Книга Сергея Степанова "Улисс. Песни осени" опубликована в ноябре 2022 года одной из ведущих издательских платформ США Smashwords, Inc.* И сразу включена в список избранных новых релизов издательства не только в жанре русской поэзии (первое место), но и в общем рейтинге (четвёртое место) поэтических книг авторов из самых разных стран.

Жанровая принадлежность книги "Улисс. Песни осени" определена как роман психологических состояний. Лирический герой уподоблен Улиссу, что одиноко странствует по волнам памяти в океане Времени на утлом чёлне мировоззрения под истрёпанным парусом эмоциональных влечений и восприятий. Автор будто ведёт читателя по ступеням болезненного созревания только ещё пробуждающейся души. Это движение от явного – к сокровенному, от слабого и нерешительного, ещё не осознанного в глубинах сердца – к проявленному действию выстраданных чувств. Некое внутреннее усилие, которое открывает путь от привычных, прозаических реакций на события и обстоятельства окружающей действительности – к вдумчивому осмыслению себя как уникальной личности, осознанию своего подлинного места в чужеродном и порой откровенно враждебном мире, к принятию мысли об исконной трагичности человеческого существования перед неизбежностью смерти, – её мотив постоянно присутствует в произведениях поэта.

И через эту плотно наполненную метафорами и звучными образами трансформацию собственных ощущений и размышлений происходит напряжённый прорыв к просветлённому состоянию духа, прозрению, которое позволяет видеть высокое в низком, безграничное – в ничтожном, прекрасное – в безобразном, созидательное начало – в разрушительном вихре, радостный свет единения с вечным – в сумраке собственных страхов, сомнений и парализующей немоты…

"Улисс. Песни осени" (ISBN 9781005547585 – 373 с.) – часть тетралогии, куда также входят романы Сергея Степанова "Улисс. Зимние грёзы", "Улисс. Сны весны" и "Улисс. Флейта лета".

Поэтическая речь – приём, призванный раскрыть сокровенные и сакральные грани обыденного. В фокусе внимания – размышления о смерти, пустоте и холоде, призрачности земного счастья. Языком метафор демонстрируется личностное движение лирического героя к духовному росту. За пристальным всматриванием в самые обычные события окружающего мира кроется трудный поиск ответов на главные вопросы Бытия: кто я? зачем я здесь? откуда и куда иду?.. Возникает эффект некой отстранённости от происходящего вокруг и вместе с тем – одновременного осмысления действительности через призму тонких и точных психологических восприятий.

Аллегорически представлено ментальное странствие, в центре которого перерождение души из фактического небытия – состояния эмбриона – к осознанию уникальности своего "Я" в стремительно меняющемся мире. И неизбежность трагического возвращения в небытие, которое проявляется предчувствием смерти. Восприятие всего окружающего необычайно острое и при этом сведено к минималистским образам, отражающим предельно повседневные события. Мироощущение и тектонические сдвиги в мировоззрении лирического героя представлены на фоне контрастных коннотаций дня и ночи, света и мрака, предгрозового затишья и бури, расцвета и угасания природы, эмоционального покоя на грани безразличия ко всему и взрывной экспрессии, всплеска горячей страсти и горького разочарования, погружения в бездну невозвратного прошлого и прорицания грядущего, динамики деятельного акта и духовного ступора, вовлеченности в социум и беспредельности одиночества, дарованной озарённости словом и безысходной немоты… Ярко выраженный элемент монотонного повторения усиливает трагический отсвет на сиюминутное уготованного провидением впереди. Хрупкое духовное начало, применённое к делу, предстаёт как обречённое предприятие, – звучит тема беспомощности искусства.

