Хоничев Николай

Воздух Байкала

Воздух Байкала – пирог ноздреватый

С корочкой премиум класс.

Или бывает как сладкая вата

С мудростью про запас.

Серое, синее, бирюзовое –

Высших помолов прозрачна мука.

Томный чабрец, да настоянный с зорями,

Или с шалфеем – строка.

Воздух Байкала – Божий подарок!

Ах – перехватит и вот

Пьешь его, пьешь из стаканов и чарок

И ощущаешь полет.

Снится гора, на которой устало

Рвал потихоньку тимьян.

А окружал тебя воздух Байкала,

Что был в подарок дан.

Может – к Байкалу уже не вернуться

Трогает памяти власть –

Мелко следы на горе остаются

Тросточкой, чтоб не упасть.

Ольхон

Камни. Костер. И палаток цвета

Тихо меняются. Вечер.

Движется мудрая красота.

Вспыхнули искрами речи.

И у костра – самоцветы бесед.

Споры – яростным соком.

Где-то пронзительный слышен Дассен.

Где-то – щемящий Высоцкий.

День на Ольхоне и чуткая ночь,

Как эгоизм с альтруизмом.

Сгусток энергии вырвался прочь,

Кем-то из космоса вызван.

Тут ли остался? В Шаманской скале?

Или в Байкале вельможном?

Может он бродит – при свете, во мгле,

К влаге ползет осторожно?

Звезды зиры в облаках куркумы

В рисовом небе плова.

Мягкое солнце сходит с горы.

Спит пресноводное слово.

***

Орхидея – башмачок венерин,

Или золотая сон-трава,

В майские и солнечные двери

Шлют они тычинками слова.

Как по чудо-шарику ни рыскай,

Как волненьем сердце ни тревожь –

Красивее жужелицы крымской

В мире этом вряд ли что найдешь.

Жизнь растений с кровью травяною,

Краски насекомых деловых

Награждают нас живой водою -

Каждодневно-благодатный вихрь

Утренняя магия Байкала…

Ждали поезд. В горы полз туман.

Словно в аметистовом бокале

Между шпал расцвел лиловый мак.

***

Я пьян байкальской влагою, когда вода невидимо

Охватит и конечности красны.

И поутру качаются на водорослях мидии,

Наверное, как в Сен-Мало, вкусны.

Они в вине изысканном, да под вино поставлены…

О Франции я после погрущу.

А на Песчаном острове на сибирячек талии

Когда в сосудах я Байкал ношу,

Любуюсь. Ну а озеро покашливает лодками.

Полвека – словно с чистого листа…

Мы воду пьем лучистую, волшебную, холодную,

Что память отворяет неспроста.

И песенка о Ленине, уже совсем не скользкая,

И голоса байкальских Афродит…

И детство пионерское, и юность комсомольская

Никак не могут в нас перебродить.

Прохладным темпераментом туман к утру рассеется,

Взовьется влагой к чутким небесам.

Потом вернется к озеру, потом дождем нацедится,

Смородину промоет по лесам.

Смородина душистая, да в термосе заварится.

Гора. Улыбка. Облако с козой…

А мидии на озере качаются, качаются,

Зовут, зовут байкальскою слезой…

Белгород

Заневестились белые горы…

И застенчивый солнечный взгляд

Глянет вслед, словно белые каллы

Золотую тайну хранят.

Я молчу – и спокоен и ласков.

Впечатленья домой увезу.

Ярко-синие от пролесков

Ждут холмы в Монастырском лесу.

И в тиши многомудрого леса

Белый танец родившихся фраз.

Дорогая, в цветах – это детство,

Что страна неподкрашенных глаз.

Сохраняет камин благородство.

Белый крокус цветет белым днем.

И в духовке карп белгородский.

Мы тихонько настоечку пьем.

Этот сказочный дуб многорукий,

Где обмолвился соловей.

Это детство летает по кругу -

Край густых нечерненных бровей.

Не ныряя в далекую лету,

Ярко пишется с пением птиц,

В синих строчках пролесков легенда

По весне белгородских страниц

У Беловского моря

У Беловского моря до трезвости пьян.

И целебны стихи, как целебен тимьян.

Как целебна черемуха майской порой.

И в поэзии тут, каждый третий – король.

Или, ежели ты поэтический князь,

То не пилишь избу, с женой разводясь.

Ты вдыхаешь ночной благородный туман.

У Беловского моря – как стеклышко…пьян.

Ты гуляешь в местах, где исчезли клещи.

Ты талантлив по-прежнему, как ни пищи.

С поэтессой веселой, что в дупель трезва -

Обращаете в золото чудо-слова.

У Беловского моря, где ждут соловьи

Всероссийского Слова в огранке любви.

Испытав благородную, светлую дрожь,

Снова к жизни, сквозь трезвую водку придешь.

Иркутск. Дом Волконских.

Мы идем фрагментарно-красивым Иркутском,

А у дома Волконских – внушительный вид.

Воробьи о делах повседневных пекутся

И жена декабриста у церкви стоит.

Тростью старость мелькнет или детство – панамой.

Женской искренней радуге, силе огня

Нет желания противиться. Тонкая дама

Упоенно в беседу вбирает меня.

Декабристы победу на площади белой

Одержали на зимнем кровавом балу?!

(Ее муж проиграл царедворцам умелым –

Скользко плыть по предвыборно-мэрскому льду).

Я когда-то читал о Марии Валевской:

Полюбить Бонапарта и помнить о нем –

Счастье с горем. Но градус несет королевский

Далеко не любой в гороскопе своем.

Зимний садик Марии Волконской. Мы выйдем.

Расцветет на качелях реальнейший сон –

Словно Пушкин с Волконской другой, с Зинаидой,

Вместе с вами, Софи, обживаем салон.

Свято право мечтать, бредя маленьким троном.

Счастье редко, а чаще – тщеславная боль.

И не каждый полковник родится Пероном*.

Да и Эве* играть не последнюю роль.

* полковник Хуан Перон — президент Аргентины в 1946-1955, 1973-1974 гг.

* Эва, Эвита — его жена и соратник.

***

Рижский черный бальзам

Рижский черный бальзам…

Капли падают в рюмочку водки.

И она оплетает твой мозг как лоза,

И весь мир – позднебрежневский, кроткий.

Баба Оля откроет свой старый сервант

Если гости за стол соберутся.

Налепили пельменей. И рюмки стоят.

И бальзамные капли проснутся.

Снова снята фольга

И ноябрьский пир

Вновь идет с каждым годом устало.

И не так уж и кроток тот брежневский мир,

С коим лет восемнадцать совпало.

Он пронзителен, словно мускатный орех,

Точно почка березы болотной.

Но при всех недостатках подталкивал вверх

По бальзамной тропинке полета.