Текст лекции. Расшифровка аудиограммы

ЛЕКЦИЯ ЧЕТВЁРТАЯ.

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ: МЕЖДУ КУЛЬТУРОЙ И ЦИВИЛИЗАЦИЕЙ

Культура и цивилизация

Первое, что я хотел бы сегодня обсудить, это различение в нашей жизни культуры и цивилизации. Вы помните, что мы говорим о культуре как о комплексе представлений, а о цивилизации – как о том, что в согласии с этими представлениями получилось.

Тот факт, что существуют два полюса, легко даются нашему сознанию. Но как увидеть процесс, связывающий эти два полюса? Это же реальная связь и непрерывный процесс!

Помните, когда в истории Лескова русский мастер подковал миниатюрную английскую механическую блоху, то автора и читателя интересует сам факт, что Левша смог переплюнуть англичан: изловчился, смог, как-то сумел, чудом сделал. Потому, что Левша не обычный, потому, что он особенный такой. Но никто не спрашивает, как он это сделал технологически. Тут важен символ, а не процесс. Когда говорят о чуде, избегают подробностей о том, как именно оно происходило технологически. Когда боги из безграничного океана выделяют сушу, образуют ветра и т.д., никто не спрашивает, а как они это делают? Вот эти чудеса превращения одного в другое, появления чего-то из ничего, чудо упорядочивания фрагмента хаоса каким-то образом… Такие превращения вполне соответствуют ожиданиям людей, живущих сознанием, которое мы называем мифологическим. Вопрос, как это сделано, здесь неуместен.

Ничего удивительного: мифические чудеса по определению однократны; описание технологии потребуется уже при повторно воспроизводимом ремесленном или машинном производстве. И наоборот, если мы не задаём вопрос, как это сделано, это признак того, что мы остаёмся в рамках мифа, ну, или сказки: махнул рукой, обратился к ветрам или просто приказал стихиям и т.д.

Цивилизация, напомню вам, это очень широкое понятие, охватывающее всё что угодно. Всё-что-угодно! Не перечислить. Книги, читаемые в библиотеке, и книги, сжигаемые на кострах под восторженный вой публики – это всё цивилизация. И всё это создаётся людьми, потому что в этот момент они уверены, что знают, как должно быть и что следует делать.

И теперь мы обсудим вопрос, как собственно происходит это самое предметное воплощение представлений; бестелесных идей – в то, что предметно существует.

Впервые, я думаю, предметное, а не чудесное, как в мифах, описание того, что люди умело делают, дано в Торе, в Пятикнижие Моисеевом. Там подробнейшим образом описана ремесленная сторона сооружения Скинии Завета (походного храма древних евреев). В книге Исход (кто давно читал Библию, может посмотреть) есть кусок довольно нудный, содержащий подробнейшее описание устройства этого переносного храма (какие, из какого материала и как изготовлены отдельные элементы его конструкции, и как они сопрягаются). Здесь мы впервые встречаем что-то такое, что отсылает нас к человеческому, реальному ремесленному труду, а не к чуду, сотворённому богами.

Конечно, в Библии Скиния – часть Божественного замысла. Но здесь, наверное, впервые, в Божественные планы вошла реальная работа людей. Для нас это важно, поскольку мы обсуждаем сейчас материализацию идей – «опредмечивание» культуры, говоря термином из другой теории (Маркса). Это – важный момент, поскольку до него, насколько можно судить по мифическим текстам, люди находили себя в положении свидетелей и хранителей того, что создано волей богов, божественным творением.

Теперь вопрос: как эти люди умеют делать то, что они должны делать?

По всей вероятности, умения, которыми люди располагают, они получили по большей части в готовом виде откуда-то, а именно, из той совокупности знаний и представлений, которая уже есть у общества и которую мы именуем культурой. Эти умения в культуре уже присутствуют. И для того, чтобы их получить, нужно воспользоваться методом «из рук в руки», или, пользуясь другой формулой, «обучением при соучастии», - а это и есть то, что мы называем традицией. Значит, ремесленник приобретает свои профессиональные навыки через традицию, буквально: традиционным путем.

Не зря ремесленники в историческом прошлом – и создатели Скинии в том числе, принадлежат определенным семьям. Эти семьи – это те группы людей, которые хранят в своей практике и передают из поколения в поколение определенные профессиональные знания. В исследованиях по истории упоминают объединения ремесленников в Риме ещё в 6-м веке до нашей эры. Необходимость в ремесленных объединениях происходит из того обстоятельства, что трудовые навыки в ремесле передаются традиционным способом, а традиции существуют только в тесно спаянных коллективах. Должен заметить, что так с ремёслами обстоит и до нашего времени. Ремесло иначе не передашь: нужно долго и внимательно смотреть, как делает тот, кто умеет, и пытаться повторить с ним и под его наблюдением. А это и есть «обучение при соучастии». А как иначе? Иначе – это с помощью книг. Какие у нас ещё способы трансляции?

Но первое, что мы должны твёрдо знать, это то, что, когда речь идет об опредмечивании представлений, о перетекании культуры в цивилизацию, то между культурой и цивилизацией – как тело Земли между северным и южным её полюсами – пролегает человеческая деятельность. Без этого заполнения, которое связывает эти полюса человеческого мира, они не стали бы полюсами. Мечтания, может быть, были бы с одной стороны отдельно, и девственная природная материя, не обработанная человеком, – с другой стороны. Мы должны ясно понимать, что человеческая деятельность оказывается ключевым моментом, который удерживает всю эту двухполярную систему культуры-и-цивилизации. И дело не в представлениях самих по себе, а в том, что человек способен их претворять в материале. И сохранять эти представления благодаря тому, что их удаётся воплотить в материале. Таким образом, основным родовым свойством человека является его способность к деятельности.

Вот эта связь культуры и цивилизации посредством человеческой деятельности – это то, что мы сегодня обсуждаем.

