"Пуста речь того, кто не постоит за неё своей жизнью".

"Иеремия". Стефан Цвейг.

***

Завтра, – словно заноза…

Неужто наступит завтра.

Откуда исходит угроза

завтрашнего рестарта?..

Вечная безысходность завтра,

словно бекон на завтрак

с яичницей, чёрным кофе

в гостинице в Оберхофе.

Завтра, как казино. Но

ни капли во мне азарта,

когда у крупье давно

краплёная Богом карта.

Так от врага бежит

конница без штандарта.

И наповал убит 

мир приходящим завтра.

И у подножия Альп

как мне дожить до завтра…

Плещется лужицей Гарда.

И на эстраде альт,

смычком из пучка спагетти,

выводит из Доницетти

что-то. И эхом плывёт кварта

над озером – прямо в завтра

туманным изгибом фьорда

возле Рива дель Гарда.

Альту неведомо форте, –

по крайней мере, до завтра.

Здесь снег не лежит до марта.

И граппа покрепче кофе

и шнапса, что в Оберхофе

я пил в ожидании завтра.

И шпага опасна без гарда

соскальзыванием в завтра,

когда, прерывая спор,

рассматривает в упор

нас смерть. Впереди авангарда

лишь враг. Позади – маркитантки

и дочери их. И останки –

добыча Времён. Но – завтра.

А где-то скулит сегодня –

собакой, замёрзшей в стужу.

Судьба, искушённая сводня,

тоскует по року – мужу.

Сегодня я ей не нужен.

Дающая жизнь Астарта

не знает, что путь наш сужен

падением в пропасть завтра.

***

Возвышение – в отторжении

отражений безликих. Душе

надорваться ль от напряжения…

Мысли выхолощены уже

по причинам, едва ли ведомым.

И ведомым почётно ль быть…

Как ни бейся, но ходом веданным

потаённого не открыть.

Кто в обозе, – обезоружен.

Остро точенные клинки

клонят к славе. Да путь к ней сужен

до тропинки. И нелегки,

по колено в крови, сражения –

в битве нет вторых номеров.

Ждёт героя вознаграждение –

впереди других сбросят в ров.

Равноценное ли… Не всё равно ль!..

Ноль без палочки, гол и нищ,

вольно царствую я, давно

вне безликих скоплений тыщ.

И, принижен вконец признанием

неизбежности жизни, я

возвышаюсь от осознания

смертоносности Бытия.

Как возвышенно низложение

всех шагающих впереди!..

Что же так досаждает жжение

покаяния – там, в груди…

***

Я всем, как и себе, желал бы лёгкой смерти.

Падёт и третий Рим, размолотый до дерти.

Спасение ли выпадет кому…

Пылится холст с наброском на мольберте.

В кафе халдей яд подаёт в десерте, –

пирует мир в бубонную чуму.

К чему ты, чёрный век!.. Зачем молить в соборе

о том иль этом… Горе, словно море,

нас гонит по волнам извечных бед.

Гуляет только ветер на просторе.

И смыслы тонут в общем разговоре.

И души втиснуты в бетонный парапет.

Великий Тибр, как будто тигр в клетке,

неволен Римом, – мечется в разметке

каналов, улиц, людных площадей…

За столиком кафе свеча в розетке

вдруг высветила росчерк на салфетке, –

забытый кем-то тайный знак страстей.

Напрасных, верно. И ничто не вечно.

Эпохи, как и миги, быстротечны.

Придёт твой час. И, варваром тесним,

в пожарах сгинешь ты, бесчеловечный

к чужим народам, праздный и беспечный,

поработивший Время вечный Рим!..

***

Твои, Господь, не мной отрыты клады!..

Ты так трудился, городил пределы

дозволенного, широты души, –

к столу ль жалеть хлебов, к вину ли – сыра…

Но что бурлило, то, прости, остыло.

И сердце будто спит. И здесь, в глуши,

нет пахаря – возделывать наделы,

когда всё ближе грохот канонады.

Прости и ты, земля!.. Поднялся лишь бурьян, –

без пользы выпиты дарованные соки:

не познаны ни дали, ни глубины, –

зря солнце золотило мне зрачки.

Кузнечики в зной прыгали в сачки,

а ветер в бурю гнул дубы, как будто спины

батрачьи, зря… Знать, замыслам высоким

не суждены ни свитки, ни сафьян.

***

В этот век не найти покоя.

Не укрыться за стенами замка.

Не молиться у аналоя –

не о чем, предрекал Кафка.

В этот век, утомлённый речью,

не найти для молчания ниши.

Словно пропасть, летит навстречу

вечный страх падения с крыши.

В этот век всем и всё известно.

И перебрана каждая брана.

И в метро уже слишком тесно,

а на рельсы – вроде бы рано.

В этот век все века позабыты.

Огорошены злом континенты.

Бытие в коридорах у быта

с лезвием – ждёт момента.

В этот век развинтились спирали.

И давно обезличены лица.

И уже не важны детали.

Каждый – только наночастица.

В этот век не избегнуть успеха

между кастингом и зачатьем.

В этот век больше нет человека, –

клянусь распятьем!..

В этот век в никуда простёрты

все радары, в гортани – жжение.

Перерезать себе аорту –

лучший выход из положения.

В этот век не найти прощения, –

ни у Бога, ни у любви.

В этот век беспощадного мщения

лишь надгробия визави.

***

Безумие – отчаянье ума,

настигнутого бездной безразличья.

