Запасники-2 Нагора от Андриевых

Нагора. Этот величественный дом, одно из главных украшений Качема, принадлежал Чупровым Ивану Ивановичу и Александре Гавриловне (Андриевым). Красота! Слава качемским умельцам! ...И годы не властны.

Чупрова Александра Гавриловна Чупров Иван Иванович

Величественный дом (№39) Андриевых всегда привлекал меня коньком наверху. Были в Качеме ещё дома, на которых имелись похожие украшения, но на этом доме конёк выглядел особенно выразительно. Помню, что, задрав голову кверху, я не один раз долго разглядывала его. Хозяйка дома Александра Гавриловна была красивой, невысокой и скромной женщиной, которую я запомнила на молотилке, где она работала, и в магазине в очереди. Слушала других женщин она очень внимательно, но в разговор вступала редко, о себе не рассказывала. А похвалиться ей было чем. Моя мама рассказывала, что её муж Иван Иванович, родной брат нашего соседа Зиновия Ивановича, когда пришёл с войны, то сказал своей маленькой жёнушке, взятой им замуж из Бакина, такие ласковые слова:"Положил бы я тебя в зыбку, куколка, и качал бы целый день". Вот сколько нежности испытывал он к этой женщине! Ведь качают в зыбке младенцев, любовь к которым особенно чиста, трогательна и глубока... У Александры Гавриловны и Ивана Ивановича было два сына и две дочери: Фёдор, Анатолий, Татьяна, Антонина. Фёдор Иванович женился на качемской девушке Пластининой Агафье Ивановне, жили они в Шошельце и воспитали они прекрасных детей: Валентина, Татьяну, Галину, Ольгу, Анатолия, Надежду. Все они достойно идут по жизни. Мои родители дружили с семьёй Фёдора Ивановича и часто бывали друг у друга в гостях. Мне кажется, что бабушка Александра Гавриловна больше всех внуков, сама себе не сознаваясь, любила Валентина, который часто гостил у неё. Как она за ним ухаживала, с какой любовью смотрела на него, какие ласковые слова ему шептала!... Валентин Фёдорович живёт сейчас в Минске, он был военным человеком, служил в Монголии, имеет сына Фёдора и дочь Марию, которая больше всех похожа свою красивую бабушку Александру.

Машенька, дочь Валентина Фёдоровича

Шошельца. На стуле сидят Агафья Ивановна Чупрова и Пластинин Василий Яковлевич (Гашеньков),

стоят слева направо: Чупров Фёдор Иванович, Пластинина Мария Васильевна, Ларионова

Лидия Фёдоровна, Колодкина, Пластинина Зинаида Ивановна и Раиса Барашкова

Чупрова Татьяна Ивановна Вот скупо написанная фронтовая биография Татьяны

Ивановны Чупровой - истинной защитницы Отечества

Что касается Чупровой Антонины Ивановны, то я её тоже хорошо помню. Внешне она была похожа на свою героическую сестру, жила в Шошельце, там вышла замуж за Александра Анисимова, приехавшего работать в Шошельский лесопункт, а потом вместе с мужем и, по-моему, уже с детьми уехала жить на Украину. В Качем она приезжала редко.

В девяностые годы в этом доме жил Чупров Анатолий Иванович со своей женой Зинаидой Андреевной, дочерью Андрея Яковлевича Петембуровца, к ним приезжали их дети, Виктор, Сергей, Нина. Моего отца связывала дружба с Анатолием Ивановичем, может быть, потому, что детство его прошло в Кулиге, в доме Оськичей, недалеко от дома Андриевых. Я помню, что мы заходили в гости к Чупровым в Северодвинске, и Анатолий Иванович, любитель пофотографировать, бывал у нас в гостях и "снимал нас на карточки", как говорили в Качеме. Однажды они с моим отцом просидели всю летнюю ночь с бутылкой водки, старательно выводя слова песни:" Шапка с кистью плывёт... Стенька Разин...Ермак..." Дальше слов песни они никак не могли вспомнить, и всё начинали сначала. Эти слова я запомнила на всю жизнь. Ещё бы! Целую ночь одно и то же слушала!

Когда летом в нашем детстве оглушительно гремел гром и яростно сверкала молния, моя бабушка всегда строго и назидательно говорила нам:" Не сидите у окошек, сядьте в простенок! Заскочит молния, как у Андривых залетела, и убьёт! Господи, помоги!" И она усердно крестилась при этом. Оказывается, действительно, шаровая молния залетела в окно высокого дома Андриевых, ударила в лавку (скамейку), отбросила в одну сторону Александру Гавриловну, в другую - Анатолия Ивановича. Очевидно, он потерял сознание, поэтому его начали уже закапывать в землю, чтобы извлечь из него электрические заряды, но явилась фельдшерица и запретила это делать.

В последние годы сюда приезжает каждый год Чупров Виктор Анатольевич, почти всегда с братом Сергеем. Это благодаря ему у меня есть много фотографий Качема: Виктор не расстаётся со своим фотоаппаратом. Иногда он приезжает в мае, а потом и осенью. Только он из окна своего дома в Нагоре видел пожар в Боровине, когда горел дом Тюпичевых от попадания молнии. Радостно знать, что приходят в Качем и дети Фёдора Ивановича, чтобы навестить могилы отца и матери. У Андриевых, людей добрых и гостеприимных, всем хватает места в большом и крепком доме! Как радовались бы дедушка и бабушка, зная, что дом их навещают внуки! Благословен дом, в котором живут или бывают люди - так исстари считали наши предки.

В доме Андриевых:Зинаида Андреевна Чупрова, Альма Чупровы Анатолий Иванович и Зинаида Андреевна

Степановна Штинникова,Вера Ивановна Пластинина в своём доме

Чупров Виктор Анатольевич, теперь главный Его брат Чупров Сергей Анатольевич в доме

хранитель дома Андриевых, у куста калины. Андриевых

В доме Андриевых

Харисы! (хариусы) Нормальный урожай! Свой!

Нагора. Во дворе бабушкиного дома. Тут есть Надежда, Галина,Ольга, Анатолий - дети Фёдора Ивановича.

Нагора. За домом Андриевых - дом Пронькиных, В центре дом Андриевых, слева - Третьяковой

а слева - разрушенный дом Степаниды Григорьевны Екатерины Фёдоровны, справа - Николая Фёдоровича

Анатолий Иванович с племянницами и их детьми у родного дома Надежда и Галина в Качеме

Двоюродные сёстры Нина Васильевна Ковалёва и Лидия Николаевна Нина Васильевна с Чупровым Виктором

Атаманова с Валерием, сыном Нины

Большой двухэтажный дом (№41) Третьяковой Екатерины Фёдоровны заждался гостей - жителей самой Москвы - Нины Васильевны и её сына Валерия Ковалёвых. Принадлежал этот дом Третьяковым Василию Ивановичу и Екатерине Фёдоровне. Бывшая хозяйка этого дома тётя Катя Пурышева, маленькая женщина с ласковыми глазами, относилась к категории женщин, которые не умеют никому причинять зло. Она была безотказна в работе, не умела оправдываться и отнекиваться и выполняла всё, что с неё спрашивали. Однажды председатель колхоза отправил её в город Котлас за запчастью к трактору ... на лошади. Она поохала, поахала, собралась в дорогу... и привезла ту деталь в деревню. И сейчас, когда мы на иномарке лихо катим от Котласа в Шошельцу, я с ужасом осознаю всю суть героического подвига этой отважной маленькой женщины. Тётя Катя была ещё и несравненной певуньей в Качеме. Рассказывают, что к ней приезжали из Архангельска, прослушивали её пение и агитировали петь в областном хоре, обещая выделить квартиру в областном центре. Но она, ставшая вдовой в годы войны, не посмела оторваться от родного дома, имея на руках двух сыновей и дочь. Много трудностей выпало на её долю, но Екатерина Фёдоровна выстояла, подняла детей и не растратила своей доброты и отзывчивости, что является истинным величием русской женщины.

Вот как Третьяков Сергей Григорьевич написал о песнях Екатерины Фёдоровны Третьяковой-Чупровой.

Её сыновья Николай и Виктор жили в Архангельске и навещали летом свою мать. А дочь Нина какое-то время работала продавцом в качемском магазине и, кстати, тоже почти повторила подвиг своей отважной матери: она съездила за продуктами в Нижнюю Тойму, используя вместо лошади ... быка. А что поделаешь! И дорога была невозможной, и лошади были позарез нужны в колхозе во время посевной... Потом Нина Васильевна вышла замуж, родила Валерия и живёт сейчас в Москве. В 90-е годы и в начале двухтысячных они жили в деревне каждое лето. Нина Васильевна - удачливый рыбак, хариусы клюют ей с удовольствием. Валерий тоже небезуспешно перенимает опыт матери-рыбачки. Когда мы приезжаем в Качем, всегда приходим в гости в этот гостеприимный дом; бываем мы в гостях у Ковалёвых и в Москве. Кстати, люди находят внешнее сходство Нины Васильевны с нашей мамой, и нет тут ничего удивительного: между мамой и Екатериной Фёдоровной достаточно близкие родственные связи.

Плачь, плачь и держись, дом Третьяковой Екатерины Фёдоровны и Василия Ивановича! Не приедет больше ваша дочь Нина из Москвы со своим сыном Валерием ни следующим, ни последующим летом...Никогда больше не приедет, хотя изо всех сил рвалась в Качем, чтобы затопить русскую печь, поставить самовар и сесть за стол пить, наслаждаясь, горячий чай, как это делали когда-то отец и мать её. Не прилечь ей больше на родном голбце, чтобы просто задремать и почувствовать от этого радость, не выйти на крыльцо, чтобы вдохнуть в себя самый лучший в мире воздух, полный запахов всех на свете трав, не истопить маленькую баньку, что у самой реки под угором. Не отправиться ей больше на рыбалку, взяв любимую дёргалку и приготовленных с вечера червей, не почувствовать, как клюёт крупный хариус, радуя и будоража. Не пойти ей больше в лес за сладкой черникой или крепкими красноголовиками. Всё. Ничего не будет. Живи и выживай, дом, теперь сам, один... 9 декабря 2020 года

Нагора. У дома Третьяковых: Нина Васильевна Ковалёва, Третьяков Геннадий Иванович(ныне житель города Чехова), Ковалёв Валерий (сын Нины Васильевны), Третьякова (Егоркина) Клавдия (жена Геннадия).

Ах, какая хорошая дорога в Нагоре! Слева виден дом Нагора. Первый дом Михаила Прокопьевича, Екатерины Фёдоровны Третьяковой, дальше - Михаила за ним дом Афанасия Евгеньевича, между ними стоял Прокопьевича (Пронькина), дальше через дорогу - Степаниды небольшой дом Пожарных.

Григорьевны Пластининой.

Совсем рядом с домами Андриевых и тёти Кати стоит уже порядком разрушенный дом (№42)Третьякова Михаила Прокопьевича (Мишки Пронькина). Он жил в этом доме с Поладьей Павловной Пластининой, сестрой Александра Павловича Барша, я всегда думала, что красавец Николай Михайлович и тоже очень красивая мать Вали Соболевой, Клавдия Михайловна, - их общие дети. "Почто Поладья-то бабкой стала, - возражала мне моя бабушка, - Мишка Пронькин с ней живёт после смерти своей жены, ладная баба была... А Поладья-то - вековуха". На мой вопрос, кто такая вековуха, бабушка, сердясь моей неосведомлённости, сухо отвечала:"Вековуха, она и есть вековуха, потому что её замуж никто не берёт"... В гостях в этом доме я бывала часто, меня здесь встречали приветливо и с расспросами, на которые я охотно отвечала. К своему стыду, скажу, что, если Михаила Прокопьевича я считала богатырём-красавцем, то Поладью Павловну представляла ...бабой-ягой, доброй и отзывчивой, но всё равно бабой-ягой. Не знаю почему... Летом в гости к ним приезжали из города дети от первого брака (совместных детей у Михаила и Поладьи не было) и внуки. Я дружила с Валей Соболевой, моей ровесницей, красивой и деликатной девочкой, мы с ней потом даже переписывались. А когда приходил в клуб сын Михаила Прокопьевича Николай, мы все радовались: он играл на гармошке, шутил и был таким красавцем, что глаз от него было не оторвать: черноволосый, кудрявый, ростом выше среднего, стройный. Потом он привозил в Качем свою жену с некачемским именем Майя, которую мы единогласно посчитали тоже истинной красавицей. Как-то я видела, как моя тётя Зоя, не очень ласковая с чужими людьми, встретившись с дочерью Михаила Прокопьевича Клавдией, обнималась с ней, и по всему было видно, что радовалась, слыша слова гостьи:"Здравствуй, подруженька дорогая! Давно мы с тобой не виделись..."

Про Степаниду Григорьевну Пластинину (Степашку) я уже написала, говоря о моём дедушке Семёне Яковлевиче. Её большой , но не ухоженный внутри дом (№31)стоял через дорогу от Пронькиных. Л.И.Невзоров в своей книге "В хлябях" поместил воспоминания Назарьина Геннадия Павловича о том, что изба в этом доме "топилась по-чёрному, не было трубы", он называет Степаниду "гостеприимной старушкой" и "доброй бабушкой"и утверждает, что она "рыбачить умела ещё как". Может быть, это и так, Геннадй знал эту женщину лучше меня; знаю только, что Степанида Григорьевна не отличалась чистотой своего лица и своей одежды, и чёрные пятна сажи часто можно было обнаружить на ней. К ней приезжали из Шошельцы внуки Валентин Васильевич и Николай Васильевич, дети сына Василия Николаевича. Именно такое отчество он носил, в этом я ещё раз убедилась, читая Книгу приказов по Шошельскому лесопункту, почему-то оказавшуюся в нашем шошельском доме, хотя все звали его Васькой Оськичем и считали его внебрачным сыном моего дедушки Семёна. Татьяна Васильевна и особенно младший её брат Степан в Качеме практически не бывали. Рушится, рушится дом Степаниды Григорьевны... Некому его поправить, да и незачем, наверное...

А дома (№75) Пожарных уже давно нет... Стоял этот небольшой дом между домами Михаила Прокопьевича и Афанасия Евгеньевича. Жили в нём одиноко два добрых старика, муж и жена, дедко Пожарный и бабка Пожариха. Я помню тёмное крыльцо этого дома, и спокойных хозяев, причём старика с рыжей бородой. Моя бабушка, наверное, дружила с бабкой Пожарихой и водила меня, совсем маленькую, в гости к ним. Мне она не раз с негодованием рассказывала потом:" Ишь ты! Что Пожариха и говорила, когда тебя увидела:" Девка-то не к житью!" Ишь чего удумала!" Бабушка трясла головой, снова возмущалась, потом победоносно смотрела на меня и чему-то радовалась. Уже в годах я поняла чему: она молилась за меня после страшных слов Пожарихи.

Огромный дом Крохалёвых - левая половина Пластининой Анастасии Фёдоровны, а

правая Анастасии Илейкиной. Перед домом - избушка Степаниды Григорьевны

Пластинина Александра Фёдоровна, Романова Галина Зиновьевна, Чупрова,

Александра Фёдоровна, Пластинина Анастасия Фёдоровна.

Напротив дома Афанасия Евгеньевича, но в сторону Нагоры и Кулиги возвышается дом (№49) Пластининой Анастасии Фёдоровны, Фетькиной (Фетиной, Федькиной) Крохалёвой. Дом был разделён на две большие части: в одной жила Анастасия Фёдоровна, другая долго пустовала, а потом в неё стала приезжать Тамара Степанова, моя ровесница, со своей бабушкой Настей, Илейкиной Крохалёвой, и сестрой Галей. Анастасия Фёдоровна жила одиноко, её муж Фёдор погиб на войне, а дочери уехали из деревни; я неясно помню, что к ней из города приезжали какие-то мальчишки, которые, наверное, с нами не особенно дружили. И вот совсем недавно житель города Печоры Андрей Замятин, родившийся в деревне Плёсо, что за рекой от Лукинской деревни, поведал мне интересные события из жизни своей прабабушки Анастасии и её родителей. Оказывается, её отец был военным и привёз в Качем в качестве жены женщину восточных кровей. И действительно, у Анастасии Фёдоровны глаза были узкие, лицо скуластое. "Моя прабабушка - коренная качемка, её звали Пластинина Анастасия Фёдоровна, её муж Пластинин Фёдор до Великой Отечественной войны работал электриком, ставил столбы в уезде Верхне-Тоемском. Он погиб на войне. Фёдор внешне (по фотографии) восточно-азиатского типа: суженные глаза, выделяющиеся скулы. Бабушка говорила, что мой прапрадед был военным и привез себе в жёны женщину восточных кровей..".

