Автор сайта Пластинина (Ипатова) Валентина Константиновна

Почему я стала писать о Качеме? И не просто писать, а поместила фотографии своей деревни и её жителей - и тех, кого уже давно нет среди нас, и тех, кто живёт и здравствует. Наверное, многие и сами нашли ответ на этот вопрос: наша деревня, увы, умирает. Пройдёт ещё несколько лет, и развалятся когда-то величественные дома, забудутся прозвища и имена его жителей, и, рыбаки, занятые мыслями о том, как больше наловить рыбы, проезжая мимо Качема, равнодушно посмотрят на то, что когда-то было нашей любимой деревней.... Всё повторится, как уже это было с деревнями Василёво и Бакино. А ведь в Качеме в 1930 году жило 760 человек! Они трудились, любили, рожали, они горевали и радовались, они пережили коллективизацию и сделали всё "для фронта и победы", что могли... Они, жители далёкой северной деревни, доказали своим трудом, что великая Россия для них святое, и заслуживают истинного почитания. Да они просто наши предки - люди, без которых нас просто бы никогда не было на свете. А сколько людей, имеющих качемские корни, разъехалось по всей России и за её пределы! Неужели их потомки совсем не помнят, откуда их родители? А если помнят, то пусть посмотрят и почитают то, что написано "На Сдыхальнице", пусть вспомнят ту деревню, краше которой я не знаю. Пусть хоть и виртуально, но пройдутся они по ней, отдавая дань памяти своим далёким предкам. И ещё меня очень радует появление новых фотографий на сайте: вдруг ожил дом, некогда развороченный и исчезнувший из памяти людей, а вот вернулся домой, в Качем, человек, умерший на чужбине... Разве не мечталось ему об этом? Да и живые увидят себя около отчего дома - и полегчает на их душе...

Описание фотографии

Лежат: Гавзов Василий Ананьевич (муж Гавзовой Матрёны Васильевны (Серахи), Чупров Семён Николаевич (Конник), Гавзов Алексей (Кукушка, отец Гавзова Сергея Алексеевича, Кукушки). Сидят: Ларионова Нина Ивановна, Гавзов Савватий Фёдорович, Гавзов Никифор Васильевич, сын Матрёны Васильевны Гавзовой (Серахи),Мария Силуянова, Павла Васильевна (Анюхичева), Вера Силуянова-Вершинка. Стоят: Семён Степанович Пластинин (Сенька Канюк), Ларионова Александра Ивановна, Шурка Серьгина (по мужу Сивкова), Пластинина Павла (Наумовна), Ларионова Александра Степановна (Шурка Сорогичева), Гавзова Анна (Тюпичева, тётя Лиды Башкирки). Фотография сделана в первые месяцы войны. "На фотографии с обратной стороны было написано: "На лугу. 1941 год" Папе 15 лет (исполнилось 19 августа 1941 года).Эта фотография была в Качеме у Матрены Васильевны Третьяковой."( Галина Савватиевна Гавзова)

Я смотрю на эту старую фотографию и всем сердцем пропитываюсь уважением к людям, в основном молодым, запечатлённым на ней. На снимке 14 человек, из них десятеро - молодёжь, трое мужчин и трое подростков, одна женщина и семь девушек. Особенно романтичными выглядят девушки, некоторые даже кокетливо. А цветочки в их руках просто вызывают слёзы: такие они нежные, трепетные, ждущие любви и счастья... Взгляды взрослых серьёзные и напряжённые, а подростки просто фотографируются... Но посмотрите, посмотрите внимательно в их глаза: в них таятся и светлые надежды, и невольное кокетство некоторых юных красавиц, и почти взрослая серьёзность, но в глазах каждого человека этой фотографии вы увидите и почувствуете внутреннюю тревогу, им ещё до конца не понятную. Все они ещё по-настоящему не знают, что очень скоро страшное слово "война" вплотную коснётся их, изменит их жизнь, сделает трудной и жестокой. Они ещё не знают, как близка от них смерть родных, а для некоторых и их собственная... Но благодаря им и таким же, как они, будет спасена наша Родина от фашистского нашествия, а потом родятся дети - и жизнь продолжится... благодаря им.

Лежат: Гавзов Василий Ананьевич (наш дед двоюродный),Чупров Семен Николаевич (дедко Конник), Гавзов Алексей (Кукушка, дяди Сережи Кукушки отец). Сидят: Ларионова Нина Ивановна (Нинка Курица), Гавзов Савватий Федорович (Савватька Трончик),Никифор

Гавзов (папин двоюродный брат, сын Василия Ананьевича), Манька Силуянова ,Павла Васьки Анюхичева, Верка Силуянова- Вершинка, мать Маньки.

Стоят: Сенька Канюк- Семен Пластинин, Шурка Серьгина- Ларионова, Павла Наумова- Пластинина, Шурка Сорогичева- Ларионова, Ваньки Сороги сестра, Анна Тюпичева- Гавзова. (Такое описание фотографии было мне отправлено вместе с ней)

Вот ещё одна предвоенная фотография, предположительно 30-х годов. Я на ней практически не знаю никого. Давайте разгадаем этот ребус, может быть, найдём своих родственников.

Верхний ряд слева: вторая Евдокия Степановна Чупрова, рядом с ней её отец Степан Михайлович, а справа, на мой взгляд, Семён Степанович Пластинин (Крохаль-Канюк), за ним Савватий Фёдорович Гавзов; первый ряд: второй Пластинин Иван Яковлевич (Немушко), за ним в чёрном платье девочка без чёлки (2-ой ряд) его дочь Наталья Ивановна. Судя по внешности Семёна Канюка, можно сделать вывод, что обе фотографии, эта и предыдущая, примерно сделаны в одно время.

А эта фотография, вернее всего, относится к началу 50-х годов. Слева сидят: Пластинина Капитолина Фёдоровна (Соловейкова), потом Лина Ефимовна Чупрова (Пустынная), Зоя Михайловна Чупрова-Гавзова (Минина), Ларионова Лидия Ивановна (Сергиева); стоят: Вера Афанасьевна Пластинина (Дивенко), Агафья Ивановна Чупрова (Пластинина), Зинаида Андреевна Ларионова-Чупрова(Андриева). Эти девушки - дети войны, поэтому рано они узнали, что такое труд, мало радости было в их детские годы, но посмотрите, как смело и открыто смотрят они в объектив фотоаппарата, как светлы их лица, как готовы они многое преодолеть на пути к своему счастью и как верят они в лучшее. Мне они кажутся истинными красавицами, родными людьми, и я не могу налюбоваться ими...

Здесь наш Качем ещё молодой.

"Вот где красотища настоящая. Я там, когда бригадирила, раза три бывала: телят на выпас гоняли. Помню, прибыли мы в Качем уже ночью, темень, а света там никогда не бывало, веками живут люди при лучине да лампе керосиновой. Провели нас на ночлег в какую-то избу. А утром встали, вышли наружу: Боже мой, как в раю. Не налюбуешься - такие места, гривы высоченные, речка в извивах, прозрачная, как родник, тайга вековечная в дымке. Я вот всё мечтаю свозить туда своих детей, чтобы они на это чудо - Качем - посмотрели"-, так рассказывала Нина Дмитриевна Щурова писателю Леониду Невзорову.

В этих книгах можно прочитать о Качеме.

"Справа показалось довольно большое, в плотной раме ивового кустарника озеро. Я протиснулся к нему - на нём чарующая тишина, хрустальное стекло чистейшей воды. Ну а сам Качем внезапно встал передо мной глыбой деревянных, в основном двухэтажных, домов расположенных впечатляющей дугой на высоченном угоре. Они напоминали мне древние замшелые валуны. Увы, и на самом деле большинство из них либо разваленные, либо давно покинуты их хозяевами. Качем тихо и благородно хиреет. Теперь сюда приезжают отдыхать лишь... только те, для которых Качем сердечен и дорог".

Леонид Невзоров, автор книги "В хлябях"

Самые стойкие качемцы на сенокосе в поле напротив Кулиги

Первый ряд (слева направо):Пластинина Вера Ивановна, Пластинина Ангелина Васильевна, Пластинина Зинаида Сергеевна, Гавзова Светлана Николаевна, Гавзова Александра Савватиевна, Гавзов Савватий Фёдорович, Фокин Валентин Александрович, ..., Пластинин Виктор Яковлевич, Сергей Вшивков, его дедушка Гавзов Сергей Алексеевич, Пластинин Ефим Яковлевич, Романова Татьяна Николаевна, Романов Николай Александрович. Второй ряд: Пластинина Глафира Яковлевна, Штинникова Альма Степановна, её муж Клавдий, Чупров Виктор Анатольевич, Романова Марина Николаевна, Пластинин Иван Степанович с собачкой, Чупров Анатолий Иванович, Третьяков Николай Иванович, Гавзов Игнатий Васильевич, братья Васильевы (Александровичи) из Шошельцы, Пластинин Владимир Иванович. Кто знает остальных - подскажите.

***

Мой Качем родной, деревенька забытая,

Как вышло, что ты затерялся в глуши?

Не видно людей через окна забитые,

На улице тихо и нет ни души...

Казалось недавно: стоять тебе вечно,

Ничто не погубит, не тронет тебя...

Ах, времечко-время!.. Ты так быстротечно...

На Качем смотрю я сегодня скорбя.

Да разве поверили б деды седые,

Что ты опустеешь - не будет тебя,

Что многие правнуки их молодые

Живут на чужбине, тебя не любя...

Спасибо тебе, что сердца согреваешь,

Что сил нам для жизни даёшь,

Что души теплом и добром наполняешь,

Что каждое лето нас ждёшь...

Валентина Пластинина (Ипатова), 2016 год

Только появится на небе тёплое весеннее солнышко, начнут таять холодные снега, проклюнется первая нежно-зелёная травка, а клейкие берёзовые листочки одурманят своей прелестью, захочется бросить всё: тёплую городскую квартиру, работу, без которой, казалось, невозможно было жить, даже верных друзей – и уехать в Качем. Кто опровергнет то, что наш Качем – Земля Обетованная? Кого она не манит к себе? Кто не согласен с тем, что родившиеся в Качеме – удивительные люди?

Как хочется общаться с теми, кто помнит и любит нашу деревню! Как хочется узнавать о ней ещё больше - и о самой деревне, и о её истории, и о её людях. Давайте будем рассказывать друг другу качемские легенды, истории, были, поведаем об обычаях, привычках, поверьях – обо всём, что касалось и касается нашей малой родины.

Как хорошо, что в Интернете уже есть сведения о нашей деревне! Давайте писать о ней ещё больше, давайте писать все: и те, кто каждое лето – пешком 17 вёрст! – навещает Качем, и те, кто давно не был в родной деревне, и те, чьи родные – отцы или матери, дедушки или бабушки - родились или жили когда-то в Качеме. А может, найдутся правнуки или даже праправнуки людей, живших некогда в нашей деревне. Давайте общаться! Разве мы родом не из Качема? Пока мы будем писать, говорить и думать о нём, Качем будет жить.

Это речное дно. А меев сколько!

Вы видели ещё где-нибудь такую чистую воду, как в нашей реке Нижняя Тойма?

Сдыхальница и река заросли кустами и травой

***

Не довелось мне этим летом

До дома отчего дойти.

Ах, как мечтаю я об этом!

Как в Качем я ищу пути...

Мне пробежать бы по дорожке,

Заросшей цепкою травой,

У дома постоять немножко,

К стене приникнув головой.

И со Сдыхальницы высокой

Взглянуть на речку, Гриву, лес,

На Верхнее с густой осокой,

На солнце и на синь небес...

Мне бы испить воды целебной

Из родника, что у реки,

И песней тихой, но хвалебной

О вас напомнить, земляки.

Мне подойти бы к школе близко

И постоять, повспоминать...

Мне б поклониться в пояс, низко

Той школе, где трудилась мать.

А уезжая, прослезиться,

Пообещав приехать вновь...

Я знаю: это всё случится,

Когда в душе жива любовь.

Так приближайся снова, лето,

Открой нам путь в родимый край,

Чтобы свершилось чудо это,

Где с нами родина как рай.

Октябрь 2019 год В.Пластинина

Предновогоднее размышление

Выгляни, выгляни, яркое зимнее солнышко! Оживи мой родной Качем, загляни в незрячие окна домов, заставь их светиться и сверкать, как встарь. Пусть старинные золотистые брёвна, уложенные давным-давно чьими-то умелыми руками, чуть-чуть нагреются и прогонят тяжёлый сон родной моей деревни. Ах, дотронуться бы рукой до стены отчего дома, чтобы почудилось хоть на минуту, что в нём находятся они, мои самые близкие; зажмурить бы глаза, чтобы послышались весёлые людские голоса моих дорогих земляков, и скрип полозьев, и негромкое карканье нерасторопной вороны...

