Лекция 6 - Опыт страсти

Слово “страсть” обладает исключительной смысловой нагрузкой. В условиях современности это первое слово, которое приходит на ум в целях оправдания причины жизни: не важно какая - но страсть к чему-либо, что тянет нас вперед, побуждает к действию, заставляет посвящать себя какой-либо деятельности. Без страсти нам было бы скучно. Страсть существует по меньшей мере для того, чтобы мы могли выбрать какой-либо род занятий. Впрочем, мы чаще всего путаем страсть и развлечения, т.е. страсть отождествляется со всевозможными занятиями: дегустация вина, просмотр фильма по телевидению, поход в кино, танец, влюбленность, приумножение сексуальных партнеров, воплощение желания путешествовать и т.д.

Что любопытно, слово “страсть” не совсем означает “действие”. Как раз наоборот. В страсти (лат. passio) заключается пассивность. Там, где есть действие, на самом деле также существует страсть. Но что это значит? Пассивность по отношению к чему? Почему пассивность? Для наших современных людей, страсть есть действие. (Это подчеркивается в рекламе). Составная часть пассивности ускользает из общего восприятия, но все же это и является главным. Мы видим в страсти то, "что толкает человека к действию", нам не приходит на ум, что страсть также сопряжена со страданием. Что также можно увидеть на примере латинского слова "patior", т.е. “я страдаю”.

Значит ли это, что существует множество видов страстей, или же мы плохо понимаем, что представляют собой страсти? Может быть, мы хотим видеть лишь одну сторону феномена под названием “страсть”, именно более соблазнительную, например: любовная восторженность, спортивное возбуждение, риск, и т.д., без оглядки на все остальное. Но если отставить в сторону все отговорки, что же из себя представляет состояние страсти?

Феноменология страсти

Мы знаем, что бдительность представляет состояние, в котором преобладает интенциональность. Но возможна ли аппликация схемы интенциональности к страсти? Казалось бы да, если принимать во внимание намерение, пронизывающее наши страсти. Если все сознание должно быть сознанием чего-то, то страсть, по мере своих намерений, должна также определяться по отношению к объекту. Мы можем непосредственно и без обсуждений это допускать, поскольку, говоря о страсти, мы всегда имеем в виду страсть к чему-то. Страсть является страстью и к тому и к другому: к видеоиграм, плотоядным растениям, садоводству, коллекционированием марок, теннису, игре на фортепьяно и т.д. Это значит, что мы представляем страсти двояко: субъект - объект и то, что мы прежде всего определяем место страсти рядом с ее объектом. Впрочем, страсть имеет как тему, так и объект, который обозначает: плавание, гольф, составление программы, шахматы и т.д. Это все еще изображения, которые мы наблюдаем у тех, кто видят в страсти способ занятия или развлечения. Страсть должна иметь объект, но она также и является этим объектом.

От желания к страсти

Но ведь не так совершенно. Объект должен быть желанием. Например, я желаю поиграть, и это желание играть является темой моей страсти - становится исключительной. Желание играть становится страстью к игре. Я желаю денег, что становится страстью к деньгам, страстью скупой. Я желаю определенную женщину, которая становится страстью к влюбленности. Я имею желание рискнуть, и это желание становится страстью к авантюрному риску. Я желаю властвовать над другими, и это желание становится страстью к политической власти и т.д. Кажется, что человек мог бы найти столько же страстей, как и существующих желаний, раз желания, как кажется, придают страсти свой объект, как и преследуемую цель. Могут существовать желания без страсти, но это совершенно невозможно - иметь страсть без желания, ибо страсть к чему-то тождественна желанию чего-то. Это желание нежное, давно преследуемое, разыскиваемое в тайне. Именно крайнее напряженность желания и исключительный характер желания создает страсти.

Требовательность к безусловности

Заметим: Страсть есть требовательность, которая отказывается от каких бы то ни было компромиссов. Мы еще вернемся к данному пункту. В рамках интенциональности, как сознания чего-либо, такая требовательность осуществляется определенным способом, ее объектом, и сводится обыкновенно к исполнению желания. Все желания, предопределенные интенциональностью, есть желания чего-то. Как и многочисленные желания, мы так же говорим и о страстях - множественность желаний.

Многочисленные страсти и состояние страсти

Мы уже видим одно следствие, которое сводит толкование к единственному варианту, "та" страсть, которая обозначается только как любовная страсть. Наши романтические чувства находят в ней некоторое удовольствие, но мы вынуждены узнать, что существует больше и других страстей, таких же сильных, ослепительных и опустошительных, как любовь. С другой стороны, такое отождествление страсти с объектом сразу скрывает то, на что слово “страсть” указывает в единственном числе: страсть не подразумевает те или иные страсти. Страсть - это состояние сознания, очень особенное, огонь и напряжение души, которая снова находится меж разных страстей. Страсть - это испытание самого себя, очень подлинно пережитое. Если придерживаться общего значения, что происходит в страсти? Я чувствую увлечение в одном направлении, к более дорогому мне желанию.

