В. Ротов, Под знаменем Знаменского

Post date: Oct 24, 2012 1:21:21 PM

Архив

К 65-летию Краснодарской писательской организации

Мы познакомились с Анатолием Дмитриевичем, когда он жил еще в Хадыженске. По какому-то делу я зашел в писательскую организацию (я был тогда в числе так называемого литактива), и там, в приемной, впервые воочию увидел Знаменского. До этого я знал его по книгам «Неиссякаемый пласт», «Ухтинская прорва»... Мы поздоровались с ним за руку. Он сказал мне: «Сейчас у нас бюро. Квартирный вопрос. Ты подожди меня, поговорим».После бюро он заспешил на автобус. «Потом поговорим».Потом я больше слышал о нем, нежели общался с ним. Слышал, что к нему ездят или даже ходят пешком писатели и начинающие. Одни, чтобы пообщаться с умным человеком, дру¬гие - заручиться его поддержкой. Говорили, что он хорошо при¬нимает гостей. Хлебосольно. Особенно любит об этом вспоми¬нать Г. Пошагаев, ходивший к нему в Хадыженск пешком. Потом я слышал, что он переехал на жительство в Красно¬дар. Постепенно в моих глазах А. Д. Знаменский становился (и на самом деле был) одним из ведущих писателей на Кубани. Я его уважал даже заочно. И как бы побаивался. Уж больно высоко он парил в моем представлении. И, тем не менее, судьба потихонь¬ку подталкивала нас друг к другу. Особенно после публикации в альманахе, который он редактировал тогда, моей повести «Ше¬стой в бригаде». Он отмечал ее, как большую мою творческую удачу и всячески расхваливал. В одной из статей своих в «Купине неопа¬лимой» о литературной молодежи хорошо отозвался и обо мне. С этого момента я почувствовал его плечо. Хотя очередную мою повесть «На этой стороне» он довольно крепко «пощипал».

При встречах я чувствовал на себе его пристальный взгляд. У него взгляд острый, скользящий. Мне было в его присутствии немного боязно и неуютно. Я никогда не знал, как он ко мне относится в данный момент. Позже я понял, что эта манера его общаться с людьми - ничто иное как привычка держать людей, которых недостаточно знает, на определенном расстоянии.

Постепенно это «расстояние» между нами сокращалось. И од¬нажды я почувствовал, что он полностью мне доверяет.

У меня уже накопилось достаточно журнальных публикаций, даже вышли отдельные книжки, меня пригласили ответсекретарем в альманах «Кубань». Словом, я вплотную приблизился к тому, чтобы дерзнуть подать заявление о приеме в члены СП. К этому времени я уже знал, что с виду монолитную писательскую орга¬низацию раздирают противоречия. Что в ней противоборствуют две группировки. Условно назовем их согласно последним веяни¬ям «демократическая» и «патриотическая». Лидером «демократи¬ческой» был В. А. Монастырев, «патриотической» - П. К. Инша-ков, за которым явно стоял А. Д. Знаменский. Прием в члены СП тогда был крайне затруднен. Группировки старались провести «своих» людей. Доходило до элементарных торгов: если вы про¬голосуете за такого-то, то мы проголосуем за такого-то. Я оказался как бы между двух огней. Хотя как-то поддерживали меня и те, и другие.

Волею судеб я попал под «крышу» самых влиятельных лю¬дей «демократической» и «патриотической» сторон нашей писа¬тельской организации.

С «патриотической» стороны мной интересовался П. К. Ин-шаков. Он меня и «просветил» о том, что в писательской органи¬зации противоборствуют две группировки. И даже посоветовал взять рекомендации для вступления в СП у той и другой стороны. Я так и сделал: с этой стороны рекомендацию дал мне П. К. Ин-шаков, с той - Ю. Н. Абдашев. Третьим рекомендателем я «взял» А. Д. Знаменского. И это была, как я потом понял, как бы «ошиб¬ка» с моей стороны. В понятии «демократов», видно, я тяготел к ним. И вдруг третью рекомендацию попросил у «патриотической» стороны. Меня и прокатили при приеме в 1982 году. И приняли аж в 1992-м! Десять лет спустя. Хотя я пытался «исправиться» -взял четвертую рекомендацию у В. А. Монастырева. Но это уже не помогло: меня четко определили в «патриоты». А я, кстати, и не возражаю. Когда апрелевцы «отлупились» от нас, я с ними не по¬шел, потому что с самого начала не принял горбачевские завихре¬ния с этой перестройкой; а потом и так называемые реформы, ко¬торыми нас до сих пор душат.

