Нагора -1 Это!!!

Нагора. Эта деревня расположилась на горе, на возвышенности.

Пластинина Александра Ивановна. Не могу утерпеть, чтобы не сказать Дом Егоровцев словами Н.А.Некрасова:"Есть женщины в русских селеньях..."

Были и в Качеме...

Хорошо, когда приходят гости! Хранитель дома Егоровцев Вот какой должна быть рыбалка!

Пластинин Сергей Ефимович (справа)

В доме (№33) напротив Мининой жила Пластинина Александра Ивановна-2, (Егоровцева) бабушка моей подруги Нины Савватьевны. Мне очень нравилось, что наших бабушек совсем одинаково звали, одна только разница: моя бабушка Александра была со стороны отца, Нинина - со стороны матери. Я помню лишь высокое крыльцо этого дома, смутно - комнату, зато очень хорошо помню огромный амбар на ножках, нет, на толстых ногах, под которым летом всегда лежали овцы и козы, и, играя в прятки, иногда залезали мы. Позднее сын Александры Ивановны Ефим Яковлевич построил небольшой дом рядом с родительским, но в нём я не бывала. Дети Лидии Яковлевны, дочери хозяйки дома, называли её бабушкой Нагорой, чтобы не путать с бабушкой Катериной, которая жила вместе с ними. Была бабушка Нагора женщиной строгой, уверенной в себе и в правоте своих слов и поступков, как бывает у честных людей, не умеющих ловчить. Её можно было только слушаться, противоречить ей никто не догадывался. Александра Ивановна работала в колхозе, не капризничая, не отказываясь от той работы, на которую её "наряжали", и добросовестно выполняла её. Была она справедливой и доброй, очень заботливой и лаковой, когда дело касалось её внуков и внучек. Черты лица её были правильные, взгляд зоркий, стан прямой, поэтому она казалась мне настоящей красавицей. Но удивляла и удивляет она меня тем, что она, одна, без мужа, воспитала всех своих четверых детей порядочными людьми в высшем значении этого слова. Я не знаю более нравственной в Качеме женщины, чем её дочь Лидия, а сыновья Иван, Виктор и Ефим - и труженики, и почитатели своей матери, и примерные семьянины, и верующие люди. Выйдя на пенсию, Иван и Виктор обзавелись в Качеме своими домами и жили в деревне со своими жёнами круглый год несколько лет подряд. В последний раз я видела Ефима Яковлевича в августе или в сентябре в доме Гавзова Игнатия Николаевича. Мы с Людой тогда ночевали в его летней избушке и утром только попили чая, как пришёл Ефим Яковлевич, чтобы помочь Игнатию выкопать картошку. Они копали её очень медленно, излишне старательно, как-то по-стариковски, и у меня больно защемило сердце: я увидела, что они уже старики и их срок в этой жизни заканчивается. Они оба прожили после этого всего несколько лет... Сын Ефима Яковлевича и его жены Веры Ивановны Сергей Ефимович и нынче приезжает в отчий дом.

В этом домике жила Ларионова Евдокия Степановна после Пластинин Ефим Яковлевич и Чупров Анатолий

закрытия школы Иванович напртив дома Евдокии Степановны

"Еще про один дом хочу тебе сказать: за домом нашей бабушки Нагоры (Пластининой Александры Ивановны, Егоровчевой) стояла избушка, там доживала свой век Доставалова Мария Ивановна, бабушкиного свёкра Василия Ивановича сестра. Мама, дядя Ефим - ей внучатые племянники. Она жила раньше, по-моему, в Сефтре; дядя Ефим рассказывал, что она ему помогала, когда он учился. Она похоронена в Качеме. Дядюшка обихаживал ее могилку, и мы тоже это делаем, когда бываем на родине." Вот ещё об одном человеке стало известно благодаря Галине Савватиевне.

За домом Егоровцев стоял в огороде Конников небольшой домик (№34) тёти Дуси Школьной - Ларионовой Евдокии Степановны с колодцем на крыльце. При нас она большую часть жизни прожила в здании школы, в большой комнате с кухней, и только после её закрытия переселилась в собственный дом. Я очень смутно представляю комнаты, в которых жила тётя Дуся, зато её очень добрый нрав, деликатность, готовность помочь другим, трудолюбие и чуткость души я хорошо запомнила. Мужа тёти Дуси я не знала и плохо знала её дочь Маргариту, которую мать любила всей душой. Рита, как звала её тётя Дуся, в Качем приезжала редко, и я уверена, что тётя Дуся очень от этого страдала. Поскольку она была двоюродной сестрой Николая Фёдоровича Чупрова, мужа моей тёти Зои, она помогала им по хозяйству и очень старалась, чтобы моя строгая тётя Зоя поменьше ругала своего мужа. Была Евдокия Степановна родной сестрой Анисье Степановне Пластининой, жене Ивана Егоровича. А поскольку Анисья умерла при родах в 1942 году, тётя Дуся заботилась о детях-сиротах умершей. Всю свою жизнь она поддерживала тёплые и очень близкие отношения с Агафьей Ивановной, своей племянницей, и её семьёй. Тётю Дусю я считала и нашей родственницей, потому что её связывали очень тёплые отношения с моей мамой по работе и за её ласковое отношение ко мне.

Чупров Семён Николаевич перед Его брат Василий Надежда Ивановна, Василий Николаевич

войной Николаевич внучка Семёна Николаевича в Нижней Тойме

Чего не забыть никогда, так это дом (№35) дедка Конника (Семёна Николаевича Чупрова) и бабки Долгуши (Анны Даниловны Чупровой), потому что у этого дома росли кусты черёмухи с очень и очень вкусными ягодами. Семён Николаевич Чупров (Конник) был прославленным охотником, он намного пережил свою жену и прожил 79 лет. Я помню, что на их доме висела огромная шкура волка, мы ходили на неё смотреть, и я боялась этой шкуры. Да, был Семён Николаевич настоящим добытчиком медведей, он махнул рукой на качемскую примету убивать более 40 медведей и закрыл глаза на это суеверие, ведь за каждого убитого медведя колхоз отпускал пуд хлеба. Чуть не погиб бывалый охотник на 41 медведе, и только охотницкий опыт да сноровка спасли его от смерти. Семён Николаевич - отец Настеньки Баршевой - Пластининой Анастасии Семёновны, и я часто видела его в доме своей дочери. Видела я его и в охотничьей избушке на Юрманском озере, куда мы ходили как-то в мартовские каникулы ловить рыбу, которая "дохлась". Не знаю почему, но без уважения на этого человека невозможно было смотреть. Он всегда выглядел спокойным и уравновешенным человеком, уверенным в своих силах, в нём чувствовалось бесстрашие и понимание жизни и людей, а внешне дедко Конник напоминал представителя национальных меньшинств русского Севера, был он невысокий, узкоглазый, скуластый. Поэтому, наверное, ему всегда везло на охоте. Анну Даниловну я видела редко, да и умерла она значительно раньше своего мужа. Помню только, что она не пускала нас к кустам черёмухи, которая нас к себе просто притягивала. Моя сестра рассказывала, как однажды они, включая и внука Конников Виктора, вырвали весь лук, что рос на грядках Долгуши, и забрались с ним под амбар Егоровцев. Анна Даниловна схватила длинный шест и тыкала им под амбар, пытаясь достать озорников-грабителей. Но не тут-то было! Амбар у Егоровцев большой: пока бабка тыкала своим колом с одной стороны, малолетние похитители лука перебегали на другую сторону, и никто из них, к их же радости, не пострадал. Досталось только Лиде Пурышевой, моей двоюродной сестре, от её матери за порчу Долгушиного лука.

Про саму Анну Даниловну в деревне была такая байка. Приехала она как-то в гости к сыну Ивану, жившему сначала в Шошельце. Вечером сын с женой ушли в кино, оставив гостью за хозяйку. Посидела Долгуша немного при электрическом свете, порадовалась такой светлой жизни и захотела спать. А как свет погасить - не знает. Испугалась и огорчилась качемская женщина, привыкшая как можно меньше жечь керосин, ведь его в деревне продавали по карточкам. Вот как об этом она рассказывала потом в деревне:

- Лампочка-то под потолком висит, ярко так горит, не то что наши коптилки... Ой, много керосина-то нагорело. Что делать? Я на лампочку-то то дуну, то плюну, то дуну, то плюну - горит, не гаснет...Так и пробегала вокруг неё весь вечер, пока молодые из клуба не пришли.

- А ещё, жёнки, ящичек у них на стене висит, небольшой такой, а весело в нём. Я сижу, слушаю. Мужики там, в ящичке-то, собрались, сперва о чем-то говорили-говорили, потом запели, зашумели, наверно, выпили... и задрались. Задрались! Из ящичка потекла кровь...

У Конников, кроме дочери Анастасии, был ещё сын Иван Семёнович, который женился на дочери Матрёны Михайловны Ларионовой Анне Степановне, Нюре, он жил на Сульфате со своей семьёй. Каждое лето их дети гостили в этом доме. Это был изысканно умный Виктор, который играл "на кларнете и трубе". У него была привычка говорить, если он с чем-то был не согласен:"Привет родителям!", и мы прозвали его Витькой Привет Родителям. Высокий, остроумный, красивый, несмотря на отсутствие одного глаза, он располагал к себе и нравился девочкам, особенно Тамаре Степановой. А его брат Генка, совсем как известный в то время артист Видов, красивый, остроумный, модный. Оба - загляденье! Была у них сестра Надя, очень скромная девочка, младше нас, которую я плохо запомнила. Генка часто бывал у своей тёти Анастасии Семёновны в доме и помогал ей на сенокосе. Помню, как он искал её пожню на Юрманге, идет и кричит во весь голос:"Настенька! Настенька!" Это так он, четырнадцатилетний, обращался к своей тёте, которой было далеко за пятьдесят, потому что знал, что ему всё простится.

Много всяких смешных историй было связано с этим домом и кустом черёмухи. Вот например, прибежал Сашка Брянский (Александр Хаврико) домой и кричит бабушке:

- Ой! У Долгуши на кусте волки сидят и черёмуху едят!

- Как волки?- изумилась бабушка Наталья.

- Они страшно воют:"У-у-у-у!"

- Да не сидят волки на деревьях...

- А у них сидят! - отрезал взволнованный и испуганный внук.

"Это мы с Витькой Конником так решили подшутить над нашим Сашкой, - рассказывал мне Николай, дядя Сашки. - Сидим вечером на дереве и едим черёмуху, уже темнеет. А Сашка наш идёт, оглядывается по сторонам, видно, что боится, вот мы и пугнули его ещё немного ..."

Василий Николаевич Чупров часто приезжал в Качем к своему брату Семёну, его профессия, по - моему, была связана с охотой, охотниками и закупкой пушнины.

За домом Конников начинаются Росстани - перепутье, перекрёсток дорог. Дорога направо ведёт в Кулигу; дорога прямо ведёт в Узлиху через Окулое поле; дорога налево ведёт тоже в Узлиху и соединяется с другой дорогой возле дома Наумушков.

Сзади дом Гавзова Максима Яковлевича.

Нагора. Росстани в Ивандень 1959 года. Слева направо и снизу вверх. 1 ряд: Гавзов Валентин (Лесков),Пластинин Константин Семёнович, Гавзов Рудольф Яковлевич, Гавзов Виктор (Лесков), Пластинин Иван Яковлевич (Немушко), 2 ряд: Павла Гусенькова, её мать Таисья Ивановна с племянником Федей, Пластинина Мария Васильевна, за её плечом я, Лидия Овчинникова с дочерью Любой и сыном Вовой, её муж Анатолий Овчинников, Пластинин Виктор Яковлевич, Пластинина Нина Григорьевна, 3 ряд: Пластинина (Гавзова) Фаина Афанасьевна, Пластинина Мария Савельевна, Третьякова Афимья Савельевна, Пластинина Александра Ивановна.

Небольшой, но двухэтажный дом (№71) Максима Яковлевича Гавзова стоит за домом Чупрова Семёна Николаевича. Максим Яковлевич жил в нём один, и, кажется, к нему приезжали родственники, и не только брат Андрей Яковлевич из Шошельцы, но и сын. Жена его умерла, и Максим очень дружил с тётей Катей Пурышевой (Третьяковой Екатериной Фёдоровной), которая жила неподалёку от него, и часто можно было видеть, как он или она спешили в гости друг к другу. Максим Яковлевич был человеком знающим, уважаемым, независимым, одним из первых, если не первым, председателем Саввино-Борисовского сельского совета. Мне почему-то он запомнился светлым человеком, это было моё деткое восприятие, которое сохранилось во мне навсегда.

Между домами Максима Яковлевича Гавзова и Ивана Чупрова на Росстанях под небольшой крышей был прибит к двум столбам железный лист. В него должны были бить в случае пожара или какого-то очень важного события. Я не помню, чтобы набат этого железного листа хоть раз раздался в Качеме... Нам же хотелось постучать палкой по нему, но нас одёргивали, и мы не смели этого делать. Тут же, у пожарного оповещателя, было место для объявлений и сообщений. Здесь под рубрикой "Вилы в бок" мы читали про Витальку Пластинина (Шведа) и других нерадивых колхозниках Качема. Но я запомнила только про Витальку, потому что мне было жалко его.

