Михаила Дмитриевича Никишина своим Героем Воркута считает наряду с Москвой, Санкт-Петербургом, Шатурой, Сыктывкаром, Ухтой, Воропино.

Михаил Никишин родился 25 октября 1907 года в деревне Воропино, ныне Шатурского района Московской области, в семье крестьянина. Окончил три класса школы в селе Архангельском (сейчас село Пышлицы).

Кстати, школа уникальна – в 2025 году исполнится 162 года со дня первого упоминания в архивных документах о ее открытии. И это единственная школа в России, из стен которой вышли три Героя Советского Союз, все – лётчики: Николай Павлович Кочетков (с 2009 года школа носит его имя), Михаил Дмитриевич Никишин, Александр Петрович Савушкин.

После 1917 года М. Никишину в школе учиться не довелось – началась революция, а с ней голод, разруха. На семью обрушиваются несчастья: в 1924 году сгорел дом, а через год Михаил становится главой семьи – умирает отец, дали знать раны, полученные в Первой мировой войне. Нужно было помогать матери, младшим брату и сестре.

Сначала Михаил работал в поле, на фабрике. С мечтой об учебе отправляется в Москву. Плотник, рабочий на цементно-известковом заводе, студент строительно-конструкторского техникума – таковы этапы трудовой биографии будущего героя.

В 1933 году по линии райкома партии Никишин направлен в военную авиационную школу города Энгельса. После окончания в 1935 году становится инструктором в Дмитровской авиационной школе при Управлении строительством канала Москва-Волга.

«В 1938 г. по приказу ОК НКВД СССР был направлен на работу на Крайний Север на строительство железной дороги Котлас-Воркута Севжелдорлаг НКВД СССР на должность командира авиаотряда, где и работал (летал) по сентябрь 1941 г…», – пишет М.Д. Никишин в своей автобиографии.

Авиаотряд располагался сначала в Княжпогосте, а с уходом железной дороги на северо-восток переместился в быстро растущую промышленную Ухту. Здесь семью Никишиных и застала война.

Уже с сентября 1941 года М.Д. Никишин – на фронтах Великой Отечественной. Несколько месяцев его держали на хозяйственных трассах: полеты в осажденный Ленинград, перевозка боеприпасов и топлива для передовой на бипланах По-2 или Р-5.

Осенью 1942 года Никишин оказывается на одном аэродроме с Учебно-тренировочным авиационным полком только что созданной 14-й воздушной армии Волховского фронта. Ему удается убедить руководство, и его направляют на обучение полетам на самолете-штурмовике. Давнюю мечту стать летчиком-истребителем пришлось забыть.

Михаила Дмитриевича направили в 448-й штурмовой авиационный полк 14-й воздушной армии на должность заместителя командира авиаэскадрильи.

С сентября 1942 г. начинается новый этап его военной карьеры – полеты на штурмовиках ИЛ-2, вооруженных реактивными снарядами. Эти самолеты были особенно популярны в пехоте, потому что работали непосредственно для нее: вместе шли в атаку, прокладывая ей путь. Никишина знали и командиры, и бойцы, его эскадрилью заказывали для поддержки войск. После войны в архивах рейха найдут «Дело Никишина». За него была назначена именная премия, от его ударов рекомендовалось «укрываться поглубже».

Вот сведения из наградного листа на командира авиаэскадрильи 448-го авиационного штурмового авиационного Нарвского полка штурмовой авиационной дивизии старщего лейтенанта М.Д Никишина:

«...В Отечественной войне с немецкими захватчиками участвует: Волховский фронт — с сентября 1941 г. по февраль 1944 г., Ленинградский фронт — с февраля 1944 г. по апрель 1944 г., 3-й Прибалтийский фронт — с апреля 1944 г. по июль 1944 г., Ленинградский фронт — с июня 1944 г.

За период пребывания на фронтах старший лейтенант Никишин совершил 214 вылетов по спец. заданию на самолетах ПО-2, Р-5 и в составе полка за период с 23 апреля 1943 г. по 25 сентября 1944 г. 87 успешных боевых вылетов на самолете ИЛ-2.

За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронтах борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество ст. лейтенант Никишин награжден двумя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны I и II степени, медалью «За оборону Ленинграда».

Работая с 23 августа 1944 г. командиром эскадрильи, навел четкий порядок, организованность и железную воинскую дисциплину среди подчиненных. В боевых действиях полка по освобождению от немецких захватчиков Советской Эстонии эскадрилья ст. лейтенанта Никишина по боевой работе заняла первое место в полку. За этот период летным составом авиаэскадрильи произведено 47 эффективных боевых вылетов, не имея при этом ни одной боевой и небоевой потери. Летный состав, следуя примеру командира, героически сражается над полем боя, делая по 4—5 заходов на цель.

За образцовое выполнение боевых заданий командования на фрон¬те борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство, за высокую организованность, четкий порядок, и железную воинскую дисциплину в эскадрилье, за умелое и мужественное руководство боевыми действиями групп самолетов над целью, ходатайствую о представлении старшего лейтенанта Никишина к высшей правительственной награде — званию «Герой Советского Союза» с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 февраля 1945 г. М.Д. Никишину было присвоено звание Героя Советского Союза.

1945 год Михаил Никишин встретил уже капитаном ВВС. С 1946 года майор Никишин – в отставке.

В 1948 г. окончил школу высшей летной подготовки ГВФ. Его вновь приглашают перебраться в Ухту. Однако семья уже окончательно решила обосноваться в Москве. Но… еще более 8 лет сам Никишин летал по заданиям строителей новых городов – Ухты, Воркуты и Норильска, стал пилотом-инспектором на северных трассах, делился опытом с молодыми летчиками. Север не отпускал! Ухткомбинат, Норильск (в 1953 г. выйдя на пенсию, продолжал работать в Московской конторе Норильского горно-металлургического комбината в должности инженера по транспорту) и Полярная авиация посодействовали ему в получении квартиры в престижной высотке на Котельнической набережной в Москве.

В 1954 г. Никишин по состоянию здоровья освобожден от полетов. Однако «дядя Миша», – так его звали за сохранившийся задор и тягу к жизни, продолжал оказывать помощь сослуживцам по ухтинскому авиаотряду, который был расформирован в 1953 году, в поисках работы, а их семьям решить житейские проблемы. Звание Героя помогало, как отказать такому заслуженному человеку!

Михаил Дмитриевич был одним из инициаторов сбора однополчан в сквере возле Большого театра в День Победы, 9 мая: чувство воинского братства придавало новые силы и надежды надолго...

Жизнь Героя Советского Союза Михаила Дмитриевича оборвалась 29 декабря 1982 года: вернулся с работы, прилег и умер. М.Д. Никишин похоронен на московском Кунцевском кладбище. В Сыктывкаре на Аллее Славы помещен барельеф героя.

А воркутинское небо помнит шум двигателей самолета летчика Никишина… 

Источник информации: 

Герой Советского Союза Михаил Никишин // Центральная городская библиотека г. Воркуты. – URL:// https:/ https://vk.com/wall-52580656_5158 

О боевых делах летчика-штурмовика Михаила Никишина на фронтах Великой Отечественной войны написано в мемуарной и очерковой литературе много поучительного.

Большой интерес представляет биографический очерк журналиста В. Мерца «Катюши бьют с неба». Фрагментарно, но достаточно последовательно и образно рассказано о летной работе коммуниста Никишина в мирные предвоенные и послевоенные годы на Севере и о его боевых делах на фронтах Великой Отечественной войны. Положив в основу повествования материалы беседы и личные наблюдения при встрече с Героем, автор раскрыл его высокие моральные, душевные, человеческие качества, о которых не всегда могут рассказать скупые строки официальных документов, особенно боевых донесений военной поры. Но все же главным источником для объективного освещения боевого пути летчика могут быть архивные документы.

Архивные документы свидетельствуют о том, что летчик М. Никишин участвовал в Великой Отечественной войне с середины ноября 1941 года на Волховском фронте со времени его организации и до расформирования в феврале 1944 года. Затем он воевал на

Ленинградском, 3-м Прибалтийском и снова на Ленинградском до окончания на этом фронте военных действий.

Но не сразу опытный гражданский летчик стал лихим штурмовиком. Начинать военную карьеру ему пришлось с фронтовой военно-транспортной авиации, в которой он, выражаясь словами поэта Твардовского, «трудился без наград и громкой славы» около года. Летал на тех же машинах: Р-5 и на «тряпочном», но послушном самолете ПО-2, на котором в свое время совершал полеты над тайгой и тундрой в Коми АССР. На Волховском фронте эта работа отличалась от мирной тем, что приходилось перевозить боеприпасы, горючее для авиации передового базирования и к переднему краю наземных войск. Часто случалось уходить от преследования вражеских истребителей, а порой выкручивать у самой земли такие фигуры, которые не под силу истребителю. Все эти обстоятельства не остались незамеченными командованием ВВС фронта. Осенью 1942 г., совершив 214-й полет на самолете Р-5, Никишин после убедительной личной просьбы был переведен в УТАП (Учебно-тренировочный авиационный полк) только что созданной 14-й воздушной армии Волховского фронта: стал переучиваться летать на самолете-штурмовике. Давнюю мечту - стать летчиком-истребителем — пришлось забыть. Однако природные «истребительские» замашки, помноженные на большой опыт полетов в сложных условиях Севера, помогли быстро овладеть секретами мастерства лихого штурмовика. После двух учебных полетов на ИЛах, что редко случается, Никишин уже летал самостоятельно с большим мастерством. И его оставляли, было, инструктором в УТАПе.

