Вид на заросшую Гриву, нагорские бани и бывшее русло реки около водочерпа.

Ах, как хорошо мы в детстве загорали на этих баня!.. И купались там, где сейчас разрослись кусты.

Качем летом при большой воде. Боровина

Посвящается тем, кто знает, как дойти из Качема в Шошельцу пешком в любую погоду по нашей дороге. Или обратно...

- До свиданья, город Качем!

Здравствуй, Шошельца-Москва!

Пластинин Анатолий Николаевич (Феруль)

Дорога к дому

По этой старой качемской дороге,

Теперь унылой, узкой и немой,

Как весело бежали наши ноги,

Особенно из Шошельцы - домой.

Когда ж дорога в Нижнем начиналась,

Нам вслед качались ели и берёзы;

Тоска по дому в душах углублялась,

Но стойко мы скрывали наши слёзы.

Увы! Учёба трудно нам досталась:

Она с родимым домом разлучала.

И потому дорога нам казалась

Такой нелёгкой с самого начала.

И, чувствуя, что все мы слёзы прячем,

Лишь Толька находил для всех слова:

-Ну, до свиданья, милый город Качем!

И здравствуй, здравствуй, Шошельца-Москва!

Как мы деревню милую любили!

Как мы стремились к ней вернуться вновь!

Домой в субботу бодро мы спешили,

Где ждали нас забота и любовь...

Я помню вас: вот молчаливый Колька,

А рядом Толик - брат его родной.

Вот Таня, Нина и спокойный Толька -

Все мы спешим дорогою одной...

Года минули. Не приедет Толька...

И многих нет... Другим уж нет пути...

А рыбаки заглянут в Качем только,

Чтоб отдохнуть и чтоб без слов уйти.

17 вёрст из Шошельцы в Качем по субботам и столько же из Качема в Шошельцу по воскресеньям пришлось ходить выпускникам Качемской начальной школы после 4-го класса. В дождь и снег, иногда по бездорожью шли они за знаниями в чужой посёлок... И крепла, крепла их любовь к родному дому, к близким, тянуло домой. ...И по сей день тянет.

2 ноября 2018 года

Первая легенда

Катай-валяй

Служил еще в царской армии один безграмотный качемский парень. И чему тут удивляться: в Качеме грамотных людей тогда с огнем было не сыскать. Увидел солдатик, что сослуживцы письма домой пишут, и попросил одного грамотного солдата: «Напиши от меня письмо домой, сам я писать не умею». Грамотный солдат согласился: «Говори, что писать надо». А служивый то ли от волнения, то ли из доверия к грамотному солдату и говорит: «Катай-валяй». Пиши, значит, всё про жизнь солдатскую. Грамотный солдат стал писать, писал-писал, снова спрашивает: «О чём еще написать?» А качемский солдатик опять свое: «Катай-валяй», да так раз пять.

Написали они письмо, отправили в Качем. Родные в деревне его получили, а читать-то тоже не умеют и пошли к одному грамотному человеку, который смог бы прочитать. Распечатал он письмо и читает: «Катай-валяй, катай-валяй, катай-валяй», целая страница так исписана. Разволновались родные: «Видно, в секретных войсках сынок служит. Как ему написать, что мы от него письмо-то получили, что у нас всё хорошо, чтобы и наше письмо до него дошло и чтобы не подвести родимого?» Думали-думали и придумали. Написали они тоже письмо и отправили его в армию.

Солдатик получил письмо, распечатал, ему и читают: «Прикатило-привалило, прикатило-привалило», да так на целую страницу.(Записано со слов моей матери Пластининой Марии Васильевны в семидесятые годы 20-го века).

Списки качемцев, погибших на фронтах Великой Отечественной война и пропавших без вести

*****************************************************************************

Мы родом из Качема

Качем и качемцы. Мне хочется назвать своих односельчан «качемяне», опираясь на следующий пример: в Пскове живут псковитяне, а Псков недалеко от Великого Новгорода, откуда явились Савва и Борис. Хотя, может быть, правильнее сказать «качемцы»?..

Что я знаю о Качеме

Далеко в северных лесах, примерно в 45 километрах от Нижней Тоймы, села, расположенного на берегу многоводной когда-то реки Северная Двина, вверх по течению реки Нижняя Тойма теперь, к сожалению, совсем затерялась деревня Качем.

Немного из истории Качема

Старики говорили, что первыми прибыли к будущей деревне Савва и Борис. Недаром еще в семидесятые годы на картах название Качема записано как Саввино-Борисовская, а сельский Совет всегда назывался Саввино-Борисовским. А в те далекие времена (предположительно в годы правления Ивана Грозного) Савва и Борис сначала облюбовали правый берег Нижней Тоймы и решили на нем обосноваться, как вдруг сильным течением их развернуло и прибило к левому берегу. Путники восприняли это событие как знак свыше и решили здесь заложить свою деревню. Именно так коротко рассказывали своим детям о начале существования нашей деревни родители, уверенные в том, что они знали правду о происхождении Качема.

Сама деревня Качем и его окрестности очень красивые. Леонид Невзоров в своей книге «В хлябях» передаёт полные восхищения красотой наших мест слова жительницы Нижней Тоймы Нины Дмитриевны Щуровой: «Вот где красотища настоящая. Я там, когда бригадирила, раза три бывала, телят на выпас гоняли. Помню, прибыли мы в Качем уже ночью, темень, а света там никогда не бывало, веками живут при лучине да керосиновой лампе. Привели нас на ночлег в какую-то избу. А утром встали, вышли наружу: Боже мой, как в раю. Не налюбуешься – такие места, гривы высоченные, речка в извивах, прозрачная, как родник, тайга вековечная в дымке. Я вот всё мечтаю свозить туда своих детей, чтобы они на это чудо – Качем – посмотрели».

Великолепно написал о Качеме и о его жителях в своей книге "Записки краеведа"Сергей Григорьевич Третьяков, житель Нижней Тоймы, но, как я поняла из его книги, человек, имевший качемские корни. Я видела его в Шошельце в 1972 году и знала как фотографа. Встречала я Сергея Григорьевича и в 1974 году в Качеме, куда он приезжал вместе с лингвистической экспедицией студентов Архангельского пединститута. Именно тогда он встречался с качемскими стариками, которые рассказывали ему всё, что знали, о своей родной деревне. Эти старики, к сожалению, вскоре ушли в мир иной, и тысячу раз я поблагодарила знаменитого краеведа за то, что он успел записать их воспоминания и сделать снимки в то время ещё не разрушенной деревни.

Мое поколение еще прекрасно помнит останки домов и даже 2-3 полуразвалившихся дома на Высоком Поле – на расстоянии двух километров от Качема вниз по течению Нижняя Тойма, недалеко от Вандышеского озера. Само Высокое Поле представляло собой покатый склон больших размеров - огромное открытое место, сверху представлявшее достаточно ровную площадку. Однажды там легко приземлился вертолёт с геологами, который доставил нас, ягодниц, в деревню, к величайшей нашей гордости. На Высоком Поле, в самом низу склона, ближе к реке, тоже жили люди до Великой Отечественной войны. Но в их деревне случился пожар, и жители вынуждены были перебраться в Качем. Мне помнится из рассказов матери, что там жила семья Гавзова Максима Яковлевича и Гавзова Ивана Даниловича (Гальшицы).

Очертания фундаментов можно было различить и на Гриве, на самом верху ее, где есть ровная площадка, там тоже, очевидно, жили люди. А еще раньше (как рассказывал мне Андрей Яковлевич Гавзов, начитанный, уважаемый односельчанами и глубоко веривший в Бога человек, знавший историю своей деревни, )«бежали от солдатчины люди, и первые их поселения были на речке Егреньке, что находится в десяти километрах от Качема вниз по течению Нижней Тоймы.» Он слыхал про Мишкину избу, которая находилась в тех местах. «Мишка, - пояснял Андрей Яковлевич, - одинокий старик, старовер, к нему на Егреньку люди ходили молиться».

