Лекция 11. Тема 5.3. Критические и постмодернистские теории власти


Ледяев В.Г. Власть: концептуальный анализ. – М.: РОССПЭН, 2001. – 384 с.

Новый раунд дебатов о природе и "лицах" власти связан с выходом в 1974 работы С.Льюкса "Власть: Радикальный взгляд" (Lukes, 1974). Сфера власти, по его мнению, не ограничивается поведением (действиями и недействиями), а включает и контроль над ценностями и убеждениями. Он подверг критике Бэкрэка и Бэрэтца за то, что те интерпретировали отсутствие конфликта (открытого или скрытого) как консенсус в отношении существующего распределения ценностей. Тем самым Бэкрэк и Бэрэтц, пишет Льюкс, фактически; "исключают (по определению) саму возможность ложного или манипулированного консенсуса" (Lukes, 1974: 24). С. Лукс (Lukes, 1974) Итак, «третье измерение власти» — формирование определенных ценностей и убеждений.

Четвертое лицо власти представлено в теории М. Фуко. Подобно Парсонсу и Арендт, Фуко считает гоббсовско-веберовское понимание власти однобоким, сводящим власть к "власти над", к негативной [с.53] репрессивной силе. Власть, по его мнению, не может быть описана в таких терминах: "она не только давит на нас как сила, говорящая "нет", но и производит вещи; она приносит удовольствие, дает знание, формирует дискурс" (Foucault, 1980: 119). Фуко полагает, что традиционная модель может быть использована для характеристики досовременных властных отношений, но вряд ли способна адекватно описать и объяснить современные формы власти, основанные на новых способах управления и тесно связанные со знанием, экспертизой и специализированными технологиями.

Современная власть, пишет Фуко, принимает форму "дисциплинарной власти". Под дисциплинарной властью он понимает власть, трансформирующую людей в объектов с помощью "дисциплин", присущих психиатрии, медицине, криминологии и социальным наукам. Эти "дисциплины" помогают сформировать "общество нормализации" - частично через их специализированные дискурсы, используемые в специфических социальных "точках" (госпиталях, психиатрических лечебницах, тюрьмах и т.д.), частично через применение "аппарата знания", присущего этим дисциплинам и их дискурсам. Фуко интересуют техника и технология власти, опирающиеся на знание и способы их использования различными институтами для осуществления контроля над людьми.

Власть, пишет Фуко, находится везде, не потому, что она охватывает все, а потому, что исходит отовсюду. Власть "никогда не располагается "здесь" или "там", никогда не находится в чьих-то руках, никогда не присваивается как товар или часть богатства" (Foucault, 1986: 234). Власть - это специфический механизм достижения чего-то, "это способ изменения определенных действий с помощью других действий" (Foucault, 1994; 227). В отличие от традиционных концептуализации, "власть" у Фуко не рассматривается как [с.54] власть А над Б; скорее и А и Б являются продуктами власти, они создаются властью и составляют важнейший элемент в ее конструкции. Власть - это тотальность, постоянно подчиняющая индивидов путем структурирования возможного поля их деятельности; она проявляет себя в многообразии силовых отношений, имманентных сфере их существования.

Фуко интересует, как люди управляют собой и другими с помощью производства знания. Вместо традиционной дедукции в исследовании власти, идущей от центра и далее рассматривающей степень "проникновения" власти в периферийные сферы, Фуко предлагает осуществлять "восходящий анализ власти, начинающийся с ее элементарных механизмов, имеющих свою собственную историю, свою [с.55] траекторию, свою технику и тактику, и потом выяснить, как эти механизмы власти были и продолжают инвестироваться, колонизироваться, использоваться, расширяться и т.д. в более общих механизмах и формах глобальной доминации" (Foucault, 1986: 234-235).

Власть предотвращает «возможное недовольство людей путем формирования у них таких восприятий, знаний и преференций, которые обеспечили бы принятие людьми своих ролей в существующем порядке … или потому, что считают его естественным и неизменным или же божественно предопределенным и выгодным» (цит. по: Ледяев, 2001, с. 36-37). Речь идет не о конфликте целей, как у Р. Даля, а о конфликте интересов, который обычно не осознается людьми, поскольку власть подменяет реальные интересы индивидов своими. В результате возникает навязанный консенсус. С. Льюкс понимает власть не как способность или принадлежность индивида, но как коллективную силу. Здесь очевидна связь концепции власти С. Льюкса с теорией гегемонии А. Грамши и представлениями Л. Альтюссера об идеологии.

Латентный характер «третьего лица власти» требует особой методологии исследования. Наблюдение, анализ поведения и опросы не способны его обнаружить. Необходим анализ социальных и исторических факторов формирования группового сознания, предпочтений и ожиданий людей. Нечто похожее делали представители британской школы культурных исследований.

Впоследствии к дискуссии подключились многие исследователи, попытавшиеся критически переосмыслить имеющийся опыт многомерных концептуализаций власти (Дж. Дебнем, Т. Бентон, А. Брэдшоу, С. Клегг, Т. Вартенберг и др.). Параллельно этому, появились работы известных социальных мыслителей (М. Фуко, П. Бурдье, Дж. Скотт), которые с самого начала вывели политическую власть за пределы публично-государственного ареала, растворяя ее, в большей или меньшей степени, во всем пространстве жизни социума. В то же время многие исследователи сочли данные попытки не вполне концептуально оправданными, отрицая целесообразность выделения новых «лиц» власти (Н. Полсби, К. Доудинг, К. Хейвар).

====

Сивуха С.В. Организационная коммуникация. - Минск, 2010.

Власть как принадлежность коллективов и сообществ, используемая для достижения общих целей рассматривается в атрибутивных интерпретиациях ("власть для"). Власть понимается не как действие, а как нормативно закрепленный способ его осуществления, как средство достижения общественных целей, подобное деньгам. Тем самым власть выводится из области межличностных отношений в сферу политики, а ее смысловая связь с силой и принуждением устраняется.