Надо сказать, что в годы войны не одному летчику Никишину, а многим летчикам, пехотинцам, артиллеристам, офицерам других родов войск, отлично владеющим своей специальностью, была определена такая участь — выполнять ответственную задачу: в короткие сроки готовить боевых командиров на различных армейских фронтовых и прочих курсах. Большая часть командиров учебных подразделений, даже понимая всю важность и ответственность своей задачи в достижении боевых успехов на фронтах, готовилась и нетерпеливо ждала себе замены, чтобы вернуться в действующие войска. Летчику Никишину в самом начале удалось преодолеть этот барьер на пути в действующую армию. По личному рапорту его направили в 448-й (впоследствии Краснознаменный, Нарвский) штурмовой авиационный полк на должность заместителя командира 2-й авиаэскадрильи.

Новый заместитель комэска как-то быстро и легко вошел в боевой коллектив полка. После прорыва блокады Ленинграда 14-я воздушная армия развернула еще более активное участие в операциях войск Волховского и Ленинградского фронтов, преследовавших цель расширить отвоеванный у врага приладожский коридор в направлении Мги, Синявинских высот и болот, а также сорвать подготовку нового наступления немецко-фашистских войск, их решительного натиска на город Ленина. «В целом с февраля до середины июля 1943 г.,— говориться на 220-й странице книги «На Волховском фронте. 1941—1944 гг.»,— 14-я воздушная армия действовала непрерывно и с достаточно высоким напряжением... 80% (полетов—Л. А.) приходилось на непосредственную поддержку сухопутных войск и прикрытие их в воздуха...»

Старшему лейтенанту Никишину приходилось производить по 4 - 5 вылетов в день в качестве ведущего и, как правило, успешно. Так, например, 10 мая 1943 г. по вызову наземного командования он уничтожал артиллерию и живую силу противника на участке в 

районе Гонтовая Липка. Задание группа выполнила отлично. В присланной от наземного командования телеграмме было сказано: «Наземники отмечают отличную работу четырех ИЛ-2 10.05.43 г. утром на участке Гонтовая Липка. Внезапным налетом был нанесен мощный удар по огневым точкам противника. Противник был ошеломлен, совершенно не ожидая их появления, в грохоте артогня обнаружил ИЛы только тогда, когда стали взлетать на воздух его разбитые минометы и пушки. Это мастерский удар, который командование 2-й ударной армии наблюдало впервые. Наземники восхищены и благодарят».

В этом полете, - подчеркивал командир полка,— старший лейтенант Никишин проявил исключительное упорство, мужество и летное мастерство. Несмотря на то, что верхний узел сервонасоса правой стойки шасси лопнул, и она вывалилась, ст. лейтенант Никишин пошел на цель, выполнил боевой приказ и возвратился на свой аэродром, где мастерски произвел посадку, сохранив самолет ИЛ-2.

В июле 1943 г. отлично действовала группа Никишина в составе шести самолетов ИЛ-2 по подавлению артиллерии на опорном пункте противника южнее поселка 2-й Эстонский, а в сентябре уничтожала огневые средства, живую силу и разрушила оборонительные сооружения в опорном пункте противника Спасская Полисть на участке 59-й армии Волховского фронта. На цель было произведено 6 заходов, что редко удается достичь без потерь летно-подъемного состава и техники. Когда на фронте воцарялось временное затишье, противостоящие стороны готовились к новым активным операциям, старший лейтенант Никишин в качестве ведущего воздушных «охотников» выискивал и уничтожал железнодорожные эшелоны с войсками и техникой противника по линии Тосно — Чудово — Новгород — Дисино. За успешные боевые действия в 1943 г. при защите города Ленина старший лейтенант Никишин был удостоен ордена Красного Знамени и медали «За оборону Ленинграда».

Михаил Никишин активно участвовал и в последующих операциях на Волховском фронте, а затем на Ленинградском — за полную деблокаду города Ленина, в освобождении Ленинградской, Новгородской, Псковской областей, Эстонии от фашистских захватчиков. В этих боях он проявил мужество и героизм. До изнеможения работал в Новгородско-Лужской операции Волховского фронта в интересах 59-й армии, разрушая вражеские оборонительные укрепления бомбовыми ударами и уничтожая живую силу и технику противника.

После ликвидации в феврале 1944 г. Волховского фронта М. Никишин воевал на 3-м Прибалтийском и Ленинградском фронтах. Уничтожал огневые средства и живую силу на оборонительных позициях и при преследовании отходящего противника в районе юго-западнее Нарвы, в других районах Прибалтики.

Вот пример успешного действия М. Никишина в качестве ведущего 2-й группы в составе шестнадцати штурмовиков HJI-2 в массированном бомбардировочно-штурмовом налете на аэродром противника Лапперанта 2 июля 1944 года: уничтожено 11 самолетов противника, взорван склад с горючим. В воздушном бою штурмовики сбили 4 вражеских истребителя. Одного из них — воздушный стрелок из экипажа старшего лейтенанта Никишина.

За успешное выполнение боевых заданий командования М. Д. Никишин в 1944 г. был награжден тремя боевыми наградами. К первой награде — ордену Красного Знамени прибавились второй орден Красного Знамени, ордена Отечественной войны I и II степени. В августе 1944 г. старший лейтенант Никишин был назначен командиром авиаэскадрильи. «В боевых действиях полка по освобождению от немецких захватчиков Советской Эстонии,— отмечено в наградном документе,— эскадрилья старшего лейтенанта Никишина по боевой работе заняла первое место в полку... Сам комэск Никишин в дни напряженной боевой работы на Карельском перешейке по прорыву сильно укрепленной полосы противника и в боях по освобождению Советской Эстонии более чем вдвое перекрывал установленное число боевых вылетов в день в качестве ведущего». «Летный состав, следуя примеру командира,— отмечает командование полка,— героически сражается над полем боя, делая по 4-5 заходов на цель».

За образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом отвагу и героизм, за высокую организованность, четкий порядок и железную военную дисциплину в эскадрилье, за умелое и мужественное руководство боевыми, действиями групп самолетов над целью, командир 447-го штурмового авиационного Нарвского полка полковник Баешко в конце сентября 1944 г. вышел с ходатайством о представлении старшего лейтенанта Никишина к высшей правительственной награде — званию Героя Советского Союза. К этому времени на счету старшего лейтенанта Никишина было 87 боевых вылетов на штурмовку на самолете ИЛ-2 и 214 вылетов на самолетах Р-5 и П0-2 на спецзадания. А всего при его лидировании в полку, отмечено в наградном листе, совершено 348 успешных вылетов.

За указанный период боевой работы на фронтах Великой Отечественной войны, говорится в заключении наградного документа, экипаж старшего лейтенанта Никишина и группы экипажей, лидируемые им, по подтвержденным данным, нанесли противнику следующие потери: подавлено огнем и частично уничтожено — 42 орудия полевой и зенитной артиллерии, минометов — 22, зенитно-пулеметных точек—16; разбито и повреждено паровозов — 4, железнодорожных эшелонов — 3, отдельных вагонов в эшелонах — 26, автомашин различного назначения — 47, повозок с различным военным имуществом — 29, мотоциклов — 14, самолетов на аэродромах — 7; взорвано складов с боеприпасами, горючим — 14, создано очагов пожаров, сильных взрывов 24, разрушено различных зданий, укрепленных огневых точек 35, истреблено до 300 солдат и офицеров.

Разумеется, на этом не закончился боевой счет командира второй авиаэскадрильи. 1945 г. Михаил Никишин встретил уже капитаном ВВС. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 февраля 1945 г. ему было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда». Боевой счет ударов по врагу штурмовика Никишина продолжался до самой победы.

После победоносного завершения Великой Отечественной войны майор в запасе, затем в отставке коммунист Никишин вернулся к мирной работе. Прошел школу высшей летной подготовки ГВФ и более 8 лет, пока позволяли возраст и здоровье, работал в северной авиации, обеспечивая нужды добытчиков богатств недр, строителей городов — Норильска, Воркуты, Ухты, новых промышленных поселков. С 1954 г. Михаил Дмитриевич жил и работал в Москве, но связи с Севером не прерывал. Несмотря на немолодой возраст, продолжал трудиться в Московской конторе Норильского горнометаллургического комбината, активно участвовал в ветеранском движении по военно - патриотическому воспитанию молодежи. М. Д. Никишин умер 29 декабря 1982 г. Похоронен на Кунцевском кладбище Москвы.

Источник информации:

Александров, А. Н. Михаил Дмитриевич Никитин / А. Н. Александров // Звезды отважных: наши земляки - Герои Советского Союза и полные кавалеры ордена Славы : сборник очерков и кратких биографических справок / А.Н. Александров. – Сыктывкар, 1991. - С.164-171 

«КАТЮШИ» БЬЮТ С НЕБА

37 лет. Столько ему было, когда кончилась война. Сейчас мы зовем людей таких лет молодыми. А его звали Батя. Он был самым старым в полку. Самым старым из оставшейся четверки «стариков», которым перевалило за тридцать. Моложе был командир полка. Моложе был замполит...

Остальным летчикам было и девятнадцать, и двадцать, самое большее двадцать три. Их сегодняшних ровесников часто считают еще только вступающими в жизнь. А тогда они уже были победителями в великой войне.