Староверы

Жителями Качема стали староверы - люди работящие, находчивые, терпеливые, искренне верившие в Бога, талантливые, гостеприимные. Тот же Андрей Яковлевич Гавзов, с которым я, тогда студентка Архангельского пединститута, много раз беседовала, собирая материал к курсовой работе по русскому языку, утверждал, что в Качем люди пришли из Великого Новгорода. Одним из доказательств его мысли является то, что редкая фамилия Гавзовы встречается и в Великом Новгороде.

Кто такие староверы и какими они были в Качеме? В наше время (50-70-е годы хх века) это были в основном люди пожилые и чаще женщины. Они строго соблюдали свои обычаи, обряды, традиции; у каждого их них была индивидуальная ложка, миска, кружка; староверам запрещалось курить и злоупотреблять алкоголем; они крестились «двумя перстами» и сердились на «кукишников», тех, кто крестился тремя пальцами. Староверы боялись Бога и старались не грешить, а новое в жизни зачастую воспринимали в штыки. «Мирьским» - именно так произносилось это слово, обозначавшее не староверов, а людей «в миру» - не разрешалось, например, пить из ведра с водой, скажем, своей кружкой – «измершат», то есть испортят воду, сделают ее непригодной для староверов. С приходом Советской власти отношение самых смелых безбожников к староверам изменилось, и я знала некрасивую частушку, оскорбляющую этих набожных людей:

Старовер - погана чашка,

Ободристана голяшка.

Во время молитвы, как помню я, староверы собирались в доме своего попа, которым могла быть и женщина, а после войны – только женщины, потому что из более чем 600 человек, проживавших в Качеме до Великой Отечественной войны, около 120 с нее не вернулось. А какие попы из молодых!.. Я знаю, что молились староверы у Оленьки (Пластининой Александры Евгеньевны). Она жила в доме своего брата Афанасия Евгеньевича Пластинина, человека в нашем доме и в деревне очень уважаемого. Я, к примеру, чувствовала себя героем и самой счастливой среди всех живущих, когда читала на колхозном празднике про него стихи: «Дядя Афоня – наш пастух, он работает за двух, бережет наших коров. Дядя Афоня, будь здоров!» Один раз бабушка приводила меня на молитву к Оленьке; до сих пор вижу золото икон в целую стену. Я потом, читая сказки, именно таким представляла царский дворец: золотые иконы во всю стену. А в тот раз меня поразили серьезные лица «качемских женок», строгую Оленьку, читающую толстую книгу, и покорность собравшихся. Кстати, кто видел картину художника В.И.Сурикова «Боярыня Морозова», тот легко может себе представить Александру Евгеньевну – такие же выразительные глаза на красивом лице, и тайна в душе, и величие, и какая-то невысказанность…

Молились и у Аксиньи-процежки, очень доброй и молчаливой женщины. Сначала она заведовала большим колхозным сепаратором, и все качемские хозяйки, подоив своих коров, несли к ней ещё тёплое молоко для процеживания. Домой же хозяйки возвращались со сметаной и обратом – обезжиренным молоком. Здесь, в доме Аксиньи у самой реки рядом с подгорскими банями, уставшие за день качемские женщины отдыхали в очереди к сепаратору, менялись новостями, делились своими проблемами.

Фотографию!

Потом люди стали покупать сепараторы каждый для себя, и потребность в общественном сепараторе постепенно в 60-е годы исчезла. А вскоре Аксинья овдовела (ее муж Семён Сергеевич (?) - Сенька Серьгин - был мельником, тоже очень уважаемым человеком), и хозяйка дома осталась одна. После смерти Оленьки Аксинью назначили попом, или главной высоковеркой. (Я не знаю, чем отличались староверы от высоковеров, но такое деление существовало. Может быть, высоковеры в чём-то были выше староверов, ближе что ли к Богу, как полагали тогда люди.) Последней главой качемских высоковеров была некая Наденька, приезжавшая из Борка и жившая в доме Аксиньи. Высоковеры роптали, даже жаловались мне на то, что она «все иконы да книги на Борок увезла», но протестовать против Наденьки не смели: старух, читающих книги с молитвами высоковеров, совсем не осталось, а им хотелось молиться и быть отпетыми после смерти …

К молодым людям, умеющим читать книги, написанные на церковно-славянском языке, старые женщины относились настороженно, но с любопытством. Узнав, что я смогу прочитать их книги, тётя Наталья Земская (Пластинина Наталья Ивановна), наша соседка, бабушкина подружка, женщина, не умевшая жить без работы, принесла мне какую-то церковную книгу и первым делом спросила: «Ты, Валенька, хоть не партийная?» Получив отрицательный ответ, она разрешила мне почитать эту книгу, удивляясь тому, как ловко я разбираю слова под титлами. Сама она тоже умела читать свои церковные книги и одобрительно смотрела на меня.

Староверы молились, как я помню, в доме бабки Тыпичевой (Гавзовой ), в доме Аннушки Яковой (Гавзовой Анны Яковлевны).

Для качемских староверов существовала поговорка-правило:«Один раз рожаются, один раз женятся, один раз умирают». И действительно, я не знаю случая, чтобы в Качеме кто-то развелся. Семья для жителей моей деревни считалась святой. Во-первых, качемяне с рождения лелеяли младенцев. Правда, по законам староверов, рожать женщина обязана во дворе (в хлеву, где жила корова), это правило последний раз дало о себе знать в феврале 1952 года, именно в этот день появилась на свет по соседству с домашними животными моя подруга Нина. Младенцев мыли в жаркой бане по субботам, держали в тепле несколько месяцев, туго спелёнатыми, пока "они не обсохнут". Почти до года они спали в зыбке, которая с помощью очепа, длинной гибкой жерди, крепилась к потолку. Зыбку качали, при этом матери или няньки пели колыбельные песни, наполненные любовью и заботой, и ребёнок крепко спал:

Ой ты, птичка лесна,

Принеси младенцу сна,

Хоть на крылышке своём,

На правилышке лесном.

****

Богородица Мария,

Успокой скорее сына.

****

Баю-баюшки-бай,

Бог здоровья сыну дай!

***

Люли-люлюшки-люлю,

Люли, доченьку люблю,

Люли, дитятко люблю,

Никогда не побраню.

***

Баю-баю-баиньки,

Мы скатаем валенки.

Мы скатаем валенки

Не велики - маленьки.

Не велики - маленьки,

Вокурат по ножке -

Бегать по дорожке.

***

Люли-люленьки-люлю,

Люли, доченьку люблю,

Люли, доченьку люблю -

Никогда не побраню

При всей любви качемян к детям меня смущали вот какие их суждения качемских женщин:

- У них девятеро робёнков-то родилось, да только пятеро в живых осталось, четверо умерли ещё младенцами", -рассказывала бабушка под поддакивание Марьюшки.

- Как умерли? - испуганно спрашивала я. - Почему их не вылечили? Бедная мать...

- Почто бедная? - как-то почти равнодушно произносила бабушка. - Она потом ещё не одного родила.

Я смотрела на добрых старушек, погружённых в далёкие мысли, и не понимала, почему они так говорят: или чтобы скрыть и свою боль по поводу прежних материнских утрат, или как-то оправдать несправедливую судьбу. Знала я, что обе они очень жалостливые и порой даже сентиментальные .

- Никогда не забыть,- много раз говорила бабушка всегда со слезами на глазах, - как на пожню к нам двое пришли, баба и мужик. Не наши... Сбежали откуда-то... Время было тогда непонятное...Хлеба попросили, говорят, много дней крошки во рту не было. Как поели, жёночка-то и заплакала:" Мы ведь деточек под деревом оставили...умирать с голоду". Как можно такое сделать? Грех-то какой! Да не нам судить... Дорогу к Двине спросили - мы и показали им.

И каждый раз я пребывала в ужасе от услышанного и искала ответ у мамы, которая объяснила, что это были, вернее всего, спецпереселенцы, которые, захватив двоих детей, убежали из лагеря, но голод заставил их совершить этот жуткий поступок - детоубийство...

По словам бабушки, в Качеме "прежде"(так она говорила о времени своей молодости) были очень строгие порядки и требования к девушкам.

