71. Впечатления как акт просыпания сознания внутри вечно
длящегося объекта.
Мы возвращаемся к теме впечатлений, которую я начал в
прошлый раз. Так вот Пруст чаще всего называет эти впечатления
вечными. Очень странное словосочетание, если вдуматься.
Впечатления, по определению, бывают мгновенными. Но нет, Пруст
говорит о вечных. Отношение того, кто получает нечто, называемое
«впечатлением», вот к этому нечто, такое же, как у просыпающегося к
самому себе и к мирам, которые выбиты из орбит. Я просыпаюсь к
самому себе (если просыпаюсь) так же, как я разгадываю или впервые
понимаю смысл впечатления. Так же как акт моего просыпания или
самого себя я не могу локализовать сразу же, не могу понять его
смысла – впечатление какой-то настойчивой странной мелодией
гипнотизирует меня, но само оно все время кончается в том, что Пруст
называет: «неустойчивое противостояние». То есть оно может выпасть
и в одну сторону, и в другую. Куст, увиденный в темноте, может
оказаться и кустом, и человеческой формой. Во всех случаях мы
имеем сознание, которое просыпается к самому себе в некоем
неустойчивом состоянии. Оно находится как бы на грани двойного
бытия. Мы чувствуем, что все эти вещи, называемые впечатлениями,
могут что-то сказать нам о нас самих, о каких-то гармониях в мире.
Вспомните, я говорил вам о длящемся акте, - ведь то, что я теперь
называю впечатлением, есть другими словами, то же, что мы
чувствовали бы, если бы были способны чувствовать, оказавшись
внутри вечного или, как говорит Пруст, длящегося объекта. Или
вечного акта, длящегося и не кончающегося – условно скажем так – в
нашем макроскопическом языке. То есть наш язык пропитан причинной
терминологией, и если в нем что-то случилось, то случилось.
Например, Христа распяли. Это есть в макроскопическом языке. И тем
не менее какие-то основы нашей духовной жизни требуют от нас
воспринимать это как несовершившееся событие. Событие, внутри
которого находимся мы, и наше движение внутри этого события влияет
на то, каков смысл этого события. Конечно, то, как я пошевелюсь
внутри этого впечатления или внутри длящегося объекта, участвует в
том, каков смысл этого события. И чтобы у него вообще был смысл,
оно должно продолжать длиться по сегодняшний день. И теперь
понятно, почему впечатления можно назвать «вечными». Значит, когда
мы говорим о впечатлениях, не всякое восприятие относится к
категории впечатлений. И из того, что называется впечатлениями, мы
что-то можем узнать о самих себе, о каких-то гармониях в
действительном мире. А всякий действительный мир, по нашему
разумению, наверное, прекрасен, - если мы можем его увидеть. Мы
узнаем из этих впечатлений о том, что я называл тайной времени (
смысл события, которое мы относим к длящимся событиям, варится
где-то втайне). Впечатления, конечно, приходят к нам случайно. Из них
же мы узнаем о нашей включенности в эти впечатления. И из них же
мы узнаем о сцеплениях нашего предназначения.
72. Впечатление – это разум внутри бесконечного акта,
объект и инструмент мышления и чувства.
И вот то, что я сейчас называю впечатлениями, то есть такими
вещами, в которых мы узнаем о самих себе, о гармониях в мире и т.д.,
- это же называется у нашего героя разумом. Довольно странное
словосочетание. Пруст пишет: «Под тем, что обычно называется
умом (или разумом), философы стремятся ухватить некий высший
разум, единый и бесконечный, как чувство (необычность сочетания,
хотя нам кажется, что конечнее и преходящее наших чувств ничего не
бывает), являющейся одновременно объектом и инструментом их
медитации… Они ищут некое таинственное и глубокое чувство
вещей». Как видите, здесь имеются две странности, по меньшей мере.
Во-первых, разум отождествлен с некоторым чувством, хотя и
бесконечным чувством. Но наложите на это пока просто ассоциацию –
под чувством мы будем понимать ощущение человека, проснувшегося
внутри бесконечного акта или длящегося акта. Внутри, условно
скажем, фразы, которая продолжает говориться. Как если можно
было бы представить себе мир как бесконечно договариваемую фразу.
