7 Сократ 469-399 гг. до н. э. Древнегреческий философ

Сократ: В молодые годы у меня была настоящая страсть к тому виду мудрости, который называют познанием природы. Мне представлялось удивительным и необыкновенным знать причину каждого явления — почему что рождается, и почему погибает, и почему существует. И я часто метался из крайности в крайность и вот какого рода вопросы задавал себе в первую очередь: когда теплое и холодное, взаимодействуя, вызывают гниение, не тогда ли, как судили некоторые, образуются живые существа? Чем мы мыслим — кровью, воздухом или огнем? Размышлял я и о разрушении всего существующего, и о переменах, которые происходят в небе и на земле, — и всё для того, чтобы в конце концов счесть себя совершенно непригодным к такому исследованию.

Из речи на суде:

• Я, афиняне, приобрел известность лишь благодаря некоей мудрости. Какая же это такая мудрость?

Прошу вас, не шумите, афиняне, даже если покажется, что я говорю несколько высокомерно. Не от себя я буду говорить, а сошлюсь на того, кто пользуется вашим доверием. В свидетели моей мудрости, если есть у меня какая-то мудрость, я приведу вам дельфийского бога. Вы ведь знаете Херефонта — он смолоду был моим другом и другом многих из вас, он разделял с вами изгнание и возвратился вместе с вами. И вы, конечно, знаете, каков был Херефонт, до чего он был неудержим во всём, что бы ни затевал.

Прибыв однажды в Дельфы, осмелился он обратиться к оракулу с таким вопросом... Я вам сказал: не шумите, афиняне! ...вот Херефонт и спросил, есть ли кто на свете мудрее меня, и Пифия ответила ему, что никого нет мудрее. И хотя самого Херефонта уже нет в живых, но вот брат его, здесь присутствующий, засвидетельствует вам, что это так. Смотрите, ради чего я это говорю: ведь мое намерение — объяснить вам, откуда пошла клевета на меня. Услыхав про это, стал я размышлять сам с собою таким образом: "Что хотел сказать бог и что он подразумевает? Потому что я сам, конечно, нимало не считаю себя мудрым. Что же это он хочет сказать, говоря, что я мудрее всех? Ведь не лжет же он: не пристало ему это". Долго недоумевал я, что же бог хотел сказать, потом весьма неохотно прибегнул к такому способу решения: пошел я к одному из тех людей, которые слывут мудрыми, думая, что уж где-где, а тут я скорее всего опровергну прорицание, объявив оракулу: "Вот этот мудрее меня, а ты меня назвал самым мудрым". Но когда я присмотрелся к этому человеку — называть его по имени нет никакой надобности, скажу только, что тот, наблюдая которого я составил такое впечатление, был одним из государственных людей, афиняне, — так вот я, когда побеседовал с ним, решил, что этот человек только кажется мудрым и многим другим людям, и особенно самому себе, но на самом деле не мудр. Потом я попробовал показать ему, что он только мнит себя мудрым, а на самом деле этого нет. Из-за того-то и сам он, и многие из присутствовавших возненавидели меня. [... ]

Чтобы понять смысл прорицания, надо было обойти всех, кто слывет знающим что-либо. И, клянусь собакой, афиняне, должен вам сказать правду, я вынес вот какое впечатление: те, что пользуются самой большой славой, показались мне, когда я исследовал дело по указанию бога, чуть ли не лишенными всякого разума, а другие, те, что считаются похуже, напротив, более одаренными.

Из-за этой самой проверки, афиняне, с одной стороны, многие меня возненавидели так, что сильней и глубже и нельзя ненавидеть, отчего и возникло множество наветов, а с другой стороны, начали мне давать прозвание мудреца, потому что присутствовавшие каждый раз думали, будто если я доказываю, что кто-то в чем-то не мудр, то сам я в этом весьма мудр.

А в сущности, афиняне, мудрым-то оказывается бог, и своим изречением он желает сказать, что человеческая мудрость стоит немногого или вовсе даже ничего, и, кажется, при этом он не имеет в виду именно Сократа, а пользуется моим именем ради примера, всё равно, как если бы он сказал: "Из вас, люди, всего мудрее тот, кто, подобно Сократу, знает, что ничего поистине не стоит его мудрость". Я и по сей час брожу повсюду — всё выискиваю и допытываюсь по слову бога, нельзя ли мне признать мудрым кого-нибудь из граждан или чужеземцев; и всякий раз, как это мне не удается, я, чтобы подтвердить изречение бога, всем показываю, что этот человек не мудр. Вот чем я занимался.

• Богатство и знатность не приносят никакого достоинства.

• Сколько же есть вещей, без которых можно жить!

• Лучше мужественно умереть, чем жить в позоре.

• Без дружбы никакое общение между людьми не имеет ценности.

• Злой человек вредит другим без всякой для себя выгоды.

• На вопрос, кого можно считать счастливым, Сократ ответил: "Того, у кого честный образ мыслей и острый ум".

• Молодым людям следует почаще смотреться в зеркало: красивым, чтобы не срамить своей красоты, безобразным, чтобы воспитанием скрасить безобразие.