Скоро Новый год, Качем! А потом Рождество и Крещенье... Но тихо на твоих занесённых высокими сугробами улицах. Когда это было: катание на санях со Сдыхальницы, весёлый смех ряженых и их пляски в вечерних избах односельчан, предпраздничная суматоха и запахи шанег и пирогов новогодним и рождественским и пасхальным утром?.. И будет ли это ещё когда-нибудь, Качем? Ах, как таинственно и безмолвно сияют на твоём огромном небе золотые зимние звёзды! Они всегда так сияли, но они светили людям и сверкали для людей. Кто же теперь любуется их неземной красотой, наполняя свою душу великими мыслями о тайнах бытия? С Новым годом тебя, Качем! Мы помним тебя...

Валентина Ипатова 29 декабря 2014 года, Сыктывкар

Я люблю её добрые стихи, наполненные светлой музыкой...

Живи, Качем! (Я проведу вас по Качему 50-х-70-х годов 20 века, или мои воспоминания о прошлом родной деревни)

Вид на Качем из-за реки и из Нижнего зимой, летом и осенью

Качем начинается с Боровины, или нет - Качем начинается с Нижнего. Нижнее - это большой луг и поле одновременно: ближе к деревне на нём располагались личные грядки (полосы) колхозников, где росли картошка и жито - у кого что. Остальная и большая часть - заливной луг, где заготавливалось сено для колхоза. Ещё в Нижнем есть большое круглое озеро. Наверное, оно очень глубокое, потому что я как-то услышала от бабушки: " Овца в озере кода-то утонула, так достать и не могли... Куда! Глубоко". " Так, так, - вторила ей Марьюшка, - нету дна у нашего озера". Около берега в озере растут белые, изумительные по своей красоте лилии и скромные жёлтые кувшинки. Обычно лилии приносил кто-нибудь из качемских парней, но однажды мы с Риммой плавали за ними сами, от этого осталось неприятное чувство: вода была тёмная, в ней плавали многочисленные жучки, а дно было вязкое, заросшее травой и водорослями. После такого купания отбилась вся охота вновь залезать в озеро, одно хорошо: принесённые нами лилии изумляли своей небывалой красотой и, казалось, вечной свежестью. Есть около озера ещё местечко, которое все называют тундрой. Она покрыта мхом и кустиками брусники и качается. Сильно качается! И мы на ней качались, придя ловить рыбу, потому что какая тут рыба, если можно качаться, как на батуте. Между озером и рекой есть проток, поэтому в озере, кроме мелкой рыбы, много крупных щук, их в своё время в большом количестве ловил Анатолий Овчинников, приезжая на лето в Качем со своей женой Лидией, дочерью Любой и сыном Володей.

Ты ждёшь нас, Качем? Озеро в Нижнем Красота! Лилии на озере в Нижнем

Благодаря Николаю Александровичу Серкову, правнуку Чупровой Александры Фёдоровны, появились эти фотографии с видом на Качем сверху. 2020 год.

Вид на Качем сверху:Сдыхальница, Верхнее, Нагора, вдали Кулига, поле

часть Подгоры и Нагора и Узлиха

Часть Узлихи, река, Нагора, Кулига, Подгора Окулое поле и угор с него, часть Узлихи

Боровина

Качемская Боровина - Москвы половина,

а Борок - Москвы уголок.

(Неоспоримое убеждение качемцев, которые "высоко себя ставили")

Расставаться приходит пора...Сверху дома Чувствуете, как приятно пахнет банным дымом? Баня по-чёрному

У боровинских бань в начале Качема Пластинин

Владимир Иванович и Чупров Виктор Анатольевич

Боровина. Лавочка , без которой не обойтись... А меев около неё!...

Павла (Гусенькова), её мать Таисья Ивановна и Качем начинается здесь...За ёлками дом Таисьи Ивановны

племянник Федя (Хабарко)

Первый жилой дом (№4) расположился прямо в угоре (склоне) и принадлежал он Третьяковой Таисье Ивановне, доброй и открытой женщине с весёлыми глазами. Она была безграмотной и, чтобы научиться расписываться, приходила в школу изучать буквы. Мы, школьники, очень удивлялись тому, что она такая взрослая тётенька, а не умеет читать, а ещё тому, что она не стесняется ходить в школу и учит буквы, как первоклассники. Помню, что наша учительница сказала тогда нам, что учиться никогда не поздно, и наши страсти постепенно улеглись.

Таисья Ивановна жила со старой матерью и с красивой дочерью Павлой (Гусеньковой), а в гости к ним приезжал Федя Хабарко (Третьяков Фёдор Иванович, и ему Царство Небесное!), трудолюбивый и внимательный парень. Мать Таисьи (Гавзову Александру Петровну) прозывали Бутылихой; она была очень худой и оттого казалась высокой, особенно нам, детям. Моя мама рассказывала мне очень грустную историю из жизни этой старой женщины, на долю которой выпали жестокие сороковые годы. Во время войны было голодно, страшно от предчувствия похоронок и не хватало самого основного, необходимого для жизни, например, мыла. И вот как-то в бане исхудавшая Бутылиха потеряла мыло, маленький кусочек - обмылок. Все расстроились, начали искать и нашли его в ямке за ключицей у Бутылихи...Вот насколько она была худа! Потом, после смерти бабушки, Павла вышла замуж за Гавзова Ивана Никифоровича, и они, забрав с собой Таисью Ивановну, уехали жить в Кергу, а свой дом продали Пластинину Виктору Яковлевичу, тогда жителю города Северодвинска. Новые хозяева не только приезжали сюда отдыхать на лето, но и оставались на несколько зим, заведя небольшое своё хозяйство. Дом в эти годы преобразился, а в летние месяцы он наполнялся весёлым шумом и детскими голосами. Особенно интересной собеседницей была жена Виктора Яковлевича Зинаида Сергеевна, с которой я любила поговорить обо всём на свете. Она как-то показала мне комнату на втором этаже дома с добротной и красивой городской мебелью. И я замерла от изумления от этой для Качема роскоши: видела бы это Таисья Ивановна!

Собрались родственники летним вечерком: Пластинина Пластинин Виктор Яковлевич и его жена Зинаида

Вера Ивановна, Пластинина Зинаида Сергеевна, Игнатий Сергеевна

Васильевич Гавзов, Пластинин Виктор Яковлевич,

стоит Пластинин Ефим Яковлевич.

Дальше и тоже в угоре между домами Таисьи Ивановны и Степана Михайловича находился дом (№58) Пластинина Игнатия Ивановича (Морозко) и Пластининой Анисьи Васильевны, но он был впоследствии перевезён в Шошельцу, где и сейчас стоит, очень старый, на хуторе. Моя мама не раз говорила, что хорошо запомнила свадьбу этой пары, да они не особенно отличались по возрасту. В семье Игнатия Ивановича и Анисьи Васильевны было много детей: Лидия, Валентин, двойняшки Валерий и Виктор, Надежда, Нина, Сергей, Вера. Некоторое время эта семья жила в Архангельске, но большую часть жизни провела в Шошельце.

Пластинин Игнатий Иванович на войне Дочери Игнатия Ивановича и Анисьи Нина Игнатьевна Пластинина-Беляева

Васильевны: (слева) Нина, Надежда, Вера моя одноклассница

Машина застряла в грязи... Ура! Машина приехала! Дорога в Качем через Переварнов ручей. Озеро в Нижнем

Чупрова Мария Ивановна с дочерью Мария Ивановна с внучками Таней Дети Евдокии и Ивана - Владимир,

Евдокией Степановной и Надей Анатолий, Надежда и Татьяна

Владимир и Анатолий с сестрой Надеждой Братья Владимир и Анатолий Анатолий Иванович в Нижнем, 2000 год

Сёстры Надежда Лагунова и Татьяна Собралась родня: дети Савватия и Ивана Чупрова ККолодкина)

Колодкина Фёдоровичей - Надежда, Леночка,Галина, Татьяна Ивановна

Оленька и Анатолий

Анатолий Иванович, март 2021 года

"Валентина Константиновна, благодарю Вас за фотографию! Папа ничего не рассказывал о войне, мы знали только,что воевал он где-то под Ленинградом и дошел до Берлина, даже награды свои он отдал играть внукам.И вот только год назад в Интернете нашла копии наградных листов, приказов, повестки о том,что пропал без вести.Даты, названия мест, что исполнял---так и сложилась картина боевого пути нашего отца.Теперь внуки и правнуки будут знать.Не могла без слез читать про Синявинские высоты, ведь он,18-летний, был именно там. Еще раз СПАСИБО!! Всего доброго!" Это сообщение от Татьяны Колодкиной (Чупровой).

Третьим домом в этом ряду - большой двухэтажный дом Степана Михайловича и Марии Ивановны Чупровых (Усиков) (№5), где жило много народу, но главные из всех - дедушка и бабушка, спокойные и, как мне запомнилось, величественные люди, не знающие мирской суеты. Дед Чупров Степан Михайлович, по мнению моей мамы, был блестящим плотником, она говорила о нём с уважением так: "Хорошо мастерит Андрей Васильевич (Чеица), но у Степана Михайловича всё, как игрушечки, получается". У меня до сих пор есть мамина сарапуля (нынче скажут:"Комбайн для сбора ягод"), сделанная руками этого настоящего мастера, и я дорожу ею, как дорожила сарапулей моя мама, собрав много ягод с помощью этой изящной вещицы. Я запомнила похороны Степана Михайловича, это случилось летом. Много народа пришло тогда проводить его, и все горевали и искренне говорили очень добрые слова об этом тихом человеке. Мария Ивановна, бабушка этого семейства, запомнилась мне высокой стройной женщиной с печальными глазами, молчаливой и не умеющей ругаться. Моя сестра Люда вспоминает о том, как вкусно готовила еду Володина бабушка и как много этой еды у них было. Мария Ивановна, как я и предполагала, "была взята от Баричей", всего вернее, она сестра Михаила и Дмитрия Чупровых (Баричей), богатых качемских крестьян, что жили в доме, ставшем после раскулачивания хозяев сельской школой и медпунктом. У Марии Ивановны жила в Боровине племянница Клавдия Ильинична Ларионова, а её сестра была выдана замуж в деревню Борок.

У Чупровых Степана и Марии жил в далёком Магнитогорске сын Иван Степанович, который после войны женился и обосновался в этом уральском городе далеко от родной деревни. Всю жизнь он проработал в милиции. Может быть, он и приезжал в Качем навестить своих родителей, но этого я не помню.

Дочь Степана Михайловича и Марии Ивановны звали Чупровой Евдокией Степановной (тётя Дуся-продавец), она была вечная труженица, не умеющая сердиться, таким же был и её муж Гавзов Иван Фёдорович. Он вошёл в мою память не только как весёлый человек и счетовод в колхозе, но и как артист, часто игравший смешные роли на клубной сцене. Никогда не забуду, как он представлял дьячка Вонмигласова из чеховского рассказа "Хирургия". Проработав в школе учителем литературы 39 лет, я всегда на уроках изучения этого рассказа видела того дьячка, которого изобразил дядя Ваня Рижка - так называли его в Качеме. Человек он был легендарный: прошёл Великую Отечественную войну, дошёл до Берлина, о чём свидетельствуют ещё и сегодня сохранившиеся в нашем семейном альбоме фотографии с надписью "Привет из Берлина!", на которых изображён у стены рейхстага лихой советский воин-победитель с почти детской улыбкой на устах. Эти снимки были адресованы "Марусе" - моей маме. Путь до Берлина у него был по-настоящему тернист: его мать, Гавзова Екатерина Ананьевна, получила ещё в военные годы похоронку на сына, а он оказался живым и победителем. Мои родители дорожили дружбой с семьёй дяди Вани и тёти Дуси. Уже потом, когда они, продав дом, уехали жить в Афанасьевск, за Северную Двину,тётя Дуся нашла меня в пришкольном интернате, где я училась в 9-ом и 10-ом классах за 30 километров от Шошельцы; и мы, все четверо шошельских девчонок, не раз бывали в гостях у этих добрых и бескорыстных людей, которые заботились о нас, чужих им девочках, как о своих. Вспоминая дядю Ваню и тётю Дусю, я каждый раз убеждаюсь в том, как велики в своём милосердии северные люди, обладающие душевной теплотой.

В их семье было четверо детей. Старший - Володя (Чупров Владимир Николаевич), он с 1949 года, ровесник моей старшей сестры Люды. Очень аккуратный, серьёзный, на вид даже какой-то не деревенский, а больше городской, он хорошо учился, всё знал и по-настоящему был для остальных учеников нашей маленькой школы примером. Мне посчастливилось сидеть с ним за одной партой, когда я пошла в первый класс. Ну и растяпой ощущала я себя рядом с ним! Но старалась быть на него похожей...По слухам, Владимир закончил Ленинградский институт и живёт в Афанасьевске.

Второй их сын - Анатолий, Чупров Анатолий Иванович, он ровесник моего брата Николая, с 1954 года. Он был спокойным худеньким мальчиком, старательным и добрым. А две его сестрички Надя и Таня совсем как ангелочки, очень симпатичные светловолосые девочки, всегда аккуратно одетые, скромные и тихие. Они моложе моей младшей сестры Лиды, которая родилась в 1956 году. Анатолий Иванович послал мне много интересных фотографий, за что я ему очень благодарна.

