Воздух Байкала
Воздух Байкала – пирог ноздреватый
С корочкой премиум класс.
Или бывает как сладкая вата
С мудростью про запас.
Серое, синее, бирюзовое –
Высших помолов прозрачна мука.
Томный чабрец, да настоянный с зорями,
Или с шалфеем – строка.
Воздух Байкала – Божий подарок!
Ах – перехватит и вот
Пьешь его, пьешь из стаканов и чарок
И ощущаешь полет.
Снится гора, на которой устало
Рвал потихоньку тимьян.
А окружал тебя воздух Байкала,
Что был в подарок дан.
Может – к Байкалу уже не вернуться
Трогает памяти власть –
Мелко следы на горе остаются
Тросточкой, чтоб не упасть.
Ольхон
Камни. Костер. И палаток цвета
Тихо меняются. Вечер.
Движется мудрая красота.
Вспыхнули искрами речи.
И у костра – самоцветы бесед.
Споры – яростным соком.
Где-то пронзительный слышен Дассен.
Где-то – щемящий Высоцкий.
День на Ольхоне и чуткая ночь,
Как эгоизм с альтруизмом.
Сгусток энергии вырвался прочь,
Кем-то из космоса вызван.
Тут ли остался? В Шаманской скале?
Или в Байкале вельможном?
Может он бродит – при свете, во мгле,
К влаге ползет осторожно?
Звезды зиры в облаках куркумы
В рисовом небе плова.
Мягкое солнце сходит с горы.
Спит пресноводное слово.
***
Орхидея – башмачок венерин,
Или золотая сон-трава,
В майские и солнечные двери
Шлют они тычинками слова.
Как по чудо-шарику ни рыскай,
Как волненьем сердце ни тревожь –
Красивее жужелицы крымской
В мире этом вряд ли что найдешь.
Жизнь растений с кровью травяною,
Краски насекомых деловых
Награждают нас живой водою -
Каждодневно-благодатный вихрь
Утренняя магия Байкала…
Ждали поезд. В горы полз туман.
Словно в аметистовом бокале
Между шпал расцвел лиловый мак.
***
Я пьян байкальской влагою, когда вода невидимо
Охватит и конечности красны.
И поутру качаются на водорослях мидии,
Наверное, как в Сен-Мало, вкусны.
Они в вине изысканном, да под вино поставлены…
О Франции я после погрущу.
А на Песчаном острове на сибирячек талии
Когда в сосудах я Байкал ношу,
Любуюсь. Ну а озеро покашливает лодками.
Полвека – словно с чистого листа…
Мы воду пьем лучистую, волшебную, холодную,
Что память отворяет неспроста.
И песенка о Ленине, уже совсем не скользкая,
И голоса байкальских Афродит…
И детство пионерское, и юность комсомольская
Никак не могут в нас перебродить.
Прохладным темпераментом туман к утру рассеется,
Взовьется влагой к чутким небесам.
Потом вернется к озеру, потом дождем нацедится,
Смородину промоет по лесам.
Смородина душистая, да в термосе заварится.
Гора. Улыбка. Облако с козой…
А мидии на озере качаются, качаются,
Зовут, зовут байкальскою слезой…
Белгород
Заневестились белые горы…
И застенчивый солнечный взгляд
Глянет вслед, словно белые каллы
Золотую тайну хранят.
Я молчу – и спокоен и ласков.
Впечатленья домой увезу.
Ярко-синие от пролесков
Ждут холмы в Монастырском лесу.
И в тиши многомудрого леса
Белый танец родившихся фраз.
Дорогая, в цветах – это детство,
Что страна неподкрашенных глаз.
Сохраняет камин благородство.
Белый крокус цветет белым днем.
И в духовке карп белгородский.
Мы тихонько настоечку пьем.
Этот сказочный дуб многорукий,
Где обмолвился соловей.
Это детство летает по кругу -
Край густых нечерненных бровей.
Не ныряя в далекую лету,
Ярко пишется с пением птиц,
В синих строчках пролесков легенда
По весне белгородских страниц
У Беловского моря
У Беловского моря до трезвости пьян.
И целебны стихи, как целебен тимьян.
Как целебна черемуха майской порой.
И в поэзии тут, каждый третий – король.
Или, ежели ты поэтический князь,
То не пилишь избу, с женой разводясь.
Ты вдыхаешь ночной благородный туман.
У Беловского моря – как стеклышко…пьян.
Ты гуляешь в местах, где исчезли клещи.
Ты талантлив по-прежнему, как ни пищи.
С поэтессой веселой, что в дупель трезва -
Обращаете в золото чудо-слова.
У Беловского моря, где ждут соловьи
Всероссийского Слова в огранке любви.
Испытав благородную, светлую дрожь,
Снова к жизни, сквозь трезвую водку придешь.
Иркутск. Дом Волконских.
Мы идем фрагментарно-красивым Иркутском,
А у дома Волконских – внушительный вид.
Воробьи о делах повседневных пекутся
И жена декабриста у церкви стоит.
Тростью старость мелькнет или детство – панамой.
Женской искренней радуге, силе огня
Нет желания противиться. Тонкая дама
Упоенно в беседу вбирает меня.
Декабристы победу на площади белой
Одержали на зимнем кровавом балу?!
(Ее муж проиграл царедворцам умелым –
Скользко плыть по предвыборно-мэрскому льду).
Я когда-то читал о Марии Валевской:
Полюбить Бонапарта и помнить о нем –
Счастье с горем. Но градус несет королевский
Далеко не любой в гороскопе своем.
Зимний садик Марии Волконской. Мы выйдем.
Расцветет на качелях реальнейший сон –
Словно Пушкин с Волконской другой, с Зинаидой,
Вместе с вами, Софи, обживаем салон.
Свято право мечтать, бредя маленьким троном.
Счастье редко, а чаще – тщеславная боль.
И не каждый полковник родится Пероном*.
Да и Эве* играть не последнюю роль.
* полковник Хуан Перон — президент Аргентины в 1946-1955, 1973-1974 гг.
* Эва, Эвита — его жена и соратник.
***
Рижский черный бальзам
Рижский черный бальзам…
Капли падают в рюмочку водки.
И она оплетает твой мозг как лоза,
И весь мир – позднебрежневский, кроткий.
Баба Оля откроет свой старый сервант
Если гости за стол соберутся.
Налепили пельменей. И рюмки стоят.
И бальзамные капли проснутся.
Снова снята фольга
И ноябрьский пир
Вновь идет с каждым годом устало.
И не так уж и кроток тот брежневский мир,
С коим лет восемнадцать совпало.
Он пронзителен, словно мускатный орех,
Точно почка березы болотной.
Но при всех недостатках подталкивал вверх
По бальзамной тропинке полета.