Все без исключения правила и ценностные характеристики оформились в народной культуре в афоризмы. Именно так можно определить сущность сибирских пословиц и поговорок. Многие выражения подобного рода применялись как естественные и повторяющиеся в письмах, наказах, просьбах: "Надо бы жить Богу не во гнев, а добрым людям не во смех"

Традиции сибиряков держались на "заветах предков", на постоянном обращении к правилам, по которым жили отцы. "Старики не велели", "старики говорили..." - это слова - обращения к правилам предков. Традиции выражались и в четко очерченном круге ритуалов, обрядов. Комплекс неписанных правил, норм поведения, моральных принципов закреплялся с раннего возраста хранителями традиций - стариками, "всевидящим оком" общественного мнения и общественного воспитания.

Русь навалила — весь наш край задавила.

Родная деревня краше Москвы.

На чужой стороне и весна не красна.

Золото веско, а кверху тянет.

Драчливый петух жирен не бывает.

Накормишь калачом, не бей в спину кирпичом.

В Сибири: 100 рублей — не деньги, 100 верст — не расстояние, человека убить — дальше Сибири не быть.

Не послушался отца-матери; послушайся теперь барабанной шкуры; не

хотел шить золотом, теперь бей камни молотом.

Поселенец, что младенец — на что взглянет, то и стянет.

Мужик робит, не покладая рук, поколь Бог не пошлет по душу

Правду блюсти по совести.

Страшна Сибирь слухом, а люди лучше всех живут.

Горькому Кузеньке — горькие песенки.

Паршивая корова не вовремя телится.

Хитер: первый тащит мясо из горшка.

При худе-то худо, а без худа-то и того хуже.

Осудила чурка палку.

Кто на приисках не бывал — горя не знал.

У него правды, как у змей ног, не найдешь

Пот да труд все перетрут.

Красна пава перьем, красна жена мужем.

Выбирай лошадь от природы, а человека от дому.

Не приданным жить, а богоданным.

Учи жену без детей, а детей без людей.

С сыном бранись - на печь гребись, с зятем бранись - за скобу держись.

Из избы в избу сор не носят.

Скуп, да в сале пуп.

Жизнь вести - не вожжой трясти.

Молитва сибиряка

Благослови, Господь, мои страданья

И дай утеху мне и слабость упованья!

И дай мне силу воли и терпенье,

Дай зреть моих ошибок исправленье!

Сподобь меня вкусить плодов приятных,

Моих стремлений и трудов, с честию согласных.

Пошли мне дух трудолюбия и чести,

Дух покоя, мира, совести душевной!

Да бежит меня дух коварной лести

С его соблазнами и участью плачевной!

Да буду я одним из верных Родины моей сынов —

Одним из тех поборников скромных любви и добра,

Что приносят пользу краю,

Что имя носят славное бойцов

За честь родной страны; за все, чем жизнь ея красна.

(«Сибирский архив», 1913 г.)

Сибирские загадки

Два убегают, два догоняют, а отдыхают вместе. (Четыре колеса у телеги)

Кину с блошку — выну с кошку. (Редька)

Мокрый теленок в подполье лежит. (Язык)

Не жива, а дышит. (Квашня)

По сеням ходит, а в избу не является. (Дверь)

Сибирские народные приметы

1. У кого пальцы длинны — невеста маленькая будет.

2. Кто на кошку наступил — жениться захотел.

3. Из новой муки в первый раз нельзя печь хлеб, а нужно печь ситники: иначе хлеб не будет родиться.

4. Если корова понюхает дойник, то парное молоко станет кислым; если же дать понюхать этот дойник быку, то этим дело поправится.

5. Нельзя сор на ноги мести — свекровь лихая будет.

6. Чтобы девушке уметь тонко прясть, нужно жилы есть.

7. Девушке нужно есть селезенку — косы хорошие будут.

8. Парню нельзя есть селезенку — верхом не будет уметь ездить.

9. Когда ешь, то нужно облизывать ложку, а то жених или невеста рябые будут.

10. На дежу нельзя садиться — обжора будешь.

11. На ушат садиться нельзя — пьяница будешь.