Автор стремится воплотить в образе лирического героя некую общечеловеческую сущность. Дарованный Богом и преображённый деяниями человека мир воспринимается как мелочный, пошлый. Мучительный поиск духовного начала не даёт сознанию укорениться в истине. Стихотворная форма романа позволяет читать книгу не подряд, а там, где она откроется… Так читатель оказывается на той или другой странице, ведомый волей случая, предчувствием, быть может, – судьбой. Как и в жизни, всё выступает в связке, но не последовательно, от прошлого – к будущему, а под неожиданными плоскостями, порой – одновременно или обращено вспять…

Ностальгия по Духовному Отцу и милосердию как символу единосущия, предстояние перед метафизическими безднами Бытия и собственной души проявляется в прозаическом "вещном" мире аллегорией "расколотого сознания". Идея автора в том, что любой, самый непримечательный жизненный путь, включает те же стадии проживания бытийного, что и мифологическая "Одиссея", – разлуки и потери, искушения, принятие своей конечности – смертности. Лирический герой экзистенциального романа, как и мифический Улисс, обречён преодолевать подспудные испытания в потайном мире сознания, блуждания мысли, эмоциональных впечатлений на вечном пути обретения своего истинного "Я". По автору, это и есть подлинно живая жизнь.

Обращает на себя внимание эпиграф к роману:

"Вокруг тебя спят люди… А ты бодрствуешь, ты один из стражей и, чтобы увидеть другого, размахиваешь горящей головешкой, взятой из кучи хвороста рядом с тобой. Отчего же ты бодрствуешь? Но ведь сказано, что кто-то должен быть на страже. Бодрствовать кто-то должен."

"Ночью". Франц Кафка.

_______________

* Издательская платформа Smashwords, Inc. в течение ряда лет подряд признавалась американским журналом "Forbes" мировым отраслевым лидером по темпам развития.

"Вокруг тебя спят люди… А ты бодрствуешь, ты один из стражей и, чтобы увидеть другого, размахиваешь горящей головешкой, взятой из кучи хвороста рядом с тобой. Отчего же ты бодрствуешь? Но ведь сказано, что кто-то должен быть на страже. Бодрствовать кто-то должен."

"Ночью". Франц Кафка.

***

Время вышло, такая жалость!..

В горле сушь, на душе – полынь…

Лето будто шальное промчалось

в золотую осеннюю стынь.

Посреди облетающих клёнов

и пронизанных дрожью осин

месяц, словно бодливый телёнок,

лезет в горку, в хрустальную синь.

Жарко стонет студёный ветер,

что без спроса взлетел на крыльцо.

Зло рябина кровавой плетью

тычет в сердце, смеясь в лицо.

Было ль, не было… Всё позабыто!

На душе – золотой отсвет

медяка, что небесный мытарь

обронил: мол, держи, поэт!..

***

Седая матовость стекла,

вспотевшего туманным утром,

спасительна… Стекает мгла

за край окна. Стенает, будто

качели в парке, старый клён

и тянет выгнутые ветви

ко мне, туманом окрылён

и неожиданно приветлив.

Но нет во мне ответных чувств…

И я, отпрянув от окна,

спешу укрыться. Свет дня пуст –

нет в склянке пряного вина.

Туман клубится – правит бал

прощальный: вскоре грянет ветер.

Наполнен дополна бокал

отравой грусти на рассвете!..

***

О, сколько можно быть в одежде!..

Сбрось платье наземь… Без помех

предстань передо мною, прежде

чем грянет снег.

Тяни, тяни худые ветви,

о милосердии взывая…

Но был ли кто с тобой приветлив?

Лишь птичья стая.

Ты ей давал недолгий кров

в иную ночь, в один клубок

сплетая сумрак, зов ветров…

А нынче… Нынче – одинок!..

В тебе я узнаю собрата,

что, будто нищий, на ветру

бредёт без устали – куда-то,

сквозь век, во тьму…

***

То жара, то дожди, то усталость…

То морозная – лютая! – стынь.

Как же, Господи, сердцу досталось

посреди многолюдных пустынь!..

Только тени. А где живые?..

Ты кого заселил в номера

паутинные, нежилые, –

те, в которых мне умирать!..

Ты кого наделил даром речи

посреди онемелых миров…

О, обман… О, ненужные встречи,

шумный ужас предсмертных пиров!..

О, безумные маски и лица,

целование лживых уст,

что так жаждут любить, веселиться…

О, надломленность чувств!..

***

Позволь мне прижаться щекой

к твоей растревоженной грусти…

В тумане, что встал над рекой,

не спрятать ни мыслей, ни чувств, и

я весь обнажён… Но сокрыт

во взоре, что выстлан туманом,

мой страстный – последний!.. – порыв

проститься с земным и желанным.