Конечно, если мы находимся внутри ее, мы можем испытать только –
что? Ощущение. Не знание, а только лишь чувство. Но это же чувство
оказывается у Пруста и разумом. И во-вторых, это чувство
одновременно есть объект, смысл которого я хочу разгадать. Пруст
утверждает, что одновременно сама материя этого впечатления (куст
боярышника, напр.) в моем восприятии есть не только объект, но и
инструмент. Инструмент моего мышления, инструмент моего чувства и
т.д.
73. Впечатления как форма чувства. Понятие смысла
впечатления – это держания места.
Текст, который я вам зачитывал, относится к 1892 году. Прусту
тогда было 22 года. Он только начинает, и тогда же начинает с той
точки, на которой кончает. А именно – на точке особой формы
чувственности. Он называет ее разумом. Ее можно называть формой-
чувственностью. То есть Пруст начинает с того, что есть какие-то
вещи, называемые впечатлениями, и есть моя способность в них
вгрызаться, скажем так. Их воспринимать и двигаться внутри их. И
конечно, из того, что мы говорили раньше, мы понимаем, что если
восприятие смысла впечатления тождественно просыпанию, то
просыпание тождественно восприятию впечатления; во-вторых, такое
просыпание явно есть длящийся акт, нельзя проснуться в одну
секунду. Растянутый акт – потому что внутри этого акта заключен
целый мир. Целый мир смысла, который возникает,если я пройду свой
путь расшифровке впечатления. Или, просыпаясь, восстановлю или «
нанижу на нить, - как выражается Пруст, - дни, часы, минуты, годы», и
снова миры, выбитые из орбит, окажутся на какой-то орбите. И,
добавляя все, что мы говорили, мы теперь понимаем, что просыпание
есть держание места. Я держу место.
74. Место (топос). Промежуток между прошлым и настоящим
– время в чистом виде.
Топос – что-то неподвижное. Так вот, сознание, смысл, разум,
чувство – соединяйте все эти термины – это нечто, что стоит, и
поэтому мы его называем местом. И в то же время мы знаем, конечно,
что есть топография, некая карта нашей души, в которой иначе все
распределено, чем мы себе представляем. В этой карте нет низкого и
высокого, принц и нищий там уравнены. Я говорил вам, что в этом
месте нет привилегий. Оно - точка равноденствия. И можно начать с
пирожного и прийти к великому смыслу, а можно из книги Паскаля,
оттуда можно начать. Безразлично – откуда мы начинаем, откуда
идем. Место отправления не влияет на результат. На результат
повлияет лишь промежуток. Поэтому у Пруста появляется все время
слово «между». Между двумя – когда он обращается к
воспоминаниям о некоем прошлом, совпавшим с актуальным
переживанием, похожим на него. Между прошлым и настоящим. Вот
это словечко «между» нас должно заинтересовать. Тем более что
потом он вместо «между» будет говорит – вне времени. Время в
чистом виде, вне времени.
75. Движение расшифровки впечатления есть.
выворачивание себя во внешнее пространство. Движение – вне.
Время в чистом виде, вне времени - это противоречивое
словосочетание. И вот это словечко «между» нужно соединить с тем
словом, которое я приводил вам и пометил, со словом «вне». Вне
себя. То есть со словом «экстериоризация». Короче говоря, движение
впечатления у Пруста есть движение не внутрь психологического
богатства души, не во внутренний духовный мир, духовную жизнь, в то,
что мы называем внутренней духовной жизнью, - есть якобы какие-то
глубины сердца, непостижимые глубины чувств и т.д. Парадоксальным
образом у Пруста это движение расшифровки впечатления есть
выворачивание себя во внешнее пространство. Движение – вне. Вот
представьте себе некоторую вывернутую поверхность и движение
расшифровки смысла – выворачивание поверхности. (В математике
такие поверхности наглядно существуют). Более того, у Пруста это
движение выворачивания себя – как бы наизнанку – одновременно
имеет фундаментальный этнический смысл. Без этого выворачивания,
то есть без «екстериоризации предметов своих желаний или
стремлений», - как говорит Пруст, мы создаем вокруг себя и живем в
мире ненависти, злобы и войны. В мире миллионов или миллиардов
эгоизмов, которые по неумолимым законам сталкиваются один с
другим. И лишь экстериоризация предметов желаний вынимает нас из
этого инфернального ( адского) цикла повторения злобы, ненависти,
человеческой разделенности и т.д.
