Низы

История нашего рода очень тесно связана с деревней Низы. Эта деревня была расположена в 16 километрах от Нарвы (Ивангорода), примерно на половине пути от Ивангорода до города Сланцы, на берегу реки Плюсса.

История Низов записана в основном со слов моего крестного, Грибова Александра Семёновича (далее «крёстный»), который всегда интересовался историей деревни. Большие и интересные дополнения сделала бывшая жительница деревни Манефа Прокофьевна Аланд (бывшая Бойцова, далее «Манефа»).

Ни в коей мере не претендую на полную и объективную картину описываемых событий. Какой-нибудь другой свидетель тех времен наверняка видел их иначе. Да и воспоминания других участников событий тоже зачастую противоречивы и вряд ли достоверны на все сто процентов. Таково свойство человеческой памяти - что-то забывать, что-то помнить... Иногда в искаженном виде ... 

Возникновение деревни, Царское время.

По легенде, деревня была основана во времена строительства Петербурга путем переселения группы строителей, выходцев из Воронежской губернии. Петербург ведь строили крестьяне, согнанные из разных мест России. Какой-то граф получил во владение эти земли, а переселенцев выиграл в карты. Они-то и явились основателями деревни.

Название деревни Низы связано с тем, что она располагалась в довольно низком месте. Вокруг на многие километры были сплошные болота. В весеннее половодье Плюсса разливалась по всем окрестным лугам и болотам, образуя целое море. Вода иногда даже в некоторых местах перекрывала шоссе, а крестьянские подворья, построенные на небольших возвышенностях, становились островками. Манефа вспоминает, как стирала белье прямо с крылец, а ведь их дом располагался на довольно высоком месте. Деревня была по местным представлением довольно большая, порядка 30-40 дворов. В лучшие времена доходило до 50 дворов.

В нескольких километрах от Низов, вниз по течению Плюссы, на другой стороне реки при впадении небольшой и очень извилистой речушки Черной (вода из болот была очень тёмной) была расположена деревенька Усть-Черно. В воскресные дни и Престольные праздники жители Усть-Черно переправлялись на другой берег и шли в церковь в Низах. Дорога шла мимо маленького деревенского кладбища, откуда молодые низовские парни, завернувшись в простыню, иногда поздно вечером пугали усть-черновских девок, возвращавшихся домой. Парни двух деревень враждовали между собой, бывали драки.

Примерно в 5-6 км от деревни в сторону Сланцев вдоль дороги располагался красивый сосновый бор, называемый «Ровный сосняк». По одной легенде этот бор был посажен самим Петром I. Более достоверна, наверное, другая история, рассказанная Манефой. По этой версии Ровный сосняк был насажен помещиком Салтыковым-Щедриным (однофамильцем или родственником писателя), который владел обширными землями к востоку от Чудского озера и реки Наровы. Низы входили в его владения, а жители деревни были его крепостными крестьянами. По указанию помещика через равные промежутки были высажены примерно 60 сосен, которые и образовали Ровный сосняк.

Дальний родственник Манефы был кучером у помещика, крепостным. Когда кучер состарился, ему дали вольную, подарили лошадь и сани. Старый человек всегда гордился, что был кучером у самого Салтыкова-Щедрина...

Однажды, очень давно, летом, когда все были на покосах далеко от деревни, была гроза, и от молнии случился пожар, а сильный ветер разнес огонь по деревне. Сгорело много домов, практически Низы выгорели дотла. Государство помогло, стали отстраивать деревню заново...

Моя бабушка, Александра Харлампиевна Тараканова, родилась в 1875 г и помнила ещё времена её детства, когда избы (не только бани!) топились «по-чёрному», а источником света вечерами была лучина. Вполне вероятно, что именно после этого пожара новые дома приняли и более современный вид... В царское время от Ивангорода на Гдов была проложена довольно хорошая дорога, Гдовский тракт, выложенная камнем, почти шоссе, по которой курсировали тройки с ямщиками, возили почту. В Низах останавливались передохнуть, поесть в трактире.

Незадолго до Первой Мировой войны от Ивангорода на Гдов и Псков проложили рельсовый путь – рокадную железную дорогу. В Низах был небольшой полустанок с будкой обходчика. По мемуарам С.В. Рацевича («Глазами журналиста и актера»), эта дорога в то время имела стратегическое значение и «... сыграла немаловажное значение в дни наступления Юденича на Петроград. Поздней осенью 1920 года по этой дороге из Гдова возвращались на станцию Нарва 2 разбитые части белой армии». Невысокую насыпь для железной дороги сооружали из земли, взятой тут же рядом. При этом образовались небольшие озерца прямоугольной формы (по местному названию «кубики»), в которые в весеннее половодье заходила рыба с реки и оставалась там, когда вода уходила. Крестьяне потом ловили эту рыбу сетью («бреднем»), протягивая её вдоль «кубика», двигаясь параллельно с двух сторон. В эстонское время рельсы сняли, но местное название насыпи так и осталось – «железная дорога». После отмены крепостного права в деревне образовалась община. Община владела всей землёй и выделяла каждой семье участки земли в зависимости от числа едоков. Участки за семьями не закреплялись, периодически перераспределялись.

После «столыпинской» реформы можно было уже покупать землю в частное владение. Так возникли участки пашни, леса и покосы - «отруби», которые располагались иногда довольно далеко от деревни, поскольку удобной для обработки земли было мало. Разбогатеть на этих скудных землях было трудно, поэтому наиболее энергичные и предприимчивые люди уезжали из деревни или уходили на временные сезонные заработки. Особенно в зимнее время, когда работы в деревне было мало. Так отец Манефы (род. в 1870 г.) в молодости пошел пешком в Питер, стал кровельщиком, потом сам стал брать подряды. У него были золотые руки, и всё ему удавалось. Стал богатым человеком, приезжал в Низы эдаким барином, одетым по моде, поэтому и прозвали его в деревне «Барин». Впоследствии, в 1934 г, он крыл крышу церкви Олевисте в Таллине. Почему-то специальность кровельщика была в деревне в большом почёте, многие овладели этой профессией. В деревне также было много портных.

1-я Мировая, Революция, Гражданская и Освободительная война

... задели Низы незначительно. Власть несколько раз менялась, но разрушений в деревне не было. Где-то грохотали бои, кого-то брали в ту или иную армию, потом кто-то возвращался, а кто-то – нет. А деревня Низы среди своих болот оставалась в стороне от всех этих бурных событий.

Эстонское время

Времена 1-й Эстонской Республики (ЭР) оставили у большинства участников тех событий очень хорошие воспоминания. Это было время спокойного труда, постепенного роста достатка жителей деревни.

Хотя население деревни было чисто русское, по Тартускому миру она отошла Эстонии. Граница проходила совсем близко. Напротив деревни граница была за рекой, примерно в километре от реки, а недалеко от деревни, вверх по течению Плюссы, за Ровным сосняком был эстонский пограничный кордон, граница пересекала речку. Сюда иногда приходила деревенская молодёжь, девушки переговаривались через речку с русскими пограничниками, в шутку назначали свидания. Эстонские пограничники были этим очень недовольны и быстро мчались на место переговоров на своих велосипедах. Велосипеды у них в то время, вспоминала мама, были старой конструкции, с большим передним колесом и маленьким задним. Поскольку никаких реформ частной собственности ЭР не проводила и никаких «раскулачиваний» не было, крестьяне продолжали владеть землей, приобретенной ещё в царское время.

В эстонское время хозяйства укрепились, наиболее умелые и рачительные хозяева докупали дополнительные участки леса и лугов. Свободной земли для пашни практически не было. Поэтому «товарищества» по совместному владению и использованию сельскохозяйственной техники, которые получили широкое распространение в Эстонии, особой поддержки в Низах не нашли. Только некоторые сильные хозяйства могли приобрести какую-то технику в частное владение, например, конные сенокосилки, подборщики сена и другие не очень сложные и дорогие орудия труда. Манефа вспоминает, как перед самой войной около 20 хозяйств объединились и купили механическую молотилку, по тем временам очень дорогую. Это было для деревни большим событием.