Человеческая деятельность, её хранение и трансляция

Самые сквозные на протяжении истории занятия – это те, что мы называем ремеслом. Я бы не торопился говорить об искусстве, касаясь древних греков или римлян. Потому, что их пластические работы, скульптуры, были – по их пониманию – ремесленными изделиями. Отдельного представления об искусстве и идеи о художественной фантазии у древних не было. Было греческое слово «технэ», которое удерживало представление о мастерстве – в любой области. На латыни было слово «арс», которое означало то же самое – умение, практическое знание. Такого высокого статуса, которое получило искусство в недавней европейской истории (некоторые думают, что так было всегда), в Древности не было. Был человек умеющий, человек знающий (иногда, очень хорошо знающий), как сделать. Например, ваятель. И врач был «человек умеющий», ремесленник.

Ещё раз. Человеческая деятельность реализуется в истории прежде всего в ремесле. Это такой вид деятельности, который транслируется посредством традиции. И это означает, что, если нет носителя ремесла, то оно пропадает. Это так же очевидно, как необходимость в родителях для рождения человека. Поэтому, когда мы говорим о той или иной культуре, важно знать, какие знания, какие умения хранятся в ней в человеческом виде, в виде живого человеческого умения. При том, что умение и человек им обладающий, совпадают не полностью. Вот пример.

Если я скажу, что некто «едет» на велосипеде, то вы поймёте меня так, что пока мы тут разговариваем, он сейчас едет где-то по улицам. Но если я скажу, он «ездит» на велосипеде, то вы поймёте меня так, что он вообще, в принципе, обладает умением ездить на велосипеде, в том числе и когда сидит рядом с нами за столом. Второй случай говорит о том, что умение живет в человеке, оно как бы скрыто в нём, оно сохраняется и тогда, когда оно не реализуется в действии.

Поэтому, когда мы говорим о составе культуры, о составе представлений, хранимых в том или ином обществе, мы должны включать в сумму этих представлений и те навыки-умения (т.е. представления о том, как сделать то, что нужно делать), которые хранятся в культуре, но не в устных или письменных текстах, а в живых людях. Скажем, нынче настройщиков пианино стало намного меньше. Почему? Вы понимаете, почему. И скоро не у кого будет учиться этому ремеслу. Как и тех, кого называли конюхами; сколько их теперь в Одессе? Так происходит со всеми умениями, которые передаются из рук в руки по традиции – традируются.

Традирование ремёсел продолжается до тех пор, пока существует общественная практика, где то или иное ремесло сохраняет своё место. Как только формы жизни меняются, и спрос на определенную деятельность пропадает, традиция, т.е. организованная передача соответствующего навыка путём обучения при соучастии, тоже обрывается невосстановимо. Традиция не может пережить смену структуры бытия, в которую она была вписана с самого начала.

- Взять хотя бы ремесло палача.

М.Н.: Да, кстати, хороший пример, и это ремесло (профессионального публичного убийства) в большинстве мест тоже утрачено за ненадобностью.

Но есть деятельности, которые не могут так транслироваться. Это те деятельности, которые осуществляются «в уме», назовём их теоретическими. С чем это связано?

Когда речь идёт о ремесленнике, то он заранее знает, что должно быть сделано. Ну, как в Позднем Средневековье ремесленная корпорация ориентируется на существующий образец (шедевр), и каждый мастер знает, что и как должно быть сделано, и каждый заказчик знает, что он заказывает. Личное изобретательство в ремесле не предполагается. И значит, в таком случае, индивидуальность не имеет большого значения. Там важно как раз то, что вещь каждый раз создаётся такой же – вопреки индивидуальным различиям мастеров. А раз так, то индивидуальности как бы и нет. Или не «как бы», а на самом деле, вообще нет.

Но наступают времена, когда наиболее ценной становится проектная деятельность, творческая деятельность (по схеме «задумал и сделал» то, чего раньше не было). Обратите внимание на новый поворот: я делаю не то, что делали раньше меня люди моего цеха, а я буду делать что-то, чего раньше не делали, для чего – так бывало – выйду из цеха. Этот поворот случился довольно поздно в истории, в эпоху Ренессанса (ок. XIV века, прежде всего, в Италии), и он касается не только инструментального ремесла.

Этот подход проявляется и в завоевании позднесредневековых городов ренессансными тиранами-властителями, это касается, конечно, художников, появившихся именно в то время (картина – это не то, что уже было, а, наоборот, то, чего никогда раньше не было, она – воплощение авторского замысла), это касается архитектуры (оригинальные постройки, а не «серийные», как, скажем готические храмы, легко поэтому узнаваемые), это касается и появившегося в эпоху Ренессанса торгового и финансового предпринимательства и т.д. И в конце концов это коснётся людей, которые (прошло еще около двух столетий) будут заниматься исследованием Природы. Открытия, которые они делают или, можно сказать, производят, - это буквально и принципиально новые знания, знания о том, о чём раньше не было известно. В связи этими задачами появляется потребность в личном творчестве. И европейцы оказались единственными, кто обратил на это внимание и выдвинул личное творчество как достоинство человека. Не хочу сейчас углубляться в причины, почему так произошло. Мне важно показать, что есть традиционный путь (мы обсудили его на примере ремесла), и есть инновационный путь, связанный с индивидуальным творчеством.

Нередко автор, т.е. тот, кто действует индивидуально, получает продукт, обозначенный именем его создателя (например, «закон Ома», «Таблица Менделеева», «счетчик Гейгера»). Средневековый мастер не только имени своего не ставил, он своё авторство не признавал, говорил, что рукой его движет Создатель. А тут всё по-другому. Появляется совершенно другой подход к человеческой деятельности. И, чтобы обеспечить эту новую человеческую деятельность, нужен новый человек, способный к творчеству того, чего раньше не было, и готовый «вообразить, задумать новое и сделать его», а не повторить то, что уже утвердилось в жизни.

Теория на месте традиции

Так, вот. Чтобы человек, устремленный к новому, не оказывался совсем один на один с бесконечной неизвестностью открываемого мира, потребовался и был создан подход, который мы называем теоретическим. Его суть в создании общих представлений, которые помогают человеку ориентироваться и там, где он никогда не был. Теоретическое знание – это знание о том, что – при известных условиях – бывает всегда. Например, чтобы остановить любое движущееся тело, нужно приложить силу. Любое. Всегда. Чтобы передать звуковой сигнал в воздушной среде, нужно создать колебания этой среды. В любом месте. Всегда. Это – теория.