76. Путь преобразования впечатлений.
Делаем следующий шаг. Вот я сказал: вывернуть себя. То, что
мы до сих пор говорили, тот материал, который мы имеем, позволяет
нам понятным образом на первом этапе это расшифровать так: то, что
называется выворачиванием, или движением во вне, есть то, что я
называл преобразованием, Вот я сказал: между принцем и нищем нет
разницы. Из любой точки можно идти. Из какой точки шел, не повлияет
на результат. А что повлияет? Между, или вне. Степень
трансформации материала. Впечатления от бензина не имеет само по
себе абсолютно никакого значения, вернее, смысла. Сильная душа
может преобразовывать впечатления от неэтического объекта в
красоту. Все зависит от того, каков градиент преобразования. У Пруста
есть один потрясающий пример: сцена развертывается на Елисейских
полях, куда нашего мальчика-героя водили гулять с няней, где
начинались его первые любови. Няня заходит в какое-то строение ( это
был туалет). И он ждет ее. Его поразил запах сырости. ( Это был запах
мочи). И вот из этого запаха идет целая симфония мыслей и
впечатлений. Именно впечатлений-мыслей, а не просто впечатлений.
Перед ним странный, загадочный запах, который развязывает в нем
интенсивную духовную работу. А ведь это просто запах мочи, не
больше. Но гипнотизирующий и требующий разгадки. Вызывающий
одновременно радость какого-то ощущения себя в мире испытания.
Когда мы настолько вырываемся из мира – то, что называется
радостью у Пруста, - что нам уже безразлично, что нам больно и что
мы можем умереть. То есть радостью в данном случае называется
какое-то ощущение абсолютной прозрачности того, что ты видишь
перед собой, и полное слияние себя с этим, настолько, что ты
ощущаешь понятое тобой вне времени, а поэтому время не страшно
для того, что – вне времени. И поэтому состояние называется
радостью. Или таинственными законами.
77. Результат расшифрованных впечатлений – факт
размышления и акт творения, извлечение смысла из
происходящих событий.
Так вот, запах мочи является вечным впечатлением. Что-то
приняло форму запаха мочи и… А «дух веет там, где хочет», и он
может и эту форму принять. Если послушаешь, то что-то узнаешь. Наш
герой слушает, и что он узнает? Длящееся впечатление, являющееся
элементом какого-то непрерывного или неоконченного континуума.
Смысл каждый раз неясен. И он, кстати, неясен до последней
страницы романа. Теперь мы начинаем догадываться, что называется
вечными впечатлениями. Конечно же – не конкретный запах уборной.
Сейчас мы обратим внимание на следующее. Пруст делает такую
реплику… и эти размышления, и эта эляция, то есть ощущение,что, так
переживая, я выше мира, я не завишу от мучающихся меня ощущений,
это есть радость, но в то же время… страдание, - так вот, эти
состояния «были вызваны во мне, порождены во мне не какой-нибудь
абстрактной идеей или высоким сюжетом, а запахом сырости». Не из
«Мыслей» Паскаля, а из рекламы мыла… Что существенно в такого
рода впечатлениях? Сделаем еще один шаг. Существенно то, что
мышление или описание происходит. Мы имеем дело с романом,
который есть продукт акта письма, и роман этот описывает акт
«писания» романа. И мы имеем дело с тем, что человек создает или
ищет какую-то форму, а писать роман, или симфонию, или поэму – это
искать форму, и он же сам осмысливает этот акт. И осмысливает его
потому, что этот акт есть существенное событие. Не просто
происходят вещи – например, запах уборной, - в мире происходит еще
факт размышления об этих вещах и их описание в целях найти их
форму. То есть смысл. Само искание смысла того, что происходит,
тоже есть событие, и оно может быть самым существенным событием.