Она была скромной женщиной, безотказной труженицей, жила в большой и светлой избе, но очень бедно обставленной. А её сестра, наша соседка Александра Фёдоровна Чупрова, жившая намного богаче, очень любила свою сестру и часто бывала у неё в доме, думаю, что с гостинцами. Помню, как в конце 80-х годов 20 века она очень переживала и тосковала, когда Анастасию, уже ослепшую, увезли в Лукинское к дочерям Марине и Надежде. Другие дочери Фетиной Крохалёвой, Анна и Александра, жили в Архангельске. Меня очень удивил тот факт, что тётя Шура никогда не говорила о своём интересном происхождении, хотя то, что она из семьи Сваликов, часто рассказывала, особенно хвалила своего брата Дмитрия.

Как я уже сказала, в другой, тоже большой половине дома жила летом Томка Степанова со своей бабушкой Настей, Анастасией Илейкиной Крохалёвой, и серьёзной сестрой Галиной, ставшей впоследствии учительницей русского языка и литературы. Уже при первой встрече Томка нас просто сразила своей смелостью. Дело было в клубе, мы готовились к летнему концерту под руководством Валентина Александровича Фокина и Анны Степановны, работавшей директором школы где-то под Архангельском. Обсуждалось, кто будет петь песни и какие это будут песни.

- Я спою песню "Рожь"! - вдруг услышали все звонкий и уверенный девчоночий голос.- Я хорошо пою!

Собравшиеся мигом повернулись к бойкой худенькой девочке с красивыми глазами и в коротком ситцевом платье, которая радостно улыбнулась всем и даже подняла руку в знак приветствия. Потом она смело вышла на сцену и запела, нисколько не стесняясь незнакомых ей людей. Я помню выражение Римминого лица, растерянного от удивления, и её полураскрытый от увиденного рот, я тоже поразилась не меньше... Римма и Тамара Степанова потом дружили, когда приезжали в деревню. А после школы мы все трое поступали в пединститут на истфил, самой умной из нас была Тамара, но в институте она не училась... В моей душе до сих пор живёт благодарность к тёте Ане, Анне Ильиничне, матери Тамары, которая нас кормила в дни подготовки и сдачи экзаменов, которая заботилась о нас и переживала за нас. Я видела в последний раз тётю Аню в Шошельце у нас дома. Она была с Тамариной дочкой, очень похожей на мать. "Нет, характер у неё совсем другой, этим на Тамару она совсем не похожа", - объяснила нам Анна Ильинична. Где ты, Тамара? Как сложилась твоя жизнь?

В деревне Нагоре напротив водочерпа, над второй, очень крутой дорогой, на краю Окулова поля расположился большой двухэтажный дом (№43) - домище - Пластинина Афанасия Евгеньевича (Офони Барана) и его жены Анастасии Ивановны. Я не знаю в Качеме человека, который бы относился к Афанасию Евгеньевичу без уважения, а у нас в семье перед ним просто преклонялись. Меня в этом раз и навсегда убедило поведение моей бабушки, когда дядя Афоня был почему-то у нас в гостях. Был он подвипивши, да ещё и бабушка налила ему "с травки" (у неё всегда была водка на какой-то траве, как считала бабушка, - лекарство); и тут Афанасий Евгеньевич немного развеселился. Он стукнул кулаком по столу и бросился в неуклюжий пляс, что-то непонятно напевая. Нам с Колькой было интересно наблюдать за ним, и мы с радостью это делали. А впечатлительный мой брат долго ещё говорил:" Стукнет по столу Афоня - запляшет!" Меня же в тот день удивило поведение нашей бабушки. Когда приходил к нам дядя Ванька Немушко, дедушкин брат, бабушкин деверь, она страшно сердилась на разбушевавшегося гостя, любившего стучать кулаком по столу, и ругалась, грозно на него глядя. А тут (чудеса! ) бабушка ласково, даже подобострастно смотрела на Афанасия Евгеньевича, не думая даже придираться к нему. Я потом подумала, что, может быть, вела она себя так потому, что дядя Афоня был пастухом, оберегал коров жителей Качема. А что может быть более святым в деревне, чем кормилица-корова? И пастухом он был отличным: я не помню, чтобы при нём от медведя или волка пострадала чья-то корова. ...И вот ближе к зиме работница райкома партии, приехавшая из Верхней Тоймы, предложила мне выучить наизусть и прочитать стихотворение о нашем пастухе на каком-то колхозном празднике. Тогда всем школьникам дали стихотворение о разных колхозниках, и все волновались, а я - больше всех, так мне казалось. Пока не пришла моя очередь читать стихи, я всё смотрела на дядю Афоню, он сидел серьёзный, даже угрюмый, и у меня бешено билось сердце от страха.

Дядя Афоня - наш пастух,

Он работает за двух -

Бережёт наших коров.

Дядя Афоня, будь здоров! - выпалила я чётко и очень громко, не видя ничего перед собой. И только тогда пришла в себя, когда увидела улыбавшегося Афанасия Евгеньевича, довольного и собой, и мной. Моей радости тогда не было предела.

Что касается моего отца, который как председатель колхоза "Новая деревня", а потом бригадир 6-ой бригады колхоза "Красный Октябрь" очень ценил Афанасия Евгеньевича, прислушивался к его советам и всегда всецело доверял ему. Этот "строгий и толковый мужик" не раз за старшего до глубокой осени живал на Мильском, ухаживая за колхозными телятами. Ему помогали Пластинин Исаак и Валентин Гавзов, которые навсегда прониклись искренним уважением к Афанасию Евгеньевичу, который самое трудное обычно брал на себя." И хлеб он выпекал вкусный, и пироги с сёмгой у него получались лучше, чем у бабы", - так говорил впоследствии о своём наставнике Исаак Фёдорович. Для него Афанасий Евгеньевич не только трудолюбиый человек, но и очень справедливый, выдержанный, чуткий и и мудрый. Это он нашёл упавший военный самолёт в таком месте, о котором никто и подумать не мог.

Дом Пластинина Афанасия Евгеньевича

Обложка или страница книги "Книжные Пластинина (Гавзова) Фаина

сокровища с Северной Двины" Михаила Серова. Афанасьевна, 1959 год

Дом Афанасия Евгеньевича Пластинина.

Пластинина (Дивенко) Вера Первая справа Вера Афанасьевна, в

Афанасьевна центре Александра Евгеньевна Пластинина

Тётя Настасья, хозяйка дома, была статной, высокой, незлобной женщиной с внимательными глазами и открытой чистой душой. Без работы её я не видела никогда, впрочем, как и почти всех качемских жёнок. Она умела выслушать каждого, даже детей, и её тоже хотелось уважать. А вот Оленька, Пластинина Александра Евгеньевна, была другой. Жила эта очень красивая женщина тоже в доме брата, Афанасия Евгеньевича, в отдельной комнате. Была она главной у староверов-высоковеров. К ней ходили молиться по церковным праздникам качемские высоковеры. И я бывала там с бабушкой, где меня поразили на всю жизнь роскошь и обилие икон в иконостасе. Оленька была похожа на боярыню Морозову, такая же красавица, с таким же быстрым взглядом, в котором было много всего: и ум, и покорность, и дерзость, и вызов, и покаяние. Этот её взгляд я уловила в детстве, а много лет спустя мама рассказала мне о страстной любви Оленьки к качемскому парню, о том, как он уехал на время в Емец, как женился там и завёл детей, как Оленька под видом родственницы наведалась в гости к своему любимому и пожила у него какое-то время. Чтобы Александра Евгеньевна работала в колхозе, этого я не знаю.

Было в семье дяди Афони три дочери: красивая белокожая Вера Афанасьевна, небольшого роста, в замужестве Дивенко; румяная, кудрявая Евгения Афанасьевна, настоящая русская красавица, знающая себе цену, и высокая, очень открытая Фаина Афанасьевна с приятными чертами лица. Вера Дивенко жила в Шошельце, а потом в Украине. У неё три сына, но я лучше других знала Колю и Володю в их детстве. Внешне Коля был совсем не качемский: степенный, интеллигентный, с красивой речью да ещё и в очках. Учился он хорошо, не проказничал. Но смешной случай с ним мне запомнился. Однажды он не подготовил домашнего задания, чего в нашей школе практически никогда не бывало: уроки мы все готовили без пререканий. Учительница строго его спросила:

- Почему, Коля, ты не выучил уроки?

- Я весь вечер работал, - был искренний ответ.

- Где работал? - удивилась учительница, зная, что дедушка и бабушка любят внука, временно проживающего у них.

- На таньке, - вздохнул Коля, - и очень устал.

Класс грохнул от смеха, нет, ничего плохого мы не подумали, мы были чистыми и наивными, мы смеялись над тем, как смешно он произнёс слово "танк", почему-то смягчив звук /н/. Я ничего не знаю о Николае, потому что не видела его целую вечность. Володя же был совсем другой, всегда улыбающийся красивый мальчик. Его тётя Фаина часто носила рёбёнка за плечами - "за коркошками", как говорили в Качеме, и мой брат Николай очень завидовал Вовке. Однажды в присутствии всей нашей семьи он важно и мечтательно заявил:

- Я скоро женюсь на Фаинке.

- Почему? - больше всех удивилась бабушка.

- Она меня за коркошками носить будет, - радостно ответил ей внук.

Володя в свои зрелые годы женился на Артемьевой Галине (по матери она качемская, внучка Степана Яковлевича Гавзова). Он взял её с детьми. Больше о нём я не знаю ничего. Самый последний сын Веры Афанасьевны - Сергей Николаевич. Он живёт в посёлке Двинской Верхнетоемского района и женат на дочери Лидии Фёдоровны Репиной. Я плохо знаю, но уважаю его за преданность Качему и дому деда.

Их мать Вера Афанасьевна как-то приехала из Украины в Качем в конце лета, ближе к осени, и зажилась дома. " Болеет она, - горько сообщила нам тётя Настасья, - умирать домой приехала". Я была потрясена тогда до боли в сердце, верить в такое не было сил; мне и сейчас вспоминается молодая ещё женщина решившая в родной деревне найти исцеление. Разве можно готовиться к смерти? ...Вера Афанасьевна умерла в Качеме, здесь и похоронена.

Красивая Евгения, Кулешева по мужу, в молодости жила в Архангельске, потом переехала с семьёй в посёлок Двинской, который находится недалеко от Верхней Тоймы. Помню, как я делала укол-прививку её толстенькому сыну в конце шестидесятых или в начале семидесятых. Дело в том, что в пединституте нас в течение двух лет готовили как медсестёр запаса, я неплохо делала уколы и всё лето колола своего дяди Колю, который был серьёзно болен. Вот Евгения, приехавшая в гости к родителям, и попросила меня уколоть сына. К медицинским процедурам я относилась очень старательно, хоть и терпеть их не могла, и попросила Евгению крепко держать на вид очень спокойного и неповоротливого малыша. Но Евгения отмахнулась: он спокойный... Никогда не забуду, как ребёнок дёрнулся, когда ещё иголка была в нём и как я испугалась. Ничего плохого не случилось, но после этого я делала уколы в 1000000 раз осторожнее. Дети Кулешевых и самый младший Дивенко Сергей часто приезжают в Качем летом.

Степенная в движениях и верная в дружбе Фаина Афанасьевна вышла замуж за качемского парня Гавзова Ефима. Живут они тоже в Двинском, а их сын и внуки приезжают в Качем. Это Фаинин старший внук мастерски вытащил клеща из моего плеча и умело обработал рану, успокоив меня, испуганную происшедшим не на шутку. Последний раз я видела Фаину Афанасьевну в Качеме летом несколько лет назад; мы сидели за накрытым столом в доме Пеганков вместе с Евгенией Николаевной Мошонкиной, Фаининой подругой детства, и радовались встрече друг с другом.

Мне радостно, что дом Пластинина Афанасия Евгеньевича ещё величаво возвышается на угоре рядом со Сдыхальницей, что, проходя мимо него, я вспоминаю о хороших людях, его хозяевах, и от этого на душе становится спокойно и радостно...

Нагора. Справа недалеко от столбика стоял дом Лесковых.

Екатерина Степановна в центре с белым ремешком, Валентин Николаевич с краю справа в броднях и белой рубашке. В последнем ряду четвёртый слева - Павлов, муж Лидии Степановны Пластининой- Павловой (Крохалёвой), отец моих одноклассников Павла и Валентина. Кто он им?

Екатерина Степановна слева, рядом с ней внучка Люба, а за Любой -

Антонина Николаевна. Валентин Николаевич справа с краю.

Справа Гавзова (Сивашова) Антонина Николаевна с подругой. Гавзов Виктор Николаевич, 1959 год

Недалеко от дома Афанасия Евгеньевича, у самой Сдыхальницы, стоял дом (№77) Николая и Екатерины Степановны Гавзовых (Лесковых). Давние представители этого рода славились своим плотницким искусством. Наверное, благодаря им почти в каждой качемской избе голбец и наблюдник ( что-то среднее между кухонным столом и шкафом) были оббиты дощечками с искусно вырезанным орнаментом. И мой дядя, Ларионов Ефим Васильевич, подтвердил мне, что это дело рук Лесковых. Они всё могли. И будто бы, оказавшись на первом пароходе ещё при царской власти, один из Лесковых долго ходил по судну, всё просматривая и изучая. А потом у него спросили:

- Ну что? Так сможешь сделать?

- Всё смогу, что из дерева, - ответил мастер, подняв на собеседника свои умные глаза. - Двигателя сделать не смогу. Не знаю как.

Интересен и такой факт, что среди первых организаторов колхоза в Качеме были Лесковы, тогда жившие почему- то очень бедно. А в годы войны, по воспоминаниям моей бабушки Александры Ивановны, они голодали больше других. " Лесковы-то пуще всех в войну голодали, - говорила она, - лебеду ели..."

Я помню, что в этом доме жила тётя Катя с сыновьями Валентином Николаевичем и Виктором Николаевичем. Валентин работал в колхозе трактористом и командовал на радио: включал и выключал его для жителей деревни, был он человеком добродушным и скромным. В деревне все знали, что он "шибко любит Зою Минину", единственную и послушную дочку Чупровой Анны Александровны. Потом они поженились, у них появились дети, я знаю, что первый ребёнок - Мишенька. После окончательного развала колхоза в Качеме эта семья переехала в Шошельцу, забрав с собой мать Зои Михайловны, где семья Гавзовых прожила в любви и согласии много лет.

А младший его брат Виктор в молодости был человеком энергичным и притягательным. Он не только лихо играл на гармошке, но и был интересным рассказчиком и собеседником. Помню, как после армии он пришёл к нам в гости, может быть, спросить у моего отца о предстоящей работе, а может, показаться своей учительнице Марии Васильевне. Мы сидели за столом и пробовали первый урожай молодой картошки, Виктор тоже разделил нашу трапезу. Он ел картошку прямо с кожурой и весело говорил:"А у нас в Карелии картошку едят с кожурой!" Это "у нас в Карелии" нас немного смущало, но он с такой любовью говорил о том месте, где ему пришлось отдавать свой воинский долг, что мы слушали его со вниманием.

- А ты, Валя, помнишь, как пела про синий платочек, когда я в армию уходил? - вдруг спросил он.

- Я не знаю этой песни, - смутившись, ответила я. - Это не я.

- Ты, ты! - заверил он всех, - просто за три года всё забыла. Тебе было пять или шесть лет.

Виктор недолго жил в Качеме, он уехал в Карелию и, мне кажется, больше не приезжал в свою деревню. И вот совсем недавно его племянник Гавзов Николай, уроженец Качема, как он написал, сын Антонины Николаевны Сивашовой, дочери тёти Кати, сообщил мне некоторые подробности этой семьи, также пояснил, что Лидия Павлова и его мать - двоюродные.

Был у Екатерины Степановны ещё сын Геннадий Николаевич, который жил со своей женой Любовью и детьми в Шошельце. Старшего их сына Владимира, рано умершего, я учила в школе. Сам Геннадий Николаевич умер в 1990 году.

А их мать Екатерина Степановна была человеком проницательным. Один раз она задала мне встрёпку, когда я, шестилетняя, на водочерпе учила плавать своего трёхлетнего брата Колю. У него не получалось, потому что Коля боялся воды, меня это злило, и я окунала и окунала брата в воду, несмотря на его громкий крик, который и услышала тётя Катя от своего дома, что находился на крутом угоре. Она, размахивая вицей в руке, бодро спустилась к реке и, угрожая мне, заставила выйти на берег.

- Вот ужо батьку-матери намутюсь! - грозно пообещала она и небольно стукнула меня вицей. - Утопила бы, волосатка, робёнка-то!