И всё же из-за нехватки земли особенно развернуться было негде, и многие молодые и энергичные мужчины уходили на заработки в Нарву или даже в Таллин. Конечно, среди русской молодёжи приграничной области Эстонии были и недовольные. И некоторые из них, под влиянием порыва или ещё по какой причине, перебегали к «своим» в «Государство рабочих и крестьян», поскольку граница была рядом и охранялась не очень строго. Перебегали и пропадали. Только много лет спустя стало известно об их судьбе. Перебежчики после перехода границы сразу же являлись на советские пограничные заставы, где «братья по классу» их тут же арестовывали, обвиняли в шпионаже и ссылали в «сталинские» лагеря, откуда вернулись очень немногие.

В эстонское время в 1922 г. была компания по присвоению фамилий, у тех у кого не было таковых и замена, если таких в волости было несколько. Народ, в основном, не хотели брать эстонские фамилии, а брали русские. Так мы стали Грибовыми, а были Григорьевыми. Мой дед Семён Грибов (Сенька Григорьев, как его звали в деревне) взял фамилию Грибов, потому что очень любил ходить за грибами. Эстонский язык знали очень немногие, да и то плохо. Какой-то минимум надо было знать тем, кто ездил торговать на базар в Нарву. Но вообще-то скупщики приезжали в Низы сами, тоннами вывозили картошку, огурцы, капусту и другие дары земли и леса.

Русских парней призывного возраста брали в Эстонскую армию, где они выучивали какие-то воинские команды на эстонском языке, но говорить так и не научились. Солдаты-эстонцы подсмеивались над их произношением, но какой-то вражды не было, хотя драки и случались.

Эстонский язык надо было знать в совершенстве тем, кто намеревался пойти на государственную службу, кто получал высшее образование. Из деревни в те времена такое образование получили Фёдор Карпыч Орехов и моя мама. Во время ЭР в Причудье и Принаровье, куда относились и Низы, широкое распространение получила деятельность русских культурно-просветительных обществ. Общества держались на энтузиастах, которые переезжали из села в село, останавливаясь в каждом по несколько месяцев. За это время они проводили лекции и беседы на разные темы, обучали каким-то навыкам, силами деревенской молодёжи ставили спектакли из русской классики, создавали хоры. После их отъезда в деревне оставалась ячейка инициативной молодежи, которые уже умели действовать дальше самостоятельно. Манефа вспоминает, как в 1933 г в Низах была основана ячейка общества «Святогор». Приезжал С. В. Рацевич с эпидиаскопом, читал стихи и показывал картинки на стене. В лицах читал «Святогорские помещики», представляя Пульхерию Ивановну и Игнатия Иваныча. Состоялась и постановка спектакля. Жена Рацевича обучала крестьянок художественной вышивке, вела курсы кулинарии. Был создан успешно действующий женский клуб.

Сергей (сын Михаила Семеновича Грибова), вспоминал, как его мама, тётя Клава, рассказывала о тех временах. Как красиво одевались женщины на праздник, какие были вечера, самодеятельность, даже Пушкинские дни отмечали. Курсы домоводства, вязания, шитья, как пекли... Всё это было до войны... В деревне было очень чисто... Деятельность культурно-просветительных русских обществ в ЭР сыграла большую роль в повышении культурного уровня и национального самосознания русского населения этой приграничной окраины. Кульминацией их деятельности, наверное, явился первый Русский Певческий праздник (по аналогии с традиционным Эстонским Праздником песни), который прошел в Нарве в июне 1937 г. Затем состоялся День Русской Культуры в Таллине, который также прошёл с огромным успехом.

С приходом советской власти русские культурно-просветительские общества стали рассматриваться как белогвардейские и антисоветские, хотя политики в их деятельности не было... Степан Рацевич был арестован и сослан в Сибирь.

Церковь в Низах

Достопримечательностью деревни была Низовская Михайловская церковь, построенная в 1898 г. Небольшая, деревянная, чистенькая, ухоженная и какая-то очень светлая красивая. Вся деревня приходила в церковь в воскресные дни и по Престольным праздникам. Особенно отмечался праздник Казанской иконы Божьей Матери 21-го июля. Эта икона считалась защитницей Низов, поэтому её праздник отмечался особенно широко. Приезжали хоры из других деревень, приезжали фотографы, привозили на тележке мороженое из Нарвы... Жители тщательно убирали свои дома, дворы и дорогу рядом с домом. Настоятелями церкви в разное время были Александр Лавров, затем отец Пётр, а уже перед войной Иван Анисимов, отец Иоанн.

По воспоминаниям С.В. Рацевича, отец Иоанн был человеком довольно жёстким и консервативным. С его мнением приходилось считаться даже при выборе репертуара постановок и лекций. В те времена священник в деревне зачастую был духовным авторитетом и защищал паству от пагубных, на его взгляд, влияний мира. Отец Иоанн руководил также хором, церковный хор был великолепен. После войны, перед затоплением территории, церковь увезли в Сланцы. Из интернета: «... В самих Сланцах церкви нет. Та, что за деревней Большие Поля, будет попроще..., она деревянная, без архитектурных изысков, и известно про нее то, что раньше стояла она в деревне Низы..., которую затопило Нарвское водохранилище. Церковь разобрали и перевезли в более сухое место ...». 

Школа в Низах

Была в Низах и своя 6-летняя школа. По воспоминаниям С.В.Рацевича: «Скромно развивалась деятельность Низовского культурно-просветительного общества "Сеятель".  До постройки народного дома в конце тридцатых годов лекции, курсы, занятия драматического кружка, спектакли проходили в здании школы. Большую помощь обществу оказывал учитель Михаил Ефимович Шмарков, энтузиаст по всем общественным делам. И, тем не менее, многое ему не удавалось сделать из-за инертности населения, малой активности молодёжи. Ничего не получилось с организацией в деревне кооператива, процветал частник. Шмаркову удавались детские спектакли. Он сам рисовал декорации, жена помогала шить костюмы, готовить реквизит. Утренники собирали не только всю деревню, приходили из Усть-Черно, с хуторов».

Маруся (дочь Александра Семеновича Грибова) вспоминала, как училась в этой школе. Она дружила с Таней, дочерью Шмаркова. Жена Шмаркова была немкой. На Рождество или Новый год всегда ходили к ним в гости, там играли, угощали... Потом Шмарковы уехали в Белоруссию.

В 1941 это здание школы сгорело. После войны школа какое-то время была в Усть-Черно. Люся (дочь Евгения Семеновича Грибова) и Шурик (сын Владимира Семеновича Грибова) помнят, как ходили в школу, как перевозили их на пароме или на лодке. Затем, уже перед затоплением, школу опять перевели в Низы, в пустующий дом Пискаревых, который потом сгорел. Учительницей была Анна Ильинична. В школе в 4-х классах тогда училось 7 человек, а ведь на школьной фотографии 1924 года было порядка 40 учеников. Так пустела деревня...

Дома в деревне

Расположение домов в деревне мало, что говорит тем, кто никогда там не был (а теперь уже никогда и не будет), но для бывших жителей Низов это волнующие воспоминания. Большинство домов деревни располагались справа и слева от шоссе – Гдовского тракта, образуя массив построек длиной 1 - 1,5 км от начала до конца деревни. В центре этой вереницы домов, слева, если ехать со стороны Ивангорода, располагалась церковь. Далее, слева от шоссе, в сторону Сланцев, последовательно располагались дома Евгения Грибова, Калишиных, Бунтиковых, Налимова, тёти Марфы, Васиных (Куликовых). Между домом Евгения Грибова и домом Калишиных было небольшое болотце, где громко квакали лягушки и валялись какие-то военные железяки. Это место имело своё название - «калишина лужа». В доме Калишиных какое-то время был после войны «народный дом», там «крутили фильмы» на передвижной кино-установке. Дом Налимова был уникален. Сам Налимов удивительно любил порядок и чистоту. Такого ровного и чистого двора не было ни у кого в деревне, он выщипывал даже самую малюсенькую травинку. Одно время после войны он заведовал в деревне сельмагом. Там продавались конская сбруя, подковы, гвозди, папиросы... Напротив церкви был дом Маршаловых (сгорел в 1941). Далее, в сторону Сланцев, дом Семёна Грибова (моего деда, сгорел в 1941), дом Бибича (сгорел в 1941). Здесь же располагалась школа (сгорела в 1941). Напротив дома тёти Марфы жили Шуваловы, затем Ореховы, Пискаревы, Киселёвы, Варфоломеевы, Бойцовы (племянник «Барина»), Потёмкины. В угловом доме у дороги на Жердянку жили дядя Матвей и тётя Даша. В доме Варфоломеевых долгое время жил дядя Миша (Михаил Семёнович Грибов).