Смешон колпак шута. Но и сама

природа – только имитация величья.

И меты циферблата – лишь насмешка

над вихрем обезумевших Времён.

И бег секунд – безудержная спешка

в небытие ещё живых имён.

Закат Времён чреват битьём зеркал.

И орды варваров кроваво сносят храмы,

не признавая в них святых начал.

И предки лики зря вносили в рамы:

всё – на растопку диких очагов.

В них прошлое пылает безутешно.

И письмена – из груды черепков –

нам воссоздать не суждено, конечно.

И безъязыки будут черепа,

что внуки варваров вдруг извлекут из глины,

в глазницы вглядываясь. Боже, как слепа

и вздорна жизнь, не зная пуповины,

что связывает души и века,

мгновенья и эпохи, перерывы

между двумя глотками коньяка…

О Вечности безликие разрывы!.. –

в вас тьма безвременья. И бездна безразличья.

Не излечить отчаянье ума…

И безысходности безжалостно обличье –

безумие, тюрьма или сума.

Но избежать ли выбора – туман

влечёт в незнаемое!.. Если б я постиг

сиянье истин… Знать, безумие ума

лишь избранным даруется – на миг!.

***

Толкунбеку Турдубаеву.

Желания сокровенны.

В молитве, как кровь из вены,

ключом бьёт, вскипая пенно,

желание не быть смертным.

И в счастье, греховно длимом,

дарованном лишь ранимым,

взрастает ростком хранимым

желание быть любимым.

Шагать ли путём окружным

иль жарить по мостовым, –

что выгоды быть всем нужным:

желал бы я не быть злым!..

И войны не мной искомы!

Застигнет удар под дых, –

пусть вмиг извлечёт из комы

желание быть в живых.

Ломоть разделив с голодным,

бояться ль прослыть угодным.

Дай, Боже, не стать животным

в желании быть свободным!..

И следовать ли призванью

как благу иль наказанью, –

судьба облагает данью:

желанием не быть дрянью!..

И в шёпоте, обожжённом

раскаянием, как горном

возвышено к небу горлом

желание быть прощённым.

И пусть не служить примером

нигде никому ни в чём, –

не знать вам меня лицемером,

тем более – палачом.

Подверглась душа набегам:

мытарства – эмблема века.

Клеймённый жить имяреком,

желаю быть!.. Человеком.

***

Что ни ждёт впереди, –

пусть будет!..

Мозоли до крови враз натрудит

вздумавший выстроить

башню века –

заметна личность,

вымахавшая в человека…

А кто в сторонке –

в воронке –

свидетелем,

в протокол того, –

к прочим деятелям,

жизнь живущим себе в угоду:

угодил в яму быта, –

сливай воду.

Болтуну на язык,

чтобы стих, –

стих!

Кто задумчив, тих, –

развяжи язык!..

Ум от дум –

раскалённый тигель:

тугоплавка мысль,

как никель.

Норовистым предсказано

книгой судеб:

на дыбки встал, –

хлыстом остудят.

А принял смерть в бою, –

кто осудит…

Что бы ни было впереди, –

пусть будет!..

***

Пусть близких минуют беды! –

молит солдат на привале.

Впрочем, на все победы

там, в тылах, наплевали.

И где ты, не знают и Веды.

Рассыпались в прах скрижали.

Изведавших вкус победы

прочие поприжали.

И в спину летят наветы.

На лицах – фрески печали.

Гимны смерти напеты

встречным громом пищалей.

Пощады не ждать! – шипели,

напутствуя, командиры.

И свёрнуты в скатки шинели

в метах крови и дырах.

И в бой ордена надеты –

последний, не залихватский:

за полшага до победы

ждёт бивуак – братский.

***

Пришли иные Времена.

В полках иные командиры.

В шинелях моль проела дыры.

И фляжки заждались вина.

Ржавеют сабли без парадов.

Не бьётся на ветру кумач.

В атаку!.. – зря трубит трубач,

за неимением отрядов.

И гарнизонных дам глаза

в слезах… Ах, где же вы, герои!..

Погибли храбрецы при Трое

и не воротятся назад.

И барышни не ждут балов.

И не звенят в салонах шпоры…

И Времена нас взяли в шоры

и вдаль глядят поверх голов.

***

Взоры в гору – горит храм!..

Мрак. Крамола. Морок.

Грохот. Жарят главным калибром.

Жар, будто водка, – под сорок.

Бражки бы жахнуть!.. Жухнет жизнь.

Зыбок мираж контражура.

Жаром брызжет, только держись,

жёлтый пожар абажура.

Жалок кураж. Нож. Кожура.

Жую животворность яблок.

Жарить спирт все мастера.

Рожа наутро набок…

С башни бреда криком кричу –

колокола язык кроток:

вёсла – жилистым по плечу.

Прочие – вон из лодок!..

***

Штык пристегнут. Пальцы не дрожат.

Жар в крови. За ворот лезет холод.

В армии моей – один солдат.

Да и тот предательски немолод…

Храбрецам не выжить без преград.

Вздрогнут Времена: что там за шум?..

Обескровлен, бьётся авангард.

Барабаны бьют: на штурм!.. На штурм!..

***

Вишь как враги насели…

Жжёт ляжку фляжка, – врежь!..

Не защитить цитадели.

Время штурмует брешь.

Пляшет мишень в прицеле

будто в стрип-баре блядь.

Переполох в борделе…

Век бы не воевать!..

***

Вечер. Чёртов ветер воет.

