РАНДЕВУ МОНТЕВИДЕО

«РАНДЕВУ МОНТЕВИДЕО»

Алексей Вышеславцев

Дмитрий Белов

Первое известное нам документальное свидетельство о посещении Уругвая россиянами относится к 1860 году, когда остановку в порту Монтевидео сделал совершавший кругосветное путешествие отряд винтовых кораблей русского флота - клипер «Пластун» и два корвета - «Новик» и «Рында». О пребывании соотечественников на уругвайской земле достаточно подробно рассказано в книге участника этой экспедиции Алексея Владимировича Вышеславцева «Очерки пером и карандашом. Из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859 и 1860 годах». В Уругвае автор книги оказался в возрасте 29-и лет. Шеетью годами ранее он закончил медицинский факультет Московского университета и начал службу врачом Полтавского пехотного полка. Участвовал в обороне Севастополя, затем был переведен в Кронштадт, где служил врачом 23-го флотского экипажа2. Именно из Кронштадта 19 сентября 1857 года, на входившем в состав отряда кораблей под командованием капитана I ранга Д.И.Кузнецова клипере «Пластун», где он состоял врачом, Вышеславцев отправился в путешествие вокруг света. На всем пути судна - а оно обошло мыс Доброй Надежды, останавливалось на островах Атлантического океана и Полинезии, в Сингапуре, Гонконге и Японии, во многих бухтах Амурского края - молодой врач вел подробный дневник, по возможности отсылая наиболее интересные его фрагменты в виде писем в редакцию журнала «Русский вестник»3. По возвращении на Родину ему не составило труда подготовить на основе публикаций в этом журнале (существенно, впрочем, дополненных и расширенных) 600-страничную книгу, которая была издана в 1862 году в Санкт-Петербурге. В ее тексте 27 иллюстраций, нарисованных с набросков автора учениками пейзажного класса Академии художеств, в том числе Иваном Шишкиным и Василием Верещагиным4. Сам Вышеславцев скромно называет свое сочинение «легкими заметками кругосветного туриста»5, однако соглашаться с таким определением не хочется: «Очерки...» явно выходят за рамки жанра путевых заметок, сразу видно, что написавший их «турист» - человек глубоко эрудированный, исключительно наблюдательный, способный к творческому анализу большого количества во многом новой для него информации. Все это в полной мере относится к страницам, посвященным Уругваю («Уругаю», как называет Вышеславцев эту малоизвестную в России того времени страну).

    Эскадра, из Тихого океана следовавшая уже под командованием капитана I ранга А.А.Попова, в марте 1860 года, после выхода из Магелланова пролива, взяла курс на остров Святой Елены. В Монтевидео она оказалась по воле случая: «Пластуну» потребовался срочный ремонт. Вот как пишет об этом сам автор «Очерков...»: «.. .расшатался у клипера ахтерштевень, одно из главных креплений судна, на котором утвержден руль, а с таким повреждением, без крайней нужды, нельзя было оставаться в море... И вот клипер, как флагманское судно, подал сигнал "Рандеву Монтевидео", который многие увидели с радостию...»6. В середине апреля7 «Пластун» бросил якорь в бухте уругвайской столицы. К пестрому букету флагов, развевавшихся над стоявшими там судами, «присоединился и наш Андреевский крест, явившийся сюда не новичком8, а видавшийся с другими флагами на всех океанах мира»9. Первые впечатления от города заслуживают того, чтобы быть процитированными полностью. «Когда мы... вышли наверх и осмотрелись, - пишет Вышеславцев, - то увидели обширную подковообразную бухту; два стоявшие друг против друга возвышения находились у ее входа; слева это был высокий зеленый холм, на вершине которого устроен маяк; холм этот и называется собственно Монтевидео; у его подножия можно разглядеть деревушку с садами и длинными каменными заборами. Справа холм более продолговатый, узкий, и выходит в реку довольно далеко; весь он скрыт зданиями города, громоздящимися друг на друга до самой его вершины, на которой, поднявшись над всеми домами, красуется собор с двумя четырехугольными, высокими колокольнями и большим серебряным куполом. Дома, более высокие, нежели длинные, пестреют окнами и балконами; два большие здания, таможня и госпиталь, отличаются своею огромностью и количеством окон»".

    Монтевидео с первого взгляда понравился путешественнику. Свидетельство тому - эти строки: «Городок очень красив; освещенный утренним солнцем весь он, точно выделанный из одного куска, горит белизною своих зданий, нагроможденных правильными четырехугольниками друг на друге; отсутствие крыш и труб рисует как будто лестницу, поднимающуюся до собора и снова спускающуюся».

