***

Пляшет огненный смерч, как безумный, вдали.

Опалённые крылья вечерней зари

горизонт беззастенчиво обхватили.

Хулиганит, насаживая на вертел

облака, загулявший не в меру ветер, –

нагоняет клубы звёздной пыли.

Жизнь не выучить наизусть.

В сердце бьется не радость – грусть…

День как миг скоротечен.

Оттого ли, что сам не вечен, –

вечер плачет телёнком,

что рождён на закате в хлеву

и, впервые встав на ноги ломко,

перепугано пьет синеву.

Этой грусти не вызнать причин.

Призываю себя: кричи!..

Не молчи. Говори о любви.

Но не лги. И во лжи не зови.

…Вбиты гвозди в ступни.

Вечно зычно: "Распни!.."

Горечь крови в гортани предтечи.

Не во зле, не в добре, – как бы сам по себе,

ветер бродит по лужам босой в ноябре.

И беспечным телёнком в хлеву плачет вечер.

***

Ветер мглой пронзает души

ноябрём постылым в вечер.

Заметая снегом крыши,

осень гасит в окнах свечи.

Осень тлеет, словно души.

И постылый ветер в вечер

для постоя ищет крыши,

раздувая окон свечи.

Осень. Ветер. Мгла. И снег.

Нескончаем этот век.

***

Останься до весны. Ведь в доме слишком пусто.

И взявшееся ниоткуда чувство

влюблённости – лишь древнее искусство

сокрытой, потаённой ворожбы,

в обход предусмотревшей всё судьбы

ниспосланное нам не письменно, изустно –

из уст в уста, звеня на все лады.

И плеск речной волны – всего лишь плеск печали.

Нас с нею в колыбели повенчали.

И обозначили ещё в начале,

что кем-то решено, где быть концу.

И ветру перемен, эпох гонцу,

что в лодке нас заждался на пустом причале,

мы кланяться не будем, не к лицу.

И ледоход проводим. И весну приветим.

Нам жизнь дана, возможно, и за этим:

весною посвятить все силы детям.

Приняв их в жизнь в апрельскую капель,

им мастерить в июльский день свирель,

а в ноябре, убрав дары садов в подклети,

ждать в гости и морозы, и метель.

И ёлку наряжают дети; следом – внуки

и правнуки. И мухи мрут от скуки.

И в суете дней не доходят руки

ни до чего. Забот круговорот

влечёт лишь смену лет. И шлёт вперёд,

на смерть. И стай пернатых мартовские звуки

преподнесёт не нам небесный свод.

Ну, а пока нам снег скрипит, и тени густы,

останься до весны. Ведь в доме слишком пусто.

И, дней прощальных избежав тщеты,

забыв о кадках квашеной капусты,

что в подполе томятся, так горды

своей начинкою со знаменитым хрустом,

проводим жизнь, звеня на все лады.

***

Как шатка осень… С крон корона

бряк – прямо в слякоть ноября! –

хрипит на радостях ворона.

Не терпит пустоты петля, –

блюсти ли мне табу: я редко

служил не бесам, – небесам…

Не беспокойтесь: табуретку

из-под души я выбью сам.

***

Вина, гарсон!.. Скорей, – вина:

беда – я вырвался из сна…

Едва ли я на что-то годен

среди расплёсканных блевотин!..

Во мне вино трудолюбиво.

А в трезвом мысль течёт лениво.

Все двери заперты… И мозг

в туманах ноября промозг.

Гарсон, хандра засела в теле, –

на сердце руку положа,

клянусь: уже в конце недели

верну должок. Горит душа…

Браток, к бродяге будь добрее:

гляди, – пера не держат руки…

Тащи графин вина скорее, –

роятся замыслы и звуки!..

Бокал, другой, – и… Здравствуй, сон!

И я, как прежде, вдохновлён, –

иду над пропастью по краю

и смело смыслы покоряю.

Вина подать поэту – честь!..

В нём барду отказать зазорно.

Гарсон, вернись!.. Гарсон, я здесь…

Как пробужденье тошнотворно!

***

Ноябрь, посланец меланхолии!..

Немилосерден ты. И в своеволии

силки тоски затягиваешь туже

и мертвыми ветвями лезешь в душу,

под огненным плащом сухой листвы

скрывая сумрак пустоты…

Насквозь ты проржавел!.. И не у дел

вот-вот окажешься, король без свиты:

твой пышный сад до срока запустел,

жестоких зим предвестник именитый.

И мне предвестник. Скорых перемен

от сплина к безнадежной паранойе.

Когда ты со двора сойдешь совсем,

в мой дом проникнет тень безумца Гойи.

И обживет забытые углы

чудовищем голодным и ледащим,

среди декабрьской безграничной мглы

сон разума во мне насильно длящим.

