Наша Узлиха

Пластинина Павла Фёдоровна, Рухлов Александр Николаевич, Вот что осталось от дома Наумушков

1941 год сын Татьяны Фёдоровны

Рухлов Сергей Николаевич, сын Узлиха. Первый дом Фёдора Наумовича Третий справа Сергей Николаевич

Татьяны Фёдоровны

Четвёртая дочь, Александра Фёдоровна Щевель, жила в Архангельске, на Сульфате. Я знаю, что у неё было много детей, но хорошо помню только Мишу и Галю, которые часто гостили летом у своих дедушки и бабушки.

Был у Наумушков и сын, да не просто сын - лётчик. Мне кажется, он жил тоже в Ленинграде и были у него тоже сыновья. По крайней мере, мой отец любил рассказывать такую историю: будто бы юный ленинградец, только что приехавший из города на Неве, долго смотрел в окно, из которого хорошо просматривалась дорога, и изрёк: "А вон девка идёт косолапая-косолапая". К сожалению, этой "девкой" была я в трёхлетнем возрасте, и отец сначала смеялся, рассказывая этот случай, а потом говорил: "Ничего, не косолапая. Не бойся! Вырастешь - забудешь". Где вы, люди, что вышли из рода Наумушков, честного и доброго рода? Вы, россияне, или, может быть, даже жители других стран? Помните ли вы, где ваши корни? Знаете ли вы Качем и Узлиху, что находится под самым Окулым полем?

Гавзов Алексей, отец Сергея Алексеевича Гавзова (Кукушки) Ларионов Николай Иванович (Омелин) и Сергей Алексеевич Гавзов (Кукушка) - двоюродные братья.

За Наумушками, на самом угоре, спускающимся к реке и баням, жили бездетные Наталья и Степан Захарович Гавзовы. Были они людьми простыми и приветливыми, мы прибегали к ним в гости просто так. А разговорчивая и улыбчивая Наталья Степанова Захарова (так по имени мужа называли в Качеме их жён) прославилась тем, что привела с Мильского летчика, военный самолёт которого упал недалеко от того места на Мильском, где Наталья с мужем зимовали, ухаживая за колхозными телятами. Наталья весело хохотала, рассказывая, как вел себя лётчик по дороге в Качем, а он рисовал её и всё, что встречалось им на пути и вызывало у него интерес: упавшую в снег Наталью, любопытную лису, наблюдавшую за путниками, хрусталь ручья и серебро деревьев. В знак уважения и признательности лётчик подарил Наталье фляжку спирта и шоколад, когда за ним прилетели на военном вертолёте его сослуживцы. Этими подарками Наталья очень гордилась... После смерти Натальи и её мужа в их дом (№45) приезжал Гавзов Сергей Алексеевич по прозвищу Кукушка. Это был очень хлебосольный человек, он приносил гостинцы жителям Качема, а однажды принёс и нам, чем вызвал восторг в моём брате Николае, который в течение долгого времени повторял с радостью:"Кукушка принёс нам сушки!" А когда-то, в пору своего детства, он очень голодал и мечтал служить в армии. Роста он был небольшого, и его в армию не хотели брать, тогда он просто взмолился:"Возьмите меня в армию, там я хоть наемся досыта". Сегодня приятно видеть маленький домик Натальи Захаровой в неплохом состоянии.

"Степан и Наталья Захаровы, это прозвище. В Качеме у всех жителей были прозвища, т . к . по фамилии сложно понять, кто есть кто, а фамилий было только пять: Пластинины,Третьяковы, Гавзовы, Чупровы, Ларионовы, а народу было более 700 человек - вот и появились Оськицы ,Цеицы , Чечуи , Пеганки , Соловейки , Наумовы , Сорогичи , Писельники , Егоровцы , Барши , Егорковы , Филины , Пурыши, Андриюшкины, Крохали, Тимоничевы , Лесковы , Гашеньковы , Евлехичи, Бараны, Никишкины и так далее .... Степан и Наталья - Гавзовы. " ... "У меня сомнение: фамилия у Степана не Гавзов, а Третьяков. Я с ним был на сенокосе, и на его туисе с молоком была надпись "Третьяков Степан Захарович" ( может, я ошибаюсь )"... "Сергей Алексеевич Гавзов (Кукушка) - родственник Степану и Наталье Захаровым. Дом, где он родился и жили Кукушкины, находился около дома Ольки Чечуевой, через дорогу. Александра Ивановна - моя тётя , теща Ефима Васильевича ...Дом Чечуевой после раскулачивания передали на баланс колхоза, семья Чечуев оказалась бездомной с детьми и стариками, но это другая история ... После указа Хрушева об укреплении и объединении мелких колхозов качемского колхоза "Новая деревня" не стало. Было постановление о продаже домов, отобранных у населения. Моя мама Клавдия Андреевна выкупила свой дом за 200 рублей (больших тогда денег, по тем временам, особенно для колхозников). Да, я и мой брат Николай - дети раскулаченных родственников ..." Воспоминания Третьякова Геннадия Ивановича.

Это угор с Окулова поля зимой. Из Верхнего таким видится Окулое поле. Узлиха склон (угор) Окулова поля. Здесь у лыжников были трамплины. Вот она, ель-красавица! Нет в России

В Качеме самый чистй снег... более прекрасной ели; и в целом мире нет...

Александра Сергеевна Ларионова, Ларионова (Сивкова) Александра Ивановна Сивков Николай - муж Александры

Ванина Серьгина

Александра Ивановна с подругой Александра Ивановна. Испытываю радость и уважение, Степан Иванович

по Метилу Чем не актриса Татьяна Самойлова? глядя на этот портрет. Ларионов

Рудакова (Ларионова) Нина Степановна Сивков Николай Николаевич и Сивков Анатолий Николаевич,

дочь Степана Ивановича сыновья Александры Ивановны

Дом Ягушки был продан Сергиевым, Ларионовым. Александру Сергеевну Ларионову, по-качемски, Ванину-Серьгину, я хорошо помню, умерла она в середине семидесятых. Женщина она была независимая, строгая и добрая одновременно - такое встречается в русских людях. Моя сестра Люда помнит, как бабка Сергиева приходила к нашему дому и била палкой по стеклу в окне, когда мои родители купили и установили радиоприемник, что в Качеме было настоящей диковинкой. А староверы считали это поруганием над их верой, вот и прибежала Александра Сергеевна навести порядок, она знала моего отца, в первую очередь, как близкого друга своего сына Степана и нисколько его не стеснялась. Последнее время она жила на Метиле, так называется местечко в Шошельце, в семье своей дочери Александры Ивановны и Николая Сивковых, у которых было два сына, Николай и Анатолий, и дочь Люба, сейчас проживающая в Сельменьге. Младшая дочь бабки Сергиевой Лидия Ивановна живёт в Архангельске, и я помню, что приезжала она в гости с сыном Сергеем, младше меня. А старший сын Ларионов Степан Иванович - моряк, участник войны, это я знаю по фотографии с надписью: "Другу Косте от Степана", на которой красовался бравый моряк с густыми чёрными бровями. Приезжая в Архангельск, мы всегда заходили в гости к Ларионовым, их старших дочерей зовут Нина и Люба, но есть ещё и сыновья. Нина даже гостила у нас одно лето. Она была спокойной и красивой девочкой, которую мы считали своей родственницей и почитали как гостью. В моей памяти остались самые добрые воспоминания о ней. Сейчас её фамилия Рудакова, и она среди моих друзей в "Одноклассниках".

Последние годы жизни в Качеме Ларионова Александра Сергеевна жила в маленьком домике напротив дома Мирона Ивановича Пластинина. Ах! Помню я, какими вкусными каравашками с топлёным маслом она нас с Ниной Ларионовой угощала. А свой большой дом Александра Ивановна и Николай Сивковы переплавили по реке на Метил и ещё долго в нём жили.

В шестидесятые годы из Качема перевозили по реке дома, в которых никто не жил, в другие населённые пункты. Так перевезены были два больших дома, что находились у красавицы ели внизу Окулова поля, и дом Василия (Кузи), стоявший между участками Мирона Ивановича и Натальи Захаровой. В Качеме говорили: "Дома ворочают, а не ломают". Когда ворочали дом перед елью, нашлось очень много старых, царских ещё денег, и керенок. Они валялись на земле, и мы собирали их, чтобы поиграть "в магазин". Ещё помню бутылки причудливой формы и стеклянные керосиновые лампы, которые тоже были выброшены из развороченных домов. Чьи это были дома, я долго не знала...

Гавзов Иван Данилович Его вторая жена Дарья Их сын Иван Иванович Дочь Наталья Дочь Анастасия

Леонтьевна Ивановна Ивановна

Дарья Леонтьевна с внучкой Надей Наталья Ивановна с мужем Рыбалко Петром Тихоновичем

Анастасия Ивановна с мужем Ларионовым Татьяна Петровна Анна Петровна,

Дмитрием Владимировичем и сыном Васей внучки Ивана Даниловича

Дети Натальи Ивановны и Анна Петровна с братом Иваном Петровичем Бакариус Анна Петровна с сыном

Анастасии Ивановны Рыбалко сыном на Сдыхальнице

Но совсем недавно Третьяков Геннадий Иванович пояснил мне, что дом (№), некогда стоявший напротив Ягушки-Сергиевых, принадлежал Гальшицам. Прозвище это, красивое и звучное, нам знакомо с детства, оно не раз звучало из уст моей бабушки и наших соседок, но я и подумать не могла, что Наталья Ивановна Рыбалко и Анастасия Ивановна Ларионова, жившие в Шошельце, из этого самого рода. Существует в Качеме легенда о том, что хозяин семьи Гальшиц Гавзов Иван Данилович, кстати, родной брат Гавзова Александра Даниловича, живший в своём доме на Высоком поле, что находится в двух километрах от Качема, поспорил с мужиками, что за сутки перевезёт свой дом в деревню. И перевёз! Перевёз, удивив своим поступком качемских мужиков и тем самым прославившись. Иван Данилович был человеком красивым, удивительным и неугомонным: он любил поворачивать крыльцо своего дома то в одну, то в другую сторону и делал это довольно часто. А ещё, рассказывают, он раскатывал двор (стайку, пристройку, где жил домашний скот), чтобы убрать навоз. И совсем недавно Анна Петровна Рыбалко- Бакариус, дочь Натальи Ивановны, поведала мне о жизни своего дедушки Ивана Даниловича. Оказывается, он овдовел, имея четверых детей: Фёдора, Василия, ... и Акулину. (Про Акулину Ивановну я помню: наша любимая Марьюшка, как-то в праздник сообщила нашей бабушке:"Александра, приехала Акулина с мужиком в деревню". И бабушка была рада.) Уже в зрелом возрасте Иван Данилович посватался к молоденькой девушке с Вершины, где, очевидно, побывал. Девушке этой было ещё совсем мало лет, она была сиротой, с восьми лет потерявшая свою мать, и выходить замуж за пожилого мужчину ей совсем не хотелось, но воля отца Леонтия Лентякова была непреклонна, и Дарье пришлось покориться. В этом браке появились на свет рано умершие от голода двойняшки Клаша и Маша, а также Наталья, по-качемски Талька, Анастасия (Настюшка) и Иван. Иван Иванович Гавзов жил в Северодвинске и умер далеко не старым мужчиной от приступа на улице. " Отец Рабалко Натальи Ивановны Гавзов Иван Данилович, родной брат дяди Олексы (Александра Даниловича Гавзова), был женат и было у него четверо детей, овдовел, взял с Вершины Дарью Леонтьевну, у них, вроде, три дочери. Дарья похоронена в Качеме". Эта ценная информация поступила от Галины Савватиевны. Наталья Ивановна Гавзова, по-деревенски Талька, (в замужестве Рыбалко) была женщиной красивой, гордой и независимой, это в ней мне нравилось; у неё и её мужа Петра Тихоновича Рыбалко было шестеро детей: Надежда, Валентина,Татьяна, Анна, Вера (я её учила в 7-ом и 8-ом классах) и Иван. Она была из тех матерей, для которых дети - самое дорогое, она самозабвенно любила каждого своего ребёнка и была готова в любую минуту к каждому из них кинуться на помощь. У таких матерей обычно из детей вырастают порядочные люди, почитающие своих родителей и умеющие творить добро. А Анастасия Ивановна Гавзова-Ларионова со своим мужем Дмитрием Владимировичем (тоже качемским) жила на хуторе в своём доме. Этот дом был разворочен и приплавлен в Шошельцу из Качема, так я думаю. Это произошло где-то в конце 50-х - начале 60-х годов. Я помню, как этот дом ворочали (ломали), а красивые причудливой формы бутылочки, выброшенные из дома, как я уже писала, восхитили меня тогда. Мать Дмитрия Владимировича - Фёкла Тюпичева, которая тоже жила в Шошельце. Дети Дмитрия и Анастасии: красивый, вежливый и тактичный Василий Дмитриевич и две его сестрички Надя и ..., славные светленькие девочки, тоже запомнились мне. Надю я учила в школе в 6-ом и 7-ом классах.