За сгоревшим домом Маршаловых, слева от шоссе, в сторону Ивангорода, было воинское кладбище, рядом фундамент от сгоревшей в 1941 г. школы. Затем дома Шибалова (почти напротив Прогона), Чугуновых, Нировых, Филиных, Горских, Сперанских. Напротив Сперанских через дорогу стоял дом Акуловых.

За церковью, справа от шоссе, в сторону Ивангорода, располагались амбар и дом Мусатихи (бабки Куликовых), далее, на углу Прогона жили Призреновы. Прогоном называлась небольшая улочка, расположенная перпендикулярно шоссе в сторону реки. Видимо, название произошло оттого, что по этой улочке прогоняли скот для выпаса за деревней. После сильных дождей Прогон становился непроходимым из-за огромных луж и непролазной грязи.     

За Призреновыми, в сторону реки, был дом Егора Маршалова, а в конце Прогона, справа, на пересечении с просёлочной дорогой, была небольшая часовенка. На левой стороне Прогона последовательно были расположены дома Бойцовых («Барина»), Саввы Чуркина, Кости Куликова, Яши Стекольникова и Кости Сидорова. Дом Бойцовых был очень красив, поскольку у Прокофия Бойцова были золотые руки, и он любил делать всё красиво. Если в конце Прогона повернуть налево, то вдоль проселочной дороги, лицом к реке, стояли дома Сеньки Барана, Бока и Снетковых. А если повернуть направо, то за часовенькой, вдоль проселочной дороги, располагались дома Григория Маршалова, Новиковых и Дьячковых.

Выше упомянуты 36 домов, которые нам, бывшим жителям Низов, удалось вспомнить. На плане деревни 1939 г. из Государственного архива ЭР можно разглядеть около 50 построек, и указаны границы и номера участков, по которым, при желании, можно определить и их владельцев. 

Не все жили только в деревне. Некоторые крестьяне переселялись на хутора. Сразу за деревней, в сторону Сланцев, располагался хутор Смоленского, а дальше, примерно в  2-х километрах от деревни, хутор Александра Семёновича Грибова, моего крестного. Дальше, в сторону Сланцев, был хутор Баланца, а от Низов в сторону Нарвы – хутор Горского.

Природа

Природа вокруг деревни Низы была довольно разнообразная. Не очень далеко были обширные болота с морошкой и клюквой, в изобилии водились ягодники с брусникой, черникой и голубикой. Так, на хуторе моего крёстного, буквально в 50 метрах от крылец, начиналось огромное поле голубики, ягоды величиной с крыжовник.

Недалеко, на железной дороге, было целое поле земляники. Её было так много, что в воздухе стоял густой земляничный запах. А рядом, между железной дорогой и шоссе были густые заросли неповторимо ароматной лесной малины.

Везде в изобилии росли грибы. Прямо напротив деревни, сразу за железной дорогой, начинался мшаник, где можно было набрать обабков (подберезовиков), сыроежек, моховиков, козлят. Горькуши за настоящие грибы не считались, их никто не собирал. Набрать подосиновиков, белых и маслят можно было с краю железной дороги, на канаве. Были еще «гремы» - небольшие возвышенности над болотистой местностью. Там росли сосны, березы, осины и тоже водились различные грибы. Один такой грем находился прямо напротив Ровного сосняка.

Заготовки на зиму происходили в деревне осенью после завершения основных сельскохозяйственных работ. Собирались грибники с корзинками, кузовами, а то и с телегами. Ездили поближе к грибным местам и на лодках. Шурик вспоминает, как они с дедом Семёном на лодке ездили за грибами вверх по реке к хутору Баланца. Грибов набрали столько, что лодка была перегружена. От края лодки до воды было не более 5 сантиметров... Иногда приходилось снимать даже рубахи и наполнять их грибами, когда корзина и кузов были полны. Засаливали на зиму целые бочки груздей и рыжиков, клюкву, бруснику.

Грибы и ягоды очень помогли выжить в трудные времена.

Река Плюсса

У каждого из нас есть «река своего детства». Такой рекой была для меня, как и для бывших жителей деревни Низы, река Плюсса.

Что говорит о Плюссе интернет? «... Плюсса, правый приток Наровы, вытекает из озера Займосского на территории Псковской области и впадает в южный залив Нарвского водохранилища. Длина реки - 295 километров. Берега покрыты смешанными и сосновыми лесами, в окрестностях деревень - поля и луга. В среднем течении река судоходна только в высокую воду, и то ниже поселка Чернево, а в межень - только от Сланцев до Ивангорода... Сланцы - один из самых молодых районных центров нашей области. В 1926 - 1927 годах в районе деревни Большие Поля, между реками Плюссой и Лугой, были открыты большие залежи сланцев ...».

По моим воспоминаниям, река Нарова вниз по течению после Нарвы по красоте и живописности берегов не идёт ни в какое сравнение с Плюссой. Только вверх по течению, где-то в районе бывшей деревни Криуши и выше, красота Наровы сопоставима с Плюссой. В верховьях Наровы есть местами пороги и очень живописные берега, течение относительно быстрое. Очень красивы были Нарвские водопады.

В те далекие времена по Плюссе и по Нарове ходил колесный пароход «Заря», который отправлялся с Кулги. Сидя на верхней палубе, можно было с комфортом любоваться окрестными берегами.

По воспоминаниям С.В.Рацевича, «... От Нарвы до Низов 16 километров. По пути ни одной деревни. Лишь недалеко от Низов на берегу Плюссы можно разглядеть деревню Усть-Черно. Унылая картина сплошных болот до реки Плюссы, впадающей в Нарову. Переезд через Плюссу происходит на пароме. Паромщик в продолжении почти часа с огромными усилиями перетягивает тяжелую неуклюжую баржу по стальному тросу ...»

Потом построили мост, называемый «пятой», поскольку недалеко в Нарову впадала речка Пята. Одно время сторожем на мосту работал дядя Миша.

Плюсса в районе деревни Низы была рекой узкой, медленной и довольно глубокой. При впадении в Нарову Плюсса была уже относительно широкой и полноводной. Река огибала Низы полукругом, вода была тёмной – вокруг болота. Река показывала свой норов во время весенних половодий. Тогда она разливалась как море, а с верховья плыло много дров, досок, брёвен, пригодных для строительства, оторвавшиеся от привязи лодки. Тот, кто не зевал, подсуетившись, мог заготовить и дрова на зиму, и материал для строительства.

Весной шла по реке и рыба на нерест, которую ловили, кто как мог. Когда был жив дед Семён, он ловил много рыбы при спаде воды после весеннего разлива. За Усть-Черно отрубь деда выходила прямо к реке. Там была небольшая заводь, которая весной заполнялась водой, она называлась «дедкина заводь». Туда заходила нереститься рыба. Дед рассмотрел это дело, вспоминает Шурик, и с помощью сыновей прокопал канаву, соединив эту заводь с рекой. Когда вода уходила с полей, здесь образовывалась узкая протока, где дед ставил мережи и сетки. Попадалось много крупной рыбы. Люся вспоминает, как много рыбы было однажды, все лохани были полными. Чистили всю ночь, уложив детей спать в другую комнату. Только и слышно было из-за стенки вжик, вжик, вжик – чистили чешую чистилками. Утром была уже другая неотложная работа, надо было спешить. Засаливали бочками. Рыба разная была, в том числе и красная. Лососи по местному назывались «лохами»... Семейная легенда говорит о случае, когда дед обнаружил в кустах огромную щуку, которая запоздала уйти с паводком. Чтобы с ней справиться, он застрелил её из ружья...