• Удивительно, что ваятели каменных статуй бьются над тем, чтобы камню придать подобие человека, и не думают о том, чтобы самим не быть подобием камня.

• Скульптор должен в своих произведениях выражать состояние души.

• Это изумляет: всякий человек без труда скажет, сколько у него овец, но не всякий сможет назвать, сколько он имеет друзей — настолько они не в цене.

• Хорошее начало не мелочь, хотя и начинается с мелочи.

• Я ем, чтобы жить, а другие люди живут, чтобы есть.

• Сообщают, что Аполлодор предложил Сократу перед смертью надеть более подходящую к случаю дорогую одежду. "Как? — спросил Сократ. — Выходит, моя собственная одежда была достаточно хороша, чтобы в ней жить, но не годится, чтобы в ней умереть?"

• Услышав от кого-то фразу: "Афиняне осудили тебя, Сократ, к смерти", — он спокойно ответил: "А их к смерти осудила природа".

• "Ты умираешь безвинно", — сказала ему жена; он возразил: "А ты бы хотела, чтобы заслуженно?"

•

Сократ в своей защитительной речи уподобляет себя оводу, а афинян — коню, большому и благородному, но тучному и обленившемуся и потому нуждающемуся в том, чтобы его погонял какой-нибудь овод. Делая это сравнение, он заключает: "Вот, по-моему, бог и послал меня в этот город, чтобы я, целый день носясь повсюду, каждого из вас будил, уговаривал, упрекал непрестанно. Другого такого вам нелегко будет найти, афиняне, а меня вы можете сохранить, если мне поверите. Но очень может статься, что вы, рассердившись, как люди, внезапно разбуженные от сна, прихлопнете меня и с легкостью убьете, послушавшись Анита. Тогда вы всю остальную вашу жизнь проведете в спячке, если только бог, заботясь о вас, не пошлет вам еще кого- нибудь". Однажды мне кто-то рассказал, как он вычитал в книге Анаксагора, что всему в мире сообщает порядок и всему служит причиной Ум; и эта причина мне пришлась по душе, и я подумал, что это прекрасный выход из затруднения, если всему причина Ум. Я решил, что если так, то Ум-строитель должен устраивать всё наилучшим образом и всякую вещь помещает там, где ей всего лучше находиться. С величайшим рвением принялся я за книги Анаксагора, чтобы поскорее их прочесть и поскорее узнать, что же всего лучше и что хуже. Но с вершины изумительной этой надежды я стремглав полетел вниз, когда, продолжая читать, увидел, что Ум у него остается без всякого применения и что порядок вещей вообще не возводится ни к каким причинам, но приписывается — совершенно нелепо — воздуху, эфиру, воде и многому иному.

Кто знает себя, тот знает, что для него полезно, и ясно понимает, что он может и чего он не может. Занимаясь тем, что знает, он удовлетворяет свои нулсды и живет счастливо, а не берясь за то, чего не знает, не делает ошибок и избегает несчастий. Благодаря этому он может определить ценность также и других людей и, пользуясь также ими, извлекает пользу и оберегает себя от несчастий.

• Началось у меня это с детства. Возникает какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет. Вот этот-то голос и возбраняет мне заниматься государственными делами.

• В случаях, когда исход предпринимаемого дела остается неизвестным, необходимо обращаться к гаданиям и вопрошать прорицателей и оракулов.

• Нет ничего сильнее знания, оно всегда и во всем пересиливает и удовольствия и всё прочее.

• Кто мудр, тот и добр.

• Все люди, думаю я, делая выбор из представляющихся им возможностей, поступают так, как находят всего выгоднее для себя. Поэтому, кто поступает неправильно, тех я не считаю ни умными, ни нравственными.

• Не от денег рождается добродетель, а от добродетелей бывают у людей деньги и все прочие блага, как в частной жизни, так и в общественной.

• Боги всё знают — как слова и дела, так и тайные помыслы; они везде присутствуют и дают указания людям обо всех делах человеческих.

• Я знаю, что я ничего не знаю.

• Философ занимает промежуточное положение между мудрецом и невеждой.

• Этого-то человека я мудрее, потому что мы с ним, пожалуй, оба ничего дельного и нужного не знаем, но он, не зная, воображает, будто что-то знает, а я если уж не знаю, то и не воображаю.

• Существует только один бог — знания, и только один дьявол — невежество.

• Знание, отделенное от справедливости и другой добродетели, представляется плутовством, а не мудростью.

• Дурная особенность письменности поистине сходна с живописью: ее порождения стоят как живые, а спроси их — они величаво и гордо молчат. То же самое и с сочинениями.

-Я, — сказал Агафон, — не в силах спорить с тобой, Сократ. Пусть будет по-твоему.

Нет, милый мой Агафон, ты не в силах спорить с истиной, а спорить с Сократом — дело нехитрое.

Однажды Сократ встретил на улице юношу Ксенофонта, показавшегося ему даровитым, и посохом загородил ему дорогу.

Скажи мне, — спросил Сократ, — где покупают муку?

На рынке, — ответил Ксенофонт.

А масло?

Там же.

А куда надо пойти за мудростью и добродетелью?

