Лекция 4 - Темный объект желания

Мы живем в постоянных метаниях между нашими желаниями. Мы имеем сознание наших желаний, но только в том смысле, что мы бросаемся в погоню за их удовлетворения. Мы чувствуем в нас эту тягу желания, это провоцирующее беспокойство Мы живем в такой неустойчивости, которую желания провоцируют. Разорванность между нашими желаниями - это всегда мучения от желания, которые мы находим в суете нашего мышления. Мы страдаем от нашей фрустрации и хотим быть там, где наши желания могут быть удовлетворены, мы всегда недовольны тем, что предлагает настоящее время.

Но брошенные в свои желания, можем ли мы когда-нибудь научиться тому, чего мы точно желаем? Например, знает ли юноша, который непременно хочет мотоцикл, почему он его точно хочет. На самом ли деле он хочет мотоцикл? Не хочет ли он получить некоторую гордость, уверенность перед его товарищами, чувство силы и, может быть, еще мужественность? Если так, это значит, что он желает одно ради другого, без точного знания, в каком направлении развивается желание.

Значит изначальная трудность состоит в знании о том, что есть реальный объект желания. Имеем ли мы сознание объекта наших желаний? Что мы ищем посредством наших желаний?

А. Потребность как предлог

Тривиально мы можем сразу дать ответ: "Что? Мы желаем то, что нам нужно...и все тут." Уместно ли сказать, что потребность как объект наших желаний является действительно удобным ответом?

1) Слово “потребность” включает в себя состояние живого существа с точки зрения того, что необходимо для его сохранности. Животное имеет потребности, какие человек тоже может иметь. Потребность спать, потребность есть, потребность дышать - все это потребности в буквальном значении. Потребность отличается специфическими ощущениями, такими как: усталость, голод, жажда, удушье. Это появляется вновь циклическим или периодическим образом, согласно биологическим часам организма. Появление потребности вызывает соответствующую реакцию, от которой животное не может укрыться. Наоборот, человек, хотя бы, получает знак о потребности, и каждый способен их превысить или оставить их без внимания. Мы не слышим и плохо знаем о своих потребностях в отличие от животных. Собака, которая чувствует себя больной, сама голодает, тогда как человек может сделать, наоборот, то, что диктует ему инстинкт (если бы человек мог слышать свой инстинкт). Человек располагает свободой выбора, свободной волей. Он не полностью является рабом потребностей, он может их контролировать, отказываться от них, или принимать. Потребность характеризует жизненно необходимое сознание. Она по определению является органической или биологической. Итак, поскольку мы по сути дела умственное сознание, мы легко становимся лицом к лицу к жизненно необходимому сознанию. Несмотря на то, что мы олицетворение бытия, мы не можем бесконечно пренебрегать потребностями тела. Воздержание от сна приводит к смерти спустя несколько дней. Тело не может избавляться от токсинов, если находится без сна, и в конце концом отравляет само себя. Воздержание от мечтаний может привести, как кажется, человека к безумию, к какой-то умственной интоксикации. Воздержание от бодрствования на протяжении долгого времени делает человек апатичным. Мы должны обеспечивать удовлетворение потребностей в пище и воде, под страхом расстройств, а после смерти. Основной смысл удовлетворения наших потребностей - целостность живого, биологической жизни. Все, что вызывает сомнение с точки зрения потребности человека, выражается в ряде болезненных ощущений. Ощущения, которые посылает тело, являются знаками того, что его целостность ухудшилась и необходимо исправить это положение для того, чтобы тело обрело свою целостность. Когда одно недомогание поселяется в организме, оно продолжается как боль.

Это отношение к целостности тела показывает нам, что потребность неотделима от естественного стремления к самосохранению, которое управляет всеми живыми существами. Все живое всегда хочет охранять себя и умножаться, а также постоянно поддерживать свои собственные структуры. Ведь такая поддержка структуры всего живого предполагает обмен со средой, что означает регулирование тела, передающееся через многочисленные потребности.

Тогда мы бы могли называть "материальные потребности" в широком смысле совокупностью удовольствий, необходимых для сохранения человека, что объединяло бы различные потребности. Иными словами, это условия жизни. В силу этого неопровержимым является то, что человеку необходимо: одеваться, получать кров, а также помощь в случае болезни или аварии, получать приличное воспитание, заботу, культура и так далее. Короче говоря, существуют потребности, которые кажутся необходимыми для жизни и без которых мы не видим, как чисто человеческая жизнь может сформироваться. Врач компетентен оценивать степень всех биологических потребностей. Или же политическая экономия, следящая за распределением и удовлетворением потребностей общества, так как общество ориентировано на обмен, который дает возможность удовлетворить потребности всех.