Я сам чудовище!.. И чей-то жуткий сон:

в нем песни с ветром бьются в унисон.

…Корону сняв и сбросив рыжий плащ,

уйми, ноябрь, свой судорожный плач.

И, разделив со мной искристый брют,

изыди прочь… Зима, тебе – салют!..

Прочь, меланхолия!.. Ищи другой постой.

Жду в гости паранойю чередой:

я друг ее и стародавний паж.

Возьмусь за лезвие!.. Очищу карандаш.

***

Как муха мертвым ноябрем

снаружи бьется, за стеклом

цветущий стебель наблюдая,

так человек, на миг рожден,

для вечной жизни ищет дом,

но где они – ворота рая?..

***

Потерявший листву свою сад,

ты красив все же…

Ветвью новой к тебе

прирасти бы я рад, но позже.

А пока своих дней

я листву не просыпал, можно

мне бродить под шатром

голых крон осторожно,

не касаясь плечами

твоих обнаженных нервов.

Но прогулки тревожат

тебя, наверно.

Так прости… Неделима

тоска меж друзей, я знаю.

Не спасает в ноябрь

ни водка, ни чашка чаю.

А в декабрь наметает нам

белый сумрак вьюга.

И околицей кружит

в беспамятстве снег-пьянчуга…

Дни так коротки. Ночи

так глубоко дыханье.

Схлынет вдруг суета.

И пронзительно ожиданье

горя. И приходят беды

всегда внезапно,

обрывая наш долгий путь

вполне этапно.

Ну, так к черту заботы

грядущего. И кострами

встретим сырость и холода мы,

мой сад, – не слезами.

Эхом гулким спровадим мы

вечер в овраг ночи.

Может быть, тебе жаль,

что сошел закат. Мне – не очень.

Колкий ежик, хмельной от тоски,

прошуршит листвою.

И сова ухнет нам

на прощанье, горда собою.

Спи, мой сад. Колыбельную рад

спеть тебе я сердцем.

Но темнеет. Спешу назад,

к милым сенцам.

Растоплю камелек.

И согрею чаек. И память

прежних лет наших, сад,

неизбежный уход обрамит.

***

Как трудно восстанавливать пространство дней по памяти

и по утрам настойчиво расспрашивать других

о том, кто есть ты. Улицы все те же, так же заняты

хождением прохожие среди кустов нагих,

наряд отдавших осени. И сиротливо веточки

колышутся, озябшие. Под ними нет теней.

И люди, жить уставшие, как апельсины в сеточке,

несут, куда – неведомо, туман души своей.

А тут и дождь за шиворот, как лучший друг – с проблемами,

вдруг лезет… Так и хочется укрыться с головой

за зонтиком от слякоти и суеты с дилеммами

и предпочтеньем выбора наедине с собой

причин поступков собственных… Так реки стынут в наледи

ноябрьской злой порошею, до дней весны благих.

Как трудно восстанавливать пространство дней по памяти

и по утрам о сбывшемся расспрашивать других…

***

Спи, мой тополь сребролистый!..

Сожжены дни ноября.

Снег вот-вот нагрянет, – мглисто

осень сбросит в грязь наряд.

И шубейка скроет ветви.

Как зима ни хороша,

в белоснежной круговерти

напрочь выстынет душа!..

Снег и мне едва ль приятель:

в стужу ждать ли в дом гостей…

У стола лишь прихлебатель –

призрак старости моей.

***

Воспоминанья… Сумрачны метанья

в оврагах прошлого встревоженной души.

Просчеты памятны. Ошибки хороши

ошеломительным влиянием признанья

значений опыта, пытливого в ночи

к неочевидному. Прожитому… Молчи,

и, обретя, продлишь свои исканья.

…Как не желать прогулок – за дождем,

умывшим окна! Кружевные тени

манят в сады – на майский бал сирени.

…А в ноябре мы зиму в гости ждем

и демонстрируем другим образчик лени

и томной неги, быстрой в перемене

к тягучей грусти – дымке над жнивьем.

И вьюжит нам, как только пожелаем.

И гулок в холода промерзший насквозь дом.

И сердце, кажется, покрыто хрустким льдом.

И под окном гостей встречает лаем

ледащий пес… Неузнаваем сон,

нас вовлекающий в кружение Времен,

меняющих вид свалки за сараем.

Напрасным кажется влечение души

к руинам прошлого… Спасительно

смертельным, таким мучительным,

волнительным в глуши 

дымящийся закат нам явлен!.. Тени

вновь манят вдаль. И сумрак входит в сени

сентиментальным шепотом в тиши.

***

Душа, иди, поплачь в своем углу!..

Мне не постичь ни чувств, ни мирозданья.