- Если девка до свадьбы согрешила с кем, тогда ворота её дома дёгтем мазали. Стыд-то какой! Парни потом отворачивались от неё... А родителям каково? Позор на всю жизнь. А и замуж мало кто по любви выходил, либо женился... Как батько решит, так и будет. Меня ведь тоже к Пеганкам татя отдал - не спросил, прости его Господи! Это вы всё теперь вольные стали, начитались в книжках о какой-то любви...

Детей, рождённых вне брака, в Качеме называли пренебрежительно сколотками. Это слово становилось даже ругательским, когда оно было обращено и к детям, рождённым в браке, но ведущим себя неподобающим образом. Женщин, ведущих себя вольно, в нашей деревне осуждали, их называли путанками, а частушка ниже передаёт истинную суть таких женщин:

Ой, ой! Под горой -

Золотая рыбка.

До чего я догуляла - (С переменными гуляла)

Скоро надо зыбка.

"Да что говорить, путалась она со всеми, Бог её простит! Такая путанка,"- так говорили в Качеме о доступной женщине. В девяностые годы ХХ века в России появилось слово "путана", имеющее то же самое значение - женщина без нравственных принципов.

....Хотя( а это я говорю неголословно) случаи измен жён в нашей деревне во время, когда мужья были в отъезде, имели место, и мужья от жён на сторону ходили, и сколотки тоже рождались, но всё это как-то хранилось в тайне от детей, и мы о многом не догадывались.

Я знала, что свекрови в пору бабушкиной молодости были властными людьми, и невестки их боялись и беспрекословно слушались. Главой же семьи был отец сыновей и свёкор их жён, именно его решение считалось законом, отменять которое никто не имел права.

- Обедали и павжнали (ужинали) все за общим столом, из одного блюда ели, по очереди хлебали. Какой робёнок зашумит или ещё что, сейчас ложкой по голове получит. А ложка большая, деревянная - больно бывало. Свёкор не пожалеет, он порядок наводил, - рассказывала про прежнее житьё-бытьё наша бабушка.

А всё дело было в том, что жили родственники в одном доме: вместе с родителями сыновья с жёнами и детьми. Народу в доме было много, семьи большие, так легче было пахать, сеять, убирать урожай, ставить сено, ухаживать за скотиной. Но были и ссоры между сыновьями и их жёнами, и это создавало проблемы. Вот почему происходил раздел, когда кто-то начинал жить самостоятельно, отдельно от родных. ****************Добавить

Жители Качема ценили семью и придерживались правил нравственности и морали, детей своих они держали в строгости и любви. Их не баловали, рано приучали к труду, стремились, чтобы дети стали скромными, добрыми, искренними людьми. Если ребёнок совершал проступок, его родители не скрывали этого, наоборот, они считали долгом рассказать об этом всем, чтобы провинившемуся впредь было неповадно, совсем как в произведениях В.П. Астафева, который был благодарен своей бабушке Катерине Петровне за любовь и строгость. Совершившего неблаговидный поступок могли поругать и посторонние люди, пообещав ещё нажаловаться его родителям. В Качеме порицались хвастовство, леность, высокомерие, грубость, зазнайство, хулиганство. Потом, приехав учиться в Шошельцу, я многому удивлялась: и водки люди много пьют, и матерятся все, включая женщин, и сходятся-расходятся, и многие позволяют себе недозволенное...

Большинство, если не все качемяне, - это трудолюбивые, ответственные, законопослушные люди, они истинно верили в Бога, уважительно относились к своим односельчанам, прислушивались к мнению других людей, ценили близких и отличались настоящим гостеприимством. " Не забыть того мужика, - вспоминали в избе-читальне старики, называя по имени-отчеству, а может, просто по прозвищу какого-то человека, жившего в их бытность в Качеме. - Робил - себя не жалел, и всё ему времени не хватало. Бывало взмолится к Богу:"Господи милостивый! Добавь в сутки хоть один час - я ниак наробиться не могу."" Что касается гостеприимства, то в каджой семье гостю на стол поставят всё, чем богаты, и выберут для гостя лучшее, даже если гость не родственник. Наша бабушка, увидев издали человека, идущего к нашему дому, тут же хватала самовар, чтобы вскипятить его.

На выборы в Качеме приходили все, в этот праздник даже на розвальнях по деревне катались. От работы в колхозе люди не отказывались, хоть и была она очень трудной и практически не оплачиваемой. А в страду, понимая, как важно наставить сена для колхозного скота, в хорошую погоду никто не считался со временем, работая на общее благо. По праздникам, особенно это было видно в Ивандень, собирались всей роднёй и праздновали, отмечая главный качемский праздник.

О жизни при царе говорили по-разному, но царя-батюшку жалели и находили при его правлении много хорошего. Смерть Иосифа Виссарионовича Сталина жители Качема оплакивали искренне, хотя ранее поговаривали:" Старый уже... А как старику управиться с такой страной?"

Праздники

В Качеме умели развлекаться и веселиться. Качемяне очень любили конец декабря - начало января до Крещения, в это время они «ходили по деревне наряжухами» - шуликинами. Обо всём этом рассказывала мне моя бабушка, а тётя Шура, наша соседка, и Марьюшка, подруга бабушки, с удовольствием поддакивали; лица у них при этих воспоминаниях светлели, глаза блестели, голоса становились ласковыми. Мои сверстники тоже побегали по Качему в длиннополой одежде (чаще всего старой, ненужной, смешной) и в берестяных масках. Маски делали «загодя», на бересте вырезали место для глаз, носа, рта, на уровне ушей привязывали веревочки. А с 25 декабря начинали бегать по деревне; зайдем в избу к кому-нибудь и пляшем, и надо, чтобы хозяева отгадали, кто есть кто. Отгадают - нас обычно хвалят, мы и довольны, а угощали редко, не принято это было. Пока бежим по улице, длинные подолы одежды снегом покроются, а в избах попляшем – подолы мокрые. Так и идем домой: трещат подолы и,как доски, по ногам бьют, а нам весело, смеемся и опять договариваемся назавтра «шуликинами бегать». А небо над головами высокое, звездное, луна как начищена, улыбается (мне всегда казалось, что луна в Качеме улыбается), звезды весело мигают, на улице светло, как днем, и у нас настроение бодрое, радостное, и кажется, что впереди только счастье…

Бабушка рассказывала мне, что «прежде» шуликинами наряжались взрослые и дети. «Вот побежали мы шуликинами, - вспоминала она, - а одного парнишку журавом (журавлём) нарядили. Раз журав, надо курлыкать, а у него руки сзади связаны, крылья приделаны, и сидит он на голбце с длинным клювом. «Курлычь!» - кричат ему, он шею вытянул, как курлыкнет – и полетел с голбца носом вперед…Крови-то! А ничего, не ревет – смеется, всем смешно, и ему не до слез, хоть и больно сердечному».

Пасха

Мы ждали и любили пасху с детства. В этот праздник никаких мероприятий в клубе не было. Пасха праздновалась дома - каждом доме, в каждой семье. Мои родители : отец,председатель колхоза, и мать,учительница, считались (теперь-то я точно знаю, что именно только считались) безбожниками. Но и они по-детски ждали пасху и радовались жизни в этот всегда светлый и солнечный день.

С самого утра пасхального воскресенья в нашем доме было много всяких вкусных запахов. Бабушка красила яйца, они получались у неё багрово-красными и по-настоящему праздничными. Она же готовила «сыр» - особый творожный продукт, пекла картофельные шаньги, сковородники и каравашки. Мама жарила котлеты или варила гуляш, она же изобретала по меркам Качема особые кулинарные вкусности: котлеты в тесте, пончики или какие-нибудь пирожки с мясом или ягодами. Но в тот день нас привлекали только крашеные яйца. Мы ими «чокались» - стукали своим яйцом в яйцо сестры или брата, и, если своё яйцо оставалось целым, неразбитым, ликованию и радости не было предела.