Как не взвыть с ним в унисон…

Верно, грянул вечный сон.

Я прошит навылет в поле, –

с меткой вражеской руки

на небесные мостки

мигом вышибло мозги.

Мне не знать исхода боя…

Так бывает с перепоя, –

ветер воет от тоски.

***

Командир до дыр затёр

карту – враг засел в овраге.

– Эх, сейчас бы жбанчик браги,

да вражина, гад, хитёр! –

надо брать лисицу разом…

– Командир, расслабь мозги!..

Гнать в капкан и… медным тазом.

Вот те бражки жбанчик. Жги!..

Полилась, родная, в горло, –

рассупонилась душа…

Знай, вражина, я не гордый:

там, в аду, – все кореша!..

Крошим знатно мы друг друга, –

век подругам горевать…

Бражка – Божья благодать,

да зажился ты, брат, ух как!..

***

Стяжая зло, не разоритесь!..

Запястьем иззубрил я бритву.

Грозя мечом, так рвался в битву

хазарский витязь.

Хоругви древней Византии

затеряны в кровавых эрах.

Утюжит зло на бэтээрах

простор России.

Сиротство – благость и блаженство.

О, Русь моя! Вдова моя! До боли

тебя любил я – и хулил, и холил,

и звал со звонницы несовершенства.

***

Увяз в атаке авангард,

и рад – вперёд, да бьёт вражина

со всех сторон. "Прижали, брат!.." –

грохочет рация. Аршина

пробиться дальше не дано…

Выходит, вляпались в говно.

"Слышь, командир, зови вертушки!.."

…Спирт плещется в примятой кружке.

И каждый делает глоток,

шепча в помин: "Прощай, браток!.."

Когда врага в его берлоге

добили – недостало многих.

Героям мать – сыра земля:

объятьями встречает, мля…

***

Льняные, юные, красивые –

призвали будто на подбор! –

легли за матушку Россию вы

в сырую землю. И от гор

Кавказа до седого Севера –

из века в век один расклад –

вас не хранят ни царь, ни вера,

ни страх, ни штык, ни автомат.

***

Едва я выхожу из дома,

скользя по лезвию забот,

неизъяснимая истома

обратно тянет и зовёт

засесть за стол, забыть привычки,

из ниоткуда вынуть лист

и выложить, пока он чист,

всё, что затем возьмут в кавычки

потомки, критики, друзья,

враги – без них никак нельзя! –

и вслух прочтёт, едва дыша,

мне очень близкая душа…

Но нет тропинки, по которой

возможно воротиться в дом

таким, как был. Собачья свора

подловит злобно под окном:

набросится, облает споро

и вырвет клоки из штанин, –

гарцуй отсюда, гражданин!

Разбойным не до разговора…

И в дом войдёшь, как с поля битвы,

и, обнажив срез острой бритвы,

приступишь к вскрытию аорты…

А может, отсечёшь на шорты

вконец попорченные брюки.

И, тайных истин властелин,

в попытке всё вернуть на круги

своя, засядешь за графин.

Я так и делаю: без спешки

воспринимаю божий дар, –

талант ниспослан, как нектар,

и что мне сплетни и насмешки…

Пью тихо творчества питьё, –

о стихотворчества литьё! –

впадая, будто в забытьё,

в глубины смыслов – озарённых,

прозрачных, терпких, утончённых.

***

Я на окраину рвану, в лихой район…

Там, на задворках, где не считано ворон,

зайду в замызганный стеклянный павильон,

знакомый с незапамятных времён,

и выпью пива у разбитой стойки.

И голоса друзей, что загремели в рай, – он

дарован был им, словно вобла за столом, –

вдруг зазвучат, как наяву, со всех сторон,

и молния сверкнёт, и грянет гром,

и я спрошу у бармена хмельной настойки.

И вспомню дни и битв, и похорон, –

твоя ладья не устаёт, Харон!..

Одних в снега увёз столыпинский вагон,

других трубач призвал под свод знамён, –

мы были храбры от попойки до попойки…

От тех времён остались гулкий перезвон

колоколов, кресты да карканье ворон,

когда-то видевших, как лезут на рожон,

припрятав для себя один патрон,

мальчишки, знавшие ли, нет, о птице тройке.

***

Угодил я сдуру в заваруху –

рукопашную добра и зла.

В этой драчке вырезать друг другу

сердце, печень, выдавить глаза

каждый норовит… Война странна:

как прознать, где, чья в ней сторона?..

Кто герой? Кто мальчик для битья?..

Насмерть бьюсь, ведь поле битвы – я.

***

Тихо. Тихо!.. Тихо-тихо

на душе, по всей земле.

Слышишь эхо? Где-то лихо

колесит навеселе.

Отгуляет и нагрянет

всей гурьбой в родимый край.

То-то жахнет… То-то грянет!

Только кости собирай.

***

О, дьявол… О, немая сила!..

Дарованная небом боль.

Кровь милосердно оросила

сухую землю подо мной.

Жалеть ли… Гимн, хрипя, пою

свободе!.. Я погиб в бою.

***

Я видел, как разрушается жизнь, –

от вскрика младенца к предсмертным хрипам,

как меркнет свет, исходящий из

тёмной глуби зрачков к самым радужным бликам.

И я познал невозможность дня,

в котором живёт что-то кроме горя,

глазея на кровавую жижу сна

в утро, похожее на грязную пену моря.

Кропал стишки и палил в молоко –

зоркое око не подводило,

даруя тому, по кому колокол

звонит, ещё день, будто дивное диво.