Капитолина Мироновна Долинина Это их дочь Галина Владимировна

и её муж Владимир Долинина в детстве

А вот большой двухэтажный дом (№79) Мирона Ивановича Пластинина стоял долго. Мирон Иванович и Алёна Ивановна жили в Шошельце со своей красивой синеглазой дочерью Капой. У Алёны Ивановны почему-то не было одной руки, но все в Качеме называли её только ласково Алёнушкой, наверное, из-за того что Мирон Иванович трепетно относился к своей красивой жене. Про него, кстати, есть частушка, передающая уважение к этому качемскому мужику:

Вот проехала повозка-

Расписные пошовни.

Не Мирон ли тут Иванович

Сидит на лошади?

А их дом, чьи бархатные коричневые брёвна нагревались весной и летом, и их приятно было гладить рукой, а весной ещё и на тёплые брёвна прилеплять снежки, "чтобы скорее наступило лето", мне запомнился навсегда. Я любила и часто гладила рукой его коричневые брёвна ещё и потому, что "от Миронушка" до моего дома оставалось идти немного. Потом Капитолина Мироновна (по мужу Долинина) с мужем перевезли дом в Шошельцу, он до сих пор стоит на хуторе. Капитолина Мироновна в Шошельце работала на почте - разносила письма, газеты и журналы, обладая общительным характером, она пользовалась уважением жителей лесного посёлка. У неё есть три дочери: Галя, Таня, Нина. Я их учила в школе, очень воспитанные и красивые были девочки. Сейчас в их доме на хуторе проживает летом моя одноклассница Нина Гусева (Рухлова), впоследствии купившая этот дом.

А между домами Степана Захарова и Мирона Ивановича на самом угоре стоял дом (№) Василия (Васи Кузи), который предположительно, носил фамилию Пластинин. Про Васю Кузю мы узнали в раннем детстве; это он тонул Подзаломом. А дело было так. "Сидят робёнки на берегу и смотрят на воду. Помалкивают. А тут едет мужик в лодке и неладное чует.

- Что сидите тут? - спрашивает.

- Да Вася Кузя глубоко нырнул и долго вынырнуть не может. Мы и ждём его, - отвечают ему.

- А если он утонул? Что вы не кричите, на помощь людей не зовёте? - рассердился мужик и

стал шестом по дну шарить. Шарил, шарил и нашарил Васю Кузю, - вела свой рассказ уже в который раз моя бабушка, - вытащил его на берег... Ничего, откачали его, Васю Кузю-то, жив остался. А что ты думаешь, утопилась там одна девка, молодая ещё... Почему? Да почему ещё девки топятся - от несчастной, сказывают, любви"...

Этот дом ворочал Шаньгин Василий, муж Лидии Ивановны Пластининой и отец моей одноклассницы Валентины Шаньгиной. Я помню, как весело он выполнял свою работу, скатывая брёвна и и связывая их в плоты, наверное, предчувствуя счастливую семейную жизнь в собственном доме в Шошельце. Этот дом на хуторе стоит до сих пор. " Ему за сто лет, - говорила автору книги"В хлябях" Леониду Ивановичу Невзорову Лидия Ивановна Пластинина-Шаньгина. - А вишь, ещё как груздь на полянке. Его сюды, в Шошельцу, мы с мужем приплавили из Качема. Он оттудова."

"Дом Карачевых находился за домиком Степана и Натальи Захаровых, в этом доме Карачевых потом жили Кузины: Вася и его мать, они впоследствии жили в Лукинске. Кузины и Захаровы - это прозвища, Вася Кузин жил последнее время в Архангельске . И Карачевы - прозвище. Я был ребёнком, заходил в этот дом, видел старую бабку, у которой был сын Валентин. Помню смутно..." Это пояснения Третьякова Геннадия Ивановича.

А вот хозяев большого двухэтажного дома (№), который возвышался у подножья с угора Окулого поля, я точно назвать не могу. Помню только, что тётя Клаша Третьякова, жившая совсем рядом, там сушила сено для своей коровы, и ещё то, что почему-то я была в этом доме на втором этаже. По воспоминаниям Геннадия Третьякова, в этом доме в последнее время жили два старика, один из которых был Иван Гавзов, и, на его взгляд, очень походил на дедка Соловейка, тоже Ивана.

Дом Александра Павловича Пластинина, а перед ним амбар как на ладони. Около первой ели и стоял когда-то дом, от которого ничего не осталось. Сзади дома Баршей (слева) - дом Анатолия Феруля. Вид с Окулова поля

Красноармеец Пластинин Анастасия Семёновна и Александр Павлович Их сын Пластинин Леонид

Александр Павлович с любимым внуком Сашенькой Александрович

Узлиха. Около дома Александра Павловича. Сзади дом Шведихи Пластинин Александр Павлович

(Шветихи) и передняя часть избушки Настасьи Павловны (Олёкса Барш) и его жена Анастасия Семёновна

На улице стоят: Васенька Миколонькин (Гавзов Василий Николаевич), дедко Конник ( Чупров Семён Николаевич), Олёкса Барш (Пластинин Александр Павлович), Пластинин Константин Семёнович

Бракосочетание Леонида Александровича Пластинин Леонид в Сочи Жена Леонида Ольга, 1972 год

и красавицы Ольги

Шипицына Вера Александровна Анастасия Семёновна с внуком Сашей на сенокосе на Окулом поле

Майкан Нина с сыном Павлом Красавица Вера в молодости В доме Александра Павловича:рядом с ним

Василий Николаевич Гавзов, Семён Николаевич

Чупров, Константин Семёнович Пластинин и

Анастасия Семёновна Пластинина (Чупрова).

Нина и Вера Александровны Вера Александровна Шипицына

Давно уже нет дома Мирона Ивановича Пластинина, Вид на Узлиху с дороги около угорышка, где стоял дом

а вот дом Александра Павловича пока стоит Третьяковой Елизаветы Ивановны и Ивана Фабарка

За домом Мирона Ивановича следует дом (№46) Пластинина Александра Павловича (Барша). Это был очень уважаемый человек, сочетающий в себе и строгость, и доброту, и весёлый нрав. Работал он колхозным кладовщиком, и у него в двух больших складах на Боровине всегда был полный порядок. Ко мне он относился как к взрослой, хотя мог и прикрикнуть - на это качемские дети внимания не обращали. А однажды Александр Павлович смастерил мне лыжи, ровненькие, чистенькие, беленькие. Загляденье! Я ими очень гордилась.Только вот лыжник из меня вышел никудышный... И, уже учась в институте, я делала ему какие-то уколы, и старик считал, что я буду медиком.

- Как? - удивился он. - Ты разве учительницей будешь? А я-то думал...- разочарованно говорил он.

Его жену Анастасию Семёновну все звали только Настенькой; эта "шумкая" женщина была воплощением наивности, доброты, щедрости и прямолинейности. Мы с бабушкой часто ходили к ним в гости. Это у них я сделала очень серьёзное для трёхлетней девочки открытие, воскликнув:"Бабушка, бабушка! Курицы-то чёрны, а яица-то белы!" Мой отец, дразня меня, часто повторял эту фразу. А ведь понимал, что чёрных куриц я увидела впервые у Баршев, потому что у нас были только белые. Я даже ночевала с бабушкой у них. Первый раз, когда Александр Павлович сломал ногу и его увезли в больницу, Настенька боялась спать одна, и моя бабушка согласилась помочь соседке коротать тёмные ночи. Меня брали в нагрузку. Второй раз, когда Александр Павлович умер, и Настенька опять попросила бабушку помочь ей преодолеть страх одиночества. Нам с Людой даже довелось хоронить Анастасию Семёновну, которая умерла, наверное, от инсульта, настигшего её в бане. Это случилось летом, было очень жарко и тяжело на душе; и наши слёзы в горестные минуты прощания с женщиной, которая нам была по-настоящему дорога, были искренними.

Запомнился мне этот дом ещё и очень умным решением хозяев выкопать колодец прямо на мосту, так в Качеме называют коридор. И как хорошо получилось: зимой не надо идти на улицу за водой - всё рядом.

Первая дочь Александра Павловича и Настеньки - красивая Лидия Александровна. Она точно настоящая русская красавица: круглолицая с нежной розовой кожей и тёмно-русыми волосами. Работала она, как и все остальные качемские девушки, дояркой на ферме. Мне казалось, что это очень хорошая профессия, ведь каждый год в день 7 Ноября и 1 Мая мой отец, председатель колхоза, провозглашал со сцены клуба после своего доклада: " Премируются отрезом на платье Пластинина Лидия Александровна, Пластинина Павла Ивановна, Гавзова Зоя Михайловна, Пластинина Зинаида Ивановна и т.д." Ещё я помню, как в доме Баршей с завистью маленькой девочкой наблюдала за приготовлениями Лидии в клуб. Она брала вазелин и мазала им свои румяные щёки, гладко причёсывала волосы, с удовольствием смотрела на своё отражение в зеркале и удовлетворённо улыбалась. Потом она, сияющая и счастливая, убегала в клуб, а я тяжело вздыхала, потому что без Лиды в избе становилось темнее, а бабушка и Настенька говорили о чём-то своём, для меня тогда неинтересном. А вскоре произошло большое для меня событие в Качеме: к Лидии явились сваты из Борка, деревни на Северной Двине. Приехавшая сваха, весёлая маленькая женщина в длинной юбке громко пела:"Ах, юбка моя , юбка тюлевая! По морозу босиком выдидюливала!" Жених Николай мне тогда не понравился, потому что мне было жалко расставаться с Лидией и страшно осознавать, что её увезут на чужбину и я не смогу любоваться ею, как всегда. Но сейчас по прошествию времени мне радостно осознавать, что жизнь Лидии Александровны в замужестве сложилась удачно, муж её оказался добрым и заботливым человеком, а она нарожала хороших детей.

Старшим ребёнком в семье Баршев был приветливый мужчина Леонид Александрович, он с доброй, трудолюбивой и порядочной женой Ольгой жил в Северодвинске. Детей у них не было. Летом они приезжали в гости к своим родителям и помогали им в хозяйстве. Леонида уже давно нет, а Ольга живёт в Северодвинске.

А самым интересным человеком этой семьи является живущая ныне в Архангельске неунывающая Нина Александровна Майкан, знающая и умеющая всё. Она человек удивительной доброты, жизнелюбия, милосердия. Моя младшая сестра Лида жила в Архангельске какое-то время у Майканов, да так и осталась их ближайшей родственницей, и мы все тоже считаем их своими. По дороге в Качем Нина Александровна всегда останавливалась у нас в Шошельце. Ах! Сколько смешного, интересного, захватывающего происходило в эти вечера в нашем доме. У Нины есть сын Павел и две внучки.