Давайте возьмём для примера открытие времён Ренессанса – пространственную перспективу художественную. Изображение, в котором параллельные линии в отдалении сходятся. Таким способом моделируется восприятие видимого мира человеческим глазом при взгляде далеко к горизонту. Благодаря этому художественному приёму, на плоскости картины возникает впечатление объемности, которое воспроизводит свойственное нашему зрительному восприятию трехмерное видение окружающего нас пространства. Вначале построение перспективы рассматривалось как наука, как знание о том, как устроена природа. Но это и технология: художников обучали правильному построению визуального пространства картины.

Сохранились этюды, по которым видно, с каким восторгом изучали эту новую тогда систему изображения. Особенно впечатляла эта трёхмерность в театральных декорациях. Она позволяла создавать на сцене иллюзию объемности, глубину площади, перспективу улицы и т.д. Теория, таким образом, это свод правил, или система правил, которые подпирают волю автора, стоящего вне традиции.

Мы не должны думать, что творец находится в пустом пространстве возможностей: его свобода не безгранична, его независимость не превышает пределов, которые делают её осмысленной. Ему на помощь приходит теория. Теория состоит из правил, общих, общеобязательных, «для всех» (поскольку отражают они требования не людей, а Природы, т.е. непреложного соотношения вещей в мире). Так что, следуя теории, художник творит в согласии с Природой.

Кроме перспективы в живописи строили, например, теории сочетания и сопоставления цветов. Были также разработаны и отточены правила композиции, т.е. расположения фигур и аксессуаров на плоскости полотна. Этим я хотел напомнить вам, что в искусстве, о котором речь, присутствовала свобода замысла и его воплощения, но она была помещена в систему требований, которые считались естественными и потому непреодолимыми.

В классической музыке тоже признавались правила: контрапункта, правила гармонии, правила композиции. Композитор творит свободно, но сообразуется с этими правилами. В искусстве присутствует ремесленная часть, потому что мастерству нельзя научиться без учителя. Но определяющим в искусстве является то, что мы называем творчеством, а оно принципиально новаторское в отношении уже сделанного другими авторами.

В области науки, которая начинается где-то в XVII веке, от ученого ждут, что он увидит в этом мире что-то, чего другие не увидели, найдет, откроет путь к этому неизвестному. Но это открытие должно войти в состав теории, и в дальнейшем оно будет направлять мысль ученых в их поисках нового.

Сам поиск – действие индивидуальное. Собственно, европейская культура приняла тот вид, который кажется нам существовавшим всегда, с того времени как в центр было поставлено усилие к обновлению, а продукт этого индивидуального усилия стал цениться выше, чем то, что закреплено веками повторений.

Почему так стало возможно, мы обсудим в другой раз, а пока мне важно ещё раз сформулировать основную мысль: между культурой, то есть между идеями о том, как устроен мир и что из этого следует (что в нём хорошо, а что плохо, что в нём позволительно, а что нет, чего в этом мире недостаёт, к чему следует стремиться и т.д.), и цивилизацией, то есть тем, во что мир людей воплощается, организуется, чем наполняется – в связи с этими представлениями, - между ними пролегает человеческая деятельность, то есть труд людей, воплощающих эти самые идеи.

(Договоримся, что между словами «деятельность» и «действие» различие состоит в том, что деятельность – это комплекс действий, например, врачебная деятельность, медицинская деятельность, педагогическая деятельность, управленческая деятельность и т.д., в рамках которой действия как бы «видят» друг друга и создают сложную множественность. Деятельность концертирующего музыканта состоит в том, что он ездит с гастролями по разным городам. Но её можно раздробить на мелкие действия. А что такое действие? Это – определенная концентрация человеческих усилий с целью что-то изменить в окружающем мире).

Значит, ещё раз: между культурой и её цивилизацией пролегает человеческая деятельность. Эта деятельность содержится в культуре в виде схем деятельностей (эти схемы называют часто алгоритмами). Как именно осуществлять усилия, составляющие действие, на что нажимать, что отвинчивать, как изобразить, как похоронить и т.д. – это сдержится в алгоритмах действий, которые хранятся, в живой человеческой психике. Помните, мы различили «он едет» и «он ездит»? Алгоритм – это то, что он знает, как ездить, он знает порядок усилий, необходимый, чтобы ездить на велосипеде (или на телеге, или в автомобиле и т.п.). В культуре для этих людей хранятся структуры, в согласии с которыми усилия могут привести к цели. Эти структуры, схемы деятельностей, хранится в живых людях этой культуры. Или в книгах, в теории. В любом случае, культура насыщена этими алгоритмами, которые можно воспринять и реализовать в собственном действии.

Университет

Теперь ещё о теоретичности. Чтобы научить человека делать расчёт, мало показать ему, как это делать. Нужно дать ему статью, где написано, как формулы последовательно превращаются одна в другую. Или вам нужно объяснить человеку, как происходит выплавка стали. Лучше всего описать этот процесс в книге. Поэтому и возникает письменный текст и теоретическое обучение. И чем больше теории, тем больше приходится иметь дело с письменным текстом. А, если вам нужно развернуть теоретическое обучение, то вы создаёте что? Правильно. Вы создаёте университет. Университет – это и есть цивилизационный ответ на вызов культуры, насыщенной теоретическими текстами и деятельностями, путь к которым пролегает через трансляцию теоретических знаний. А эти знания живут совершенно иначе, чем ремесленные, транслируются совершенно иным способом, чем трансляция путем традирования. Для этого нужна форма школы, где люди сидят перед доской, чертят схемы, обсуждают их, пишут буквы и цифры и делают расчёты. Так моделируется умственная деятельность, которую своими глазами увидеть невозможно. Понимаете? Работу кузнеца можно увидеть своими глазами, а работу математика – нет, она у него «умственная».

В культуре могут храниться, схемы деятельности в виде теоретических схем (как рассчитать, как понимать, как изготовить такое-то химическое вещество и т.д.) или в виде живых навыков. Вы видите, что у нас есть два основных канала для удержания представлений, с помощью которых культура реализуется в физических формах, т.е. отпечатывает себя в своей цивилизации.