Кулига

Я не знаю, к Кулиге или Нагоре отнести дом Максима Яковлевича Гавзова, но небольшой домик (№72) бабки Маковки - Пластининой Марии, что стоял за этим домом, точно относится к Кулиге. Бабка Маковка, к великому сожалению, я не знаю её отчества, запомнилась мне старушкой с круглым доброжелательным лицом. Она тоже, как и моя прабабушка Анна Ефимовна Пластинина (Оськичева), "гладила", то есть делала массаж тем, у кого болела спина, и люди ходили к ней поправить своё здоровье. Мы заходили к бабке Марии Маковке редко, потому что писем она не получала и спичечных коробков у неё было мало. Моё ощущение от этого дома связано с темнотой: то ли окна были у бабки Маковки маленькие, то ли я заходила к ней только на мост (в коридор).

Через дорогу от дома бабки Маковки стоял дом, мне кажется, что два дома, (№73) большой и маленький, Чупрова Фёдора и его жены Анны Григорьевны, бабки Пурки, Пурышевой, родной бабушки по отцу моей двоюродной сестры Татьяны Николаевны Чупровой, ныне Третьяковой. Вот парадокс: Татьяна вышла замуж за украинца с качемской фамилией Третьяков! Чупрова Анна Григорьевна была матерью дяди Коли, Таниного отца, кроме того в Качеме жили ещё две её дочери, Екатерина Фёдоровна Третьякова и Александра Фёдоровна. Меня водила в гости к своей бабушке сама Таня, а интересовало нас в этом доме очень многое. Во-первых, в школе нам было сказано, что в царской России крестьяне топили печи по-чёрному, то есть дым шёл сначала в комнату, а потом через дымник выходил на улицу. В Качеме раньше было так же, но остался только дом бабки Пурышевой, который продолжает топиться по-чёрному. К сожалению, бывая у бабушки Пурышевой, я в этом не убедилась, может быть, потому, что приходили мы в гости к ней днём, а печи в Качеме топили ранним утром. Бабка Пурка, седая высокая старушка, всегда радовалась приходу к ней Тани, ласково улыбалась ей и угощала чем Бог послал. Она всегда пряла и,наверное, скучала без работы. На улицу она выходила редко. Дочери, Екатерина и Александра, любили свою мать и навещали её часто. Семейство Пурышей отличалось музыкальными и певческими способностями. То, что тётя Катя пела лучше всех в Качеме, известно всем, но был у Анны Григорьевны ещё один сын - знаменитый гармонист на всю округу. Его приглашали играть на гармони не только в Качеме, но и в близлежащие деревни на параздники и на свадьбы, и, возвращаясь однажды домой, он заснул в лесу и замёрз совсем молодым, ещё не побывавшим в армии. Великолепно пел и Николай Фёдорович, на лице его во время пения сменялось так много выражений, глаза то горели, то гасли, что не слушать его без волнения было просто невозможно. Хозяин дома Чупров Фёдор умер в 50 лет от сердечного приступа, находясь "на реке", то есть на рыбалке.

За домом Чупровой Анны Григорьевны стоял аккуратный дом (№74) Пластинина Григория Андреевича и его жены Татьяны Петровны. По-настоящему дом этот принадлежал, как выяснилось, бабке Петруниной, матери Татьяны Петровны; я знаю только отчество этой старушки, которая жила с дочерью и зятем, - Ананьевна. А теперь благодаря Галине Савватиевне я узнала и её имя - Анна Ананьевна.

Пластинина Нина Григорьевна Пластинин Григорий Андреевич Анисимов Александр, Пластинин Константин

Семёнович с сыном Колей, Пластинин Григорий

Андреевич, Чупров Фёдор Иванович,

Овчинников Анатолий

Нина Григорьевна родилась в 1947 году, и в Качеме она жила недолго, после 4-го класса переехала в Нижнюю Тойму. Её отца впоследствии тоже перевели работать в Нижнюю Тойму, до этого он был председателем Саввино- Борисовского сельсовета, то есть нашего, качемского. Вид у него был по-настоящему начальственный, его хотелось уважать и слушаться. Старухи звали его за глаза Листовкой, но почитали. Григорий Авндреевич отличался осторожностью в своих поступках, скажем так: был предусмротрительным. Когда Наталья Гавзова (Захарова) привела с Мильского спасшегося лётчика с упавшего военного самолёта, Григорий Андреевич, к которому как к председателю сельсовета Наталья привела своего подопечного, отказался впустить незнакомца в свой дом. Тогда Наталья привела его к нам, в дом председателя колхоза, и мой отец гостеприимно принял лётчика, ему была истоплена баня, он был вкусно накормлен. А мне пришлось, причём с радостью, выступать перед ним с фанерного чемодана вместо сцены с песнями, плясками и стихами, потому что все ушли в клуб на настоящий концерт к 7 Ноября, куда меня брали неохотно. Лётчик мне аплодировал, бабушка не знала, как себя вести, а я старалась развлечь нашего необычного гостя. А на следующий день прилетел самолёт, сел в поле - и началось торжество! Меня посадии в самолёт и дали настоящую шоколадку, а Наталье, моему отцу и заодно Григорию Андреевичу - по фляжке спирта.

А Нина каждое лето приезжала в Качем к бабушке Петрунине, и мы видели в ней человека открытого и доброго. Замуж Нина Григорьевна вышла рано, поселилась с мужем в Верхней Тойме, родила дочь Светлану и ... заболела раком. Я училась в институте, когда узнала, что она лежит в больнице на улице Урицкого, и стала навещать её. Боже мой! Как было жалко её, 23-летнюю, молодую и красивую, но уже угасающую...Я как могла обнадёживала её... Нины не стало в 23 года. Я знаю, что Василиса Андреевна Ларионова, жена нашего дяди Коли и тётя Нины Григорьевны, помогала осиротевшей маленькой Свете.

Про Татьяну Петровну, хозяйку этого дома, я не раз слышала из уст моего отца восторженный рассказ: " Дом загорелся... всё в дыму. Мы баб за вёдрами отправляем, мужиков - за лестницей, баграми, шестами... Колодец неблизко - как быть? Бабы ревут, Татьяна - тоже...Всё-таки наладилось дело, стали заливать огонь водой. Но куда! Горит! Вдруг Татьяна куда-то исчезла, Смотрим: появилась вся голая, нагая, с иконой Богородицы в руках... На улице холодно, а она давай бегать вокруг дома с иконой, молитву творя. Раз обежала, два - смотрим: огонь-то утихает, а потом и совсем пропал. Спасли дом. А кто спас? Может, и люди, ведь все старались тушить на совесть, а я думаю, что без Татьяниной смекалки не обошлось..."

Их сына Пластинина Василия Григорьевича, в Качеме я не помню, жил он со своей семьёй в Нижней Тойме в собственном доме. А дочь Дина изредка в Качем приезжала, но ненадолго.

Дом Пластинина Василия Яковлевича

Крыльцо в крыльцо от дома Гусей стоял дом (№36) Гашеньков, Пластинина Якова и его жены Клавдии. Бабка Гашенькова, тётя Клаша, родом из Вершины, была крёстной матерью моего отца, он всегда ласково называл её "крестовой" и относился к ней с нескрываемым почтением. Ни к кому больше, кроме самых близких людей, он не относился так уважительно, как к своей "крестове". У Якова и Клавдии было два сына, Василий Яковлевич и Дмитрий Яковлевич, и дочь Глафира Яковлевна, которая самозабвенно любила родную деревню. Наш дядя Ефим с нескрываемым восхищением обычно летом говорил нам: " Ай да Гранька! Опять пешком в Качем убежала! А ей ведь уже за семьдесят!" В этот качемский дом прибегали, оставив машину в Шошельце, дети и внуки Глафиры Яковлевны, сразу несколько человек. Однажды, встретив их на дороге в Качем, мы порадовались, видя, как дружны и сплочённы они между собой, как верны малой родине своих близких.

Пластинин Василий Яковлевич Пластинина Зинаида Ивановна Внучка Василия и Зинаида Ивановна с сыном

Зинаиды, дочь Татьяны Иваном Васильевичем

Зинаида Ивановна с Глафирой Василий Яковлевич идёт за невестой Яковлевной в день свадьбы

Это поле, а в нём баня Немушков. Поле при луне... В поле, где рожь и васильки...

(Слева) Лиде и Люде по 4 года, мне - 2.

За полем болото с мостовинками, за болотом - речка Сарова. Там же где-то в лесу за 12 километров - и Бакино...

Часть дома Немушков с баней в поле Окулое поле. Дом Немушков и Матрёны Дом Немушков

Мария Савельевна и Иван Яковлевич Мария Савельевна с Геннадием Мария Савельевна, её дочь Анна Ивановна, и невестка Люба

Анна Ивановна Наталья Ивановна Иван Яковлевич Мария Савельевна Геннадий с матерью

В доме Немушков, 1995 год. Сёстры Антонина и Нина Ивановны Сёстры Наталья и Нина Ивановны

Это наш Шарик

Дом (№37) Немушков стоит сосем рядом с колхозным полем. Высокие ворота в изгороди отделяли когда-то этот дом в Кулиге от большого и широкого поля, (Кулига - небольшая и узкая деревня в составе Качема). Баня Немушков находилась совсем в поле, она и сейчас ещё кое-как держится, не падает. Немушкам дом стал ринадлежать позже, а первоначально он был Оськичев, моего прадеда Пластинина Якова Ивановича, 1870 года рождения. У Якова Ивановича и Анны Ефимовны было четверо сыновей: Семён, мой дед, Антон, Василий и Иван. Первые трое погибли на войне, а Иван Яковлевич, по прозванию Немушко, был глухонемым. От чего наступила его глухота, я не знаю, только знал он некоторые слова, значит, оглох, очевидно, в результате болезни или на войне. Антон жил в Ленинграде, Василий - в Нарьян-Маре. Жена Антона Мария Борисовна, дочь Галина и сын Геннадий во время блокады какое-то время жили в Качеме. Галина - учительница, причем и в Ленинграде 60-х-80-х годов довольно известная, Геннадий работал на Кировском заводе, ещё в семидесятые годы они жили в Ленинграде. Я не один раз бывала у них в гостях по улице Смирнова, дом 5/7. Благодаря этим поездкам я хорошо изучила город на Неве, хотя посмотрела в нём далеко не всё. Рано утром, когда мне ещё хотелось поваляться в постели, меня будил голос Марии Борисовны, напевающей модную в начале 70-х годов песню "Вы слыхали ль, как поют дрозды?". Я пряталась под одеяло и слышала требовательный возглас: "Валентина, ты спать в Ленинград приехала? Вставай! Сегодня мы поедем в город Пушкин". Куда она меня только не водила! Мы любовались фонтанами Петродворца, ходили по Царскосельскому лицею и Екатерининскому дворцу, мы рассматривали картины Русского музея, а потом стояли у памятника А.С.Пушкина работы скульптора Аникушина, мы гуляли по Летнему саду, а потом задирали головы на Медного всадника - "кумира на бронзовом коне". Мы проводили целые дни в Иссакиевском соборе, Эрмитаже, Петропавловской крепости, мы пытались получше рассмотреть верхушку Александрийского столпа, мы склоняли головы на Марсовом поле и Пискаревском кладбище. А потом я одна шла на набережную Мойки,14 и часами слушала экскурсовода в последней квартире А.С.Пушкина. Иногда мы бродили по городу с Женей, внучкой Марии Борисовны, которая младше меня на восемь лет. С ней мы любили фотографироваться в автоматах, где смеялись, корчили рожицы, а потом покатывались со смеху, разглядывая смешные фотографии. Впервые в жизни, и это благодаря Жене, я увидела чудо из чудес - разведение мостов над Невой. Увиденное зрелище произвело на меня огромнейшее впечатление, которое осталось во мне на всю жизнь.

А несколькими годами раньше Мария Борисовна уже после пятидесяти лет выходила замуж за генерала в отставке и привозила его в Качем в гости. Я в это время училась в Шошельце и не могу рассказать, как они гостили у нас, но видела их у тёти Лиды Вяткиной, куда привезла на лошади своих гостей наша бабушка. Я удивилась тому, с каким почтением она общалась с Марией Борисовной и её спутником, как ласково и заботливо выполняла их малейшие просьбы. А Мария Борисовна изумила меня тогда отношением к своему мужу: она на моих глазах почистила от кожуры яблоко и, как ребёнку, подала своему маленькому генералу, а он, как ребёнок, принял это яблоко и стал его аккуратно есть. ...Такого в Качеме не бывало. Наверное, к сожалению, тот брак продлился недолго, Мария Борисовна не извлекла из него никакой выгоды и вернулась жить к дочери в маленькую двухкомнатную квартирку на улице Смирнова, что недалеко от Финляндского вокзала. Вот сюда я позднее и приезжала погостить.

Как я уже писала, у Галины Антоновны есть дочь Женя Малышкина, у Геннадия Антоновича - два сына, они единственные продолжатели рода Оськичей и красивой фамилии Пластинины. У Василия и его жены Афимьи Николаевны, сестры тёти Марьи Евлёхичевой, есть дочь Тамара, она инженер. Они жили в Нарьян-Маре.