Последнюю идею последовательно развивала Х. Арендт. Власть возникает в ситуации совместного действия и заканчивается там, где это действие становится невозможным. Это не принуждение, а политика с использованием коммуникативных средств, «способность … взаимодействовать с другими» (Арендт, 2000, с. 266). Власть основана на согласии и делегировании полномочий тем, кому группа доверяет. Тирания, поясняет Х. Арендт, есть не власть, а безвластие; там, где есть насилие, налицо отсутствие власти, и наоборот.

Никлас Луман (Луман, 2001) рассматривает власть как средство социальной коммуникации (наряду с религией, деньгами, правом, любовью, искусством), как смысловой механизм политической системы общества.

любая власть сталкивается с ответной властью подчиненных, которые пытаются через посредство руководителя реализовать свои личные цели и добровольно принимают властные отношения. Власть системна и не является исключительной принадлежностью тех, кто занимает доминирующее положение. Принуждение и консенсус дополняют друг друга. Возможность применения насилия является характеристикой власти, но эта возможность практически никогда не реализуется. Насилие необходимо лишь там, где разрушается консенсус и подрывается возможность власти: либо властвующий субъект не выполняет своих обязательств, либо подвластный индивид не выполняет предъявляемых к нему требований.

Власть в теории управления

Традиционно в теории управления господствовало веберовское (поведенческое) понимание власти, а также идеи системных теорий. При этом игнорировались проблемы, выражающие проявления второго и третьего лиц власти. Тенденцией развития представлений о власти в организации стала смена парадигмы повиновения на парадигму преданности.

В конце 1950-х рациональный подход подвергся критике карнегианской группы (Дж. Марч, Р. Сайерт, Г. Саймон). фокус в организационных исследованиях переместился с индивидуальных процессов принятия решений к решениям, принимаемым коалициями индивидов, но не были раскрыты коммуникативные механизмы достижения и проигнорированы надгрупповые механизмы функционирования организаций.

В 60-х были популярны теории социального обмена. Они позволяют описывать и моделировать динамические

взаимодействия между акторами, в том числе связанные с властью. Люди подчиняются власти в обмен на предоставляемые им блага. Контроль за ценными ресурсами создает систему зависимостей.

Теория стратегических обстоятельств (contingencies) Д. Хиксона и соавторов - развитие карнегианской модели. В ней «организации понимаются как системы, состоящие из подразделений, и их главной задачей является совладание с неопределенностью… Сущность организации состоит в ограничении автономии всех своих сотрудников и подразделений, поскольку все являются объектами власти других, ибо подразделения, в отличие от индивидов, несвободны принимать решения ни об участии в деятельности … ни об образовании политических отношений. Центральной характеристикой организации является власть, понимаемая в духе структурных теорий как неравенство в отношениях между подразделениями, а это неравенство создается неопределенностью. Управляет тот, кто способен снять неопределенность. Значительной властью в организациях могут обладать специалисты или отделы (юристы, системные программисты) в силу обладания особыми знаниями или навыками.


В теории зависимости от ресурсов Дж. Пфеффера и Дж. Салансика понятие власти также играет ведущую роль. Подразделения борются за ограниченные ресурсы, например, за свою часть бюджета, создавая коалиции, освобождаясь от одних зависимостей и попадая в другие. Это политический процесс, и власть выступает как структурный феномен. Как подчеркивает Дж. Пфеффер, «строение организации, ее структура, является первым и наиболее значимым элементом в системе контроля и власти, с помощью которых осуществляется управление организацией... Таким образом, организационные структуры создают формальную власть и полномочия, фиксируя, кто конкретно будет выполнять данное задание, принимать определенные решения, а также порождают неформальную власть, воздействуя на информационные и коммуникативные структуры внутри организации» (цит. по: Лютенс, 1999, с. 379].

С проникновением идей анализа социальных сетей в управленческие науки предпринимались попытки связать властное положение индивида с мерой его центральности в сети, что привело к развитию теории стратегических обстоятельств Д.Хиксона. Важно не столько количество, сколько качество связей. Центральность индивида должна взвешиваться центральностями тех, с кем он связан. Такова логика одного из показателей центральности – индекса власти Бонасича.

Наконец, анализ отношений власти в организации должен учитывать тип взаимодействий (позитивные рабочие, конкурентные, коммуникативные, дружеские, враждебные), а также многоуровневую природу организаций (центральность индивида может быть разной в рабочей группе, секторе, отделе и организации). По этой причине изучение системы власти в учреждении требует сложного дизайна исследования. Возможно, в силу этих обстоятельств результаты эмпирического анализа связей между показателями центральности и властью противоречивы.

В рассмотренных теориях процессы коммуникации играют второстепенную роль. Они воспроизводят отношения власти, но не создают их. Идеи о роли коммуникаций в производстве власти следует искать в других подходах.

Интерпретативные, критические и постмодернистские концепции власти

В интерпретативном (герменевтическом) и феноменологическом подходах власть понимается как система смыслов, разделяемых и интериоризуемых индивидами. Субъект и его мир взаимно конституируются. Интерсубъективная система значений и смыслов создается в коммуникации. Язык, как утверждает М. Хайдеггер, есть «дом бытия», он не отражает мир, а является миром.

Среди известных работ в этом направлении – этнографическое исследование Г. Кунды в высокотехнологической корпорации (Kunda, 2006) и исследования, посвященные «производству смыслов» (sensemaking) в организации (Weick, 1995). Г. Кунда показал, как сотрудники формируют чувство приверженности корпорации и одновременно оспаривают его во время рабочих обсуждений, неформальных разговоров, рассказывания историй. Организация и работники борются за то, чтобы навязать друг другу свое видение реальности. Поскольку это легче сделать в ситуациях, когда привычный нормативный контроль отсутствует, менеджеры используют кризисные ситуации, чтобы предложить выгодные для себя интерпретации происходящего и нейтрализовать другие смыслы.

