***
Сколько десятков последних дней
Так и не стали финалом цикла?
Кажется, Я становлюсь взрослей:
Больше Меня не пугают иглы.
Иглы сомнений и взглядов в упор,
Жала отравленных сплетен, версий.
Зла и Добра бесконечный спор -
Это лишь способ поднять конверсию.
Вас распинают кресты дорог,
Ваша голгофа - брусчатка улиц,
Может ли сделать усталый Бог
Так, чтобы вы наконец проснулись?
Чаша наполнена, льёт за края,
Я улыбаюсь пустой надежде.
Вот - Моё тело и кровь Моя,
Нате! Я говорю вам: Ешьте!
***
Утро - пустая бессмыслица, день расколот,
Кровью закаты, рубины и ягоды клюквы...
В нашей среде это чувство зовётся Голод -
Слово, которое пишут с большой буквы.
Слово, которое значит, что ты не в силах
Сдерживать дольше огромного страшного зверя,
Рвущего душу - от люльки твоей до могилы -
Неважно, знаешь - не знаешь, Веришь - не веришь.
Зверя, который питается болью и страхом,
Зверя, который питается силой и властью,
Который однажды нелепую горстку праха
Зачем-то наполнил жестоким огнём страсти.
Горькая боль от нехватки любимой боли,
Вместо запястий верёвки сжимают душу,
Память, которую каждый из нас не волен
Выбросить вон, сжигает, снедает, душит...
Утро - пустая бессмыслица, день расколот,
Кровью закаты, рубины и ягоды клюквы...
В нашей среде это чувство зовётся Голод -
Слово, которое пишут с большой буквы.
"Господин Никто"
Под ногами ломко кричали листья
О недолгой жизни извечных истин,
Танцевала осень, сгущался вечер,
Мимолётный сплин был привычно-вечен,
Из больного плеера прямо в уши
Что-то пели Квины, а он не слушал,
Перестук шагов наложив на бит,
Он шагал к проспекту, где был убит,
Как отраву выпив четыре слова,
А потом усмешкой воскрес и снова
Раскрошил под ноги буханку-душу,
Чтобы стать хотя бы кому-то нужным.
Не случилось - голуби не склевали.
Предоставив падали падать в дали,
Он пошёл по городу - налегке -
Только пепел сердца прилип к руке,
По холодной плитке стучали ноги
Быстрым шагом гордых и одиноких -
Мимо дряхлого парка в осенней раме
И юродивых баб при убогом храме,
Обливая взглядом бесцетных нищих
У витрин кафе с нездоровой пищей,
Зябко кутаясь в серенькое пальто,
Через город шёл господин Никто.
"Крылья"
Cперва подрезают крылья, потом мысли,
Пакуют тела по ящикам сонных комнат,
Заливают спиртом, чтобы не сразу скисли,
Деньги в банки, концы в воду, чертей в омут...
Никакого недоброго умысла - принято просто,
Привычно, как в детстве мотив колыбельной,
Только... Вот если всё принимать серьёзно,
Что-то изменится? Волосы раньше забелит?
Не осталось великих идей и глобальных целей,
Если боги и есть на небе - про всех забыли,
При подобных вводных, подумай, на самом деле
Куда же девать задор молодых и сильных?
Сперва подрезают крылья, потом мысли,
И можно спокойно жить до скончания века.
Знаешь, захочешь спастись от подобной жизни -
Выходи на обрыв и пробуй взлетать с разбега.
***
Вечер, так поздно, автобус, почти что совсем пустой,
Мчится по сонному городу во всю железную прыть,
Всё паршиво, хоть волком ты вой. В наушниках Цой:
"Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть?"
Темно. На вечернем небе луна, и это почти что мило.
Ты грустно киваешь, слушая. Знаешь, что ты слаб.
Что это же за сила, что по Аристотелю рассудила:
Кто-то другой свободен, а вот ты от природы раб?
Ты слабый, родился слабым, рос, да и вырос, в итоге,
И последние десять лет ты живёшь, не снимая маску,
Чтоб никто ни о чём не узнал. Одиноки твои дороги,
Ты давно ведь уже позабыл, чем отвечают на ласку?
Но однажды ты встретишь то, что решительно всё изменит,
Когда не скажу, должен признать, я сам - пророк невеликий,
Помни, ищи, верь. Главное, чтобы тебя твои же гулкие тени
Не сожрали живьём. Одиночество - зверь, что любит менять лики.
Не бойся ломаться. Этот стих многократно сломан, никто не спас.
Ведь спасают лишь то и тех, что вписано в рамки задачи.
Кстати, размер и рифма изменились несколько раз.
Может быть, это тоже что-нибудь значит?
"Христос Вердена"
Когда Он воскрес, был холодный и мелкий противный дождь,
Серое небо повисло тряпкой над рубцами раскисших окопов,
И тысячи тысяч тех, кого ты, страна родная, домой не ждёшь,
Как белесые черви в ранах земли копошились всем скопом.
Механически-строго, со всем педантизмом бездушной стали,
Кроили в привычно-болезненном ритме глину и плоть пулемёты.
Ангел смерти усталый, которого все в край и за край замотали,
Раздражённо и просто мечтал уволиться с этой безбожной работы.
При звуках близких разрывов лишь сильнее вжимаясь в грязь,
В истерическом хоре свистков и орущих "вперёд!" офицеров,
Нитками крохотных судеб далёкая странная страшная власть
Играла в привычные игры господ, сеньоров, сэров и херов...