Пластинина Мария Борисовна, жена Антона Дети Антона Яковлевича - дочь Галина Их дочь Евгения Анатольевна

Яковлевича, Петродворец, 1973 год. Антоновна Пластинина (Малышкина) и сын Малышкина. Жека, Жеконя, Геннадий Антонович Пластинин. Во время где ты?

блокады Ленинграда они какое-то время жили в Качеме.

Мой отец Пластинин Константин Семёнович, по разной информации, был любимцем бабки Оськичевой и проводил в этом доме много времени. Родился он в 1925 году, а свой дом в Узлихе дедушка построил перед войной, следовательно, вся семья Семёна долгое время жила в большом доме Оськичей. По моим подсчётам, в доме было шесть комнат, а с перегородками и того больше: две боковые избы, две комнаты на первом и две на втором этаже. В большой комнате на первом этаже жила бабка Оськичева, наша прабабушка, - стройная, прямая женщина с обличием монашки. Она носила чёрное платье с белыми пуговками-бусинками. Эти жемчужинки не давали мне покоя и пленяли своей красотой. На голове у прабабушки был чёрный платок, повязанный как у монашки. Я не могла и не могу себе представить, чтобы она работала, как остальные женщины Качема. Во-первых, какую работу могли выполнять эти длинные тонкие пальцы, которые всё понимали в человеческом теле? Во-вторых, человек с таким зорким и умным взглядом мог разве только руководить. И, наконец, в-третьих, я даже на улице её никогда не видела, только дома, в её половине. Прабабушка была костоправом и массажистом, как сказали бы теперь, причём знаменитым; её все слушались, ей верили, к ней шли за помощью, ей многое прощали. Вот как рассказывала Евгения Васильевна Павлова, дочь нашей соседки Марьюшки: "Сломала я ногу ещё девчонкой, бабку Оськичеву позвали, только она щупать ногу начала - глядь: с Акулова поля фельдшер спускается. Бабку сразу в подпол спрятали, в картофельную яму; там она и сидела, пока фельдшер смотрел да шину ставил. Нельзя было почему-то к знахарям идти за помощью. А как ушел фельдшер, бабка вылезла, все переделала по-своему. Вылечила она мне ногу, хорошо всё срослось". Я и сама удостоверилась в способностях моей прародительницы. Откуда, откуда у неё, малограмотной, такие знания человеческого организма? Религиозные книги она читала, знала церковнославянский язык - вот и вся её грамотность. А лечить людей, и успешно лечить - откуда это? Сама я тоже испытала на себе благотворное воздействие бабкиных рук. Однажды весной мне разрешили прыгать в снег с крыши над крыльцом. Не поверю, что есть что-то более захватывающее, чем это весёлое занятие. Я прыгнула раз, два, три и на какой-то очередной раз упала животом на чурку дров, спрятавшуюся по снегом и не замеченную отцом при уборке дров. Мой живот заболел, и мама с бабушкой проявили единогласие, отправив меня с братом Колькой к бабке Оськичевой на лечение. Ранним утром в конце марта или начале апреля мы бойко бежали по прямой узкой тропинке среди снегов, видели прямые столбы дыма над крышами домов, и нам было беспричинно весело и легко. Радостные и раскрасневшиеся мы влетели в избу бабушки и, кажется, подняли ей настроение. Она, ничего не спросив, усадила нас на лавку (скамейку), поставила перед нами коробку с рассыпчатыми сухарями и стала наблюдать за нашим энергичным поеданием вкусных сухарей. Когда мы насытились, бабка спросила:

- Почто пришли? По делу или так?

- По делу, - бойко ответил за меня сытый Колька. - Валька на брюхо упала, надо лечить.

- Что вы мне раньше не сказали? - удивилась старуха. - Завтра снова приходите, но не ешьте ничего. Вылечим!

Я не помню, как мы на другое утро снова с Колькой бежали к бабке, но зато помню, как долго она мыла свои руки с длинными пальцами, как тщательно их вытирала, как что-то нащупывала в моём животе, как совсем безболезненно гладила и мяла его. После этого мой живот перестал болеть, и я присматривала, откуда снова спрыгнуть. Когда бабка Оськичева умерла, я спросила мою совершенно безграмотную бабушку: "Сколько лет прожила бабка кулижская?" Бабушка ответила просто и убедительно. "Смотри, - сказала она, показав расстояние большого пальца от ногтя до основания, - это век, сто годков. Бабка чуть до века не дожила", и я поняла, что наша легендарная прабабушка прожила долгую жизнь.

Мне до сих пор не понятно, как получилось, что мой прадедушка Яков Иванович так страшно погиб: пошёл в марте 1945 года ночью или поздним вечером "по нужде", как говорила бабушка, почему-то вышел в поле к бане да там и замёрз. Почему прабабушка его не хватилась? Почему никто из Немушков не услышал его голоса? Он ведь, конечно, кричал, звал на помощь... О том, что он был болен, никто не говорил, поэтому особенно жалко человека, не дожившего до Победы несколько месяцев. Кстати, такая же жестокая смерть постигла его внучку, мою тётю Зою Семёновну, которая умерла в одиночестве от инсульта летом, приводя в порядок грядки с клубникой. Её нашли лишь на второй или на третий день... А её сестра, Лидия Семёновна, опять моя тётя, была найдена мёртвой около своего дома 8 ноября 1993 года... И Атаманова Лидия, дочь тёти Зои, моя двоюродная сестра, была обнаружена мёртвой в собственной квартире Архангельска, где пролежала более десяти дней... Страшно. И Геннадий Иванович умер один, о нём я ещё напишу.

О непреклонном характере нашей прабабушки говорит и такой факт: во время раскулачивания прадедушку посадили в холодный погреб, чтобы он отдал властям золото, которое, как считали все, в их семье имелось в большом количестве. Несколько дней дед сидел в погребе, а мой отец носил ему еду, переживая за здоровье своего родственника. К бабушке же никакие меры насилия властями предприняты не были в связи с её особым положением в деревне, а сама она ничего отдавать не хотела; и в конце концов дедушка был выпущен из погреба и отправлен домой. Мой дедушка был лесничим и охотником. Золото, о котором много говорилось, вернее всего появилось от торговли пушниной и рябчиками. Целые обозы отправляли качемские охотники в Санкт-Петербург осенью - в начале зимы , получая неплохую прибыль.

Пластинина (Вяткина) Лидия Семёновна с Галиной

Лидия Семёновна Антоновной

Кому досталось золото, те "тёмные пятаки", которые видела в решете и горшке тётя Лида, побывав в амбаре, никто не знает. А случилось это так. Анна Ефимовна заболела и пообещала своей внучке Лидии "отказать" (подарить, отдать) после смерти атласный платок. Внучке это очень пришлось по душе, но бабушка лежит и не умирает, и нетерпеливая Лида, не выдержав, спросила:

- Бабушка, когда ты умрёшь?

- А что такое? - сначала не поняла бабушка.

- Да платок поносить скорей хочется, - был ей ответ.

- Вот возьми ключ от амбара, - ответила ей не желавшая умирать бабушка. - В сундуке лежит тот платок, сверху. Возьми его и носи на здоровье. Да не задерживайся в амбаре-то.

В поисках платка и наткнулась любопытная Лида на какие-то тёмные пятаки, что лежали в решете да в горшке. Но бабушка отвечать на вопрос о пятаках сурово отказалась - хватит подаренного платка.

После войны бабка Оськичева будто бы дала всем внукам по две золотых монетки, а про остальное золото никто ничего не может сказать. Может, через Татьяну, бабкину племянницу, досталось Сваликам? Может, передано Богу через Оленьку Агафонову? Может, досталось Наумушкам? Дети всех перечисленных людей зажили богато, а близкие родственники рассердились на Оськичей, дедушку и бабушку, и даже могилы их, никем не оберегаемые, заросли кустами и травой. И лишь в 2017 году моя сестра Людмила Константиновна (Артюхова) поставила крест, один на двоих, на могилах наших славных предков.

В гости к Немушкам я ходила по делу: собирать спичечные коробки и картинки на конвертах - вот такие мы были в Качеме коллекционеры. Я любила рассматривать фотографии в рамках в переднем углу их комнаты, а жили они в боковуше. Меня завораживала и вызывала огромную гордость фотография с лихой надписью:"Привет из Берлина!" На ней была изображена красивая девушка в военной форме в кругу таких же, как она, подруг. Это была тётя Аня, Анна Ивановна, мой отец называл её Нюрой. В Берлине была весна, девушки улыбались, войны не наблюдалось, и это меня радовало. После войны Анна Ивановна жила в Архангельске с сыном Толей и мужем-моряком дядей Петей, который был очень ревнивым, так говорила моей маме тётя Аня, когда мы были у них в гостях. Она работала в сельхозтехникуме завхозом; умерла Анна Ивановна Никонова недавно в Архангельске у себя дома.

Следующая фотография просто восхищала меня: на ней красавец дядя Гена, просто Генка (по-качемски - Генька), потому что он был лет на четыре-пять старше меня. А рядом такая красивая его жена Люба, что я даже глаза зажмуривала, не веря, что может быть такая красота. Умён был наш Генка, проницателен, находчив, прозорлив, часто улыбчив, трудолюбив. Лицом напоминал певца Вячеслава Добрынина, но был ещё его красивее. Ах, эти чёрные кудри! Ах, эти живые глаза! Ах, эта улыбка! Вот какие парни рождались в Качеме! Жили Гена с Любой (она работала заведующей детсадом) в Северодвинске, у них есть дочь Светлана, которую вынянчила и подняла на ноги Мария Савельевна, её бабушка, то есть мать Геннадия, горячо любившая своего сына. Последний раз я видела жену дяди Ваньки летом в 90-е годы в Шошельце, она никого не узнавала, хотя внешне казалась вполне здоровой, была нарядна и беспрекословно слушалась сына, сопровождавшего её в деревню. Умер Геннадий молодым, всего за сорок лет, его нашла мёртвым в квартире уезжавшая на курсы в другой город жена Люба.

Генка, Генка... Много вокруг него было непонятного. На всё у него имелся собственный взгляд, который он не таил от окружающих, и истории с ним случались удивительные. Вот однажды пришёл он из Качема, где они отдыхали с Любой, в Шошельцу за продуктами ко дню рождения жены. Всё купил: овощи, мясное, сладости, вино - и отправился в деревню, большее расстояние до которой его подвезли на машине. Осталось идти пешком шесть-семь километров. И этот путь он проделал за...три дня. Где он был, почему его не искусали комары, которых в то лето была тьма-тьмущая? Почему никто не видел его возле дороги, ведь в те годы люди часто преодолевали путь в Качем и обратно? Генка и сам не мог ответить на эти вопрос. Удивляло и то, что спиртные напитки остались в сохранности. В тот год, кстати, у них в доме был замечен Барабашка, о котором со всеми подробностями мне рассказывала Люба. И ещё запомнилось. Сидим как-то за столом в доме Пеганков, а Генка на меня смотрит как-то подозрительно внимательно, а потом говорит философски важно:

- Таким, Валентина, как ты, надо много детей рожать.

Мне аж не по себе стало: и так двое сыновей есть, а работа завучевская так изматывает, что о детях и не мыслится. Я робко возмутилась, но Генка мои эмоции не воспринял.

Огромное впечатление на меня производила и семья Лешуковых - это дочь Немушков Антонина и её муж Анатолий. Каждое лето они приезжали в Качем, сначала одни, а потом с дочкой. Тоня красивая, тонкая, как тростиночка, в цветастом платье, на каблучках - как с картинки. Анатолий улыбающийся, влюблённый, энергичный. На них было просто приятно смотреть. Именно Анатолий привёз металлоискатель и проверил каждое брёвнышко дома в поисках бабкиного золота. Не нашёл...

Муж Натальи Ивановны, третьей дочери Немушков, был тоже качемский - Иван Степанович Третьяков (Смирёный). Но я запомнила, что они жили летом в отпуске тоже у Немушков, а не у Третьяковой Агафьи Петровны, матери Ивана, в Узлихе. У них родилось трое сыновей: Геннадий, красивый, деликатный и умный на вид, очень застенчивый Вениамин и светловолосый с лицом ангела Виктор. Вени уже нет, а Виктор, как мне сообщили, желает знать своих предков. Молодец, Виктор! Стыдно быть Иваном, родства не помнящим... Ребята, Качем ждёт вас летом в гости, дом бабушки Агафьи давно стоит пустой...

Я, ещё второклассница, со своими отцом и матерью была в гостях у тёти Наташи в Архангельске уже вечером. Они только что тогда получили новую квартиру, и тётя Наташа с радостью показывала новую мебель: диван, трюмо, шкафы. А её муж, печально глядя на моего отца, изрёк огорчённо:

- Вот только бутылки нет. Закрыты магазины.

- Как нет? - весело возразила его жена, лихо подняла часть дивана и достала "Московскую", к неимоверной радости мужчин.

Последний раз я видела тётю Наташу в Соломбальской церкви на отпевании моей мамы. Одну её по-настоящему и запомнила: в такой была отключке, но запомнила отчётливо. Ко мне подошла тогда со словами соболезнования и цветами в руках красивая, стройная, элегантно одетая женщина в стиле актрисы Гурченко. Только куда там Гурченко! Настоящей звездой выглядела Наталья Ивановна - уроженка Качема!