***

Жизнь промчалась, как свежий ветер,

налетевший с окрестных холмов

в духоту городка на рассвете:

заявился, – и был таков!..

Повернись! Задержись. Да куда там…

Нет и следа от прежних дней, –

отмерцали они безвозвратно,

как во мгле листопад аллей.

Здесь, среди саксаулов, такыров,

алых губ, – грусть им невмоготу, –

мне и в летний зной так же стыло,

будто грудью вмёрз в немоту.

Никого, ничего не осталось,

лишь студёно-прозрачная синь:

в ней, как прежде, – Господь, где жалость!.. –

сердцу чудится жизнь.

***

Порыжели клёны.

Золотится свет.

Был и я влюблённым, –

жаль, что счастья нет.

Нет ни в чём покоя:

кто обрёл, – тот врёт!..

Небо голубое

душу приберёт.

Облетают клёны.

Блекнет рыжий свет.

Был и я влюблённым.

Был… Теперь уж нет.

***

Бей в барабан, сзывай друзей

и разводи костры до неба!

Бросай в огонь любовь, груз дней,

мечты и боль… Успеть до снега

всё сжечь! Пока бушует осень,

пока чадят её костры,

пока глаза впивают просинь,

а сердце просит красоты,

всё сжечь дотла. Пусть снежный ветер

сметёт в неведомую даль

и чад костров, и жаркий пепел,

и жар уст, горьких, как миндаль.

***

Солнце катится за крыши.

И душа почти у цели.

Как стишки похорошели!..

Жаль, что их никто не слышит.

Шелестит листва прощально.

Облетают дни и клёны.

Если б не встречать влюблённых,

сердцу было бы печально.

Налетят ночные ветры,

грянут снежные покровы.

На порог ступить готовы

с ними радости и беды.

Не согреет чашка чаю,

если за столом сиротство.

Ладить с ним совсем не просто,

да любви уже не чаю…

Ничего, пройдёт и это.

Будут новые печали, –

зря ли у костра молчали

клёны, глядя на поэта.

Жар зари горит всё тише –

день мерцает еле-еле…

Как стишки похорошели!

Жаль, что их никто не слышит.

***

В это утро странное,

в сумрак золотой,

где ты, мной желанное,

где ты, мой покой…

На сердце тревога.

Мне рябины гроздь

обещала многое

в осень… Не сбылось.

Жаркую рябину

умолю в тиши:

как во мгле я сгину,

вспоминай, что жил!..

Отмерцает алое:

выгорит золой…

Помни утро странное,

сумрак золотой!..

***

Пылай, сгорай дотла, любовь,

в кострах хмельной и жаркой осени!..

Душа, огню не прекословь:

взялась с любовью горсть вины…

В стынь пепел выжженных страстей

без жалости развеет ветер.

А кто-то будет ждать вестей

вдали все дни, весь век на свете!..

***

Не гляди на меня с укором:

ни к чему ни тревога, ни грусть!..

Да, гулял я бандитом и вором,

но к изжитому не вернусь.

Отгремела, как майский гром, юность.

Подступает осенняя мгла.

Что встречать чадный мрак, пригорюнясь:

ты хранила очаг, как могла.

Скоро выйдет пора разлучаться.

Жизнь падёт с плеч, как тяжкий груз.

Мы знавали любовь и счастье!..

Ни к чему ни тревога, ни грусть.

***

Бежать!.. В распахнутую синь

из вязкой мглы бесцветных будней –

к престолу огненной красы

и нежности девичьих грудей.

Бежать на тайный зов – туда,

где пламя чувств горит не даром:

ещё живым – в костёр, в угар!..

И в синеве истаять жаром.

***

Не мною истины искомы…

Октябрь вмиг выжег всё дотла –

пылают дни, мечты и склоны.

В кругу стола

белеет парус одинокий –

ещё пером не тронут лист.

Душа в слезах безвольно мокнет.

И разум чист.

***

Роса густа – умыто утро.

Туман кочует вдоль реки.

Как рассказать тебе про чувства,

что от меня так далеки…

Как рассказать тебе рассветы

и одинокость тонких ив,

в парчу зарею разодетых…

Как спеть забытый мной мотив.