Потом начиналось настоящее веселье. Мы шли качаться на качелях. Качели были повешены в каждом доме, где имелись дети. Накачавшись на своей качели, мы убегали на общую « качулюшку», находящуюся над колхозным овином. Целый день не умолкали там песни и частушки детворы, а иногда и молодых парней и девушек:

На качулюшке качалась,

Под качулей чурочка.

Меня двое завлекают -

Николай да Шурочка!

***

На качулюшке качалась,

Под качулюшкой - вода.

Бело платье замарала -

Мама вицей надрала.

Ивандень

Главный качемский праздник Ивандень (Иванов день) – 7 июля. Из Керги, Нижней Тоймы, Лукинского, Прилука, Бакина, Пучуги и Борка – из всех окрестных деревень приезжали гости в Качем в этот день. Сначала праздновали каждый в своем доме, со своими родственниками, а потом выходили на Сдыхальницу: плясали, пели, танцевали. Незаменимой певуньей в Качеме считалась Екатерина Фёдоровна Третьякова из рода Пурышей- Чупроых, гармонистов и певцов. Эта женщина невысокого роста, с открытым взглядом и доверчивыми глазами, обладая сильным голосом, пела лучше многих в нашей деревне. Именно её ждали на Сдыхальнице и молодые, и пожилые люди, чтобы водить праздничные хороводы и слушать песни, которых она знала очень много. Кто-то из руководителей города Архангельска узнал про дивный голос Екатерины, и за ней приехали, пообещав жильё в областном центре. Но преданная своей деревне и дому, она отказалась ехать в город и работала не покладая рук, чтобы поставить на ноги двух сыновей и дочь: муж этой стойкой женщины-патриотки погиб на войне.

Я видела, как однажды в Ивандень женщины водили хоровод недалеко от нашего дома, около дома Софки. Ну и зрелище было! Как из кино или из сказки... Ходят взрослые женщины, поют старые-старые песни и танцуют - я даже книгу в сторону отодвинула и побежала поближе посмотреть. Моя взрослая жизнь прошла в Республике Коми. Здесь много говорят об усть- цилемских староверах, о том, как они празднуют свой знаменитый праздник Горку, какие надевают при этом наряды. В Качеме, я уверена, когда-то было то же самое: хороводы, яркие наряды, весёлые праздники. Моя подруга детства Гавзова Нина Савватьевна показывала мне наряд своей бабушки Катерины (Гавзовой Екатерины Ананьевны, маленькой старушки с добрыми и весёлыми глазами, совсем не умеющей ругаться). Наряд этот состоял из жёлтого атласного сарафана с оборками и пёстрой кофты тоже с оборками. Мы рассматривали его с восхищением как святыню, которая передавалась от матери дочери. У моей бабушки по отцовской линии такого наряда не было:она была из очень бедной семьи Ягушки.

День 7-го Ноября

Праздник Великой Октябрьской социалистической революции отмечался в нашей деревне 6 и 7 ноября. 6 ноября люи приходили в клуб, где был сначала доклад и награждение колхозников подарками. Ах, как замирало сердце после слов:"Премируется атласной шалью Пластинина Павла Ивановна за высокие показатели в надое молока!" Нам, девочкам, скорее хотелось стать взрослыми, чтобы вот так же нам торжественно вручили прекрасный подарок. Потом показывали концерт: школьники пели песни и читали стихи, иногда показывали сценки; взрослые тоже показывали сценки, Валентин Александрович Фокин читал разные стихи: известных поэтов, свои собственные или своей знаменитой сестры Ольги Фокиной, ещё часто он пел песню " На угоре-косогоре, на Вздыхаленке", написанную на свои стихи и свою музыку. Иногда он читал басни и фельетоны современных авторов. 7-го ноября в избе-читальне чуть подвыпившие люди плясали под гармонь, в основном, это были девушки и женщины, но под настроение и мужчины тоже иногда вступали в пляс и пели частушки. Частушки были разные. Девушки пели:

Пол пробью,

Потолок пробью,

На доске остануся -

С милым не расстануся.

Мужчины им вторили:

Эх, милка моя,

Милка ласковая,

Через речку меня

Перетаскивала.

Вот чисто качемские частушки:

Ты пляши, ты пляши,

Ты пляши - не дуйся.

Если валенок жалеешь,

Ты пойди разуйся.

***

Пляши, милка,

Ко мне грудью -

Пускай говорят,

Что тебя люблю.

***

Гармониста любить -

Надо чисто ходить,

Надо пудриться, румяниться

И брови подводить.

***

Утка сера, шейка бела

Возле берега плыла.

Подружка смела - к парню села,

Разговоры повела.

***

Задушевная подруга,

Как мы раньше жили-то?

Ты вздохни, а я подумаю,

Кого любили-то.

***

Девки, пейте вино -

Сорок градусов оно.

Холостого ли женатого

Любить-то всё равно.

***

Не ходите, девки, замуж -

С мужиком занадо спать,

Незнакомую старушку

Надо маменькой назвать.

***

Девушки, гармонь-то ваша -

Гармонист-то - дроля мой!

Забираю гармониста -

Отправляемся домой.

***

Я постукаю-побрякаю

По раме кулаком.

У кого ревнива жёнка -

Погуляю с мужиком.

***

Не ругай меня, мамаша,

Что сметану пролила:

Под окошком шёл Алёшка -

Я без памяти была.

***

Миша мой, Миша мой,

А я Мишина.

Миша кофту подарил,

А я вышила.

***

Пошла плясать молодая баба,

Руки есть,

Ноги есть -

Ничего не надо.

***

Я сидела на крыльце -

Ехал милый на овце.

Он хотел приворотить -

Не мог овцу заворотить.

***

Я на бочке сижу -

Бочка вертится;

Гармониста люблю -

Мама сердится.

****

Трактор идёт -

Тракториночка!

А на тракторе сидит

Ягодиночка!

Лидия Ивановна Пластинина (Шаньгина) пропела Леониду Невзорову, автору книги"В хлябях", вот такие частушки, отражающие патриотизм местного населения, гордость за его жителей и уверенность в себе:

Качем хают, Качем хают,

В Качем едут как мога,

Видно, в Качеме гуляночка

Весёлая така.

***

Качем хают, Качем хают,

А почто приехали?

Хотели дролечек отбить,

Да не на тех наехали.

***

Качемянки - девки бойки,

Качемяночки бойки.

Кто полюбит качемянку,

Береги свои кишки!

Погода в эти ноябрьские дни была уже холодная, реа чаще всего уже встала, а к празднику хозяева кололи поросёнка или забивали телёнка, снабжая себя мясом на зиму. Открывались к этому празднику и ушатики с грибами.

Новый год

1 января каждого года все качемские школьники и желающие спешили в школу, где стояла украшенная новогодняя ёлка до самого потолка. Школьники готовились к этому празднику основательно: почти все игрушки на ёлке были сделаны руками учеников. Чего на ней только не было! Самодельные бусы, флажки, фонарики, шишки, конфеты, шарики, а на самом верху большая красная звезда. Ученики почти каждый день в декабре оставались на репетиции и отлично знали все песни, стихи, танцы. Многие выучили не только то, что им придётся озвучивать на ёлке, но и слова всех остальных участников новогоднего праздника. Сначала мы водили хороводы под песни "Здравствуй, праздник новогодний", "В лесу родилась ёлочка" и другие, потом все исполняли танец "Вдоль по улице метелица метёт", дальше только девочки в марлевых платьицах и кокошниках танцевали под песню "Мы белые снежиночки". На ёлке читались стихи, пелись разные песни и показывались сценки. Я запомнила, как мы однажды представляли Лень и Работу, Федота и Полфедота. Новогодний праздник был всеми любимый, и мы ждали его целый год. В Шошельской школе тоже проводился этот праздник, но такого комфорта и тепла, как в Качемской школе, на этом празднике не ощущалось, может быть, потому, что там было много народа...

1-е Мая

Празднование 1-го Мая в Качеме было похоже на день Седьмого Ноября. Так же накануне развешивались флаги и плакаты на школе, сельсовете и клубе, так же читался доклад и премировались колхозники, так же был концерт в клубе, а 1 мая устраивались пляски в клубе. Отличие было одно: люди выходили на Сдыхальницу полюбоваться весной. Можно было постоять на только что оттаявшей и ещё холодной земле, посмотреть на ледоход, полюбоваться готовой позеленеть Гривой.