Искусство и ремесло

Чуть приостановимся и попробуем обдумать. Что из сказанного показалось вам сегодня не совсем привычным или новым?

- Сужение понятия искусства и выведение за его пределы целого ряда видов деятельности. Обычно, это вызывает протесты.

М.Н.: Об искусстве мы ещё поговорим. Но, что искусство – это сфера индивидуальной деятельности, это, без сомнения. Было и коллективное творчество - фольклор, но оно не искусство в строгом смысле слова. То, что называют искусством, до определенного времени практиковалось как одна из форм ремесла. Те, кто оформляли средневековые соборы, как бы прекрасны не были эти формы – в пластическом и колористическом отношении – это всё было в их понимании ремесло, повторение известного. А нам важно ИХ понимание, а не наше.

Вещи мы можем называть любым именем, но когда речь идет о человеке, мы спрашиваем его: как вас звать? Как вы хотите, чтобы я вас называл? Люди дают имена самим себе, и мы должны считаться с их самоназваниями и их самопониманием. В данном случае, что они имели в виду свою деятельность, называя её ремеслом, и они понимали её как ремесло.

- Понятно, что работа античного гончара – ремесло, массовое производство. Но когда скульптор изготавливал уникальную скульптуру, неужели у него был тот же ранг, что и у ремесленника-гончара? И откуда мы знаем о том, что они не различали?

М.Н.: Мы опираемся на тексты того времени. Констатируем отсутствие слова, которое обозначало бы это различие (как у нас: ремесло - искусство). Наконец, дело не в том, что, понятное дело, один мастер может быть лучше, чем другой, а в том, что именно фиксируется современниками в смысле этого «лучше»? Тогдашнее сознание не понимает и не видит достоинства работы в уникальности решения - как привыкли мы. Они говорят, «у него более высокое мастерство», но они не говорят об искусстве – в более позднем классическом смысле этого термина, предполагающего способность «изобрести», «придумать и сделать» то, чего еще в том мире не было. И они не приветствуют исключительность решения изваянной вещи, они будут ценить в ней типические черты, но в наилучшем выражении.

- А богиня искусства Афина (Минерва)?

М.Н.: Боги у древних всего лишь «гаранты ремесла», покровители той или иной важной для древних деятельности – охоты, мореплавания, торговли, целительства, военного дела и т.д. Боги Древней Греции – они как бы руководители министерства соответствующего ремесла. Гефест – «министр» кузнечного дела. Чтобы быть узнанными, они должны быть изображены традиционным способом.

- А символы в Древности?

М.Н.: Символизация была, конечно. Но не было нашей семиотики, чтобы говорить о символах так, как делают сейчас. Слово культура тоже было, но термина не было. Понимаете, об их жизни и их мыслях надо спрашивать их, а не нас. А мы пытаемся представить их как нас, только живших давно. Но мы не первые, кто считает, что от древних нас отличают только кухня и мода в одежде.

Вот вы сомневаетесь, что у древних не было искусства. У них не было искусства в том значении этого слова, которое сформировалось по поводу художественного творчества в классическую эпоху (XVII-XIX вв.). Древность была на два с лишним тысячелетия раньше. Могли еще не знать, не так ли? А то, что они были первоклассными ремесленниками, иногда даже гениальными, так кто б сомневался? И они сами прекрасно в этом разбирались.

- Речь идет о предназначении, наверно?

М.Н.: Совершенно верно. Искусство – это не просто вещь, а вещь, которая связывает людей определенными отношениями. Пример. Мы имеем возможность «подсмотреть» ремесло в древнеегипетских гробницах. Мы видим там «искусство» на стенах, которое создано вообще не для того, чтобы его видел человек. Но искусство в классическом значении этого слова предполагает, кроме прочего, коммуникацию: зрителя, слушателя, читателя. Правомерно ли употреблять термин «искусство» к тем древнеегипетским, закрытым от всех, настенным росписям?

К значениям слов (терминам) можно относиться строго, а можно свободно. Первое – обязательное требование науки или, я бы так выразился, продуктивного мышления.

Кстати, хотел бы заметить, что разделение искусства и ремесла зафиксировано только в середине XVIII века в названии знаменитой «Французской энциклопедии» Дидро и д’Аламбера - «Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремёсел». В самом названии фиксируется разделение этих трёх видов занятий, которые до того традиционно считались просто умением, т.е. ремеслом.

Возможность и действительность

Сегодня мы обсуждали вопрос о том, что человек совершает, чтобы свою культуру осуществить, воплотить в цивилизации. Но мы помним, что это только одна сторона зависимости. Потому, что, с другой стороны, никакая культура не может удерживаться во времени, если она не получила цивилизационного воплощения.

Если вы заберёте средства коммуникации, - а это цивилизация, - если вы заберёте вещи, то, скажите мне, как культура сможет воспроизвести себя хотя бы в следующем поколении? Мы же общаемся через вещи: через книги бумажные или теперь уже электронные, через храмы, через здание театра и т.д., которые теперь уже называют «текстами культуры», т.е. овеществленными представлениями о религии, искусстве, вообще разных знаниях, шире - овеществлённом духе времени. Когда вы входите в зрительный зал Одесского оперного театра, вы начинаете чувствовать себя достойнее, чем входя в большой торговый центр. Там что-то по-другому устроено, и у вас в этом кресле и под этой люстрой появляется ощущение самоуважения, растущего непонятно из-за чего. В архитектуре театра, его устройстве и его отделке каким-то непостижимым образом удерживается дух другого времени, когда ценили «собственное достоинство» человека и еще не знали безликости массового общества.

Или, смотрите, вы слушаете запись Шаляпина, сделанную уже скоро как сто лет назад, и вас пробирает. Это значит, что дух времени, сконцентрированный в Шаляпине, был материализован в восковых валиках, в пластинках, теперь уже в компьютерных файлах, в молекулах и атомах вещества… и всё это вместе взятое есть материальное (цивилизационное) воплощение чего? Духа, представлений о мироустройстве и человеке в нём, воплощенные в художественных образах-персонажах, которыми мастерски делился певец со своими слушателями.