И мига не сберечь, но годы…

Вступает вечность на порог.

Гляжу без слов в речные воды –

в них мгла не пройденных дорог.

Всё позади: любовь и ревность.

Всё ложно, что не изреки.

И не вернуть ни боль, ни нежность…

Туман укрыл излом реки.

***

Когда в распахнутом навстречу дню пальто

я дефилирую по улицам Москвы

в попытке оторваться от тоски,

не знать друзей и не взирать на то,

что именуется толпой невзрачных лиц,

вдруг сознаю себя одной из мёртвых птиц,

что на излёте изломала крылья

и рухнула без сил куда-то в пыль. Я

мог бы застегнуть своё пальто

на пуговицы веры и надежды

и жить, как все, что мне давалось прежде,

но как сокрыть сиротство, боль и то,

что именуется причастностью к иному,

далёкому – и не земному – дому

на берегу неназванной реки,

куда пути вовеки не найти.

***

Где-то скрипочка запела.

Что за тёмная печаль…

Как кружилась юность в белом!..

Да исчезла невзначай…

Нету прежнего задора.

Не токуют глухари.

Брезжит старость у забора.

Брызжет алый свет зари.

Где вы, встречи, разговоры…

Хоть гляди во все глаза, –

только сизые просторы,

отгоревшая роса.

Робко скрипнет половица.

Позовёт за стол жена.

Промелькнут безмолвно лица.

Воцарится тишина.

***

Заходи. И – за стол, мой друг!..

К сроку выстелил скатерть вечер.

Самовар закипает вслух.

Вот, укрой старым пледом плечи.

Как привычно молчать вдвоём…

Пить чаёк из щербатых чашек.

Что ссужает нам жизнь взаём,

скоро станет уже не наше.

Потерпи, друг, недолго ждать

счастья: скинуть всю тяжесть груза

разом под ноги – дни, года…

Чашки следом спровадят в мусор.

***

В рассвет туманы тихой сапой

ползут с поклонами к мосту –

там львы прохожим машут лапой

и стражник дремлет на посту.

Туманам ни к чему перила, –

в пролёте клочьями повисли.

Мне в детстве мать не раз твердила:

остерегайся умных мыслей!..

Остерегайся дружб и связей,

в ночи звонка и стука в дверь,

ветров, притихших в кронах вязов…

И никому, сынок, не верь!..

Но как же чёртовы туманы

и львы на Банковском мосту…

Друзья пьяны. Подружки – пьяны.

Рассвет. Впадаю в немоту.

***

Из пепла не раздуть огня.

Им можно голову посыпать.

Жена кудахчет: цып-цып-цыпа,

сзывая радость в дом. Меня

под кров любви не заманить:

невзгоды оборвали нить

чувств и тончайших восприятий.

Сиротству нет противоядий.

Но я так много должен ей:

у Господа похищен ангел

был мной когда-то… Гаснет факел.

Горсть пепла – всё, что дал жене

я на прощание. Прости.

Тепло не удержать в горсти.

Увязло время. Сад немолод.

Ноябрь. Сиротство. Холод. Холод…

***

И когда наступает день,

шумный, как гул прибоя,

всё встаёт на места. Лишь мозги набекрень

от твоего взгляда, Зоя!..

Эту муку не превозмочь:

зря ли сохнут сердца от зноя.

Заняться любовью никто не прочь

задарма… Подтверди, Зоя!..

И зла не помнить, – не знать добра.

Виной всему паранойя.

Осень жарит в глаза, будто бра…

Выруби солнце, Зоя!..

И когда из глубин твоего "Я"

лезет эра палеозоя,

ужаснись. Смири эго… Я

позвоню. Жди звонка, Зоя!..

***

Официант, будь так любезен,

подай хорошего вина…

Мне воздух Франции полезен.

Душа в Ван Гога влюблена

была когда-то, а теперь

сорвали с петель беды дверь.

Официант, будь так любезен,

подай мне зелени и сыра…

На сердце ни любви, ни песен,

а за окном промозгло, сыро.

Когда б у нас бывал Ван Гог,

и он бы Русью занемог.

Официант, будь так любезен,

не лей елей свой через край…

Сей вечери итог известен:

греховным – в ад, безгрешным – в рай.

