас». Он уверен, что жизнь даётся один раз, и от неё надо взять всё, а потом —  хоть потоп, хоть трава не расти. Он  не верит ни в Бога, ни в чёрта, ни в карму, ни в сансару. Он  не знает и не выполняет никаких заповедей. Он не слышал ничего о моральном законе, а закон юридический, в виде статей  уголовного кодекса, выполняет (если вообще выполняет) по принуждению и из-за страха. Зачастую вместо соблюдения законов он предпочитает договариваться с чиновниками, бандитами, гаишниками, ментами, судьями, прокурорами с помощью известной всем иллюзии. 

Угадайте: 6 букв, на “д” начинается, на “и” заканчивается. Страданием для него служит отсутствие этой иллюзии или её малое (в его системе координат) количество, а, соответственно, и всех её многочисленных производных: заводов, шахт, пароходов, коттеджей и вилл, суперджетов и яхт, красоток, брильянтов и Альп, всех в снегах. 

Зло, страдание, разрушение есть  внутренняя сущность мира, которая время от времени более или менее успешно  скрывается под маской земных красот,  плотских удовольствий,  самообмана веселья,  радости,  власти,  силы,  красоты, зрелищ:    

«Что за смех, что за радость, когда мир постоянно горит? Покрытые тьмой, почему вы не ищите света? 

Взгляни на сей изукрашенный образ, на тело, полное изъянов, составленное из частей, болезненное, исполненное многих мыслей, в которых нет ни определённости, ни постоянства. 

Изношено это тело, гнездо болезней, бренное; эта гнилостная груда разлагается, ибо жизнь имеет концом своим смерть» (Дхаммапада XI 146-148).  

Помимо психоаналитического аспекта первая благородная истина имеет иной, физический, бытийный аспект, аспект обречённости на разрушение всего составного в этом мире: «нет неизменной сущности в этом мире», «состоящее из частей подвержено разрушению…». Рано или поздно умирает человек, когда-то разрушатся даже «вечные» пирамиды, погаснут звёзды, погибнет  Вселенная. 

Этот аспект  страдания спустя много столетий нашёл  своего прямого аналога в физике под названием «второй закон термодинамики». Правда, второй закон термодинамики в имеет ограниченное применение — он констатирует лишь неизбежное нарастание хаоса и энтропии в любой изолированной  системе, а  на открытые системы он не распространяется. Тем не менее любые открытые системы, например, человек,  тоже обречены на смерть. Именно на этом аспекте жизни акцентировал внимание Будда. Любая жизнь имеет своим концом смерть. Это все хорошо известно. 

Можно надеть розовые очки и пытаться этого не замечать.  Этого и добивался венценосный  отец царевича  Сиддхартхи. Но царевич  предпочёл горькую  правду, чем сладкую ложь и сменил розовые очки царевича на зоркое и пытливое око аскета, познающего мир таким, как он есть.

Каждый сам выбирает свою судьбу, каждый сам пишет свой жизненный сценарий. Сценарий этот не даётся раз и навсегда свыше от рождения. Он правится и изменяется по мере постижения человеком  мира и жизни. Человек сам избавляется от некоторых собственных иллюзий сознания по мере взросления и усвоения жизненного опыта. Человек сам борется (при желании) с недостатками знания, образования, воспитания, жизненных устоев и принципов. Некоторые же недостатки проходят очень быстро и  сами собой.

Самым быстротекущим недостатком является  молодость. (Ах, «если бы молодость знала, если бы старость могла!» — “Si jeunesse savait, si vieillesse pouvait”, Henri Sainte-Claire Deville, 1594 год.)   В пятнадцать лет ты кажешься себе  бессмертным и способен горы свернуть, и мир спасти, и все лучшие женщины мира твои, твои, твои.  На пятом десятке, когда многие твои друзья и товарищи уже ушли в мир иной, когда ты осознаёшь своё место и свою роль во вселенском кинофильме, когда ты понимаешь, что твой эпизод называется всего лишь «Шаги за сценой», что роль героя-любовника уже в далёком прошлом, а на роль главного героя  ты претендовать не имеешь права, ты понимаешь всю скоротечность жизни и осознаёшь, что, воистину,  жизнь есть страдание. Земную жизнь пройдя до половины, ты очутился   в сумрачном лесу. Либо вместе с Данте, автором «Божественной комедии», либо вместе с резидентами «Комеди клаба», либо вместе со зрителями «Комеди Франсез», либо  будучи и зрителем, и участником «Комедии строгого режима» в самой трагикомичной в мире стране. (Компанию, либо гоп-компанию, либо клуб по интересам выбери себе сам.)          