Младшей в этой семье является Вера Александровна Шипицына, живущая нынче тоже в Архангельске. У неё на квартире жил мой брат Николай, когда учился в мореходном училище. Соседям тогда было объявлено, что он ей племянник. А я, следовательно, племянница. В гостях у Веры Александровны в пору учёбы в пединституте я бывала много раз, и всегда находила в её доме радушие и гостеприимство. Хорошо помню маленького Сашу, её горячо любимого сына, пытливого мальчика с умными глазами. Летом он часто жил у своих дедушки и бабушки, помогал им и был ими тоже беспредельно любим. Вера Александровна болеет с молодых лет, но своей доброты и жизнелюбия она не утратила. Мне всегда доставляло большое удовольствие общение с этой женщиной, очень любящей свою деревню. Моя сестра Лидия Константиновна часто бывает у Веры Александровны, помогая ей чем может. А её сноха Нина Шипицына общается со мной в Интернете.

Для меня семья Александра Павловича была особенной ещё и из-за собаки Шарика, мохнатого и высокого чёрно-белого пса с густой длинной шерстью. Я его побаивалась, а он иногда на меня негромко рычал, впрочем, как-то равнодушно. Но однажды произошло неожиданное. Как-то в марте мне пришлось поздно одной возвращаться домой из избы-читальни. Было уже темно, колючий мартовский ветер замёл прямую открытую дорогу к дому, которая шла мимо домов Софки и Настасьи Павловны, и мне пришлось идти по той, что была ближе к болоту. По ней каждый день Андрей Васильевич ходил к тёте Анне и её детям туда и обратно, поэтому дорога была получше. Вот я и направилась по ней, немножко труся. Вдруг около дома Баршев Шарик, до этого спокойно лежавший на крыльце, поднялся на ноги и неторопливо молча пошёл за мной. Сначала у меня подкосились от страха ноги, потом я приободрилась, поняв, что всё-таки не одна иду, не так страшно в темноте, и смелее побежала по еле видимой дорожке. Шарик проводил меня почти до нашего дома, повернулся и побежал к себе. А наутро я услышала, как Марьюшка, бабушкина подруга, рассказывала ей полушёпотом:"Ой, Александра, волки-то до нашего дома доходили. Василий ещё с вечера это понял, потому что скотина во дворе шибко забеспокоилась... Страхи-то какие!" И тут я обомлела: Марьюшкин дом находится метрах в пятнадцати от той дороги, по которой мы с Шариком шли вчера вечером... Неужели он спас мне жизнь?

Для меня семья Баршев - олицетворение надёжности, доброты, отзывчивости - высшей нравственности. И понимание этого побуждает меня всю жизнь отказываться от неблаговидных поступков, пусть это звучит и высокопарно.

Меня немного смущает и путает то обстоятельство, что дом Александра Павловича маловат для всего рода Баршей. Да, есть ещё одноэтажный домик в самом конце Качема, за нашим домом, где жил Пластинин Степан Павлович, тоже Барш. Но это ни о чём не говорит: Александр Павлович (жил в Качеме), Степан Павлович (жил в Верхней Тойме), Игнатий Павлович (жил в Верхней Тойме), Фёдор Павлович (муж Анны Павловны - Анюшки Пашковой, вероятно, погиб на Великой Отечественной войне), Андрей Павлович (жил в Котласе), Иван Павлович (погиб, вернее всего, на первой мировой войне), Поладья Павловна (жила в Качеме с Михаилом Пронькиным.) Вот сколько Баршей! Был, наверное, ещё один большой дом у них... Но где? Вот какие семьи были в Качеме! И, может быть, не так уж нереальны цифры, показывающие численность населения в Качеме в 1920 году, которые очень удивили нас.

Павла Андреевна с дочерью, Клавдия Андреевна, ..., Дом Третьяковой Клавдии Андреевны зимой и осенью

Пластинин Толя, Пластинин Вася, Третьякова Клавдия у самого Окулого поля

Николаевна с маленькой Леночкой.

Третьякова Клавдия Андреевна За погребом Баршей стоял дом Сын Клавдии Андреевны Геннадий Иванович

Клавдии Андреевны

Третьяков Николай Иванович Галина Юрьевна Конфета -

дочь Пластининой (Жёлтуножской)

Глафиры Андреевны, сестры Клавдии

"Спасибо, Валя, за информацию о родном Качеме. Сегодня качемский праздник Ивандень, который отмечался в деревне несколько веков, и люди из всех деревень приходили Богу молиться...После этого праздника начинался сенокос... С праздником, дорогие землячки! Храни вас Господь Бог!" Поздравление Геннадия Ивановича Третьякова.

Напротив дома Баршев находится двухэтажный дом (№47) Третьяковой Клавдии Андреевны. Оказывается, раньше это был дом Крохалей-Канюков. Вот что написал мне совсем недавно Третьяков Геннадий Иванович:"Крохали жили в доме, где потом жили мы, в левой половине дома, а в правой половине жили Канюки; в 1946 году мать купила эту половину , а про вторую половину Крохали сказали:" Мы тут жить не будем - пользуйтесь ... Мне было 5 лет, но я это запомнил. Дядя Савватий (Андреевич) отремонтировал избу, и мы ушли из Манькиной избы и здесь стали жить... Манькина изба была около дома Тюльпы (потом этот дом купили Соловейки - Исаак и Зинаида ). Тюльпа - Третьяков И., последнее время он жил в Молотовске (Северодвинске ), о их судьбе ничего не знаю: раскулаченных по всей России разогнали - многие в Качем не вернулись." "Добрый день, Валентина! Вы спрашиваете про Семена Канака. Это старший брат Ивана Крохаля - убит на Великой Отечественной войне", Семён Крохаль. Пластинин Семён... Почему я так написал? Потому что в доме, где жили Крохали, на втором этаже на стене была роспись - Пластинин Семён Канюк. Я спросил у мамы, почему Канюк , а не Крохаль, и она ответила: "По матери он Крохаль , а по отцу Канюк ..." Дополню только,что здесь жил в детстве со своими родителями Иван Степанович Пластинин, у него был брат Семён Степанович, погибший на Великой Отечественной войне, и сестра Лидия Степановна, в замужестве Павлова, жившая в Шошельце. Вот и получается, что мои одноклассники Валентин и Павел Павловы тоже имеют качемские корни. Если мне память не изменяет, то в этой семье ещё была красивая девочка Нина Павлова и два её младших брата Виктор и Николай. Про сыновей Ивана Степановича Владимира и Сергея уже писалось выше.

Этот дом до войны принадлежал Пластинин Семён Степанович, Канюк (Крохаль) Пластинин Иван Степанович

Крохалям - Пластининым

Дом Пластинина Исаака Фёдоровича Пластинин Исаак Фёдорович Его жена Зинаида Никифоровна

Пластинины Вася и Толя Первый снег в Узлихе.Вид с Окулова поля Дома Соловейков и Баршей

Знаю только первого и последнего Летняя избушка Анатолия Исаакавича. Анатолий Исаакавич с Чупровым

на фотографии: Васю и Толю Пластининых Сзади большой дом Чеицы Сергеем Анатолтевичем

Узлиха. Анатолий Исаакович Пластинин Главный хранитель отчего дома Анатолий Татьяна Ивановна Осипова,

с другом за работой Исаакович в Качеме зимой дочь Ивана Фёдоровича

Сразу за домом тёти Клаши - двухэтажный дом (№48) Соловейков. Какое красивое прозвище! Позавидуешь тут! В нашей семье Соловейков все уважали, особенно бабушка. Она не признавала покупных в магазине валенок, без которых в деревне зимой не обойтись. " Эки катаньки твёрдые, а голяшки широкие! - недовольно говорила она, рассматривая детские валенки, купленные мамой в магазине. - А дедко Соловейко как игрушечки скатает, мягонькие и по ноге". И это была правда: валенки скатанные деревенским умельцем Пластининым Иваном Ефимовичем ласкали ноги и выглядели замечательно. Он даже умудрялся из грубых, купленных в магазине валенок сотворить годную для ходьбы с удовольствием обувь. Я, хоть и смутно, но помню этого славного старика, прожившего 103 года. По воспоминаниям, его внука Исаака Фёдоровича, " у него зубы до глубокой старости были, что репа - крепкие да белые". Он не верил, что они могут болеть. "Как кость болеть может?" - удивлялся старик. Он не только катал валенки, соблюдая норму две пары в день, но и строил дома, мастерил телеги и сани. Иван Ефимович соблюдал посты, не курил, выпивал только по праздникам стопочку, а самой большой человеческой ценностью считал доброту. "Хорошего не пережить",- любил повторять мудрый старик, кстати, это выражение я слышала и от других качемцев. Любил его повторять и мой брат Николай в зрелом возрасте. Я не сразу поняла глубочайший смысл этого выражения. В мире очень много хорошего, что приносит людям радость, так зачем делать плохое? Вот его глубинный смысл. А жену Ивана Ефимовича Елену Ивановну я помню ещё хуже, знаю только, что на крылечке Соловейков весной и летом сидела очень старенькая и худенькая бабушка и смотрела на улицу.

Я очень хорошо помню и Агафью Михайловну, мать Исаака Фёдоровича, спокойную и всегда хлопочущую по дому женщину, беспредельно любящую своих внуков. Двухэтажный дом Соловейков вмещал некогда большую семью. Иван Фёдорович Пластинин, старший их сын, дружил с моим отцом и, если я не путаю, был моряком. Его жена тётя Ольга, полная приветливая женщина, и дочь Таня тоже помнятся мне. Был у Татьяны младший брат Павел. Среди фотографий моих родителей были фотографии семьи Ивана Фёдоровича. Они сначала жили в Шошельце, потом переехали в Архангельск , и я с родителями бывала у них в гостях, а жили они первоначально в вагончике, самом настоящем. В нём было узко и тесно, но интересно. Я нахожусь сейчас в переписке с Татьяной Осиповой, внучкой Агафьи Михайловны.

Пластинина Зинаида Никифоровна- Пластинина Агафья Михайловна - Татьяна Пластинина

жена Исаака Фёдоровича мать Исаака и Ивана Фёдоровичей дочь Ивана Фёдоровича

Дом, в котором жил Пластинин Анатолий Николаевич. За домом Анатолия Николаевича - родное Верхнее. Каждый

Вид со стороны нашего дома и ручья кустик, каждая кочяка, каждая ложбинка знакомы...

Смотрю я на этот дом, и одно меня путает: раньше амбар перед этим домом стоял чуть подальше от дома и, а это самое главное, на высоких ножках-столбиках. Он был бы похож на сказочную избушку на курьих ножках, если бы не его аккуратный и даже грациозный вид. Под этим амбаром всегда в жаркую или в дождливую погоду лежали овцы и козы, иногда залезали и мы; спрятаться там было нельзя, но посидеть можно. Неужели Анатолий его перестроил?