О Нине Ивановне, четвёртой дочери Немушков, хочется писать с огромной благодарностью. Это она и её второй муж, с которым она жила в любви и согласии, постоянно навещали в больнице мою маму, где она лежала с болезнью крови. Это они согрели теплом и вниманием последние месяцы её жизни... Была тётя Нина спокойной и выносливой, любила своих детей и беспокоилась о них, в Качеме бывала редко, и я её знала меньше, чем её сестёр. В моей памяти осталась устойчивая печаль в глазах этой нашей родственницы как отражение её души. Одно время жил в Шошельце её сын Ваулин Коля, если я не путаю имени, его семья в посёлке счастливой не считалась.

Стоит сейчас Немушков дом в траве, полуразвалился, и никому он не нужен... А ведь отношения моего отца с Немушками осложнились из-за бани. Не помню, то ли вторую боковушу, то ли амбар увёз отец от Немушков, чтобы построить в Узлихе баню. Всё было сделано во исполнение воли бабки Оськичевой, Анны Ефимовны, которая многое прощала и разрешала своему, я думаю, любимому внуку. Отец на этот счёт всегда смеялся, рассказывая, как он однажды случайно выстрелил из ружья прямо в бабкиной комнате. Чистил он своё ружьё или просто возился с ним... От испуга бабка залезла под стол и громко кричала:"Убили! Убили!" Замолчала она только тогда, когда испуганный не меньше её внук успокоил старуху, объяснив, что она жива- целёхонька. Действия моего отца относительно бани очень не понравились дяде Ваньке, между ними пробежала чёрная кошка. Я помню, как Немушко, чуть подвыпивший, приходил к бабушке, которую он немного побаивался почему-то, что-то лепетал ей на своём непонятном языке, жаловался, ждал одобрения его мыслей, но бабушка царственно смотрела на него и гордо и упорно не соглашалась с ним. А бояться дядю Ваньку стоило. В деревне говорили, что пинежские охотники передали ему силу колдовства, что рассерженный старик может "ставить килы". Ссора из-за бани или ещё что-то повлияло, но появилось невообразимое на лице моей младшей сестры Лиды: оно отекло, распухло, посинело. Почему-то в тот день дядя Ванька прибежал к нам, бабушка на него кричала, ему угрожала, трясла головой и страшно сердилась, Немушко убежал от нас, и лицо сестры стало принимать первоначальное состояние. Шрамы на шее , правда, остались.

(Слева на фото Надя (Дмитриевна), позади Люба (Николаевна, д. Коля был младшим), Тоня (Дмитриевна), ниже дочь Катя. Рядом с ней я, правее жена Вика. Над дочкой жена сына Гены Настя,блондинка рядом -Нина ( Дмитриевна),справа от неё Люба ( Дмитриевна). Над ними Сергей, муж Любови Николаевны. Позади Геннадий, перед ним его жена Нина, беленький позади -Саша Ваулин с женой Галиной, с краю дочь Гены Оля. Фотография сделана на дне рождения Третьякова Виктора Ивановича.

(Слева) Зоя Семёновна с дочерью Тоней и

сыном Колей, Наталья Ивановна с Витей и

Лидия Овчинникова, возможно, с дочерью Тони.

Умирал дядя Ванька долго и мучительно, пришлось поднимать почему-то конёк на крыше, и только тогда он умер. Бабушка, как могла, старалась помочь ему облегчить его боли, а узнав о смерти своего деверя, произнесла одно лишь слово:"Отмаялся"... В моём сознании дядя Ванька остался человеком очень красивым внешне, но иногда со взглядом ребёнка, мастером на все руки, удачливым рыбаком и охотником, умным и не нашедшим себя страдальцем... Подробнее о нём написано в главе "Моя родословная" в "Приложении".

За домом Гавзова Максима Яковлевича, уже на Окулом поле, стоял давно развалившийся одноэтажный дом (№70) дедка Дворяги, Чупрова Фёдора , в нём жила при нас Дуня, Авдотья, хромая сестра жены хозяина дома. Имя это я запомнила только потому, что, слыша присказку "Первое мая - Дуня хромая", я смутно вспоминаю сестру жены старика Дворяги и его дом. Пышно растёт трава на том месте, где некогда стоял этом домик. Дочь Дворяги Татьяна Фёдоровна - племянница моей прабабушки Оськичевой, Анны Ефимовны Пластининой, так утверждает моя двоюродная сестра Татьяна Николаевна и Сергей Дмитриевич Ларионов - сын Татьяны Фёдоровны. "Отец Татьяны Фёдоровны - Чупров Федор (Дворяга), мать из Ларионовых, умерла, когда Татьяне было 6 лет. Родственники по матери: двоюродный брат - Немушко, Пластинин Иван Яковлевич; двоюродная сестра - Чупрова Наталья Николаевна,теща Пустынного Ивана, мать Лины Ефимовны", - так написали мне Сергей и Галина Ларионовы, подтверждая слова моей двоюродной сестры Татьяны Чупровой.

Опираясь на представленные факты, я на правах хоть дальней, но родственницы беру на себя смелость описать так события, связанные с Татьяной Фёдоровной. Она, дочь Чупрова Фёдора (Дворяги), в шесть лет стала сиротой после смерти своей матери. В большом доме Фёдора поселилась хромая сестра матери Авдотья Дуня Хромая), которая, очевидно, помогала ему по хозяйству и в воспитании его дочери. Девочка росла красивой, такой же, как её двоюродная сестра красавица Наталья Николаевна, выданная замуж к Лапичам, и, вернее всего, такой же трудолюбивой, вот и нашла жениха в семье самых богатых людей Качема Баричей. Очень красив был и её двоюродный брат Иван Яковлевич Пластинин (Немушко). А у матери Немушка Анны Ефимовны, родной тётки Татьяны, было ещё три сына: Семён (мой дедушка), Антон, Василий. Анна Ефимовна, очень волевая женщина, очень "жалела" свою племянницу и общалась с ней. Это всё подтверждает ответ Татьяниной невестки Галины Ларионовой:"Исторического ничего больше не знаю о семейной жизни Татьяны, кроме как о её тёте хромой (сестре её умершей матери), о том, что та была староверкой, ее научила читать на старославянском, жила вместе с Дворягой и занималась воспитанием Татьяны."

В годы раскулачивания Татьяне было лет 25, но детей у неё не было почему-то, а замуж, вернее всего, её выдали ещё очень молодую. Пронырливый или удачливый Дворяга откуда-то узнал, что Баричей ночью будут раскулачивать, и предупредил об этом своих сватов. А испуганная Татьяна, послушавшись отца, прибежала в его дом и спряталась в погребе, пробыв там несколько дней. А потом, когда её мужа и его родных увезли из деревни, она, узнав через некоторое время из уст своего отца о их расстреле, согласилась выйти замуж за Дмитрия Свалика, человека в Качеме далеко не бедного. У них родилось шестеро детей. (Я не очень верю в то, что все Баричи были расстреляны).

Я прекрасно помню Татьяну Фёдоровну в Шошельце, её величественную походку, прямую спину, мудрый взгляд и красивое лицо; таких, как она, называют породистыми.

Дом Николая Фёдоровича и Зои Семёновны Нагора. Дом Чупровых на заднем Рано постаревший Николай

Чупровых. Смотри, Татьяна! Нашла я всё-таки плане. Вид из двора Андриевых. Николаевич у крыльца родного дома

ваш дом во всей красе. с Анатолием Исааковичем

Совсем рядом с домом Дворяги и тоже на Окулом поле до сих пор стоит в неплохом состоянии небольшой одноэтажный дом (№40) Чупрова Николая Фёдоровича (Пурыша) и его жены, моей тёти, Зои Семёновны. Семья моей тёти Зои была большой, семь человек, а боковую избу они построили в конце 60-х годов. До этого они жили все в одной комнате, а за заборкой была маленькая кухонька. Одну зиму (1959-60г.г.) они жили на Мильском в 50-ти километрах от деревни, ухаживая там за колхозными телятами. Их старшая дочь Лида (1949г.) жила у нас, а дядя Коля, тётя Зоя, Таня (1953г.) и двойняшки Толя и Тоня(1957г.) зимовали в большой колхозной избе вдали от деревни, где, кстати, была баня и, конечно, большой телятник. Они угнали с собой свою корову и, по воспоминаниям Татьяны, питались неплохо. Дядя Коля ловил рыбу, охотился на дичь, молоко и молочные продукты у них были свои. Я помню, как они приехали в Качем весной; их привезли на больших плотах с сеном. Таня, повзрослевшая, счастливая, как героиня, сошла на родную качемскую землю, и всем хотелось с ней дружить и делать ей что-нибудь приятное.

Тётя Зоя, красивая женщина с совершенно правильными чертами лица, работала в колхозе на ферме дояркой и телятницей, дядя Коля - и в кузнице, и пастухом, и плотником. Характер моей тёти был сложным и неоднозначным, но она совершенно не не могла сидеть без дела и, не жалея себя, трудилась изо дня в день и на себя, и на колхоз. На своё здоровье она не обращала внимания. Как-то в районной больнице, где она оказалась, врачи сказали ей:

- Зоя Семёновна, вы должны лечь на несколько дней в больницу: мы подозреваем у вас микроинсульт.

- Как в больницу? - изумилась моя тётя. - У меня корова стельная. Никак нельзя.

...И она уехала домой. Ещё она очень любила своих детей. За время своей работы в школе я встречала таких матерей, которым кажется, что их дети самые лучшие и за них надо заступаться при любых обстоятельствах. К старшей дочери Лиде она относилась с нескрываемым уважением, Таней гордилась, "робёнков" Толю и Тоню пыталась оградить от всего плохого, а Коленьку, в детстве очень полного мальчика, просто обожала и не скрывала этого. Моя мама, с которой тётя Зоя в молодые годы не очень-то была любезна, не раз говорила золовке на правах учительницы, что заступаться за детей при них нельзя, но та не обращала на эти советы ни малейшего внимания, изо всех сил любя своего Коленьку. Потом она просто обожала своих внуков, особенно Тониных Настю и Наташу, потому что они больше других гостили у неё. Моя тётя Зоя жила заботами и хлопотами, пыталась быть полезной близким людям и, хоть сама бывала резковата, всё принимала близко к сердцу и быстро растратила своё здоровье. Прожила она чуть больше 60 лет...

Дядя Коля во время войны попал в плен на Украине; несколько солдат должны были взорвать мост и остались на том берегу, куда пришли фашисты. Их спрятали местные жители, но нашёлся мальчишка, который выдал советских солдат немцам. Жизнь его в плену была ужасной, особенно первое время. Постоянный голод, побои, унижения и работа до последних сил. "Идём мы по улице, от голода качаемся; одежда на нас страшная, про обувь и не говорю... А есть так хочется, что мутит. Видим: лежит мёртвая лошадь. Мы - к ней, рвём мясо руками... На нас кричат, стреляют куда-то, а мы как не слышим... Ты напиши, напиши, Валенька, об этом, ты грамотная..."- так говорил мне не раз Николай Фёдорович, вспоминая о прожитых годах. "А потом у фермера мы робили. Куда лучше стало. Тамошние бабы нам даже хлеб бросали через забор, да и хозяин кормил, совсем голодом не держал... А вот девка, дочь его, нас за людей не считала. Ведь молодая, лет восемнадцать, и из себя ничего, красивая. А при нас, молодых парнях и мужиках, пукала и не стеснялась, а присядет нужду справить, своё сделает, на нас посмотрит с презрением и уйдёт. Что, мы не люди, по-ейному? Обидно было, униженными мы себя считали... "- продолжал свои воспоминания бывший пленный.

А как он пел! "Запрягайте, хлопцы, волы, начинайте поле гать"... - пел он, сражая нас незнакомыми словами, делавшими песню особенно значительной. Он пел, прикрыв глаза и всем своим видом показывая, что он не тут, не в северной деревне, а где-то там далеко, где он был и эту песню выучил, а он поёт её и видит то, что там происходит: и и "девчинёнку", которая вышла из дома за водой поутру, и казачонка, который хотел ей помочь нести воду, и ту "невеличку", что затмила молодцу глаза своей красотой и " русой косой до пояса". И все слушали и верили ему и ещё хотели послушать... О том, что Пурыши умели проникновенно петь, я ещё расскажу дальше.

Дядя Коля жил во время учебного года в Шошельце, когда закрыли школу в Качеме; им дали квартиру напротив нашего дома, и мы много общались с ним. "Дед Медный" - так уважительно называл степенного, величественного и совершенно седого старика с густыми волосами, совсем такими же, как сейчас у его дочери Татьяны, дядю Колю, муж моей сестры Люды Виктор Антонович Артюхов.

Чупров Николай Николаевич

Шошельца. Снизу вверх и слева направо:Чупров Николай Фёдорович, Атаманов Анатолий (муж дочери Лидии), Чупров Анатолий Николаевич (сын), Артюхов Виктор Антонович (муж Люды), Вяткина Лидия Семёновна и Чупрова Зоя Семёновна (сёстры).