Для  того чтобы проникнуться  первой благородной истиной, нужен бесстрастный ум и жизненный опыт — не только свой, но и чужой. Можно проливать море слез, читая женские романы или смотря женские сериалы и передачи для женщин о несчастной любви. Можно всплакнуть над своей нелёгкой бабьей долей и помянуть нехорошим словом этих кобелей, которые к тому же все  сво…  А можно честно признаться  в прямом эфире, как это сделала бывшая «цыганка Рада» и секс-символ советского кинематографа,  что: 

«самое главное в жизни женщины — это любовь. Я имею в виду именно любовь между мужчиной и женщиной. Но чем дольше живёшь, тем больше понимаешь, что это просто иллюзия». 

Да, да, да. Воспетая поэтами, описанная вдоль и поперёк в миллионах и миллиардах душещипательных  женских романов, освящённая попсой от “All you need is love” до «Любовь похожая на сон..»,  измыленная телевизионными продюсерами и  голливудскими сказочниками, приносящая бешеные барыши  продавцам цветов и дорогих подарков на 8 марта или Валентинов день, любовь-морковь к категории вечных, нетленных ценностей явно не относится.  То, ради чего кто-то готов продать душу дьяволу, то, ради чего кто-то готов предать друзей, родных и Родину, то, ради чего живёт большая часть женщин, теряющая голову от ожидания «высоких чувств», — просто мираж, который творят неуёмные гормоны, требующие продолжения рода, детские сказки  и взрослые мифы.  (А некоторые психологи считают любовь просто неврозом, то есть расстройством психики. См. пятую минуту видео.)

Жизнь быстренько развенчивает высокую поэзию любви  низкой прозой быта, скуки, корысти, измен. Восторженный пиит превращается в скучного добытчика, а если он таковым не стал, то его ждёт каждодневная «пила» в бигудях и промывание мозгов тем былым прелестным созданием, которое нежданно-негаданно превращается в фурию и гарпию. Страсть очень скоро переходит в привычку, затем взгляды и мысли переключаются на иных персонажей, достойных твоей любви, любовь ищется уже на стороне, а не в лоне семьи, бывший  идеал превращается в опостылевшего (-ую) супруга (супругу), и так далее. И очень скоро разумный потомок приматов вместо будоражащего воображения и зовущего на подвиги (или преступления) «любовь волнует кровь» сначала осознаёт на своём горьком опыте, что «от любви до ненависти один шаг», а затем приходит к философическому выводу: «любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда».  

(Статистика, которая знает всё, в данном случае статистика разводов всё больше и больше подтверждает эту благородную истину. Статистика заказных убийств  наглядно демонстрирует, что киллера в результате семейного конфликта чаще нанимают женщины.)    

Совершенно в духе Будды и Артура Шопенгауэра рассуждает известная советская и российская писательница, сценарист и просто мудрая женщина Виктория Токарева: 

«Любовь любовью, но главная задача природы — размножение. И она, природа, заложила детородный период где-то 30 лет. И вот эти первые 30 лет от 16-ти до 46-ти женщина красива, и она природой предназначена, чтобы родить. И тут любовь, конечно, главная приманка природы, чтобы жизнь не останавливалась. А дальше, когда у женщины репродуктивный период кончается, тогда природа машет на женщину рукой. Вот вы заметили, что старухи, они безобразные, каждая по-своему. Потому что природе на них уже наплевать. Как хотите, так и выкарабкивайтесь. Без любви». 