Ангарские поговорки

Ботало осиновое - болтун, легкомысленный говорун

Бьётся как рыба об лед - старается изо всех сил

Взять моду - вошло в привычку что-то нехорошее

Выставить всяко - показать кого-то в неприглядном виде

Голимая (гольная) соль - о пересоленой пище

Голова не болит - ничто не беспокоит, беспечность

Душа нараспашку - о человеке, готовом всем помочь

Живой весь - энергичный, бодрый человек

Жил не человек и умер не покойник - беспутый, никчемный человек

Злой на работу - работящий человек

Иди к лешаку - легкое отталкивание от себя

Ись - пить не просит - пусть лежит, не помешает

Лешак знат - кто его знает

Не в коня овес - что-то без пользы

Не у шубы рукав - еще ничего не сделано (о каком-то деле)

Ревет лихоматом - горько плакать, в голос

Руки как крюки - ничего не умеющие ( не могущие) делать руки

Сбить охотку - исполнить желание

С три лешава - очень много

Тяжелый на подъем - ленивый, медлительный человек

Уйти с голком (с концом) - совсем, навсегда

У лешака - очень далеко или неизвестно где

Ум нараскоряку - не знать, что и делать

Хлесткий на ногу - быстрый в ходьбе

Вечерки

Разная история заселения и иной этнический состав жителей привели к тому, что традиционная культура каждого из современных районов Приангарья имеет значительные отличия. Они проявляются и в зимних собраниях конца XIX — начала XX веков. Разница видна даже в обозначениях. Так, в Кежемском районе и в северных Богучанских селах увеселительные собрания молодежи назывались игрища, а рабочие — вечерки. В Богучанских деревнях Гольтявино, Климино, Чадобец слово «вечерка» имело синоним — «вечерованье». А в низовьях Ангары, на территории современного Мотыгинского района, термин «игрище» вообще не был принят. Здесь увеселительные собрания обозначались словом «вечерка», а рабочие сходы назывались «посиделки».

Особо надо сказать о проведении досуга молодежи. Зимой, кроме «посиделок», молодежь собиралась на «беседу». Собирались обычно у женщин-бобылок, которые, чтобы скрасить свое одиночество, уступали горницу. Девушки приносили рукоделье, приходили молодые парни, пели, плясали, водили хороводы. Тут завязывались первые романы. Летом собирались на «полянку» (это обычно возвышенное место над рекой) и там и пели, и играли, и водили хороводы порой до самой утренней зари и, почти не уснув, шли на работу. Старшими эти мероприятия не преследовались, исходя из пословицы «Молодо — зелено, гулять велено» и понимания, что общение молодежи необходимо для заключения будущих браков. Но браки все-таки часто заключались не по любви, возникшей на полянках или беседках, а по желанию родителей. Родители действовали по принципу: «Стерпится - слюбится» и в браке старались найти какую-то выгоду. Часто невест брали из других деревень. Тут было и подсознательное стремление избежать родственных браков, потому что в маленьких деревнях постепенно все становились родственниками.

Былины, песни, легенды

Находясь в географической изоляции, ангарский крестьянин, не получая, почти никакой информации извне, варился в «собственном соку», и как следствие — его кругозор был весьма ограничен и очерчивался тем пространством, в котором он жил. Какие-то весточки приносили заезжие раз в году чиновники по сбору налогов да бежавшие из мест, заключения в Иркутской губернии каторжники. И тем не менее в Приангарье и, в частности, в нашем районе создалась своеобразная самобытная культура. Из поколения в поколение передавались сказки, былины, песни, легенды, принесенные сюда переселенцами-первопроходцами. В каждой деревне было несколько человек, которые знали массу сказок, сказаний, былин и песен. На Ангаре их называли «натодельными» сказителями. По свидетельству Антона Антоновича Савельева, студента Петербургского университета, высланного сюда в 1910 году за революционную деятельность, который и здесь занимался сбором фольклора, в деревне Ярки жила Лушникова Анна, которая знала большое количество сказок, былин, песен. (Савельев после революции работал в Красноярском музее, а в конце двадцатых годов он уехал в столицу, и его материалы, собранные на Ангаре, находятся в государственном Историческом музее в Москве).