Однако данное значение слова "потребность" неудобно по причине чрезмерного расширения смысла. В конце концов, это слово включает в себя все и не важно что. Очень легко перечислить множество потребностей и сказать, что все они нужны. Почему бы не назвать насущной потребностью зависимость от мобильного, телевизора, аудиопроигрывателя, компьютера или микроволновки? В таком случае мы можем спросить себя, пропустим ли мы как потребности все, что скорее относится к иному порядку, такому как желания. Должны ли мы биться ради того, чтобы каждый мог иметь тот или иной технический предмет, ввиду того, что есть насущная потребность? Что действительно насущно для жизни, а что нет? Как определить потребность по отношению к желанию?

Существует очень важный пункт, который мы можем рассмотреть: переход от потребности к желанию. Потребность проявляется периодическим образом и предполагает структуру привычки. Тело работает таким же образом, как и часы, и равномерно внушает циклы сна, бодрствования, приема пищи, времен года. Возможно пользоваться податливостью тела для внушения ему новой привычки, которая впоследствии проявляется как новая потребность, такая же обязательная как биологическая потребность. Это ровным счетом то, что происходит со всеми формами привычки. Заядлый курильщик не только имеет желание курить, но и вносит в свое тело потребность курить. Он приучал свое тело к своей дозе никотина, такой, которая успокаивает нервное состояние. Когда курильщик не может два-три часа курить, он чувствует истинное недомогание, возникающее из-за нехватки. Это не просто намек на желание. Борозда была проложена в памяти тела через привычки. Тело приобрело привычку регулярно всасывать табак. Неизбежно наступает снижение чувствительности. Впоследствии надо увеличивать дозу для достижения удовольствия, что продолжается далее. Созданная искусственная потребность ощущается как и иные потребности. Курильщик, который не может курить, чувствует себе очень плохо, очень нервным, он чувствует, что его ощущение существования уменьшается, как будто во время продолжительного голодания. Это объясняет, почему лишение дозы должно быть постепенным. Он должен заменять плохие привычки на хорошие, которые все еще остаются привычками. Таким образом, все наркотики, легальные и нелегальные, становятся потребностью, к которым люди становятся зависимыми.

Это одинаково в случае всех повторных, принудительных поведений, в случае таких маний, без которых человек не может больше обходится и которые свидетельствуют о чем-то вроде зависимости. Это может относиться к обязательной потребности покупать, потребности ходить в кино, гулять и т.д. Все эти образы действия предполагают повторение самих привычек со стороны их собственной инерции, образуют постоянную потребность, которая нуждается в удовлетворении. В этом процессе, прежде всего, проявляется естественная склонность сознания доставлять удовольствие путем повторного действия. Не существует границ в подобном создании потребности, которая может принимать какою угодно форму: принудительная потребность бежать, писать, красить, делать плохо, пить, утолять свое сексуальное желание и т.д. Впрочем, это то, что в большинстве случаев зовется "страстями".

2) Однако любопытно, что желание обычно рассматривается в качестве бесполезного - заметьте противоречие в общественном мнении - словно искусственное и неестественное. В таком случае, желания противопоставлены необходимостям, которые являются измерением потребности. Мы четко видим, что такая противоположность недостаточна. Существует переход от умственного порядка желания к плоскости насущной потребности. Желания характеризуют умственное сознание.

