Переходные процессы и кризисы

Переходные процессы и кризисы

Финансовый кризис

Мы рассматривали, как вброшенная в экономику денежка мудро распределяется Невидимой Рукой по положенным ей местам. Как повышение налога или другое возмущение рынка в одной точке перераспределяется в установившемся режиме по экономике. Но процесс перехода экономики из одного состояния в другое не является простым и плавным. Ирвинг Фишер описал финансовый кризис так.

Повышение цен порождает тенденцию к повышению номинального процента, а падение цен – к понижению его, но приспособление уровня процента к движению цен идёт с запаздыванием. Это приводит к колебательным процессам. Движение процента не успевает за движением цен. Если понимать это, можно менять процент с опережением и гасить колебания. На самом деле ситуация немножко посложней.

Но интересно, что у Ирвинга Фишера колебательный процесс получился даже при линейной формуле денежного обращения. Мы же с вами уже знаем, что формула денежного обращения не линейна. Из физики восьмого класса мы знаем, что уравнение колебаний маятника имеет точно такую же форму. Значит, колебательная реакция на любое возмущение – неотъемлемое свойство финансовой системы.

Нелинейно не только упомянутое соотношение. Соотношение оплаты труда и прибыли на капитал – величина, определяемая рыночными механизмами, а значит – объективная. Капитал – это интегрированный вчерашний труд. Отношение функции к её интегралу не может быть линейным. Поэтому величины оплаты труда и прибыли на капитал взаимосвязаны, но не пропорциональны. Соотношение этих величин нелинейно зависит от общих параметров. Например, от производительности труда и капитала. Величина оплаты труда – параметр более инерционный. При любых колебаниях конъюнктуры капитал вперёд получает свою прибыль и первым терпит убытки. Эти величины самонастраиваются с помощью колебательных процессов.

Разновидностей величин с такими нелинейными соотношениями, порождающих колебательные контуры, можно найти и ещё. Если учесть, что цены на рынке существуют не вообще, а относятся к конкретной ценности с конкретным количеством, и таких ценностей великое множество, то же самое можно сказать о капиталах и о других параметрах, то экономику можно представить состоящей из множества колебательных контуров.

Описание сетей с большим количеством подобных элементов существует. Это описание электронных схем. Составление уравнений для каждой электронной схемы – задача немыслимая. При любом изменении схемы все уравнения нужно составлять заново. Существуют подходы, резко упрощающие задачу. Элементы электронной схемы представляются в виде многополюсника и описываются с помощью матрицы входных и выходных параметров. Соединения описываются при помощи математических операций с матрицами. Добавление нового элемента в схему не требует проведения всех расчётов заново. Нужно матрицу параметров этого элемента перемножить по математическим правилам перемножения матриц с матрицей параметров исходной схемы. Таким способом электронные схемы не только описываются, но и прекрасно рассчитываются.

Но такая идиллия наблюдается только в линейных режимах. Если элемент даёт нелинейную реакцию на величину сигнала, то каждый параметр матрицы становится функцией, причём нелинейной. Математики для таких матриц не существует. Поэтому для расчёта нелинейных схем нет общих формул. Каждую нужно рассчитывать заново.

В 80-х годах доцент НЭТИ (ныне НГТУ) Василий Снурницин придумал подход, заменяющий описание параметра нелинейной функции описанием матрицей линейных коэффициентов этой функции и её степеней. Эти неправильные матрицы при соединении ведут себя не так, как обычные. Получаются несколько другие правила их соединения. Но нелинейные вычисления заменяются матричными вычислениями с линейными величинами. Возникла идея описать в общем виде соединения нелинейных многополюсников с помощью матриц, каждым элементом которой является эта неправильная матрица. Нужно было вывести правила математических операций с такими матричными системами. Были получены частные решения, работа не была доведена до конца. Не надо объяснять – что произошло в конце 80-х.

Но задача хоть и чрезвычайно сложная, сложность создания методики оправдывается лёгкостью её применения. Такая методика позволяет рассчитывать произвольные нелинейные схемы. Но и такие схемы еще не являются аналогом экономических контуров. Все нелинейные процессы протекают не в стационарной системе, как в случае с электронной схемой, а в нелинейной системе с меняющимися во времени параметрами. В экономике меняется всё – и количество денег, и размеры капиталов, и производительность… То есть нужно провести еще один виток усложнения модели.

Попытки построения математических моделей без понимания и описания функционирования экономики бесперспективны. Милтон Фридман, считающийся одним из столпов монетарной теории, предпринял попытку бессистемного подхода к экономике. Бессистемность он компенсировал отказом от описания процессов в системе описанием их регулирования по отклонениям. И начал сразу с дифференциальных уравнений. В результате получается методика, позволяющая не сбиться с дороги, ведущей неизвестно куда.

А мы поступим следующим образом. Отметим, что если бы у нас была выше описанная сложная методика, тогда имело бы смысл выводить для неё конкретные формулы связи различных параметров. Например, величин оплаты труда и дохода на капитал. Поскольку этого у нас пока нет, не стоит сложные формулы возводить на пустом месте. Надо ограничиться качественным пониманием нелинейных эффектов и получить из него максимум возможного.

Конечно, и движение маятника можно описать с помощью дифференциального уравнения. Мы все параметры в любой момент будем знать совершенно точно. Но это же уравнение в проинтегрированном виде, в виде квадратного уравнения, вполне достаточно для описания колебаний маятника. И эта простота позволяет изучать его детям в восьмом классе. Экономистам тоже следовало бы начать с простого, а не хвататься сразу за дифуравнения.

Итак, мы будем исходить из качественного понимания волновых процессов в нелинейных системах, и глядеть на задачу из надсистемы, как на описание волновых эффектов. А такие эффекты бывают весьма экзотическими. Наложение двух волн даёт интерференцию. В одном месте величины складываются, отклонение взаимоусиливается, в других гасятся. Если складывать множество гармонических колебаний, то вероятность отклонений примерно от половины будет вверх, от половины вниз, и суммарное колебание будет на среднем уровне. Но, теоретически можно дождаться момента, когда все их максимумы сойдутся в одном месте в одно время, и получится гигантский всплеск на ровном месте.

