Запасники: продолжение Подгоры

Продолжение Подгоры

Следующий в этом ряду был маленький дом (№60) Пальчиков. Помнится, что в нём жила какая-то очень старенькая бабушка, а тётя Оля Тимоничева ухаживала за ней. О героизме в мирной, вернее в школьной жизни, и на Великой Отечественной войне я уже писала об одном из Пальчиков и отношусь к нему как к настоящему герою, показавшему храбрость и удаль моих земляков, его презрение к смерти на полях сражений. Это он грозно показывал свой кулак, когда школьники, читали отрывок из романа А.С.Пушкина "Евгений Онегин", в котором "малыш уж отморозил пальчик". Ученик или ученица низко склоняли голову, дойдя до слова "пальчик", начисто забыв продолжение отрывка, к великому удовольствию смелого озорника. А на войне это он смело снял штаны, встал на край окопа, показал свою задницу фашистам, похлопав по ней со словами "Вот вам!" в ответ на предложение немцев через сбрасываемые с самолёта листовки сдаться на милость врагам. И, говорят, погиб при этом... Дома этого давно уже нет.

Сразу за этим домом в сторону поля, которое начинается от Переварного ручья в Боровине и заканчивается далеко за кузницей в Узлихе, то есть у самого болота, располагались строения молотилки - самого интересного в Качеме места зимой. Чтобы попасть на молотилку, надо было пройти через высокие ворота, открыв дверельницы (калитку). А первое здание на этой территории - опять большой склад, он был проходной с двумя большими воротами, в нём хранили сено и солому, а весной, перед тем как везти в заречье, рассаду капусты в красивых прямоугольных горшочках. Само здание молотилки находилось чуть повыше, и представляло большой сарай, где располагалась молотильная машина и много-много соломы кругом. Тут всегда находилось много женщин, одни направляли снопы в жернова машины, другие убирали солому, очищенную от зерна, третьи, готовили снопы для молотьбы. Но самое интересное находилось на улице, там ходила по кругу лошадь, управляемая кем-то из колхозниц, приводя в движение крестовину и саму молотилку, расположенную в здании. Нам разрешали покататься на перекладинах крестовины, совсем как на современной карусели, и мы с удовольствием проводили целые часы за этим занятием, закаляя свой вестибулярный аппарат. А ещё я очень любила слушать рассказы и рассуждения женщин, которые, услышав слово "перекур", садились на кучу свежей соломы и начинали свои бесхитростные разговоры. Чаще всего они говорили о красоте женщин.

- Эка жёнка-то небаская в Тойме живёт, - задумчиво произносила одна из них.

- Да уж, шибко небаские есть, - живо отвечала другая, - и я таких видела на пароходе.

- У нас дак (так) все красивые, кого ни возьми, - торжественно провозглашала третья.

- А что, бабы, - вдруг философски продолжала четвёртая. - Смотришь иногда: небаская баба, а поживет она рядом, и увидишь, что и она красивая. Так ведь?

- А ведь и правда так, - закивают сразу несколько женщин, и молодых, и постарше, - так, так...

Ещё они рассказывали о трудном военном времени, когда одни бабы каждый клочок пожни скашивали, все кустики вырубали либо обкашивали, сокрушаясь при этом, что теперь по реке всё кустами заросло. Они вспоминали, какие красивые парни ушли на войну и не вернулись, к моему удовольствию, вспоминая иногда в числе других парней, ушедших на фронт, двух моих дядей по материнской и отцовской линиям, "красавцев и богатырей Ваньку Пеганкова и Алёшку Оськича". Вспоминая страшное прошлое, некоторые пожилые труженицы тыла прятали непрошенную слезу, другие же сидели с каменными лицами, в которых я чувствовала незаживающее людское горе и очень жалела этих женщин, в большинстве своём ставших одинокими из-за этой ненавистной войны. Вот почему все эти узнавшие горечь утрат люди единодушно выражали согласие, если кто-то произносил заветную фразу: "Пусть будет, что будет, лишь бы не было войны"... А с войны не вернулось, по подсчётам Ларионова Николая Васильевича, около 125 человек, а по записям С.Г.Третьякова - 95...

По утверждению Шаньгиной Лидии Ивановны, именно колхоз помог многим в Качеме выжить во время этой страшной войны. "Конечно, голодали. Солому рубили, сушили в печах, а после мололи. У нас был добрый мельник Иван...Я даже ушки от ёлок рвала...на сук нанижешь да жуёшь опосля... В колхозе-то на все мои просьбы отзывались, помогали чем могли, хоть талашку зерна да дадут. Мы и от налогов как сироты, без матери, а отец на фронте, были освобождены..."

За молотилкой был двухэтажный сарай, говорили, что это овин, осенью в нём сушили зерно, весной выращивыли рассаду капусты, используя специальную машинку для почвы. А мы как-то летом устроили в нём штаб тимуровцев, но из-за споров, кто главный Тимур, это прославленное движение мало просуществовало в нашей деревне. Рядом с овином располагался еще один небольшой сарайчик, мне объяснили, что в Качеме и лён когда-то сеяли, так здесь его обрабатывали. Ещё помню, что недалеко от молотилки было картофельное поле и на нём вырастала очень крупная картошка. В этом я убедилась, когда нас, тогда уже шошельских школьников, на неделю отправляли "на картошку" в Качем.

Дом Гавзовой Анны Яковлевны (Аннушки Яковой). Мария Андреевна Гавзова (Булах

Рядом видна часть дома Анны Филипьевны. ( племянница Анны Яковлевны и внучка Якова Карповича)

Во втором ряду (слева) внучки Якова Карповича Так выглядит теперь место, где была

Копалина Римма Степановна с мужем и Артемьева колхозная молотилка, 2020 год

Валентина Степановна, в первом ряду справа Булах

Мария Андреевна.

Сразу за молотилкой ещё и сейчас стоит большой двухэтажный дом, который некогда принадлежал Якову Карповичу Гавзову (№13), который, по воспоминаниям Марии Андреевны Гавзовой (Булах), до революции занимался широко торговлей. Это он принял семью сына Андрея с женой Агафьей и дочерью Машей, вернувшихся домой из Архангельска перед самой войной. По воспоминаниям Марии Андреевны, дед относился к ним строго, но кормил хорошо:"каждый день на стол ставились караваи и рыбники". Потом Андрей Яковлевич переехал с семьёй жить в Шошельцу, а вот Аннушка Якова - Гавзова Анна Яковлевна, дочь Якова Карповича, до самой смерти жила одиноко в отцовском доме, и к ней, грамотной женщине, ходили молиться староверы. Аннушка хромала, и её звали Анна Хромая, но она, как и другие, содержала сама себя полностью. Не помню, работала ли она в колхозе, но в своём огороде она наводила полный порядок, пока была жива. К Анне Яковлевне приезжал в гости из Шошельцы её родной брат, очень умный и начитанный человек Гавзов Андрей Яковлевич. Это его мне предложил для консультации другой брат Аннушки Максим Яковлевич, когда я писала курсовую институтскую работу по диалектологии и мне потребовалось описать историю моей деревни. Кто знает, может быть, мудрый рассказчик Андрей Яковлевич и вызвал во мне тогда интерес к родной деревне и её истории, который только со временем во мне усиливается...Андрей Яковлевич, кстати, родной дедушка моего одноклассника Гавзова Валентина, спокойного и воспитанного человека, который жил у своего деда Андрея Яковлевича и бабушки Агафьи на хуторе в Шошельце. Ещё к Анне Яковлевне приезжала в гости Надя Гавзова, моя одноклассница, со своей матерью и сестрой. Надя с детства болела, она с трудом ходила, у неё плохо работала одна рука, и она прожила очень короткую жизнь.

Подгора. Дом Гавзова Александра Даниловича и Подгора. Впереди Боровина - дома Тюпичей.

его жены Агафьи Справа сбоку стоял дом Пальчиков.

Пластинин Иван Яковлевич

Через дорогу от Аннушки Яковой находится одноэтажный дом Гавзова Александра Даниловича (Олёксы Данилова) (№14). Жили они одиноко со своей женой Агафьей, спокойной и кроткой женщиной. Мне нравилось бывать у них в гостях, потому что они встречали меня приветливо и разговаривали со мной как с равной, может быть, потому, что к ним никто из детей не приезжал; во всяком случае я не помню этого. Как выяснилось, у них были и дочь, и сын, но сын Геннадий рано умер, а дочь вышла замуж, но тоже умерла ещё молодой. Александр Данилович, худой высокий старик, был умён и начитан, кроме того, он был коммунистом, как и Пластинин Григорий Андреевич, и это вызывало во мне уважение к нему. Кроме того, я видела какое-то сходство Александра Даниловича с великим русским писателем Алексеем Максимовичем Горьким - такой же высокий, сутуловатый, неулыбчивый, - и всё это вызывало ещё большее почтение к этому человеку. Во время войны Александр Данилович был председателем сельсовета. Об этом я узнала от Марии Борисовны Пластининой, жены дяди моего отца Антона Яковлевича, погибшего на фронте. Во время блокады они были привезены с другими ленинградцами в Качем, наши - к своим родственникам, Мария Борисовна с дочкой Галиной и сыном Геннадием жила в доме своей свекрови Анны Ефимовны Пластининой (Оськичей). "Как-то ночью, - вспоминала Мария Борисовна, когда я гостила у неё в Ленинграде, - стучатся в дверь. Открываем - на пороге взволнованный председатель сельсовета Александр Данилович стоит и говорит мне:"Одевайся скорее. На мельнице прячется дезертир либо какой-то другой враг". Я быстро натянула на себя одежду и выбежала на улицу, а там и лошадь для меня приготовлена. Я на лошадь забралась, и поехали мы на мельницу. На улице было темно, но месяц изредка проглядывал на небе, и, хотя мы ехали к опасному месту, я не боялась, потому что рядом со мной был надёжный человек, таким мне запомнился Александр Данилович. Тот неизвестный человек от нас убежал, но председатель часто обращался ко мне и за советами, и за помощью, говоря: "Ты из города Ленина, значит должна быть нам помощницей во всём!" Хороший он был человек: и умный, и справедливый, и трудолюбивый. Долго я потом, уже в Ленинграде, не могла о нём забыть..." Последние её слова были произнесены с такой грустью и печалью, что, тогда я, девушка двадцати двух лет, заподозрила свою родственницу в нежных чувствах, которые захватили председателя сельсовета и приезжую ленинградку во время войны. А может, мне всё это просто показалось...

Александр Данилович намного пережил свою жену. Совсем недавно я узнала от Галины Савватиевны, что у Александра Даниловича был ещё брат Иван Данилович (род Гальшицы), он отец Натальи Рыбалко и Анастасии Ларионовой из Шошельцы.

Александр Данилович приходился близким родственником Савватию Фёдоровичу Гавзову и в старости не упускал случая навестить своего племянника, чтобы скрасить своё одиночество и понянчиться с маленькой Леночкой. Галина Савватиевна написала мне о своих родственниках ещё очень интересное:

Дом Анны Филипьевны на заднем плане, на переднем Внук Филипьевны - Виктор Морозов

- дом Гавзовой Александры Ивановны (Чечуихи)

Дом Фёдора Михайловича и Александры Ивановны Заметка о сыне Александры Ивановны Василии

Гавзовых (Чечуев) первый от дороги Фёдоровиче Гавзове, погибшем в Эстонии на войне.

Гавзова Александра Ивановна Дом Александры Ивановны,

сентябрь 2020 года

Гавзова Александра Ивановна (Чечуиха), чей дом (№16) тоже начал рушиться, но куст черёмухи, как и раньше, пленяет своей красотой весной и манит ягодами осенью, - соседка Гавзовой Анны Филипьевны. Фёдор Михайлович,кстати, родной брат Никифора Михайловича и хозяин этого дома, в 53 года выпросился на фронт во время Великой Отечественной войны и погиб там. Вот какие люди жили в Качеме! Истинные патриоты. Шли на войну, невзирая на возраст. Его жене, Александре Ивановне, невысокой женщине с чувством собственного достоинства, открытым взглядом и с красивым лицом, больше всех подходит определение вальяжная, за что хотелось относиться к ней особенно уважительно. Она подруга детства моей бабушки, тоже Александры Ивановны, и бабушка по материнской линии наших двоюродных братьев и сестёр Ефимовичей. А моя любимая тётя Лида в молодости дружила с дочерью Чечуихи, тоже Лидией, и они, комсомолочки, ходили в Бакин по обету за какие-то свои грехи. Конечно, я много раз бывала в этом большом двухэтажном доме и знаю всех детей бабки Чечуевой. У неё было четыре дочери: Елена Фёдоровна (Черешнева), Лидия Фёдоровна (Ларионова, наша дедина Ефимова), Искра Фёдоровна(Терентьева) и Антонина Фёдоровна, а также сын Анатолий Фёдорович Гавзов. У Елены есть сын Виктор, моряк дальнего плавания, и дочь Нина, они гостили летом у бабушки. Валя и Коля, дети Лидии, чаще гостили у нас, что очень расстраивало их бабушку. Дети Анатолия и Лидии Порывкиной Надя и Вася тоже часто жили у своей бабушки, как и дочь Искры Надя. А вот сын очень красивой Антонины бывал у бабушки только в детстве, потому что жили они с матерью где-то на юге, на Чёрном море. Я помню, как Антонина, красивая, нарядная, душистая, модно причёсанная, с кольцами почти на всех пальцах, с золотым браслетом на руке и цепочками на шее, когда золото носили далеко не все, пришла к нам в гости. Она была красноречива, легка в высказываниях, удивлялась, ради чего моя мама родила четверых детей, потому что жить надо только для себя. Глядеть на неё было приятно, но её высказывания удивляли меня, и я мысленно с ней не соглашалась. Судьба Анатолия была тоже неординарной. Человек он был умный, находчивый, красивый и красноречивый, но, на мой взгляд, несколько рискованный. С Лидией Порывкиной, которая одно время работала продавцом в Шошельце, они развелись, уже живя в Нижней Тойме. Она же его и посадила в тюрьму, возможно, из-за драки; а потом Анатолий поселился в Москве приезжал в гости с разными женами. С сыном Анатолия Василием я встречалась несколько лет назад, он живёт в Апатитах.

Напротив дома Чечуихи, через дорогу, стоял одноэтажный дом (или даже два) Гавзова (Карпушки) (№61), при мне в нём никто не жил, но изредка, вернее всего, только в религиозные праздники, в нём появлялись хозяева. Сейчас от этого дома не осталось ничего...

Подгора зимой. Первый дом на переднем плане со стороны Подгора летом. Справа дом Гавзова Игнатия

дороги к Росстаням - Игнатия Николаевича Гавзова, Николаевича, слева - Меркурия Алексеевича,

за ним дом Меркурия Алексеевича, а перед ним - Между ними - баня Нины Ивановны.

Нины Ивановны Ларионовой. За рекой - заросшая Грива.

Гавзова Любовь Яковлевна Гавзов Игнатий Николаевич

Гавзова Татьяна Игнатьевна Гавзова Римма Игнатьевна Римма с Марией Николаевной

Гавзова Тамара Игнатьевна Шошельца. Сергей Гавзов и Валентин Ларионов - друзья не разлей вода.

Клавдия Афанасьевна Гавзова Игнатий Николаевич с сестрой Гавзов Игнатий Николаевич и Любовь Яковлевна с

(Бакина) Марией Николаевной Тамарой и Риммой. Сзади Дмитрий Васильевич.

А за домом Чечуев в сторону реки ещё кое-как держится дом (№17) Гавзовых Николая и Александры, у которых было четверо детей: Иван, Василий, Игнатий и Анастасия. Вот как об этом рассказывает со слов дочери Ивана Николаевича Алефтины Ивановны его внучка Татьяна: "Знаю, что дом Гавзовых Николая и Александры (это мои прадедушка и прабабушка) стоял рядом с сельсоветом. У Николая и Александры были дети: Иван, Василий, Игнатий, Анастасия. Клавдия Афанасьевна, моя бабушка, родом из Бакина, вышла замуж за Ивана Николаевича. С Иваном они потом развелись, и она переехала с детьми в Бакино, а Иван уехал в город Онегу, и у него там была новая семья. Алефтина Ивановна, моя мать,1938 года рождения, живёт сейчас в Сыктывкаре. " А Сергей Игнатьевич Гавзов, человек, который знает историю Качема и дорожит своими родственниками, добавил, что были еще в этой семье Афанасий и Мария, которую я тоже знала. "Афанасий, Иван, Василий, Игнат, Маруся и ещё была сестра. По-моему, она жила в Пучуге. Как зовут, не помню. ", - так перечислил он своих дядей и тётей. А сестру эту, наверное, звали Анастасией. Гавзов Игнатий Николаевич отремонтировал родительский дом в самом конце 60-х годов. До этого большой двухэтажный дом в центре Подгоры пустовал, и его хозяева, как я уже писала, жили летом у Миколонькиных, Марины Прокопьевны и Василия Николаевича. Любовь Яковлевна, жена Игнатия Николаевича, энергичная и трудолюбивая женщина, навела в доме полный порядок, сделав пригодными для проживания две большие нижние комнаты, и они зажили летом в своём доме. Вот уж кто любил свою деревню по-настоящему - так это Игнатий Николаевич Гавзов, удивительный человек!.. А как хорошо и, главное, с душой, он пел! Каким тонким чувством юмора он обладал! Какой был он добрым и внимательным по от ношению к своим землякам! Помню, что он был уже серьёзно болен, когда играли свадьбу моей старшей сестры Людмилы, которая, кстати, некоторое время жила в их северодвинской городской квартире, работая на хлебозаводе, возглавляемом Игнатием Николаевичем. Он не пошёл на свадьбу со всеми вместе, чувствуя в себе слабость и недомогание, все пригорюнились по этому поводу, и свадьба началась без него, особенно к печали невесты. И вдруг уже выпившие и повеселевшие гости услышали громкую весёлую песню за окнами нашего дома. Выглянув в окно, все увидели Игнатия Николаевича в белой овчинной шубе, тёплой тёмной шапке и в валенках на ногах, идущего жарким июльским днём по улице и громко поющего весёлую песню. Ах, как все тогда обрадовались! Как весел был и сам дорогой этот гость, умевший насмешить всех и всем поднять настроение!

