Романчуков Сергей

***

Сколько десятков последних дней

Так и не стали финалом цикла?

Кажется, Я становлюсь взрослей:

Больше Меня не пугают иглы.

Иглы сомнений и взглядов в упор,

Жала отравленных сплетен, версий.

Зла и Добра бесконечный спор -

Это лишь способ поднять конверсию.

Вас распинают кресты дорог,

Ваша голгофа - брусчатка улиц,

Может ли сделать усталый Бог

Так, чтобы вы наконец проснулись?

Чаша наполнена, льёт за края,

Я улыбаюсь пустой надежде.

Вот - Моё тело и кровь Моя,

Нате! Я говорю вам: Ешьте!

***

Утро - пустая бессмыслица, день расколот,

Кровью закаты, рубины и ягоды клюквы...

В нашей среде это чувство зовётся Голод -

Слово, которое пишут с большой буквы.

Слово, которое значит, что ты не в силах

Сдерживать дольше огромного страшного зверя,

Рвущего душу - от люльки твоей до могилы -

Неважно, знаешь - не знаешь, Веришь - не веришь.

Зверя, который питается болью и страхом,

Зверя, который питается силой и властью,

Который однажды нелепую горстку праха

Зачем-то наполнил жестоким огнём страсти.

Горькая боль от нехватки любимой боли,

Вместо запястий верёвки сжимают душу,

Память, которую каждый из нас не волен

Выбросить вон, сжигает, снедает, душит...

Утро - пустая бессмыслица, день расколот,

Кровью закаты, рубины и ягоды клюквы...

В нашей среде это чувство зовётся Голод -

Слово, которое пишут с большой буквы.

"Господин Никто"

Под ногами ломко кричали листья

О недолгой жизни извечных истин,

Танцевала осень, сгущался вечер,

Мимолётный сплин был привычно-вечен,

Из больного плеера прямо в уши

Что-то пели Квины, а он не слушал,

Перестук шагов наложив на бит,

Он шагал к проспекту, где был убит,

Как отраву выпив четыре слова,

А потом усмешкой воскрес и снова

Раскрошил под ноги буханку-душу,

Чтобы стать хотя бы кому-то нужным.

Не случилось - голуби не склевали.

Предоставив падали падать в дали,

Он пошёл по городу - налегке -

Только пепел сердца прилип к руке,

По холодной плитке стучали ноги

Быстрым шагом гордых и одиноких -

Мимо дряхлого парка в осенней раме

И юродивых баб при убогом храме,

Обливая взглядом бесцетных нищих

У витрин кафе с нездоровой пищей,

Зябко кутаясь в серенькое пальто,

Через город шёл господин Никто.

"Крылья"

Cперва подрезают крылья, потом мысли,

Пакуют тела по ящикам сонных комнат,

Заливают спиртом, чтобы не сразу скисли,

Деньги в банки, концы в воду, чертей в омут...

Никакого недоброго умысла - принято просто,

Привычно, как в детстве мотив колыбельной,

Только... Вот если всё принимать серьёзно,

Что-то изменится? Волосы раньше забелит?

Не осталось великих идей и глобальных целей,

Если боги и есть на небе - про всех забыли,

При подобных вводных, подумай, на самом деле

Куда же девать задор молодых и сильных?

Сперва подрезают крылья, потом мысли,

И можно спокойно жить до скончания века.

Знаешь, захочешь спастись от подобной жизни -

Выходи на обрыв и пробуй взлетать с разбега.

***

Вечер, так поздно, автобус, почти что совсем пустой,

Мчится по сонному городу во всю железную прыть,

Всё паршиво, хоть волком ты вой. В наушниках Цой:

"Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть?"

Темно. На вечернем небе луна, и это почти что мило.

Ты грустно киваешь, слушая. Знаешь, что ты слаб.

Что это же за сила, что по Аристотелю рассудила:

Кто-то другой свободен, а вот ты от природы раб?

Ты слабый, родился слабым, рос, да и вырос, в итоге,

И последние десять лет ты живёшь, не снимая маску,

Чтоб никто ни о чём не узнал. Одиноки твои дороги,

Ты давно ведь уже позабыл, чем отвечают на ласку?

Но однажды ты встретишь то, что решительно всё изменит,

Когда не скажу, должен признать, я сам - пророк невеликий,

Помни, ищи, верь. Главное, чтобы тебя твои же гулкие тени

Не сожрали живьём. Одиночество - зверь, что любит менять лики.

Не бойся ломаться. Этот стих многократно сломан, никто не спас.

Ведь спасают лишь то и тех, что вписано в рамки задачи.

Кстати, размер и рифма изменились несколько раз.

Может быть, это тоже что-нибудь значит?

"Христос Вердена"

Когда Он воскрес, был холодный и мелкий противный дождь,

Серое небо повисло тряпкой над рубцами раскисших окопов,

И тысячи тысяч тех, кого ты, страна родная, домой не ждёшь,

Как белесые черви в ранах земли копошились всем скопом.

Механически-строго, со всем педантизмом бездушной стали,

Кроили в привычно-болезненном ритме глину и плоть пулемёты.

Ангел смерти усталый, которого все в край и за край замотали,

Раздражённо и просто мечтал уволиться с этой безбожной работы.

При звуках близких разрывов лишь сильнее вжимаясь в грязь,

В истерическом хоре свистков и орущих "вперёд!" офицеров,

Нитками крохотных судеб далёкая странная страшная власть

Играла в привычные игры господ, сеньоров, сэров и херов...