Ещё раз. Мало сказать, что деятельность необходимо опосредует культуру и цивилизацию. Она хранится в культуре – в соответствующих формах (живого навыка и теоретического знания). Известное дело, извлечение алгоритмов - трудная задача, я не говорю, что всё это просто - научиться ремеслу или понять написанное, особенно, если оно написано в книге на незнакомом языке и т.д. Я говорю только, что так устроено: есть часть нашей жизни, которая существует вне времени как возможность, и есть другая часть нашей жизни, которая существует во времени как действительность, как деятельная действительность.

Элементы деятельности

Теперь – к следующему вопросу. Поскольку деятельность так важна в этой связке «культура – цивилизация», то нам нужно научиться деятельность анализировать. Первое чудо было, что как-то культура превращается в цивилизацию, некий образ становится вещью, мыслимое становится сущим. Второе. Мы говорим, что здесь решающим образом присутствует человеческое участие, человеческий труд. Третье. Мы говорим: человеческое умение хранится в культуре «до востребования». И каждый раз, когда это востребование происходит, оно реализуется в человеческих поступках.

Теперь мы приближаемся еще конкретнее: как же деятельность устроена? Почему нам это важно? Потому, что деятельностный состав – это важная характеристика культуры. Мы хотим не просто восклицать «ах, культура!», «ох, культура!». Мы должны уметь различать культуры и, различать элементы внутри каждой культуры. Мы научились различать «картину мира», «пространство-время», научились различать традицию, вы легко её где угодно опознаете, да? А также идеалы, ценности, нормы, парадигмы. Культурология – это и есть вхождение в культуру со всеми подробностями, включая анализ деятельностей, состав которых разный у разных культур.

Перейдём теперь к элементам деятельности. Их анализ поможет нам понять, как та или иная деятельность связана с культурой, встроена в культуру. Мы рассмотрим пять элементов или пять различительных характеристик деятельности.

Во-первых, цель деятельности. Активность бывает организованная и неорганизованная, хаотичная. Типичный пример – хаотичные движения и звуки младенца пока его поведение не принимает черты окультуренности. Впрочем, в самом важном младенца направляют инстинкты. Когда ему нужно поесть, младенец как будто уже знает, как это делать. Ну, можно вспомнить еще панические движения потерявшего самоконтроль человека. Если называть деятельностью организованную активность, то мы знаем, что есть два способа организации активности.

Животная активность организуется инстинктами. Котёнок чуть подрос и уже пытается охотиться на голубей. Довольно скоро его инстинкт оформляется в хорошо организованную деятельность, и он может достичь успеха. Но он не ходил в группу на тренинг по ловле мышей или голубей, не так ли? Он следует инстинкту, воспринятому генетически. Животные совершают иногда очень сложную деятельность, но она основана на инстинктах, полученных генетически, от рождения.

Человеческая деятельность отличается тем, что человек предвидит то, ради чего он начинает действовать. Он хочет, чтобы получилось или случилось что-то, к чему направлены его усилия. То есть, у действующего человека есть представления о цели. Это могут быть, как мы говорили, в случае творчества – «индивидуальный проект». Но это может быть образец. «Вот друг женился, может и мне пора?». «Вот подруга похудела на пять килограммов. Я тоже хочу попробовать эту диету». Это примеры очень простого целеполагания. Нередко случаются и более сложные стратегии. Но само по себе целеполагание – это совершенно человеческое качество.

Почему такое возможно? Потому, что у человека, кроме того, что дано ему непосредственно в окружающем его пространстве, есть ещё воображаемая часть, представления. Цель лежит в представлениях. Это представления о том, что должно получиться. Представления обеспечены нам культурой. Поэтому можно сказать, что «цели лежат в культуре».

Теперь. Для того, чтобы осуществилась деятельность, кроме осознания цели, нужно соблюсти ещё несколько условий.

Имея цель как итог будущей деятельности, мы должны ещё иметь то, из чего мы эту цель будем «лепить». Мы различаем, что у нас есть и что должно получиться, когда мы преобразуем то, что мы имеем. Мы обозначим оба как предмет деятельности и продукт деятельности. Это могут быть простые физические вещи. Вот тебе полено, разруби его на части. Тут есть предмет и продукт. Но могут быть и не столь явные примеры. Вот приходит человек к другому человеку и угрозой меняет его убеждения относительно того, кому должен принадлежать его кошелёк. Тут мы видим предмет деятельности в виде определенного сознания, и продукт – в виде измененного сознания. Примером может быть лекция, прочитанная вам в надежде, что кто-то из тех, кто её послушал, иначе взглянет на какие-то вещи. Исходное сознание слушателя будем считать предметом деятельности, а итоговое – продуктом. Чьей деятельности – это отдельный и очень трудный вопрос: лектора или самого слушателя?

Теперь у нас обозначены уже цель, предмет и продукт. Переходим к пункту четвертому – к средствам. Только что я назвал вам два средства убеждения: объяснение или угроза. Но их может быть сколько угодно. Средство – это то, что деятельно прилагается к предмету, чтобы преобразовать его в продукт. Ситуация «я – здесь» с помощью транспортного средства преобразуется в ситуацию «я – там».

Наконец (или, наоборот, сначала) – субъект деятельности. Когда кто-то совершает действие, то мы может спросить, чьё это действие? Кто захотел его осуществить? И тут может обнаружиться, что тот, кто делает, это не тот, кто захотел. Приведу дам два примера из Древности.

Аристотель, обсуждая сущность рабства, подчеркивает, что раб – живое орудие. Но философ совершенно не имел в виду унизить человека-раба. Он просто говорит, что раб – это человек, который исполняет чужую волю. Он не является субъектом той деятельности, которую он совершает по воле хозяина. В простейшем случае рабовладелец выступает субъектом деятельности, совершаемой рабом. Второй пример из Талмуда. Древние евреи обсуждали, кто вор – тот, кто украл, или тот, кто послал украсть?

Итак, мы умеем (я умею вас научить) различать пять параметров для описания всякого действия.