Пример игры

Рассмотрим пример игры. Удовольствие от игры является, в общем, естественной склонностью, стремлением, которое может оставаться на периферии. Игра - это отношение, которое мы поддерживаем инстинктивно вместе с жизнью, если она свободна. Но совершенно другое дело, когда такое удовольствие становится центральной точкой моей жизни, когда желание игры настолько сильно, что сводит на нет все другие склонности. Есть такое желание, которое неотвязно меня преследует, о котором я беспрерывно думаю и живу в ожидании того момента возбуждения, когда я буду за столом играть в баккару, рулетку, поккер. Страсть к чему-то получает собственную тематику - игра. Это желание мной овладевает, я больше не живу кроме как для него, живу воспоминаниями об испытанном возбуждении в игровом зале. Я живу в ожидании того, чтобы суметь вернуться туда, где можно снова найти это чрезмерное наслаждение, которой стало моим абсолютом, моим божеством игры. Моей вселенной. Все остальное не важно. Это уже не удовольствие, а некий транс. С тех пор как я играю, я уже не тот человек, который однажды получил бы удовольствие от игра. Я стал человеком сильно увлеченным игрой, как в романе Достоевского "Игрок".

Я нахожусь в таком состоянии, что это желание принуждает меня к недостатку, вселяет в меня зависимость, как в истинном привыкании. Это не случайно, что существуют курсы "дезинтоксикация" от навыка игры. В страсти есть что-то, я знаю, что представляет собой недостаток желания. Более ужасно, когда страсть овладевает мной, - тогда я не могу бороться против нее. Страсть стала мной, я превратился в нее. Она не может отвязаться от меня. Я остаюсь отождествленным со страстью. То, чем я страдаю будучи в состоянии страсти, исходит от меня и ни от кого другого. Как пишет Ален (Эмиль Шартье, франц. философ, 1868 -1951) в своем "Разговоре о счастье" (1910): "Моя страсть - это я, и это сильнее меня". Страсть к чему-то, плывет по собственному течению, по пути своей темы. Она дает мне свои направления, например, как судьба игрока. Так же и судьба честолюбивого человека или судьба авантюриста. Существует нечто вроде логики, которая увлекает меня за страстью, т.е. от желания в объекта страсти. Пока страсть удерживает свою власть, у меня возникает стремление стереть все остальное. Мой мир опустошается от присутствия всего остального, кроме объекта моей страсти. Как у игрока, у меня нет другого объекта, кроме как игры. Я свожу собственное существование к частому посещениям игровых салонов, трачу домашние деньги, может быть и даже принуждаю своих детей к нищете и ежедневному унижению. Но я этого не могу видеть и беспокою себя этим лишь изредка. Я вижу только экстаза сильного возбуждения, которого я достигаю посредством игры.

Странное очарование

Я не могу остаться ясным. Я накликиваю на себяпорчу, становлюсь слепым, очарованным, задурманенным через объект моей страсти - игру. Надо чтобы опыт различных ситуаций пробудил меня от этого очарования. Только в эту секунду я могу дать себе отчет о потерянном времени, о прошедшей жизни, созданной вокруг себя пустоте, мелочности моего существования. В страсти к игре я запирался в своем маленьком мире. Я жил, отрицая действительность, я стремился замкнуться от других, чтобы использовать уединение в золотом убежище своих удовольствий. Моя страсть была всей моей жизнью, но, на самом деле, это был способ побега из реальности - запереться в пузырьке самодовольства.

Страстная любовь

Рассмотрим другой пример - страстная любовь. Чувство любви естественно, это разбег сердца, которое или есть или его нет, однако без него было бы трудно. Как простое чувство, к которому еще не примешано желание, любовь остается чистой и нежной. Но что же с ней становится, когда желание является назойливый? Что случится со страстной любовью? Это раздирающее чувство. Есть это лицо и последующая ослепительная вспышка, удар грома, который поражает человека, тревожно приходит. Это горячее желание иметь женщину или мужчину только для себя, владеть ими. Представление об этом объекте желания берет преимущество, и я не могу от него избавиться. "Я влюбился", - говорит человек, но все напрасно. Это уже не склонность, а сильное желание, в повелительной форме: страсть! Прекрасная цитата из книги "Исповедь" Жан Жака Руссо (франц. фил., 1712-1778), дает нам хорошее описание состояния страстной любви.

"И пусть не воображают, что и тут моя чувственность оставалась в покое, как возле Терезы или маменьки. Я уже сказал, что на сей раз это была любовь — любовь во всей своей силе и во всем своем исступлении. Я не буду описывать ни волнений, ни содроганий, ни трепета, ни судорожных порывов, ни замираний сердца, постоянно тогда испытываемых мною: об этом можно судить уже по тому впечатлению, которое производил на меня один лишь ее образ."

Энергия и ярость

В начале урока страсть представленая в своей собственной тематике, страсть к чему-то, любовь. Однако это не просто любовь как чувство, это любовь с энергией и яростью. Это предполагает силу при определенном стечении обстоятельств, поскольку здесь проявляется двойственность. Страсть к чему-то имеет положительную сторону, способную творить, энергия и страсть также имеют и отрицательную сторону, которая способна уничтожать, - ярость. Существует страсть к чему-то, и это не только чувства, поскольку двойственность, установившаяся посредством желания, закрепилась и отныне может легко менять свои полюса: привлекательность / отвратительность, любовь / ненависть, гордость / зависть и.т.д. Тот или та, кого человек некогда так страстно любил, могут так же легко стать предметом страстной ненависти. Руссо описывает страсть как нечто вроде катализатора чувств, когда человек сильных страстей не только ощущает, что все, к чему он прикасается, трогает его страсть, но он также теряет контроль над собой. Страсть превращает нас в бродячее существо, человека, с которого будто бы живьем содрали кожу. Страсть дает нам возбуждение вне зависимости от состояния. Страсть обостряет наши обратные реакции. Тем более странно, что причина наших обратных реакций нереальна, она лишь фантазия, игра нашего воображения.