Пластинина Александра Егоровна Пластинин Анатолий Внучки тёти Оли, Таня и Лена,

с дочерью Идой Александровной Постниковой Николаевич с качемскими детьми

За Баршами и напротив Соловейков стоит большой дом (№51), где провёл своё детство Пластинин Анатолий Николаевич (Феруль). Дом раньше принадлежал Пластинину Ивану Егоровичу и его жене Анисье Степановне. Иван Егорович прошёл всю войну, из Германии его отправили ещё в Японию и там он сильно был ранен в ногу. "Нога-то одна не действовала, на ремнях всё ходил. Мы его очень ждали и так ему обрадели, как солнышко встретили. Рису нам в подарок привёз... Сильно плакал, как узнал о смерти жёнушки...Он весёлый был и шибко деловой: и пекарь, и продавец, и валенки катал, и сапоги шил. И всегда на всю избу песни пел. В деревне его вскоре поставили председателем колхоза",- рассказывала его дочь Лидия Ивановна. В детстве я была уверена, что Иван Егорович Пластинин и Наталья Николаевна (Лапичева) - муж и жена, и Натальины дети - это и дети Ивана Егоровича. На самом деле всё далеко не так: у Ивана Егоровича, как уже писалось, была жена Анисья Степановна, которая умерла во время войны при родах в Афанасьевской больнице, когда её муж был на фронте. Наверное, он любил её, ведь повторяли качемские жёнки его слова о том, что будь жива Анисьюшка, он бы её летом на санках из Афанасьевска притащил, а это почти 50 километров пути... И остались у него после смерти дочери Граня, Лидия, Аганя, Клаша и сын Егор. Егорка, красивый, высокий, румяный шестнадцатилетний парнишка, рано умер. " А бабушка Анисья Степановна была замужем (сейчас не могу вспомнить за кем, но у меня вроде бы записано), муж у нее был очень строгий, ушла на сенокос и убежала к Ивану Егоровичу,"- такие сведения о своей бабушке дала мне Галина Фёдоровна, дочь Агафьи Ивановны. Вернувшись с войны в 1946 году, Иван Егорович стал председателем колхоза. Соседи в Узлихе иногда спрашивали у него, почему он не привёз с войны ничего своим детям, ответ этого честного человека был прост:"Я не тряпки пошёл на войну собирать, а Родину защищать". Вот тогда, после войны, и связали свои судьбы Иван и Наталья, вопреки протесту своих дочерей. Кстати, уважая Наталью, не могу погоревать мысленно с моей любимой тётей Шурой, которая в молодости любила Ивана Егоровича, но судьба развела их; слушая непроизвольно разговоры тёти Шуры и бабушки, я догадывалась, что наша соседка кого-то никак не разлюбила. Но тогда мне это было не интересно. И только Наталья через многие годы разъяснила ситуацию.

Я помню Ивана Егоровича продавцом в магазине. Почему-то запомнилось ещё, как он с другими мужиками ворочал (ломал) какой-то маленький дом на задворках дома Лапичей в Часовенском поле. Мы стояли и смотрели, как всё рушилось, летела пыль, ломались доски, было весело и печально, но среди других мужиков привлекал внимание энергичный человек, Иван Егорович, ловко выполнявший трудную работу.

А Толя с матерью, Пластининой Александрой Егоровной, строгой и заботливой женщиной, жили в боковуше, состоящей из комнаты и маленькой кухни, после того, как все разъехались из этого дома. Иван Егорович ушёл к Наталье в дом Лапичей, Глафира вышла замуж в Березник и стала Грибановой, Лидия вышла замуж за Василия Шаньгина и поселилась в своём доме в Шошельце, Агафья вышла замуж за качемского парня Чупрова Фёдора Ивановича и тоже стала жить в Шошельце, Клавдия тоже уехала из Качема, а Егор умер в шестнадцать лет, будто бы кто-то ему подмешал отраву в табак. Большая комната окнами на наш дом, на Верхнее и на Березниський ручей (записала, как произносили) использовалась тётей Олей теперь как место для хранения всякой утвари. Но я помню, как в ней отмечали День колхозника. О! Это было большое торжество. Школьники учили стихи, к дому подвозили продукты из колхозного склада и скамейки из клуба. Потом все колхозники уселись за столы, мой отец читал доклад, мы, школьники, громко барабанили стихи, сияя от счастья и завидуя Тольке, потому что он всё равно в этот день был самым главным: это в его доме проходило настоящее торжество. Потом взрослые пели песни, ели и пили - веселились, а нас отправили "бегать", то есть гулять на улице.

В этом доме и даже в этой комнате прожила два годика своей короткой жизни моя двоюродная сестра Люба, дочка убитого в 1942 году дяди Алёши, Пластинина Алексея Семёновича. Бог не дал ей жизни, она рано умерла, оставив глубокую рану на сердце моей бабушки. "Бегу я в войну на работу, - рассказывала она, - а маленькая Любонька в окошке стоит... Бегу и реву, сами слёзы катятся..." Потом её мать, тётя Граня, вышла замуж, стала Грибановой, жила в Березнике, но часто приезжала с детьми в Качем. Я помню дочь Глафиры Валю (она стала потом учительницей), её брата, по-моему, Николая и маленькую Анечку, которая, играя с удовольствием на песке у дома, всегда пела так, веселя нас:

Вася ко, Вася ко,

Не ходи на парохо.

Парохо качается,

Капита ругается.

А это я напишу для тех, кто не верит в любовь. Мой брат Николай жил в начале двухтысячных в Березнике, там он встретил Глафиру Ивановну, которая была уже в почтенном возрасте. При встречах, которые происходили чаще всего у колодца, она ему всегда говорила, как рассказывал мне сам брат: "Дай мне посмотреть на тебя, Алёшеньку вспомнить..."

"Валентина, добрый вечер! Наш дедушка Иван Егорович два раза вдовел, тетя Граня от первого брака, и, когда у нее Любочка умерла, ее отправили на лесоучасток, там она и вышла замуж. Мама рассказывала: " Гранька у нас такая отчаянная была, девку родила и говорит: "У нас любовь была, так Любкой назову". Сидит, качает и частушки поет:

Хватит, хватит погуляли, Хватит покудесили - У переднего окошка

Зыбочку повесили. Я только эту запомнила. В дальнейшем, когда я уже познакомилась с тетей Граней, мамин рассказ о ней как-то не сходился; тетя Граня была женщиной на вид очень спокойной, скромной и какой-то немного подавленной." Так написала мне дочь Агафьи Ивановны Пластининой-Чупровой Галина фёдорповна Чупрова-Комарова.

Этот куст у дома Андрея Васильевича Гавзов Владимир Андреевич со второй женой Николай Андреевич Гавзов,

удивительный! Как букет в вазе! 1964 год

Сразу за домом Шведихи стоит до сих пор большой двухэтажный дом, обшитый строгаными досками, что является для нашей деревни большой редкостью. Это дом (№50) Андрея Васильевича Пластинина - Чеичи. Черёмуха в его огороде - чудо из чудес: очень пушистая, белоснежная весной, всегда с ягодами летом и в серебре зимой. Хозяин дома, человек с руками и умом (он делал хорошую мебель), был отцом моих соседей - детей Анны Ивановны Гавзовой (Заплаткиной). Почему-то с отцом жил только Владимир, красивый тогда парень с открытым лицом, весёлыми глазами и добрым взглядом. Позднее Владимир женился на доброй и красивой девушке Нине, одно время они жили в Шошельце и представляли собой очень красивую и дружную пару. Последние годы своей жизни Владимир Андреевич провёл в городе Котласе. Николай, Анатолий и Сергей жили с матерью. От первого же брака у Андрея Васильевича было ещё шестеро детей: Клавдия, Савватий, Глафира, Анна, Катерина и Павла. Клавдия Андреевна Третьякова жила в Качеме, недалеко от дома своего отца. Павла Андреевна приезжала их Архангельска в гости к сестре, доброй тёте Клаве, с мужем и детьми, они были нарядными и очень дружными. Глафира Андреевна жила в Шошельце с дядей Юрой Желтуножским, её дочь Галина (в замужестве Конфета) работала учительницей. Анна Андреевна тоже жила в Шошельце и носила фамилию Яремчук. Одна из её дочерей работала фельдшером в родном посёлке. Савватия Андреевича я тоже помню, но ничего о нём не знаю, потому что в Качеме он не жил и лишь приезжал в гости к своей сестре и отцу.

Николай, Анатолий и Сергей, дети Анны Ивановны и Андрея Васильевича, жили с матерью, но ежедневно приходили к отцу, помогали ему, и мне кажется, любили его. Его дом они считали своим домом. По субботам топилась баня в огороде Андрея Васильевича, в которой мылась вся семья.

К старости Андрей Васильевич стал плохо видеть, а поскольку он вечерами приходил в дом Анны Ивановны, я часто видела его, одиноко идущего в ту или другую сторону Узлихи. В тёмное время суток он плохо видел дорогу, и я вела его под руку, за что он благодарил меня, говоря: "Дай тебе, девка, Бог счастья, здоровья, богатства..." Мне было неудобно, что он так много хорошего мне желал, и я стеснялась его слов. Мне в детстве казалось, что тётя Анна недолюбливала отца своих детей, и я сказала как-то об этом своей бабушке, которая сердито посмотрела на меня, и я поняла, что Андрей Васильевич в чём-то был сам виноват. Но я его всё равно жалела и очень хотела, чтобы тётя Анна была к нему благосклонней...

Сейчас в этот дом изредка приезжает сын Николая Ивановича Третьякова Андрей Николаевич Третьяков (Копейка), а несколько лет назад в нём жил, выйдя на пенсию, сам Николай Иванович с женой, имея квартиру в городе. Он привёл дом в порядок. Жену же Николая я видела лишь раз, она при встрече с нами выразила полное равнодушие к нам с Людой и, как мне показалось, желание, чтобы мы поскорее покинули территорию двора их дома. Что ж, мы не были с ней знакомы...

Лидия Овчинникова, Её муж Овчинников Анатолий Маленький Вова, нарядная Люба,

сзади слева наш дом красивая Лидия и добрая тётя Хима.

Лидия Овчинникова, наш Коля, Вова Овчинников в детстве Брат и сестра - Вова и Люба Овчинниковы Вова и Люба Овчинниковы, наша Люда

"Здравствуйте, Валентина Константиновна, пишет Вам Владимир Овчинников. Я очень хорошо помню Вас и всю Вашу семью, ведь с Николаем мы были большие друзья и с Александром Хаврико тоже. Мы с ним иногда перезваниваемся, хотя тоже не виделись 55 лет. Сам я все никак не соберусь зарегистрироваться в "Одноклассниках" и выложить семейные фотки и поэтому пишу Вам с сайта моей супруги. Сестра моя живет с мамой, ей тоже недавно исполнилось 90, и мы все живем в Северодвинске. Если Вам чего-то еще интересно пишите, я отвечу. Поздравляю Вас всех со всеми майскими праздниками и желаю Вам добра и благополучия ".

К Окулому полю напротив Чеицы прислонилась маленькая избушка (№82) тёти Химы Филиной, Афимьи Савельевны Третьяковой(?). Она была сестрой Марии Савельевны Пластининой, жены нашего дяди (деди) Ваньки, дедушкиного брата. В избушке была маленькая комната и тёмный коридорчик, но жилось здесь всем весело. Сюда приезжали Люба и Вова Овчинниковы каждое лето вместе со своей бабушкой, жившей в Северодвинске в семье своей единственной дочери Лидии, чтобы отдохнуть и подышать свежим качемским воздухом. Их отец, Овчинников Анатолий, был очень удачливым рыбаком и приносил с озера, что в Нижнем, огромных щук, кстати, рыба ему клевала везде и всегда. А Лидия Овчинникова, живущая и сегодня в Северодвинске, отличалась, как и её дочь Люба, редкой красотой. Афимья Савельевна привозила внуков в начале лета, поэтому мы с Любой были неразлучны больше двух месяцев. Она была на два года младше меня, очень скромная, воспитанная девочка, которая великолепно пела на наших летних качемских концертах; особенно, я помню, как все заслушивались её исполнением песни итальянского певца Робертино Лоретти "Санталючия". Мои родители летом не позволяли нам бездельничать, за это миллионы спасиб им. Главным заданием старших было принести травы для коровы, и не один бехтерь, а пять-шесть-семь. (Бехтерь - большая корзина, которую таскали на носилке, палке, перекинутой через плечо). Траву можно было жать только в кустах, а это отнимало уйму времени у нас, изо всех сил стремящихся к любимой речке, чтобы в ней купаться и загорать, лёжа на банях.

О! Наша речка и наши бани! Купались обычно мы до посинения, потом залезали на бани, что у реки; грелись, блаженно лёжа на солнце, а потом опять бежали в речку - и так целые дни. И чтобы приблизить удовольствие, Люба помогала мне нажать травы, за что я ей всегда была очень благодарна. Я ей во всём доверяла и очень дорожила нашей дружбой. Сейчас Люба живёт в Северодвинске, про её судьбу я почти ничего не знаю.

На угоре перед домом Афимьи Савельевны. Лидия Овчинникова (дочь тёти Химы), Лидия Семёновна Вяткина (моя тётя), Александра Ивановна Пластинина (моя бабушка), Малышкина (Пластинина) Галина Антоновна из Ленинграда (двоюродная сестра моего отца).