В 1989-90 годах у нас в районе работала фольклорная экспедиция Бурятского института общественных наук Сибирского отделения Российской Академии наук (СОРАН), руководимая кандидатом искусствоведческих наук Р. П. Матвеевой. Руфина Прокопьевна была поражена тем, что среди собранного экспедицией материала встречались буквально уникальные песни и сказы, уходящие своими корнями к далеким периодам нашей истории. Уместно сказать, что большое количество этого уникального материала было записано со слов внука Анны Лушниковой, Иннокентия Андреевича. Следует признать, что в результате легковесного отношения к своей истории мы потеряли массу уникального фольклорного материала, ведь он, пришедший сюда вместе с первопроходцами, хранился в памяти народной и передавался из поколения в поколение, претерпевая определенную трансформацию. Один из членов экспедиции задал вопрос: «А почему здесь не встречаются старинные книги?» Вопрос имел, возможно, двоякое значение. Первый, может быть, корыстный — «охоту» за древними книгами, имеющими огромную ценность, а второй, действительно, недоуменный: в самом деле, почему? Да только лишь потому, что это был край поголовной неграмотности и все, что происходило в жизни, не записывалось, а передавалось и фиксировалось в человеческой памяти, вот поэтому потеряны многие вехи в истории освоения русскими наших мест.

Вернемся на какое-то мгновение хотя бы в середину XIX века. Зимний вечер. В горнице собрались на посиделки, мерно жужжат веретена, женщины прядут пряжу, постукивает ткацкий станок - «кросна», хозяйка ткет холсты. На улице воет вьюга или трещит мороз, но в избе тепло, потрескивает в каганце лучина. Вдоль стен сидят женщины, делая свое дело, негромко переговариваются, перебирая события прошедшего дня. У печи расположились мужики — чинят сбрую или шьют обувь, на полатях лежат ребятишки, на печи покряхтывают старики. Вот кто-то потихоньку начинает песню, ее подхватывают, и она звучит все громче и громче. Песен пели много, они, привезенные из разных углов страны, были различны по тематике, по напевности, а некоторые своими корнями уходили в глубокую древность, в дохристианский период. Хотя бы такая, как «Во лесу было во орешнике», где на фоне развертывающейся любовной драмы обиженный жених говорит: «Я коня своего в жертву Богу принесу. Богу чистому, Богу милостиву - ясну солнышку. Изурочь (напусти порчу), ясно солнышко, ты на врага моего». Видимо, эта песня была сложена еще тогда, когда славянские племена поклонялись Богу — Солнцу. Немало было тюремных песен, принесенных бежавшими по Ангаре каторжниками: «Надоела мне эта решеточка», «Солнце всходит и заходит», «Ланцов из замка убежал». Но основной тематикой песен была извечная тема любви и связанных с ней страданий: «Скатилось колечко», «Лучинушка», «Не сиди ты, девица, поздним вечером», «Во кургане» и множество других. Были и песни, возникшие уже тут, в Сибири, например, такая как «Распрокляты вы, таёжны комары».

Песни сменялись рассказам и, сказками, бывальшинами. Рассказывали о каких-то Неведомых краях, о царях и царевнах, и люди понимали, что за этими сопками и лесами есть еще неведомый для них мир. Среди бывальщин преобладали те, в которых говорилось о своём житье-бытье. Особенной популярностью пользовались рассказы о нечистой силе, леших, «волхитках» — этой разновидности нечистой силы, обитающей, кажется, только на Ангаре. (Кстати, сравните «волхвы» — жрецы, служители языческого культа у древних славян и «волхиты» и «волхитки» — нечистая сила, бегающая по ночам особенно в «страшные», крещенские вечера)

В бывальщинах, связанных с охотой или рыбалкой, часто встречались рассказы о бродящей по тайге красавице-тунгуске, которая обладала колдовскими чарами и, встретив которую, охотник забывал и о доме, и о семье. Эту сказку, в основе которой лежал эвенкийский эпос, услышал во время своих скитаний по Сибири Вячеслав Шишков и ввел красавицу-шаманку под именем Синильга в свой роман «Угрюм-река».

Беседы эти продолжались до позднего вечера. Рассказчик, увлекшись какой-нибудь бывальщиной из охотничьей или рыбачьей жизни, порой сам начинал сомневаться в произошедшем и, смутившись, говорил: «А может, мне все это померещилось».

Среди множества сказок, легенд и бывалыщин с любовными сюжетами или страшными настолько, что когда кто-то хотел выйти на улицу, то просил его сопроводить. Была одна легенда о богучанской Россыпи, что находится ниже поселка Геофизиков. Суть ее была в следующем. Когда русские пришли в эти места, то они обосновались в урочище, носившем название Букачан, что по-эвенкийски - бугор, остров, возвышенность. Здесь находилось их ритуальное место, и скалы, стоящие в современной Россыпи, были священными. Косвенным свидетельством того, что это место что-то значило в жизни племен, населяющих Приангарье, является камень, привезенный, оттуда и лежащий сейчас у музея. Русские, поселившись на их священных местах, построили деревянную церковь. Эвенки, решили изгнать пришельцев и разрушить храм. Ожидая благоприятного момента, эвенкийское племя остановилось на берегу Ангары под этими скалами. Но ночью разыгралась буря, загрохотал гром, с неба полились потоки воды, и под этими ударами стихии скала обрушилась и погребла под обломками эвенков. Вполне возможно, что разрушение скалы произошло на памяти человеческой и, в частности, первопроходцев, так как некоторые геологи утверждают, исходя из возраста деревьев на Россыпи, что это произошло лет двести пятьдесят — триста тому назад.