Я плохо это запомнила почему-то, наверное, не произвели на меня сильного впечатления воспоминания бабушки и её подруг о том, как девки да парни веселились осенними и зимними вечерами. Напишу, что осталось в памяти. Молодые люди договаривались с одинокой женщиной, которая позволяла им за какую-то плату, очевидно, проводить досуг в одной из комнат её дома. Девушки на такие вечеринки приходили с прялками и совмещали, так сказать, приятное с полезным. Это я хорошо запомнила, потому что не могла взять в толк, как можно идти на танцы с работой. Плясали при лучинах. "Копоти-то в избе!.. А ничего - весело нам," - вспоминали старушки. Парни и девушки плясали и пели частушки на этих вечерах - вот что мне запомнилось. А потом я прочитала исповедь Лидии Ивановны Пластининой (Шаньгиной) в книге Л. Невзорова и поняла, что в 30-40 годы 20 века было нечто похожее в Качеме.

"...У нас в бригадах ругани никогда не было (имеются в виду бригады колхоза). Работали много, а веселиться умели. В лесу заранку плаху вырубишь, несёшь домой, лучины нащиплешь. Идёшь плясать - охапку лучины с собой. На вечёрки собирались в часовне (позднее бывший клуб), бывало, до сорока девок найдут, да ребят не меньше. Вина не пили, такой дурости тогда не водилось. По деревне с гармонью пройдут - и на танцульки. Девки наши завидные считались, румяные, аж с Борка наезжали их сватать..."

Иногда, по воспоминаниям этой уроженки Качема, молодёжь посещала и в другие деревни:

"Бывало, мы, девки, на престольный праздник туда же (в Нижнюю Тойму) бегали Боженьке поклониться. Помолимся в церкви-то да бежим обратно, только подолы машутся. Дорожка-то лесная была что рушник, гладенькая, ходкая... "

"Качемцы тем и отмечены, видать, Богом, что добрые, сердцем чуткие", - такой глубокий вывод сделала эта мудрая женщина о людях своей родной деревни.

В Качеме была комсомольская организация, но, с какого года, я не знаю. Поведаю только вот такой смешной случай, рассказ о котором слышала из уст героинь этой истории. Мои родственницы, родная тётя по отцовской линии Лидия Семёновна Пластинина и Лидия Фёдоровна Гавзова, дедина, то есть жена моего дяди Ефима Васильевича Ларионова, в молодости были комсомолками. Но что-то, на их взгляд, они совершили грешное и собирались идти по обету молиться в Бакино. Вот, пожалуйста, как всё переплелось: и набожность, которая в душе, и комсомол, который в жизни... А если серьёзно, то в войну и после неё комсомольская организация действовала в Качеме, молодые люди как могли, помогали фронтовикам и в это трудное время. Они отправляли письма на фронт для поддержания боевого духа, шили кисеты бойцам, а в своей деревне организовывали концерты, проводили субботники, то есть делали всё, как это происходило в нашей стране. Знаю, что несколько лет секретарём комсомольской организации была Ларионова Мария Васильевна, моя мама.

Праздничные блюда

В праздники и государственные, и особенно церковные люди в Качеме не скупились на угощения. "Рождество смело - что нашло, то и съело", - говорила бабушка в говинье, дожидаясь Рождества Христова 7 января. Два слова я помню: говинье и межгонье. Может быть, правильно было бы написать "говенье" ( от "разговеться"), но я пишу, как слышала. Говинье - это пост, во время которого староверы ограничивали себя в приёме пищи и много молились. Межгонье - промежуток времени между постами. Утром в Рождество в каждом доме пеклись шаньги с картошкой или творогом, сочни (твёрдые блины из ячменя), сковородники - круглые булочки , выпечённые в маленьких сковородах, белые каравашки, колобки - маленькие круглые рассыпчатые изделия из ячменя, напоминающие современное овсяное печенье, только немного крупнее. Варилось или тушилось мясо, запекались в рыбники щука или хариус, доставались творог и сметана.

В Пасху ставили на столы то же самое, но к этому добавляли ещё крашеные яйца и сыр (так бабушка называла измельчённую творожную смесь). В Ивандень почти на каждом столе были кислы харисы (кислые хариусы), которые сильно и для многих неприятно пахли, но все их с удовольствием ели. После Иванадня качемцы начинали сенокос, поэтому праздник имел ещё значение последнего отдыха перед изнуряющей страдой.

Чем питались качемяне

Жители Качема пользовались всем, что давали река, лес, болото – все это находится рядом с деревней, да есть еще несколько озер: Нижнее (прямо перед Боровиной), Радимское (в семи километрах от Качема), Юрмангское (в десяти километрах), Вандышеское (в четырех). В реку Нижняя Тойма впадают маленькие речки:Сарова, Юрманга,Варемор, Егренька, Шоваша. Конечно, этих речек больше, но я выше Радима не бывала и о других притоках нашей речки не знаю. В них всегда водилась рыба, которую умели ловить не только взрослые жители нашей деревни, но и дети, не только мужчины, но и женщины.

Я думаю, что не находилось в Качеме семьи, которая не запасалась бы летом грибами на зиму. Грибами в Качеме называли те грибы, которые сушили, а сушили красные грибы (подосиновики), дорогие грибы (белые), обабки (подберезовики), желтики (маслята). Все грибы для засолки называли рыжиками: грузди, свинуры, красули (сыроежки), волнушки (олванцы), путники. Лисички, опята, сморчки, зеленушки и так далее – «поганники» для жителей Качема, и их никто не брал. «Рыжики-поганники – руки заболят»,- была такая присказка, предостерегающая даже трогать руками эти грибы. Солили грибы мои соотечественники в ушатиках – деревянных кадках с ручками, напоминающими уши; любимые грибы для засолки – «грузди да свинуры». В Качеме до колхозов не выращивали огурцов, а во времена колхозов - только в колхозных парниках. Я не помню, чтобы у кого-нибудь они росли в собственном огороде. Рыжиков же солили много: 2-3 ушатика на зиму солили в больших семьях. В ушатиках же хранили брусницу( бруснику). Черницу (чернику) сушили, жаровицу(клюкву) хранили в бехтерюхах (корзинах), других ягод впрок не заготавливали, просто лакомились морошкой, голубицей (голубикой), малиной, земляникой, черемухой. Клубнику в Качем привезла в шестидесятые годы двадцатого века маленькая женщина, по прозвищу Качемырка (Гавзова Анна Ильинична), вернувшись жить на родину из города Мурманска в свой малюсенький домик в Подгоре. Она же снабдила жителей посёлка Шошельца кустиками этой вкусной ягоды.

Река Нижняя Тойма кормила людей меевами - маленькими мягкими рыбками, живущими в проточной воде. Их бродили (ловили с помощью бредня) чаще всего женщины в «малых ричках», потом сушили в русской печи, а зимой варили удивительно вкусную уху – меевницу; со свежими меевами пекли меевники – пироги с рыбой; эту рыбу также жарили, «ставили на латку», а в последнее время делали из меев котлеты.

Настоящие рыболовы удили «хариса» (хариуса), ловили в сетки щуку и семгу, строили заезки и вёршами (мордами) ловили разную рыбу. Каждый качемский мальчишка еще в раннем детстве умел ловить «харисов» «на дергалку» – короткую удочку с закругленными внутрь краями, на которые намотана леска. При этом надо бродить по воде на порогах (мелких местах) и дергать удочкой. Никакого поплавка при этом не требовалось: когда рыба клевала, рыболов чувствовал, как она дергала, тянула леску. Хорошо клюет тем, считалось в Качеме, кто знает словинку – заклинание, такое, например: «Клюнь, рыбка бела, у меня (говорили «у мня») наживка свежа; клюнь-поклюни, мою леску потяни». Но обычно словинки были с непристойными словами, считалось, что на такую словинку рыба лучше клюет.