Около дома Игнатия Николаевича: Гавзов Игнатий Николаевич Мои родители с хозяином дома в

(слева) хозяин дома, Никишенькина, их новоселье

сестра Игнатия Мария, Ульяна Гавзова,

Александра Меркушкина, Римма Игнатьевна

И никогда мне не забыть, как навсегда он прощался с Качемом...Обычно уезжали гости из деревни в свои города на телеге или, если была большая вода, на плотах. Прощались родственники с ними в конце деревни или у реки на Боровине. В тот раз мы провожали Римму с её родителями до Канзова ручья, то есть за Нижним. Игнатий Николаевич не скрывал своих слёз, обнимался с провожающими и говорил всем добрые слова, трогал обеими руками землю и с тоской смотрел на оставшуюся вдали деревню...Мы почему-то не сразу ушли домой, стояли и ждали чего-то и услышали, как он, сев на угор Канзовой слуды, громко кричал, прощаясь с Качемом, который он любил бесконечно... Этой же осенью он умер...

Любовь Яковлевна ещё несколько лет приезжала со своими детьми в Качем, а потом к нам в Шошельцу, но впоследствии она с помощью моей мамы построила домик недалеко от нашего шошельского дома и ездила в него до 1993 года. О тёте Любе мы с Людмилой, моей сестрой, вспоминаем с благодарностью и любовью.

Их детей, Тамару, Римму, Сергея, мы считаем своими родственниками и всегда рады их видеть. Сергей сейчас живёт в Северодвинске, а его сёстры, Тамара и Римма, - в городе Владимире. Татьяны, к несчастью, давно уже нет...

Заплатин Виталий Николаевич, сын Красивая девочка Зина.

Николая, правнук Анастасии Даниловны

Сама Нина Ивановна большую часть своей жизни прожила со своей матерью и дочерью, пока та не покинула Качем и родной дом. Но после пятидесяти лет она на несколько лет связала свою судьбу с неким Альбертом, вербованным из Шошельцы. Тогда в её доме благодаря заботе дочери Евгении и зятя Владимира появилось электричество от собственной станции, а над крышей гордо возвысилась телевизионная антенна, позволяющая смотреть долгожданный телевизор, приобретённый для Нины Ивановны сестрой Клавдией и её дочерью Зинаидой."Знаешь, Мария Васильевна, говорила она моей маме, - я живу легко. Мужик в доме есть. Воды принесёт с реки. Утром к корове раньше меня сходит... Что не жить?" Я помню её в эти годы у реки. Как сейчас вижу: бежит по воде у берега босиком, в кримпленовом платье до колена, крепкая, свежая, полная сил энергичная женщина... А шёл ей уже шестой десяток... Тот мужчина потом утонул и похоронен в Качеме.

Я еще запомнила один случай, указывающий на молодость души и артистичность натуры Нины Ивановны. Как-то вечером в новогодние каникулы (я училась тогда в 9-ом классе и приехала к бабушке погостить), когда мы вышли из читальной, Нина Ивановна вдруг нам говорит: "Давайте побегаем по деревне и что-нибудь натворим, ведь святки на дворе. А мы живём неинтересно. Не бойтесь: про меня не подумают, а вы скоро разъедетесь." Мы - я, Шурик, Толька Феруль и ещё несколько человек - сначала были шокированы словами этой немолодой, на наш взгляд, женщины и ждали от неё какого-нибудь подвоха, но скоро убедились в искренности её слов и намерений. Побегав по деревне, мы сразу убедились, что трудно "что-нибудь натворить" в Качеме, где живут старые или одинокие люди. " Пойдёмте к Фокиным!" - ободрила всех Нина Ивановна, и мы незамедлительно последовали её совету. Сначала мы вылили неизвестно откуда взявшееся ведро воды на крыльцо Апрелихи, матери Павлы Ивановны, потом скатили большие сани от дома Фокиных на Сдыхальницу и, наконец, опрокинули их костёр дров (поленницу) и, рискуя быть пойманными разгневанными хозяевами, разбежались в разные стороны. А утром к нам в гости, к великому бабушкиному удивлению, пришёл Шурик. " Я не мог удержаться, чтобы дождаться вечера, - рассказывал он мне. - Сегодня в магазине вовсю обсуждаются вчерашние наши деяния. Громче всех кричит Павла Фокина, как поведала мне бабушка Ульяна." А Нина Ивановна, как узнал Шурик, поддерживала Павлу больше других, сокрушаясь падением нравов нынешних школьников. Из его рассказа я узнала ещё, что бабка Ульяна твердо заверила всех в том, что её внук Шурик ни за что ни в чём плохом участвовать не будет, потому что он у неё лучше всех. А сама Павла хвалила своего двоюродного брата Тольку Феруля, который не мог навредить своей тётке, и я решила этим вечером на всякий случай не ходить в читальную...

Нина Ивановна у своего дома Анатолий Иванович и Евгения Николаевна в Нагоре

Подгора. У своей бани стоит Нина Ивановна У развалившегося крыльца дома Меркурия Алексеевича

Ларионова с дочерью Евгенией и внучкой стоят Нина Васильевна Ковалёва, Штинникова Альма

Аллой. Степановна, Ларионова нина Ивановна, Пластинина Зинаида

Сергеевна.

Некому ухаживать за домом Гавзова Меркурия Алексеевича Александра Фёдоровна

и Александры Фёдоровны и Александры Фёдоровны

Ларионов Ефим Васильевич, Александра Фёдоровна Александра Фёдоровна в начале 70-х годов

и Пластинин Константин Семёнович на Сдыхальнице.

Молодые, красивые, притягательные...

Ближайшими соседями Нины Ивановны были Гавзов Меркурий Алексеевич и Пластинина(?) Александра Федоровна (№19). Весёлый и общительный Меркурий (Меркушко) - дядя Савватия Фёдоровича, отца моей подруги Нины, и приветливая Александра Фёдоровна - тётя моей двоюродной сестры Тани, жили дружно и безбедно, детей у них не было, а их дом был красив и просторен, комнаты ухожены, кругом достаток и уют. Тётя Шура убирала в сельсовете и медпункте, Меркурий работал в колхозе. Александра Фёдоровна была замужем до войны и даже, по рассказам, имела дочь Галю, которая рано умерла. К ним в гости летом приезжал двоюродный брат тёти Шуры Пластинин Иван Степанович (Крохаль) с женой и сыновьями Володей и Серёжей. Хозяева принимали своих гостей как самых близких людей.

Меркурий Алексеевич - второй муж Александры Фёдоровны, первый муж умер во время войны, от него был у неё ребёнок, девочка, которая тоже очень рано умерла.

Почему-то мне казался смешным случай про Тётю Шуру и дядю Меркурия: заходит мальчишка к ним и говорит:

- Шурьенька, постриги меня!

- Некогда! - слышит он лаконичный ответ вечно занятой хозяйки дома, которая умела неплохо постригать.

- Ну так ты, Меркурьюшко, постриги меня! - обратился гость к Меркурию, который никогда этого не делал.

Тётя Шура умерла скоропостижно ещё не старой женщиной у себя дома, а Меркурий Алексеевич, участник войны и человек, получивший ранение на фронте, тоскуя по Качему, умер в доме престарелых города Архангельска.

Первая фотография. Вся Подгора заросла травой. Я стою напротив дома Нины Ивановны, впереди - дом Меркурия Алексеевича, а баня тоже Нины Ивановны. За домом Меркурия - куст черёмухи, там стоял дом Гавзова Ивана Петровича (Заплатки), а дальше - сельсовет. Ах! Какое небо над Качемом!..

Гавзов Иван Петрович Дочь Петровича Мария Ивановна Назарьина- Назарьин Владимир с сыновьями

Щербакова с сыном Геннадием и невесткой

В самом центре Качема рядом с сельсоветом, над которым гордо реяло алое знамя, стоял большой двухэтажный дом (№62) Петровича (Гавзова Ивана Петровича, Заплатки). Сначала в доме никто не жил, но потом приехал из города хозяин с женой и согласился организовать сад-ясли в летнее время (сейчас так бы сказали) в своём доме. Я хорошо помню эти события, хотя было мне не более пяти лет. Какая-то не качемского вида женщина ( мне кажется это была вторая жена Петровича) встретила нас утром, потом нас кормили кашей, после чего, к великой нашей радости, дали много чудесных игрушек, сделанных руками Петровича. Тут были деревянные топорики, пилы, куклы, даже лошади, раскрашенные разными красками. Моего желания находиться в яслях, отказавшись от привычной деревенской свободы, хватило часа на два. Я схватила почему-то зелёный топорик и кинулась по дороге в сторону своего дома, который, к сожалению, находился далеко от дома Петровича. Меня поймали около клуба, на крыльце кинобудки, где я пыталась спрятать топорик, потому что с "чужим" домой всё равно не пустят. Топорик у меня отобрали, попытались вернуть в ясли, но преодолеть моего сопротивления не смогли и доставили в целости-сохранности домой, к удовольствию, как мне показалось, бабушки. Больше в садик меня не водили никогда. А ясли ( так чаще называли это учреждение) одно лето просуществовали точно.

И ещё помню, хотя не знаю, в тот же год это было или в другой, одну встречу с Петровичем. Отец радостно сообщил нам:" Идите скорей, посмотрите, кто к нам пришёл! Он сейчас и споёт, и на ложках сыграет. Вы такого никогда не слышали.И запомните: ложки эти он сам сделал. Никто больше таких не сделает! Они самые лучшие". Я увидела Петровича, маленького старичка, как из сказки: лысого, в круглых очках, с весёлыми, очень искренними глазами, доброжелательного и открытого. У него, будто он настоящий волшебник, вдруг появились в руках деревянные ложки, не раскрашенные, а самые простые, он весело посмотрел на нас и с азартом начал так искусно стучать ложками, что от него невозможно было оторвать глаз. Он пел песни или частушки "про архангельски заводы, про архангельский завод", повествующие о жизни заводского люда, наверное, деревообрабатывающего предприятия, об их интересах, труде, традициях. Ложки создавали жизнеутверждающую музыку, они весело прыгали в руках Петровича, ложки сами знали, как и где им ударять, они создавали радостное настроение, хотелось слушать и слушать столь необычного исполнителя. К сожалению, я только и запомнила эти сточки-припев:"Про архангельски заводы, про архангельский завод". Талантливый человек был Петрович, и руки у него были золотые. В моей памяти он остался добрым волшебником, именно Петровича видела я, когда читала сказки о старичке, показывающем Ивану-царевичу дорогу на пути к Василисе Премудрой. Умер и похоронен Петрович не в Качеме, а в Каменном Прилуке, где он доживал свои годы.

"Валя, спасибо! Я где-то пропустил твоё сообщение. Иван Петрович последнее время жил на Прилуке у дяди Ивана, там помер, а мама в 1985 г. Гавзов Иван Иванович - это мамы брат. Они жили на Прилуке и в Н. Тайме. Это пояснения Гавзова Анатолия Андреевича.

Дом Гавзова Фёдора Ивановича Гавзова Матрёна Афанасьевна, жена (Федьки Ванина) Фёдора Ивановича - настоящая хозяйка этого дома.

Спасибо Ларионову Валентину Николаевичу за эту информацию.

Знала, знала я, оказывается, Лизоньку - Елизавету Фёдоровну Гавзову! Это она приезжала в Качем из Белоруссии и жила у тёти Клаши Папиной, это она научила меня собирать лисички, это на неё я смотрела с восторгом, чувствуя в ней что-то очень особенное. И только теперь поняла, что это "особенное" - любовь к родной деревне, боль из-за того, что нельзя пожить в родительском доме, хотя стоит он во всей красе, но не для неё... Это и страшные воспоминания о том времени, когда сторонились их люди после раскулачивания, не помогали им, вдруг ставшим нищими, проявляли равнодушие ... Но за что? Всё это пряталось тогда в глазах этой красивой и уже не совсем молодой женщины...

Благодаря Валентину Николаевичу Ларионову стали проясняться хоть какие-то события из жизни Гавзова Фёдора Ивановича, настоящего владельца дома, где мы бывали каждый день в детстве.

"Ниже краткие воспоминания моей троюродной сестры Лидии Ковалевой. Она внучка сестры моего деда Ивана Емельяновича, а воспитывала ее мать и Лиду другая его сестра.

"Приезжала в Качем в детстве, в 60-е годы с Гавзовой Александрой Емельяновной, самым родным и близким мне человеком. Она родная сестра моей бабушки - Анны, трагически погибшей в годы войны. Тетя Шура, так я ее называла, взяла на воспитание детей своей сестры: мою маму и ее старшего брата. Останавливались мы в доме Ларионовой Евдокии, вдовы их брата-Ларионова Ивана Емельяновича. Так вот, бабушка Анна была замужем за Гавзовым Игнатием Федоровичем. Его отца (Фёдора Ивановича Гавзова) в 30-е годы раскулачили, увезли неизвестно куда. Больше о нем никто ничего не слышал, сгинул человек....Его жену и 3-х дочерей выгнали из дома в "чем были". Долго они скитались по деревне, приютить их боялись даже родственники. Потом они ушли.... В их двухэтажном доме расположился сельсовет. На момент моего пребывания в Качеме в доме располагалась изба-читальня. Я там бывала, совершенно не зная, что это дом моего прадеда. Рассказал мне об этом мой дядя - двоюродный брат моей мамы, Ларионов Николай Иванович. Может быть, кто-то помнит его детей Валентина и Людмилу, они в Качеме бывали каждое лето у бабушки Дуни. Валентин и сейчас приезжает в Качем на охоту и рыбалку".

Гавзова Александра Емельяновна и Гавзова Гавзова (Дурынина) Галина Игнатьевна, дочь

Галина Игнатьевна. Игнатия Фёдоровича, внучка Феди Ванина

Слева Гавзов Игнатий Федорович, справа Гавзов Яков Алексеевич (1907-03.1944) – муж Гавзовой (Ларионовой) Александры Емельяновны (01.1911 – 08.1970), сестры Ларионова Ивана Емельяновича.

Слева Игнатий Фёдорович - сын Феди Ванина, Ковалёва (Медведева) Лидия

Гавзова Фёдора Ивановича, хозяина дома Владимировна, дочь Галины Игнатьевны (1955 г.)

Лидия Владимировна с сыном Ковалёвым Игорем Олеговичем и внуком Игорь Олегович с сыновьями

Олегом Игоревичем Русланом и Олегом

Я сделала всё, что могла: пусть виртуально, но вернула жену в дом мужа, невестку в дом свёкра, сына в дом отца, а внуков и правнуков в дом деда...

И вот сельсовет, правление колхоза, почта, изба-читальня (читальная, как говорили мы), красный уголок с радио для стариков и библиотека - всё было в одном огромном двухэтажном здании. В этом большом доме, обитом досками и выкрашенном в розовый цвет, мы очень любили бывать.

Большое спасибо и низкий поклон Фёдору Ивановичу, как оказалось, этому полезному для нас человеку, за дом, в котором мы, качемские дети, играли в настольные и другие игры: шашки, шахматы, домино, лото, даже в биллиард, слушали радио, брали книги для домашнего чтения, просматривали или пролистывали все газеты и журналы от "Крокодила" до "Невы", от "Правды Севера" до газеты "Труд" и "Политического обозрения". Здесь мы рассматривали репродукции с картин всех известных художников, слушали разговоры стариков, которые собирались в красном уголке обсудить последние известия, о которых вещало радио. Нас увлекали их редкие рассказы о себе и о своей жизни, здесь мы чувствовали пульс жизни в стране и узнавали жизнь своей деревни. На меня огромное впечатление в детстве произвёл рассказ кого-то из стариков о немолодом и очень трудолюбивом качемском мужике, который каждый день летом молился Богу:

- Боже милостивый! Добавь хоть ещё час в сутки. Не наробился я досыта!

Иногда старики, рассуждая о красоте девочек и девушек, об их простоте и доброте, горестно изрекали:

- Все девки милы, добры да красивы. Откуда жёнки злые берутся?

Говорили наши старики и долгожителях:

- А малиновый корень надо почаще заваривать - вот и жизнь будет долгой...

Для деревенских детей читальная была настоящим центром культуры. Взять хотя бы стенды с репродукциями картин русских художников, благодаря им мы знали всех знаменитостей русской и даже в некоторой мере мировой живописи. Я, например, часами могла стоять около репродукции с картины Константина Фловицкого и ждать чуда: вдруг окажется, что княжна Тараканова всё-таки спасётся, а не умрет среди противных крыс и мутной воды, как было написано на стенде. Или разве можно забыть лица уставших детей на "Тройке" художника Перова?.. Разве могли оставить они равнодушными нас, детей не испорченных ещё жизнью? А И.Левитан с его великолепными пейзажами, похожими на то, что окружало нашу деревню, воспитывал настоящую любовь к малой родине. Кроме того В.А.Фокин, наш завклубом и библиотекарь одновременно, требовал краткого пересказа взятой домой книги, и мы старались читать внимательно, чтобы не опростоволоситься перед ним. Он же разучивал с нами разные подвижные игры и готовил концерты к праздникам. Плюс ко всему строгая учительница в школе, требования которой не обсуждались. Мы учились достаточно серьёзно и старались работать над собой. Иногда мы приносили в "читальную" карты и в отсутствии взрослых играли "В дурачка" или "В козла", эти игры развивали память и учили соображать. Поэтому, когда приезжали на лето в Качем наши ровесники из городских школ, мы не чувствовали себя забитыми незнайками, общаясь с ними.

В читальной висел на стене телефон, большой, полированный, коричневый, с блестящими звоночками сверху. Этот телефон находился в читальной всегда, как я себя помню, поэтому не знаю, когда он был проведён в Качем. Сначала он висел, наверное, в старой конторе, а потом его перенесли в здание сельсовета. Чтобы позвонить по этому телефону, надо было покрутить маленькую ручку сверху, тогда что-то звякало, а из трубки слышался голос. Много смешного и грустного знал этот легендарный телефон... В Качеме не раз повторяли:

- Кто у телефона?

- Левичева Матрёна.

- Что надо?

- Телёнок пропал.

Ах, как постарел этот дорогой для нас дом!.. Пустыми безжизненными зеницами смотрит он на мир, забыв время, когда был он гордым и красивым, когда все любовались им. Я не могу без слёз смотреть на этот бывший сельсовет и читальную: сжимается сердце от его нынешнего вида...