То есть для нас событием является не то – как, что в реальности,
какова реальность. Мы даже не знаем, что там на самом деле. Можно
описать, что на самом деле происходило то-то и то-то. Существенно,
что среди происходящих событий есть еще событие извлечения
смысла из происходящих событий. И от того, произойдет ли это
событие, зависит – извлекая опыт или не извлекая. Или – как
сложится судьба.
78. Дурная бесконечность. Опыт и его извлечение. Забытие.
Я говорил вам уже, что в мире вещи повторяются. Повторяемся
и мы. Сама повторяемость есть дурная бесконечность. Например,
можно согрешить и раскаяться, снова согрешить и снова раскаяться.
Это имеет смысл этический, психологический, социальный, какой
угодно. Есть две вещи. Есть опыт, то есть то, что можно наблюдать
извне ( вот в мире произошло то-то; скажем, произошла война). А есть
он же, но извлеченный в какой-то структуре. Опыт произошел, но,
если он не извлечен, он будет повторяться. На языке религиозной
символике повторяемость называется адом. Ведь что такое ад? Вы
бесконечно повторяете один и тот же акт. Например, бесконечно
прожевываете кусок мяса, который вам полагался вообще. Слишком
большой отхватили. А наказание – вы его вечно будете прожевывать,
не прожевав до конца. И все, что не имеет конца, бесконечно длится,
как дурная повторяемость, - есть адовая мука. Ведь в аду не
происходит ничего, не кончается ничего. Грех все время продолжается
вместе с наказанием за него. И там происходит все то, что является
призрачным забытием. Ад – это забытое. А раз забытое, значит будет
повторяться. Бывают войны, которые будут повторятся, потому что
нация, воевавшая, не извлечет опыта.
79. Деликатная ткань истории, этики, человеческой души.
То, что я сказал, содержит в себе две существенные для нас
мысли, и они как раз начинаются в той точке, в которой идет наш
анализ. То есть в точке чего-то, называемого впечатлением. В
примере, который я приводил, фактически я хотел передать вам
ощущение существования чего-то, что можно назвать тканью. Есть
какая-то деликатная ткань истории, этики, человеческой души; она
каким-то образом устроена. Внешне она оформлена словами, но слова
никогда не есть эта ткань. Скажем, есть слово «грех», а есть грех
испытания и извлеченный смысл. Есть закон, и есть он же в каком-то
другом виде. Или – запрет доноса есть моральная или этическая
норма. Но одно дело она – как норма, словесно выраженная в виде
закона, и она же – в том ключе, в котором мы работаем. Отличить
словесно этого нельзя, по определению. Потому что когда я словесно
выражу то, чем мы занимаемся и что является у Пруста, условно
скажем так, - онтологическим опытом, то словесное выражение этого
опыта совпадает – с чем? – со словами, которые есть. Ну, скажем так:
ощущение ткани, которое начинает жить с точки впечатления, - такой
тканью является, например, истина, она есть существенный элемент
того, что мы можем и должны сказать о том, что мы испытали: из
впечатления мы должны среди прочих вещей извлечь и истину
80. Процесс приобретения истины.
И вот об истине Пруст говорит, что истина не есть нечто, что где-
то находится, нечто такое, о чем можно узнать, кого-то расспросив,
например свидетелей, или нечто, что тебе пришлют по почте. За этим
стоит та ткань, которая покрыта словами, но которая от слов
отличается. Мы знаем, что истина есть нечто, что можно иметь, а если
можно иметь, то можно, например, скрывать. Например, считается, что
есть истины, которые разумно сообщать, а есть истины, сообщение
которых может оказаться вредным. Правду не всегда можно говорить.
