Вечер

В дикой розе спит закат,

алый свет растратив свой.

Сумрак бродит наугад.

Ночь грядет! Пора домой…

У камина свет погуще.

Пламя мысли распалю.

И вздремну… Чего уж лучше, –

таять думами в раю.

Бодлеру

Абсент окрашивает жизнь

и освещает наши бездны…

Бодлер, противник пышных тризн,

с абсентом в связях был любезных.

– Гарсон, подайте-ка "Перно"!..

Ах, Шарль, ужель не все равно,

чем душу сдобрить пред гашишем!..

Себя не чувствовал ты нищим,

вкушая тот нектар богов

без суеты и лишних слов.

И сахар тек, воспламенен,

на дно бокала и Времен!..

Так жизнь перетекала в вечер.

Парижский сплин всему виной…

А там и утро недалече.

Видений мимолетный строй

счастливой выведет тропой

туда, где дух парит свободно…

– Вот, сударь, ваш аперитив.

Он улучшает аппетит!..

Что будет вам еще угодно?..

Гарсон, отменный абсентист,

тебе завидовал, артист!..

Богоугодный ждал гротеск

певца эпохи декаданса.

Споткнувшись в церкви, – пыль да треск! –

ты рухнул замертво. И гений

твой тут же музами Парнаса

за славный пир, без промедлений,

усажен был – бог Аполлон

тебя приветил средь Времен.

И, сознавая суть момента,

поднес в огне… бокал абсента!

***

Я рад – мой прах еще подвижен,

в метанья духа вовлечен…

А мир забвением унижен.

И Бог как будто ни при чем.

И я как будто неприметен.

Пером гоню постылый сплин.

И Он, не слыша наших сплетен,

вполне доволен жизнью…

Матери

Я последний романтик, мама…

Буквы сыплются на листы

бисером. В высях храма

впечатлений и смыслов ты

заразила меня любовью

к майским, в дымке фиалок, лугам.

Отцвела… И любовь сыновнюю

по весне лишь фиалкам воздам.

***

Я есть причина. И себе же – следствие.

Субъект с объектом сцеплены во мне.

И симбиоза не страшны последствия.

Так человечность плавится в огне.

Я к вам являюсь проявленьем воли.

И, магнетизмом духа одарен,

вхожу в пространства без малейшей боли.

И выхожу тоннелями Времен.

***

О, жизнь!.. Мгновений частокол.

К каким воротам манишь ты?

И отчего в душе раскол?

И как возжечь огонь мечты?

Как не рассыпаться мне в прах?

И кто глядит из темноты?

И отчего так давит страх? –

жизнь длить толченьем суеты…

***

Мне небом ангел послан… Meine liebe!..

Встревожен и вниманием польщен,

одной рукой я вывожу: "Спасибо!",

другой сцепив поводья у времен.

И вот он, миг!.. Галопом по эпохам.

А следом ввысь – к грядущим временам!..

Закончится вояж переполохом.

Увы, я не привычен к стременам.

Когда вернусь, не всех в седле застану.

Удел печален тех, кто не у дел.

Но удивляться я не перестану,

что не положен временам предел!..

И ангел, мне ниспосланный, крылами

укроет вдохновение от бед.

И насладиться я смогу дарами.

…Перо. Чернильница. И свитки давних лет.

Винсенту

Как сладок горький вкус полыни!..

Ему я предан и поныне.

И каждый вечер жду момента,

когда наступит час… абсента.

Зеленой феи* верный раб,

пред чарами ее я слаб!..

Но сахар плавится в огне…

Винсент, мой друг, спешит ко мне.

"…Издревле, как встает февраль,

терзает душу мне мистраль.

В долине Роны, раб Прованса,

не жду я от судьбы аванса…" –

вздыхал Винсент ночной порой.

Кофейник с яркой синевой

ждал утра. Будет натюрморт,

едва рассвета час придет.

Фарфора золочёна чаша.

Молочник бледно-голубой.