Чуть повыше домика Афимьи Савельевны, ближе к Окулому полю слева, находилась колхозная кузница. В ней работал дядя Коля (Чупров Николай Фёдорович), муж нашей тёти Зои. В кузнице я видала и Андрея Васильевича, по-моему, и он там тоже работал, и каких-то молодых парней. "А кузница принадлежала моему деду Андрею Васильевичу, но во время раскулачивания её забрали и отдали в колхоз. Дед работал в этой кузнице..."- добавил Третьяков Геннадий Иванович. Следить за работой кузнеца - очень интересное занятие. Раскалённый металл, который, легко поддавался молотку и от которого летели искры во все стороны, поражал и притягивал меня. В кузнице было грязно, жарко, черно, но интересно. Потом, читая сказки о том, как злая ведьма или Змеиха, мать Горынычей, пробиралась в кузницу, перегрызая железные замки, я видела происходившее будто в нашей кузнице, и всё, о чём я читала, становилось понятным и интересным в ещё большей степени.

И ещё про один дом узнала я благодаря Геннадию Ивановичу. "Бабку Анюхичеву помню, дом стоял выше огорода Василия Евгеньевича в сторону кузницы". Да, за кузницей были видны фундаменты каких-то строений, это я помню. Надо полагать, здесь жил Василий по прозвищу Анюхичев, и была у него дочь - красавица Павла. Я помню это место в поле, чуть подальше предполагаемого дома Анюхичевых. Однажды в мартовские каникулы у Толи Феруля (Пластинина Анатолия Николаевича) и Коли Аннина (Гавзова Николая Андреевича) появились секреты, они ходили важные и таинственные и вызывали во мне жуткое любопытство. Поскольку от Кольки ничего не дождёшься: он умел хранить тайны, я взяла в оборот Тольку и добилась успеха - они ловят в поле куропаток. "Ты знаешь, Валька, - говорил мне Толя, - куропатки очень похожи на куриц, тоже белые, и они прячутся в снегу, их совсем не видно. Мы ставим на них ловушки и уже поймали несколько штук". Я упросила его сейчас же идти в поле и посмотреть на этих куропаток, и после недолгих отнекиваний Толя согласился. Я помню белое волнистое поле снега, тишину и заходящее солнце. А ещё я помню свой испуг от неожиданного вихря снега и хлопанья крыльев: это мы своими голосами испугали куропаток, и они с шумом подянались вверх прямо из снега у самой изгороди колхозного поля.

Летом на Гриве, 1977 год. Справа налево: Ваулин Александр (сын Нины Ивановны Немушковой), Хмелинина Ольга из Джесказгана (дочь Нины Васильевны Евлёхичевой), Ларионов Валентин (внук Емельяновича), Красильникова Любовь и Красильникова Вера (дочери Надежды Васильевны Красильниковой - Евлёхичевой тоже). Дорогая наша Мария Николаевна, вот твои внучки Оля, Люба и Вера.

Как радостна дорога к отчему дому! А вот и мама, уставшая, но Качемские красавицы, (слева) Наталья

Вера (Красильникова), Евгения (Павлова) счастливая, потому что хорошо Немушкова и Евгения Васильевна

и Нина (Хмелинина) бегут навстречу моей другим... Пластинина (Павлова)

маме, встречающей их на Матюгином бору.

Пластинина (Красильникова) Мария Николаевна с Верой Шипицыной, Павлов Владимир Евгеньевич с другом

Надежда Васильевна Ниной Майкан и зятем Николаем Сапрыкиным на всю жизнь Анатолием Исааковичем

В доме Евлёхичей жила ещё старая слепая старушка Александра Даниловна Чупрова, я думаю, что это была мать Марии Николаевны. Я запомнила только, что она была худой, бледной и очень чистоплотной, что-то всё нащупывала руками, осторожно ходила по комнате, а глаза её на несколько виноватом лице были постоянно закрыты. Василий Евгеньевич пристроил потом к дому боковую избу, выходящую окнами на кузницу, и старенькая слепая женщина доживала свой свой век "во спокое", как говорила моя бабушка. Мать Марьюшки прожила долгую и сытую жизнь. А вот про отца Марии Николаевны и мужа Александры Даниловны я узнала недавно от Надежды Васильевны, звали его Чупров Николай Ефимович, и он приходился родственником Андриевым с Нагоры.

Сама Мария Николаевна прожила тоже долго и умерла в Северодвинске, где доживала свой век у дочери Евгении Васильевны Павловой, тоже умершей в почтенном возрасте. А Марьюшка была интересна уже тем, что даже летом надевала на голову несколько платков, жалуясь на сильные головные боли и гул в ушах, она ещё и плохо слышала. Но окружающие иронично говорили: " Что надо - слышит", за что я на них сердилась, искренне любя бабушкину подругу. Именно Марьюшка (я так её называю, потому что она мне до сих пор дорога) научила меня правильно выражать мысли на бумаге, сама того не ведая. Дело в том, что у неё было много детей, которые жили далеко от Качема. Они жили разных городах: Нина в Казахстане, Женя и Надя в Северодвинске, Василий в Тольятти, Анна в Обозерской, Виктор в Калининграде. А после смерти мужа она, безграмотная, не могла отвечать на их письма, вот и звала меня писать им ответы под её диктовку. Сначала я, ещё ученица младших классов, писала в письмах точно так, как диктовала хозяйка, но потом стала излагать мысли от своего лица; это развивало мою речь, что потом очень мне пригодилось. Кроме того, приходилось следить за почерком, чтобы не вызвать нареканий со стороны строгой Марьюшки за неряшливое письмо.

Бабушка с Марией Николаевной очень дружили и часто выполняли одну и ту же работу одновременно: теребили шерсть, сидели и пряли на одной скамейке чаще всего у нас дома, вязали рукавицы, правда однажды связали мне обе рукавицы на одну правую руку... А весной, когда ещё не дотаяли льдинки у берега реки, они, взяв с собой тётю Шуру, а иногда Наталью Земскую или Матрену Сераху, шли бродить меев. Бродили в коротких сапогах, забредая в порыве страсти, если меев было много, по пояс в ледяную воду. В это время года меевы целыми стаями собирались в кулигах или маленьких речках ("в малых ричках"). И наша бабушка, руководитель компании, командовала, держа шест бредня: "Матрёна, тычь, тычь!!!" или "Шурка, тычь!", побуждая своих подруг загонять мелкую, но очень вкусную рыбёшку в "бредник", как говорила бабушка. " За раз по ведру принесли", - удовлетворённо констатировала потом бабушка, показывая результаты своего похода за меевами.

Уже на протяжении многих лет в моей памяти застряла яркая картинка: бабушка и Марьюшка возвращаются с молитвы в день Святой Пасхи. Обе в плюшевых жакетках, в красивых шалях, румяные, весёлые, счастливые - праздничные... Я смотрю на них и понимаю, что они ещё совсем молодые и очень красивые. Они у меня что-то спрашивают, а я, удивлённая увиденным, молчу и любуюсь ими. А и было-то им тогда около 60 лет...

Многих, кто жил или приезжал в этот дом, уже нет в живых... Нет сыновей Василия Евгеньевича, энергичного Виктора Васильевича, который давным-давно не давал о себе знать; нет и красивого Василия Васильевича, который умер очень рано, после сорка лет, он оставил дочерей Ирину и Надежду; нет маминой подруги гордой Анны Васильевны Сапрыкиной, не родившей детей и похороненной в Качеме в 1978 году, нет маленькой красавицы Верочки Красильниковой, рано покинувшей своих близких, нет тоже рано ушедшего Павлова Владимира Евгеньевича, любимца своей тёти Нюры. А его брат Сергей Евгеньевич Павлов сейчас живёт в городе Северодвинске. Здесь же живёт Надежда Васильевна, родившая пятерых детей: Любу, Веру, Диму, Ваню, Машу. О судьбе Нины Васильевны я мало знаю, хотя известно, что у неё тоже были дети, например, Ольга, а живут они сейчас в Курской области.

Летом дом Евлёхичей всегда был полон народа; кроме собственных детей и внуков, к ним приезжали сёстры Марии Николаевны: Нина Николаевна из Ленинграда и Афимья Николаевна из Нарьян-Мара с дочерью Тамарой. Один раз я была в гостях у Нины Николаевны в Ленинграде. Хотя меня это тогда мало волновало, я увидела в её квартире дорогую мебель и бархатные шторы и покрывала, довольную жизнью хозяйку дома и её домочадцев, их гостеприимство и интеллигентность. Мне помнится, что в этой семье было два сына, а муж Нины Николаевны - военный. Моя мама бывала в гостях в этом доме не раз и с удовольствием рассказывала: "Хорошо Нина живёт, всё у неё есть. А как одевается! Даже повседневное бельё у неё в кружевах, а чулки все шёлковые, фильдеперсовые, дорогие". Мария же Николаевна всегда умела как-то уговорить мою маму, летом особенно занятую на сенокосе, съездить в Шошельцу, чтобы встретить её гостей на лошади. И мама встречала в жару, когда гнус и оводы донимали со страшной силой, они любят быть там, где лошади.

А вот и семья Третьяковых.

Третьяков Степан Иванович, муж Агафья Петровна Его сын Дмитрий Степанович Иван Степанович Третьяков с Агафьи Петровны, фото 1914-15 г. Третьяков женой Натальей Ивановной

Третьякова (Штинникова) Третьякова (Бажукова) Анна Слева Альма Степановна, Агафья Петровна, Клавдий - Альма Степановна Степановна с воспитанницей муж Альмы

Серьёзная козонька... Перед домом тёти Штинниковы - внуки Альмы Дом Третьяковой Агафьи Петровны

Шуры Зенковой Степановны

Перед домом Евлёхичей, где потом они построили баню, стоял чей-то дом, о котором я ничего не знаю. Его разворочали и куда-то увезли, освободив место для бани Василия Евгеньевича. А дальше на север, позади двух амбаров Евлёхичей возвышается и ныне двухэтажный дом (№53) Третьякова Степана Ивановича и Третьяковой Агафьи Петровны, который их потомки сумели сохранить в хорошем состоянии и на сегодняшний день. Зимой Агафья Петровна жила в городе (этим словом называли у нас Архангельск), а летом эта уважаемая всеми женщина приезжала домой в Качем. Для меня началом настоящего лета являлся приезд Агафьи Петровны в Узлиху. К ней приезжали внуки Штинниковы, дети дочери Альмы Степановны, которая и отремонтировала дом после смерти своей матери и до своей смерти приезжала на лето в родную деревню. У неё были заведены козочки, значит, они с мужем здесь даже зимовали. Сын же Агафьи, Третьяков Иван (Смиреный), был женат на двоюродной сестре моего отца красавице Наталье Ивановне (Немушковой), у них было три сына: Геннадий, Вениамин, Виктор. Эти ребята, наши троюродные братья, жили в детстве большую часть лета у Немушков, только иногда наведываясь к бабушке Агафье. Геннадий был красивым парнем в лицом и манерами интеллигента, Веня отличался застенчивостью и тоже красотой, как красная девушка, а самый маленький, Витя запомнился мне как ангелочек, светленький, улыбчивый, спокойный. С ним был связан вот такой случай. Подвыпившие взрослые собрались как-то под вечер на Сдыхальнице летом, наверное, в Ивандень. Мы тоже бегали около них, предаваясь всеобщему веселью, а часть мальчишек купались около перехода. Вдруг Иван Степанович Третьяков (Смирёный), посмотрев на реку, почти равнодушно проговорил:

- Вон чей-то ребёнок тонет!

Все устремили взгляды на реку, в которой, кружась на быстринке, бил руками по воде, захлёбываясь, ребёнок.

- Да это твой Витька! - вскрикнул кто-то.

