***

Вновь воздух чист и свеж,

как поцелуй ребёнка.

– Серёга, сотку врежь!..

Заела шестерёнка

в груди – живых часах.

И воздух неподвижен

в заснеженных горах

и у подножий вишен.

Вновь вымерзла душа

до белого цветенья.

Зря птичий гам, кружа

над садом, ищет тень. Я

врезал сотку, две…

Мгновения недвижны

в горах, душе, судьбе

и нежной дымке вишен.

***

Хрестоматия. Христос. Мантия.

Ecce homo. Порыв Пилата.

В искры – слово. Грядёт расплата.

Предстояние. Он. Мать. И я.

***

Поднять повыше воротник.

И в дождь уйти, в сырую завесь.

Исчезнуть – вот коронный миг!.. –

без долгих слёз, другим на зависть.

Уйти под кроны мокрых ив,

в огонь рябин и дрожь берёзы

на зов – чуть слышимый мотив

поэзии, избегнув прозы.

И озариться темнотой –

мерцанием извечной дали.

И в мёрзлой мгле забыть о той,

что пьёт вино немой печали.

***

В терракотовой рубашке,

всем известный хулиган,

пью винцо, жую фисташки

под кабацкий балаган.

На ступенях ада ль, рая

лью стихи под керосин.

И в беспамятство впадаю,

всем известный сукин сын.

И с похмельной головою

пробуждаюсь вновь в рассвет…

И взлетаю над Москвою,

на земле оставив след.

***

Моя дебелая коровка

с короткой стрижкой и в очках, –

плутовка, нежных чувств воровка…

Как много жертв в твоих сачках!

Чуть что, – звонишь… И колокольчик –

твой розоватый язычок –

трепещет, о любви стрекочет, –

манит скорей залезть в сачок.

Увы, не мотылёк пугливый, –

так запросто в полон не взять, –

зачем-то диалог игривый

все длю, когда пора бежать.

Надежды в воздухе порхают, –

мечты обрушить так неловко…

Закатный свет скользит по краю,

моя дебелая коровка.

В тебе ль судьбу на миг признаю…

Над пропастью коварна бровка:

сорвусь, – и ран не залатаю,

моя дебелая коровка.

В тебе порой души не чаю.

Очнусь, – где я… Гнездо порока.

Нет, не хочу ни чувств, ни чаю,

моя дебелая коровка!..

***

Поэзия – бусины света,

мерцающие во мне ль…

Сияй, озаренье поэта,

негаснущим жаром во тьме.

И, может быть, путник усталый,

прошедший немало дорог,

забудет, приметив свет талый,

что голоден он и продрог.

И вспыхнет в нём слово поэта

неясным желанным теплом.

И вот уже сердце согрето,

и кажется, – вот он, твой дом.

***

– Эй, малец, не отрежешь сальца?

Хряпнул белой. Встал в горле ком…

– Надавить бы тебе на яйца,

дядя, кованым сапогом!..

– Чо?..

– …плечо!

Завязалась драка

беспощадная, будто бунт.

В ней ни радости нет, ни страха.

Разве ножичек в бок воткнут…

Эхма, Русь!.. Зла хмельная удаль.

Поезд. Тряско ползёт вагон.

Едем в вечность… А бедно ль, худо ль…

Сало. Курица. Самогон.

***

За гранью, всё за гранью.

Как тихо, между снами,

ползёт Луна по краю

с закрытыми глазами.

Как тихо дышит ветер, –

едва доносит всхлипы

застывшей в лунном свете

скрипучей старой липы.

Как тихо мчится время…

И предрассветной ранью

и сердце бьётся немо,

и сам уже за гранью.

***

Без устали вновь колошматит дождь:

злой дробью в окно бьют капли.

Лежит на столе одинокий грош, –

глядит глазом мёртвой цапли.

Корёжит сознание скрип дверей

незапертого подъезда.

Входите, но знайте, что дикий зверь

в клети не находит места.

Мосты с давним прошлым разведены.

А будущего не станет:

у дня настоящего нет цены,

когда отмирает память.

Примятые нервной рукой листы.

Стихи – отражение сути.

Их хрупкие стекла тонки, чисты, –

до вскрытия вен, до жути.

***

Медовое солнце проснулось.

И где-то в рассветной тиши

о чём-то всё шепчется юность

всю ночь напролёт, – для души…

И где-то всё носится ветер,

промчавший немало дорог.

