Черданцев Иван

ЗА ГРИБАМИ

В деревне нашей осенняя пора — это пора грибная. Как- то повелось или это было на самом деле, но во время моего детства казалось, что грибы - это только грузди сухие и сырые, волнушки, рыжики и ещё опята. Остальных грибов я как-то не знал, то ли их было мало, то ли совсем не было, но собирали в основном грузди. Набирали груздей столько, что солили их большими бочками. И столько блюд из них потом готовили: и суп с груздями — груздянка, и пироги с груздями, и грузди с лучком да постным маслицем на закуску. Одни воспоминания о том времени поднимают аппетит.

О том, что дед наш, Михаил Егорович — инвалид войны, да ещё без ноги, власти наконец- то вспомнили. Получил он в Барнауле чудо техники — машину-инвалидку, научился водить, заимел права. И этот немудрёный тарантас стал большим подспорьем в хозяйстве.

И стал дед с ветерком передвигаться по деревне и на работу, и на рыбалку. Нам его внукам, мне и двум маленьким сестрёнкам, доставляло несказанное удовольствие кататься на этой чудо-машине с мотоциклетным движком. А других-то машин в колхозе и у колхозников в ту пору было совсем мало. Пара полуторок, несколько тракторов-колёсников с железными зубатыми колёсами, несколько трофейных ещё мотоциклов, вот и вся техника. Конечно, были лошади, телеги, ходок председателя, были ещё быки с огромными арбами, но это совсем другое дело. Комбайны, трактора и машины появились чуть позже, а уж личные автомобили в деревне завелись очень нескоро.

Когда дед освоил свой тарантас, наступила осень. Соседка принесла полное лукошко груздей. Баба Дуня приняла решение: едем собирать грузди. Сначала внуков решили не брать, но, услышав наш рёв, увидев наши слёзы, смилостивились. Да вот куда садить мальцов — фактически некуда. Мест-то в машине всего два. Расселись, свесив ножки на бабушкины и дедушкины плечи, привязав корзинки и мешки по бокам машины. Благословясь, поехали.

Автомобильчик наш присел, затарахтел и бодро покатил по деревне, распугивая кур.

Выехали из деревни и по накатанной телегами дороге, петляя между берёзовых околков, направились в сторону бора. Было тепло и сухо. Травы стояли высокие, цветы источали такие запахи, что казалось, лето ещё не кончилось, а продолжается. Была та пора, когда осень по календарю вроде пришла, но на самом деле не наступила, лишь кое-где желтели и багровели листья да, может быть, тише стрекотали сверчки, да меньше был слышен гомон птиц, собирающихся лететь в дальние края.

Ещё не доехали, а сестрёнки уже начали хныкать: то они захотели есть и захрустели огурцами, то захотели пить, то надо было останавливаться, снимать девчонок и отпускать их недалеко в кусты. Заехали в бор. Дорога была еле видна. Хвоя и мох ковром расстилались между сосен, кое-где алели кусты рябины, папоротники поднимались по пояс, скрипели под ногами сухие ветки, тут и там на ветках кустов висели, трепыхались на лёгком ветерки нити паутины.

Дед стал собирать грузди недалеко от своего «коня» и не уходил далеко от дороги. Ноги-то у деда не было, потерял он её во время войны в болотах под Ленинградом. Он на своей неизменной «деревяге» наклоняться не мог, поэтому изобрёл себе такой костылёк с крючком-ножичком железным на конце. Каким-то хитрым образом выковыривал груздочек из земли и хвои и ловко отправлял его в корзину. Так он шёл вдоль дороги и был ещё тем грибником, набирал грибов не меньше всей нашей ребяче-бабушкиной компании.

Бабушка повела весь наш выводок в лес. А лес сосновый, ленточный бор на увале, на коренном правом берегу реки Оби был прекрасен. Папоротники полуметровой высоты, кое-где уже пожелтевшие, стояли стеной, подрост — сосёнки, берёзки и рябины — торчали из-под папоротников, а понизу расстилался ягодник: то ли брусника, то ли костяника. Паутина местами своими сетями ловила нас. Мы начали разбредаться по лесу, но бабушка грозно на нас прикрикнула и велела далеко не уходить.

Мы с бабушкой стали сразу находить бугорки груздей, которые жили в лесу целыми семьями, а сестрёнки, ещё неопытные грибники, только собирали найденные нами с бабушкой груздочки и складывали их в корзинки. Сколько было радости и неподдельного восторга:

- Баба, смотри, баба, а тут червяк… Баба, а груздь грязный…Баба, а корзинка полная... Баба, а Надька мой гриб собрала...

Бабушка успевала всё: и грибы собирать, и сортировать их, и девчонок мирить, и учить нас всех, чтобы не собирали «красивые» грибы — мухоморы и поганки.