Офицеры спешили на берег, но их вернула обратно на клипер шлюпка под желтым флагом - «в ней сидел доктор, который должен был сначала удостовериться, не привезли ли мы с собою какой-нибудь заразительной болезни». Как видно, уже полтора века назад санитарный контроль на уругвайской границе был налажен достаточно хорошо. Но вот «все формальности... исполнены, как будто мы вдруг от этого выздоровели»13, и путешественники высадились на длинной железной пристани. В порту их поражает обилие чернокожих уругвайцев, впрочем «вид негров в Монтевидео не оставляет тяжелого впечатления - оттого, что вы знаете, что они здесь все свободны»14. Поднявшись в гору, они оказались на улице 25-го мая, в ту далекую пору являвшейся центральной столичной магистралью. «На ней были прекрасные дома, наполненные магазинами, в которых царствовала страшная владычица мира - французская мода. Казалось, что Palais Royal перебросил сюда часть своего груза шляпок, мантилий, вееров, кринолинов, духов, бродекенов15, муфт, тросточек, золотых булавок, брошек, конфет и т.д. Находившиеся здесь французы подхватили все это и разложили по большим зеркальным окнам столь заманчиво, что Улица 25 мая стала любимым местом прогулки дам Монтевидео. Целый день, эскадронами, двигаются они здесь взад и вперед, нападают на магазины, тормошат, торгуются, но покупают очень редко.. .»

    Посетив центр, где они тоже немного поизучали содержимое лавок («там виделись пончо, разные кожаные изделия, седла, стремена, длинные lasso и т.д.») и полюбовались старинным зданием рынка - «одним из самых характеристических и живописных в Монтевидео», путешественники решили «попасть в пампы». К удивлению моряков, полагавших, что они начинаются сразу за городской чертой, столица Уругвая оказалась достаточно большим по тогдашним меркам городом. Оно и понятно - ее население к тому времени превысило 30 тысяч человек. Россиян поразила протяженность столичных пригородов: «...нужно... проехать по крайней мере миль сорок, чтобы совершенно освободиться от заборов, огороженных полей, квинт17, мельниц, боен, дач и садов».

Хозяин одного из садов - «старичок немецкого происхождения» пригласил офицеров к себе в дом. Вышеславцев вспоминает, что там им подали «какой-то инструмент, похожий на чернильницу с воткнутым в нее пером. Я догадался, что в нем мате - парагвайский чай, который тянут через серебряную трубочку».

Неожиданное впечатление произвели на офицеров уругвайские гаучо. «Чаще других попадались лица, которых с первого раза можно было принять, по костюму, за турок или тряпичниц; голова повязана платком, на плечах пончо; вместо нижнего платья тоже пончо, подвязанный в широких складках не хуже шаровар какого-нибудь мамелюка, а из-под широких складок этой части одежды выглядывают две белые трубы панталончиков, обшитых оборками... Видя в первый раз подобную фигуру, мы в изумлении спрашивали, кто это такой? - и нам отвечали - это гаучо. Как, восклицали мы, гаучо, этот прославленный тип проворства, ловкости, - гаучо, набрасывающий на барса lasso... Да что он, переродился, что ли?... И мы не верили, смотря на эту фигуру, напоминавшую скорее московскую салопницу, нежели степного удальца. Но это были точно гаучо, и они всегда были такими».

Вышеславцев объясняет читателю, что гаучо, составлявшие большинство сельского населения Уругвая - это «люди, находящиеся постоянно при скоте, наши прасолы, гуртовщики... Редко между ними бывают охотники. Они ловко загоняют стадо диких быков, отлично бьют скотину, еще ловчее сдирают с нее шкуру». Специфика профессии, считает путешественник, предопределяет развитие в них кровожадности и равнодушия к жизни других людей. «Понятно, какой страшный элемент составляют они в здешних частых революциях и междоусобицах. Их вообще не любят, им не доверяют, и они, далеко не выражая собой поэтического типа молодечества, напоминают скорее отверженные обществом касты, как, например, палачей, японских кожевников, индийских парий и пр.».

Как уже заметил читатель на примере гаучо, при описании сельской местности Вышеславцев охотно прибегает к сравнению уругвайских реалий с российскими. Уругвайские обозы напоминают ему наши южнорусские караваны: «.. .у них те же высокие фуры на больших немазаных колесах, с знакомым скрипом, крытые тростниковыми навесами, загруженные кожами или мясом; они запрягаются в три или четыре пары большерогих быков...». Когда обозы делают остановку на пути от  отдаленных эстансий к Монтевидео, «повторяется одна из тех знакомых нам картин степи, которые неразрывны с воспоминаниями нашей молодости. Сцены, вдохновлявшие Кольцова, разыгрываются в пампах... Уругвая такими же широкими мотивами, которые дает "степь широкая, степь раздольная"». Путешественник исключительно высоко оценивает географические характеристики Уругвая. Так, климат этой страны он называет «одним из благоприятнейших в мире». По его словам, «все европейские овощи и плоды, и кроме того хлопчатая бумага, рис и некоторые другие южные произведения вызревают здесь превосходно». В то же время «еще не взрезал плуг обширной степи, по которой до сих пор бродят бесчисленные стада быков и табуны лошадей, все еще составляющих главный предмет вывоза. Богатые травою холмы и долины делают эту страну особенно удобною для овцеводства. Животные зиму и лето находят постоянные пастбища; труд сенокоса здесь неизвестен».