Мощь воображения и полуясность

"...об этом можно судить уже по тому впечатлению, которое производил на меня один лишь ее образ. Я уже сказал, что от Эрмитажа до Обона было довольно далеко. Я ходил туда через очаровательные холмы Андийи. Я шел, мечтая о той, которую сейчас увижу, о ее ласковой встрече, об ожидавшем меня поцелуе." ("Исповеди", Жан Жак Руссо)

Страстная любовь живет засчет изображения, питается образами и представляет свой объект в воображении, хотя она должна бороться с действительностью, чтобы удержаться. Не только любовь разъединяет живые возбуждения, которые нас иногда заставляют терять контроль, но страстная любовь имеет тенденцию делать эмоциональный мираж непрерывным, продолжительным. В этом отношении есть разница между волнением и страстью. Волнение только переходит, как говорит Иммануил Кант (немецкий философ, 1724-1804), как вода, сокрушившая дамбу. Человек может обрести контроль немного после того, как снова придет в рассудок. Но в страсти содержится расстройство. Страсть развивается во времени, она роет свое русло, роет более и более глубоко. Она имеет проект, который исполняет некое желание, и только желание способно ее потушить. Страстный человек может иметь мгновения полуясности, короткие минуты, когда человек может увидеть, в какие состояния его бросила страсть, однако сила желания настолько велика, что она прокладывает новые тропы, по которым невозможно не ходить.

"Сознавая опасность, я старался, уходя из дому, развлечься и думать о другом. Но не успевал я пройти и двадцати шагов, как воспоминания и порождаемые ими явления возвращались, чтобы накинуться на меня, не давая мне возможности освободиться."

Энергия и мои страдания

Бесполезно умножать примеры. Мы видим, что существуют общие черты между состояниями страсти, даже когда их объект отличается. Это так проявляется: рвение фанатика, лихорадка идеалиста, пламя искателя или упорство властного человека, имеют общие моменты c кипящей страстью игрока или лихорадкой влюблённого. Состояния напряжения

Исходя из привычных знаний, можно без труда различать поведение страстное и, с другой стороны, поведение разумное. Когда мы вкладываем какую-либо долю разума в наши решения, мы взвешиваем все "за" и "против", мы обсуждаем, мы вдумчиво выбираем. Обдумываем последствия наших действий. Разумное поведение - поведение, вдохновленное разумом, поведение толковое и размеренное, и это не следствие аффективного напряжения, слепое влечение к излишеству. Свободная жизнь руководит справедливой мыслью, человек остается хозяином своих мыслей.

Но что случается в страсти? Можно ли себя контролировать? Не является ли это контролем над своим мышлением, погибшим под властью страсти? Вместо того, чтобы человек жил, руководствуясь собственным умом, человек сильных страстей живет как зачарованный, манипулируемый лишь одной мыслью в ущерб всем остальным мыслям. Не существует страсти к чему-то без идеи-фикс, без принудительного повторения самой темы. Вместо того, чтобы человек рассуждал о чем-нибудь, человек сильных страстей ограничивается самооправданием. Приводимые причины страсти всегда скрывают причины истинные. Мы уже очень иррациональны в наших эмоциональных реакциях, однако в страсти мы делаем шаг скорее в бреду, предоставив наше мышление нашим фантазиям. Действительно в страсти существует что-то решенное, не потому что ум руководит, а потому, что неумолимая логика сдвинулась с места: логика страсти. Иными словами, следовать страсти - значит следовать судьбе по логике, характерной для темы страсти, которая очевидно отличается от следования логике ум. Существует судьба игрока, как судьба любовной страсти, судьба честолюбивого человека, стремящегося к власти, и т.д. Страсть, кажется, беспощадно следует по ее течению и увлекает нас к ее продолжению. Мы любим эту ярость страсти, которая заставляет нас, как говорится, "терять голову", даже если мы будем вынуждены через мгновение вернуться на землю и встретить действительность. Вкратце изложим вышесказанное в таблице:

Еще более странно, что несмотря на то, что ход развития страсти неоднократно нас вводил в заблуждение, мы все равно продолжаем думать, что наши мысли нам принадлежат, что они в большей степени интимные, что мы владеем ими и они не могут от нас ускользнуть. Но возможно ли, что мышление в страсти останется невредимым? Каким чудом? Оно следует за ходом развития страсти. Где же та совесть, которая должна ускользнуть от страсти? Она точно не существует в мыслях. Возможно ли, что страсть будет развиваться вне воображения? Нет, это вздор.

Страсть и самооправдание

Страсть не только имеет мышление, в страсти также чрезмерно активен и психический процесс. В страсти мы готовы до бесконечности говорить и аргументировать для того, чтобы убедить себя и других в том, что мы думаем, или что наши действия верны. Это равноценно обману. Нам хочется убедить себя о разумности наших решений, но все решено заранее. Все наши мысли берут начало в желании и функционируют в целях его оправдания. Мы прикладываем всевозможные усилия для создания приятных иллюзий и для того, чтобы остаться с восторженными представлениями. Человек сильных страстей всегда очень красноречив, с виду рассудительный, однако в действительности не рассуждает, ничего не рассматривает, ибо для решения, принятого желанием, ставок больше нет.

