Смотреть, как дед управляется по хозяйству, можно было часами. Усаживаясь возле печки, он брал огромный, острый нож, полено и выделывал из него щепки для растопки. Как это было красиво! Было похоже, что нож скользит по белому куску масла, но как бы мы ни пробовали позже с братом, у нас так не получалось.

В детстве мы много шалили. Однажды в кладовке мы увидели бобину с капроновыми нитками, дед ею очень дорожил, по тем временам это была большая редкость. Красивая, надо сказать, штукенция. Сама зеленая, сверху и снизу колесико, а посередине блестящие, белоснежные нити. И нам думалось, что где-то рядом есть гигантская швейная машинка, и эта катушка как раз для нее. Остановить игру с нитками было уже невозможно.  А кто начал? Вовсе не важно, но брату всегда доставалось за двоих - мальчик ведь. Однажды Леха решил стащить у деда папироску, это было нетрудно - деда Миша всегда подсушивал «Любительские» на солнечной завалинке. Дело оставалось за малым как достать спички, ведь они всегда у деда в кармане? По сговору это была моя часть «преступного» замысла. «Дед, дай спичку, у меня в зуб что-то попало», - уверенно придумала я. Но дед не промах, научен жизненным опытом - он достал спичку, поджог ее, повертел пальцами обуглевшую часть и протянул мне замечательную зубочистку, а с курением пришлось завязать.

Много воспоминаний связано с дачей, на которую дед нас возил на синем «Москвиче». На переднем сиденье всегда сидела бабушка. Дед назвал ее штурманом. Однажды он предложил вести бортовой журнал с учетными работами «на садике» - так именовали они с бабушкой дачу. И журнал появился. На титульном листе было написано: «Голубая мечта». И не зря - счастливое это местечко по сей день. Мама рассказывала, что чудесным образом правление пошло на встречу и выделило нам именно этот живописный участок. Дед обосновал, что, мол, он рыбак, и хорошо бы дача была поближе к воде. На том и порешили. С улицы Канатной Обского залива наш дед шел на лодке по воде. И однажды даже под самодельным парусом, сшитым из простыней.

Познакомил нас Михаил Иванович с его величеством сосновым бором и лесом. Сбор грибов, ягод, полезных растений всегда превращался в интереснейшее путешествие и сопровождался удивительными рассказами деда из его детства. Он всматривался в глубь лесной чащи или прозрачного березняка и, казалось, что видит там что-то знакомое - то, с чем или с кем давно ищет встречи. «Лень- ка, Елеша! А ну сюда!» - призывал нас дед, увидев крепкий груздь или кустик с ягодой. И тут Алеша был первым, потому что мальчик, не все же первым только за шалости получать. А пересыпал свои грибы деда Миша в мою корзинку, потому что девочка.

А дальше - мой первый диплом в колледже культуры. Дед нарисовал все эскизы костюмов к моему спектаклю и даже сделал макет декораций. Книжечки в шкафу послевоенной комнаты молодого ученого были точно настоящие, хотя размером в пару сантиметров. Тут же диванчик и пианино - всё как настоящее. Это теперь кукольным домиком никого не удивишь, а тогда это было необычно. Второй диплом я получала уже в педагогическом, где на одном из предметов исследовали картины старого города Искитима в 30-е годы художника М.И. Соколова.

Будучи взрослыми, мы иногда испытывали стыд во время беседы с дедом, и так горестно он опускал глаза, когда мы не могли узнать строки из произведений Лескова, Солженицына, Карамзина, Достоевского. Откуда, казалось, он все это знает, ведь имел всего 4 класса образования? Просто он «глотал» книги. В городскую библиотеку - по расписанию, а потом и почтой стал выписывать книги.

С книгами тоже была интересная история. Однажды в саду дед что-то читал, как всегда толстую, неподъемную книгу, да и не успел убрать ее от дождя. Вот была тогда бабушке затея - разделять странички и высушивать их на солнце. Интересно начинала ругательство баба Шура. Вдохнет полной грудью и, думается, «щас, как гаркнет»! Да нет - молчанье, пауза, взгляд с укоризной. «Ах, ты старый Лешак!» - тихонько прошипит бабушка. Никак не могли мы с Алешей понять, кто такой этот «Лешак»? То ли леший, то ли человек, лишающий всех чего-то ценного? Бабушка личность тоже очень интересная: и колыбельные пела, и готовила вкусно, и одевалась очень красиво. Обучая нас прополке сорняков, приговаривала: «Смерть немецким оккупантам!»

Рассуждая о бессмертии души, дед говорил нам: «Во Христа вот верю, а в то, что есть жизнь после смерти, никак не могу поверить». Однако перед тем, как уйти из жизни, исповедался, соборовался и причастился Святых Христовых Тайн. Незадолго до этого венчался с супругой. На смертном одре смиренно претерпел большие телесные муки, но намерено отказался от обезболивания, сказав, что должен за все содеянное получить сполна. Отказался от еды и воды. Скончался в год, когда родилась моя дочь Ариадна, посмотрел на нее и спросил: «А как ласково будем звать? Арийка что ли?» Слабой рукой, но всё же вывел надпись на картине, которую определил в подарок правнучке.

У каждого в нашей семье есть коллекция картин Михаила Ивановича, и все потомки очень ими дорожат. Как сейчас был бы рад дед подержать в руках эту книгу! С другой стороны, не любил он, когда носились с его творчеством. Рисовал скорее для того, чтобы задать вопрос молодому поколению, как он это обычно любил делать - что нарисовано, где, почему, а главное - зачем? А потом ворчал, не услышав правильного ответа, мол, «негоже, молодые люди, не знать свою историю».