Перед зданием сельсовета был колхозный погреб, тоже заполненный снегом, и дровяник с дровами. Там мы играли в прятки, но без особого интереса. А за сельсоветом находилась ещё одна глубокая силосная яма круглой формы, в которую мы уже с удовольствием прыгали.

Именно около сельсовета - читальной мы играли летом в игры-хороводы, совершая почти театрализованное действо. Становились в хоровод, ходили и пели, при этом герои песни выходили из круга и играли свои роли. Все пели, повторяя дважды каждую строчку, причём вторую строчку надо было петь значительно медленней:

Где-то, когда-то жил царь молодой,

Имел он двух дочек из разных садов.

Первая дочка злодейка была,

Вторая дочка, как розочка, цвела.

- Пойдём, пойдём, сестрица, пойдём, родимая!

Пойдём и посмотрим, как волны шумят.

Старшая младую столкнула с бережка.

- Спаси, спаси, сестрица, спаси, родимая!

Отдам тебе я кольца, отдам я жемчуга.

Когда ты утонешь, всё будет моё!

Наутро рыболовы поймали царску дочь.

И думали-гадали, что сделать из неё.

- Мы сделаем гитару с её тонких костей,

- Натянем мы струны с её белых волос.

С первого удара струна оборвалась,

С другого удара вторая сорвалась,

С третьего удара царь-батюшка пришёл,

С четвёртого удара царица-мать пришла,

С пятого удара злодейка дочь пришла,

С шестого удара жених её пришёл,

С седьмого удара все слуги собрались,

С восьмого удара бояре собрались,

С девятого удара все крикнули:"Ура!",

С десятого удара казнили царску дочь...

Ещё мы играли в "Ручеёк" и на Сдыхальнице, и около читальной, при этом пели самые разные песни, от пионерских до модных в то время "Рожь", "Куба- любовь моя", "Лён" и другие. А зимой, когда нас, детей, оставалось в деревне мало, мы играли в читальной и тоже инсценировали:

- А мы просо сеяли, сеяли,

Ходим ладом, сеяли, сеяли, сеяли. (Это припев).

- пели девочки из первой группы, подходя навстречу второй.

- А мы просо вытопчем, вытопчем, - отвечала вторая группа мальчиков, идя тоже навстречу девочкам, и так продолжалось много раз.

- Как же вам вытоптать, вытоптать?

- А мы коней выпустим, выпустим.

- А мы коней в плен возьмём, в плен возьмём.

- А мы коней выкупим, выкупим.

- А чем же вам выкупить, выкупить?

- А мы дадим сто рублей, сто рублей.

- Нам не надо тысячи, тысячи.

- А чего ж вам надобно, надобно?

- А нам надо девицу, девицу.

- Так скажите имечко, имечко.

- А нам надо Галеньку, Галеньку. (Называется любое имя).

- Она у нас дурочка, дурочка.

- А мы её выучим, выучим.

- А как же вам выучить, выучить?

- А мы её плёточкой, плёточкой.

- Она будет плакати, плакати.

- А мы её пряничком, пряничком.

- Открывайте воротца, воротца.

- Мы открыли воротца, воротца!

- Принимайте девицу, девицу!

- В нашем доме пиво пьют, пиво пьют.

- В нашем доме слёзы льют, слёзы льют.

- В нашем доме булочки, булочки!

- Оставайтесь дурочки, дурочки!

- Оставайтесь сами с длинными усами!

Дмитрий Фёдорович Ларионов (Свалик). Его огромный дом, и что от него осталось...

Разваливается величественный дом Сваликов (№20)... Внизу справа под угором - дом мельника Семёна Сергеевича (Сеньки Серьгина) и его жены Аксиньи-процежки.

Ларионов Дмитрий Фёдорович, его жена Татьяна Фёдоровна, Сергей Дмитриевич с дочерью Надеждой

четвёртая - его племянница Галина Зиновьевна, за ней -

жена Ивана Зиновьевича - Нина.

Татьяна Фёдоровна Ларионова (Чупрова) Слева: сын Сергей Дмитриевич, сам Дмитрий Фёдорович, внук Пластинин Николай Васильевич и сын Степан Дмитриеви

Сергей Дмитриевич с женой Галиной Внуки Сергея Дмитриевича Владимир и Дмитрий Пластинин Валентин Васильевич, сын Раисы Дмитриевны

Через дорогу от дома Гавзова Ивана Петровича находится самый большой в Качеме дом (№20) Сваликов. Как жалко, что при мне здесь никто никогда не жил. Двухэтажный, крепкий, величественный дом всё ещё держался молодцом и только в последние годы начал стремительно рушиться. Подмыл его ручей, образовав всё углубляющийся овраг. Для чего был построен этот дом? Кому стал кровом и принёс радость? Эти вопросы настойчиво требовали от меня ответов - и не находили. А принадлежал дом Дмитрию Фёдоровичу Ларионову, родному брату тёти Шуры, нашеё любимой соседки. Её брат жил в Шошельце тоже в своём доме около лестницы к переходу. Но разве можно сравнить этот и тот дома! Этот богатырь - тот домишка. Ах, сколько времени мы провели во дворе этого дома, играя в прятки! Двором в Качеме называли ту часть дома, где жила скотина: корова, козы, овцы... И этот двор, как и сам дом, был большой, с перегородками. И пряток там было великое множество, что нам всем очень нравилось. А к Пасхе и качели там бывали, словом, всегда интересно было нам во дворе дома Сваликов. В дом же мы не заходили, хотя если бы захотели, то, конечно, бы зашли. Я, например, боялась, что узнает о нашем пароникновении в дом тётя Шура, и тогда - беда, хоть она и благоговела ко мне... В летнюю жару туда забирались лошади, а бывало, и коровы. У Дмитрия Фёдоровича и его жены статной Татьяны было две дочери, Раиса (Пластинина, жена Василия Оськича, внебрачного сына моего дедушки Семёна по отцу) и рано умершая Зинаида (Житова) и тёмноволосые красавцы сыновья: Николай ( я его не помню, лишь знаю прибаутку:

- Коля Свал, Коля Свал, куда денежки девал?

- Под угор столкнул, помелом приткнул...), Виктор, Сергей и Степан. Сыновей этой семьи я знаю плохо, потому что свой век старики Свалики доживали в Архангельске. Помню только очень красивого Степана, который всегда улыбался. А между тем, тётя Шура не раз говорила, что мы родня с ними с двух сторон: со стороны Пеганков достаточно близкая родня ( мама - Ларионова), и со стороны Оськичей не меньше: Татьяна была племянницей моей прабабушки Пластининой Анны Ефимовны. Татьяну Фёдоровну я много раз видела в Шошельце и всегда удивлялась её величественной осанке и гордой стати, не зная, что мы родственники.

Обложка или страница книги Пушкинского Дома Нагорские бани Внизу дом Аксиньи и Сергея, сверху - Сваликов

За величественным домом Сваликов в Часовенском (Часовнеськом) поле стоял клуб. На фотографии С.Г.Третьякова клуб точно такой, каким он был в пору нашего детства. У него два входа: в кинобудку, откуда показывали кино, и в сам клуб - в зрительный зал. Маленькая избушка за клубом - место, где стоял движок, без которого кино показывать было невозможно. Поскольку движок очень часто глох, ломался из-за своей старости, мы стояли около киномеханика дяди Вени Трапезникова или чаще Валентина Фокина и мысленно помогали движку поскорее завестись. Кино мы очень любили, а его привозили к нам крайне редко, зато нашему ликованию, когда появлялось объявление о показе фильма, не было конца. Это был настоящий праздник...

Наш клуб. Фотография С.Г.Третьякова. Где ты, наш клуб?

На Сдыхальнице. Какие знакомые и красивые лица!

Качемская молодёжь. Слева направо: Ларионова Людмила, Гавзова Галина, Заплатин Анатолий, Чупров Сергей.

Вот что осталось от клуба. Больно видеть...

В нашем любимом клубе, не только показывали кино, но и проводились праздничные концерты и большие серьёзные собрания. Теперь от него остались лишь бревна, да и те прогнившие, а раньше он гордо и зовуще возвышался на крутом угоре. Моя бабушка и другие высоковеры в клуб не ходили, потому что раньше, при старой царской власти, там была часовня. И даже, поговаривали, что около неё, хоронили младенцев. Мы это проверяли и обнаружили около стены клуба чуть заметные маленькие бугорки, хотя взрослые о захоронениях почему-то предпочитали молчать.

Мы любили наш клуб. И пусть после каждой части фильма загорался свет, зато мы за это время успевали обсудить происходящее на экране, пусть часто ломался движок, а мы мёрзли, ожидая, когда он оживёт, мы всегда с радостью и волнением входили в это здание. Концерты в клубе ставились к празднику Великой Октябрьской социалистической революции, к 1 Мая и летом. Если два первых готовил В.А.Фокин и наша учительница, летом им помогала Анна Степановна Третьякова, директор школы, которая находилась где-то на берегу Белого моря. Анна Степановна приезжала в гости к своей матери, Агафье Петровне Третьяковой, и находила время организовывать отдых детей, проживавших летом в Качеме. Она даже в поход нас водила. Кстати, выступали на сцене не только дети, но и взрослые. В.А. Фокин пел песни и читал стихи, и свои, и своей знаменитой сестры Ольги Фокиной. А игру дяди Вани Рижки (Гавзова Ивана Фёдоровича) в сценке "Хирургия" я запомнила на всю жизнь. Великолепно он играл! Все катались со смеху и долго потом ещё вспоминали о том, как " на сцене зуб выдирали".

Клуб был со вкусом и политически ярко оформлен. На левой стене около сцены, как сейчас вижу, висел плакат "Желание служить общему благу должно непременно быть потребностью души, условием личного счастья. А.П.Чехов". Справа гордо возвещал лозунг: "Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. Н.С.Хрущёв". Под лозунгами располагались картины маслом местного художника Игнатия Ларионова с качемскими пейзажами. Со стены, которая вела в кинобудку, строго и мудро смотрели на нас члены Политбюро ЦК КПСС, которых мы, конечно, знали в лицо и по имени-отчеству. Над самой сценой лозунги менялись: "Слава КПСС!", "Слава Великому Октябрю!", "Да здравствует 1 Мая!", "Слава Победе!", "Мир. Май. Труд." Оформлением клуба и избы-читальни занимался Валентин Александрович Фокин - мастер на все руки.

Но лучшее время в клубе было летом. На танцы сюда могли приходить все от мала до велика. Молодёжь танцевала "тихие танцы", чарльстон и твист под патефон, который приносил В.А.Фокин или его жена Павла Ивановна, а взрослые плясали под гармошку. Тут иногда случались первые влюблённости и заигрывания... Из клуба нередко мчались полным составом на Сдыхальницу поиграть в "Люб сосед" или "Ручеёк". Игру "Люб сосед" мы любили, потому что становилось ясно, кто кому симпатизирует. Садились мы на взгорок, и ведущий у всех по порядку спрашивал:"Люб сосед?" На вопрос ведущего отвечали по-разному:"Люб", "Конечно, люб!", "Пускай сидит!", "Не люб. Давай такого-то"... Весело было!

На угоре клуб стоит,

На дверях замок висит.

Тут кино в год раза два

Нам покажут иногда, - горько заявляла я, совсем глупая, в детстве, критикуя работу клуба, такого дорогого для нас в детстве заведения.

На коленях у Валентина Александровича Нина Пустынная, дочь Лины (Слева) Мария Андреевна Ларионова,

Лена Постникова, рядом Оленька Гавзова и Ефимовны Гавзова Лидия, Павла Ивановна Фокина

сын Лины Пустынной Саша

А за клубом стоит маленький домик (№29) Апрелихи - Пластининой Анастасии Егоровны. В этом маленьком домике жила до своего замужества со своей матерью Павла Ивановна Пластинина, красивая, весёлая, озорная девушка, работавшая дояркой. И дояркой она была хорошей, я помню, как её премировали красивой голубой атласной шалью в клубе при всех. Шаль ей очень шла, она блестела и переливалась в атласе, делая Павлу ещё красивее. По-моему, был у Анастасии ещё и сын Анатолий Феруль, но его в живых я не застала. А Евгения Афанасьевна Кулешева рассказала мне, что сына Анастасии Егоровны и брата Павлы Ивановны молодого ещё Пластинина Анатолия Ивановича задавили сани, когда он возил сено и попал под них. Я тоже помню, как женщины, разговаривая между собой, говорили о каком-то Тольке Феруле, сыне Анастасии Егоровны, но я точно тогда ничего не знала. Сама Анастасия Егоровна Апрелиха (ах, какое красивое, совсем весеннее, поэтому солнечное прозвище! Опять позавидуешь!) прожила долгую жизнь, одного месяца не дожила до 100 лет. Она много работала, была, на мой взгляд, мудрой, сдержанной и молчаливой женщиной, в отличие от своей смелой и разговорчивой дочери Павлы. Анастасия - родная сестра тёти Оли, Александры Егоровны, матери другого Тольки Феруля, уже Николаевича, и было приятно наблюдать, как заботливо они относились друг к другу. Она была сестрой и Ивана Егоровича Пластинина, второго мужа Натальи Николаевны Чупровой, с которой состояла в очень добрых отношениях. Анастасию Егоровну я видела в последний раз летом, она поднималась на угор, неся бехтерь, полный травы, но выглядела совсем не уставшей. Свою жизнь доживала эта женщина-труженица в посёлке Двинском, что недалеко от Верхней Тоймы, в семье своей дочери Павлы и зятя Валентина. В угоре, где стоял домик Апрелихи, был ещё один небольшой дом некой Анюхи, возможно, родственницы Анастасии Егоровны, так как Павла часто навещала хозяйку этого дома.

В доме (№65), что на фотографии, Фокины стали жить, по-моему, после удочерения двух девочек, Оли и Гали. Они построили его сами рядом с домиком Анастасии Егоровны. До этого они жили в большом доме Лапичей, где, кстати, была их свадьба. Я помню эту свадьбу, на которой особенно весёлой и красивой мне запомнилась Капа Миронова (позднее Долинина Капитолина Мироновна). Она, нарядившись в паренька, так весело плясала, так зажигала гостей своими плясками и танцами, что удержаться от пляски и танцев гости не имели сил. А молодых я запомнила плохо. Знаю, что мы сидели на русской печи, смотрели на всеобщее веселье и бдительно наблюдали, не летят ли в нашу сторону кринки, черепки которых символизировали будущее богатство новобрачных...

В гости к Фокиным приезжали из села Корнилова родственники Валентина Александровича. Сначала приезжала его сестра Ольга. Все в деревне знали, что она фельдшерица, а о том, что она ещё и стихи пишет, сначала не знал никто. Впервые я увидела Ольгу Александровну летом в Узлихе около нашего дома. Они втроём прогуливались по деревне, а мы с Любой Овчинниковой только что направились к речке, чтобы искупаться. На Павлу и Валентина мы внимания не обратили, а вот красивая и стройная девушка с тёмно-русыми косами, одетая по-городскому, привлекла наши взгляды. Кто-то подбежавший к нам в эти минуты тихо и радостно шепнул:"Смотрите, у неё фотоаппарат! Может, сфотографирует..." И мы издалека негромко попросили:"Тётя Лёля, сфотографируйте нас". Но нас никто не услышал, вероятно, потому, что они все трое о чём-то весело и оживлённо разговаривали.

Так получилось, что все праздники наши родители отмечали вместе с Валентином и Павлой, то есть во время праздников они дружили семьями. Во время этих застолий Валентин Александрович много рассказывал о своём трудном детстве, когда их мать одна воспитывала своих детей, потому что её муж погиб на войне. Я навсегда запомнила такой его рассказ:"Бежим в школу босиком. Холодно. Осень, и уже подморозило... Ноги замёрзли - терпеть невозможно. Мы остановимся, на ноги пописаем, хоть на минуту теплее станет или покажется теплее... И опять бежим. Ничего, выжили и в школе выучились, только ноги мои теперь болят". Павла иногда рассказывала про Ольгу Фокину, тогда уже известную в стране поэтессу, про её любовь, про детей, про мужа. В Качеме знали стихи сестры нашего завклуба: он сам их читал со сцены, например, стихотворение "Черёмуха", прочитанное Валентином в канун праздника Победы, довело многих до слёз, таким же было впечатление и от стихотворения "Подснежники". Иногда Валентин Александрович читал со сцены свои собственные стихи, и наши земляки говорили потом, гордясь человеком, жившим рядом:"И Валентин - тоже хороший поэт. Чем хуже его стихотворения?" В этом все убедились после публикации его стихотворения о берёзке в районной газете "Заря". Я слышала, как Валентин, находясь у нас в гостях, пел, играя на гармошке, не про Галеньку, а про Павленьку, говоря, что стихотворение, ставшее песней, он посвятил своей жене Павле Ивановне. Кстати, и музыка была тоже его, Валентина Александровича. Моему отцу он объяснил при мне и моей маме, что имя Павла редкое, поэтому он заменил его более распространённым именем Галина. Эта песня стала нашей, качемской, всеми любимой, и мы охотно её пели. Текст песни, который я написала ниже, мне любезно предоставила Галина Савватиевна, но я помню, что в газете "Заря" было немного не так: "Я вздохну - она смеётся, улыбается. Я опять - но отвернётся, как не знается", и в самом конце песни было написано по-другому, но как - я забыла.

На угоре-косогоре, на Вздыхаленке

Я сажу свою берёзку - кустик маленький.

Под угором речка Тойма разливается.

Ой, болит моё сердечко, сердце мается.

Ох, влюбился я, ребята, по-серьёзному,

А причина тут Галина чувству слёзному.

Я вздохну - она смеётся, не сочувствует,

Я ещё - но отвернётся, как отсутствует.

Ох, уеду я, ребята, от любви такой.

До свиданья, милый Качем с голубой рекой.

Но у речки на угоре, на Вздыхаленке,

Я любовь свою оставлю милой Галеньке.

Ты расти, моя берёзка, подрастай - расти.