Женщина страстно ищет любви и законного брака, жаждет свадебную фату и семейный очаг. А чего ищет мужчина? И что он в результате находит? Может, подсказкой послужит цитата человека, познавшего через свой собственный экзистенциальный опыт все грани любви между мужчиной и женщиной? Любви, которая является высшим выражением самой низшей, первичной, эстетической ступени развития: 

«Благодаря женщине в жизнь приходит идеальное. И кем был бы мужчина без него? Многие мужчины благодаря девушкам стали гениями, иные из них благодаря девушке стали святыми. Однако никто ещё не стал гением благодаря той девушке, на которой женился; поступив так, он сможет стать лишь финансовым советником. Ни один мужчина не стал ещё героем благодаря девушке, на которой женился; благодаря этому он может стать лишь генералом. Ни один мужчина не стал поэтом благодаря девушке, на которой женился, ибо посредством этого он становится лишь отцом. Никто ещё не стал святым с помощью девушки, полученной в жены, ибо кандидат в святые не получает в жёны никого; когда-то он мечтал о своей единственной возлюбленной, но не получил ее. Точно так же кто-то стал гением, героем, поэтом —  благодаря девушке, которая не досталась ему в жены… Или, может быть, кто-то всё же слышал о человеке, который стал поэтом благодаря своей жене? Женщина вдохновляет, покуда мужчина не владеет ею. Вот правда, лежащая в основе поэтической и женской фантазии». 

Так писал Серен Кьеркегор в своей книге «Стадии на жизненном  пути». Согласно этой правде,  он воспитал и влюбил в себя свой идеал — Регину Ольсен, но так и не женился на ней, расторгнув в последний момент помолвку и посвятив себя идее и Богу.      

Идеал вдохновляет на подвиги, зовёт к развитию, из болота застоя бросает, как котёнка, в стремнину становления. Хочешь выжить? — Плыви!  Хочешь стать героем, поэтом, святым?   —   Будь им! Иначе засосёт мещанское болото. Иначе прекрасная дама достанется другому рыцарю без страха и упрёка.  Но парадокс жизни в том, что обладание идеалом, в данном случае идеалом любви, губит развитие, и гениальный творец превращается в обычного обывателя. Зациклился на любви — остался на стадии профанического существования. Жизнь, огромная и многогранная, прошла мимо, а ты её не заметил, не услышал, не разглядел.

Если же ты по сценарию свыше удостоился чести посетить сей мир в его минуты роковые, ты очень быстро понимаешь, что не любовь,  а демон смерти царит во Вселенной. ХХ век таких роковых минут предоставил всему миру предостаточно. И  эти  минуты  не удел какого-то одного века или одной страны.  Эти минуты   длятся вечность во всём мире, иногда затухая и порождая иллюзии процветания и благополучия, а иногда с новой силой разгораясь вновь и вновь в мировых войнах, эпидемиях чумы, испанского гриппа, СПИДа, а теперь и пандемии ковида... Эти минуты напоминают о себе со всей силой во время  природных катаклизмов: землетрясений, пожаров, засух, наводнений, цунами... Демон смерти в буддизме безлик и имеет силу мирового закона,  как и законы сансары и кармы. Именно наличие этого мирового, космического, безначального и бесконечного закона смерти, всеобщего разрушения, страдания служит ответом на законный вопрос: «Почему в мире так много зла?» И ответом вполне логичным.