Кувшин майоликовый… Ваша

судьба ждать кисти под рукой.

…Ты не щадил абсент, Винсент.

Тебя он согревал в мистраль.

Но выстрел!.. Горький инцидент…

Зеленой фее друга жаль.

"И будет вечно длить печаль…"

Последний вздох унес мистраль.

Винсент был славным абсентье.

Жаль, времена теперь не те!..

Признаюсь вам, – не моралист,

я сам… заядлый абсентист.

* "Зеленая фея" – такое прозвище абсент получил

благодаря своему цвету (Прим. авт.).

***

Господь, прости двуликость мне!..

Мечусь, что бабочка в огне:

мой дух к покою непривычен,

а ум ленив, косноязычен…

Они расходятся обычно,

душа и ум, – огонь и лед:

что ей как яд, ему – отлично.

И тут сам черт не разберет!..

Отлично – что? И от чего…

Насколько? В чем?.. Нет ничего,

к чему мой ум имел бы дар.

Вокруг не зарево, – пожар!..

Но крылья как не сжечь в огне…

Прости, Господь, двуликость мне.

***

Вина, гарсон!.. Скорей, – вина:

беда – я вырвался из сна…

Едва ли я на что-то годен

среди расплесканных блевотин!..

Во мне вино трудолюбиво.

А в трезвом мысль течет лениво.

Все двери заперты… И мозг

в туманах ноября промозг.

Гарсон, хандра засела в теле, –

на сердце руку положа,

клянусь: уже в конце недели

верну должок. Горит душа…

Браток, к бродяге будь добрее:

гляди, – пера не держат руки…

Тащи графин вина скорее, –

роятся замыслы и звуки!..

Бокал, другой, – и… Здравствуй, сон!

И я, как прежде, вдохновлен, –

иду над пропастью по краю

и смело смыслы покоряю.

Вина подать поэту – честь!..

В нем барду отказать зазорно.

Гарсон, вернись!.. Гарсон, я здесь…

Как пробужденье тошнотворно!

***

Ты, жизнь, опять невыносима!..

Неудержима в торжестве.

Тобой распят неумолимо

я на тщете, как на кресте.

Несметность вздохов, сожалений,

кошмаров, страхов и тревог,

воспоминаний, раздражений

с тобой восходит на порог.

Но ты, блудливая подруга,

со смертью изменяешь мне,

сорвавшись тенью с полукруга,

как с маятника на стене.

…Исчезло время – сонм секунд.

Виват, покой благоуханный!..

Так гений, в окруженье тайны,

освобождается от пут.

***

Между западом и востоком

я в колодце зажат – глубоком

как отчаяние, безмерном.

Скверно.

Судьбе не рад. Но я – не раб!

И знаю – рукописный скарб

огню не подлежит. И брат Овидий

со мной бы разделил обед из мидий…

Поэзия сцепляет Времена.

Но зависть злобная, – она

везде, куда ни глянь, себе дары

взимает, данью обложив миры.

Сны

Ах, жизнь, коварная подруга!..

Щедра на ласки и измены,

ты вновь манишь в воронку круга

и обещаешь перемены.

Но извлекать меня из сна…

Такая низость без резона!

Поди же прочь… Ты нам дана

на гибель: смерть – твоя корона.

Прочь!.. Время, гнусный, злой старик,

не тычь бесцеремонно в сердце

своею тростью. Выйдет миг,

сквозняк и сам прихлопнет дверцу.

Неврозов тошнотворна плесень.

И Музы судорожны муки.

Вот конура – приют для песен,

моя обитель вечной скуки.

Здесь окон сумрачны зрачки.

Камин, давно огня лишенный,

хранит в утробе лишь плевки –

следы моей души зловонной.

И вечен рукописей хлам.

В них скорбные отметки жизни.

И день, с абсентом пополам,

лишь приближает время тризны.

Ты звонок, омут тишины.

Ты смраден, груз изжитых мыслей…

Все навевает только сны

среди приевшихся бессмыслий.