Они были молоды. Очень молоды. Но они плотно держались в строю со «стариками» в самых тяжелых боях, в небе с черными облаками, искромсанном взрывами, иссеченном красными трассами пуль.

Они дрались храбро, беззаветно. Они «работали» на совесть, стараясь не отставать от «стариков», от своего мудрого Бати, веселого капитана, грозного командира штурмовой эскадрильи, Героя Советского Союза Михаила Дмитриевича Никишина. <<…>>

***

Тогда еще не было войны.

Тогда был мир...

-А вот и механик твой. Николай Пантелеймонович Козырев. Знакомьтесь.

-Ну спасибо. Очень даже приятно! - и в глазах запрыгала смешинка.

-Кому спасибо, за что?

-А как же! Сразу уважили. Наконец-то я тоже себя гигантом почувствую.

И над полем, которое по нынешним понятиям аэродромом можно назвать весьма условно, покатился дружный мужской хохот. Так они познакомились в Княжпогосте в 1938 году. Михаил Никишин, над которым вечно и везде подтрунивали за малый рост, и Николай Козырев, который оказался и того меньше, причём чуть ли не на полголовы.

Очень они пришлись друг другу под стать. Не только ростом, но и нравом весёлым, и жизненной энергией, и безграничной любовью к авиации.

Пантюшка (так ласково окрестил своего механика Михаил) и знал, и любил машину отменно. В этом он убедился сразу. Механик же ревниво присматривался, как летает его командир. Очень хотелось ему, чтобы он оказался первым пилотом в отряде. И постепенно стал замечать, что, пожалуй, так оно и будет. Уверенность в этом особенно окрепла после того памятного полета из Ухты в Княжпогост.

Дело было зимой. Когда вылетали из Ухты, все было нормально, а что там впереди ждёт, кто же его знает. Ни метеослужбы, ни связи толком не было тогда, и летчику приходилось рассчитывать только на свою интуицию и опыт.

В общем, вылетели нормально. Никакого повода для беспокойства погода не давала. Вот уже и полпути позади.

Но вдруг в районе озера Синдор погода словно сдвинула брови, нахмурилась, помрачнела. Самолёт вошел в густую, липкую грязноватую пену облаков. Исчезла земля. Исчезло небо. Самолет как будто попал в громадный кипящий котел. Его начало так швырять, толкать и трясти, что, казалось, он вот-вот развалится. Штурвал рвало из рук.

Все крепкое, тренированное тело Михаила сжалось в твердый комок, слилось с машиной, глаза вцепились в приборы: в таком месиве сбиться с курса - пара пустяков.

По спине Михаила поползли теплые струйки пота, от напряжения словно взмок, вспотел и самолет. И вдруг Михаил заметил, что этот «пот» на кромках крыльев стал превращаться в корку льда. «Ну, это уж совсем ни к чему», - подумал он.

Стала падать скорость. Значит, и винт обледенел. Совсем худо. Попытался выбраться из этих проклятых облаков. Вверх, вниз - нет, не вышло. Может, вернуться? Нет, поздно, горючего не хватит.

А зловещая ледяная корка на крыльях росла, как на дрожжах. Машина отяжелела, стала совсем плохо слушаться. Теперь уже и мечтать не приходилось о том, чтобы уйти в высоту. Куда там, хоть бы как-то удержать горизонтальный полёт. Но высота начала падать всё быстрее и быстрее. Михаил напряг все силы, собрал всю волю, выдержку, опыт. Сколько времени тянется эта чертова пляска? Час, два, три?..

Неожиданно тряска кончилась. Самолёт вырвался из облаков и успокоился. Внизу показался лес. Всё кругом очистилось. Но радости от этого мало. Машину неудержимо тянуло к земле. Всё ниже, ниже. Ну когда ты появишься, Княжпогост?! Ведь близко уже.

И вот, наконец, впереди зачернели домики. Но уже, кажется, не дотянуть. Уже лыжи почти скользят по верхушкам деревьев. Сейчас зацепят - и всё. И руки уже одеревенели, вот-вот кончатся силы, и выскользнет штурвал. В этот, кажется, последний момент деревья вдруг кончились, и тут же самолет не сел, а плюхнулся в снег. Покатился. Остановился. И всё стихло.

Михаил откинулся назад, закрыл глаза. Выбраться из кабины не было сил. И радоваться сил не было. Была смертельная усталость. Конечно, со стороны эта посадка выглядела не очень, прямо скажем, грациозно. Но это была победа, тяжёлая победа большого лётного мастерства. Это был высокий класс. Все поздравляли Никишина.

А Коля Козырев, милый Пантюшка, стоял в стороне и тихо, влюбленно глядел на своего командира. Потом было немало таких трудных полётов. На снисхождение коварного северного неба рассчитывать не приходилось. С ним нужно было бороться, его надо было побеждать.

Один на один, потому что, поднявшись в небо, лётчик уже ничем не был связан с землёй. Радио, диспетчерская служба, хорошие аэродромы, служба погоды - всё это появилось потом, гораздо позже, после войны. А тогда - один на один. Почти в каждом полёте был риск. Противопоставить этому риску лётчик мог только собственный опыт, собственное мужество, а механик еще прибавлял надёжность машины.

Чем больше опыта, чем надёжнее машина, чем тверже характер, тем меньше процент риска. И от полета к полету Михаил чувствовал себя увереннее в небе Коми Республики. Он до мелочей изучил сверху этот огромный почти пустынный и суровый край. Он научился ориентироваться по едва заметным изгибам таёжных речушек, по охотничьим избушкам. Он сразу узнавал любую, даже самую маленькую деревушку. А они встречались очень редко.

Иногда по часу на пути не попадалось ни одного строения. Республика только еще начинала по существу строиться, расти, выходить, как говорится, «в люди». Был один-единственный город - старый деревянный Сыктывкар. Столица республики. Больше городов не было. Ни одного. Даже поселки и те только-только начинались. Поселки, которым суждено было перерасти столицу. Уже била фонтанами нефть на берегах Ухты. Уже поднимали в Заполярье из-под стылой земли отличный коксующийся уголь, каким не мог похвастаться даже знаменитый, на всю страну гремевший Кузбасс. Уже намечался в проектах Печорский порт. Всё больше добротного леса валили в тайге лесорубы.

Все эти богатства надо было как-то отправить на заводы, на стройки страны. Нужна была дорога. Железная дорога. Её-то и помогал строить линейный летчик управления строительства железной дороги Котлас - Воркута Никишин Михаил Дмитриевич.

Их было всего пятеро в авиаотряде управления. Пять самолетов, пять летчиков - Николай Костиков, Николай Семенов, Иван Титов, Илья Цибилев и он, Михаил Никишин. Он летал на самой тяжёлой, самой мощной машине - на «Р-5». Как-никак «Р-пятый» поднимал больше пятисот килограммов груза, а это по тогдашним временам была очень приличная грузоподъёмность. И они с Колей Козыревым заставляли свою машину работать в полную её силу. Работать. Легко сказать. А эта работа часто оборачивалась смертельной опасностью. 

Говорят, война - это работа. Может, это и так. А тогда еще не было войны. Тогда был мир...

Но работа часто напоминала войну. Как на войне приходилось спасать жизни с риском для жизни. С большим риском...

...Приземлившись однажды после очередного рейса на Княжпогостском аэродроме, Михаил, не успев еще вылезти из кабины, увидел бегущего к самолету человека. Ещё издали он закричал:

- Никишин! К начальнику строительства! Срочно! Он тебя давно ждет. Велел, как прилетишь, чтоб сразу к нему явился.

В таких срочных вызовах в общем-то ничего особенного не было. Лететь, как правило, всегда надо срочно. Но тут что-то уж слишком. Даже переодеться не дали.

Когда секретарша доложила Семену Ивановичу Шемена, начальнику строительства, что Никишин прибыл, он сразу оторвался от бумаг и поднялся навстречу летчику. Он был явно чем-то сильно озабочен.

-Тяжелую новость мы сегодня получили, Михаил Дмитриевич, - уже само обращение это говорило, что положение очень серьезное. Обычно Семен Иванович называл его «малышом». - В шестом отделении создалось очень трудное положение с питанием, медикаментами. Люди голодают, болеют, слепнут. Да, да, слепнут. «Куриная слепота». Это, знаешь, от недостатка жиров. Да что там жиров, сухари и те кончаются. Почему так получилось, мы, конечно, разберемся. А сейчас надо срочно спасать людей. Каждый день дорог. Аэродрома там, понятно, нет. Это ты сам знаешь. Но что-то надо делать. Как думаешь?

-Думаю, лететь надо.

-Лететь-то что, сесть надо.

-Поищем. Не может быть, чтоб не нашли. Правда, зимой мы на Печоре садились, а сейчас... На воду не сядешь. Будем искать. Надо же спасать людей.

-Ну, смотри. Я на тебя надеюсь. Да не только я.

Через час, до предела заправив баки горючим, Никишин с неизменным Козыревым были уже в воздухе. Взяли курс на Ижму, чтобы там, дозаправившись, вылететь на Печору, в район шестого отделения. Стоял июнь 1940 года. Погода прекрасная, видимость - на сколько хватает глаз. А на душе тревожно. Как там?

В Ижме не задержались ни на минуту. Заправились, на ходу перекусили и полетели. Вот внизу показалась просека. По ней пройдет железная дорога. С юга по просеке прокладывали лежневку. Но до Печоры от неё ещё все сто километров, а то и больше. Так что шестое отделение полностью пока оторвано от Большой Земли. Пока думал обо всём этом Михаил, внизу сверкнула Печора. А вдали, на берегу её показалась деревня Кожва. Тут же и шестое отделение.