Ван Гога Бог не приласкал…

Прованс. Мистраль. Абсент. Тоска.

Официант, будь так любезен,

познай: у мига есть конец…

Любви не может быть без вёсен,

но саван зим – всему венец.

Жизнь – пара стоптанных сапог.

Русь. Осень. Глушь. Трактир. Ван Гог.

***

Ярок цвет сиреневый

синею весной.

А в ноябрь мигреневый

тучи над Невой.

Гонит ветер с посвистом

снежную ладью

и срывает – сип, взвизг, стон –

с петель жизнь мою.

***

Охрипший и осевший город,

укрытый осенью, как пледом,

ты словно постаревший ворон…

И даже Господу неведом.

Дождя безликие мотивы

озябшим клёнам не важны.

Раскинув кроны, мокнут ивы, –

их вздохи душам не слышны.

Едва чадят костры и трубы.

Едва находит просинь взгляд.

И сквозняки небрежно грубы, –

едва ли стёкла не летят…

Прохожие бредут устало:

у сумрака есть с ними сходство…

И будто никого не стало.

Ты. Ворон. Осень. Дождь. Сиротство.

***

Не плачь, Мария… Высохнут цветы.

Ветрам ни в чём не стоит доверяться.

В саду осеннем роза – это ты,

а хризантемы – лишь для декораций.

Храни свои надежды и мечты, –

и пусть вокруг обрушатся все стены…

Огнём любви отмечена лишь ты, –

молю, во мрак не уходи со сцены.

Бесценна отпылавшая любовь:

как не борись, а чувства неизменны.

Любовный зов волнует кровь. И вновь

молю: во мрак не уходи со сцены.

Убелена снегами голова.

И сердцу не по нраву перемены.

Скупы и дороги и чувства, и слова…

Молю, во мрак не уходи со сцены.

Твоя рука по-прежнему нежна.

Душа ни лжи не знает, ни измены.

Ты мне и друг, и ангел, и жена.

Молю, во мрак не уходи со сцены.

И паруса, и компас кораблю

даны, но всё поглотят волны пены.

Когда дотла сгорит закат, молю, –

не отпускай меня во мрак со сцены.

Пусть наши годы были не просты, –

пройти жизнь вновь не надо бы и браться…

В саду осеннем роза – это ты,

а хризантемы – лишь для декораций.

И пусть вокруг обрушатся все стены.

Душа ни лжи не знает, ни измены.

Как не борись, а чувства неизменны.

Молю, во мрак не уходи со сцены.

***

Ветер стелет дымы по полям –

греет душу продрогшая Русь.

Кто познал тебя, русская грусть,

тот постиг и Христову боль ран…

На изломе не пройденных меж

тлеет в зареве зябкого утра

отпылавшая жаркая груда

всуе прожитых дум и надежд.

***

Нежданно встали холода.

Остекленело небо в лужах.

Заиндевели провода,

дома, деревья, души… Стужа.

Досада, – сломан карандаш.

Зря белоснежен лист бумаги.

Поэзия, – такая блажь…

Бурлеск. Бурливый выплеск магий.

***

Время – будто битое стекло.

Ночь. В бинокль старинный восьмикратный

всё гляжу, как звёздное тепло

истекает в вечность безвозвратно.

Здесь, у нас то ясно, то дожди.

На душе привычная погода, –

пасмурно… Зря весточки не жди

от меня в глухое время года.

Истекает безвозвратно жизнь.

Позабыты радости земные.

Звёздный жар, – душой лишь обнажись, –

выжигает яблоки глазные.

***

Синь и солнце в жилах

на заре весны…

Осень приглушила

песни, взоры, сны.

Осень разлучила

журавля с землёй.

Брызжет кровь кизила.

Стынет жизнь золой.

***

Радость встречи. Боль разлуки.

Листопад терзает душу.

Натянув тугие луки,

нагоняет ветер стужу.

Осень гаснет безвозвратно.

В чашке стынет чай с вареньем.

"Хворост чувств горит затратно!.." –

вскрикнул ворон с сожаленьем.

Что ему мои печали…

Снам любви покой неведом.

Были встречи, да промчали.

Тучки сыплют первым снегом.