Пустыня страстей

Каково представление, которое человек сильных страстей создает о мире? Вселенная страстей, как страсть к чему-то, очень уменьшена. В крайнем случае, она содержит только один объект, объект страсти. Например, для азартного человека не существует ничего кроме игры, для влюбленного - страстной любви, или кроме денег для алчного человека. Не существует ничего кроме объекта, реальность отходит назад. Что думает игрок в глубине души, что он не может сказать? "Какую важность имеет мир и люди..., мне нужно лишь найти удовлетворение в своей страсти. Оставьте меня в покое! Лучше принести в жертву целый мир, чем отказать себе в наслаждении собственными желаниями". Примечательно тогда то, что желания приходят и меняют смысл ценности в противоположную сторону, более совершенную. Разница между тем, что плохо и что хорошо, упирается по меньшей мере в достоинство и защиту человека. Или еще: хорошее поддерживает жизнь и идет в направлении к большему счастью, с другой стороны, плохое отвергает жизнь и плодит страдания. Но человек сильных страстей интерпретирует двойственность плохого и хорошего иным образом. Для него хорошее - это то, что приносит удовольствие, а плохое - что мне не нравится, что встает на пути между мной и моим желанием. Тогда наступает полное обращение.

Обращение ценности

В случае фанатизма, например, то, что для человека в здравом уме будет считаться убийством, для восторженного ума будет жертвой. Или в страстной игре: то, что обычные люди считают безразличием к другим и замкнутостью в себе, игрок воспринимает как способ удалиться от мирской суеты для наслаждения своей страстью. То, что в здравом уме рассматривается как жестокое и бесчувственное поведение, в страсти воспринимается как правильная реакция и т.д. Человек сильных страстей живет в своем мире и отсутствует в реальном мире: он не видит себя и даже свои собственные побуждения, он видит только свои страсти - их объект. Страсть к чему-то - значит, что в логике страсти существует неудержимое движение к закрытию эго в самом себе. И апогеем является сужение и сосредоточение жизненных интересов лишь вокруг одного объекта, постоянно возобновляющего интерес к жизни. Человек сильных страстей неспособен смотреть на вещи, как они есть, он видит их такими, какими ему хотелось бы, чтобы они были, так как он о них мечтает. Он живет в своем мире страстей и очень редко встречается с настоящим миром. Или же он встречается с реальным миром в минуты полуясности, эпизодически, вследствие встречных ударов жизни. Полуясность - это, например, когда влюбленный человек осознает - в прохожем - что не любит его/ее, но, главным образом, любит находиться в состоянии влюбленности. Человек сильных страстей воспринимает чаще всего вещи и события в свете его страстей. О влюбленном человеке говорят, что он смотрит на жизнь в розовых очках. Он видит мир таким через призму себя, через краски своих страстей. Вещи, события и люди не имеют ценности по мере их противоречия или удовлетворения страстей.

Процесс кристаллизации и иллюзии

Итак, существует процесс иллюзии. Как же развивается этот процесс в страсти к чему-либо? У Спинозы (Бенедикт Спиноза, Нидерланды, философ 1632-1677) мы видели, что желания придают большее значение своим объектам. Процесс, посредством которого желания упиваются собой, придавая значение своим объектам, называется кристаллизацией. В трактате “О любви” Стендаль (Мари-Анри Бейль Стендаль, французский писатель, 1783-1842) прибегает к метафоре ветки, которую бросили в соляную шахту в Зальцбурге. Раньше ветка была обыкновенная. Просто ветка. Под действием кристаллизации ветка покрылась тысячей сверкающих кристаллов. Кристаллизация, вызванная желанием, ведет к тому, что ценности перекрывают, проецируются на объект. Это желание, по мере того, как оно несет в себе тайные стремления человека, вызывая целое множество лихорадочных ожиданий, порождает идеал, способный эти стремления осуществить.

Рене Декарт (французский философ, 1595-1650) в письме своему другу рассказывает: "Когда я был мальчиком, я любил одну девочку моего возраста. Но она была немного темной личностью, из-за чего впечатления, которые сложились в моей голове, когда я смотрел в ее заблудшие глаза, настолько слились с впечатлениями, которые возникают для возбуждения страстной любви, что много лет спустя, когда я видел кого-либо столь же подозрительного, я чувствовал большую склонность любить именно их, а не других."

Ранее человек был склонен к умилению - это осталось в прошлом - и ум вмешивался и порождал такое желание, при появлении которого, сразу возникало стремление кристаллизовать то самое ожидание сходного объекта. Как прошлое ждет лишь случая вновь проецировать, искать в реальном мире, за какой крючок зацепиться. Необходима вся магия воображения, чтобы покрыть все прелести объекта, которые служат лишь поддержкой желанию. Страстная любовь принадлежит такому уровню. Декарт увлекается любовью к подозрительным девушкам, в которых Декарт ищет и снова находить воспоминания о прежней любви.

