Глава 3. Жизнь богатого человека и чувственные наслаждения

Я заказал столик в дорогом ресторане в центре города. Это был не просто ресторан, а целая философия, как гласил их сайт: «Изысканная кухня в атмосфере недоступной элегантности». Именно это мне и было нужно, чтобы почувствовать себя богатым. Недоступная элегантность. Я собирался всё это купить сегодня здесь и сейчас.

Я купил себе шмот, стоящий больше, чем годовой доход семьи моего детства. Какие я купил себе часы? Кинул пачку денег в дорогом бутике и сказал: «Мне самые дорогие!» Теперь надо было всё это показать тем, кто оценит! «Ты можешь всё!» — повторял я себе как мантру, пока такси подвозило меня к массивным деревянным дверям с позолоченной фурнитурой.

Воздух внутри ресторана был особенным. Он был прохладным, стерильным, пахнущим дорогими духами, цветами и едой, названия которой я едва выговаривал. Тишина. Нет, не та тишина, что бывает в библиотеке, а густая, давящая тишина роскоши и денег. Здесь не говорили громко, а излучали всем своим видом богатство и достаток.

Мне принесли меню с листами из плотной кремовой бумаги. Французский. Я ткнул пальцем в первое, что показалось мне знакомым: «Foie gras» — просто чтобы заказать что-нибудь крутое.

Официант подошёл бесшумно. Он был безупречен, как манекен. Его взгляд, быстрый и всевидящий, скользнул по моим часам, по ткани костюма, по моим глазам. Он улыбнулся тонкими, ничего не значащими губами.

— «Foie gras» для начала, прекрасный выбор, сэр. Может, что-то из вин? У нас есть восхитительный «Помероль»…

— Принесите, — отрезал я, стараясь, чтобы голос звучал повелительно, а не испуганно. Я не знал, что такое «Помероль». Пиво? Вино? Ликёр? Какая разница!

Он кивнул и удалился с грацией пантеры. Я сидел, выпрямив спину, и пытался не смотреть по сторонам. Но периферией зрения видел пары и компании. Они не ели, а вкушали. Они не пили, а смаковали. Их движения были плавными и отточенными, а их смех был тихим и прилизанным. Они были своими в этом мире с самого рождения.

Вот принесли моё «foie gras». Это оказалась какая-то паштетная масса с крошечными тостами. Я взял нож и вилку и пытался есть медленно, смакуя, отламывая маленькие кусочки хлеба. Но внутри все сжималось. Голос в голове шептал: «Ты жуешь, как голодная собака. Ты глотаешь, не чувствуя вкуса. Ты делаешь это неправильно».

Официант появился снова, чтобы спросить, все ли хорошо. Его взгляд упал на мою тарелку, на крошки, на то, как я держал вилку.

— Бесподобно, — буркнул я.

— Рад слышать, — сказал он, и в его глазах мелькнуло что-то. Не презрение, а хуже. Это была лёгкая, почти профессорская жалость. — Если позволите маленький совет, сэр… «Foie gras» лучше пробовать вот с этим бургундским. Оно раскрывает вкус иначе. Более… утончённо.

Он сказал это мягко и вежливо, но посыл был ясен: «Я вижу, что ты тут чужой и пытаешься играть роль, но не знаешь текста. Дай мне, профессионалу, тебя направить».

— Спасибо, — скривил я что-то вроде улыбки.

Я заказал это чёртово бургундское, а оно было кислым.

Ко мне подошёл мужчина. Он был в безупречном костюме и постоянно улыбался.

— Прошу прощения, что беспокою вас, — сказал он. Его голос был бархатным и негромким. — Я не мог не заметить ваши часы. Это прекрасная и очень редкая модель.

Я кивнул, чувствуя прилив гордости. Вот! Он заметил!

— Спасибо, — сказал я уже увереннее.