Михаил стал снижаться. По переговорному шлангу крикнул механику: -Во все глаза гляди, Пантюшка. Начинаем искать.

-Есть глядеть, товарищ командир, - весело откликнулся Николай, - только здесь же лес кругом.

-Это я и без тебя вижу. Искать надо.

Облетели берега Печоры раз, облетели другой, третий. Ни на том, ни на этом берегу ничего и приблизительного нет. Ещё раз пролетели - не на чем глазу остановиться. Длинную зеленую косу у Кожвы Михаил заметил сразу, но тут же отбросил мысль о ней: вся она поросла лопухом да мелким кустарником, и ещё неизвестно, что под этими «зелеными насаждениями» - вода или зыбкий ил. И то и другое - крышка.

Но вот уже все надежды потеряны. А коса словно дразнит летчика своей яркой зеленью. Михаил решил разглядеть её вплотную. Развернулся и зашел точно на косу, снизившись до двух метров. Большие листья лопуха бешено бились под мощной струей воздуха от винта, но что под ними скрыто, не показали.

-Вот упрямый лопух,- выругался Михаил.

И тут вдруг решил. От этой решимости сразу появилась обычная лихая веселость.

Крикнул в переговорный шланг:

-Ну как, Пантюшка, будем падать?

-А чёрт с ним, давай, - озорно согласился механик.

-Только сними очки. На всякий случай, - и сам стянул свои очки.

И снова заход на косу. На посадку. Выключен мотор, отключена подача топлива, выключено зажигание. Всё это тоже «на всякий случай». Чтоб, если придётся «стукнуться», хоть пожар не начался.

Все замерло. Самолет бесшумно несётся на проклятые лопухи. Вдруг мягкий толчок, и машина плавно, спокойно побежала по земле. Выпрыгнув из кабины, два «гиганта» радостно обнялись.

-Все же мы с тобой, Пантюшка, везучие, а? - весело орал Михаил.

А к самолету уже бежали со стороны бараков люди. Падали, поднимались и снова бежали, радостно приветствуя лётчиков. Окружили их, обнимали. А они смущенно объясняли, что прилетели пустыми, только на разведку, что теперь надо срочно лететь за грузом.

Через несколько часов над Печорой снова появился «Р-5». Теперь он уже прямо устремился к лопуховой косе. И на лопухи теперь легла первая партия груза - прежде всего рыбий жир и лекарства.

А потом все пять самолетов управления строительства были направлены на перевозку продуктов, медикаментов, радиоаппаратуры.

И ожило шестое отделение. Его коллектив стал прокладывать лежнёвку навстречу строителям, шедшим с юга. Тем же летом в районе нынешней станции Чикшино они соединились. Теперь уже ничего не было страшно.

А ровно через год Никишин с Козыревым отправились в другой полёт… НА ФРОНТ.

...Все эти годы Михаил мечтал о военной авиации. В лётной школе он и не представлял себе другого будущего, как летчика-истребителя. Летал он стремительно, дерзко и в то же время на редкость для курсанта расчетливо и хладнокровно. Он уже тогда мог на спор посадить машину точно на «носовой платок». Бывали такие курсантские споры. Но особенно по душе ему были головокружительные фигуры высшего пилотажа, которые требовали особенно острого чувства полёта.

И по единодушному мнению инструкторов и преподавателей школы Никишин был первым кандидатом в истребители. Да и самой природой он был словно специально подготовлен для этой профессии: маленький, коренастый, с мускулами атлета и отличной реакцией. Энергия, неуёмная жизненная активность в нём били ключом.

Но оказалось, что всех этих данных недостаточно. Когда он окончил летную школу, шёл 1935 год. Год, когда случайные штрихи биографии могли определить судьбу человека. Решающее слово произносила мандатная комиссия.

А она обнаружила, что в 1907 году, в том самом году, когда Михаил Никишин появился на свет, дед его в Москве семечками торговал. Собрал урожай со своего поля (31 сотка на едока), привёз в Москву и стал продавать. И не подумал тогда старый крестьянин из подмосковной деревни Воропино, какую «свинью» он подкладывает своему горластому внуку. Словом, Михаила в истребительную авиацию не пустили. Не пустили и в бомбардировочную. Вообще в армию не пустили. Да ещё из кандидатов партии исключили.

И только после тщательного разбора в политуправлении РККА восстановили. (Зато потом в кандидатах ходил до 1938 года.) Однако в армию не вернули. Шесть месяцев Михаил обивал пороги в поисках лётной работы. И, наконец, Московский отдел авиации направил его летчиком-инструктором в лётную школу НКВД, которая была организована в городе Дмитрове при управлении строительства канала Москва - Волга. Там он за три года научил летать тридцать три человека, из которых некоторые потом стали большими командирами в авиации. Оттуда, из Дмитровской школы «Динамо», и направили Никишина в Княжпогост.

И вот - война. Теперь уже совсем невмоготу стало. Полёты в мирном северном небе сразу стали какими-то незначительными, никчёмными. И в первые же дни он подал рапорт: на фронт. Но тут возникла новая преграда: на тех, кто работал в системе НКВД, были наложены такие толстые «брони», что пробить их в лоб было почти невозможно. Рапорт следовал за рапортом, отказ следовал за отказом.

И тут Никишин случайно узнал, что начальником тыла авиации Северного фронта назначен старый его знакомый подполковник Кононенко Федор Николаевич. Один из его первых учителей в авиации. Михаил решил воспользоваться этим знакомством. Написал письмо, мол, дорогой Федор Николаевич, так и так, на фронт не пускают, помогите, пожалуйста, вызволите.

Результат был поразительный. Ответ пришел в максимально короткий срок и такого содержания, что лучше и желать нельзя. Короче говоря, на имя начальника управления строительства Печорской железной дороги пришло неукоснительное распоряжение:

откомандировать летчика Никишина Михаила Дмитриевича вместе с механиком и самолетом на фронт. Видимо, очень были нужны там летчики и самолеты.

Радости обоих друзей не было конца. Назавтра же надели хромовые сапоги, кожанки, попрощались с друзьями, которых оказалось очень много, и направились к своему «Р-пятому». У самолета Михаил весело подмигнул Козыреву и сказал:

- Так что, Пантюшка, «по блату» на фронт летим.

И оба дружно засмеялись. Потом запустили мотор и полетели на войну.

На одном из промежуточных аэродромов им сменили «Р-5» на «У-2». Было немножко грустно расставаться со старым, не раз выручавшим, родным «Р-пятым», но хоть бы обменяли его на настоящую боевую машину. А то какой- то «У-2». Это же стрекоза, а не военный самолет. Но Михаилу тут же сказали:

-Между прочим, ты не очень-то ругай эту стрекозу. Немцы платят своим летчикам за каждый сбитый наш истребитель пятьсот марок, а за «У-2» - тысячу двести. Чуешь?

И Никишин с неизменным Козыревым полетели дальше на новом «У-2». На последнем перелёте к Вологде, еще далеко не долетев до зоны военных действий, они получили первое «боевое крещение». Потом по поводу этого «крещения» было немало смеху. Но в тот момент, когда над самой кабиной безобидного, ничем не защищенного, ничем не вооруженного «У-2» просвистела длинная пулеметная очередь, было не очень-то весело.

Все произошло неожиданно. Никишинский «У-2» спокойно летел на высоте 200-250 метров. Друзья любовались чистым солнечным небом. И вдруг, откуда- то сзади, прямо со стороны солнца показался стремительно пикирующий на них самолет. Михаил оглянулся: незнакомая машина, чужие, незнакомые опознавательные знаки. По всему - истребитель. Тут же дал ручку от себя, чтобы уйти вниз. И в этот момент над головой полоснула пулеметная очередь. А неизвестный истребитель уже разворачивался для второй атаки. Михаил крикнул механику:

-Коля, гляди в оба, - и резко пошел на снижение. Уже над самой землей его чуть было не настигла вторая очередь. Пришлось спешно приземлиться на перепаханное поле. При посадке сломал винт и изрядно помял правую плоскость. Так Михаил был впервые сбит, не сделав еще ни одного боевого вылета.

-Хорошенькое начало!- выругался он, стоя у поломанной машины.

А через полчаса он уже стоял на аэродроме и нещадно ругал покрасневшего молоденького младшего лейтенанта, который его и сбил.

Оказалось, что на этом аэродроме базировались наши истребители «тома- гаук». Самолеты были только что получены, и на них еще не успели закрасить американские опознавательные знаки. А в то время - стоял сентябрь сорок первого - даже в этом тыловом районе свободно и нахально рыскали фашистские «юнкерсы». И был отдан приказ: при появлении самолетов без заявок - сбивать. Младшему лейтенанту Смирнову, только что прибывшему из училища, и была дана команда, посадить неизвестный самолет.

-Эх ты, вояка, - в сердцах упрекал Михаил младшего лейтенанта, когда злость и обида улеглись, - как же ты спутал «У-2» с «юнкерсом».

-Да я не думал, что так получится, хотел потренироваться в атаке, - смущенно оправдывался тот.

***

Когда Михаил, наконец, предстал перед подполковником Кононенко и по всем правилам отрапортовал о своем в общем-то благополучном прибытии, он тут же добавил:

-Прошу зачислить в истребительную авиацию.