Анатолий Иванович Чупров, Близкая родня: Савватиевны и Ивановны Надежда и Татьяна на Слыхальнице

внук Чупровых

Чупрова Татьяна Ивановна Чупрова Надежда Ивановна Надежда и Елена - двоюродные сёстры

Внучки Степана Михайловича и Марии Ивановны.

"Здравствуйте, Валентина! Я дочь Евдокии Степановны Чупровой, помню, с каким уважением мои отец и мама говорили о Ваших родителях. С удовольствием " побывала на Сдыхальнице". А в августе я и сестра Надя с Леной Гавзовой ездили в Качем. Мы там очень редкие гости.А на родину тянет, хотя нас увезли оттуда малышами. Впечатления от поездки незабываемые, надеемся на новую встречу с Качемом." От Татьяны Колодкиной

Пластинин Иван Степанович, Соседи: Владимир, Василий ( Крохаль) Ефимович

Сейчас этот дом принадлежит Пластинину Владимир Иванович со своей женой Натальей

Владимиру Ивановичу и Чупровым Сергеем Анатольевичем

Последние лет двадцать, если не больше, в этот дом приезжал со своей семьёй житель Северодвинска Пластинин Иван Степанович (Крохаль) с женой, по-моему, Раисой и сыновьями - Володей и Сергеем. Они привели купленный ими дом в порядок и обустроили его, поэтому дом и сейчас выглядит ухоженным, молодым и красивым. Ивана Степановича я запомнила ещё совсем девчонкой, и вот по какому случаю: как-то летом мы оказались на колхозном сенокосе в заричье недалеко от кладбища. Женщины только что поворошили сено и отдыхали перед тем, как его сгребать в кучи. Лица их были тревожны и горестны, они поглядывали в сторону кладбища и о чём-то негромко переговаривались. Мы прислушались, понимая, что здесь что-то нехорошее происходит.

- Ищет сердечный могилу своей матери, а найти не может, - печально проговорила одна из жёнок.

- Да где её сейчас найдёшь? Сколько времени-то прошло...Всё заросло берёзками... - поддержала её другая.

- В войну её хоронили... Кто теперь помнит? - задумчиво отозвалась третья.

- Ишь как убивается...Криком кричит, - добавила четвёртая. - Сам-то тогда далеко был...

И мы услышали сдавленный мужской плач, который доносился от кладбища. Этот плач, полный безысходности, испугал нас и заставил приуныть в этот ласковый летний день. Так Иван Степанович, приехавший в Качем, безрезультатно пытался найти могилу своей дорогой матери.

И в последние годы Володя не раз приезжал в деревню, которую любил с детства, вместе со своей красивой женой Натальей и после смерти своих родителей он жил доме, ставшем ему родным.

Чупров Николай Владимирович, Чупров Анатолий Владимирович, его брат

внук Анны Сергеевны

Чупров Владимир Фёдорович Владимир Фёдорович с детьми Афимья Степановна с детьми Владимира

За домом Чупрова Степана Михайловича (Усиков) и напротив дома Гавзовой Александры Васильевны (Тимоничевой) жила Чупрова Анна Сергеевна? (Маляриха) со своей старой матерью в одноэтажном доме (№59), который разрушился вскоре после смерти своей хозяйки. Мне кажется, что нелегко жилось этой тёмноволосой одинокой женщине, которой приходилось и пахать, и сеять, и сено заготавливать, и дрова рубить, и урожай собирать самой, без чье-либо помощи. Но я не помню, чтобы она кому-нибудь жаловалась на судьбу, не было скорби и печали в её лице. Её сын Владимир Фёдорович Чупров (Галыня) жил в Шошельце, работал в лесопункте и имел большую семью. Я помню его жену - высокую плотную женщину, одетую во что-то белое. Владимир Фёдорович рано овдовел: жена его умерла при родах; и в жизни у него было много трудностей; я запомнила его серьёзным и угрюмым человеком и никогда не видела улыбки на его лице. Маляриха помогала сыну растить его детей, переехав в Шошельцу, в финский домик, который находился недалеко от лестницы, ведущей к общей бане. В гости к Малярихе летом в Качем приезжал старший сын Владимира Фёдоровича Николай,высокий спокойный и серьёзный мальчик. Родной сестрой Малярихи была бабка Сергиева из Узлихи, и они ходили в гости друг к другу, чаще, конечно, Александра Сергеевна. Знаю ещё, что учительница Александра Савватиевна из Керги - родственница Малярихе или дружила с ней. Во время маминого отпуска по уходу за нами после родов Александра Савватиевна учила в школе качемских детей.

Работая в Шошельской восьмилетней школе, я учила в 8-ом классе Анатолия Владимировича, а в 6-ом, по-моему, Александра Владимировича. Оба мальчика были тихими и вежливыми, и я радовалась тому, что их так хорошо воспитали. Анатолий был высоким и красивым мальчиком, опрятным и аккуратным. Он очень меня стеснялся, и, когда я садилась к нему за последнюю парту, дав задание классу, он отодвигался от меня на сколько можно. Саша сидел за первой партой и всегда был немногословен, но внимателен, а улыбался он как-то застенчиво, но очень мило. Я могу ошибаться, но, по-моему, несколько лет до смерти Владимира Фёдоровича ему помогала в уходе за мальчиками Гавзова Афимья Степановна, тоже уроженка Качема. Они жили одной семьёй.

Дом Пеганков В 21 веке, Дом Пеганков в сентябре 2020 года Главный хранитель дома Ларионов

Ларионовых Василия Ивановича и Анны Василий Ефимович Александровны

Моя сестра Лида со своей подругой детства Я с Машей Артюховой тоже во Родные и дорогие люди во дворе Пеганков

Галиной Савватиевной во дворе этого дома дворе дома Пеганков

Рядом с домом тёти Оли возвышается двухэтажный дом Пеганков, родителей моей мамы; дом, в котором появились на свет мы с Людой, с связи с тем что своенравная моя мама-учительница хотела, чтобы дети родились в её отчем доме, который находился недалеко от фельдшерского пункта, а не за километр от него в доме мужа. Дом был построен в самом начале 20 века, кажется, в 1901 году; большой, из пяти комнат, огромным мостом (коридором), поветью и двором для скота. Сейчас в нём 4 комнаты, 2 на первом и 2 на втором этаже. Боковую избу (боковушу) дядя Ефим перевёз в Шошельцу, и много лет стоит на хуторе его ещё достаточно крепкий дом. А большой амбар был перевезён дядей Игнатием в Нижнюю Тойму, в маленьком домике, построенном из этого амбара, он прожил всю свою жизнь. Мама мне говорила, что Пеганков могли в 30-е годы раскулачить из-за этого дома, хотя жили они очень бедно. Но районные уполномоченные, приезжавшие из Верхней Тоймы, жили в одной из верхних комнат дома Пеганков, и это спасло их от раскулачивания. Причём, уполномоченных надо было поить-кормить, а денег они за это не давали, хотя жили иногда долго. У моего дедушки Василия Ивановича Ларионова (Пеганка) и бабушки Анны Александровны, взятой от Лапичей, было четверо сыновей и одна дочь. Дедушка был лесником, при этом человеком милосердном и понимающим. Когда кто-то строил дом, а лес не был выкуплен, он лежал в постели как "больной", чтобы не "заметить" беззакония. Семья эта, кроме очень тёплых отношений между дедушкой и бабушкой, считалась культурной.

- Ах, - блаженно говорила как-то бабушка,- так с аппетитом я поела!

- Онашка, - жаловалась сыну её родственница, услышав это, - скупая у нас Анна: сама с аппетитом поела, а нам никакого аппетита не показала...

На Великую Отечественную войну Василий Иванович не ходил: у него "была сорвана спина где-то на работах где-то под Котласом", как пояснил мне мой двоюродный брат Василий Ефимович Ларионов, обладающий хорошей памятью. Умерли дедушка и бабушка рано, едва прожив 60 с небольшим годов. Моя мама очень горевала по этому поводу.

У дедушки и бабушки, как уже писалось, было четверо сыновей и дочь, моя мама. Ларионов Игнатий Васильевич был глухонемым: мама рассказывала, что его в шесть лет с температурой попарили в бане в лечебных целях, после этого он перестал слышать. Он знал значения многих слов, которые запомнил до потери слуха, и произносил их так, что можно было понять. Он, например, не соглашался называть моего отца Костей:

- Нельзя, нельзя! - категорично говорил он, размахивая рукой. - Коской нельзя звать...

И звал его Алёшкой, помня про папиного брата Алексея Семёновича, погибшего на войне. Дядя Игнатий, очевидно, обладал хорошей памятью и знал легенду о Савве и Борисе, основавших Качем.

- Почто назвала сына Саввой? Старое имя...- с удивлением спрашивал он меня и, обращаясь к моему Славе, говорил:"Савва, Савва, Саввушка".

Членов Политбюро ЦК КПСС он называл "большими мужиками", а Ленина - Илейкой.

Жил дядя Игнатий со своей женой Павлой Половниковой, тоже глухонемой, в Нижней Тойме, работал там в сельпо грузчиком, отличался огромной доброжелательностью и стремлением хоть чем-то помочь людям, порой совсем ему не знакомым. Детей у них не было, а мы, его племянники, во время учебы в Афанасьевске и в Нижней Тойме находили тёплый приют в маленьком доме нашего хлопотливого дяди. Дядя Игнатий любил бывать в своей деревне, он приезжал в Качем зимой в розвальнях, довольный и со светлым лицом. В силу своей глухоты, я думаю, он оставался до конца своей жизни человеком честным и не знающим многих человеческих пороков. Щедрость его была бесконечна. Вот однажды, приехав в Качем, он дал мне, ещё дошкольнице, 10 рублей по-старому. Я подумала, подумала, пошла на почту, где тогда работала молодая и красивая Валентина Суханова, и купила на все деньги... открыток, целую стопку, самых разных! Счастью моему не было предела. Но подобных чувств не испытывали мои родители, особенно бабушка, беспомощно разводящая руками и горестно произносящая уже в который раз одну и ту же фразу:"На платье денег-то бы хватило! А она - бумажки..."

Ларионов Игнатий Васильевич с Игнатий Васильевич Его жена Павла Половникова

Серёжей Копыловым

Ларионов Николай Васильевич с женой Николай Васильевич Семья Ларионовых: Николай Васильевич, Василиса Василисой Андреевной с внуком Сергеем Андреевна, Валентин, Николай, Людмила

Совсем другой Ларионов Николай Васильевич - умный, проницательный, строгий, требовательный человек. Он прошёл войну в чине офицера, потом работал в городе Инте Коми АССР и жил там со своей женой Василисой Андреевной и детьми: Валентином, Николаем, Людмилой. А поскольку в семье Пеганков был культ родителей, особенно матери, которая попросила сына помочь любимой внучке получить хорошее образование, то моя старшая сестра Люда, которая и была той внучкой, три года жила в Инте в семье своего дяди. Мне тоже он посылал деньги на расходы во время учёбы в институте, потому что чтил высшее образование, моей маме привозил всегда хорошие подарки, именно женские - ридикюль, комбинацию, мы получали и посылки из Инты с разными вкусностями и ёлочными игрушками. Его жена Василиса Андреевна, красивая, кроткая и спокойная женщина, была заботливым, трудолюбивым, порядочным человеком. Она хорошо готовила еду, умела навести порядок и уют в доме, и благодаря ей дом Пеганков в конце 60-х - начале 70-х преобразился, став чистым, ухоженным и тёплым. Я же удивляюсь искусству тёти Васины убеждать в чём-либо, например, она кормила нас с Людой, их дочерью, целое лето медвежьим мясом, утверждая, что это "свининка". А узнала я об этом добром обмане только через двадцать лет. Мне с моими детьми довелось несколько лет подряд пожить в этом доме у тёти Васины, с которой мы ходили в лес за черникой. Много всего нарассказывала она мне о своём детстве, юности, молодости...У неё была великолепная память и умение рассказывать так, что дух захватывало.

Старший её и моего дяди сын Валентин, всю жизнь проработавший капитаном речного судна, живёт в Печоре, он бывал с нами в Качеме несколько лет назад, чему был очень рад. У него есть сын Саша.

Молодой Ларионов Валентин Восьмидесятилетний юбилей Ларионова Валентина Николаевича

Ларионов Николай Николаевич Его сын Ларионов Сергей Николаевич

Второй сын, Николай, умный, весёлый, модный, щедрый, талантливый человек, прожил только 24 года...Он писал стихи, любил петь, закончил горный техникум, учился заочно в Ленинградском техническом институте, имел хорошую должность в шахте города Инты... Он любил жизнь, и жизнь его жаловала, перед ним было много того, что бы сделало его счастливым. Я помню его проникновенные стихи:

У меня не русые волосы

И не голубые глаза,

Но я чистокровно русский -

По-русски люблю тебя...

Летом Коля жил у нас, они с Людой, нашей сестрой, ловили рыбу, и не было в Качеме более удачливых рыбаков. Конечно, иной раз, когда Люда, замешкавшись и не отреагировав на громкий приказ"Людка! Подол!", получала по лбу удочкой, если хариус срывался, но случалось это крайне редко. Чаще всего они жили дружно и с полуслова понимали друг друга.