Корзинки наполнялись быстро, хотя брали только небольшие крепенькие груздочки.

Червивые грибы девчонки, конечно, приносили и укладывали в общую кучу, но бабушка Дуня зорко за этим следила и вовремя от них избавлялась.

А запах стоял в лесу груздяной, особенный, вместе с запахом прелой листвы и мха создавался такой неповторимый букет, от которого душа наполнялась радостью, хотелось просто быть в лесу и никуда не уходить. Девчонки начали дурачиться, гонялись то за бабочками, то за птичками. Бабушка покрикивала на них, успокаивала развеселившихся внучек.

И груздочки снова находились и укладывались в корзинки. Слышались из леса какие-то скрипучие звуки, стучали дятлы, заливались песнями какие-то маленькие пичужки. Лес жил своею неповторимой жизнью, летела паутина, цепляясь за ветки, лучи солнца пробивались сквозь кроны деревьев, и светлые островки были и на папоротниках, и на мхах, и на наших лицах.

- Блудёны, где вы там, не заблудились? — послышался с дороги дедов голос.

- Ну-ка, где наши корзинки, — бабушка в фартуке несла очередную порцию груздей. А корзинки- то оказались полны под завязку.

- Пойдемте-ка к деду, вон он зовёт, — бабушка разложила грузди в доверху наполненные лукошки и мы, подхватив свою добычу, кое-как потащили её к дороге, к деду.

Дед, сняв свою «деревягу», сидел около машины, рядом стояли три такие же корзины, полные груздей.

-А ну-ка посмотрим, кто больше набрал, — дед хитро улыбался и манил к себе внучат.

Бабушка заахала:

- Ну, наверное, деду зайцы помогали, не иначе, может, барсуки.

Дед, довольный, улыбался:

-Барсуки, барсуки, да я этих лесов столько на брюхе за войну исползал, что знаю, где какие грибы-грузди растут, с завязанными глазами найду.

Мы облепили деда, прижимались к его небритым щекам и просили: «Деда, покажи барсук-о-о-ов!»

- Барсуки подождут, давайте-ка обедать!

Бабушка ласково смотрела на своего Мишу и расстилала старую шаль на траву рядом с дедом и раскладывала домашнюю снедь. На районной газете «Строитель коммунизма» уютно расположились добрый шмат желтоватого летнего сала, белые калачи, яйца, огромные мясистые помидоры, огурцы, строем встали бутылки с молоком, криночка с творогом, спичечный коробок с солью.

Дед резал сало с розовой прожилкой, ломал калачи, улыбался и приговаривал:

-Ешьте, сорванцы, смотрите, какой закусь вам зайчик послал.

Мы ели, запивали молоком и лучшего обеда, наверное, с тех пор не едали за богатыми столами ресторанов...

Солнце где-то за соснами уже опускалось к краю леса, ветерок колыхал верхушки деревьев, шелестел папоротник, ползали муравьи по своим делам по мху и траве. Лес жил своей жизнью.

Обед закончился, дед положил под голову свою «деревягу» и улёгся на траву рядом с инвалидкой. Бабушка убрала с газеты в корзинку остатки обеда, пошла, высыпала крошки рядом с муравейником, перекрестилась, прочитала молитву и села на траву рядом с дедом.

Мы с сестрёнками примостились рядом....

Лес шумит, привольно течёт под увалом река Обь, так же снуют муравьи по лесным своим тропинкам, растут в своё время грузди, наливаясь лесной хрусткой силой, так же шуршат папоротники, так же пахнет мхом и прелью в лесу, как тогда, много лет назад…

Давно нет с нами ни деда, ни бабушки — земля им пухом, добрым людям, вынесшим и войну, и тыловые трудности.

Я помню о вас, мы помним о вас...

26.08.2019 г.

НА ШЛЮПОЧКЕ

Где-то в классе четвёртом появился у нас в школе новый ученик. Приехал он в наше село вместе с родителями из других мест. Родители его учителя. Отец — строгий мужчина, фронтовик, офицер. Мать — обаятельная молодая женщина, учитель литературы.

Посадили этого нового ученика, Петьку, ко мне за парту и стали мы с тех пор друзья не разлей вода.

Я самый главный читатель из учеников в нашей сельской библиотеке, а у Петьки дома своя библиотека, и чего в той библиотеке только не было: и «Два океана», и «Щит и меч», и много чего другого из приключений и фантастики — зачитаешься!

Читали мы эти книжки вечером и даже ночью с фонариком. Год-то был какой —1964, телевизоры у нас в селе ещё не появились. Свет горел, пока работал движок местной электростанции — до одиннадцати вечера. А с утра, пусть и не раннего, у нас Петькой, любителей приключений, находились другие дела.