Это механизм образования, так называемого, девятого вала. Существуют и более экзотические проявления. Среди моряков ходят легенды и о внезапно возникающей посереди океана гигантской волне. Поэтому же в экономике не всегда можно получить одинаковый отклик на одинаковое воздействие. Формулы Милтона Фридмана не всегда могут сработать и по отклонениям.

Но главный результат сложения колебаний – образование циклов ускорения-замедления денежного обращения или увеличения-уменьшения банковского мультипликатора. Увеличивается скорость денежного обращения – увеличиваются цены – стимулируются инвестиции в производство через кредит, создание новых вторичных денег и увеличение скорости их оборота. Запускается контур положительной обратной связи.

Возросшее количество товара по выросшей цене ограничивает спрос, и цены начинают падать. Падение цен приводит к откладыванию покупки на завтра, замедлению скорости денежного обращения, что приводит к дальнейшему падению цен. Усугубляет дефляционную волну необходимость возврата кредита, взятого предпринимателем под высокий процент на растущем рынке. Но самой неприятной фазой дефляционной волны может стать потеря доверия к банкам и изъятие денег. То есть, уничтожение банковского мультипликатора и резкое сокращение количества денег. А это уже дефляционный кризис.

От колебаний стоимости на рынке есть спаситель, мы его уже знаем – это спекулянт. Его бизнес – зарабатывать на сглаживании ценовых колебаний. В развитой экономике с большим количеством рыночных инструментов и различных колебательных контуров существует объективно высокая потребность в спекулятивном капитале. Но тут есть один нюанс. Спекулянт является добрым доктором рынка только при условии, когда величина спекулятивного капитала много меньше величины капитала оборотного, который он обслуживает.

Представьте себе, что склад капитализирован больше, чем производство, и начинает диктовать ему свои условия. Вместо того чтобы устранять неритмичность производства, он её создаёт. То же может произойти и со спекулятивным капиталом. Чрезмерная его концентрация может монополизировать отдельные рыночные потоки и взвинчивать цены. Виновата не сама полезная функция спекуляции, а, так же как и в производстве, монополизация. Это может произойти, например, когда маленький фондовый рынок открывается, и спекулятивный капитал с большого рынка начинает делать там погоду.

Спекулятивный капитал работает по самым коротким целям, на коротких деньгах. Инвестиции в оборотный и, тем более, в основной капитал значительно более длинные. Во время развёртывания финансового кризиса инвестиции в длинные цели прекращаются. Капитал в поисках применения уходит в короткие цели. Так гипертрофированно растёт спекулятивный капитал. И этот капитал в отдельных сегментах рынка надувает ценовые пузыри. Пузыри надуваются по принципу положительной обратной связи. Чем больше растут цены, тем больше приток излишнего спекулятивного капитала, взвинчивающего цены.

Еще один важный эффект финансового кризиса – искажение стоимости на фондовом рынке. На фондовом рынке обращаются акции. Акции – это ваши права собственности на часть капитала. Это замечательное изобретение, устранившее необходимость наличия сокровища в ваших личных сбережениях. Вы теперь можете накапливать сбережения в виде прав на капитал, создающий стоимость. Экономика с развитой финансовой системой устраняет сокровище из обеспечения денег, делая их из капитала. Экономика с развитым фондовым рынком изгоняет сокровище из личных сбережений. Всё это, устраняя замораживание стоимости, делает экономику максимально динамичной.

Когда из капитала делаются деньги, предприниматель отдаёт банку право владения и распоряжения стоимостью заложенного капитала. Право пользования остаётся у него. Когда предприниматель эмитирует акции, предприниматель формально передаёт вам все права владения, распоряжения и пользования капиталом. Владеть и распоряжаться вы можете просто – держа или продавая акцию. А вот чтобы реализовать право на использование капитала, вам нужно выбирать совет директоров, и через него участвовать в управлении капиталом.

Но вас, если честно, это последнее право вовсе не интересует. Акция для вас – объект накопления богатства. Вы добровольно отдаёте своё право пользования предпринимателю. Отсюда разная оценка стоимости акции у вас и у предпринимателя. В вашу оценку полезности не входит право пользования. В оценку предпринимателя входит. И не только право, приходящееся на его долю акций, но и право, подаренное вами.

Этот нюанс, малозаметный в мирное время, в кризис становится существенным. Вы оцениваете стоимость акции по упавшей в результате дефляционного сжатия рыночной котировке. И правильно делаете. Для вас это финансовый инструмент, и его лучше обменять на другой, в котором стоимость сохранится лучше. Так же оценивает его и банк, у которого акции в залоге.

Предприниматель в кризис при упавшем в цене залоге должен возвращать кредит, а нечем. Он вынужден продавать часть акций по заниженной, с его точки зрения, цене. Цене, заниженной относительно прав пользования. После кризиса цена восстановится. Особенно неотвратимо это случится, если кризис финансовый, который мы описываем, а не экономический. Цена восстановится, а контроль будет потерян. А стоимость контроля права пользования иная.

Понимая это, привилегированные банкиры, имеющие отношение к эмиссионной политике и обладающие в кризис дефицитными деньгами, скупают контроль над здоровым, но попавшим в финансовую ловушку, капиталом по дешёвке, присваивая, созданную чужими руками, стоимость. Такую операцию неоднократно в конце девятнадцатого, начале двадцатого века в управляемом режиме проделали американские банкиры с очень известными фамилиями.

Сами колебательные процессы неправильно считать причиной кризиса. Зима тоже циклически сменяет лето. Но если вы её встретили с валенками и дровами, у вас никакого кризиса нет. Кризис у того, для кого зима наступила неожиданно. Кризис – это не сам волновой процесс, а те явления, которые вызваны неподготовленностью к нему, такие как описанные процессы – надувание пузырей и лавинообразное схлопывание банковского мультипликатора.

Такие волновые процессы имеют период в несколько лет. Сто лет назад они с такой частотой порождали финансовые кризисы. Но с тех пор финансовые власти научились управлять денежным предложением. Эмитировать вовремя деньги, расширяя денежную базу. Повышать коэффициент резервирования, заставляя банки сужать денежную массу. Конечно, мы уже знаем, что все рыночные соотношения объективны, и финансовые власти не могут их менять по своей воле. Но это средние соотношения. А вмешиваться в процесс их изменения для сглаживания колебаний финансисты научились.