Перед войной

Тучи в Европе сгущались, аппетиты Гитлера росли, повсюду чувствовалось приближение войны. У маленькой деревушки среди болот было очень мало шансов остаться в стороне от больших событий, как в прежние времена.

28-го сентября 1939 г. был подписан договор между Эстонией и СССР «О взаимопомощи». Далее события развивались всё более стремительно.

Однажды осенней ночью 1939 г жители деревни были разбужены необычным явлением: со стороны Сланцев по шоссе двигалась в сторону Нарвы большая масса войск, пеших и конных. Это войска Красной Армии вступали в Эстонию.

Историк Е. Зубкова так описывает эти события: «На территорию стран Балтии были введены советские войска. Причем условия вхождения  и размещения частей Красной армии сами по себе были достаточно любопытными. У нас часто путают ввод советских войск в 1939 и 1940 году и показывают картинки 40-го года с публикой, цветами и т. д. На самом деле ввод войск 39-го года должен был быть проведен так, чтобы избежать любых контактов с местным населением. Поэтому настоящие картинки выглядят так: советские колонны идут по пустым проселочным дорогам. Например, эстонская железная дорога не работала для населения 4 дня, шли военные перевозки. Стремление к изоляции советских военных от населения было обоюдным - такая была установка и с советской стороны, и с балтийской».

Советские войска в деревне не задержались, небольшой пост был образован на «пяте», куда молодёжь деревни бегала смотреть советские фильмы. В 1940-м в Эстонию была введена новая группа советских войск и ЭР перестала существовать. Эстония была включена в состав СССР в качестве ЭССР. До сего дня историки спорят, что было бы, если бы не было пакта Рибентропа-Молотова, и СССР не аннексировал бы ЭР. Вероятнее всего, после Польши Гитлер захватил бы и Прибалтику, которая всё равно стала бы ареной последующих боёв...

Депортация 14-го июня 1941 г деревню не затронула, никто выслан не был. Хотя, по некоторым данным, была запланирована высылка Прокофия Бойцова («Барина»), человека богатого, но НКВД не успел.

В армию перед войной из деревни никого не взяли, призвали только некоторых из тех, кто работал в это время в Нарве.

1941-й год, начало войны

22 июня 1941 г началась война, фронт быстро приближался. Немцы появились со стороны Сланцев в конце июля, числа 21-22, наступление вел 38-й армейский корпус, много солдат ехало на велосипедах, тяжёлой техники и танков не было.

Когда жителям деревни стало ясно, что без боя деревню не отдадут, стихийно возникло стремление пересидеть бои в лесу. Для временного лагеря выбрали Хвощев – участок леса и болота недалеко от деревни по дороге на село Большая Жердянка. Поехали сами, никто никого из Низов не выселял. Перед отъездом крестьяне закапывали посуду и другие ценные вещи, и продукты питания, захватив с собой только самое необходимое.

Наконец в отдалении стала слышна стрельба, отъезд в Хвощев ускорился, но не все успели покинуть деревню, многие ещё оставались. Манефа вспоминает, что когда они немного отъехали от дома, то у телеги лопнула рессора, и пришлось вернуться. Тем временем бой переместился в саму деревню, возникли пожары, вызванные зажигательными снарядами. Часов через 5 бой затих, и они снова двинулись в путь, наладив телегу. Некоторые трупы уже были убраны, но не все. Сгорела почти половина деревни, школа, дом деда Семёна Грибова.

Слышали стрельбу и наблюдали клубы дыма над деревней и из Хвощева. Сразу после боя некоторые смельчаки ходили в деревню посмотреть, что случилось с их домами. Ходил и Евгений Грибов, он рассказывал, что там еще лежали убитые и раненые.

Все, кто оставался в деревне во время боя, вскоре также перебрались в Хвощев и примерно в течение месяца до взятия Нарвы (17-го августа 1941 г.) и некоторое время после в деревне хозяйничали немцы, а жители Низов продолжали жить на болоте в трудных условиях. Мама и я (мне было около 3-х лет) также там были. Запрещалось разводить огонь, женщины стирали пелёнки в болотных лужах. Вспоминают, как тётя Клава Куликова рожала Шурку 18 августа 1941 под телегой, а моя мама подарила ей кусочек мыла. Казалось бы, такой незначительный эпизод, а вот запомнился. Наверное, в то время, в тех условиях, это что-то значило.

Жители время от времени ходили в деревню за продуктами и посмотреть, что стало с их домами, брали с собой детей, видимо, чтобы не казаться немцам подозрительными. Немцы таким не препятствовали. Маруся вспоминала, как она с отцом из Хвощева ходила в деревню, и немцы угощали их соком и конфетами. Люся тоже помнила, что как-то, на руках отца, пришли в деревню (ей было тогда 3 месяца) и какой-то немец взял её на руки, тискал, что-то говорил, вероятно, что у него остался в Германии такой же ребенок, подарил мыло.

А вот Александр Бибич (сын Клавдии от первого брака, жены Михаила Семеновича Грибова) показался немцам подозрительным, его арестовали, и он несколько месяцев провёл в концлагере на территории Ивангородской крепости. Было ему тогда 14 лет.

Моя мама говорила, что в то время немцы ничего у крестьян не отнимали, а покупали. Но поскольку никто не знал реальную цену немецких денег, то они нещадно обманывали, платили за всё копейками (пфенингами). Кроме того, немцы основательно потравили своими лошадьми крестьянские посевы и в волю пошкодили в оставленной жителями деревне. Они лазили по чердакам, погребам и огородам, прощупывали землю в подозрительных местах шомполами и штыками, искали, что было закопано, и прихватывали всё, что находили ценным...

Оккупация 1941-1944-й гг.

Затем немцы из деревни ушли, жители вернулись в свои дома, а те, у кого дома сгорели, селились в сараях, временных постройках или у родственников. Началось время оккупации, которое продлилось с июля 1941 по февраль 1944 гг.

Подполья в деревне не было, партизанского движения в округе тоже. Болота весьма неудобны для передвижения, а большие лесные массивы были далеко. Немцы никого в деревне не арестовывали, Низы оставались как бы в стороне.

Крестьяне продолжали заниматься сельским трудом, выплачивая натурой налог германским властям. Некоторые, как и в эстонское время, подрабатывали в Нарве на заработках.

В весенние половодья 1942 и 1943 гг. удалось заготовить много строительного материала, так что часть погорельцев смогла даже восстановить что-то из сгоревшего. Поэтому в оккупацию деревня не пострадала, даже немножко отстроилась.

Особый вопрос был с деревенским старостой, который по закону должен был отвечать за всё, что происходило в деревне. По словам Манефы, старосту избирали на 3 месяца. В июне-августе 1941 г. старостой был её отец Порфирий Семёнович Бойцов («Барин»). Он вёл себя достойно, никого не заложил, хотя кое-что и знал. После освобождения в 1944 г., в возрасте 75 лет, он был арестован НКВД за сотрудничество с оккупационными властями (был старостой!) и на 9 лет сослан. По другим воспоминаниям, мой дед Семён Грибов, тоже был какое-то время старостой деревни, но никаких репрессий к нему применено не было.

Младшие школьники продолжали учиться в Низах, а старшие должны были учиться в Нарве. По воспоминаниям Манефы, Гимназия располагалась около нарвской Ратуши в очень тесных помещениях. Учитель, Малевский Михаил Александрович, сумел собрать группу из примерно ста человек русской молодёжи 18-20 лет якобы для продолжения учёбы и оформить их как учеников Гимназии. Тем самым он уберег их от отправки в Германию, поскольку гимназистов в неволю не отправляли. Гимназию посещала и Маруся Грибова.       