Деятельность/действие является прямым слепком, прямым продуктом культуры: алгоритм этой деятельности хранится в культуре, да и сами действующие люди зависят от культуры. Чтобы войти в чужую культуру или в свою как чужую, надо посмотреть, какие деятельности там преобладают, что и как там делают, что там поощряется, а что подавляется, какими способами люди действуют. Все названные пять свойств любого действия зависят от культуры (цивилизации) и, значит, могут её характеризовать. Мы говорим, например, что «цели лежат в культуре». Это очень важный момент. Представление о том, что должно быть сделано, принадлежит… миру представлений. Если существует представление о том, что мужчина не может построить успешный жизненный путь без того чтобы служить в армии, то служба в армии будет целью большинства молодых мужчин этого общества. Если таких представлений нет, то могут преобладать другие цели, например, получить образование, позволяющее найти работу в госаппарате. Другая культура – другая для многих цель. Мы, напомню, говорим о культуре как об определенном комплексе представлений, свойственном тому или иному обществу, и человек в нём принимает цели, соответственно этой системе представлений, т.е. соответственно культуре общества, в котором живет, и соответственно месту, которое он в этом обществе занимает.

Представьте человека, который мечтает купить автомобиль, скажем, «Майбах». Почему? Потому, что в мире, в котором он живет, покупка супердорогого и престижного автомобиля облегчит ему вхождение в состав международной элиты. Других аргументов для этого у него нет, а с автомобилем, согласно представлениям его круга, он чувствует, что войдёт. Таковы представления, на которых основывается целеполагание такого человека. И он строит свою деятельность соответственно этой цели.

Эта формула «цели лежат в культуре» описывает почти все деятельности, получающие мотивацию в культуре, причем, чаще всего такая мотивация воспринимается как сама собой разумеющаяся: «на моём месте все поступили бы так же, а как иначе?». Мама с детства учит ребёнка: надо мыть руки перед едой. И то, что очевидно в одной культуре, может быть не очевидно в какой-то другой. Я специально привожу примеры разных масштабов, чтобы показать, что мотивационная роль культуры обнаруживается во всех сферах жизнедеятельности людей.

Но не только цели лежат в культуре. Средства деятельности тоже лежат в культуре. Каким способом вспахать землю или поехать в другой город зависит от того, какая цивилизация на дворе. Удобрять землю можно химическими удобрениями, а можно – поджогом очередного участка леса, который будет удобрен образовавшейся золой. От чего зависит способ облагораживания почвы? От средств, которыми располагает общество, от его цивилизации, от его культуры.

Предметы деятельности в разных обществах тоже разнятся. То, на что направлена человеческая деятельность, зависит от того, с чем человек реально соприкасается в своей жизни. На чем вы поедете завтра в соседний город, на лошади или на автобусе? Это зависит от реальной культуры/цивилизации (напомню, что это неразрывно связанные и со-ответственные характеристики состояния общества).

Значит, деятельность хранится в культуре не только в смысле целеполагания и алгоритма, т.е. обученности человека, которая обеспечена его культурой (Г. П. Щедровицкий говорил в этом случае – «оспособленности»), но и в смысле всех тех условий, которые вовлекаются человеком, осуществляющим эту деятельность (предмет и средства). Здесь всё теснейшим образом связано.

Мифы, ритуалы и сказки

Попробуем рассмотреть под этим углом зрения мифо-ритуальную деятельность. Мы видели, даже в нашей жизни, видели какие-то ритуалы. Если понимать ритуал в широком смысле, то это даже в наше время не только свадебный ритуал. Но его можно взять как пример.

Первое. Участники этой церемонии примерно знают, что должно быть, какие действия внутри этой церемонии должны произойти. Например, на свадьбе надо время от времени страстно орать «горько!». И все почему-то это знают. Есть люди более осведомленные, они знают, где должны сидеть основные участники церемонии – молодожены, родители, друзья со стороны жениха… и т.д. То есть, имеется сценарий, который в эту церемонию развёртывается.

Второе. Не только в этом конкретном случае, но и везде в ритуалах мы видим замкнутость. На свадьбе нет гостей-зрителей, все гости – участники. Вы, м. б. видели на свадебной или другой коллективной церемонии, что тех из присутствующих, которые хотели бы выпасть из участия, стать просто свидетелями происходящего, втягивают разными способами в общий процесс: зовут танцевать, настоятельно предлагают выпить, нести в руках или надеть какой-нибудь символ, чтобы включиться в игру и т.д. Участники чувствуют, что простое присутствие – это что-то неправильное, неестественное для данного вида общения. На государственных церемониях в СССР было опасно сидеть, когда все встают, опасно не аплодировать во время дружных оваций и т.д., т.е. «быть не таким» - быть не участником, а только свидетелем внутри ритуала нельзя.

Ритуал – это коллективная церемония, общая для всех участников, хотя роли в этом процессе могут быть разные. Ритуал – это, можно сказать, спектакль какой-то, но… сыгранный для самих себя, без посторонних.

У всякого ритуала есть смысл, сохранённый в том, что делают и ради чего его совершают. Не так важно, могут ли рассказать участники об этом смысле третьему человеку. Важно другое: они понимают, что они здесь не зря, они здесь делают что-то очень важное. Люди, пришедшие на похороны, на свадьбу, на рождение, или… на демонстрацию (во время СССР люди говорили – «на парад», хотя это совсем другое, но «парад» – это тоже ритуал).

- Или голосовать…

М.Н.: Или голосовать, в некоторых случаях. ..

Ещё раз. Не так важно, смогут ли люди объяснить, что они осуществляют, участвуя в ритуале, как то, что они непосредственно переживают себя как делающих что-то очень нужное, без чего обойтись нельзя, потому что эти, в сущности чисто символические действия, необходимы для поддержания порядка в мире.

А для того, чтобы мы понимали природу мифа, нам надо сделать ещё один шаг: когда это синтетическое сознание участников ритуала излагается в повествовательной форме, мы получаем как раз миф. То есть, смысл ритуала, изложенный словами – в виде песен, или в виде рассказа, или разыгранные вторично уже на сцене как в древенегреческой трагедии, - это уже миф. Миф и ритуал – это связные вещи точно так же, как связаны культура и цивилизация. Ритуал – это церемония, которая в символической форме воспроизводит события мифа. А миф – это представления, мотивирующие … что? Мотивирующие соответствующую ритуальную деятельность группы людей, которые разыгрывают этот ритуал.