У Коли есть сын Ларионов Сергей Николаевич, мы все его любим, а мой брат Николай считал его самым лучшим из всех наших детей. У Серёжи есть сын-студент Матвей. О Серёжке напишу подробнее, пусть только не сердится. Как-то летом, я с Костей и Серёжей Копыловым (сыном моей сестры Лиды) приехала в Качем к тёте Васине, которая отдыхала там со своим внуком Серёжей Ларионовым, сыном тогда уже покойного Николая Николаевича. Серёжи дома не было, хотя мы приехали уже поздним вечером, а мне хотелось его увидеть, и я решила дождаться его, но план мой не осуществился: и в 12 часов второклассник из Инты домой не пришёл... Явился он под утро с магнитофоном, разудалой и весёлый, вызвав у меня, учительницы, не только удивление, но и испуг. Я боялась, как такое поведение нового нашего родственника подействует на маленьких Костю и Серёжу. В середине дня ночной гуляка проснулся и включил магнитофон, откуда полились песни... с матами. Потом к нам в дом пришёл парень лет 16-18-ти с огромным крестом на груди, как оказалось, друг второклассника. Он был "сенокосником" из Нижней Тоймы и жил в бывшей школе, где и проводил своё время наш Серёжа. Мне стало дурно, но вида я не показала, потому что я очень любила его отца Николая, моего двоюродного брата. К счастью, Серёжа правильно реагировал на мои слова, лишённые всяческой морали в худшем значении этого слова, подружился с моими мальчиками, и у нас завязались тёплые отношения. Потом он жил у нас в Шошельце, моя мама души в нём не чаяла, а потом Серёжка стал нашим любимчиком, и я, и Люда, и особенно Лида - все мы любим его по-настоящему и искренне. Сейчас Сергей Николаевич Ларионов живёт в городе Архангельске

Дочь Николая Васильевича и Василисы Андреевны зовут Людмилой Николаевной, тётя Васина звала её Людочкой, моя мама тоже. Она совсем наша, то есть будто родная сестра. Каждое лето моя мама привозила свою любимую племянницу из холодной Инты в Качем, где она проводила всё лето. Мы, дети, с ней особенно не церемонились, раз своя - за гостью не считали; она ходила со мной за травой для коровы, в лес за ягодами и грибами, удила рыбу, даже на сенокос на дальнюю пожню. Она мыла посуду, готовила еду у костра, убирала в доме. Моя мама как-то хотела её побаловать, но это ей удавалось редко. Зато она часто бегала со мной купаться на речку, загорать на банях, а потом в клуб на танцы. Людмила окончила техникум советской торговли в Архангельске, потом Ленинградский торговый институт, в Инте вышла замуж, стала Лазаревой, родила сына Степана, а сейчас наша Людмила Николаевна живёт в городе Кирове и находится с нами постоянно на связи.

Ларионовы Василиса Андреевна и Ларионов Валентин Николаевич Людмила Николаевна Ларионова

Николай Васильевич с дочкой Людочкой (Лазарева)

Людмила Николаевна Её муж Лазарев Борис Их сын Степан Борисович Людмила с Борисом

Ларионова (Лазарева)

На крыльце дома Пеганков. Слева направо: Василий Иванович Гавзов, ?, тётя Васина.

Гавзов Василий Иванович (Шуруп), тётя Васина,

жена Васлия Ивановича, в кресле наш дядя Коля,

Серёжа Ларионов, наш дядя Ефим, Игнатий Миколонькин.

В 50-е годы дом Пеганков стоял пустой. Дядя Коля и тётя Васина со своими детьми Колей и Людой (Валентин приезжал крайне редко) жили у нас в Узлихе. Как- то в дом пустили пожить "шпиона": никому не известный мужчина ходил с баяном и играл на нём, иногда даже по лесу. Председатель сельсовета, пришедший проверить приезжего, обнаружил его за какими-то бумагами, которые тот изучал или рассматривал; впоследствии мужчина уехал то ли сам, то ли по требованию местных властей. Тогда про шпионов много говорилось...

И лишь в конце 60-х - начале 70-х годов дядя Коля (Ларионов Николай Васильевич) , выйдя на пенсию, привёл дом в порядок, поставил хорошую мебель, поправил упавшую от времени изгородь, за которой появились аккуратные грядки, сделанные трудолюбивыми руками Василисы Андреевны, его заботливой жены. Лет двадцать приезжали они на лето в Качем из холодной Инты, что находится в Республике Коми. А однажды на зиму или даже две оставались в деревне в своём большом и уютном доме. Здесь же с дядей Колей случился инсульт, я ходила делать ему уколы из далёкой Узлихи утром и вечером. Утром я шла, не просыпаясь всю дорогу и, как когда-то в детстве, когда несла ключ, чтобы открыть школу, оплакивала свою несчастную судьбу, которая обязала меня рано просыпаться. Каюсь: я очень любила утром поспать...

Ларионов Иван Васильевич

Короткую жизнь прожил Ларионов Иван Васильевич, третий сын моих дедушки и бабушки. На фотографиях, присланных из армии, где он проходил срочную службу, браво и с достоинством смотрит на нас молодой и красивый военный с лычками на погонах. Моя мама всегда, вспоминая брата, говорила:"Нашему Ване - первая пуля в лоб", и я представляла фашистские самолёты, со страшным гулом летящие по небу и бросающие бомбы, и советских солдат-пограничников, которые только что мирно спали в казармах, а теперь гибли, истекая кровью... Кругом всё горит, рушится - и нет спасения... Из Интернета я узнала, что некий Ларионов Иван Васильевич, проходящий службу около Львова, был ранен в голову, госпитализирован в Воронеж и там умер от ран; похоронен он недалеко от этого города. Всё похоже на нашего дядю Ваню. Мама рассказывала и не раз, что в 1941 году, в мае, Иван приезжал в отпуск в Качем. Он рассказывал о наглости немцев на границе Львовской области и утверждал, что войне непременно быть. Ему не давали говорить об этом, очевидно, боясь властей. ...Уезжая, он плакал и прощался будто навсегда. Так и вышло.

Следующая в семье - моя мама, Ларионова Мария Васильевна. Много трудностей преодолела она, чтобы стать учительницей. Родилась мама 31 декабря 1922 года, а была записана в марте 1923 года, но день рождения отмечала всегда перед Новым годом, на Наумов день. Поскольку их семья жила бедно, она донашивала рубашки своих братьев и была рада этому. Девочка она была бойкая, сообразительная, училась хорошо, и родители отправили её сначала в Афанасьевск, который находился в 47 километрах от Качема, где она училась в 5-ом, 6-ом, 7-ом классах, а потом поступила в педучилище города Архангельска на спортивный факультет. Там и застали её годы войны... Худенькая, маленькая, малокровная, она постоянно хотела есть. Иногда приезжала на Сульфат, это район Архангельска, где жила дедина Николкина, то есть жена маминого дяди Николки (Николая Ивановича), раскулаченного и высланного из деревни. Дедина жила в семье сына Степана Николаевича, сама была от всех зависима, но при прощании где-нибудь в коридоре совала маме в руки кусочек хлеба, за что мама до смерти с благодарностью говорила об этой женщине, впоследствии ослепшей. Из студенческих лет мама помнила и дежурства на крыше нынешнего АЛТИ, где девочки-студентки тушили зажигательные бомбы, сбрасываемые с немецких самолётов. "Идём как-то на Быках, - рассказывала мама, - впереди катитан с противогазом. Вдруг самолет с крестами над нами загудел. Страшно... Капитан махнул рукой - падайте! Мы, зажмурившись, упали кто куда... Взрыв!.. А когда затихло, мы глаза открыли: перед нами только глубокая воронка, из которой дымок вьётся - и нет нашего капитана, лишь изуродованный противогаз валяется..."

Молодая Ларионова Мария (моя мама) Маруся Ларионова Мария Васильевна-учительница

со своей родственницей Чупровой Александрой Фёдоровной

После педучилища маму направили учителем военного дела и физкультуры в село Шангалы Устьянского района Архангельской области, но из-за голода она прожила в этом районном центре только год, а потом приехала в родной Качем и проработала в школе сначала учителем, а потом и заведующей до 1966 года включительно. Очень она была требовательна к себе, заочно получила второй диплом учителя начальных классов. Учителем она была от Бога. Тщательно готовилась к каждому уроку, невзирая на бабушкино ворчание:"Пишет, пишет ночами, будто за столько лет не научилась ничему, что в школе говорить". А в школе у неё был идеальный порядок. Мы и представить не могли, чтобы кто-то написал что-то на парте или черкнул на стене, чтобы кто-то не подготовил домашнего задания или- упаси Боже!- повёл себя некорректно на уроке. Она никогда не расслабилась, не пропустила ни одного урока по своей болезни или болезни своих детей, не сократила количества уроков перед праздниками или в конце четверти. Контроль за её работой не требовался. Не думайте, пожалуйста, что я хвалю её потому, что она моя мама: как учительница Мария Васильевна была идеальна. А хвалить близких людей она мне строго запрещала. "Пусть чужие хвалят",- строго говорила она.

В ноябре 1948 года, на Октябрьские праздники, мои родители справили свадьбу, и отец мой поклялся моей матери быть верным ей всю жизнь... Я твёрдо уверена, что клятву он не нарушил.

Николай Ефимович и Наталья Афанасьевна

Родня. В Шошельце перед нашим домом. Я, Ларионов Ефим Васильевич, мой внук Ипатов Женя, сестра Люда, Алефтина Ефимовна, сзади неё Василий Ефимович, Людмила Николаевна Лазарева (Ларионова), дочь Николая Васильевича, Николай Ефимович, муж Али Сергей, Репина Лидия Фёдоровка бывшая коллега и соседка.

Ларионов Василий Ефимович с щукой и с Тумой, наш любимый Васечка - главный хранитель дома Пеганков.

Ларионов Ефим Васильевич Дядя Ефим в последние годы Его жена Лидия Фёдоровна

в молодости жизни (1928-2015) Ларионова (Гавзова)

Николай Ефимович Ларионов Николай - курсант Мурманского Николай Ефимович с внуками: с Сашей, (1954-2019) мореходного института Мишей, Артёмом и Игорем

Боровина.Ларионов Василий Ефимович с Ларионов Василий Ефимович Мы с Василием у дома Пеганков, 2020 г.

Пластининым Евгением Трофимовичем

Слева направо: Ларионовы Вася, Ларионовы Виктор, Алевтина, Василий Ефимович в Качеме, Коля, наша Люда с Алей, Валя Василий Ефимовичи февраль 2021 года

Виктор Ефимович в Качеме,

февраль 2021 года

И последний сын Пеганков, наш любимый дядя Ефим, Ларионов Ефим Васильевич, родился в 1928 году и прожил долгую жизнь, умер на 87-ом году в 2015. Был он человеком внешне и внутренне красивым, умным, проницательным, немногословным, но с чувством юмора. На его характер отложил отпечаток случай, я бы сказала, несчастный случай, который изменил его жизнь. Как-то в праздники они с Федей Галыней (Чупровым), молодые ребята, возились в читальне и уронили портрет Маленкова со стены. И ничего страшного не произошло - портрет повесили на стену снова. Но нашлась активистка, дочь Гавзова Степана Яковлевича, которая сообщила "куда надо". Парней арестовали и дали им какой-то срок, о чём у нас в семье и в семье дяди Ефима говорить было под запретом. Я случайно познакомилась с этой "активисткой", когда мы летели на одном самолёте в Шошельцу. Это была породистая и очень красивая женщина, каких на Руси всегда называли русскими красавицами. Когда я рассказала о своих впечатлениях маме, она незлобно усмехнулась и сказала:" Это она навредила нашему Ефиму... Да, очень красивая была и девкой говорила:"Замуж я выйду только за Костю Пластинина или Мишку Дунаева! (сын начальника Шошельского лесопункта)". А в жизни дяди Ефима сложилось всё великолепно: он женился на Гавзовой Лидии Фёдоровне(от Чечуев), у них родилось пятеро прекрасных детей, работал от мастером леса и даже одно время начальником лесопункта. Дядя Ефим - прекрасный семьянин, порядочный человек, настоящий труженик, правдивый, честный, уважаемый всеми, таким он запомнился людям, которые его знали. Жила семья моего дяди в Шошельце на хуторе в своём доме. Трое его сыновей, Николай, Василий и Виктор, получили высшее образование, а дочери, Валентина и Алевтина, - среднее специальное. К сожалению, очень рано ушла из жизни Валентина и, к нашему великому горю, в 2019 году покинул нас Николай.

По дороге, точнее по реке в Качем. Людмила Артюхова (Пластинина), моя сестра, я, Ларионов Валентин Николаевич, сын моего дяди Николая Васильевича, Алексей Витальевич Вяткин, сын нашей тёти Лиды, а перед нами- Артюхова Маша, Людина внучка, и Ларионов Василий Ефимович, сын Ефима Васильевича, нашего дяди.