Весной озерная рыба задыхалась – «дохлась», особенно много ее было на Юрмангском озере в 10 километрах от деревни. Ловить ее было легко: сделай прорубь – и щуки и сороги, подняв головы кверху, сами предстанут перед рыбаками; только черпай – не зевай. Я видела своими глазами, как рыба "дохлась"на этом озере, мы даже ночевали в избушке около этого озера как-то во время мартовских каникул.

Осенью, когда ночи становились темными, мужчины лучили; в нос лодки-стружка ставилась металлическая коза – приспособление для смолья (сухих сосновых дров), дрова поджигали; луч освещал все, что находилось в прозрачной воде нашей реки, рыба была как на ладони – только бей острогой. Кроме того, рыба сама шла на луч, и это упрощало её ловлю. Бывало, за хорошую ночь мой отец привозил до семи рыбин (так называли семгу). Однажды мой отец, где-то услышав, что можно лучить, поставив в нос зажжённую керосиновую лампу или фонарь, решил проверить этот метод ловли рыбы "на луч" и взял меня с собой на рыбалку, зная, что далеко не поедет. Тогда я убедилась, почему люди становятся рыболовами: столько фантастической красоты в ночной воде , и вместе с тем так реальна жизнь в водном царстве. Рыбы, большие и маленькие, подбегают к лодке с широко открытыми глазами, а потом шарахаются в стороны; камни на дне реки необычной формы, песок желтый и, кажется, мягкий, а глиняные пласты как ровный пол. И всё остальное: небо, звёзды, берега, деревья - выглядят совсем не так, как днём. Во всём много таинственного, необычного, притягательного. Хочется ещё раз всё это увидеть, изумиться и запомнить.

Осенью же качемяне ставили силышки на рябков, копал, тетер, пульников (рябчиков, глухарей, тетеревов). Я запомнила, как бабушка в связи с этим говорила: «Копала копала, тетера орала, пульник боронил, рябочек перышки ронил». Сама бабушка-высоковерка никогда не ела дичь, попавшую в силья, наверное, староверам по каким-то причинам не разрешалось употреблять их в пищу. Зимой охотники приносили из леса глухарей, тетеревов и зайцев; ставили капканы на белок,куниц, лисиц, волков; не отказывались от мяса сохатого (лося) . Самые отважные охотники не страшились убить медведя. В годы моего детства часто ворочали дома и перевозили на Шошельцу – поселок лесозаготовителей, лосиные рога тогда валялись у каждого развороченного дома. Видала я и расправленную шкуру волка на доме дедка Конника (Чупрова Семёна Николаевича), заядлого и удачливого охотника, человека с умными глазами и мудрым взглядом, невысокого, плотного, крепкого.

Роды и фамилии качемян

В семидесятые годы 20-го века местный краевед Тунгусов писал о Качеме в районной газете «Заря». Он называл такие фамилии жителей Качема, которых никогда в нашей деревне не было. Мой отец, Пластинин Константин Семёнович, отрицал всё, что было написано Тунгусовым, говоря, что краевед просто перепутал деревни. В действительности в Качеме было 5 родов: Оськичи, Петембуровцы , Чичуи?, Лапичи, Фотиевцы. Им соответствовали фамилии: Пластинины - Оськичи, Ларионовы - Петембуровцы, Чупровы - Лапичи,Гавзовы - Фотиевцы, Третьяковы - Чичуи???. Весь Качем разделен на 5 маленьких частей-деревень: Боровина , Подгора, Нагора, Кулига, Узлиха. Мне приходилось читать в публикациях: Подгорье, Нагорье, но так в Качеме никто не говорил, по крайней мере, я не слышала ни разу. В ходе работы на сайте, когда я описывала дома и людей Качема, стало понятно, что родственники строили свои большие дома рядом, близко друг к другу. Например, в Узлихе подавляющее количество людей с фамилией Пластинины: Наумушки, Ягушка, Мирон, Барши, Крохали-Канюки, Соловейки, Чеица, Шведы,Земские, Феруль, Евлёхичи (Василий Евгеньевич), Настасья Павловна, Оськичи (Семён Яковлевич). К сожалению, я не уверена, но Пальчики и Вася Кузя тоже, кажется, Пластинины. Пластинины жили ещё в Кулиге: Оськичи (Немушки), Гашеньки; Бараны жили на самом угоре перед Узлихой, Гуси (Григорий Андреевич) - около поля в Подгоре, а Егоровцы - в Нагоре, тоже ближе к полю.

Я люблю прозвища жителей моей деревни, мне они не кажутся обидными, наоборот, с их помощью выявляется суть характера человека, его интересы, таланты, пристрастия, особенности. К примеру, на фотографии в "Одноклассниках" я увидела Татьяну Пластинину из рода Соловейков с гармонью. Много вы видели женщин, которым хочется выставить свою фотографию в профиле с гармонью? Я больше не видела. А это значит, что для Татьяны Ивановны гармонь дорога и любима; наверное, она имеет музыкальный слух, любит играть на ней, а может, и петь. Оправдала она своё высокое прозвище? Конечно.

Сдыхальница

Самой знаменитой частью Качема была Сдыхальница - место минутного отдыха людей после работы на Гриве, когда мои земляки, уставшие от изнурительной работы, перейдя через речку, шли домой. Это было и место проведения всех праздников, игр, встреч. Слыхала Сдыхальница и тяжкие вздохи, и объяснения в любви, и веселый смех, и звонкие песни под гармошку. Здесь водили хороводы –излюбленное занятие качемян в праздничные дни в «прежнее время», как говорила моя бабушка. А в Масленицу катались на санях со Сдыхальницы на речку, причем, не только дети, но и взрослые. «Парни-то молодые, да и женатые тоже, сядут на большие сани и прямо со Сдыхальницы скатятся… далеко их унесёт, за реку. Веселье-то! Лица у всех огнём горят. Девки смеются-заливаются,» - вспоминала моя бабушка Пластинина Александра Ивановна.

В Качеме было особое представление о здоровых людях: полный, краснощёкий человек - здоровый; худой, бледный - больной. " Баба-то добрая, (полная), красная, крепкая, видно, хорошо с мужиком живёт и здоровая, - говорили в деревне. " Исхудала совсем жёночка да излежалась - как бы худа не случилось", - сожалели они в другой раз. Моя мама говорила про женщин так:" Круглолицая, красивая..."

Именно на Сдыхальнице встречались люди весной и летом, чтобы что-то обсудить. "Собрались люди на Сдыхальнице, а приехавшие с Двины и говорят:" Пароход против течения пошёл, Своими глазами видели". Мужики стоят, молчат, не верят, а один снял штаны, ж...пу всем показал и крикнул:"Смотрите, смотрите да больше не врите!"- не раз я слышала о таком событии от моих родных.

Со Сдыхальницы было очень интересно наблюдать за ледоходом. Можно было часами стоять и смотреть, как река несёт "на торжествующем хребте подъятый ею лёд". Чёрная, злобная, не знающая никаких преград вода бурлит, ликует, бросает льдины одну на другую, тащит деревья, вывороченные с корнями; всё, что в реке, шипит, пенится, кипит , и нет спасения никому и ничему, когда кто-то или что-то в неё попадёт... Сами льдины причудливой формы, большие и маленькие, и все трещат, ломаются, спешно плывут, унося с собой всё, что осталось от зимы. А впереди лето, тёплая вода, зелень, впереди что-то очень хорошее, потому что плохое - вот оно - уносится рекой... Так, наверное, или очень похоже думал каждый человек, наблюдавший за одной стихией.

...Когда встал вопрос, где поставить памятную плиту качемянам, защищавшим Родину на войне и ковавшим победу в тылу, после небольших колебаний организаторы сошлись на том, что Сдыхальница - лучшее месть для этого. Что ни говори, деревня может исчезнуть (как страшно!!!), но будут же ездить рыбаки по реке , и, может, хоть они, увидев на открытом месте памятник, подойдут к нему и поклонятся Гавзовым, Ларионовым, Пластининым, Третьяковым, Чупровым - людям, чьи фамилии долгое время значились в Качеме. И самым стойким потомкам качемцев легче будет на видном месте найти ту памятную плиту, которая напомнит о жителях деревни староверов, их предках.

