Качемская Подгора

Подгора. Эта деревня так называется, потому что находится под горой, то есть ниже Окулого поля, самой высокой местности Качема, и ниже Нагоры, она расположилась на относительно ровной площадке нашей деревни. Подгора - главная часть деревни: здесь и школа, и сельсовет, и клуб - всё самое важное.

Подгора начинается с развилки двух дорог: правая - прямая, и ведёт она в Узлиху через Подгору, Нагору и Окулое поле. Левая - немного изогнутая, и она направляется к Узлихе через Подгору и Сдыхальницу. Давайте пойдём сначала по левой дороге и сразу увидим ещё один колхозный склад, в котором хранилась техника: плуги, бороны, сани, телеги, косилки, грабилки, трактор. А дальше святое святых - наша школа. Кстати, Качемская бесплатная начальная школа первоначально существовала за счёт средств Сольвычегодского земства как земское двухклассное училище деревни Саввино-Борисовской (в документах раньше слово "Савиновская" писалось с одной буквой в) Афанасьевской волости, о чём, написал в своих "Записках краеведа" премного мною уважаемый нижнетоемец С.Г.Третьяков, ссылавшийся на записи Сольвычегодского архива. Это училище было открыто в 1905 году и располагалось на втором этаже по найму в доме Баричей - Чупровых Дмитрия и Михаила. Первым учителем и библиотекарем открывшейся в этом же году народной бесплатной библиотеки в Качеме был Попов Михаил Иванович, окончивший семинарию и до Качема уже 8 лет учительствовавший в другом училище.

Дом Баричей (№1), раскулаченных, как и других крестьян побогаче, в 30-е годы и переселённых за пределы Архангельской области, был очень большой. "В дом Баричей были отданы замуж за сыновей Михаила и Дмитрия будущая мать Сергея Дмитриевича Ларионова Татьяна Фёдоровна (дочь Чупрова Фёдора, Дворяги) и моя тётя, Анна Данильевна, сестра моей бабушки Марфы Данильевны. В ночь перед тем, как должны были раскулачивать Баричей, отец Татьяны (Дворяга) предупредил о том, что их ожидает, и Татьяна спряталась в погребе у отца, а Анна сбежала в Кергу к сестре Марфе. Там она пряталась до смерти и водилась (нянчилась) с племянниками. А Татьяну Дворяга быстро отдал замуж за Свалика, Дмитрия Фёдоровича. У той и другой детей от Баричей ещё не было и их не стали преследовать", - так поведала мне невестка Татьяны Фёдоровны Галина Ларионова, не раз слышавшая рассказ своей свекрови о её судьбоносных днях. Мужей Татьяны и Анны вместе с родителями угнали и расстреляли (об этом Татьяне рассказал её отец Дворяга. (Очень мало пока я знаю про этих людей, а узнать очень хочется, поэтому я надеюсь, что кто-нибудь мне поможет в этом.) Моя бабушка говорила, что в этом доме жило много народу:"сами хозяева, да сыновья с жёнами, да робята", что было шумно у них, что одевались "по праздникам баско, и все робили."

На первом этаже при нас было две больших комнаты с кухнями, в одной жила Ларионова Евдокия Степановна - тётя Дуся (Школьная), добрейшая женщина, не умевшая ни с кем ссориться, она была уборщицей,топила печки и кипятила школьникам самовар. В другой комнате жили фельдшерицы: сначала Машенька (Мария Ивановна, впоследствии работавшая в областной больнице), а потом Вера Михайловна. На первом же этаже были ещё две огромные комнаты, где никто не жил, и туалет с перегородкой - для девочек и мальчиков. На втором этаже находился класс и медпункт, состоящий из двух комнат. Была ещё одна небольшая комната, в которой хранились школьные наглядные пособия. В доме Баричей была огромная поветь и двор для скотины. Моя бабушка рассказывала о Баричах так: "Двенадцать коров у них было и три лошади, а овец не упомню сколько... Полон дом народу, сыновья уж женатые, снохи есть, и все робили, себя не жалели, вот и жили в достатке"... Я пишу и испытываю чувство жалости к Баричам за несправедливость тогдашней власти по отношению к ним... Зачем их было трогать? Пусть бы жили и трудились в родном Качеме эти люди-труженики, которым мы обязаны низко поклониться за то, что дом, построенный ими для себя, для своих детей, стал местом, где получили первоначальные знания многие дети нашей деревни. Кто ещё так честно и бескорыстно послужил Качему и его народу, как они?

Надолго запомнили мои земляки имя учительницы Александры Савватиевны Чупровой, не один год проработавшей в нашем Качеме учительницей. " Александра Савватиевна родом из Великого Устюга, по распределению попала в Качем. В 1930 году переехала в Кергу с дочерью Таисьей, жила в Качеме 15 лет. Были ещё два сына Василий Ильич (сын брата мужа Михаила) и Валентин (сын нашего Дмитрия Федоровича), оба погибли на Великой Отечественной войне"... "Чупровы Михаил и Илья были братьями, погибли в какую-то войну, дочь Александраы Савватиевны Таисья Михайловна родилась в 1916 году в Качеме, родня - Голыня. Знаешь таких Чупровых?" ..."Александра Савватиевна была замужем за Чупровым Михаилом, он погиб на Великой Отечественной войне. Дочь Таисья жила в Керге с Десневым Иваном. Внучка Валентина живёт в Северодвинске, внук Василий живет в Лукинской. Умерла Таисья и похоронена в Керге.", - так написала мне про эту учительницу Ларионова Галина, хорошо лично знавшая Александру Савватиевну. Мне, кстати, мама тоже показывала домик в Керге, где жила эта женщина. В нашем доме имя и отчество этой женщины произносилось уважительно, может быть, ещё и потому, что Александра Савватиевна заменяла мою маму в школе во время её декретных отпусков, приезжая из Керги. В Качеме её знали, и помнили.

Меня тянет к себе школа и вызывает стыд из-за того, что не сумели её сберечь в том виде, в каком она была в то время, когда мы в ней учились, не заступились за неё, позволили изгадить... А была она идеальной, начиная с пришкольного участка, который был прямоугольной формы с ровными грядками, где мы выращивали морковь, картошку и ещё что-то. Летом пропалывать морковку приходилось чаще всего мне, помогала в этом Люба Овчинникова, а иногда и другие городские подруги. На территории школы никогда не валялись никакие бумажки, мы постоянно убирали весь мусор, который мог навредить внешнему виду нашей любимой школы. И внутри было чисто и уютно. Парты в классе были точно такие, как на плакате с призывом:"Сиди правильно!", где была изображена аккуратная девочка в школьной форме, строго смотревшая на нас со стены и призывающая всем своим видом быть похожей на неё. В классе было две доски, к которым вызывали учеников решать примеры или писать предложения, и несколько шкафов с книгами и наглядными пособиями. За шкафами у входа была раздевалка, там мы оставляли свои пальто, шапки, платки.

Все ученики четырёх классов сидели в одном помещении, и надо было быть настоящим учителем-виртуозом, чтобы занять на уроке всех и научить всех и чтению, и письму, и арифметике. Учительница Пластинина Мария Васильевна (моя мать) так планировала уроки, что если первоклассники читали вслух, то четвероклассники выполняли письменную работу по русскому языку, а второклассники читали "про себя", то есть молча, третьеклассники же в это время что- то решали у доски по арифметике. И как она так ловко могла организовать работу всех? Совместными для всех учеников были только уроки физкультуры и пения. В нашу школу изредка приезжали учителя из Шошельцы и даже из района на открытые уроки, а потом они хвалили учительницу за хорошие результаты работы. Совсем недавно я услышала по телевизору о работе в такой малокомплектной школе в Канаде, где превозносился опыт работы их педагога, и погордилась своей учительницей, которая имела тоже много правительственных наград.

"Да, моя любимая учительница была Мария Васильевна до окончания 4 класса. За успешную учебу нас с Рудиком Гавзовым наградили по рубашке, в пятом классе я учился на Сульфате, жил у тёти Павлы Андреевны. В 6-ом и 7-ом классах учился в Шошельце, в 8-ом и 9-ом классах - Афанасьевске. Жил в интернате, в Шошельце тоже в интернате. После окончания 9-го класса стал работать в колхозе "Новая деревня "... А потом - армия ... С Рождеством, Валентина (помню тебя светленькой маленькой девочкой). Пока , пока ..." "У меня до сих пор в памяти моя первая учительница Мария Васильевна, она говорила мне: "Гена, говори то, о чём потом не будет стыдно ". Пророческие слова . Вечная память Марии Васильевне!!! Вообще-то вы мало написали об этой чудесной женщине - учительнице. Она заслужила это ... " Опять из сообщений Третьякова Геннадия Ивановича.

"А мне только что наша баба Женя сказала,что Вы Марьи Васильевны дочка.Какая у вас была замечательная Мама! Она даже немного и меня учила, очень-очень хороший Человек!!! Золотой человек. Она так хорошо ко мне относилась, никогда не забуду и помню!!!

После сообщения Геннадия Ивановича я решила поместить эту заметку из районной газеты "Заря

Наша школа, а сзади рядом дом Нины Ивановны Дом Баричей, Чупровых Дмитрия и Михаила. С 1905 по 1966годы Ларионовой на втором этаже была школа, позднее и медпункт

Гавзов Степан Степанович, его (Слева) Александра Степановна, Мария

жена Марфа Михайловна и их дети. Степановна(?), Фёдор и Константин Степановичи.

Примерно здесь находился дом Гавзова Гавзова Афимья Степановна, Гавзова )Маклакова) Людмила Николаевна,

Степана Даниловича дочь Степана и Марфы Степановны внучка Афимьи Степановны

(Справа) Лидия Николаевна Елена Гавзова около дома Внук Марфы и Степана Даниловича, сын

Гомельская с дочерью Татьяной Афимьи Степановны в Шошельце Афимьи Степановны Гавзов Николай

Гомельская Лидия Гавзов Николай Алексеевич Николай Алексеевич с сыном Гомельская (Гавзова)

Николаевна Николаем Лидия Николаевна

А ниже дома Баричей, а впоследствии здания школы, по направлению к реке под угором стоял дом, от которого в дни нашего детства остались только столбики. Этот дом принадлежал Гавзовым Степану Степановичу и Марфе Михайловне. Я долго искала, где жили те Гавзовы, о которых сейчас будет написано. Помогли мне на этот раз опять Геннадий Иванович Третьяков и внучка Афимьи Степановны Людмила Николаевна Гавзова-Маклакова, обладающая добрым сердцем. Вот что написал мне Геннадий Иванович:"Дом, в котором жили Гавзовы находился внизу от школы, примерно в 100 метрах от реки, рядом была дорога к реке, по которой гоняли лошадей из конюшни на водопой ... В этом доме мы с мамой часто бывали, ходили в гости к Степану Степановичу и Марфе Михайловне. Помню и старика Степана и бабку Марфу, помню их детей: Химку , Марию , Саню (Моню ); из ребят знал только Ивана и Константина Степановичей. Иван воевал на Великой Отечественной войне, закончил службу в звании полковника. В 1953 году служил в Германии. Костя жил в Верхней Тойме, потом переехал в Тульскую область .Остальные ребята погибли на фронте ... Лиду я хорошо знал - она с семьёй уехала в Белоруссию к мужу на родину ... С Колей учились в Качеме - потом они уехали в Шошельцы ..." " Узнала немного: бабушкиных родителей звали Гавзова Марфа Михайловна и Степан Степанович, жили они в доме у реки, на бугорке ", - так описала место нахождения дома своих предков внучка Афимьи Степановны Людмила Гавзова-Маклакова.

И я поняла, что знаю почти всех детей этой большой семьи, кроме Степана Степановича, Василия Степановича, Фёдора Степановича, которых забрала беспощадная и ненасытная война. Вот ещё один пример огромной беды, которую принесла качемской семье война... Гавзова Афимья Степановна жила в Шошельце в своём доме на хуторе, на угоре перед общей баней. У неё были очень добрые глаза, тёплый голос и внимательное отношение ко всем людям, даже к детям. Я помню её старшую дочь Тамару, она с 1946 года, потом - сын Николай и ещё дочь Нина. "Да, у Афимьи Степановны было четверо детей: Лидия, Тамара, Николай и Нина. У всех разные отчества, их отцов не знаю, и откуда они, тоже не известно, но, наверное, из Качема", - так написала мне Людмила. Афимья Степановна бывала в Качеме, уже живя в Шошельце, имела дружески отношения со своими земляками и никогда не унывала, хотя поднимать детей одной ей было, разумеется, не легко. "У меня есть тетя Лидия Николаевна Гомельская, дочь моей бабушки Афимьи Степановны, она родилась в 1936 году. Тетя Лида до 6 лет была в Архангельске, в Соломбале, ее папу убили на войне, и они уехали в Качем к бабушке Марфе Степановне. Жила Лидия у своей бабушки до 12 лет, а потом переехала в Шошельцу.. Сейчас она живёт в Белгороде, и родилась она тоже в Качеме, ей сейчас 82 года, я езжу к ней, звоню и рассказываю про Качем. Она спрашивает, кто стихи пишет,сама она далека от Интернета, я ей показываю,читаю - она плачет очень, мне она много чего рассказывает о Качеме, очень интересно!!!"

Такое сообщение я получила от Маклаковой Людмилы. А моя сестра Артюхова Людмила Константиновна вспоминает, как несколько лет назад Лидия Николаевна Гомельская приезжала в Шошельцу летом, когда наша Людмила тоже гостила на родине. Мою сестру восхитила эта элегантная женщина, опрятно и по моде одетая и красиво причёсанная, которая ходила по посёлку, очевидно, вспоминая годы своей прошлой жизни. Моей сестре было приятно видеть свою землячку такой ухоженной.

