***

Ах, Время, что ты пляшешь в головах!..

Тебе ль не знать, сколь танец твой напрасен.

Неясен полусон, но тем прекрасен,

что обнажает скрытое в словах.

Где свет, – там мрак. Зануда телефон

опять трезвонит. Вызов безнадежен.

Так век кипящий живостью тревожен

и удушает нас…

– Подайте счет, гарсон!

…Подай же, Боже, счастье забытья.

И вздох глубокий, на весах последний.

И пусть не ангел ждет меня в передней,

но мальчиком я не был для битья.

Но был ли я? И счет кому гарсон,

служить уставший, вежливо предъявит.

И кто его вернет к угрюмой яви,

и объяснит, чем важен полусон…

Что снится нам? Не помним, слава Богу.

Обрывки истины шуршат листвой в ногах.

Так жизнь во снах уходит понемногу…

Ах, Время, что ты пляшешь в головах!

***

Безумия величие.

Ничтожество ума.

Свирель – мое отличие,

веселость да сума.

В кармане ноль наличности.

Не ждут таких в раю.

Ветрам времен, не личностям,

я песнь свою пою.

К чему блюсти приличия, –

не нас внесут в тома.

…В величии отличия

как не сойти с ума.

***

Что не выплакано, то сказано.

И свеча проливает камедь.

И поталью ли общей связана

зеленеющих смыслов медь.

Мысли – реки. Глаза – излучины.

Колокольчиками душа

изливается, петь приучена,

переливами хороша.

Безоглядны судеб призвания.

Скоротечен веков уход.

Ни к чему вам мои признания 

в этот, горечи полный, год.

Знаю. Все это – славословия.

Словоблудие. Слово – дрянь.

Не вносите меня в сословия.

Лес березовый. Луг. Рязань.

Частоколы. Дома из бревен.

Колокольни. Плес. Сарафан.

…Я и сам готов, час неровен,

на гортани стянуть аркан.

Пестрядинные дни изношены.

Озадачены небеса, –

отчего, в этот мир не прошены,

презираем мы чудеса.

***

Зябко в зиму быть поэтом

в стылом доме. За окном

и намека нет на лето.

Только изморозь кругом.

И душа врастает в наледь –

строфы в топке не горят.

Что ж огонь свечи так жалит

да тоска туманит взгляд.

Что ж ни капли нет надежды

на весну и соловья. 

Есть лишь саван – из одежды,

да не греет…

***

В Амьен. На волю. На просторы

налитых золотом полей.

Иль в Альпы. По сердцу мне горы

в горжетке льдов. Средь вензелей

пастушьих троп, с высокой кручи

течет ручей моей души.

И дышит сизой мглой могучий 

Монблан, Европы старожил.

…Ах, впрочем, нет! К чему мне долы

и горы, реки и поля.

Крепки, судьба, твои запоры!..

Пыль здесь глотать приучен я.

В жару бить мух. И есть арбузы

по сладостной, в медяк, цене.

…Жаль, под рукой нет аркебузы! –

сбить птицу счастья в вышине.

***

Дождя стремительные капли

застали нас с тобой на Капри.

Капризы ветреной погоды

нам обещают лишь невзгоды.

И годы тлеют, что фитиль,

сводя с ума. Как нужен штиль!..

Стиль жизни, принятый в народе, –

всего лишь дань нелепой моде.

Модели – подиумов тени,

и манекен плывет по сцене,

души не зная за собой.

И на боку – ярлык с ценой.

Так слово – признак обезьяны.

И, вот, – представлены изъяны.

Изъята светотень из строф

в преддверье грозных катастроф.

Спасут ли стропы парашюта,

когда шумит в висках от брюта!..

"И ты, Брут, сын мой!" Бедный Юлий…

Зрел заговор среди разгулий.

И, улей растревожив, ты

пал жертвой собственной тщеты.

Мы тщетно вдаль мечтой манимы.

Морские горизонты мнимы.

И мимо мчатся облака,

нас увлекая… А пока

ветрами скученные капли

оплакали прилет на Капри.

***

Как камбала, с глазами на затылке,

я чищу зубы. Где-то джинн в бутылке

свернулся ежиком. И требует признаний.

Как тускл мир в зазоре ожиданий!

Луч солнца пляшет в зеркале ламбаду.

Вязанку строк он получил в награду.

Они в камине так пылают! Жарко.

И муторно. И сновидений жалко.

Как скисли мысли!.. Сахар в простокваше

так нужен смыслам для броженья. Чаша

души – пергамент. В скважине замочной

сошел с ума я. Утверждают точно.