Авраамические религии, в центре которых находится всемогущий, всеведущий, вездесущий, всеблагой Бог, Правитель мира, также сталкиваются с этим законным вопросом. Однако фундаментальность страдания они признать не могут. Если страдание является космическим законом, то Бог, который выступает в роли Высшего Законодателя, Исполнителя и Судьи, не может считаться всеблагим. Иначе какое же это благо погибнуть в расцвете лет ни за понюшку табаку? А такая нелепая, глупая смерть происходит сейчас сплошь и рядом на необъятных просторах Российской Федерации, где граждане предпочитают не заниматься всяким философскими и богословскими диспутами, а «принять на грудь» и начать куражиться пешком или на железном коне: «а какой русский не любит быстрой езды?», «ты мене уважаешь?», «а ты кто такой?». Лоб в лоб, слово за слово, топор в руку, нож под сердце. Либо машину на полной скорости и в пьяном угаре — в толпу на остановке. Вот это высшее благо по-русски. Бог дал — Бог взял. Твоя  щетинистая, помятая, заплывшая физиономия, отправившая на тот свет искру Божью, а то и целый сноп искр,  вроде,  как и ни при чём.  

Однако  примерно такая же картина, но только с иным национальным колоритом,  имела место быть на протяжении всей человеческой истории на всей планете Земля. Люди гибли за металл, за женщин, за идею, за веру, за царя, за Отечество, за поруганную честь, за карточный долг, за косой взгляд, за бутылку водки, за просто так... И не только люди. Точно так же гибнут звери. Гибнут в пасти волка, тигра, крокодила,  не в силу  вины, первородного греха,  дурного характера или воспитания, а в силу того, что «ты виноват уж в том, что хочется мне кушать». Неужели Создатель этого мира зла, где царит закон джунглей среди зверей и среди людей, может считаться всеблагим? А вспомним ещё природные катастрофы, вспомним эпидемии и пандемии, вспомним захватнические походы, вспомним мировые войны. Неужели это всё в рамках высшего блага?

Если же всеблагой Бог не может с этим злом справиться по собственной воле —  он не может считаться всемогущим. Он уже не гениальный Архитектор,  Конструктор и Зодчий мироздания, строящий его на века, тысячелетия, миллионы и миллиарды лет, а дилетант и халтурщик. Неверный замысел, неверный проект, неверное воплощение в жизнь. Зачем Бог создал хищников? Зачем Бог сотворил ядовитых змей, скорпионов и прочих гадов?  Зачем Бог создал болезни и смерти? Почему в мире столько горя, страдания и зла?

Это всё в рамках высшего блага? Или  ошибки и беспомощность сплошь и рядом?  Эту извечную дилемму служители культа в авраамических религиях привыкли решать обходным манёвром. Либо виноват Противник Бога, который  строит свои космические козни и сбивает человека с пути истинного, либо сам человек, который постоянно забывает про заповеди Божьи. В иудаизме, христианстве и исламе Противник Бога —  личностного начала — также   является личностным началом и в каждой из религий носит свои имена — Сатана (евр.— «Противник»), Дьявол, Ибли́с, Шайтан. На крайний случай в этом богословском диспуте существует  вечный аргумент: «неисповедимы пути Господни». На самый-самый крайний случай: «гореть тебе в аду во веки веков за такие богохульные вопросы, Сатана ты  и Антихрист».

В буддийской философии нет ни Бога — всемогущего, всеведущего и всеблагого личностного начала — ни, соответственно, его Противника, то есть злого личностного начала, рушащего его планы. Есть фундаментальный и безликий закон бытия. И этот закон бытия изначально исполнен страдания. Как в жизни — так и в теории. Точнее,  в религии, которая стопроцентно отражает реалии жизни.

Зато в буддийском фольклоре и в буддийской мифологии, рассчитанной не на высоколобых учёных и мудрецов-философов, а на простонародье, тоже есть аналог злого личностного  начала, провокатора и искусителя. Его имя — Мара, злой демон-искуситель, «царь смерти», притаившийся за каждой вещью, которая манит человека к обладанию ею. Подобно библейскому дьяволу, искушавшему Христа в пустыне, он искушал Будду всеми мирскими соблазнами, препятствуя ему на пути спасения и пробуждения от мира материальных грёз. Он предлагал ему господство над миром, он соблазнял его своими дочерями, имя которым — вожделение, тревога, похоть.  Мирские страсти, красоты, удовольствия являются тем колдовским началом, которые морочат человеку голову, подобно пропагандистам из зомбоящика,  и тянут его в пасть к царю смерти, заманивают в омут сансары. Победить это колдовское, злобное, дьявольское начало можно, но для этого необходимо понять, что страсти, красоты, удовольствия — это ничто, просто пшик, просто мираж, просто сиюминутная и преходящая иллюзия: 

«Кто смотрит на мир, как смотрят на пузырь, как смотрят на мираж, того не видит царь смерти» (Дхаммапада, XIII,  170). 