***

Ноябрь. Туманы. Стонут двери

от сырости в ненастный день.

В метро, как загнанные звери,

теснятся тени. Набекрень

съезжают кепки и умы…

Не зарекайся от сумы.

Не кайся в невозвратном прошлом.

Мечты, мечты! Где ваша сладость…

Лишь детство грезит не о пошлом.

Отчаяние. Ужас. Радость

под небом нынче редкий гость.

Господь, где плеть Твоя и трость…

Отбей корявые коросты.

Освободи невольный мир

от мук греха – они непросты…

Зовёт туман покинуть пир:

и скрип дверей, и гул сердец,

и гвалт – всё стихнет, наконец.

***

Осенние дожди приносят скуку,

размытый вид из сонного окна,

повинного глядеть, какую муку

в нём терпит тот, кому она дана.

К окну слетел озябший мокрый голубь:

ему не спится в осень под дождём, –

как видно, и его терзает голод.

Но манны нет… Ну, что ж, мы подождём.

Крадётся дождь незримою тропою

в раздетый лес, за голый косогор.

Вослед и Бог, как лошадь к водопою,

ведёт мой взгляд и голубиный взор.

Дождь прочь!.. Янтарь прозрачного заката

дарован нам наградой на двоих.

Но манны нет… Два неразлучных брата

глядят на то, как Бог глядит на них.

***

Дни тяжелы. Желты. Нежданны

в них встречи, лица, голоса.

И Дон Гуан желал ли Анны…

О, Пушкин, где твои глаза!..

Татьяна, русская душою,

на встречу скачет, как газель.

Онегин нос задрал. Не скрою,

что холодна его постель.

Царь Пётр кровавый был рубака.

Рубил мозолистой рукой

без жалости. Была бы плаха.

Пей, Пушкин!.. Рублик за тобой.

Руслан – отчаянный громила.

Горбатый карлик Черномор,

скажи мне, с кем теперь Людмила

выходит за полночь на двор.

О, Пушкин, где твои глаза!..

Где стыд, – ни строчки без изъяна…

А, впрочем, все в России "за".

Целуйся с языком, Татьяна.

***

Под солнцем осени трава

мерцает броским изумрудом.

О, синь небес!.. Всесилен страх

взлететь в лазурь сиротским утром.

В стынь ворох огненной листвы

чадит, сердец не согревая.

В наш первый вечер знала ль ты:

стезя любви – не мостовая…

И слёзы набегают вдруг

в объятиях, до боли нежных.

Дни осени – пора разлук

не вызнанных и неизбежных.

И не с кем всласть испить стихи,

хоть за руку хватай прохожих…

Мгновенья осени тихи

и на иные не похожи.

***

Встревожь опавшую листву:

в ней шорох осени таится.

Доверься ждущему листу, –

вернутся голоса и лица.

И вот, уже не одинок,

ты можешь каяться в несходстве

с тем сном, что милосердный Бог

душе предначертал в сиротстве.

Зачем стихают голоса,

в небытие впадают лица…

Без сна усталые глаза

глядят на то, что только снится.

Стенает осень. Мглистый парк

раскрыл укромные места.

О, трепет губ, истома ласк…

Надежд пожухлая листва.

***

Ты никого в пути не подождёшь,

гонимый прочь осенней стужей дождь.

Прощай! Беги по лужам без оглядки,

пока снега не отдавили пятки.

И мне бы прочь бежать промозглым утром

извилистым и сумрачным проулком…

Но кто, скажи, стихам раскроет руки

и облегчит тем родовые муки?..

Стена реальности: омытое стекло

ко лбу приникло. Время истекло.

Рождаться в мир строкам дано, не ждя,

что смолкнет дребезжание дождя.

***

Поднять повыше воротник.

И в дождь уйти, в сырую завесь.

Исчезнуть – вот коронный миг!.. –

без долгих слёз, другим на зависть.

Уйти под кроны мокрых ив,

в огонь рябин и дрожь берёзы

на зов – чуть слышимый мотив

поэзии, избегнув прозы.

И озариться темнотой –

мерцанием извечной дали.

И в мёрзлой мгле забыть о той,

что пьёт вино немой печали.

***

Без устали вновь колошматит дождь:

злой дробью в окно бьют капли.