Чупров Николай Фёдорович Чупрова Зоя Семёновна Лидия Николаевна с братом Колей на руках около родного дома, рядом наша бабушка с внучкой Лёлей Вяткиной

Лидия Николаевна в молодости Моя мама и Лидия в Шошельце Лидия Николаевна в последние годы жизни

В последние годы летом в этом доме жил Николай Николаевич Чупров (1961 года рождения), очень рано изменившийся и постаревший. Я видела его в последний раз в 2017 году в их доме, когда мы пошли звонить "к бочке" и не смогли дозвониться до Сыктывкара. Он мне показался тогда похожим на горца, на чеченца, очень худой и горбоносый. У моего двоюродного брата был сахарный диабет, и эта болезнь победила его. У него остались дочь Евгения Николаевна и жена Людмила.

Здравствуй, Качем! Николай и Людмила Чупровы Николай и Людмила в качемском доме

Лидия Николаевна внешне смолоду выглядела здоровым человеком, но с 8-го класса, когда её в Шошельце испугали собаки, она страдала сердечно-сосудистыми заболеваниями. Лида закончила техникум, потом институт, получила высшее образование и работала ветврачом. Она вышла замуж за Атаманова Анатолия, к которому очень уважительно относилась как к мужу. Как специалист, она пользовалась уважением жителей Шошельцы,потому что помогала их животным справиться с болезнями. Лидия Николаевна прожила всю жизнь в Архангельске, воспитала двух дочерей, Ирину и Татьяну. Умерла она одна в своей квартире, и долго не была обнаружена родственниками. О Лидии Николаевне более подробно написано в "Приложении".

Чупрова (Третьякова) Татьяна Николаевна После долгой разлуки...Сёстры Тоня, Лида и Таня

Радость встречи. Тоня, таня, Лида Тоня, Ирина Атаманова,Таня, Наташа и Хорошо, когда родные встречаются

Настя Петровы

Татьяна Николаевна в Архангельске Лидия Николаевна Ирина Анатольевна - дочь Лидии

Наталья Григорьевна Петрова Розы Татьяне и Любови на прощание от родных Анастасия и Наталья Григорьевны

В детстве Татьяна Николаевна, вторая дочь Чупровых, была очень красивой девочкой, и, когда тётя Зоя повезла её на пароходе в город крестить, посадив в бехтерь, люди заглядывали в него, восхищаясь красотой ребёнка. Простой и даже наивностью отличалась Татьяна от других детей своего времени, была она простодушна и добра к людям, прощала их грехи и обиды. В день похорон своего отца она позвала в дом внебрачного его сына, не спросив позволения своей матери, которая, как потом оказалось, тоже была не против. После сельхозтехникума она вышла замуж за человека с качемской фамилией Третьяков и живёт многие годы на Украине, имеет двух взрослых сыновей, Виктора и Максима. С ней можно общаться по Интернету.

Двойняшки Чупров Анатолий Николаевич и Чупрова (Петрова) Антонина Николаевна Тоня в детстве

Любовь Витальевна Вяткина-Бондарчук Антонина Николаевна Курицын Сергей Васильевич

Анатолий Николаевич прожил жизнь в Волгоградской области. Человек он был скромный и трудолюбивый, больше других, на мой взгляд, похожий внешне на свою мать. Я учила его в школе, и мне было приятно видеть его воспитанность и скромность. Анатолий умер несколько лет назад. Последний раз я видела Толюна похоронах тёти Зои, его матери. Как он плакал! Сколько горя он испытывал в связи с кончиной той, которая любила его по-настоящему!

Антонина Николаевна живёт в Североонежске Архангельской области и у своей дочери Анастасии в Архангельске, помогая ей в воспитании детей. Младшая её дочь Наталья живёт в Североонежске; обе Тонины дочери имеют хорошее образование, но я показываю высокие награды Анастасии, чтобы доказать, насколько трудолюбивы и умны люди, имеющие качемские корни.

Петрова Анастасия Григорьевна и её награды.

Окулое поле. За домом Пурышей - бочка, с которой можно иногда позвонить куда-нибудь. Не знаю, кто на бочке.

Окулое поле... Не сразу я поняла, почему оно так называется. Оказывается, есть слово "околой", то есть находящийся около, близко, родственное ему слово "околица". А наше Окулое поле как раз находится около домов деревни, почти даже в ней. Люди, произнося слова, подбирают удобные для себя варианты, вот и получилось Окулое - так легче говорить.

Этот дом принадлежал Чупровым Ивану Ивановичу и Александре Гавриловне (Андриевым). Им невозможно не восхищаться даже спустя многие годы. Красота! Слава качемским умельцам! ...И годы не властны.

Машенька, дочь Валентина Фёдоровича Чупров Фёдор Иванович

Шошельца. На стуле сидят Агафья Ивановна Чупрова и Пластинин Василий Яковлевич (Гашеньков),

стоят слева направо: Чупров Фёдор Иванович, Пластинина Мария Васильевна, Ларионова

Лидия Фёдоровна, Колодкина, Пластинина Зинаида Ивановна и Раиса Барашкова

Чупрова Татьяна Ивановна Вот скупо написанная фронтовая Муж Антонины Ивановны Чупровой

биография Татьяны Ивановны Чупровой Анисимов Александр

истинной защитницы Отечества

В девяностые годы в этом доме жил Чупров Анатолий Иванович со своей женой Зинаидой Андреевной, дочерью Андрея Яковлевича Петембуровца, к ним приезжали их дети, Виктор, Сергей, Нина. Моего отца связывала дружба с Анатолием Ивановичем, может быть, потому, что детство его прошло в Кулиге, в доме Оськичей, недалеко от дома Андриевых. Я помню, что мы заходили в гости к Чупровым в Северодвинске, и Анатолий Иванович, любитель пофотографировать, бывал у нас в гостях и "снимал нас на карточки", как говорили в Качеме. Однажды они с моим отцом просидели всю летнюю ночь с бутылкой водки, старательно выводя слова песни:" Шапка с кистью плывёт... Стенька Разин...Ермак..." Дальше слов песни они никак не могли вспомнить, и всё начинали сначала. Эти слова я запомнила на всю жизнь. Ещё бы! Целую ночь одно и то же слушала!

Когда летом в нашем детстве оглушительно гремел гром и яростно сверкала молния, моя бабушка всегда строго и назидательно говорила нам:" Не сидите у окошек, сядьте в простенок! Заскочит молния, как у Андривых залетела, и убьёт! Господи, помоги!" И она усердно крестилась при этом. Оказывается, действительно шаровая молния залетела в окно высокого дома Андриевых, ударила в лавку (скамейку), отбросила в одну сторону Александру Гавриловну, в другую - Анатолия Ивановича. Очевидно, он потерял сознание, поэтому его начали уже закапывать в землю, чтобы извлечь из него электрические заряды, но явилась фельдшерица и запретила это делать. Анатолий Иванович был спасён.

В последние годы сюда приезжает каждый год Чупров Виктор Анатольевич, почти всегда со своим братом Сергеем. Виктор мне говорил, что бабушка Александра его тоже очень любила и перед смертью ждала его приезда, о чём не уставала повторять. Это благодаря ему у меня есть много фотографий Качема: Виктор не расстаётся со своим фотоаппаратом. Иногда он приезжает в мае, а потом и осенью. Только он из окна своего дома в Нагоре видел пожар в Боровине, когда горел дом Тюпичевых от попадания молнии. Радостно знать, что приходят в Качем и дети Фёдора Ивановича, чтобы навестить могилы отца и матери. У Андриевых, людей добрых и гостеприимных, всем хватает места в большом и крепком доме! Как радовались бы дедушка и бабушка, зная, что дом их навещают внуки! Благословен дом, в котором живут или бывают люди - так исстари считали наши предки.

В доме Андриевых:Зинаида Андреевна Чупрова, Альма Чупровы Анатолий Иванович и Зинаида Андреевна

Степановна Штинникова,Вера Ивановна Пластинина в своём доме

Чупров Виктор Анатольевич, теперь главный Его брат Чупров Сергей Анатольевич в доме

хранитель дома Андриевых, у куста калины. Андриевых

В доме Андриевых

Харисы! (хариусы) Нормальный урожай! Свой!

Нагора. Во дворе бабушкиного дома. Тут есть Надежда, Галина,Ольга, Анатолий - дети Фёдора Ивановича.

Нагора. За домом Андриевых - дом Пронькиных, В центре дом Андриевых, слева - Третьяковой

а слева - разрушенный дом Степаниды Григорьевны Екатерины Фёдоровны, справа - Николая Фёдоровича

Анатолий Иванович с племянницами и их детьми у родного дома Надежда и Галина в Качеме

Двоюродные сёстры Нина Васильевна Ковалёва и Лидия Николаевна Нина Васильевна с Чупровым Виктором

Атаманова с Валерием, сыном Нины

Большой двухэтажный дом (№41) Третьяковой Екатерины Фёдоровны заждался гостей - жителей самой Москвы - Нины Васильевны и её сына Валерия Ковалёвых. Принадлежал этот дом Третьяковым Василию Ивановичу и Екатерине Фёдоровне. Бывшая хозяйка этого дома тётя Катя Пурышева, маленькая женщина с ласковыми глазами, относилась к категории женщин, которые не умеют никому причинять зло. Она была безотказна в работе, не умела оправдываться и отнекиваться и выполняла всё, что с неё спрашивали. Однажды председатель колхоза отправил её в город Котлас за запчастью к трактору ... на лошади. Она поохала, поахала, собралась в дорогу... и привезла ту деталь в деревню. И сейчас, когда мы на иномарке лихо катим от Котласа в Шошельцу, я с ужасом осознаю всю суть героического подвига этой отважной маленькой женщины. Тётя Катя была ещё и несравненной певуньей в Качеме. Рассказывают, что к ней приезжали из Архангельска, прослушивали её пение и агитировали петь в областном хоре, обещая выделить квартиру в областном центре. Но она, ставшая вдовой в годы войны, не посмела оторваться от родного дома, имея на руках двух сыновей и дочь. Много трудностей выпало на её долю, но Екатерина Фёдоровна выстояла, подняла детей и не растратила своей доброты и отзывчивости, что является истинным величием русской женщины.

Вот как Третьяков Сергей Григорьевич написал о песнях Екатерины Фёдоровны Третьяковой-Чупровой.

Её сыновья Николай и Виктор жили в Архангельске и навещали летом свою мать. А дочь Нина какое-то время работала продавцом в качемском магазине и, кстати, тоже почти повторила подвиг своей отважной матери: она съездила за продуктами в Нижнюю Тойму, используя вместо лошади ... быка. А что поделаешь! И дорога была невозможной, и лошади были позарез нужны в колхозе во время посевной... Потом Нина Васильевна вышла замуж, родила Валерия и живёт сейчас в Москве. В 90-е годы и в начале двухтысячных они жили в деревне каждое лето. Нина Васильевна - удачливый рыбак, хариусы клюют ей с удовольствием. Валерий тоже небезуспешно перенимает опыт матери-рыбачки. Когда мы приезжаем в Качем, всегда приходим в гости в этот гостеприимный дом; бываем мы в гостях у Ковалёвых и в Москве. Кстати, люди находят внешнее сходство Нины Васильевны с нашей мамой, и нет тут ничего удивительного: между мамой и Екатериной Фёдоровной достаточно близкие родственные связи.

Плачь, плачь и держись, дом Третьяковой Екатерины Фёдоровны и Василия Ивановича! Не приедет больше ваша дочь Нина из Москвы со своим сыном Валерием ни следующим, ни последующим летом...Никогда больше не приедет, хотя изо всех сил рвалась в Качем, чтобы затопить русскую печь, поставить самовар и сесть за стол пить, наслаждаясь, горячий чай, как это делали когда-то отец и мать её. Не прилечь ей больше на родном голбце, чтобы просто задремать и почувствовать от этого радость, не выйти на крыльцо, чтобы вдохнуть в себя самый лучший в мире воздух, полный запахов всех на свете трав, не истопить маленькую баньку, что у самой реки под угором. Не отправиться ей больше на рыбалку, взяв любимую дёргалку и приготовленных с вечера червей, не почувствовать, как клюёт крупный хариус, радуя и будоража. Не пойти ей больше в лес за сладкой черникой или крепкими красноголовиками. Всё. Ничего не будет. Живи и выживай, дом, теперь сам, один... 9 декабря 2020 года

Нагора. У дома Третьяковых: Нина Васильевна Ковалёва, Третьяков Геннадий Иванович(ныне житель города Чехова), Ковалёв Валерий (сын Нины Васильевны), Третьякова (Егоркина) Клавдия (жена Геннадия).