Дано ли высказать нелепое признанье

в любви раскидистой березе, по стеклу,

в закатном свете пыльному, свиданья

желая, бьющей веткою. Вниманье

ее так тягостно… В ноябрьскую мглу,

едва простившись с ветреным закатом,

вступаешь в одиночество, как в круг.

Душа уходит прочь – ей сумрак друг…

Промозгло. Сыро. Хоть ругайся матом.

Сто грамм на грудь!.. И счастье без натуг

приходит вдруг. И вот уже ашуг

в тебе живет и признает собратом.

А ты и рад!.. И что тебе закат,

гниющий где-то там, за горизонтом.

Ты сам себя готов призвать архонтом

и рассудить, кто прав, кто виноват.

И, непривычен к славе и бомондам, –

простить душе пристрастие к ротондам:

в них нет угла – под высью колоннад.

***

Голы рощи в ноябре.

Брешут псы, зло серп встречая.

Чаем вечер привечая,

чаю дань воздать поре,

полной вычурной печали.

Плачет ветер – слаб буян:

месяц парусом отчалил

в млечно-черный океан.

Ан, вернется ли?.. Не знаю.

Навалилась татем ночь.

Чем прогнать тебя, чумная!..

Нет, – печаль не превозмочь.

***

Опал ноября опал.

Запал поджечь – и на воздух!..

Одухотворенным роздых –

молчание под бокал.

Алеет ранний закат.

Зима закатает дороги

до блеска… И мускул не дрогнет

у Бога, – спровадить нас в ад.

***

Ноябрь. Всласть ветер гимн играет

на опостылевшей трубе.

Душа молчит. Грустит о рае…

Но не противятся судьбе;

прими сиротство, словно благость, –

оставь надежду навсегда:

не возвращаются ни радость,

ни жизнь, ни время никогда.

***

Догорают костры – запоздало

гонит стужу ноябрь. В тяжбу втравленный,

горизонт приподнял забрало

и являет лик окровавленный.

День отходит, как новопреставленный, –

пилигримам остры ветров жала.

Языки костров сумрак оплавленный

с губ облизывают устало.

***

Когда б не сосны, да не ели…

Златые кроны надоели

мне, осень! Жив я еле-еле

в твоих хоромах. На неделе

то солнце шпарит, то дожди…

А ты сиди и счастья жди.

Бежать бы прочь!.. Но с чем? Нет цели.

Молчат и горны, и свирели.

Листвой опали и сопрели

мечты, надежды захирели.

И веру – крохи, не ломти! –

что уберег, держу в горсти.

Ноябрь. Качаются качели:

здесь крон огонь, там – дымка елей…

Скорей бы снег!.. Метла метели

сметет костры златой кудели.

И холод вскинется в груди, –

маячит что там впереди…

***

Это было, было, было…

В кронах – жар, на сердце – стыло:

в томной муке ноября

жизнь пылает чадно, зря!..

В небе тает просинь.

Смерть прости мне, осень…

***

Вороны сзывают стаю.

Березки теснятся в строй.

Мчат тучки безмолвно к краю.

А орды гудят, как рой.

Бьет в колокол тишь. Я умер.

Возвысился над собой.

Ноябрьский злой дождь, как зуммер,

тревожит не мой покой.

***

Жизнь промчалась, как свежий ветер,

налетевший с окрестных холмов

в духоту городка на рассвете:

заявился, – и был таков!..

Повернись! Задержись. Да куда там…

Нет и следа от прежних дней, –

отмерцали они безвозвратно,

как в ноябрь листва аллей.

Здесь, среди саксаулов, такыров,

алых губ, – грусть им невмоготу, –

мне и в летний зной так же стыло,

будто грудью вмёрз в немоту.

Никого, ничего не осталось,

лишь студёно-прозрачная синь:

в ней, как прежде, – Господь, где жалость!.. –

сердцу чудится жизнь.

***

Дано ль избегнуть катастрофы…

Всё ближе, ближе срез обрыва:

ручьи в него стекают – строфы

уходят в вечность без надрыва,

не оставляя на прощанье

ни снов, ни мыслей, ни ростка

желания, ни завещанья,

ни ожиданий, ни дыханья,

ни веры, что грядёт строка.

Опустошённость – боль иль благость…

На плечи небосвод не рухнет,

когда сиротство сердцу в радость

на позабытой Богом кухне,

где ухо не воспринимает

ни гам толпы, ни клик Голгофы,

ни шорох ноября, ни мая

звон, треск и гром – душа немая!.. –

ни поступь близкой катастрофы.

***

Верь мне, Ницца!.. Вереница

схлынет – дел, сует и слов.

Круг событий прояснится…

Сердцем я давно готов,

пёстрым мотыльком порхая,

быть к лазурным берегам,

чтобы там, у кромки рая,

вызывать восторги дам.

И кружить, приметив шляпку…

И резвиться. И дружить.

Поцелуй, как астр охапку,

вдруг сорвать… Всё может быть.