— Да, — продолжил он, и его взгляд скользнул по моим рукам и столу. — Замечательный выбор. Мой отец всегда говорил, что настоящий джентльмен выбирает аксессуары под себя, а не под обстоятельства. — Он сделал паузу, давая словам просочиться как яду. — Они должно быть перешли к вам по наследству?

Он не ждал ответа, а просто кивнул мне с той же вежливо ядовитой улыбкой и вернулся к своему столику.

Я сидел как парализованный и слышал не тихую музыку ресторана, а крики разносчиков и гудки машин с улицы. Они всё видели. Перед ними был мальчик из трущоб, который нацепил на себя маску богача. Они видели, как я неуклюже пользуюсь приборами, как жадно глотаю еду, не зная, как её правильно смаковать. Они видели, что эти часы не часть меня, а попытка купить себе пропуск в их мир.

Я оплатил счёт пачкой хрустящих купюр, которые я бросил на стол, пытаясь сохранить лицо, а потом выбежал на улицу под слепящее солнце и глотнул воздух, пахнущий бензином и пылью. Стерильный воздух ресторана стоял комом у меня в горле. Я был богат и мог купить этот ресторан, да и всю улицу с этими официантами, но я не мог купить то, что у них было с рождения. Эта их уверенность и спокойное незыблемое право занимать своё место в мире роскоши и богатства.

Я шёл по улице и мои дорогие туфли втаптывали в грязь остатки той иллюзии, которую я так старательно строил. Я проиграл самому себе. Внутри меня всё равно сидел тот парень из трущоб и смотрел на мир испуганными жадными глазами. И самое ужасное было то, что он, похоже, останется там навсегда.

Я шёл по улице куда глаза глядят и думал. Чем мне теперь заниматься? Путешествовать? Мне надо найти Наташу! Я могу поехать куда угодно, но не знаю её адреса. Мне надо как-то взломать оператора сотовой связи и получить детализацию её звонов. Может быть там я найду какие-то следы для дальнейших поисков… Тогда снова появится цель в жизни. Я найду Наташу и всё ей объясню. Мы снова встретим закат и пообедаем вместе в ресторане…

Тут я увидел вывеску «SPA-процедуры и массаж». Пожалуй, надо бы зайти расслабиться после такого стресса в этом пафосном ресторане. Я сделал шаг сквозь массивную дверь и оказался внутри огромного зала. Пахнуло имбирём и сандалом. Удивительно, но здесь была та же стерильная денежная атмосфера, что и в ресторане.

Меня радушно встретили. Хотя нет, здесь всё было немного по другому. Я не должен был выбирать вино или правильно держать вилку, а только лишь платить.

— Массаж, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал уставше пресыщенно, а не испуганно возбуждённо. — В четыре руки. Чтобы… хорошо расслабиться.

Мне кивнули и провели в комнату, где воздух был тёплым и влажным, пах маслами и чем-то древесным. В комнате горел мягкий свет и играла тихая музыка, похожая на шум океана. Я разделся, стараясь не суетиться, и лёг лицом вниз на стол, накрытый мягким полотенцем.

Я слышал как тихо открылась дверь, а потом послышались шаги и лёгкий, едва уловимый шёпот. Начался массаж в две пары рук. Они были тёплые, сильные, намазанные маслом, которое пахло цветами и чем-то терпким. Руки коснулись моей спины одновременно и это было непохоже ни на что.

Это была не просто процедура, а настоящая симфония. Одна пара рук работала с напряжением в плечах, разминая, разогревая, в то время как вторая вела медленное, плавное наступление на поясницу. Они не мешали друг другу, а дополняли. Они читали моё тело, как дирижёр читает партитуру.

Я застонал, но не от боли, от шока того, на что способны деньги. Они купили мне блаженство. Это абсолютное, тотальное ощущение, что о тебе заботятся. Что каждая клеточка твоего тела, зажатая, испуганная, вечно готовая к бегу или драке, наконец-то может расслабиться. Вот оно, черт возьми.