Об этом учит вторая благородная истина.

  4. О космических  причинах и безысходности страдания

Вторая истина утверждает, что причиной страдания является жажда иллюзорной жизни, жажда земного существования, жажда бытия в индивидуальных чувственных формах, в форме «я», «эго», в свою очередь порождённая «невежеством» (вспомним буддийскую притчу: «Вас реально не существует»). 

«Из жажды жизни, —   провозгласил Будда, —  возникает привязанность, из привязанности возникает бытие, из бытия возникает рождение, из рождения возникает старость и смерть, несчастье, скорбь, страдания, унижения и отчаяние. Таково происхождение всей массы страдания».

Исследователи  буддизма считают, что  во второй  благородной  истине, носящей на санскрите название Тришна  (तृष्णा),   скрывается  закон  всеобщей причинности, который начал разрабатываться ещё учителями Пробуждённого  из философской  школы брахманизма под названием Санкхья (санскр. — «исчисление»). Исходный пункт их метафизики — учение о наличии следствия в причине. Следствие и причина понимаются как два состояния (проявленное и непроявленное) одной и той же сущности.

Существует  Санкхья  эпическая  и  Санкхья  классическая.  Эпическая  Санкхья  «Махабхараты» и  «Бхагавадгиты»  утверждает, что материальное начало (Пуруша) производно от духовного Абсолюта. По существу, это есть философия монизма. 

Классическая, дуалистическая  Санкхья исходит из признания двух первичных реальностей — Пракрити  (материальная первопричина) и Пуруша (духовная первопричина, сознание, по имени мифического первочеловека в древнеиндийской мифологии). При соприкосновении Пуруши с Пракрити в недрах последнего начинается волнение, в результате чего образуется мир множественности вещей,  предметов и явлений, которые являются лишь различными комбинациями и пропорциями изначальной недифференцированной и непроявленной  сущности. Из изначального Единого Целого творится мир множественного и частного. Ложное отождествление материи (Пракрити) с духовной сущностью (Пурушей) является причиной порабощения Духа и сознания и причиной человеческих страданий.       

Развивая эти идеи, Шакьямуни создал свою формулу причинности под названием «Бхавачакра», что в  переводе с санскрита на русский означает Колесо Бытия или Колесо Жизни.

Человек лишается посмертной  вечности. Если же чаши весов оставались в равновесии, покойный признавался оправданным.   Случайно ли, что часть этих заповедей  оказалась в декалоге Моисея? Наверное, нет, если именно из «плена египетского», согласно ветхозаветному преданию, Моисей выводил «богоизбранный народ» в течение 40 лет и если именно в Египте на горе Синай получил по преданию 10 заповедей от Яхве, выбитых на  двух божественных скрижалях.)

В этическом учении человека, пробуждённого ото сна материальных иллюзий, нет ни слова о Боге, как нет его (Бога)  и во всём остальном учении. В декалоге Моисея, к которому в иудаизме прибавилось впоследствии ещё 603 заповеди, а в христианстве каноническая Нагорная проповедь, добрую половину занимают отношения человека с Господом Богом. Причём эти отношения зависимые, подчинённые, отношения раба Божьего  к господину. Повинуйся и бойся, иначе будешь жестоко наказан свыше.