И, тайком сбежав из дома,

с вами под руку, мой друг,

провожать отход парома

в тесной заводи фелюг.

И нашёптывать признанья.

И болтать невесть о чём…

Ах, любви очарованье! –

погибать под башмачком.

Сердцу есть ли что отрадней,

чем, не ведая стыда,

вдруг увлечься… Деликатней

буду я: как никогда,

вам отдам поэта душу

в услуженье!.. Да беда…

Пуст карман. Ноябрь. Стужа.

Сникли крылья. Навсегда ль…

И не снится больше Ницца.

И не бриз гуляет в рань.

И не те толкутся лица…

Глушь. Дыра. Тмутаракань.

***

Ярок цвет сиреневый

синею весной.

А в ноябрь мигреневый

тучи над Невой.

Гонит ветер с посвистом

снежную ладью

и срывает – сип, взвизг, стон –

с петель жизнь мою.

***

Друг мой, здравствуй! Дела наши?.. Прежние.

Ранний иней осыпал цветы.

Над холмом догорают нежные

зори осени пеплом… Но ты

жив ли сам? И когда будешь в гости?

Поспешай!.. Холодеют персты

ноября – согревают их гроздья

раскалённой рябины в стынь.

…Я припас и настойки рябиновой.

Где-то в подполе – плод тщеты –

ждут соленья. Да свет керосиновой

лампы кличет из темноты

вечерами тоску, что шорохом

обжила все углы. И черты

чьи-то вдруг проступают мороком.

Приезжай!.. Чай, поспеешь ты.

***

Ноябрь. Туманы. Стонут двери

от сырости в ненастный день.

В метро, как загнанные звери,

теснятся тени. Набекрень

съезжают кепки и умы…

Не зарекайся от сумы.

Не кайся в невозвратном прошлом.

Мечты, мечты! Где ваша сладость…

Лишь детство грезит не о пошлом.

Отчаяние. Ужас. Радость

под небом нынче редкий гость.

Господь, где плеть Твоя и трость…

Отбей корявые коросты.

Освободи невольный мир

от мук греха – они непросты…

Зовёт туман покинуть пир:

и скрип дверей, и гул сердец,

и гвалт – всё стихнет, наконец.

***

Из пепла не раздуть огня.

Им можно голову посыпать.

Жена кудахчет: цып-цып-цыпа,

сзывая радость в дом. Меня

под кров любви не заманить:

невзгоды оборвали нить

чувств и тончайших восприятий.

Сиротству нет противоядий.

Но я так много должен ей:

у Господа похищен ангел

был мной когда-то… Гаснет факел.

Горсть пепла – всё, что дал жене

я на прощание. Прости.

Тепло не удержать в горсти.

Увязло время. Сад немолод.

Ноябрь. Сиротство. Холод. Холод…

***

Оставлю, к бесам, лиру!.. Что толку ей во мне.

Ты, Муза, для блезиру со мной наедине.

Расстанемся, подружка. Мы пляшем вразнобой.

…Свеча. Сигара. Кружка. И песнь за упокой.

Гляжу, как сносят рыбки аквариум тщеты.

Спит кот, свернувшись в зыбке. Сиеста суеты.

Тоска клубит… Родная глухих дождей сестра.

И, за окном стеная, вновь нагоняет страх

на всю округу ветер. Моргают фонари.

Беснуется так вечер, промокший в тильбюри.

И я бешусь… Огарок копеечной свечи,

молю богов в подарок к рассвету получить

напев или мотивчик свирельный для души.

Ещё вчера счастливчик, теперь карандаши

ломаю, словно копья. А за окном в ночи

вот-вот просыплет хлопья ноябрь. Нарочит,

напыщен и печален осенней свиты паж.

Наш с ним союз лоялен. Ах, чертов карандаш!..

Не пишет. И не надо. Забудусь зыбким сном.

А Музе – вот отрада! – я отомщу. Потом.

***

Я уйду от вас, просветлённый.

Сожалеть ли, казниться горько,

что – не узнанный, не прочтённый…

Я поэт, скоморох, и только!

Книжный червь и пьянчужка… Вряд ли

есть под солнцем, хотя б один,

сознающий, насколько дряблы

наши мускулы. Господин

всего сущего, милый Боженька!

Ты прости нам бездумность дней…

И бессовестность, что легошенька

нашим душенькам. Набекрень

носим кепи сует мы, Господи.

И, поди, надоели уж

наши лица: их шрамы, оспины

и гримасы… Безликость луж,

стекленеющих ранним утром

в ноябре, заметет зима –

вмиг залепит глазницы пудрой.

Так стирает следы она.

***

В храме печали рухнули стены.

И Афродита встала из пены

без пеньюара и с сигаретой.

– Кто ты такая?..

– Зови меня Гретой.