Я помню, как, не помня себя, Иван сбежал с крутого угора Сдыхальницы, как он кинулся в воду, в этом месте уже мелкую, как схватил своего сына, не успевшего ещё захлебнуться, как бережно прижал его к груди и, говоря ему что-то ласковое, быстро понёс домой. "Это Виктор Вани Смирёного, который тонул. Очень я горевал, что сандалик у меня тогда уплыл", - так объяснил мне впоследствии это событие Третьяков Виктор Иванович.

Другой сын Агафьи Петровны Дмитрий Степанович был женат на дочери Матрёны Васильевны Гавзовой Александре Васильевне. Я помню двух девочек, Нину и Надю, которые тоже жили летом в доме бабушки Матрёны Васильевны. А больше всего мы ждали и любили Анну Степановну Третьякову-Бажукову, тоже дочь Агафьи Петровны, которая работала директором одной из школ под Архангельском и летом уделяла нам много времени: то в поход всех нас сводит, то долгие летние вечера репетирует с нами всякие номера к концерту, который проводился летом для жителей Качема.

Слева дом Чупрова Зиновия Ивановича, а справа - Дом Земских в сентябре 2020 года Хозяин дома Пластинин

Пластинина Ивана Павловича Иван Павлович (Земский)

Николай Яковлевич Гавзов (Тяушка), Валентин Хаврико Александр Данилович - любимый внук Ивана Павловича

Гавзов (Лесков), Иван Павлович Пластинин (Земский)

Гавзова Анна Ивановна Анна Ивановна с сыновьями Сергеем Гавзов Владимир Андреевич с женой Ниной

и Владимиром

Владимир Андреевич Николай Андреевич Анатолий Андреевич Сергей Андреевич

Гавзов Анатолий Андреевич Гавзов Владимир Андреевич Гавзовы Анатолий и Сергей

Дом Чупровых, Зиновия Ивановича и Александры Александра Фёдоровна с правнучками Аней и Машей

Фёдоровны и чиконьками у нашего дома,примерно 1992 год

За привычным летним трудом Тётя Шура с дочерью Галиной и Танечкой

Сзади дом Шветихи, Софки и Феруля

Галина Зиновьевна с Танечкой в Шошельце Молодой Николай Александрович Таня с бабушкой

Родня встретилась в Шошельце. Слева направо Таня и Марина с любимой бабушкой

Ларионов Дмитрий Фёдорович, РомановаТатьяна, Александрой Фёдоровной

дочь Дмитрия Пластинина Раиса, Романова Марина

и их дети.

Марина с папой и мамой Марина и Таня Романовы у Радимского озера

Николай Александрович с зятем Александром. Николай Александрович с зятем Сергеем.

Романов Николай Александрович с внуком в Пучуге Самая вкусная вода из прабабушкина колодца..

Тёти Шурины правнучки Маша и Аня Николай Александрович с дочкой Татьяна Николаевна Романова - директор

Татьяной и внучкой Аней художественной школы

А вот и двухэтажный дом (№55) Александры Фёдоровны и Зиновия Ивановича Чупровых, стоит он и сейчас как игрушечка - заходи и живи. Тётя Шура, хозяйка этого дома, - очень близкий нам человек, а вся её семья - наши родственники, но не по крови, а по доброму соседству, хотя и по крови через Сваликов всё-таки родня. Тётя Шура и Зиновий Иванович жили перед войной в Архангельске, где тётя Шура работала в роддоме, но, когда началась война, вернулись в родную деревню да так и остались в ней навсегда. Жили они вдвоём, лишь на одну зиму их сын Иван Зиновьевич и невестка Нина оставляли шестилетнего внука Валю, за которым тётя Шура старательно ухаживала и каждый вечер приводила к нам в гости, чтобы ребёнку не было скучно. У Ивана Зиновьевича был ещё сын Витя, который как-то приехал на велосипеде из Архангельска, чем всех удивил: дороги наши были настолько страшны, что и дорогами-то назвать их было порой трудно. А у Галины Зиновьевны Романовой, которая жила в Северодвинске и работала медсестрой, есть две дочери: Таня и Марина. Летом они жили у дедушки и бабушки, и осторожной тёте Шуре изредка приходилось доверять мне Таню, когда надо было "ставить сено" - идти на сенокос. Я беспечно оставляла очень смирную Танечку на берегу, а сама, как и все мои подруги, часами плавала в реке. Муж Галины, Романов Николай Александрович, - яркое и уважаемое для Качема явление и отличный зять и муж. Когда Качем стал пустеть и народу становилось всё меньше и меньше, а тётя Шура ни за что не хотела оставлять свой дом и жить в городе, чета Романовых переехала жить в Качем. Галина и Николай были уже на пенсии, когда начались страшные девяностые, но они умело стали вести хозяйство: появилась корова, парники, разработались грядки для овощей, а охота и рыбалка не оставляли семью без мяса и рыбы. Как вкусно готовила Галина Зиновьевна! Чего только не было на их столе, когда мы появлялись в их доме! И всё настоящее, без нитратов и химии. У Романовых даже появилось электричество, а следовательно, и телевизор. Весело тогда было в их доме, полном детей и внуков. Сам Николай Александрович ездил за почтой в Шошельцу и останавливался всегда у нас. Интересный он человек, умный и содержательный. Тёти Шура пережила мою маму, прожив около девяноста лет, в связи с чем моя славная соседка любила шутить:"Мы с Брежневым с одного года, он умер, а я всё ещё живу!" Потом Романовы продали дом Василию Спицыну, а сами уехали жить в Пучугу, на родину Николая Александровича. Галины Зиновьевны уже нет, а Николай Александрович живёт зимой у Татьяны в городе, а летом - в Пучуге.

Все, что осталось от нашего отчего дома,- лучшего дома на свете... Стоит, стоит ещё наша баня!..

А эту избушку построил Романов Николай Александрович, зять Крепкий погреб у тёти Шуры!

тёти Шуры, из нашей боковуши.

Наш дом в 60-е годы 20 века. Мой отец - Наша мамочка родная Наш дорогой папочка

Пластинин Константин Семёнович Лучшие родители на свете

Дом (№56) наш был построен до войны, в 30-е годы, нашим дедом - Пластиным Семёном Яковлевичем (Оськичем). Он был вторым мужем моей бабушки Пластининой Александры Ивановны, первый её муж Ларионов Иван Иванович (Пеганков) "сгинул в гражданскую войну где-то у Котласа", как говорила бабушка. Из бабушкиных разговоров я поняла, что первого мужа, от которого она не родила детей, она не жаловала и выдана была за него замуж по воле родителей, "против которой ничего не сделаешь." Семена Яковлевича она любила, хоть вышла замуж за бездетного вдовца, и, как сегодня сказали бы, за человека с подмоченной репутацией: у него, как говорили в деревне, был сын Василий на стороне, то есть внебрачный ребёнок, рождённый Степанидой Григорьевной Пластининой (Степахой). Я помню Степаху: она ходила по Качему с корзиной (бехтерюхой) и "просила", так говорили о тех, кто приходит за подаянием - за хлебом в обычные дни и за шаньгами и калачами в праздники. Степанида Григорьевна совершенно не следила за собой и, наверное, не всегда умывалась, поскольку её лицо можно было увидеть испачканным сажей. В Качеме так и говорили о грязном человеке: " Ну, ещё Степашка нашлась!", сделав имя этой женщины нарицательным. Тогда я не обращала внимания, а теперь понимаю, насколько простые деревенские люди - женщины! - были тактичны и деликатны по отношению к другим: бабушка вела себя с бывшей соперницей ласково и добродушно, всегда клала в её корзину что-нибудь вкусненькое и находила время поговорить с ней, интересуясь её здоровьем и жизнью, в чём эта одинокая женщина очень нуждалась. Я не слышала "худого слова" из уст бабушки в адрес Степаниды ни в глаза, ни по-за глаза, хотя мой брат Колька, тогда малолетний ребёнок, недолюбливал Степаниду из-за её бурой с белыми пятнами козы, как-то пободавшей его. Козу он тоже называл Степанидой Григорьевной, говоря "Степанида Драгорьевна", и не скрывал своего страха перед ней. Василий Пластинин, записанный в документах как Николаевич, но прозванный Васькой Оськичем, в старости фигурой, походкой и сложением напоминал моего отца. Жили они с Раисой Дмитриевной, дочерью Дмитрия Фёдоровича Ларионова (Свалика), его женой, в Шошельце, у них были дети: Валентин, Николай, Татьяна и Степан. Раиса Дмитриевна, 1928 года рождения, сейчас живёт сейчас в Архангельске.

Бабушка так вспоминала о времени, когда строился наш дом: "Сильно река разлилась в тот год, когда начали дом-то строить, всё Верхнее было в воде, вот брёвна-то к самому дому и приплавили с Божьей помощью". Я никак не могла поверить, как может такое случиться, чтобы вода подошла почти к нашему дому, но с бабушкой не спорила, уж очень искренне и радостно она не раз об этом событии сообщала. Жили тогда в доме шесть человек: дедушка, бабушка, молодые, работящие и красивые, и их дети: Алексей, Константин, Зоя и Лидия. Правда, Константин, любимец бабки Оськичевой (Пластининой Анны Ефимовны, женщины властной и решительной), много времени проводил в Кулиге - в доме Оськичей.

В нашем двухэтажном доме было всего три комнаты, если не считать двух маленьких комнаток "за заборкой" (за перегородками): одна в боковуше, "у печи"( это была бабушкина комната), другая в передке, опять у печи, кухонька. В передке жили только летом с мая 1961 года, когда сбили русскую печь, я помню, как это делалось, а печурке выбили: "1961". "Смотри, смотри, - говорил мне довольный отец, - если перевернуть эту запись и прочитать с другой стороны, опять получится"1961". Зимой здесь хранили замороженные продукты питания. Комнату родителей называли почему-то чуланом, она была частью передка и представляла собой неширокое, но длинное помещение с печкой - голландкой. Из чулана можно было зайти и в боковушу, и в передок. Комнаты на втором этаже так и не были доведены до ума, в них мама сушила бельё. Дети, жившие в нашем доме, были счастливыми, я так точно была очень счастливой. Нас ругали родители за наши проступки, порой сильно ругали, а наказывали по-особенному: отец говорил одну фразу провинившемуся: "Марш на голбец!" И лез кто-то из нас на высокий голбец, откуда с завистью смотрел на остальных, живущих весело и на свободе, но чаще сладко засыпал у тёплой печки. Нас наказывали за невыполненную работу, за грубость по отношению к другим людям, особенно чужим, за появление в доме поздно вечером в шароварах, которые можно было, сняв, поставить в углу у порога. Неожиданно я извлекла из таких наказаний пользу для себя: стала во время таких нахождений на голбце, хоть и был он занавешен, читать книги. Много чудесных книг я прочитала на нашем голбце!..

Я на руках у мамы, почему-то сердитую Люду Люда на руках у бабушки, я - у мамы, сзади нас наш папа.

обнимает папа. 1951 год

Наша любимая бабушка - Пластинина Это тоже бабушка Бабушка с дочерью Лидией

Александра Ивановна (1901 года рожд.) Семёновной Вяткиной

1960-59 год

У нас была семья - 7 "я": бабушка, папа, мама, Люда, я, Коля и Лиденька. Раньше всех в доме вставала бабушка Александра Ивановна, она затапливала русскую печь, варила шти (суп) с мясом, кашу, картошку, иногда парницы из репы, ставила большую чашку молока в печь (чашками называли большие и маленькие тарелки). Это была еда на целый день. Пока бабушка хлопотала у печи (ударение ставили на предлог - у* печи), наш Колька сидел на шостке - на месте около чела печи. Вставал он рано и бежал к своей любимой бабушке, которая души в нём не чаяла на протяжении всей своей жизни. Летом бабушка убегала в лес по грибы или ягоды рано, но если была какая-то работа в доме, то отправлялась попозже и брала меня с собой. Вот в это время мы с ней много разговаривали обо всём, и благодаря этим разговорам я многое узнала о Качеме и его людях. Бабушка бралась за любую работу, хотя была очень больной, и сердилась, когда заходила речь о её нездоровье. Больной быть она не хотела. Поздней осенью и зимой, да и в любое время года, кроме лета, к нам в гости каждый вечер приходили тётя Шура и Марьюшка. Интересные были вечера! Рассказы, шутки, иногда загадки, воспоминания, расспросы... Хорошо мы тогда проводили время. Бабушка и Марьюшка в эти вечера обычно пряли. Бабушка была нашей заступницей, она, "как орлица", кидалась к нам, защищая от наказаний отца, который мог только грозить пребыванием на голбце и лишь изредка брал в руки вицу ( берёзовый прут), если наш проступок был того стоящий. Она умела сердиться, наша бабушка.