И я хочу, чтобы вы настроились на то, что истина есть нечто, что
обладает тканью, - такой, что можно разрушить весь нормальный
процесс приобретения истины, потому что приобретение истины есть
именно процесс. Истины не существует. Скажем, такого рода
социальный запрет, в котором говорилось бы, что есть истины,
которые удобно или неудобно возвещать, сам разрушает
человеческий процесс приобретения истины. Разрушает ткань. Как это
выразить более резко и доступно? Я могу вам доказать такую
теорему, что если истина секретна, то дело кончается тем, что ее нет
ни у кого, в том числе у тех, которые должны были бы в секрете
держать истину. Потому что ткань способности человека открывать
истину настолько тонка и сложна, настолько она не должна нигде
разрываться (поскольку это именно ткань), что любое покушение на
органику истину – а органики истины нет до интерпретации, никто не
держит ее в готовом виде – кончится тем, что ни у кого ее не будет. Мы
ведь часто предполагаем, например, что мы чего-то не знаем, а
начальство знает. Я могу держать пари, что в социальном процессе, в
котором допущены два таких начальных шага – что есть какое-то
место (начальство), которое будет искать истину, и есть мы, которым
можно ее сообщать или не сообщать, что истины не будет и у
начальства. Там тоже ее не знают. Почему? Да потому, что разрушена
ткань приобретения истины. А ткань приобретения истины отлична от
правил, в которых она сформулирована.
81. Свойство «невербального» - мы его не ищем, оно
приходит само.
Повторяю – Пруст говорит: не из абстрактного сюжета в мою
душу пришло возвышенное духовное состояние смысла ( связанное с
запахом уборной). Это то же самое, что сказать – не из этического
запрета доноса ко мне пришло понимание того, что нельзя доносить, и
во мне возникла неспособность доносить. Вот это я называю тканью.
Пруст, казалось бы, говорит о совершенно других вещах, но, повторяю,
что я везде буду показывать вам одну и ту же структуру нашего бытия.
Вот садится человек и хочет писать, то есть заниматься
интеллектуальной деятельностью, и вдруг он говорит: когда я садился
писать и хотел развить какой-то абстрактный философский или
эстетический сюжет, в голове было пусто и ничего не мог написать.
Ведь что мы делаем, когда начинаем мыслит? Или нам кажется, что
мы начинаем мыслить. Мы собираем данные, мы выбираем
направление, в котором идем. Или – мы знаем что-то в абстрактном
представлении. Например, мы хотим создать что-то красивое или
написать красивое, зная, что красиво. Пруст утверждает: то, что есть, и
то, что окажется красивым, ничего общего не имеет с идеей красоты.
Или, переведя на тот язык, который мы ввели, недоносительство
ничего общего не имеет с запретом доноса. Вот как нам это понять?
Повторяю, недоносительство ничего общего не имеет с запретом
доноса, хотя и то и другое одно и то же. Поставим себя снова в
положение Пруста. Мы хотим мыслить, мы выбираем предметы, мы
знаем правила мышления. То есть то, что мы получим о предмете,
чему-то должно соответствовать или чему-то должно не
противоречить. Есть критерий. Так вот, эти критерии, утверждает
Пруст, ничего общего не имеют – с чем? – с тем, что Пруст называет
впечатлением. То, чего мы не можем знать, но то что может только
быть или не быть. Может только присутствовать или не
присутствовать. То есть то, что я называл раньше «невербальным». А
невербальное обладает одним признаком (по сравнению со всеми
предметами нашей мысли или со всеми законами) – мы его не искали,
оно пришло. Почему запах уборной может содержать истину для
Пруста? По одно простой причине: он в своих поисках смысла не искал
этого запаха. Почему пирожное «мадлен» может оказаться чем-то, что
содержит в себе целый мир? А потому, что в поисках мира я не искал
пирожного. Я его не выбирал.
Так вот, в связи с темой впечатления Пруст говорит, что книги не
пишутся из книг, книги не рождаются книгами. А я, завязывая другие
примеры, добавлю: человек не рождается из бумажки. Но беда в том,
что все наши существующие представления предполагают, что
человек рождается из бумажки. А в нашем мире – в мире впечатлений
– человека саморождается непрерывно из некоего невербального
корня, который – или есть, или нет. Выражением, формой этого корня
является то, что мы ввели на прошлых лекциях под названием
сомнение и полной отстраненности. Полная отстраненность есть
освобождение пространства, для того, чтобы внутри
освободившегося пространства могло возникнуть присутствие.