Важную роль в предотвращении финансовых кризисов играет финансовая грамотность предпринимателей. Она позволяет на растущем рынке вовремя понять пределы роста и не закредитовываться в преддверии падающего рынка. Все эти замечательные навыки позволили в двадцатом веке научиться избегать кризисных последствий колебательных процессов в финансовой системе. Экономисты заговорили уже о бескризисной эре. Но научились справляться они с финансовым кризисом. Кризисом, вызванным нарушениями в денежном обращении. Экономический кризис вызван другими причинами и финансовыми манипуляциями не лечится.

Экономический кризис

Причины экономического кризиса лежат не в левой части уравнения денежного обращения, а в правой. Не в финансовой системе, а в экономике, в производстве. В финансовой системе симптомы кризиса проявляются схожим образом. Но привычная манипуляция теми же параметрами финансовым властям никак не помогает.

Мы в самом начале книги выяснили, что производительность труда – самый фундаментальный параметр экономики. Повышение производительности труда – даже не просто главная цель развития экономики, а это и есть развитие. Кто-то может подумать, что развитие, повышение производительности не так уж и обязательно. Мы как-то приспособились к сегодняшнему уровню, можем прожить и так. Это заблуждение.

Карл Маркс придумал теорию, согласно которой ресурсы истощаются и их добыча становится всё дороже. Себестоимость продукции повышается и бесстыжие капиталисты, чтобы не жертвовать нормой прибыли усиливают эксплуатацию трудящихся. Его идеи основаны на идеях Томаса Мальтуса. Тот вообще объявил, что ресурсы исчерпываются и нас надо истреблять в войнах, иначе мы погубим себя, наращивая потребление ресурсов. Карл Маркс же призвал истребить только капиталистов.

Прогнозы обоих классиков не сбылись. И современные трудящиеся живут значительно богаче, чем в марксовские времена, и ресурсы не кончаются. Всё это происходит за счёт роста производительности труда и повышения глубины использования ресурсов, вовлечения в производство стоимости ресурсов всё более высокого порядка. Например, урана вместо дров.

Это всё неэкономические понятия. Они относятся к технологическому развитию, для которого экономика является надстройкой. Это изображено на схеме развития цивилизации в книге ТОСМ, которую вы прочли, как я рекомендовал во введении. В экономических величинах увеличение глубины использования ресурсов отражается тоже на повышении производительности труда. Поэтому будем использовать производительность труда, как комплексный параметр, отражающий развитие.

Если мы посмотрим на историю с точки зрения повышения производительности труда, то увидим – именно этот механизм постоянно уводит цивилизацию от мрачных предсказаний Томаса Мальтуса. На островах Полинезии законы Мальтуса срабатывали многократно. Население очередного острова уничтожало его ресурсы, а затем и себя.

Если заморозить производительность труда, начнут сбываться мрачные предсказания Карла Маркса в планетарном масштабе. Будут расти издержки на добычу всё более труднодоступных ресурсов, падать производительность капитала, падать производство новой стоимости. Экономика начнёт сжиматься. То есть, даже для поддержания экономики в равновесии необходим постоянный рост производительности труда. Усыхание стоимости за счёт увеличения ресурсных издержек компенсируется увеличением производства стоимости за счёт повышения производительности. А это происходит по другим законам, по законам развития технических систем.

Николай Кондратьев в начале двадцатого века описал длинные циклы экономики. Эти циклы он связал с циклическим возрастанием производства стоимости на каждом новом технологическом уровне. С тех пор в язык экономистов попало понятие технологический уклад. Экономисты стали выделять такие уклады в прошлом, и, даже, стали фантазировать о будущих укладах. Впрочем, непременно добавляя, что никто из смертных знать будущего не может.

Но как раз законы развития технических систем сегодня разработаны значительно лучше, чем экономика. И технологическое будущее понятно значительно лучше, чем экономическое настоящее. Эти законы развиваются в недрах Теории Решения Изобретательских Задач (ТРИЗ). Читатели ТОСМ уже в курсе существования этой науки, поэтому рассказывать о ней не стану. Отмечу лишь, что развитие технологий носит объективный характер. Экономика не определяет этот характер, а лишь обслуживает. Может способствовать ускорению или торможению объективных процессов. То есть, экономика относится к технологии, как финансовая система к экономике – является её надстройкой. Поэтому нам надо рассмотреть отражение технологических циклов в экономических процессах.

Исчерпание резервов повышения производительности труда на осваиваемой технологической платформе приводит, как мы уже выяснили, к усыханию стоимости, к уменьшению Q в формуле денежного обращения. Это вызывает волновые процессы в левой части уравнения и те же явления, что и при финансовом кризисе. Но кроме этого снижается производительность капитала и падает его стоимость на длительную перспективу. А в капитале мы уже привыкли держать часть своих накоплений. Падающие в цене накопления никого не устраивают, и им стараются найти более стабильную, не теряющую стоимость, замену.

При падении производительности капитала более ценным становится товар. Уменьшенная на рынке стоимость при той же денежной массе создаёт большие цены. Поэтому накопления из капитала перетекают в товар. Накапливаемый в виде богатства товар мы назвали сокровищем. Мы уже знаем, что сокровище – самый низкокачественный компонент богатства. Он отсасывает стоимость с рынка, угнетая его. Здесь нужно обратиться к формуле 10 и вспомнить о забытом нами компоненте U. Утечка стоимости увеличивается, еще более сокращая стоимость на рынке Q, и запускается контур положительной обратной связи.

Стоимость на рынке падает, но это компенсируется тем, что часть денежного оборота отвлекается на обслуживание оборота сокровища. В торговле товаром, являющимся сокровищем, начинает надуваться пузырь. Его путают со спекулятивным пузырём, надуваемым при финансовом кризисе. Но он имеет принципиальное отличие. Спекулятивный пузырь надувается на коротких деньгах спекулятивного капитала, используемого с целью заработать на ценовых колебаниях. Пузырь сокровища надувается на длинных инвестиционных деньгах. Их цель – сохранение стоимости.

Это не значит, что к надуванию пузыря не присоединяется спекулятивный капитал. Но в современной экономике создано большое количество институциональных инвесторов – от рисковых хедж-фондов, до консервативных пенсионных фондов. Такие фонды с огромными капиталами по определению не могут зарабатывать на спекуляциях. Но падение стоимости активов не нужно никому.