Не роняй, берёзка, слёзы, смейся с радости. (1962 год)

Приезжал в Качем и Владимир Фокин, молодой, высокий, скромный парень, тоже, как и когда-то его брат Валентин, с комсомольским значком на груди, что нами воспринималось как интеллигентность и правильное отношение к жизни. А племянник Валентина Александровича Сергей, сын брата Николая, не только часто гостил у своего дяди, но и, по-моему, даже год учился в Качемской начальной школе.

Павла Ивановна после замужества стала для нас, школьников, грозным человеком. Иногда вместо Валентина Александровича она открывала и закрывала читальную, а летом разрешала или не разрешала в клубе танцы. Перед кино она продавала билеты и однажды за какую-то провинность не пустила нас с Людой Ларионовой в кино...Но это случалось редко, имея весёлый нрав, Павла Ивановна позволяла нам многое. Своих детей у них не было, и они удочерили Олю и Галю, сестричек из детдома, но это произошло в то время, когда наша семья переехала жить в Шошельцу, и девочек я не знала. Павлу я видела в последний раз летом, когда ей исполнилось 50 лет, она ехала навестить в Качеме свою мать, к которой всегда бережно относилась. Она попила у нас чаю, сойдя с самолёта, и я пошла провожать её в гараж, откуда должна была пойти машина в Качем. Ждать нам пришлось долго, и Павла успела рассказать мне многое о своей жизни. Оказывается их приёмная дочь Ольга родила ребёнка-инвалида, из-за чего Павла очень переживала. "Шестнадцать лет лежит в кроватке, - рассказывала она, - ничего не понимает. А мы её с ложечки кормим, своей-то матери всё некогда. Своевольная у нас Ольга. А вот Галенька ласковая и надёжная". Я смотрела тогда на Павлу и видела красивую и в свои 50 лет женщину, только маленькие и тоненькие морщинки, совершенно не портя её лица, появились около глаз и губ.

А Валентин Александрович по-настоящему полюбил Качем, хотя родился в Корнилове около величавой Северной Двины. Именно с Качемом связано всё самое лучшее в его жизни: любовь, семья, интересная работа. А ещё ранение в самолёте, который упал у Мильского. Тогда многие после проверки военными самолёта и уничтожения всего важного, что было в этом самолёте, ездили к Мильскому и что-нибудь привозили: детали, оргстекло, провода... Валентин привёз запчасти для радиоприёмника и дома стал собирать такое радио, по которому можно всё услышать. Но раздался взрыв, он потерял сознание, истекал кровью, и был увезён в больницу, где его подняли на ноги. Домой он вернулся с повреждённым глазом и хромающей ногой. От бравого интеллигентного комсомольца в нём мало чего осталось, но он ещё долго работал завклубом, хорошо показывая себя в этой должности. В последние годы своей жизни, будучи на пенсии, он чаще всего приезжал в Качем из посёлка Двинского один, без тёщи и без жены. Говорят, что весной посадит картошку, летом окучит, осенью соберёт урожай, загрузит в яму, чтобы весной большую часть выбросить. И так несколько лет подряд...

Я видела Валентина Александровича последний раз в конце 80-х годов. Тогда мы с Николаем Савватиевичем пошли, чтобы поздороваться с человеком, который многое сделал для нашего развития. Валентин что-то ремонтировал около дома, мы разговаривали на улице; мне он показался тогда каким-то слишком спокойным и отрешённым от всего, не было у него уже былого блеска в глазах. О себе он ничего не говорил, больше распрашивал нас о жизни и радовался нашим успехам. Единственное, что я тогда о нём уяснила: Валентин Александрович по-настоящему полюбил Качем, ставший ему второй малой родиной, без которой он не представлял своей жизни.

Вот как совсем в стиле А.Т.Твардовского звучат его слова о разорении российских деревень. Сколько в них боли, разочарования и неверия в завтрашний день!

Павла Ивановна Пластинина-Фокина Валентин Александрович Фокин у дома Василия Мельника

Погора. Дом Валентина Александровича и Павлы Вид с Нагоры. Дом Фокиных сбоку

Ивановны Фокиных

Подгора зимой. Вдали дом Фокиных, за ним - Грива... Фокин Владимир Александрович

А мы перейдём на другую дорогу, благо, что есть дорожка, соединяющая две большие качемские дороги, идущие параллельно друг другу. Начинается эта дорожка от реки, поднимается на угор и ведёт мимо дома Сваликов к противоположной дороге и прямо к дому Василия Мельника. Здесь мы также посмотрим дома Николая Яковлевича Гавзова, Ивана Фёдоровича Чупрова.

С.Г.Третьяков перепутал: Немушко - это Пластинин Гавзов Рудольф Яковлевич, Гавзов Николай Иван Яковлевич, наш родственн, а на фотографиии - (Рудик) Яковлевич

Гавзов Николай Яковлевич - Тяушка.

Гавзова Ульяна Александровна Дом Ульяны Александровны, сентябрь 2020 года

Сразу за домом Чечуихи стоял старый дом (№25) Николая Яковлевича Гавзова (Тяушки) и его матери Ульяны Александровны, черноволосой и тёмнокожей, трудолюбивой и немногословной женщины, которая, как мне казалось, не могла жить без работы. Перед этим домом росла прекрасная калина, единственная тогда во всей деревне. Это теперь кусты калины можно встретить и у дома Савватия Фёдоровича, и в Нагоре, около дома Виктора Анатольевича Чупрова, а раньше мы прибегали полюбоваться на её цветение весной и на буйство красного осенью, когда созревали грозди этой горьковатой ягоды среди алых же листьев. Я плохо помню дочь Ульяны Александровны Марию Яковлевну (Маню), которую судьба занесла в Алма-Ату, а потом туда уехал жить и младший сын Ульяны красивый Рудик, умный и благородный юноша. В конце восьмидесятых или в начале девяностых он приезжал в Качем и заходил к нам в Шошельце, чтобы встретиться с моей мамой, которую он почитал. Сказать по правде, я онемела тогда: передо мной стоял точно не русский человек, а восточный житель, и это можно было определить не только по тёмному цвету кожи, но и по чертам лица, особенно по глазам, ставшим узкими. Может быть, их далёкие-далёкие предки были с Востока? Интеллигентный, сдержанно улыбчивый, он с такой благодарностью смотрел на свою бывшую учительницу, говорил такие сердечные ей слова, что у меня перехватывало от волнения в горле. Старший сын Ульяны Александровны Николай, Коля Тяушка, был глухонемым. У него было много способностей: хороший рыбак и успешный охотник, неплохой плотник, печник и безотказный работник в колхозе. Он построил новый дом, в котором они жили с матерью до смерти. Несмотря на свою глухоту, Николай умел читать и писать, и однажды, когда я училась ещё в начальной школе, он, придя к нам в гости, показал мне, как он пишет. Мой отец сидел рядом и с уважением поглядывал на гостя, старательно выводящего буквы и ждущего от нас похвалы.

Рушится забытый всеми дом Тяушки, никто не приезжает сюда... Где сейчас Рудик? Где его дети и внуки? Может быть, они и не слыхали о Качеме, далёкой северной деревне, в которой родился и вырос их отец?

Два дома прямо Гавзова Николая Яковлевича Подгора зимой. На переднем плане справа-амбар Чечуихи, (Тяушки) Чечуев, за ним дома Тяушки и Мельника

Ближе к полю между домами Тяушки и Писельников стоял чей-то дом (№92), нет, просто двор с поветью, и в Пасху на повети от колхоза, я так думаю, вешали качели, где мы качались несколько дней сколько хотели. Я любила это место... Там даже иногда приходили покачаться на качелях и взрослые девушки; я помню, как Павла, тогда ещё не Фокина, лихо раскачивалась и пела разные частушки, среди них не очень благопристойные. Несколько из них я моментально запомнила и, придя домой, гордо исполнила их в присутствии гостей-соседок, подражая Павле... Моим близким стало плохо, то есть стыдно... А отец только махнул рукой. "Дом Пердунчиков в деревне был между Анфисьиным домом и домом Писельников. Нина его помнит. Он, Коля Пердунчик, двоюродный брат Коли Гавзова (Химкина). Мать его Макариха? "А в деревне Коля Пердунчик - родня Анфисье, но они, может, его не пускали, так как он был бедный-," так Нина говорит. " и "С Оленькой сегодня разговаривали, спрашиваю её, что она знает о Коле Пердунчике, она говорит, что помнит, как он приходил к нам в гости и сидел на лавке у порога. " Вот так опять написала Галина Савватиевна, и стало ясно, на повети чье-го дома вешали качели в Пасху. И, на мой взгляд, мать Коли звали Макарихой. "Марьюшка Евлёхичева, бабушкина подружка, привечала Колю, он приходил к ней в гости, и она его даже угощала. Помню хорошо, потому что я была тогда у тёти Марьи и писала письмо кому-то из её детей, как Коля пришёл как-то с часами на руке - это было в то время в диковинку, он всё смотрел на часы и говорил:"Опять забыл, сколько времени", и снова смотрел на часы, которые у него были надеты так, чтобы их видели все. Он и у нас в гостях бывал. Да ко всем в деревне наведывался...Мы с Людой подумали недавно, что Коля Пердунчик, скорее всего, гостил у Тяушки, когда приезжал в Качем. А родственник он ещё Миколонькиным, это точно. Мать его помню: очень скромная, тихая, я бы сказала, богобоязненная женщина с лицом монашки, да, наверное, Макариха. Жили они вдвоём в Шошельце в своём доме недалеко от Павловых." Это из моей личной переписки.

Двухэтажный дом Писельников, а с заколоченными окнами - Чупров Иван Иванович,

Василия Мельника. сын Ивана Фёдоровича

Иван Фёдорович Чупров Дом Ивана Фёдоровича, сентябрь 2020 года

Двухэтажный дом (№24) Чупровых Ивана Фёдоровича и его жены Марии Васильевны (Писельников) стоит почти в поле, за домами Гавзова Василия Александровича (Мельника) и Николая Яковлевича Гавзова (Тяушки). Я бывала в этом доме крайне редко, потому что до него трудно было дойти: всё какие-то изгороди и частоколы, да ещё небольшая чёрная собака с белыми пятнами на шее, которую я боялась на всякий случай...Хозяин и хозяйка этого дома, люди скромные и трудолюбивые, жили одиноко. Иван Фёдорович был в колхозе незаменимым работником, ещё он плотничал и рыбачил. А у Марии Васильевны почему-то не было одного глаза, но на молотилке или на сенокосе она работала вместе и наравне со всеми качемскими женщинами. Однажды она зашла в гости к моей бабушке, я, как всегда, читала что-то интересное, а они говорили и говорили о своих проблемах. Мария жаловалась бабушке, что она замучилась со своими волосами, потому что они у неё не растут совсем. " Вот до чего доживёшь - волосы не растут, - сетовала она. - У тебя, Александра, смотри, как они хорошо забраны". Я посмотрела на бабушкины волосы, забранные в клубок с горошину и заулыбалась. Моя улыбка им неожиданно понравилась, и они стали расспрашивать меня, пятнадцатилетнюю, о жизни... Мы тогда сердечно пообщались, и я поняла, что Мария Васильевна рада поговорить с людьми и поделиться своими проблемами, но на это не всегда у неё хватает времени. Иван Фёдорович похоронен в Качеме, а Мария Васильевна - в Нижней Тойме.

Старший их сын Николай Иванович жил с семьёй в Шошельце, три других сына, Иван, Илья, Евгений, жили в Архангельске. Дочь Чупровых Веру Ивановну я помню хорошо. В молодости это была невысокая симпатичная девушка с вьющимися волосами, которая следила за своим внешним видом. Она отличалась скромностью, но не стеснялась высказывать свою точку зрения. Работала она, как и другие девушки, на ферме. Ей предложил свою руку и сердце Ефим Яковлевич Пластинин, сын Нининой бабушки Нагоры, она согласилась, и они прожили хорошую семейную жизнь в Северодвинске, родив двух сыновей. Летом они приезжали в Качем, было очень приятно видеть их там как настоящих хозяев своей деревни. Человек верующий, Ефим Яковлевич поставил перед Нижним за Канзовым ручьём деревянный крест, символизирующий начало нашей деревни. Вера умерла в 2019 году, Ефим двумя годами раньше. Знаю ещё, что Иван Иванович в последние годы жил с Альмой, дочерью нашей соседки Агафьи Петровны, в большом доме в Узлихе. Они привели его в порядок. Знаю, что к Писельникам приезжали гости летом, но кто - забыла. Сыновья Николая Ивановича, Николай и Виктор, из Шошельцы приезжали часто в Качем, но жили больше у бабушки Матрёны Михайловны и только навещали Ивана Фёдоровича и Марию Васильевну.

1941 год. Савватий Фёдорович в 40-е годы. Старый дом Савватия Фёдоровича, начало 70-х годов.

Подгора зимой. Художник Всеволод Иванович Видякин "Деревня Качема", Наталья Андреевна Гавзова

1974 год .За домом Натальи Андреевны - двухэтажный дом Савватия Фёдоровича.

В этом доме (№26), принадлежавшем Хитришке, Гавзовой Наталье Андреевне, сестре Анфисы Андреевны Гавзовой, при мне никто не жил, и окна его всегда были заколочены. Сбоку вывешивали объявления о кино или концерте. Сзади большой дом с окнами Савватия Фёдоровича, за ним - дом Мининой, а справа - дом Ивана Емельяновича Ларионова. Спасибо художнику!!!

Я помню Хитришку, она с сыном Николаем, которого родила в пятьдесят лет, жила в Шошельце. Николай был ровесник мне, но учился несколькими классами ниже, потому что оставался на второй год. Был он, Колька Хитрый, очень рыжим и озорным пареньком. Финский домик, в котором они жили, находился недалеко от хутора. А сама Наталья была стройной женщиной с приветливым взглядом.

Сразу за домом Хитришки в сторону клуба стоял маленький домик (№?), в котором жила одинокая женщина, которая, на мой взгляд, была родственницей Писельников. Она часто ходила к ним в гости, и старая бабка Писельников, мать Ивана Фёдоровича или Марии Васильевны, тоже к ней наведывалась. Мы бывали в этом домике: Нина на правах соседки, а я на правах её подруги. "За домом Хитрихи (и за нашим колодцем) стоял большой двухэтажный дом, потом уж маленький домик Марьюшки, родственницы Писельниковых. Она была очень набожным человеком, и в её избе всегда горела лампадка. И этот дом, как нам помнится, перевез в Шошельцу дядя Коля Писельник, где сейчас живет Николай." Вот такое разъяснение дала мне Галина Савватиевна.

Моей подруге Нине Гавзовой повезло больше всех: их дом стоял рядом с читальной, им не надо было идти до дома вечером долго-долго в темноте и по заметённой порой снегом дороге, по Сдыхальнице, продуваемой всеми ветрами, по угрюмой Узлихе, где совсем близко лес со страшными волками... Это потом семья Гавзова Савватия Фёдоровича перешла в огромный дом Шведов, а раннее детство моей подруги, её брата Николая и сестры Галины прошло здесь. Оленька перешла в большой дом ещё маленькой, а Леночка и родилась уже там. В комнате старого дома Нины было бы, наверное, темновато, если бы не лучистые глаза доброй бабушки Катерины, которая всем желала добра. А я запомнила этот дом ещё по качели, которую подвешивали прямо у крыльца, - качайся, сколько хочешь. Иногда под качелью появлялась лужа: Пасху празднуют весной, и мы,промокшие, но счастливые, веселились, качаясь с песнями и частушками. Лидия Яковлевна, строгая и нравственная в высшем смысле этого слова женщина, мать детей Савватия Фёдоровича, чаще вспоминается мне в другом доме, куда переехала эта семья

В этом доме жили Федосья и Афанасий Пластинины

(Шведы).

Это дом (№27) Шведов. Думаю, что их фамилия Пластинины - это Федосья Ивановна, о которой я уже много писала, и её муж Афанасий. Её звали Федосья-фуран, потому что она носила на голове шапку, но все уважали эту женщину за умелые руки и умение выполнять самые разные работы. Она не только умела гнать дёготь, но и лепила горшки, кринки и другие глиняные изделия, она ходила на охоту и ловила рыбу, она правила хомуты. Афанасий же запомнился мне крепким рыжеватым мужчиной, спокойным и покладистым человеком, который честно трудился на себя и на колхоз. Помню их сына Виталия, высокого и худого молодого человека, ещё неженатого; почему-то считалось, что он ленивый, и Валентин Фокин в своей листовке, где было написано:"Вилы в бок" и нарисован сердитый крокодил с вилами, высмеивал его. Будто бы Виталий лежит в тени и блаженно говорит себе:

- Ой, работать что-то лень,

Пойду лягу под плетень...

Там и травка, там и тень!

Проваляюсь целый день.

А потом будто бы к Виталию подходит колхозник и назидательно спрашивает его, уходящего с поля, где остальные ещё работают:

- Куда спешишь, Виталий?

- Домой, - отвечает он. - От полевой работы толку нет.

Я, наверное, так отчётливо запомнила всё это потому, что видела Витальку тоже только в работе, как и остальных колхозников: то с лошадьми, то на косилке, то на возу сена, то на сенокосе - и мне было его жалко. Потом, как мне помнится, Виталька уехал в Бакин, больше о нём я ничего не знаю. А моя подруга Нина Савватьевна Гавзова (Пышкина) сообщила мне, что именно Виталий Афанасьевич смастерил кошёвку с красными боками, на которой председатель ездил на совещания в районный центр. А эта кошёвка настоящее произведение искусства. Помню я и другого сына Федосьи и Афанасия - военного, со звёздочками на погонах, строгого, с женой на высоких каблуках и девочкой моих лет, у которой была астма. И, когда она дышала, у неё в горле что-то "чикало", как маленькие горошинки ударялись друг о друга в горле этой бледной девочки.

А ещё из города Камня приезжала и жила в доме своих родителей дочь Шведов, имени которой я не помню, а фамилия её - Диденко. С ней приехали двое её детей - Люба и Валя-Каралик, как называла брата собственная его сестра. Эта Люба, ровесница моей старшей сестры, оставила в моей памяти яркий отпечаток. Живая, красивая, неутомимая, оптимистка, она постоянно что-то выдумывала, сочиняла стихи, рассказывала...

- Ты знаешь, что означает РСФСР? - спрашивала она меня.

- Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика, - твердо отвечала ей я.

- А вот и нет, - парировала она.

- А как тогда?

- Радуйся, Семён, Федосья Сына Родила! - провозглашала она громко и радостно, приводя меня в восторг.

А иногда она просто пела про себя:

- Любча - дура,

Хвост надула,

Сено ела -

Одурела.

Мы не хочем

И хохочем.

Она пела так и смеялась, и чему-то радовалась, и мне было хорошо с ней... Теперь только я понимаю, как тяжело жилось этой семье. Прибежав домой, Люба быстро, но с огромным аппетитом обедала. А ела она картошку из огромного чугуна, обмакивая её в соль и закусывая чёрным каравашком (караваем чёрного хлеба) и запивая водой. Вкуснотища! Я, прибежав домой, отодвигала тарелку с мясным супом и тоже доставала из миненника (медного чугунка) картошку, которую варили телёнку или корове, и, как Люба, ела её с солью, водой и хлебом, не замечая на себе горестных бабушкиных взоров. И до сих пор, когда мне нездоровится, я ем эту еду и ... мне становится легче. Семья Любы, то есть её мать и брат, некоторое время жили ещё в Шошельце, но потом уехали и оттуда, наверное, опять в город со странным, как нам казалось, названием Камень. Где она, эта весёлая и красивая Люба Диденко? Как сложилась её жизнь? Знают ли её дети и внуки, если они есть, о Качеме, далёкой северной деревне, где жили их предки и где пришлось какое-то время пожить Любе и её брату?

Как выяснилось сейчас, дом, в котором жили Шведы, построил отец матери Савватия Фёдоровича Екатерины Ананьевны Ананий Гавзов, у которого было два сына и две дочери: Василий Ананьевич (муж Матрёны Серахи), Никита Ананьевич, Катерина Ананьевна и бабка Петрунина. Никита Ананьевич жил в Борке и свою часть дома уступил семье своего племянника Савватия Фёдоровича, остальное они сами выкупили.

Гавзов Никита Ананьевич Лидия Яковлевна с

Леночкой

Дом сначала Шведов, а теперь Гавзовых ОСЕНЬЮ Подгора. Вид с Часовнеського (Часовенского) поля

Пластинина Лида, Гавзовы Оля и Галя. Галя и Лида.Уже позируете? Или Нина Гавзова и Таня Чупрова.

Лапочки-лапусечки! задумались? О чём? Красавицы качемские...

Какая славная фотография 1962 года! Ах, какие все красивые, счастливые, довольные!

Нина, тётя Лида с Оленькой и дядя Савватий с Галей. Многолюдное семейство Гавзовых.

Нарядные, красивые, задорные...

Уважаемая Лидия Яковлевна Гавзова (Пластинина) и газетная статья о ней.

Савватий Фёдорович с дочерью Вот они, качемские красавицы! Оленька, Лидия Яковлевна, Савватий Фёдорович

Ниной Галя и Нина с

Сестрички-красавицы Гавзовы (слева направо): Село Лешуконское. Зимние развлечения сестёр Гавзовых -

Оленька, Леночка, Галина и Нина Лены, Нины, Гали, Оленьки

Вот она, похоронка!... Страшно такое было получать...

Читаешь такое, и сердце переполняется гордостью за качемских парней, простых и смелых, которые на войне не испугались, не изведали трусости, а вели себя геройски и геройством своим не хвалились, считая, что так и должно быть. Не благодаря ли и им одержана нашей страной Великая Победа над страшным врагом?

А Савватий Фёдорович, другой сын Гавзовых, ушёл на фронт в очень тяжёлый год для Екатерины Ананьевны: она получила в 1943 году две похоронки, первую на сына Ивана, вторую - на мужа Фёдора Алексеевича. К счастью, сын Иван оказался всё-таки жив. Савватий Фёдорович сражался под Псковом на передовой, затем в Эстонии, Латвии, Литве. На эстонской земле был ранен сначала в голову, потом в спину; в Восточной Пруссии получил ранение в грудь. Вернулся с войны он в 1946 году. Последние годы жизни он провел у старшей дочери Нины в селе Лешуконском, где и похоронен с почестями.

Была у Екатерины Ананьевны и Фёдора Алексеевича ещё красивая дочь Надежда Фёдоровна Гавзова-Анисимова, но я помню её смутно, потому что она вышла замуж на Пучугу, где и проживала со своей семьёй до смерти. В Качем в гости к родственникам она приезжала редко. И ещё я чувствовала очень тёплые отношения Нининой бабушки, Екатерины Ананьевны, и её невестки Лидии Яковлевны. Такое единодушие в семьях встречается крайне редко. Что касается тёти Лиды, скажу уверенно: трудно встретить человека, более правильного и справедливого, чем она. Высокая, вечно в работе, беззаветно любящая своих детей и преданная им, она бывала и строга, и требовательна, и принципиальна. Работала тётя Лида дояркой на ферме, то есть с раннего утра, потом немного находилась дома и опять бежала на ферму, до которой было неблизко. Для меня Лидия Яковлевна олицетворяла собой Настоящую Русскую Женщину, способную всё преодолевать, отдавать близким всю свою любовь и теплоту, быть примером нравственности и чистоты и требовать этой чистоты от близких. Вспоминая дядю Савватия, я всегда улыбаюсь. Такие живые и умные глаза, как у него, трудно найти, а при этом ещё и умение рассуждать и делать выводы, проявлять заботу и внимание - всё это делало его человеком удивительным. Помню его в конце 90-х годов в Качеме: лысый, маленький, румяный, светящийся изнутри - он просто очаровал меня, потому что был похож на русского балалаечника, на которого хотелось смотреть и смотреть.

- Тётя Лида, давайте я его увезу в город, - обратилась я к хозяйке дома.

- Повези, повези, - широко улыбаясь, разрешила она и тут же добавила:

- Хорошо мы, Валенька, сейчас живём, даже птичье молоко девки привезли. Никуда не поедет он... Что нам ещё надо?

Гавзов Николай Савватьевич Нина Савватьевна Гавзова (Пышкина) Гавзова Галина Савватиевна

Гавзова (Садриева) Александра Гавзова (Кузнецова) Елена Савватиевна. Гавзова Анисимова Надежда Фёдоровна

Савватиевна со своим мужем

Старший из детей их сын Николай Савватьевич был человеком весёлым, но очень ответственным и трудолюбивым. Он на два года старше меня, а запомнился постоянно чем-то занятым: то на лошадях, то на грабилке во время сенокоса, то на рыбалке. Мне всегда казалось, что он просто бесконечно почитал свою мать, стараясь во всём угодить ей. Правда однажды я уговорила его на неблаговидный поступок, уж не знаю, что на меня нашло. Учились в школе мы тогда в Шошельце, жили в пришкольном интернате с понедельника до субботы и договорились, что будем покупать продукты вместе, то есть мы с Людой и Коля с Ниной. Люда и Нина сходили в магазин, купили что-то и сгущённого молока, которое поставили в кладовку. А я Коле и говорю, потому что очень хотелось немного подурить:" Давай отклеим этикетку, сделаем дырочку в банке сбоку, немного молока отопьём и опять этикетку приклеим". Он сначала не соглашался, чем меня раззадорил в желании исполнить задуманное. Не то что сгущёнки очень хотелось, но мысль об афёре была так соблазнительна, что я уговорила всё-таки своего напарника по этому преступному мероприятию, и мы сделали всё так, как я придумала. Преступление наше было раскрыто через несколько часов. Сердитая Люда, моя сестра, и недоумевающая Нина, моя подруга и сестра Коли, стыдили нас, особенно меня. Мой напарник испытывал огромный стыд, даже краснел, и мне было жалко его, а я, тоже переживая случившееся и чувствуя собственную вину, сердилась на наших судий, которые воспринимают всё по-взрослому... Николай работал потом, когда пришло время, вертолётчиком, жил в Прибалтике, женился, у него есть две дочери. Умер он рано, в 45 лет, в городе Архангельске...Я очень оплакивала его смерть.

Второй ребёнок в этой семье - Нина, она всегда была и есть очень правильная, надёжная, ответственная, трудолюбивая, с чувством юмора. Мы дружили с ней с детства, я даже помню, как увидела её в первый раз. Тогда она была в красном платье, но меня удивило, что есть в деревне ещё девочки, кроме моей сестры, и с ними можно дружить. У нас в Узлихе были одни мальчики... Я всегда доверяла и доверяю Нине и горжусь нашей с ней дружбой. Нина закончила Архангельское медучилище, проработала многие годы в районной больнице, она вышла замуж, родила двух дочерей и сына, и сейчас Нина Савватьевна Пышкина проживает в селе Лешуконское Архангельской области. Её дети получили хорошее образование, что очень обрадовало бы тётю Лиду. О Качеме Нина Савватьевна не забывает и, несмотря на занятость, приезжает в родную деревню довольно часто.

Третья дочь в семье, Галя, красивая, весёлая, сообразительная, умная, с лучистыми глазами своей бабушки, работает в научном центре города Петрозаводска вместе со своим мужем, они оба получили хорошее образование. Галя дружила с моей сестрой Лидой, эта дружба между ними сохранилась и сейчас. Однажды по какой-то причине мы не смогли, как всегда, прийти в Качем из Шошельцы на субботу-воскресенье, где учились в школе. Галя и Лида поняли, что мы остались без денег, а, значит, будем голодать. И эти отважные маленькие девочки, достав деньги, отправились в Шошельцу, чтобы спасти от голода своих сестёр. Их настиг на лошади мой отец и вернул домой. Одно плохо, и мне даже стыдно: Лида-то ехала на лоршади, а Галя, на всякий случай боясь, бежала пешком, и не по дороге, а по лесу 11 километров... Галина Савватьевна - нестареющая женщина и человек, который всегда способен прийти на помощь. Мне она очень помогает в работе над восстановлением Качема, пусть виртуального, и родную деревню она не забывает навещать.

А Оленьку я учила в школе. Ах, какая она была красавица! Тоненькая, гибкая, аккуратная во всём, воспитанная в высшем смысле этого слова, весёлая, улыбчивая и строгая одновременно, она вызывала во мне чувство гордости за наших, качемских, девочек. Вместе со своими сёстрами она приезжает в Качем, и очень ими уважаема и любима. Александра Савватьевна Садриева живёт в Архангельске, своим детям они с мужем дали хорошее образование.

А последний ребёнок в семье Гавзовых родился летом, когда нам было по 15-16 лет. Помню, что известие о рождении девочки застало нас в читальне, где мы увлечённо рассматривали фотографию космической Алёнки, дочери космонавтов Валентины Терешковой и Андриана Николаева. И тут одна из нас, Римма, взволнованная событием, воскликнула:" Надо сказать тёте Лиде, чтобы эту маленькую девочку назвали Алёнкой, Леной, значит!" Я не могу утверждать, почему младшую дочь в семье моей подруги назвали Леной, но факт нашего обсуждения имени точно имел место. Вопреки запрету со стороны моей мамы кормить грудью Леночку долгое время, как это делала её мать, тётя Лида кормила Лену семь лет и мне рассказывала впоследствии так:" Вот Мария Васильевна говорила, что девка отстанет в развитии, а она лучше всех учится". Леночка , хорошо окончив Нижнетоемскую среднюю школу, откликнулась на призыв КПСС остаться в родном селе, чтобы поднять сельское хозяйство, вышла замуж, родила детей, дала им хорошее образование. Сейчас Кузнецова Елена Савватьевна живёт в Нижней Тойме с мужем Яковом.

... Осел дом Савватия Фёдоровича, как будто устал стоять и держать осанку, но внешняя его крепость ещё сохранилась, и я с радостью смотрю на дом, с которым многое для меня связано...

Между домом Василия Мельника и домом Ивана Емельяновича проходит дорога в поле. По ней мы когда-то ходили за ягодами на Холм; не помню, набрали ли мы ягод, но наелись зелёного вкусного лука и даже принесли его домой. Я очень удивлялась тогда, что лук может расти сам по себе и быть по-настоящему вкусным.

Опять ближе к полю, у этой дороги, стоял дом (№68) Гусей, Пластининых Андрея и Натальи, родителей Пластинина Григория Андреевича, Пластининой (Ларионовой) Василисы Андреевны, Пластинина Дмитрия Андреевича, Пластининой Александры Андреевны. Самого дома давно уже не было, а его фундамент ещё можно было найти в годы нашего детства. К стыду своему, я знаю совсем немного про них, хотя могла бы знать куда больше, если бы лучше слушала Василису Андреевну - жену нашего дяди Коли, истинную мастерицу рассказывать, помня всё в деталях. Вот собираем мы с ней чернику выше Канзова ручья в 80-е годы. Солнце светит. Ветра нет, и всё замерло. И ягод много. Уютно-уютно в лесу... И Василиса Андреевна всё говорит и говорит, как будто и не мне, а просто вслух вспоминает о самом дорогом её сердцу. " Я с самого детства ягоды собираю, черничку, - ласково произносит она беря очередную ягоду, - насобираем, бывало, дома перебнрём и сдадим, вот и денежки есть. А где больше их взять у нас в деревне? А за полем черники много росло, можно было немного денег подзаработать. Мама что-нибудь и купит нам на них. Много она работала, и я всю жизнь трудилась и без работы не могу жить, всё надо что-то делать, тогда мне хорошо... И был у нас в семье Дмитрий, брат наш, хороший человек, добрый, весёлый, обо мне заботился, помогал. Давно уже нет его... Шура - красивая у нас была, это сестра моя, в Арханельске жизнь свою она прожила. А про Григория ты сама знаешь... Нину, племянницу свою, всё жалею, рано она умерла, Свету оставила без материнского внимания, в детском доме девочка выросла. Мы ей немного помогали... Да что это." А Григорий Андреевич, высокий, стройный человек с приятным лицом и острым взглядом, работал председателем сельсовета в Качеме, потом каким-то начальником в Нижней Тойме, куда он со своей семьй переехал жить в конце 50-х - начале 60-х годов. У Татьяны и Григория Андреевича был сын Василий, дочери Дина и Нина.

Мать Василисы Андреевны, Пластинина (Ларионова) Василиса Андреевна справа, Пластинин Григорий

предположительно, Наталья Василиса Андреевна остальных не знаю. Андреевич

Подгора. Дом Василия Мельника, сзади дом Омелиных Дом Ларионовых Емельяна Ивановича и

Авдотьи Васильевны

Ларионова Евдокия Антоновна Гавзова Александра Емельяновна

"А это мать Ларионова Ивана Емельяновича (моего деда) и его сестер Анны и Александры - Ларионова Евдокия Антоновна (1873 - 1958) - прабабушка для нас с Людой и Лидой Ковалевой" (Валентин Ларионов)

Авдотья Васильевна Иван Емельянович

Авдотья Васильевна Иван Емельянович

А дом (№32) Ларионовых Авдотьи Васильевны и Ивана Емельяновича был всегда крепким и надёжным. Иван Емельянович, высокий черноволосый мужчина, был похож, в моём представлении, на джигита. Он работал пастухом, пас коров колхозников, и к нему с большим уважением относились все жители нашей деревни, которые высоко ценили своих коров-кормилиц. Емельянович слыл хорошим рыбаком, и в колхозе он не отказывался от любой работы. А Авдотья Васильевна работала в овчарнике, так почему-то у нас называли большой двор в доме раскулаченных Третьяковых (Чечуев), в котором жили колхозные овцы.Там она, чувствуя себя полной хозяйкой, держала всё в полном порядке. Авдотью Васильевну (Дуньку Омелину) я часто видела в доме своей подруги Нины Гавзовой. У них она была своим человеком и летом часто приводила в гости к соседям своих внуков Люду и Валю, детей сына Николая Ивановича. Этим летом я встретила Валентина Николаевича в Шошельце, и он напомнил мне одну смешную историю из жизни его отца, о которой я слышала также из уст моей мамы. Фельдшер, приехавший проверить здоровье качемских школьников, спросил его:

- Как тебя зовут?

- Емельянович Иванович Ларионов Николай! - чётко и уверенно выпалил старательный ученик.

Ларионовы Лия Ильинична и Виктор Иванович Г. Архангельск, 50-е годы. Свадьба Александры Степановны

и Николая Ивановича Ларионовых

Жена Николая Ивановича Ларионова Александра Степановна Ларионов Валентин в детстве

Николай Иванович был похож больше на мать, часто навещал её, заботился о ней, а мне нравились тёплые отношения между Авдотьей Васильевной и Александрой Степановной, женой Николая, между свекровью и снохой. Они находили общий язык и так заботливо относились друг к другу, что на них было очень приятно смотреть. У старшей внучки Авдотьи Васильевны Людмилы Николаевны были больные ноги, но она получила высшее медицинское образование и работает врачом. Я очень за неё рада. Она мне запомнилась симпатичной девочкой с умными проницательными глазами, смелой и отважной, ловко передвигающейся, несмотря на свой недуг. Валентин тоже получил высшее техническое образование, но для меня он человек, достойный высших похвал, потому что написал книгу "Разбойничья слуда" - книгу о Качеме. Валентин Омелин и Сергей Миколонькин, как эти два давних друга себя гордо величают, часто бывают в Качеме и, мне кажется, дорожат своей деревней и памятью о ней... За это я их очень люблю. И тысячу раз спасибо Валентину Николаевичу, который помогает мне в работе над виртуальным восстановлением родной деревни.

Я слышала, как в Качеме рассказывали про такой диалог между бабушкой Авдотьей и внуком Валентином:

- Скажи мне, внучок, где эта Америка-то находится? - спрашивала любознательная не по годам бабушка.

- Как где? - удивился внук бабушкиной неосведомлённости. - За Гривой.

- За Гривой? - переспросила старуха и, подумав, согласилась:

- Может быть, там места много...

К чему я об этом написала? Да у умных и пытливых людей дети и внуки тоже многого добиваются. Людмила Николаевна Бажукова (Ларионова) стала таким врачом, с мнением которого считались и пропагандировали опыт, а Валентин Николаевич получил высокую профессиональную награду стал Почётным строителем России. Каково! Вот какие люди имеют качемские корни!