И где-то и я жил на свете,

да память о том кто сберёг…

В горсти ничего не осталось:

стекает меж пальцев вода…

И даже последнюю малость

уже не вернуть никогда.

***

Как поднимется ветер,

улетай в дивный край.

Там над всем белым светом

правит праведный царь.

Там рассветные зори

и закаты ясны,

жизнь ключом бьёт без боли,

не имея цены.

Там незримые реки

омывают мечты…

Ночь. Луна. Смежить веки, –

словно в детстве, чист ты.

***

Как странно разгуливать лысым

в потёмках трамвайных депо:

вразлёт разбегаются крысы

куда-то под землю, в метро…

И дамочки в ярких жилетах

отводят расстроенный взгляд:

сердца жаждут ласки поэта,

но смена, рабочий наряд…

А лысому всё по колено,

он мчится вперёд на коне:

Олеся, Полина, Елена…

Идите скорее ко мне!

Вагоны трамваев удобны

для тёмных негаданных встреч, –

зря ль в ярких жилетах матроны

срывают флёр с девичьих плеч.

Взаимности кратки мгновенья,

да радостней их в жизни нет.

Что лысому страхи, сомненья…

Депо. Рельсы. Яркий жилет.

***

Нежат важные бока

на закате облака.

Я гляжу на них в окно:

им, беспечным, всё равно,

что в немом окне поэт

озирает белый свет –

кроны, шпили, крыши, –

будто ангел, – свыше.

***

Жена жжёт в дому можжевельник, –

он греет озябшую душу.

И тем выжигает похмелье

и скуку в январскую стужу.

Но жечь можжевельник в июле, –

причуда, достойная Кафки.

Глаза приоткроешь, – как в сюрре,

мерцают размолвки и ласки…

И дух можжевельника тяжек,

когда небом посланный ангел

над грудой расколотых чашек

рыдает… Ты сам его ранил.

Жена жжёт и жжёт можжевельник.

Гудит растревоженный улей…

Поэт, одинокий бездельник,

изменит, но разве что с пулей.

Вновь в жертву идёт можжевельник.

И быт заедает всё злее…

Но, может быть, сторож и мельник,

Господь будет к Еве добрее.

***

Выбиваюсь из последних сил.

И в свой час не буду я красив

на сыром простуженном ветру,

налетевшем вихрем поутру.

Прозвенит "Прощай-прощай!.." синичка.

И вспорхнёт душа – немая птичка,

одинёшенька на белом свете…

Унесёт её под небо ветер.

***

Вновь всё трудней, всё беспросветней жить:

вдевать в иголку суетную нить

и стягивать клочки и лоскуты

в ткань Бытия, – в ней Слово, я и ты.

Ветра, дожди и прочие причуды

природы-матери, как ни привычны, чужды

усталым путникам, затерянным в дороге

без веры, сил, надежды и подмоги.

Ноги моей не будет в этом доме,

когда уйду, хотя никто не гонит,

помимо той, что вытолкает в спину.

Дескать, пора!.. Всё нажитое – сыну.

И сны давно не дарят утешенья:

в них всё смешалось – радость, боль, лишенья.

В них всё трудней, всё бесприютней жить:

иголка сломана и истрепалась нить.

***

С виду милый и добрый,

потёртый, потешно старый,

будто самый неистовый, страстный

и вдруг погрустневший бес,

коротаю свой век

с дребезжащей в тиши гитарой,

что смолкает, едва

под окном слышен говор и дружный смех.

Мне давно не смеётся

в лицо ни Луна, ни Солнце.

И в туманный рассвет жду и жду,

отложивший зурну старик,

что спадёт пелена,

будто утренний сон: в конце

звоном сердце встревожит

протяжный – лазурный миг.

***

Голубь пьёт воду из лужи, что кажется нынче чистой.

Бьёт в отражение клювом и знает: тот, в ряби, – он.

Время течёт, что прозрачный ручей, но не очень быстро, –

так в предрассветном тумане во мрак ускользает сон.

В небе пьют синь облака. Им помехой несносный голубь, –

видеть своё отражение в луже во всей красе.

И милосердный Господь насылает нещадный холод.

Мёрзлый комок на снегу, – что увядший цветок в росе.

***

Нынче, должно быть, пятница,

но глаз ни в чём не уверен…

Что ни денёк, пятно лица

в зеркале глядит зверем.