Был весьма популярен и рассказ о разбойнике Арсаналее и его зверствах. Между прочим, подобный рассказ записан Маминым-Сибиряком именно с этим именем в очерках о жизни и быте на Урале.

Былины, записанные в д.Ярки А.А.Савельевым (1910 - 1912гг.)

ЖЕНИТЬБА АЛЕШИ ПОПОВИЧА

Поехал наш Добрыня во чисто поле гулять,

Поехал наш Никитич во раздольице гулять,

«Жди ты, Настасья, первы шесть лет,

Жди же ты, Микулишна, втора шесть лет,

Пройдет тому времени двенадцать лет,

Пройдут годы страшные, времени пройдут все урошные.

Хоть, моя Настасья, замуж пойди,

Хоть, моя Микулишна, замуж пойди.

Не ходи ты за недруга моево, за тово жо

Олешиньку Поповича.

Он недруг мой, супостат мой,

Он в очи тобой похваляется,

по за вочию тобой возношается,

Он недруг мой, супостат мой».

Прошло тому времени двенадцать лет,

Прошли те годы страшные, времена прошли все урошные

Поневолил ее солнышко Владимир-князь

Замуж идти за тово жо Олешиньку Поповича.

Приехал наш Добрыня из чиста поля домой,

Выходила, стречала родна матушка ево:

«Зво еси родима матушка моя!

Как же не стречает молода моя жена,

Свет душа Настасьюшка Микулишна?»

«Нынче Настасья за дубовым столом,

Со тем жо с Олешой Поповичем».

Тут-то доброму молодцу за беду показалося,

За великую досаду показалося,

Он брал себе платье скоморовское,

Во карманчики клал червончики,

Приворотничкам давал по гривенке,

Придворничкам давал по полтиночке,

Пробивался он к Олешеньке на свадьбу,

Он крест-от клал по-писаному

Поклон воздавал по-ученому,

Князю со княгиней на особь статью,

Солнышку Владимиру со той же со- князиней

королевной на особь статью,

Приходи-ко, приходи, нам веселый скоморов,

Звесели-ко нашу свадебку Олешиньку!»

Заиграл он, скоморов, во иные во лады,

Все князья, бояре приуснули за столом,

Одна у нас не спит Настасья Микулишна.

Заиграл наш скоморов во иные лады!

Все князья, бояре пробуждались за столом.

«Зво еси, солнышко Владимир-князь!

Прикажи всему поезду испить подать».

«Подавай, подавай, наш веселый скоморов,

Звесели ты нашу свадебку Олешинькину!»

Подавает перву чару зелена вина

Сонышку Владимиру со князиней королевишной,

Подавает вторую чару зелена вина Олешиньке Поповичу

С той же Настасьей Микулишной.

«Бери же ты, Настасья, единой рукой,

Выпивай единым духом!

Не пивать до дна, не видать добра, —

Выпьешь до дна, увидать добра!»

«Пропуская ты, сонышко, Владимир-князь,

Не пропустишь — через стол скачу!»

«Не скачи через стол, не ломай стола княжевецкова,

Не диво Олешиньке Поповичу,

А диво теб, сонышко Владимир-князь —

Хотел от жива мужа жену отнять,

Здраво женил, да не с кем спать!

О ДОБРЫНЕ МИКИТИЧЕ

Сначала века, видишь, был царь Владимир красно солнышко.

Был царь Владимир красно солнышко

Со душой королевишной.

У него пир был про богатырей.

Был вещной день в половину дня,

А княжецкий стол-во полустоле;

В полсыта бояра наедалися.

В полсыта княжие напивалися,

Все на пиру разгулялися,

С молодыми женами забавлялися.

Один добрый молодец не весел сидит,

Молодой Добрыня Микитич, млад.

Не весел сидит Добрынюшка, да не радошен.

