Шёлк, бархат и … атлас чувств

  Это – «книга двоих, пробуждающих сердце…». И хоть строки Евгения Поспелова о мужчине и женщине, их вполне можно отнести к общему творению мужчин, которые служат женщине и женственности и, воспользуемся теперь словами художника, видят в женщине книгу, которую хочется «раскрыть, прочесть». Слава Зайцев – кутюрье, которому рукоплещет мир, рыцарь, возводящий женщину на подиум-пьедестал, одевающий её, чтобы она чувствовала себя красивой, желанной и… защищённой. Художник, чьи работы по накалу образов напоминают – на субъективный взгляд – Малевича, Матисса, Пикассо. 

Евгений Поспелов тоже славится искусством драпировки, создающей образ. Он творит по своим неповторимым “лекалам” подобно Хлебникову, для которого слово было и лен, и пяльцы, и ткань. Из слов у Поспелова сотканы все партитуры, все повести чувств, к ним добавляются крупинки мудрости, как узелки, связавшие нити бессвязного в прочный сюжет бытия, и то и дело в его стихах раздаётся хлёсткий звук раздираемой ткани над обнажаемым миром страстей… Зайцев любит превращать серое и невыразительное в яркое, играющее всеми цветами радуги. Поспелов тоже жаждет, чтобы в самотканом холсте жизни искорками будоражили воображение яркие нитки. Модельер, как скульптор, берет ткань и отсекает от неё всё лишнее, чтобы ткань прильнула к модели. Поэт облачает «обнажённую натуру» в шёлк-и-бархат, ситец, в броские ткани сует, в трепет вибрирующего фламенко, лёгкие ткани бессонных ночных поцелуев. Но у него и весна щеголяет в коротком, прильнувшем к девушке, платье, а ветер рядится в белые полотна простыней, во флаги, обтягивающие, как юбки портовых красоток, скользит волной муслина по коже побережья, а аксессуарами становятся ожерелье из вечерней литургии уличных фонарей, карта исхоженных грёз, золотое колье заката, бриллианты рос в рассветных травах, блёстки обманчивых слов… 

У соавторов рифмуются мысли. Вот, например, Слава Зайцев признается: «В женщине, одетой в маленькое, облегающее фигуру черное платье, больше сексуальности, чем у обнаженного тела. Потому что ты чувствуешь под одеждой форму. Она тебя волнует. Ты не видишь, но ощущаешь присутствие груди, бедер, движение ягодиц в шаге». А вот цитата из Поспелова: «Зачем надевают телесность. В какой костюмерной скроен этот непрочный скафандр»? Оба порой бывают одиноки. Два прекрасных зайцевских портрета мужской одинокой грусти перекликаются с поспеловскими строками о «хотелось бы праздника», занятых-вечно-друзьях, пустотах… А вот еще одна рифма: губы – мир, который можно любить, – говорит поэт, а художник вторит ему губами, тянущимися с соседней страницы к поцелую. В книге вы найдете множество изящных максим с иллюстрациями, вроде следующих: Человек несёт в своем сердце как в торбе для счастья память о лучшем; Мир – очаг собирателей света, к нему подступаем из тьмы с травами жизни, садимся к огню, тихо переговариваемся… 

Книга научит, собирая ракушки чувственного, говорить им одинокое нежное, различать в слове – шаги навстречу (вот только кому – себе? друг другу? Богу?), подскажет: всё, что у нас есть, это мы как простые слова. А чтобы вы не раз возвращались к книге, авторы предложат вам горчащий кофе из зерен ночных ветров, к которому добавят гвоздику взгляда, корицу касаний, ваниль поцелуя и душистый перец полуслов.

                                                                                                             Ольга Северская, обозреватель радио «Эхо Москвы»

Демо версия полноцветная "КОСМЕЯ" (рабочее название Шелк и Бархат)  - ниже в картинке,

внутри которой можно листать страницы.