Конечно, она всё рассказала моему отцу, который посмотрел на меня, придя домой, как на преступницу. И это было для меня самым страшным наказанием.

Другой раз в отсутствие родителей, ушедших на сенокос в жаркий солнечный день, я решила тому же Кольке показать, как надо жечь костёр... дома. Хорошо, что эту процедуру я решила выполнить на шостке - часть его была кирпичная. Лучинки загорелись быстро и весело, Колька искренне радовался, мне тоже было интересно наблюдать за разрастающимся огнём, но в разгар этого чудесного события мы услышали грозные крики под окном, а потом и появление в нашем доме тёти Кати, которая бесцеремонно залила наш костёр водой, и поддала мне под зад со словами: "Ужо тебе, волосатка!" А потом опять нажаловалась моему отцу... И правильно сделала.

Вот что написал мне Гавзов Николай, человек почитающий родственные связи и обладающий хорошей памятью. "Здравствуйте! Это опять я, Николай Гавзов. Читая Вашу книгу, я понял, что дал Вам неверную информацию.Гавзов Виктор Николаевич (который ел у Вас картошку в" мундире") уехал в Карелию. Женился. Родились 3-е детей: Оля, Света, Алексей.Света года 3-и назад переехала в Крым, про Олю и Алексея мне ничего не известно.В 1990 он (Виктор) приезжал на похороны дяди Гены, приезжал и к нам (год не помню), Умер дядя Витя раньше моей мамы. Мама умерла в 2011 году в возрасте 78 лет. Это дети дяди Гены: Люда, Вова, Витя, Зина, Коля. Зина, Коля, живут в Белорусии, Люда в Архангельске, Витя в Двинском. (Вот он и жил в Мариуполе). Вова трагически погиб в лесу (упало дерево). У дяди Вали 3-е детей. Миша (живёт в Двинском), Серёжа и Таня в Н-Тойме. На фото ( слева направо)-Гавзовы: дядя Гена,тётя Люба с маленьким Колей. Павловы: тётя Лида, дядя Ваня. Лия-*.В черной рубашке тоже не помню. Дети:Люда Гавзова (в переднике), рядом не помню, Нина Павлова, ( рядом с бабушкой) Витя Павлов.-*.-Вова Гавзов,-*-,Коля Павлов, я(с лодочкой в руках),-*.Фото сделано в Шошельце. ( *-не помню) Книга у Вас замечательная!!! Каюсь-прочитал ещё не всю, но это дело времени.Удачи ВАМ и крепкого здоровья!!!

Нагора. Этот величественный дом, одно из главных украшений Качема, принадлежал Чупровым Ивану Ивановичу и Александре Гавриловне (Андриевым). Красота! Слава качемским умельцам! ...И годы не властны.

Чупрова Александра Гавриловна Чупров Иван Иванович

Величественный дом (№39) Андриевых всегда привлекал меня коньком наверху. Были в Качеме ещё дома, на которых имелись похожие украшения, но на этом доме конёк выглядел особенно выразительно. Помню, что, задрав голову кверху, я не один раз долго разглядывала его. Хозяйка дома Александра Гавриловна была красивой, невысокой и скромной женщиной, которую я запомнила на молотилке, где она работала, и в магазине в очереди. Слушала других женщин она очень внимательно, но в разговор вступала редко, о себе не рассказывала. А похвалиться ей было чем. Моя мама рассказывала, что её муж Иван Иванович, родной брат нашего соседа Зиновия Ивановича, когда пришёл с войны, то сказал своей маленькой жёнушке, взятой им замуж из Бакина, такие ласковые слова:"Положил бы я тебя в зыбку, куколка, и качал бы целый день". Вот сколько нежности испытывал он к этой женщине! Ведь качают в зыбке младенцев, любовь к которым особенно чиста, трогательна и глубока... У Александры Гавриловны и Ивана Ивановича было два сына и две дочери: Фёдор, Анатолий, Татьяна, Антонина. Фёдор Иванович женился на качемской девушке Пластининой Агафье Ивановне, жили они в Шошельце и воспитали они прекрасных детей: Валентина, Татьяну, Галину, Ольгу, Анатолия, Надежду. Все они достойно идут по жизни. Мои родители дружили с семьёй Фёдора Ивановича и часто бывали друг у друга в гостях. Мне кажется, что бабушка Александра Гавриловна больше всех внуков, сама себе не сознаваясь, любила Валентина, который часто гостил у неё. Как она за ним ухаживала, с какой любовью смотрела на него, какие ласковые слова ему шептала!... Валентин Фёдорович живёт сейчас в Минске, он был военным человеком, служил в Монголии, имеет сына Фёдора и дочь Марию, которая больше всех похожа свою красивую бабушку Александру.

Машенька, дочь Валентина Фёдоровича

Шошельца. На стуле сидят Агафья Ивановна Чупрова и Пластинин Василий Яковлевич (Гашеньков),

стоят слева направо: Чупров Фёдор Иванович, Пластинина Мария Васильевна, Ларионова

Лидия Фёдоровна, Колодкина, Пластинина Зинаида Ивановна и Раиса Барашкова

Чупрова Татьяна Ивановна Вот скупо написанная фронтовая биография Татьяны

Ивановны Чупровой - истинной защитницы Отечества

Что касается Чупровой Антонины Ивановны, то я её тоже хорошо помню. Внешне она была похожа на свою героическую сестру, жила в Шошельце, там вышла замуж за Александра Анисимова, приехавшего работать в Шошельский лесопункт, а потом вместе с мужем и, по-моему, уже с детьми уехала жить на Украину. В Качем она приезжала редко.

В девяностые годы в этом доме жил Чупров Анатолий Иванович со своей женой Зинаидой Андреевной, дочерью Андрея Яковлевича Петембуровца, к ним приезжали их дети, Виктор, Сергей, Нина. Моего отца связывала дружба с Анатолием Ивановичем, может быть, потому, что детство его прошло в Кулиге, в доме Оськичей, недалеко от дома Андриевых. Я помню, что мы заходили в гости к Чупровым в Северодвинске, и Анатолий Иванович, любитель пофотографировать, бывал у нас в гостях и "снимал нас на карточки", как говорили в Качеме. Однажды они с моим отцом просидели всю летнюю ночь с бутылкой водки, старательно выводя слова песни:" Шапка с кистью плывёт... Стенька Разин...Ермак..." Дальше слов песни они никак не могли вспомнить, и всё начинали сначала. Эти слова я запомнила на всю жизнь. Ещё бы! Целую ночь одно и то же слушала!

Когда летом в нашем детстве оглушительно гремел гром и яростно сверкала молния, моя бабушка всегда строго и назидательно говорила нам:" Не сидите у окошек, сядьте в простенок! Заскочит молния, как у Андривых залетела, и убьёт! Господи, помоги!" И она усердно крестилась при этом. Оказывается, действительно, шаровая молния залетела в окно высокого дома Андриевых, ударила в лавку (скамейку), отбросила в одну сторону Александру Гавриловну, в другую - Анатолия Ивановича. Очевидно, он потерял сознание, поэтому его начали уже закапывать в землю, чтобы извлечь из него электрические заряды, но явилась фельдшерица и запретила это делать.

В последние годы сюда приезжает каждый год Чупров Виктор Анатольевич, почти всегда с братом Сергеем. Это благодаря ему у меня есть много фотографий Качема: Виктор не расстаётся со своим фотоаппаратом. Иногда он приезжает в мае, а потом и осенью. Только он из окна своего дома в Нагоре видел пожар в Боровине, когда горел дом Тюпичевых от попадания молнии. Радостно знать, что приходят в Качем и дети Фёдора Ивановича, чтобы навестить могилы отца и матери. У Андриевых, людей добрых и гостеприимных, всем хватает места в большом и крепком доме! Как радовались бы дедушка и бабушка, зная, что дом их навещают внуки! Благословен дом, в котором живут или бывают люди - так исстари считали наши предки.

В доме Андриевых:Зинаида Андреевна Чупрова, Альма Чупровы Анатолий Иванович и Зинаида Андреевна

Степановна Штинникова,Вера Ивановна Пластинина в своём доме

Чупров Виктор Анатольевич, теперь главный Его брат Чупров Сергей Анатольевич в доме

хранитель дома Андриевых, у куста калины. Андриевых

В доме Андриевых

Харисы! (хариусы) Нормальный урожай! Свой!

Нагора. Во дворе бабушкиного дома. Тут есть Надежда, Галина,Ольга, Анатолий - дети Фёдора Ивановича.

Нагора. За домом Андриевых - дом Пронькиных, В центре дом Андриевых, слева - Третьяковой

а слева - разрушенный дом Степаниды Григорьевны Екатерины Фёдоровны, справа - Николая Фёдоровича

Анатолий Иванович с племянницами и их детьми у родного дома Надежда и Галина в Качеме

Двоюродные сёстры Нина Васильевна Ковалёва и Лидия Николаевна Нина Васильевна с Чупровым Виктором

Атаманова с Валерием, сыном Нины

Большой двухэтажный дом (№41) Третьяковой Екатерины Фёдоровны заждался гостей - жителей самой Москвы - Нины Васильевны и её сына Валерия Ковалёвых. Принадлежал этот дом Третьяковым Василию Ивановичу и Екатерине Фёдоровне. Бывшая хозяйка этого дома тётя Катя Пурышева, маленькая женщина с ласковыми глазами, относилась к категории женщин, которые не умеют никому причинять зло. Она была безотказна в работе, не умела оправдываться и отнекиваться и выполняла всё, что с неё спрашивали. Однажды председатель колхоза отправил её в город Котлас за запчастью к трактору ... на лошади. Она поохала, поахала, собралась в дорогу... и привезла ту деталь в деревню. И сейчас, когда мы на иномарке лихо катим от Котласа в Шошельцу, я с ужасом осознаю всю суть героического подвига этой отважной маленькой женщины. Тётя Катя была ещё и несравненной певуньей в Качеме. Рассказывают, что к ней приезжали из Архангельска, прослушивали её пение и агитировали петь в областном хоре, обещая выделить квартиру в областном центре. Но она, ставшая вдовой в годы войны, не посмела оторваться от родного дома, имея на руках двух сыновей и дочь. Много трудностей выпало на её долю, но Екатерина Фёдоровна выстояла, подняла детей и не растратила своей доброты и отзывчивости, что является истинным величием русской женщины.

Вот как Третьяков Сергей Григорьевич написал о песнях Екатерины Фёдоровны Третьяковой-Чупровой.

Её сыновья Николай и Виктор жили в Архангельске и навещали летом свою мать. А дочь Нина какое-то время работала продавцом в качемском магазине и, кстати, тоже почти повторила подвиг своей отважной матери: она съездила за продуктами в Нижнюю Тойму, используя вместо лошади ... быка. А что поделаешь! И дорога была невозможной, и лошади были позарез нужны в колхозе во время посевной... Потом Нина Васильевна вышла замуж, родила Валерия и живёт сейчас в Москве. В 90-е годы и в начале двухтысячных они жили в деревне каждое лето. Нина Васильевна - удачливый рыбак, хариусы клюют ей с удовольствием. Валерий тоже небезуспешно перенимает опыт матери-рыбачки. Когда мы приезжаем в Качем, всегда приходим в гости в этот гостеприимный дом; бываем мы в гостях у Ковалёвых и в Москве. Кстати, люди находят внешнее сходство Нины Васильевны с нашей мамой, и нет тут ничего удивительного: между мамой и Екатериной Фёдоровной достаточно близкие родственные связи.

Плачь, плачь и держись, дом Третьяковой Екатерины Фёдоровны и Василия Ивановича! Не приедет больше ваша дочь Нина из Москвы со своим сыном Валерием ни следующим, ни последующим летом...Никогда больше не приедет, хотя изо всех сил рвалась в Качем, чтобы затопить русскую печь, поставить самовар и сесть за стол пить, наслаждаясь, горячий чай, как это делали когда-то отец и мать её. Не прилечь ей больше на родном голбце, чтобы просто задремать и почувствовать от этого радость, не выйти на крыльцо, чтобы вдохнуть в себя самый лучший в мире воздух, полный запахов всех на свете трав, не истопить маленькую баньку, что у самой реки под угором. Не отправиться ей больше на рыбалку, взяв любимую дёргалку и приготовленных с вечера червей, не почувствовать, как клюёт крупный хариус, радуя и будоража. Не пойти ей больше в лес за сладкой черникой или крепкими красноголовиками. Всё. Ничего не будет. Живи и выживай, дом, теперь сам, один... 9 декабря 2020 года

Нагора. У дома Третьяковых: Нина Васильевна Ковалёва, Третьяков Геннадий Иванович(ныне житель города Чехова), Ковалёв Валерий (сын Нины Васильевны), Третьякова (Егоркина) Клавдия (жена Геннадия).

Ах, какая хорошая дорога в Нагоре! Слева виден дом Нагора. Первый дом Михаила Прокопьевича, Екатерины Фёдоровны Третьяковой, дальше - Михаила за ним дом Афанасия Евгеньевича, между ними стоял Прокопьевича (Пронькина), дальше через дорогу - Степаниды небольшой дом Пожарных.

Григорьевны Пластининой.

Совсем рядом с домами Андриевых и тёти Кати стоит уже порядком разрушенный дом (№42)Третьякова Михаила Прокопьевича (Мишки Пронькина). Он жил в этом доме с Поладьей Павловной Пластининой, сестрой Александра Павловича Барша, я всегда думала, что красавец Николай Михайлович и тоже очень красивая мать Вали Соболевой, Клавдия Михайловна, - их общие дети. "Почто Поладья-то бабкой стала, - возражала мне моя бабушка, - Мишка Пронькин с ней живёт после смерти своей жены, ладная баба была... А Поладья-то - вековуха". На мой вопрос, кто такая вековуха, бабушка, сердясь моей неосведомлённости, сухо отвечала:"Вековуха, она и есть вековуха, потому что её замуж никто не берёт"... В гостях в этом доме я бывала часто, меня здесь встречали приветливо и с расспросами, на которые я охотно отвечала. К своему стыду, скажу, что, если Михаила Прокопьевича я считала богатырём-красавцем, то Поладью Павловну представляла ...бабой-ягой, доброй и отзывчивой, но всё равно бабой-ягой. Не знаю почему... Летом в гости к ним приезжали из города дети от первого брака (совместных детей у Михаила и Поладьи не было) и внуки. Я дружила с Валей Соболевой, моей ровесницей, красивой и деликатной девочкой, мы с ней потом даже переписывались. А когда приходил в клуб сын Михаила Прокопьевича Николай, мы все радовались: он играл на гармошке, шутил и был таким красавцем, что глаз от него было не оторвать: черноволосый, кудрявый, ростом выше среднего, стройный. Потом он привозил в Качем свою жену с некачемским именем Майя, которую мы единогласно посчитали тоже истинной красавицей. Как-то я видела, как моя тётя Зоя, не очень ласковая с чужими людьми, встретившись с дочерью Михаила Прокопьевича Клавдией, обнималась с ней, и по всему было видно, что радовалась, слыша слова гостьи:"Здравствуй, подруженька дорогая! Давно мы с тобой не виделись..."

Про Степаниду Григорьевну Пластинину (Степашку) я уже написала, говоря о моём дедушке Семёне Яковлевиче. Её большой , но не ухоженный внутри дом (№31)стоял через дорогу от Пронькиных. Л.И.Невзоров в своей книге "В хлябях" поместил воспоминания Назарьина Геннадия Павловича о том, что изба в этом доме "топилась по-чёрному, не было трубы", он называет Степаниду "гостеприимной старушкой" и "доброй бабушкой"и утверждает, что она "рыбачить умела ещё как". Может быть, это и так, Геннадй знал эту женщину лучше меня; знаю только, что Степанида Григорьевна не отличалась чистотой своего лица и своей одежды, и чёрные пятна сажи часто можно было обнаружить на ней. К ней приезжали из Шошельцы внуки Валентин Васильевич и Николай Васильевич, дети сына Василия Николаевича. Именно такое отчество он носил, в этом я ещё раз убедилась, читая Книгу приказов по Шошельскому лесопункту, почему-то оказавшуюся в нашем шошельском доме, хотя все звали его Васькой Оськичем и считали его внебрачным сыном моего дедушки Семёна. Татьяна Васильевна и особенно младший её брат Степан в Качеме практически не бывали. Рушится, рушится дом Степаниды Григорьевны... Некому его поправить, да и незачем, наверное...

