***
Снова осень в тайге наступила,
Листья желтые падают вниз.
Бабье лето... Кому ты не мило -
Этот нежности вечный каприз?
Облетают, кружатся, порхают,
Чуть дрожа на осеннем ветру,
Радость в сердце живом пробуждая,
За, природа, твою красоту.
Нет прекраснее времени года.
Увидал – и запомнил навек!
Осень – лучший подарок природы,
Жаль, что слишком стремителен бег.
***
Нахмурилось небо осенним ненастьем,
По веткам стучит нескончаемый дождь.
Он, словно все краски размыв в одночастье,
Пейзаж превратил в черно0—белый чертеж.
Поникли, сутулясь, мохнатые ели,
От взора укрывшись дождя пеленой,
И птицы, спасаясь от влажной купели,
Притихли, в хвое схоронясь вековой.
И замерла, свовно на вздохе природа
В надежде, что ласковый солнечный луч
Прорвется, пусть невзначай, ненароком,
Сквозь толщу зависших в безветрии туч…
Вот так и душа, несмотря на невзгоды,
Живет ожиданьем прихода тепла,
Не ведая часто, что дни непогоды,
Как капля за каплей, стекутся в года.
***
Звезда упала в небесах,
Лишь на мгновенье озарилась,
И, как в бескрайних берегах,
Среди галактик где-то растворилась.
Перечеркнув свинцовый небосклон
Мгновенно, как лучом отмщенья,
/Всему виной, как будто он/
Исчезла, не прося прощенья.
И той звезде подобные есть тоже,
Среди галактик много их,
Но та, она родней, быть может-
Большой, при малой жизни штрих.
Звезда упала в небесах.
Среди галктик где - то растворилась,
Как утром на траве роса
В лучах зари бесследно испарилась.
К 400- летию Томска
Вот и встретились вновь, здравствуй, город родной,
Средь нарымской тайги ты один лишь такой.
А вокруг до небес необъятная ширь,
И гордится тобой не напрасно Сибирь.
Величаво стоит над сибирской рекой
Город, юный душой, горд детства родной.
Ты навеки останешься в памяти жить,
Как же можно тебя, милый Томск, не любить.
За 400 лет много вод утекло,
Сколько минуло бед, но, как прежде, тепло
Излучает всегда свет твоих фонарей,
Приглашая опять к себе в гости друзей.
Пусть седые века над тобою летят,
В тишине тополей дремлет Лагерный сад,
В куполах отражаясь, плывут облака,
И поет о тебе свою песню река.
Речка Чая
Речка бежит среди спящей тайги,
Тихо волну шевеля,
И от воды чуть дрожат тальники,
Словно бы с ней говоря.
Мне по душе твой коричневый цвет-
Крепкого чая настой,
Словно растаял багряный рассвет
В талой воде снеговой.
В нем- аромат темнохвойной тайги,
Черной смородины сок.
Сразу почувствуешь, лишь пригубив,
Сделав хотя бы глоток.
Чуть горьковатый от дыма костра,
Я его пью- не напьюсь,
И возвращает мне чая -река
Детства забытого вкус.
***
О поэзии и о реальности
Я стих сложил, как есть, из фактов голых,
Реальность понужая почем свет.
Его прочтя, мой друг- лесопатолог,
Поэт от Бога, дал такой совет:
- Пойми, - сказал, - реальность, да - насущно,
В поэзии - как раз наоборот:
Зачем влезать в событий гущу,
В ней должен быть души твоей полет.
А здесь слова – как вол, ползущий в гору,
Они же над землей должны парить,
Вложи такую в них первооснову.
Чтобы никто не смог так сотворить.
Чтобы реальность – обратилась мифом,
Оживший миф - реальностью предстал.
Играй, как музыкант, словами, рифмой,
И ты взойдешь еще на пьедестал.