Собственноличное присутствие какого-то
состояния. Вот то, что я называю – невербальное. Его нельзя
получить приложением предшествующего знания. Не получится. И это
я называю - чего нельзя знать. Нельзя предположить, нельзя
измыслить. Все, чего нельзя предположить, нельзя измыслить, нельзя
получить выводом из существующего закона, все это есть область
впечатлений. Или - независимых испытания мира. То есть чего-то,
что в нас произошло, имея печать радости и тайны, и произошло в нас
независимо от нас. Нечто называемое впечатлением. Его нота – есть
нечто длящееся, мы находимся внутри его и нашим шевелением
зацепляем свои судьбы.
82. Выборы-предвыборы. Произвольный и
непроизвольный ум.
А все выборы есть предвыборы – я выбираю в качестве человека,
который еще чего-то не знает, в качестве человека до-истины, то есть
человека, который мыслит в терминах предрассудков. Ведь я
пользуюсь теми средствами, которые у меня есть, и беда в том, что я
чаще всего оказываюсь в ловушке своего же собственного мышления.
А если что-то приходит независимо от известных мне способов
движения, то это «что-то» может нести истину. Ведь впечатление
есть то, что запечатлено во мне независимо от меня. Я этого не
искал, не выбирал. Пруст говорит: я твердо знаю, что когда нечто
возникло во мне в момент, когда я споткнулся о неровные плиты
мостовой, - «я не искал этой неровности мостовой». Значит, этот удар
впечатления приходит к нам вне наших связей, а связи сплетены
произвольными усилиями нашего поиска. Неровности мостовой мы не
искали. Так вот, встретите словосочетание «непроизвольная память»
или «непроизвольные воспоминания», то в действительности это,
конечно, есть проблема не просто памяти или воспоминания, а в более
широком смысле – проблема произвольного ума и
непроизвольного ума. Произвольный ум – это ум, который
организует свое движение и контролирует его волей и сознанием. В
том числе, если ты ищешь сюжеты, ты ищешь сюжеты уже
существующие. С готовыми критериями. У тебя в голове – законы,
правила.
83.От закона нет непрерывного и прямого пути к нему же самому в
следующий момент времени.
. Но дело в том, что в мире Пруста существует следующий закон
- от закона нет непрерывного и прямого пути к нему же самому в
следующий момент времени. В данном случае это есть
единственное экономное и «мускулистое» выражение этого закона.
Действительно, можете ли вы так понять, оценить этический поступок
другого человека или свой, чтобы это понимание было бы следствием
приложения вывода из закона к конкретному случаю? Я утверждаю,
что этого не может быть. Оценка конкретного случая не есть следствие
выводимого нами из нашего понимания закона. В том числе закона о
том, можно ли доносить или нельзя. Этим я хочу сказать что
непрерывно воссоздается содержание закона. Чтобы закон длился в
следующий момент времени - в промежутке должно снова
родиться. И мир Пруста, как мир Декарта, как мир Платона, есть мир
непрерывного многократного творения мира. Мы не имеем мира,
который был бы однажды создан с законами и потом длился бы.
Такого мира нет. И это мы знаем на собственном этическом опыте. Мы
никогда не сможем получить понимание какого-то конкретного случая,
так чтобы это понимание было бы простым выводом и приложением к
этому случаю какого-то нравственного закона. Это противоречит тому,
как устроена душа. Мы не так устроены в действительности. Хотя нам
кажется, что мы устроены именно так. И поэтому, скажем, так же как
недостаточно запретить донос в одном случае, так же недостаточно
иметь в голове сюжеты, чтобы написать книгу. Я связал это с
совершенно другой , казалось бы, вещью. Но это одно и то же.
84. Безсубъектное сознание.
Обратим внимание на временную форму, которая уже
показывает себя. Мы имеем дело, казалось бы, с ассоциациями.
Скажем запах сырости ассоциируется с «женщиной в розовом» и т.д.