А дома (№75) Пожарных уже давно нет... Стоял этот небольшой дом между домами Михаила Прокопьевича и Афанасия Евгеньевича. Жили в нём одиноко два добрых старика, муж и жена, дедко Пожарный и бабка Пожариха. Я помню тёмное крыльцо этого дома, и спокойных хозяев, причём старика с рыжей бородой. Моя бабушка, наверное, дружила с бабкой Пожарихой и водила меня, совсем маленькую, в гости к ним. Мне она не раз с негодованием рассказывала потом:" Ишь ты! Что Пожариха и говорила, когда тебя увидела:" Девка-то не к житью!" Ишь чего удумала!" Бабушка трясла головой, снова возмущалась, потом победоносно смотрела на меня и чему-то радовалась. Уже в годах я поняла чему: она молилась за меня после страшных слов Пожарихи.

Огромный дом Крохалёвых - левая половина Пластининой Анастасии Фёдоровны, а

правая Анастасии Илейкиной. Перед домом - избушка Степаниды Григорьевны

Пластинина Александра Фёдоровна, Романова Галина Зиновьевна, Чупрова,

Александра Фёдоровна, Пластинина Анастасия Фёдоровна.

Напротив дома Афанасия Евгеньевича, но в сторону Нагоры и Кулиги возвышается дом (№49) Пластининой Анастасии Фёдоровны, Фетькиной (Фетиной, Федькиной) Крохалёвой. Дом был разделён на две большие части: в одной жила Анастасия Фёдоровна, другая долго пустовала, а потом в неё стала приезжать Тамара Степанова, моя ровесница, со своей бабушкой Настей, Илейкиной Крохалёвой, и сестрой Галей. Анастасия Фёдоровна жила одиноко, её муж Фёдор погиб на войне, а дочери уехали из деревни; я неясно помню, что к ней из города приезжали какие-то мальчишки, которые, наверное, с нами не особенно дружили. И вот совсем недавно житель города Печоры Андрей Замятин, родившийся в деревне Плёсо, что за рекой от Лукинской деревни, поведал мне интересные события из жизни своей прабабушки Анастасии и её родителей. Оказывается, её отец был военным и привёз в Качем в качестве жены женщину восточных кровей. И действительно, у Анастасии Фёдоровны глаза были узкие, лицо скуластое. "Моя прабабушка - коренная качемка, её звали Пластинина Анастасия Фёдоровна, её муж Пластинин Фёдор до Великой Отечественной войны работал электриком, ставил столбы в уезде Верхне-Тоемском. Он погиб на войне. Фёдор внешне (по фотографии) восточно-азиатского типа: суженные глаза, выделяющиеся скулы. Бабушка говорила, что мой прапрадед был военным и привез себе в жёны женщину восточных кровей..".

Она была скромной женщиной, безотказной труженицей, жила в большой и светлой избе, но очень бедно обставленной. А её сестра, наша соседка Александра Фёдоровна Чупрова, жившая намного богаче, очень любила свою сестру и часто бывала у неё в доме, думаю, что с гостинцами. Помню, как в конце 80-х годов 20 века она очень переживала и тосковала, когда Анастасию, уже ослепшую, увезли в Лукинское к дочерям Марине и Надежде. Другие дочери Фетиной Крохалёвой, Анна и Александра, жили в Архангельске. Меня очень удивил тот факт, что тётя Шура никогда не говорила о своём интересном происхождении, хотя то, что она из семьи Сваликов, часто рассказывала, особенно хвалила своего брата Дмитрия.

Как я уже сказала, в другой, тоже большой половине дома жила летом Томка Степанова со своей бабушкой Настей, Анастасией Илейкиной Крохалёвой, и серьёзной сестрой Галиной, ставшей впоследствии учительницей русского языка и литературы. Уже при первой встрече Томка нас просто сразила своей смелостью. Дело было в клубе, мы готовились к летнему концерту под руководством Валентина Александровича Фокина и Анны Степановны, работавшей директором школы где-то под Архангельском. Обсуждалось, кто будет петь песни и какие это будут песни.

- Я спою песню "Рожь"! - вдруг услышали все звонкий и уверенный девчоночий голос.- Я хорошо пою!

Собравшиеся мигом повернулись к бойкой худенькой девочке с красивыми глазами и в коротком ситцевом платье, которая радостно улыбнулась всем и даже подняла руку в знак приветствия. Потом она смело вышла на сцену и запела, нисколько не стесняясь незнакомых ей людей. Я помню выражение Римминого лица, растерянного от удивления, и её полураскрытый от увиденного рот, я тоже поразилась не меньше... Римма и Тамара Степанова потом дружили, когда приезжали в деревню. А после школы мы все трое поступали в пединститут на истфил, самой умной из нас была Тамара, но в институте она не училась... В моей душе до сих пор живёт благодарность к тёте Ане, Анне Ильиничне, матери Тамары, которая нас кормила в дни подготовки и сдачи экзаменов, которая заботилась о нас и переживала за нас. Я видела в последний раз тётю Аню в Шошельце у нас дома. Она была с Тамариной дочкой, очень похожей на мать. "Нет, характер у неё совсем другой, этим на Тамару она совсем не похожа", - объяснила нам Анна Ильинична. Где ты, Тамара? Как сложилась твоя жизнь?

В деревне Нагоре напротив водочерпа, над второй, очень крутой дорогой, на краю Окулова поля расположился большой двухэтажный дом (№43) - домище - Пластинина Афанасия Евгеньевича (Офони Барана) и его жены Анастасии Ивановны. Я не знаю в Качеме человека, который бы относился к Афанасию Евгеньевичу без уважения, а у нас в семье перед ним просто преклонялись. Меня в этом раз и навсегда убедило поведение моей бабушки, когда дядя Афоня был почему-то у нас в гостях. Был он подвипивши, да ещё и бабушка налила ему "с травки" (у неё всегда была водка на какой-то траве, как считала бабушка, - лекарство); и тут Афанасий Евгеньевич немного развеселился. Он стукнул кулаком по столу и бросился в неуклюжий пляс, что-то непонятно напевая. Нам с Колькой было интересно наблюдать за ним, и мы с радостью это делали. А впечатлительный мой брат долго ещё говорил:" Стукнет по столу Афоня - запляшет!" Меня же в тот день удивило поведение нашей бабушки. Когда приходил к нам дядя Ванька Немушко, дедушкин брат, бабушкин деверь, она страшно сердилась на разбушевавшегося гостя, любившего стучать кулаком по столу, и ругалась, грозно на него глядя. А тут (чудеса! ) бабушка ласково, даже подобострастно смотрела на Афанасия Евгеньевича, не думая даже придираться к нему. Я потом подумала, что, может быть, вела она себя так потому, что дядя Афоня был пастухом, оберегал коров жителей Качема. А что может быть более святым в деревне, чем кормилица-корова? И пастухом он был отличным: я не помню, чтобы при нём от медведя или волка пострадала чья-то корова. ...И вот ближе к зиме работница райкома партии, приехавшая из Верхней Тоймы, предложила мне выучить наизусть и прочитать стихотворение о нашем пастухе на каком-то колхозном празднике. Тогда всем школьникам дали стихотворение о разных колхозниках, и все волновались, а я - больше всех, так мне казалось. Пока не пришла моя очередь читать стихи, я всё смотрела на дядю Афоню, он сидел серьёзный, даже угрюмый, и у меня бешено билось сердце от страха.

Дядя Афоня - наш пастух,

Он работает за двух -

Бережёт наших коров.

Дядя Афоня, будь здоров! - выпалила я чётко и очень громко, не видя ничего перед собой. И только тогда пришла в себя, когда увидела улыбавшегося Афанасия Евгеньевича, довольного и собой, и мной. Моей радости тогда не было предела.

Что касается моего отца, который как председатель колхоза "Новая деревня", а потом бригадир 6-ой бригады колхоза "Красный Октябрь" очень ценил Афанасия Евгеньевича, прислушивался к его советам и всегда всецело доверял ему. Этот "строгий и толковый мужик" не раз за старшего до глубокой осени живал на Мильском, ухаживая за колхозными телятами. Ему помогали Пластинин Исаак и Валентин Гавзов, которые навсегда прониклись искренним уважением к Афанасию Евгеньевичу, который самое трудное обычно брал на себя." И хлеб он выпекал вкусный, и пироги с сёмгой у него получались лучше, чем у бабы", - так говорил впоследствии о своём наставнике Исаак Фёдорович. Для него Афанасий Евгеньевич не только трудолюбиый человек, но и очень справедливый, выдержанный, чуткий и и мудрый. Это он нашёл упавший военный самолёт в таком месте, о котором никто и подумать не мог.

Дом Пластинина Афанасия Евгеньевича

Обложка или страница книги "Книжные Пластинина (Гавзова) Фаина

сокровища с Северной Двины" Михаила Серова. Афанасьевна, 1959 год

Дом Афанасия Евгеньевича Пластинина.

Пластинина (Дивенко) Вера Первая справа Вера Афанасьевна, в

Афанасьевна центре Александра Евгеньевна Пластинина

Тётя Настасья, хозяйка дома, была статной, высокой, незлобной женщиной с внимательными глазами и открытой чистой душой. Без работы её я не видела никогда, впрочем, как и почти всех качемских жёнок. Она умела выслушать каждого, даже детей, и её тоже хотелось уважать. А вот Оленька, Пластинина Александра Евгеньевна, была другой. Жила эта очень красивая женщина тоже в доме брата, Афанасия Евгеньевича, в отдельной комнате. Была она главной у староверов-высоковеров. К ней ходили молиться по церковным праздникам качемские высоковеры. И я бывала там с бабушкой, где меня поразили на всю жизнь роскошь и обилие икон в иконостасе. Оленька была похожа на боярыню Морозову, такая же красавица, с таким же быстрым взглядом, в котором было много всего: и ум, и покорность, и дерзость, и вызов, и покаяние. Этот её взгляд я уловила в детстве, а много лет спустя мама рассказала мне о страстной любви Оленьки к качемскому парню, о том, как он уехал на время в Емец, как женился там и завёл детей, как Оленька под видом родственницы наведалась в гости к своему любимому и пожила у него какое-то время. Чтобы Александра Евгеньевна работала в колхозе, этого я не знаю.

Было в семье дяди Афони три дочери: красивая белокожая Вера Афанасьевна, небольшого роста, в замужестве Дивенко; румяная, кудрявая Евгения Афанасьевна, настоящая русская красавица, знающая себе цену, и высокая, очень открытая Фаина Афанасьевна с приятными чертами лица. Вера Дивенко жила в Шошельце, а потом в Украине. У неё три сына, но я лучше других знала Колю и Володю в их детстве. Внешне Коля был совсем не качемский: степенный, интеллигентный, с красивой речью да ещё и в очках. Учился он хорошо, не проказничал. Но смешной случай с ним мне запомнился. Однажды он не подготовил домашнего задания, чего в нашей школе практически никогда не бывало: уроки мы все готовили без пререканий. Учительница строго его спросила:

- Почему, Коля, ты не выучил уроки?

- Я весь вечер работал, - был искренний ответ.

- Где работал? - удивилась учительница, зная, что дедушка и бабушка любят внука, временно проживающего у них.

- На таньке, - вздохнул Коля, - и очень устал.

Класс грохнул от смеха, нет, ничего плохого мы не подумали, мы были чистыми и наивными, мы смеялись над тем, как смешно он произнёс слово "танк", почему-то смягчив звук /н/. Я ничего не знаю о Николае, потому что не видела его целую вечность. Володя же был совсем другой, всегда улыбающийся красивый мальчик. Его тётя Фаина часто носила рёбёнка за плечами - "за коркошками", как говорили в Качеме, и мой брат Николай очень завидовал Вовке. Однажды в присутствии всей нашей семьи он важно и мечтательно заявил:

- Я скоро женюсь на Фаинке.

- Почему? - больше всех удивилась бабушка.

- Она меня за коркошками носить будет, - радостно ответил ей внук.

Володя в свои зрелые годы женился на Артемьевой Галине (по матери она качемская, внучка Степана Яковлевича Гавзова). Он взял её с детьми. Больше о нём я не знаю ничего. Самый последний сын Веры Афанасьевны - Сергей Николаевич. Он живёт в посёлке Двинской Верхнетоемского района и женат на дочери Лидии Фёдоровны Репиной. Я плохо знаю, но уважаю его за преданность Качему и дому деда.

Их мать Вера Афанасьевна как-то приехала из Украины в Качем в конце лета, ближе к осени, и зажилась дома. " Болеет она, - горько сообщила нам тётя Настасья, - умирать домой приехала". Я была потрясена тогда до боли в сердце, верить в такое не было сил; мне и сейчас вспоминается молодая ещё женщина решившая в родной деревне найти исцеление. Разве можно готовиться к смерти? ...Вера Афанасьевна умерла в Качеме, здесь и похоронена.

Красивая Евгения, Кулешева по мужу, в молодости жила в Архангельске, потом переехала с семьёй в посёлок Двинской, который находится недалеко от Верхней Тоймы. Помню, как я делала укол-прививку её толстенькому сыну в конце шестидесятых или в начале семидесятых. Дело в том, что в пединституте нас в течение двух лет готовили как медсестёр запаса, я неплохо делала уколы и всё лето колола своего дяди Колю, который был серьёзно болен. Вот Евгения, приехавшая в гости к родителям, и попросила меня уколоть сына. К медицинским процедурам я относилась очень старательно, хоть и терпеть их не могла, и попросила Евгению крепко держать на вид очень спокойного и неповоротливого малыша. Но Евгения отмахнулась: он спокойный... Никогда не забуду, как ребёнок дёрнулся, когда ещё иголка была в нём и как я испугалась. Ничего плохого не случилось, но после этого я делала уколы в 1000000 раз осторожнее. Дети Кулешевых и самый младший Дивенко Сергей часто приезжают в Качем летом.

Степенная в движениях и верная в дружбе Фаина Афанасьевна вышла замуж за качемского парня Гавзова Ефима. Живут они тоже в Двинском, а их сын и внуки приезжают в Качем. Это Фаинин старший внук мастерски вытащил клеща из моего плеча и умело обработал рану, успокоив меня, испуганную происшедшим не на шутку. Последний раз я видела Фаину Афанасьевну в Качеме летом несколько лет назад; мы сидели за накрытым столом в доме Пеганков вместе с Евгенией Николаевной Мошонкиной, Фаининой подругой детства, и радовались встрече друг с другом.

Мне радостно, что дом Пластинина Афанасия Евгеньевича ещё величаво возвышается на угоре рядом со Сдыхальницей, что, проходя мимо него, я вспоминаю о хороших людях, его хозяевах, и от этого на душе становится спокойно и радостно...

Нагора. Справа недалеко от столбика стоял дом Лесковых.

Екатерина Степановна в центре с белым ремешком, Валентин Николаевич с краю справа в броднях и белой рубашке. В последнем ряду четвёртый слева - Павлов, муж Лидии Степановны Пластининой- Павловой (Крохалёвой), отец моих одноклассников Павла и Валентина. Кто он им?

Екатерина Степановна слева, рядом с ней внучка Люба, а за Любой -

Антонина Николаевна. Валентин Николаевич справа с краю.

Справа Гавзова (Сивашова) Антонина Николаевна с подругой. Гавзов Виктор Николаевич, 1959 год

Недалеко от дома Афанасия Евгеньевича, у самой Сдыхальницы, стоял дом (№77) Николая и Екатерины Степановны Гавзовых (Лесковых). Давние представители этого рода славились своим плотницким искусством. Наверное, благодаря им почти в каждой качемской избе голбец и наблюдник ( что-то среднее между кухонным столом и шкафом) были оббиты дощечками с искусно вырезанным орнаментом. И мой дядя, Ларионов Ефим Васильевич, подтвердил мне, что это дело рук Лесковых. Они всё могли. И будто бы, оказавшись на первом пароходе ещё при царской власти, один из Лесковых долго ходил по судну, всё просматривая и изучая. А потом у него спросили:

- Ну что? Так сможешь сделать?

- Всё смогу, что из дерева, - ответил мастер, подняв на собеседника свои умные глаза. - Двигателя сделать не смогу. Не знаю как.

Интересен и такой факт, что среди первых организаторов колхоза в Качеме были Лесковы, тогда жившие почему- то очень бедно. А в годы войны, по воспоминаниям моей бабушки Александры Ивановны, они голодали больше других. " Лесковы-то пуще всех в войну голодали, - говорила она, - лебеду ели..."

Я помню, что в этом доме жила тётя Катя с сыновьями Валентином Николаевичем и Виктором Николаевичем. Валентин работал в колхозе трактористом и командовал на радио: включал и выключал его для жителей деревни, был он человеком добродушным и скромным. В деревне все знали, что он "шибко любит Зою Минину", единственную и послушную дочку Чупровой Анны Александровны. Потом они поженились, у них появились дети, я знаю, что первый ребёнок - Мишенька. После окончательного развала колхоза в Качеме эта семья переехала в Шошельцу, забрав с собой мать Зои Михайловны, где семья Гавзовых прожила в любви и согласии много лет.