Герменевтически-феноменологический подход широко применяется в нарративных исследованиях. Анализ организационных историй – популярная тема публикаций в журналах «Organization» и «Organization studies». Исследователи в этой традиции, исходят из того, что повествования играют ключевую роль процессах производства смысла сотрудниками. Нарративы конструируют и защищают одни версии социальной реальности в ущерб другим, овеществляя и скрывая глубинные отношения власти. Организационные истории отличаются от повседневных рассказов и личных нарративов, используемых в социологии, большей выраженностью темы доминирования-подчинения. Достоверность историй, рассказываемых руководителями, может быть оспорена в исключительных случаях, поэтому в них зримо овеществляется работа власти и конструирование культуры повиновения.

Критическая теория – это принятое в гуманитарных и социальных науках общее обозначение разнородных подходов, занимающих критическую позицию по отношению к обществу и теориям общества. В литературе критические исследования часто связывают с постмодернизмом, но значительная их часть является развитием модернистского проекта эмансипации. Среди понятий критической теории, усвоенных организационной наукой, власть, идеология и гегемония.

Грамши разрабатывал теорию гегемонии, в которой обосновывал важность захвата власти трудящимися посредством интеллектуальной борьбы. Преданность делу революции и «оптимизм воли» сделали его популярным в кругах новых левых и даже ленинистов. Гегемония по Грамши обеспечивает буржуазным идеям способность замещать конкурирующие точки зрения и превращаться в здравый смысл эпохи. Понятие гегемонии заимствовано из политического языка Древней Греции Г.В. Плехановым, но современный смысл ему придал Антонио Грамши в «Тюремных тетрадях» (Грамши, 1991). Это определенный уровень общественного согласия, при котором массы усваивают то, чего желает господствующая группа. Иными словами, это способность одной социальной группы артикулировать интересы других групп в нужном направлении и колонизировать общественное сознание через достижение консенсуса. Достижение гегемонии власти принимать мирные формы. Для поддержания согласия господствующая группа частично усваивает идеологию оппозиции. Порой оппозиция способна навязать свою идеологию настолько, что захватывает гегемонию.

Влиятельным агентом в поддержании общественного согласия А. Грамши считал интеллигенцию, которая закрепляет идеи господствующей группы в науке, философии, культуре и продвигает через институты гражданского общества.

Гегемония шире идеологии, она включает не только символическое производство смыслов, но всю совокупность теоретических и материальных практик.

Здесь коммуникация играет центральную роль и выполняет политические функции. Успешное подавление одних групп другими возможно вследствие искажений коммуникации. В организационных исследованиях в этой традиции показано, как корпоративная идеология натурализует привилегированные схемы интерпретации и интересы управляющих, позволяя им воспроизводить свое доминирование и при этом прятать отношения власти от непосредственного наблюдения. В теоретических работах (С. Дитц, Д. Мамби, М. Элвессон) приводятся аргументы, что идеология отрицает противоречия, оправдывает существующее положение дел, поддерживает гегемонные формы правления, представляет локальные интересы (например, интересы совета директоров) как всеобщие и единственно возможные. Крупные корпорации контролируют жизненные миры своих сотрудников, поощряя определенные формы трудового поведения и проведения свободного времени, контролируя коммуникации, стимулируя повышение квалификации, навязывая представления о правильном распорядке дня, форме одежды, языке и т. д. Этнографическое исследование М. Розена показывает, как организованные события в рекламной агентстве (совещания, совместное отмечание праздников, корпоративные завтраки) используются для продвижения идеологии (см. Mumby, 2001). В этих исследованиях власть есть нечто тотальное, чему сопротивляться невозможно.

Луи Альтюссер пересмотрел тезис К. Маркса о вторичности идеологии по отношению к материальному базису; это искаженное отражение реальности в сознании людей; потребность в идеологии возникает потому, что люди нуждаются в объяснительных схемах. По Л. Альтюссеру идеология – это структуры социального воображения и проживания реальных условий существования, которые воплощены в материальных практиках. Индивид приобретает идеологию, если выполняет определенные действия. Навязывание подобных ритуалов и практик – функция идеологических аппаратов (религии, семьи, школы, политической системы, СМИ, культуры, профессиональных объединений).

Практическая функция идеологии состоит не только в том, что она дает индивидам объяснения, но и в том, что она производит субъектов. Л. Альтюссер разъясняет это через понятие интерпелляции (окликания). Индивид становится субъектом, когда он слышит оклик («эй, ты!») и оборачивается, тем самым признавая, что обращение адресовано ему. Потребность в идеологии возникает потому, что индивид мотивирован быть отличимым и иметь идентичность.

Идеологии обращаются к своим субъектам и наделяют их свободой, допустимой в данной системе представлений. Верующий свободен верить, потребитель – потреблять, служащий – содействовать достижению целей организации.

Концепция Л. Альтюсера антигуманистична: личность выступает не как причина и действующее лицо общественных отношений, а как их объект и результат. Такая теоретическая позиция дает возможность исследовать и идеологии, и субъектов в институциональном контексте. Идеология конституирует субъектов и субъективность, минуя их сознание. Это процесс символического создания системы значений, помещающих индивида в отношения власти.

Можно ли избавиться от идеологии? Альтюссер скептично смотрел на такую перспективу. По его мнению, даже Маркс не питал иллюзий, что «ложное сознание» поддается просвещению. «Маркс никогда не считал, что чары идеологии можно развеять с помощью ее познания, поскольку познание этой идеологии, будучи познанием условий ее возможности, ее структуры, ее специфической логики и ее практической роли в пределах данного общества, в то же время есть познание условий ее необходимости» [79, с. 326]. Идеология в обществе – это не случайность и не отклонение. Идеологии формируют и преобразуют людей таким образом, чтобы те соответствовали требованиям, диктуемым условиями их существования. У идеологии мало общего с «сознанием». Чаще идеологемы – это образы, а порой это понятия. Человек не выбирает и не создает свою идеологию, а «переживает» ее как объективную данность своего места в мире и истории. В идеологии воплощено единство реальности и воображаемого отношения к ней. Реальное в идеологии завуалировано воображаемым отношением, которые скорее выражает некую волю, чем описывает какую-либо реальность. Во взаимной сверх-детерминации реального и воображаемого идеология проявляет свою активность. Влияя на воображаемое, она воздействует на реальность, но при этом идеология не может быть сугубо инструментальной. Те, кто использует ее для своих целей, сами попадают под ее влияние.