Гавзова Мария Степановна жила тоже в Шошельце ближе к хутору, недалеко от дома своей сестры. У неё с сыном Николаем был маленький домик. Я не хочу никого обижать, но прозвище у Николая было Пердунчик, и у этого открытого и доброго человека был недостаток в умственном развитии. В Качем он наведывался часто, ходил по гостям и всем показывал свои наручные часы. Люди в нашей деревне в основном относились к нему хорошо. " Я хочу вам ещё рассказать про бабушкину сестру Марию Степановну, которая была набожная, староверка; она ещё мыла детей и лечила скот. Её приглашали даже в разные деревни,и это я слышала тоже от мамы. И выдали ее замуж за очень старого мужчину, а ей и 18-ти не было." Это опять из письма Людмилы Маклаковой.

Знала я и Александру Степановну Гавзову, которую жители посёлка и нашей деревни прозывали Саней-Моней. Она тоже жила в Шошельце с Александрой Колодкиной. В колхозе Саня пахала землю на лошадях наравне с мужиками, а позднее в Шошельском лесопункте трудилась в лесу, ходила в брюках, любила играть с парнями в волейбол, выпивала и горазда была на крепкое словечко, но по натуре она была добрым человеком. "У Гавзовой Марфы Степановны было 11 детей, трое умерло, осталось восемь; их звали: Афимья, Марья, Саня (это дочери), и пять сыновей: Степан, Костя, Василий, Иван и Федор. Все они Гавзовы и по отчеству Степановичи. А бабушка Хима, т. е. Афимья Степановна, с 1918 года" - это сообщение от Гавзовой-Маклаковой Людмилы Николаевны.

Дома Матрёны Михайловны, Александра Дом Степана Яковлевича Ларионова и его жены Матрёны Даниловича, Анны Яковлевны и Анны Филипьевны Михайловны

Николай Николаевич на рыбалке Он же с другом Валентином Чебуриным

Рядом со школой возвышается не менее значительный двухэтажный дом (№12) Ларионова Степана Яковлевича (Сорогича). Слово "Сорогичи" в Качеме было всегда на слуху: "ещё когда Сорогичи торговали", "Сорогичева грива", "дедко Сорога" - эти выражения я слышала с детства, не зная ничего про Сорогу. Да, главу этого семейства, Сорогу, я не знала, зато очень хорошо была знакома с Матрёной Михайловной (Сорогичевой), полной, красивой, статной и строгой женщиной. Мы её немного побаивались, потому что Матрена Михайловна могла и сама поругать нас за плохие поступки и маме нашей нажаловаться. Женщина она была справедливая. Про неё существовала в Качеме вот такая байка. Однажды Матрёна Михайловна сошла с парохода, доставившего её в Архангельск, и сразу подошла к милиционеру, чтобы не напутать ничего в большом и малознакомом городе.

- Товарищ трамвай,- волнуясь и боясь перепутать новые для неё слова, громко спросила она, - на какого милиционера мне садиться, чтобы уехать на Сульфат?

- На любого садись, только не на меня, - услышала она в ответ.

У Матрёны Михайловны были красивые тоже дочери: Анна Степановна( в замужестве Чупрова), Агафья Степановна (в замужестве тоже Чупрова), Татьяна Степановна (она жила на Украине), Александра Степановна (тоже на Украине), Евгения Степановна (она жила в Архангельске и погибла на пожаре деревообрабатывающего завода), был и сын Иван Степанович, очень красивый, нестареющий мужчина, который жил в Архангельске со своей скромной женой Раисой и двумя сыновьями. Много было у Матрёны Михайловны внуков, но чаще всего гостили у неё Николай Николаевич Чупров и Виктор Николаевич Чупров, сыновья тёти Агаши (Агафьи Степановны), которых бабушка Матрёна без ума любила и, я думаю, баловала. Сама Матрёна Михайловна работала в колхозе на разных работах и содержала в идеальном порядке свой приусадебный участок. Этот большой дом летом был полон гостей, в нём смеялись и радовались, а сейчас он одиноко стоит, пустой и грустный, хотя внешне разрушен меньше многих домов Качема.

.... Помню, как в самом начале 70-х годов мы с мамой приехали на машине, конечно, на грузовике, другие машины отродясь не бывали в Качеме, и направились в Узлиху. Вдруг слышим радостные приветствия от дома Сорогичей:"Не проходите мимо! Заходите в гости! Мария Васильевна, неужели не зайдёте к нам?" Около летней кухни сидела Матрёна Михайловна, окружённая дочерьми и внуками. Все были настолько весёлыми и счастливыми, что хотелось радоваться вместе с ними.

Следующий в этом ряду был маленький дом (№60) Пальчиков. Помнится, что в нём жила какая-то очень старенькая бабушка, а тётя Оля Тимоничева ухаживала за ней. О героизме в мирной, вернее в школьной жизни, и на Великой Отечественной войне я уже писала об одном из Пальчиков и отношусь к нему как к настоящему герою, показавшему храбрость и удаль моих земляков, его презрение к смерти на полях сражений. Это он грозно показывал свой кулак, когда школьники, читали отрывок из романа А.С.Пушкина "Евгений Онегин", в котором "малыш уж отморозил пальчик". Ученик или ученица низко склоняли голову, дойдя до слова "пальчик", начисто забыв продолжение отрывка, к великому удовольствию смелого озорника. А на войне это он смело снял штаны, встал на край окопа, показал свою задницу фашистам, похлопав по ней со словами "Вот вам!" в ответ на предложение немцев через сбрасываемые с самолёта листовки сдаться на милость врагам. И, говорят, погиб при этом... Дома этого давно уже нет.

Сразу за этим домом в сторону поля, которое начинается от Переварного ручья в Боровине и заканчивается далеко за кузницей в Узлихе, то есть у самого болота, располагались строения молотилки - самого интересного в Качеме места зимой. Чтобы попасть на молотилку, надо было пройти через высокие ворота, открыв дверельницы (калитку). А первое здание на этой территории - опять большой склад, он был проходной с двумя большими воротами, в нём хранили сено и солому, а весной, перед тем как везти в заречье, рассаду капусты в красивых прямоугольных горшочках. Само здание молотилки находилось чуть повыше, и представляло большой сарай, где располагалась молотильная машина и много-много соломы кругом. Тут всегда находилось много женщин, одни направляли снопы в жернова машины, другие убирали солому, очищенную от зерна, третьи, готовили снопы для молотьбы. Но самое интересное находилось на улице, там ходила по кругу лошадь, управляемая кем-то из колхозниц, приводя в движение крестовину и саму молотилку, расположенную в здании. Нам разрешали покататься на перекладинах крестовины, совсем как на современной карусели, и мы с удовольствием проводили целые часы за этим занятием, закаляя свой вестибулярный аппарат. А ещё я очень любила слушать рассказы и рассуждения женщин, которые, услышав слово "перекур", садились на кучу свежей соломы и начинали свои бесхитростные разговоры. Чаще всего они говорили о красоте женщин.

- Эка жёнка-то небаская в Тойме живёт, - задумчиво произносила одна из них.

- Да уж, шибко небаские есть, - живо отвечала другая, - и я таких видела на пароходе.

- У нас дак (так) все красивые, кого ни возьми, - торжественно провозглашала третья.

- А что, бабы, - вдруг философски продолжала четвёртая. - Смотришь иногда: небаская баба, а поживет она рядом, и увидишь, что и она красивая. Так ведь?

- А ведь и правда так, - закивают сразу несколько женщин, и молодых, и постарше, - так, так...

Ещё они рассказывали о трудном военном времени, когда одни бабы каждый клочок пожни скашивали, все кустики вырубали либо обкашивали, сокрушаясь при этом, что теперь по реке всё кустами заросло. Они вспоминали, какие красивые парни ушли на войну и не вернулись, к моему удовольствию, вспоминая иногда в числе других парней, ушедших на фронт, двух моих дядей по материнской и отцовской линиям, "красавцев и богатырей Ваньку Пеганкова и Алёшку Оськича". Вспоминая страшное прошлое, некоторые пожилые труженицы тыла прятали непрошенную слезу, другие же сидели с каменными лицами, в которых я чувствовала незаживающее людское горе и очень жалела этих женщин, в большинстве своём ставших одинокими из-за этой ненавистной войны. Вот почему все эти узнавшие горечь утрат люди единодушно выражали согласие, если кто-то произносил заветную фразу: "Пусть будет, что будет, лишь бы не было войны"... А с войны не вернулось, по подсчётам Ларионова Николая Васильевича, около 125 человек, а по записям С.Г.Третьякова - 95...

По утверждению Шаньгиной Лидии Ивановны, именно колхоз помог многим в Качеме выжить во время этой страшной войны. "Конечно, голодали. Солому рубили, сушили в печах, а после мололи. У нас был добрый мельник Иван...Я даже ушки от ёлок рвала...на сук нанижешь да жуёшь опосля... В колхозе-то на все мои просьбы отзывались, помогали чем могли, хоть талашку зерна да дадут. Мы и от налогов как сироты, без матери, а отец на фронте, были освобождены..."

За молотилкой был двухэтажный сарай, говорили, что это овин, осенью в нём сушили зерно, весной выращивыли рассаду капусты, используя специальную машинку для почвы. А мы как-то летом устроили в нём штаб тимуровцев, но из-за споров, кто главный Тимур, это прославленное движение мало просуществовало в нашей деревне. Рядом с овином располагался еще один небольшой сарайчик, мне объяснили, что в Качеме и лён когда-то сеяли, так здесь его обрабатывали. Ещё помню, что недалеко от молотилки было картофельное поле и на нём вырастала очень крупная картошка. В этом я убедилась, когда нас, тогда уже шошельских школьников, на неделю отправляли "на картошку" в Качем.

Дом Гавзовой Анны Яковлевны (Аннушки Яковой). Мария Андреевна Гавзова (Булах), Жена Андрея Яковлевича

Рядом видна часть дома Анны Филипьевны. племянница Анны Яковлевны и внучка Якова Гавзова Агафья Карповича.

Во втором ряду (слева) внучки Якова Карповича Гавзова Надежда, наверное,

Копалина Римма Степановна с мужем и Артемьева родственница; она приезжала в

Валентина Степановна, в первом ряду справа Булах гости к Анне Яковлевне

Мария Андреевна.

Пластинин Иван Яковлевич

Подгора. Дом Гавзова Александра Даниловича и Подгора. Впереди Боровина - дома Тюпичей.

его жены Агафьи Справа сбоку стоял дом бабки Пальчиковой.

Через дорогу от Аннушки Яковой находится одноэтажный дом Гавзова Александра Даниловича (Олёксы Данилова) (№14). Жили они одиноко со своей женой Агафьей, спокойной и кроткой женщиной. Мне нравилось бывать у них в гостях, потому что они встречали меня приветливо и разговаривали со мной как с равной, может быть, потому, что к ним никто из детей не приезжал; во всяком случае я не помню этого. Как выяснилось, у них были и дочь, и сын, но сын Геннадий рано умер, а дочь вышла замуж, но тоже умерла ещё молодой. Александр Данилович, худой высокий старик, был умён и начитан, кроме того, он был коммунистом, как и Пластинин Григорий Андреевич, и это вызывало во мне уважение к нему. Кроме того, я видела какое-то сходство Александра Даниловича с великим русским писателем Алексеем Максимовичем Горьким - такой же высокий, сутуловатый, неулыбчивый, - и всё это вызывало ещё большее почтение к этому человеку. Во время войны Александр Данилович был председателем сельсовета. Об этом я узнала от Марии Борисовны Пластининой, жены дяди моего отца Антона Яковлевича, погибшего на фронте. Во время блокады они были привезены с другими ленинградцами в Качем, наши - к своим родственникам, Мария Борисовна с дочкой Галиной и сыном Геннадием жила в доме своей свекрови Анны Ефимовны Пластининой (Оськичей). "Как-то ночью, - вспоминала Мария Борисовна, когда я гостила у неё в Ленинграде, - стучатся в дверь. Открываем - на пороге взволнованный председатель сельсовета Александр Данилович стоит и говорит мне:"Одевайся скорее. На мельнице прячется дезертир либо какой-то другой враг". Я быстро натянула на себя одежду и выбежала на улицу, а там и лошадь для меня приготовлена. Я на лошадь забралась, и поехали мы на мельницу. На улице было темно, но месяц изредка проглядывал на небе, и, хотя мы ехали к опасному месту, я не боялась, потому что рядом со мной был надёжный человек, таким мне запомнился Александр Данилович. Тот неизвестный человек от нас убежал, но председатель часто обращался ко мне и за советами, и за помощью, говоря: "Ты из города Ленина, значит должна быть нам помощницей во всём!" Хороший он был человек: и умный, и справедливый, и трудолюбивый. Долго я потом, уже в Ленинграде, не могла о нём забыть..." Последние её слова были произнесены с такой грустью и печалью, что, тогда я, девушка двадцати двух лет, заподозрила свою родственницу в нежных чувствах, которые захватили председателя сельсовета и приезжую ленинградку во время войны. А может, мне всё это просто показалось...

Александр Данилович намного пережил свою жену. Совсем недавно я узнала от Галины Савватиевны, что у Александра Даниловича был ещё брат Иван Данилович (род Гальшицы), он отец Натальи Рыбалко и Анастасии Ларионовой из Шошельцы.