Он повесил буйну голову,

Потупил очи ясные

Во матушку палату белокаменную.

Владимир красно солнышко

По горенке похаживает,

По светлице погуливает,

Золотым костылем поколачивает,

Сам словечушко выговаривает:

— Уж что же ты не весел сидишь,

Молодец Добрыня млад?

Не весел, буйну голову повесил и не радошен?

Али местичко тебе не по отчинке,

Али чарочки тебе не доносятся?

Отвечает Добрыня Микитич млад.

— Государь мой, Владимир красно солнышко,

Со душечкой княгиней королевишной,

И местичко мне-ко по отчинке,

И чарочки мне твои доносятся,

Уж все жа у тебя на пиру испоженены,

Все они у тебя на пиру разгулялися,

С молодыми женами забавлялися,

Один я холостой хожу.

Говорит Владимир красно солнышко:

— Ты пошто жа, Добрынюшка Микитич млад,

Тужишь сам и не скажешь нам?

Вот тебе дочери дворянские,

Дворянские и купецкие;

И из-за того ты, Добрыня, где хошь женись.

Не надо мне дочери

Ни дворянские, ни купецкие,

У того-то, у хресьянина богатого,

У Микулы Селянина, у серебренника,

На его-то меньшой дочери,

Свет, по имени, Настассе Микулишне.

У солнышка, — не пиво варить, — все готово было

Не белы кричаты полетели,

Не соколы полетели,

Покатил Владимир красно солнышко

Со душечкой кнезиной королевишной

К Микулышке сватать.

Сватанья у них было не долгое, не короткое.

(Она не шла, а Владимир ее поневолил)

В воскресеньице-смотреньицо,

В понедельничок-обручаньицо,

А во вторничок — честная свадебка.

Бояре были не меньшии, не малыи,

Были большии, сильныи, могучи богатыри.

Дружком был сам старый казак,

Сам старой казак, Илья Муромец,

Тысяцким был сам Владимир красно солнышко

Со душечкой кнезиной королевишной,

Матвей да Лука были дети боярскии.

Поехала Добрыня свадебка

К суду божью, ко злату венцу,

От венца злата Добрынюшка

Повел Настассею Микулишну

Ко своей родимой матушке,

Честной вдове Офимье да Александровне

Стал Добрыня жить с Настассюшкой,

Жить три года с Микулишной,

Жить девять лет и двенадцать лет.

Требуют Добрырюшку на служобку.

На великую службу царьскую.

Стал он Настассюшке наказывать:

Живи, ты Настассюшка, три года,

И девять лет и двенадцать лет,

Токо не буду-куда хошь пойди.

Не ходи только за моего великого недруга,

За великого недруга за Олешу Поповича.

Поповские роды завистливы и лукавые,

У них в роте собака не привязана.

(ругательники)

Поехал Добрынюшка на великую службу царьскую,

(Здесь сказительница плохо помнит.— А. С.)

Как Добрынюшка поехал на войну,

И заезжал домой проститися:

— Прошшай, матушка, Офимья да Александровна,

Прошшай, молода жена, Настасся Микулишна.

И голосок его слышали, а проездочки не видели.

Жила Настассюшка три года,

И девять лет и двенадцать лет.

Прошли все годы срошные, —

Нету-ка Добрыни из чиста поля,

И с широкого раздольица.

И опять пир был у солнышка Владимира.

Был великий день в половину дня,

А княжецкий стол во полустоле

В полсыта бояра наедалися,

В полсыта бояра напивалися.

Все на пиру разгулялися,

С молодыми женами забавлялися.

Один добрый молодец не весел сидит.

Один не весел был Олеша Попович,

Буйну голову повесил.

Потупил очи ясные

В палату белокаменную

Владимир красно солнышко

По горенке похаживает,

По светлице погуливает,

Сам словечушко выговаривает:

— Что же ты не весел сидишь,

Молодец Олеша Попович,

Али местичко тебе не по очнике,

Али чарочки тебе не доносятся?

Отвечает Олеша Попович:

— Государь мой, Владимир красно солнышко,

И местичко мне-ка по отчинке,

И чарочки мне-ка доносятся,

Уж и все у тебя на пиру испоженены,

И все на пиру разгулялися,

С молодыми женами забавлялися,

Один я холостой хожу.

Говорит Владимир красно солнышко:

— Ты пошто же Олеша Попович,

Тужишь сам и не скажешь нам.