Отдых по дороге в Качем. Мой внук Артём Ипатов

Мой внук Ипатов Евгений Вячеславович, мой сын Ипатов Константин Альбертович и я. в доме Пеганков

Дом Пластининой Клавдии Ильиничны Внучка Клавдии Ильиничны Маргарита

Через дорогу от пекарни стоит двухэтажный дом Пластинина Алексея и тёти Клаши Папиной (№3). Папина - это прозвище, а звали её Пластинина Клавдия Ильинична, но из-за того, что она "Папина", я в детстве полагала, что это имеет отношение к моему папе, и я её за это любила. Жила эта добрейшая женщина одна в своём большом доме, работала в последнее время почтальонкой, то есть разносила почту по домам. Дочь тёти Клаши Валентина Алексеевна жила с семьёй в посёлке Двинской. Тётя Клаша с любовью часто говорила: "Может, и моя Валенька скоро приедет в гости", и добрые глаза её влажнели, а мне было жаль эту славную женщину и хотелось сделать ей, одинокой, что-нибудь хорошее.

После того как была установлена памятная плита На Сдыхальнице, правнучка Клавдии Ильиничны Рита Кобыляцкая от имени своей бабушки Пластининой (Обуховой) Валентины Алексеевны написала такое письмо:

На угоре дом Ларионова Андрея Яковлевича. Внизу - Ещё стоит дом Андрея

боровинские бани. Петембуровца

Андрей Яковлевич и Константин Семёнович Дочь Андрея Яковлевича Мария Андреевна(1918 г.р.)

в Подгоре около дома Савватия Фёдоровича

Солдат Русской армии Ларионов Он же с сослуживцами, участниками Ларионова (Чупрова) Зинаида Андреевна

Андрей Яковлевич (1882 г.р.) русско-японской войны

Следующий дом в этом ряду, тоже большой и высокий, принадлежал Ларионову Андрею Яковлевичу из славного рода Петембуровцев и его жене Анне Петровне (1986 г.р.) (№2). Сам дядя Андрийко (по-качемски дедя) был высоким строгим стариком, который ходил в мохнатой чёрной шапке, в руке у него всегда был батог, хотя он уверенно держался на ногах и выглядел вполне здоровым человеком. Я его побаивалась, вернее, его насмешливого языка. Человек он был интересный, много повидавший на своём веку, умел рассказывать всякие истории, философствовать и делать выводы. Это он назвал мою натуральную кроличью шубу в белых и чёрных пятнышках, единственную в Качеме, мышьей и отбил у меня всю охоту надевать её. " Да-да, видел я таких мышек много на корабле, - важно восседая на крыльце магазина, уже в который раз, к моему негодованию, неторопливо рассказывал он, - и белые тут, и чёрные, и серые, маленькие такие, густо их в одном месте, все шевелятся. Вот такие, как на Валиной шубе". Все его слушали и задавали вопросы, а я представляла, как из этих мышек сшили мне шубу, и мне хотелось поскорее её снять и больше никогда не надевать. Он был родственником нам по материнской линии - маминым двоюродным дядей, и моя мама очень уважала его. Его жена, Анна Петровна, дедина Андрийкова, была женщиной скромной, тихой, трудолюбивой и дружелюбной. Дом их стоял на угоре над самой рекой, недалеко от местечка Якунина, и бывала я у них крайне редко. С родителями в этом доме жила Мария Андреевна, которая работала дояркой и телятницей и знала одну работу: замуж она не выходила, детей у неё не было. Была она спокойной и доброй женщиной, глаза её запомнились мне лучистыми, наверное, потому, что в них отражалась человечность.Тётя Маруся очень страдала от болезни пальцев, которые у неё распухали, и я жалела её. Она осталась в моей памяти ещё нестарой женщиной, сидящей на крыльце дома Пеганков, с доброй улыбкой и спрятанным где-то внутри неё страданием от невыносимых болей в натруженных руках. " Смотрите, девочки, - говорила она нам, уже давно матерям своих детей, показывая свои руки, - пальцы-то как вспухли и болят - спать не дают... Ох, сколько картошки да репы перемыто на колхозной ферме в ледяной воде. И летом в валенках хожу поэтому." Нет, она не жаловалась, ни на кого недержала обиды - она просто хотела выговориться. А Зинаида Андреевна, вторая дочь дяди Андрийка, вышла замуж за Чупрова Анатолия Ивановича и прожила не столь тяжёлую жизнь, как её сестра. Я была в гостях у них в Северодвинске со своими родителями очень давно, хозяева нас тогда, помню, встретили очень радушно. Сам Анатолий Иванович, его двое сыновей, Виктор и Сергей, а также дочь Нина живут сейчас в том же городе. Подробнее о них написано при упоминании о доме Андриевых.

Совсем недавно я узнала о других детях Андрея Яковлевича и Анны Петровны, о которых старик никогда не говорил, наверное, больно было о них вспоминать... А началось всё с этого письма от Инны Шеремета, мне до этого не знакомой совсем:" Добрый день ! Мой дед Ларионов Василий Андреевич родом из деревни Качем. Родился он в 1910 году , был призван на фронт , пропал без вести в октябре 1941 года. Павла Васильевна Ларионова, его жена, тоже предположительно оттуда. Существует легенда, что они сбежали из деревни, так как родители были против их брака. Мы ничего не знаем толком. В живых давно никого нет.Может, у вас есть какая-нибудь информация.Буду очень признательна." "Я живу в Архангельске. А они жили в п. Самодед ст. Пермилово. "... "Мы с братом уже 15 лет обсуждаем тему наших предков.Очень интересно узнать, кто они, откуда. Время было тяжелое:войны,голод. Я как подумаю ,мне страшно становится.Как сплетались судьбы людей, которые,казалось бы, никогда не должны были быть вместе."

Благодаря помощи Виктора Чупрова выяснилось, что у Андрея Яковлевича было ещё два сына - Василий и Иван. Оба они погибли на фронтах Великой Отечественной войны. А сын Фёдор умер в возрасте примерно 12 лет.

Павла Васильевна Ларионова, Ларионов Иван Андреевич, Думается, что это внучка Лида и

жена Василия Андреевича сын Андрея Яковлевича Валентин (её муж или брат)

Фотографии внучки Валентины

А это правнучка Инна Шеремета Документы о награждении Ларионова Василия Андреевича

А вот и хлебосольный дом Миколонькиных, людей простых, добрых и уважаемых всеми жителями Качема.

Слева: их сыновья Дмитрий и Игнатий Гавзов Игнатий Васильевич, добрейшей души человек

Васильевичи, с собакой - сын Игнатия Андрей

Дом Гавзова Василия Николаевича Это его сын Игнатий Васильевич Сын Игнатия Гавзов Андрей

(Миколонькина)

Одноэтажный дом (№8)Гавзова Василия Николаевича многое повидал на своём веку. Он стоит сразу за домом тёти Клаши Папиной, выглядит небольшим, но вмещал всегда много людей. Хозяин дома, весёлый, честный, справедливый и добрый человек Васенька Миколонькин, никогда не повышал на нас голоса, хотя им с Мариной Прокопьевной, красивой, умной и доброй женщиной, досталось от нас...Говорят, что Марина сбежала со своей свадьбы от жениха Гавзова Никифора к Василию и прожила с ним счастливую жизнь, в которой была только любимой Маринушкой. Я запомнила Василия Николаевича как человека покладистого и безотказного. Он выполнял в колхозе самую трудную работу: то метал сено в стога, то косил, то возил сено по первому снегу с пожен. Мой отец всегда ждал от него умного совета по проблемам работы в колхозе. Внешне он мне напоминал великого русского писателя Льва Николаевича Толстого: такая же густая борода во всё лицо и умные глаза. Помню, как он, сидя у самовара, говорил при мне своей племяннице Римме:

- У нас в деревне Валька лучше всех поёт.

- Как Валька? - взвилась Римма. - Да у неё и слуха-то нет!

- Может, и нет, - твёрдо парировал Васенька Миколонькин, - а поёт хорошо.

Я сидела на скамейке и важно поглядывала на свою подругу: вот хвалят, и пусть нет слуха. А Римма дулась на меня и на своего дядю, ведь она считала, и по праву, что поёт хорошо. Но долго Римка дуться, к счастью, не умела...

Последний раз я видела Василия Николаевича в доме Пеганков. Мы с Людой Ларионовой о чём-то весело и беспечно болтали, когда по какому-то делу он зашёл в дом соседей, весёлый, раскрасневшийся, немного пьяненький... У Василия Николаевича было хорошее настроение, он подошёл к нам, пошутил и сказал:"Девки, я ведь ещё сильный и здоровый!.." А осенью мама написала мне в письме, что Васенька Миколонькин умер. Будто бы прилетела лесная птица и села на изгородь около их дома, что считается плохой приметой в Качеме, а потом Василий Николаевич заболел и умер от воспаления лёгких. Марина Прокопьевна на много лет пережила своего мужа, мы часто останавливались в её доме, когда ненадолго приезжали в Качем, чтобы навестить могилы своих родителей. Она ласково встречала нас, и самовар с горячим чаем всегда ждал нас на столе.

- Девки, девки, - говорила как-то Марина Прокопьевна, глядя на нас, которым было чуть за тридцать, из-за самовара, - в хорошей поре вы сейчас живёте...Золотое у вас времечко, лучшие годочки.

- Да что ты, тётя Марина! - не согласилась я, ещё не отдохнувшая от школьных бумажек и уставшая от трудной дороги пешком в Качем. - Мне кажется, что молодость где-то уже позади.

- Не говори эдак, - строго, но не назидательно ответила мне она, - любите, девки, свою молодость, дорожите жизнью. Нет ничего лучше молодости и жизни...

Я видела её потеплевшие сразу глаза, которые хоть и повлажнели от каких-то её воспоминаний, но выдавали счастливые воспоминаия минувшей молодости...

У старшего сына Василия и Марины бездетного Дмитрия Васильевича, Мити, как звали его все, было хорошее чувство юмора. Он любил своих родителей и часто со свой женой Тамарой приезжал в Качем. И, как говорили в деревне, он вынянчил своего брата Игнатия, потому что родители много работали, а он был старше Игнатия на 13 лет.

Я не знаю человека в Качеме, который искренне не уважал бы младшего сына Миколонькиных Игнатия Васильевича. Нам с Людой доводилось приезжать в Качем в любое время года, не исключая зиму. Летом ли, поздней ли осенью, напоив нас чаем, Игнатий шёл к лодке и вёз нас на кладбище, чтобы мы навестили могилы своих родителей. Он никогда не торопил нас, давая время выплакаться там. А однажды осенью мы ночевали у него в летнем домике, тогда Игнатий зимовал в деревне. Часто он приносил нам хариусов в дом Пеганков, а с Василием Ефимовичем, нашим двоюродным братом, он по-настоящему дружил и всегда приходил к нам в гости, когда мы приезжали в лодке или приходили пешком в деревню. В последнее же время он нам топил свою баню по-чёрному, за что мы ему были очень благодарны. Наши родственники рассказывали, что на свадьбе моих родителей ему, как другие мальчишки, сидящему на русской печи и наблюдающему за пиршеством, попало осколком кринки по голове. Был в Качеме обычай бросать на свадьбе кринки в матицу, приговаривая:"Черепьё бьётся - лучше живётся!"

- Игнатий Васильевич, это правда, что кто-то попал кринкой вам в голову? - как-то полюбопытствовала я.

- Попали, - как-то смиренно и равнодушно промолвил он в ответ.

- И что? - допрашивала его я, желавшая знать подробности.

- А ничего, - спокойно ответил Игнатий, на этот раз улыбаясь. - Из ума вышибло, упал, домой утащили, я и опомнился...Крови-то много было...

У Игнатия Васильевича была жена Серафима, Сима, как её все звали, и двое детей - Андрей и Марина. Они со своими семьями приезжали в Качем и помогали отцу по дому; наверное, осенью Андрей приезжает до сих пор. Смерть Игнатия Васильевича, Губерни, как говорил наш дядя Коля, мы оплакивали искренне.

Боровина. Вот что осталось от Боровина. Дорога в Нижнее. Пора в путь-дорогу...

церкви-магазина...

Так выглядела летом улица, ведущая в Подгору.

Слева колхозный склад, а вдали справа дом Анны Яковлевны

Напротив дома Миколонькиных и сзади дома Пеганков находился магазин (№?). Повезло же людям! В очереди всегда можно было быть первыми за товарами, привезёнными из Нижней Тоймы. Раньше здание магазина было церковью, построенной на средства Великоустюжского Стефано-Прокопьевского братства в 1912 году. Она освящена в сентябре 1912 года во имя свт. Николая Чудотворца. Своего священника в Качеме не было, они приезжали из Нижней Тоймы. Здесь молились не староверы и не высоковеры, а просто верующие люди. И для меня долгое время было загадкой, кто мог ходить в церковь, потому что моя бабушка Александра и её подруги были высоковерками, в церковь и часовню ходить им было нельзя, молились они у Оленьки, потом у Аксиньи, староверы молились у Аннушки Яковой и у бабки Тюпичевой. Также я знаю, то в Качеме молились двоеперстием, остальных называли кукишниками. Все бабушки-староверки нашей деревни пили из своей кружки, ели своей собственной ложкой из своей чашки (миски). Кто не был старовером, я не знаю.