Лежит на столе одинокий грош, –

глядит глазом мёртвой цапли.

Корёжит сознание скрип дверей

незапертого подъезда.

Входите, но знайте, что дикий зверь

в клети не находит места.

Мосты с давним прошлым разведены.

А будущего не станет:

у дня настоящего нет цены,

когда отмирает память.

Примятые нервной рукой листы.

Стихи – отражение сути.

Их хрупкие стёкла тонки, чисты, –

до вскрытия вен, до жути.

***

Одиночество. Вечер. Печаль

бродит в доме. Скрипят половицы…

Нет ни сна, ни чернил, ни меча –

распроститься с крикливой жилицей.

Ветер мрачные тучи примчал.

Лица в памяти кружат, как птицы.

Лодка вечности бьёт о причал.

Неумолчно скрипят половицы.

***

Берёзы плещут крыльями ветвей:

вдаль провожают суетных прохожих,

чьи души так разительно похожи,

одни других темнее ли, светлей…

Закат вот-вот сожжёт весь керосин.

Когда твой миг… То ведомо лишь Богу.

Всех примирит, всех примет к сроку синь,

что с тихим стоном льётся на дорогу.

***

Тихи зори в моей сторонке.

А когда-то, в иной дали,

были буйны они и звонки…

Догорели в костре угли.

Отшумели берёзы в грозы.

Ветви голы – зло колют взор:

наползают сухие слёзы,

как туманы на косогор.

***

В храме печали рухнули стены.

И Афродита встала из пены

без пеньюара и с сигаретой.

– Кто ты такая?..

– Зови меня Гретой.

Грета согрета гранатовым соком

с каплей текилы. Ниспослана Богом

мне в утешение… Чудные встречи

часто случайны в задумчивый вечер.

Радость и муки, разлуки и ссоры,

ревность, молчание и разговоры,

жадные ласки, холодные взоры.

Месяц на плечи набросил узоры

голых ветвей… Ветер бьётся в окне.

Мечется сердце в неясном огне.

Полно, уймись!.. Долог сон в ноябре.

Грета исчезла в предутренней мгле.

***

Сорока то трещит, то лает,

тревожа сон осенних ив.

Тих ветерок, – едва ласкает.

Вводя в молитвенный наив,

чуть плещет синева: о рае

нашёптывает без конца, –

как будто кто-то умирает

без слёз, без стона, без венца.

***

Дни полны печали.

Бередят нас в осень

золотые чары

клёнов светоносных.

Тучки прочь умчали.

Оживилась синь.

Встретить счастье чаять ли…

Слёзна дрожь осин.

С глаз спадите, чары!..

Листопад несносен.

Души одичали.

Меркнут клёны. Осень.

***

Вновь сумрак лезет в дом сквозь стены.

Но рвать ли нервы, резать вены ль…

И где связующая нить

грядущего с недавним? Сбить

в один напиток не дано

осенний вечер и вино,

неясность фраз, флёр впечатлений,

мёд грусти, горечь сожалений…

Как вдруг божественный нектар

преподнесён! Но в кару ль, в дар…

Ткань неба – серое сукно.

Дождь. Сумрак лезет сквозь окно.

***

Взвейся в небо, осень, –

выгори в кострах!..

Сердце счастья просит:

встрепенулся страх

вечной ли разлуки,

скорого пути…

Разметались муки,

как костры, в груди.

***

Затихли громы, гулы, споры, оры…

Рождён на боль среди февральской стыни,

люблю лишь вас, бескрайние просторы

небесной сини.

О, Сыне Божий, зря ль сокрыто ложе

Твоё от глаз людских и дерзновений!..

Благодарю за сыть словесных крошек

и озарений.

Пусть зарево осеннего заката

ещё мерцает, в сердце дан зарок

не ждать ни снов, ни вешнего раската,

ни зорь, ни строк.

***

Ветер гонит тучи,

как стада гусынь.

В осень сердце мучит

голубая стынь.

Что ни пишешь, – тошно…

Прячешь под сукно.

Выпишешься, – можно

в скуке пить вино.

Лужи стонут хрустко.

Старое кино.

Можно, если грустно,

сигануть в окно.

***

Суждено ль отплакать, отсмеяться,

заиметь на сердце темь и стынь.

