Монолог
Расскажи мне старик - как живётся тебе,
Что скопил ты, за долгие годы,
Чем гордишься, чего ты стыдишься в судьбе,
Что считаешь ошибкой природы?
Что давалось легко - без большого труда,
Что сложилось, как карточный домик,
Что не смог удержать – утекло, как вода
Между пальцев в открытых ладонях?
А синицу свою, удержал ты в руке
Или скрылась она с журавлями?
Что, нашёл зёрна сути ты в мутной воде,
Отделил их от плевел слоями?
Расскажи – научился обиды прощать?
Различаешь гордыню и гордость?
Усложняешь, не пробуя всё упрощать?
Проявляешь решимость и твёрдость?
Расскажи, что же будет - так лет через сто?
Расскажи, ожидает, что дальше?
Может, что-то творим мы не так и не то,
Расскажи мне, без блазна и фальши.
Что ты смотришь, сощуривши глазки свои?
Ты не понял? Начать всё сначала?
Без ответов остались вопросы мои –
Отраженье в зерцале молчало.
Мать - мачеха
Вдоль троп людских и езженых канав,
На редкотравьи и дороге запылённой
Взирают в небо изумрудом трав
Глазёнки жёлтые мать-мачехи зелёной.
Ладошку греет бархат – низ листа,
Как мать вас любит и в душе страдает,
А верх листа ладошку охлаждает,
Как мачеха бездушна и пуста.
Как дети тянутся в минуты огорченья
В отчаянность беспомощно попав,
В моменты слабости и поисков мученья,
Успокоенья ищут к матери припав.
Рукою нежной, тёплой, бархатистой
Мать ласково притронется к щеке,
Оставив след в сознании лучистый,
Как лист мать-мачехи, приложенный к руке.
Душа обмякла и сомлела от тепла,
Как тот котёнок, неразлучный с мамой,
Слезинка счастья медленно стекла,
Большая дочка снова стала малой.
Большие дети взрослые заботы
И нет покоя для родительской души.
Самим, бывает, прослезиться так охота,
Большие дети, но всё так же малыши.
Хранимы, будьте матери листочком,
Глазёнки жёлтые, как солнце в небесах.
Дитя прижмётся и устроится клубочком,
А мать потреплет, спрятав пальцы в волосах.
Одиночество
Пимами шоркая, выходит на крыльцо,
Старик лет древних, коими гордится,
Морщины жизни поизрезали лицо
И тень усталости подкрасила глазницы.
А что он видел: голод и войну.
За Родину, за Сталина и веру,
Пилил тайгу, не ведая вину,
Не рвался в лидеры, не создавал карьеру.
Он сохранил себя и ясный ум,
Старик, проживший от начала века.
Всегда, как все, не создавая шум
Он не судил ни власть, ни человека.
Дом крепкий рубленный остался без детей,
Почти все окна ставнями забиты,
Живёт один, не ведая вестей,
А звать зачем, коль в старости забытый.
Кому он нужен, старый, как горшок.
И в печь толкали, и бросали в воду,
Но не бежал от лиха, взявши посошок,
Кормил семью, не треснул, слава Богу.
В комоде старом всё богатство старика,
В тряпице белой – документы и медали,
Бельё на смерть, заботливо рука
Сложила, чтоб в час нужный не искали.
Мал крестик олова и медная иконка,
Сам верил слабо, но крещён был отродясь,
В щепотку пальцы складывал тихонько,
Крест клал украдкой, опасаясь и стыдясь.
Он их хранил, они его хранили,
Шептал слова, укромно и в тиши,
В храм не ходил, и не было в нём силы.
Блажен, кто верует, но верою души.
Он каждый день выходит на крыльцо,
Пимами шоркая, пытаясь отдышаться,
Морщины лет изрезали лицо,
Как тяжек крест, …дышать, не надышаться.
Старый бык
Промчалась жизнь, угасли все желанья,
Он не пригоден на бифштекс и колбасу,
Тот старый бык, бредущий на закланье.
Смирён, кто с носовёрткою в носу.
А было время – первый бык села,
Парил ноздрями, рвал копытом землю,
Его планида праздником была,
Он счастлив был, о будущем не внемля.
Его собрат, лишённый этой доли,
Взбивал копытом пыль дорог сухих,
Влачил телегу, подчиняясь воле
Скупых на ласку и безжалостно глухих.
Кому нужны его переживанья,
Кто сунет голову в ярмо твоё,
И в нос – кольцо, не испросив желанья,
Что жизнь была. Здесь каждому своё.
Соль жизни
Чудна жизнь пилигрима и странна,
Путей не ведом смысл и не понятен,
Для них весь мир открыт и сторона,
Для них не существует белых пятен.
Они идут по жизни отрешённо,
Не беспокоит их людская суета,
Идут они, безгрешны и прощёны,
Их светлый путь не затуманит маята.