Юноша задумался.

Иди за мной, я покажу, — сказал Сократ.

Так Ксенофонт стал спутником и участником бесед Сократа, а после смерти учителя, так же как и Платон, воспроизвел для потомства некоторые из них.

• Однажды Алкивиад предложил Сократу большой участок земли, чтобы выстроить дом; Сократ ответил: "Если бы мне нужны были сандалии, а ты предложил бы мне для них целую бычью кожу, разве не смешон бы я стал с таким подарком?"

• Однажды Ксантиппа сперва разругала Сократа, а потом окатила водой. "Так я и говорил, — промолвил он, — у Ксантиппы сперва гром, а потом дождь".

• Сократ говорил, что сварливая жена для него —тоже, что норовистые кони для наездников: "Как они, одолев норовистых, легко справляются с остальными, так и я на Ксантиппе учусь обхождению с другими людьми".

Фрагмент полемики с Лахесом:

Сократ: Тогда возьмем, к примеру, человека, выказывающего упорство на войне и готового сражаться, но расчетливого в своем благоразумии. Он знает, что к нему придут на помощь: ему также известно, что он будет сражаться с малочисленным и более слабым противником, к тому же находящимся в менее выгодной позиции. Скажешь ли ты, что этот человек, чья стойкость основана на расчете, более мужествен, чем тот воин, который находится в противоположных обстоятельствах своего лагеря и готов тем не менее сражаться, проявлять стойкость и упорство.

Лахес: Мне кажется, последний мужественнее.

Сократ: Но ведь стойкость этого менее осмотрительна, менее

благоразумна, чем первого. Лахес: Верно говоришь.

Сократ: Тогда, значит, по твоему мнению, и опытный в сражении наездник, проявляющий упорство и стойкость, менее мужествен, чем новичок?

Лахес: Так мне кажется.

Сократ: То же самое ты скажешь о метком стрелке из пращи, из лука и о другом воине, опытном в какой-либо области военного искусства?

Лахес: Конечно.

Сократ: И те, кто, не умея плавать, но, желая показать стойкость, бросается в водоем, ты полагаешь, смелее и мужественнее тех, кто обладает опытом в этом деле?

Лахес: Что же другое можно сказать, Сократ?

Сократ: Ничего, если в самом деле ты так думаешь.

Лахес: Да, я так думаю.

Сократ: Однако, если не ошибаюсь, эти люди в своем желании продемонстрировать упорство и стойкость подвергаются большей опасности и проявляют больше безрассудства, чем те, которые опытны в это деле.

Лахес: Кажется.

Сократ: А не казалось ли раньше нам, что безрассудная отвага и упорство постыдны и вредны?

Лахес: Конечно.

Сократ: А мужество мы признавали чем-то хорошим?

Лахес: Верно, признавали.

Сократ: Но теперь же мы, напротив, называем постыдное, безрассудное упорство мужеством. Лахес: Кажется, что так.

Сократ: Полагаешь ли ты, что мы говорим хорошо?

Лахес: Нет, клянусь Зевсом, Сократ, по-моему, нехорошо.

Сократ: Стало быть, Лахес, той дорической гармонии, о которой ты говорил, у нас с тобой что-то не выходит, потому что дела наши не согласуются со словами нашими.

Лахес: Понимать-то я, кажется, понимаю, что такое мужество, а вот только не знаю, как это оно сейчас от меня так ушло, что я не успел схватить его и выразить словом, что оно такое.

Сократ в беседе с Меноном:

"Я похож на ската, который, приводя в оцепенение других, и сам приходит в оцепенение. Ведь не то, что я, путая других, сам ясно во всем разбираюсь,

• нет: я и сам путаюсь и других запутываю. Так и сейчас — о том, что такое добродетель, я ничего не знаю, а ты, может быть, и знал раньше, до встречи со мной, зато теперь стал очень похож на невежду в этом деле. И все-таки я хочу вместе с тобой поразмыслить и поискать, что она такое".

Из бесед с Эвтидемом:

Сократ: Между людьми встречается ложь?

Эвтидем: Разумеется.

Сократ: Куда ее причислить?

Эвтидем: Конечно, к несправедливости.

Сократ: Обман тоже встречается?

Эвтидем: И очень.

Сократ: Его куда причислить?

Эвтидем: Тоже к несправедливости.

Сократ: И к справедливости ничего из этого не будет причислено?

Эвтидем: Да и странно было бы, если бы было иначе.

Сократ: Теперь, если стратег обращает в рабство жителей враждебного неприятельского города и во время войны прибег к обману?

Эвтидем: Это справедливо. Но только в отношении врагов.

[...]

Сократ: Если стратег, видя малодушие солдат, сообщит им ложные сведения, будто приближаются союзники, и этой ложью прекратит их малодушие, куда ты причислишь этот обман?

Эвтидем: К справедливости.

Сократ: А если кто обманет своего сына, нуждающегося в лекарстве и не принимающего его, и даст ему лекарство под видом обычной пищи и этой ложью сделает сына здоровым? [и т.д.]

http://window.edu.ru/resource/096/58096/files/ugkr18.pdf