Однако страстная любовь в поисках повторения прошедшей, на самом деле любит только себя, что выражается как необходимость в уподоблении другим, которых я приводил к себе, чтобы я смог сделать нечто, похожее на идеал былого. Ритуал флирта - это способ, как формировать поклонение, но в то же время фантазировать об этом объекте. Даже если мы легко примем желание быть страстно любимыми, "остается не больше не меньше, чем влюбленный человек, который смутно знает, что он не является действительно объектом любви. Он догадывается, что по причине того, что человек его любит, он вызывает в голове воспоминания, и таким образом любит себя". Данное высказывание принадлежит Фердинанду Алкье (французский философ, 1906 -1985), из его книги "Желание вечности". Это не удивительно, что страстная любовь бывает непостоянной. Возможно снова начнется ее кристаллизация на сходном объекте - другом крючке. Поэтому страстная любовь жестока и склонна подчинять себе объект любви, так как такая страсть на самом деле себе не принадлежит, наоборот, хочет перенять привязанность других. Эта страстная любовь уже скрыто возлагает требования, чтобы объект воплощал идеал ожиданий. Кристаллизация создает мираж, а человек сильных страстей находит в нем удовольствие, в сладострастии своих собственных фантазий, и в этот момент действительность снова вступает в свои права, что приносит отступление разочарования и возможность того, что страстная любовь переменится в страстную ненависть.

Сладострастие и эго

Игра страстной иллюзии - одна из наиболее сильных иллюзий, которая может возникнуть в человеческом уме. Человек сильных страстей глубоко внутри любит возможность быть ошеломленным страстью, причем только путем побега от действительности. Будем честны с самими собой: отделить страсть к чему-то от возникновения иллюзий невозможно. Об этом можно сделать лишь тот вывод, что такие страсти, как страсть к какому-либо объекту, питает эго и нежит эгоцентризм. Страсти вертятся вокруг "Я", значит страсти от природы имеют эгоцентрический характер. Существует так много способов, как человек может создать свой собственный культ, а также способов, как доставить себе удовольствие, как и способов показать себя с хорошей стороны перед другими, что по сути означает то же самое. Преследование страсти разворачивается в пределах мышления, основанного на эго. Страсти не сталкивается на самом деле ни с миром, ни с людьми, ни с реальностью. Страстное поведение является настолько же узким, как его объект, и оно слепо по причине его предельности, оно не знает великодушия. Страсть только охватывает или потребляет свой объект. Чаще всего, она не умеет отдавать.

С ) Страсть в середине жизни

Но должны ли мы оставаться в рамках этой оппозиции? Бой разума против страсти, двойственность, которую мы раскрываем далее, реальны ли они? Не значит ли это заключение всего в очень теоретическую схему? Не правда ли, что разумное поведение, свободное от всех иллюзий, значит поведение, лишенное от всех страстей? Подразумевает ли это необходимость быть хладнокровным интеллектуалом, чтобы человек вел себя разумно. Не существует ли все-таки пафос (πάθος), свойственный уму? Именно такой пафос более умеренный, хотя имеет значение чувства.

Аскетическая сила

Симона Вейль, французский философ (1909 - 1943) замечает, что все состояния страсти содержат исключительную аскетическую силу. Например, игрок может воздерживаться от пищи, отвергать свою потребность, как уверенный аскет во мраке пещер избивает свое тело, чтобы познать Бога. Существует чудо в каждой страсти. В одном случае, существует порок, в другом, добродетель. Это может показаться странным, но игрок и святой похожи, потому что они ведомы тем же самым скрытым внутри огнем, которым и является страсть. Умный человек часто изображается как освобожденный от страсти, как будто бы понятно, что власть ума заранее исключает страсть. Но так ли это точно? Имеет ли смысл утверждать, что ум существует "без страсти"? Можем ли мы принимать во внимание страсть как элемент, который проявляется как "дополнение" к сознанию?

Пассивность страсти не то же самое, что пассивность восприятия

Обозначим несколько пунктов. Несмотря на то, что в страсти присутствует элемент пассивности, это не значит непременную неподвижность или нечувствительность. В первую очередь, пассивность страсти не то же самое, что восприятие. Существует множество способов рецепции: восприятие и ощущение или эмоция и чувство. По отношению к чему в страсти человек, в сущности, пассивен? Человек пассивен, поскольку он предоставлен самому себе в самом сердце своего чувства. Человек не уходит от себя. Субъект полностью связан с самим собой.

Здесь мы достигли значительной точки. На самом деле, наоборот, здравый смысл допускает, что страсть, в основном, не является страстью к чему-то. Это причина того, почему человек пассивен в страсти. Это не объект в смысле объект/субъект. Как раз наоборот, страсть - это состояние, в котором субъект заключен сам в себе и точно испытывает и знает, что он не может сам из-за себя разрушиться. Страсть подразумевает испытание себя, страдание имманентного Я, что в течение жизни объединяет Я в неделимое целое. В этом заключается тезис, который защищает французский философ Мишель Анри (1922-2002).