Александр Данилович приходился близким родственником Савватию Фёдоровичу Гавзову и в старости не упускал случая навестить своего племянника, чтобы скрасить своё одиночество и понянчиться с маленькой Леночкой. Галина Савватиевна написала мне о своих родственниках ещё очень интересное:

Дом Гавзовой Анны Филипьевны в 2020 году

Дом Анны Филипьевны на заднем плане, Внук Филипьевны - Виктор Морозов

на переднем - дом Гавзовой Александры

Ивановны (Чечуихи)

Гавзова Александра Ивановна

Дом Фёдора Михайловича и Александры Ивановны Заметка о сыне Александры Ивановны Василии

Гавзовых (Чечуев) первый от дороги Фёдоровиче Гавзове, погибшем в Эстонии на войне.

Дом Александры Ивановны,

сентябрь 2020 года

Гавзова Александра Ивановна (Чечуиха), чей дом (№16) тоже начал рушиться, но куст черёмухи, как и раньше, пленяет своей красотой весной и манит ягодами осенью, - соседка Гавзовой Анны Филипьевны. Фёдор Михайлович,кстати, родной брат Никифора Михайловича и хозяин этого дома, в 53 года выпросился на фронт во время Великой Отечественной войны и погиб там. Вот какие люди жили в Качеме! Истинные патриоты. Шли на войну, невзирая на возраст. Его жене, Александре Ивановне, невысокой женщине с чувством собственного достоинства, открытым взглядом и с красивым лицом, больше всех подходит определение вальяжная, за что хотелось относиться к ней особенно уважительно. Она подруга детства моей бабушки, тоже Александры Ивановны, и бабушка по материнской линии наших двоюродных братьев и сестёр Ефимовичей. А моя любимая тётя Лида в молодости дружила с дочерью Чечуихи, тоже Лидией, и они, комсомолочки, ходили в Бакин по обету за какие-то свои грехи. Конечно, я много раз бывала в этом большом двухэтажном доме и знаю всех детей бабки Чечуевой. У неё было четыре дочери: Елена Фёдоровна (Черешнева), Лидия Фёдоровна (Ларионова, наша дедина Ефимова), Искра Фёдоровна(Терентьева) и Антонина Фёдоровна, а также сын Анатолий Фёдорович Гавзов. У Елены есть сын Виктор, моряк дальнего плавания, и дочь Нина, они гостили летом у бабушки. Валя и Коля, дети Лидии, чаще гостили у нас, что очень расстраивало их бабушку. Дети Анатолия и Лидии Порывкиной Надя и Вася тоже часто жили у своей бабушки, как и дочь Искры Надя. А вот сын очень красивой Антонины бывал у бабушки только в детстве, потому что жили они с матерью где-то на юге, на Чёрном море. Я помню, как Антонина, красивая, нарядная, душистая, модно причёсанная, с кольцами почти на всех пальцах, с золотым браслетом на руке и цепочками на шее, когда золото носили далеко не все, пришла к нам в гости. Она была красноречива, легка в высказываниях, удивлялась, ради чего моя мама родила четверых детей, потому что жить надо только для себя. Глядеть на неё было приятно, но её высказывания удивляли меня, и я мысленно с ней не соглашалась. Судьба Анатолия была тоже неординарной. Человек он был умный, находчивый, красивый и красноречивый, но, на мой взгляд, несколько рискованный. С Лидией Порывкиной, которая одно время работала продавцом в Шошельце, они развелись, уже живя в Нижней Тойме. Она же его и посадила в тюрьму, возможно, из-за драки; а потом Анатолий поселился в Москве приезжал в гости с разными женами. С сыном Анатолия Василием я встречалась несколько лет назад, он живёт в Апатитах.

Напротив дома Чечуихи, через дорогу, стоял одноэтажный дом (или даже два) Гавзова (Карпушки) (№61), при мне в нём никто не жил, но изредка, вернее всего, только в религиозные праздники, в нём появлялись хозяева. Сейчас от этого дома не осталось ничего...

Подгора зимой. Первый дом на переднем плане со стороны Подгора летом. Справа дом Гавзова Игнатия

дороги к Росстаням - Игнатия Николаевича Гавзова, Николаевича, слева - Меркурия Алексеевича,

за ним дом Меркурия Алексеевича, а перед ним - Между ними - баня Нины Ивановны.

Нины Ивановны Ларионовой. За рекой - заросшая Грива.

Гавзова Любовь Яковлевна Гавзов Игнатий Николаевич Тамара Игнатьевна Римма Игнатьевна

Шошельца. Сергей Гавзов и Валентин Игнатий Николаевич и Клавдия Афанасьевна Гавзова Ларионов - друзья не разлей вода. Мария Николаевна - брат и сестра (Бакина) - жена Ивана Николаевича Гавзова

А за домом Чечуев в сторону реки ещё кое-как держится дом (№17) Гавзовых Николая и Александры, у которых было четверо детей: Иван, Василий, Игнатий и Анастасия. Вот как об этом рассказывает со слов дочери Ивана Николаевича Алефтины Ивановны его внучка Татьяна: "Знаю, что дом Гавзовых Николая и Александры (это мои прадедушка и прабабушка) стоял рядом с сельсоветом. У Николая и Александры были дети: Иван, Василий, Игнатий, Анастасия. Клавдия Афанасьевна, моя бабушка, родом из Бакина, вышла замуж за Ивана Николаевича. С Иваном они потом развелись, и она переехала с детьми в Бакино, а Иван уехал в город Онегу, и у него там была новая семья. Алефтина Ивановна, моя мать,1938 года рождения, живёт сейчас в Сыктывкаре. " А Сергей Игнатьевич Гавзов, человек, который знает историю Качема и дорожит своими родственниками, добавил, что были еще в этой семье Афанасий и Мария, которую я тоже знала. "Афанасий, Иван, Василий, Игнат, Маруся и ещё была сестра. По-моему, она жила в Пучуге. Как зовут, не помню. ", - так перечислил он своих дядей и тётей. А сестру эту, наверное, звали Анастасией. Гавзов Игнатий Николаевич отремонтировал родительский дом в самом конце 60-х годов. До этого большой двухэтажный дом в центре Подгоры пустовал, и его хозяева, как я уже писала, жили летом у Миколонькиных, Марины Прокопьевны и Василия Николаевича. Любовь Яковлевна, жена Игнатия Николаевича, энергичная и трудолюбивая женщина, навела в доме полный порядок, сделав пригодными для проживания две большие нижние комнаты, и они зажили летом в своём доме. Вот уж кто любил свою деревню по-настоящему - так это Игнатий Николаевич Гавзов, удивительный человек!.. А как хорошо и, главное, с душой, он пел! Каким тонким чувством юмора он обладал! Какой был он добрым и внимательным по от ношению к своим землякам! Помню, что он был уже серьёзно болен, когда играли свадьбу моей старшей сестры Людмилы, которая, кстати, некоторое время жила в их северодвинской городской квартире, работая на хлебозаводе, возглавляемом Игнатием Николаевичем. Он не пошёл на свадьбу со всеми вместе, чувствуя в себе слабость и недомогание, все пригорюнились по этому поводу, и свадьба началась без него, особенно к печали невесты. И вдруг уже выпившие и повеселевшие гости услышали громкую весёлую песню за окнами нашего дома. Выглянув в окно, все увидели Игнатия Николаевича в белой овчинной шубе, тёплой тёмной шапке и в валенках на ногах, идущего жарким июльским днём по улице и громко поющего весёлую песню. Ах, как все тогда обрадовались! Как весел был и сам дорогой этот гость, умевший насмешить всех и всем поднять настроение!

В центре Ларионова Валентина Евгения Николаевна у своего дома Заплатин Виталий Николаевич, сын

Николаевна, внучка Анастаси Николая, внук Клавдии Ивановны

Даниловны из Перми

Красивая девочка Зина.

Сама Нина Ивановна большую часть своей жизни прожила со своей матерью и дочерью, пока та не покинула Качем и родной дом. Но после пятидесяти лет она на несколько лет связала свою судьбу с неким Альбертом, вербованным из Шошельцы. Тогда в её доме благодаря заботе дочери Евгении и зятя Владимира появилось электричество от собственной станции, а над крышей гордо возвысилась телевизионная антенна, позволяющая смотреть долгожданный телевизор, приобретённый для Нины Ивановны сестрой Клавдией и её дочерью Зинаидой."Знаешь, Мария Васильевна, говорила она моей маме, - я живу легко. Мужик в доме есть. Воды принесёт с реки. Утром к корове раньше меня сходит... Что не жить?" Я помню её в эти годы у реки. Как сейчас вижу: бежит по воде у берега босиком, в кримпленовом платье до колена, крепкая, свежая, полная сил энергичная женщина... А шёл ей уже шестой десяток... Тот мужчина потом утонул и похоронен в Качеме.

Я еще запомнила один случай, указывающий на молодость души и артистичность натуры Нины Ивановны. Как-то вечером в новогодние каникулы (я училась тогда в 9-ом классе и приехала к бабушке погостить), когда мы вышли из читальной, Нина Ивановна вдруг нам говорит: "Давайте побегаем по деревне и что-нибудь натворим, ведь святки на дворе. А мы живём неинтересно. Не бойтесь: про меня не подумают, а вы скоро разъедетесь." Мы - я, Шурик, Толька Феруль и ещё несколько человек - сначала были шокированы словами этой немолодой, на наш взгляд, женщины и ждали от неё какого-нибудь подвоха, но скоро убедились в искренности её слов и намерений. Побегав по деревне, мы сразу убедились, что трудно "что-нибудь натворить" в Качеме, где живут старые или одинокие люди. " Пойдёмте к Фокиным!" - ободрила всех Нина Ивановна, и мы незамедлительно последовали её совету. Сначала мы вылили неизвестно откуда взявшееся ведро воды на крыльцо Апрелихи, матери Павлы Ивановны, потом скатили большие сани от дома Фокиных на Сдыхальницу и, наконец, опрокинули их костёр дров (поленницу) и, рискуя быть пойманными разгневанными хозяевами, разбежались в разные стороны. А утром к нам в гости, к великому бабушкиному удивлению, пришёл Шурик. " Я не мог удержаться, чтобы дождаться вечера, - рассказывал он мне. - Сегодня в магазине вовсю обсуждаются вчерашние наши деяния. Громче всех кричит Павла Фокина, как поведала мне бабушка Ульяна." А Нина Ивановна, как узнал Шурик, поддерживала Павлу больше других, сокрушаясь падением нравов нынешних школьников. Из его рассказа я узнала ещё, что бабка Ульяна твердо заверила всех в том, что её внук Шурик ни за что ни в чём плохом участвовать не будет, потому что он у неё лучше всех. А сама Павла хвалила своего двоюродного брата Тольку Феруля, который не мог навредить своей тётке, и я решила этим вечером на всякий случай не

не ходить в читальную...

Нина Ивановна у своего дома Анатолий Иванович и Евгения Николаевна Алла, Евгения и Нина Ивановна у

в Нагоре своей бани в Подгоре

Некому ухаживать за домом Гавзова Александра Фёдоровна с Ларионовым Александра Фёдоровна,

Меркурия Алексеевича и Александры Ефимом Васильевичем (слева) и Пластининым конец 60-х годов 20 века

Фёдоровны Константиом Семёновичем(конец 40-х годов)

Александра Фёдоровна

Ближайшими соседями Нины Ивановны были Гавзов Меркурий Алексеевич и Пластинина(?) Александра Федоровна (№19). Весёлый и общительный Меркурий (Меркушко) - дядя Савватия Фёдоровича, отца моей подруги Нины, и приветливая Александра Фёдоровна - тётя моей двоюродной сестры Тани, жили дружно и безбедно, детей у них не было, а их дом был красив и просторен, комнаты ухожены, кругом достаток и уют. Тётя Шура убирала в сельсовете и медпункте, Меркурий работал в колхозе. Александра Фёдоровна была замужем до войны и даже, по рассказам, имела дочь Галю, которая рано умерла. К ним в гости летом приезжал двоюродный брат тёти Шуры Пластинин Иван Степанович (Крохаль) с женой и сыновьями Володей и Серёжей. Хозяева принимали своих гостей как самых близких людей.

Меркурий Алексеевич - второй муж Александры Фёдоровны, первый муж умер во время войны, от него был у неё ребёнок, девочка, которая тоже очень рано умерла.

Почему-то мне казался смешным случай про Тётю Шуру и дядю Меркурия: заходит мальчишка к ним и говорит:

- Шурьенька, постриги меня!

- Некогда! - слышит он лаконичный ответ вечно занятой хозяйки дома, которая умела неплохо постригать.

- Ну так ты, Меркурьюшко, постриги меня! - обратился гость к Меркурию, который никогда этого не делал.

Тётя Шура умерла скоропостижно ещё не старой женщиной у себя дома, а Меркурий Алексеевич, участник войны и человек, получивший ранение на фронте, тоскуя по Качему, умер в доме престарелых города Архангельска.

Вся Подгора заросла травой. Я стою напротив дома Нины Ивановны, впереди - дом Меркурия Алексеевича, а баня Нины Ивановны. За домом Меркурия - куст черёмухи, там стоял дом Гавзова Ивана Петровича (Заплатки), а дальше - сельсовет. Ах! Какое небо над Качемом!..

Дом Гавзова Фёдора Ивановича Гавзова Матрёна Афанасьевна, жена (Федьки Ванина) Фёдора Ивановича - настоящая хозяйка этого дома.

Спасибо Ларионову Валентину Николаевичу за эту информацию.