-Никаких истребителей, - категорически отрезал подполковник. - Во- первых, ты же старик. Сколько тебе лет?

-Тридцать три.

Подполковник посмотрел в документы. Не тридцать три, а почти тридцать четыре. Поздно, брат. Так что поедешь в 68-й район авиабазирования Волховского фронта. Будешь летать на «Р-5» и «ПО-2». Машины тебе знакомые, а у нас летчиков на них не хватает. Ты там нужней. Будешь выполнять особые задания командования.

Но «особые задания» обернулись самыми обыкновенными полётами воздушного извозчика и ничем почти не отличались от тех полетов, которые он совершал над Печорой, над бескрайней коми пармой. Лётчиков действительно не хватало, так что приходилось летать сразу на двух машинах. В зависимости от задания летал то на «Р-5», то на «ПО-2».

Что только не возил тогда Михаил Никишин - горючее и муку, подвесные баки для боевых самолетов и пшено, снаряды и камуфляж (маскировочное «тряпье»). Частенько приходилось перевозить и пассажиров - в основном высший командный состав.

Так шли день за днем в будничной транспортной работе. Конечно, полёты все же отличались от мирных рейсов - как-никак здесь был район боевых действий. Бывало, и под зенитный обстрел попадал, и от истребителей немецких уходил. Но уходил, а не бился с ними. Возил снаряды, а стреляли ими другие. Ему же нечем было драться. Всё вооружение «тряпочного» самолета состояло из личного пистолета лётчика. Так что при появлении немецких истребителей другого выхода не было, как, собрав всё своё мастерство, выдержку, - уходить. Видеть, как гибнут твои товарищи, и - уходить.

От этого бессилия сжимались до хруста зубы, становилось просто невыносимо. И настолько ему надоела эта роль «мышки», убегающей от «кошки», что он после каждого такого острого случая подавал рапорт о переводе в боевую часть. Но рапорты отклонялись. И опять повторялись будничные безоружные рейсы.

Он не рвался на передовую рьяно. Не ходил, не надоедал начальству повседневно. Но мысль о передовой сидела в мозгу прочно, уверенно. И не уходила. Может быть, он терпел своё положение воздушного извозчика потому, что возраст у него уже был не первой пылкости, когда не хотят понимать никаких доводов, а подчиняют всё только собственному стремлению. Может быть, потому, что жизнь как-то так складывалась, что слету редко удавалось добиться своего, жизнь осаживала. Может быть, потому, что у него выработалась привычка делать любую работу, а делая её, забываться, как всякий, кто отдается любому делу на совесть.

И всё же он напоминал о себе командованию всё чаще. И так, что всякий раз отвергать его доводы становилось всё труднее. Решающим стал один эпизод. Одни сутки июня 1942 года. Готовилась крупная операция. На аэродром Хвойная в связи с этим был переброшен полк штурмовиков. И оказалось, что бомбы для них доставили сюда, а «эресы» (реактивные снаряды «катюши») каким-то образом завезли на аэродром под Малой Вишерой. Никишина вызвал начальник района авиабазирования подполковник Ермаков.

-Есть срочное и ответственное задание. Нужно быстро перебросить из Малой Вишеры в Хвойную шестьсот «эресов». Груз опасный, да и Вишера у самой линии фронта.

-А они не взорвутся, «эресы» эти?

Ничего, ты поаккуратней, уложи поплотнее.

-Есть, поаккуратней, товарищ подполковник.

-Часа через два Михаил уже укладывал «эресы» поленницей в нижний отсек своего «Р-пятого». Чтобы они не болтались, заложил тесину.

Первые три рейса прошли спокойно. Когда грузил четвертый раз, на аэродром налетело тридцать «юнкерсов». Началась страшная бомбежка, и это только случайность, что «Р-5», нагруженный «катюшами», остался цел. Наконец, последний, пятый рейс. Михаил, уложив все оставшиеся снаряды, еле оторвал перегруженную машину от земли. И только поднялся на пятьдесят метров, как показались два «мессера». Мурашки побежали по спине: с такой перегрузкой от них не увернёшься. Однако они пока не заметили его, видимо, из-за надвигавшихся сумерек. И Михаил воспользовался именно этими сумерками. Снизился до бреющего полета и стал уходить под прикрытием тени от деревьев, с трудом лавируя между ними. А за это время откуда ни возьмись наши истребители. «Мессершмидты» пустились наутек. Так Михаил Никишин выполнил ответственнейшее задание командования. На следующий день его «эресы» страшными огненными струями обрушились с неба на позиции немцев.

Выполнение этого задания решило и переход его в штурмовики. Осенью, совершив последний, 214-й полет на «Р-5», он, наконец, был переведен в УТАП - учебно-тренировочный авиационный полк для подготовки летчиков штурмовиков. Но радость была омрачена прощанием с Пантюшкой. Столько лет они делили трудности и победы, опасности и минуты счастья, и вот расходятся их пути. Они долго стояли молча. Потом крепко обнялись и, круто повернувшись, разошлись в разные стороны.

В горле стоял ком. После двух учебных полетов на «Илах» Никишин уже летал самостоятельно. И его оставили было инструктором в УТАПе.

-Нет, не для того я сюда пришел, чтоб остаться. Я, товарищ командир, воевать хочу, - сказал он Николаю Антоновичу Веверу, командиру УТАПа.

Это был последний барьер на пути в действующую армию. Он и его преодолел и был направлен в 448-й Краснознаменный Нарвский штурмовой авиационный полк на должность зам. командира эскадрильи.

***

То ли благодаря веселому и простому нраву, той удивительной способности подлинно русского характера сразу располагать к себе людей открытой душой, то ли потому, что пришел он уже зрелым, опытным, тридцатипятилетним летчиком, но как-то сразу он стал в полку своим. Не было у него того обычного в таких случаях, порой нелегкого периода, когда считают прибывшего новичком.

Не был он новичком хотя бы потому, что уже в третий свой боевой вылет сам повел в бой группу самолетов. Не был новичком, как не бывал таковым в любой компании уже после получасового пребывания в ней Василий Теркин. Он и по виду очень напоминал этого войной рожденного поэтического героя: такое же широкое и доброе русское лицо, такие же губы, всегда готовые обнажить в улыбке два ряда белых крепких зубов, такие же глаза, в которых всегда, казалось, прищурены лукавые искорки, но в которых можно было увидеть и блеск стали, когда он смотрел в перекрестье прицела.

А тут очень скоро пришла и первая слава. Наземное командование сообщило: «В районе Гонтовой Липки продвижению наших войск сильно мешают две артиллерийские и минометные батареи противника. Просим выслать штурмовиков». Четвёрку «Илов» повёл Никишин. Когда подлетали к цели, немцы вели яростный огонь из всех орудий. В грохоте боя они, видимо, не заметили приближающуюся четверку краснозвездных «летающих танков». Никишин этим не замедлил воспользоваться и сходу повёл свою группу в атаку.

Немцы заметили самолеты только тогда, когда стали взлетать на воздух их разбитые пушки и минометы. Удар был настолько внезапным, точным и мощным, что уже после первого захода от батарей почти ничего не осталось. Оставшиеся в живых фашисты бросились в укрытия и при втором заходе штурмовики обрушили на них с предельно малой высоты огонь своих пушек и пулеметов.

Михаил Дмитриевич пошел на третий заход. И вдруг его машину резко бросило на бок. Что такое? Оказывается, вывалилась правая нога шасси. Попробовал убрать - бесполезно. Эх, видать шальной осколок попал. И все же он пошёл в третью атаку, выпустив по вражеским окопам весь оставшийся запас снарядов и пуль.

Задание выполнено. Повернули домой. Вот и аэродром. Осталось зайти на посадку и приземлиться. Но как сесть, когда у твоей машины одно колесо? Бросить её и прыгнуть с парашютом? Нет, об этом он даже и не подумал. Отдал команду, чтобы сели сначала другие, а сам стал кружить над аэродромом. А внизу уже все поняли и начали максимально освобождать летное поле.

Этой посадке удивлялись даже бывалые асы. Недавний «новичок» сделал это виртуозно. Не только сам уцелел, но и самолет остался целёхонек, получив только несколько вмятин и царапин.

Спрыгнув на землю, Никишин пошёл навстречу идущему к нему командиру полка:

-Товарищ подполковник, задание...

-Поздравляю. Молодец! - и подполковник Баешко протянул ему радиограмму, полученную от командования наземными войсками. Михаил Дмитриевич прочел: «Отмечаем отличную работу четырех «Ил-2» в районе Гонтовой Липки. Такой мастерский удар командование второй ударной армии наблюдало впервые. Восхищены и благодарим».

А ведь это в сущности был почти рядовой вылет. Потом были бои и похлеще и потрудней. Сейчас же шли обычные военные будни. Стояла зима сорок третьего года.

Повсюду, на всех фронтах, было относительное затишье, а там, в Сталинграде, в кровопролитнейшей битве решалась судьба войны. Вся страна, весь народ жадно ловили вести из Сталинграда. Собирались каждый вечер у репродукторов и штурмовики 448-го авиаполка. И вслушивались в каждое слово очередной сводки Совинформбюро, уже заранее, по ноткам, по тону левитанского голоса угадывая радостным или тревожным будет сообщение.