В примитивной экономике роль сокровища играло золото. В силу исторической привычки золото и сегодня играет эту роль во время экономических кризисов. Но его полезность в современной экономике значительно меньше, чем в прошлых веках. Заключается она в основном в том, что будет нужна ещё кому-нибудь в качестве сокровища. Вторым недостатком золота является явная недостаточность его количества для современных инвестиционных нужд. Не взвинчивать ведь до небес стоимость практически никому не нужного актива.

Вторым, исторически, товаром для превращения в сокровище стала недвижимость. Пузырь на рынке недвижимости становится предвестником кризиса, сигналом о том, что падает производительность капитала. Но в развитой экономике недвижимости стало слишком много, она перестала быть дефицитной и не годится в качестве сокровища. Хотя продолжает играть эту роль в развивающихся экономиках.

В двадцать первом веке рынок нашёл нового кандидата на сокровище. Это биржевые товары. Поведение цен на нефть, цветные металлы, зерно стало определяться не только балансом спроса и предложения в "живой" части экономики, но и инвестиционным спросом на сокровище. Институциональным инвесторам удобно пользоваться производными биржевыми инструментами. Прокручивание инвестиционных денег в этих инструментах взвинчивает цены. А сверхкрупные инвесторы – государства стали скупать и складировать биржевые товары. Китай стал переводить ненадёжные валютные резервы в товарную форму. Он стал строить и заполнять нефтехранилища, скупать и складировать металлы и даже железную руду. Руда по своим массогабаритным показателям на единицу стоимости совсем плохо подходит на роль сокровища. Видимо тут дело в том, что Китай хочет нагнуть рынок в грядущий кризис и добиться покупки компании Рио Тинто, увеличить долю акций которой Китаю не дали по политическим причинам.

В финансовой сфере экономический кризис проявляется теми же симптомами, что и финансовый. Но привычные манипуляции с денежным обращением не приводят ни к какому результату, кроме дополнительного раскачивания рынка. Выход в развитии технологии. Рынок может помочь, лишь осознав необходимость инвестирования в инновации. Но в какие именно – могут ответить лишь законы развития технических систем. Чтобы ориентироваться в них экономистам нелишне почитать книги по ТРИЗ.

Социально-политический кризис

Беда экономике приходит не только из базиса (из задержки развития технологий), но из надстройки (нежелания политической системы меняться). Политическая система весьма консервативна, и, настроившись на относительно эффективное управление экономикой, застывает и отстаёт от неё в развитии. Развившееся содержание вступает в противоречие со старой формой. Внешне разные формы этих противоречий при смене политических формаций по схеме развития цивилизации в ТОСМ сводятся к одному содержанию – политическому сопротивлению дальнейшему повышению производительности труда.

В ТОСМ описаны переходы всех формаций на трёх системных уровнях – технологическом, экономическом и политическом в системных терминах. Здесь мы рассмотрим подробней только одну формацию – общество потребления с двух концов – кризис её создания и кризис её заката. Рассмотрим изнутри экономической системы.

Подчеркну ещё раз. Общество потребления я выделил в новую формацию и не называю капитализмом по следующим причинам. Термин капитализм ввёл Карл Маркс и описал его основное противоречие между общественным характером труда и частной формой присвоения. Владимир Ульянов описал государственно-монополистический капитализм, как высшую и последнюю фазу капитализма. У нас нет никаких оснований сомневаться в их диагнозах.

Следует признать, что монополистического капитализма в США после Великой Депрессии нет. В Западной Европе – после Второй мировой войны. В Корее практически не стало после кризиса 1997 года. А о государственном монополизме в развитых странах и странах, желающих стать развитыми, не может быть и речи. Последняя стадия капитализма давно закончилась.

И само главное противоречие умерло тогда же. Пропасти между трудом и капиталом давно нет. В США любой работающий может покупать на свою зарплату акции и присваивать вдоволь. Количество присваиваемого зависит лишь от соотношения бережливости и тяги к красивой жизни сегодня. Главного противоречия капитализма нет, и его последняя фаза давно завершена. Любой, овладевший формальной логикой индивид, обязан сделать вывод, что капитализма, как политической формации, в развитых странах не существует. Воровать у Карла Маркса введённый им термин для обозначения совершенно другого общества неумно. Это мешает пониманию сегодняшних процессов.

Как получилось, что мы прозевали уход строя, ужасами которого нас пугали классики марксизма? Это случилось не совсем сразу. Кризис Великой Депрессии был переломным в процессе, который разворачивался уже на протяжении двух десятилетий. С монополизацией в США начали бороться задолго до того, как Владимир Ульянов в 1916 году стал пугать мир ужасами государственно-монополистического капитализма. Правительство Соединённых Штатов принялось расчленять корпорацию Рокфеллера Стандарт Ойл еще в 1911 году. Борьба с фактической монополией Рокфеллера длилась ещё долго после формального разделения корпорации. Но была доведена до конца, и сегодня борьба с монополизмом – одна из основных государственных задач. Именно монополизм, как уже описано, угнетал рынок и был основным ограничителем роста производительности труда, снятым политическими методами.

Примерно в то же время Генри Форд начал на своих заводах второе важнейшее преобразование политического строя. О Генри Форде больше говорят как о революционере в области технологий. Он ввёл конвейер в высокотехнологичное производство и сделал автомобиль массовым продуктом. Но он был ещё и величайшим социальным преобразователем. Генри Форд создал не только массовый автомобиль, но и его массового потребителя. Он поставил цель сделать каждого рабочего на конвейере способным купить изготовляемый автомобиль, ввёл пятидолларовый дневной заработок рабочего.

Преобразования Франклина Рузвельта распространили эти принципы на всю экономику. До него общество было классовым. Производили одни, а потребляли другие. Адам Смит описывал заработную плату как необходимые издержки на поддержание и воспроизводство рабочей силы. Он не ошибался. Именно так дело и обстояло при капитализме и предшествующих классовых обществах.

Новое общество потребления сделало работника потребителем. И не только потребителем товаров, но и субъектом накопления, покупателем капитала. У Адама Смита описано как глубина разделения труда и, следовательно, уровень производительности труда зависит от объёма рынка. Как торговля с колониями делает всех участников богаче. Преобразования Франклина Рузвельта сделали то же самое. Они резко расширили рынок, но не за счёт экстенсивной экспансии на другие территории, а за счёт кратного увеличения числа потребителей, найденных в собственной экономике.