И тут же в ответ получал под ребро

от окопной братвы, тем срывавшей ярость.

Господи, где Твоё серебро?..

И возможна ли благодарность…

И твёрдым шагом держа к могиле, –

навстречу солнцу, лицом к востоку –

на брюхе ползать не приучили! –

о воскрешении молюсь не Богу:

Он не покинет, – что в том корысти…

Но будто мантру, снова и снова

молю залитые светом выси

о воцарении во мне Слова!..

***

В нашем доме идёт война.

Кто в окопах, а кто-то на

ниточках, будто кукла:

душа давно протухла

в хлам…

На семи ветрах древний храм,

у скрещения всех дорог.

В храме ждёт позабытый Бог –

постучится ли кто с утра:

это я! – открывай ворота…

А иначе – тра-та-та-та-та…

Ни покоя – жду боя! – ни сна.

В нашем доме живёт война.

Кукол водит живая кукла:

глаз стеклянный, душа протухла

в хлам…

На семи холмах кроткий храм –

у скрещения всех дорог.

На ветрах в храме дрогнет Бог –

постучится ли кто с утра:

это я! – отворяй ворота…

Отворяй. И – тра-та-та-та-та!..

***

Неизбежны затмения солнца.

Избежать бы затмений ума.

Как тяжёл, долог, тёмен сон царств,

но даны им война и чума.

Человечество, отчего ты зло?..

В первом проблеске дальней зари

мне почудился чей-то зов.

Пробуждайся! Глаголь. Цари!..

***

Без Его воли не упадёт и волос

ни с одной головы. И поддержки нет ниоткуда…

Хочешь выжить в России – утрать голос,

почитай дурость, веру в царя и чудо,

дарованное после пьянства и блуда,

и жни свой колос.

Личный ха́ос легко превратить в хао́с.

Стоит только дерябнуть со всеми в лодке,

и похмелье долой: снова радость до слёз!..

Телевизоры круглосуточно дерут глотки

и надёжно ввергают в анабиоз

всех выживших после палёной водки.

Только дело не в ней, не во мне, не в тебе,

а в чём-то сокрытом в клубке генома;

когда все приматы давно в гнезде,

ты – в борьбе: вне врага, вне судьбы, вне дома

то ли скачешь верхом, то ли сам в узде…

Это и мне знакомо.

***

Ни дружка, ни недруга…

Мёртвая вода

заливает не луга,

а руины города.

Где ты, жизнь бурливая…

Всадник на коне

кличет в битве: "Милая,

помни обо мне!.."

Только где та милая:

ждёт ли к алтарю,

молится ли в стылую

алую зарю…

Звать бы, да не кличется!..

Немо царство снов.

Жнёт Её Величество

урожай голов.

***

Много нас, командующих,

да нужны солдаты…

Ветер взвился в ночь, да стих –

встал рассвет в дозор.

Кто зальёт за воротник, –

будут жизни рады.

А о трезвых да строптивых –

долгий разговор.

Кто в атаке пал, – герой!

Выживших – к наградам…

Поклонись земле родной, –

и в последний бой…

Повинись, пока ты жив:

ни к чему бравада.

Выйдет счастье, не тужи:

в битву!.. И – домой.

***

Время мчит с оглушительным свистом.

Каждый миг, как нарочно, заряжен

мщением. Взмах руки. Выстрел.

И твой голос уже не важен.

Запах крови. Пожары до неба.

Ясноглазые лица плебса.

На лозе зреют гроздья гнева, –

был Господь, да куда-то делся.

Где добро, а где зло, – не понять…

И любви не сидится на троне.

Жизнь прошла, – от неё на память

селфи в смартфоне.

***

Я раздавлен. Потерян. Смят…

После долгой войны домой

на автобусе номер пять

возвращаюсь, едва живой,

в свой забытый любовью угол,

где скрипит проржавевший матрац.

Моя тень пострашнее пугал,

что сгоняют ворон на раз

с огорода, где урожая

ждёт старушка, едва живая…

Кто проверен на прочность веком,

тот познал: побеждает смерть.

Я ей в очи глядел со смехом!..

А она: "Не ломай комедь,

очень милый, но глупый мальчик!

Наша встреча уже близка…

Пожелай себе воз удачи!

Помни, время – лишь горсть песка:

на, держи!.." Когда с поля боя

меня вынесли, был живой я…

***

Звонко лязгают зубы Моло́ха – снуют затворы…

В этом веке война – только повод для мерзкой сатиры.

Кто-то с детства лелеял мечту записаться в сапёры,

чтобы лично стереть с лица мира дворцы Пальмиры.

Безысходность – лишь выход из света во мглу астрала.

Между ужасом и отчаянием не развести мосты.

Не спасают безденежье, пьянство, сиротство… Этого мало,

чтобы выжить и напрочь отгородиться от суеты.

Когда схлынут куда-то под землю потоки крови,

кто-то станет героем в неведомой интернет-игре,

где по клику мыши народы лишают крова,

а горе топит беженцев в море, будто котят в ведре.

И надежда на миг вознесения – добрая сказка,

что оставил душонкам уставший терпеть Христос.

Он-то знал: даже битой собаке потребны любовь и ласка,

что затеряны там, в мглистом храме искристых звёзд.

***

Весь я – из ран и язв, но

посреди безъязыких миров

время пришло, – пуповина развязана:

отсечена без слов!..

Дыши сам, вольно действуй,

ничтожнейший из достойных.