Только  вторая  половина  декалога,  которая  говорит  о нормах  праведного поведения  человека в обществе,  практически  совпадает по смыслу с буддийскими представлениями о праведной жизни. «Не убий», «не прелюбодействуй», «не кради», «не лжесвидетельствуй»  в равной мере относится к  религии Осириса, иудаизму, христианству  и буддизму. Но, если суть иудаизма сводится к Закону Божьему, суть христианства сводится к вере, надежде  и Любви (греч. αγάπη, агапэ — любовь без основания, причины, корысти), то суть Дхармы сводится к праведному пути самопознания, отказа от иллюзий и расширения сознания путём иррационального созерцания, медитации. Веру и догму Откровения заменяет собственный высший трансперсональный психический опыт созерцания.  Причём вершиной духовного развития является именно созерцание, Дхьяна, а этап нравственности, выдвигающий самые жёсткие этические требования, служит лишь необходимой и неизбежной подготовкой к обретению Высшего Знания и Запредельной Премудрости (Праджня Парамита).

Именно расширение сознания путём благой мысли, созерцания, медитации даёт истинное Знание и праведную веру. Именно собственное сознание, а не механический и непонятный набор закостеневших догм, которым необходимо поклоняться, на которые необходимо молиться, которые возводятся в абсолют и отклонение от которых порождает еретиков, вероотступников и инквизицию. Именно единая волна Знания, Джняны, Гносиса,  а не раздробленные частицы веры в виде «абсолютной истины»  букв и слов «священного писания». 

Нагорная проповедь Христа в отличие от декалога Моисея  на первое место ставит уже не страх перед Божиим наказанием. Не абсолютный запрет под страхом кары небесной, не принуждение свыше,  а утешение  и внутренний призыв к душевному совершенству. Наградой за духовное совершенство и дела праведные является блаженство  в Царстве Небесном. Не в Царстве Божьем на земле, на что рассчитывали первые христиане-мученики, а в потустороннем Царстве Небесном. Это, скорее, призыв поступать по правде и жить по совести, призыв не изменять идеалам и не идти на поводу Князя мира сего со всего его соблазнами и приспешниками, призыв к состраданию и самопожертвованию.   В награду за это — Царствие Небесное.  Нагорная  проповедь на века стала девизом и знаменем христианской этики: 

  «-Блаженны нищие [духом], ибо их есть Царство Небесное [ в греческом оригинале позднейшая вставка "духом" отсутствует].

          - Блаженны плачущие, ибо они утешатся.                                       

          - Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.                            

          - Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.

          - Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.                 

          - Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.                      

          - Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.      

          - Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.           

        - Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. 

  - Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас. <...> 

Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных.

Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?  

Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Евангелие от Матфея глава 5).

И опять Христос становится близок Будде!  Призыв  к  нравственному совершенству,  к духовному  идеалу очень силён в обеих религиях. В буддизме говорится о необходимости  совершенства, о требовании Запредельной Премудрости (Праджня Парамита) и сострадании (Каруна),  а в христианстве говорится о Вере, Надежде, Любви и матери их Софии (Мудрости). Есть сходство, но есть и кардинальные различия. 

Во главе  любой  монотеистической  религии  стоит всеблагой Бог. В нём — абсолютное добро,  либо он вообще выше человеческих понятий добра и зла. У него — абсолютная этика и моральный закон, который он сообщает «рабам Божьим». Сообщает через пророков (как в иудаизме или исламе), либо воплощает в Богочеловеке (как в христианстве), чтобы показать на деле, на земле, на практике как надо жить, что такое жить по-божески, по-христиански. Следуй этому божественному закону — получишь вознаграждение на небесах, а высшим вознаграждением является вечная жизнь в раю. Не будешь следовать — будешь гореть в адском пламени, геенне огненной. Просто и понятно любому.

Небесная «вертикаль власти» монотеизма  полностью  копируется  на земле, в царстве Кесаря.  На «небесах»  правит миром всеблагой Господь, а внизу копошатся «рабы Божьи». Наверху «вертикали власти» — Отец небесный, внизу его неразумные чада, «братья и сестры». На «земле» —  Царь и великий князь, «помазанник Божий», «отец родной», а его подданные — одновременно его рабы и чада. Добрый царь их по-отечески наказует и милует. Хотя четвертование, колесование, дыбу и ГУЛАГ отеческой заботой назвать язык как-то не поворачивается. Но силён на Руси идеал «доброго царя», защитника сирых и нищих и  борца с сатанинским отродьем и «врагами народа». Этот идеал срисован богатым народным воображением с Отца небесного, со всеблагого Господина и Повелителя.