Людмила Николаевна Бажукова и Государственная награда Ларионова Валентина

статья о ней в газете Николаевича

Его внук Даниил Евгеньевич И внучка Арина Евгеньевна Людмила Николаевна Бажукова в детстве,

вот такая красивая девочка Люда

"Моя семейная "веточка". Ларионов Евгений Валентинович, снимок 1997 г. Живет в Санкт-Петербурге. Ларионов Даниил Евгеньевич,, снимок 2019г. Живет там же", - так поведал Валентин Омелин

Авдотья Васильевна была женщиной свободолюбивой и уверенной в себе, на всё имела собственное мнение; как и все другие качемские жёнки, она работала в колхозе. А во время войны она работала почтальонкой. Вот что про неё вспоминала Шаньгина (Пластинина) Лидия Ивановна:"А раньше у нас в войну почтальон Авдотья Васильевна кажинный день за пятьдесят вёрст в Нижнюю Тойму ходила взад-вперёд". Последние годы своей жизни она провела в городе в семье сына Николая Ивановича. Был у Авдотьи и Ивана ещё сын Виктор Иванович, которого я почти не помню.

Авдотья Васильевна Ларионова и Авдотья Васильевна и Павла Ивановна Фокина

Мария Савельевна Пластинина

Первый дом справа Лапичей Наталья Николаевна Чупрова Ефим Фёдорович Чупров Их дочь Лина

Нагора. Часовенское поле. Ближе к нам - часть дома Лапичей, за ним и выше - бывшее правление колхоза (впоследствии дом Третьяковой Клавдии Васильевны), за - ним дом Чупрова Ивана Ивановича и Александры Гавриловны (Андриевых), слева - Екатерины Фёдоровны Третьяковой, дальше - Михаила Прокопьевича (Пронькина) и Степаниды Григорьевны Пластининой.

Первая справа Наталья Николаевна, рядом с ней Лина Ефимовна Пустынная, Семья Чупровых

качемские жёнки: Гавзовы Агафья и Афимья дочь Натальи Николаевны

Дом Пластининой Александры Ивановны-2 (Егоровцев) Ефим Яковлевич со своей женой Верой Ивановной

Ах, как топится русская печь в доме Егоровцев! Хранитель дома Егоровцев Пластинин Сергей

Ефимович (справа).

Вот какой должна быть рыбалка!

В доме (№33) напротив Мининой жила Пластинина Александра Ивановна-2, (Егоровцева) бабушка моей подруги Нины Савватьевны. Мне очень нравилось, что наших бабушек совсем одинаково звали, одна только разница: моя бабушка Александра была со стороны отца, Нинина - со стороны матери. Я помню лишь высокое крыльцо этого дома, смутно - комнату, зато очень хорошо помню огромный амбар на ножках, нет, на толстых ногах, под которым летом всегда лежали овцы и козы, и, играя в прятки, иногда залезали мы. Позднее сын Александры Ивановны Ефим Яковлевич построил небольшой дом рядом с родительским, но в нём я не бывала. Дети Лидии Яковлевны, дочери хозяйки дома, называли её бабушкой Нагорой, чтобы не путать с бабушкой Катериной, которая жила вместе с ними. Была бабушка Нагора женщиной строгой, уверенной в себе и в правоте своих слов и поступков, как бывает у честных людей, не умеющих ловчить. Её можно было только слушаться, противоречить ей никто не догадывался. Александра Ивановна работала в колхозе, не капризничая, не отказываясь от той работы, на которую её "наряжали", и добросовестно выполняла её. Была она справедливой и доброй, очень заботливой и лаковой, когда дело касалось её внуков и внучек. Черты лица её были правильные, взгляд зоркий, стан прямой, поэтому она казалась мне настоящей красавицей. Но удивляла и удивляет она меня тем, что она, одна, без мужа, воспитала всех своих четверых детей порядочными людьми в высшем значении этого слова. Я не знаю более нравственной в Качеме женщины, чем её дочь Лидия, а сыновья Иван, Виктор и Ефим - и труженики, и почитатели своей матери, и примерные семьянины, и верующие люди. Выйдя на пенсию, Иван и Виктор обзавелись в Качеме своими домами и жили в деревне со своими жёнами круглый год несколько лет подряд. В последний раз я видела Ефима Яковлевича в августе или в сентябре в доме Гавзова Игнатия Николаевича. Мы с Людой тогда ночевали в его летней избушке и утром только попили чая, как пришёл Ефим Яковлевич, чтобы помочь Игнатию выкопать картошку. Они копали её очень медленно, излишне старательно, как-то по-стариковски, и у меня больно защемило сердце: я увидела, что они уже старики и их срок в этой жизни заканчивается. Они оба прожили после этого всего несколько лет... Сын Ефима Яковлевича и его жены Веры Ивановны Сергей Ефимович и нынче приезжает в отчий дом.

В этом доме жила Ларионова Евдокия Степановна после Пластинин Ефим Яковлевич и Чупров Анатолий

закрытия школы Иванович напртив дома Евдокии Степановны

"Еще про один дом хочу тебе сказать: за домом нашей бабушки Нагоры (Пластининой Александры Ивановны, Егоровчевой) стояла избушка, там доживала свой век Доставалова Мария Ивановна, бабушкиного свёкра Василия Ивановича сестра. Мама, дядя Ефим - ей внучатые племянники. Она жила раньше, по-моему, в Сефтре; дядя Ефим рассказывал, что она ему помогала, когда он учился. Она похоронена в Качеме. Дядюшка обихаживал ее могилку, и мы тоже это делаем, когда бываем на родине." Вот ещё об одном человеке стало известно благодаря Галине Савватиевне.

За домом Егоровцев стоял в огороде Конников небольшой домик (№34) тёти Дуси Школьной - Ларионовой Евдокии Степановны с колодцем на крыльце. При нас она большую часть жизни прожила в здании школы, в большой комнате с кухней, и только после её закрытия переселилась в собственный дом. Я очень смутно представляю комнаты, в которых жила тётя Дуся, зато её очень добрый нрав, деликатность, готовность помочь другим, трудолюбие и чуткость души я хорошо запомнила. Мужа тёти Дуси я не знала и плохо знала её дочь Маргариту, которую мать любила всей душой. Рита, как звала её тётя Дуся, в Качем приезжала редко, и я уверена, что тётя Дуся очень от этого страдала. Поскольку она была двоюродной сестрой Николая Фёдоровича Чупрова, мужа моей тёти Зои, она помогала им по хозяйству и очень старалась, чтобы моя строгая тётя Зоя поменьше ругала своего мужа. Была Евдокия Степановна родной сестрой Анисье Степановне Пластининой, жене Ивана Егоровича. А поскольку Анисья умерла при родах в 1942 году, тётя Дуся заботилась о детях-сиротах умершей. Всю свою жизнь она поддерживала тёплые и очень близкие отношения с Агафьей Ивановной, своей племянницей, и её семьёй. Тётю Дусю я считала и нашей родственницей, потому что её связывали очень тёплые отношения с моей мамой по работе и за её ласковое отношение ко мне.

Нагора. Дом Конников - Чупровых Семёна Николаевича и Анны Даниловны. На этой стене висела волчья шкура. Справа чуть виден дом тёти Дуси Школьной сквозь кусты черёмухи. Хозяин дома - прославленный охотник Семён Николаевич.

Нагора. Дом Чупрова Семёна Николаевича, 21 век. Василий Николаевич в

Всё заросло травой... Нижней Тойме

Чего не забыть никогда, так это дом (№35) дедка Конника (Семёна Николаевича Чупрова) и бабки Долгуши (Анны Даниловны Чупровой), потому что у этого дома росли кусты черёмухи с очень и очень вкусными ягодами. Семён Николаевич Чупров (Конник) был прославленным охотником, он намного пережил свою жену и прожил 79 лет. Я помню, что на их доме висела огромная шкура волка, мы ходили на неё смотреть, и я боялась этой шкуры. Да, был Семён Николаевич настоящим добытчиком медведей, он махнул рукой на качемскую примету убивать более 40 медведей и закрыл глаза на это суеверие, ведь за каждого убитого медведя колхоз отпускал пуд хлеба. Чуть не погиб бывалый охотник на 41 медведе, и только охотницкий опыт да сноровка спасли его от смерти. Семён Николаевич - отец Настеньки Баршевой - Пластининой Анастасии Семёновны, и я часто видела его в доме своей дочери. Видела я его и в охотничьей избушке на Юрманском озере, куда мы ходили как-то в мартовские каникулы ловить рыбу, которая "дохлась". Не знаю почему, но без уважения на этого человека невозможно было смотреть. Он всегда выглядел спокойным и уравновешенным человеком, уверенным в своих силах, в нём чувствовалось бесстрашие и понимание жизни и людей, а внешне дедко Конник напоминал представителя национальных меньшинств русского Севера, был он невысокий, узкоглазый, скуластый. Поэтому, наверное, ему всегда везло на охоте. Анну Даниловну я видела редко, да и умерла она значительно раньше своего мужа. Помню только, что она не пускала нас к кустам черёмухи, которая нас к себе просто притягивала. Моя сестра рассказывала, как однажды они, включая и внука Конников Виктора, вырвали весь лук, что рос на грядках Долгуши, и забрались с ним под амбар Егоровцев. Анна Даниловна схватила длинный шест и тыкала им под амбар, пытаясь достать озорников-грабителей. Но не тут-то было! Амбар у Егоровцев большой: пока бабка тыкала своим колом с одной стороны, малолетние похитители лука перебегали на другую сторону, и никто из них, к их же радости, не пострадал. Досталось только Лиде Пурышевой, моей двоюродной сестре, от её матери за порчу Долгушиного лука.

Про саму Анну Даниловну в деревне была такая байка. Приехала она как-то в гости к сыну Ивану, жившему сначала в Шошельце. Вечером сын с женой ушли в кино, оставив гостью за хозяйку. Посидела Долгуша немного при электрическом свете, порадовалась такой светлой жизни и захотела спать. А как свет погасить - не знает. Испугалась и огорчилась качемская женщина, привыкшая как можно меньше жечь керосин, ведь его в деревне продавали по карточкам. Вот как об этом она рассказывала потом в деревне:

- Лампочка-то под потолком висит, ярко так горит, не то что наши коптилки... Ой, много керосина-то нагорело. Что делать? Я на лампочку-то то дуну, то плюну, то дуну, то плюну - горит, не гаснет...Так и пробегала вокруг неё весь вечер, пока молодые из клуба не пришли.

- А ещё, жёнки, ящичек у них на стене висит, небольшой такой, а весело в нём. Я сижу, слушаю. Мужики там, в ящичке-то, собрались, сперва о чем-то говорили-говорили, потом запели, зашумели, наверно, выпили... и задрались. Задрались! Из ящичка потекла кровь...

У Конников, кроме дочери Анастасии, был ещё сын Иван Семёнович, который женился на дочери Матрёны Михайловны Ларионовой Анне Степановне, Нюре, он жил на Сульфате со своей семьёй. Каждое лето их дети гостили в этом доме. Это был изысканно умный Виктор, который играл "на кларнете и трубе". У него была привычка говорить, если он с чем-то был не согласен:"Привет родителям!", и мы прозвали его Витькой Привет Родителям. Высокий, остроумный, красивый, несмотря на отсутствие одного глаза, он располагал к себе и нравился девочкам, особенно Тамаре Степановой. А его брат Генка, совсем как известный в то время артист Видов, красивый, остроумный, модный. Оба - загляденье! Была у них сестра Надя, очень скромная девочка, младше нас, которую я плохо запомнила. Генка часто бывал у своей тёти Анастасии Семёновны в доме и помогал ей на сенокосе. Помню, как он искал её пожню на Юрманге, идет и кричит во весь голос:"Настенька! Настенька!" Это так он, четырнадцатилетний, обращался к своей тёте, которой было далеко за пятьдесят, потому что знал, что ему всё простится.

Много всяких смешных историй было связано с этим домом и кустом черёмухи. Вот например, прибежал Сашка Брянский (Александр Хаврико) домой и кричит бабушке:

- Ой! У Долгуши на кусте волки сидят и черёмуху едят!

- Как волки?- изумилась бабушка Наталья.

- Они страшно воют:"У-у-у-у!"

- Да не сидят волки на деревьях...

- А у них сидят! - отрезал взволнованный и испуганный внук.

"Это мы с Витькой Конником так решили подшутить над нашим Сашкой, - рассказывал мне Николай, дядя Сашки. - Сидим вечером на дереве и едим черёмуху, уже темнеет. А Сашка наш идёт, оглядывается по сторонам, видно, что боится, вот мы и пугнули его ещё немного ..."

Василий Николаевич Чупров часто приезжал в Качем к своему брату Семёну, его профессия, по - моему, была связана с охотой, охотниками и закупкой пушнины.

За домом Конников начинаются Росстани - перепутье, перекрёсток дорог. Дорога направо ведёт в Кулигу; дорога прямо ведёт в Узлиху через Окулое поле; дорога налево ведёт тоже в Узлиху и соединяется с другой дорогой возле дома Наумушков.

Сзади дом Гавзова Максима Яковлевича.

Нагора. Росстани в Ивандень 1959 года. Слева направо и снизу вверх. 1 ряд: Гавзов Валентин (Лесков),Пластинин Константин Семёнович, Гавзов Рудольф Яковлевич, Гавзов Виктор (Лесков), Пластинин Иван Яковлевич (Немушко), 2 ряд: Павла Гусенькова, её мать Таисья Ивановна с племянником Федей, Пластинина Мария Васильевна, за её плечом я, Лидия Овчинникова с дочерью Любой и сыном Вовой, её муж Анатолий Овчинников, Пластинин Виктор Яковлевич, Пластинина Нина Григорьевна, 3 ряд: Пластинина (Гавзова) Фаина Афанасьевна, Пластинина Мария Савельевна, Третьякова Афимья Савельевна, Пластинина Александра Ивановна.

Небольшой, но двухэтажный дом (№71) Максима Яковлевича Гавзова стоит за домом Чупрова Семёна Николаевича. Максим Яковлевич жил в нём один, и, кажется, к нему приезжали родственники, и не только брат Андрей Яковлевич из Шошельцы, но и сын. Жена его умерла, и Максим очень дружил с тётей Катей Пурышевой (Третьяковой Екатериной Фёдоровной), которая жила неподалёку от него, и часто можно было видеть, как он или она спешили в гости друг к другу. Максим Яковлевич был человеком знающим, уважаемым, независимым, одним из первых, если не первым, председателем Саввино-Борисовского сельского совета. Мне почему-то он запомнился светлым человеком, это было моё деткое восприятие, которое сохранилось во мне навсегда.

Между домами Максима Яковлевича Гавзова и Ивана Чупрова на Росстанях под небольшой крышей был прибит к двум столбам железный лист. В него должны были бить в случае пожара или какого-то очень важного события. Я не помню, чтобы набат этого железного листа хоть раз раздался в Качеме... Нам же хотелось постучать палкой по нему, но нас одёргивали, и мы не смели этого делать. Тут же, у пожарного оповещателя, было место для объявлений и сообщений. Здесь под рубрикой "Вилы в бок" мы читали про Витальку Пластинина (Шведа) и других нерадивых колхозниках Качема. Но я запомнила только про Витальку, потому что мне было жалко его.

Кулига

Я не знаю, к Кулиге или Нагоре отнести дом Максима Яковлевича Гавзова, но небольшой домик (№72) бабки Маковки - Пластининой Марии, что стоял за этим домом, точно относится к Кулиге. Бабка Маковка, к великому сожалению, я не знаю её отчества, запомнилась мне старушкой с круглым доброжелательным лицом. Она тоже, как и моя прабабушка Анна Ефимовна Пластинина (Оськичева), "гладила", то есть делала массаж тем, у кого болела спина, и люди ходили к ней поправить своё здоровье. Мы заходили к бабке Марии Маковке редко, потому что писем она не получала и спичечных коробков у неё было мало. Моё ощущение от этого дома связано с темнотой: то ли окна были у бабки Маковки маленькие, то ли я заходила к ней только на мост (в коридор).

Через дорогу от дома бабки Маковки стоял дом, мне кажется, что два дома, (№73) большой и маленький, Чупрова Фёдора и его жены Анны Григорьевны, бабки Пурки, Пурышевой, родной бабушки по отцу моей двоюродной сестры Татьяны Николаевны Чупровой, ныне Третьяковой. Вот парадокс: Татьяна вышла замуж за украинца с качемской фамилией Третьяков! Чупрова Анна Григорьевна была матерью дяди Коли, Таниного отца, кроме того в Качеме жили ещё две её дочери, Екатерина Фёдоровна Третьякова и Александра Фёдоровна. Меня водила в гости к своей бабушке сама Таня, а интересовало нас в этом доме очень многое. Во-первых, в школе нам было сказано, что в царской России крестьяне топили печи по-чёрному, то есть дым шёл сначала в комнату, а потом через дымник выходил на улицу. В Качеме раньше было так же, но остался только дом бабки Пурышевой, который продолжает топиться по-чёрному. К сожалению, бывая у бабушки Пурышевой, я в этом не убедилась, может быть, потому, что приходили мы в гости к ней днём, а печи в Качеме топили ранним утром. Бабка Пурка, седая высокая старушка, всегда радовалась приходу к ней Тани, ласково улыбалась ей и угощала чем Бог послал. Она всегда пряла и,наверное, скучала без работы. На улицу она выходила редко. Дочери, Екатерина и Александра, любили свою мать и навещали её часто. Семейство Пурышей отличалось музыкальными и певческими способностями. То, что тётя Катя пела лучше всех в Качеме, известно всем, но был у Анны Григорьевны ещё один сын - знаменитый гармонист на всю округу. Его приглашали играть на гармони не только в Качеме, но и в близлежащие деревни на параздники и на свадьбы, и, возвращаясь однажды домой, он заснул в лесу и замёрз совсем молодым, ещё не побывавшим в армии. Великолепно пел и Николай Фёдорович, на лице его во время пения сменялось так много выражений, глаза то горели, то гасли, что не слушать его без волнения было просто невозможно. Хозяин дома Чупров Фёдор умер в 50 лет от сердечного приступа, находясь "на реке", то есть на рыбалке.

За домом Чупровой Анны Григорьевны стоял аккуратный дом (№74) Пластинина Григория Андреевича и его жены Татьяны Петровны. По-настоящему дом этот принадлежал, как выяснилось, бабке Петруниной, матери Татьяны Петровны; я знаю только отчество этой старушки, которая жила с дочерью и зятем, - Ананьевна. А теперь благодаря Галине Савватиевне я узнала и её имя - Анна Ананьевна.