Кончилось твоё детство:

оглядись, – ложь, чума, войны!..

Лишь поймёшь, кто ты, где ты, –

вывернет совестью на брусчатку…

Скажут: "Вот погань!.. Сгноить блядь эту…"

Расплата за правду-матку.

***

Гром в рассвет – околицей,

гулкой мостовой

мчится ветром конница.

В бой? На водопой?..

Отчего уздечек нету,

искр из-под копыт…

Это день летит по свету

к полю новых битв!..

***

Ночь. Молнии озарений.

Но в ямине темноты

уже не жду откровений,

с отчаянием – на "ты".

Эпохи кромсают мясо,

ломают судьбы людей,

как кости на дыбе… Неясно,

во имя каких идей.

Под гусеницами сомнений

и лжи трещат черепа –

Боже, яви свой гений! –

за ради какого чёрта…

Тошнит от дурацких затей!..

И руки тянутся к бритве:

вокруг – ни врагов, ни друзей…

Погибли в последней битве.

***

Всё затихло. Замерло.

Занялась заря.

Жизнь начать бы заново.

И прожить не зря.

И упасть бы замертво

в праведном бою,

озаряясь заревом,

под ноги коню.

***

Всюду ложь… Обезвоживание души,

будто в сушь, достигает предела.

Не хватает воздуха, как ни дыши,

даже если совесть белее мела.

Паутина подложных чувств –

они под ложью не различимы –

обтянула череп, что то ли пуст,

то ли полон болотной тины.

В этой битве не приноровиться:

ложь летит в глаза мелкой пылью!..

А ты бьёшься в силках, как птица,

ломая крылья.

***

С утра открыл глаза, – пляши,

что пыльный ветер вдоль дороги.

Как тихо… Будто кто лишил

враз всех врагов, да и подмоги.

Но вот трезвонит телефон

и резво пробуждает к жизни.

Будь проклят этот марафон

во вред себе, в казну Отчизне!..

Не поднимается рука

затачивать к бумаге перья.

Душа с упорством барсука

сидит в норе, в труды не веря.

Но время… Надо выбирать

между глухим существованьем

и гибелью. Беру тетрадь

и предаю себя метаньям.

Иду на смыслы, как на нож

в забытой Богом подворотне.

Поэты гибнут ни за грош

не ради славы, не поротно,

но каждый в собственном мирке,

что много шире всей Вселенной…

Стишок в журнальном номерке

послужит памятью, наверно.

***

Умнеть отчаянно не хочется!

А вдруг наступят времена,

когда исполнятся пророчества:

что ни спроси, протянут, – на…

Глупеть отчаянно не хочется…

А вдруг – война, и в стремена!..

И не исполнятся пророчества,

и не сплетёт венка весна…

Кропать отчаянно не хочется…

А вдруг, на самом дне души,

проглянет вся напрасность творчества:

любовь, что сбыта за гроши!..

Бузить отчаянно не хочется!..

А вдруг очнутся небеса…

И выйдет Бог из одиночества

и выбьет искры из кресал.

***

Сергей Степанов – всем, всем, всем!..

Во мне ни слов, ни чувств, ни тем, –

одна сплошная немота.

За гранью видимого света

ещё жива душа поэта,

да в ней мелодия не та…

Смеётся ветер: лирик сник!.. –

востёр бродяга на язык.

Но мне как жить – кто б дал награду! –

в аду, не ведая с ним сладу.

Где ты, азарт былых сражений?

Где та, с которой свет был мил…

Мёд славы, горечь поражений,

отвага и любовный пыл…

В кармане ничего для битвы

не нахожу, помимо бритвы.

***

Бояться смерти не пристало.

Но не бояться – тяжкий труд.

Лишь отблеск синего кристалла

скрывает кущи, где живут

покинутые Богом души, –

Ему теперь не до молитв:

всё больше мути в Млечной луже,

как и предрёк один пиит…

Как холодна любовь металла:

под сердце – нож, и вот он, – труп…

Бояться смерти не пристало.

Но оглядитесь-ка вокруг:

дымится кровь – моря и лужи…

Последствия смертельных битв.

Господь не зря покинул души,

как и предрёк один пиит…

Закат горит. И небо ало.

Вот-вот раздастся голос труб.

Бояться смерти не пристало.

В прах жернова её сотрут

миры. И тем она удружит:

не всем небес угоден вид…

О, как редки живые души,

как и предрёк один пиит…

И Божья матерь причитала.

Но римский стражник был ли груб…

Бояться смерти не пристало.

Как холодна улыбка губ,

когда душа над телом кружит:

прощальный хмель в неё пролит…

Ей Млечный путь – не больше лужи,

как и предрёк один пиит…

***

В райский сад не пускают за плату.

Да и где он, в каких временах…

Всадник скачет по небу к закату.

Мчит стремглав в золотых стременах.

Мчит сквозь тучи невзгод и печалей.

Пыль столбом на дорогах судеб.

Звон кимвалов и трели пищалей.

Плачи вдов и салюты побед.

Палачи наточили мечи.

А поэтами точены перья.

Кровь, что песня, течёт… Всадник мчит.

Что ему битвы вер и неверья.

Что ему этот вечный разлад.

Зов любви и стенанья во снах…

Обрати на закат долгий взгляд.

Всадник мчит в золотых стременах.

***

Какая долгая дорога!

Чем миг тебе так дорог, а?..

Дружище, где та недотрога,

что всем наставила рога…

Дурак не извлечёт урока,

хоть дай плетей, хоть пирога.