Освобождение Низов

В начале 1944 г. Красная Армия, прорвав блокаду Ленинграда, вышла к реке Нарове. При освобождении Низов в самой деревне боёв не было, и деревня не пострадала, но в окрестностях деревни бои были.

В интернете нашлись воспоминания одного связиста-ветерана. Он пишет, что под Низами был сильный бой, убило несколько его товарищей, а его самого ранило...

Шурик находил за железной дорогой, прямо напротив деревни, одиночные могилки с трудноразличимыми надписями химическим карандашом на фанерных дощечках. Вряд ли они сохранились с 1941 года, кто знает. На небольшом воинском кладбище в центре деревни напротив церкви были похоронены примерно 30 красноармейцев и офицеров. По всей вероятности они не погибли в боях при освобождении деревни, а умерли в лазарете, который был в Низах во время осады Нарвы.

После войны, вспоминает Шурик, приезжала жена одного майора, она искала могилу мужа. Сделали вскрытие захоронения, мужа она опознала на 6-й могиле. Похороненные хорошо сохранились, но тут ударил сильный ливень, и они сразу как-то почернели... На похороненных не было сапог...

Рассказывает Лиля (жена Сергея): « ...В Низах был лазарет... кто умирал, они были там захоронены, вот так был захоронен поэт, очень известный, Григорий Суворов, сибиряк, ... а перед затоплением ... кто увозил частным образом, часть увезена в Синимяе, а часть увезена в Сланцы... И на братской могиле я бывала два раза. Памятник Григорию Суворову, поэту, и много-много цветов... К нам обратилась женщина с Урала, просила разыскать своего сына, который погиб в районе Низов... Я пошла к дяде Саше Грибову. Послушайте, какую дядя Саша мне историю рассказал... Когда-то к нему на хутор кавказский народ... грузин, генерал, привез своего брата, который погиб. И попросил на хуторе... сделали поминки... грузины все собрались, генерал там был. И они захоронили у дяди Саши, за домом, за хутором, захоронили этого грузина. И он сказал... а они там даже овечек зарезали... вообщем, настоящие поминки... и сказал, если я буду жив и кончится война, я приеду... я обязательно приеду... увезу тело своего брата на родину. И дядя Саша говорит, я ждал, ждал, и так никто и не вернулся... Видно, он погиб...  И он сказал, он так под березкой там и остался...».

Фронт в 1944 г. долго стоял под Нарвой, в окрестностях деревни стояли русские батареи, которые обстреливали Нарву. Одна такая батарея располагалась рядом с хутором крёстного. В ответ стреляли и бомбили немцы. Рядом с домом Евгения Грибова со стороны церкви была большая воронка от бомбы. Там потом полоскали бельё, и однажды чуть не утонула Люся.

В окрестностях хутора Баланца было много блиндажей, там стояло много войск. Какое-то время войска стояли и в самой деревне вместе с жителями. Крёстный вспоминал, что по сравнению с 1941 годом это была совсем другая армия, солдаты были весёлыми, дисциплинированными и уверенными в победе. Наступление русских войск шло со стороны Сланцев. Маруся помнит, как по дороге мимо хутора шли танки.

Поскольку дом деда Семёна сгорел, он с бабушкой стал жить в доме сына Евгения, вместе с его семьей. В этом доме какое-то время останавливался какой-то генерал. Дед ему понравился, генерал угощал его водкой, соблазнил курить, любил с ним беседовать о жизни.

Над деревней часто наблюдались воздушные бои, один подбитый истребитель упал недалеко от деревни на болоте в сторону Жердянки, и умельцы потом снимали с него часы и всё, что могло пригодиться в хозяйстве.

Один поврежденный советский бомбардировщик не мог дотянуть до аэродрома и сел на лёд Плюссы. Отремонтировать его не смогли, и весной он ушёл под лёд. Потом, видя, что бои под Нарвой затягиваются (Нарва была освобождена только 26-го июля 1944 года), жителей эвакуировали в деревню Плещевицы Волосовского района  Ленинградской области, где они находились вплоть до освобождения Нарвы. В Плещевицах родилась Нина (дочь Евгения Семёновича Грибова).

Переселенцы не все сразу вернулись в Низы после освобождения Нарвы, вначале поехали «разведчики», чтобы посмотреть, что осталось от деревни, подготовить дома к приёму женщин и детей. Все вернулись домой только весной 1945 г.

Мирная жизнь

Наконец наступил день Победы – страшная война закончилась!

Люди постепенно переходили к мирной жизни, обустраивались. Везде были видны следы прошедшей войны: фундаменты сгоревших домов, патроны, разбитая военная техника, воронки от бомб и снарядов. У населения в хозяйстве использовалось много разной военной утвари: котелки немецкие и русские, кинжалы и канистры немецкие. Корову с места на место, переводили на веревке, втыкая в землю штык...

В депортацию 1949 г. никого из деревни в Сибирь не выслали, беда прошла мимо.

Со временем, приехали уполномоченные из Сланцев организовывать в деревне колхоз. Крестьяне в колхоз идти  не хотели, а власти применяли метод «кнута и пряника»: не пойдешь в колхоз – не дадим земли и покосов, кормите скот, чем хотите. Не все пошли в колхоз, некоторые за упрямство были наказаны. Председателем колхоза был некий Шибалов, личность довольно тёмная. В деревне его не любили...

Советская власть отняла частную собственность, технику и землю. Денег колхоз почти не платил, жили бедно. Приезжала как-то уполномоченная «завести» здешних мужиков на соцсоревнование, но так ничего толком и не получилось, энтузиазма хватило ненадолго. Колхоз воспринимался как нечто чужое, навязанное, не своё. Была полная бесхозяйственность. Помню, как мы, ребятишки, заглядывали в окно комнаты пристройки к церкви, где на полу хранилось колхозное зерно. Там днём, не прячась, жрали хлеб десятки крыс, пол был буквально серым от их спинок. Рядом с домом Евгения Грибова был сарай, где стояли несколько колхозных коров, которые должна была обслуживать колхозница Бунтикова. По колено в грязи и навозе, громко ругаясь на коров и плача, она их доила. Коровы были грязные и тощие. Доярка, видимо, их ненавидела. В доме от этого соседства с коровами было огромное количество мух.

Постепенно крестьяне стали уезжать в город. Одним из первых в 1948 году перевез свой хутор в Нарву на 2-ю Речную крёстный. Во время переезда его семья жила в Низах в доме Новиковых. Маруся вспоминает, как в то время угорела в бане, упала. Как мама, тётя Шура, опускала в колодец на веревке крынки с молоком для сохранности. Колодец тот отличался очень хорошей чистой водой. Поток уезжающих усилился, когда стало известно, что Низы входят в «зону затопления» строящейся Нарвской ГЭС. Уехала в Нарву и семья Евгения Грибова, на их место переехала (на время постройки дома в Ивангороде) семья Михаила Семёновича Грибова, тётя Клавдия и Сергей.

Мизерная и по тем временам электростанция, всего 125 МВт, была якобы очень нужна для питания Ленинградского метро. Приехали лесорубы, стали вырубать окрестные леса, высокие деревья, но очень многое осталось. На месте богатейших заливных лугов, лесов, великолепных ягодников, ряда деревень возникло со временем Нарвское водохранилище, «Нарвское море», по которому еще долго плавали деревья, брёвна, сучья, островки мха и кустов. Гидроэлектростанция вступила в строй 30 сентября 1955 г.

Люди уехали в основном в Нарву и в Ивангород. Впоследствии жители навещали родные места на лодках. Места узнать было трудно, берега заросли ольхой и кустарником, а раньше росли сосны, берёзы. Как-то сориентироваться можно было по шоссе Ивангород – Сланцы, где вода была местами по колено.