Не примут Искусителя старанья,
«Несущим соль» не ведома печаль,
Себя, обрекши на мученья и страданья,
Пройдут, плечом коснувшись невзначай.
Они проходят мимо нас из ниоткуда,
Одарят взглядом или словом. В никуда
Уйдут, оставив нам частичку чуда:
Соль жизни, Истину, Зерно, вместив туда
Где солнцем сплетены сосуды жизни,
Ругать которую никто из нас не вправе,
В пирах великих и на скорбной тризне
Мы строим жизнь, идя Стезёю Прави.
Не бойтесь, обездоленными быть
И вас коснулась длань с щепотью соли,
Вы можете не вспомнить, иль забыть,
Но каждый получает в равной доле.
Распоряжаться даром в праве каждый,
Взойдёт росток, достигнув совершенства,
А кто-то, потеряв его однажды,
Не испытает жизнью данного блаженства.
Чудна жизнь пилигрима и странна,
«Несущим соль» не ведома печаль,
Для них весь мир открыт и сторона,
Пройдут плечом, коснувшись невзначай.
РЕПКА
На затылок, сдвинув кепку,
Посадил дед чудо-репку.
Солнце греет корнеплод,
Репка тужится, растёт.
Сдвинув кепку набекрень,
Поливает каждый день,
Чем он репку поливает
Даже бабушка не знает.
Ни травинки нет на грядке,
В огороде всё в порядке,
Даже пугало хотело
Убежать, торча без дела.
Но пропел петух на стайке,
Куры дружно сбились в стайки,
На нос дед надвинул кепку,
Надо дёргать чудо-репку.
Дёрнул раз, другой – устал,
Здесь он сотовый достал.
Надо звать родню и бабку,
Кошку, мышку – всех в охапку.
Приезжает дочка с внучкой
На крутой машине с Жучкой.
Бабка вылезла с котом,
Мышь – с оторванным хвостом.
Дед поскрёб пригоршнью кепку,
Все мы сможем вырвать репку.
Встали строго по-порядку,
Упершись ногами в грядку.
Предложила дочка: «Может,
В деле нам авто поможет?»
Зыркнул дед на дочь в ответ,
Всё понятно: нет, так нет
Ухватились в репку цепко.
Дед вспотел, намокла кепка,
От натуги льётся пот,
Тут подался корнеплод.
Кошка с бабкой хлещет в бубен:
Всё свершилось, вылез клубень.
Внучка давит на клаксон:
Всё прошло, как страшный сон.
Дед опомнился тут в миг,
Влез на джип, как броневик,
И в кулак, зажавши кепку:
«Всё тки, вырвали мы репку».
КУРОЧКА РЯБА
Тут вспомнил сказку: Дед и Баба
Колотят Рябово яйцо,
Но мышка грохнула не слабо,
В слезах старушечье лицо.
Они ведь сами колотили,
Не надорвав едва пупы,
Поступок мышке не простили.
А где осколки скорлупы?
И где та роскошь и достаток,
Старик досадовал в сердцах,
И ковыряя рваный тапок,
А мог бы быть и олигарх.
Но длятся Рябовы старанья
И каждый день несёт яйцо,
И длятся дедовы страданья,
Кряхтя, залазя под крыльцо.
И эта птица, как заначки
Несёт яички втихаря.
Дед, где пластом, где на карачках
Ползёт, на брюхе, путь торя.
Ещё молчит старик про бабу,
В грязи - рубаха и лицо,
И проклиная куру Рябу,
И ей снесённое яйцо.
А если, правда, золотое,
Там в темноте не разглядишь.
Тогда бы сразу бы такое,
Хотя кого чем удивишь.
Тогда б я сразу вставил зубы,
Расправил пластикой лицо,
А бабке – челюсть, шапку, шубу.
Но на первой – поднять крыльцо.
Чтоб головой не бить о балку,
Лицом не шоркать о помёт,
Чтоб под крыльцо влезала бабка,
И может курица поймёт.
Или не выполнит каприза,
И пожалеет их уже.
Хотя бы Киндер без сюрприза,
Не говоря про Фаберже.
И вновь снесёт яйцо из злата,
Ведь кормим ячневой крупой.
Во всём та мышка виновата.
Что стало с прежней скорлупой?
Понять не можем мы намёка,
Мы прагматичны и глупы,
Мы дети всех земных пороков.
Осколки ищем скорлупы.
Как то, утерянное где-то,
Когда мы в суе прошлых лет.
Вопрос задать, но нет ответа,
Ответов многих - просто нет.
Красная шапочка
Красной Шапкой меж своими
Девчонку звали все вокруг
И даже мать забыла имя,
Не говоря уж про подруг.