Знала, знала я, оказывается, Лизоньку - Елизавету Фёдоровну Гавзову! Это она приезжала в Качем из Белоруссии и жила у тёти Клаши Папиной, это она научила меня собирать лисички, это на неё я смотрела с восторгом, чувствуя в ней что-то очень особенное. И только теперь поняла, что это "особенное" - любовь к родной деревне, боль из-за того, что нельзя пожить в родительском доме, хотя стоит он во всей красе, но не для неё... Это и страшные воспоминания о том времени, когда сторонились их люди после раскулачивания, не помогали им, вдруг ставшим нищими, проявляли равнодушие ... Но за что? Всё это пряталось тогда в глазах этой красивой и уже не совсем молодой женщины...

Благодаря Валентину Николаевичу Ларионову стали проясняться хоть какие-то события из жизни Гавзова Фёдора Ивановича, настоящего владельца дома, где мы бывали каждый день в детстве.

"Ниже краткие воспоминания моей троюродной сестры Лидии Ковалевой. Она внучка сестры моего деда Ивана Емельяновича, а воспитывала ее мать и Лиду другая его сестра.

"Приезжала в Качем в детстве, в 60-е годы с Гавзовой Александрой Емельяновной, самым родным и близким мне человеком. Она родная сестра моей бабушки - Анны, трагически погибшей в годы войны. Тетя Шура, так я ее называла, взяла на воспитание детей своей сестры: мою маму и ее старшего брата. Останавливались мы в доме Ларионовой Евдокии, вдовы их брата-Ларионова Ивана Емельяновича. Так вот, бабушка Анна была замужем за Гавзовым Игнатием Федоровичем. Его отца (Фёдора Ивановича Гавзова) в 30-е годы раскулачили, увезли неизвестно куда. Больше о нем никто ничего не слышал, сгинул человек....Его жену и 3-х дочерей выгнали из дома в "чем были". Долго они скитались по деревне, приютить их боялись даже родственники. Потом они ушли.... В их двухэтажном доме расположился сельсовет. На момент моего пребывания в Качеме в доме располагалась изба-читальня. Я там бывала, совершенно не зная, что это дом моего прадеда. Рассказал мне об этом мой дядя - двоюродный брат моей мамы, Ларионов Николай Иванович. Может быть, кто-то помнит его детей Валентина и Людмилу, они в Качеме бывали каждое лето у бабушки Дуни. Валентин и сейчас приезжает в Качем на охоту и рыбалку".

Гавзова Александра Емельяновна и Гавзова Гавзова (Дурынина) Галина Игнатьевна, дочь

Галина Игнатьевна. Игнатия Фёдоровича, внучка Феди Ванина

Слева Гавзов Игнатий Федорович, справа Гавзов Яков Алексеевич (1907-03.1944) – муж Гавзовой (Ларионовой) Александры Емельяновны (01.1911 – 08.1970), сестры Ларионова Ивана Емельяновича.

Слева Игнатий Фёдорович - сын Феди Ванина, Ковалёва (Медведева) Лидия

Гавзова Фёдора Ивановича, хозяина дома Владимировна, дочь Галины Игнатьевны (1955 г.)

Лидия Владимировна с сыном Ковалёвым Игорем Олеговичем и внуком Игорь Олегович с сыновьями

Олегом Игоревичем Русланом и Олегом

Я сделала всё, что могла: пусть виртуально, но вернула жену в дом мужа, невестку в дом свёкра, сына в дом отца, а внуков и правнуков в дом деда...

И вот сельсовет, правление колхоза, почта, изба-читальня (читальная, как говорили мы), красный уголок с радио для стариков и библиотека - всё было в одном огромном двухэтажном здании. В этом большом доме, обитом досками и выкрашенном в розовый цвет, мы очень любили бывать.

Большое спасибо и низкий поклон Фёдору Ивановичу, как оказалось, этому полезному для нас человеку, за дом, в котором мы, качемские дети, играли в настольные и другие игры: шашки, шахматы, домино, лото, даже в биллиард, слушали радио, брали книги для домашнего чтения, просматривали или пролистывали все газеты и журналы от "Крокодила" до "Невы", от "Правды Севера" до газеты "Труд" и "Политического обозрения". Здесь мы рассматривали репродукции с картин всех известных художников, слушали разговоры стариков, которые собирались в красном уголке обсудить последние известия, о которых вещало радио. Нас увлекали их редкие рассказы о себе и о своей жизни, здесь мы чувствовали пульс жизни в стране и узнавали жизнь своей деревни. На меня огромное впечатление в детстве произвёл рассказ кого-то из стариков о немолодом и очень трудолюбивом качемском мужике, который каждый день летом молился Богу:

- Боже милостивый! Добавь хоть ещё час в сутки. Не наробился я досыта!

Иногда старики, рассуждая о красоте девочек и девушек, об их простоте и доброте, горестно изрекали:

- Все девки милы, добры да красивы. Откуда жёнки злые берутся?

Говорили наши старики и долгожителях:

- А малиновый корень надо почаще заваривать - вот и жизнь будет долгой...

Для деревенских детей читальная была настоящим центром культуры. Взять хотя бы стенды с репродукциями картин русских художников, благодаря им мы знали всех знаменитостей русской и даже в некоторой мере мировой живописи. Я, например, часами могла стоять около репродукции с картины Константина Фловицкого и ждать чуда: вдруг окажется, что княжна Тараканова всё-таки спасётся, а не умрет среди противных крыс и мутной воды, как было написано на стенде. Или разве можно забыть лица уставших детей на "Тройке" художника Перова?.. Разве могли оставить они равнодушными нас, детей не испорченных ещё жизнью? А И.Левитан с его великолепными пейзажами, похожими на то, что окружало нашу деревню, воспитывал настоящую любовь к малой родине. Кроме того В.А.Фокин, наш завклубом и библиотекарь одновременно, требовал краткого пересказа взятой домой книги, и мы старались читать внимательно, чтобы не опростоволоситься перед ним. Он же разучивал с нами разные подвижные игры и готовил концерты к праздникам. Плюс ко всему строгая учительница в школе, требования которой не обсуждались. Мы учились достаточно серьёзно и старались работать над собой. Иногда мы приносили в "читальную" карты и в отсутствии взрослых играли "В дурачка" или "В козла", эти игры развивали память и учили соображать. Поэтому, когда приезжали на лето в Качем наши ровесники из городских школ, мы не чувствовали себя забитыми незнайками, общаясь с ними.

В читальной висел на стене телефон, большой, полированный, коричневый, с блестящими звоночками сверху. Этот телефон находился в читальной всегда, как я себя помню, поэтому не знаю, когда он был проведён в Качем. Сначала он висел, наверное, в старой конторе, а потом его перенесли в здание сельсовета. Чтобы позвонить по этому телефону, надо было покрутить маленькую ручку сверху, тогда что-то звякало, а из трубки слышался голос. Много смешного и грустного знал этот легендарный телефон... В Качеме не раз повторяли:

- Кто у телефона?

- Левичева Матрёна.

- Что надо?

- Телёнок пропал.

Ах, как постарел этот дорогой для нас дом!.. Пустыми безжизненными зеницами смотрит он на мир, забыв время, когда был он гордым и красивым, когда все любовались им. Я не могу без слёз смотреть на этот бывший сельсовет и читальную: сжимается сердце от его нынешнего вида...

Перед зданием сельсовета был колхозный погреб, тоже заполненный снегом, и дровяник с дровами. Там мы играли в прятки, но без особого интереса. А за сельсоветом находилась ещё одна глубокая силосная яма круглой формы, в которую мы уже с удовольствием прыгали.

Именно около сельсовета - читальной мы играли летом в игры-хороводы, совершая почти театрализованное действо. Становились в хоровод, ходили и пели, при этом герои песни выходили из круга и играли свои роли. Все пели, повторяя дважды каждую строчку, причём вторую строчку надо было петь значительно медленней:

Где-то, когда-то жил царь молодой,

Имел он двух дочек из разных садов.

Первая дочка злодейка была,

Вторая дочка, как розочка, цвела.

- Пойдём, пойдём, сестрица, пойдём, родимая!

Пойдём и посмотрим, как волны шумят.

Старшая младую столкнула с бережка.

- Спаси, спаси, сестрица, спаси, родимая!

Отдам тебе я кольца, отдам я жемчуга.

Когда ты утонешь, всё будет моё!

Наутро рыболовы поймали царску дочь.

И думали-гадали, что сделать из неё.

- Мы сделаем гитару с её тонких костей,

- Натянем мы струны с её белых волос.

С первого удара струна оборвалась,

С другого удара вторая сорвалась,

С третьего удара царь-батюшка пришёл,

С четвёртого удара царица-мать пришла,

С пятого удара злодейка дочь пришла,

С шестого удара жених её пришёл,

С седьмого удара все слуги собрались,

С восьмого удара бояре собрались,

С девятого удара все крикнули:"Ура!",

С десятого удара казнили царску дочь...

Ещё мы играли в "Ручеёк" и на Сдыхальнице, и около читальной, при этом пели самые разные песни, от пионерских до модных в то время "Рожь", "Куба- любовь моя", "Лён" и другие. А зимой, когда нас, детей, оставалось в деревне мало, мы играли в читальной и тоже инсценировали:

- А мы просо сеяли, сеяли,

Ходим ладом, сеяли, сеяли, сеяли. (Это припев).

- пели девочки из первой группы, подходя навстречу второй.

- А мы просо вытопчем, вытопчем, - отвечала вторая группа мальчиков, идя тоже навстречу девочкам, и так продолжалось много раз.

- Как же вам вытоптать, вытоптать?

- А мы коней выпустим, выпустим.

- А мы коней в плен возьмём, в плен возьмём.

- А мы коней выкупим, выкупим.

- А чем же вам выкупить, выкупить?

- А мы дадим сто рублей, сто рублей.

- Нам не надо тысячи, тысячи.

- А чего ж вам надобно, надобно?

- А нам надо девицу, девицу.

- Так скажите имечко, имечко.

- А нам надо Галеньку, Галеньку. (Называется любое имя).

- Она у нас дурочка, дурочка.

- А мы её выучим, выучим.

- А как же вам выучить, выучить?

- А мы её плёточкой, плёточкой.

- Она будет плакати, плакати.

- А мы её пряничком, пряничком.

- Открывайте воротца, воротца.

- Мы открыли воротца, воротца!

- Принимайте девицу, девицу!

- В нашем доме пиво пьют, пиво пьют.

- В нашем доме слёзы льют, слёзы льют.

- В нашем доме булочки, булочки!

- Оставайтесь дурочки, дурочки!

- Оставайтесь сами с длинными усами!

Дмитрий Фёдорович Ларионов (Свалик). Его огромный дом, и что от него осталось...

Разваливается величественный дом Сваликов (№20)... Внизу справа под угором - дом мельника Семёна Сергеевича (Сеньки Серьгина) и его жены Аксиньи-процежки.

Ларионов Дмитрий Фёдорович, его жена Татьяна Фёдоровна, Сергей Дмитриевич с дочерью Надеждой

четвёртая - его племянница Галина Зиновьевна, за ней -

жена Ивана Зиновьевича - Нина.

Татьяна Фёдоровна Ларионова (Чупрова) Слева: сын Сергей Дмитриевич, сам Дмитрий Фёдорович, внук Пластинин Николай Васильевич и сын Степан Дмитриеви

Сергей Дмитриевич с женой Галиной Внуки Сергея Дмитриевича Владимир и Дмитрий Пластинин Валентин Васильевич, сын Раисы Дмитриевны

Через дорогу от дома Гавзова Ивана Петровича находится самый большой в Качеме дом (№20) Сваликов. Как жалко, что при мне здесь никто никогда не жил. Двухэтажный, крепкий, величественный дом всё ещё держался молодцом и только в последние годы начал стремительно рушиться. Подмыл его ручей, образовав всё углубляющийся овраг. Для чего был построен этот дом? Кому стал кровом и принёс радость? Эти вопросы настойчиво требовали от меня ответов - и не находили. А принадлежал дом Дмитрию Фёдоровичу Ларионову, родному брату тёти Шуры, нашеё любимой соседки. Её брат жил в Шошельце тоже в своём доме около лестницы к переходу. Но разве можно сравнить этот и тот дома! Этот богатырь - тот домишка. Ах, сколько времени мы провели во дворе этого дома, играя в прятки! Двором в Качеме называли ту часть дома, где жила скотина: корова, козы, овцы... И этот двор, как и сам дом, был большой, с перегородками. И пряток там было великое множество, что нам всем очень нравилось. А к Пасхе и качели там бывали, словом, всегда интересно было нам во дворе дома Сваликов. В дом же мы не заходили, хотя если бы захотели, то, конечно, бы зашли. Я, например, боялась, что узнает о нашем пароникновении в дом тётя Шура, и тогда - беда, хоть она и благоговела ко мне... В летнюю жару туда забирались лошади, а бывало, и коровы. У Дмитрия Фёдоровича и его жены статной Татьяны было две дочери, Раиса (Пластинина, жена Василия Оськича, внебрачного сына моего дедушки Семёна по отцу) и рано умершая Зинаида (Житова) и тёмноволосые красавцы сыновья: Николай ( я его не помню, лишь знаю прибаутку:

- Коля Свал, Коля Свал, куда денежки девал?

- Под угор столкнул, помелом приткнул...), Виктор, Сергей и Степан. Сыновей этой семьи я знаю плохо, потому что свой век старики Свалики доживали в Архангельске. Помню только очень красивого Степана, который всегда улыбался. А между тем, тётя Шура не раз говорила, что мы родня с ними с двух сторон: со стороны Пеганков достаточно близкая родня ( мама - Ларионова), и со стороны Оськичей не меньше: Татьяна была племянницей моей прабабушки Пластининой Анны Ефимовны. Татьяну Фёдоровну я много раз видела в Шошельце и всегда удивлялась её величественной осанке и гордой стати, не зная, что мы родственники.