Александра Фёдоровна с сестрой Анастасией - Дочь Анастасии Фёдоровны -

Фетиной-Крохалёвой, хозяйкой дома Александра Фёдоровна

Напротив дома Афанасия Евгеньевича, но в сторону Нагоры и Кулиги возвышается дом (№49) Пластининой Анастасии Фёдоровны, Фетькиной (Фетиной, Федькиной) Крохалёвой. Дом был разделён на две большие части: в одной жила Анастасия Фёдоровна, другая долго пустовала, а потом в неё стала приезжать Тамара Степанова, моя ровесница, со своей бабушкой Настей, Илейкиной Крохалёвой, и сестрой Галей. Анастасия Фёдоровна жила одиноко, её муж Фёдор погиб на войне, а дочери уехали из деревни; я неясно помню, что к ней из города приезжали какие-то мальчишки, которые, наверное, с нами не особенно дружили. И вот совсем недавно житель города Печоры Андрей Замятин, родившийся в деревне Плёсо, что за рекой от Лукинской деревни, поведал мне интересные события из жизни своей прабабушки Анастасии и её родителей. Оказывается, её отец был военным и привёз в Качем в качестве жены женщину восточных кровей. И действительно, у Анастасии Фёдоровны глаза были узкие, лицо скуластое. "Моя прабабушка - коренная качемка, её звали Пластинина Анастасия Фёдоровна, её муж Пластинин Фёдор до Великой Отечественной войны работал электриком, ставил столбы в уезде Верхне-Тоемском. Он погиб на войне. Фёдор внешне (по фотографии) восточно-азиатского типа: суженные глаза, выделяющиеся скулы. Бабушка говорила, что мой прапрадед был военным и привез себе в жёны женщину восточных кровей..".

Она была скромной женщиной, безотказной труженицей, жила в большой и светлой избе, но очень бедно обставленной. А её сестра, наша соседка Александра Фёдоровна Чупрова, жившая намного богаче, очень любила свою сестру и часто бывала у неё в доме, думаю, что с гостинцами. Помню, как в конце 80-х годов 20 века она очень переживала и тосковала, когда Анастасию, уже ослепшую, увезли в Лукинское к дочерям Марине и Надежде. Другие дочери Фетиной Крохалёвой, Анна и Александра, жили в Архангельске. Меня очень удивил тот факт, что тётя Шура никогда не говорила о своём интересном происхождении, хотя то, что она из семьи Сваликов, часто рассказывала, особенно хвалила своего брата Дмитрия.

Как я уже сказала, в другой, тоже большой половине дома жила летом Томка Степанова со своей бабушкой Настей, Анастасией Илейкиной Крохалёвой, и серьёзной сестрой Галиной, ставшей впоследствии учительницей русского языка и литературы. Уже при первой встрече Томка нас просто сразила своей смелостью. Дело было в клубе, мы готовились к летнему концерту под руководством Валентина Александровича Фокина и Анны Степановны, работавшей директором школы где-то под Архангельском. Обсуждалось, кто будет петь песни и какие это будут песни.

- Я спою песню "Рожь"! - вдруг услышали все звонкий и уверенный девчоночий голос.- Я хорошо пою!

Собравшиеся мигом повернулись к бойкой худенькой девочке с красивыми глазами и в коротком ситцевом платье, которая радостно улыбнулась всем и даже подняла руку в знак приветствия. Потом она смело вышла на сцену и запела, нисколько не стесняясь незнакомых ей людей. Я помню выражение Римминого лица, растерянного от удивления, и её полураскрытый от увиденного рот, я тоже поразилась не меньше... Римма и Тамара Степанова потом дружили, когда приезжали в деревню. А после школы мы все трое поступали в пединститут на истфил, самой умной из нас была Тамара, но в институте она не училась... В моей душе до сих пор живёт благодарность к тёте Ане, Анне Ильиничне, матери Тамары, которая нас кормила в дни подготовки и сдачи экзаменов, которая заботилась о нас и переживала за нас. Я видела в последний раз тётю Аню в Шошельце у нас дома. Она была с Тамариной дочкой, очень похожей на мать. "Нет, характер у неё совсем другой, этим на Тамару она совсем не похожа", - объяснила нам Анна Ильинична. Где ты, Тамара? Как сложилась твоя жизнь?

В деревне Нагоре напротив водочерпа, над второй, очень крутой дорогой, на краю Окулова поля расположился большой двухэтажный дом (№43) - домище - Пластинина Афанасия Евгеньевича (Офони Барана) и его жены Анастасии Ивановны. Я не знаю в Качеме человека, который бы относился к Афанасию Евгеньевичу без уважения, а у нас в семье перед ним просто преклонялись. Меня в этом раз и навсегда убедило поведение моей бабушки, когда дядя Афоня был почему-то у нас в гостях. Был он подвипивши, да ещё и бабушка налила ему "с травки" (у неё всегда была водка на какой-то траве, как считала бабушка, - лекарство); и тут Афанасий Евгеньевич немного развеселился. Он стукнул кулаком по столу и бросился в неуклюжий пляс, что-то непонятно напевая. Нам с Колькой было интересно наблюдать за ним, и мы с радостью это делали. А впечатлительный мой брат долго ещё говорил:" Стукнет по столу Афоня - запляшет!" Меня же в тот день удивило поведение нашей бабушки. Когда приходил к нам дядя Ванька Немушко, дедушкин брат, бабушкин деверь, она страшно сердилась на разбушевавшегося гостя, любившего стучать кулаком по столу, и ругалась, грозно на него глядя. А тут (чудеса! ) бабушка ласково, даже подобострастно смотрела на Афанасия Евгеньевича, не думая даже придираться к нему. Я потом подумала, что, может быть, вела она себя так потому, что дядя Афоня был пастухом, оберегал коров жителей Качема. А что может быть более святым в деревне, чем кормилица-корова? И пастухом он был отличным: я не помню, чтобы при нём от медведя или волка пострадала чья-то корова. ...И вот ближе к зиме работница райкома партии, приехавшая из Верхней Тоймы, предложила мне выучить наизусть и прочитать стихотворение о нашем пастухе на каком-то колхозном празднике. Тогда всем школьникам дали стихотворение о разных колхозниках, и все волновались, а я - больше всех, так мне казалось. Пока не пришла моя очередь читать стихи, я всё смотрела на дядю Афоню, он сидел серьёзный, даже угрюмый, и у меня бешено билось сердце от страха.

Дядя Афоня - наш пастух,

Он работает за двух -

Бережёт наших коров.

Дядя Афоня, будь здоров! - выпалила я чётко и очень громко, не видя ничего перед собой. И только тогда пришла в себя, когда увидела ласково улыбавшегося Афанасия Евгеньевича, довольного и собой, и мной. Моей радости тогда не было предела.

Что касается моего отца, который как председатель колхоза "Новая деревня", а потом бригадир 6-ой бригады колхоза "Красный Октябрь" очень ценил Афанасия Евгеньевича, прислушивался к его советам и всегда всецело доверял ему. Этот "строгий и толковый мужик" не раз за старшего до глубокой осени живал на Мильском, ухаживая за колхозными телятами. Ему помогали Пластинин Исаак и Валентин Гавзов, которые навсегда прониклись искренним уважением к Афанасию Евгеньевичу, который всё "самое трудное обычно брал на себя." И хлеб он выпекал вкусный, и пироги с сёмгой у него получались лучше, чем у бабы", - так говорил впоследствии о своём наставнике Исаак Фёдорович. Для него Афанасий Евгеньевич не только трудолюбивый, но и очень справедливый, выдержанный, чуткий и и мудрый человек. Это он нашёл упавший военный самолёт в таком месте, о котором никто и подумать не мог.

Дом Пластинина Афанасия Евгеньевича

Обложка или страница книги "Книжные Пластинина (Гавзова) Фаина

сокровища с Северной Двины" Михаила Серова. Афанасьевна, 1959 год

Дом Афанасия Евгеньевича Пластинина.

Нагора. Справа недалеко от столбика стоял дом Лесковых. Гавзова Екатерина Гавзов Валентин

Степановна Николаевич

Гавзов Виктор Николаевич, 1959 год Гавзова (Сивашова) Антонина Антонина ******

Екатерина Степановна слева, рядом с ней внучка Люба, а за Любой -

Антонина Николаевна. Валентин Николаевич справа с краю.

Справа Гавзова (Сивашова) Антонина Николаевна с подругой. Гавзов Виктор Николаевич, 1959 год

Недалеко от дома Афанасия Евгеньевича, у самой Сдыхальницы, стоял дом (№77) Николая и Екатерины Степановны Гавзовых (Лесковых). Давние представители этого рода славились своим плотницким искусством. Наверное, благодаря им почти в каждой качемской избе голбец и наблюдник ( что-то среднее между кухонным столом и шкафом) были оббиты дощечками с искусно вырезанным орнаментом. И мой дядя, Ларионов Ефим Васильевич, подтвердил мне, что это дело рук Лесковых. Они всё могли. И будто бы, оказавшись на первом пароходе ещё при царской власти, один из Лесковых долго ходил по судну, всё просматривая и изучая. А потом у него спросили:

- Ну что? Так сможешь сделать?

- Всё смогу, что из дерева, - ответил мастер, подняв на собеседника свои умные глаза. - Двигателя сделать не смогу. Не знаю как.

Интересен и такой факт, что среди первых организаторов колхоза в Качеме были Лесковы, тогда жившие почему- то очень бедно. А в годы войны, по воспоминаниям моей бабушки Александры Ивановны, они голодали больше других. " Лесковы-то пуще всех в войну голодали, - говорила она, - лебеду ели..."

Я помню, что в этом доме жила тётя Катя с сыновьями Валентином Николаевичем и Виктором Николаевичем. Валентин работал в колхозе трактористом и командовал на радио: включал и выключал его для жителей деревни, был он человеком добродушным и скромным. В деревне все знали, что он "шибко любит Зою Минину", единственную и послушную дочку Чупровой Анны Александровны. Потом они поженились, у них появились дети, я знаю, что первый ребёнок - Мишенька. После окончательного развала колхоза в Качеме эта семья переехала в Шошельцу, забрав с собой мать Зои Михайловны, где семья Гавзовых прожила в любви и согласии много лет.

А младший его брат Виктор в молодости был человеком энергичным и притягательным. Он не только лихо играл на гармошке, но и был интересным рассказчиком и собеседником. Помню, как после армии он пришёл к нам в гости, может быть, спросить у моего отца о предстоящей работе, а может, показаться своей учительнице Марии Васильевне. Мы сидели за столом и пробовали первый урожай молодой картошки, Виктор тоже разделил нашу трапезу. Он ел картошку прямо с кожурой и весело говорил:"А у нас в Карелии картошку едят с кожурой!" Это "у нас в Карелии" нас немного смущало, но он с такой любовью говорил о том месте, где ему пришлось отдавать свой воинский долг, что мы слушали его со вниманием.

- А ты, Валя, помнишь, как пела про синий платочек, когда я в армию уходил? - вдруг спросил он.

- Я не знаю этой песни, - смутившись, ответила я. - Это не я.

- Ты, ты! - заверил он всех, - просто за три года всё забыла. Тебе было пять или шесть лет.

Виктор недолго жил в Качеме, он уехал в Карелию и, мне кажется, больше не приезжал в свою деревню. И вот совсем недавно его племянник Гавзов Николай, уроженец Качема, как он написал, сын Антонины Николаевны Сивашовой, дочери тёти Кати, сообщил мне некоторые подробности этой семьи, также пояснил, что Лидия Павлова и его мать - двоюродные.

Был у Екатерины Степановны ещё сын Геннадий Николаевич, который жил со своей женой Любовью и детьми в Шошельце. Старшего их сына Владимира, рано умершего, я учила в школе. Сам Геннадий Николаевич умер в 1990 году.

А их мать Екатерина Степановна была человеком проницательным. Один раз она задала мне встрёпку, когда я, шестилетняя, на водочерпе учила плавать своего трёхлетнего брата Колю. У него не получалось, потому что Коля боялся воды, меня это злило, и я окунала и окунала брата в воду, несмотря на его громкий крик, который и услышала тётя Катя от своего дома, что находился на крутом угоре. Она, размахивая вицей в руке, бодро спустилась к реке и, угрожая мне, заставила выйти на берег.

- Вот ужо батьку-матери намутюсь! - грозно пообещала она и небольно стукнула меня вицей. - Утопила бы, волосатка, робёнка-то!

Конечно, она всё рассказала моему отцу, который посмотрел на меня, придя домой, как на преступницу. И это было для меня самым страшным наказанием.

Другой раз в отсутствие родителей, ушедших на сенокос в жаркий солнечный день, я решила тому же Кольке показать, как надо жечь костёр... дома. Хорошо, что эту процедуру я решила выполнить на шостке - часть его была кирпичная. Лучинки загорелись быстро и весело, Колька искренне радовался, мне тоже было интересно наблюдать за разрастающимся огнём, но в разгар этого чудесного события мы услышали грозные крики под окном, а потом и появление в нашем доме тёти Кати, которая бесцеремонно залила наш костёр водой, и поддала мне под зад со словами: "Ужо тебе, волосатка!" А потом опять нажаловалась моему отцу... И правильно сделала.