Это был системный переход из одной социально-политической формации в другую, точка бифуркации. В точке бифуркации, как мы знаем из ТОСМ, значительно повышается роль субъективного фактора. Поэтому вмешательство в процесс оправдано и необходимо. Вмешательство не может нарушить законов развития, но может направить систему либо вперёд к следующему закономерному этапу развития, как это произошло в США, или назад через попытки укрепить отжившую систему, к деградации, как это произошло в Германии.

Одни экономисты приписывают успех американской экономики кейнсианским преобразованиям Франклина Рузвельта, другие поносят кейнсианство и приписывают успех военным расходам. Неправы и те и другие. Джон Кейнс построил теорию, согласно которой увеличение государственных расходов приносит экономике большую пользу (увеличение чистого национального продукта – в его терминах), чем наносит вреда увеличение налогов. Значит, государству нужно обдирать бизнес и тратить самому. А если тратить не из налогов, а из дефицита бюджета, то образуется сплошная польза без нанесения вреда изъятием налогов. А небольшая инфляция, вызванная образовавшимся дефицитом бюджета, пойдёт только на пользу – уменьшит безработицу.

Но мы уже выяснили прямо противоположное. Вмешательство государства в рынок приносит не пользу, а вред. Инфляция стимулирует занятость в отсталых отраслях с низкой производительностью труда. В отдельных случаях помогая справиться с кратковременным финансовым кризисом, способствует усугублению кризиса экономического. Задача государства, как мы помним, противоположная – стимулировать рост производительности, а не угнетать его, к чему приводят рекомендации Джона Кейнса.

Ошибку в логике и выводах Джона Кейнса искать нет смысла. Ошибка не в выводах, ошибочна сама постановка задачи. Джон Кейнс поставил чуть ли не главной целью государственного регулирования борьбу с безработицей. Задача государства диаметрально противоположна – стимулировать рост производительности труда, то есть, сокращать количество труда для получения того же количество продукта.

Развивать экономику следует, не стимулируя занятость, а стимулируя предпринимательство, создание новых более высокопроизводительных бизнесов. Новые бизнесы тоже создают новые рабочие места, хотя и меньше на единицу производимой стоимости. Вроде бы – какая разница? А разница существенная. В одном случае следует ошибочный вывод о необходимости увеличения государственных расходов и оправданности повышения налогов, в другом случае о разрушительном характере этих действий. В одном случае о полезности "умеренной" инфляции, в другом о вредности. В одном случае создаются низкоэффективные рабочие места, и экономика сужается, приближая экономический кризис, в другом случае создаются рабочие места высокоэффективные и экономика развивается качественно и растёт количественно.

Та же история и с военными расходами. Они оплачивают непроизводительный труд, что ведёт к сжатию экономики. Исключение составляет производство военной продукции на экспорт, обмен её на полезную стоимость. Тогда ущерб экономике экспортируется. Но США не продавали всё вооружение. Большую часть отдавали в кредит и в виде военной помощи, большую часть использовали сами, утилизируя стоимость. Военные расходы не могли принести непосредственной пользы экономике. В Германии были нисколько не меньшие военные расходы. Экономисты прекрасно рассчитали – как эти расходы подводили экономику к краху, и Германии уже не оставалось другого выхода, кроме инвестирования накопленной военной стоимости в расширение рынка с помощью военной экспансии.

Так почему же одни и те же действия в Германии вели к краху, а в США к процветанию? Дело в описанной нами необходимости вмешательства в точке бифуркации. Так получилось, что ошибочные выводы кейнсианской теории случайно частично совпали с объективно необходимыми действиями в этой точке. Установление минимальных стандартов заработка способствовало формированию общенационального потребления взамен узкоклассового. Государственные расходы на строительство инфраструктуры способствовали созданию большого количества бизнесов и стали, как и военные расходы, спусковым крючком для запуска нового, общенационального контура производства-потребления.

Критики Франклина Рузвельта говорят, что его кейнсианские новшества лишь помешали естественному ходу событий, без них было бы лучше, и с кризисом справились бы быстрей. Вот Гарри Трумэн отменил "социалистические" нововведения Рузвельта и дела сразу же пошли лучше. Они правы во второй части утверждения. Когда новый контур экономики был запущен, стимулирующие меры стали лишними и только мешали дальнейшему развитию.

Франклин Рузвельт создал новый мотор и включил стартёр. Гарри Трумэн выключил стартёр в разогнавшейся машине, что давно уже пора было сделать. Возможно, Рузвельт не понимал этого и был в плену кейнсианских моделей. Это не главное. Главное, что Франклин Рузвельт и Гарри Трумэн последовательностью своих действий создали новую социально-политическую формацию.

Сторонники "естественного" развития не видят этого системного перехода и относятся к Великой Депрессии, как очередному, хотя и большому, кризису одной системы. А естественно преодолеть этот кризис никому не удалось. В Европу модель общества потребления была экспортирована американцами после Второй мировой войны. Это общество стало постоянно расширять рынок за счёт создания всё новых потребностей с одной стороны и постоянного роста производительности с другой.

Грядущий системный переход

Механизм срабатывания реформ Франклина Рузвельта важно понимать многочисленным последователям, желающим стимулировать экономику бюджетными расходами. Их действия похожи на стремление разогнать автомобиль и ехать на одном стартёре. Кризис, который сейчас охватывает мировую экономику, совсем иной. Нет в экономике барьеров, которые надо разрушать кейнсианскими методами. Нет мотора, который можно запустить государственными расходами. И сами эти расходы будут создавать низкоквалифицированные рабочие места в других, в развивающихся странах. Кейнсианские рецепты ведут к усугублению кризиса, оттягивая чуть-чуть начало краха.

Методы денежного регулирования бесполезны и вредны. Сегодняшние события – это не финансовый кризис. Падение производительности капитала, перетекание капитала в сокровище, надувание пузырей биржевых товаров рисует картину экономического кризиса. Обнуление ставки рефинансирования и увеличение эмиссии валюты приводит лишь к дальнейшему раздуванию пузырей и частично идёт в замещение уменьшения банковского мультипликатора. Пробиться деньгам в инвестирование в новый технологический уровень не даёт социально-политическая система.