Грета согрета гранатовым соком

с каплей текилы. Ниспослана Богом

мне в утешение… Чудные встречи

часто случайны в ноябрьский вечер.

Радость и муки, разлуки и ссоры,

ревность, молчание и разговоры,

жадные ласки, холодные взоры.

Месяц на плечи набросил узоры

голых ветвей… Ветер бьётся в окне.

Мечется сердце в неясном огне.

Полно, уймись!.. Долог сон в ноябре.

Грета исчезла в предутренней мгле.

***

Ноябрь в душу влез незвано – без

любви, надежды, веры. Как меняла,

листву растратил лес… Но знает бес,

что окончаниям вослед грядут начала.

Несносен, осень, твой прощальный час!..

Меня ли ты внезапно возжелала,

вдруг обнажившись и пустившись в пляс

вокруг костров – угарно, запоздало…

Вновь валко холода плывут. В дома

врывается постылая простуда, –

извольте здравствовать!.. Заветного письма

напрасно жду: нет весточки оттуда,

где все давно… Не искупить вины.

Кислит винцо тщеты в моем фиале.

Начать бы заново, под перезвон весны, –

не осеняясь осенью в финале.

***

Гуляю по рассветным улицам, –

мне путы сна невыносимы.

Дарю улыбки встречным лицам.

И, безъязык в немые зимы,

спешу проститься с ноябрем, –

поэтом был еще я в нем.

Еще я ощущал прозрачность

не мною писаных картин,

всепожирающую алчность

желаний на губах рябин,

надкусанных до алой крови, –

приметный знак любовной боли.

Еще была возможна близость

между закатами и мной,

еще жила во мгле порывистость,

не заметенная зимой.

И за мерцаньем листопада

не мне маячили из ада.

Но белоснежная пустыня

злой волей завладеет мной.

И посреди январской стыни

вновь будут взяты на постой

и мерзлых окон темнота,

и вязкий сон, и немота.

***

Страсть, прощай!.. Сто тысяч голосов

в тишину обрушилось. И счастье,

словно дым ноябрьских злых костров,

чадным стало. Стылое ненастье –

гость незваный. Жертвенно листва

догорает, небо согревая…

Не осталось в сердце озорства –

взялась пеплом осень золотая.

***

Дурманит близость океана:

солёных брызг, тугих ветров…

По эту сторону экрана

вихрь жизни вовсе не таков.

Здесь тянет кислыми борщами,

присутствием прокисших душ,

что из уборных за дворами

ступают в жижу стылых луж.

Здесь вместо брызг солёны слёзы,

тугие ветры гонят смрад.

О, Русь!.. Костлявые берёзы.

Ворьё. Ноябрь. Стынь. Кремль. Парад.

***

Ночь прочь. На утренней заре

храм грусти с радостью покинем.

В лёд стынет небо в ноябре

и манит взоры ярко синим.

И Сыне Божий без затей

глядит, как тени снулы, бледны…

Истает синь. И мы за ней –

без поз, слёз, чувств, слов, снов – бесследно.

***

Нет, не вырваться. Незачем. Не с кем.

Вдоль дороги растёт лебеда.

Круг друзей то ли узок, то ль тесен.

Вслед за радостью лезет беда.

У Да Винчи корявые руки.

Лик Джоконды – нелепый елей.

О, бесплодные дерзкие муки!..

Где ты, няня… Где кружка. Налей.

Кто налево идёт, – жал направо.

Кто недвижен, ещё чем-то жив.

Две-три строчки… И вот крики: "Браво!" –

воплощение истинной лжи.

Вдохновение сменят привычки.

Зря душа ожидает броска.

На надгробии стёрты кавычки,

имя, даты… Ноябрь. Русь. Тоска.

***

Ты мне, как будущность, дана.

На кровли лёг безмолвный вечер.

Нектар любви испить до дна!..

Ну, а затем… Заняться нечем.

Чем сердце ты не ублажи,

жизнь не изменится ни капли.

В капелле ярки витражи.

В душе – дожди. Ноябрь. Хмарь. Капри.

***

Просторы тонут в млечной мгле.

Плывут туманы по Неве

сквозь строй мостов на волю – к морю.

Ноябрь всласть предаётся горю.

А я горю в немой тоске.

Кисть вязнет на холсте в мазке.

Ждут участи черновики.

Всё ложно, что не изреки.

Из гула слова не извлечь.

В век алчности невнятна речь.

Прилечь. Затихнуть. Смежить очи.

Ждать озарения иль ночи.

Неочевидность восприятий

сбивает с ног. Душе приятен

среди осеннего дурмана

сон и туман самообмана.

***

Ноябрь. Туман забытых грез.

Бетховен. Бах. Брамс. Берлиоз.

Бродяжка ростом с кулачок, –

мудрец, хитрец иль дурачок.