А здесь, под Ленинградом, все было по-прежнему. Военные действия ограничивались боями местного значения. А за линией фронта, в кольце блокады, тысячи ленинградцев умирали от голода и холода, гибли под артиллерийским огнем, не отходя от станков, не покидая своих рабочих мест, которые превратились в боевые посты. И потому с таким ожесточением, с такой ненавистью крушили штурмовики артиллерийские батареи фашистов.

С таким упоением громили железнодорожные эшелоны, подвозившие немцам снаряды и подкрепления. Почти каждый день кто-нибудь вылетал на «свободную охоту». Возвращались мрачные, злые, если не находили «добычи». Но чаще находили. А потом период «свободной охоты», период «спокойствия» кончился. Начались тяжелые бои за прорыв блокады Ленинграда. В самом прорыве блокады штурмовикам участвовать толком не пришлось: стоял туман, низкая облачность. Вылетали несколько раз, но возвращались с полным грузом: ничего не было видно.

Зато когда была прорвана блокада и начались ожесточенные бои на знаменитой линии Маннергейма, - тут пришлось «работать» порой до изнеможения.

...В этот июньский день вылетали уже трижды. Летчики лежали в лесу неподалеку от КП, разостлав на траве свои меховые куртки. Настроение было тяжелое: только что погиб Ермилов, дорогой всему полку Иван Иваныч, всеобщий любимец. Лихой летчик, жизнерадостный, весёлый, он мог развеселить любую компанию и шуткой и мастерским переплясом. Не укладывалось в сознании, что уже не будет Ивана Иваныча. Хотелось лежать и надолго забыться. Уже казалось, что такая возможность будет. Время подходило к семи часам вечера. Стояла предательская тишина. Все ждали дорогое сердцу летчика слово «отбой». Но...

Но вдруг прибежал посыльный и сообщил:

-Командиру первой эскадрильи с летным составом на КП!

Что греха таить, стало не очень приятно. Звали не в гости, а в четвертый раз за день в бой. Да ещё вечером, когда каждый уже успел подумать: ещё день прошёл, жив.

Командир полка встретил на пороге:

-Старик, фронтовая разведка обнаружила в районе Выборга на железнодорожной станции большое скопление эшелонов с живой силой и техникой противника. Нашему полку приказано выделить восемь самолётов на уничтожение эшелонов. Поручаю это задание твоей эскадрилье. Прикрытие - четыре истребителя «кобра». Взлёт - по готовности.

ЧЕСТЬ И СЛАВА ГЕРОЯМ

Никишин только коротко ответил:

-Есть! - и тут же определил состав группы, распределил места в строю, проложил маршрут на станцию Усекирка (о ней шла речь). На случай своей гибели назначил двух заместителей.

В это время подошёл Николай Иванович Пикин, замполит полка. Попросил:

-Михаил Дмитриевич, возьми меня с собой?

-Отчего же не взять? Полетели, - и обведя взглядом своих летчиков, сказал:

- Белясин, ты остаешься.

-Вопросов больше нет?

-Нет,- ответили все разом.

-По самолетам!

Взлетели. Никишин связался по радио с аэродромом. Оттуда ответили:

-Идите, «маленькие» сейчас пристроятся.

И действительно, не прошло 3-4 минут, как появились маленькие «кобры». По вспышкам выстрелов, разрывам снарядов, пожарищам хорошо видно линию фронта. При перелёте его группа была сильно обстреляна зенитками. Обошлось благополучно, только самолёт Санникова получил пробоину в крыле. Вскоре на горизонте показался дымок. Точно, она и есть - Усекирка.

На выходе со станции стояли два поезда с пассажирскими вагонами и платформами с техникой. В лесу на временных путях ещё три наскоро замаскированных эшелона. А людей - видимо-невидимо.

За станцией оказалась зенитная батарея. Она сразу дала о себе знать: вокруг самолётов стали вспыхивать разрывы снарядов.

-Ну, Николай Иваныч, тут есть где поработать, - крикнул Михаил Дмитриевич и дал команду: - встать в круг, бомбить прицельно по одной. Бельтикову - уничтожить зенитки, истребителям остаться на высоте тысяча метров. Иду в атаку! За мной! - и бросил свою машину вниз, на поезда, выходящие со станции, чтобы разбить путь и не дать уйти эшелонам.

Станция словно вскипела от взрывов. Вагоны стали лопаться, как пузыри, - рвалось их содержимое. Пикин одним заходом взорвал сразу несколько цистерн с горючим. В небо взметнулись жирные языки пламени и огромные клубы густого чёрного дыма. Зенитки смолкли: Петя Бельтиков «сработал» точно. Маленькие фигурки гитлеровцев метались, как потревоженные тараканы. А никишинская восьмёрка уже снова шла в атаку. По вагонам, по мечущимся фашистам полоснули мощные очереди из пушек и пулемётов - началась «обработка цели».

Потом ещё, ещё, ещё... В наушниках то и дело слышались обрывки фраз:

-За Родину! За Ваню! Нате, гады!..

Побоище продолжалось минут двадцать. Всех охватил неописуемый азарт боя. В состояние отрезвления Никишин пришёл, когда, нажав на гашетки пушек и пулеметов, не услышал очереди. Боекомплект кончился. И в это же время он услыхал голос командира истребителей:

-«Горбатые», кончай работу, бензин на исходе.

Михаил Дмитриевич вывел машину из пике и отдал команду «домой!». Спросил своего стрелка:

-Ну как, выходят?

-Три подстроились, остальные пикируют и стреляют.

В эфир полетело крепкое слово, и через две минуты стрелок доложил:

-Все в сборе.

Еще долго в этот вечер возбуждённо вспоминали перипетии боя. Задание было выполнено блестяще. Вся группа представлена к наградам.

Особенно восхищался Петя Бельтиков:

-Ну, когда Батя пошёл на поезд, я думал, что он врежется в паровоз. Ведь над самой трубой вышел. Как только не взорвался вместе с паровозом?!

А Николай Иванович Пикин благодарно, и словно стесняясь, жал Никишину руку. И снова все вспоминали Ваню Ермилова. Ведь он погиб в этот же день. Да, были не только победы. Были и горькие, тяжелые, безвозвратные утраты. Редели ряды ветеранов.

А ветеранами становились быстро. У войны свои меры времени. Если человек год провоевал в полку, он уже был полноправным ветераном. И тем тяжелее и горше переживали однополчане их гибель. Витька Луговой. Какой был парень! Как играл на гитаре! Без него ни одна вечеринка не обходилась. Но настал день, когда он не вышел из атаки и врезался в землю. А Коля Просветов, первый красавец и первый плясун, а неутомимый комик, остроумнейший Витя Еврейнов! Погибли смертью храбрых.

Стояли тогда в районе Новгорода. Через несколько дней после гибели Виктора в очередном вылете Никишин со своей группой попал под сильный зенитный огонь.

Плоскости были настолько разбиты, что заместитель командира эскадрильи едва дотянул до аэродрома. А на другое утро двенадцать «Илов» вместе с двенадцатью пикирующими бомбардировщиками Петлякова под прикрытием восьми истребителей должны были сделать массированный налёт на станцию Батецкую.

Самолёты готовы к взлёту. Ждут, когда появятся «Петляковы», чтобы подстроиться к ним.

-Идут «пешки»,- крикнул кто-то.

Но где же Пономарев? Ведь он, командир эскадрильи, должен вести группу. Михаил

Дмитриевич подошёл к командиру полка.

-Товарищ подполковник, разрешите, я поведу? Подполковник Баешко взглянул на приближающийся строй бомбардировщиков и махнул рукой:

- Давай. Ждать некогда.

Никишин бросился к пономаревскому самолету. И в это время показался сам Пономарев. Возник спор, кому же лететь. Спор разрешил командир полка Баешко:

-Ладно, Никишин, ты вчера летал. Пускай комэск летит.

И Пономарев пошел на взлет. Но едва его самолет оторвался от земли, как раздался страшной силы взрыв. Все оцепенели. Самолет разнесло буквально в клочья.

Михаил Дмитриевич, смертельно бледный, не мог сдвинуться с места. Он особенно остро воспринял эту до ужаса нелепую и неожиданную смерть своего командира, замечательного летчика, умнейшего человека.

Назавтра он был назначен на его место, стал командиром второй эскадрильи. А через несколько дней не вернулся с задания всегда задумчивый, серьезный Семен Фридман... <<…>>

Да, он понимал войну именно как работу. Работу тяжелую, с повседневным смертельным риском. И именно это, по его непоколебимому убеждению, требовало даже в самых горячих переделках сохранять ясный, холодный ум, способность к трезвому и

быстрому расчету. Нет, не ради самоспасения он думал об этом, лежа ночами в землянке и глядя в темноту, а ради сохранения своих ребят, славных, бесстрашных, но порой слишком горячих. Он постоянно втолковывал им свои принципы. Наверно, поэтому он потерял от огня немецких истребителей только двух летчиков. И недаром его стали в эскадрилье ласково звать Батей, хотя годами он этого прозвища оправдать никак не мог.

То же стремление всегда найти наиболее безопасный, а стало быть, и наиболее эффективный вариант, часто приводило к стычкам со штурманом полка. И по званию, и по положению он должен был беспрекословно выполнять предписания майора Агапова - штурмана. Но ведь штурман не летает, поэтому он далеко не так точно знает «тонкости» положения в зоне боевых действий. И Никишин спорил.

Однажды штурман получил из оперативного отдела дивизии задание выслать группу в шестнадцать самолётов для бомбардировочно-штурмового налёта на фашистский аэродром Лапперранта, расположенный на территории Финляндии. Там скопилось много авиации.