Грядущий кризис носит, как и Великая Депрессия, социально-политический характер. Великая Депрессия была кризисом зарождения общества потребления, новый кризис вызван исчерпанием резервов развития этого общества и необходимостью зарождения новой формации. Старая система имеет один последний существенный резерв развития. Это включение слаборазвитых стран в мировую экономику. Но и для этого нужны политические решения – отмена развитыми странами сельскохозяйственных субсидий, разрушающих экономику слаборазвитых. Это приведёт к инвестициям в сельское хозяйство слаборазвитых стран, возникновению и росту их собственной экономики, росту доходов населения и расширению спроса на продукцию развитых стран. В этом нет ничего нового, всё описано более двух веков назад Адамом Смитом.

Но это последний экстенсивный резерв развития. Необходимо интенсивное развитие, рост производительности труда, переход на новый технологический уровень. И здесь мешает сопротивление социально-политической системы. Система, созданная для развития общества потребления, уже и в этом обществе злоупотребила функцией защиты труда. Чрезмерная социализация общества тормозила темпы развития. Но теперь, когда встаёт вопрос полного вытеснения человека из производственного процесса, уничтожения самого понятия рабочий класс, социально-политическая система уже не тормозит, а срывает процесс развития. Политики не только не позволяют увольнять рабочих и заменять их автоматизированным производством, но и пытаются стимулировать создание новых низкоэффективных рабочих мест.

Не имея возможности развиваться интенсивно, производство вытесняется в развивающиеся страны с низким уровнем оплаты труда. А это то самое, описанное Карлом Марксом, повышение степени эксплуатации трудящихся. Замораживание роста производительности труда на новом витке развития приводит к старым проблемам. Кроме того, развитые страны получили новую проблему – деиндустриализацию экономики. Правда, теперь это даёт новую возможность – реиндустриализацию на новом уровне автоматизации. Теперь не придётся увольнять своих рабочих, но себестоимость автоматизированного производства должна теперь конкурировать с себестоимостью китайской продукции, обеспеченной значительно меньшим уровнем оплаты труда.

Повышение производительности труда еще со времён восстания луддитов было процессом болезненным. Хотя сегодня ни один работник не согласится на жизнь, которую отстаивали луддиты, они готовы были проливать кровь за сохранение убогой производительности. Сегодня задача стоит еще более вызывающе – полное вытеснение человека из процесса производства. И хотя человеку двадцать второго века будет казаться страшным кошмаром и дикостью работа живого человека на конвейере, сегодня и трудящиеся и правительства изо всех сил отстаивают рабочие места. Требуется огромная политическая воля для компенсации сопротивления этому процессу.

На уровне корпоративного управления кризис проявляется в виде превалирования коротких целей над длинными. Усугубляет это явление система поощрения высшего руководства компаний, настроенная на рост краткосрочных финансовых показателей. Она приводит к выгодным сегодня, но убийственным стратегически решениям по выводу промышленности из развитых стран, в ущерб инвестициям в развитие технологий. Одно из предложений по изменению принципов поощрения высших руководителей бизнеса публичных компаний с распылённым капиталом, потерявших стратегического собственника, дано в ТОСМ.

Проблема перехода на новый технологический уровень не ограничивается субъективным политическим сопротивлением. Всё, что произведено сверхвысокой производительностью, кто-то должен потребить. Общество потребления постоянно нагнетало потребности, изобретало всё новые и новые. Но у всех потребностей есть одно отвратительное свойство. Количественное увеличение удовлетворения потребности вызывает отвращение. Обжорство вызывает тошноту и потерю вкуса. Донжуанство – потерю интереса к противоположному полу и деградации функциональности соответствующих систем организма. И так со всеми потребностями, безудержное количественное увеличение потребления вызывает отторжение потребности.

Общество потребления придумало – как бороться с этим, вводя в рыночный цикл всё новые и новые потребности. Но оказалось, что и это увеличение количества потребностей, тоже насыщаемо. В развитых обществах образовались слои людей, отказывающихся от увеличения потребностей, а вместе с этим – от экономической и социальной активности. Способствует этому социальная политика развитых государств, направленная на борьбу с бедностью.

В Соединённых Штатах на системе Вэлфера выросло третье поколение сознательно нигде не работающих граждан. Среди них процветает наркомания и криминал. Европу захлёстывают демонстрации людей, требующих не снижения налогов, угнетающих их жизненный уровень, а увеличения бюджетных расходов, без всякой попытки понимать – чем эти расходы должны обеспечиваться. Всё это атавизмы общества потребления, заражённого кейнсианскими бациллами.

Как почистить общество от разрушающего действия кейнсианской социальной политики – вопрос политически крайне сложный, но теоретически понятный. А вот что же делать с потребностями, увеличивать которые уже нет никакой возможности? Для выяснения вопроса давайте поподробней присмотримся к тем, у кого денег ну очень много, а работать они всё равно не перестают.

Что заставляет работать Билла Гейтса, ему его миллиардов не проесть никогда? Оставить наследство детям он тоже не намерен, объявил, что им хватит и по 10 миллионов. А что заставляло Генри Форда формировать новый класс потребителей из рабочих своих заводов. Да, это важная социальная задача, но ему-то какая выгода? Только увеличение издержек.

Заставляет это делать потребность. Но это не потребность потребления или присваивания каких-либо ценностей. Это потребность в творческой самореализации. У предпринимателя, как и художника, композитора, изобретателя, учёного – работа творческая. Не надо путать творчество с альтруизмом. Билл Гейтс создаёт капитал и передаёт его обществу, финансирует медицинские программы, другие социальные проекты. Но в бизнесе с конкурентами он ведёт себя так же, как и все, по законам рынка, и никаким альтруизмом там и не пахнет. Дело не в альтруизме, а в удовлетворении собственной потребности в самореализации. Так же, как и у художника, и у учёного.

Где-то в конце 70-х я читал о впечатлениях журналиста, повстречавшего наследника династии Круппов. Его чуть живого выводили под ручки из ночного клуба. Получив в 20 лет наследство, он не захотел работать. Отдал заводы в управление, назначил себе огромную пенсию и стал прожигать жизнь. В 40 лет, когда его повстречал журналист, тот уже был развалиной.