Причал. Ял. Ветер. Скрип уключин.

Ключи от рая. Бог замучен.

Капкан. В нем мертвая лиса.

Жизнь дьявол языком слизал.

Зал славы. Шквал аплодисментов.

Альбом для фото. Склеп моментов.

Похмелье. Ковш на дне ведра.

Сиротство. Сумрак. Скрип пера.

***

Глаза горят!.. А были тусклы,

как у потертой старой куклы.

И мигом потускнеют вновь,

познав, как горестна любовь

и призрачны ее обманы…

Ноябрь. Сырь. Изморось. Туманы.

***

Страницы "Капитанской дочки"

полны предчувствием дуэли.

Покинуть печь, родные ели, –

средь римских стен дойти до точки.

Скажи, зачем мерзавец Швабрин

Марией овладеть хотел…

Ноябрь врасплох застал на Капри,

где разгребал я ворох дел.

Из них не выбраться проворно.

Мне по сердцу творить в Ливорно,

Безмолвно ждут черновики.

В них строки черны от тоски.

Не зря встревожена жена:

"Скажи, зачем живешь ты, на…"

Душа в золе погребена.

Зато поэт, ебена…

***

На пристани, в тисках осенней стыни,

я – будто путник посреди пустыни.

Находят волны, темной силы полны.

Безбрежны сны, а дни невзгод проворны.

Устало стонет в сырь настил причала.

Советует ли все начать сначала

или оплакивает расставанье…

Взять лодку и отбыть рассветной ранью.

Куда? Зачем… Везде одно и то же.

Поднимешь взор, – озноб ползет по коже.

Вздеть воротник. Сойти в ничто с причала.

Вздох притаить. И все начать сначала.

***

Где ты, солнце… Ты есть вообще?

Тонут окна в промозглом дожде.

Вязнут взоры в трясине туч.

Вместе с хмарью тучнеет грусть.

На уста налегла немота.

Где ты, радость… В сердца неспроста

лезет зыбкая зябкая тьма.

Сыплет крупка. Грядет зима.

***

Жизнь сузилась до лезвия ножа.

Господь гордыню в нас изничтожает

невзгодами. Нежданные уроки

сбивают с ног и не ложатся в строки.

Как суетно трещат с утра сороки…

Несладки дни, а ночи просто горьки.

Горят закатным жаром вечера.

Чернила высохли на кончике пера.

Ты веер отнимаешь от лица.

Бог взором отличает гордеца.

Но что тебе и нежность, и гордыня…

Любила ль ты… И любишь ли поныне.

Нева уносит блики впечатлений.

Грядёт зима. Пора глухих сомнений.

Затем весна расплещет синь и строки.

Её дни к мёртвым звонки и жестоки.

***

Ветер скрыл за горизонтом

тучек юркие ладьи.

Осень смыла ливнем с окон

виды счастья и любви.

Я один мятежной елью

на скале невзгод завис.

Хмуро жду, что под метелью

покачнусь и рухну вниз.

***

Время в вечность стекает протоками.

В утро кофе горчит, будто яд.

Присмирели туманы за окнами –

на ветвях, как удавы, сидят.

На дорогах дождливая осень

вслед за шинами чертит следы.

Кто-то рад рыжей царственной гостье.

Я один ожидаю беды…

Опадёт золотистое пламя.

Отгорят горьким дымом костры.

Расставания взоры изранят.

Чувства станут щемяще остры.

В каждом миге – предвестье прощаний.

Дни мерцают, как будто во сне.

Жить никто не даёт обещаний.

Лишь любовь бьётся пульсом во мне…

Люди кажутся птицами мокрыми, –

под зонтами по лужам скользят.

Уползают туманы за окнами.

Жаль, что утренний кофе – не яд.

***

Нет никого. Душа, в золе,

нема на меркнущей заре.

Лишь мнится ей, что пепел тёплый.

Его развеет ветер волглый.

В прощальный миг, как лист кружа,

падёт в безмолвный мрак душа.

***

Радость встречи. Боль разлуки.

Листопад терзает душу.

Натянув тугие луки,

нагоняет ветер стужу.

Осень гаснет безвозвратно.

В чашке стынет чай с вареньем.

"Хворост чувств горит затратно!.." –

вскрикнул ворон с сожаленьем.

Что ему мои печали…

Снам любви покой неведом.

Были встречи, да промчали.

Тучки сыплют первым снегом.

***

Ночь тосклива. Обыватели печальны.

Алчно ветер сотрясает провода.

Воды стылы. И сомненья изначально

челн протокой темной правят в никуда. 

Никудышен день, ушедший вслед за солнцем.

"Цинандали" терпче, чем крепленая вода.

Одолеть ли эту темень за оконцем

цепким пламенем души?.. Да никогда!