Постмодернизм – самый радикальный пересмотр классических социальных теорий. Отказываясь от веры в объективность, истину, познаваемость, всеобщность законов и возможность прогресса, постмодерн предлагает локальные, подобные коллажу, «теории», подчеркивающие социальную, лингвистическую и пристрастную (всегда связанную с властью) сконструированность реальности. Постмодерн подчеркнуто избегает определенности, однозначности, понятности, целостности и единства.

Власть не запрещает, а создает идентичности, давая названия, обозначая правильные формы поведения и девиации. Индивидуальность формируется в человеке властью, чтобы его изучать и контролировать. Власть управляет от имени нормы, предписывая наказания и удовольствия. Дисциплинарная власть использует всепроникающий надзор, учитывает и наблюдает, оставаясь невидимой и анонимной, а также осуществляет институционализацию деятельностей: разделяет группы, классифицирует и ранжирует индивидов, разгораживает пространство, разбивает непрерывное время на сегменты, предназначенные для однородной деятельности, синхронизирует действия и рутинизирует их (Фуко, 1999). Так создавались ведущие формы институционализированного контроля: больницы, тюрьмы, армии. Сильным средством власти является производство истины. Индивиды и группы борются за утверждение своих правил производства истины – права называть и определять.

Власть порождает сопротивление и опирается на него. В теории организации эта идея М. Фуко получила развитие в исследованиях цинизма сотрудников, когда работники между собой высмеивают руководителей и принятые нормы поведения. Если управленческая литература рассматривает цинизм как индивидуальную патологию, которая может быть исправлена, а гуманистические публикации видят в нем механизм защиты работников от корпоративной колонизации, фукианская и альтюссеровская традиция позволяет увидеть здесь работу власти: это «незапланированный идеологический феномен, который незримо воспроизводит отношения власти, потому что у циничных сотрудников возникает (и создается ими) впечатление автономности, но они тем не менее выполняют корпоративные ритуалы» (Fleming, Spicer, 2003, p. 160).

Самыми известными примерами М. Фуко, имеющими отношение к работе организации, является распорядок дня и устройство школ XVIII в. и паноптикум – конструкция тюрьмы (и многих офисов), которые делают людей наблюдаемыми и контролируемыми (Фуко, 1996).

=============

Власть как "жесткая", "мягкая" и "умная" сила (мощь)

Термин «мягкая сила» (англ. soft power) впервые ввёл в оборот профессор Гарвардского университета Джозеф Най в своей книге 1990 года Bound to Lead: The Changing Nature of American Power. Впоследствии он развил данное понятие в своей книге 2004 года Soft Power: The Means to Success in World Politics.

На страницах этой книги автор фактически развернул откорректированный с учетом международного опыта постулат, впервые сформулированный им еще в 1990 г. в работе «Призвание к лидерству: меняющаяся природа американской мощи» («Bound to Lead: the Changing Nature of American Power»).

Суть понятия «мощь» (power) автор сравнивает с погодой, от которой зависит все, но влияние которой не всегда поддается рациональному объяснению или математическому исчислению. В целом имеются в виду те инструменты и ресурсы, которые позволяют участникам международных отношений добиваться поставленных целей.

К hard power государств относятся экономическая и военная мощь. А soft power характеризуется тремя основными компонентами: во-первых, культурой (определяемой как набор значимых для общества ценностей, не сводимый к массовой культуре – продукции Голливуда и фаст-фуду), во-вторых, политической идеологией, в-третьих, внешней политикой (понимаемой как дипломатией в широком смысле слова). Первые два компонента – исторически сложившееся наследие нации, третий – субъективный фактор, привносимый находящимися в данное время у власти политиками. Параметры последней составляющей soft power подвержены значительно большим флуктуациям, нежели первых двух ее компонентов.

Конституирующей основой и hard power, и soft power субъекта международных отношений выступает способность достичь поставленной цели путем воздействия на поведение других акторов. Разница между ними заключается в инструментах: проецирование hard power происходит через принуждение и навязывание своей воли (посредством экономического ресурса или угрозы силой), тогда как эффективное действие soft power формируется через механизмы согласования внешнеполитических акций и вовлечение в сотрудничество более широкого характера, как правило, на базе единых ценностей, такому сотрудничеству благоприятствующих.

Из процессов, усиливающих значимость soft power в мировой политике, следует выделить информатизацию: распространение информации ведет к расширению «зоны приема» сигналов, посылаемых через национальные границы.

Для Дж. Ная мировая политика – «шахматная игра на трехмерной доске». Победу можно одержать, преуспевая как в горизонтальной, так и в вертикальной плоскости. Верхняя часть схемы – «классические» межгосударственные отношения на основе баланса силовых возможностей. В этой проекции мир видится автору однополярным.

Средний уровень характеризуется многополярностью – это экономические отношения между государствами. А на нижнем уровне находятся транснациональные элементы мировой политики: терроризм, международная преступность, экологические угрозы. Проигрывает тот, кто играет лишь в плоскости традиционных межгосударственных отношений. Не суждено преуспеть и тому, кто играет в трехмерном измерении, но использует «неадекватные» ресурсы и инструменты. Для победы на нижнем уровне как раз и требуется применение soft power

Soft power нетрадиционных акторов может входить в прямое столкновение с политикой и идеологией государственных субъектов. Пример тому – замалчиваемый и плохо осознаваемый рост привлекательности терроризма (это автор признает), вольная или полусознательная популяризация которого в СМИ (а об этом автор не пишет) увеличивает угрозы национальной и международной безопасности.