Когда Он воскрес, никто не заметил даже - на фронте без перемен,
Из жидкой грязи Он тяжко поднялся - сперва на одно лишь колено,
Встал, оглянулся - толкнуло прямо в висок. Вернулся обратно в тлен.
Коронованный stacheldraht миллионный Христос Вердена.
"(контр)Революционное"
Свергли тиранов сыны Свободы,
В небе трепещет вольное знамя:
Можете верить во что угодно!
(Если всецело согласны с нами)
На гильотины тащи уродов,
Раз они идти отказались сами!
Можете верить во что угодно,
Если всецело согласны с нами!
На демонстрациях год за годом,
Нашей борьбы не угасло пламя!
Можете верить во что угодно,
Если всецело согласны с нами.
Никакой свободы врагам свободы!
С годами лишь яростней плещет знамя!
А верить... Да можно во что угодно,
Главное - верить согласно с нами!
***
Ветер весенний хрипит, простужен,
В лужах окурки как корабли...
Я приглашаю. Тебя. На ужин.
А там - как получится, мон ами.
Глупость несносная - делать ставки,
Думать заранее, как пройдёт.
Я не эмпат, не пророк в отставке,
Даже не ванга, не вышло вот...
Знаешь... Ты - женщина, я - мужчина...
Вечер пока что совсем несмел,
В звонких бокалах вина и вина...
Взгляды честнее и слов, и тел.
Впрочем, рискнём. Как поэт и автор,
Я приглашаю. Тебя. На завтрак.
"Героям Интернета"
Я не пойму порой, откуда звон,
О чём и почему бушует Сеть...
У нас, в Сибири, было испокон:
Закон - тайга, а прокурор - медведь.
На что влияет твиттерный флэшмоб,
Кофеен креативных скорбный труд,
Мне невдомёк. И если честно, в лоб,
Не думаю, что нас из них поймут...
Как устаёт и как хиреет сталь,
Как слаб убитый временем металл,
Как в минус сорок лопнув магистраль
Тепла лишает весь жилой квартал -
Им невдомёк. У них своя война,
Где вместо пушек лозунги и мемы -
Про полстраны не зная нихрена
Навязывать ей всей свои проблемы.
Я снова не пойму, откуда звон,
О чём и почему бушует Сеть...
У нас, в Сибири, было испокон:
Закон - тайга, и прокурор - медведь.
***
В чём бы ни был крест, всё равно несу,
По лицу колотит то дождь, то снег...
Я искал не женщину, а грозу,
Не скрывая взгляда под шторы век.
Обретая про́клятый щедрый дар -
Приручать змеиные души слов,
Я искал не женщину, а пожар,
До конца не веря, что был готов.
По своей же вере безбожный лжец,
Примеряя в руке то перо, то меч,
Я искал не женщину, а конец
Пустоте, что я не могу беречь.
Маловато в мире, как погляжу,
Демониц, воительниц и богинь.
Я нашёл не женщину - госпожу.
Не оставь наивного, не покинь...
***
Стены были слепые, холодные, старые, битые,
А люди, как водится, стенам своим под стать.
Что не высечь в граните, всё закатали в битуме,
И под чёрною массой теперь тяжело дышать.
Шрамы окон зашиты стальными прутьями,
Врач эти швы снимать до сих пор не велит,
Дайте дышать, а действовать будем мы! -
Думает каждый, наверное, думает и молчит.
А потом - чудеса! И двери губами хлопают,
Выплюнув нас, ненужных, как шелуху,
На блюдце улиц. Мерить кварталы стопами,
И стропами строк, с эпиграфом наверху:
Живи, как хочешь, но твой деревянный ящик
Уже почти что готов - к приёму входящих...
***
Не ходи в свою голову - горько и больно, плохо там,
Я дошёл до того, чтобы собственной плетью - себя,
Чтобы плечи и спину жгло истерическим хохотом,
Лишь бы выплакать, выблевать всё, что никак не принять.
Заливаю бетоном дверь - прорывается всё же,
Наполняет тревогами мысли, записки и сны,
Леденящими иглами входит под грубую кожу,
И не тает от жарких касаний любви и весны.
Проникает в напитки и йогурты, прячется в ужин,
С каждым новым ударом сердца хрипит в груди:
Ты не нужен. Не нужен. Не нужен. Не нужен. Не нужен.
Никому - и никто не встречает тебя впереди.
Расползаясь по документам и протоколам,
По задачам в Jira и бледным полям таблиц,
В рёбра стучится тупым осиновым колом,
Рисует оскалы на месте увиденных лиц.
Считает ошибки и промахи, множит обиды,
Безбожно расходует виски, колотит в виски...
Я привычно сжимаю зубы, чтоб не подать виду.
В этом мире никто не умер от ненужности и тоски.
Слёзы - пыль, ничего не стоят,
Вера - прах, ничего не значит,
Я затравленно волком вою
И не знаю, как жить иначе.
***
Мы однажды дойдём. Наудачу. Слепо.
Nîn Meleth... Ты... Помнишь мои стихи?
И далёкие звёзды на бархате неба?
А наивную нежность моей руки?
Темнота и холод, да ветер - сука...
Сил едва осталось на шаг. Опять.
Вдалеке не видно, но тлеют угли:
Корабли, мосты ли - не разобрать.
Темнота и холод. Немеют пальцы,
Ничего не чувствуют. Что за бред!
Где тепло и свет не судьба остаться,
А судьба ль добраться в тепло и свет?
В пустоте не видно конца разлуке,
Берегов не видно в плену стихий...
Мы бредём по льду. Замерзают руки.
Nîn Meleth... Ты... Помнишь мои стихи?