Помимо животноводства, внимание Вышеславцева привлекло портовое хозяйство Уругвая. Порт Монтевидео он называет лучшим в Рио-де-ла-Плата. Ему есть с чем сравнивать: задержка с ремонтом клипера позволила офицерам посетить еще и Буэнос-Айрес. Как отмечает автор, порт уругвайской столицы ведет значительную торговлю с Францией, Англией, Испанией, Соединенными Штатами и Бразилией. «Во все эти страны шлет он те же продукты, что и Буэнос-Айрес, то есть кожи, соленое и сушеное мясо, волос, жилы, сало, шерсть, страусиные перья и т.д...

Перегрузка товаров производится на больших ботах..., они десятками снуют по обширному рейду. Таможенный сбор составляет главный доход государства».

В «Очерках...» находит отражение и культура Уругвая тех лет. Вышеславцев вспоминает о посещении недавно открытого театра «Солис», имевшего совершенно немыслимую (по крайней мере, по уругвайским меркам) для тех времен вместимость - более 2000 зрителей. Офицеры слушали там «Норму», главную партию в которой исполняла французская певица Лагранж. Россияне отметили, сколь бурно уругвайская публика выражала свое восхищение талантом заезжей звезды - «к ней летели букеты, пущено было два голубя; высадили на сцену ребенка, который, проболтав заученную фразу, поднес певице какую-то картинку, за что и был поцелован артисткой в лоб».

«Познакомившись во многих домах», офицеры «несколько присмотрелись и к обществу». Продолжая параллели с Россией, Вышеславцев пишет, что «на домашних вечерах играют в колечко, передают друг другу зажженную бумагу, короче сказать, делают все то, что происходит в семействе какого-нибудь Сквозняка-Дмухановского, когда у него соберутся дочери судьи, и Земляники, и Добчинские с Бобчинскими».

Подробно проанализировав экономико-географическое положение и особенности исторического развития Уругвая, Вышеславцев приходит к выводу, что «государство это заслуживает большого внимания, и можно легко понять, какого бы значения достигло оно, если б его земли, могущие прокормить более пятнадцати миллионов жителей, заселились хотя двумя-тремя миллионами деятельного, рабочего народа. Подобное заселение сделало бы эту страну действительно независимою.. .». Прогноз полуторавековой давности сбылся: сегодня население Уругвая, вот уже многие десятилетия проводящего подлинно независимый внешнеполитический курс, составляет чуть более трех миллионов человек.

Как знать, быть может именно «Очерки пером и карандашом» с их исключительно лестными оценками уругвайской действительности, строками о схожести природы Уругвая и России предопределили решение будущих основателей Сан-Хавьера, да и других россиян переехать в столь перспективную страну на постоянное место жительства?! Ведь если первый раз книга была издана относительно небольшим тиражом и попала, в основном, в библиотеки учреждений Морского ведомства и на корабли русского флота, то второе, более массовое, издание 1867 года, поступившее и в библиотеки «гражданских» учебных заведений, было доступно для рядового читателя, в том числе и «нестоличного».

8 мая 1860 года Вышеславцев покинул Монтевидео. Но не на клипере «Пластун», который все еще чинили, а на корвете «Новик», куда врача перевело начальство. Именно благодаря этому обстоятельству мы и получили возможность познакомиться с заметками Вышеславцева: 18 августа того же года в Балтийском море «Пластун» взорвался и затонул. Погибли 72 человека, в том числе восемь офицеров. Три офицера, 31 матрос, а также заменивший автора «Очерков...» корабельный врач были спасены экипажами «Рынды» и «Новика», на глазах которых произошел взрыв.

Очевидно, что даже если бы Вышеславцев, останься он на клипере, и оказался в числе уцелевших, его дневники были бы безвозвратно потеряны для нас.

Умер Вышеславцев в 1888 году, успев получить известность как автор трудов по истории итальянского искусства эпохи Возрождения. Впрочем, Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона дает ему короткую, но емкую характеристику - путешественник, тем самым признавая за «Очерками...» главное дело жизни этого неординарного россиянина.