Так вот, слово «ассоциация» нас погубит, если мы его будем
употреблять. Здесь нет никаких ассоциаций. Ассоциировать некому. У
нас нет субъекта, который мог бы ассоциировать. Ведь ассоциируем
мы актами понимания и сравнения. Должен быть кто-то, кто
сравнивает запах уборной с комнатой «женщины в розовом». Нет этого
субъекта. Значит, я делаю следующий шаг: то, чего нельзя знать, что
должно само присутствовать, чего нельзя измыслить, предположить,
обладает еще свойством бессубъектности. Это – бессубъектное
сознание. И то, что нам кажется ассоциациями, это есть испытания,
реальные события, где одно событие вложено в другое. То есть -
живое состояние. Оно может случиться как переживание. Почему?
Потому что, как выражался Пруст, есть умственная почва. Или,
выразимся другими словами, есть какой-то временный конус, который,
вопреки причинной структуре, воспроизводит в будущем некоторые
состояния – как реально переживаемые, или живые. Ведь обычно мы
считаем, что наши состояния вызываются какими-то причинами. То
есть источником наших состояний или переживаний является
воздействие на нас внешнего мира. Например, я вижу цветы. Вид
цветов воздействует на меня, и я переживаю цветы. Нет, этого не
может быть, утверждает Пруст. И мы можем это утверждать вслед за
ним. Этого не может быть – потому что событие происходит не в
пространстве воздействия, а в некотором континууме самого
впечатления или континууме понимания. И для того чтобы цветы в
Париже были источником переживания, цветы Бальбека, за десять лет
перед этим случившиеся, должны вложиться сюда, и, как говорит
Пруст, цветы, которые я вижу в первый раз, для меня вообще не есть
цветы. В каком смысле слова? Да они просто не могут воздействовать,
и все. То есть они не могут вызвать живого переживания. А наша
история есть в действительности объем живого, расширяющийся
объем, но – живого. В этом заключается вся проблема Пруста:
проблема воспроизводства жизни, то есть полноты чувств,
способности волноваться, - а что такое переживание? – мы волнуемся.
Способность воспроизводства этой жизни в разных точках и в разных
временах. Поэтому, скажем, автора волнует женщина, похожая на
Альбертину, а в «непохожей» он вообще не увидит женщины. Но это
же есть сужение наших человеческих возможностей. Как бы конус,
идущий из прошлого в будущее и влияющий там на источники наших
возможных переживаний, этот конус не совпадает со всей
совокупностью объектов, которые, согласно нашим представлениям,
должны были бы на нас воздействовать. Повторяю, совокупность
объектов, предметов внешнего мира, которые, по нашим
представлениям, должны были бы на нас причинно воздействовать, то
есть вызвать у нас состояние, - скажем, женщина, я ее воспринимаю, я
должен волноваться, - так вот, оказывается, наше восприятие,
способность быть живыми, переживать и т.д. находятся внутри какого-
то конуса, который не совпадает с этим ансамблем внешних объектов.
Точно так же, как объем актов, с внешней перспективы являющихся
предательством, не совпадает с тем конусом, внутри которого мы
будем предавать или не предавать. Это же относится к истине и к
тысяче других вещей.
85. Мир не живет правилами и законами, хотя, если он
живет, в нем осуществляются правила и законы.Онтологические
структуры.
Значит, давайте закрепим следующий пункт: нечто
соответствующее какому-то закону происходит не путем вывода из
закона. Скажем так: я говорил, что из закона не получаются события,
хотя , и теперь это мы пометим, случившееся событие может
соответствовать закону. То есть то, что должно заново родиться,
может быть вторым, или третьим, или энным числом того, что уже
было. Я утверждаю, например, что когда вы учите геометрию и
действительно знаете определения и владеете геометрическим
определением ( например, фигуры), или математической формулой, -
то вы его заново рождаете энный – первый раз. Оно совпадает с уже
существующим, но оно все равно заново родившееся. Это, как
философ скажет, как бы то же самое о том же самом. Даже в тех
случаях, когда повторяется старое. Уже существующее. Но это
повторение не есть дление старого. То есть не есть простой переход
закона из одного момента времени в следующий момент времени. Я
предупреждал, что нет непрерывного хода от закона в один момент
времени к нему же в следующий момент.