В буддизме,  как известно,  Бога нет.  Нет  всеблагого и всемогущего  Правителя и Повелителя,  а жизнь в мире исполнена страдания. Что правда, то правда. Бога  не видел и не слышал никто никогда (кроме пророков, обладающих иными, чем у обычного смертного, органами чувств), а страдание видно любому и каждый день. И колоссальнейшее обилие этого страдания как-то не вяжется с существованием всеблагого Правителя и Повелителя.

Тем не менее  этика буддизма чрезвычайно развита.  Требование  буддийской  Дхармы  не убивать вообще  любое живое существо гораздо шире иудео-христианской заповеди «Не убий», относящейся только к убийству человека. Бога нет, бессмертия души нет, христианского рая, в котором  упокоятся души праведников, нет, а высочайшая этика есть. Как такое может быть? Да и может ли такое быть вообще? 

Может, ещё как может!  Только для того,  чтобы ясно усвоить этот ответ,  надо крепко-накрепко,  раз и навсегда уяснить себе, что этические правила важны не для Бога, сущего на небесах, которого надо убояться и воздать ему славу, а для самого человека, для его духовного роста, для его космического пути в нирвану. В центре Дхармы — именно человек, а Бога там вовсе нет. Так же, как нет и бессмертия души, и вечных райских кущ. Нет Бога-Высшего Законодателя-Исполнителя-Судии. Нет Бога-Правителя мира и человека. Нет Бога-Чудотворца, повелевающего стихиями и судьбами людскими простым «Да будет!» Нет Бога, вознаграждающего человека, точнее, его бессмертную душу, за земные страдания и жизнь по  закону (моральному) в иномире.  Соответственно, нет ни Господина, ни раба. Ни на «небе», ни на «земле». Нет ни  патернализма, ни инфантилизма. Сам человек в ответе за всё.  

Миром правит отнюдь не Господь Бог, который диктует ему свою волю, а вполне объективные и даже рациональные  (но непознанные современной наукой) законы сансары и кармы. Действует столь же рациональный закон взаимозависимого происхождения, который описывает целостную, холистическую, голографическую Вселенную, в которой всё связано со всем.  Человек сам выбирает, подчиняться ему этим законам или нет, но принцип неизбежности наказания в Космосе действует абсолютно. Космическое судопроизводство  ещё никому не удалось провести вокруг пальца.

Этика буддизма диктуется не страхом наказания, не беспрекословным повиновением небесному Господину и даже не обещанием обретения счастья  праведниками в потустороннем мире благодаря воле Бога, а внутренним Откровением (Гносисом) и собственными усилиями на  пути спасения. ЗНАНИЕ — СПАСЕНИЕ! 

Нет Бога, который наставляет на путь истинный. Есть Знание, что «так жить нельзя».  Есть Учение,  Дхарма, и есть Путь спасения от страдания. Человек, вставший на благородный восьмеричный путь спасения, — это уже не дитя малое и неразумное, а зрелый муж, который проникся Высшим Знанием, Запредельной Мудростью. Он осознал, что «всё во мне и я во всём». Он твёрдо решил следовать этой мудрости. 

Следовать  вопреки обыденным представлениям о мещанском счастье. Вместо тихой и спокойной жизни, комфорта и удобств, почитания  и чинопочитания —  путь космического  спасения и избавления от страдания, который  сопровождается лишениями и терньями. Иногда этот путь  требует самопожертвования и всегда категорически выступает против насилия. Это демократический путь человека, который делает себя сам, а не авторитарный путь раба Божьего, подчиняющегося земной и небесной «вертикали власти» и униженно просящего о милости. Либо Божьей, либо царской, либо барской. Это путь свободной личности, которая действует не под гнётом диктатора, сверхдракона или обычного надсмотрщика, а путём собственного осознанного выбора, которой не нужен ни кнут, ни пряник, ни личная выгода, ни страх наказания, а нужно Пробуждение и Высшее Освобождение.  