Когда Он воскрес, никто не заметил даже - на фронте без перемен,

Из жидкой грязи Он тяжко поднялся - сперва на одно лишь колено,

Встал, оглянулся - толкнуло прямо в висок. Вернулся обратно в тлен.

Коронованный stacheldraht миллионный Христос Вердена.

"(контр)Революционное"

Свергли тиранов сыны Свободы,

В небе трепещет вольное знамя:

Можете верить во что угодно!

(Если всецело согласны с нами)

На гильотины тащи уродов,

Раз они идти отказались сами!

Можете верить во что угодно,

Если всецело согласны с нами!

На демонстрациях год за годом,

Нашей борьбы не угасло пламя!

Можете верить во что угодно,

Если всецело согласны с нами.

Никакой свободы врагам свободы!

С годами лишь яростней плещет знамя!

А верить... Да можно во что угодно,

Главное - верить согласно с нами!

***

Ветер весенний хрипит, простужен,

В лужах окурки как корабли...

Я приглашаю. Тебя. На ужин.

А там - как получится, мон ами.

Глупость несносная - делать ставки,

Думать заранее, как пройдёт.

Я не эмпат, не пророк в отставке,

Даже не ванга, не вышло вот...

Знаешь... Ты - женщина, я - мужчина...

Вечер пока что совсем несмел,

В звонких бокалах вина и вина...

Взгляды честнее и слов, и тел.

Впрочем, рискнём. Как поэт и автор,

Я приглашаю. Тебя. На завтрак.

"Героям Интернета"

Я не пойму порой, откуда звон,

О чём и почему бушует Сеть...

У нас, в Сибири, было испокон:

Закон - тайга, а прокурор - медведь.

На что влияет твиттерный флэшмоб,

Кофеен креативных скорбный труд,

Мне невдомёк. И если честно, в лоб,

Не думаю, что нас из них поймут...

Как устаёт и как хиреет сталь,

Как слаб убитый временем металл,

Как в минус сорок лопнув магистраль

Тепла лишает весь жилой квартал -

Им невдомёк. У них своя война,

Где вместо пушек лозунги и мемы -

Про полстраны не зная нихрена

Навязывать ей всей свои проблемы.

Я снова не пойму, откуда звон,

О чём и почему бушует Сеть...

У нас, в Сибири, было испокон:

Закон - тайга, и прокурор - медведь.

***

В чём бы ни был крест, всё равно несу,

По лицу колотит то дождь, то снег...

Я искал не женщину, а грозу,

Не скрывая взгляда под шторы век.

Обретая про́клятый щедрый дар -

Приручать змеиные души слов,

Я искал не женщину, а пожар,

До конца не веря, что был готов.

По своей же вере безбожный лжец,

Примеряя в руке то перо, то меч,

Я искал не женщину, а конец

Пустоте, что я не могу беречь.

Маловато в мире, как погляжу,

Демониц, воительниц и богинь.

Я нашёл не женщину - госпожу.

Не оставь наивного, не покинь...

***

Стены были слепые, холодные, старые, битые,

А люди, как водится, стенам своим под стать.

Что не высечь в граните, всё закатали в битуме,

И под чёрною массой теперь тяжело дышать.

Шрамы окон зашиты стальными прутьями,

Врач эти швы снимать до сих пор не велит,

Дайте дышать, а действовать будем мы! -

Думает каждый, наверное, думает и молчит.

А потом - чудеса! И двери губами хлопают,

Выплюнув нас, ненужных, как шелуху,

На блюдце улиц. Мерить кварталы стопами,

И стропами строк, с эпиграфом наверху:

Живи, как хочешь, но твой деревянный ящик

Уже почти что готов - к приёму входящих...

***

Не ходи в свою голову - горько и больно, плохо там,

Я дошёл до того, чтобы собственной плетью - себя,

Чтобы плечи и спину жгло истерическим хохотом,

Лишь бы выплакать, выблевать всё, что никак не принять.

Заливаю бетоном дверь - прорывается всё же,

Наполняет тревогами мысли, записки и сны,

Леденящими иглами входит под грубую кожу,

И не тает от жарких касаний любви и весны.

Проникает в напитки и йогурты, прячется в ужин,

С каждым новым ударом сердца хрипит в груди:

Ты не нужен. Не нужен. Не нужен. Не нужен. Не нужен.

Никому - и никто не встречает тебя впереди.

Расползаясь по документам и протоколам,

По задачам в Jira и бледным полям таблиц,

В рёбра стучится тупым осиновым колом,

Рисует оскалы на месте увиденных лиц.

Считает ошибки и промахи, множит обиды,

Безбожно расходует виски, колотит в виски...

Я привычно сжимаю зубы, чтоб не подать виду.

В этом мире никто не умер от ненужности и тоски.

Слёзы - пыль, ничего не стоят,

Вера - прах, ничего не значит,

Я затравленно волком вою

И не знаю, как жить иначе.

***

Мы однажды дойдём. Наудачу. Слепо.

Nîn Meleth... Ты... Помнишь мои стихи?

И далёкие звёзды на бархате неба?

А наивную нежность моей руки?

Темнота и холод, да ветер - сука...

Сил едва осталось на шаг. Опять.

Вдалеке не видно, но тлеют угли:

Корабли, мосты ли - не разобрать.

Темнота и холод. Немеют пальцы,

Ничего не чувствуют. Что за бред!

Где тепло и свет не судьба остаться,

А судьба ль добраться в тепло и свет?

В пустоте не видно конца разлуке,

Берегов не видно в плену стихий...

Мы бредём по льду. Замерзают руки.

Nîn Meleth... Ты... Помнишь мои стихи?