Обложка или страница книги Пушкинского Дома Нагорские бани Внизу дом Аксиньи и Сергея, сверху - Сваликов

За величественным домом Сваликов в Часовенском (Часовнеськом) поле стоял клуб. На фотографии С.Г.Третьякова клуб точно такой, каким он был в пору нашего детства. У него два входа: в кинобудку, откуда показывали кино, и в сам клуб - в зрительный зал. Маленькая избушка за клубом - место, где стоял движок, без которого кино показывать было невозможно. Поскольку движок очень часто глох, ломался из-за своей старости, мы стояли около киномеханика дяди Вени Трапезникова или чаще Валентина Фокина и мысленно помогали движку поскорее завестись. Кино мы очень любили, а его привозили к нам крайне редко, зато нашему ликованию, когда появлялось объявление о показе фильма, не было конца. Это был настоящий праздник...

Наш клуб. Фотография С.Г.Третьякова. Где ты, наш клуб?

На Сдыхальнице. Какие знакомые и красивые лица!

Качемская молодёжь. Слева направо: Ларионова Людмила, Гавзова Галина, Заплатин Анатолий, Чупров Сергей.

Вот что осталось от клуба. Больно видеть...

В нашем любимом клубе, не только показывали кино, но и проводились праздничные концерты и большие серьёзные собрания. Теперь от него остались лишь бревна, да и те прогнившие, а раньше он гордо и зовуще возвышался на крутом угоре. Моя бабушка и другие высоковеры в клуб не ходили, потому что раньше, при старой царской власти, там была часовня. И даже, поговаривали, что около неё, хоронили младенцев. Мы это проверяли и обнаружили около стены клуба чуть заметные маленькие бугорки, хотя взрослые о захоронениях почему-то предпочитали молчать.

Мы любили наш клуб. И пусть после каждой части фильма загорался свет, зато мы за это время успевали обсудить происходящее на экране, пусть часто ломался движок, а мы мёрзли, ожидая, когда он оживёт, мы всегда с радостью и волнением входили в это здание. Концерты в клубе ставились к празднику Великой Октябрьской социалистической революции, к 1 Мая и летом. Если два первых готовил В.А.Фокин и наша учительница, летом им помогала Анна Степановна Третьякова, директор школы, которая находилась где-то на берегу Белого моря. Анна Степановна приезжала в гости к своей матери, Агафье Петровне Третьяковой, и находила время организовывать отдых детей, проживавших летом в Качеме. Она даже в поход нас водила. Кстати, выступали на сцене не только дети, но и взрослые. В.А. Фокин пел песни и читал стихи, и свои, и своей знаменитой сестры Ольги Фокиной. А игру дяди Вани Рижки (Гавзова Ивана Фёдоровича) в сценке "Хирургия" я запомнила на всю жизнь. Великолепно он играл! Все катались со смеху и долго потом ещё вспоминали о том, как " на сцене зуб выдирали".

Клуб был со вкусом и политически ярко оформлен. На левой стене около сцены, как сейчас вижу, висел плакат "Желание служить общему благу должно непременно быть потребностью души, условием личного счастья. А.П.Чехов". Справа гордо возвещал лозунг: "Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. Н.С.Хрущёв". Под лозунгами располагались картины маслом местного художника Игнатия Ларионова с качемскими пейзажами. Со стены, которая вела в кинобудку, строго и мудро смотрели на нас члены Политбюро ЦК КПСС, которых мы, конечно, знали в лицо и по имени-отчеству. Над самой сценой лозунги менялись: "Слава КПСС!", "Слава Великому Октябрю!", "Да здравствует 1 Мая!", "Слава Победе!", "Мир. Май. Труд." Оформлением клуба и избы-читальни занимался Валентин Александрович Фокин - мастер на все руки.

Но лучшее время в клубе было летом. На танцы сюда могли приходить все от мала до велика. Молодёжь танцевала "тихие танцы", чарльстон и твист под патефон, который приносил В.А.Фокин или его жена Павла Ивановна, а взрослые плясали под гармошку. Тут иногда случались первые влюблённости и заигрывания... Из клуба нередко мчались полным составом на Сдыхальницу поиграть в "Люб сосед" или "Ручеёк". Игру "Люб сосед" мы любили, потому что становилось ясно, кто кому симпатизирует. Садились мы на взгорок, и ведущий у всех по порядку спрашивал:"Люб сосед?" На вопрос ведущего отвечали по-разному:"Люб", "Конечно, люб!", "Пускай сидит!", "Не люб. Давай такого-то"... Весело было!

На угоре клуб стоит,

На дверях замок висит.

Тут кино в год раза два

Нам покажут иногда, - горько заявляла я, совсем глупая, в детстве, критикуя работу клуба, такого дорогого для нас в детстве заведения.

На коленях у Валентина Александровича Анастасия Егоровна Пластинина, (Слева) Мария Андреевна Ларионова,

Лена Постникова, рядом Оленька Гавзова и мать Павлы Ивановны Гавзова Лидия, Павла Ивановна Фокина

сын Лины Пустынной Саша

А за клубом стоит маленький домик (№29) Апрелихи - Пластининой Анастасии Егоровны. В этом маленьком домике жила до своего замужества со своей матерью Павла Ивановна Пластинина, красивая, весёлая, озорная девушка, работавшая дояркой. И дояркой она была хорошей, я помню, как её премировали красивой голубой атласной шалью в клубе при всех. Шаль ей очень шла, она блестела и переливалась в атласе, делая Павлу ещё красивее. По-моему, был у Анастасии ещё и сын Анатолий Феруль, но его в живых я не застала. А Евгения Афанасьевна Кулешева рассказала мне, что сына Анастасии Егоровны и брата Павлы Ивановны молодого ещё Пластинина Анатолия Ивановича задавили сани, когда он возил сено и попал под них. Я тоже помню, как женщины, разговаривая между собой, говорили о каком-то Тольке Феруле, сыне Анастасии Егоровны, но я точно тогда ничего не знала. Сама Анастасия Егоровна Апрелиха (ах, какое красивое, совсем весеннее, поэтому солнечное прозвище! Опять позавидуешь!) прожила долгую жизнь, одного месяца не дожила до 100 лет. Она много работала, была, на мой взгляд, мудрой, сдержанной и молчаливой женщиной, в отличие от своей смелой и разговорчивой дочери Павлы. Анастасия - родная сестра тёти Оли, Александры Егоровны, матери другого Тольки Феруля, уже Николаевича, и было приятно наблюдать, как заботливо они относились друг к другу. Она была сестрой и Ивана Егоровича Пластинина, второго мужа Натальи Николаевны Чупровой, с которой состояла в очень добрых отношениях. Анастасию Егоровну я видела в последний раз летом, она поднималась на угор, неся бехтерь, полный травы, но выглядела совсем не уставшей. Свою жизнь доживала эта женщина-труженица в посёлке Двинском, что недалеко от Верхней Тоймы, в семье своей дочери Павлы и зятя Валентина. В угоре, где стоял домик Апрелихи, был ещё один небольшой дом некой Анюхи, возможно, родственницы Анастасии Егоровны, так как Павла часто навещала хозяйку этого дома.

В доме (№65), что на фотографии, Фокины стали жить, по-моему, после удочерения двух девочек, Оли и Гали. Они построили его сами рядом с домиком Анастасии Егоровны. До этого они жили в большом доме Лапичей, где, кстати, была их свадьба. Я помню эту свадьбу, на которой особенно весёлой и красивой мне запомнилась Капа Миронова (позднее Долинина Капитолина Мироновна). Она, нарядившись в паренька, так весело плясала, так зажигала гостей своими плясками и танцами, что удержаться от пляски и танцев гости не имели сил. А молодых я запомнила плохо. Знаю, что мы сидели на русской печи, смотрели на всеобщее веселье и бдительно наблюдали, не летят ли в нашу сторону кринки, черепки которых символизировали будущее богатство новобрачных...

В гости к Фокиным приезжали из села Корнилова родственники Валентина Александровича. Сначала приезжала его сестра Ольга. Все в деревне знали, что она фельдшерица, а о том, что она ещё и стихи пишет, сначала не знал никто. Впервые я увидела Ольгу Александровну летом в Узлихе около нашего дома. Они втроём прогуливались по деревне, а мы с Любой Овчинниковой только что направились к речке, чтобы искупаться. На Павлу и Валентина мы внимания не обратили, а вот красивая и стройная девушка с тёмно-русыми косами, одетая по-городскому, привлекла наши взгляды. Кто-то подбежавший к нам в эти минуты тихо и радостно шепнул:"Смотрите, у неё фотоаппарат! Может, сфотографирует..." И мы издалека негромко попросили:"Тётя Лёля, сфотографируйте нас". Но нас никто не услышал, вероятно, потому, что они все трое о чём-то весело и оживлённо разговаривали.

Так получилось, что все праздники наши родители отмечали вместе с Валентином и Павлой, то есть во время праздников они дружили семьями. Во время этих застолий Валентин Александрович много рассказывал о своём трудном детстве, когда их мать одна воспитывала своих детей, потому что её муж погиб на войне. Я навсегда запомнила такой его рассказ:"Бежим в школу босиком. Холодно. Осень, и уже подморозило... Ноги замёрзли - терпеть невозможно. Мы остановимся, на ноги пописаем, хоть на минуту теплее станет или покажется теплее... И опять бежим. Ничего, выжили и в школе выучились, только ноги мои теперь болят". Павла иногда рассказывала про Ольгу Фокину, тогда уже известную в стране поэтессу, про её любовь, про детей, про мужа. В Качеме знали стихи сестры нашего завклуба: он сам их читал со сцены, например, стихотворение "Черёмуха", прочитанное Валентином в канун праздника Победы, довело многих до слёз, таким же было впечатление и от стихотворения "Подснежники". Иногда Валентин Александрович читал со сцены свои собственные стихи, и наши земляки говорили потом, гордясь человеком, жившим рядом:"И Валентин - тоже хороший поэт. Чем хуже его стихотворения?" В этом все убедились после публикации его стихотворения о берёзке в районной газете "Заря". Я слышала, как Валентин, находясь у нас в гостях, пел, играя на гармошке, не про Галеньку, а про Павленьку, говоря, что стихотворение, ставшее песней, он посвятил своей жене Павле Ивановне. Кстати, и музыка была тоже его, Валентина Александровича. Моему отцу он объяснил при мне и моей маме, что имя Павла редкое, поэтому он заменил его более распространённым именем Галина. Эта песня стала нашей, качемской, всеми любимой, и мы охотно её пели. Текст песни, который я написала ниже, мне любезно предоставила Галина Савватиевна, но я помню, что в газете "Заря" было немного не так: "Я вздохну - она смеётся, улыбается. Я опять - но отвернётся, как не знается", и в самом конце песни было написано по-другому, но как - я забыла.

На угоре-косогоре, на Вздыхаленке

Я сажу свою берёзку - кустик маленький.

Под угором речка Тойма разливается.

Ой, болит моё сердечко, сердце мается.

Ох, влюбился я, ребята, по-серьёзному,

А причина тут Галина чувству слёзному.

Я вздохну - она смеётся, не сочувствует,

Я ещё - но отвернётся, как отсутствует.

Ох, уеду я, ребята, от любви такой.

До свиданья, милый Качем с голубой рекой.

Но у речки на угоре, на Вздыхаленке,

Я любовь свою оставлю милой Галеньке.

Ты расти, моя берёзка, подрастай - расти.

Не роняй, берёзка, слёзы, смейся с радости. (1962 год)

Приезжал в Качем и Владимир Фокин, молодой, высокий, скромный парень, тоже, как и когда-то его брат Валентин, с комсомольским значком на груди, что нами воспринималось как интеллигентность и правильное отношение к жизни. А племянник Валентина Александровича Сергей, сын брата Николая, не только часто гостил у своего дяди, но и, по-моему, даже год учился в Качемской начальной школе.

Павла Ивановна после замужества стала для нас, школьников, грозным человеком. Иногда вместо Валентина Александровича она открывала и закрывала читальную, а летом разрешала или не разрешала в клубе танцы. Перед кино она продавала билеты и однажды за какую-то провинность не пустила нас с Людой Ларионовой в кино...Но это случалось редко, имея весёлый нрав, Павла Ивановна позволяла нам многое. Своих детей у них не было, и они удочерили Олю и Галю, сестричек из детдома, но это произошло в то время, когда наша семья переехала жить в Шошельцу, и девочек я не знала. Павлу я видела в последний раз летом, когда ей исполнилось 50 лет, она ехала навестить в Качеме свою мать, к которой всегда бережно относилась. Она попила у нас чаю, сойдя с самолёта, и я пошла провожать её в гараж, откуда должна была пойти машина в Качем. Ждать нам пришлось долго, и Павла успела рассказать мне многое о своей жизни. Оказывается их приёмная дочь Ольга родила ребёнка-инвалида, из-за чего Павла очень переживала. "Шестнадцать лет лежит в кроватке, - рассказывала она, - ничего не понимает. А мы её с ложечки кормим, своей-то матери всё некогда. Своевольная у нас Ольга. А вот Галенька ласковая и надёжная". Я смотрела тогда на Павлу и видела красивую и в свои 50 лет женщину, только маленькие и тоненькие морщинки, совершенно не портя её лица, появились около глаз и губ.