Вот что написал мне Гавзов Николай, человек почитающий родственные связи и обладающий хорошей памятью. "Здравствуйте! Это опять я, Николай Гавзов. Читая Вашу книгу, я понял, что дал Вам неверную информацию.Гавзов Виктор Николаевич (который ел у Вас картошку в" мундире") уехал в Карелию. Женился. Родились 3-е детей: Оля, Света, Алексей.Света года 3-и назад переехала в Крым, про Олю и Алексея мне ничего не известно.В 1990 он (Виктор) приезжал на похороны дяди Гены, приезжал и к нам (год не помню), Умер дядя Витя раньше моей мамы. Мама умерла в 2011 году в возрасте 78 лет. Это дети дяди Гены: Люда, Вова, Витя, Зина, Коля. Зина, Коля, живут в Белорусии, Люда в Архангельске, Витя в Двинском. (Вот он и жил в Мариуполе). Вова трагически погиб в лесу (упало дерево). У дяди Вали 3-е детей. Миша (живёт в Двинском), Серёжа и Таня в Н-Тойме. На фото ( слева направо)-Гавзовы: дядя Гена,тётя Люба с маленьким Колей. Павловы: тётя Лида, дядя Ваня. Лия-*.В черной рубашке тоже не помню. Дети:Люда Гавзова (в переднике), рядом не помню, Нина Павлова, ( рядом с бабушкой) Витя Павлов.-*.-Вова Гавзов,-*-,Коля Павлов, я(с лодочкой в руках),-*.Фото сделано в Шошельце. ( *-не помню) Книга у Вас замечательная!!! Каюсь-прочитал ещё не всю, но это дело времени.Удачи ВАМ и крепкого здоровья!!!

С уважением-Николай."

Заричье и Грива Вид на Качем с Гривы. Боровина и часть Подгоры, включая школу

Вот она, Сдыхальница над рекой!

Главное место в Качеме Сдыхальница - это поляна, площадка, ровное место на рекой. Она спускается крутым угором прямо к реке. Мне всегда казалось, что именно Сдыхальницей залюбовались основатели Качема Савва и Борис. И тогда, выполняя их молчаливое и не до конца даже ими осознанное желание поселиться именно там, где эта высокая красивая поляна над рекой, течение реки вдруг развернуло лодку и подвело к своему левому берегу. Так начался Качем...

Сдыхальница манила и манит людей к себе в любое время года. Зимой в пору нашего детства она была покрыта белым-белым снегом, и лишь узкий след лыж выделялся на ней. Но бабушка не раз рассказывала мне о том, как широко праздновалась Масленица на Сдыхальнице в "прежние времена". "Много народу соберётся на Сдыхальнице. Парни да и молодые мужики притащат конные сани и покатятся прямо на реку... Угор-то крутой! А если перевернутся да головы сломают? Нет, не боялись ничего. Смелые были! Далеко укатятся," - гордо рассказывала бабушка, а Марьюшка согласно поддакивала ей, кивая головой.

Я любила Сдыхальницу весной. Первые проталины на ней появлялись напротив дома Семёна Серьгина и видны были уже от клуба, и мы, убедившись в том, что взрослых поблизости нет, отважно пробирались по снегу к первой проталине. На ней мы снимали обувь и "бегали по лету босиком", то есть по холодной сырой земле, покрытой прошлогодней безжизненной травой. Потом мы, очень довольные, направлялись к следующей проталине и опять "бегали по лету", и так ползли-брели по всему краю Сдыхальницы до дороги, что спускалась в Узлиху. На следующий день мы проделывали то же самое, радостно замечая, что проталин становится всё больше и больше. Одно для меня было плохо: на снегу появлялись противные насекомые, похожие на длинных узких комаров с короткими лапками, и они с каждым днём откуда-то прибавлялись. "Да что их бояться? - удивлялась бабушка. - Это вороньи вши. Они не укусят". Но я их не переносила и боялась - такие противные, быстро ползают по снегу и не боятся замёрзнуть.

На первомайские праздники мои земляки обычно собирались на уже освободившуюся от снега Сдыхалницу и смотрели на ледоход - интереснейшее зрелище. Смотреть на огромные льдины, которые с треском наскакивали друг на друга, было и страшно, и притягательно, и мы часами стояли высоко над водой, такой свирепой и уверенной в себе, не в силах оторвать от реки глаз... Иногда в праздник сюда приходили с гармошкой наши подвыпившие земляки.

(Слева) Пластинины Зинаида Никифоровна,

Павла Ивановна, Мария Васильевна

А летом все бежали на Сдыхальницу, хотя на ней стоял один лишь турник. Травы на ней тогда почти не было: всё съедали овцы и козы, и только мягкий зелёный ковёр лежал под нашими ногами. Колхозницы, идущие с работы на Гриве под вечер, несли бехтери с травой или беремена сена и с удовольствием присаживались на край Сдыхальницы, чтобы передохнуть от трудной работы и тяжёлой ноши - вздохнуть свободно. Отсюда и пошло название нашего любимого места, где мы прыгали, бегали, играли в разные подвижные игры, а также в "Ручеёк, в "Люб сосед" и другие; здесь пели песни и прогуливались парочки. Когда-то, опять в прежние времена, здесь водились хороводы в Ивандень, и главной запевалой в начале 20-го века была голосистая Екатерина Фёдоровна Чупрова-Третьякова. Один раз я видела такой хоровод в Ивандень, но не на Сдыхальнице, а на лужайке у дома Тольки Феруля. Этот хоровод водили совсем непродолжительное время наши жёнки и приехавшие из других мест на праздник гостьи. Вот тогда и рассказала мне бабушка о хороводах на Сдыхальнице в годы её молодости.

И сейчас, прибывая в Качем, мы стремимся на Сдыхальницу, чтобы посмотреть на речку, на Гриву, на качемское небо, чтобы вспомнить своё детство и всё, что радовало раньше.

Именно на Сдыхальнице 23 августа 2020 была установлена памятная плита участникам Великой Отечественной войны и труженикам тыла как дань памяти и благодарности тем людям, которые спасли нашу страну от фашистского нашествия. На первой фотографии истинные патриоты нашей деревни, которые довели дело, начатое многими людьми, до конца.

А это сообщения из группы "Качем-Шошельца" по поводу открытия памятной плиты.

От души поздравляю всех, кто откликнулся на то, чтобы в нашей деревне, в нашем Качеме, поставить памятную плиту в благодарность людям, воевавшим на фронтах Великой Отечественной войны и крепившим победу в тылу. Это важное событие, о котором мечтали качемцы старших поколений, состоялось 23 августа 2020 года. Ещё в конце зимы этого года у нас не было уверенности в том, что на Сдыхальнице появится эта памятная плита - знак нашей признательности тем, кому довелось жить, воевать, трудиться в эти страшные и трудные годы. Спасибо и низкий поклон Ларионову Валентину Николаевичу (Омелину), Гавзову Сергею Игнатьевичу (Миколоньину), Пластинину Анатолию Исааковичу, Третьяковой (Пластовой) Ольге Васильевне за ответственность и подвижничество в нелёгкой работе по созданию памятника и доставке его в Качем.

А на фотографии рядом люди, которые приехали в Качем специально, чтобы установить памятную плиту, не считаясь с потерей личного времени. Благодарим вас, Гавзов Михаил Валентинович, Гавзов Виктор Геннадиевич, Пластинин Анатолий Исаакович, Дивенко Сергей Николаевич и Кулешов Алексей. Вот и в нашей деревне есть знак памяти людям, победившим войну. Спасибо всем.

Хочется назвать ещё людей, без которых, может быть, создание памятной плиты и не состоялось.Это Гавзова (Пышкина) Нина Савватиевна и Пластинина ( Артюхова) Людмила Константиновна. Нина первая озвучила эту идею по созданию памятника качемцам, а Людмила не позволила нам расслабиться и не дала спокойно жить, пока памятная плита не появилась на Сдыхальнице.

Фотографии эти сделал Архаров Алексей, внук Зои Михайловны Гавзовой, он тоже помогал в установке памятника. Благодарим Алексея.

Внизу угора со Сдыхальницы летом строили переход - тоже наша гордость. Некоторые доски перехода были недостаточно широкие, встречались и покривившиеся, но мы на эти пустяки внимания совсем не обращали. Правда, сначала мы ходили по переходу неторопливо, держась за жёрдочки-перила, но потом, в самый разгар купального сезона, летели по нему, не глядя под ноги и не вспоминая о перилах. Ещё бы! Все уже купаются, а ты ещё только на переходе - не до осторожности тут, лишь бы не запнуться за редкого городского мальчишку, молчаливо и одиноко удившего с перехода.

Осенью, когда в нашей деревне становилось тихо, потому что отпускники разъехались по своим городам, стоять на Сдыхальнице, вспоминая лето и друзей, было очень грустно. Вода в реке становилась тёмной и холодной, и смотреть на неё тоже не хотелось...И вспоминать про холодную осеннюю воду мне сейчас тоже не хочется, потому что всю жизнь я чувствую свою вину перед братом и отцом. Однажды он сказал мне ещё днём на обеде:"Валя, скажи матери, что масло закончилось". Я услышала сказанное очень плохо, потому что с нетерпением ждала, кода он отодвинет газету, которую я тут же начну читать, и пришедшей с работы маме сообщила о просьбе папы купить сливочного масла. Удивлённая мама дала нам с Колей бидончик и отправила на ферму за маслом, где мы застали нашего отца, который рассердился на меня за то, что я перепутала растительное масло со сливочным. Чтобы не нести бидончик пустым, мы выписали пахтанья и втроём пошли домой. Коля быстро бежал по переходу первым, я - за ним, шествие завершал наш отец. Было уже темно, вода в речке прибыла и грозно шумела, убегая в сторону Шошельцы. Вдруг я услышала вскрик и всплеск воды, а потом только Колину голову над водой... В следующее мгновение - ещё один всплеск, более тяжёлый, и на на воде держалось уже две головы... Отец никак не мог схватить Колю, течение несло их зигзагами, и маленькая голова пропала из вида. Я стояла на переходе и ревела; наверное, я бы прыгнула тоже в воду, но увидела, что над водой уже опять две головы, и эти головы близко от берега. Так стыдно перед братом и отцом, как в тот осенний вечер, мне никогда больше не было...И этот стыд не отпускал меня долгие годы.

Река Нижняя Тойма. Сдыхальница. На угорчике - дом

Вид с нижнего края Сдыхальницы на подгорские бани, Фокиных.

склад и дома Боровины. В этом месте реки водились

семедыры,они собирались около камня и, как ленты,

извивались в воде. Мы их побаивались...

Слева изгородь усадьбы Семёна Серьгина.

Вся деревня,кроме Узлихи. А в Заречье Ура! Переход готов. Сегодня радостный день. Качемские меевы...

слева росла капуста. Огромное поле!

Качемская детвора и приезжие гости на переходе. (Слева) Пластинина Лиденька,Чупрова Тоня, Чупров Коля, Пустынная Галя и Постниковы Таня и Лена. На последней фотографии, тоже у перехода, (слева) я, за мной моя сестра Люда, потом Люба Овчинникова, Лида Чупрова (Пурышева), Люба Вяткина и Тамара Гавзова. Маленькие девочки - Лешукова Наташа и Романова Таня.

За рекой от перехода начиналось несколько дорог, первая, что шла по берегу вверх по течению, вела на ферму, вторая сначала направлялась по Заричью вдоль капустного поля и там разделялась на несколько больших дорог. Две из них шли параллельно друг другу до самой Гривы и разделялись лишь глубоким оврагом с ручьём, там росла вкусная черёмуха. По той дороге, что справа, сухой и песчаной, можно было дойти ещё до двух или трёх силосных ям, куда мы любили прыгать, как в силосные ямы около фермы. Третья дорога вела из Заричья на Зимнее, на ней можно было ездить на лошадях в санях зимой и в телеге летом. По левой дороге ходили под Бузынь и на кладбище. В Заричье росло много кустов красной смородины. Кислые, но вкусные ягоды которой мы начинали поедать ещё в недозрелом, зелёном состоянии.

На Гриве было много широких пожен, с которых убирали сено для колхозных коров. Я редко бывала на колхозном сенокосе, потому что приходилось помогать маме и бабушке на своём сенокосе, поскольку отец говорил маме так:" Пока колхозу сена не наставим, себе косить не пойду". В ответ мама плакала, бабушка сердилась, что-то шепча про себя, и шли мы, совсем маленьке, на Юрмангу косить траву и грести сено. А если я оказывалась на Гриве, когда шел сенокос, у меня дух захватывало от увиденного. Весело стрекотала грабилка, на которой лихо сидел Шурик, Колька или Толька Феруль, а позднее и наш брат Коля. Женщины бойко работали граблями, перекидываясь шутками, хоть и спешили: не дай Бог дождь пойдёт. Мой отец, разгорячённый и совсем не такой, как дома, умело подавал сено наверх женщине, стоящей на зароде, которая ловко хватала охапку и уверенно раскладывала по стогу. А рядом, но уже у другого зарода так же лихо орудовал вилами Васенька Миколонькин или Василий Гашеньков... Все люди были связаны друг с другом, понимали каждого, все выполняли очень важную работу, понятную им. А вдали на косилке уже работал Исаак Фёдорович, готовя будущее сено, которое опять предстоит сгребать.

На Сдыхальнице. За рекой Зимнее, это Я после 6-го класса в огороде

коровник и телятники. Моя мама, Фокиных; сзади - Грива.

Пластинина Мария Васильевна, идёт Вот какой была Грива раньше.

из школы домой с большим портфелем.

Напишу сразу о Зимнем, о колхозной ферме, о том месте, где было много телят и коров, куда отправлялись наши доблестные женщины- труженицы ранним утром и вечером, чтобы доить коров и ухаживать за телятами. До Зимнего ещё надо было добраться. Весной в большую воду - на лодке с вёслами, летом - по переходу, гордости качемских детей, который находился, если посмотреть на эту фотографию, как раз внизу. Зимой надо было идти по дорожке или, если повезёт, на санях с сеном, а осенью, когда уже убрали переход, - опять на лодке. Мы, кстати, рано научились управлять такой лодкой и, не боясь быстрого течения, рисковали переплывать самостоятельно, налегая на вёсла. Реки своей мы не боялись - мы её любили...