Мы еще вернёмся к специфике этих представлении, которые могут быть воплощены только в ритуальной форме, а не иначе. Ведь, как вы знаете, для каждого представления находится своя предметность, своя цивилизационная форма. Для представления о быстром перемещении нашелся ковёр-самолёт. А для воплощения представлений о загробной жизни возникло повествование о подземном путешествии (например, аккадский эпос о Гильгамеше, таблички IX-XI). Поэтому правильнее говорить сразу об обоих сторонах как о мифо-ритуальном комплексе, который существует слитно.

Но эта слитность разрывается, когда традиция, удерживающая ритуал в практике общества, обрывается, оставляя в памяти один только миф без его ритуала. Это бывает, когда, община, которая воспроизводила ритуал, исчезла, когда практика передачи навыка (путем «обучения при соучастии») не сохранилась, и людей, умеющих его делать, больше нет. Кому сейчас нужен ритуал «принесения оммажа», если феодальные отношения известны нам только из учебников? Но смыслы, некогда мотивировавшие участников ритуала, могут сохраниться в виде повествования о событиях, относящихся к какой-то другой уже общности – в виде сказки. Миф – всегда знание общества о себе и о мироустройстве с собой в его центре, а сказка – знание о других: «в некотором царстве, некотором государстве…»

Мы в книжках читаем «мифы Древней Греции». Конечно, то, что было в головах тех греков, нам не восстановить, потому что события мифов вместе с ритуалами, были их, греков, реальностью, в которой образовывались их, греков, жизненные смыслы. А то что осталось нам – это «повествования об…», это переизложения тех мифических сюжетов по правилам и требованиям нашего, уже нашего, повествовательного искусства. То есть, современные пересказы «мифов Древенй Греции» - это, скорее, сказки, сочиненные на основе дошедших до нас сюжетов из тогдашней мифологии.

Вы знаете, ещё один пример сейчас даю, что народные сказки, пересоздающие архаические мифы, излагаются без тех элементов, которые в наше время считаются неприличными, особенно для детей. Поэтому есть «аутентичные» и «приспособленные» изложения одних и тех же сказочных сюжетов. Впрочем, вкусы могут измениться, а за ними что-то изменится в изложениях.

Этим я всего лишь хотел подчеркнуть, что жизнь в мифе отличается от чтения сказок, возникших как пересказ чужих мифов, даже, если это миф твоего собственного народа, но исповедовавшийся им в совсем иные времена.

- Может быть, правильнее было бы говорить, легенды…

М.Н.: Может быть, но я сейчас как бы цитирую обложки книг, на которых пишут, скажем, «мифы народов мира». Но надо помнить, что для НИХ они было мифы-миры, а для НАС эти истории – уже что-то иное…

Нас сейчас интересует та деятельность, которую я называю мифо-ритуальной. Как только мы отнимаем один из полюсов, мы обессмысливаем оба. Это то же, что разорвать культуру и цивилизацию. Обратите внимание на эту парность, которая встаёт перед нами везде, когда мы исследуем устройство культуры. И обратите внимание на то, что эту парность, это «единство противоположностей» чаще всего теряют из виду, обсуждая то одну, то другую из парно связанных сторон. То нам культуру представляют, как бестелесный мир совершенств, то цивилизацию, как мир вещей, будто вещи могут существовать и функционировать сами по себе.

Элементный разбор мифо-ритуальной деятельности

Давайте, теперь, обратимся к анализу мифо-ритуальной деятельности по признакам, которые сегодня обсуждали: субъект, цель, предмет и продукт, средства деятельности.

1. Кто является субъектом мифо-ритуальной деятельности? Чья это деятельность?

- Общины?

Общины. При том, что коллектив или община, участвует в ритуале вся. Мы с вами на примере свадьбы договорились, что в ритуале нет зрителей, которые смотрят «со стороны». Между прочим, когда вы смотрите на ритуалы в видео или в кино, или, когда они разыграны на сцене, то вы видите фальшь. Потому что, уже есть зрители, не включённые в процесс, и всё действие фронтально развернуто на зрителей, тогда как для настоящего ритуала специфичен круг. Община замкнута сама на себя. Значит, субъектом этой деятельности является община, коллектив.

2. Второй вопрос…, по-моему, ещё более трудный. Это вопрос о цели? Что община хочет получить? Всякая деятельность состоит в приложении организованной человеческой энергии для превращения чего-то, что есть, во что-то желаемое, которое уже существует в воображении (мы называем это желаемое положение вещей «целью»). В случае мифо-ритуальной деятельности, цель представлена мифом. Тут ответ зависит от конкретного случая. В брачной церемонии община желает получить семью. Бывают обряды посвящения, скажем, в студенты. В этом случае цель ритуала (по идее!) состоит в том, чтобы превратить молодого человека из «одного из многих», в «особенного» – в студента, превратить его в члена данного университетского сообщества.

3. На что направлена деятельность этого коллектива? Что община хочет исправить? Что у неё не так, как должно быть? Во время

торжественной церемонии заинтересованный коллектив определенным образом впечатляет поступивших первокурсников, чтобы они осознали, почувствовали себя другими, а именно, людьми, причастными к данному университетскому сообществу.

4. Продукт понятен сам собой. Это – измененное представление недавнего абитуриента о своём месте в университете, о себе, о своей причастности к новому сообществу. На этом примере хорошо видно, что ритуал – это коллективная деятельность, регулирующая сознание – всех и каждого в коллективе. Согласно модели, удерживаемой мифом.

5. Остаётся вопрос о средствах.

Когда мы выясняем, кто субъект того или иного ритуального действия, то мы начинаем лучше понимать, с кем имеем дело. Одно дело, дворовая футбольная команда, которая принимает к себе подросших деток своего или соседнего двора. Другое дело, когда субъектом выступает большая общественная, коммерческая или государственная организация.