О, Русь!.. Зачем ты так убога.

Все ждёшь пинка от сапога.

Дуэль с утра обычно спьяну.

Гордыня гнёт иных в дугу.

Онегин невзлюбил Татьяну.

Она по-русски ни гугу…

В смартфоне адски виснет прога.

Судьба с героями строга.

Ямщик!.. Заснул, мерзавец. Трогай.

С утра выходим на врага.

***

Царствие небесное, ребята!

Спите в запредельной тишине.

Жизнь – лишь миг… Но смерть, свирепо клята,

побуждает миг ценить вдвойне.

Шаг во мрак – покой устам до сроку…

След смели метели в феврале.

Будут силы, кланяйтесь там Богу!..

Мы по вам тоскуем на Земле.

***

Эх, гуляй, дубинушка!..

Хрясть! Теки, кровинушка,

ручейками, реками…

Были человеками.

Стали злыми вепрями.

Господи, поверить ли…

Светлое да чистое –

по молитве истовой.

Правит век дубинушка.

Спи, моя кровинушка!..

***

Луна нависла над Багдадом,

встревожена багровым адом.

Русь, встань на воинский учёт.

Ты уклонист? Давно? У, чёрт!..

Твой хлеб и чёрств, и прян, и пресен.

Носитель тёмных песен, чар ли,

ты чем, немолчный, интересен?..

Спи, рыцарь скорби и печали.

И бой, и ад со всех сторон.

Корабль несётся. Бьются флаги.

Эй, там, подайте мегафон!..

Мадам, враг прёт. Держите фланги.

Невзгоды бьют по нам зарядом.

Мы, ждите, выступим парадом.

Кругом дубьё, хоть крой всё матом…

Мухтар, ко мне! Иди, гад, рядом.

***

Небесный полк трубит чуть свет:

пора идти в поход отрядам.

Зачем душе покоя нет…

Как будто век отравлен ядом.

Вновь вдохновенный кифаред

бренчит "Прощание славянки".

Скрипач нетрезв. Не в такт кларнет…

Последствия прощальной пьянки.

А ты, любимая, не плачь.

Возвышеннее нет похода.

Бьёт барабан. Ждёт жертв палач –

готов в любое время года.

У перевёрнутой пластинки

заезженная сторона:

строй марширует без заминки, –

сто раз сыграет нам она.

Прощай, любовь… Жизнь. Век. Страна,

не поминай ушедших лихом.

Погостам музыка странна.

Ветра там всхлипывают тихо.

А вот и гром… Небесный полк

под высверк молний грациозных

сзывает выступить в поход

когорты душ, когда-то грозных.

***

Как ни бейся, чьи-то лица

распознать ли в странных масках…

Черкани, что нынче снится.

И отправь в пустыню Наска.

В окна ветер бьёт упруго

и прохожих гонит в спину.

Черкани строку для друга,

что в пустыне Наска сгинул.

Посреди пустыни Наска

вихрь сметает чьи-то тени.

Приросла – не скинуть! – маска

настроений, трений, терний.

Черкани, сраженья близки ль…

Кровь из ран в них льёт, как краска.

И тотчас сожги записки.

Пепел шли в пустыню Наска.

***

Нет ни Пифии, ни треноги,

бьются тени в тревожных снах…

Мирозданию валится в ноги –

молит небо животный страх.

Ты припомни, отважный Гракх,

грохот грозных сражений… Бури

обратили собратьев в прах, –

души буйствуют в царстве фурий.

Ложь и правда – в одних словах,

боль не выразить даже взглядом.

Не печалься, смиренный Гракх:

в это небо мы ляжем рядом.

***

Помрачение человечества…

Орды зверем усталым мечутся.

Злоба пенится на устах, –

от известий бросает в страх.

Рассыпается век в песок:

человек был могуч… Иссох.

Не осталось ни чувств, ни строк.

Привечай обречённых, Бог!..

***

Никогда я не был комиссаром, –

с пьяных глаз, за деньги ли, задаром…

Но сзывал в поход родимый сброд –

за пивком ли, в баню ли за паром

иль к девчонкам в звонкий хоровод.

Эй, народ!.. Что залегли… Проснитесь! –

вновь сзываю рыцарство, как витязь,

сквозь заметы памяти ступая.

Зря… В ответ никто не месит грязь.

Крепко обняла земля сырая!..

***

И свет померк. И солнце провалилось

бесследно в неизведанную даль.

И кровь лилась. И сердце еле билось…

И обещали орден иль медаль.

Но никакой награды нет герою

дороже, чем родимая земля.

Она укроет крепкою рукою

и склонит ветвь, немой покой суля.

***

Отдайте, недруги, редут!..

В атаку ноги не идут.

Но нервы нынче крепче стали.

Готовы? Встали! Почесали…

Так дни уходят прочь за днями, –

под зад толкает Время к яме.

Катит по-прежнему телега.

О, Русь!.. Пожар. Потоп. Тьма снега.

Даруй, Господь, дойти до сути,

пока не списаны в утиль.

Мне грезится Орнелла Мути.

Мятежный век. Цветистый стиль.

Стиляги канули в безвестность.

Кто хипповал, давно отжил.

Земля – заброшенная местность,

где отделяют дух от жил.

***

Возжечь ли факелы от Млечного пути…

Скажи, Гракх, как это могло произойти:

уходят в ночь незримою дорогой

один, другой… Но память их не трогай:

едва коснись, – и обернётся в прах.