Наиболее эффективный путь наращивания «мягкой силы» – публичная дипломатия (public diplomacy). Центральная роль в ее осуществлении принадлежит информационному ресурсу и контролю над информационными потоками. Дж. Най выделяет три измерения публичной дипломатии. Первое – ежедневное направленное освещение американских внешнеполитических акций. Второе – «стратегическое общение», под которым подразумевается фокусированное обсуждение наиболее важных для субъекта власти тем. Третье – развитие прямых контактов с иностранной аудиторией посредством системы обменов, программ стипендий. Умная сила (smart power) – форма  власти, способная сочетать жесткую и мягкую силу для формирования выигрышной стратегии. Умная сила включает стратегическое применение дипломатии, убеждения, развитие компетенций, проецирование власти и влияния экономически эффективными способами, имеющими политическую и социальную легитимность, — по существу, применение и военной силы, и всех форм дипломатии.

=====

Ледяев В.Г. Государство vs гражданское общество: скрытые практики власти и сопротивления // В поисках гражданского общества /Отв. ред. К.Ф. Завершинский. — Великой Новгород: НовГУ, 2008. — С. 257-268.

Для Скотта очевидно, что исследование властных отношений требует анализа субъективной стороны взаимодействия людей – опыта подчинения и его культурных составляющих. Без этого невозможно адекватно понять, с одной стороны, причины пассивности и покорности людей в системах, генерирующих неравенство и поддерживающих господство, с другой стороны – источники и возможности сопротивления системе и потенциал ее изменения. Главная новация Скотта состоит в дистинкции между «публичным транскриптом» («открытая интеракция между властными и подвластными») и «скрытым транскриптом» («дискурс, который имеет место «за сценой» вне непосредственного наблюдения со стороны субъекта власти»). Каждая подвластная группа создает скрытый транскрипт, в котором отражается критическое отношение к власти за ее спиной («то, что нельзя говорить при власти»). Скрытый транскрипт формируется и в среде властвующих субъектов; в нем содержится то, что не может быть открыто выражено. Таким образом, открытая интеракция между субъектом и объектом – это лишь внешняя часть властной практики; вне публичной сферы их поведение, язык, привычки и традиции оказываются существенно иными, и они также определяют характер политических отношений.

Каждый вид речевого дискурса выполняет свои особые социальные функции. В публичной коммуникации отражается принятие подвластными определенных норм подчинения и уважения к властвующим, необходимое для избегания наказания, приспособления к системе и выживания. Одновременно через нее реализуется идеологическая власть элиты, создающей и поддерживающей символические ресурсы своего господства (ритуалы, выражения единства и одобрения, сокрытия, эвфемизмы). Однако несмотря на доминирование в идеологическом дискурсе, элита не обладает полной гегемонией, которая на самом деле оказывается лишь выражением публичного транскрипта. Скотт отвергает идею «ложного сознания», считая, что даже в ситуациях тотального господства у подвластных остается возможность видеть альтернативные формы организации общества. Если публичные транскрипты служат легитимации власти (в некотором смысле, они представляют собой «самопортреты властвующих элит», средства сокрытия «грязных» сторон власти и ее «натурализации»), то вектор скрытого дискурса подчиненных направлен против доминирующей идеологии; в нем подвластные создают и поддерживают социальное пространство инакомыслия. Критическое отношение к власти в данном пространстве выражается в слухах, жестах, шутках, театрализации и т.п. В силу этого сознание подвластных оказывается значительно ближе к реальности, чем это можно было бы предположить исходя из публичного речевого дискурса, и это сохраняет им потенциал понимания политического действия.

Таким образом, учет скрытого дискурса подвластных и его сравнение с публичным транскриптом является обязательным элементом объяснения политической сферы; именно в нем подвластные оказываются участниками политики («инфраполитики») и проявляют свой потенциал сопротивления. «В условиях тирании и преследования, в которых живет большинство исторических субъектов – это и есть политическая жизнь». Более того, скрытые транскрипты создают основание для открытых форм социальных движений и восстаний, которые могут появиться, в том числе и вследствие нарушения публичных правил игры («король должен вести себя как бог»). Соответственно, политические прорывы возникают тогда, когда скрытые транскрипты начинают открыто артикулироваться. Граница между публичным и скрытым транскриптами является подвижной, что позволяет понять, почему некоторые режимы, внешне очень прочные, могут достаточно быстро закончить свое существование.

Таким образом, Скотт, с одной стороны, отвергает идею ложного сознания и гегемонии, с другой стороны, продолжает логику Грамши, Лукса, Фуко и др., настаивавших на необходимости выхода политического дискурса за пределы публично-обозреваемых проявлений власти. Естественно, что «дискурс за сценой» очень труден для изучения, поэтому он обычно оказывается вне поля зрения исследователей.


Лидерство (англ. leader – ведущий) – это устойчивое, приоритетное и легитимное влияние личности на окружающих. Лидерство есть везде, где существуют межличностные отношения и возможность организации. Лидерство также может пониматься как тип управленческого взаимодействия, которое основано на наиболее эффективном сочетании источников власти и направлено на то, чтобы побудить людей к достижению общей цели. Институционализация руководящих функций отражается в понятии формального лидерства, которое означает совокупность средств приоритетного влияния руководителя организации на других ее членов, закрепленную в соответствующих нормах и правилах. Формальное лидерство основывается на положении лица в общественной иерархии, связанном с приоритетным доступом к ресурсам влияния. В противоположность формальному, неформальное лидерство характеризует субъективную предрасположенность и умение личности выполнять роль лидера, а также признание за ней права на руководство со стороны членов группы (общества). 

Центральный процесс лидерства – это создание новых значений и переработка старых в виде "здравого смысла".

Рассмотрим культурную компетентность и фреймы, которые используют лидеры для выявления значений, разделяемых аудиторией и последователями.