- Маруся, - спрашивала она нашу маму, обычно сидящую за тетрадками, - с какого я года?

- С 1901,- отвечала мама, не поднимая головы.

- У тебя всё с первого, - сердилась бабушка, почему-то упрямо считая, что со временем и год рождения человека должен меняться.

После того, как в 1942 году бабушку, которая была "при смерти", её крестили в высоковеры на мельнице в ледяной зимней проруби и она чудом выздоровела, бабушка чувствовала себя удовлетворительно. Но в 1966 году, я, приехав домой в июне после экзаменов в восьмом классе, узнала от мамы, что бабушка очень больна, а мне не сообщали, чтобы не навредить сдаче экзаменов. Когда бабушка очнулась от беспамятства, взгляд её был безжизненный, и это меня очень тогда испугало. " Принеси ключевой воды из Заричья", - тихо попросила меня она. О, как бежала я за водой! Бежала и верила, что студеная вода из ключа за рекой напротив Верхнего окажется спасительной для бабушки. Я, тогда комсомолка, молилась, обращаясь и к Богу, и к небу, и к лесу, и к речке, и к родничку с прозрачной холодной водой... И бабушка пошла на поправку; через некоторое время она стала проситься, чтобы её выводили на "мураг" - на траву перед домом; сил у неё ещё было мало, и она любила там сидеть, радуясь теплу и солнцу. А следующим летом грибов в лесу не было, и бабушка однажды попросила меня: " Сходите, Валенька, за свинурами на Чухнёво. Помнишь, я тебе показывала наши гряды в низине, на которых мы в войну хлеб сеяли? Там всегда свинур найдёшь, а и груздь новой раз попадётся. Сходите, сходите, хоть немного рыжиков насолим..." Вот мы с Людой Ларионовой, моей двоюродной сестрой, и пошли на те грядки летний сухим днём. Даже не в сапогах, как обычно, пошли, а в старых туфлях. Что произошло дальше - для меня загадка на всю жизнь. Мы шли сначала по сухому белому мху Чухнёва, который весело хрустел под нашими ногами. Потом спустились по узкой тропинке с крутого угора в сырую низину, от которой повеяло прохладой. До грядок (полос) оставалось немного, но по низине недалеко от рады (болотистого места) идти было не так весело, как по бору: здесь казалось и темнее, и холоднее. Мы тщательно обыскали все грядки, уже заросшие кустами и берёзками, но ни свинура, ни груздя не нашли, лишь сорвали несколько ягод земляники, особенно сладкой этим солнечным летом. Мы уже собирались уходить, как молодая берёзка с зелёными блестящими листочками, стоящая всего в нескольких шагах от нас, вдруг стала медленно и с шумом падать...Я сначала застыла от страха и непонимания того, что происходит. Берёзку никто не толкнул - мы бы увидели, её листья свежие, а значит и корни её не повреждены, ветра нет... Почему она ни с того ни с сего упала? В следующую минуту мы уже мчались наверх, к свету и солнцу от этого непонятного места. Мы не заметили, как пробежали по Чухнёву, как перескочили вброд быструю речку с каменистым дном, и отдышались лишь на другом берегу. На моих ногах появились кровоточащие мозоли, потому что туфли при беге сваливались, я их хватала, надевала, и всё не единожды повторялось. Люда не была так напугана, как я, она всё-таки девочка городская, кроме того, она во всём всегда полагалась на меня, зная, что я ей помогу и спасу, но и ей было не по себе. А в моей голове звучал только один вопрос:"Почему упала эта молодая берёзка?" Когда бабушка услышала мой путаный от недоумения рассказ, она изрекла страшные для меня слова:"Это передо мной берёзка упала..." Я понимала смысл сказанного: бабушка говорила о своей смерти. И действительно, она умерла в октябре этого, 1967, года...

Вечером в нашем доме уже колдовала, топя маленькую печку, мама, которая готовила ужин. Чаще всего пеклись блины или оладьи, изредка жарились котлеты, тушилось мясо, варилась или тоже тушилась картошка с мясом или рыбой, конечно, треской, которая в те годы стоила сущие копейки. Пили мы чай или кисель, очень редко компот из сухофруктов и совсем редко какао. "Конфетки и пряники" появились на столе без спроса в середине шестидесятых годов, до этого мы, выходя из-за стола после ужина, пристально глядя на отца, напоминали:"На верхосытку - сахарку", то есть: "Дайте после еды сахару". И, конечно, получали по глызке (кусочку) сахару, который очень любили. В Качеме люди питались в основном хорошо: у каждого была корова или козы - молока хватало, а телята, овцы и бараны давали мясо. Кроме того, солили свинуры, грузди, волнушки и красули (сыроежки), квасили капусту, ловили рыбу, заготавливали бруснику и клюкву на зиму. А вот с одеждой было туго:в магазине нельзя было купить ни хорошей обуви, ни одежды. И одевались мы плохо. Я из-за этого очень страдала.

Наши родители Мой отец во время учёбы в

Молодые Пластинин Константин Семёнович и Пластинина Мария Васильевна Красноборском ФЗО

Им ещё до 30-ти лет... Пластинин Константин Семёнович

Мой папа на работе в правлении Моя любимая тётя Вяткина Лидия Справа дочь тёти Лиды Лёля Вяткина

колхоза Семёновна с подругой Любой Деснёвой

Рано утром наш отец убегал на работу, только попив чаю, завтракать он приходил, когда мы уже ушли в школу. Потом он опять был на работе: на молотилке, на ферме, проверял свинарник, конюшни, курятник, интересовался, как обстоят дела у овец. Он был ответственным и о себе говорил так:" Я беспартийный большевик", считая, что быть коммунистом может только кристально чистый во всех отношениях человек. Когда я в двадцать два года стала кандидатом в члены КПСС, отец, узнав об этом, растерялся и возмутился одновременно, уверенный, что на такой поступок я, такая молодая и не знающая жизни, просто не имею права. Мой папа очень много и запоем читал всё, что попадётся под руку, я не говорю про роман-газеты, от которых он просто не отрывался, пока не прочитает. Мне запомнилось, как однажды мы с Людой были разбужены в начале ночи громким смехом, доносившемся из комнаты родителей. Мы полезли тихо, чтобы нас не услышали к этой комнате, и уселись в крохотном коридорчике, пытаясь разобраться, в чём причина ночного веселья папы и мамы. Оказывается, отец читал маме сцену из романа М.А.Шолохова "Поднятая целина", где дед Щукарь, притворившись больным, мечтает пройтись с дамочкой под ручку. Классику отец знал всю, газеты изучал от первого слова до последнего, хорошо разбирался в политике. Обладая великолепной дикцией, он читал доклады со сцены качемского клуба не хуже диктора радио (о телевизорах мы тогда ещё не знали). Кроме того, он писал каллиграфически правильно, и мама, сама обладающая хорошим почерком, поручала ему оформлять важные, на её взгляд, школьные документы, как-то: расписание уроков, памятки для учеников, приказы по школе. Отец ещё сам занимался засолкой грибов, а потом их приготовлением на стол; предпочтение он отдавал груздям и свинурам, и солёные грибы у него всегда получались вкусными. Мой отец умер пятидесяти трёх лет от роду: сказалось воспаление лёгких, полученное во время войны на Новой земле, где он проходил срочную службу. Последнее время он каждую весну лежал в больнице города Архангельска, там ему откачивали плевру, а одно плечо его становилось ниже другого. Нет, он не был святым, мой отец Пластинин Константин Семёнович: мог выпить водки, и много выпить - это была его большая беда, но он знал, что самое дорогое в его жизни семья: мать, жена, дети - и никогда не отступал от этого святого убеждения. В наше время смотришь телевизор и узнаёшь о том, что дети, оказывается, с детства не любят своих родителей и имеют к ним претензии, а наши родители были лучшими на свете, и так считалось в каждой качемской семье; у всех у нас, у качемских, самыми дорогими людьми были бабушки, мамы и папы, самыми дорогими и лучшими на всю жизнь. А о претензиях к ним мы и подумать не могли...

У нас был большой радиоприёмник, который мама выиграла на облигации, он висел над столом, и мы слушали последние известия и песни, не выходя из дома. С детства мы листали, а потом читали детские журналы: "Мурзилку", "Костёр", "Пионер", а позднее и роман-газеты. Родители выписывали "Новый Север","Зарю", "Правду Севера", "Пионерскую правду", по этим газетам мы с детства узнавали, что творится в районе, в области, в стране.

Наш Коля с Женей Малышкиной Мы с Людой в поле Лида, я и Коля около поляны

Старшей в нашей семье среди детей является Люда. Избалованная вниманием двух бабушек, она с детства была капризна и самовольна, хотя девочкой отличалась скромностью и даже стеснительностью. Наша мама раньше сама делала колбасу, и вот у маленькой Люды, с аппетитом евшей это не по-качемски приготовленное кушанье, спрашивают:

- Людонька, ты что ешь?

- Гоно! - не моргнув глазом, торжественно отвечает Люда.

Ребёнком Люда была крайне любознательным, пытаясь проверить всё, что от неё пряталось, если не на себе, то, к сожалению, на мне... Вот лежу я, маленькая совсем, в зыбке, как потом рассказывалось, а бабушка ушла доить корову, наказав Люде смотреть за мной. А в голове у маленькой проказницы одна мысль: почему родители прячут горчицу за заборкой и не разрешают ей её есть. Недолго думая, она хватает ложку, набирает горчицы и суёт мне в рот... Громко, наверное, я орала от вкуса этого деликатесного кушанья, потому что бабушка тотчас же появилась в комнате с вопросом:"Что стряслось?"

- Да вот Валя горчицы попробовала, - скромно отвечала моя нянька.

- А ты сама-то попробовала? - с негодованием поинтересовалась бабушка и, набрав ту же самую ложку горчицы, сунула её в рот своей любимице. Как потом кричала моя заботливая сестрица, об этом я писать не стану, потому что не помню: слишком мала была.

К пище Люда относилась требовательно и осторожно, любила сладкое и вкусное.

- Бабушка, - спрашивала она, что-то выискивая в тарелке с супом, - это едят?

- Едят, - сначала спокойно отвечала бабушка, не отрываясь от своих дел.

- А это?

- И это едят, - сдерживая себя, отвечала бабушка, однако на десятый раз она, выйдя из себя, парировала:

- Чего не едят, того в горшок не кладут!

И в лес Люду бабушка брать с собой не любила. " Да на что она мне, - говорила она, - весь день, пока я черницу беру, она сначала туес, а потом и сарапулю ягодами красит. Ладно, хоть сама поест..."

Конфеты в Качеме были роскошью, у нас они обычно находились в большой сахарнице - вазе на ножке. И прятали эту сахарницу в бабушкиной комнате за заборкой, на полке, где стояли иконы. Несколько ваз разбила Люда, пытаясь достать конфеты из сахарницы, которая стояла очень высоко. А разбив очередную сахарницу, она стремительно пускалась в бега по направлению к центру деревни, но почти всегда была поймана у дома Софки нашей бойкой и бдительной бабушкой.