Окулое поле

Высоко над Узлихой поднялось Окулое поле – километра в два длиной, уходящее к болотам в верховье реки. В толковом словаре В.И.Даля дано одно из значений слова «окула» - «продувной», и, действительно, это поле продувается всеми ветрами. А ещё значение в одном из словарей - "около, рядом"; и действительно, поле находится рядом с деревней, около неё, не то, что Грива, где тоже приходилось трудиться моим соотечественникам, которая расположилась за рекой и не так близко, как Окулое поле. И третье, у моей сватьи девичья фамилия Окулова, и она выяснила, что окулом казаки называли орлов. Разве мало ястребов и канюков кружилось над этим полем в былые времена? Почему наши предки так назвали своё поле, неизвестно, но все значения подходят к нему. К деревне в Узлихе Окулое поле спускается крутым склоном – угором, с которого на лыжах мог скатиться не каждый человек. И если кто-то из мальчишек съезжал хотя бы с середины его, это уже считалось и мастерством, и геройством. В самом низу угора с Окулого поля растет удивительно красивая ель. Мне всегда казалось, что во всей России такой больше не найти. Эта ель не старится: все так же стройна, величественна, зелена, пушиста, а я ее помню с самых ранних лет своей жизни. И мне всегда казалось, что когда-нибудь прилетят на самолете люди из Москвы и увезут нашу красавицу на Красную площадь к Новому году. Мне очень не хотелось, чтобы это произошло; я и сейчас боюсь, как бы не случилось того, что напредставлялось мне ещё в детстве. В 2007 году я была перед самым Новым годом в Москве, видела елку на Красной площади и с удовольствием, глядя на нее, сказала то ли себе, то ли качемской елке: «Не то, далеко не то! Наша лучше. Наша красавица. А эта так себе.»

Именные предпочтения качемян

Своим сыновьям качемяне давали яркие библейские имена: Афанасий, Степан, Семен, Яков, Антон, Никифор, Филипп, Даниил, Макар, Никита, Илья, Исаак, Борис, Павел, Пётр, Меркурий,Зиновий, Фёдор, Евгений, Егор, Савва, Савватий, Игнатий, Мирон, Максим, Ефим, Изосим, Константин, Карп, Наум, Ананий. Были, конечно, и Иваны, Александры, Николаи, Дмитрии, Алексеи, Владимиры, Андреи, Анатолии, Сергеи. Качемяне любили такие женские имена: Анна, Анастасия, Марфа, Фёкла, Афимья, Екатерина, Мария, Павла, Александра, Наталья, Зинаида, Агафья; встречались и Валентины, Галины, Лидии, Людмилы, Зои, Антонины, Веры, Надежды, Нины, Елены и Алёны.

Поскольку в Качеме было только пять фамилий, узнать, о каком человеке идёт речь, можно по-настоящему только по его прозвищу или прозвищу его семьи или рода.

Речь качемян

Говорили жители Качема на хорошем русском языке, в их речи было много фразеологизмов, пословиц и поговорок. Меня как филолога немного удивляло в редких случаях произношение звука [и] в сильной позиции там, где требовалось произносить [э] тоже в сильной позиции: «мала ричка» вместо «речка», «писенка» и «лисенка» вместо «песенка» и «лесенка», хотя ярко выраженного иканья в Качеме не наблюдалось. Но некоторые слова, которые использовали качемяне в своей речи, имели иное значение, нежели в других местах не только России, но и Архангельской области. (Я все-таки считаю, что так правильно называть моих односельчан, не качемцы, как выходило бы современнее; если они пришли из Великого Новгорода, который находится недалеко от Пскова, то все правильно: псковитяне, псковитянка – качемяне, качемянка). Слово «казак» в нашей деревне имело значение «работник» (Он был в казаках на Пучуге); слово «бурлаки» означало «гости», «путешественники».(Смотри, бурлаков-то к ним наехало). Причем, это слово произносилось с ударением и на [а], и на [и]: «бурла’ки» и «бурлаки’». Мой отец, человек начитанный, всегда произносил слово "вкусно" как "скусно"; про него есть даже частушка как про председателя колхоза:

Я из Качема бежала,

Дрыгала котомочка.

Костя встрету попадает:

"Ты куда, девчоночка?".

Эта частушка о запрете молодым уходить из колхоза без справки, но я её привожу опять из-за слова "встрету" - навстречу. В детстве я, конечно, поинтересовалась у родителей, почему так пелось в частушке, и мама сказала, что это местное слово, то есть, как теперь всем известно, - диалектное. Ах, ах, ах, глупы мы были в молодости. Не о том думали! Какую интересную статью в студенческие годы можно было бы мне написать!.. Вот и слово Сдыхальница. Я никогда ни от кого не слышала, чтобы произносили "Вздыхальница" - ни от безграмотных бабушки и Марьюшки, ни от достаточно грамотных в Качеме матери-учительницы и очень начитанного отца, поэтому все в нашей семье были удивлены написанием "Вздыхальница" в стихотворении-песне Валентина Фокина. Он потом как-то объяснял моему отцу, ссылаясь на слово "вздыхать". Но откуда ему, имеющему семиклассное образование, было знать про фонетические процессы, которые происходят в народной речи по упрощению произношения некоторых слов, изобилующих согласными в начале слова?

В Качеме любили всякие присказки и небольшие стихи-повторяшки:

Я сидел на пню,

Хлебал репню.

Прибежал ко мне татарин -

Меня по уху ударил.

Я схватил его за грудь,

Потащил его на суд:

- А ты, батюшка судья,

Рассуди наши дела:

Я сидел на пню,

Хлебал репню...

И так повторялось много-много раз, потому что эта повторяшка была бесконечной, как без конца можно было повторять следующую:

У попа была собака,

Он её любил.

Она съела кусок мяса -

Он её убил,

Памятник поставил,

Записку написал:

"У попа была собака,

Он её любил.

Она съела кусок мяса..."

И опять без конца-края можно повторять и повторять слова этого необычного стихотворения.

В Качеме любили передавать какие-то жизненные ситуации, пересказывая диалог участников событий:

***

- Кто у телефона?

- Лёвичева Матрёна.

- Что надо?

- Телёнок пропал.

***

Коля Свал, Коля Свал,

Куда денежки девал?

Под угор спихнул,

Помелом приткнул.

***

- Что ваш Ванька делал?

- Хлебал-хлебал да выпил!

***

Ванька харисов наудил,

Мати рыбник испекла.

Моё сердечко как рямок - (Рямок- тряпка)

Я поись никак не мог. (Поись - поесть)

Жители моей деревни использовали много пословиц и поговорок, многие из них встречались только в Качеме: Свой своему поневоле брат; Хороша Анка, да хвалит мамка; На людях-то греха-то - на меня хоть молись; Кабы да кабы на мосту росли грибы; Спокой дорогой;

Про керосин и электричество

Электричества в Качеме не было никогда. Правда, в конце 80-х и в начале 90-х годов в некоторых домах появились собственные станции, работающие на дизельном топливе. Таким образом появилось электричество у Романовых (дочь Галина Зиновьевна и зять Николай Александрович нашей любимой соседки тети Шуры жили несколько лет в Качеме у своей престарелой матери), у Гавзова Савватия Федоровича, у Ларионовой Нины Ивановны и других. Было удивительно видеть электрические лампочки в комнатах и антенны на домах в Качеме, странно и радостно. И сейчас (я видела это еще летом 2010 года в небольшом домике Ефима и Фаины Афанасьевны Гавзовых) есть не только электричество, но и природный газ.