Но, словно ветер, паруса упружу,

и в мир врываюсь. И теряю душу

на быстрине… Под веслами мечтаний

не проскочить пороги расставаний.

И мироздание рассыпалось. И пыль

сплясала мне прощальную кадриль.

…Утихомирьтесь. Времена и люди

давно распластаны, как камбалы на блюде.

***

Червь тоски. И яблоко заката.

И на блюдце сумерек кисель.

И весна торопится куда-то…

И сквозняк сует колышет дверь.

И сирень прокисшим ароматом

лезет в душу, сердце приобнять.

И девчонка на углу Арбата,

может быть, совсем еще… Как знать!

И струна натянута лениво

смыслов. И провисли облака.

И береза к ясеню ревнива.

И прогорклым отдают века

в подворотнях, плесенью обжитых.

Волю возлюбивший тротуар 

превращен стараниями сытых

во хмелю в обычный писсуар. 

И мгновенья сыплются горохом

под ноги прохожим… Приумолк,

обеззвучен городским потоком,

соловей – залетный скоморох –

под окном, в бетон судьбой зажатый.

Не поет его души свирель…

Червь тоски сгрыз яблоко заката.

Расплескался сумерек кисель.

***

Метаморфозы. Розы прячут слезы

в росе бутона. Тонет вкус в вине.

Несносных дней мы провожаем грезы.

И угрызения приятны нам вполне.

И полно, совесть! Весть свою судьбина

на биеннале горестных ночей

нам росчерком пера оставит чинно

в альбоме записей непрошеных гостей.

Не с тем ли посреди зимы морозы

в розарии нам пишут вензеля.

Зело безжалостна любовь. Метаморфозы.

Мечты апреля. Проза февраля.

***

Я жду. Он ждет. Они ждут. Все ждут. Дни

календаря, что мусор для корзины.

Невыносимы осени и зимы.

Весна да лето радуют одни.

Зачем даны нам перемены лет.

Сезонов. Месяцев. Недель неуловимых.

В сетях мгновений, ожидая бед,

мы молим Бога. Дни минуют мнимо.

Так, мимоходом, осыпью, в обрыв

нас сносит жизнь. И путь наверх невидим.

А где-то в небе синь плывет. Разрыв

необходим. И буднично предвиден.

И карусель все кружит. Мир безбрежный

не превзойдет значенья знака "Пи".

И так ли важен смысл душе мятежной…

Я жду. Он ждет. Они ждут. Все ждут. Спи.

***

Январской стужи нет нам хуже.

Ужели с тем мороз трещит,

щетинясь иглами, чтоб rouge

окрасить цвет твоих ланит…

Не тратя времени напрасно

на разносолы поутру,

трублю охоту громогласно.

И псов звериному нутру,

утратив сдержанность, вверяю,

въезжая в снежные поля.

И, волей Божьей, уж петляет

беляк пред сворой. Voila!..

Метель встаёт стеною серой.

И пеленою слепит взгляд.

Азарт уняв добычей первой,

пора бы повернуть назад…

"Трезор, к ноге! Ко мне, Астера!..

Арьежа, стой! Где Амиколь?

Брисстель, огрею… Место, Гера!

Бабаня, хлебца хошь? Изволь!.."

Но сладу с псами нет на воле.

Им в поле только бы и быть.

И Бытия познать приволье…

И поневоле зверем слыть

случается уж мне… Ошейник.

Злой окрик. Длинный поводок.

До драки с псами не затейник,

едва унять я свору смог, –

кому обед не нужен сытный…

И вот всё стихло. До поры,

когда, порошей в ночь укрытый,

нам зимний лес свои дары

в охоту новую представит.

И, ставни утром распахнув,

тепло печи мы вновь оставим.

Морозной свежести вдохнув,

верхом отправимся в прогулку

под трубный зов и фляжки плеск.

И эхо нам ответит гулко.

И изморозью встретит лес.

И спустим свору на опушке –

петлять за зайцем средь берёз.

И в беличьей своей опушке

не сдержишь ты в восторге слёз,

едва под солнцем ляжет тенью

ветвей хрустальных лазурит.

И вновь мороз к тебе с почтеньем –

малюет rouge твоих ланит.

Вновь елей головокруженье.

Синиц весёлый перезвон.

И винной чаши упоенье.

И меткий выстрел – сердце вон!

И лошади седая грива.

И гончих перекрёстный лай.

И в шутку поцелуй игривый, –

лишь увернуться успевай!

И ветер яростной погони.