Скажи, зачем мир обезлюдел, Гракх!..

Зачем важна безродным горсть сестерций,

а не поэзия, не переливы терций…

А, впрочем, что с них взять, помимо службы!

Не предавай, Гракх, нашей давней дружбы, –

не уходи в темь впереди меня…

Гракх, не гаси последнего огня!..

***

Ветер взялся играть на струнах:

стонут двери на сквозняках.

Будто викинги в древних рунах,

погибаю без страха, Гракх!..

Чувства высказать ли в стихах…

Реки Времени величавы.

Кто сражался, не жаждет славы, –

знает: всё обратится в прах.

Меркнет небо ли в облаках

или синь заливает взоры,

я по-прежнему в битве, Гракх!..

Жаль, когорты бегут с позором…

Нет ни правды, ни лжи в словах.

В одиночестве горделивом

бьюсь за истину… Справедливым

даже Бог не бывает, Гракх!..

***

Ну, что за тщетные заботы…

Никто не предвещал беды.

Идут божественные роты, –

нет ни еды им, ни воды.

Глаза глядят в немую темень.

Кетмень, – и глина плодоносит.

Где носит вас… Зимбабве. Йемен.

Скрипит Земля, – с изломом ось.

Осиротелые народы,

наследники лихой орды.

Идут божественные роты…

Нет ни еды им, ни воды.

Дымы видны за километры.

Чем там горды?.. Чернь роет ямы.

По миру пыль разносят ветры.

Они сплочённы и упрямы.

Азартно, зло бедуем годы…

Поэты в битвах не годны.

Идут божественные роты.

Куда?.. Откуда… Жди беды.

***

Не гляди на меня с укоризной.

Судьба капризна…

На рассвете идти в атаку:

в том клялся Гракху.

К счастью, милая, нет возврата.

Прости солдата…

Все измены приводят к краху.

Я верен Гракху.

Изгони из души печали:

жизнь лишь в начале…

Все, кто любит, подвластны страхам.

На смерть!.. За Гракхом.

***

Один шажок до катастрофы.

Ты видел девок в номерах?..

Немые дни. Теряю строфы.

Что делать, Гракх?..

Бежать… Но как сойти с Голгофы?..

Душа едва горит в стихах.

Уста ждут уст. Пустеют штофы.

Что делать, Гракх?..

Блеск молний. Встрепенулись дрофы.

Гром давних битв гремит в горах.

Мечи ржавеют в струпьях крови.

Утихни, Гракх…

***

Утрачен счёт побед и поражений.

Сиротство предпочтительней движений

в потоке дружб и служб, недужных связей,

словесной грязи.

Над душами без сна зияет бездна.

Мы ей даны, как корм скоту. Известно,

что все усилия познать себя напрасны,

хотя и страстны.

Отставить щит и меч. И колесницу

предать огню. Перевернуть страницу.

Захлопнуть книгу, двери, окна. Смежить очи.

Жить тяжко очень.

Не соизмерить ноль и единицу.

Разжать кулак и отпустить синицу.

И, отдавая дань винцу и сыру,

скорбеть по миру.

***

Где вы, кто доехали

к месту назначения…

Труден путь с помехами,

да билет не сдать.

Время мчит безжалостно

по оси верчения.

Как ни бейся яростно,

погибает рать.

Дань взимают верными

душами бессмертными.

Совладать ли с нервами

бранною порой…

Дерзко одиночество

бьётся с переменами.

Дата. Имя. Отчество.

Обретён покой.

***

Сподобил Бог на подвиги героя.

А он и рад, другим могилу роя…

За счастье с маркитанткой Мариэттой

уплачено награбленной монетой.

И нет и капли искренности в том,

кто водит по папирусу стилом

и ловит отзвук славы в слове звонком

в попытке угодить в веках потомкам.

В ком – нервы, кулаки, вширь – строки, душу:

под натиском сует и бед не струшу…

Обрушен мир. Зря ль Бог неузнаваем

в небесной сини, что зовётся раем.

По радуге скользить туманным взором

дано ль тому, кто не знаком с позором,

сомнениями, страхами в ночи,

кто сам не подряжался в палачи…

И, плача об утраченных надеждах,

не выходил к чужим слезам в одеждах

из покаяния и нестерпимой боли,

моля о смерти, как счастливой доле…

О, долгий путь!.. Себя не обмануть.

Синь манит взгляд, переполняет грудь…

Нет ничего в протянутой горсти.

Господь устал. Он стар. Герой, прости!..

***

Всё попусту. К чему слыть златоустом

иль под невзгодами вновь в рост вставать с коленей…

Жизнь – это неизбежность сна. По Прусту,

кто вскинется, – запомнится как гений.

В бессонном сердце не изжить сомнений.

Лишь юность ждёт, что хворост чувств займётся.

В костре осеннем – пепел сожалений,

на кротком лике – патина эмоций.

Вовек не склеить битое на части.

Со временем стихает боль страданий.

Миг пустоты даруется на счастье

постигшему искусство созерцаний.

Но длани ждут обещанной им дани.

Сиротство – то ль утрата, то ль богатство…

Дано ль спастись от ветреных метаний, –

нужны пожарам души и пространства.

В пир яства на столе претят голодным

возможностью забытой сытой жизни.

Рубить бабло навечно стало модным

занятием среди сынов Отчизны.

Зачислены на службу новобранцы.

Им строгими отцами – командиры.

Служить бы рад… Я пуст, по Прусту, братцы.