Комнаты в нашей деревне освещались керосиновыми лампами или изредка лучинами. Да-да, лучинами. Даже в нашей семье бабушка иногда зажигала лучину в своей кухне, хотя в материальном плане нам чуть-чуть жилось легче остальных жителей деревни, потому что моя мама-учительница получала зарплату, остальные же, включая нашего отца, трудились за трудодни. Я помню особенное воодушевление в деревне, когда привозили в магазин керосин. Люди брали светло-голубые книжечки членов кооперации и шли к магазину, неся в руках большие бутыли для керосина. Керосин разливали прямо на улице, на снегу; было холодно, но лица людей были светлыми, как будто они покупали что-то очень значительное.

Радио

А вот радио появилось в Качеме осенью 1957 года, если не годом раньше. Я тогда еще не ходила в школу и видела все подробности того, как копались ямы для столбов, натягивались провода от столба к столбу, устанавливалась проводка в домах. Мне было очень жалко людей, копающих мерзлую ноябрьскую землю. Я подходила к каждому, подбадривала песней «Вдоль деревни от избы и до избы зашагали торопливые столбы», которую я знала и с удовольствием распевала всем, кто трудился для того, чтобы в его доме заговорил веселый репродуктор. Дело в том, что у нас радиоприемник был, к огорчению бабушки и неистовству некоторых высоковеров, считавших, что мы пускаем в дом нечисть. Этот радиоприемник выиграли на облигации родители, которые вынуждены были распространять облигации жителям Качема. Но откуда у старух деньги? Вот и приходилось моим родителям отдавать последние гроши на облигации. Радиоприемник висел над столом, он был очень большой. Когда родители уходили из дома, а мы с бабушкой оставались одни, она просила меня встать на стол и заглянуть за радиоприемник, чтобы узнать, кто там есть. Я так и делала и с растерянностью в голосе сообщала, что людей точно нет, а есть только какие-то цилиндрики с проводками. Бабушка мне не верила и сердито говорила: «Как людей нету? Кто говорит? Кто поет? Нечто, я не слышу!» Я не знала, как возражать бабушке. Но сама она никогда в радиоприемник не заглядывала и не могла понять, почему ящик говорит. Кстати, я тоже верила тогда в то, что внутри радиоприёмника сидят люди, только показываться нам они не имеют права или не хотят.

Я помню довольные лица моих земляков, когда почти в каждом доме появилось радио. Около избы-читальни на высоком столбе был установлен громкоговоритель, из которого лились песни на всю деревню. Старики же, бородатые, с серьезными лицами, любили собираться в красном уголке избы-читальни и слушать «Последние известия» сообща. Потом они их обсуждали, и я точно помню, что их больше всего беспокоило одно: «чтобы не было войны». В красный уголок детей во время прослушивания стариками радио не пускали.

Заведовал качемским радио Гавзов Валентин Николаевич, его радиорубка находилась в правлении колхоза, то есть в доме раскулаченного Чичуя - Третьякова ...... Во дворе этого же дома находились колхозные овцы, за которыми ухаживала Ларионова Авдотья.

Колхоз "Новая деревня" и 6-ая бригада колхоза "Красный Октябрь"

Поскольку Пластинина (Шаньгина) Лидия Ивановна старше меня и знала о довоенном Качеме и деревне нашей в годы войны значительно больше меня, я перепечатала из книги Леонида Невзорова её рассказ о Качеме:"А колхозу дали имя "Новая деревня". Богато и людно жил Качем-то. Четыреста дворов, молотилка своя, мельница тоже... четыре бригады, четыре конюшни; до войны ещё фондовская конюшня имелась, всех лошадей с неё угнали на фронт, одну кобылу Борзую только оставили, помню, жребий кидали, на неё выпал. я очень колхоз любила. Прав был Ленин. У нас всё имелось в хозяйстве-то: сани, подсанки, кошёвки, волокуши, телеги, сбруя. Скота держали во дворах много, вику сеяли коровам, быкам - клевер. На ферме по пять быков стояло. По-настоящему и жили-то при Советском Союзе, а при перестройке всё растащили, всё порушили. Все были тогда при деле - мужики и бабы, робёнки рядом тоже трудились.Сельскя работа человека не портит...

Я вот так скажу тебе про колхоз: ежели бы не он, так пол-Качема во время войны поумирали бы. А так спаслись. Конечно, голодали. Солому рубили, сушили в печках, а после мололи. У нас был добрый мельник Иван, всегда сочувствовал тем, кто победнее. Я даже "ушки" от ёлок рвала, эки висят понизу-то, как беленькие заплаты, на сук нанижешь - да и в огонь, пожаришь да жуёшь опосля. Что получше, какой кусок, я старалась сестрёнкам да братишке отдать, ведь весь спрос за них был с меня."

На долю этой семьи выпало много испытаний: их отца Ивана Егоровича взяли на войну в апреле 1942 года, а их мать Анисья Степановна умерла в том же году при родах в Афанасьевской больнице. И остались жить сами по себе три сестры и брат, старшей - 13 лет, младшей - 6, и хоть во дворе (в хлеве) были корова, овцы, поросята, они, конечно, голодали и очень много трудились. Вот как о колхозе того для них трудного времени рассказывала Лидия Ивановна:

"В колхозе-то, не пожалюсь, на все мои просьбы отзывались, помогали чем могли, хоть что-нибудь (талашку зерна) да дадут. А в сельсовет позовут, на высокий стул посадят (я ведь малюсенькая, хрупкая, небаская) и начнут меня хвалить, что дом весь держу на себе, детишек опекаю.И спрашивают: чем помочь-то? Бабы-то платили поставки государству, а я о налогов была освобождена, ничего не сдавала - ни яиц, ни мяса, ни картохи...

...У нас в бригадах ругани никогда не было. Работали много, а веселиться умели.В лесу заранку плаху вырубишь, несёшь домой, лучины нащиплешь. Идёшь плясать - охапку лучины с собой. На вечёрки собирались в часовне ( позднее бывший клуб), бывало, до сорока девок найдут, да ребят не меньше. Вина не пили, такой дурости тогда не водилось. По деревне с гармонью пройдут - и на танцульки. Девки наши завидные считались, румяные, аж с Борка наезжали их сватать..."

"Качемцы тем и отмечены, видать, Богом, что добрые, сердцем чуткие", - такой глубокий вывод сделала эта мудрая женщина о людях своей родной деревни.

Да, сначала качемский колхоз назывался «Новая деревня», а потом, в связи с укрупнением колхозов, Качем стал называться 6-ой бригадой колхоза «Красный Октябрь», правление его находилось в Нижней Тойме. В колхозе было три конюшни, свинарник, птичник, стадо овец, два коровника и телятник. Для колхозников выращивалась капуста – огромное поле в «заричье», сразу за переходом через речку. Каждую осень торжественно подвозился к каждому дому воз капусты и воз жита – ячменя. Мне запомнилось празднование Дня урожая, которое проводилось в доме Пластининой Александры Егоровны, у Ферулей. Я помню длинные столы с закуской и водкой, нарядных женщин и приодетых мужчин. И все были тогда необычно важными и солидными. Мы же, школьники, прочитали стихи в честь своих засмущавшихся земляков, потом нам дали по конфетке и отправили по домам. Председателем колхоза "Новая деревня", а потом, после укрупнения колхозов, бригадиром бригады №6 колхоза "Красный Октябрь" долгое время был мой отец Пластинин Константин Семёнович, пока мы не переехал в Шошельцу в связи с закрытием начальной школы, которой заведовала моя мама Пластинина Мария Васильевна.

Наша школа для нас - святое святых. Кстати, Качемская бесплатная начальная школа первоначально существовала за счёт средств Сольвычегодского земства как земское двухклассное училище деревни Саввино-Борисовской (в документах раньше слово "Савиновская" писалось с одной буквой в) Афанасьевской волости, о чём, написал в своих "Записках краеведа" премного мною уважаемый нижнетоемец С.Г.Третьяков, ссылавшийся на записи Сольвычегодского архива. Это училище было открыто в 1905 году и располагалось на втором этаже по найму в доме Баричей - Чупровых Дмитрия и Михаила. Первым учителем и библиотекарем открывшейся в этом же году народной бесплатной библиотеки в Качеме был Попов Михаил Иванович, окончивший семинарию и до Качема уже 8 лет учительствовавший в другом училище.