И я молчал, внимая речь поэта,
Ловя, как нить, созвучия души,
А в глубине, уже подспудно, где – то,
Реальность выдавала миражи.
И я не мог ему в тот миг признаться,
Ведь, чтобы над землею воспарить,
Мне от нее предстало оторваться,
И потому - земное позабыть.
Я – реалист, и, значит, стать поэтом
Мне не дано, пожалуй, никогда,
Но знаю точно: жизнь не только лето,
За летом будет осень и зима.
Итте
В сибирской дальней стороне
Стоит Кулайка на реке.
Хранит гора среди уступов
Легенду древнюю селькупов.
О людях, обитавших тут
Тех, что в сказаниях живут.
Но тайну свято охраняя,
Молчит об этом речка Чая.
Легенда эта - связь веков.
И тайный смысл ее таков:
Навек собой соединить
И смерть, и жизненную нить.
Она нам словно в назиданье,
Что жизнь - мгновенье в мирозданьи.
И вот об этом помятуя,
Легенду эту повествую:
Когда то в древние века,
Ушел отсюда в облака
За ЛОСЕМ, странником небесным,
Итте – селькуп, охотник местный.
За ним шли Дедушка и Зять,
Тому охотнику под стать
Через болота и леса
В далекий путь на небеса.
Едва поднялись до небес,
Мрак поглотил болота, лес,
Исчез в ночи обратный путь,
Назад уже не повернуть…
И только ЛОСЬ сам по себе
Звездой светился в темноте,
Но лишь его они коснулись,
То сами в звезды обернулись.
Так появилось в поднебесье
Большой Медведицы созвездье,
Скрепленное из стрел и луков,
Священное для всех селькупов.
А на горе старуха- мать
О сыне молит, но как знать,
Вернет ли сына этот зов,
Ведь зову - 25 веков.
Но верит, слышит ее сын,
Он там, на небе, не один,
Тот свет сверкающих огней -
Свет небожителей- людей.
И вот тогда, всего на миг
Старухи изможденной лик
В другие рвущийся миры
Вновь выступает из горы.
Как будто бы звучит не глупо
Легенда древняя селькупов:
Что уходя в мир неземной
Душа становится звездой.
И тот далекий звездный свет
Нам посылает свой завет:
Дарить любовь и вдохновенье,
Чтоб душу выразить в творенье.
Хранить надежду и тепло,
Чтоб свято верили в добро.
Не зря уже который год
Здесь творческий народ живет.
Культура этих древних лет
На них оставила свой след,
Ведь здесь, на Чаинской земле,
Живут наследники Итте.
***
Солдатам трудового фронта
посвящается
Хлеб
Кончилась жатва. Хлеб убрали,
но среди поля тут и там
Меж куч соломы колоски стояли,
от тяжести согнувшись пополам.
Бригада поле покидала,
Скрываясь в собственной пыли,
А ту солому, что осталась,
Чтобы было чисто - подожгли.
Тем часом, рядом на опушке,
Дорожкой, что накоротке,
Домой в деревню шла старушка
Вся в чёрном, с посошком в руке.
И с болью женщина смотрела,
Седые обнажив виски,
Как на поле в огне сгорали
С соломой вместе – колоски.
А память сразу уносила
К далеким, страшным временам,
Где смерть всех голодом косила
И ели хлеб, с корою пополам.
Где детям снились не игрушки
И даже не сама война, а хлеба чёрного горбушка
И неба синь. И тишина.
Ей болью в сердце отозвался
Далёкий, стойкий Ленинград,
Где все, кто мог с врагом сражался,
Где каждый житель был солдат.
Пусть не стрелял из автомата,
Штыком врага он не разил,
Но был он у станка солдатом,
Работал он. А главное - он жил!
Да жил! Когда свинцовые метели
На них обрушивали шквал,
Когда металл, кирпич горели,
Горело всё, а он стоял.