А Валентин Александрович по-настоящему полюбил Качем, хотя родился в Корнилове около величавой Северной Двины. Именно с Качемом связано всё самое лучшее в его жизни: любовь, семья, интересная работа. А ещё ранение в самолёте, который упал у Мильского. Тогда многие после проверки военными самолёта и уничтожения всего важного, что было в этом самолёте, ездили к Мильскому и что-нибудь привозили: детали, оргстекло, провода... Валентин привёз запчасти для радиоприёмника и дома стал собирать такое радио, по которому можно всё услышать. Но раздался взрыв, он потерял сознание, истекал кровью, и был увезён в больницу, где его подняли на ноги. Домой он вернулся с повреждённым глазом и хромающей ногой. От бравого интеллигентного комсомольца в нём мало чего осталось, но он ещё долго работал завклубом, хорошо показывая себя в этой должности. В последние годы своей жизни, будучи на пенсии, он чаще всего приезжал в Качем из посёлка Двинского один, без тёщи и без жены. Говорят, что весной посадит картошку, летом окучит, осенью соберёт урожай, загрузит в яму, чтобы весной большую часть выбросить. И так несколько лет подряд...

Я видела Валентина Александровича последний раз в конце 80-х годов. Тогда мы с Николаем Савватиевичем пошли, чтобы поздороваться с человеком, который многое сделал для нашего развития. Валентин что-то ремонтировал около дома, мы разговаривали на улице; мне он показался тогда каким-то слишком спокойным и отрешённым от всего, не было у него уже былого блеска в глазах. О себе он ничего не говорил, больше распрашивал нас о жизни и радовался нашим успехам. Единственное, что я тогда о нём уяснила: Валентин Александрович по-настоящему полюбил Качем, ставший ему второй малой родиной, без которой он не представлял своей жизни.

Вот как совсем в стиле А.Т.Твардовского звучат его слова о разорении российских деревень. Сколько в них боли, разочарования и неверия в завтрашний день!

Гавзова Ульяна Её сын Николай Яковлевич Дочь Мария Яковлевна Сын Рудольф Яковлевич

Александровна

С.Г.Третьяков перепутал: Немушко - это Пластинин Гавзов Рудольф Яковлевич, Гавзов Николай Иван Яковлевич, наш родственник, а на фотографиии - (Рудик) Яковлевич

Гавзов Николай Яковлевич - Тяушка.

В первом ряду (слева) Гавзова Ульяна Слева - Гавзов Николай Яковлевич, Гавзовы Николай и Мария с

Александровна, Рудик с кошечкой, Чупрова его мать Ульяна Александровна, её дочь матерью Ульяной

Анна Александровна, сестра Ульяны. Второй ряд - Мария Яковлевна, сестра Ульяны Анна

..., Гавзов Николай Яковлевич, Чупрова Зоя Александровна, её дочь Зоя Михайловна,

Михайловна, Чупрова Антонина Ивановна. муж Зои Валентин Николаевич с сыном Сергеем

Сразу за домом Александры Ивановны Гавзовой (Чечуихи) стоял старый дом (№25) Николая Яковлевича Гавзова (Тяушки) и его матери Ульяны Александровны, черноволосой и тёмнокожей, трудолюбивой и немногословной женщины, которая, как мне казалось, не могла жить без работы. Про её мужа Гавзова Якова я не знаю ничего; вероятней всего, он погиб на фронте во воемя Великой Отечественной войны, и Ультяна Александровна стойко поднимала детей одна. Перед этим домом росла прекрасная калина, единственная тогда во всей деревне. Это теперь кусты калины можно встретить и у дома Савватия Фёдоровича, и в Нагоре, около дома Виктора Анатольевича Чупрова, а раньше мы прибегали полюбоваться на её цветение весной и на буйство красного осенью, когда созревали грозди этой горьковатой ягоды среди алых же листьев. Я плохо помню дочь Ульяны Александровны Марию Яковлевну (Маню), которую судьба занесла в Алма-Ату, а потом туда уехал жить и младший сын Ульяны красивый Рудик, умный и благородный юноша. В конце восьмидесятых или в начале девяностых он приезжал в Качем и заходил к нам в Шошельце, чтобы встретиться с моей мамой, которую он почитал. Сказать по правде, я онемела тогда: передо мной стоял точно не русский человек, а восточный житель, и это можно было определить не только по тёмному цвету кожи, но и по чертам лица, особенно по глазам, ставшим узкими. Может быть, их далёкие-далёкие предки были с Востока? Интеллигентный, сдержанно улыбчивый, он с такой благодарностью смотрел на свою бывшую учительницу Марию Васильевну, говорил такие сердечные ей слова, что у меня перехватывало от волнения в горле. Старший сын Ульяны Александровны Николай Яковлевич, Коля Тяушка, был глухонемым. У него было много способностей: хороший рыбак и успешный охотник, неплохой плотник, печник и безотказный работник в колхозе. Он построил новый дом, в котором они жили с матерью до смерти. Несмотря на свою глухоту, Николай умел читать и писать, и однажды, когда я училась ещё в начальной школе, он, придя к нам в гости, показал мне, как он пишет. Мой отец сидел рядом и с уважением поглядывал на гостя, старательно выводящего буквы и ждущего от нас похвалы.

Рушится забытый всеми дом Тяушки, никто не приезжает сюда... Где сейчас Рудик? Где его сестра Мария? Где их дети и внуки? Может быть, они и не слыхали о Качеме, далёкой северной деревне, в которой родились и выросли их отец или мать? Но в одно я верю: они тосковали по далёкому для них Качему.

Два дома прямо Гавзова Николая Яковлевича Подгора зимой. На переднем плане справа-амбар Чечуихи, (Тяушки) Чечуев, за ним дома Тяушки и Мельника

Ближе к полю между домами Тяушки и Писельников стоял чей-то дом, нет, просто двор с поветью, и в Пасху на повети от колхоза, я так думаю, вешали качели, где мы качались несколько дней сколько хотели. Я любила это место... Там даже иногда приходили покачаться на качелях и взрослые девушки; я помню, как Павла, тогда ещё не Фокина, а Пластинина, лихо раскачивалась и пела разные частушки, среди них не очень благопристойные. Некоторые из них я моментально запомнила и, придя домой, гордо исполнила их в присутствии гостей-соседок, подражая Павле... Моим близким становилось плохо, то есть стыдно... А отец только махал рукой. "Дом Пердунчиков в деревне был между Анфисьиным домом и домом Писельников. Нина его помнит. Он, Коля Пердунчик, двоюродный брат Коли Гавзова (Химкина). Мать его Макариха? "А в деревне Коля Пердунчик - родня Анфисье, но они, может, его не пускали, так как он был бедный-," так Нина говорит. " и "С Оленькой сегодня разговаривали, спрашиваю её, что она знает о Коле Пердунчике, она говорит, что помнит, как он приходил к нам в гости и сидел на лавке у порога. " Вот так опять написала Галина Савватиевна, и мне стало ясно, на повети чье-го дома вешали качели в Пасху. И, на мой взгляд, мать Коли звали Макарихой. "Марьюшка Евлёхичева, бабушкина подружка, привечала Колю, он приходил к ней в гости, и она его даже угощала. Помню хорошо, потому что я была тогда у тёти Марьи и писала письмо кому-то из её детей, как Коля пришёл как-то с часами на руке - это было в то время в диковинку, он всё смотрел на часы и говорил:"Опять забыл, сколько времени", и снова смотрел на часы, которые у него были надеты так, чтобы их видели все. Он и у нас в гостях бывал. Да ко всем в деревне наведывался...Мы с Людой подумали недавно, что Коля Пердунчик, скорее всего, гостил у Тяушки, когда приезжал в Качем. А родственник он ещё Миколонькиным, это точно. Мать его помню: очень скромная, тихая, я бы сказала, богобоязненная женщина с лицом монашки, да, наверное, Макариха. Жили они вдвоём в Шошельце в своём доме недалеко от Павловых." Это из моей личной переписки. А как впоследствии выяснилось благодаря Людмиле Николаевне Маклаковой, внучке Афимьи Степановны Гавзовой, Мария Степановна Гавзова - сестра и самой Афимье, и Александре Степановне Гавзовой (Сане-Моне).

Двухэтажный дом Писельников, а с заколоченными окнами - Чупров Иван Иванович,

Василия Мельника. сын Ивана Фёдоровича

Подгора зимой. Художник Всеволод Иванович Видякин, "Деревня Качема", Наталья Андреевна Гавзова

1974 год .За домом Натальи Андреевны - двухэтажный дом Савватия Фёдоровича.

Наталья Андреевна с сыном Николаем

В этом доме (№26), принадлежавшем Хитришке, Гавзовой Наталье Андреевне, сестре Анфисы Андреевны Гавзовой, при мне никто не жил, и окна его всегда были заколочены. Сбоку вывешивали объявления о кино или концерте. Сзади большой дом с окнами Савватия Фёдоровича, за ним - дом Мининой, а справа - дом Ивана Емельяновича Ларионова. Спасибо художнику!!!

Я помню Хитришку, она с сыном Николаем, которого родила в пятьдесят лет, жила в Шошельце. Николай был ровесник мне, но учился несколькими классами ниже, потому что оставался на второй год. Был он, Колька Хитрый, очень рыжим и озорным пареньком. Финский домик, в котором они жили, находился недалеко от хутора. А сама Наталья была стройной женщиной с приветливым взглядом.

Сразу за домом Хитришки в сторону клуба стоял маленький домик (№?), в котором жила одинокая женщина, которая, на мой взгляд, была родственницей Писельников. Она часто ходила к ним в гости, и старая бабка Писельников, мать Ивана Фёдоровича или Марии Васильевны, тоже к ней наведывалась. Мы бывали в этом домике: Нина на правах соседки, а я на правах её подруги. "За домом Хитрихи (и за нашим колодцем) стоял большой двухэтажный дом, потом уж маленький домик Марьюшки, родственницы Писельниковых. Она была очень набожным человеком, и в её избе всегда горела лампадка. И этот дом, как нам помнится, перевез в Шошельцу дядя Коля Писельник, где сейчас живет Николай." Вот такое разъяснение дала мне Галина Савватиевна.

Моей подруге Нине Гавзовой повезло больше всех: их дом стоял рядом с читальной, им не надо было идти до дома вечером долго-долго в темноте и по заметённой порой снегом дороге, по Сдыхальнице, продуваемой всеми ветрами, по угрюмой Узлихе, где совсем близко лес со страшными волками... Это потом семья Гавзова Савватия Фёдоровича перешла в огромный дом Шведов, а раннее детство моей подруги, её брата Николая и сестры Галины прошло здесь. Оленька перешла в большой дом ещё маленькой, а Леночка и родилась уже там. В комнате старого дома Нины было бы, наверное, темновато, если бы не лучистые глаза доброй бабушки Катерины, которая всем желала добра. А я запомнила этот дом ещё по качели, которую подвешивали прямо у крыльца, - качайся, сколько хочешь. Иногда под качелью появлялась лужа: Пасху празднуют весной, и мы,промокшие, но счастливые, веселились, качаясь с песнями и частушками. Лидия Яковлевна, строгая и нравственная в высшем смысле этого слова женщина, мать детей Савватия Фёдоровича, чаще вспоминается мне в другом доме, куда переехала эта семья

В этом доме жили Федосья и Афанасий Местечко за Узлихой, где (слева) стоял

Пластинины (Шведы). Федосьин "завод" у ручья

Северлесская кобыла

- Чем, спрашиваешь, мы в детстве занимались? Ишь, занимались… Слово-то какое! Да робили сызмальства. Некогда было чем-то заниматься. Я и в школу-то один день ходила, одну букву на всю жизнь выучила. Как какую? О с хвостиком! Как нет такой буквы? У вас, может, и нет, у нас точно была, - так, поправляя пряжу, спокойно говорила мне бабушка, уставшая от моих вопросов. Я же, разглядывая в который раз рисунки на её прялке (по-качемски - на преснице), просила её рассказать, «как жили прежде».

- Летом мы весело играли, - вдруг начала вспоминать бабушка, - самая бойкая из нас была Федосья. Вон её завод-то, горшки, кринки (крынки) лепит, в шапке ходит, потому и зовут её все Федосья-фуран.

Вот она однажды, да когда мы ещё маленькими были, и говорит: «Давайте играть в северлесскую кобылу. Кобылой я буду!» Мы ей и не противились, потому что никто из нас северлесской кобылой быть не хотел. Кусачая та кобыла была да бешеная, даже мужики её побаивались. Побежала Федосья-кобыла по Сдыхальнице, мы за ней бегаем, носимся, никто догнать её не может. Кричим, шумим, радуемся. Веселье-то!

Вдруг северлесская кобыла подбежала к одному пареньку в новой бумажной (хлопчатобумажной) рубахе да как схватит его зубами! Рубаха-то и затрещала, Федосья-кобыла ещё раз рванула – и оторвался рукав новой рубахи. Паренёк заревел, слезами умывается; мы притихли, не знаем, что и делать. Как он домой пойдет без рукава? А Федосья зубы оскалила, побежала по траве, голову задрав. «Берегитесь северлесской кобылы!» - кричит как ни в чём не бывало.

- Да объясни, Маруся, Вале, что бумажная рубаха не из газеты сшита. Что это она газету к себе примеряет, - обратилась вдруг бабушка к моей маме, сидевшей за своими тетрадками. - Бумажная рубаха из матерьи сшита. Непонятливая ты какая...- добавила она, уже обращаясь ко мне.