После четвёртого класса Люду увезли учиться в Инту Коми АССР, так наш дядя Коля, мамин брат, выполнил волю своей матери Анны Александровны, желание которой было законом для всех её детей. Больше всех страдала от разлуки с внучкой наша бабушка Александра Ивановна, которой довелось кормить своей грудью внучку, когда наша мама уезжала на курсы или на сессию - она получала второе образование учителя начальных классов заочно, первое, учитель физкультуры и военного дела, она получила очно во время войны в Архангельске. Когда родилась Люда, бабушке было сорок восемь лет, она сразу перестала работать и занималась до конца жизни нами, своими внуками. Предчувствуя, что Люда будет тосковать по деревне и родным на чужбине, бабушка повела её к Чечуихе, чтобы та сняла с внучки тоску. Результатом такого снятия в моей сестре проснулась такая сильная тоска по родным местам и такая тяга к ним, что уже в пятом классе она начала писать не по - детски горестные стихи, наполненные печалью, болью и отчаянием:

Не теки, моя слеза,

По щекам горячим.

Не боли, моя душа...

О, родимый Качем!

И мы все тогда приуныли, нам было тяжело без сестры, которая жила где-то далеко, пусть и в городе. Вот почему уже на следующий год она не поехала в Инту, а училась в Шошельце 6-ой, 7-ой, 8-ой классы, но в 9-ом и в 10-ом ей снова пришлось ехать в Инту. Натура свободолюбивая, она противилась поведению нашего дяди Коли, человека военного, поэтому строгого, несколько самонадеянного, а порой и эгоистичного, но зато не хватила тех трудностей, которые достались мне, учившейся в 9-ом и в 10-ом классах в Афанасьевске. Впрочем, училась Люда достойно, была очень хороша собой, а ещё скромна, вежлива, в ней внешне не проявлялось бунтарство, поэтому она нравилась многим подросткам, хотя взаимностью по большому счёту не отвечала никому. Замуж она вышла в 20 лет, родила двух сыновей, всеобщего любимца Олега и искреннего Сашу; долгое время жила в Украине, где работала в торговле на руководящих должностях, а потом, к великому моему счастью, переехала в Сыктывкар, где и живёт по сей день. У Люды четыре внучки - Настя (стоматолог), Юля (преподаватель), Маша (студентка) , малышка Даша и два правнука - Андрюшенька и Ефим.

Наш брат Коля был долгожданным сыном. Я думаю, что больше его даже не отец ждал, а бабушка. Я родилась после Люды, тогда все были уверены, что будет мальчик, и имя придумали до рождения - Валентин, но родилась девочка...

Бабушка потом рассказывала о рождении Коли, уверяя всех, что её внука ждёт удача:

- Хорошо, что Коленька в апреле родился. Березниський ручей рано в том году разлился, большой был, и вода в нём была светлая. Я пелёнки-то выполощу, а они на ветру мигом высохнут... Дивья!

Работать Коля начал очень рано, ещё учась в начальной школе, он ездил на грабилке, загребая колхозное сено. Он носил для дома воду, колол дрова, даже вышивал, но больше всего он любил рыбалку и охоту. Рыба ему ловилась всю жизнь, и на охоте везло.

- Валька, - рассказывал однажды он, - мы с Ферулём на медведя весной вышли. Стоит он, огромный, противно пахнет, с грязной шерстью, в муравейнике роется и нас не замечает: ветер-то от него дует... Я смотрю: у Тольки волосы на голове дыбом стоят... Страшно.

- А у тебя тоже дыбом волосы стояли? - спросила я.

- У меня? Я не знаю... Мы так побежали, что и себя не упомнили.

...Сегодня я послушала песню "Берега, берега..."в исполнении Я. Сумишевского и заплакала. Вспомнился Колька - мой брат, вернее последняя моя встреча с ним, живым ещё. В то лето 2007 года мы с Людой только вдвоём гостили в Шошельце. Колька приехал на машине с каким-то знакомым, энергичный, весёлый, взбудораженный... Привёз много гостинцев, был особенно разговорчив, делился планами поездки осенью на рыбалку, жалел только, что не увидит тех диковинных цветов, что растут на пожне где-то в верховье Нижней Тоймы. Цветы эти бордовые и ярко-красные, крупные, таких больше нигде в наших краях нет, и цветут они в июле. А ещё удивлялся мой брат тому, что часто ему снится бабушка, которая бежит во сне по полосам Варемора, не опуская его из виду. В день отъезда мы с Колькой на какое-то время остались в фазенде вдвоём. Я что-то делала около печки, а он сел за стол на своё любимое место и запел:"Берега, берега, берег этот и тот......" Он пел настолько красиво и самозабвенно, столько чувств обнажал его голос, так ярко светились его синие глаза, что я замерла, на одном дыхании слушая его пение. В голове при этом было ощущение нереальности происходящего, чего- то большого и судьбоносного... Мой брат пел песню как будто о своей судьбе, о его единственной любви к своей жене, об очень счастливых днях, связанных с ней. Он пел о мае своей жизни, о полноте испытанных им чувств, о том береге, который ему почему-то сейчас казался недоступным. Он пел о том, что он мается в жизни, он делился с родным домом своими невзгодами. Он выделял слово "тризна", и это мне не нравилось, потому что я порой бываю очень суеверной, впрочем, как и все... С улицы нас позвали в машину, и мой брат уехал, чтобы никогда уже не возвращаться в родной дом. ...Потом, когда мы, обезумевшие от горя, увидели его в морге, он лежал с открытыми красивыми синими глазами и как-то почти виновато, но с удивлением смотрел на нас в последний раз. У Коли есть две дочери, Полинка и Леночка, и внуки Никита и Арсений.

Г.Инта. Люда,мама и Коля Мне 14 лет Люде 12 лет

Моя младшая сестра Лида с подругой детства Наш брат Коля в 5-ом классе Коля ещё маленький

Галей Гавзовой

Самой маленькой у нас является Лиденька. "Гаврош", - говорил про свою любимицу папа, имея в виду брюки, которые Лида носила после Кольки. Родилась она 26 мая под вечер в серый пасмурный день. Тогда у нас гостила двоюродная сестра Женя Вяткина, с которой меня отправили к фельдшеру Машеньке, как только у мамы начались сильные схватки. Мама долго потом не могла простить нам километровое путешествие по Качему, в течение которого мы благополучно и добросовестно известили всех жителей нашей деревни в том, что "мама рожает ребёночка". Когда Машенька прибежала к маме, с которой она была очень дружна, новорождённая девочка была вымыта и укутана, благодаря стараниям тёти Шуры и её дочери Галины, которая училась тогда на акушерку в Архангельске. Мама настаивала назвать новорождённую Машей, но папа сам в сельсовете оформил полагающиеся документы, записав дочь Лидией в честь своей сестры Лидии Семёновны. Реакция мамы была удивительной для меня. "Что ты, Костя! " - тихо и печально произнесла моя гордая родительница. Мама этим горестно намекала на крутой нрав своей золовки. С Лидой я нянчилась много и по-настоящему. "Вот пестунья так пестунья", - с улыбкой нахваливала меня тётя Шура, видя, как я качаю зыбку своей сестрички и при этом пою песни. " Обломишь очеп-то", - предупреждала бабушка, а я пела и пела песни, качая мою сестричку:

Ой ты, птичка лесна,

Принеси-ко Лиде сна,

Хоть на крылышке своём,

На правилышке лесном.

На Людином юбилее. Я, Люда, Лида, 2014 год В Архангельске: я, Люда и Лида, наверное, 2016 г

В Шошельце около фазенды: Лида, я, Люда, 2018 год Березник. Я, брат Коля и сестра Люда, 2006 год

Те же мы и Танечка Романова Наша красавица Лиденька

Мама, я и задумчивая Лиденька Машина за домами; в 2018 году её отремонтировали

Слева: я, Коля, папа с Лидой и мама с неизвестной

девочкой

Малый Березниський ручей впадал в Большой Березниський , который тёк по лесу из болота, на чистое место вырывался прямо из-под веток пушистых ёлок, пробегал мимо Федосьиного завода, делал поворот и мчался в Верхнее, наполняя все ямы и углубления своей водой. В реку он впадал напротив Залома (или Подзалома), и весной там было наделано много заезков с вёршами. Рыба тут ловилась хорошо, и наш брат Коля семи-восьми лет отроду тоже начал строить заезок под руководством Тольки Феруля. Мокрый и уставший, но чрезвычайно довольный всем на свете, - я это отчётливо помню - он сидел на голбце, грея руки и ноги, и ласково говорил нашей любимой кошке: "Ганушка-голубушка, мы скоро тебя щучками кормить будем". И кормил - в том году рыбы много ловилось. В начале лета, в первые недели июня, а иногда ещё и в мае вода в Верхнем между кустов сильно прогревалась, и мы рано начинали свой купальный сезон, купаясь до тех пор, пока в воде не появлялись противные букашки и жучки.

Это наши бани: та, что наверху с трубой, новая баня Романовых, За рекой у Верхнего

ближе - наша, дальше к лесу - Земских. Много им лет.

Это Верхнее поле в Узлихе, завершающее деревню, за ним только мельница. Когда-то здесь были колхозные и частные полосы (грядки), сейчас непроходимая болотина и трава, трава, трава... А здесь, в реке, Старовирьская яма, где крестили в староверы

Тут стояла мельница... Хариусы (харисы)! А здесь слева - Федосьин завод, 2020 г.

В этом месте хариусы лучше всех клюют Нине

Васильевне Ковалёвой (Третьяковой)

Любила бывать на мельнице я ещё и поздней осенью, когда река покрывалась прозрачным льдом и был виден каждый камушек, каждая извивающаяся в воде травинка, каждая рыбка, пробегающая подо мной. Я даже ложилась на лёд, чтобы рассмотреть всё подробно, что творилось в зимней воде. Вот в эти дни я снова встречалась с мельником, который легко бегал по льду с колотушкой и глушил хариузов. Так многие на прозрачном льду рыбачили, и совсем не плохо у них получалось. Однажды лёд подо мной стал проседать на достаточно глубокой быстрине. Я страшно испугалась, и не знаю, что бы произошло, если бы я не увидела Семёна- мельника; меня это приободрило, я рванулась в сторону и почувствовала под собой твёрдый лёд, который не гнулся и не увлекал меня в получившееся корыто. Мельник, кажется, что-то заподозрил, побежал в мою сторону, но я сделала вид, что ничего не произошло, и стала безмятежно разглядывать камушки подо льдом... Дома я тоже ничего не рассказала: не любили мы расстраивать своих родителей.

Не написать о Юрманге и Березнике было бы по крайней мере не справедливо. Березник - это огромное огороженное колхозное поле напротив Полудённой слуды. Перед Березником, почти за мельницей, находилось ещё одно поле - Подувало, тоже огороженное. На этих колхозных угодьях выращивали рожь и ячмень, а впоследствии клевер и вику для коров и телят. Верхним краем Березник подходил к устью речки Юрманги, которая отличалась очень холодной водой. Я испробовала температуру этой воды, не раз купаясь в Юрманге на сенокосе. Упадёшь в такую воду - и сначала кажется, что в лёд упал, так обожгло, но ничего, привыкнешь и купаешься, пока мама или бабушка не начнут сердиться...А в старовитищах (старых местах протекания речки) вода, прозрачная до неправдоподобия, ещё холоднее, а дно в них вязкое, камней нет, и нет, кажется, никакой живности.

Вот как пишет С.Г.Третьяков в своих драгоценных "Записках краеведа" о нашей Юрманге:"Было место ловли рыбыв устье речки Юрманги, которое отдавалось обществом тому крестьянину, который оповещал качемян о сельском сходе. Мой дед Иван Михайлович Третьяков из деревни Большая Панфиловская в течение длительного времени избирался старостой (представителем) крестьян Качема. Об этом я узнал от качемянина Никиты Яковлевича Гавзова". ( В 1974 году Сергей Григорьевич был в Качеме и фотографиловал многих, в том числе и Никиту Ананьевича Гавзова. Может быть, вместо Яковлевича следует читать Ананьевича?)

Здесь в реке Нижняя Тойма всегда хорошо клевали хариус и куньжа