Вы видите, когда мы с теоретических абстракций переходим к анализу, как я сейчас предложил сделать, то слова про культуру упираются в совершенно реальную процедуру анализа ради понимания целей, возможностей и т.д. реальных действующих людей. То, что мы знаем и говорим о деятельности в общем виде, это верно, но недостаточно. Нам всегда важно выявить, чьей эта деятельность подлинно является, фигурально выражаясь: «того, кто делает (на наших глазах)», или «того, кто послал делать (и нам не виден)»?

Если иметь в виду те пять свойств всякой деятельности, которые нам удалось выделить, в этом сложном случае с ритуалами, где, как говорится, сам черт ногу сломит, нам осталось ещё обсудить средства деятельности. Какими средствами пользуются участники ритуальной деятельности?

- Танцы, песни, костюмы…

Мы называем эти средства суггестивными (лат. suggestio - внушение) . Причем, если мы берём для примера ритуалы в храмах, то там одни средства суггестии есть, а в случае архаических ритуалов – другие. Например, танцы в церкви, обычно, нежелательны, а в архаических ритуалах – обязательны. И все средства организованы таким образом, чтобы повлиять на присутствующих. Сознание присутствующих является главным предметом воздействия ритуальной деятельности: тем на что она направлена, чтобы это сознание преобразовать нужным образом. Тогда изменённое сознание будет, по нашей классификации, продуктом этой деятельности.

Типология

Под конец выскажу ещё одну идею. Я хочу, чтобы она прозвучала сегодня, а уже развитие её мы сделаем в другой раз.

Культур много. Каждое общество создаёт, вырабатывает свою культуру. Если какое-то сообщество не создало своей культуры, то такого сообщества нет, поскольку его невозможно выделить как самоорганизованную групповую единицу. Конечно, какой-то клуб может думать о себе, что он составляет субкультурную общность, но может в этом сильно ошибаться, хотя какой-то символ (логотип) у него м. б. и есть. Но одного только символа недостаточно.

Культур, т.е. культурно самоопределившихся обществ, тем не менее, много – и за тысячи лет исторически (диахронно), и единовременно (синхронно). Даже в Украине, если по ней переезжать из края в край, вы почувствуете культурные различия. Не говоря уже о различиях трансграничных.

Если вы пересечете границу, вы встретите общность другого языка, другого понимания своего прошлого и настоящего, другого восприятия своего места, своей роли в мире и т.д. Кстати, представление о мире сильно зависит от точки, откуда вы его воспринимаете: в Восточной Европе мир «виден», то есть воспринимается, иначе, чем в Западной. Из Германии, например, наша Восточная Европа выглядит как задворки, как старый сарай, о котором непонятно, стоит ли его ремонтировать, потому что валится там всё. Но там живут люди и их нужно уважать… В диахронном срезе, в истории культур их тоже очень много. И у культурологии получается необозримое разнообразие объектов изучения.

Обычно с большими множествами делают следующее: их классифицируют. Множество растений, множество животных, множество, например, рек или гор. Множество книг. Что такое классификация? Вы выбираете какие-то признаки, которые считаете релевантными (по словарю: «важными, существенными, способными служить для точного установления чего-либо»). Например, литература может быть справочная и учебная, сочинённая (сейчас говорят, fiction) и документальная, нон-фикшн и т.п.

Это значит, между прочим, что наши классификации обладают признаком той или иной произвольности: мир не знает, что мы в нём что-то классифицируем. Это нужно нам. Группируя, мы, конечно, упрощаем, схематизируем, но такой ценой мы делаем разнообразие более обозримым, понятным для себя. Можно, например, англоязычный мир отличать от франкофонного мира. Вот вам и классификация. Можно людей пустыни отличать от людей моря. Вот вам ещё одна классификация. Я даю сейчас примеры, чтобы показать, что классификации – вещь очень даже обычная. Или по цвету кожи…

Но есть и другой вид классификации: типологизация. Это не совсем то, что мы сейчас рассматривали, хотя задачи расчленения множеств на группы тут тоже решаются. Вы берёте группу объектов, в нашем случае, культур, и обнаруживаете в них ряд признаков, которые вам кажутся, во-первых, существенными, в, во-вторых, общими для них. После этого вы делаете интересную процедуру: вы не записываете выбранные культуры в одну колонку, а придумываете, выстраиваете идеальную модель, содержащую именно те признаки выбранной вами группы, которые обнаружены вами во всех примерах и которые вам кажутся существенными. Вы смотрите на все башни этого мира и лепите что-то такое, что имеет форму башни. И говорите: это – башня. Там могут быть признаки и Пизанской башни, и Эйфелевой. Но вам нужно показать, что такое башня и что в ней обязательно должно быть, чтобы она устойчиво, прочно стояла. Вы сами конструируете эту модель «башни вообще», башни как типа постройки, отличной, например, от иного типа постройки, скажем, жилого дома или вокзала. Вы сами «вписываете» в создаваемую модель те элементы, которые считаете важными, определяющими для всякой башни.

Ещё раз. Когда вы хотите построить модель башни, вы строите модельную «башню» вообще. Вам не важно, какую именно башню иметь в виду в качестве прообраза. Точно так же это может быть модель, я не знаю, бассейна. Или модель человека. И в этом случае тоже, модель человека будет отражать, воплощать ваши представления о том, что для него наиболее характерно, существенно. Одно дело модель «ручки, ножки, огуречик – вот и вышел человечек». А другое дело – скелет. Который мы все таскаем в себе. В обоих случаях мы говорим, что это модели человека, но с разными отличительными признаками – по собственному выбору, ради наших познавательных целей. Впрочем, модель всегда неполна.

Вот это и есть способ описывать множество, который называется типологизацией. Перед лицом множества культур мы со следующего раза будем рассматривать модели культур, которые несут, воплощают в себе ряд существенных совпадающих признаков каждый раз иной группы обществ-культур. И модели эти будут фиксировать именно эти существенные совпадения. Притом, что эти модели являются нашим изобретением, они открывают нам определенные познавательные возможности. Поскольку позволяют нам обсуждать культуры, известные нам в разной степени: и лучше изученные, и похожие на них, но известные нам мало. И сравнивать культуры одного типа с культурами других типов. Но это уже в следующие разы.

Спасибо вам за внимание. До следующей встречи.

Ссылка на аудиофайл этой лекции