Не доходя до Зимнего, уже на угоре, можно было увидеть большой погреб, в котором всё лето лежал снег, а на снегу круглые мячики жёлтого масла, которое через определённое время увозили из Качема на специально для этого прибывшей грузовой машине. Погреб был холодный и глубокий, в нём хозяйничала строгая и резкая на слово, когда надо, Нина Ивановна Ларионова. Недалеко от погреба находится глубокий овраг и ручей с холоднющей прозрачной водой. А у самой воды в большом котле, подвешанном над огнём, топили масло, чтобы оно не портилось в летнюю жару. Потом масло сливали в большие фляги и готовили для хранения или транспортировки. Часто тут хозяйничал Гавзов Савватий Фёдорович, колдуя над маслом.

Дальше находились четыре подряд квадратных силосных ямы. Да разве современные батуты сравнимы с ними?! Разбежишься и прыгаешь в эту яму на тёплую траву, пахнувшую летом и счастьем, дух от всего захватывает, а падать мягко и весело, и хочется прыгать ещё и ещё... Нам, детям, не только разрешалось прыгать в силосные ямы, это даже поощрялось, чтобы трава сильнее умялась. Вот только Римма однажды не рассчитала и бухнулась в чистом платье с разбегу в такую яму, которую ещё не вычистили от прошлогоднего силоса, распугав всевозможных жуков и лягушек, и не высушили как следует...Но ничего, вытащили мы тогда её из этой ямы, грязную и сердитую, но целую и невредимую.

Первый дом Зимнего - помещение, в котором специальным прибором измеряли, сколько каждая доярка надоила молока. На стене висела бумага, на которой потом записывались цифры показателей - шло соревнование по удою молока. Несмотря на это соревнование, дух соперничества среди доярок отсутствовал, они были дружелюбны и приветливы между собой, а о зависти никто и не думал. Серьёзная Лидия Яковлевна Гавзова, которую от колхоза возили в 50-е годы в Москву на Выставку Достижений Народного Хозяйства за трудолюбие и высокие показатели в работе, красивая и знающая себе цену Пластинина Павла Ивановна, скромная Пластинина Зинаида Ивановна, её подруга Чупрова Зоя Михайловна, моя тётя Пластинина Зоя Семёновна, Ларионова Нина Ивановна, Гавзова Анна Филипьевна - вот кто запомнился мне на ферме. Там работали в своё время и Пластинина Лидия Александровна, и Третьякова Павла Ивановна, и Зоя Пузина. Тут же, но в другой комнате, возвышался огромный сепаратор, отделяющий обрат от сметаны. Обратом поили телят, а из сметаны делали в маслобойке масло, при этом получалось пахтанье - лучший напиток, который я когда-либо пробовала. Пахтанье можно было брать домой в счёт трудодней под запись, и летом мы с трёхлитровым бидончиком часто бежали на Зимнее. Пахтанье в бидончике заканчивалось у нас летом моментально, потому что наш дом был всегда полон людей. А когда масло топили для лучшей сохранности, появлялось поденье - тоже очень вкусное кушанье, особенно с шаньгами или сковородниками (то есть колобками, как называют их сейчас в России). Мне очень нравилось слушать разговоры доярок, которые называли друг друга девами. "А знаешь, дева, что вчера было..."- говорила одна другой, и это слышать было очень интересно и необычно.

Особенно трудно было работать дояркам зимой. Огромный колодец обмерзал толстым льдом, к нему даже подходить было страшно, а они доставали воду тоже очень большим ведром, рискуя поскользнуться и упасть. Сруб колодца сильно суживался ото льда, ведро с трудом проходило до воды, и мой отец, председатель колхоза "Новая деревня", а позднее, после укрупнения колхозов, бригадир 6-ой бригады колхоза "Красный Октябрь", сам и без одежды залезал в колодец, чтобы вырубить лёд, вызывая слёзы жалости к нему нашей младшей сестры Лиденьки, любимицы отца. После этого он всегда болел, так как на войне перенёс воспаление лёгких и чудом выздоровел, а его лёгкие до конца так и не вылечились.

Коров и телят кормили, кроме сена, репой и картошкой, которую надо было мыть в холодной воде, вот почему руки колхозниц болели, порой неизлечимо, как у Марии Андреевны Ларионовой, которая жаловалась нам, показывая свои распухшие пальцы:"Смотрите, девочки, что у меня с руками. Болят, болят, спать ночами не дают..."

Обладая сильным воображением в детстве, вот как я представляла всех, кто был на Зимнем, слушая или сама исполняя частушку:

За рекой четыре дома,

В одном печка топится...

Девки кудри завивают,

К морякам торопятся.

Из окна нашего дома в Узлихе было хорошо видно Зимнее за рекой, все его четыре дома, над одним из них часто струился дым - топилась печка, чтобы доярки не мёрзли. И я представляла, что все доярки и телятницы, независимо от возраста, сидят около печки и завивают на горячие толстые гвозди кудри. При этом они очень весёлые, некоторые даже тихонько поют, другие смеются и разговаривают о приятном; они счастливые люди из другого мира, где нет трудной работы, где нет забот и переживаний, где только радостные предчувствия предстоящего счастья ...с моряками, которых я, к сожалению, не видела в своём воображении, но знала, что они точно принесут счастье тем, кто "кудри завивает" на Зимнем. Я до сих пор не знаю, почему мне всё так виделось, наверное, потому, что я очень жалела этих настоящих тружениц, которых обошли стороной женские развлечения, возможность ухаживать за собой и жить для себя...

Слева от первого здания фермы и за ним стояли два телятника, один для совсем маленьких телят, другой - для больших. Телята смотрели на нас наивными глазами, пугались и прятались от нас. В телятник нас не пускали и бесцеремонно выгоняли из него, видя, как мы заглядываем в него.

А следующее длинное здание - коровник, в котором коровы стояли в два ряда напротив друг друга, у каждой была своя кормушка, наполненная сеном или силосом. Коров было много, и у каждой своя кличка, но я почему-то не запомнила ни одной. Коровы постоянно жевали, и мы их особенно не боялись, как быков, пёстрого Казака и розоватого Филю. Мы смотрели на них с повети через квадратные отверстия, предназначенные для подачи сена этим не всегда любезным животным, видели строгие глаза быков и, что скрывать, робели. Правда, иногда дурачась, лихо пели быкам:

- Казак-мазак, толстая голова, тоненькие ножки!

Не ходи по огородам, не топчи картошки!

Но быки лишь уныло и лениво ели своё сено и всем своим видом выражали не только полное безразличие к нам, но и полное над нами превосходство...

За коровником снова находилась силосная яма, очень глубокая, с башней наверху; мы тоже прыгали в неё, может быть, только осторожнее. Между силосной ямой и коровником всегда было много навоза и даже навозной жижи. Там росли крепкие белые грибы, напоминающие шампиньоны, может быть, это они и были, но никто на них не обращал внимания, потому что для нас они были поганниками..

Не осталось и следа от Зимнего... Всё заросло травой и кустарником... Вот и нет ещё одного места, которое мы любили и о котором остались лишь добрые воспоминания...

На мой вопрос, где был дом раскулаченного нашего прадедушки Ларионова Ивана Акимовича, Ефим Васильевич, его внук и мой дядя, мне так ответил:" На Зимнем..." Я потом хотела поговорить об этом поподробнее, но не успела... Вот ещё одна тайна... И эта тайна раскрылась уже в 2020 году. Дом этот до раскулачивания находился на Боровине, а потом его перевезли за реку, и появилось Зимнее - колхозная ферма. Всё знает наш дорогой Васенька - Василий Ефимович Ларионов, он и развенчал тайну.

Вот каких выдающихся результатов добивались наши доблестные Зимнее зимой

доярки в труднейших условиях!

Грива, а примерно в центре была колхозная ферма - Зимнее Вот все четыре дома Зимнего

Мне б со Сдыхальницы высокой

Взглянуть на Гриву, речку, лес,

На Верхнее с густой осокой,

На солнце и на синь небес...

Это водочерп, заросший травой и даже кустами

Это водочерп, заросший травой и даже кустами. Водочерп в сентябре 2020 года.

Любимым местом для нас был водочерп - место на реке перед самой Узлихой. В этом месте люди черпали воду для дома, а особенно для бань, коих много располагалось на берегу. Тут полоскали бельё летом и зимой, тут по субботам пахло дымом и свежестью, тут зимой пролегала тропинка к Зимнему, что за рекой. А летом мы тут купались...Целые дни проводили в реке и на банях, где, посиневшие от долгого пребывания в воде, грелись на солнышке, чтобы снова плавать и нырять. Поэт Николай Рубцов, описывая свою малую родину, сожалел:"Тина теперь и болотина там, где купаться любил"... Так и в Качеме на водочерпе: всё нынче в тине, вязко, непроходимо...

В угоре выше водочерпа и дороги, с одной стороны огороженной столбиками, стояла маленькая, как игрушечная, избушка (№78) тёти Лизы Коки - Третьяковой Елизаветы Ивановны. Чтобы она со своим сыном Федей, моим ровесником, тут жила, такого я не помню. Они жили в Шошельце, сначала приезжали в свою качемскую избушку, а потом перевезли её в Шошельцу, на хутор, и жили в ней долгое время, пока в 70-е годы ни получили квартиру недалеко от клуба. Хорошо тётю Лизу я узнала лишь в Шошельце уже в зрелые годы. И была она для меня загадкой, отвергающей, на мой взгляд, некоторые научные медицинские выводы. У Елизаветы Ивановны было серьёзное заболевание: у неё тряслись руки и голова, это первое, а второе - она, практически безграмотная, умела лечить людей. Я этому не верила, конечно. Но, уже работая в школе и будучи кандидатом в члены КПСС, когда мне было 22 года, я встретила свою двоюродную сестру Атаманову Лидию Николаевну, ветеринара по профессии. Она привезла свою дочь Ирину из Архангельска на лечение к тёте Лизе. Девочка была покрыта коростами, а в Архангельске лечение не дало результатов. Помню, как я была изумлена поступком Лидии, как иронично отнеслась к её решению, заподозрив её в недалёкости. Но, к своему величайшему удивлению, увидела, как Ирочка стремительно поправляется, и через несколько дней с чистым и здоровым личиком они вернулись в свой город. Уверенная, что происшедшее - случайность, я забыла об этом.

Вспомнить пришлось через несколько лет, когда у меня уже был сын Слава. Мы с мужем только что приехали в Сыктывкар, "обживались" там, собираясь на осенних каникулах привезти своё любимое чадо к себе. И вдруг по междугороднему телефону звонит мама: Слава заболел, температура очень высокая, на шее какой-то отёк; наш фельдшер Бронислава Ивановна (кстати, знающий специалист), сказала, что свинки нет и отправила на всякий случай к тёте Лизе. Мама ждала нашего согласия, нам ничего не оставалось, как согласиться, и вскоре мама сообщила, что ребёнок идёт на поправку. После лечения знахарки, так назову тётю Лизу, из отёка вышла какая-то жидкость, а потом остался маленький рубец, который и сейчас можно увидеть на шее сына. Но это ещё не всё. Однажды летом моя сестра Люда приехала с сыном Сашей из Украины в гости к маме. Лето было жаркое, клубники назрело много, все ели эти вкусные ягоды и хвалили их. Только маленький и толстенький Саша есть не мог: его руки покрылись красными пятнами, а между пальцев выделялась бесцветная жидкость. Тут уж я сама предложила сестре вести сына к тёте Лизе. И, как всегда, после второго раза посещения знахарки ребёнок уже брал в свои чистые здоровые ручки ароматную клубнику и ел её. После третьего раза сестра явилась домой очень взволнованная и даже испуганная. Оказывается, тётя Лиза приняла мало знакомую ей Люду за меня, ей хорошо знакомую: старуха тогда уже плохо видела. Люда присутствовала на сеансе лечения и видела, как знахарка взяла кремень и напильник, потом стала бить им по камню так, чтобы летели искры, и что-то быстро говорила. Закончив свою работу, тётя Лиза сказала:" Валенька, давай я передам тебе мои знания, как лечить". Испуганная Людмила не созналась, что она не "Валенька", что-то пробормотала и умчалась с Сашей домой. А я всё хотела поговорить с Елизаветой Ивановной по этому поводу, но в надежде, что время ещё есть - есть у Бога дней, не торопилась. Зимой этого года тёти Лизы не стало...

Её сын Фёдор Иванович женился на Любе Рухловой (Сторублёвой), у них есть дети, последнее время он жил с семьёй в Нижней Тойме. Люба обладала очень сильным характером, это качество передалось их сыну. Когда Фёдора, шофёра лесовоза, стал отчитывать механик, его сын, ставший свидетелем неприятной для отца сцены, резко бросил в сторону начальства:"Замолчите! Я покажу вам Карабах!" Фёдора Ивановича Третьякова уже нет в живых.

Узлиха