И слабой детскую рукою
Свой старенький станок включал,
Чтоб над блокадную Невою
Гром канонады замолчал…
Всё разом память оживила,
Как будто было лишь вчера…
И с болью тихо обронила:
« Ведь это хлеб.. Ему цена.. .
Да что вы, люди, позабыл,
Ту хлебу нашему цену,
Как братья головы сложили
За хлеб?.. Разруху?.. Целину?
Тот хлеб, добытый кровью, потом,
Который всю страну кормил,
Когда стояли против пол-Европы –
Ему спасибо, что ты жив.
И вдовам тем, что из последней силы
За плугом шли, чтоб хлеб для фронта дать…
Вот почему для нас он символ,
священный и святой.
как Родина, как Мать!
***
Ребятам, прошедшим пекла Афганистана,
посвящается …
Караван
Сон тревожный, ребятам не спится,
Задувает «афганец», шлифуя бархан.
И всё чаще далекая Родина снится,
Она там, за Рекой… здесь - проклятый «Афган»,
Край забытый, заброшенный Богом,
Ни умом и ни сердцем его не понять:
Где вчера ещё нитью бежала дорога –
Завтра будет песчаная гладь.
Ветер злится, играет поземкой колючий,
Погружая в песок опустевший кишлак,
Словно жизнь здесь - нелепый (не более) случай,
Между нею и смертью всего только шаг.
Там, в пустом кишлаке, на коротком привале
Затаилась спецгруппа - 17 ребят,
Двадцать вёрст по пустыне уже отмахали,
Впереди еще столько - и нужный квадрат.
В том квадрате, по данным разведки,
Должен тайной тропою пройти караван,
Со взрывчаткой, оружием ( случай не редкий),
Только вот отправитель не кто-нибудь - Хан.
- «Хитрый пёс, только волчьей породы»,-
Хмурит брови «старшой», - и расчётливый, гад,
Как всё чётко продумал, пока непогода,
Пока дует «афганец» - «вертушки» стоят.
Ждать погоды, пожалуй, напрасно и глупо,
Да пока она будет - пройдет Караван.
Значит, ножками, быстро, маневренной группой,
И устроить засаду, зарывшись в бархан.
Говорили, что будто тропа та проходит
Руслам старой, когда-то усохшей реки,
Значит, есть ориентир, и, спасибо погоде,
Можно тихо и скрытно туда подойти.
Размышляет «старшой», есть над чем поразмыслить:
Ведь удача - удачей, здесь - нужен расчёт.
Если только сработать внезапно и быстро,
Чтобы всё, как по «нотам» - тогда повезёт.
Это, в общем, конечно без всяких нюансов,
Только вот невозможно всего усмотреть.
Кто хитрей и шустрей - у того больше шансов,
Раньше срока никто не спешит умереть.
А ребята вздыхают, ребятам не спится:
Всё-таки странно устроена жизнь,
Раз! И ты на войне, да ещё за границей –
Связь с Союзом лишь тонкая - тонкая нить.
И кого только вместе война не связала,
Изо всех уголков необъятной страны:
Из Сибири, Поволжья, Литвы и Урала,
Ашхабада, Тбилиси, Уфы, Костромы.
Да неважно, откуда, какой будешь веры:
Будь латыш, дагестанец, москвич иль бурят –
Если вместе с тобою лежал под обстрелом,
И в бою прикрывал- значит, больше, чем брат.
А «афганец» сильней и сильней задувает,
Словно хочет живое навек схоронить,
И оставленный след на песке заметает,
Всё стремясь оборвать эту тонкую нить…
Вот и время… Пора, две минуты на сборы,
Все сомнения прочь - впереди только цель …
И – вперёд, до неё, до конца, до упора,
Прямо в ночь, сквозь песчаную ту круговерть.
Хорошо, что ещё без жилета, и славно,
Так сказать налегке: автомат, да штык-нож,
Да по пять магазинов, скрепленных попарно –
Что ещё на себе унесёшь.