Та в лыжной шапке круглый год
По лютой стуже и жаре
Играет, спит или бредёт,
По дому, лесу, во дворе.
Спекла мамаша пироги,
Не рассказав о всех угрозах,
Сказала: «Доченька, беги,
(Мамаша – та ещё стервоза),
Снеси для бабушки стряпушки,
Порадуй бабку, коль дойдёшь,
Её кирпичную избушку
По навигатору найдёшь».
Прибор научный выдал путь
Прямой – без тропок и дорог,
Нельзя с того пути свернуть-
Засохнет бабушкин пирог.
По буреломам, пням, крапиве,
Горит всё тело до бровей,
Гребёт, забыв о креативе.
Тропинка вьётся чуть правей.
Решила: «Хватит быть трусихой,
Устала плакать и дрожать».
Тьфу, навигатор тихо пикнул,
Его же надо заряжать.
Погасла стрелка бездорожья,
Сочится кровь с опухших губ,
На тропку вышла осторожно,
Здесь где-то серый душегуб.
Волк тот, известный клептоман,
Дежурит где-то у тропинки,
Готов на всяческий обман,
Чтоб завладеть нутром корзинки.
А тот и лёгок на помине,
Пристроил зад свой на пенёк
И носом тянется к корзине:
«Удачный выдался денёк.
С чем пироги, поведай Шапка?
От тех с лапшой я вынес шок.
И как их терпит ваша бабка,
Ведь будет заверток кишок».
«Те пироги, что я носила,
Все были съедены тобой,
А я ведь искренне просила
Играть не следует с судьбой.
Вон посмотри глаза какие,
А уши виснут лопухом,
И зубы жёлтые, плохие,
И сам ты весь покрылся мхом.
Ты, что-то сильно похудел,
Наверно, новая диета,
Скажи, когда ты нынче ел,
Хотя, спросила зря об этом».
Волк рассказал, слезу глотая,
Про страх, который не забыть,
Про трёх свиней, козлячью стаю,
Как трудно мясо раздобыть,
Они совсем не понимают,
Какая боль от их рогов,
Когда всей тушей подминают,
Нет, мир устроен из врагов.
«Всё, посидели, быстро встали,
Пойдём в тандеме, поглядим,
Чтоб егеря там не напали,
Глядишь, у бабки поедим».
Ведут друг друга по тропинке,
Быть может, бабушка поймёт,
Утрёт им нюни и слезинки,
Залечит раны, обоймёт.
Та приняла их на пороге,
Взглянув на волка, поняла:
Не вызывает зверь тревоги,
Дала лекарства, обняла.
Всех накормила мясом с кашей,
В помойку бросив пироги,
Дала колбаски, простокваши.
Поди ж, друг другу не враги.
Попели песни на крылечке,
Про «Арлекино», «Паровоз»,
Волк взвыл душевно и сердечно,
Когда запели про «Мороз».
Попели, вышли на тропинку,
Волк обещался проводить,
Схватив с колбаскою корзинку,
Стал потихоньку отходить.
Обратный путь. Желудок полный.
Нет егерей. Спокоен лес.
Прохладный ветер гонит волны
И синь, сияющих небес.
Вернувшись, сели на пенёк
И сразу съели колбасу.
Удачный выдался денёк,
Жить можно в эдаком лесу.
«А может к бабке на квартиру
Тебя пристроить. Будешь жить.
Поставим будку у сортира,
И будешь домик сторожить.
От всяких там гостей незваных
Дом стереги и не ленись,
Задатки есть собачьих данных,
Вот, только лаять научись».
Пора. Поднялись, обнялись.
«В надежде чудного денька,
А бабка примет, не боись,
Через неделю – у пенька».
***
Одним – «Вискарь», сигары и икра,
Другим – чуть свет и на работу,
Подвал у третьих, теплотрассные заботы.
Какая всё же чудная игра.
Вот вечер. Первым – сауна, икра,
Вторым – быстрей добраться до квартиры,
В подвале - третьи – холод, сыро, дыры.
Какая всё же нудная игра.
И ночь. Уставший – карты и икра,
Вторым заботы в голове и не уснёшь,
У третьих – драки и дебош.
Какая всё же трудная игра.
Поход
Смотри, как синь небес колышется в реке,
Вода покрылась рябью, чуть дрожа,
Остался город пыльный вдалеке,
Волна озона встретила свежа.
Зачем с коллегой согласился
В поход по-глупости пустился?
А так бы, лёжа на диване,
Болтался где-нибудь в нирване.
А тут корячусь с вещмешком,
Как мул – весь потный и вонючий,
Обмазан гадостью пахучей
От кровососов. И пешком.
Дошли и сели на привале,
Вдыхая ртом и носом гнус,
Курили, ели и плевали,
Ох, отвратительный на вкус.