А младший его брат Виктор в молодости был человеком энергичным и притягательным. Он не только лихо играл на гармошке, но и был интересным рассказчиком и собеседником. Помню, как после армии он пришёл к нам в гости, может быть, спросить у моего отца о предстоящей работе, а может, показаться своей учительнице Марии Васильевне. Мы сидели за столом и пробовали первый урожай молодой картошки, Виктор тоже разделил нашу трапезу. Он ел картошку прямо с кожурой и весело говорил:"А у нас в Карелии картошку едят с кожурой!" Это "у нас в Карелии" нас немного смущало, но он с такой любовью говорил о том месте, где ему пришлось отдавать свой воинский долг, что мы слушали его со вниманием.

- А ты, Валя, помнишь, как пела про синий платочек, когда я в армию уходил? - вдруг спросил он.

- Я не знаю этой песни, - смутившись, ответила я. - Это не я.

- Ты, ты! - заверил он всех, - просто за три года всё забыла. Тебе было пять или шесть лет.

Виктор недолго жил в Качеме, он уехал в Карелию и, мне кажется, больше не приезжал в свою деревню. И вот совсем недавно его племянник Гавзов Николай, уроженец Качема, как он написал, сын Антонины Николаевны Сивашовой, дочери тёти Кати, сообщил мне некоторые подробности этой семьи, также пояснил, что Лидия Павлова и его мать - двоюродные.

Был у Екатерины Степановны ещё сын Геннадий Николаевич, который жил со своей женой Любовью и детьми в Шошельце. Старшего их сына Владимира, рано умершего, я учила в школе. Сам Геннадий Николаевич умер в 1990 году.

А их мать Екатерина Степановна была человеком проницательным. Один раз она задала мне встрёпку, когда я, шестилетняя, на водочерпе учила плавать своего трёхлетнего брата Колю. У него не получалось, потому что Коля боялся воды, меня это злило, и я окунала и окунала брата в воду, несмотря на его громкий крик, который и услышала тётя Катя от своего дома, что находился на крутом угоре. Она, размахивая вицей в руке, бодро спустилась к реке и, угрожая мне, заставила выйти на берег.

- Вот ужо батьку-матери намутюсь! - грозно пообещала она и небольно стукнула меня вицей. - Утопила бы, волосатка, робёнка-то!

Конечно, она всё рассказала моему отцу, который посмотрел на меня, придя домой, как на преступницу. И это было для меня самым страшным наказанием.

Другой раз в отсутствие родителей, ушедших на сенокос в жаркий солнечный день, я решила тому же Кольке показать, как надо жечь костёр... дома. Хорошо, что эту процедуру я решила выполнить на шостке - часть его была кирпичная. Лучинки загорелись быстро и весело, Колька искренне радовался, мне тоже было интересно наблюдать за разрастающимся огнём, но в разгар этого чудесного события мы услышали грозные крики под окном, а потом и появление в нашем доме тёти Кати, которая бесцеремонно залила наш костёр водой, и поддала мне под зад со словами: "Ужо тебе, волосатка!" А потом опять нажаловалась моему отцу... И правильно сделала.

Вот что написал мне Гавзов Николай, человек почитающий родственные связи и обладающий хорошей памятью. "Здравствуйте! Это опять я, Николай Гавзов. Читая Вашу книгу, я понял, что дал Вам неверную информацию.Гавзов Виктор Николаевич (который ел у Вас картошку в" мундире") уехал в Карелию. Женился. Родились 3-е детей: Оля, Света, Алексей.Света года 3-и назад переехала в Крым, про Олю и Алексея мне ничего не известно.В 1990 он (Виктор) приезжал на похороны дяди Гены, приезжал и к нам (год не помню), Умер дядя Витя раньше моей мамы. Мама умерла в 2011 году в возрасте 78 лет. Это дети дяди Гены: Люда, Вова, Витя, Зина, Коля. Зина, Коля, живут в Белорусии, Люда в Архангельске, Витя в Двинском. (Вот он и жил в Мариуполе). Вова трагически погиб в лесу (упало дерево). У дяди Вали 3-е детей. Миша (живёт в Двинском), Серёжа и Таня в Н-Тойме. На фото ( слева направо)-Гавзовы: дядя Гена,тётя Люба с маленьким Колей. Павловы: тётя Лида, дядя Ваня. Лия-*.В черной рубашке тоже не помню. Дети:Люда Гавзова (в переднике), рядом не помню, Нина Павлова, ( рядом с бабушкой) Витя Павлов.-*.-Вова Гавзов,-*-,Коля Павлов, я(с лодочкой в руках),-*.Фото сделано в Шошельце. ( *-не помню) Книга у Вас замечательная!!! Каюсь-прочитал ещё не всю, но это дело времени.Удачи ВАМ и крепкого здоровья!!!

Машенька, дочь Валентина Фёдоровича

Шошельца. На стуле сидят Агафья Ивановна Чупрова и Пластинин Василий Яковлевич (Гашеньков),

стоят слева направо: Чупров Фёдор Иванович, Пластинина Мария Васильевна, Ларионова

Лидия Фёдоровна, Колодкина, Пластинина Зинаида Ивановна и Раиса Барашкова

Чупрова Татьяна Ивановна Вот скупо написанная фронтовая биография Татьяны

Ивановны Чупровой - истинной защитницы Отечества

Что касается Чупровой Антонины Ивановны, то я её тоже хорошо помню. Внешне она была похожа на свою героическую сестру, жила в Шошельце, там вышла замуж за Александра Анисимова, приехавшего работать в Шошельский лесопункт, а потом вместе с мужем и, по-моему, уже с детьми уехала жить на Украину. В Качем она приезжала редко.

В девяностые годы в этом доме жил Чупров Анатолий Иванович со своей женой Зинаидой Андреевной, дочерью Андрея Яковлевича Петембуровца, к ним приезжали их дети, Виктор, Сергей, Нина. Моего отца связывала дружба с Анатолием Ивановичем, может быть, потому, что детство его прошло в Кулиге, в доме Оськичей, недалеко от дома Андриевых. Я помню, что мы заходили в гости к Чупровым в Северодвинске, и Анатолий Иванович, любитель пофотографировать, бывал у нас в гостях и "снимал нас на карточки", как говорили в Качеме. Однажды они с моим отцом просидели всю летнюю ночь с бутылкой водки, старательно выводя слова песни:" Шапка с кистью плывёт... Стенька Разин...Ермак..." Дальше слов песни они никак не могли вспомнить, и всё начинали сначала. Эти слова я запомнила на всю жизнь. Ещё бы! Целую ночь одно и то же слушала!

Когда летом в нашем детстве оглушительно гремел гром и яростно сверкала молния, моя бабушка всегда строго и назидательно говорила нам:" Не сидите у окошек, сядьте в простенок! Заскочит молния, как у Андривых залетела, и убьёт! Господи, помоги!" И она усердно крестилась при этом. Оказывается, действительно шаровая молния залетела в окно высокого дома Андриевых, ударила в лавку (скамейку), отбросила в одну сторону Александру Гавриловну, в другую - Анатолия Ивановича. Очевидно, он потерял сознание, поэтому его начали уже закапывать в землю, чтобы извлечь из него электрические заряды, но явилась фельдшерица и запретила это делать. Анатолий Иванович был спасён.

В последние годы сюда приезжает каждый год Чупров Виктор Анатольевич, почти всегда со своим братом Сергеем. Виктор мне говорил, что бабушка Александра его тоже очень любила и перед смертью ждала его приезда, о чём не уставала повторять. Это благодаря ему у меня есть много фотографий Качема: Виктор не расстаётся со своим фотоаппаратом. Иногда он приезжает в мае, а потом и осенью. Только он из окна своего дома в Нагоре видел пожар в Боровине, когда горел дом Тюпичевых от попадания молнии. Радостно знать, что приходят в Качем и дети Фёдора Ивановича, чтобы навестить могилы отца и матери. У Андриевых, людей добрых и гостеприимных, всем хватает места в большом и крепком доме! Как радовались бы дедушка и бабушка, зная, что дом их навещают внуки! Благословен дом, в котором живут или бывают люди - так исстари считали наши предки.

В доме Андриевых:Зинаида Андреевна Чупрова, Альма Чупровы Анатолий Иванович и Зинаида Андреевна

Степановна Штинникова,Вера Ивановна Пластинина в своём доме

Чупров Виктор Анатольевич, теперь главный Его брат Чупров Сергей Анатольевич в доме

хранитель дома Андриевых, у куста калины. Андриевых

В доме Андриевых

Харисы! (хариусы) Нормальный урожай! Свой!

Нагора. Во дворе бабушкиного дома. Тут есть Надежда, Галина,Ольга, Анатолий - дети Фёдора Ивановича.

Нагора. За домом Андриевых - дом Пронькиных, В центре дом Андриевых, слева - Третьяковой

а слева - разрушенный дом Степаниды Григорьевны Екатерины Фёдоровны, справа - Николая Фёдоровича

Анатолий Иванович с племянницами и их детьми у родного дома Надежда и Галина в Качеме

Двоюродные сёстры Нина Васильевна Ковалёва и Лидия Николаевна Нина Васильевна с Чупровым Виктором

Атаманова с Валерием, сыном Нины

Большой двухэтажный дом (№41) Третьяковой Екатерины Фёдоровны заждался гостей - жителей самой Москвы - Нины Васильевны и её сына Валерия Ковалёвых. Принадлежал этот дом Третьяковым Василию Ивановичу и Екатерине Фёдоровне. Бывшая хозяйка этого дома тётя Катя Пурышева, маленькая женщина с ласковыми глазами, относилась к категории женщин, которые не умеют никому причинять зло. Она была безотказна в работе, не умела оправдываться и отнекиваться и выполняла всё, что с неё спрашивали. Однажды председатель колхоза отправил её в город Котлас за запчастью к трактору ... на лошади. Она поохала, поахала, собралась в дорогу... и привезла ту деталь в деревню. И сейчас, когда мы на иномарке лихо катим от Котласа в Шошельцу, я с ужасом осознаю всю суть героического подвига этой отважной маленькой женщины. Тётя Катя была ещё и несравненной певуньей в Качеме. Рассказывают, что к ней приезжали из Архангельска, прослушивали её пение и агитировали петь в областном хоре, обещая выделить квартиру в областном центре. Но она, ставшая вдовой в годы войны, не посмела оторваться от родного дома, имея на руках двух сыновей и дочь. Много трудностей выпало на её долю, но Екатерина Фёдоровна выстояла, подняла детей и не растратила своей доброты и отзывчивости, что является истинным величием русской женщины.

Вот как Третьяков Сергей Григорьевич написал о песнях Екатерины Фёдоровны Третьяковой-Чупровой.

Её сыновья Николай и Виктор жили в Архангельске и навещали летом свою мать. А дочь Нина какое-то время работала продавцом в качемском магазине и, кстати, тоже почти повторила подвиг своей отважной матери: она съездила за продуктами в Нижнюю Тойму, используя вместо лошади ... быка. А что поделаешь! И дорога была невозможной, и лошади были позарез нужны в колхозе во время посевной... Потом Нина Васильевна вышла замуж, родила Валерия и живёт сейчас в Москве. В 90-е годы и в начале двухтысячных они жили в деревне каждое лето. Нина Васильевна - удачливый рыбак, хариусы клюют ей с удовольствием. Валерий тоже небезуспешно перенимает опыт матери-рыбачки. Когда мы прКогда мы приезжаем в Качем, всегда приходим в гости в этот гостеприимный дом; бываем мы в гостях у Ковалёвых и в Москве. Кстати, люди находят внешнее сходство Нины Васильевны с нашей мамой, и нет тут ничего удивительного: между мамой и Екатериной Фёдоровной достаточно близкие родственные связи.

Плачь, плачь и держись, дом Третьяковой Екатерины Фёдоровны и Василия Ивановича! Не приедет больше ваша дочь Нина из Москвы со своим сыном Валерием ни следующим, ни последующим летом...Никогда больше не приедет, хотя изо всех сил рвалась в Качем, чтобы затопить русскую печь, поставить самовар и сесть за стол пить, наслаждаясь, горячий чай, как это делали когда-то отец и мать её. Не прилечь ей больше на родном голбце, чтобы просто задремать и почувствовать от этого радость, не выйти на крыльцо, чтобы вдохнуть в себя самый лучший в мире воздух, полный запахов всех на свете трав, не истопить маленькую баньку, что у самой реки под угором. Не отправиться ей больше на рыбалку, взяв любимую дёргалку и приготовленных с вечера червей, не почувствовать, как клюёт крупный хариус, радуя и будоража. Не пойти ей больше в лес за сладкой черникой или крепкими красноголовиками. Всё. Ничего не будет. Живи и выживай, дом, теперь сам, один... 9 декабря 2020 года

Нагора. У дома Третьяковых: Нина Васильевна Ковалёва, Третьяков Геннадий Иванович(ныне житель города Чехова), Ковалёв Валерий (сын Нины Васильевны), Третьякова (Егоркина) Клавдия (жена Геннадия).

Ах, какая хорошая дорога в Нагоре! Слева виден дом Нагора. Первый дом Михаила Прокопьевича, Екатерины Фёдоровны Третьяковой, дальше - Михаила за ним дом Афанасия Евгеньевича, между ними стоял Прокопьевича (Пронькина), дальше через дорогу - Степаниды небольшой дом Пожарных.

Григорьевны Пластининой.

Совсем рядом с домами Андриевых и тёти Кати стоит уже порядком разрушенный дом (№42)Третьякова Михаила Прокопьевича (Мишки Пронькина). Он жил в этом доме с Поладьей Павловной Пластининой, сестрой Александра Павловича Барша, я всегда думала, что красавец Николай Михайлович и тоже очень красивая мать Вали Соболевой, Клавдия Михайловна, - их общие дети. "Почто Поладья-то бабкой стала, - возражала мне моя бабушка, - Мишка Пронькин с ней живёт после смерти своей жены, ладная баба была... А Поладья-то - вековуха". На мой вопрос, кто такая вековуха, бабушка, сердясь моей неосведомлённости, сухо отвечала:"Вековуха, она и есть вековуха, потому что её замуж никто не берёт"... В гостях в этом доме я бывала часто, меня здесь встречали приветливо и с расспросами, на которые я охотно отвечала. К своему стыду, скажу, что, если Михаила Прокопьевича я считала богатырём-красавцем, то Поладью Павловну представляла ...бабой-ягой, доброй и отзывчивой, но всё равно бабой-ягой. Не знаю почему... Летом в гости к ним приезжали из города дети от первого брака (совместных детей у Михаила и Поладьи не было) и внуки. Я дружила с Валей Соболевой, моей ровесницей, красивой и деликатной девочкой, мы с ней потом даже переписывались. А когда приходил в клуб сын Михаила Прокопьевича Николай, мы все радовались: он играл на гармошке, шутил и был таким красавцем, что глаз от него было не оторвать: черноволосый, кудрявый, ростом выше среднего, стройный. Потом он привозил в Качем свою жену с некачемским именем Майя, которую мы единогласно посчитали тоже истинной красавицей. Как-то я видела, как моя тётя Зоя, не очень ласковая с чужими людьми, встретившись с дочерью Михаила Прокопьевича Клавдией, обнималась с ней, и по всему было видно, что радовалась, слыша слова гостьи:"Здравствуй, подруженька дорогая! Давно мы с тобой не виделись..."

Про Степаниду Григорьевну Пластинину (Степашку) я уже написала, говоря о моём дедушке Семёне Яковлевиче. Её большой , но не ухоженный внутри дом (№31)стоял через дорогу от Пронькиных. Л.И.Невзоров в своей книге "В хлябях" поместил воспоминания Назарьина Геннадия Павловича о том, что изба в этом доме "топилась по-чёрному, не было трубы", он называет Степаниду "гостеприимной старушкой" и "доброй бабушкой"и утверждает, что она "рыбачить умела ещё как". Может быть, это и так, Геннадй знал эту женщину лучше меня; знаю только, что Степанида Григорьевна не отличалась чистотой своего лица и своей одежды, и чёрные пятна сажи часто можно было обнаружить на ней. К ней приезжали из Шошельцы внуки Валентин Васильевич и Николай Васильевич, дети сына Василия Николаевича. Именно такое отчество он носил, в этом я ещё раз убедилась, читая Книгу приказов по Шошельскому лесопункту, почему-то оказавшуюся в нашем шошельском доме, хотя все звали его Васькой Оськичем и считали его внебрачным сыном моего дедушки Семёна. Татьяна Васильевна и особенно младший её брат Степан в Качеме практически не бывали. Рушится, рушится дом Степаниды Григорьевны... Некому его поправить, да и незачем, наверное...