  Человек сам волен выбирать:

 — либо духовный рост и путь в нирвану;

 — либо мещанское болото и путь к сердцу прекрасной дамы;

— либо путь вора, злодея, насильника, убийцы.

Ставки на кону бывают разные: свобода, власть, деньги, здоровье, жизнь. Решение каждый принимает самостоятельно, без ссылок на обстоятельства, без посыпания головы пеплом и без кивков наверх: «За что?» или «Доколе?». Карма есть карма. Свобода есть свобода. Каждому своё. Дорогу на распутье определи сам. 

Путь в нирвану — самый тяжёлый, исполненный шипами и терниями, необходимостью самостоятельно принимать важнейшие решения, делать тяжелейший нравственный выбор: «Быть или не быть?».

Выбор мещанского болота или офисного планктона — путь самый лёгкий и приятный во всех отношениях: «Жил да был, ел да пил, то да сё, вот и всё». Главный принцип — не высовывайся, греши по малой и по тихой, авось и пронесёт. 

Третий путь, путь вора, путь злодея, путь хищника — самый манящий огромной властью над миром и людьми. Властью денег, властью страха, властью абсолютного повиновения. Он же самый коварный и иллюзорный.

Все три пути начинаются в мире материальных множественных иллюзий, порождаемом колдовской призмой сознания. В этот же мир страдания и смерти приводят по замкнутому кругу второй и третий пути. Вращает колесо сансары на бесконечном пути страдания не всеблагой Бог, Повелитель мира, а абсолютно объективный и неумолимый космический закон. 

Любое действие, любой поступок, любая мысль живого существа вызывает своё нелокальное и незримое воочию космическое действие. Это кармическое действие вливается в мировую информационно-энергетическую Сеть и вызывает ответное действие ВСЕЛЕНСКОГО ГОЛОГРАФИЧЕСКОГО КАЛЕЙДОСКОПА. Карма определяет последующую судьбу и последующий маршрут в череде жизни-смерти всех и каждого. 

Однако, в отличие от индуизма, в буддизме нет учения о некоей нетленной душе, которая подвержена череде перевоплощений. Учение брахманов о некоем целостном «Я», «Эго», Атмане заменила буддийская доктрина Анатмана (буквально «не-Я»), то есть отсутствия Атмана, «Я», «самости» индивида или его нетленной души. На смену учению брахманов о целостном Атмане пришло буддийское учение о раздельных мимолётных элементах — дхармах. Это одно из самых тёмных мест в буддизме.  

По мнению многих исследователей, в учении Будды основные  тёмные и малопонятные места связаны, во-первых, с учением о дхармах, во-вторых, с  учением о перерождении «Я», которого, по идее, не существует, в-третьих,  о нирване, которая не то и не это и непонятно что. 

А что, если «тёмные места» в учении Пробуждённого, о которых Будда предпочитал по определённым причинам не говорить, вынести на свет божий? Что, если осветить «тёмные места» лучом света знаний, исходящим из модели  мироздания под названием БОГ (Бесконечно Организованная Голодинамика)?

Может быть, эти «тёмные места» просветлеют, высветят свои формы, откроют своё содержание? Может быть, тьма незнания или непонимания  развеется при использовании в их описании слов и терминов из Время-информационной модели мира и голографической парадигмы, которые служат фундаментом модели БОГ? Может быть, новый научный контекст наполнит туманные философские рассуждения новым смыслом? 

Ведь слова сами по себе ничего не значат. Вовсе не обязательно щеголять непонятными для западного человека терминами на санскрите или пали, которые он зачастую не может толком ни прочитать, ни произнести. Важен их смысл и связи с единым целым.

Попробуем это сделать с буддийским учением о дхармах, затем с учением о круговороте жизни-смерти, а затем  и с учением о блаженном покое нирване. 

Следующая:  Глава 13. Контуры души в потоке дхарм