Литдуэль 8

++Dezmond Lepage++

Саня со скрипом открыл дверь чердака и, зачарованный, уставился на танец пылинок в солнечном свете. Вот наконец-то и настала весна, никто не умер, хотя любой бы мог первым, и теперь солнце запускало уголки своей длинной улыбки в любое пространство, не защищенное тонировкой.

В углу лежал пожранный молью матрац, который Саня ласково называл Реаниматором. Каждый раз, когда у него не удавалась любовь с очередной девушкой, он тащил сюда свою подругу Таньку и реанимировал собственные мозги, включая металлику на китайском магнитофоне. Спасает рок-н-ролл и секс, любовь потом смывает грязь… Тоже самое делала и она в случае попадания неудачных хуёв в её вагину. Улыбнувшись, Саня повернулся к ней, чтобы помочь залезть в эту обитель Милосердия. Танька выглядела по-новому после зимнего периода - две новых феньки на руке, на шее - крестик, пирсинг в бровь. В руках пакет: пельмени, чипсы, пиво, Kent, на сдачу – спички, бабл-гам. Это был их первый в этом году уик-енд, который они собирались провести весь, не вылезая с Реаниматора.

Привычным движением свинтив крышку с пива, он протянул бутылку своей подруге, затянулся и посмотрев на подоконник, где с прошлых лет образовалось скопленье пустых бутылок самого разнообразного алкоголя – от «Арбатского» до чиваса, добавил:

- Смотри, панорама Нью-Йорка завершена, пора новую начинать. Какой город тебе нравится?

- Не знаю, я всегда хотела побывать в Париже, когда-нибудь вместо этого чердака, говорят, в Париж нужно приезжать даже с разбитым сердцем: город лечит, как только выходишь за двери аэропорта «Шарль де Голль».

- У нас всегда будет Париж – улыбнулся Саня, показывая на венерический матрац. А сам повернулся к окну, смахнул бутылки на пол, распахнул створки и высунувшись по пояс навстречу мартовскому солнцу, закричал на весь город: СЛЫШИШЬ, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮЮЮЮЮ!

Девушка счастливо засмеявшись, прижалась к его спине, ткнувшись носом в позвонок, как не поступают с любовниками:

- Саш, поможешь снять шорты?

++Nemanie Dem++

В её операционной царило особенное, присущее только работе врачей-хирургов напряжение.

Потаёнными разрядами мерцали и пульсировали на своих полках и стеллажах банки, фляги, флаконы и мензурки, полные реактивов и уникальных лекарств-реагентов; смутным напряжением гудел низкий потолок, сделанный, как и всё помещение, из стерильного, медицинского сплава титана со сложнейшим антибактерицидным напылением - подобные меры были оправданы, без этих предосторожностей её работа оказалась бы провальной. Угрюмо нависали над огромной тусклой металлической плитой операционного стола хирургические модули, наводящие на мысли о средневековых орудиях пыток; о пыточных инквизиторов напоминали и сотни швов, покрывающих руки, лицо и тело сухощавой женщины-Специалиста, стоящей, уже в стерильных серых одеждах, в камере обеззараживания.

Специалист сделала шаг вперёд, и размяла металлические сочленения рук, одновременно считывая показатели точности. Приятно было чувствовать, что тело по-прежнему работает как часы, и проводить калибровку перед каждой работы не было необходимости - такова была награда за долгие годы превосходной работы. Разгерметизировав встроенную маску-респиратор она сделала глубокий, успокаивающий вдох воздуха, столь разительно отличающегося от атмосферы окружающего операционную мира, и плавным движением четырёх рычагов привела в действие механизм, опускающий пациента из камеры хранения, уже подогнанной по техническим туннелям над потолком, на операционный стол. Когда-то для этого нужно было четыре человека.

Ёе руки уже давно перестали дрожать от вида растерзанных тел, это было делом привычки; но сердце по-прежнему пропускало удар-другой от вида столь чудовищной жестокости. В мире, где право на жизнь имел любой и каждый следовало ожидать существование тех, кто будет использовать свою жизнь для уничтожения окружающих - но зачем, зачем столь ужасно убивать? Да, она была Специалистом, но её операционная не была местом где живое делают живее…

Её владения были местом, где убитое делали живым.

Пациент был в ужасном состоянии - клочки органов не удалось даже рассортировать по ёмкостям, как требовал регламент; тело просто было помещено в поле Безвременья, а клочки и обрывки органов, членов тела и костей разбирать предстояло ей, в идеально стерильной обстановке. Что характерно, органов было далеко не 13 штук - её пациенты никогда не были представителями вида Homo Sapiens и его биологических подвидов.

Работа заняла свыше трёх суток. Невероятный объём проделанного труда, мастерство, с которым пациент был собран воедино - именно это и отличало её, Специалиста равного которому не было уже много веков, от её более приземлённых коллег. Пациент был восстановлен; в своём первозданном виде он выглядел лишь спящим, но никак не мёртвым, впечатление слегка портили лишь плотные трубки, провода и датчики системы жизнеобеспечения, пока что показывающей лишь отсутствие пульса.

Она вздохнула, и положила руки на сенсорную панель управления, склонилась к аудио-замку и прильнула своим правым, биологическим глазом, к сканнеру сетчатки и генокода. Машина одобрительно замерцала экранами, проверяя её личность, и тихим сигналом предложила начать финальную ступень работы. Специалист сделала глубокий вдох, и на выдохе еле слышно сказала:

- "Жизнь".

Ослепительные вспышки прошли по трубкам и проводам, и слились в единый водоворот над столом с пациентом, ощущение времени пропало… а затем вернулось - вместе с безупречной, бархатной темнотой.

Тьма лишь казалась непроглядной, и теперь она рассеивалась, открывая, при свете мониторов системы жизнеобеспечения, гигантскую, полтора на два метра, книгу, раскрытую ровно по середине. Книга мерцала затемнёнными цветами, словно радуга, истлевшая в архивах памяти; книга вновь дышала. Специалист рассмеялась, и сделала шаг назад, в камеру обеззараживания. Её работа тут была закончена.

Она была Специалистом. Она была Реаниматором. Она возвращала к жизни магические фолианты.