Но разрушение церкви все восприняли как беду. Я слышала, что, когда сбросили крест с церкви, толпа людей, собравшихся посмотреть, горестно ахнула, чуя беду. И действительно, председатель Саввино-Борисовского сельсовета Останин Фёдор Иванович, под чьим руководством выбрасывались иконы из церкви и снимался колокол с неё, в тот день пошёл на охоту за утками, где у него случилась осечка - патрон не выстрелил. Дома он решил шилом достать капсюль из патрона, произошёл выстрел, много дроби попало в пах председателя. Его срочно повезли в больницу, но по дороге он умер.

Помню, что сначала продавцом был Меркурий Алексеевич Гавзов, самое вкусное, что было в его магазине, - широкие плитки карамели с орехами внутри, они напоминали современные казенаки, но были во много раз вкуснее и, неверное, дороже. Потом торговали Евдокия Степановна Чупрова, молодая Нина Васильевна Третьякова, Павла Ивановна Фокина (Пластинина), Нина Ивановна Ларионова. Самым важным для населения была продажа керосина, она происходила прямо на улице, люди рано занимали очередь, приходили с большими бутылями, в которые, по-моему, по количеству человек в семье наливали резко пахнувшую жидкость. При этом лица покупателей выглядели торжественными: в Качеме не было электричества. А как прожить без света в долгие тёмные зимние вечера? Собирались очереди, когда привозили "мануфактуру", то есть разные промышленные товары. А мы сдавали пустые бутылки за 5 копеек и покупали конфеты "Белочка", которые стоили заоблачно дорого. Очереди в магазин были и летом, когда в деревне собиралось много отпускников и всем нужен был хлеб. В магазин я ходила с удовольствием, то есть лихо ездила на велосипеде "Орлёнок".

К сожалению, один раз магазин взломали, продавцом тогда была Павла Ивановна Фокина. Это сделали мои одноклассники Вася Деснёв и Коля Голованов... Мальчишки проводили Нину и Таню из Шошельцы в Качем, устали, зашли на крыльцо отдохнуть, дёрнули за замок, он открылся, они взяли немного продуктов... Но оказалось, что они унесли продуктов на большую сумму, так насчитала Павла Ивановна... Приехали следователи, всех четверых допрашивали, мальчишек осудили условно.

Я любила магазин и за то, что на его крыльце в очереди можно было услышать интересное из жизни моих земляков; особенно хорошо рассказывал о том, что видел и знал, дядя Андрийко Петембуровец.

Перед магазином стоял большой крепкий амбар, в нём хранились товары и тара от водки. Нам туда доступ был закрыт.

Боровина. Дом Гавзовых Фёдора Алексеевича и Анастасии Степановны (Тюпичей) Гавзов Сергей Савватьевич, внук Анастасии Степановны

Гавзов Сергей Савватиевич

За домом Миколонькиных и напротив магазина жила в своём одноэтажном доме (№9) Гавзова Анастасия Степановна (Тюпичева), спокойная, сдержанная, красивая женщина, я бы сказала - величественная. Она, как и другие качемские жёнки, работала в колхозе по нарядам. Её сын Савватий Фёдорович, крепкий и спокойный мужчина, жил с женой Ольгой, тоже красивой и спокойной женщиной, в Шошельце, и, когда у них стали появляться дети, Анастасия Степановна уехала жить к сыну, где и прожила в заботе со стороны близких до смерти. У Савватия Фёдоровича я знаю очень порядочного сына Серёжу, спокойную и умную Машу, а учила в школе умницу Таню, очень воспитанную, умную и деликатную девочку.

В сторону реки за домом Гавзовой Анастасии Степановны располагались конюшни и колхозные склады. Первая конюшня стояла сразу за её домом, вторая пониже и напротив оврага. Мы часто прибегали сюда посмотреть на лошадей, где хозяйничала тётя Оля Гавзова(Тимоничева) и Анна Гавзова (Тюпичева). Лошади аппетитно ели сено, каждая стояла в своём чистом стойле, и нам было весело на них смотреть. Конюхи нас не ругали, из конюшни не выгоняли, а мальчишкам позволяли ездить на лошадях на водопой. В Качеме все, даже девочки и приезжие городские мальчишки, умели ездить на лошадях, а я почему-то боялась, падала, сердилась на себя за это и всё хотела научиться скакать, как Шурик, Колька, Толька и ...Лидка Башкирка, которая любила лошадей, постоянно помогала своей тёте Анне в конюшне, а в умении управлять лошадью не уступала самым отважным парням. Некоторых лошадей я помню до сих пор: это серый, старый и смирный Раскат, тоже старый тихоня Рыжко и Венок, на котором мой отец ездил в район и даже в область на совещания и конференции в красной кошёвке. А ещё, кажется, Фиска, которая тоже была предназначена для поездок. Лошадей в колхозе было много, а нас восхищали маленькие жеребята, игривые и весёлые, которые паслись рядом со своими строгими , но заботливыми матерями.

Тут был курятник. Слева в низине - вторая конюшня.

А теперь лишь трава...

За конюшней, что была внизу, располагался курятник - небольшой домик, в котором жили колхозные куры, яйца которых отправлялись в район или ещё куда как налог от колхоза. Разномастные куры бродили вокруг своего жилища, выискивая себе подножный корм, а их строгий петух громко и призывно кукарекал и однажды налетел на моего брата Колю и, к моему ужасу, сел ему прямо на голову. Самоотверженная наша бабушка тогда спасла своего любимца от злобного командира своих кур, но с тех пор я боялась быть около этого страшного для меня места.

А выше этой конюшни гордо стояли два больших колхозных склада. Ах, какой там был порядок! В отдельных закромах лежали рожь, ячмень, горох, жмыхи. Тут были и мешки, и вёдра, и фляги, и сбруя, и ... много всего. Нас в склады не пускали, и появлялись мы в них только тогда, когда у Александра Павловича Пластинина (Барша), строго кладовщика, было хорошее настроение. Мы скромно и смиренно подбирали горох, рассыпанный на полу, и иногда, видя это, рачительный хозяин колхозного добра давал нам по 5-6 горошин в ладонь, а иногда по маленькой плиточке сладкого жмыха, привезённого для коров, чтобы они поднимали свой надой. И мы были счастливы от этого угощения.

Гавзов Василий Иванович

Боровина. Дом Гавзовых Ульяны Прокопьевны и Ивана Алексеевича (Тюпичей). Здесь провёл своё детство Шурик - Пластинин Александр Трофимович. Опять немного напутал Третьяков С.Г.: дом, сфотографированный им в 1974 году, принадлежал не Ларионову Степану Яковлевичу, а Гавзову Алексею. Дом Степана Яковлевича виден сзади.

Пластинин Александр Трофимович, Пластинин Александр Трофимович Александр Трофимович в лодке

тогда ещё Шурик на Сдыхальнице

Валентина Петровна - жена Гавзова Ивана (Тюпича) Гавзов Иван, сын Анны

Владимировны

Лида Гавзова (Башкирка) - ровесница нашей Люды. В ней было что-то мальчишечье, она не интересовалась песнями, выступлениями на сцене, танцульками, у неё не было девичьих секретов, Лида любила скакать н лошадях и ухаживать за ними. Она рано начала работать в колхозе летом, и это нравилось ей. Очень энергичная, она училась в школе посредственно и даже один раз осталась на второй год, что в наше время не было чем-то исключительным - каждый год кто-нибудь становился второгодником. Знаю, что она жила в Цигломени, что недалеко от Архангельска, и у неё есть дети.

Вид из поля на дома Гавзовых и колхозный склад, вдали - заросшая Грива. Там, на верхушке Гривы, - Большая Ель, от которой мы любили кататься во время солнечных мартовских каникул на лыжах, а мой брат Николай водил туда знаменитую русскую поэтессу Ольгу Александровну Фокину, сестру нашего завклуба Валентина Александровича.

Поэтесса Ольга Фокина у Большой Ели.

Этой фотографией очень дорожил мой брат Николай и сердился, когда мы её рассматривали, зная, что на ней самая главная поэтесса Архангельской области, да и в СССР она была известна всем. Он боялся, что мы эту фотографию потреплем, а он ею очень дорожил. Уже потом, учась в пединституте, я была на встрече студентов с Ольгой Фокиной и видела, как преклонялась перед её талантом вся молодёжь. Я смотрела на нашего кумира, боясь к ней подойти, и мысленно гордилась тем, что знала её в детстве и что дома у нас есть её фотография, ею собственноручно подписанная.

За этими домами в конце 60-х или начале 70-х, когда мой отец уже не работал в колхозе, бригада украинцев построила большой новый телятник. Тогда у людей затлела в головах мысль о том,что, может быть, Качем хоть как-то оживёт, но этого не случилось. Телят пригоняли из Нижней Тоймы, чтобы они за лето набрали вес на сочной траве, в изобилии росшей повсюду в Качеме. Осенью телят угоняли обратно. Телятника сейчас уже нет и в помине...

После этих домов дорога расходится на две: одна, что ближе к реке, ведёт в Узлиху через Сдыхальницу, а потом на мельницу и к речке Варемор или в Березник и к речке Юрманге; вторая же дорога поведёт к Росстаням, а там прямо через Окулое поле под угор опять в Узлиху, туда же, в Узлиху, и дорога через дом Афанасия Евгеньевича, а третья - в поле, к Немушкам.

Подгора. Эта деревня так называется, потому что находится под горой, то есть ниже Окулого поля, самой высокой местности Качема, и ниже Нагоры, она расположилась на относительно ровной площадке нашей деревни. Подгора - главная часть деревни: здесь и школа, и сельсовет, и клуб - всё самое важное.

Давайте пойдём сначала по первой дороге и сразу увидим ещё один колхозный склад, в котором хранилась техника: плуги, бороны, сани, телеги, косилки, грабилки, трактор. А дальше святое святых - наша школа. Кстати, Качемская бесплатная начальная школа первоначально существовала за счёт средств Сольвычегодского земства как земское двухклассное училище деревни Саввино-Борисовской (в документах раньше слово "Савиновская" писалось с одной буквой в) Афанасьевской волости, о чём, написал в своих "Записках краеведа" премного мною уважаемый нижнетоемец С.Г.Третьяков, ссылавшийся на записи Сольвычегодского архива. Это училище было открыто в 1905 году и располагалось на втором этаже по найму в доме Баричей - Чупровых Дмитрия и Михаила. Первым учителем и библиотекарем открывшейся в этом же году народной бесплатной библиотеки в Качеме был Попов Михаил Иванович, окончивший семинарию и до Качема уже 8 лет учительствовавший в другом училище.

Дом Баричей (№1), раскулаченных, как и других крестьян побогаче, в 30-е годы и переселённых за пределы Архангельской области, был очень большой. "В дом Баричей были отданы замуж за сыновей Михаила и Дмитрия будущая мать Сергея Дмитриевича Ларионова Татьяна Фёдоровна (дочь Чупрова Фёдора, Дворяги) и моя тётя, Анна Данильевна, сестра моей бабушки Марфы Данильевны. В ночь перед тем, как должны были раскулачивать Баричей, отец Татьяны (Дворяга) предупредил о том, что их ожидает, и Татьяна спряталась в погребе у отца, а Анна сбежала в Кергу к сестре Марфе. Там она пряталась до смерти и водилась (нянчилась) с племянниками. А Татьяну Дворяга быстро отдал замуж за Свалика, Дмитрия Фёдоровича. У той и другой детей от Баричей ещё не было и их не стали преследовать", - так поведала мне невестка Татьяны Фёдоровны Галина Ларионова, не раз слышавшая рассказ своей свекрови о её судьбоносных днях. Мужей Татьяны и Анны вместе с родителями угнали и расстреляли (об этом Татьяне рассказал её отец Дворяга. (Очень мало пока я знаю про этих людей, а узнать очень хочется, поэтому я надеюсь, что кто-нибудь мне поможет в этом.) Моя бабушка говорила, что в этом доме жило много народу:"сами хозяева, да сыновья с жёнами, да робята", что было шумно у них, что одевались "по праздникам баско, и все робили."

На первом этаже при нас было две больших комнаты с кухнями, в одной жила Ларионова Евдокия Степановна - тётя Дуся (Школьная), добрейшая женщина, не умевшая ни с кем ссориться, она была уборщицей,топила печки и кипятила школьникам самовар. В другой комнате жили фельдшерицы: сначала Машенька (Мария Ивановна, впоследствии работавшая в областной больнице), а потом Вера Михайловна. На первом же этаже были ещё две огромные комнаты, где никто не жил, и туалет с перегородкой - для девочек и мальчиков. На втором этаже находился класс и медпункт, состоящий из двух комнат. Была ещё одна небольшая комната, в которой хранились школьные наглядные пособия. В доме Баричей была огромная поветь и двор для скотины. Моя бабушка рассказывала о Баричах так: "Двенадцать коров у них было и три лошади, а овец не упомню сколько... Полон дом народу, сыновья уж женатые, снохи есть, и все робили, себя не жалели, вот и жили в достатке"... Я пишу и испытываю чувство жалости к Баричам за несправедливость тогдашней власти по отношению к ним... Зачем их было трогать? Пусть бы жили и трудились в родном Качеме эти люди-труженики, которым мы обязаны низко поклониться за то, что дом, построенный ими для себя, для своих детей, стал местом, где получили первоначальные знания многие дети нашей деревни. Кто ещё так честно и бескорыстно послужил Качему и его народу, как они?