Коллег-друзей пришла орава,
Я стол накрыл. Уселся справа.
Они сожрали всё моё,
А дальше каждый ел своё.
Я не был злостным клептоманом
Что мог - я спрятал по карманам,
Создав простецкое лицо:
Головку лука и яйцо.
Её сожрал, как фри – картофель,
Яйцо не спас – в штанах помял,
Лук изменил неримский профиль,
Икнул желудок, но принял.
Голодной, армия мошки
Впивалась в области башки,
Вгрызалась в мякоть плоти тела,
А то воняло и потело.
Усталость свалилась, как глиняный ком,
До дома сбежать не смогу я пешком.
Уснул я в палатке под грохот гитары,
В неё же туристы сбросали всю тару.
Под утро коллега меня ущипнул
Потом так легонько вдобавок и пнул,-
- Ты звёзды на небе успел разглядеть?-
Тихо шепнул, стал негромко зудеть.
Я их разглядел, но конечно не сразу,
С трудом разодрал оба слипшихся глаза:
- Хороший денёк,- начал я свой прогноз.
- А где же палатка? – вскричал тот всерьёз.
И вот, без палатки, уже налегке,
Горел я в костре, и тонул я в реке,
Я шишки жевал, ел мездру у коры,
А сколько я съел комаров, мошкары.
Коллега, как рыба, что в водной стихии,
А я проклинал те денёчки лихие,
Но вот рассвело и уже воскресенье,
Вместе с рассветом подкралось спасенье.
Холодный, голодный и грязный,
В бреду, говорящий несвязно,
Вонючий от встречи с медведем,
Всё кончилось – в город мы едем.
Два дня отмокал, отъедался, стирался.
Зачем согласился, зачем не остался,
А так бы лежал на любимом диване
Весь в чистом белье и возможно в нирване.
Зима пришла
Пока едой ты летом обеспечен,
Тебе не надо гибкости ума,
Пока ты молод, дерзок и беспечен,
Но вот пришла та первая зима.
На небе звёзды, воробьи в кустах
Сплотились в кучу, сидя у дороги,
И речь одна в синеющих устах:
«Чего пожрать, чтобы не мёрзли ноги?»
Трещит без толку молодёжь,
«Заткнув за пояс» Левитана,
По нервам бьёт озноба дрожь
От брызг словестного фонтана.
- Попасть бы мне на элеватор
Иль комбикормовый завод,
Я б грёб зерно, как экскаватор,
Купался б нём, как в море вод.
- А я бы…,- вторил тут другой,-
Зимой к пекарне присосался,
Там хлеб и булки с курагой,
Да, что зима, на век б остался.
Так распалилась молодёжь,
Так расшумелась, разгалделась,
Куда дремота только делась.
Ну, молодые, что возьмёшь.
Взревел тут старый воробей:
«Эй вы, гурманы, - там потише,
А то разбудите на крыше
Всю свору жирных голубей
Или разбудите собак,
И в суе лошадь ту проспите
И вновь опять не поедите,
Нам без горячего никак.»
Встреча
Его я встретил в чистом поле,
Мы оказались визави,
Чья прихоть или злая воля
Свела, зови, тут не зови.
Я с ним глазами поборолся,
Я обзывал его скотом,
На взгляд холодный напоролся,
Но никакой реакции при том.
Кричал, руками кепку мял,
Искал слова и волновался,
Я слишком долго объяснялся,
Что даже сам засомневался.
Он слушал, отгоняя мух,
Жевал травинку, высунув язык,
Он не был, слеп и даже не был глух,
Ну, что возьмёшь, простой колхозный бык.
Турист
Скопил деньжат, и в ожиданье тура,
Пришёл в агентство, глобус напоказ,
Я выбрал Индию, а дальше процедура-
Девица спешно мне оформила заказ.
Я в чемодан вложил очки и плавки,
Индийский берег жарок, многолюд,
Скомпоновал и обменял валюту в давке,
Но турпоездка оказалась – далеко не юг.
И вот в снегах без шубы и в плетёнках,
В панаме летней и цветастых труселях,
Всё перепутала девица, как в потёмках,
Когда путёвку мне всучила второпях.
Сначала мнились мне пески белее снега,
Раскосые индусы - все в мехах,
Но где жара и где истома, нега,
И почему слоны в упряжках и рогах?
А пальмы, ей же ей, ну наши ёлки,
Из сладостей - морошка да калина,
И ночью за окошком воют волки,
Одна еда – и только строганина.
А выезд в джунгли на слонах – Сафари,
Которые в упряжках и рогах,
Мужик и баба – одинаковые хари,
Мороз и солнце, и сандалии на ногах.
Двенадцать дней, и окончанье тура,
Простыл, замёрз, внутри и то ледок,
Как Индигирку могла спутать эта дура,
Нет в Индию я больше не ходок.