А дома (№75) Пожарных уже давно нет... Стоял этот небольшой дом между домами Михаила Прокопьевича и Афанасия Евгеньевича. Жили в нём одиноко два добрых старика, муж и жена, дедко Пожарный и бабка Пожариха. Хозяина дома звали Василием, он был охотником, и его избушка находилась на Минькине. Я помню тёмное крыльцо этого дома, и спокойных хозяев, причём старика с рыжей бородой. Моя бабушка, наверное, дружила с бабкой Пожарихой и водила меня, совсем маленькую, в гости к ним. Мне она не раз с негодованием рассказывала потом:" Ишь ты! Что Пожариха и говорила, когда тебя увидела: "Девка-то не к житью!" Ишь чего удумала!" Бабушка трясла головой, снова возмущалась, потом победоносно смотрела на меня и чему-то радовалась. Уже в годах я поняла чему: она молилась за меня после страшных слов Пожарихи.

Огромный дом Крохалёвых - левая половина Пластининой Анастасии Фёдоровны, а

правая Анастасии Илейкиной. Перед домом - избушка Степаниды Григорьевны

Пластинина Александра Фёдоровна, Романова Галина Зиновьевна, Чупрова,

Александра Фёдоровна, Пластинина Анастасия Фёдоровна.

Напротив дома Афанасия Евгеньевича, но в сторону Нагоры и Кулиги возвышается дом (№49) Пластининой Анастасии Фёдоровны, Фетькиной (Фетиной, Федькиной) Крохалёвой. Дом был разделён на две большие части: в одной жила Анастасия Фёдоровна, другая долго пустовала, а потом в неё стала приезжать Тамара Степанова, моя ровесница, со своей бабушкой Настей, Илейкиной Крохалёвой, и сестрой Галей. Анастасия Фёдоровна жила одиноко, её муж Фёдор погиб на войне, а дочери уехали из деревни; я неясно помню, что к ней из города приезжали какие-то мальчишки, которые, наверное, с нами не особенно дружили. И вот совсем недавно житель города Печоры Андрей Замятин, родившийся в деревне Плёсо, что за рекой от Лукинской деревни, поведал мне интересные события из жизни своей прабабушки Анастасии и её родителей. Оказывается, её отец был военным и привёз в Качем в качестве жены женщину восточных кровей. И действительно, у Анастасии Фёдоровны глаза были узкие, лицо скуластое. "Моя прабабушка - коренная качемка, её звали Пластинина Анастасия Фёдоровна, её муж Пластинин Фёдор до Великой Отечественной войны работал электриком, ставил столбы в уезде Верхне-Тоемском. Он погиб на войне. Фёдор внешне (по фотографии) восточно-азиатского типа: суженные глаза, выделяющиеся скулы. Бабушка говорила, что мой прапрадед был военным и привез себе в жёны женщину восточных кровей..".

Она была скромной женщиной, безотказной труженицей, жила в большой и светлой избе, но очень бедно обставленной. А её сестра, наша соседка Александра Фёдоровна Чупрова, жившая намного богаче, очень любила свою сестру и часто бывала у неё в доме, думаю, что с гостинцами. Помню, как в конце 80-х годов 20 века она очень переживала и тосковала, когда Анастасию, уже ослепшую, увезли в Лукинское к дочерям Марине и Надежде. Другие дочери Фетиной Крохалёвой, Анна и Александра, жили в Архангельске. Меня очень удивил тот факт, что тётя Шура никогда не говорила о своём интересном происхождении, хотя то, что она из семьи Сваликов, часто рассказывала, особенно хвалила своего брата Дмитрия.

Как я уже сказала, в другой, тоже большой половине дома жила летом Томка Степанова со своей бабушкой Настей, Анастасией Илейкиной Крохалёвой, и серьёзной сестрой Галиной, ставшей впоследствии учительницей русского языка и литературы. Уже при первой встрече Томка нас просто сразила своей смелостью. Дело было в клубе, мы готовились к летнему концерту под руководством Валентина Александровича Фокина и Анны Степановны, работавшей директором школы где-то под Архангельском. Обсуждалось, кто будет петь песни и какие это будут песни.

- Я спою песню "Рожь"! - вдруг услышали все звонкий и уверенный девчоночий голос.- Я хорошо пою!

Собравшиеся мигом повернулись к бойкой худенькой девочке с красивыми глазами и в коротком ситцевом платье, которая радостно улыбнулась всем и даже подняла руку в знак приветствия. Потом она смело вышла на сцену и запела, нисколько не стесняясь незнакомых ей людей. Я помню выражение Римминого лица, растерянного от удивления, и её полураскрытый от увиденного рот, я тоже поразилась не меньше... Римма и Тамара Степанова потом дружили, когда приезжали в деревню. А после школы мы все трое поступали в пединститут на истфил, самой умной из нас была Тамара, но в институте она не училась... В моей душе до сих пор живёт благодарность к тёте Ане, Анне Ильиничне, матери Тамары, которая нас кормила в дни подготовки и сдачи экзаменов, которая заботилась о нас и переживала за нас. Я видела в последний раз тётю Аню в Шошельце у нас дома. Она была с Тамариной дочкой, очень похожей на мать. "Нет, характер у неё совсем другой, этим на Тамару она совсем не похожа", - объяснила нам Анна Ильинична. Где ты, Тамара? Как сложилась твоя жизнь?

В деревне Нагоре напротив водочерпа, над второй, очень крутой дорогой, на краю Окулова поля расположился большой двухэтажный дом (№43) - домище - Пластинина Афанасия Евгеньевича (Офони Барана) и его жены Анастасии Ивановны. Я не знаю в Качеме человека, который бы относился к Афанасию Евгеньевичу без уважения, а у нас в семье перед ним просто преклонялись. Меня в этом раз и навсегда убедило поведение моей бабушки, когда дядя Афоня был почему-то у нас в гостях. Был он подвипивши, да ещё и бабушка налила ему "с травки" (у неё всегда была водка на какой-то траве, как считала бабушка, - лекарство); и тут Афанасий Евгеньевич немного развеселился. Он стукнул кулаком по столу и бросился в неуклюжий пляс, что-то непонятно напевая. Нам с Колькой было интересно наблюдать за ним, и мы с радостью это делали. А впечатлительный мой брат долго ещё говорил:" Стукнет по столу Афоня - запляшет!" Меня же в тот день удивило поведение нашей бабушки. Когда приходил к нам дядя Ванька Немушко, дедушкин брат, бабушкин деверь, она страшно сердилась на разбушевавшегося гостя, любившего стучать кулаком по столу, и ругалась, грозно на него глядя. А тут (чудеса! ) бабушка ласково, даже подобострастно смотрела на Афанасия Евгеньевича, не думая даже придираться к нему. Я потом подумала, что, может быть, вела она себя так потому, что дядя Афоня был пастухом, оберегал коров жителей Качема. А что может быть более святым в деревне, чем кормилица-корова? И пастухом он был отличным: я не помню, чтобы при нём от медведя или волка пострадала чья-то корова. ...И вот ближе к зиме работница райкома партии, приехавшая из Верхней Тоймы, предложила мне выучить наизусть и прочитать стихотворение о нашем пастухе на каком-то колхозном празднике. Тогда всем школьникам дали стихотворение о разных колхозниках, и все волновались, а я - больше всех, так мне казалось. Пока не пришла моя очередь читать стихи, я всё смотрела на дядю Афоню, он сидел серьёзный, даже угрюмый, и у меня бешено билось сердце от страха. Дядя Афоня - наш пастух,

Он работает за двух -

Бережёт наших коров.

Дядя Афоня, будь здоров! - выпалила я чётко и очень громко, не видя ничего перед собой. И только тогда пришла в себя, когда увидела ласково улыбавшегося Афанасия Евгеньевича, довольного и собой, и мной. Моей радости тогда не было предела.

Что касается моего отца, который как председатель колхоза "Новая деревня", а потом бригадир 6-ой бригады колхоза "Красный Октябрь" очень ценил Афанасия Евгеньевича, прислушивался к его советам и всегда всецело доверял ему. Этот "строгий и толковый мужик" не раз за старшего до глубокой осени живал на Мильском, ухаживая за колхозными телятами. Ему помогали Пластинин Исаак и Валентин Гавзов, которые навсегда прониклись искренним уважением к Афанасию Евгеньевичу, который всё "самое трудное обычно брал на себя." И хлеб он выпекал вкусный, и пироги с сёмгой у него получались лучше, чем у бабы", - так говорил впоследствии о своём наставнике Исаак Фёдорович. Для него Афанасий Евгеньевич не только трудолюбивый, но и очень справедливый, выдержанный, чуткий и и мудрый человек. Это он нашёл упавший военный самолёт в таком месте, о котором никто и подумать не мог.

Дом Пластинина Афанасия Евгеньевича

Обложка или страница книги "Книжные Пластинина (Гавзова) Фаина

сокровища с Северной Двины" Михаила Серова. Афанасьевна, 1959 год

Дом Афанасия Евгеньевича Пластинина.

Пластинина (Дивенко) Вера Первая справа Вера Афанасьевна, в

Афанасьевна центре Александра Евгеньевна Пластинина

Тётя Настасья, двоюродная сестра дяди Коли Пурыша, хозяйка дома, была статной, высокой, приятной и незлобной женщиной с внимательными глазами и открытой чистой душой. Без работы её я не видела никогда, впрочем, как и почти всех качемских жёнок. Она умела выслушать каждого, даже детей, и её тоже хотелось уважать. А вот Оленька, Пластинина Александра Евгеньевна, была другой. Жила эта очень красивая женщина тоже в доме брата, Афанасия Евгеньевича, в отдельной комнате. Была она главной у староверов-высоковеров. К ней ходили молиться по церковным праздникам качемские высоковеры. И я бывала там с бабушкой, где меня поразили на всю жизнь роскошь и обилие икон в иконостасе. Оленька была похожа на боярыню Морозову, такая же красавица, с таким же быстрым взглядом, в котором было много всего: и ум, и покорность, и дерзость, и вызов, и покаяние. Этот её взгляд я уловила в детстве, а много лет спустя мама рассказала мне о страстной любви Оленьки к качемскому парню, о том, как он уехал на время в Емец, как женился там и завёл детей, как Оленька под видом родственницы наведалась в гости к своему любимому и пожила у него какое-то время. Чтобы Александра Евгеньевна работала в колхозе, этого я не знаю.

Было в семье дяди Афони три дочери: красивая белокожая Вера Афанасьевна, небольшого роста, в замужестве Дивенко; румяная, кудрявая Евгения Афанасьевна, настоящая русская красавица, знающая себе цену, и высокая, очень открытая Фаина Афанасьевна с приятными чертами лица. Вера Дивенко жила в Шошельце, а потом в Украине. У неё три сына, но я лучше других знала Колю и Володю в их детстве. Внешне Коля был совсем не качемский: степенный, интеллигентный, с красивой речью да ещё и в очках. Учился он хорошо, не проказничал. Но смешной случай с ним мне запомнился. Однажды он не подготовил домашнего задания, чего в нашей школе практически никогда не бывало: уроки мы все готовили без пререканий. Учительница строго его спросила:

- Почему, Коля, ты не выучил уроки?

- Я весь вечер работал, - был искренний ответ.

- Где работал? - удивилась учительница, зная, что дедушка и бабушка любят внука, временно проживающего у них.

- На таньке, - вздохнул Коля, - и очень устал.

Класс грохнул от смеха, нет, ничего плохого мы не подумали, мы были чистыми и наивными, мы смеялись над тем, как смешно он произнёс слово "танк", почему-то смягчив звук /н/. Я ничего не знаю о Николае, потому что не видела его целую вечность. Володя же был совсем другой, всегда улыбающийся красивый мальчик. Его тётя Фаина часто носила рёбёнка за плечами - "за коркошками", как говорили в Качеме, и мой брат Николай очень завидовал Вовке. Однажды в присутствии всей нашей семьи он важно и мечтательно заявил:

- Я скоро женюсь на Фаинке.

- Почему? - больше всех удивилась бабушка.

- Она меня за коркошками носить будет, - радостно ответил ей внук.

Володя в свои зрелые годы женился на Артемьевой Галине (по матери она качемская, внучка Степана Яковлевича Гавзова). Он взял её с детьми. Больше о нём я не знаю ничего. Самый последний сын Веры Афанасьевны - Сергей Николаевич. Он живёт в посёлке Двинской Верхнетоемского района и женат на дочери Лидии Фёдоровны Репиной. Я плохо знаю, но уважаю его за преданность Качему и дому деда.

Их мать Вера Афанасьевна как-то приехала из Украины в Качем в конце лета, ближе к осени, и зажилась дома. " Болеет она, - горько сообщила нам тётя Настасья, - умирать домой приехала". Я была потрясена тогда до боли в сердце, верить в такое не было сил; мне и сейчас вспоминается молодая ещё женщина решившая в родной деревне найти исцеление. Разве можно готовиться к смерти? ...Вера Афанасьевна умерла в Качеме, здесь и похоронена.

Красивая Евгения, Кулешева по мужу, в молодости жила в Архангельске, потом переехала с семьёй в посёлок Двинской, который находится недалеко от Верхней Тоймы. Помню, как я делала укол-прививку её толстенькому сыну в конце шестидесятых или в начале семидесятых. Дело в том, что в пединституте нас в течение двух лет готовили как медсестёр запаса, я неплохо делала уколы и всё лето колола своего дяди Колю, который был серьёзно болен. Вот Евгения, приехавшая в гости к родителям, и попросила меня уколоть сына. К медицинским процедурам я относилась очень старательно, хоть и терпеть их не могла, и попросила Евгению крепко держать на вид очень спокойного и неповоротливого малыша. Но Евгения отмахнулась: он спокойный... Никогда не забуду, как ребёнок дёрнулся, когда ещё иголка была в нём и как я испугалась. Ничего плохого не случилось, но после этого я делала уколы в 1000000 раз осторожнее. Дети Кулешевых и самый младший Дивенко Сергей часто приезжают в Качем летом.

Степенная в движениях и верная в дружбе Фаина Афанасьевна вышла замуж за качемского парня Гавзова Ефима. Живут они тоже в Двинском, а их сын и внуки приезжают в Качем. Это Фаинин старший внук мастерски вытащил клеща из моего плеча и умело обработал рану, успокоив меня, испуганную происшедшим не на шутку. Последний раз я видела Фаину Афанасьевну в Качеме летом несколько лет назад; мы сидели за накрытым столом в доме Пеганков вместе с Евгенией Николаевной Мошонкиной, Фаининой подругой детства, и радовались встрече друг с другом.

Мне радостно, что дом Пластинина Афанасия Евгеньевича ещё величественно возвышается на угоре рядом со Сдыхальницей, что, проходя мимо него, я вспоминаю о хороших людях, его хозяевах, и от этого на душе становится спокойно и радостно...

Нагора. Справа недалеко от столбика стоял дом Лесковых.

Екатерина Степановна в центре с белым ремешком, Валентин Николаевич с краю справа в броднях и белой рубашке. В последнем ряду четвёртый слева - Павлов, муж Лидии Степановны Пластининой- Павловой (Крохалёвой), отец моих одноклассников Павла и Валентина. Кто он им?

Екатерина Степановна слева, рядом с ней внучка Люба, а за Любой -

Антонина Николаевна. Валентин Николаевич справа с краю.

Справа Гавзова (Сивашова) Антонина Николаевна с подругой. Гавзов Виктор Николаевич, 1959 год

Недалеко от дома Афанасия Евгеньевича, у самой Сдыхальницы, стоял дом (№77) Николая и Екатерины Степановны Гавзовых (Лесковых). Давние представители этого рода славились своим плотницким искусством. Наверное, благодаря им почти в каждой качемской избе голбец и наблюдник ( что-то среднее между кухонным столом и шкафом) были оббиты дощечками с искусно вырезанным орнаментом. И мой дядя, Ларионов Ефим Васильевич, подтвердил мне, что это дело рук Лесковых. Они всё могли. И будто бы, оказавшись на первом пароходе ещё при царской власти, один из Лесковых долго ходил по судну, всё просматривая и изучая. А потом у него спросили:

- Ну что? Так сможешь сделать?

- Всё смогу, что из дерева, - ответил мастер, подняв на собеседника свои умные глаза. - Двигателя сделать не смогу. Не знаю как.

Интересен и такой факт, что среди первых организаторов колхоза в Качеме были Лесковы, тогда жившие почему- то очень бедно. А в годы войны, по воспоминаниям моей бабушки Александры Ивановны, они голодали больше других. " Лесковы-то пуще всех в войну голодали, - говорила она, - лебеду ели..."