Надолго запомнили мои земляки имя учительницы Александры Савватиевны Чупровой, не один год проработавшей в нашем Качеме учительницей. " Александра Савватиевна родом из Великого Устюга, по распределению попала в Качем. В 1930 году переехала в Кергу с дочерью Таисьей, жила в Качеме 15 лет. Были ещё два сына Василий Ильич (сын брата мужа Михаила) и Валентин (сын нашего Дмитрия Федоровича), оба погибли на Великой Отечественной войне"... "Чупровы Михаил и Илья были братьями, погибли в какую-то войну, дочь Александраы Савватиевны Таисья Михайловна родилась в 1916 году в Качеме, родня - Голыня. Знаешь таких Чупровых?" ..."Александра Савватиевна была замужем за Чупровым Михаилом, он погиб на Великой Отечественной войне. Дочь Таисья жила в Керге с Десневым Иваном. Внучка Валентина живёт в Северодвинске, внук Василий живет в Лукинской. Умерла Таисья и похоронена в Керге.", - так написала мне про эту учительницу Ларионова Галина, хорошо лично знавшая Александру Савватиевну. Мне, кстати, мама тоже показывала домик в Керге, где жила эта женщина. В нашем доме имя и отчество этой женщины произносилось уважительно, может быть, ещё и потому, что Александра Савватиевна заменяла мою маму в школе во время её декретных отпусков, приезжая из Керги. В Качеме её знали, и помнили.

Меня тянет к себе школа и вызывает стыд из-за того, что не сумели её сберечь в том виде, в каком она была в то время, когда мы в ней учились, не заступились за неё, позволили изгадить... А была она идеальной, начиная с пришкольного участка, который был прямоугольной формы с ровными грядками, где мы выращивали морковь, картошку и ещё что-то. Летом пропалывать морковку приходилось чаще всего мне, помогала в этом Люба Овчинникова, а иногда и другие городские подруги. На территории школы никогда не валялись никакие бумажки, мы постоянно убирали весь мусор, который мог навредить внешнему виду нашей любимой школы. И внутри было чисто и уютно. Парты в классе были точно такие, как на плакате с призывом:"Сиди правильно!", где была изображена аккуратная девочка в школьной форме, строго смотревшая на нас со стены и призывающая всем своим видом быть похожей на неё. В классе было две доски, к которым вызывали учеников решать примеры или писать предложения, и несколько шкафов с книгами и наглядными пособиями. За шкафами у входа была раздевалка, там мы оставляли свои пальто, шапки, платки.

Все ученики четырёх классов сидели в одном помещении, и надо было быть настоящим учителем-виртуозом, чтобы занять на уроке всех и научить всех и чтению, и письму, и арифметике. Учительница Пластинина Мария Васильевна (моя мать) так планировала уроки, что если первоклассники читали вслух, то четвероклассники выполняли письменную работу по русскому языку, а второклассники читали "про себя", то есть молча, третьеклассники же в это время что- то решали у доски по арифметике. И как она так ловко могла организовать работу всех? Совместными для всех учеников были только уроки физкультуры и пения. В нашу школу изредка приезжали учителя из Шошельцы и даже из района на открытые уроки, а потом они хвалили учительницу за хорошие результаты работы. Совсем недавно я услышала по телевизору о работе в такой малокомплектной школе в Канаде, где превозносился опыт работы их педагога, и погордилась своей учительницей, которая имела тоже много правительственных наград.

"Да, моя любимая учительница была Мария Васильевна до окончания 4 класса. За успешную учебу нас с Рудиком Гавзовым наградили по рубашке, в пятом классе я учился на Сульфате, жил у тёти Павлы Андреевны. В 6-ом и 7-ом классах учился в Шошельце, в 8-ом и 9-ом классах - Афанасьевске. Жил в интернате, в Шошельце тоже в интернате. После окончания 9-го класса стал работать в колхозе "Новая деревня "... А потом - армия ... С Рождеством, Валентина (помню тебя светленькой маленькой девочкой). Пока , пока ..." "У меня до сих пор в памяти моя первая учительница Мария Васильевна, она говорила мне: "Гена, говори то, о чём потом не будет стыдно ". Пророческие слова . Вечная память Марии Васильевне!!! Вообще-то вы мало написали об этой чудесной женщине - учительнице. Она заслужила это ... " Опять из сообщений Третьякова Геннадия Ивановича.

"А мне только что наша баба Женя сказала,что Вы Марьи Васильевны дочка.Какая у вас была замечательная Мама! Она даже немного и меня учила, очень-очень хороший Человек!!! Золотой человек. Она так хорошо ко мне относилась, никогда не забуду и помню!!!

Лучший учитель!", - так написала бывшая ученица Шошельской восьмилетней школы Людмила Гавзова-Маклакова.

После сообщения Геннадия Ивановича я решила поместить эту заметку из районной газеты "Заря

Наша школа, а сзади рядом дом Нины Ивановны Дом Баричей, Чупровых Дмитрия и Михаила. С 1905 по 1966годы Ларионовой на втором этаже была школа, позднее и медпункт

Часть нашей школы. Когда-то здесь было крыльцо, В окнах школы...дети. колодец, большой двор.

В опустевшую школу стали пускать жить сначала строителей колхозного телятника из Украины, потом пастухов из Нижней Тоймы, потом всех, кому не лень...Я не знаю этих людей, но качемские старушки горестно качали головами, рассказывая мне об образе жизни этих постояльцев. Вот с этого времени и началось горестное для меня разрушение и даже осквернение святого для нас здания школы... Ах, как тяжело писать об этом!.. Так же тяжело, как подходить летом к тому, что раньше было любимой школой. Там, где красовались ровные грядки с морковкой и репой, где даже дождливым летом была сжата трава трудолюбивой тётей Дусей, грозно и сердито высится крапива, лопухи и пырей. Они не позволяют никому подойти к окнам школы, может быть, охраняя её от дальнейших разрушений, а может, потому, чтобы мы поскорее забыли о ней... Кто, кто и почему выбил когда-то чистые окна нашей школы? Кто разрушил и растащил всё, что было и есть внутри неё? Кто эти варвары и откуда они берутся? Прости нас, школа, за то, что мы, занятые собой, не заступились за тебя... Не о такой твоей участи думали славные братья Баричевы, когда строили свой величественный дом.

Дома Матрёны Михайловны, Александра Дом Степана Яковлевича Ларионова и его жены Матрёны Даниловича, Анны Яковлевны и Анны Филипьевны Михайловны

Кто-то из Чупровых на фоне бабушкиного дома Любимчик бабушки Матрёны Чупров Николай

Николаевич у своего дома и в доме в Шошельце

Николай Николаевич на рыбалке

Рядом со школой возвышается не менее значительный двухэтажный дом (№12) Ларионова Степана Яковлевича (Сорогича). Слово "Сорогичи" в Качеме было всегда на слуху: "ещё когда Сорогичи торговали", "Сорогичева грива", "дедко Сорога" - эти выражения я слышала с детства, не зная ничего про Сорогу. Да, главу этого семейства, Сорогу, я не знала, зато очень хорошо была знакома с Матрёной Михайловной (Сорогичевой), полной, красивой, статной и строгой женщиной. Мы её немного побаивались, потому что Матрена Михайловна могла и сама поругать нас за плохие поступки и маме нашей нажаловаться. Женщина она была справедливая. Про неё существовала в Качеме вот такая байка. Однажды Матрёна Михайловна сошла с парохода, доставившего её в Архангельск, и сразу подошла к милиционеру, чтобы не напутать ничего в большом и малознакомом городе.

- Товарищ трамвай,- волнуясь и боясь перепутать новые для неё слова, громко спросила она, - на какого милиционера мне садиться, чтобы уехать на Сульфат?

- На любого садись, только не на меня, - услышала она в ответ.

У Матрёны Михайловны были красивые тоже дочери: Анна Степановна( в замужестве Чупрова), Агафья Степановна (в замужестве тоже Чупрова), Татьяна Степановна (она жила на Украине), Александра Степановна (тоже на Украине), Евгения Степановна (она жила в Архангельске и погибла на пожаре деревообрабатывающего завода), был и сын Иван Степанович, очень красивый, нестареющий мужчина, который жил в Архангельске со своей скромной женой Раисой и двумя сыновьями. Много было у Матрёны Михайловны внуков, но чаще всего гостили у неё Николай Николаевич Чупров и Виктор Николаевич Чупров, сыновья тёти Агаши (Агафьи Степановны), которых бабушка Матрёна без ума любила и, я думаю, баловала. Сама Матрёна Михайловна работала в колхозе на разных работах и содержала в идеальном порядке свой приусадебный участок. Этот большой дом летом был полон гостей, в нём смеялись и радовались, а сейчас он одиноко стоит, пустой и грустный, хотя внешне разрушен меньше многих домов Качема.

.... Помню, как в самом начале 70-х годов мы с мамой приехали на машине, конечно, на грузовике, другие машины отродясь не бывали в Качеме, и направились в Узлиху. Вдруг слышим радостные приветствия от дома Сорогичей:"Не проходите мимо! Заходите в гости! Мария Васильевна, неужели не зайдёте к нам?" Около летней кухни сидела Матрёна Михайловна, окружённая дочерьми и внуками. Все были настолько весёлыми и счастливыми, что хотелось радоваться вместе с ними.

Продолжение Подгоры смотреть дальше

Нагора. Эта деревня расположилась на горе, на возвышенности.

Дом Пластининой Александры Ивановны-2 (Егоровцев) Ефим Яковлевич со своей женой Верой Ивановной

Ах, как топится русская печь в доме Егоровцев! Хранитель дома Егоровцев Пластинин Сергей

Ефимович (справа).

Вот какой должна быть рыбалка!

В доме (№33) напротив Мининой жила Пластинина Александра Ивановна-2, (Егоровцева) бабушка моей подруги Нины Савватьевны. Мне очень нравилось, что наших бабушек совсем одинаково звали, одна только разница: моя бабушка Александра была со стороны отца, Нинина - со стороны матери. Я помню лишь высокое крыльцо этого дома, смутно - комнату, зато очень хорошо помню огромный амбар на ножках, нет, на толстых ногах, под которым летом всегда лежали овцы и козы, и, играя в прятки, иногда залезали мы. Позднее сын Александры Ивановны Ефим Яковлевич построил небольшой дом рядом с родительским, но в нём я не бывала. Дети Лидии Яковлевны, дочери хозяйки дома, называли её бабушкой Нагорой, чтобы не путать с бабушкой Катериной, которая жила вместе с ними. Была бабушка Нагора женщиной строгой, уверенной в себе и в правоте своих слов и поступков, как бывает у честных людей, не умеющих ловчить. Её можно было только слушаться, противоречить ей никто не догадывался. Александра Ивановна работала в колхозе, не капризничая, не отказываясь от той работы, на которую её "наряжали", и добросовестно выполняла её. Была она справедливой и доброй, очень заботливой и лаковой, когда дело касалось её внуков и внучек. Черты лица её были правильные, взгляд зоркий, стан прямой, поэтому она казалась мне настоящей красавицей. Но удивляла и удивляет она меня тем, что она, одна, без мужа, воспитала всех своих четверых детей порядочными людьми в высшем значении этого слова. Я не знаю более нравственной в Качеме женщины, чем её дочь Лидия, а сыновья Иван, Виктор и Ефим - и труженики, и почитатели своей матери, и примерные семьянины, и верующие люди. Выйдя на пенсию, Иван и Виктор обзавелись в Качеме своими домами и жили в деревне со своими жёнами круглый год несколько лет подряд. В последний раз я видела Ефима Яковлевича в августе или в сентябре в доме Гавзова Игнатия Николаевича. Мы с Людой тогда ночевали в его летней избушке и утром только попили чая, как пришёл Ефим Яковлевич, чтобы помочь Игнатию выкопать картошку. Они копали её очень медленно, излишне старательно, как-то по-стариковски, и у меня больно защемило сердце: я увидела, что они уже старики и их срок в этой жизни заканчивается. Они оба прожили после этого всего несколько лет... Сын Ефима Яковлевича и его жены Веры Ивановны Сергей Ефимович и нынче приезжает в отчий дом.

В этом доме жила Ларионова Евдокия Степановна после Пластинин Ефим Яковлевич и Чупров Анатолий

закрытия школы Иванович напртив дома Евдокии Степановны

"Еще про один дом хочу тебе сказать: за домом нашей бабушки Нагоры (Пластининой Александры Ивановны, Егоровчевой) стояла избушка, там доживала свой век Доставалова Мария Ивановна, бабушкиного свёкра Василия Ивановича сестра. Мама, дядя Ефим - ей внучатые племянники. Она жила раньше, по-моему, в Сефтре; дядя Ефим рассказывал, что она ему помогала, когда он учился. Она похоронена в Качеме. Дядюшка обихаживал ее могилку, и мы тоже это делаем, когда бываем на родине." Вот ещё об одном человеке стало известно благодаря Галине Савватиевне.