И кубарем прыжок в овраг.

И вновь на холм. Как рвутся кони,

сугробам оставляя страх!..

И путь домой закатом ранним.

Устало замерла душа…

Дружок, не пересесть ли в сани:

медвежья шуба хороша –

в дороге зимней греет славно.

Да уж видать с пригорка дом.

А там обед – обряд наш главный…

И вот уже так клонит в сон.

…А ввечеру напьёмся чаю,

нос отогрев у камелька.

В тебе, мой друг, души не чаю!

И доказать готов… Слегка.

***

Нет, чужое не согреет одеяло.

Будут ноги голы или подбородок.

Пелена меня едва не доконала,

что спустилась с гор. И ассорти из водок

не спасает от запоя и интрижек.

Грешен, лишек был… Зря солнце лезет в окна,

где я завтракаю вместе с Евой Мнишек.

С этой девой ночь провел я полюбовно.

Здесь, в горах, стоят снега Килиманджаро.

И лежат на них лесов зеленых тени.

Их отбрасывают ели еле-еле.

Видно, стужей их безжалостно прижало.

В эту зиму по-особому тоскливо.

Только виски. Никаких заумных книжек.

Ноги в лыжи, и – мять тени боязливо.

Зря надеялась на дубль Ева Мнишек.

Подоконник мой точней метеосводок:

след синицы здесь искал немного крошек.

Только я и сам вчера, взбежав на взгорок,

призадумался, где взять наутро грошей.

Эти горы нам, поэтам, как могила.

В городах, где казино, так много фишек.

Но в метель дороги все позаносило.

Развлечение одно – девица Мнишек.

Но прочитана она на раз. И скука

подступает снова мерзлыми снегами.

Мне пописать бы на наст. Но будет мука.

И на этот раз не только со стихами.

И моя вина ли в том, что нет надежды

на спасение души от мерзких будней.

Тело шлюхи коченеет без одежды.

Виски может отогреть сугробы грудей.

И прольется слякоть в ночь на покрывало

омерзением к себе, презреньем к миру.

Только этого еще не доставало:

где попало источать святую мирру.

…Промерзает все в заснеженном бунгало.

Ева Мнишек стынет в цыпках. Ей под сорок.

Нет, чужое не согреет одеяло.

Будут ноги голы или подбородок.

***

Я так тебя любил!.. И ломит спину

от ощущений пагубности дня.

И снова тянет в зиму в Палестину.

И крестоносец понял бы меня.

Но не кресты ношу, – живую душу.

Ее багаж в порту не оценить.

Таможенник меня сажает в лужу.

И обрывает будущности нить.

И рвет меня в пакет аэрофлота.

Тоской. И талой грустью по местам,

в которых повстречать я мог бы Лота.

И поклониться соляным столбам.

Но все не сразу. Только постепенно.

И не дано пространство охватить

ни взглядами, ни жизнью. Неизменно

мы выбираем: быть или не быть.

И крынка молока коту накрыта.

И все ему, хотя он и прохвост… 

Но душу, нет, не ублажить досыта, –

ей предпочтительнее строгий пост.

И что нам делать с тем, что лезет в очи.

Бездарностью. Бессмыслием. В ночи

успокоение приходит поздно очень.

Не ты тому виною, но… Молчи.

Все сказано. И сделано. И ливень

опять смывает прошлого грехи.

Да, я наивен. Не хватает гривен –

публиковать в издательствах стихи.

И вот, они, как черви дождевые,

собою изукрасили асфальт…

Официант желает чаевые.

Но на эстраде так фальшивит альт!..

Зря многорукий Шива ждет подачки

средь европейских трепетных осин.

И балерина вынет ли из пачки

заначки цент… Подайте лимузин!

По временам пришла пора промчаться…

Или в подвале у madame Justine

надраться под завязку. Может статься,

вслед за зарей взойду на guillotine.

***

Королем я оставляю свиту.

И, шутом обряжен сгоряча,

публику смешу, подобно бритту

царственно срывая плащ с плеча.

Обнажаю скрытые изъяны.

Но загримированный свой нос

не сую ни в спальни, ни в карманы:

быть, не быть? – для Гамлета вопрос.

В клоунских репризах мир беззвучен.

Пауза – мой самый верный друг.

Подлости и злобе не обучен,

смех толпы я заключаю в круг.

Хохочите, суетой прибиты.

Круг арены – плаха палача.

И дрожат небесные орбиты.

Королем я оставляю свиту!..

Так в шуты уходят невзначай.

Copyright © 2014 Степанов С.