Я помню, что в этом доме жила тётя Катя с сыновьями Валентином Николаевичем и Виктором Николаевичем. Валентин работал в колхозе трактористом и командовал на радио: включал и выключал его для жителей деревни, был он человеком добродушным и скромным. В деревне все знали, что он "шибко любит Зою Минину", единственную и послушную дочку Чупровой Анны Александровны. Потом они поженились, у них появились дети, я знаю, что первый ребёнок - Мишенька. После окончательного развала колхоза в Качеме эта семья переехала в Шошельцу, забрав с собой мать Зои Михайловны, где семья Гавзовых прожила в любви и согласии много лет.

А младший его брат Виктор в молодости был человеком энергичным и притягательным. Он не только лихо играл на гармошке, но и был интересным рассказчиком и собеседником. Помню, как после армии он пришёл к нам в гости, может быть, спросить у моего отца о предстоящей работе, а может, показаться своей учительнице Марии Васильевне. Мы сидели за столом и пробовали первый урожай молодой картошки, Виктор тоже разделил нашу трапезу. Он ел картошку прямо с кожурой и весело говорил:"А у нас в Карелии картошку едят с кожурой!" Это "у нас в Карелии" нас немного смущало, но он с такой любовью говорил о том месте, где ему пришлось отдавать свой воинский долг, что мы слушали его со вниманием.

- А ты, Валя, помнишь, как пела про синий платочек, когда я в армию уходил? - вдруг спросил он.

- Я не знаю этой песни, - смутившись, ответила я. - Это не я.

- Ты, ты! - заверил он всех, - просто за три года всё забыла. Тебе было пять или шесть лет.

Виктор недолго жил в Качеме, он уехал в Карелию и, мне кажется, больше не приезжал в свою деревню. И вот совсем недавно его племянник Гавзов Николай, уроженец Качема, как он написал, сын Антонины Николаевны Сивашовой, дочери тёти Кати, сообщил мне некоторые подробности этой семьи, также пояснил, что Лидия Павлова и его мать - двоюродные.

Был у Екатерины Степановны ещё сын Геннадий Николаевич, который жил со своей женой Любовью и детьми в Шошельце. Старшего их сына Владимира, рано умершего, я учила в школе. Сам Геннадий Николаевич умер в 1990 году.

А их мать Екатерина Степановна была человеком проницательным. Один раз она задала мне встрёпку, когда я, шестилетняя, на водочерпе учила плавать своего трёхлетнего брата Колю. У него не получалось, потому что Коля боялся воды, меня это злило, и я окунала и окунала брата в воду, несмотря на его громкий крик, который и услышала тётя Катя от своего дома, что находился на крутом угоре. Она, размахивая вицей в руке, бодро спустилась к реке и, угрожая мне, заставила выйти на берег.

- Вот ужо батьку-матери намутюсь! - грозно пообещала она и небольно стукнула меня вицей. - Утопила бы, волосатка, робёнка-то!

Конечно, она всё рассказала моему отцу, который посмотрел на меня, придя домой, как на преступницу. И это было для меня самым страшным наказанием.

Другой раз в отсутствие родителей, ушедших на сенокос в жаркий солнечный день, я решила тому же Кольке показать, как надо жечь костёр... дома. Хорошо, что эту процедуру я решила выполнить на шостке - часть его была кирпичная. Лучинки загорелись быстро и весело, Колька искренне радовался, мне тоже было интересно наблюдать за разрастающимся огнём, но в разгар этого чудесного события мы услышали грозные крики под окном, а потом и появление в нашем доме тёти Кати, которая бесцеремонно залила наш костёр водой, и поддала мне под зад со словами: "Ужо тебе, волосатка!" А потом опять нажаловалась моему отцу... И правильно сделала.

Вот что написал мне Гавзов Николай, человек почитающий родственные связи и обладающий хорошей памятью. "Здравствуйте! Это опять я, Николай Гавзов. Читая Вашу книгу, я понял, что дал Вам неверную информацию.Гавзов Виктор Николаевич (который ел у Вас картошку в" мундире") уехал в Карелию. Женился. Родились 3-е детей: Оля, Света, Алексей.Света года 3-и назад переехала в Крым, про Олю и Алексея мне ничего не известно.В 1990 он (Виктор) приезжал на похороны дяди Гены, приезжал и к нам (год не помню), Умер дядя Витя раньше моей мамы. Мама умерла в 2011 году в возрасте 78 лет. Это дети дяди Гены: Люда, Вова, Витя, Зина, Коля. Зина, Коля, живут в Белорусии, Люда в Архангельске, Витя в Двинском. (Вот он и жил в Мариуполе). Вова трагически погиб в лесу (упало дерево). У дяди Вали 3-е детей. Миша (живёт в Двинском), Серёжа и Таня в Н-Тойме. На фото ( слева направо)-Гавзовы: дядя Гена,тётя Люба с маленьким Колей. Павловы: тётя Лида, дядя Ваня. Лия-*.В черной рубашке тоже не помню. Дети:Люда Гавзова (в переднике), рядом не помню, Нина Павлова, ( рядом с бабушкой) Витя Павлов.-*.-Вова Гавзов,-*-,Коля Павлов, я(с лодочкой в руках),-*.Фото сделано в Шошельце. ( *-не помню) Книга у Вас замечательная!!! Каюсь-прочитал ещё не всю, но это дело времени.Удачи ВАМ и крепкого здоровья!!!

С уважением-Николай."

Заричье и Грива Вид на Качем с Гривы. Боровина и часть Подгоры, включая школу

Вот она, Сдыхальница над рекой!

Главное место в Качеме Сдыхальница - это поляна, площадка, ровное место на рекой. Она спускается крутым угором прямо к реке. Мне всегда казалось, что именно Сдыхальницей залюбовались основатели Качема Савва и Борис. И тогда, выполняя их молчаливое и не до конца даже ими осознанное желание поселиться именно там, где эта высокая красивая поляна над рекой, течение реки вдруг развернуло лодку и подвело к своему левому берегу. Так начался Качем...

Сдыхальница манила и манит людей к себе в любое время года. Зимой в пору нашего детства она была покрыта белым-белым снегом, и лишь узкий след лыж выделялся на ней. Но бабушка не раз рассказывала мне о том, как широко праздновалась Масленица на Сдыхальнице в "прежние времена". "Много народу соберётся на Сдыхальнице. Парни да и молодые мужики притащат конные сани и покатятся прямо на реку... Угор-то крутой! А если перевернутся да головы сломают? Нет, не боялись ничего. Смелые были! Далеко укатятся," - гордо рассказывала бабушка, а Марьюшка согласно поддакивала ей, кивая головой.

Я любила Сдыхальницу весной. Первые проталины на ней появлялись напротив дома Семёна Серьгина и видны были уже от клуба, и мы, убедившись в том, что взрослых поблизости нет, отважно пробирались по снегу к первой проталине. На ней мы снимали обувь и "бегали по лету босиком", то есть по холодной сырой земле, покрытой прошлогодней безжизненной травой. Потом мы, очень довольные, направлялись к следующей проталине и опять "бегали по лету", и так ползли-брели по всему краю Сдыхальницы до дороги, что спускалась в Узлиху. На следующий день мы проделывали то же самое, радостно замечая, что проталин становится всё больше и больше. Одно для меня было плохо: на снегу появлялись противные насекомые, похожие на длинных узких комаров с короткими лапками, и они с каждым днём откуда-то прибавлялись. "Да что их бояться? - удивлялась бабушка. - Это вороньи вши. Они не укусят". Но я их не переносила и боялась - такие противные, быстро ползают по снегу и не боятся замёрзнуть.

На первомайские праздники мои земляки обычно собирались на уже освободившуюся от снега Сдыхалницу и смотрели на ледоход - интереснейшее зрелище. Смотреть на огромные льдины, которые с треском наскакивали друг на друга, было и страшно, и притягательно, и мы часами стояли высоко над водой, такой свирепой и уверенной в себе, не в силах оторвать от реки глаз... Иногда в праздник сюда приходили с гармошкой наши подвыпившие земляки.

(Слева) Пластинины Зинаида Никифоровна,

Павла Ивановна, Мария Васильевна

А летом все бежали на Сдыхальницу, хотя на ней стоял один лишь турник. Травы на ней тогда почти не было: всё съедали овцы и козы, и только мягкий зелёный ковёр лежал под нашими ногами. Колхозницы, идущие с работы на Гриве под вечер, несли бехтери с травой или беремена сена и с удовольствием присаживались на край Сдыхальницы, чтобы передохнуть от трудной работы и тяжёлой ноши - вздохнуть свободно. Отсюда и пошло название нашего любимого места, где мы прыгали, бегали, играли в разные подвижные игры, а также в "Ручеёк, в "Люб сосед" и другие; здесь пели песни и прогуливались парочки. Когда-то, опять в прежние времена, здесь водились хороводы в Ивандень, и главной запевалой в начале 20-го века была голосистая Екатерина Фёдоровна Чупрова-Третьякова. Один раз я видела такой хоровод в Ивандень, но не на Сдыхальнице, а на лужайке у дома Тольки Феруля. Этот хоровод водили совсем непродолжительное время наши жёнки и приехавшие из других мест на праздник гостьи. Вот тогда и рассказала мне бабушка о хороводах на Сдыхальнице в годы её молодости.

И сейчас, прибывая в Качем, мы стремимся на Сдыхальницу, чтобы посмотреть на речку, на Гриву, на качемское небо, чтобы вспомнить своё детство и всё, что радовало раньше.

Именно на Сдыхальнице 23 августа 2020 была установлена памятная плита участникам Великой Отечественной войны и труженикам тыла как дань памяти и благодарности тем людям, которые спасли нашу страну от фашистского нашествия. На первой фотографии истинные патриоты нашей деревни, которые довели дело, начатое многими людьми, до конца.

А это сообщения из группы "Качем-Шошельца" по поводу открытия памятной плиты.

От души поздравляю всех, кто откликнулся на то, чтобы в нашей деревне, в нашем Качеме, поставить памятную плиту в благодарность людям, воевавшим на фронтах Великой Отечественной войны и крепившим победу в тылу. Это важное событие, о котором мечтали качемцы старших поколений, состоялось 23 августа 2020 года. Ещё в конце зимы этого года у нас не было уверенности в том, что на Сдыхальнице появится эта памятная плита - знак нашей признательности тем, кому довелось жить, воевать, трудиться в эти страшные и трудные годы. Спасибо и низкий поклон Ларионову Валентину Николаевичу (Омелину), Гавзову Сергею Игнатьевичу (Миколоньину), Пластинину Анатолию Исааковичу, Третьяковой (Пластовой) Ольге Васильевне за ответственность и подвижничество в нелёгкой работе по созданию памятника и доставке его в Качем.

А на фотографии рядом люди, которые приехали в Качем специально, чтобы установить памятную плиту, не считаясь с потерей личного времени. Благодарим вас, Гавзов Михаил Валентинович, Гавзов Виктор Геннадиевич, Пластинин Анатолий Исаакович, Дивенко Сергей Николаевич и Кулешов Алексей. Вот и в нашей деревне есть знак памяти людям, победившим войну. Спасибо всем.

Хочется назвать ещё людей, без которых, может быть, создание памятной плиты и не состоялось.Это Гавзова (Пышкина) Нина Савватиевна и Пластинина ( Артюхова) Людмила Константиновна. Нина первая озвучила эту идею по созданию памятника качемцам, а Людмила не позволила нам расслабиться и не дала спокойно жить, пока памятная плита не появилась на Сдыхальнице.

Фотографии эти сделал Архаров Алексей, внук Зои Михайловны Гавзовой, он тоже помогал в установке памятника. Благодарим Алексея.

Внизу угора со Сдыхальницы летом строили переход - тоже наша гордость. Некоторые доски перехода были недостаточно широкие, встречались и покривившиеся, но мы на эти пустяки внимания совсем не обращали. Правда, сначала мы ходили по переходу неторопливо, держась за жёрдочки-перила, но потом, в самый разгар купального сезона, летели по нему, не глядя под ноги и не вспоминая о перилах. Ещё бы! Все уже купаются, а ты ещё только на переходе - не до осторожности тут, лишь бы не запнуться за редкого городского мальчишку, молчаливо и одиноко удившего с перехода.

Осенью, когда в нашей деревне становилось тихо, потому что отпускники разъехались по своим городам, стоять на Сдыхальнице, вспоминая лето и друзей, было очень грустно. Вода в реке становилась тёмной и холодной, и смотреть на неё тоже не хотелось...И вспоминать про холодную осеннюю воду мне сейчас тоже не хочется, потому что всю жизнь я чувствую свою вину перед братом и отцом. Однажды он сказал мне ещё днём на обеде:"Валя, скажи матери, что масло закончилось". Я услышала сказанное очень плохо, потому что с нетерпением ждала, кода он отодвинет газету, которую я тут же начну читать, и пришедшей с работы маме сообщила о просьбе папы купить сливочного масла. Удивлённая мама дала нам с Колей бидончик и отправила на ферму за маслом, где мы застали нашего отца, который рассердился на меня за то, что я перепутала растительное масло со сливочным. Чтобы не нести бидончик пустым, мы выписали пахтанья и втроём пошли домой. Коля быстро бежал по переходу первым, я - за ним, шествие завершал наш отец. Было уже темно, вода в речке прибыла и грозно шумела, убегая в сторону Шошельцы. Вдруг я услышала вскрик и всплеск воды, а потом только Колину голову над водой... В следующее мгновение - ещё один всплеск, более тяжёлый, и на на воде держалось уже две головы... Отец никак не мог схватить Колю, течение несло их зигзагами, и маленькая голова пропала из вида. Я стояла на переходе и ревела; наверное, я бы прыгнула тоже в воду, но увидела, что над водой уже опять две головы, и эти головы близко от берега. Так стыдно перед братом и отцом, как в тот осенний вечер, мне никогда больше не было...И этот стыд не отпускал меня долгие годы.

Река Нижняя Тойма. Сдыхальница. На угорчике - дом

Вид с нижнего края Сдыхальницы на подгорские бани, Фокиных.

склад и дома Боровины. В этом месте реки водились

семедыры,они собирались около камня и, как ленты,

извивались в воде. Мы их побаивались...

Слева изгородь усадьбы Семёна Серьгина.

Вся деревня,кроме Узлихи. А в Заречье Ура! Переход готов. Сегодня радостный день. Качемские меевы...

слева росла капуста. Огромное поле!

Качемская детвора и приезжие гости на переходе. (Слева) Пластинина Лиденька,Чупрова Тоня, Чупров Коля, Пустынная Галя и Постниковы Таня и Лена. На последней фотографии, тоже у перехода, (слева) я, за мной моя сестра Люда, потом Люба Овчинникова, Лида Чупрова (Пурышева), Люба Вяткина и Тамара Гавзова. Маленькие девочки - Лешукова Наташа и Романова Таня.

За рекой от перехода начиналось несколько дорог, первая, что шла по берегу вверх по течению, вела на ферму, вторая сначала направлялась по Заричью вдоль капустного поля и там разделялась на несколько больших дорог. Две из них шли параллельно друг другу до самой Гривы и разделялись лишь глубоким оврагом с ручьём, там росла вкусная черёмуха. По той дороге, что справа, сухой и песчаной, можно было дойти ещё до двух или трёх силосных ям, куда мы любили прыгать, как в силосные ямы около фермы. Третья дорога вела из Заричья на Зимнее, на ней можно было ездить на лошадях в санях зимой и в телеге летом. По левой дороге ходили под Бузынь и на кладбище. В Заричье росло много кустов красной смородины. Кислые, но вкусные ягоды которой мы начинали поедать ещё в недозрелом, зелёном состоянии.

На Гриве было много широких пожен, с которых убирали сено для колхозных коров. Я редко бывала на колхозном сенокосе, потому что приходилось помогать маме и бабушке на своём сенокосе, поскольку отец говорил маме так:" Пока колхозу сена не наставим, себе косить не пойду". В ответ мама плакала, бабушка сердилась, что-то шепча про себя, и шли мы, совсем маленьке, на Юрмангу косить траву и грести сено. А если я оказывалась на Гриве, когда шел сенокос, у меня дух захватывало от увиденного. Весело стрекотала грабилка, на которой лихо сидел Шурик, Колька или Толька Феруль, а позднее и наш брат Коля. Женщины бойко работали граблями, перекидываясь шутками, хоть и спешили: не дай Бог дождь пойдёт. Мой отец, разгорячённый и совсем не такой, как дома, умело подавал сено наверх женщине, стоящей на зароде, которая ловко хватала охапку и уверенно раскладывала по стогу. А рядом, но уже у другого зарода так же лихо орудовал вилами Васенька Миколонькин или Василий Гашеньков... Все люди были связаны друг с другом, понимали каждого, все выполняли очень важную работу, понятную им. А вдали на косилке уже работал Исаак Фёдорович, готовя будущее сено, которое опять предстоит сгребать.