За домом Егоровцев стоял в огороде Конников небольшой домик (№34) тёти Дуси Школьной - Ларионовой Евдокии Степановны с колодцем на крыльце. При нас она большую часть жизни прожила в здании школы, в большой комнате с кухней, и только после её закрытия переселилась в собственный дом. Я очень смутно представляю комнаты, в которых жила тётя Дуся, зато её очень добрый нрав, деликатность, готовность помочь другим, трудолюбие и чуткость души я хорошо запомнила. Мужа тёти Дуси я не знала и плохо знала её дочь Маргариту, которую мать любила всей душой. Рита, как звала её тётя Дуся, в Качем приезжала редко, и я уверена, что тётя Дуся очень от этого страдала. Поскольку она была двоюродной сестрой Николая Фёдоровича Чупрова, мужа моей тёти Зои, она помогала им по хозяйству и очень старалась, чтобы моя строгая тётя Зоя поменьше ругала своего мужа. Была Евдокия Степановна родной сестрой Анисье Степановне Пластининой, жене Ивана Егоровича. А поскольку Анисья умерла при родах в 1942 году, тётя Дуся заботилась о детях-сиротах умершей. Всю свою жизнь она поддерживала тёплые и очень близкие отношения с Агафьей Ивановной, своей племянницей, и её семьёй. Тётю Дусю я считала и нашей родственницей, потому что её связывали очень тёплые отношения с моей мамой по работе и за её ласковое отношение ко мне.

Нагора. Дом Чупрова Семёна Николаевича, 21 век. Василий Николаевич в

Всё заросло травой... Нижней Тойме

Чего не забыть никогда, так это дом (№35) дедка Конника (Семёна Николаевича Чупрова) и бабки Долгуши (Анны Даниловны Чупровой), потому что у этого дома росли кусты черёмухи с очень и очень вкусными ягодами. Семён Николаевич Чупров (Конник) был прославленным охотником, он намного пережил свою жену и прожил 79 лет. Я помню, что на их доме висела огромная шкура волка, мы ходили на неё смотреть, и я боялась этой шкуры. Да, был Семён Николаевич настоящим добытчиком медведей, он махнул рукой на качемскую примету убивать более 40 медведей и закрыл глаза на это суеверие, ведь за каждого убитого медведя колхоз отпускал пуд хлеба. Чуть не погиб бывалый охотник на 41 медведе, и только охотницкий опыт да сноровка спасли его от смерти. Семён Николаевич - отец Настеньки Баршевой - Пластининой Анастасии Семёновны, и я часто видела его в доме своей дочери. Видела я его и в охотничьей избушке на Юрманском озере, куда мы ходили как-то в мартовские каникулы ловить рыбу, которая "дохлась". Не знаю почему, но без уважения на этого человека невозможно было смотреть. Он всегда выглядел спокойным и уравновешенным человеком, уверенным в своих силах, в нём чувствовалось бесстрашие и понимание жизни и людей, а внешне дедко Конник напоминал представителя национальных меньшинств русского Севера, был он невысокий, узкоглазый, скуластый. Поэтому, наверное, ему всегда везло на охоте. Анну Даниловну я видела редко, да и умерла она значительно раньше своего мужа. Помню только, что она не пускала нас к кустам черёмухи, которая нас к себе просто притягивала. Моя сестра рассказывала, как однажды они, включая и внука Конников Виктора, вырвали весь лук, что рос на грядках Долгуши, и забрались с ним под амбар Егоровцев. Анна Даниловна схватила длинный шест и тыкала им под амбар, пытаясь достать озорников-грабителей. Но не тут-то было! Амбар у Егоровцев большой: пока бабка тыкала своим колом с одной стороны, малолетние похитители лука перебегали на другую сторону, и никто из них, к их же радости, не пострадал. Досталось только Лиде Пурышевой, моей двоюродной сестре, от её матери за порчу Долгушиного лука.

Про саму Анну Даниловну в деревне была такая байка. Приехала она как-то в гости к сыну Ивану, жившему сначала в Шошельце. Вечером сын с женой ушли в кино, оставив гостью за хозяйку. Посидела Долгуша немного при электрическом свете, порадовалась такой светлой жизни и захотела спать. А как свет погасить - не знает. Испугалась и огорчилась качемская женщина, привыкшая как можно меньше жечь керосин, ведь его в деревне продавали по карточкам. Вот как об этом она рассказывала потом в деревне:

- Лампочка-то под потолком висит, ярко так горит, не то что наши коптилки... Ой, много керосина-то нагорело. Что делать? Я на лампочку-то то дуну, то плюну, то дуну, то плюну - горит, не гаснет...Так и пробегала вокруг неё весь вечер, пока молодые из клуба не пришли.

- А ещё, жёнки, ящичек у них на стене висит, небольшой такой, а весело в нём. Я сижу, слушаю. Мужики там, в ящичке-то, собрались, сперва о чем-то говорили-говорили, потом запели, зашумели, наверно, выпили... и задрались. Задрались! Из ящичка потекла кровь...

У Конников, кроме дочери Анастасии, был ещё сын Иван Семёнович, который женился на дочери Матрёны Михайловны Ларионовой Анне Степановне, Нюре, он жил на Сульфате со своей семьёй. Каждое лето их дети гостили в этом доме. Это был изысканно умный Виктор, который играл "на кларнете и трубе". У него была привычка говорить, если он с чем-то был не согласен:"Привет родителям!", и мы прозвали его Витькой Привет Родителям. Высокий, остроумный, красивый, несмотря на отсутствие одного глаза, он располагал к себе и нравился девочкам, особенно Тамаре Степановой. А его брат Генка, совсем как известный в то время артист Видов, красивый, остроумный, модный. Оба - загляденье! Была у них сестра Надя, очень скромная девочка, младше нас, которую я плохо запомнила. Генка часто бывал у своей тёти Анастасии Семёновны в доме и помогал ей на сенокосе. Помню, как он искал её пожню на Юрманге, идет и кричит во весь голос:"Настенька! Настенька!" Это так он, четырнадцатилетний, обращался к своей тёте, которой было далеко за пятьдесят, потому что знал, что ему всё простится.

Много всяких смешных историй было связано с этим домом и кустом черёмухи. Вот например, прибежал Сашка Брянский (Александр Хаврико) домой и кричит бабушке:

- Ой! У Долгуши на кусте волки сидят и черёмуху едят!

- Как волки?- изумилась бабушка Наталья.

- Они страшно воют:"У-у-у-у!"

- Да не сидят волки на деревьях...

- А у них сидят! - отрезал взволнованный и испуганный внук.

"Это мы с Витькой Конником так решили подшутить над нашим Сашкой, - рассказывал мне Николай, дядя Сашки. - Сидим вечером на дереве и едим черёмуху, уже темнеет. А Сашка наш идёт, оглядывается по сторонам, видно, что боится, вот мы и пугнули его ещё немного ..."

Василий Николаевич Чупров часто приезжал в Качем к своему брату Семёну, его профессия, по - моему, была связана с охотой, охотниками и закупкой пушнины.

За домом Конников начинаются Росстани - перепутье, перекрёсток дорог. Дорога направо ведёт в Кулигу; дорога прямо ведёт в Узлиху через Окулое поле; дорога налево ведёт тоже в Узлиху и соединяется с другой дорогой возле дома Наумушков.

Сзади дом Гавзова Максима Яковлевича.

Нагора. Росстани в Ивандень 1959 года. Слева направо и снизу вверх. 1 ряд: Гавзов Валентин (Лесков),Пластинин Константин Семёнович, Гавзов Рудольф Яковлевич, Гавзов Виктор (Лесков), Пластинин Иван Яковлевич (Немушко), 2 ряд: Павла Гусенькова, её мать Таисья Ивановна с племянником Федей, Пластинина Мария Васильевна, за её плечом я, Лидия Овчинникова с дочерью Любой и сыном Вовой, её муж Анатолий Овчинников, Пластинин Виктор Яковлевич, Пластинина Нина Григорьевна, 3 ряд: Пластинина (Гавзова) Фаина Афанасьевна, Пластинина Мария Савельевна, Третьякова Афимья Савельевна, Пластинина Александра Ивановна.

Небольшой, но двухэтажный дом (№71) Максима Яковлевича Гавзова стоит за домом Чупрова Семёна Николаевича. Максим Яковлевич жил в нём один, и, кажется, к нему приезжали родственники, и не только брат Андрей Яковлевич из Шошельцы, но и сын. Жена его умерла, и Максим очень дружил с тётей Катей Пурышевой (Третьяковой Екатериной Фёдоровной), которая жила неподалёку от него, и часто можно было видеть, как он или она спешили в гости друг к другу. Максим Яковлевич был человеком знающим, уважаемым, независимым, одним из первых, если не первым, председателем Саввино-Борисовского сельского совета. Мне почему-то он запомнился светлым человеком, это было моё деткое восприятие, которое сохранилось во мне навсегда.

Между домами Максима Яковлевича Гавзова и Ивана Чупрова на Росстанях под небольшой крышей был прибит к двум столбам железный лист. В него должны были бить в случае пожара или какого-то очень важного события. Я не помню, чтобы набат этого железного листа хоть раз раздался в Качеме... Нам же хотелось постучать палкой по нему, но нас одёргивали, и мы не смели этого делать. Тут же, у пожарного оповещателя, было место для объявлений и сообщений. Здесь под рубрикой "Вилы в бок" мы читали про Витальку Пластинина (Шведа) и других нерадивых колхозниках Качема. Но я запомнила только про Витальку, потому что мне было жалко его.

Кулига

Я не знаю, к Кулиге или Нагоре отнести дом Максима Яковлевича Гавзова, но небольшой домик (№72) бабки Маковки - Пластининой Марии, что стоял за этим домом, точно относится к Кулиге. Бабка Маковка, к великому сожалению, я не знаю её отчества, запомнилась мне старушкой с круглым доброжелательным лицом. Она тоже, как и моя прабабушка Анна Ефимовна Пластинина (Оськичева), "гладила", то есть делала массаж тем, у кого болела спина, и люди ходили к ней поправить своё здоровье. Мы заходили к бабке Марии Маковке редко, потому что писем она не получала и спичечных коробков у неё было мало. Моё ощущение от этого дома связано с темнотой: то ли окна были у бабки Маковки маленькие, то ли я заходила к ней только на мост (в коридор).

Через дорогу от дома бабки Маковки стоял дом, мне кажется, что два дома, (№73) большой и маленький, Чупрова Фёдора и его жены Анны Григорьевны, бабки Пурки, Пурышевой, родной бабушки по отцу моей двоюродной сестры Татьяны Николаевны Чупровой, ныне Третьяковой. Вот парадокс: Татьяна вышла замуж за украинца с качемской фамилией Третьяков! Чупрова Анна Григорьевна была матерью дяди Коли, Таниного отца, кроме того в Качеме жили ещё две её дочери, Екатерина Фёдоровна Третьякова и Александра Фёдоровна. Меня водила в гости к своей бабушке сама Таня, а интересовало нас в этом доме очень многое. Во-первых, в школе нам было сказано, что в царской России крестьяне топили печи по-чёрному, то есть дым шёл сначала в комнату, а потом через дымник выходил на улицу. В Качеме раньше было так же, но остался только дом бабки Пурышевой, который продолжает топиться по-чёрному. К сожалению, бывая у бабушки Пурышевой, я в этом не убедилась, может быть, потому, что приходили мы в гости к ней днём, а печи в Качеме топили ранним утром. Бабка Пурка, седая высокая старушка, всегда радовалась приходу к ней Тани, ласково улыбалась ей и угощала чем Бог послал. Она всегда пряла и,наверное, скучала без работы. На улицу она выходила редко. Дочери, Екатерина и Александра, любили свою мать и навещали её часто. Семейство Пурышей отличалось музыкальными и певческими способностями. То, что тётя Катя пела лучше всех в Качеме, известно всем, но был у Анны Григорьевны ещё один сын - знаменитый гармонист на всю округу. Его приглашали играть на гармони не только в Качеме, но и в близлежащие деревни на параздники и на свадьбы, и, возвращаясь однажды домой, он заснул в лесу и замёрз совсем молодым, ещё не побывавшим в армии. Великолепно пел и Николай Фёдорович, на лице его во время пения сменялось так много выражений, глаза то горели, то гасли, что не слушать его без волнения было просто невозможно. Хозяин дома Чупров Фёдор умер в 50 лет от сердечного приступа, находясь "на реке", то есть на рыбалке.

За домом Чупровой Анны Григорьевны стоял аккуратный дом (№74) Пластинина Григория Андреевича и его жены Татьяны Петровны. По-настоящему дом этот принадлежал, как выяснилось, бабке Петруниной, матери Татьяны Петровны; я знаю только отчество этой старушки, которая жила с дочерью и зятем, - Ананьевна. А теперь благодаря Галине Савватиевне я узнала и её имя - Анна Ананьевна.