Испытание себя и аффективность

Возможно ли поместить, с одной стороны, Ум, а с другой - Страсть, как будто бы две вещи, которые можно расположить в определенном порядке по отношению друг к другу. Страсть - это не та вещь, которую я мог бы иметь или не иметь. Это не объект, который я мог бы разместить снаружи. Страсть не существует в желании или в желаемом объекте. Страсть - это субъект, заключенный сам в себе. Не может существовать субъект, который являлся бы интеллектуальным Я, борющимся со страстным Я. Интеллектуальное Я не существует. Я представляет собой Я только потому, что оно испытывает само себя страстью. Истинное отличие ума как разумного поведения и страсти как страстного поведения возможно понять, если мы обнаружим разницу между мирным и безмятежным пафосом, присущим осмысленному наблюдению, и пафосом необузданным и связанным с желаниями, который, как мы думаем, можно поместить вне нас, между страстями, в общем смысле слова. Страсть развивается в глубокой психике, которая не знает разделения между осознанным Я и другими психологическими лицами. Причина страсти не просто внешняя, т.е. связанная с телом и происходящая от тела, но также и не происходящая от объекта желания. Страсть - страсть души и, как таковая, охватывает масштабы тела. Такую сферу глубокой имманентности, куда нас заводит страсть, Мишель Анри называет аффективностью. Значит аффективность имеет отношение не только к некоторым определенным состояниям, которые среди прочих называются «этими» страстями. Жизнь не прекращается ни на одно мгновение постольку, поскольку это именно Жизнь, аффективная и испытываемая как страсть. Жизнь - это по сути аффективность. Жизнь - это чувство и аффективность.

И само представление “смотрящего” (le videre) передается через авто-аффицирование, при котором он чувствует себя как “видимый” (le videor). Подобное авто-аффицирование, в котором присутствуют все страсти, представляет собой “первоначальное чувство, т.е. чувство того, что я чувствую (“le videor”), когда “le videre” ощущает себя. Осмысленное наблюдение определяется не только через его объект, как указывает интенциональность, и как мы ежедневно проживаем это, наблюдение - это также ощущение самого себя.

Но можно ли возразить? Не нужно ли что-то для того, чтобы могла возникнуть страсть? Страсть не существует без объекта. Кроме того, может ли случится, что страсть иногда полностью покидает жизнь? Разве это не типичный случай в наших тусклых и лишенных страсти жизнях? Возможно ли, если жизнь по сути является страстью, провести эту жизнь в пустоте, скуке, повторении и посредственности?

Внутри деления

Ответ, который нам дает Мишель Анри, ведет к замечательным выводам. Я не может перестать быть Собой, однако Эго может не совпадать с Я. Жизнь никогда не сможет заблудиться в том, что для нее играет существенную роль, но она все-таки может делиться до того момента, где жизнь теряет контакт с Я, которое и делает из жизни то, что она из себя представляет. Совпадение с Я испытывает жизнь на то, для чего она дана: для тайной страсть, чистой страсти. Но отделенные от себя усилия создают разлом, из-за которого жизнь перестает испытывать себя на то, что она действительно есть. Это, например, подозрительный взгляд на самого себя, деление человека из-за нечистой совести на Я осуждающее и Я осуждаемое, рефлексивное видение человека, который чувствует, что за ним постоянно наблюдают, приговаривающее осуждение себя, чувство вины и стыда: существует много путей развития, по которым сознание совершает раскол по отношению к себе. Итак, если совпадение с собой составляет полную страсти жизненную силу, тогда как отделение от самого себя создает слабость, которая опустошает жизнь. Это не значит, что более глубокое тем не менее Я поменялось. Поменялось отношение к себе, связь с собой. Совпадение с собой разорвано. Но жизнь остается тем, чем она является, чистой страстью, которая не перестает поддерживать себя. Но в стремлении установить разделение, ум все-таки приуспел в одном: разорвать связь. Человек начинает себя ненавидеть, отделяется сам от себя, человек создает свою собственную слабость. Истинная сила заключается всегда в совпадении с самим собой, в оригинальном объединении с собой. Таким образом, даже в слабости жизнь все еще является страстью, но она лишь страсть своего бессилия, жизнь стала больной сама из-за себя, жизнь превратилась в страдания с того момента, как она начала избавляться от собственной страсти. Болезнь жизни, со слов Мишеля Анри, выражается всеми способами, которыми жизнь стремится от себя убежать, оглушить себя, забыться, короче говоря, отвергнуть себя, разделившись против себя. Все это неизбежно причиняет страдания. Не является ли болезненное состояние жизни, которое нам известно, по своей сути недостатком страсти?

Нравственность и страсть

Теперь мы можем лучше понять критику аскетизма Ницше. Если аскеты упрекали страсть, то только оттого, что они неправильно полагали, что ум лишен все страстей. Аскеты видели аскетическую нравственность в образе мудрого сверхчеловека-интеллекта, строгого, холодного и сурового. Словно Кант, вылитый из олова. Правда, страсти всегда изначально имеют жалкий, узконаправленный характер самокопания. Страсти нуждаются в увеличении и сублимации. Но разве осуждать страсти из-за того, что они имеют ограниченный, фанатичный, эгоцентричный характер, не то же самое, что упрекать страсть?

Отвергать страсть, обьясняет Ницше, - не то же ли это самое, что бороться против корня жизни «Устранить же волю вообще, вывести из игры все без исключения аффекты, при условии что нам удалось бы это: как? Не значило бы это – кастрировать интеллект? » (К генеалогии морали 1887, Ф. Ницше). Кроме того, это нелогично, когда христиане так яро осуждают страсть, но в то же время называют любовь Христа тем же самым словом - страсть.

За гранью интенциональности - Жизнь

Надо пересмотреть вопрос о сознании, вне толкования, которое руководствуется интенциональностью. Огонь тлеет под раскаленными углями разума, вопреки тому, что обыкновенно говорится, что ясность включает в себя и страсти.

Проделаем небольшое упражнение: предположим, что перестав всегда себя осуждать, делить себя, мы могли бы остаться в состоянии пережитого / жизненного опыта (experience vecue), в середине того, что более живо в этом опыте, без деления на субъект и объект. Что мы обнаружим?