Рассмотрим идею о том, что лидерство – это языковая игра (риторическая обработка).

Задание:

1. Вспомните, когда вы чувствовали, что кто-то на вас влияет или убеждает вас что-то сделать. Как вы объясните, почему вас смогли убедить?

2. Вспомните, когда кто-то пытался убедить вас что-то сделать, но вы этого не сделали. Почему?

3. Почему первый человек был убедительнее, чем второй?

И традиционные, и современные теории лидерства объясняют лидерство в поведенческих категориях, но не через дискурсивную деятельность и создание значений.

В различных теориях динамика лидерства остается загадкой потому, что игнорируется его дискурсивный аспект (глубинная структура по Понди). Признавая, что лидерство связано с достижением изменений через других, многие теории не учитывают то, что лидеры создают значения для других при центральной роли языка.

Том Петерс: у лидера в качестве инструмента есть только язык. Как и все другие, лидеры, «говоря о вещах, дают им жизнь». То, что считают лидерством, конструируется через мнения. «Мнение есть сознательное признание чего-то истинным, недостаточное как с субъективной, так и с объективной стороны» (И.Кант).

Сегодня при убеждении адресата стремятся с учетом общих для участников коммуникации дискурсов (и сопутствующих им мифологем). В этом смысле передача информации есть не что иное, как налаживание между коммуникантами взаимодействия в общем смысловом поле.

Принципы убеждающей коммуникации:

Принцип доступности – взвешенность содержания речи, учет культурного и образовательного уровня слушателей, их опыта и чаяний.

Принцип ассоциативности – использование склонности людей к сопереживанию и соразмышлениям, которые достигаются обращением к их эмоциональной памяти и рассудительности.

Принцип сенсорности – задействование в коммуникации разных видов ощущений для оказания воздействия на психику.

Принцип экспрессивности – эмоциональная насыщенность речи, достигаемая в основном невербальными средствами. 

Принцип интенсивности характеризует темп подачи информации, степень подвижности выступающего. 

Принцип повторения – достижение эффекта, который не возможен при однократном воздействии.

Принцип достижения первичности воздействия – получив некоторое сообщение, индивид готов к восприятию дальнейшей информации, подтверждающей полученное от него впечатление.

Принцип активизации – вовлечение объекта воздействия в инициативный поиск и восприятие информации.

Принцип обеспечения доверия к источнику информации – необходимость позитивного восприятия источника. 

Убеждение целесообразно в тех случаях, когда:

Убеждение – процесс получения от реципиента согласия действовать определенным образом или защищать точку зрения коммуникатора, т. е. процесс изменения аттитюдов, намерений и поведения реципиента. Убедить значит заставить поверить чему-либо.

Понятие «убеждение» весьма неудобно для использования, поскольку может означать твердую приверженность человека определенным идеям, исключающую переход на позиции оппонентов. Суть убеждения как технологии заключается в том, чтобы с помощью логических аргументов добиться от человека внутреннего согласия с некоторыми умозаключениями, а затем на этой основе сформировать и закрепить новые установки или преобразовать старые установки в соответствии с поставленной целью.

Убеждающее воздействие опирается на логичность речевого высказывания, его соответствие законам последовательного, основанного на рациональности посылок процессе выведения новой информации с помощью специальных доводов (аргументов).

Аргументация – приведение доводов с намерением вызвать или усилить убежденность в истинности выдвинутого положения.

Тезис – утверждение, предлагаемое для восприятия аудитории.

Аргумент – утверждение, предназначенное для поддержки тезиса.

Правила красноречия, следование которым обеспечивает эффективность убеждающей речи, были разработаны еще в античности. На их достижение направлены пять канонов риторики:

Риторическое доказательство:

Язык создает и раскрывает мир. При этом речь – это не только способ передачи информации, но и средство осуществления социальных действий. В речевых актах для передачи смыслового содержания могут использоваться следующие виды высказываний: констативы – высказывания, описывающие ситуацию; перформативы – высказывания, вносящие изменения в ситуацию. В зависимости от статуса участников, канала коммуникации или ситуации в целом, эти высказывания могут быть различны. На эффективность речевых актов влияет речевая конвенция, согласно которой речевые акты привычно понимаются, выглядят естественными и оцениваются как правильные. Что касается видов речевых актов, то среди их разновидностей специалистами выделяются следующие: вердиктивы – судительные действия; экзерситивы – действия, осуществляющие власть; комиссивы – действия, обязывающие что-либо выполнить; бахабитивы – действия, связанные с поведением и привычками людей; экспозитивы – действия, толкующие или объясняющие что-либо.

В диалоге люди часто нарушают коммуникативные постулаты. Это происходит из-за того, что в естественной речи имеет место недосказанность, отступление от истины и так далее. Языковые средства, которыми люди пользуются в повседневной речи, порой не замечая этого, такие как метафора, гипербола, ирония, литота, – уже априори нарушают постулаты качества и истинности, а это неизбежно. Также могут присутствовать импликация (непроговоренный смысл) и интерференция (выведение неочевидного значения). Грайс выделял также импликатуры – скрытые импликации, которые возможно понять только исходя из контекста высказывания.

Речь может использоваться косвенно. Если рассматривать фатическую речь, то она вообще не должна истолковываться буквально, поскольку здесь важна взаимная заинтересованность сторон, а не смысл произносимых слов. Фатическая речь не имеет цели в информировании, она лишь способствует общности людей, например, когда люди без особой цели «перекидываются» репликами для того, чтобы уловить состояние друг друга и понять взаимоотношения. В общении, в целом, ценится не только ясность, также ценится непредсказуемость и недосказанность, которая стимулирует некий творческий поиск.

Лидерство в значительной мере является языковой игрой. Центральный процесс лидерства – создание новых значений и переработка старых в виде «здравого смысла». С помощью языка лидеры создают и раскрывают мир для своих последователей, делая его осмысленным. При этом эстетический и политический параметры лидерства напрямую связаны с его эмоциональной составляющей. Имиджмейкерство и успешное использование слов для воздействия на людей осуществляются именно за счет создания таких значений, которые вызовут отклик в психологическом и интеллектуальном опыте людей. Такие идеи быстро принимаются и становятся здравым смыслом благодаря тому, что язык воздействует на чувства и эмоции людей.  