***

Душа, не рвись наружу! Всюду грязь…

К ней прирастаем крепко мы подчас, –

подобие червей в навозной куче.

…Твои крыла, душа, как ни могучи,

но в небо взмыть на пару мы не сдюжим.

Тебя ждет высь!.. А мне – к червям. На ужин.

***

Все, чем живем, дано от Бога.

Так отчего в душе тревога?..

Качели

Свирели трели с колыбели

поют нам всем до одного!..

Но вырастаем… И качели

уж не скрипят нам ничего.

И песнь души едва ли слышим –

по мостовой гремят года.

Но счастьем жизни наивысшим

осталось детство навсегда.

***

Увижу ль милые пейзажи!..

Чужбина нагоняет грусть:

давно прискучили миражи…

В колокола звонит мне Русь.

И манят вольные просторы –

ее равнины и леса.

На север обращая взоры,

не смею верить в чудеса…

И возвращение лишь мнится.

Домой неведомы пути.

И мельтешат чужие лица.

И, Бог весть, что там впереди…

Судьба, уйми свои резоны!..

Забрезжил позабытый сон,

как будто вновь шагаю к дому

под гулкий колокольный звон.

Как будто вновь… Но жизнь все так же

влечет в обход святой Руси.

Пришествия мне ждать в вояжах!

Молю лишь: Господи, спаси…

Знать, колоколец мой, предсмертный,

затихнет в дальней стороне.

И Русь, как ангел милосердный,

с небес пейзаж свой явит мне.

***

Вступая в круг, сложу я крылья.

Пусть бесы пляшут камарилью,

меня приветствуя. Поэту

не страшен ад. И, по секрету,

открою тайну вам, друзья.

Поэта душу сжечь нельзя!..

Принизить. Смять. Оклеветать.

Но сжечь!.. Нельзя…

Так рукописи не горят.

Готов побиться об заклад, –

поэтам ад что корка с солью,

в сравнении с мирской юдолью!

Предпочтения

Как поэт обыкновенный,

человек неординарный,

для червей подарок тленный,

сам пожизненный червяк,

я чураюсь славы бренной,

сонму муз ничем не ценный,

и, лозы поклонник верный,

пью лишь марочный коньяк.

Триумвират

Хрусталь наполню лепестками розы.

И яд, с вином сдружившийся, налью.

Вот смерти смесь, любви и жалкой прозы –

триумвират венчает жизнь мою.

Нет ничего дороже, чем свобода

души мятежной. И бокал у губ,

еще глоток… И верх берет природа.

И вот уже в прозекторской мой труп.

И скальпель нежный, боль не причиняя,

рукою опытной по чреву проведен:

являет миру сущность негодяя,

почившего, – на счастье для времен.

Мы умираем накрепко. Навеки.

И радуем тем тел других сердца.

Намешано так много в человеке,

что скальпелю не взрезать до конца!..

Врагам

Дожить до понимания причин.

И избежать нашествия личин…

Откуда вы врываетесь в предел?..

И разрушаете водораздел

необходимостей и безрассудств,

скрывая маской лицемерность чувств.

Смелее, грозные мои враги! –

уроками судьбы я вам обязан.

И, пусть за снисхождение наказан, –

молюсь за вас. Господь вам помоги!..

***

Кто из нас никто сегодня вечером…

То ли я, а то ли ты, мой друг!..

В зеркале обоим делать нечего.

Отраженье замыкает круг.

Замыкает помыслы и связи.

Отблески камина на стене –

это не разгаданные вязи,

выцветшие временем во мне.

Кто из нас к чему сегодня вечером.

Было ли… Иль не случилось быть!..

В зеркале обоим делать нечего:

обрываю призрачную нить.

Последний завтрак

Напиток с привкусом миндальным.

Последний завтрак на траве.

И ветер призраком прощальным

сметает мысли в голове.

И облаком уходят чувства.

И дымкой полнится душа…

Так смерть являет нам искусство,

не извлекая барыша.

Copyright © 2014 Степанов С.