А песок, он везде: под одеждой, в карманах,
Он скрипит на зубах, засыпает глаза,
Но одна только цель - быть вперёд каравана,
Раньше, чем он проскочит, иначе - нельзя.
Растворяется всё в том песчаном кружении:
Мысли, чувства, усталость и страх,
Лишь спина впереди, в монотонном движении,
Да всё тот же проклятый песок на зубах.
Вот он – нужный квадрат, сердце бьётся, как молот,
Всё, успели. Добрались в намеченный час.
И под ложечкой где-то рождается холод,
Так всегда перед боем, почти каждый раз.
А теперь затаиться и ждать каравана,
Погрузившись по плечи в сыпучий песок...
И растет на глазах острый гребень бархана –
Как в песочных часах - жизни меряя срок.
Время тянется, плавно секунды считая,
Он всё ближе и ближе, тот страшный рассвет,
А «афганец» как будто немного говорит,
Замедляя дыханье в преддверии бед.
Вот и слышатся первые звуки движения:
Гул далекий по старому руслу реки,
И уходят последние в сердце сомненья,
Всё давно решено и назад нет пути.
Всё случилось как-то сразу, внезапно:
Автоматная трель всколыхнула пески,
Крик, гортанная речь, а о чём - не понятно,
Лишь два слова знакомых - «аллах», «шурави».
И стучит автомат по предплечью упрямо,
Чтоб с оружием в тыл караван не прошел,
А в глазах наплывает: как вечером мама
Накрывает на кухне для ужина стол.
И всё в тех же цветах на окне занавески,
Да до боли в знакомых щербинках стена...
И проносится мысль, от которой вдруг тесно
Станет где- то в груди- «Ведь не наша война»?!
А кругом лишь песок… Где же те перелески,
Что в родной стороне, где невеста, где мать...
Почему не за них? да лишь Богу известно,
Отчего и за что суждено воевать.
Но солдат есть солдат, он, как штык у винтовки:
Если «К бою !» - команда- всегда впереди,
А политика так маневрирует ловко:
Если есть государство - значит, есть и враги.
Идут эшелоны, вздыхая на шпалах,
Вновь солдатская песня из вагона слышно,
Лишь на небе ночном, ярко вспыхнув, упала,
Прочертив небосклон, может, чья-то звезда.
Кто-то встретит судьбу среди гор Кандагара,
Кому вечным пристанищем будет Баграм,
Не успев осознать, что так прожито мало,
А кому это судьбой станет тот караван.
И стучит автомат, гильзы веером ложа,
Покрывая ковром раскаленный песок,
материнское горе слагая, и множа –
Пуля свист оборвет, свой найдя адресок…
Этот бой для ребят - он, конечно, не первый,
Среди многих других - лишь всего эпизод.
Только памяти его сохранит, как в резерве,
И кошмарным ночным не однажды вернёт.
Сколько славных ребят изломала та служба..
И не важно, чем этот окончился бой –
Он давно позади, но кому это нужно,
Если этот кошмар будет вечно с тобой ?
И когда, вновь домой возвратясь по «Приказу»,
Помня даже во сне жутких будней оскал,
Упаси вас Господь повторить эту фразу:
Что – «тебя я туда вовсе не посылал».
Она ранит порой пострашнее, чем пуля,
Даже много больней, чем осколком в живот,
Когда скажет её, развалившись на стуле,
Канцелярский чинок, ожирев от щедрот.
Это боль пробежит, разрывая суставы,
Словно острой иглой снова в сердце кольнет,
Вспоминая ребят, тех, которых не стало,
А кто памятью этой - данные не живёт.
То, что память хранит - это Вечно и Свято,
Не забыть им о том, тем. кто был за Рекой.
Лишь «афганец» песок также гонит куда-то,
Заметая тропу, будоража покой…
1984 год