Не все понимают Билла Гейтса, объявившего, что он передаст своё состояние специальному фонду, а детям оставит по 10 млн. долларов. Это не оттого, что он не любит детей. Наоборот. Большими деньгами можно и убить. Большие деньги – это не средство потребления, это инструмент. Тем, у кого не созрела потребность в таком инструменте, давать его нельзя. Человеку с творческими потребностями, не требующими больших денег (художнику, музыканту…), миллиард станет только обузой, управление которой отвлекает от любимого дела. А 10 млн. вполне достаточно для старта любого проекта и реализации до стадии, интересной институциональному инвестору. В случае же прожигания состояния в окружении современных соблазнов быстро начнёт ощущаться нехватка денег, стимулирующая к какой-либо активности.

Кроме того, юридически институт наследования возник в древнем Риме. Получить наследство – был чуть ли не единственный способ разбогатеть. Продолжительность жизни была короткой. Двадцатилетний наследник – было нормой. Сегодня миллиардные состояния делаются с нуля. Продолжительность жизни высокая. Наследство, полученное в 60-70 лет, уже теряет былой смысл. Принц Чарльз попал в неловкое положение. Коронация престарелого принца никого не вдохновляет. Все смотрят на молодого, красивого внука королевы. В обозримом будущем продолжительность жизни достигнет 120 лет. Наследство, полученное в 90 лет, совсем мало повлияет на жизнь наследника. Институт наследования рассосётся естественным образом.

Откуда же берутся творческие потребности? Психолог Абрахам Маслоу нарисовал пирамиду потребностей. Он разбил потребности на несколько системных уровней – от простейших, обеспечивающих существование, до потребностей высшего уровня – в творчестве, в самореализации. Психологи считают, что людей с такими высшими потребностями в социуме порядка четырёх процентов. Это статистические данные.

Но это не изначальная генетическая заданность. Я не встречал ни одного ребёнка без потребности к познанию и самореализации. Первоклашка с интересом идёт в школу, хочет учиться и проявлять себя. Это к средним классам он уже ненавидит учиться и становится агрессивно-послушным. Принимает навязанные ему косной системой рамки поведения и проявляет зажатое стремление к творчеству, карябая парту ножиком. На мой взгляд, такой расклад – результат действия социальных факторов.

Человек – самое конформистское животное. Это позволило ему лучше всех приспособляться. Это дало ему возможность стать социальным животным. Это заставляет его подстраиваться под матрицу, накладываемую обществом. А матрица общества потребления накладывает на формирующуюся личность нужные ей трафареты. Двигателем развития общества объективно является потребление. И именно нужные для этого качества формирует матрица. Четыре процента – это те особи, у которых ущербна способность к конформизму. А это, как нам повествуют некоторые биологи, в популяции заложено уже генетически. Этим четырём процентам и удаётся сохранить естественную потребность. Поэтому все творческие люди сегодня нонконформисты. Потому что только из нонконформистов получаются творческие личности. Остальных система форматирует под свои требования.

Мы на пороге исчерпания резервов развития общества потребления. Оно упёрлось в пределы повышения производительности труда и капитала. Новая формация будет опираться на самореализацию. Рабочие места будут стремительно сокращаться. И также стремительно будут наращиваться возможности для предпринимательства. А это удел творческого человека. Матрица общества изменится. Человеку конформистскому не нужно будет подавлять творческое начало. Творческие потребности сохранятся не только у тех четырёх процентов, у кого не удалось отбить их в процессе воспитания и обучения, они сохранятся и разовьются у подавляющего большинства.

Как обучать детей творчеству, мышлению, пониманию, а не запоминанию, послушанию, исполнению инструкций, как не выращивать специалиста не нужного меняющейся экономике через несколько лет, а воспитывать личность, меняющую специальности и саму экономическую систему – задача другой науки, педагогики. Ею тоже занимаются тризовцы. У нас же иная задача – увидеть цели образования и науки изнутри экономики. Мы должны сделать вывод о том, что новая педагогика, выращивающая самостоятельную творческую личность – не красивый лозунг романтических мечтателей, а экономическая необходимость, без которой экономика будет деградировать. Будущей экономике нужен не массовый специалист, а массовый предприниматель.

Таким образом, задача будущей социально-политической системы состоит не только в том, чтобы повысить производительность труда, обеспечив вытеснение человека из производственного процесса, но и в том, чтобы обеспечить всем возможность творчества, и построить систему управления творческой самореализацией.

Страшно было феодалу подумать, что можно позволить работнику удовлетворять все его потребности, как себе самому. Он же тогда перестанет подчиняться. И действительно, он перестал подчиняться той старой системе, основанной на дефицитном управлении. Но новая система управления, живущая с налога на потребление, стала чувствовать себя тем лучше, чем выше это потребление. Сегодня пришла пора расстаться и с монополией на творчество. Но люди, занимающиеся самореализацией, станут плохо управляемыми политической системой, построенной на стимулировании потребления. Нужна новая система управления самореализацией.

Итак, для преодоления кризиса требуется.

• • Прекращение стимулирования создания рабочих мест, вместо этого стимулирование предпринимательства, особенно в высокотехнологичных отраслях.

  • Сворачивание кейнсианских социальных программ, разрушающих экономику.

  • Изменение принципов корпоративного руководства в публичных компаниях в пользу длинных стратегических целей.

  • Реиндустриализация развитых стран на новом уровне автоматизированного производства. Для этого возможны меры временного, на переходный период, экономического стимулирования.

  • Прекращение субсидий сельского хозяйства и других не высокотехнологичных отраслей.

  • Реформа образования. Цель – не обучение для нужд системы, а взращивание личности, развивающей эту систему.

Грядущий кризис

Пока же власть, не осознавая этого, занимается другими делами – печатает и раздаёт деньги. К чему приведёт такая политика – можно просчитать. Начнём с 1997 года. Лопнул пузырь на азиатских рынках. Деньги, устремившиеся в идею доминирования азиатского рынка в двадцать первом веке, надули пузырь на фондовых и кредитных рынках азиатских драконов. Этот кризис принципиально отличался от всех предыдущих кризисов. Кризис не был чисто азиатским. В этом процессе синхронизировались денежные потоки всех ведущих экономик планеты. Началась новая эпоха кризисов глобальной экономики.

Дальнейшее применение деньги нашли в надувании пузыря в интернет-компаниях. Лопнул он в 2000 году. Этот кризис вызвал уже серьёзные последствия в американской экономике. И хотя кризис носил экономический, а не финансовый характер (надувались инвестиционные пузыри на длинные деньги институциональных инвесторов), лечить его принялись финансовыми средствами. Стали опускать ставку рефинансирования и накачивать экономику деньгами.