Пластинина Нина Григорьевна Пластинин Григорий Андреевич

Нина Григорьевна родилась в 1947 году, и в Качеме она жила недолго, после 4-го класса переехала в Нижнюю Тойму. Её отца впоследствии тоже перевели работать в Нижнюю Тойму, до этого он был председателем Саввино- Борисовского сельсовета, то есть нашего, качемского. Вид у него был по-настоящему начальственный, его хотелось уважать и слушаться. Старухи звали его за глаза Листовкой, но почитали. Григорий Авндреевич отличался осторожностью в своих поступках, скажем так: был предусмротрительным. Когда Наталья Гавзова (Захарова) привела с Мильского спасшегося лётчика с упавшего военного самолёта, Григорий Андреевич, к которому как к председателю сельсовета Наталья привела своего подопечного, отказался впустить незнакомца в свой дом. Тогда Наталья привела его к нам, в дом председателя колхоза, и мой отец гостеприимно принял лётчика, ему была истоплена баня, он был вкусно накормлен. А мне пришлось, причём с радостью, выступать перед ним с фанерного чемодана вместо сцены с песнями, плясками и стихами, потому что все ушли в клуб на настоящий концерт к 7 Ноября, куда меня брали неохотно. Лётчик мне аплодировал, бабушка не знала, как себя вести, а я старалась развлечь нашего необычного гостя. А на следующий день прилетел самолёт, сел в поле - и началось торжество! Меня посадии в самолёт и дали настоящую шоколадку, а Наталье, моему отцу и заодно Григорию Андреевичу - по фляжке спирта.

А Нина каждое лето приезжала в Качем к бабушке Петрунине, и мы видели в ней человека открытого и доброго. Замуж Нина Григорьевна вышла рано, поселилась с мужем в Верхней Тойме, родила дочь Светлану и ... заболела раком. Я училась в институте, когда узнала, что она лежит в больнице на улице Урицкого, и стала навещать её. Боже мой! Как было жалко её, 23-летнюю, молодую и красивую, но уже угасающую...Я как могла обнадёживала её... Нины не стало в 23 года. Я знаю, что Василиса Андреевна Ларионова, жена нашего дяди Коли и тётя Нины Григорьевны, помогала осиротевшей маленькой Свете.

Про Татьяну Петровну, хозяйку этого дома, я не раз слышала из уст моего отца восторженный рассказ: " Дом загорелся... всё в дыму. Мы баб за вёдрами отправляем, мужиков - за лестницей, баграми, шестами... Колодец неблизко - как быть? Бабы ревут, Татьяна - тоже...Всё-таки наладилось дело, стали заливать огонь водой. Но куда! Горит! Вдруг Татьяна куда-то исчезла, Смотрим: появилась вся голая, нагая, с иконой Богородицы в руках... На улице холодно, а она давай бегать вокруг дома с иконой, молитву творя. Раз обежала, два - смотрим: огонь-то утихает, а потом и совсем пропал. Спасли дом. А кто спас? Может, и люди, ведь все старались тушить на совесть, а я думаю, что без Татьяниной смекалки не обошлось..."

Их сына Пластинина Василия Григорьевича, в Качеме я не помню, жил он со своей семьёй в Нижней Тойме в собственном доме. А дочь Дина изредка в Качем приезжала, но ненадолго.

Дом Пластинина Василия Яковлевича

Крыльцо в крыльцо от дома Гусей стоял дом (№36) Гашеньков, Пластинина Якова и его жены Клавдии. Бабка Гашенькова, тётя Клаша, родом из Вершины, была крёстной матерью моего отца, он всегда ласково называл её "крестовой" и относился к ней с нескрываемым почтением. Ни к кому больше, кроме самых близких людей, он не относился так уважительно, как к своей "крестове". У Якова и Клавдии было два сына, Василий Яковлевич и Дмитрий Яковлевич, и дочь Глафира Яковлевна, которая самозабвенно любила родную деревню. Наш дядя Ефим с нескрываемым восхищением обычно летом говорил нам: " Ай да Гранька! Опять пешком в Качем убежала! А ей ведь уже за семьдесят!" В этот качемский дом прибегали, оставив машину в Шошельце, дети и внуки Глафиры Яковлевны, сразу несколько человек. Однажды, встретив их на дороге в Качем, мы порадовались, видя, как дружны и сплочённы они между собой, как верны малой родине своих близких.

Пластинин Василий Яковлевич Пластинина Зинаида Ивановна Внучка Василия и Зинаиды, дочь Татьяны

Пластинина Зинаида Ивановна с сыном Зинаида Ивановна с Глафирой Василий Яковлевич идёт за невестой Иваном Васильевичем Яковлевной в день свадьбы

Это поле, а в нём баня Немушков. Поле при луне... В поле, где рожь и васильки...

(Слева) Лиде и Люде по 4 года, мне - 2.

За полем болото с мостовинками, за болотом - речка Сарова. Там же где-то в лесу за 12 километров - и Бакино...

Часть дома Немушков с баней в поле Окулое поле. Дом Немушков и Матрёны Дом Немушков

Мария Савельевна и Иван Яковлевич Мария Савельевна с Геннадием Мария Савельевна, её дочь Анна Ивановна, и невесткаЛюба

В доме Немушков, 1995 год.

Это наш Шарик

Дом (№37) Немушков стоит сосем рядом с колхозным полем. Высокие ворота в изгороди отделяли когда-то этот дом в Кулиге от большого и широкого поля, (Кулига - небольшая и узкая деревня в составе Качема). Баня Немушков находилась совсем в поле, она и сейчас ещё кое-как держится, не падает. Немушкам дом стал ринадлежать позже, а первоначально он был Оськичев, моего прадеда Пластинина Якова Ивановича, 1870 года рождения. У Якова Ивановича и Анны Ефимовны было четверо сыновей: Семён, мой дед, Антон, Василий и Иван. Первые трое погибли на войне, а Иван Яковлевич, по прозванию Немушко, был глухонемым. От чего наступила его глухота, я не знаю, только знал он некоторые слова, значит, оглох, очевидно, в результате болезни или на войне. Антон жил в Ленинграде, Василий - в Нарьян-Маре. Жена Антона Мария Борисовна, дочь Галина и сын Геннадий во время блокады какое-то время жили в Качеме. Галина - учительница, причем и в Ленинграде 60-х-80-х годов довольно известная, Геннадий работал на Кировском заводе, ещё в семидесятые годы они жили в Ленинграде. Я не один раз бывала у них в гостях по улице Смирнова, дом 5/7. Благодаря этим поездкам я хорошо изучила город на Неве, хотя посмотрела в нём далеко не всё. Рано утром, когда мне ещё хотелось поваляться в постели, меня будил голос Марии Борисовны, напевающей модную в начале 70-х годов песню "Вы слыхали ль, как поют дрозды?". Я пряталась под одеяло и слышала требовательный возглас: "Валентина, ты спать в Ленинград приехала? Вставай! Сегодня мы поедем в город Пушкин". Куда она меня только не водила! Мы любовались фонтанами Петродворца, ходили по Царскосельскому лицею и Екатерининскому дворцу, мы рассматривали картины Русского музея, а потом стояли у памятника А.С.Пушкина работы скульптора Аникушина, мы гуляли по Летнему саду, а потом задирали головы на Медного всадника - "кумира на бронзовом коне". Мы проводили целые дни в Иссакиевском соборе, Эрмитаже, Петропавловской крепости, мы пытались получше рассмотреть верхушку Александрийского столпа, мы склоняли головы на Марсовом поле и Пискаревском кладбище. А потом я одна шла на набережную Мойки,14 и часами слушала экскурсовода в последней квартире А.С.Пушкина. Иногда мы бродили по городу с Женей, внучкой Марии Борисовны, которая младше меня на восемь лет. С ней мы любили фотографироваться в автоматах, где смеялись, корчили рожицы, а потом покатывались со смеху, разглядывая смешные фотографии. Впервые в жизни, и это благодаря Жене, я увидела чудо из чудес - разведение мостов над Невой. Увиденное зрелище произвело на меня огромнейшее впечатление, которое осталось во мне на всю жизнь.

А несколькими годами раньше Мария Борисовна уже после пятидесяти лет выходила замуж за генерала в отставке и привозила его в Качем в гости. Я в это время училась в Шошельце и не могу рассказать, как они гостили у нас, но видела их у тёти Лиды Вяткиной, куда привезла на лошади своих гостей наша бабушка. Я удивилась тому, с каким почтением она общалась с Марией Борисовной и её спутником, как ласково и заботливо выполняла их малейшие просьбы. А Мария Борисовна изумила меня тогда отношением к своему мужу: она на моих глазах почистила от кожуры яблоко и, как ребёнку, подала своему маленькому генералу, а он, как ребёнок, принял это яблоко и стал его аккуратно есть. ...Такого в Качеме не бывало. Наверное, к сожалению, тот брак продлился недолго, Мария Борисовна не извлекла из него никакой выгоды и вернулась жить к дочери в маленькую двухкомнатную квартирку на улице Смирнова, что недалеко от Финляндского вокзала. Вот сюда я позднее и приезжала погостить.

Как я уже писала, у Галины Антоновны есть дочь Женя Малышкина, у Геннадия Антоновича - два сына, они единственные продолжатели рода Оськичей и красивой фамилии Пластинины. У Василия и его жены Афимьи Николаевны, сестры тёти Марьи Евлёхичевой, есть дочь Тамара, она инженер. Они жили в Нарьян-Маре.

Пластинина Мария Борисовна, жена Антона Дети Антона Яковлевича - дочь Галина Их дочь Евгения Анатольевна

Яковлевича, Петродворец, 1973 год. Антоновна Пластинина (Малышкина) и сын Малышкина. Жека, Жеконя, Геннадий Антонович Пластинин. Во время где ты?

блокады Ленинграда они какое-то время жили в Качеме.

Мой отец Пластинин Константин Семёнович, по разной информации, был любимцем бабки Оськичевой и проводил в этом доме много времени. Родился он в 1925 году, а свой дом в Узлихе дедушка построил перед войной, следовательно, вся семья Семёна долгое время жила в большом доме Оськичей. По моим подсчётам, в доме было шесть комнат, а с перегородками и того больше: две боковые избы, две комнаты на первом и две на втором этаже. В большой комнате на первом этаже жила бабка Оськичева, наша прабабушка, - стройная, прямая женщина с обличием монашки. Она носила чёрное платье с белыми пуговками-бусинками. Эти жемчужинки не давали мне покоя и пленяли своей красотой. На голове у прабабушки был чёрный платок, повязанный как у монашки. Я не могла и не могу себе представить, чтобы она работала, как остальные женщины Качема. Во-первых, какую работу могли выполнять эти длинные тонкие пальцы, которые всё понимали в человеческом теле? Во-вторых, человек с таким зорким и умным взглядом мог разве только руководить. И, наконец, в-третьих, я даже на улице её никогда не видела, только дома, в её половине. Прабабушка была костоправом и массажистом, как сказали бы теперь, причём знаменитым; её все слушались, ей верили, к ней шли за помощью, ей многое прощали. Вот как рассказывала Евгения Васильевна Павлова, дочь нашей соседки Марьюшки: "Сломала я ногу ещё девчонкой, бабку Оськичеву позвали, только она щупать ногу начала - глядь: с Акулова поля фельдшер спускается. Бабку сразу в подпол спрятали, в картофельную яму; там она и сидела, пока фельдшер смотрел да шину ставил. Нельзя было почему-то к знахарям идти за помощью. А как ушел фельдшер, бабка вылезла, все переделала по-своему. Вылечила она мне ногу, хорошо всё срослось". Я и сама удостоверилась в способностях моей прародительницы. Откуда, откуда у неё, малограмотной, такие знания человеческого организма? Религиозные книги она читала, знала церковнославянский язык - вот и вся её грамотность. А лечить людей, и успешно лечить - откуда это? Сама я тоже испытала на себе благотворное воздействие бабкиных рук. Однажды весной мне разрешили прыгать в снег с крыши над крыльцом. Не поверю, что есть что-то более захватывающее, чем это весёлое занятие. Я прыгнула раз, два, три и на какой-то очередной раз упала животом на чурку дров, спрятавшуюся по снегом и не замеченную отцом при уборке дров. Мой живот заболел, и мама с бабушкой проявили единогласие, отправив меня с братом Колькой к бабке Оськичевой на лечение. Ранним утром в конце марта или начале апреля мы бойко бежали по прямой узкой тропинке среди снегов, видели прямые столбы дыма над крышами домов, и нам было беспричинно весело и легко. Радостные и раскрасневшиеся мы влетели в избу бабушки и, кажется, подняли ей настроение. Она, ничего не спросив, усадила нас на лавку (скамейку), поставила перед нами коробку с рассыпчатыми сухарями и стала наблюдать за нашим энергичным поеданием вкусных сухарей. Когда мы насытились, бабка спросила:

- Почто пришли? По делу или так?

- По делу, - бойко ответил за меня сытый Колька. - Валька на брюхо упала, надо лечить.

- Что вы мне раньше не сказали? - удивилась старуха. - Завтра снова приходите, но не ешьте ничего. Вылечим!

Я не помню, как мы на другое утро снова с Колькой бежали к бабке, но зато помню, как долго она мыла свои руки с длинными пальцами, как тщательно их вытирала, как что-то нащупывала в моём животе, как совсем безболезненно гладила и мяла его. После этого мой живот перестал болеть, и я присматривала, откуда снова спрыгнуть. Когда бабка Оськичева умерла, я спросила мою совершенно безграмотную бабушку: "Сколько лет прожила бабка кулижская?" Бабушка ответила просто и убедительно. "Смотри, - сказала она, показав расстояние большого пальца от ногтя до основания, - это век, сто годков. Бабка чуть до века не дожила", и я поняла, что наша легендарная прабабушка прожила долгую жизнь.

Мне до сих пор не понятно, как получилось, что мой прадедушка Яков Иванович так страшно погиб: пошёл в марте 1945 года ночью или поздним вечером "по нужде", как говорила бабушка, почему-то вышел в поле к бане да там и замёрз. Почему прабабушка его не хватилась? Почему никто из Немушков не услышал его голоса? Он ведь, конечно, кричал, звал на помощь... О том, что он был болен, никто не говорил, поэтому особенно жалко человека, не дожившего до Победы несколько месяцев. Кстати, такая же жестокая смерть постигла его внучку, мою тётю Зою Семёновну, которая умерла в одиночестве от инсульта летом, приводя в порядок грядки с клубникой. Её нашли лишь на второй или на третий день... А её сестра, Лидия Семёновна, опять моя тётя, была найдена мёртвой около своего дома 8 ноября 1993 года... И Атаманова Лидия, дочь тёти Зои, моя двоюродная сестра, была обнаружена мёртвой в собственной квартире Архангельска, где пролежала более десяти дней... Страшно. И Геннадий Иванович умер один, о нём я ещё напишу.

О непреклонном характере нашей прабабушки говорит и такой факт: во время раскулачивания прадедушку посадили в холодный погреб, чтобы он отдал властям золото, которое, как считали все, в их семье имелось в большом количестве. Несколько дней дед сидел в погребе, а мой отец носил ему еду, переживая за здоровье своего родственника. К бабушке же никакие меры насилия властями предприняты не были в связи с её особым положением в деревне, а сама она ничего отдавать не хотела; и в конце концов дедушка был выпущен из погреба и отправлен домой. Мой дедушка был лесничим и охотником. Золото, о котором много говорилось, вернее всего появилось от торговли пушниной и рябчиками. Целые обозы отправляли качемские охотники в Санкт-Петербург осенью - в начале зимы , получая неплохую прибыль.

Вяткина Лидия Семёновна Пластинина (Вяткина) Лидия Семёновна

Кому досталось золото, те "тёмные пятаки", которые видела в решете и горшке тётя Лида, побывав в амбаре, никто не знает. А случилось это так. Анна Ефимовна заболела и пообещала своей внучке Лидии "отказать" (подарить, отдать) после смерти атласный платок. Внучке это очень пришлось по душе, но бабушка лежит и не умирает, и нетерпеливая Лида, не выдержав, спросила:

- Бабушка, когда ты умрёшь?

- А что такое? - сначала не поняла бабушка.

- Да платок поносить скорей хочется, - был ей ответ.

- Вот возьми ключ от амбара, - ответила ей не желавшая умирать бабушка. - В сундуке лежит тот платок, сверху. Возьми его и носи на здоровье. Да не задерживайся в амбаре-то.

В поисках платка и наткнулась любопытная Лида на какие-то тёмные пятаки, что лежали в решете да в горшке. Но бабушка отвечать на вопрос о пятаках сурово отказалась - хватит подаренного платка.

После войны бабка Оськичева будто бы дала всем внукам по две золотых монетки, а про остальное золото никто ничего не может сказать. Может, через Татьяну, бабкину племянницу, досталось Сваликам? Может, передано Богу через Оленьку Агафонову? Может, досталось Наумушкам? Дети всех перечисленных людей зажили богато, а близкие родственники рассердились на Оськичей, дедушку и бабушку, и даже могилы их, никем не оберегаемые, заросли кустами и травой. И лишь в 2017 году моя сестра Людмила Константиновна (Артюхова) поставила крест, один на двоих, на могилах наших славных предков.

В гости к Немушкам я ходила по делу: собирать спичечные коробки и картинки на конвертах - вот такие мы были в Качеме коллекционеры. Я любила рассматривать фотографии в рамках в переднем углу их комнаты, а жили они в боковуше. Меня завораживала и вызывала огромную гордость фотография с лихой надписью:"Привет из Берлина!" На ней была изображена красивая девушка в военной форме в кругу таких же, как она, подруг. Это была тётя Аня, Анна Ивановна, мой отец называл её Нюрой. В Берлине была весна, девушки улыбались, войны не наблюдалось, и это меня радовало. После войны Анна Ивановна жила в Архангельске с сыном Толей и мужем-моряком дядей Петей, который был очень ревнивым, так говорила моей маме тётя Аня, когда мы были у них в гостях. Она работала в сельхозтехникуме завхозом; умерла Анна Ивановна Никонова недавно в Архангельске у себя дома.