Хорошие лидеры создают и раскрывают мир для своих последователей. Занимая формальные и неформальные позиции в организациях, лидеры создают значения, создают будущее и делают его осмысленным для других.

Итак, лидерство – не индивидуальная деятельность, а коллективный социальный феномен.

Бейт выделяет 5 параметров лидерства: эстетический, политический, этический, формирующий, действенный. Первые два связаны исключительно со способностью лидеров «эмоционально вести людей через создание символических значений и их эффективное распространение». 2 новых параметра лидерства по Бейту – имиджмейкерство и продажа слов. Это касается не столько разработки логических аргументов, сколько создания новых значений, имеющих отклик в психологическом и интеллектуальном опыте людей. Тогда эти идеи вливаются в коллективные речевые действия. Люди понимают и принимают их, а сами они становятся здравым смыслом. Это не просто игра на струнах эмоций наивных людей. Язык, переплетаясь с переживаниями и ожиданиями людей, связывает события и идеи, отражающие убеждения слушателей в том, что есть правда. Иначе побуждающего воздействия он не окажет.

Фэркло, изучавший язык нового лейборизма, отмечает, что манипулировать языком недостаточно, важны и другие факторы лидерства.

Конджер (1998), говоря об эффективном убеждении, утверждает, что

1)   говорящий устанавливает доверие к себе (обычно с помощью компетентности и доверия к себе) ;

2)   при создании целей он идентифицирует общую платформу с теми, кого намерен убедить (культурная грамотность);

3)   усиливает позиции живым и эмоциональным языком (включая доказательства);

4)   устанавливает эмоциональную связь с аудиторией.

Конджер согласен с Понди, что эффективные лидеры наделяют активность смыслом для других людей и передают это словами таким образом, что группа принимает значение действий как социальный факт.

Цели и миссия организации могут ничего не означать для работников, но «Глубокие идеи», изложенные знакомым языком:

"Мы больше не можем ждать, пока пройдет шторм. Мы должны научиться работать под дождем".

"Мы складываем все яйца в рабочую корзину и удивляемся, что они разбиваются".

Какие идеи здесь передаются? Почему такие слова?

Выражение сложных идей в простых наполненных смыслом и значимых текстах, соответствующих культурной грамотности людей, становится главным навыком лидерства.

Фрейминг – это то, как лидеры описывают настоящую или будущую цель группы или организации. Конструируется при помощи риторических техник и обеспечивает карту для интерпретации действий, сообщая, на что похожа реальность, каков порядок вещей и каким он будет. Влияет на восприятие ситуации с различными последствиями, выражающимися в поведении. Итак, фрейминг означает культурную компетентность и ее применение для интерпретации реальности, мотивации и воодушевления группы в отношении настоящего и будущего. (С.Джобс – стратегическая цель компании «Некст» – трансформация образовательной системы, Джеф Бизос от «Амазон» о культуре и семейных ценностях, «Сони» об истории, которую можно было бы рассказать внукам).

Условие успешности фрейма – построенность на ценностях и убеждениях, близких к таковым у реципиентов. На этой основе собственные тезисы представляются говорящим как их развитие. При этом используется общая культурная компетенция.

Коммуникативная компетентность лидера. Фрейминг обращений лидера или интерпретации цели и миссии организации, включая сопутствующие цели и убеждения, - это первый шаг в передаче значений. Дальше – риторика. Риторические приемы имеют критическую важность.

Риторические приемы – это яркие поддерживающие лингвистические подтверждения, на которые опирается структура сообщения. Эти приемы обычно создают символические, а не буквальные значения почти так же, как фрейминг возрождает ценности и убеждения, подкрепляющие стратегию.

Местоимения

Мы размывает ответственность, но если групповая идентичность для маскировки ответственности отсутствует, то используется маскировка за организационной или институциональной ролью (Никсон во время Уотергейтского скандала: не «я», а «президент»).

«Мы» понимается включительно или исключительно. Местоимения создают идентичности, значения структуры и (вос)производят символические отношения.

Названия объектов, событий, людей влияют на то, что мы о них думаем.

Идеология профессий по «Личностно ориентированной социологии». Ксерокс – документальная кампания (может создавать оборудование, но концептуально не ограничивается фотокопированием).

Говлер и Легг определили несколько типов госслужащих: государственный работник, герой, статистическая и потенциальная ответственность, невидимый служащий, государственный работник. Вопрос: почему это можно сопоставить с образами служащих?

Метафоры Помощник Картера назвал бюрократов-карьеристов сидящими в кишечнике демократии. Можно ли предложить альтернативу? А позитив? Распространенная параллель – организация-семья (президент Крайслера: «мы заняли деньги у дяди»: метафора, основанная на фундаментальных убеждениях американцев; Мэри Кэй Эш: «Сначала Бог, потом семья, потом бизнес»). Они работают потому, что слушатель может узнать и идентифицировать себя с укоренившимися культурными ценностями и убеждениями. Увлекают слушателя в общее символическое пространство. Для большинства людей они имеют культурный смысл, не допускающий опровержения скрытых посылок, на которых они базируются. Поэтому у них есть сильные символические механизмы интеллектуального и эмоционального включения аудитории.

Примеры: «железная стена» У.Черчилля, «железный кулак в бархатной перчатке» М.Тэтчер, «стеклянный потолок» Энн Моррисон. (почему это все продолжает работать?) “Время – деньги”. Некоторые метафоры – части историй.