Вот тебе дочери дворянские,

Дворянские и купецкие,

И из-за того ты, Олеша Попович,

Где хошь женись.

— Не надо мне дочери

Ни дворянские, ни купецкие,

У того-то у хрестьянина богатого,

У Микулы Селянинина, у серебренника.

На его же меньшой дочере,

По имени Настассе Микулишне.

У Владимира красно солнышка

Не пиво варить — все готово было,

Не белы крыпчаты полетели,

Не соколы полетели.

Покатил Владимир красно солнышко

Со душечкой кнезиной королевишной

К Микулушке сватать.

(Микулушна не шла, а Владимир поневолил ее)

Едет Олешина свадебка

К суду божью, ко злату венцу,

На ту пору приезжал Добрыня Микитич,

Из чиста поля с широкого раздольица,

Встречает его мать, Офимья да Александровна,

Встречает середи поля.

Добрынюшка Микитич спрашивает у матушки,

У чесной вдовы Офимьи да Александровны

— А где моя молодая жена,

Молодая жена, Настасся Микулишна?

И отвечает ему родима матушка:

— Чесна вдова Офимья да Александровна,

Молода твоя жена Настасся Микулишна

У суда божья, у злата венца,

И со злым твоим врагом Олешей Поповичем.

Добрынюшка это за беду палося,

За великую досаду показалося.

Поехала Олешина свадебка

От суда божья, от злата венца.

Добрынюшка говорил своей родимой матушке

Чесной вдове Офимьи да Александровне:

— Дозволь, родима матушка, сходить

К Олеше свадебку повеселить,

Берет он золоты ключи,

Идет в золоту казну,

Надеет богатырскую сбрую,

Берет свои звончаты гусли.

Идет к Олеше на свадебку.

У Олеши были придворнички,

Придворнички-приворотнички

Он придворничкам по грошику давал,

Приворотничкам — по копеечке,

А каждая копеечка пятьсот рублей.

Входит он к Олеше на свадебку,

Крест он кладет по-писаному,

А поклон воздает по-ученому,

На все на четыре сторонки,

А на особь статью Владимиру красно солнышку.

Со душечкой кнезиной королевишной.

Стали они его спрашивать:

Какой ты земли, да какой отчинки?

А земли я турецкой,

Отчинки Станиславской.

Посадили они его во чесной пир,

Зачали угощать, как себя.

Говорит он Владимиру красну солнышку,

Со душечкой кнезиной королевишной:

Дозвольте мне-ка в гусли сыграть,

В гусли сыграть, увеселить свадебку.

Он первую игру играл — все призаслушались,

Он вторую игру играл — все призадумались.

Как третью сыграл — все призаплакались,

А сам он про себя играл.

Стал он опять у солнышка просить:

— Дозволь всеми подать по чаре вина.

Берет он чару в полведра единой рукой,

Выпивает ее единым духом,

Подает Владимиру красному солнышку

И всем князьям, боярам,

А на последе Настассе Микулишне.

Берет он с правой ручки,

Со мезинчика золот перстенек,

Опускает его в чару Настассюшке,

Опускает, и сам говорит:

— Пить чару до дна — видать добра,

А не пить до дна, так не видать добра.

Пила Настассюшка, попивала,

Пила-попивала важно до дна.

И прикатился к ее губам золот перстень,

И тот перстень наименованный она узнала,

Обручалась она с ним с Добрынюшкой.

Говорит Настассюшка:

—Хочу кругом обойду,

А хочу, так через стол скачу.

Дружка был сам старый казак,

Старый казак Илья Муромец.

И был он умен да догадлив,

Дубовые столы приотдвигал,

Выпускал Настассю Микулишну.

Берет ее Добрынюшка за праву ручку,

Ведет ее Добрынюшка на улочку,

Воздавал он честь Владимиру красну солнышку,

Со душою князиней королевишной.

А Олеше Поповичу возговорил:

— Хорошо ты играл свадебку,

Да не с кем спать.

Привел он Настассю Микулишию

Ко родимой своей матушке,

Чесной вдове Офимьи да Александровне.

Спрашивает родимой матушки:

— Как велишь, бить мне жону,

Аль совсем убить молоду.

Мать ему говорит: — Не бей жону,

Да не увечь молоду.

Ее князь солнышко поневолил.

Дать-ти ей три грозы женские.

Как муж учит жону.

Бил Добрынюшка жону,

Учил Добрынюшка молоду.

Раскипелось его сердце богатырское.

Спустил он ей кожу с головы до пят.