А какие были ягодные и грибные места, какая прекрасная природа! Я до сих пор вспоминаю жаркий летний день в лесу, в воздухе стоит густой аромат лесных трав, земляники, шелест листвы, пение птиц. Где это всё?!

Низы прекратили своё существование, скрылись под водой.

Предки.

Копнуть далеко в глубь веков мне не удалось. Расспрашивая крестного, маму и бабушку Сашу, когда они были ещё живы, удалось что-то узнать только о прадедушках и прабабушках, о дедушке и бабушке.

Дед - Семён Григорьевич Грибов (20.04.1868 – 17.04.1951 гг.).

Родоначальником рода Грибовых в деревне Низы был Семён Грибов, мой дед по материнской линии. О его родителях известно очень мало. Григорий Григорьев (отец) и Дарья (мать) были людьми обеспеченными. У них в деревне была своя лавка, а Семён был единственным сыном родителей. С малых лет он помогал отцу прислуживать в лавке, здесь же (в лавке) он познакомился со своей будущей супругой, которая пришла что-то покупать. Семен угостил её конфетами, это растопило сердце юной Саши. Возникла любовь и со временем, с согласия родителей, они поженились. И было тогда Семену 21 год, а его избраннице 14.

В Петербурге у Семена были двоюродные братья, люди почтенные и, видимо, богатые. Сохранилась фотография, где он сфотографировался вместе с ними в солидном фотоателье при посещении Петербурга.

Семен был личностью незаурядной и отважной. Одно время он служил егерем, был умелым и смелым охотником, один на один ходил с рогатиной на медведя. По рассказам бабушки, вспоминает Шурик, на счету деда было 13 медведей. Рогатину Шурик нашел потом на чердаке дома дяди Жени. Это была простая лёгкая палка, разветвленная и заостренная на концах. Эту рогатину надо было подсунуть под челюсть медведя, когда он вставал на задние лапы перед охотником, перед броском. Медведь не мог нагнуться, ревел, размахивал лапами. В этот момент надо было ножом распороть ему брюхо. Это было очень опасное мероприятие, надо было действовать быстро и точно...

Шурик вспоминает, по рассказам бабушки и отца, историю с ручным медведем. Медведицу убили во время охоты, а медвежонка поймали и оставили на воспитание. Когда он был маленьким, он был, конечно, забавным, а потом кто-то из мужиков научил его пить водку. Сидел он в трактире на цепи, и каждый проходящий должен был поднести ему стаканчик. А если нет, то медведь собирал в руку слюну и ловко запускал обидчику в рожу...

В царское время сюда, в Низы, приезжали поохотиться князья царской фамилии Романовых со свитами, и дед Семен организовывал им охоту. Это было довольно сложное дело, надо было с двух деревень собрать и расставить загонщиков, обеспечить синхронность их действий. Зато и платили хорошо. После охоты мужики в деревне две недели пили во здравие Царя.

Семён любил ходить и за грибами, знал все грибные места. Недаром он впоследствии, в эстонское время, взял фамилию «Грибов». Много грибов было на его участке леса за рекой, в Чернышове. Оттуда он привозил много чёрных груздей. Однажды, когда он ходил за грибами, он увидел спящих подозрительных людей недалеко от дороги, а через деревню вот-вот должна была проехать почтовая тройка с казной. Он прибежал в деревню и поднял тревогу, но ему не поверили – Сенька, мол, нашел богатые грибные места и не хочет, чтобы другие туда ходили, поэтому пугает. Однако через некоторое время, уже зимой, в деревню прискакала тройка, лошади в мыле. Выяснилось, что на тройку напали разбойники, но кучер, стегая кнутом по лошадям и нападавшим, сумел от них вырваться... По рассказам бабушки, за содействие в задержании опасного преступника  дед был награжден Царским правительством медалью «За спасение при пожаре», поскольку других более подходящих к случаю медалей не было. Есть фото, где он снят с этой медалью на груди рядом с бабушкой. Семён был хорошим хозяином, семья была одной из самых богатых в деревне.

Он даже брал подряды на строительство железной дороги Ивангород-Сланцы. Постепенно укреплял хозяйство, прикупал землю, как в царское, так и в эстонское время. Интересно посмотреть опись его хозяйства в 1939 г., когда была всеобщая перепись в Эстонии. Земли было всего 51,2 га (из которых 25,5 га леса), 7,2 га пашни (0,6 га картошки). На огороде росла капуста (64 м2), цикорий (4 м2), огурцы (28 м2), лук (6 м2), свекла (3 м2), томаты (6 шт!). В саду росло 10 яблонь (все зимние сорта), 4 вишни, 15 кустов крыжовника, 15 черной смородины, 3 красной, 4 м2 малины, 15 м2 клубники. В хозяйстве было 3 лошади, 6 коров, 10 овец, 1 свинья, 4 куры, 1 петух, 2 улья. На момент описи в хозяйстве трудились дед Семён (70 лет), его супруга Александра (64), сын Владимир (34), его жена Анфиса (31), сын Евгений (28), его жена Анна (26). Было двое детей: сын Владимира - Петя и сын Евгения - Аркадий.

Сыновья Михаил и Александр и дочь Ольга жили уже своими семьями. Дед хотел оставить наследником своего хозяйства любимого сына Владимира, но война распорядилась по-своему. Дом сгорел в 1941 г., а в советские времена хозяйство пошло прахом.

После войны деда агитировали вступить в колхоз, но он не пошёл, предпочел стать единоличником, как тогда говорили. Лишился каких-то льгот, но свободу сохранил. Владимир и Евгений стали жить своими семьями и хозяйствами, а он остался со своей верной и любимой Сашей, с которой прожил 62 года в любви и согласии.

Дед понимал важность образования и старался дать его детям. Кто хотел учиться, получал такую возможность, но не всегда это удавалось. Времена тогда не очень-то благоприятствовали учёбе – 1-я Мировая война, Революция, Гражданская и Освободительная войны.

Дед пользовался большим уважением в деревне. Он неоднократно избирался старостой деревни и церкви, люди прислушивались к его советам.

Характер деда был суровый, жёсткий, властный, упрямый. Любил работать сам и заставлял работать других. Хозяином он был рачительным, в чём-то даже жадным. Детей своих в обиду не давал, имел чувство юмора. Любимым внуком его был Петя, сын Владимира. К нему он относился как-то по-особенному, очень ласково.

Дед страшно не хотел отсоединять своих детей, но бабушка понимала необходимость этого и старалась убедить деда.

Я доставлял деду много неприятностей, капризничал, пытался удрать в Нарву. Помню, как он очень сердился на меня, когда я гонял кур.

У Шурика воспоминаний больше. Говорит Шурик: «Я помню вот такое дело... Ходили в баню, вначале ходили мужики, а потом уже женщины с ребятишками. Я был в этом отряде. Но в один прекрасный момент, когда топилась баня, дед заловил меня: «а ты чего это, пострелёнок, не идешь с мужиками»? Пришлось идти, дед был всё-таки как основной командир... Пришлось идти... Баня топилась по-чёрному, это я отлично помню... дяди Жени баня. Дед меня на полог... там жарища невыносимая, и начал хлестать веником. Я от него вырывался и даже, помнится мне, укусил его за палец. Но дед всё равно... хотя кровь я видел... кровь текла из пальца... отхлестал меня как следует. И я с того момента полюбил парную баню...».

Умер дед в 1951 году на 83 году жизни от сердечного приступа, когда тушил ту самую загоревшуюся баню, о которой была речь выше. Умер в своих родных Низах.

Похоронен Семён Григорьевич Грибов на Ивангородском кладбище.

Бабушка - Александра Харлампиевна Грибова (06.04.1875 – 28.08.1965 гг., девичья фамилия Тараканова)

Об отце Харлампие Тараканове и матери Марине известно очень мало. Слышал только, что Марина была из села Жердянка на Нарове и её бабушка была эстонкой.

Река Нарова была как бы границей расселения эстонцев и русских. Семья Таракановых была большой – 2 брата (Иосиф и Иван) и 5 сестёр (Александра, Мария, Агафья, Татьяна и Фрося). Жизнь разбросала их по всему миру: Россия, США, Англия, Канада, Швеция.