Было решено, что первую восьмёрку поведёт капитан Борис Башкирцев, вторую - Никишин. Когда Никишин пришёл за заданием и увидел, какой курс проложил по карте штурман, у него невольно сорвалось:

-Да ты с ума сошел, ей-богу!

И действительно, курс был проложен от Выборга, вдоль Финского залива и дальше прямо по территории Финляндии, занятой немцами.

-Там же на каждом шагу немецкие зенитки, посты наблюдения, аэродромы с истребителями, - вскипел Никишин - Это же верная смерть!

И тут же сел сам прокладывать курс. Потом его сличили с штурманским и уже никаких споров не было. Никишинский курс проходил почти целиком по нашей территории и потом, в неожиданном для врага месте, пересекал линию фронта, где зениток почти не было.

И задание было блестяще выполнено. «Илы» уничтожили на аэродроме Лапперранта одиннадцать немецких самолётов, взорвали склад с горючим да ещё в воздушном бою сбили четыре истребителя. Причём одного из них сбил стрелок Никишина. Из наших погиб один Виктор Гусаков от прямого попадания аэродромных зениток.

Никишин мужественно дрался и мужественно жил. А это совсем не одно и то же. Случается, что иной человек в бою честно и бесстрашно лезет в самое пекло, а перед начальством робеет и слова поперёк никогда не скажет, даже, когда сказать надо. Ради людей, ради дела. Не хватает этому человеку гражданского мужества. Да, такое бывало и на фронте. И там встречались и лицемерие, и угодничество, и перестраховка, и даже подлость. Всего этого не терпел Никишин. Видя несправедливость и всякие неправильные действия, говорил об этом прямо любому начальнику, какое бы звание тот ни носил и какой бы пост ни занимал. Так было не только со штурманом...

Никишин был принципиален. Он никогда и ни в чём не держал свою «хату с краю».

...Бывали и такие казусы. Во время того же летнего наступления 1944 года тот же майор Агапов передал Никишину другое задание: в нашем тылу, в районе Выборга на берегу залива, обнаружено восемь немецких танков, нужно их уничтожить.

Вылетели. Нашли: точно - восемь танков. Батя уже хотел было отдать команду «Иду в атаку! За мной!», но вдруг у него закралось сомнение: что- то уж слишком далеко в наш тыл забрели эти танки. Да и идут почему-то в сторону фронта. Решил на всякий случай запросить их по радио.

-Я - «Графин-4», я - «Графин-4»! «Ролики», «ролики», отвечайте! - «ролики» было позывным танков. 

Не отвечают танки. Михаил Дмитриевич решил посмотреть поближе. Снизился и пронесся над самыми башнями. И увидел на «роликах» звезды, из люков высунулись танкисты и отчаянно замахали руками. А в шлемофоне раздались не менее отчаянные крики, безо всяких позывных:

-Горбатые, горбатые, мы свои!

-Так чего ж вы, черти, молчите. Сейчас бы разнесли вас в пух и прах, что бы тогда запели. Свои, свои, - проворчал Батя и повел своих «горбатых» (так прозвали наши наземники «Илы» за горбоносую форму) искать настоящую цель, где бы можно было «разгрузиться». Подлетая к Выборгу, заметили колонны отступающих немцев. На них и «разгрузились».

Когда приземлились, увидели, что от штабного домика бежит бледный майор Агапов. Никишин, подмигнув своим ребятам, строевым шагом направился навстречу штурману, приложил руку к виску:

-Товарищ майор, задание выполнено!

-Разбомбили?!

-Так точно, разбомбили! - и, кивнув в сторону стоящих за его спиной и еле сдерживающих смех летчиков, добавил: - Вон они подтвердят.

Но тут грянул хохот.

Все это было потом. В июне. А до этого был самый, пожалуй, памятный для Михаила Никишина день войны - 14 апреля 1944 года.

***

Утро брызнуло чистым весенним солнцем, обещая тёплый, чудесный день. Снег на полях уже стаял и держался только в тени глубокого оврага да в густых зарослях леса. А на взгорках уже зеленела слабенькая еще травка. В лесу слышались первые ликующие птичьи трели. Хотелось жить, радоваться жизни и не отнимать её у других.

Интенсивные действия авиации к этому времени прекратились: размокшие аэродромы не позволяли вести массовые полёты. Однако полк находился в боевой готовности. Хотя и казалось, что наступил мир, летчики прекрасно знали, что в 70-80 километрах танкисты, пехотинцы, артиллеристы ведут жестокие бои, и помощь штурмовиков может понадобиться в любую минуту.

И эта минута настала. Из дивизии пришёл приказ: каждому полку выделить группу из восьми самолётов для прикрытия наступления наших войск в районе Пскова. Восьмёрку 448-го полка поручено было возглавить командиру эскадрильи старшему лейтенанту Никишину.

Над КП взвилась ракета, и один за другим горбоносые «Илы», до предела загруженные бомбами от двух до ста килограммов, снарядами «катюш» и полным боекомплектом к пушкам и пулемётам, поднялись над лесом. Построившись в боевой порядок, взяли курс на Псков. Когда подлетали к цели, наземная радиостанция подтвердила задание: бомбить западную часть деревни Яваново, где намечался главный прорыв.

Да, день был ясный, но здесь небо черно от разрывов крупнокалиберных зенитных снарядов. Эти чёрные облака, как молнии, прошивали трассирующие «эрликоны» (тип немецких зенитных снарядов). Немцы яростно пытались сбить боевой строй штурмовиков.

Летчики маневрировали, бросая самолеты то вверх на сто метров, то вниз, чтобы не дать зениткам вести прицельный огонь. Наконец, показалась цель. И после короткого приказа командира машины с тысячеметровой высоты ринулись вниз, сбрасывая бомбы на вражеские позиции.

Освободившись от бомб, самолеты один за другим начали строить замкнутый круг, готовясь ко второму заходу, к штурмовке. Штурмовка. Это было, пожалуй, самое страшное для немцев. Недаром они прозвали наши «Ил-2» и «летающими танками», и «черной смертью». Можно представить их состояние в тот момент, когда на окопы на высоте 30-15 метров с ревом и грохотом устремляется тяжелая бронированная машина, изрыгая огненные струи «катюш» и ведя огонь из всех своих пушек и пулеметов. И это повторяется раз, второй, третий, четвертый, пока не израсходован весь боезапас.

После третьего захода Михаил Дмитриевич вдруг услышал по радио свою фамилию, хотя позывной его был «Графин-4»:

-Никишин! Никишин! Говорит полковник Петров. Зайдите еще раз!

-Стрелять нечем, весь боекомплект израсходован, - ответил Никишин.

-Ну пройдитесь хоть вхолостую, они прекращают вести огонь, когда вы на них пикируете. А мы за это время продвинемся метров на пятьдесят.

И Никишин пошёл на четвёртый заход, в эту уже чисто психическую атаку, сквозь трассы зенитных снарядов. И вдруг он услышал резкий металлический щелчок. Машину подбросило. Мгновенно осмотрел плоскости - пробоин нет, мотор работает. Спросил у своего стрелка:

Вася, куда попал снаряд?

-Не знаю, не видно, - ответил Вася.

Никишин ввел машину в пике и через секунду почувствовал сильный запах жженого масла. Кабина заполнилась дымом. Все ясно: снаряд попал в маслорадиатор.

Он мгновенно вывел самолет из пике и развернулся в сторону своих войск. И тут остановился винт. Вот-вот машина загорится. Прыгать? Но внизу фашисты. Во что бы то ни стало надо тянуть к своим. Передал по радио своему заместителю:

-Я подбит, принимай команду, иду на вынужденную.

А мысль только об одном: дотянуть до своих. Надо бороться до конца. Прежде всего - спокойствие. И мгновенно принято решение: вместо того, чтобы замедлить падение, он резко двинул ручку вперед. Самолет круче и быстрее пошел к земле. До переднего края немецких окопов осталось сто, пятьдесят, сорок метров. Самолет летит точно в окопы. Но когда он уже почти коснулся земли, вражеской еще земли, Никишин резко рванул ручку на себя.

Пылающая машина круто подпрыгнула и над самой землей пролетела еще метров шестьдесят. Опустившись на нейтральной полосе, самолет пополз на брюхе по кустам и кочкам. Расчет оказался точным. Мастерство, опыт и железная выдержка летчика заставили смертельно раненную машину отдать последние силы. Выбравшись из кабины, Михаил Дмитриевич бросился к стрелку.

-Жив?

-Жив,- ответил Вася Батизат и спрыгнул на землю. Они поползли между взрывами мин и снарядов к своим.

Летчики, увидев, как упал горящий самолет командира, решили, что Никишин сгорел. А он вместе со стрелком в это время уже сидел в гостях у минометчиков на передовой линии и с аппетитом уплетал консервы. Даже по сто грамм нашлось у гостеприимных хозяев. Потом они показали дорогу до медсанбата, а оттуда, мол, в тыл найти путь уже легче.

Медсанбат находился километрах в двух от расположения минометчиков, но добираться до него пришлось часа полтора. И тут они впервые увидели весь ужас войны, не видимый с воздуха. Это было страшное зрелище. Из боя выходили подбитые танки, самоходные орудия. Санитары выносили на носилках и плащ-палатках изуродованные тела бойцов. Те, кто мог передвигаться, шли, ползли в направлении к медсанбату, стараясь в то же время укрыться от рвущихся кругом снарядов и мин.