Так вот, я хочу сказать, что в результате явившегося нам
впечатления, которое от нас не зависело, которое ударило нас вне
наших связей, вне направления нашего движения, мы можем – и это
предупреждение – установить то же самое, что уже было, но это и есть
другой акт в мире, и без этого акта нет мира. Мир не живет
правилами и законами, хотя, если он живет, в нем
осуществляются правила и законы. Этот пункт в философии
называется онтологией, или онтологическим опытом. Он всегда в
себе содержит нечто, чего в психологическом смысле нельзя
пережить, но что тем не менее есть. Вот есть эти состояния; в
психологическом смысле слова нельзя сказать, что мы их переживаем
и в этом смысле имеем опыт. Все это есть нечто, что не получится из
опыта, а должно быть или не быть. Когда оно есть, опыт получает
смысл, он может быть, например, извлечен. Вот если есть снова
возникающее то же самое о том же самом, то я могу навсегда
извлечь урок из своего предательства и не повторяться. То есть
больше не предавать. И тогда, следовательно, я уже высвобождаюсь
из ада, потому что ад состоит из за-бытия. За-бытие, или забытие. Ада
ведь не существует в действительности, это не есть какой-то факт, это
- забытие. Так вот, если я извлек опыт… а опыт я могу извлечь только
из того или на основе того, чему не могу научиться на опыте. Что
может присутствовать или не присутствовать. Напомню вам один
пример: историю нельзя начать. Ведь в России на опыте
предательства ничему не научились. Почему? Потому что в нем есть
нечто, чему вообще нельзя научится на опыте. Что может только быть
или не быть. Если есть, тогда опыт предательства будет плодотворен.
То есть из него будет извлечен урок. Или война будет плодотворной.
Например, есть нации, которые, выигрывая войны, не становятся от
этого возвышеннее и благороднее. Есть такие нации, им война не
принесет даже того немногого плодотворного, что она вообще может
принести. Почему? Отсутствует онтологические структуры. А их
нельзя начать. Вот, скажем, нельзя встать и захотеть быть
исторической нацией. Не получится. (Может случится с нами, но не
потому, что мы захотели). Потому что нельзя начать историю. В ней
можно только быть или не быть. Точно так же – в той структуре
сознания, в которой извлечется опыт, можно быть, а можно и не быть.
То есть то утраченное время, которое мы ищем, есть несвершившееся
прошлое, которое я довершаю. Участвую в сплетениях становления
его смысла. Ну, как бы прошлое есть нечто, чему я должен помочь
разрешиться. Это – одно прошлое. И это прошлое есть то, которое
временили. Я говорил вам: труд жизни, или впечатление. Впечатление
– вся категория восприятий, отношение к которой должно быть у
человека следующее: нужно временить. То есть ждать и не
разрешать никаким действием. Так же как мы, например, можем
временить наше страдание от гибели близкого человека – друга, жены,
матери и т.д.. Ведь, вглядитесь, что там происходит… Это –
продуктивное страдание в том случае, если оно ничем не может быть
заменено. Ему нельзя нечем помочь. И его нельзя ни в чем разрешить.
Пруст все время говорит, что он никогда не находил удовлетворения в
практическом удовольствии; все действительные вещи должны быть
убраны из практики. Он имел ввиду – что человек всегда спешит какое-
то возникшее в нем состояние разрешить каким-то действием. Но,
говорит Пруст, есть состояния неразрешимые. Например, состояние
страдания неразрешимо. Страдающему нельзя помочь; поэтому в
нашем обыденном языке мы говорим: время поможет. Время поможет
в том случае, если он стоял внутри страдания и ничем не пытался его
заменить или разрешить. Он временил. Все, что не временилось,
будет забыто. Уже в другом смысле слова. А то прошлое, которое
потом будет разрешено, это только то прошлое, которое временилось.
То есть внутри которого мы в недеянии стояли. Без недеяния – нет
структур. А есть чисто реактивная вплетенность человека в
бесконечное сплетение причин и действий.