История этой семьи – отдельная история, ждущая своих исследователей.

Как вспоминает Шурик по рассказам бабушки, с начала замужества детей у неё долгое время не было, и она отправилась на богомолье на остров Валаам. До Петербурга она шла пешком (около 150 км), а потом на пароходе на Ладожское озеро... Когда-то был в семье большой альбом фотографий с видами Валаама, но потом куда-то пропал.

С Божьей помощью, за свою жизнь Александра Харлампиевна родила 9 детей, 6 мальчиков и 2 девочки: Петр (родился в 1893 году), Михаил (1897 г.), Матвей (1899 г.), Александр (1902 г.), Владимир (1905 г.), Ольга (1908 г.), Евгений (1911 г.) и Мария (1916 г.). Последний ребёнок родился мертвым, когда роженице было около 50 лет.Если дед был несколько жестковат, то бабушка была «сама доброта». Она всех мирила и, если и ругала кого-то, то как-то по-доброму, с улыбкой и юмором. Помню, как бабушка ругала деда, что он не помыл руки перед едой, а тот отшучивался, что «вода мокрая». Интересно, что одни дети по характеру пошли в деда (Владимир, Евгений, Ольга), а другие – в бабушку (Михаил, Александр). Бабушка была большая труженица, не могла сидеть ни минуты без дела. На ней было всё домашнее хозяйство большой семьи. Она везде успевала. Помогали ей в основном невестки Анфиса, Нюша, Шура и Клавдия. Дочку Ольгу, когда она приезжала в деревню уже будучи замужем, к деревенской работе обычно не привлекали. Она считалась «городской». Шурик вспоминает, как вместе с бабушкой они стригли овец. Бабушка стригла специальными ножницами, а Шурик присыпал золой порезы.

Как вместе ходили в лес. Она всё время была чем-то нагружена, то какие-то травки собирает, то ветки для веников. Учила различать «нарвскую» березу и «глухую». «Глухая», оказывается, для веников не годится, годится только «нарвская». У «нарвской» берёзы листья как бы с плечиками, как кружева. Веники она вязала славно.

У бабушки была волна густых и красивых волос. Шурик помнит, как она их расчесывала...

Достопримечательностью семьи была корова, которая давала за один раз целое ведро очень жирного молока, а доили ее 3 раза в день. Корова почему-то очень любила лопухи, которые заготовлял Шурик. Молоко было чудесным. Помню, какие вкусные и ароматные хлеба пекла бабушка. Один был простой, ржаной, с потрясающей хрустящей корочкой, которую старался утащить, когда хлеб был ещё теплым, за что меня ругали. А другой назывался «кисло-сладкий», по вкусу он напоминал хлеб нашего времени сорта «рижский». Еще она пекла очень вкусные пироги с капустой и особый пирог «с молитвой». Вспоминаю также вкуснейшие наваристые кислые щи с мясом и перловкой... Бабушка была очень религиозной, ходила в церковь, соблюдала среду и пятницу, Великий пост и другие посты. В церковь она ходила и, переехав в Нарву, когда была уже старенькой. Сначала ходила одна, потом с поддержкой мамы. Старалась выстаивать службу на ногах, садилась только в конце службы, когда очень уставала.

Для мамы эти посещения церкви не проходили даром. Она ведь была учительницей советской школы, а учителям ходить в церковь в то время категорически запрещалось. Для выявления нарушителей назначались дежурные учителя, которые ходили в церковь и записывали провинившихся. Потом на учительском собрании им выносился выговор. Ссылки на больную старенькую мать не помогали. Такими вот методами коммунисты-атеисты утверждали свою веру – безбожие... Помню, когда я был студентом и приезжал на каникулы в Нарву, то часто давал бабушке деньги «на свечки». Для меня это было как бы в шутку, а её очень радовало.

Бабушка была неграмотной, не умела ни читать, ни писать. Помню, как дед иногда читал ей Евангелие, бабушка внимательно слушала... Хотя она была неграмотной, язык её, вспоминает Шурик, был удивительно правильным, литературным. Считала она хорошо, счёт деньгам знала.

Перед затоплением Низов бабушка переехала в Нарву, жила сначала у сына Владимира, а потом у дочери Ольги. Когда ещё могла ходить, периодически навещала по очереди всех своих детей, ездила даже на Смолку к сыну Евгению. Помню, любила выпить одну рюмочку сладкого вина, не более. При этом говорила: «Сладенько». А потом: «Ой, толнуло!»...

Имеется много фотографий бабушки. Я любил её фотографировать. Она как бы сердилась, но на самом деле была очень довольна.

Она была веселая, обладала хорошим чувством юмора. Старался её рассмешить, рассказать что-то веселое, чтобы вместе посмеяться. С ней было весело... Когда был студентом, иногда долго не звонил из Питера, мама и бабушка волновались. Потом приезжал, и мать говорила бабушке: «Ну, поругай его, чего же ты теперь молчишь?». Но поругать кого-то бабушке было очень трудно, она при этом просто мучалась, старалась подобрать самые мягкие слова...

Бабушка прожила длинную жизнь, перед её лицом прошла целая эпоха – от лучины до почти современной цивилизации.

Бабушка Саша сохранилась в памяти как очень добрая и светлая личность...

Умерла на 90-м году жизни, на 14 лет пережив супруга. Похоронена Александра Харлампиевна Грибова на Ивангородском кладбище рядом со своим Семёном.

При достижении призывного возраста он также служил в эстонской армии. Евгений выучился на кровельщика и крыл крыши. Уже при советской власти они с дедом разбирали какой-то пограничный кордон для извлечения материалов для строительства. Дядя Женя сорвался с крыши, упал и повредил позвоночник. Долгое время он пролежал в гипсе, только перед самой войной поправился. Он тоже был весь в отца, но работать любил, пожалуй, даже больше его. Работа была у него «одна, но пламенная страсть». Даже, думаю, что он любил не столько блага, которые давал труд, сколько сам процесс труда. Себя в работе не жалел, других тоже. Особенно доставалось от него тёте Нюше и сыну Аркадию, они тоже должны были всё время работать. К дочерям он всё же относился не так сурово и был с ними ласков. Особенно к младшенькой Нине.

Аркадия же заставлял работать нещадно. Мы ходили купаться, ловить рыбу, за грибами, но что-то не помню, чтобы Аркадий часто был с нами. Он должен был находиться всегда при отце.

Вспоминает Люся: «...Отец у нас был кормилец в семье. Ну что нас пять человек в семье, а ведь он один работал... У него лошадь была, он пахал огороды, крыши крыл, и никогда с ним не рассчитывались, как сейчас, бутылкой... С ним рассчитывались всегда съедобным... Приносил бидоны меда, бачки рыбы... Кто чем ... так он нас содержал...». Его деятельная натура не знала границ. Построив при переезде из Низов дом в Нарве на Тайме 5, он с женой переехал в лесничество на российской стороне, на Смолку. Там были великолепные грибные места, и мы ездили туда за грибами.

Надо было усть-нарвским автобусом доехать до Смолки, выйти на берег и кричать через реку, чтобы перевезли. Обычно перевозила тётя Нюша, а дядя Женя был занят заготовкой сена или ещё чем-либо. Сена он заготовлял много, себе и на продажу.

Не ограничившись этим, он построил дом в Усть-Нарве и стал сдавать комнаты в аренду. Тут выяснилось, что будучи невероятно трудолюбивым, он не совсем представлял, в какой стране и в какое время он живет. И то, что можно одному, нельзя другому. Это сейчас он был бы миллионером, а тогда его ошельмовали в прессе, выставили чуть ли не тунеядцем. Он пытался бороться, приезжал в Таллин за справедливостью, но всё было тщетно – дом отняли.