Ответ ясен: огонь страсти. Такая любовь жизни к самой себе присутствует в нас всегда. Ясность - это тоже страсть, а страсть представляет в той же степени и ясность в пламени внимания. Внимание есть неподвижная страсть, словно страж, стоящий у ворот, из которых проблескивает свет разума. Значит, если бы мы были более восприимчивыми, мы могли бы предчувствовать – не доходя до разума – как первоначальный поток сознания испытывает себя как чистое страдание. И именно такой бескомпромиссный дар самому себе создает огонь ясности.

Однако что такое страсть, если на пути к ее пониманию человек должен исключить все объекты? Испытание Себя, испытание, которое вписывается во внутреннее течение жизни, в эту область, предшествующую двойственности “объект - субъект”, предшествующую концепту, область, где жизнь отдана сама себе без существования какой-либо интенциональност. Как известно, то, что дано до сознательной двойственности, есть Присутствие, такое присутствие, когда пережитое определено как настоящий момент. Если человек не проводит никакого разграничения (объект - субъект) в а потоке им пережитого, не существует различия между человеком-судьей и осужденным человеком, существует только ощутимое прояснение сознания в его трогательном саморазоблачении. В это мгновение такое сознание уязвимо, оно представляет собой только чистое ощущение себя без какого-либо деления. Оно как огонь, которой не питает никакого объекта.

Огонь внимания, который сжигает здесь и сейчас, есть страсть без объекта, либо, как говорит Джидду Кришнамурти (индийский философ, 1895-1986): страсть без причины. Более того, таким образом Кришнамурти разъясняет, что мы называем страстью.

Страсть без причины

Предположим, что человек сгорает от недовольства, и тогда человек не может себя сдержать, чтобы не выплеснуть свое недовольство на других, или на объект, или на состояние мира. Человек бывает неудовлетворен, обвиняет все вокруг него и сбрасывает с себя всю ответственность за эту неудовлетворенность. В глубине, человек неудовлетворен, как будто страстно влюбленный человек, сгорающий в пламени страсти из-за какого-либо объекта. Будучи в таком положении, человек может поссориться с другими, обвинить их, питать к ним отвращение, а также испытывать то же самое по отношению к себе, не усмиряя этот огонь, который его сжигает. Излишняя неудовлетворенность возвращает человека к цинизму, наступлению против других, также человек бывает негативно настроен и жесток к себе. Если бы можно было остановить деление: перестать смотреть на других или на какой-то объект, включая самого себя, - что и является причиной неудовлетворенности, что бы тогда случилось? Что бы произошло с огнем неудовлетворенности, если бы человек перестал освобождаться от нее в делении на объекты? Что случится с огнем неудовлетворенности, если критически смотреть на вещи? Огонь неудовлетворенности становится огнем страсти. Значит, огонь неудовлетворенности, в который человек входит сознательно, без отказа, без отождествления, может возвыситься и стать бескомпромиссной требовательностью. Он может стать раскаленным пламенем истинного желания, которое не выходит за пределы человека. Что случается с таким человеком внутри его неудовлетворенности: «Человек имеет страсть для этого: страсть превосходства. Значит ли это, что страсть не имеет объекта? Следствием является жгучая страсть без объекта» (Джидду Кришнамутри, Полнота жизни 1989).

В любой страсти к чему-нибудь существует страсть, но это страсть в двойственности “субъект - объект”. В пределах того, насколько страсть бывает страстью к чему-нибудь, страстью к объекту, она бывает ограничена желанием и заперта в ожидании Эго. Она очень ограничена. Она как огонь, который направлен к одному выходу, который пугает нас неистовой силой и слепотой. Когда во время этой постоянной борьбы, под давлением препятствий и разочарований, страсть начинает выдыхаться, но она нисколько не умаляет свой огонь. Однако этот огонь становится огнем недовольства и неудовлетворения, горечью. Когда страсть обманута и не может достичь своей цели, она оборачивается против себя и становится ненавистью к себе и посредственностью. Давайте проясним, что действительно означает посредственность? Ничто иное как отсутствие страсть. Посредственность - это жизнь, которую покидает страсть, жизнь, которая сама от себя отказывается, довольствуется только тем, чтобы выжить. Жизнь, которая уже не проживается с высокой интенсивностью. Наоборот, что становится со страстью, которая утверждается, растет и созидает? Энтузиазм и превосходство. Забота о превосходстве - это пламя страсти, которое сжигает, но не дает возможности выхода. Однако не является ли эта интенсивно сжигающая страсть самой жизнью? Когда страсть безобъектна - это значит, что она загорается сама от себя, что она становится страстью жизни. Именно в пламени жизни человек может жить без компромисса самоутверждаться, и в то же время жить полной жизнью.

Жизнь как страсть

Что можно делать со страстью? Несомненно, нельзя ее отрицать, а также осуждать и судить. Также не имеется в виду требовать, как мы, возможно, слышали от других, «найти себе страсть в жизни». Если так, человек может себе найти хобби или спорт. Что человеку нужно - выход чувства или развлечения - для того, чтобы чувствовать себя живым? Этого не достаточно. Речь не идет и об исправлении нравов и предложении превратить свою жизнь в страсть, что звучит очень искусственно. Значит ли это, что жизнь по своей природе так тускла и пуста, что ей необходим допинг, т.е. какую-нибудь страсть? То, чего требует жизнь, - это быть пережитой, а интенсивность, с которой она переживается, и есть страсть. Здесь сам собой напрашивается вывод: жизнь должна быть всецело пережита такой, какая она есть. Это смысл анализов Мишеля Анри: жизнь имеет патетический характер, жизнь - это страсть, потому что она несет в себе любовь к самой себе, через которую она пылко испытывает себя как жизнь. Именно эта любовь к самой себе делает из мира свое завоеванное поле и площадку для игр.