Дали мглисты. Жизнь под звездами мертвеет.

Верткий ветер вяжет в узел провода.

Ода "К радости", – нет, сердце не согреет:

горе горькое – ждать утра в холода.

***

Дни выстроились в шумную колонну.

Но лица в ней редеют понемногу…

Срывается так осыпь и по склону

скалы ползет на горную дорогу.

Мне дороги последние мгновенья

заката, за которым душный сумрак

взимает дань. Незримо мановенье

руки, что повергает души в прах.

Но прежде страх, отчаянье и ужас

терзают сердце вязкими ночами.

Листва кружится. Мать-природа, тужась,

рожает зиму, что в весну зачала.

Нет ничего, что не начать сначала

в преддверии безвестного конца.

В рассвет отчалит парус от причала

к призывной мгле небесного дворца.

***

Заиндевели лики окон.

Взял иней в плен и сны, и чувства.

И даже джин с лимонным соком

почти что не имеет вкуса.

Вслед за весельем сердцу грустно.

Снега падут, укроют дали.

Просторно станет вдруг иль пусто,

не вызнать, – видно дно в Граале.

На смену радости беда ли

грядет, кому какое дело…

Испить из родника, ведра ли

ладонью, – мысли станут белы...

Душа нет, не заиндевела, –

в ней тлеют искры еле-еле…

Мерцают строки и пробелы.

И звуки тянутся к свирели.

***

Забыто всё. Всё сброшено в овраг.

Когорты биты. Торжествует враг.

Меды испиты. Кровоточат раны.

Дни тяжелы. Желты. Несчётны. Странны.

А мне-то что… Без сна гляжу в окно.

В нём орды движутся, друг с другом заодно.

И я один, репей в пыли обочин,

к ним сопричастностью не озабочен.

Но чем всё кончится... Чем разрешится миг.

Кто преисполнен, – пустоту постиг.

Кто говорлив, познает немоту.

Тайком вздохнёт, что жить невмоготу.

***

Испепелить пространство взглядом.

И опрокинуть кубок с ядом.

Пожар внутри. Гроза снаружи.

Порывы ветра. Гром. Грязь. Лужи.

И одиночество на ужин.

И визави никто не нужен.

Дано сиротство, как награда,

когда к былому нет возврата.

Ноябрь. Стынь. Сумрак. Гарь парада.

В аду геройствовать не надо.

Как лихо смерть идёт на штурм!..

Впрок полнит прах пространство урн.

Призывен зов незримых зурн.

Швырнуть в лик зеркала котурн.

Враз ужас сбрасывает тогу.

В отчаянье взывать ли к Богу…

Мы все учились понемногу.

Но не дано унять тревогу.

Себя в себе не превзойти,

не сбившись с зыбкого пути.

Уставшая душа в утиль

идёт за так, как ни крути…

Всё пустота. И неспроста

уста пленяет немота.

Но с нею грусть уже не та…

Средь туч луна едва желта.

Всласть опрокинуть кубок с ядом.

Испепелить пространство взглядом.

***

Ждёт в мышеловке жертву ломтик сыра.

Гниёт ноябрь. Промозгло. Колко. Сыро.

Вдали туманы укрывают храмы.

Дни кровоточат. Оставляют шрамы.

Ор воронья сзывает в дом невзгоды.

И ждать ли солнца… Душат непогоды.

Гремят дороги. И поток прохожих

ползёт ужом. Хандра без спросу гложет.

С ума сошёл ли безучастный Хронос,

но в стылой мгле всё громче слышен голос

его хронометра. Грядёт пора расстаться

с любовью, болью, ролью, танцем граций.

***

Эти кучные чёрные тучи

ищут очи себе получше,

чтобы в них перелить тоску,

а не просто топить Москву.

На скамейке в осеннем сквере

сигарета сгорит о вере,

разобщённости и сиротстве –

Богом брошенной псине кости.

И не выжить, как ни стараться,

ни в июньском цветенье акаций,

ни в ноябрь на неверном льду.

Всюду ад. И в него сойду.

***

Песни осени.

Синь. Смиренье. Сны.

Голоса вины

в сгустке тишины.

Сырь осенняя.

Скорбь. Сомнения.

Сумерки окрест.

Исповеди крест.

Осенение

во спасение.

В сердце – жжение.

Нет прощения.

***

Танцую всласть на острие иглы, –

между тщетой и грозовым разрядом.

Сверкают молнии, – то бьют в меня, то рядом.

Не сам ли я – лишь искра среди мглы…

Затихнут громы – прочь отпрянут грозы.

Нет никого, кто вспомнит обо мне.

В осенней сыри немо меркнут розы,

чьи лепестки пылали в ярком дне.

***

Охрипший и осевший город,

укрытый осенью, как пледом,

ты словно постаревший ворон…

И даже Господу неведом.