В деревне главное занятие для малолетних детей, после бултыхания в речке, да и для взрослых, когда нет работы, — это, конечно, рыбалка. Вот на рыбалке мы пропадали всё время. К тому же Петькины родители оказались обладателями ещё одной диковины. У них была такая лодочка — шлюпочка из крепкой авиационной фанеры, лёгкая и быстроходная. Мы вдвоём с Петькой могли переносить её с места на место. Был и мотор, но строгий Петькин отец нам его не доверял, а шлюпку — пожалуйста: «Катайтесь, только не утоните». Вёсла дал.

И стали мы на этой лодочке-шлюпочке каждый день с утра до вечера пропадать на рыбалке.

Неводок-бредешок у нас остался ещё от деда Миши, который он сам связал: десятиметровый, мелкоячеистый — загляденье, не бредешок .

Путь наш пролегал так: шли через наш огород, где краснели помидоры, желтели дыньки, стояли огромные подсолнухи, ботва картошки по пояс, — и открывали воротца в плетне.

По камушкам перепрыгивали речку, шли по тропинке вверх по увалу, по песчаной осыпи, через лес, через поле на увале, через колхозную бахчу, где вызревали под ярким алтайским солнцем красавцы-арбузы, спускались по крутой тропинке, продираясь через заросли облепихи вниз. После крутого спуска с увала тропинка пересекала наезженную дорогу и упиралась в кусты тальника, где в самых зарослях, невдалеке от тропинки, было спрятано и приковано цепью к талине наше сокровище — шлюпочка. Вёсла лежали рядом в укромном месте в траве.

Подносили шлюпку к воде, вставляли вёсла в уключины, и путешествие начиналось.

Обская протока в этом месте совсем узкая, почти ручей, поросла камышом и осокой, но нашему «кораблю» глубины хватало, и он резво заскользил по воде.

Протока стала шире и глубже.

Гребли по очереди, и это нам доставляло несравненное удовольствие. Зеркальная гладь воды простиралась и окружала нас со всех сторон, то и дело по воде пробегали какие-то диковинные тараканчики-паучки на длинных ножках, кружились над водой мириады мошек и комаров, около лодки наперегонки с нами мчались, убегая от прожорливых щурогаек, мальки-чебачки, выпрыгивали из воды, спасаясь от погони, только что не попадая в лодку. Где-то в глубине у донного ила кормились стаи карасей, чинно проплывали лини и налимы.

Протока жила своей, непонятной для нас жизнью: где-то в кустах копошились и крякали утки, созывая своих утят, так и норовивших выплыть из прибрежной осоки на середину протоки, бухали, поднимая брызги, крупные щуки, догоняя своих аппетитных сородичей — щурогаек, в кустах пели на все голоса какие-то птицы. Вода блестела под ярким летним солнцем, тени от кустов и деревьев рисовали на воде причудливые картины.

Слева от нас возвышалась крутая гора, коренной берег реки Оби — увал, поросший кустарником неизвестной породы и кустами колючей облепихи. У воды — кусты тальника, высокие травы, диковинные цветы и заросли осоки. Справа та же осока, листья и цветы кувшинки, заливные луга с редкими кустами.

Солнце светило вовсю, мы решили отдохнуть и позагорать, остановили лодку и разделись до трусов, но не тут-то было. Комары, словно не видевшие нас до сих пор, набросились на нас так, что пришлось взяться за вёсла и плыть с удвоенной скоростью. Уловка удалась, и комары вроде бы отстали, но мошки так и плыли вместе с нами, то отставая, то догоняя.

Протоку прошли примерно где-то за час, часов-то у нас тогда не было. Рыбачить на протоке не стали, хотя рыбы тут уйма всякой, неохота было лезть на топкие болотистые берега да в осоку — замараешься, не отмоешься. Так и плыли, борясь с мошкой и загорая. Гребли по очереди. И вот за поворотом показалась наша Обь, её широкая гладь простиралась на сколько хватит глаз. Лёгкие барашки волн перекатывались по этой глади.

Вышли на реку, повернув налево, — сразу стало труднее грести, здесь было хорошее встречное течение. Веселье наше закончилось, началась трудная работа. Гребли уже с трудом, пот выступал на теле и стекал с нас ручьями. Берег Оби слева от нас высокий и коряжистый. Обь — река судоходная, в те времена ходили по ней пароходы и теплоходы с Алтая далеко на север.

Прошли высокий перевальный знак, вдалеке виднелся красный бакен на плавучей деревянной треноге. Хорошо, что трудная работа — грести против течения — продолжалась не так долго, но всё-таки успели устать и проголодаться. Скоро подошли к пескам пересыхающей протоки-старицы. А время-то, наверное, уже к обеду — солнце высоко. Но не до обеда, когда рядом чистые пески, мелководье, чудесная тёплая вода. Вытащили лодку на песок и сразу бултыхнулись в воду. Красота! Куда девались и усталость, и не самое лучшее настроение.