Шаг за порог – всё равно, что в бой.

И вздрогнешь: Господь с тобой!..

За шиворот лезет холод.

Прохожего гложет голод:

мёрзнут на променаде

бляди в лёгком наряде –

папиков ждут брюнетки

и блондинки-нимфетки.

Брось сигарету в воду.

И рябь унесёт её в вечность.

Богу плохую погоду

приносит чья-то беспечность.

Нуждается мир в починке,

когда нет счастья у Нинки.

Жажды ждёт кружка пива.

Залпом рвануть – нужна сила.

Если ты не Геракл,

тяни по глотку под раки…

Брак даже Нинке не нужен:

измены, ложь, ругань в ужин.

***

Я встретил вас. Увлёк в палаты.

Вы в страхе выдали отпор.

Комар, подлец, залез под латы, –

нарушил давний уговор

не пить моей угарной крови,

не лезть в сплетения любви,

не причинять душевной боли…

А, впрочем, Бог его суди!..

В глуши, в деревне в девках скучно.

Вы побледнели… Просто душно.

Ну, что, скажи, тебе так надо

среди безликого ничто,

где ужас вырвался из ада

и бродит в драповом пальто.

Ему знакомы перекрёстки

позора, счастья, скучных судеб…

Иглой проколоты напёрстки

швеи. Не ласканные груди

её не ждут ничьей руки.

Сиротство. Замкнуты круги.

***

Если терзают сны,

в полночь уйди из дома.

Прошлому нет цены.

Совесть, как вдох, искома.

Утром, если трах плох,

не избежать удушья.

Если измышлен Бог,

где б взял стихи для душ я…

Если в каше нет масла,

нет справедливости в мире.

Выйди в соцсети. Масса

ищет места в квартире –

ломится в душу дерзко.

Я её занял раньше.

Но отчего так мерзко…

Стены и кров – из фальши.

Если кровь загустела,

выпей бодрой водички.

Нет любимых у тела…

Сигарета ждёт спички.

Ночь цепляет на дыбу

и спускает собак.

Ворочаю стих, как глыбу.

Не ради. Не в кайф. За так…

***

Дай всласть вздохнуть… Замри, мгновенье!

С тобой расстанемся навеки.

Вдох… Вдох! Но где ты, вдохновенье…

Пускались половцы в набеги

и в степи уводили души.

В кочевьях минули века.

Забвеньем храм времён обрушен,

как штормом – остов маяка…

И вдохновение – обуза.

Поэту тяжек каждый день.

Россия… Горше нету груза.

Дороги. Дураки. Ложь. Лень.

Я помню чудное мгновенье.

Передо мной явилось ты.

Вдох. Выдох. Муки. Миг рожденья.

Всё остальное – до пизды.

***

Отцвели вконец каштаны.

Май унёс разлуки, встречи.

Громыхали громко громы.

Шелестела тишина.

Счастью чуткие желанны.

Молчалив прощальный вечер.

В ночь отчалят прочь паромы.

Только в том моя ль вина…

Чайки смолкли в кои веки.

Брызжут волны на причале.

Ветер облако рвёт в клоки,

как дырявое старьё.

В городской библиотеке

расхватали все печали,

позабыв на пыльной полке

счастье горькое моё.

***

Пусть не имею никаких заслуг,

но благодарен Господу за луг

у речки, озерцо в горах,

за счастье встреч, разлук, любовь и страх

её утратить, за живую речь

и вдохновение, что принято стеречь,

за детство, юность и дарованную старость,

за то, что времени в горсти осталась малость,

за нежность чувств и свежесть впечатлений,

неудержимость вызнанных мгновений,

за хлеб и соль, покой и грозный бой

с моим единственным врагом – собой.

***

Цвети, весна! Сияй немолчно,

пока, теснимый суетой,

я не засну в канаве сточной,

объят зловонной темнотой.

Затейливы твои мотивы:

бьёт синь в глаза под гомон птиц,

берёзы – в сок, желтеют ивы,

бульвары полны томных лиц.

Все тени – ниц!.. Гудит приволье.

Один не рад твоим дарам,

устав от зимнего застолья,

грущу... О чём? Не знаю сам.

Один гляжу недвижным взором

на твой торжественный приход.

Двор. Одуванчик под забором.

Грязь. Лижет яйца рыжий кот.

Copyright © 2020 Степанов С.