- Таких, как Федосья, нет и не будет больше, - сделала глубокомысленный вывод бабушка, немного помолчав. - Бабой - то она и на охоту ходила, и езы ( приспособления для ловли рыбы наподобие плотин) делала не хуже мужиков. А что говорить про её глиняную посуду - в каждом доме найдёшь кринки да горшки, всё её рук дело.

(Пересказано со слов моей бабушки Пластининой Александры Ивановны в 60-е годы 20-го века. Конечно, я знала Федосью, ведь её"завод" - небольшой сарайчик, стоял за нашим домом, а наш дом, кстати, был на самом краю деревни. Федосья часто после работы заходила к нам. Мне она запомнилась очень спокойной женщиной, знаменитой уже тем, что не было в Качеме ни одной семьи, которая обходилась бы без её кринок, горшков, латок. Жила Федосья в огромном двухэтажном дом в Подгоре, так называлась часть Качема).

Это дом (№27) Шведов. Думаю, что их фамилия Пластинины - это Федосья Ивановна, о которой я уже много писала, и её муж Афанасий. Её звали Федосья-фуран, потому что она носила на голове шапку, но все уважали эту женщину за умелые руки и умение выполнять самые разные работы. Она не только умела гнать дёготь, но и лепила горшки, кринки и другие глиняные изделия, она ходила на охоту и ловила рыбу, она правила хомуты. Афанасий же запомнился мне крепким рыжеватым мужчиной, спокойным и покладистым человеком, который честно трудился на себя и на колхоз. Помню их сына Виталия, высокого и худого молодого человека, ещё неженатого; почему-то считалось, что он ленивый, и Валентин Фокин в своей листовке, где было написано:"Вилы в бок" и нарисован сердитый крокодил с вилами, высмеивал его. Будто бы Виталий лежит в тени и блаженно говорит себе:

- Ой, работать что-то лень,

Пойду лягу под плетень...

Там и травка, там и тень!

Проваляюсь целый день.

А потом будто бы к Виталию подходит колхозник и назидательно спрашивает его, уходящего с поля, где остальные ещё работают:

- Куда спешишь, Виталий?

- Домой, - отвечает он. - От полевой работы толку нет.

Я, наверное, так отчётливо запомнила всё это потому, что видела Витальку тоже только в работе, как и остальных колхозников: то с лошадьми, то на косилке, то на возу сена, то на сенокосе - и мне было его жалко. Потом, как мне помнится, Виталька уехал в Бакин, больше о нём я ничего не знаю. А моя подруга Нина Савватьевна Гавзова (Пышкина) сообщила мне, что именно Виталий Афанасьевич смастерил кошёвку с красными боками, на которой председатель ездил на совещания в районный центр. А эта кошёвка настоящее произведение искусства. Помню я и другого сына Федосьи и Афанасия - военного, со звёздочками на погонах, строгого, с женой на высоких каблуках и девочкой моих лет, у которой была астма. И, когда она дышала, у неё в горле что-то "чикало", как маленькие горошинки ударялись друг о друга в горле этой бледной девочки.

А ещё из города Камня приезжала и жила в доме своих родителей дочь Шведов, имени которой я не помню, а фамилия её - Диденко. С ней приехали двое её детей - Люба и Валя-Каралик, как называла брата собственная его сестра. Эта Люба, ровесница моей старшей сестры, оставила в моей памяти яркий отпечаток. Живая, красивая, неутомимая, оптимистка, она постоянно что-то выдумывала, сочиняла стихи, рассказывала...

- Ты знаешь, что означает РСФСР? - спрашивала она меня.

- Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика, - твердо отвечала ей я.

- А вот и нет, - парировала она.

- А как тогда?

- Радуйся, Семён, Федосья Сына Родила! - провозглашала она громко и радостно, приводя меня в восторг.

А иногда она просто пела про себя:

- Любча - дура,

Хвост надула,

Сено ела -

Одурела.

Мы не хочем

И хохочем.

Она пела так и смеялась, и чему-то радовалась, и мне было хорошо с ней... Теперь только я понимаю, как тяжело жилось этой семье. Прибежав домой, Люба быстро, но с огромным аппетитом обедала. А ела она картошку из огромного чугуна, обмакивая её в соль и закусывая чёрным каравашком (караваем чёрного хлеба) и запивая водой. Вкуснотища! Я, прибежав домой, отодвигала тарелку с мясным супом и тоже доставала из миненника (медного чугунка) картошку, которую варили телёнку или корове, и, как Люба, ела её с солью, водой и хлебом, не замечая на себе горестных бабушкиных взоров. И до сих пор, когда мне нездоровится, я ем эту еду и ... мне становится легче. Семья Любы, то есть её мать и брат, некоторое время жили ещё в Шошельце, но потом уехали и оттуда, наверное, опять в город со странным, как нам казалось, названием Камень. Где она, эта весёлая и красивая Люба Диденко? Как сложилась её жизнь? Знают ли её дети и внуки, если они есть, о Качеме, далёкой северной деревне, где жили их предки и где пришлось какое-то время пожить Любе и её брату?

Как выяснилось сейчас, дом, в котором жили Шведы, построил отец матери Савватия Фёдоровича Екатерины Ананьевны Ананий Гавзов, у которого было два сына и две дочери: Василий Ананьевич (муж Матрёны Серахи), Никита Ананьевич, Катерина Ананьевна и бабка Петрунина. Никита Ананьевич жил в Борке и свою часть дома уступил семье своего племянника Савватия Фёдоровича, остальное они сами выкупили.

Гавзов Никита Ананьевич Лидия Яковлевна с Дом Савватия Фёдоровича зимой

Леночкой

Дом сначала Шведов, а теперь Гавзовых ОСЕНЬЮ Подгора. Вид с Часовнеського (Часовенского) поля

Пластинина Лида, Гавзовы Оля и Галя. Галя и Лида.Уже позируете? Или Нина Гавзова и Таня Чупрова.

Лапочки-лапусечки! задумались? О чём? Красавицы качемские...

Какая славная фотография 1962 года! Ах, какие все красивые, счастливые, довольные!

Нина, тётя Лида с Оленькой и дядя Савватий с Галей. Многолюдное семейство Гавзовых.

Нарядные, красивые, задорные...

Уважаемая Лидия Яковлевна Гавзова (Пластинина) и газетная статья о ней.

Савватий Фёдорович с дочерью Вот они, качемские красавицы! Оленька, Лидия Яковлевна, Савватий Фёдорович

Ниной Галя и Нина с

Сестрички-красавицы Гавзовы (слева направо): Село Лешуконское. Зимние развлечения сестёр Гавзовых -

Оленька, Леночка, Галина и Нина Лены, Нины, Гали, Оленьки

Вот она, похоронка!... Страшно такое было получать...

Читаешь такое, и сердце переполняется гордостью за качемских парней, простых и смелых, которые на войне не испугались, не изведали трусости, а вели себя геройски и геройством своим не хвалились, считая, что так и должно быть. Не благодаря ли и им одержана нашей страной Великая Победа над страшным врагом?

А Савватий Фёдорович, другой сын Гавзовых, ушёл на фронт в очень тяжёлый год для Екатерины Ананьевны: она получила в 1943 году две похоронки, первую на сына Ивана, вторую - на мужа Фёдора Алексеевича. К счастью, сын Иван оказался всё-таки жив. Савватий Фёдорович сражался под Псковом на передовой, затем в Эстонии, Латвии, Литве. На эстонской земле был ранен сначала в голову, потом в спину; в Восточной Пруссии получил ранение в грудь. Вернулся с войны он в 1946 году. Последние годы жизни он провел у старшей дочери Нины в селе Лешуконском, где и похоронен с почестями.

Была у Екатерины Ананьевны и Фёдора Алексеевича ещё красивая дочь Надежда Фёдоровна Гавзова-Анисимова, но я помню её смутно, потому что она вышла замуж на Пучугу, где и проживала со своей семьёй до смерти. В Качем в гости к родственникам она приезжала редко. И ещё я чувствовала очень тёплые отношения Нининой бабушки, Екатерины Ананьевны, и её невестки Лидии Яковлевны. Такое единодушие в семьях встречается крайне редко. Что касается тёти Лиды, скажу уверенно: трудно встретить человека, более правильного и справедливого, чем она. Высокая, вечно в работе, беззаветно любящая своих детей и преданная им, она бывала и строга, и требовательна, и принципиальна. Работала тётя Лида дояркой на ферме, то есть с раннего утра, потом немного находилась дома и опять бежала на ферму, до которой было неблизко. Для меня Лидия Яковлевна олицетворяла собой Настоящую Русскую Женщину, способную всё преодолевать, отдавать близким всю свою любовь и теплоту, быть примером нравственности и чистоты и требовать этой чистоты от близких. Вспоминая дядю Савватия, я всегда улыбаюсь. Такие живые и умные глаза, как у него, трудно найти, а при этом ещё и умение рассуждать и делать выводы, проявлять заботу и внимание - всё это делало его человеком удивительным. Помню его в конце 90-х годов в Качеме: лысый, маленький, румяный, светящийся изнутри - он просто очаровал меня, потому что был похож на русского балалаечника, на которого хотелось смотреть и смотреть.

- Тётя Лида, давайте я его увезу в город, - обратилась я к хозяйке дома.

- Повези, повези, - широко улыбаясь, разрешила она и тут же добавила:

- Хорошо мы, Валенька, сейчас живём, даже птичье молоко девки привезли. Никуда не поедет он... Что нам ещё надо?

Гавзов Николай Савватьевич Нина Савватьевна Гавзова (Пышкина) Гавзова Галина Савватиевна

Гавзова (Садриева) Александра Гавзова (Кузнецова) Елена Савватиевна. Гавзова Анисимова Надежда Фёдоровна

Савватиевна со своим мужем

Старший из детей их сын Николай Савватьевич был человеком весёлым, но очень ответственным и трудолюбивым. Он на два года старше меня, а запомнился постоянно чем-то занятым: то на лошадях, то на грабилке во время сенокоса, то на рыбалке. Мне всегда казалось, что он просто бесконечно почитал свою мать, стараясь во всём угодить ей. Правда однажды я уговорила его на неблаговидный поступок, уж не знаю, что на меня нашло. Учились в школе мы тогда в Шошельце, жили в пришкольном интернате с понедельника до субботы и договорились, что будем покупать продукты вместе, то есть мы с Людой и Коля с Ниной. Люда и Нина сходили в магазин, купили что-то и сгущённого молока, которое поставили в кладовку. А я Коле и говорю, потому что очень хотелось немного подурить:" Давай отклеим этикетку, сделаем дырочку в банке сбоку, немного молока отопьём и опять этикетку приклеим". Он сначала не соглашался, чем меня раззадорил в желании исполнить задуманное. Не то что сгущёнки очень хотелось, но мысль об афёре была так соблазнительна, что я уговорила всё-таки своего напарника по этому преступному мероприятию, и мы сделали всё так, как я придумала. Преступление наше было раскрыто через несколько часов. Сердитая Люда, моя сестра, и недоумевающая Нина, моя подруга и сестра Коли, стыдили нас, особенно меня. Мой напарник испытывал огромный стыд, даже краснел, и мне было жалко его, а я, тоже переживая случившееся и чувствуя собственную вину, сердилась на наших судий, которые воспринимают всё по-взрослому... Николай работал потом, когда пришло время, вертолётчиком, жил в Прибалтике, женился, у него есть две дочери. Умер он рано, в 45 лет, в городе Архангельске...Я очень оплакивала его смерть.

Второй ребёнок в этой семье - Нина, она всегда была и есть очень правильная, надёжная, ответственная, трудолюбивая, с чувством юмора. Мы дружили с ней с детства, я даже помню, как увидела её в первый раз. Тогда она была в красном платье, но меня удивило, что есть в деревне ещё девочки, кроме моей сестры, и с ними можно дружить. У нас в Узлихе были одни мальчики... Я всегда доверяла и доверяю Нине и горжусь нашей с ней дружбой. Нина закончила Архангельское медучилище, проработала многие годы в районной больнице, она вышла замуж, родила двух дочерей и сына, и сейчас Нина Савватьевна Пышкина проживает в селе Лешуконское Архангельской области. Её дети получили хорошее образование, что очень обрадовало бы тётю Лиду. О Качеме Нина Савватьевна не забывает и, несмотря на занятость, приезжает в родную деревню довольно часто.

Третья дочь в семье, Галя, красивая, весёлая, сообразительная, умная, с лучистыми глазами своей бабушки, работает в научном центре города Петрозаводска вместе со своим мужем, они оба получили хорошее образование. Галя дружила с моей сестрой Лидой, эта дружба между ними сохранилась и сейчас. Однажды по какой-то причине мы не смогли, как всегда, прийти в Качем из Шошельцы на субботу-воскресенье, где учились в школе. Галя и Лида поняли, что мы остались без денег, а, значит, будем голодать. И эти отважные маленькие девочки, достав деньги, отправились в Шошельцу, чтобы спасти от голода своих сестёр. Их настиг на лошади мой отец и вернул домой. Одно плохо, и мне даже стыдно: Лида-то ехала на лоршади, а Галя, на всякий случай боясь, бежала пешком, и не по дороге, а по лесу 11 километров... Галина Савватьевна - нестареющая женщина и человек, который всегда способен прийти на помощь. Мне она очень помогает в работе над восстановлением Качема, пусть виртуального, и родную деревню она не забывает навещать.

А Оленьку я учила в школе. Ах, какая она была красавица! Тоненькая, гибкая, аккуратная во всём, воспитанная в высшем смысле этого слова, весёлая, улыбчивая и строгая одновременно, она вызывала во мне чувство гордости за наших, качемских, девочек. Вместе со своими сёстрами она приезжает в Качем, и очень ими уважаема и любима. Александра Савватьевна Садриева живёт в Архангельске, своим детям они с мужем дали хорошее образование.