А дальше, уже за медсанбатом,- огромное скопище техники, застрявшей в непролазной грязи на пути к фронту. А там она была так нужна. Грязь засасывала даже трактора, в грязи с ног до головы были бойцы. Часам к семи вечера Михаилу Дмитриевичу с Васей удалось, наконец, сесть на подбитое самоходное орудие, которое подвезло их до деревни Середа, где стояли наши тыловые части. Их накормили, показали землянку, где можно переночевать.

Солнце уже касалось горизонта. Вдали слышалась канонада тяжелых орудий. Михаил Дмитриевич вошел в землянку, закурил трубку, не раздеваясь, лег на нары и уснул, как убитый. Так кончился этот день, брызнувший утром таким веселым солнцем.

***

Робко отворилась дверь, и чей-то по-мальчишески звонкий голос спросил:

-Разрешите войти, товарищ капитан?

Михаил Дмитриевич поднял голову. Перед ним стоял, браво вытянувшись, от избытка старания вздернув и без того курносый нос, маленький, удивительно нескладный младший лейтенант. Огромные ботинки, обмотки, туго обтянувшие тонкие ноги, сползший вниз ремень со сдвинутой на бок пряжкой, на самые уши натянутая пилотка, круглая улыбающаяся физиономия - ну сущий Швейк.

-Младший лейтенант Ермаков Никита Степаныч прибыл в ваше распоряжение!

-Сколько же тебе лет, Микита Степаныч? - спросил Никишин, и губы его тронула отеческая улыбка.

-Двадцатый, товарищ капитан!

Но и девятнадцати ему не дашь. И к тому же так не вязался весь его облик со званием боевого летчика-штурмовика, что даже представить себе его в кабине грозного «Ила» было трудно. А он ведь должен заменить сурового, сильного Виктора Гусакова. Подумал обо всем этом Михаил Дмитриевич, и к сердцу подкатила теплая волна жалости и нежности к этому пареньку, такому юному и безобидному.

А он тем временем рассказывал о себе: родом из Уфы, кончил летное училище, год назад погиб на фронте отец. Он, сын, пришел мстить за него и будет драться, не щадя жизни. «Не щадя жизни, - подумал про себя Батя.- А ведь тебя, милый ты мой мальчик, действительно могут убить. Такая уж это отвратительная штука - война». И он принял твердое решение - сделать все, чтобы уберечь этого парнишку, которого уже успел полюбить.

-Ну, вот что, Микит Степанович, - сказал он, - будешь моим ведомым. Ничего против не имеешь? Ну вот и хорошо. Завтра начнем учиться, посмотрим, какой ты летчик. Назавтра они вылетели в первый учебный полет. Михаил Дмитриевич «облетывал» и других новичков, прибывших вместе с Ермаковым. С удовольствием отметил, что Микит Степанович (так его и стали звать с легкой руки Бати) отличается от многих из новичков большой старательностью, в воздухе чувствует себя довольно уверенно, в строю держится

плотно. В общем, будет из него летчик.

Первая похвала командира и обрадовала, и смутила паренька. Знал он, что полковые острословы, еще с училища вечно донимавшие его всякими шуточками да подтруниванием, и тут не обойдутся без этого. Особенно Иван Гузанов, такой же девятнадцатилетний, но уже уверенный в себе, сильный, стройный и большой любитель «откалывать номера». И, конечно же сразу, как только командир распустил новичков после полетов, Гузанов, надвинув Ермакову пилотку на нос, торжественно воскликнул:

-Микит Степанович-то у нас орел. Смирно! Равнение на Микиту Степаныча!

И посыпались шуточки-прибауточки. Никита не знал, как от них отделаться, краснел, потел, и в конце концов убежал в лес. Потом начались тяжелые бои за освобождение Эстонии. Это был для молодых летчиков экзамен не на жизнь, а на смерть, экзамен на смелость, на выдержку, на летное мастерство. И они его выдержали. Михаил Дмитриевич уже мог не оглядываться в бою - тут ли ведомый, не отстал ли. Он точно знал: здесь Микит Степаныч, как привязанный. И бомбы он клал старательно, так, что они ложились точно туда, куда надо, каким бы густым ни был огонь зениток. Особенно много разговоров было в полку, когда Ермаков одним мощным «катюшным» снарядом дотла снес вокзал на станции Раки. По этому поводу Эрнст Санников, летевший в этом бою следом за ним, не преминул сострить:

-Здорово Микит Степаныч показал фрицам, где раки зимуют. Только где же им теперь, бедным, зимовать?

Никита только отмахивался: чего расшумелись - ничего особенного, случайно, мол, попал.

К этому времени между командиром эскадрильи и Никитой Ермаковым возникла глубокая взаимная привязанность. Не только в воздухе, но и на земле Ермаков был тенью Никишина. Микит Степаныч ухаживал за ним любовно, как за отцом, и тот платил ему тем же.

Прошло два месяца. В полк прибыли ордена. Один из них - орден Отечественной войны I степени - засверкал на груди Никиты. И только кончились торжества вручения, как он прибежал к командиру, едва не плача.

-Товарищ капитан, ну чего они издеваются?

-Да в чём дело, Микит Степаныч?

-А вы посмотрите, - и повёл командира на улицу.

Михаил Дмитриевич увидел на стене склада написанный огромными буквами лозунг:

«Да здравствует Красная армия и Никита Ермаков!» Капитан, пряча улыбку, безошибочно

спросил:

-Гузанов, твоя работа?

-Да что вы, товарищ капитан, как я мог?

-Да уж, конечно, ты не мог. В общем, сотрешь и об исполнении доложишь. Ясно?

-Ясно, товарищ капитан.

В этот день получил награду и Михаил Дмитриевич. К двум его орденам Красного Знамени и Отечественной войны I степени прибавился орден Отечественной войны II степени.

Четвёртый орден. За каждым из них были десятки боевых вылетов, десятки атак на вражеские позиции. И каждая из этих атак увеличивала боевой счёт его эскадрильи. На этом счету было уже около семидесяти разбитых немецких орудий и минометов, семь самолетов, уничтоженных на аэродромах, три железнодорожных эшелона с техникой и боеприпасами, около двух десятков взорванных складов с боеприпасами, около полусотни автомашин.

Всего не перечислишь. И все это фиксировалось не только на фотопленке кинопулемета и в полковых отчетах. Все это видели тысячи наших солдат-пехотинцев. Штурмовики были, пожалуй, самой популярной в пехоте авиацией. Ведь они «работали» непосредственно для пехоты. Они вместе с ней шли в атаку, штурмовали и брали укрепления. Они прокладывали пехоте дорогу. И чем чище была эта дорога, тем благодарнее были летчикам солдаты. Поэтому асов- штурмовиков поименно знали по всему фронту,

знали по бортовым номерам самолетов. И когда над передовой появлялся «Ил» под номером 10, то на земле можно было услышать:

-Никишин, ребята! Ну сейчас он даст фрицам прикурить.

И он, словно слыша это, «давал» так, что фашисты нескоро приходили в себя. А потом в полк приходили депеши-благодарности. Их накопилось множество: от командиров батальонов, полков, армий. Ведь на счету Михаила Дмитриевича было уже около сотни боевых вылетов. Всюду знали Никишина. И не только наши. Уже потом, после войны, в немецких штабных архивах было найдено «дело Никишина» среди других «дел» на особо насоливших гитлеровцам советских асов. Командир лучшей эскадрильи 448-го штурмового авиаполка стал одним из героев фронта.

И вот в один из декабрьских дней сорок четвертого года над аэродромом прозвучала команда к торжественному построению. Застыли в строю летчики, техники, механики, мотористы, воздушные стрелки. Перед строем, строгий и подтянутый, стоял командир второй эскадрильи. А командир полка читал Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему, Никишину Михаилу Дмитриевичу, «За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство, за высокую организованность, четкий порядок и железную воинскую дисциплину в эскадрильи, за умелое и мужественное руководство боевыми действиями групп самолетов звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

Этот день был праздничным в полку и особенно в эскадрильи. Уж очень любили своего Батю его «ребятишки». И они радовались за него, гордились им, как своим отцом. А Микит Степаныч тот теперь вообще не отходил от своего командира.

А вскоре настал для 448-го штурмового авиаполка и конец войны. Когда полностью была освобождена советская Прибалтика, его оставили в резерве. Потом Михаилу Дмитриевичу во главе двадцати летчиков полка поручили перегон новых самолетов на фронт. В один из таких перелетов, совершив посадку во Львове, они и узнали радостную весть о Победе.

***

После войны он вновь летал в высоких широтах. Нет такого города на всём бескрайнем Севере нашей Родины, где бы не приземлялся его самолет. Он не раз прилетал в Воркуту, Сыктывкар, Ухту. И всюду он встречал старых друзей. Его помнили. Только в 1954 году по неумолимому предписанию врачей он простился с любимой работой. Но усидеть на пенсии не смог. Не такая у него натура, слишком велик в нём запас жизненной энергии. И он работает по сей день в Московской конторе Норильского горно-металлургического ордена Ленина комбината, ведя одновременно большую общественную работу.

Источник информации:

Мерц, В. «Катюши» бьют с неба / Виталий Мерц // Честь и слава героям. 1941-1945 : сборник статей и очерков / сост. А.М. Калимова, А.А. Карпов – Сыктывкар, 2007. – С.171-191. – (Книга памяти Республики Коми)