Купались до тех пор, пока не вспомнили, что голодны. А что нам положила в холщовый мешок баба Дуня? А баба Дуня знала, чего желают голодные пацаны. Из мешка появились два огурца, два огромных мясистых помидора, два яйца, бутылка молока и вкусно пахнущий белый бабушкин калач, испечённый на поду в русской печи. Обед сморил нас с Петькой, и мы улеглись на песок, даже не удосужившись перевернуть лодку и спрятаться под неё.

Проснулись враз — поняли, что начали обгорать на солнце. Бросились в воду, но вскоре прекратили баловство. Мы зачем приехали, купаться или рыбачить? Рыбачить, значит рыбачить. Взяли нашу снасть, зашли по пескам вверх по течению и начали неводить.

Петька, длинный и тощий, шёл по глубине, я, маленький и упитанный, вёл невод с береговой стороны. Рыба ловилась. Бились, выпрыгивали через стень щучки. Некоторым удавалось уйти, другие попадались. Трепыхались, теряя чешую чебаки. Налимчик, как ни вертелся своим скользким телом, но остался в мотне. Ерши — как без них — кололись, царапались, но тоже стали нашим уловом. Попался здоровенный обской пескарь. Это в нашей речке они мелкие да невзрачные, а тут вырос ого какой. Азарту в рыбалке прибавляли крупные щуки, которые бились в мотне. Три штуки килограмма по два стали нашей добычей. Завели пять, шесть раз. «Хватит уже, куда девать эту рыбу», — заныл Петька. Я не соглашался, но, когда сложили всю пойманную рыбу в мешок, понял, что действительно хватит. Мокрый, весь в песке, обыкновенный картофельный мешок был у нас «рюкзаком», благодаря двум завязанным в углы картофелинам и верёвке. Мешок шевелился на песке и даже издавал какие-то звуки — щуки хотели жить и рвались на волю.

Откуда-то из верховьев старицы струился небольшой водный поток — ручей. Мы, сложив в лодку бредень и рыбу, решили обследовать этот ручей и пошли, оставляя следы босых ног на песке вверх по ручью. И увидели чудо. Почти посуху, извиваясь, ползли в сторону реки несколько крупных окуней. Может быть, сейчас, во времена любви к живой природе, мы бы и выпустили ту жизнелюбивую рыбу в реку, но тогда, когда родители наши в колхозе работали за «палочки»- трудодни и жива ещё была память о военном голоде... В общем, рыба оказалась в мешке. Пора было возвращаться домой.

Солнце уже клонилось к вечеру, жарило, но не жгло, обожжённые спины чесались и болели, с красных обожжённых носов слезала шкура, поэтому ехали и гребли молча.

По Оби по течению — быстро, по протоке — долго и нудно, не меньше часа. Уже тёплая вода не радовала, утки не восторгали, утят хотелось погладить по головкам веслом, даже комары и мошки куда-то подевались и не приставали. Но это ещё что. Главное началось тогда, когда привязали и перевернули лодку.

Рыбы было многовато, и тяжелее мешок становился с каждым метром пути. На гору мы волокли мешок, сопя и ругаясь, все исцарапались облепиховыми ветками. Петька настоятельно просил меня рыбу бросить, оставить один неводок, но я, воспитанный бабой Дуней с её стародавними крестьянскими замашками, с её рассказами о военных лишениях и голодухе, не мог себе этого позволить.

… Когда баба Дуня начала делить улов на две равные части, Петька, вдруг спросивши про туалет, пропал. Когда я спохватился, что Петька исчез, было поздно. Только пятки Петькины мелькали, когда он убегал огородами домой.

Тащить рыбу ещё и домой для него было свыше сил. Видно, и городское воспитание Петьки было не то, и бабы Дуни у него, с её рассказами о прошлой жизни, не было. Какая тут рыба – ужас, а не рыба.

Убежал Петька на этот раз. И на другой убежал, но на рыбалку ездил исправно — нравилось.

Пришлось бабе Дуне одаривать Петькиных родителей зимой сушеной рыбой.

Так проходило наше деревенское детство. Возили копны на сенокосе верхом на лошади, работали в огороде. Успевали учиться — и неплохо учиться. Конечно, рыбачили. Кормили рыбой семьи. Не было тогда супермаркетов и изобилия продуктов. Был огород, была речка, была река Обь. И было нам тогда по двенадцать лет.

Мы выросли, разъехались. Стали в один год капитанами. Я капитаном большого речного теплохода. Пётр — капитан Советской Армии, командир боевого вертолёта в Афганистане, спасая в горах погибающий экипаж, получил орден Боевого Красного Знамени.

22.08.2019г.