Лишь скромно извлекаю звон из лиры.

***

В разрастающемся хао́се

вечной битвы за древний Суздаль,

как мужик в поту на покосе,

смерть всех косит, являя удаль.

Обезволенные пространства,

будто пруд посреди осоки,

побуждают кропать не стансы, –

скупые строки.

В них при встречах улыбки кривы, –

кто зряч сердцем, едва ль смеётся…

И темнеет в глазах от кривды,

даже если сияет солнце.

Целовать ли холодный мрамор,

вспоминая былые годы…

В дар ниспосланы девять граммов

иль топор посреди колоды.

Ждёт бессонно ладья Харона.

Все надежды хоронит осень.

Нет природе ни в чём урона

в вечном ха́осе иль хао́се.

И с оси не слетают земли,

что затеряны во Вселенной.

Внемли, Господи!.. Боли внемли, –

живой, нетленной.

***

Когорты в боях поредели.

Прожить невозможно без риска.

Мгновения прут на пределе.

Стишки – это к Богу записка.

Как искренни были порывы…

Дымятся в пожарах руины.

Когорты бросают в прорывы:

кровавый пот – будто рубины.

Зарубины века незримы.

Печальные очи незрячи.

Вновь варвары жгут в центре Рима

анналы – никто их не прячет

за пазухой: там одни камни.

Казалось, победа так близко!..

Лишь вдовы остались от армий.

Стишки мои – к Богу записка.

***

Ур-ра!.. – рвут глотки патриоты.

И требуют патронов роты.

И меркнут по церквам киоты.

Куда ни глянь, – искариоты…

Куда ни кинь, – повсюду орды.

Куда ни двинь, – скарб тянут морды.

Влекут беду толповороты.

Земля заткнёт кривые рты.

***

Нещадно ветер треплет флаги.

Взметнулись тени на стене.

Я сам – подобие бумаги,

истлевшей искрами в огне.

Когорты в битве бьются стойко.

Но где вы, свитки из имён…

Лишь поминальная попойка 

занозой в памяти Времён.

На царство нищий воцарится.

Нещадно истина распята.

Идёт войною брат на брата.

Никто домой не возвратится.

Чадят костры на бивуаке.

Слезами дым залил лицо…

Душа готовится к атаке.

Рука черкает письмецо.

В бою не держат строй фаланги.

Отвага нынче не в цене.

Нещадно ветер треплет флаги.

И никнут тени на стене.

***

В окопе родина любима…

Подайте, санитар, салфетку.

Мы били в лоб. Мы били мимо,

подбрасывая вверх монетку.

Но жребий выбран навсегда.

На троне царствует беда.

И битва неостановима.

Мы били в лоб. Мы били мимо…

***

Отдаться в объятья Морфея.

И фею увлечь быстрым танцем…

Народ движет в ад вдоль Бродвея,

смеясь над седым оборванцем.

Ни празднеств, ни царств не ищу я, –

была бы свирель или арфа.

Давид заряжает пращу

и метит сразить Голиафа.

Орфей ищет след Эвридики.

Судьба настигает Эдипа.

Народец культурный, не дикий,

в войне видит кадры для клипа.

Как тяжко в ночи открыть очи.

Зачем лезут в них фонари…

Как нужно добрей быть и кротче

на фоне кровавой зари.

***

Пролить в щербатый рот винцо.

И черкануть ещё страничку.

В сиротстве сохранить лицо

возможно ли?.. – строчите в личку.

Мой дядя самых честных правил.

Он под ружьё страну поставил.

Кого призвали в рать стрельцом,

в сраженьях потчуют свинцом.

Мосты разрушены навеки.

Не залечить душевных ран.

Беда нашла, бьёт в барабан.

Плитою тьма легла на веки.

Потомкам будет не понять,

как мы могли…

***

Девчонки, думайте о нас!

В атаку в рост встаём мятежно.

И любим вас до стона нежно,

идя на смерть в рассветный час.

Подруги, думайте о нас…

Враги злой тучей налетели.

Штурмуют роты цитадели.

Назад ни шагу! – дан приказ.

О, жёны, думайте о нас

в пустой супружеской постели.

Жаль, долюбить мы не успели.

Но что войне святая страсть…

О, вдовы, помните о нас!..

Излечит время боль неспешно…

Вы не забудете, конечно,

тот поцелуй, в последний раз.

О, юность, поминай и нас…

Кто шёл в штыки, погиб безгрешно.

Взмывают души к сини вешней.

К ней молит мать иконостас.

***

Уймите дикое веселье.

Золой пожары лихолетья

укроют души и умы.

И позабудутся шумы

пиров, неистовых забав.

Иссохнут степи от потрав, –

так буйны конницы войны.

В земле сынам не снятся сны

уже несбыточных надежд, –

не приоткрыть под глиной вежд.

Ещё живые дышат глуше, –

ужом страх заползает в души…

Ужели и среди весны

не вызнать подлинной цены

ни чувствам, ни посконным дням…

Война задаст корм лошадям.

***

Души горестью мечены.

Зря ль кровава заря…

В прах надежды развенчаны

и кострами горят.

Ветры вечности яростно

заметают следы.

Уста лживо и жалостно

изливают меды.

Скорбен ангел на плечике.

Мрачен лик бунтаря.

Язвы мира не лечат тем,

что свергают царя.

Тяжелеют кузнечики

средь цветков миндаля.

Он всё ждёт в белом венчике

посреди ковыля.

Copyright © 2023 Степанов С.