Истории – средство передачи определенных отношений и ценностей, убедительно выражающее представление о том, как люди могут мыслить и действовать. Реконструируя события и действия в сюжет, мы занимаемся смыслотворчеством. Организации становятся понятными через истории, ставшие легендами. Лидеры пользуются ими, чтобы показать работникам, как надо и как не надо думать, чувствовать, вести себя. Но люди – не пассивные реципиенты, а активные создатели значения. Но их интерпретации различны по своей силе (различия в этой силе – различия во власти). Пример: хождение по столу для финансирования инновационного проекта с моралью «Все возможно» в ответ на утверждение «Все возможно». (вопросы: каков посыл? Правдив ли он? Имеет ли это значение? Характеристики организации, вытекающие из этой истории). Икея – история об Ингваре Кампраде, который продавал спички, а потом разбогател (краткая версия и сага).

Истории – системы взглядов, помогающие людям понять свои миры. Их конструирование – часть процесса понимания. Можно этой возможностью и не пользоваться, но успешные лидеры стараются быть хорошими рассказчиками историй, которые связаны с повседневной жизнью людей и отвечают их ценностям и убеждениям.

Риторические приемы, помогающие лидерам убеждать: повторение, ритм, аллитерация

Аллитерация – это когда два или более смежных слов или слогов начинаются с одного и того же согласного. Придает больше силы и резонанса тому, о чем идет речь. («Фолклендский фактор» М. Тэтчер, «Скромность, скорость, самоуверенность» Джека Велша, главного директора Дженерал Электрик, «Стойкое стремление к свободе» С. Джобс от Некст). Так слова лучше усваиваются.

Повторение и ритм привлекают внимание и усиливают значение. Пример: М.Л.Кинг в знаменитой речи «У меня есть мечта» произнес шесть последовательных предложений, которые начинаются с одной и той же фразы: «Пусть звучит свобода», а седьмое предложение этой же фразой заканчивается.

Корпоративная сага – это монолог и официальная речь.

Неофициальная речь диалогична.

Лидерство и непринужденная беседа

Непринужденная беседа тоже формирует, отражает и развивает представления об организации. Ею пренебрегают, но именно здесь присутствует реальное влияние лидера. НБ передает эмоции, формирует амбиции и продвигает или отодвигает на второй план самих людей. Здесь, на этой неформальной арене, в кулуарных беседах проявляются и создаются большинство идеалов, норм, правил (курилка, баня, застолье, боулинг, шашлыки). Боден: НБ – «жизненная основа» организации. Это фрагментарный, но постоянный разговор, в процессе которого возникают разделяемые конструкци о том, что было есть и будет. В описании этого лидеры наиболее убедительны. Руководители создают официальные тексты, обеспечивающие общие значения. Но любой, кто может влиять на повестку дня организации, направляя и решая, о чем, когда и как говорить, тоже обладает такой властью («шерше ля фам»). НБ поддерживает и подтверждает формальные структуры организации. Бывает и наоборот, вплоть до пересмотра официальной беседы.

Задание: приведите свои варианты арен НБ. У кого есть доступ к этим местам?[1] Кто туда не попадает? Что это говорит об организации?

Перспективные направления исследований – арены, где осуществляется лидерство и работают его дискурсивные механизмы. Осмысление лидерства в менеджменте должно включать анализ дискурсивной деятельности (формальной и неформальной) и признание того факта, что НБ существует всюду. Поскольку организация аккумулирует разную деятельность, поведение и представления, именно в процессе непринужденной беседы формируются нормы, которые используют для управления конфликтами, накладками и противоречивыми практиками создания смысла.

Лидерство, создание значений и гегемония

Гегемония позволяет лидеру успешно осуществлять формирование и фрейминг дискурсов, преобладающих в организации так, что это продвигает определенные отношения, которые люди добровольно принимают. То, как одни убеждают других, Грамши объяснял через понятие гегемонии. Дискурсивная способность – это основная часть культурного капитала. Через институты люди приобретают культурные идентичности (роль институтов здесь различна), тесно связанные с определенными нормами поведения. Идентичности людей формируются под влиянием гегемонных процессов, которые воспроизводятся в разговоре внутри и вокруг этих институтов.

Вопрос: верно ли, что эффективный лидер – это тот, кто может включиться в процессы (вос)производства гегемонии или главные силы – это сами убеждения? Почему фраза Тетчер «Я не могу тратить на домашнее хозяйство больше денег, чем есть в моем кошельке» имеет общий культурный смысл, но может не иметь экономического смысла? Подошла бы эта фраза лидеру-мужчине? Почему?

Угнетаемых по Грамши обычно не принуждают. Убеждения и ценности, встроенные в разговор лидеров, начинают рассматривать как «правильный» ход мыслей, чувств и поведения. На их основе судят обо всех процессах и практиках. Утратив часть материального контроля, лидеры могут пользоваться более тонкими формами контроля, воплощенными в гегемонной речи. Они могут быть даже более важными для способности лидера поддерживать власть и контроль.

Итак, эффективное лидерство включает менеджмент значений. Лидеры убеждают других, налаживают эмоциональную связь с ними и создают значения посредством дискурсивной деятельности, а само лидерство – это языковая игра. Лидеры создают фрейм и формулируют представления о прошлом, настоящем и будущем организации, говоря так, чтобы их речь была понятна слушателям.  Риторическими приемами, используемые лидерами, включают повествование историй, использование местоимений, метафоры. Роль последователей в феномене лидерства не ограничивается ролью пассивных реципиентов. Они декодируют послания лидера сообразно важными для них культурными ценностями, хотя этот процесс может принимать множество форм.

Лидеры – это не только должностные лица. Успешные лидеры – это те люди, которые вовлекают других в гегемонные процессы, доказывая им свое «право» вести за собой, обосновывая «соответствие» своих идей идеям аудитории и закладывая эти идеи в основу организационных процессов и практик. Дискурсивная деятельность играет в этих процессах первостепенную роль.

[Язык организаций. Интерпретация событий и создание значений / С. Титц, Л. Коэн, Д. Массон; пер. с англ. – Харьков, 2008. – 324 с. – Глава 8. Лидерство и язык. – С. 326-273.]