Мысль пульсировала в такт движениям рук. Я закрыл глаза и в голове поплыли картинки. Я лежу здесь, а они работают на меня. Их искусство, их время, их силы — все это куплено мной. Я хозяин мира!

Чувство собственной значимости начало разливаться по телу теплее, чем масло. Да, черт возьми. Пусть в ресторане я выглядел как выскочка, но здесь, в этой комнате, под руками этих двух безликих женщин, я был богом. Я был тем, кем и должен был быть.

Они перевернули меня. Я не сопротивлялся, чувствуя себя ребёнком, которого пеленают. Я смотрел в потолок, на приглушенный свет, и позволил им работать с моими ногами, руками, шеей.

Где-то на полпути ко сну ко мне вернулась мысль и я приоткрыл глаза. Над моим лицом склонилась одна из массажисток. Молодая, с темными, собранными в хвост волосами, с сосредоточенным, абсолютно отрешённым лицом. Она смотрела не на меня, а на зону у меня на лбу, которую массировала. Её глаза были пусты. Она была здесь, но её мыслей я не видел. Она была лишь инструментом и частью купленной мной услуги. И это было даже лучше. Это было окончательной победой. Она не видела во мне вообще ничего. Я был лишь её работой и конвертом с деньгами в конце смены.

Я снова закрыл глаза, утопая в этом осознании. Мне не нужно было быть своим в их мире. Мне нужно было быть тем, кто платит, нанимает и покупает.

Когда все закончилось, я лежал несколько минут, полностью пустой, тяжёлый и расслабленный. Стресс из ресторана был выжат из меня как губка. На его месте была приятная, ленивая уверенность.

Я оделся, вышел в приёмную и расплатился пачкой хрустящих купюр. На этот раз я не бросил их на стол, а протянул их той самой бесшумной девушке и поймал её взгляд. В нем не было ни жалости, ни намёка, а была лишь вежливая, пустая благодарность.

— Надеюсь, вам все понравилось, сэр.

— Да, — сказал я, и мой голос наконец-то звучал так, как я и хотел. Спокойно. Уверенно. С небольшою усталой благодарностью сверху вниз. — Все было супер!

Я вышел на улицу. Вечерело. Тот же воздух, но я дышал им иначе. Я купил себе не просто массаж, а подтверждение. Они могут насмехаться над моими манерами, но не могут насмехаться над моим кошельком. И сегодня я доказал это в первую очередь самому себе.

***

После такого чудодейственного расслабления я был готов к великим делам. Мне надо было поговорить с Ганешем и наконец решить вопрос с покупкой той злосчастной улицы. Я сразу поехал в аэропорт и купил самый дорогой билет бизнес-класса до Бомбея.

По прилёту я позвонил Ганешу и сказал, что жду его в гавани и что мы едем кататься на яхте. Уже в порту я арендовал самую дорогую яхту, какую только смог найти. Почему я доверил покупку земли своему другу? А кому ещё я мог это доверить? Все вокруг хотели моих денег. Они улыбались мне в лицо, но я видел их хищные улыбки. Оформлять на себя я не мог. Выходить из тени означало море самых разных вопросов, начиная от банков и заканчивая налоговой. Совершенно точно я не был готов к этому. Мне нравилась моя беззаботная жизнь анонима.

Солнце било в глаза, отражаясь от безупречно белого борта яхты. Она была не самой большой в гавани, но по настоящему роскошной внутри. На яхте пахло солёным бризом, дорогим солнцезащитным кремом и деньгами. Настоящими, влажными, пахнущими свободой деньгами.

Ганеш сидел напротив, похожий на мокрого, напуганного кота в дорогой, но сидевшей на нем рубашке. Он жался, нервно перебирая пальцами край стола, заставленного тарелками с фруктами и бутылкой шампанского, которое он даже не трогал.