Но финансовое регулирование разрешению экономического кризиса не помогло. Деньги не потекли в модернизацию производства. Вместо этого производство потекло в развивающиеся страны, а деньги потекли в надувание следующего пузыря. Возросшее количество денег надуло ещё большие пузыри на рынке субстандартной ипотеки и на рынках биржевых товаров.

Экономические власти, как им и предписывают правила денежного регулирования, подняли учётную ставку, и пузыри лопнули в 2008 году. Но эти пузыри, подкаченные новыми деньгами, были ещё больше прежних, и финансовая система попала в совсем жуткую ситуацию. Опускание ставки рефинансирования почти до нуля уже не вызвало никакого оживления. Пришлось резко увеличить денежную эмиссию, стыдливо названную политкорректными терминами.

Дефляционную волну, которая должна была образоваться в результате кредитного сжатия, уменьшения банковского мультипликатора стали компенсировать увеличением денежного предложения. То есть, уменьшение количества вторичных денег стали компенсировать увеличением эмиссии первичных. Здесь давайте вспомним – что такое деньги. Мы выяснили, что вторичные деньги сделаны из капитала, а первичных в развитой экономике намного меньше. Поэтому не очень важно из чего они сделаны. В здоровой развитой экономике деньги – это её преобразованный капитал.

В слабой экономике, зависимой от чужой финансовой системы, первичные деньги обеспечены золотом и валютой сильной экономики. Их делает Центробанк с помощью банковского мультипликатора. Так же, как коммерческий банк в сильной экономике делает вторичные деньги. В американской экономике таким обеспечением было только золото. Золотой стандарт отменён в 1971 году. Первичные американские деньги перестали обеспечиваться какой-либо стоимостью. Первичные деньги стали обеспечиваться их необходимостью для денежного оборота, из них делались вторичные деньги, обеспеченные капиталом. То есть, сложилась парадоксальная ситуация, первичные деньги обеспечиваются вторичными, их необходимостью в экономике.

В здоровой развивающейся экономике на этот парадокс можно было не обращать внимание. Основную массу составляли вторичные деньги, обеспеченные капиталом. При угнетении кредитной активности и замене вторичных денег первичными вопрос становится актуальным. Деньги портятся, становятся менее обеспеченными. Понятие порчи денег ввёл Адам Смит. Под порчей он понимал снижение количества золота в монете из-за уменьшения веса или снижения пробы. В наше время обеспечение денег содержится не в монете, и порча их происходит там, где находится их обеспечение. Получается, что деньги без кредитной банковской деятельности не обеспечены ничем. Современная финансовая система обладает только динамической устойчивостью, как двухколёсный велосипед. Не падает пока едет и с уменьшением скорости теряет устойчивость.

К падению качества денег добавляется и другая проблема – этим деньгам уже некуда деваться. Инвестирование в технологии перекрыто, как мы уже выяснили, социально-политическими дамбами. Деньгам ничего не остаётся, как искать последнее пристанище в государственных долгах и рынках биржевых товаров. Бюджет становится главным потребителем денег и главным инвестором. Происходит социализация поневоле. Это канал проедания капитала. Проедание капитала делает экономику бедней, а денег в ней всё больше. Напрашивается вывод – неизбежно повышение цен.

Как это будет происходить? Процесс очень похож на раскачивание качели. Последние полтора десятилетия вскочил на эти качели и интенсивно их раскачивает озорник ФРС. В детстве все мы качались на качелях. В крайней точке отклонения мы добавляли энергии системе, перемещая центр тяжести своего туловища. Так мы добивались увеличения амплитуды колебаний качели. В пределе можно раскачать качели так, что они совершат кувырок, если раньше сам не выпадешь.

Тем же занимается и ФРС. Увеличивая и уменьшая ставку рефинансирования, он накачивает каждую следующую волну новой энергией. Приближается гигантская волна, которая перевернёт рынок. Пузырь цен биржевых товаров выплеснется на другие товарные рынки, рождая инфляционное цунами. Инфляция поглотит лишние деньги и будет достигнуто новое равновесие на упавшем рынке. Но на этом упавшем рынке ни одна проблема экономики решена не будет. Проблемы надо будет решать с нуля на новом витке в ухудшенной ситуации.

Это качественное описание. Всех интересует конкретные сроки этих процессов. У меня нет математического описания этого процесса. Хотя такая задача в принципе решаема. Но можно обратиться к статистическим исследованиям финансовых и экономических циклов. Статистика прошлого не является доказательством поведения рынка в будущем. Но мы обосновали физическую неизбежность волновых процессов в экономике и финансовой системе. И у нас есть основание предполагать, что циклы, выявленные экономистами, имеют объективный характер.

Экономисты выделяют циклы Китчина, длящиеся 3-4 года и связанные с финансовым стимулированием-дестимулированием загрузки производственных мощностей. И циклы Жюгляра, длящиеся 7-11 лет и связанные со стимулированием-дестимулированием инвестиционной активности. Если нарисовать два пика кризиса 2000 и 2008 года, они впишутся в цикл Жюгляра. Если к ним добавить банковский кризис 2004 года и финансовый кризис 2011 года, получатся четыре цикла Китчина. Азиатский кризис 1997 года тоже вписывается в цикл Китчина. Видимо, это связано с тем, что экономическим он был лишь в Азии, а на глобальном уровне затрагивал лишь финансовую сферу.

На такой картинке не трудно дорисовать третий пик экономического кризиса. Чтобы посчитать время до него в годах достаточно пальцев на одной руке даже у фрезеровщика. Второй пик 2008 года существенно отличается от первого 2000 года. Ставка рефинансирования опущена уже не до 1%, а до 0,25%, и это не помогло, пришлось запустить денежную эмиссию. В следующий пик мы вступаем с уже исчерпанными возможностями манипулирования процентной ставкой и с испорченными деньгами. Этот пик станет совершенно иным. Он породит инфляционное цунами и сжатие экономики.

Если США пройдут весь этот путь (а отступать они пока не собираются), то проблему перехода на новый уровень развития первым будет решать кто-то другой, например, Япония. США перестанут быть лидером цивилизации. Новую экономику всё равно придется начинать создавать с запуска процесса реиндустриализации на новом технологическом уровне и всех сопутствующих, описанных выше, мероприятий.

далее