На Сдыхальнице. За рекой Зимнее, это Я после 6-го класса в огороде

коровник и телятники. Моя мама, Фокиных; сзади - Грива.

Пластинина Мария Васильевна, идёт Вот какой была Грива раньше.

из школы домой с большим портфелем.

Напишу сразу о Зимнем, о колхозной ферме, о том месте, где было много телят и коров, куда отправлялись наши доблестные женщины- труженицы ранним утром и вечером, чтобы доить коров и ухаживать за телятами. До Зимнего ещё надо было добраться. Весной в большую воду - на лодке с вёслами, летом - по переходу, гордости качемских детей, который находился, если посмотреть на эту фотографию, как раз внизу. Зимой надо было идти по дорожке или, если повезёт, на санях с сеном, а осенью, когда уже убрали переход, - опять на лодке. Мы, кстати, рано научились управлять такой лодкой и, не боясь быстрого течения, рисковали переплывать самостоятельно, налегая на вёсла. Реки своей мы не боялись - мы её любили...

Не доходя до Зимнего, уже на угоре, можно было увидеть большой погреб, в котором всё лето лежал снег, а на снегу круглые мячики жёлтого масла, которое через определённое время увозили из Качема на специально для этого прибывшей грузовой машине. Погреб был холодный и глубокий, в нём хозяйничала строгая и резкая на слово, когда надо, Нина Ивановна Ларионова. Недалеко от погреба находится глубокий овраг и ручей с холоднющей прозрачной водой. А у самой воды в большом котле, подвешанном над огнём, топили масло, чтобы оно не портилось в летнюю жару. Потом масло сливали в большие фляги и готовили для хранения или транспортировки. Часто тут хозяйничал Гавзов Савватий Фёдорович, колдуя над маслом.

Дальше находились четыре подряд квадратных силосных ямы. Да разве современные батуты сравнимы с ними?! Разбежишься и прыгаешь в эту яму на тёплую траву, пахнувшую летом и счастьем, дух от всего захватывает, а падать мягко и весело, и хочется прыгать ещё и ещё... Нам, детям, не только разрешалось прыгать в силосные ямы, это даже поощрялось, чтобы трава сильнее умялась. Вот только Римма однажды не рассчитала и бухнулась в чистом платье с разбегу в такую яму, которую ещё не вычистили от прошлогоднего силоса, распугав всевозможных жуков и лягушек, и не высушили как следует...Но ничего, вытащили мы тогда её из этой ямы, грязную и сердитую, но целую и невредимую.

Первый дом Зимнего - помещение, в котором специальным прибором измеряли, сколько каждая доярка надоила молока. На стене висела бумага, на которой потом записывались цифры показателей - шло соревнование по удою молока. Несмотря на это соревнование, дух соперничества среди доярок отсутствовал, они были дружелюбны и приветливы между собой, а о зависти никто и не думал. Серьёзная Лидия Яковлевна Гавзова, которую от колхоза возили в 50-е годы в Москву на Выставку Достижений Народного Хозяйства за трудолюбие и высокие показатели в работе, красивая и знающая себе цену Пластинина Павла Ивановна, скромная Пластинина Зинаида Ивановна, её подруга Чупрова Зоя Михайловна, моя тётя Пластинина Зоя Семёновна, Ларионова Нина Ивановна, Гавзова Анна Филипьевна - вот кто запомнился мне на ферме. Там работали в своё время и Пластинина Лидия Александровна, и Третьякова Павла Ивановна, и Зоя Пузина. Тут же, но в другой комнате, возвышался огромный сепаратор, отделяющий обрат от сметаны. Обратом поили телят, а из сметаны делали в маслобойке масло, при этом получалось пахтанье - лучший напиток, который я когда-либо пробовала. Пахтанье можно было брать домой в счёт трудодней под запись, и летом мы с трёхлитровым бидончиком часто бежали на Зимнее. Пахтанье в бидончике заканчивалось у нас летом моментально, потому что наш дом был всегда полон людей. А когда масло топили для лучшей сохранности, появлялось поденье - тоже очень вкусное кушанье, особенно с шаньгами или сковородниками (то есть колобками, как называют их сейчас в России). Мне очень нравилось слушать разговоры доярок, которые называли друг друга девами. "А знаешь, дева, что вчера было..."- говорила одна другой, и это слышать было очень интересно и необычно.

Особенно трудно было работать дояркам зимой. Огромный колодец обмерзал толстым льдом, к нему даже подходить было страшно, а они доставали воду тоже очень большим ведром, рискуя поскользнуться и упасть. Сруб колодца сильно суживался ото льда, ведро с трудом проходило до воды, и мой отец, председатель колхоза "Новая деревня", а позднее, после укрупнения колхозов, бригадир 6-ой бригады колхоза "Красный Октябрь", сам и без одежды залезал в колодец, чтобы вырубить лёд, вызывая слёзы жалости к нему нашей младшей сестры Лиденьки, любимицы отца. После этого он всегда болел, так как на войне перенёс воспаление лёгких и чудом выздоровел, а его лёгкие до конца так и не вылечились.

Коров и телят кормили, кроме сена, репой и картошкой, которую надо было мыть в холодной воде, вот почему руки колхозниц болели, порой неизлечимо, как у Марии Андреевны Ларионовой, которая жаловалась нам, показывая свои распухшие пальцы:"Смотрите, девочки, что у меня с руками. Болят, болят, спать ночами не дают..."

Обладая сильным воображением в детстве, вот как я представляла всех, кто был на Зимнем, слушая или сама исполняя частушку:

За рекой четыре дома,

В одном печка топится...

Девки кудри завивают,

К морякам торопятся.

Из окна нашего дома в Узлихе было хорошо видно Зимнее за рекой, все его четыре дома, над одним из них часто струился дым - топилась печка, чтобы доярки не мёрзли. И я представляла, что все доярки и телятницы, независимо от возраста, сидят около печки и завивают на горячие толстые гвозди кудри. При этом они очень весёлые, некоторые даже тихонько поют, другие смеются и разговаривают о приятном; они счастливые люди из другого мира, где нет трудной работы, где нет забот и переживаний, где только радостные предчувствия предстоящего счастья ...с моряками, которых я, к сожалению, не видела в своём воображении, но знала, что они точно принесут счастье тем, кто "кудри завивает" на Зимнем. Я до сих пор не знаю, почему мне всё так виделось, наверное, потому, что я очень жалела этих настоящих тружениц, которых обошли стороной женские развлечения, возможность ухаживать за собой и жить для себя...

Слева от первого здания фермы и за ним стояли два телятника, один для совсем маленьких телят, другой - для больших. Телята смотрели на нас наивными глазами, пугались и прятались от нас. В телятник нас не пускали и бесцеремонно выгоняли из него, видя, как мы заглядываем в него.

А следующее длинное здание - коровник, в котором коровы стояли в два ряда напротив друг друга, у каждой была своя кормушка, наполненная сеном или силосом. Коров было много, и у каждой своя кличка, но я почему-то не запомнила ни одной. Коровы постоянно жевали, и мы их особенно не боялись, как быков, пёстрого Казака и розоватого Филю. Мы смотрели на них с повети через квадратные отверстия, предназначенные для подачи сена этим не всегда любезным животным, видели строгие глаза быков и, что скрывать, робели. Правда, иногда дурачась, лихо пели быкам:

- Казак-мазак, толстая голова, тоненькие ножки!

Не ходи по огородам, не топчи картошки!

Но быки лишь уныло и лениво ели своё сено и всем своим видом выражали не только полное безразличие к нам, но и полное над нами превосходство...

За коровником снова находилась силосная яма, очень глубокая, с башней наверху; мы тоже прыгали в неё, может быть, только осторожнее. Между силосной ямой и коровником всегда было много навоза и даже навозной жижи. Там росли крепкие белые грибы, напоминающие шампиньоны, может быть, это они и были, но никто на них не обращал внимания, потому что для нас они были поганниками..

Не осталось и следа от Зимнего... Всё заросло травой и кустарником... Вот и нет ещё одного места, которое мы любили и о котором остались лишь добрые воспоминания...

На мой вопрос, где был дом раскулаченного нашего прадедушки Ларионова Ивана Акимовича, Ефим Васильевич, его внук и мой дядя, мне так ответил:" На Зимнем..." Я потом хотела поговорить об этом поподробнее, но не успела... Вот ещё одна тайна... И эта тайна раскрылась уже в 2020 году. Дом этот до раскулачивания находился на Боровине, а потом его перевезли за реку, и появилось Зимнее - колхозная ферма. Всё знает наш дорогой Васенька - Василий Ефимович Ларионов, он и развенчал тайну.

Вот каких выдающихся результатов добивались наши доблестные Зимнее зимой

доярки в труднейших условиях!

Грива, а примерно в центре была колхозная ферма - Зимнее Вот все четыре дома Зимнего

Мне б со Сдыхальницы высокой

Взглянуть на Гриву, речку, лес,

На Верхнее с густой осокой,

На солнце и на синь небес...

Это водочерп, заросший травой и даже кустами

Это водочерп, заросший травой и даже кустами. Водочерп в сентябре 2020 года.

Любимым местом для нас был водочерп - место на реке перед самой Узлихой. В этом месте люди черпали воду для дома, а особенно для бань, коих много располагалось на берегу. Тут полоскали бельё летом и зимой, тут по субботам пахло дымом и свежестью, тут зимой пролегала тропинка к Зимнему, что за рекой. А летом мы тут купались...Целые дни проводили в реке и на банях, где, посиневшие от долгого пребывания в воде, грелись на солнышке, чтобы снова плавать и нырять. Поэт Николай Рубцов, описывая свою малую родину, сожалел:"Тина теперь и болотина там, где купаться любил"... Так и в Качеме на водочерпе: всё нынче в тине, вязко, непроходимо...

В угоре выше водочерпа и дороги, с одной стороны огороженной столбиками, стояла маленькая, как игрушечная, избушка (№78) тёти Лизы Коки - Третьяковой Елизаветы Ивановны. Чтобы она со своим сыном Федей, моим ровесником, тут жила, такого я не помню. Они жили в Шошельце, сначала приезжали в свою качемскую избушку, а потом перевезли её в Шошельцу, на хутор, и жили в ней долгое время, пока в 70-е годы ни получили квартиру недалеко от клуба. Хорошо тётю Лизу я узнала лишь в Шошельце уже в зрелые годы. И была она для меня загадкой, отвергающей, на мой взгляд, некоторые научные медицинские выводы. У Елизаветы Ивановны было серьёзное заболевание: у неё тряслись руки и голова, это первое, а второе - она, практически безграмотная, умела лечить людей. Я этому не верила, конечно. Но, уже работая в школе и будучи кандидатом в члены КПСС, когда мне было 22 года, я встретила свою двоюродную сестру Атаманову Лидию Николаевну, ветеринара по профессии. Она привезла свою дочь Ирину из Архангельска на лечение к тёте Лизе. Девочка была покрыта коростами, а в Архангельске лечение не дало результатов. Помню, как я была изумлена поступком Лидии, как иронично отнеслась к её решению, заподозрив её в недалёкости. Но, к своему величайшему удивлению, увидела, как Ирочка стремительно поправляется, и через несколько дней с чистым и здоровым личиком они вернулись в свой город. Уверенная, что происшедшее - случайность, я забыла об этом.

Вспомнить пришлось через несколько лет, когда у меня уже был сын Слава. Мы с мужем только что приехали в Сыктывкар, "обживались" там, собираясь на осенних каникулах привезти своё любимое чадо к себе. И вдруг по междугороднему телефону звонит мама: Слава заболел, температура очень высокая, на шее какой-то отёк; наш фельдшер Бронислава Ивановна (кстати, знающий специалист), сказала, что свинки нет и отправила на всякий случай к тёте Лизе. Мама ждала нашего согласия, нам ничего не оставалось, как согласиться, и вскоре мама сообщила, что ребёнок идёт на поправку. После лечения знахарки, так назову тётю Лизу, из отёка вышла какая-то жидкость, а потом остался маленький рубец, который и сейчас можно увидеть на шее сына. Но это ещё не всё. Однажды летом моя сестра Люда приехала с сыном Сашей из Украины в гости к маме. Лето было жаркое, клубники назрело много, все ели эти вкусные ягоды и хвалили их. Только маленький и толстенький Саша есть не мог: его руки покрылись красными пятнами, а между пальцев выделялась бесцветная жидкость. Тут уж я сама предложила сестре вести сына к тёте Лизе. И, как всегда, после второго раза посещения знахарки ребёнок уже брал в свои чистые здоровые ручки ароматную клубнику и ел её. После третьего раза сестра явилась домой очень взволнованная и даже испуганная. Оказывается, тётя Лиза приняла мало знакомую ей Люду за меня, ей хорошо знакомую: старуха тогда уже плохо видела. Люда присутствовала на сеансе лечения и видела, как знахарка взяла кремень и напильник, потом стала бить им по камню так, чтобы летели искры, и что-то быстро говорила. Закончив свою работу, тётя Лиза сказала:" Валенька, давай я передам тебе мои знания, как лечить". Испуганная Людмила не созналась, что она не "Валенька", что-то пробормотала и умчалась с Сашей домой. А я всё хотела поговорить с Елизаветой Ивановной по этому поводу, но в надежде, что время ещё есть - есть у Бога дней, не торопилась. Зимой этого года тёти Лизы не стало...

Её сын Фёдор Иванович женился на Любе Рухловой (Сторублёвой), у них есть дети, последнее время он жил с семьёй в Нижней Тойме. Люба обладала очень сильным характером, это качество передалось их сыну. Когда Фёдора, шофёра лесовоза, стал отчитывать механик, его сын, ставший свидетелем неприятной для отца сцены, резко бросил в сторону начальства:"Замолчите! Я покажу вам Карабах!" Фёдора Ивановича Третьякова уже нет в живых.

Узлиха

Вот она, как на ладони дорогая наша УЗЛИХА! Она ещё молодая и крепкая. Первый дом, а напротив амбар на ножках у самого Окулого поля принадлежали Наумушкам, внизу бани узличан и нагорцев, потом угор Окулова поля с красавицей елью, далее дом Натальи Захаровой, рядом дом Сергиевых, потом Баршей, предпоследний дом Толи Феруля, а последний наш дом. Этот снимок Сергей Григорьевич Третьяков сделал из-за реки, с поля, где многие годы росла капуста для колхозников. Моя бабушка называла это место заричьем.

И снова милая сердцу Узлиха... Вид на Узлиху с Окулова поля летом Начало Узлихи

Нагора. Часовенское поле. Ближе к нам - часть дома Лапичей, за ним и выше - бывшее правление колхоза (впоследствии дом Третьяковой Клавдии Васильевны), за - ним дом Чупрова Ивана Ивановича и Александры Гавриловны (Андриевых), слева - Екатерины Фёдоровны Третьяковой, дальше - Михаила Прокопьевича (Пронькина) и Степаниды Григорьевны Пластининой.

Пластинин Иван Егорович и сведения о нём как об участнике войны для Бессмертного полка

Я знаю, что многие жители Шошельцы спрашивали у Натальи Николаевны совета и находили мудрый ответ. А своей дочери Лине, доброй и порядочной женщине, и её трудолюбивому мужу Ивану Пустынным она помогла вырастить детей; внуков Наталья Николаевна очень жалела. Качемские жёнки вместо слова "любить" использовали слово"жалеть".

Лина Ефимовна Чупрова (Пустынная),

дочь Натальи Николаевны

Мне не забыть, как Наталья Николаевна помогла моему брату Николаю в труднейшее для него время. Это были часы безысходности, когда время стоит на месте, а тишина бывает громкой. Мы сидели в комнате и ждали окончательной беды, как увидели из окна тётю Наталью, решительно идущую к нашему дому. При встрече Коля поднял на неё глаза и тут же опустил их. А она крепко обняла его, строго посмотрела на него, сняла крест на шнурке и повесила ему на шею. Брат вдруг заулыбался, грозная тишина рассеялась, и мы все облегчённо вздохнули, потому что поняли, что жизнь продолжается, что это ещё не конец, что у нас есть силы всё пережить и выстоять... Я потом, когда всё благополучно закончилась, говорила Николаю, видя, что он продолжает носить Натальин крест:

- Разве можно носить тебе крест, ты ведь некрещёный?

- Можно, - упрямо отвечал он. - Я крещёный.

- Кто тебя крестил?

- Тётка Наталья...

И он не снимал этого креста до своего последнего дня...