— Ну что, Ганеша, — начал я, откидываясь на спинку кресла. Яхта мягко покачивалась на волнах, и это покачивание было очень приятным. — Прошло уже сколько? Месяц? Больше? Я звонил тебе, помнишь? Говорил насчёт улицы.

Ганеш вздрогнул, словно я ткнул его вилкой. Его лицо сразу же расплылось в подобострастной, виноватой улыбке.

— Раджеш, брат! Дорогой! Конечно, помню, как же можно забыть. Я же в работе. Постоянно в делах, ты же знаешь.

— Я знаю, что я перевёл тебе сумму, на которую можно было скупить не только улицу, но и весь наш старый район, вместе с мэром и его собакой, — мои слова прозвучали тихо, но яхта будто накренилась от их тяжести. — А я приезжаю и что вижу? Та же грязь, те же кривые лачуги и та же вонь. Ты что, решил подождать, пока они сами развалятся, и купить их по дешёвке? Экономишь мои деньги?

Он заёрзал и на его лбу выступили капельки пота. Он выглядел так, будто его вот-вот выбросят за борт.

— Нет, нет! Что ты, Раджеш! Ни в коем случае! Просто… понимаешь… бюрократия. — Он произнес это слово с таким придыханием, словно это было имя древнего и могущественного демона. — Документы, планы, назначения земли… Там же не все так просто. Каждый клочок нужно оформлять, каждый дом… люди не хотят съезжать, приходится уговаривать, предлагать больше…

Я смотрел на него, на его жалкую, ползающую душу, и чувствовал не злость, а холодное, металлическое раздражение.

— Я же тебе дал денег, — повторил я, и мой голос стал тише и опаснее. — Скупи их всех на! И чиновников скупи на! Предложи им столько, чтобы они сами свои лачуги разобрали и на такси уехали. В чем проблема?

— Да нет проблемы! Конечно, нет! — он почти захлебнулся, спеша согласиться. Его глаза бегали по сторонам, ища спасения в горизонте, но везде была только вода и мое недовольство. — Просто ты не представляешь, какие там тупые чиновники сидят! Каждый хочет свою долю, каждый тянет время…

— Знаешь, Ганеш, — я перебил его, делая глоток ледяного шампанского. — Есть два типа людей. Те, кто ищет возможности и те, кто ищет оправдания. Я купил тебе возможность, а ты мне приносишь оправдания. Мне это не нравится.

Ганеша побледнел.

— Хорошо! — выдохнул он, кивая с такой готовностью, что казалось, вот-вот сломает шею. — Хорошо, Раджеш! Я все понял. Я все сделаю! К следующему твоему приезду от той улицы и мусора не останется! Клянусь!

Он смотрел на меня широко раскрытыми, преданными глазами пса, которого только что пнули и который теперь готов лизать ботинки, лишь бы его не выгнали.

Я смотрел на него, на это жалкое, трусливое существо и видел в нем своё отражение. Таким же жалким и трусливым я был когда-то. Таким же готовым пресмыкаться перед тем, у кого есть сила и деньги.

— Прекрасно, — сказал я, отводя взгляд к горизонту. — На этом и закончим. Выпей, расслабься. Я же не монстр.

Он схватил бокал с дрожащими руками и сделал большой, судорожный глоток, словно это было лекарство.

А я смотрел на удаляющийся берег Бомбея, на его роскошные небоскрёбы, которые стояли всего в паре километров от того места, где начинался наш старый район. Две вселенные, разделённые пропастью. И я был тем, кто решил эту пропасть перепрыгнуть.

Он что-то лепетал мне в спину, снова что-то про свои планы, про связи и про то, как всё будет быстро. Я уже не слушал. Яхта плавно шла по волнам, а я думал о том, что купить улицу — это просто. Сложнее было стереть её из памяти. И с этим Ганеш мне точно не мог помочь.