С битым видом грустного паяца

мне шептать ли: "Милая, прости…"

Целовать ли с нежной страстью руки,

отдаваться ль встречной ласке губ.

Вспоминать ли радостные муки,

сны свиданий, горький мёд разлук…

Жаром тлеют в осень хризантемы.

Ветер носит чуткую поталь.

Мигу счастья не найти замены.

Что мертво, того ничуть не жаль.

***

Ходят лебедем рассветы,

бьются пламенем закаты.

Души донага раздеты,

задушевным встречам рады.

Бродит счастье где-то рядом,

да его не замечают.

Тучки мчат куда-то стадом, –

грозы мечутся по краю.

Парки в осень одичали.

Опустели в них эстрады.

Чья любовь ещё в начале,

ждёт нечаянной награды.

Чья любовь уже в конце,

ходит по свету в венце

из осыпавшихся роз

без свирели и без слёз.

***

Сумрачна чёрная роза.

Угли мерцают в груди.

Грозы, смех, слёзы… Всё проза.

Время дань взыщет. Уйди.

Преданность – странная гостья.

Радость и боль пополам.

Ягод отравленных гроздья

зло резво вносит в бедлам.

Свечи вдруг гаснут брезгливо.

Шёпот горяч… Разбуди, –

зорька забрезжит. Грязь. Ливень.

Угли угасли. Уйди.

***

Позабыто заветное лето.

Голы тонкие станы осин.

Счастье вдаль улетело за ветром, –

не выносит тоски сонных зим.

Но ещё не упали снега.

Ещё нежность мерцает во взоре.

Зря ли месяц горит, как серьга,

на багряном померклом просторе.

Но ещё в сердце бьётся волна.

И при встрече озябшие губы

тало дарят любовь. И слова

не нужны, – будто листья, пожухлы.

***

Всё в темень всуе улетает

кромешной ночью, ярким днём.

Жизнь тает. Думать ли о рае

и всуе думать ли о Нём…

Немеет речь. Поступки хлипки.

Ветра сметают паутину.

И сквозняки скрипят, как скрипки.

И темь затягивает в тину.

И ну Его!.. И ну её…

Ветра пронзают до печёнок.

Дарованное не уйдёт.

И затихаю, как ребёнок.

***

Осень ранит, безвинно неволит.

Среди горьких багряных рябин,

милый друг, позабыть ли о боли

и той доле, что Бог отрядил…

Среди взявшихся дрожью осин,

милый друг, не согреться кострами.

Кто рождён для сиротства, один

знает сердцем, что станется с нами.

Среди выпитых синью берёз

волглый ветер чуть машет крылами.

На лице ни улыбки, ни слёз,

милый друг… Дым кружит над домами.

Милый друг, обо всём позабудь…

Хрусток вкрадчивый шорох листвы.

Шаг. Ещё… Зыбкий зов будит грудь, –

стон берёзовый, смолкнешь ли ты?..

***

И шёл, и шёл, и шёл –

куда?.. – недужный дождь.

В окне пейзажик пошл

и так желтушно жёлт.

Зря ль желваки души

прорезались на скулах.

И строки, как ужи,

скользят на зов в проулках.

***

Клёны корчатся от боли –

гнутся кроны на просторе.

Облетают догола…

Осень клювом сокола

рвёт мясцо с живых ветвей –

жадно гложет до костей.

Стонет и клекочет

под покровом ночи –

насылает ветер.

Укрывает веки,

сердце взяв в тиски,

крыльями тоски.

***

Господи, осени

под сенью осени!..

Окнами просини

скорбь в сердце проясни.

Выси ось не таи.

Семя слов высей. И

мерой мя оцени,

осияй в руцех нить.

Спаси и сохрани,

к истине дух склони.

Озарены и сини

очи твои, о Сыне!..

***

В эту осень кого ни спроси,

из всех окон тревоги глядят сурово…

Зря ль в рассветной росе – седой измороси

меркнет солнца усталое олово.

Улетает за тучи прощальная синь.

И косые дожди – будто злая полова.

О, замри, листопад… Вслед слетаю с оси, –

оземь вдребезги бито слово!..

Copyright © 2022 Степанов С.