А последний ребёнок в семье Гавзовых родился летом, когда нам было по 15-16 лет. Помню, что известие о рождении девочки застало нас в читальне, где мы увлечённо рассматривали фотографию космической Алёнки, дочери космонавтов Валентины Терешковой и Андриана Николаева. И тут одна из нас, Римма, взволнованная событием, воскликнула:" Надо сказать тёте Лиде, чтобы эту маленькую девочку назвали Алёнкой, Леной, значит!" Я не могу утверждать, почему младшую дочь в семье моей подруги назвали Леной, но факт нашего обсуждения имени точно имел место. Вопреки запрету со стороны моей мамы кормить грудью Леночку долгое время, как это делала её мать, тётя Лида кормила Лену семь лет и мне рассказывала впоследствии так:" Вот Мария Васильевна говорила, что девка отстанет в развитии, а она лучше всех учится". Леночка , хорошо окончив Нижнетоемскую среднюю школу, откликнулась на призыв КПСС остаться в родном селе, чтобы поднять сельское хозяйство, вышла замуж, родила детей, дала им хорошее образование. Сейчас Кузнецова Елена Савватьевна живёт в Нижней Тойме с мужем Яковом.

... Осел дом Савватия Фёдоровича, как будто устал стоять и держать осанку, но внешняя его крепость ещё сохранилась, и я с радостью смотрю на дом, с которым многое для меня связано...

Между домом Василия Мельника и домом Ивана Емельяновича проходит дорога в поле. По ней мы когда-то ходили за ягодами на Холм; не помню, набрали ли мы ягод, но наелись зелёного вкусного лука и даже принесли его домой. Я очень удивлялась тогда, что лук может расти сам по себе и быть по-настоящему вкусным.

Опять ближе к полю, у этой дороги, стоял дом (№68) Гусей, Пластининых Андрея и Натальи, родителей Пластинина Григория Андреевича, Пластининой (Ларионовой) Василисы Андреевны, Пластинина Дмитрия Андреевича, Пластининой Александры Андреевны. Самого дома давно уже не было, а его фундамент ещё можно было найти в годы нашего детства. К стыду своему, я знаю совсем немного про них, хотя могла бы знать куда больше, если бы лучше слушала Василису Андреевну - жену нашего дяди Коли, истинную мастерицу рассказывать, помня всё в деталях. Вот собираем мы с ней чернику выше Канзова ручья в 80-е годы. Солнце светит. Ветра нет, и всё замерло. И ягод много. Уютно-уютно в лесу... И Василиса Андреевна всё говорит и говорит, как будто и не мне, а просто вслух вспоминает о самом дорогом её сердцу. " Я с самого детства ягоды собираю, черничку, - ласково произносит она беря очередную ягоду, - насобираем, бывало, дома перебнрём и сдадим, вот и денежки есть. А где больше их взять у нас в деревне? А за полем черники много росло, можно было немного денег подзаработать. Мама что-нибудь и купит нам на них. Много она работала, и я всю жизнь трудилась и без работы не могу жить, всё надо что-то делать, тогда мне хорошо... И был у нас в семье Дмитрий, брат наш, хороший человек, добрый, весёлый, обо мне заботился, помогал. Давно уже нет его... Шура - красивая у нас была, это сестра моя, в Арханельске жизнь свою она прожила. А про Григория ты сама знаешь... Нину, племянницу свою, всё жалею, рано она умерла, Свету оставила без материнского внимания, в детском доме девочка выросла. Мы ей немного помогали... Да что это." А Григорий Андреевич, высокий, стройный человек с приятным лицом и острым взглядом, работал председателем сельсовета в Качеме, потом каким-то начальником в Нижней Тойме, куда он со своей семьй переехал жить в конце 50-х - начале 60-х годов. У Татьяны и Григория Андреевича был сын Василий, дочери Дина и Нина.

Мать Василисы Андреевны, Пластинина (Ларионова) Василиса Андреевна справа, Пластинин Григорий

предположительно, Наталья Василиса Андреевна остальных не знаю. Андреевич

Подгора. Дом Василия Мельника, сзади дом Омелиных Дом Ларионовых Емельяна Ивановича и

Авдотьи Васильевны

Ларионова Евдокия Антоновна Гавзова Александра Емельяновна

"А это мать Ларионова Ивана Емельяновича (моего деда) и его сестер Анны и Александры - Ларионова Евдокия Антоновна (1873 - 1958) - прабабушка для нас с Людой и Лидой Ковалевой" (Валентин Ларионов)

Авдотья Васильевна Иван Емельянович

Авдотья Васильевна Иван Емельянович

А дом (№32) Ларионовых Авдотьи Васильевны и Ивана Емельяновича был всегда крепким и надёжным. Иван Емельянович, высокий черноволосый мужчина, был похож, в моём представлении, на джигита. Он работал пастухом, пас коров колхозников, и к нему с большим уважением относились все жители нашей деревни, которые высоко ценили своих коров-кормилиц. Емельянович слыл хорошим рыбаком, и в колхозе он не отказывался от любой работы. А Авдотья Васильевна работала в овчарнике, так почему-то у нас называли большой двор в доме раскулаченных Третьяковых (Чечуев), в котором жили колхозные овцы.Там она, чувствуя себя полной хозяйкой, держала всё в полном порядке. Авдотью Васильевну (Дуньку Омелину) я часто видела в доме своей подруги Нины Гавзовой. У них она была своим человеком и летом часто приводила в гости к соседям своих внуков Люду и Валю, детей сына Николая Ивановича. Этим летом я встретила Валентина Николаевича в Шошельце, и он напомнил мне одну смешную историю из жизни его отца, о которой я слышала также из уст моей мамы. Фельдшер, приехавший проверить здоровье качемских школьников, спросил его:

- Как тебя зовут?

- Емельянович Иванович Ларионов Николай! - чётко и уверенно выпалил старательный ученик.

Ларионовы Лия Ильинична и Виктор Иванович Г. Архангельск, 50-е годы. Свадьба Александры Степановны

и Николая Ивановича Ларионовых

Жена Николая Ивановича Ларионова Александра Степановна Ларионов Валентин в детстве

Николай Иванович был похож больше на мать, часто навещал её, заботился о ней, а мне нравились тёплые отношения между Авдотьей Васильевной и Александрой Степановной, женой Николая, между свекровью и снохой. Они находили общий язык и так заботливо относились друг к другу, что на них было очень приятно смотреть. У старшей внучки Авдотьи Васильевны Людмилы Николаевны были больные ноги, но она получила высшее медицинское образование и работает врачом. Я очень за неё рада. Она мне запомнилась симпатичной девочкой с умными проницательными глазами, смелой и отважной, ловко передвигающейся, несмотря на свой недуг. Валентин тоже получил высшее техническое образование, но для меня он человек, достойный высших похвал, потому что написал книгу "Разбойничья слуда" - книгу о Качеме. Валентин Омелин и Сергей Миколонькин, как эти два давних друга себя гордо величают, часто бывают в Качеме и, мне кажется, дорожат своей деревней и памятью о ней... За это я их очень люблю. И тысячу раз спасибо Валентину Николаевичу, который помогает мне в работе над виртуальным восстановлением родной деревни.

Я слышала, как в Качеме рассказывали про такой диалог между бабушкой Авдотьей и внуком Валентином:

- Скажи мне, внучок, где эта Америка-то находится? - спрашивала любознательная не по годам бабушка.

- Как где? - удивился внук бабушкиной неосведомлённости. - За Гривой.

- За Гривой? - переспросила старуха и, подумав, согласилась:

- Может быть, там места много...

К чему я об этом написала? Да у умных и пытливых людей дети и внуки тоже многого добиваются. Людмила Николаевна Бажукова (Ларионова) стала таким врачом, с мнением которого считались и пропагандировали опыт, а Валентин Николаевич получил высокую профессиональную награду стал Почётным строителем России. Каково! Вот какие люди имеют качемские корни!

Людмила Николаевна Бажукова и Государственная награда Ларионова Валентина

статья о ней в газете Николаевича

Его внук Даниил Евгеньевич И внучка Арина Евгеньевна Людмила Николаевна Бажукова в детстве,

вот такая красивая девочка Люда

"Моя семейная "веточка". Ларионов Евгений Валентинович, снимок 1997 г. Живет в Санкт-Петербурге. Ларионов Даниил Евгеньевич,, снимок 2019г. Живет там же", - так поведал Валентин Омелин

Авдотья Васильевна была женщиной свободолюбивой и уверенной в себе, на всё имела собственное мнение; как и все другие качемские жёнки, она работала в колхозе. А во время войны она работала почтальонкой. Вот что про неё вспоминала Шаньгина (Пластинина) Лидия Ивановна:"А раньше у нас в войну почтальон Авдотья Васильевна кажинный день за пятьдесят вёрст в Нижнюю Тойму ходила взад-вперёд". Последние годы своей жизни она провела в городе в семье сына Николая Ивановича. Был у Авдотьи и Ивана ещё сын Виктор Иванович, которого я почти не помню.

Авдотья Васильевна Ларионова и Авдотья Васильевна и Павла Ивановна Фокина

Мария Савельевна Пластинина

Дом Чупровых Михаила Дмитриевича и Анны Михаил Дмитриевич Чупров Его жена Анна Александровна

Александровны давно пустует...

Чупровы Анна Александровна и Семьи Чупровых Михаила Чупрова (Гавзова) Зоя Её муж Валентин Николаевич

Михаил Дмитриевич с дочкой Зоей Дмитриевича и Ефима Фёдоровича Михайловна Гавзов

Чупрова Анна Александровна Первая слева Зоя Михайловна Зоя Михайловна Гавзова Зоя Михайловна

Как не скажешь:"Красавица!" с матерью, с мужем Валентином и сыном Сергеем

Первая справа Наталья Николаевна, рядом с ней Лина Ефимовна Пустынная, Семья Чупровых: Наталья, Ефим и их

качемские жёнки: Гавзовы Агафья и Афимья дочь Натальи Николаевны дети Лина и Коля

Чупрова (Пустынная) Лина Её дочь Нина

Ефимовна

(Слева) Анастасия Егоровна, сестра Ивана Иван и Лина Пустынные Семья Ефима Фёдоровича и его соседа

Егоровича, Павла Ивановна, Лина Ефимовна Михаила Дмитриевича Чупровых

Большой двухэтажный дом (№69) Ефима Фёдоровича и Натальи Николаевны Чупровых (Лапичей) стоит с одной стороны напротив дома Фокиных, с другой - сразу за домом Савватия Фёдоровича и рядом с домом Анны Александровны Мининой. В этот дом бегала в гости к своей "бабке Япихе" (бабке Лапихе) её внучка маленькая Ларионова Маруся, моя мама. Её мать, Чупрова Анна Александровна, наша бабушка, взята именно отсюда. Ефим Фёдорович Чупров, муж и отец детей Натальи Николаевны и близкий родственник моей мамы по её материнской линии, её дядя, погиб на войне. Живя в Шошельце в семье своей дочери Лины Ефимовны Чупровой-Пустынной, Наталья Николаевна часто бывала у нас в гостях, и они с моей мамой в тёплой обстановке о многом вспоминали. Особенно она горевала по поводу ранней смерти своего сына, жившего, по-моему, в Северодвинске. Благодаря её разным рассказам о Качеме и воспоминаниям о его жителях я многое для себя почерпнула и прониклась огромным уважением к Наталье Николаевне, которую хорошо знала с самого детства. И в 80 лет тётя Наталья была красива, сдержанна, добра и с чувством собственного достоинства. А в свои зрелые годы была она "шибко красивая": "волосы каштановые, волнами, лицо как спелая малина, таких не любить нельзя. Она и в старости оставалась пригожей, приятной, 88 годков прожила..." Так описала Наталью Лапичеву Лидия Ивановна Шаньгина, жительница нашей деревни. Знаю ещё, что Наталья Николаевна была высоковеркой смолоду, она не роптала по этому поводу, но чувствовалась в её голосе тихая досада на то, как много времени приходилось ей молиться и соблюдать посты.

Я знаю, что многие жители Шошельцы спрашивали у Натальи Николаевны совета и находили мудрый ответ. А своей дочери Лине, доброй и порядочной женщине, и её трудолюбивому мужу Ивану Пустынным она помогла вырастить детей; внуков Наталья Николаевна очень жалела. Качемские жёнки вместо слова "любить" использовали слово"жалеть".

Мне не забыть, как Наталья Николаевна помогла моему брату Николаю в труднейшее для него время. Это были часы безысходности, когда время стоит на месте, а тишина бывает громкой. Мы сидели в комнате и ждали окончательной беды, как увидели из окна тётю Наталью, решительно идущую к нашему дому. При встрече Коля поднял на неё глаза и тут же опустил их. А она крепко обняла его, строго посмотрела на него, сняла с себя крест на шнурке и повесила ему на шею. Брат вдруг заулыбался, грозная тишина рассеялась, и мы все облегчённо вздохнули, потому что поняли, что жизнь продолжается, что это ещё не конец, что у нас есть силы всё пережить и выстоять... Я потом, когда всё благополучно закончилась, говорила Николаю, видя, что он продолжает носить Натальин крест:

- Разве можно носить тебе крест, ты ведь некрещёный?

- Можно, - упрямо отвечал он. - Я крещёный.

- Кто тебя крестил?

- Тётка Наталья...

И он не снимал этого креста до своего последнего дня...

!!!!!!!!!!!!!!