Ясность не исключает страсть

В каждой страсти, в огне, который проходит через нее, существует степень открытости. Что недостает страсти - это не жизнь, а полнота сознания, ясность и, главным образом, великодушие. Страсть, достигшая большей интенсивности, становится светом ума, его приходом и даром. Чистая страсть не сокращается до границ желания, которые в то же время явлются границами меня. Теперь мы не можем больше смешивать Страсть и страсти. Страсти всегда имеют эгоцентрический характер. Страсть, ограниченная желаниями, всегда только личная страсть, которая зависит от какого-то объекта, она только усиливает эго и затемняет зрение, становится фанатической. Чаще всего страсть не дает, а только берет. Наоборот, ясность, которая содержится в самом сердце страсти, не имеет границ, так как она не принадлежит никакому желанию. В то же время страсть может быть и состраданием. Человеку было бы невозможно остаться у преднамеренного анализа страсти. Сострадание означает захватывающую страсть, такую любящую страсть, которая охватывает то, что является чувственным и ранимым, великодушное сердце, которое не может расстаться со страдающими. Таким образом объясняется такая аскетическая религия, как христианство, которая осуждает страсти, но в то же самое время восстанавливает страсть в смысле Страстей Христовых. Страсть всех страстей для человека верующего - любовь Бога.

Не стоит забывать, что в слове “сострадание” присутствует “страсть”

Таким образом, мы понимаем, что человек, имеющий страсть к какому-либо объекту, никогда не может испытать сострадание. Такой человек едва сможет определить свою жалость, и в то же самое время заботится о желаниях других и высказывает снисходительные аргументы по отношению к другим страдающим. Такой человек не знает подобного единства, порождаемого настоящей страстью, без делений, которое испытывает любящее сердце, когда любит. Когда человек любит по-настоящему, он не совершает деления. Сердце, которое отдается кому-либо, представляет собой неделимый поток чувств, в великодушии которых оно не отдает себе отчета. Впрочем, если бы человек должен был развивать страсть, то она должна быть единственная, потому что страсть к великодушию имеет саморасширяющийся характер и не имеет в себе ограничений в зависимости от желания. Таким образом, в сострадании присутствует страсть так же, как и в ясности присутствует огонь страсти, которая не имеет объекта и которая ни к чему не привязана. Итак, не удивительно, что игрок и святой могут поступать одинаково. Существует так же много страстей, как и объектов страсти, однако существует лишь одно состояние страсти, в котором не иссякает смысл, если была бы интенциональность. Понимание страсти открывает дорогу к самопознанию в масштабе, который имеет не только психологический, но и метафизический, феноменологический характер. Страсть снова перемещяет нас в проявление жизни. Это значит и то, что рассуждения о страсти под углом какой-то предыдущей причины являются поверхностными. В прошлом можно обнаружить причину, которая своим повторением способствует проявлению страсти. Но такое объяснение не говорит о том, что такое страсть, не помогает нам понять страстный опыт, понять это столкновение с самим собой, которое и является страстью, испытать самого себя, когда страсть образуется в нашем сознании, когда мы ее испытываем.

Краткое содержание лекции:

Состояние страсти означает не просто психологический прием среди других приемов, которые могут не привнести изменений в жизни. Когда мы говорим, что без страсти жизнь не была бы пережитой, мы говорим правду. Несчастье в том, что мы завершаем работу на половине. Дело в том, что мы полагаем, что нам нужны объекты страсти, чтобы жизнь имела смысл, полагаем, что с большим количеством мебели нам бы лучше жилось. То, что человек испытывает недостаток, - есть та самая жизнь, поскольку многие люди живут поверхностно; то, что нужно каждому, - это прожить каждое мгновение жизни по полной. Большинство из нас не встречает страсть, присущую жизни, страсть, которая формирует жизнь в ее полном значении. Наряду с безнамеренной страстью все другие страсти, преследующие какую-либо цель, представляют собой лишь мимолетную вспышку, а не большой огонь, тогда как внутренний огонь души представляет истинную страсть.

Однако этот внутренний огонь души также представляет собой ясность. Страсть без намерения не гасит ум, напротив, она его пробуждает. Умный взгляд - тоже страсть, так же как и ясность представляет собой страсть. Бессмысленно хотеть противопоставить состояние человеческой страсти и так называемое бесстрастное состояние. Существует разница между неистовым пафосом (πἀ̔φος), яростной страстью и безмятежным пафосом и пафосом сосредоточенной ясности.

Упражнения:

- Почему определение страсти через ее цель поверхностно?

- Как человек может классифицировать страсти?

- Почему мы говорим, что страсть ослепляет?

- Как можно изложить происхождение и развитие иллюзий страсти?

- Можно ли действительно различать страсти и чувства?

- Обязательно ли ясность означает холод чувств?

- Как получилось, что слово “сострадание” содержит в себе слово “страсть”?