Дождя безликие мотивы

озябшим кленам не важны.

Раскинув кроны, мокнут ивы, –

их вздохи душам не слышны.

Едва чадят костры и трубы.

Едва находит просинь взгляд.

И сквозняки небрежно грубы, –

едва ли стекла не летят…

Прохожие бредут устало:

у сумрака есть с ними сходство…

И будто никого не стало.

Ты. Ворон. Осень. Дождь. Сиротство.

***

Ветер стелет дымы по полям –

греет душу продрогшая Русь.

Кто познал тебя, русская грусть,

тот постиг и Христову боль ран…

На изломе не пройденных меж

тлеет в зареве зябкого утра

отпылавшая жаркая груда

всуе прожитых дум и надежд.

***

Сорока в белом ожерелье

трещит. Сквозняк терзает двери.

Нахрапом дождь сквозь окна вхож.

Мурашки не сползают с кож.

Всё это осень. Дрожь осин.

Рябь чёрных язв изъест берёзы

ещё до снега. Шрамы оспин

не заживляют даже слёзы.

Прочь с трона, осень!.. Госпожа

зима грядёт суровой гостьей.

Берёзы голые – как кость ей.

Обгложет вдосталь без ножа.

И не подавится ни разу.

Успеть бы срезать розы в вазу…

Стынь. Утро. Снег, как по заказу.

Белым-бело. Мгла. Тяжко глазу.

***

То жара, то холод.

Дождь. Туманы. Стынь.

Гложет вечный голод

посреди пустынь.

Пена смятых простынь.

Дрожь мятежных тел.

В тучах стонет просинь.

Первый снег. Метель.

***

Ноябрь, как ястреб в вышине,

высматривает боль во мне.

Всё рыщет, чем бы поживиться…

Взыскует голоса и лица,

угасшие в нещадной тьме,

но всё живущие во мне.

Нет, не отдам!.. Изыди прочь.

Отпрянь, – хоть в синеву, хоть в ночь.

Не для тебя мои метанья.

Они – то ль казнь, то ль оправданье

перед грядущим. И, быть может,

Господь простит на смертном ложе.

Иль опрокинет враз во мрак

без слов, без чувств, без… Просто так.

***

Пылает марево нещадно.

Закатный жар зовёт к ответу.

Клубок размотан, Ариадна!..

Из сумерек я вышел к свету.

Не зря последовал завету

идти по строгому пути:

от февраля – к весне и лету…

Назад дороги не найти.

Из лета в осень гонит ветер,

что налетел из ниоткуда.

У ноября я на примете, –

ему безрадостное чудо.

Закат сгорит. Померкнет груда

багряных облаков беспечно…

И звёзды в зеркале пруда

возьмут меня в свой дом навечно.

***

Ноябрь заполонил глаза

студёной синью.

В Граале терпкая лоза –

гроза унынью.

Берут в плен царственной порой

воспоминанья.

Кто вызнал горестный покой,

не ждёт свиданья.

Но в зыбкой грёзе брезжит вновь

незримой тенью

на миг ожившая любовь, –

ей нет забвенья.

Пью всласть дыхание её

сквозь ветра ропот.

И чую губ терновый мёд

и робкий шёпот.

И замираю, не дыша, –

мгновенье властно…

Ноябрь. В нём изгорит душа

в золу напрасно.

***

В ноябрьский день среди усталой стыни

взгляни прохожим в замкнутые лица, –

безвестный ворон выклевал глазницы

и жизни в них не больше, чем в пустыне.

Осенней мглой прихлопнутые окна

желтеют вместе с ржавою листвой.

Вползает солнце рыжею лисой

к себе в нору. Темь. Улица примолкла.

Сиротство в сердце встрепенется на ночь.

И пепел изничтожит сигарету

одну, другую… Гарцевать по свету

горазда осень, жизнь сметая напрочь.

И суждено смирить пожар желаний

в плену снегов, морозов, льдов и проч.

Не превозмочь прозрений и пророчеств, –

тьма жадно вожделеет жалкой дани.

Но ждет волений чистый наст листа.

На нем свой след перо оставит ломко,

будь это песня, плач или вой волка,

или молитва истая Христа.

***

Бежать!.. Ноябрьским утром – в синь,

из вязкой мглы бесцветных будней –

к престолу огненной красы

и нежности девичьих грудей.

Бежать на тайный зов – туда,

где пламя чувств горит не даром:

ещё живым – в костёр, в угар!..

И в синеве истаять жаром.

***

Ничто хорошее не ждёт

нигде никак и ниоткуда.

Вслед за ноябрьским злым дождём

придёт зима – земное чудо.

И уведёт под свой венец

все сны, все веси наконец.

Душа взметнётся стылой мглой.

И обретёт немой покой.

Copyright © 2023 Степанов С.