Помню, когда он приехал в Таллин, он остановился у меня в маленькой комнатке в «Доме молодых специалистов» по Сыпрусе 5 (я тогда уже работал после окончания вуза). Пригласил его в самое модное по тем временам кафе «Vana Toomas». Мы пили «Vana Tallinn» и целый вечер беседовали о жизни...

Дядя Женя был крёстным отцом Евгении, дочери Александра Грибова.

Умер от сердечного приступа на 69-м году жизни. Похоронен Евгений Семёнович Грибов на кладбище в Ригикюла.

Сын - Александр Грибов (12.09.1902 – 12.10.1991 гг.)

Александра Грибова я знал лучше, чем других членов семьи, мы встречались на протяжении долгих лет. И не только потому, что он был моим крёстным отцом, но тут, видимо, было ещё и какое-то родство душ.

Когда еще учился в школе, заходил к нему довольно часто. Потом, бывая в Нарве наездам, и в студенческие годы и уже работая в Таллине, всегда заходил поговорить. И это не было просто долгом вежливости, меня тянуло к нему. Он угощал домашним малиновым вином, и мы часами беседовали на самые различные темы. От него, в основном, я и почерпнул знания об истории нашего рода. С ним было очень интересно разговаривать, он был в курсе всех событий, в спорах всегда был «за русских». В юношеские годы он проявил желание получить образование, и отец послал его учиться в Духовную Семинарию в Петербург. Но тут случилась Революция, стало не до учебы. Питер превратился в бурлящий котел. Молодой семинарист видел собственными глазами, как пьяные матросы прямо на улице среди бела дня расстреляли группу офицеров и снимали с трупов одежду. Больной, завшивевший и голодный, пришел он пешком из Питера в Низы...

Как Владимир и Евгений, Александр тоже служил в эстонской армии.

Настало время, и Александр полюбил Шуру Сперанскую, а она его. Подруги Шуры отговаривали её выходить за Александра, т.к. в деревне считали Александра «болезным», который недолго протянет, но Шуру это не остановило. Она решила хоть несколько лет, но пожить в счастье. Однако Александру предстояло прожить долгую жизнь, и он пережил многих, в ту пору крепких и здоровых.

Александр пел на клиросе в церковном хоре, а Шура руководила церковным хором.

Это была очень красивая пара. Молодые сыграли свадьбу и решили купить землю и построить дом. Денег не было. Чтобы взять деньги в банке в кредит, надо было иметь поручителей, но отец, Семён Григорьевич, по какой-то причине проявил упрямство и отказался быть поручителем. Обида от этой несправедливости осталась надолго. Помогли чужие люди, и деньги были получены. Купили участок земли для хутора в 2-х километрах от Низов и приступили к строительству дома. Денег всё же было недостаточно, чтобы нанять бригаду строителей, поэтому пришлось строить самому с привлечением одного специалиста. Так вдвоём они и построили дом. В 1928 году семья из родительского дома в Низах переехала на хутор.

Это были для молодых очень трудные годы. Надо было параллельно со строительством дома выкорчевать лес и подготовить землю для огорода, картошки, зерновых, расплатиться с банком. Работали с утра до вечера, сидели на картошке, на всём экономили. Пошли дети, все девочки, Маруся (1927 г.), Женя (1929 г.) и Таня (1934 г.), а так хотелось сына-помощника. Говорит Маруся: «... как мы купаться ходили втроем, я впереди, за мной Женя, потом Таня маленькая. Бежали на речку, там купались... плавали. Женя один раз упала, там у нас сеновал был, и она упала вниз... удачно, ничего не повредила. На сеновал мы любили лазить, спали на сеновале...У нас лес ведь был рядом, там много ягод было и грибов... ходили за ягодами, за грибами... Другой раз мама скажет, сходите, наберите на кисель или пироги... вот идём, набираем... Рядышком совсем. Голубика и земляника и малина. По железной дороге малинник был... много малины было... У нас собака была Максик, такая большая рыжая собака... Вот эта история мне запомнилась. Мамина мама, бабушка моя, баба Ириша, пришла к нам, а никого нет... собака только. Собака стала на неё лаять, а у нас было окно открыто, и она залезла в окно... от собаки, чтобы собака её не кусила... И сидела дома, пока наши не пришли с сенокоса... или откуда-то, так и сидела, собака её не выпускала...Ну, вот я помню, когда обрабатывали землю, то я  всё отгоняла слепней-то от коня. Папа пахал, я веткой отгоняла... он меня рано будил, что я так старшая была... чтобы помогать. Он говорил, нет мальчишек-то у нас, всё девчонки. Ты, говорит, за мальчишку... Потом коров пасли тоже, всё осталось в памяти...».

Как-то на хутор приходили цыгане, гадали, украли одежду и серебряные ложки...

Расплатиться с долгами удалось только перед самой войной. Теперь бы жить и жить, но судьба распорядилась иначе.

В 1941 г., когда в деревне были уже немцы, через хутор ночью, а то и днём, часто пробирались к своим выходившие из окружения русские солдаты. Им давали поесть и направляли к реке, где была лодка. Потом крёстный плыл на ту сторону и перегонял лодку обратно. Это было рискованно, за такую помощь можно было попасть в концлагерь, а то и хуже. Однажды чуть не попались. На хутор зашли немецкие связисты, которые недалеко от дома прокладывали связь, а в это время на хуторе кормили русских солдат. Их удалось незаметно спрятать, пронесло...

Хутор стоит у меня перед глазами почти так же ярко, как и Низы, хотя жил там, в основном во время войны, когда мне было всего 4 – 5 лет. Память сохранила отдельные мельчайшие детали и даже запахи сосны, земляники и ягодников...

Если повернуть с дороги к хутору, то слева было небольшое поле. Потом надо было перейти железную дорогу и небольшой мостик через канаву. Если пройти по канаве в ту или другую сторону, можно было набрать грибов.

Дальше уже был дом с огромными красивыми крыльцами. Напротив крылец была баня, за которой начинался ягодник крупной сладкой голубики. Слева от бани был огород, за домом небольшое поле.

Вспоминаю всегда веселую и добрую тётю Шуру. Она пекла очень вкусные и красивые пироги с голубикой, но больше всего запомнил ее «драчехи» и «омачку». Драчехи представляли собой небольшие круглые плоские лепешки из ржаного теста на дрожжах, немного похожие на теперешний лаваш. Они пеклись в русской печи на каменном основании, когда печь протоплена и угли сдвинуты в сторону. Иногда небольшие угольки попадали в драчеху, и их надо было выковыривать. Омачка делалась из жидковатого картофельного пюре, помещалась на широкую тарелку. В центре делалось небольшое углубление, куда клался кусочек масла, которое сразу же таяло. Теперь, когда всё было готово, можно было приступать к еде. Руками от драчехи отрывался небольшой кусок, обмакивался в омачку – и в рот. Запивалось это стаканом парного молока. Блаженство!

После освобождения крёстного призвали в Красную армию пулеметчиком ручного пулемета «Дегтярев». Солдатом он, видимо, был не очень хорошим. Не было в его сердце ожесточения, он не хотел никого убивать. Помню как он вернулся после демобилизации, зашел к нам в Нарве перед поездкой в Низы. Мы тогда жили в маленьком деревянном домике около бастиона, рядом с домом был сад. Я играл в саду и вдруг вижу, по дорожке идет ко мне какой-то незнакомый высокий военный в пилотке и красноармейской форме и улыбается. Подбежал к нему: «Крестный!», он взял меня на руки…

После войны жить хуторской жизнью стало очень трудно, хозяйство было разрушено, наступал колхоз, надо было дать образование дочерям. Одним из первых он в 1948 году переехал в Нарву, перевез свой хуторской дом на 2-ю Речную. Место было приметное. Когда возводили фундамент и перекапывали огород, находили кости и пуговицы времен войны со шведами Петра 1-го. Сюда, на 2-ю Речную, я приходил долгие годы.

Александр Грибов был крёстным отцом Шурику, сыну Владимира Грибова, и мне.

Умер на 89-м году жизни. Похоронен Александр Семёнович Грибов на кладбище в Рийгикюла.