Семичева Галина

СВЯТОЕ МЕСТО

На подземных ходах, катакомбах

Расположен древнейший наш Томск,

Там, где в первых в Отечестве домнах

Получало железо свой лоск.

Здесь готовили пушки и ядра

В городище Грустина в тайге,

И купцы от зари до заката

Тусовались и «жгли» в городке.

Но, Ордою дотла разорённый,

Казаками отстроенный вновь,

Воскресив колокольные звоны,

И дарил и вновь дарит любовь.

Есть у города место святое,

Место памяти павших солдат,

Что когда-то звалось Лукоморьем,

Нынче знаем, как Лагерный сад.

Неспроста именованный садом,

Где когда-то стояли полки,

Проводились ученья, парады

У Томи, величавой реки.

Сотни лет в гарнизоне под Томском

На плацу обучали солдат.

Пополняли российское войско

Тыщи крепких сибирских ребят.

В дни правления Екатерины,

В дни суворовской битвы за Русь,

По-сибирски сражались мужчины:

- За Отечество с ворогом бьюсь!

Сила духа и честь и поныне

Доблесть, мужество – стержень солдат.

Вот с такими страна не погибнет!

Если бой – как стальные стоят!

ПРЕДАННЫЙ ДРУГ

Скулил подброшенный щенок,

Голодный, маленький, тщедушный,

И вот – глаза в глаза – у ног,

Похоже, чувствовал, что нужный.

Привстал, хозяину в лицо

Глядел так преданно и нежно,

А тот – к ошейнику кольцо

Наощупь. Был незрячим грешный.

И день за днём щенок добрел,

Ценил хозяйскую заботу.

«Дай лапу!» На. «Сидеть!» Сидел,

И вскоре вышел на работу.

Водил хозяина с утра

На зорьке встретиться с рассветом.

Хозяин скажет: «Ну, пора».

И шли за хлебом иль с рецептом…

Катились годы, день за днём.

Довольно долго «праздник» длился.

Везде и всюду – всё вдвоём,

Пока хозяин не свалился.

Тогда позвал он в смертный час

К постели преданного друга,

Погладил пса, а сам – угас,

А тот скулил и лез под руку,

Поднять как будто бы хотел,

Но силы было маловато.

С тоски – пёс рядом околел,

Во всю длину улёгшись рядом.

МАМЕ (вне оценки жюри)

Труженице тыла,

участнице строительства ж/д Асино-Томск.

Всё глубже на лице морщин излучины,

И с каждым днём сильнее тела крен,

Давно лежат измученные рученьки

На головах натруженных колен.

Измерить нечем, всё что ею пройдено,

И нечем взвесить горе и тоску,

Ей всё казалось, что погибнет Родина,

Не будь её в том трудовом полку.

И все дела остались жить столетьями

В весёлом беге резвых поездов,

И в улица, где светятся созвездьями

Живые окна белых городов.