Следующая фотография просто восхищала меня: на ней красавец дядя Гена, просто Генка (по-качемски - Генька), потому что он был лет на четыре-пять старше меня. А рядом такая красивая его жена Люба, что я даже глаза зажмуривала, не веря, что может быть такая красота. Умён был наш Генка, проницателен, находчив, прозорлив, часто улыбчив, трудолюбив. Лицом напоминал певца Вячеслава Добрынина, но был ещё его красивее. Ах, эти чёрные кудри! Ах, эти живые глаза! Ах, эта улыбка! Вот какие парни рождались в Качеме! Жили Гена с Любой (она работала заведующей детсадом) в Северодвинске, у них есть дочь Светлана, которую вынянчила и подняла на ноги Мария Савельевна, её бабушка, то есть мать Геннадия, горячо любившая своего сына. Последний раз я видела жену дяди Ваньки летом в 90-е годы в Шошельце, она никого не узнавала, хотя внешне казалась вполне здоровой, была нарядна и беспрекословно слушалась сына, сопровождавшего её в деревню. Умер Геннадий молодым, всего за сорок лет, его нашла мёртвым в квартире уезжавшая на курсы в другой город жена Люба.

Генка, Генка... Много вокруг него было непонятного. На всё у него имелся собственный взгляд, который он не таил от окружающих, и истории с ним случались удивительные. Вот однажды пришёл он из Качема, где они отдыхали с Любой, в Шошельцу за продуктами ко дню рождения жены. Всё купил: овощи, мясное, сладости, вино - и отправился в деревню, большее расстояние до которой его подвезли на машине. Осталось идти пешком шесть-семь километров. И этот путь он проделал за...три дня. Где он был, почему его не искусали комары, которых в то лето была тьма-тьмущая? Почему никто не видел его возле дороги, ведь в те годы люди часто преодолевали путь в Качем и обратно? Генка и сам не мог ответить на эти вопрос. Удивляло и то, что спиртные напитки остались в сохранности. В тот год, кстати, у них в доме был замечен Барабашка, о котором со всеми подробностями мне рассказывала Люба. И ещё запомнилось. Сидим как-то за столом в доме Пеганков, а Генка на меня смотрит как-то подозрительно внимательно, а потом говорит философски важно:

- Таким, Валентина, как ты, надо много детей рожать.

Мне аж не по себе стало: и так двое сыновей есть, а работа завучевская так изматывает, что о детях и не мыслится. Я робко возмутилась, но Генка мои эмоции не воспринял.

Огромное впечатление на меня производила и семья Лешуковых - это дочь Немушков Антонина и её муж Анатолий. Каждое лето они приезжали в Качем, сначала одни, а потом с дочкой. Тоня красивая, тонкая, как тростиночка, в цветастом платье, на каблучках - как с картинки. Анатолий улыбающийся, влюблённый, энергичный. На них было просто приятно смотреть. Именно Анатолий привёз металлоискатель и проверил каждое брёвнышко дома в поисках бабкиного золота. Не нашёл...

Муж Натальи Ивановны, третьей дочери Немушков, был тоже качемский - Иван Степанович Третьяков (Смирёный). Но я запомнила, что они жили летом в отпуске тоже у Немушков, а не у Третьяковой Агафьи Петровны, матери Ивана, в Узлихе. У них родилось трое сыновей: Геннадий, красивый, деликатный и умный на вид, очень застенчивый Вениамин и светловолосый с лицом ангела Виктор. Вени уже нет, а Виктор, как мне сообщили, желает знать своих предков. Молодец, Виктор! Стыдно быть Иваном, родства не помнящим... Ребята, Качем ждёт вас летом в гости, дом бабушки Агафьи давно стоит пустой...

Я, ещё второклассница, со своими отцом и матерью была в гостях у тёти Наташи в Архангельске уже вечером. Они только что тогда получили новую квартиру, и тётя Наташа с радостью показывала новую мебель: диван, трюмо, шкафы. А её муж, печально глядя на моего отца, изрёк огорчённо:

- Вот только бутылки нет. Закрыты магазины.

- Как нет? - весело возразила его жена, лихо подняла часть дивана и достала "Московскую", к неимоверной радости мужчин.

Последний раз я видела тётю Наташу в Соломбальской церкви на отпевании моей мамы. Одну её по-настоящему и запомнила: в такой была отключке, но запомнила отчётливо. Ко мне подошла тогда со словами соболезнования и цветами в руках красивая, стройная, элегантно одетая женщина в стиле актрисы Гурченко. Только куда там Гурченко! Настоящей звездой выглядела Наталья Ивановна - уроженка Качема!

О Нине Ивановне, четвёртой дочери Немушков, хочется писать с огромной благодарностью. Это она и её второй муж, с которым она жила в любви и согласии, постоянно навещали в больнице мою маму, где она лежала с болезнью крови. Это они согрели теплом и вниманием последние месяцы её жизни... Была тётя Нина спокойной и выносливой, любила своих детей и беспокоилась о них, в Качеме бывала редко, и я её знала меньше, чем её сестёр. В моей памяти осталась устойчивая печаль в глазах этой нашей родственницы как отражение её души. Одно время жил в Шошельце её сын Ваулин Коля, если я не путаю имени, его семья в посёлке счастливой не считалась.

Стоит сейчас Немушков дом в траве, полуразвалился, и никому он не нужен... А ведь отношения моего отца с Немушками осложнились из-за бани. Не помню, то ли вторую боковушу, то ли амбар увёз отец от Немушков, чтобы построить в Узлихе баню. Всё было сделано во исполнение воли бабки Оськичевой, Анны Ефимовны, которая многое прощала и разрешала своему, я думаю, любимому внуку. Отец на этот счёт всегда смеялся, рассказывая, как он однажды случайно выстрелил из ружья прямо в бабкиной комнате. Чистил он своё ружьё или просто возился с ним... От испуга бабка залезла под стол и громко кричала:"Убили! Убили!" Замолчала она только тогда, когда испуганный не меньше её внук успокоил старуху, объяснив, что она жива- целёхонька. Действия моего отца относительно бани очень не понравились дяде Ваньке, между ними пробежала чёрная кошка. Я помню, как Немушко, чуть подвыпивший, приходил к бабушке, которую он немного побаивался почему-то, что-то лепетал ей на своём непонятном языке, жаловался, ждал одобрения его мыслей, но бабушка царственно смотрела на него и гордо и упорно не соглашалась с ним. А бояться дядю Ваньку стоило. В деревне говорили, что пинежские охотники передали ему силу колдовства, что рассерженный старик может "ставить килы". Ссора из-за бани или ещё что-то повлияло, но появилось невообразимое на лице моей младшей сестры Лиды: оно отекло, распухло, посинело. Почему-то в тот день дядя Ванька прибежал к нам, бабушка на него кричала, ему угрожала, трясла головой и страшно сердилась, Немушко убежал от нас, и лицо сестры стало принимать первоначальное состояние. Шрамы на шее , правда, остались.

(Слева на фото Надя (Дмитриевна), позади Люба (Николаевна, д. Коля был младшим), Тоня (Дмитриевна), ниже дочь Катя. Рядом с ней я, правее жена Вика. Над дочкой жена сына Гены Настя,блондинка рядом -Нина ( Дмитриевна),справа от неё Люба ( Дмитриевна). Над ними Сергей, муж Любови Николаевны. Позади Геннадий, перед ним его жена Нина, беленький позади -Саша Ваулин с женой Галиной, с краю дочь Гены Оля. Фотография сделана на дне рождения Третьякова Виктора Ивановича.

(Слева) Зоя Семёновна с дочерью Тоней и

сыном Колей, Наталья Ивановна с Витей и

Лидия Овчинникова, возможно, с дочерью Тони.

Умирал дядя Ванька долго и мучительно, пришлось поднимать почему-то конёк на крыше, и только тогда он умер. Бабушка, как могла, старалась помочь ему облегчить его боли, а узнав о смерти своего деверя, произнесла одно лишь слово:"Отмаялся"... В моём сознании дядя Ванька остался человеком очень красивым внешне, но иногда со взглядом ребёнка, мастером на все руки, удачливым рыбаком и охотником, умным и не нашедшим себя страдальцем... Подробнее о нём написано в главе "Моя родословная" в "Приложении".

За домом Гавзова Максима Яковлевича, уже на Окулом поле, стоял давно развалившийся одноэтажный дом (№70) дедка Дворяги, Чупрова Фёдора , в нём жила при нас Дуня, Авдотья, хромая сестра жены хозяина дома. Имя это я запомнила только потому, что, слыша присказку "Первое мая - Дуня хромая", я смутно вспоминаю сестру жены старика Дворяги и его дом. Пышно растёт трава на том месте, где некогда стоял этом домик. Дочь Дворяги Татьяна Фёдоровна - племянница моей прабабушки Оськичевой, Анны Ефимовны Пластининой, так утверждает моя двоюродная сестра Татьяна Николаевна и Сергей Дмитриевич Ларионов - сын Татьяны Фёдоровны. "Отец Татьяны Фёдоровны - Чупров Федор (Дворяга), мать из Ларионовых, умерла, когда Татьяне было 6 лет. Родственники по матери: двоюродный брат - Немушко, Пластинин Иван Яковлевич; двоюродная сестра - Чупрова Наталья Николаевна,теща Пустынного Ивана, мать Лины Ефимовны", - так написали мне Сергей и Галина Ларионовы, подтверждая слова моей двоюродной сестры Татьяны Чупровой.

Опираясь на представленные факты, я на правах хоть дальней, но родственницы беру на себя смелость описать так события, связанные с Татьяной Фёдоровной. Она, дочь Чупрова Фёдора (Дворяги), в шесть лет стала сиротой после смерти своей матери. В большом доме Фёдора поселилась хромая сестра матери Авдотья Дуня Хромая), которая, очевидно, помогала ему по хозяйству и в воспитании его дочери. Девочка росла красивой, такой же, как её двоюродная сестра красавица Наталья Николаевна, выданная замуж к Лапичам, и, вернее всего, такой же трудолюбивой, вот и нашла жениха в семье самых богатых людей Качема Баричей. Очень красив был и её двоюродный брат Иван Яковлевич Пластинин (Немушко). А у матери Немушка Анны Ефимовны, родной тётки Татьяны, было ещё три сына: Семён (мой дедушка), Антон, Василий. Анна Ефимовна, очень волевая женщина, очень "жалела" свою племянницу и общалась с ней. Это всё подтверждает ответ Татьяниной невестки Галины Ларионовой:"Исторического ничего больше не знаю о семейной жизни Татьяны, кроме как о её тёте хромой (сестре её умершей матери), о том, что та была староверкой, ее научила читать на старославянском, жила вместе с Дворягой и занималась воспитанием Татьяны."

В годы раскулачивания Татьяне было лет 25, но детей у неё не было почему-то, а замуж, вернее всего, её выдали ещё очень молодую. Пронырливый или удачливый Дворяга откуда-то узнал, что Баричей ночью будут раскулачивать, и предупредил об этом своих сватов. А испуганная Татьяна, послушавшись отца, прибежала в его дом и спряталась в погребе, пробыв там несколько дней. А потом, когда её мужа и его родных увезли из деревни, она, узнав через некоторое время из уст своего отца о их расстреле, согласилась выйти замуж за Дмитрия Свалика, человека в Качеме далеко не бедного. У них родилось шестеро детей. (Я не очень верю в то, что все Баричи были расстреляны).

Я прекрасно помню Татьяну Фёдоровну в Шошельце, её величественную походку, прямую спину, мудрый взгляд и красивое лицо; таких, как она, называют породистыми.

Дом Николая Фёдоровича и Зои Семёновны Нагора. Дом Чупровых на заднем

Чупровых. Смотри, Татьяна! Нашла я всё-таки ваш плане. Вид из двора Андриевых.

дом во всей красе.

Совсем рядом с домом Дворяги и тоже на Окулом поле до сих пор стоит в неплохом состоянии небольшой одноэтажный дом (№40) Чупрова Николая Фёдоровича (Пурыша) и его жены, моей тёти, Зои Семёновны. Семья моей тёти Зои была большой, семь человек, а боковую избу они построили в конце 60-х годов. До этого они жили все в одной комнате, а за заборкой была маленькая кухонька. Одну зиму (1959-60г.г.) они жили на Мильском в 50-ти километрах от деревни, ухаживая там за колхозными телятами. Их старшая дочь Лида (1949г.) жила у нас, а дядя Коля, тётя Зоя, Таня (1953г.) и двойняшки Толя и Тоня(1957г.) зимовали в большой колхозной избе вдали от деревни, где, кстати, была баня и, конечно, большой телятник. Они угнали с собой свою корову и, по воспоминаниям Татьяны, питались неплохо. Дядя Коля ловил рыбу, охотился на дичь, молоко и молочные продукты у них были свои. Я помню, как они приехали в Качем весной; их привезли на больших плотах с сеном. Таня, повзрослевшая, счастливая, как героиня, сошла на родную качемскую землю, и всем хотелось с ней дружить и делать ей что-нибудь приятное.

Тётя Зоя, красивая женщина с совершенно правильными чертами лица, работала в колхозе на ферме дояркой и телятницей, дядя Коля - и в кузнице, и пастухом, и плотником. Характер моей тёти был сложным и неоднозначным, но она совершенно не не могла сидеть без дела и, не жалея себя, трудилась изо дня в день и на себя, и на колхоз. На своё здоровье она не обращала внимания. Как-то в районной больнице, где она оказалась, врачи сказали ей:

- Зоя Семёновна, вы должны лечь на несколько дней в больницу: мы подозреваем у вас микроинсульт.

- Как в больницу? - изумилась моя тётя. - У меня корова стельная. Никак нельзя.

...И она уехала домой. Ещё она очень любила своих детей. За время своей работы в школе я встречала таких матерей, которым кажется, что их дети самые лучшие и за них надо заступаться при любых обстоятельствах. К старшей дочери Лиде она относилась с нескрываемым уважением, Таней гордилась, "робёнков" Толю и Тоню пыталась оградить от всего плохого, а Коленьку, в детстве очень полного мальчика, просто обожала и не скрывала этого. Моя мама, с которой тётя Зоя в молодые годы не очень-то была любезна, не раз говорила золовке на правах учительницы, что заступаться за детей при них нельзя, но та не обращала на эти советы ни малейшего внимания, изо всех сил любя своего Коленьку. Потом она просто обожала своих внуков, особенно Тониных Настю и Наташу, потому что они больше других гостили у неё. Моя тётя Зоя жила заботами и хлопотами, пыталась быть полезной близким людям и, хоть сама бывала резковата, всё принимала близко к сердцу и быстро растратила своё здоровье. Прожила она чуть больше 60 лет...

Дядя Коля во время войны попал в плен на Украине; несколько солдат должны были взорвать мост и остались на том берегу, куда пришли фашисты. Их спрятали местные жители, но нашёлся мальчишка, который выдал советских солдат немцам. Жизнь его в плену была ужасной, особенно первое время. Постоянный голод, побои, унижения и работа до последних сил. "Идём мы по улице, от голода качаемся; одежда на нас страшная, про обувь и не говорю... А есть так хочется, что мутит. Видим: лежит мёртвая лошадь. Мы - к ней, рвём мясо руками... На нас кричат, стреляют куда-то, а мы как не слышим... Ты напиши, напиши, Валенька, об этом, ты грамотная..."- так говорил мне не раз Николай Фёдорович, вспоминая о прожитых годах. "А потом у фермера мы робили. Куда лучше стало. Тамошние бабы нам даже хлеб бросали через забор, да и хозяин кормил, совсем голодом не держал... А вот девка, дочь его, нас за людей не считала. Ведь молодая, лет восемнадцать, и из себя ничего, красивая. А при нас, молодых парнях и мужиках, пукала и не стеснялась, а присядет нужду справить, своё сделает, на нас посмотрит с презрением и уйдёт. Что, мы не люди, по-ейному? Обидно было, униженными мы себя считали... "- продолжал свои воспоминания бывший пленный.

А как он пел! "Запрягайте, хлопцы, волы, начинайте поле гать"... - пел он, сражая нас незнакомыми словами, делавшими песню особенно значительной. Он пел, прикрыв глаза и всем своим видом показывая, что он не тут, не в северной деревне, а где-то там далеко, где он был и эту песню выучил, а он поёт её и видит то, что там происходит: и и "девчинёнку", которая вышла из дома за водой поутру, и казачонка, который хотел ей помочь нести воду, и ту "невеличку", что затмила молодцу глаза своей красотой и " русой косой до пояса". И все слушали и верили ему и ещё хотели послушать... О том, что Пурыши умели проникновенно петь, я ещё расскажу дальше.

Дядя Коля жил во время учебного года в Шошельце, когда закрыли школу в Качеме; им дали квартиру напротив нашего дома, и мы много общались с ним. "Дед Медный" - так уважительно называл степенного, величественного и совершенно седого старика с густыми волосами, совсем такими же, как сейчас у его дочери Татьяны, дядю Колю, муж моей сестры Люды Виктор Антонович Артюхов.

Шошельца. Снизу вверх и слева направо:Чупров Николай Фёдорович, Атаманов Анатолий (муж дочери Лидии), Чупров Анатолий Николаевич (сын), Артюхов Виктор Антонович (муж Люды), Вяткина Лидия Семёновна и Чупрова Зоя Семёновна (сёстры).

Лидия Николаевна с братом Колей на руках около Рано постаревший Чупров Николай Николаевич с Анатолием

родного дома, рядом наша бабушка с внучкой Лёлей. Исааковичем Пластининым у крыльца родного дома.

В последние годы летом в этом доме жил Николай Николаевич Чупров (1961 года рождения), очень рано изменившийся и постаревший. Я видела его в последний раз в 2017 году в их доме, когда мы пошли звонить "к бочке" и не смогли дозвониться до Сыктывкара. Он мне показался тогда похожим на горца, на чеченца, очень худой и горбоносый. У моего двоюродного брата был сахарный диабет, и эта болезнь победила его. У него остались дочь Евгения Николаевна и жена Людмила.

Чупров Николай Николаевич Николай с женой Людмилой в качемском

в армии доме

Здравствуй, Качем! Николай и Людмила