Вскоре после приема меня в члены СП состоялось отчетно-выборное писательское собрание, и меня избрали членом бюро. Будучи членом бюро, я мог довольно часто наблюдать А. Зна¬менского, который тоже вошел в новый состав. Члены бюро В. Ли-хоносов, И. Варавва и А. Знаменский были почти непререкаемыми авторитетами, имевшими решительное влияние на принятие лю¬бого решения. Мы - «подголоски» - или соглашались с мнением «аксакалов», или молча голосовали «за».

Я стал замечать, что мнения А. Знаменского и В. Лихоносо-ва резко расходятся. И. Варавва принимал то одну, то другую сто¬рону. Обычно с подначкой или с шуткой, вызывая у членов бюро улыбку или смех. Поэтому А. Знаменский как бы не принимал И. Варавву всерьез. А с В. Лихоносовым он пытался создать некий блок, пригласив кого-то третьего, и, таким образом, взять приори¬тет в решениях в свои руки. Анатолий Дмитриевич рассказывал мне доверительно об этом. Но В. Лихоносов на блокировку не пошел.

Я часто, про себя, конечно, становился на сторону Лихоносова на бюро. Вообще, боготворили его. Да, писал о нем хорошие очерки. Даже пытался защитить его от В. Канашкина. И когда формировал книгу «Ближе к истине», поместил в нее очерк о нем. Несмотря на то, что он выкинул мою книгу «Суд чести», по сути дела вытащил из печатного станка в «Советском писателе» в 1992 г. Он кричал на меня на одном из бюро: «Лицемер! Хвалишь меня, а сам в начальники стремишься!..». Я сложил ладони рупором, чтоб пробиться сквозь его глухоту, крикнул тогда при Л. П. Пятигоре: «Клянусь детьми, никогда не стремился в начальники писательской организации и не стремлюсь». И это так. Я знаю свои возможности - начальник из меня никакой. А потому никогда в жизни не стре¬мился сделать карьеру. Хотя было немало шансов в этом смысле.

Под конец жизни Анатолий Дмитриевич почему-то пришел к выводу, что профессия писателя изжила себя. Он об этом мне говорил горячо, когда мы сидели за столом во время фуршета в ком¬нате для приемов в краевой библиотеке им. А. С. Пушкина. Перед заключительным заседанием выездного секретариата Союза писа¬телей России.

- .. .Понимаешь, мы никому не нужны, - говорил он, удивляя меня немало. - Вернее - начальству мы не нужны. Нынче. А духов¬ность народа продержится и на классике...

Я молчал, слегка шокированный. Он пристально всмот¬релся мне в глаза и сказал разочарованно:

- Ты наивный. Ты не веришь тому, что я говорю. Чего мол¬чишь?

- Не понимаю, почему вы так разочаровались в нас, в пи¬сателях?

- Потому что, повторяю, начальство в нас не нуждается, народу достаточно классики. Угождать начальству мы не хотим, на высокое художественное изображение не способны.

Он допил свой чай, посмотрел в сторону, где расположилось московское литературное начальство. Хотел подойти к ним. По¬том махнул рукой.

- Ладно. Я уйду, а вы тут перегрызете друг друга. Вас всех перекусает бешеный пес Канашкин. Его к нам и запустили для того, чтоб он всех перекусал, заразил бешеной слюной.

Знаменский и под занавес своей жизни остался Знаменским.

Сейчас я понимаю, что чуткая, многомерная душа его уже тогда чувствовала, что мы на пороге глобальной беды. Президент Америки Буш, воровато бегая глазками, похваливает нашего пре¬зидента, поглаживает по плечу, успокаивает: «Ничего страшного в том нет, что НАТО уже переступило границы бывшего СССР». Уловка удава, гипнотизирующего лягушку.

Над Россией и над миром сгущаются смертельные тучи.