Как тогда мы переходим от потребности к желанию? Говоря на языке Гегеля, это значит отличать естественное Я (т.е. естественного желания) от человеческого Я. Между тем сознание ограничивается только удовлетворением его тенденций, оно заперто в самолюбовании потребности. Оно заключено в теле. Существует только сознание органической индивидуальности. Сознание утверждается, но через простое отрицание соотносимого с ним предмета. Я стою лицом к одно предмету, например, к яблоку, я его потребляю, и таким образом формируется мое насущное Я. Тем временем, как человек, я не могу довольствоваться только удовлетворением свои потребностей. Представим, что мне нужна крыша над головой, но я сильнее желаю жить во дворце, нежели в хижине. Я голоден, но я сильнее желаю изысканную пищу, чем просто кусок хлеба. Где разница? Ответ Гегеля имеет определенную важность. Я не желает само по себе, Я желает по отношению к другим Я. Выход на сцену желания значит появление сознания другого существа, а это значит появление общительности. Дворец желаем, поскольку он способствует моей гордости, чувству моей важности перед другими. Это позволяет мне быть объектом зависти. Более того, это позволяет мне быть желанным. Таким же образом весь смысл изысканной пищи берет начало в воодушевлении и комментарии, который она будет вызывать, в общительности, которая присутствует в церемониале приема пищи. Изысканная пища играет роль посредника для выставления каждого в выгодном свете. Желание заключает в себе межличностные отношения, протекающие между Я и другим Я. Одним словом, в более простом желании есть плоскость: желание признанности для собственного Эго. Что Эго ищет - это выставить себе в лучшем свете перед другим Эго. Желание предполагает требование в отношении другого, способное насытить ощущение себя. Через эти желания, то, что Я по-настоящему желает, больше объекта, который Я ищет, что является признанием своей собственной ценности. Такое Я до такой степени сомневается в своей собственной ценности, что ему хочется быть утвержденным в своей ценности посредством другого: быть наконец признанным в лестной форме. Выставляя мои желания перед другими, я уже не никто, я превращаюсь в кого-то, я принимаю важность, например, как собственник дворца, или как повар, который заслуживает похвалу. Я уже не какой-нибудь субъект, я могут щеголять со своим новым мотоциклом, и все люди будут глядеть на меня. Все мои желания могут быть представлением моей гордости, надменности и могут дать мне чувство собственной важности и превосходства.

Данный анализ объясняет ценность роскоши и избытка, которые являются иллюзией и обманчивым представлением. Признание пользуется искусственностью как обманчивым представлением. В глубине не важно, какую ценность имеет предмет, что Я стремится только к тому, чтобы быть представленным в как можно лучшем свете. Также Я будет доводить до желания показываться у всех на виду - значит всевозможные представления, которые дают самую большую ценность. Это объясняет, почему желания удалены так далеко от простых потребностей. Мы редко желаем того, что нам действительно нужно. Скорее мы желаем того, что представляется нам как необходимое, чтобы мы могли представить себя ценными перед другими. Например, новая детская безделушка, которую дети показывают всем на перемене служит, главным образом, для этого! Это помогает моему Я иметь возможность утверждать себя лицом к лицу с другим в представлении предмета фетиша. Смысл предмета желания берет свое начало в отношениях с другими. Это усиливает Эго. Также когда Я воспринимает удовлетворение желания как необходимое, в этом не проявляется биологический смысл, а чисто умственный. Я говорил, что мне нужен этот объект, но на самом деле важен не этот объект, а повод: чтобы я чувствовал себя более признанным, либо более мужчиной, либо более женщиной и т.д. Это умственное измерение желания т есть тот истинный отличительный знак от потребности.

Б) недостаток как причина

Как тогда охарактеризовать, что составляет в конце концов этот объект желания? Все желания рождаются от некоторого недостатка. Человек не желает того, что уже имеет, наоборот, только чего ему недостает. Нужно представление недостаток, чтобы рождалась зависть, чтобы рождалось желание. Это тоже необходимо, и главное, что субъект верит очень сильно в то, что объект его желания есть воплощение его ожиданий. Чем более эта вера живая, тем сильнее желание. Для понимания желания надо распознавать с точностью естественное состояние этого недостатка, который является его причиной; потому что есть недостаток, что дает желанию его порыв и ценность.

1) Давайте задумаемся о зависти. Это очень личная форма сознания, которая рождается, когда я сравниваю себя с другими. Я вижу, что другие имеют то, чего у меня нет, вещь, которая в моем сознании имеет огромную важность для смысла существования. Например: У него/нее есть большущая машина или работа, женщина или мужчина, деньги в банке, внешность и т.д., а я унижен/-а на своем старом драндулете, жалкой работе, в низком положении, нищете, со скверной внешностью и т.д. Конечно я ему/ей завидую, кода я вижу, как он/она проезжает мимо: в конце концов все взгляды на него/нее - уважаемого/-ую, любимого/-ую - у него/нее есть все, что я бы хотел иметь. Тогда у меня возникает стыд и зависть. Я завидую тому, что дает такую важность, что может сотворить бога среди людей. Чувство зависти терзает меня потому, что я не могу освободиться от своих желаний, что я одержим навязчивой идеей моего желания. Недостаток заключается в том, что мы учимся физическим путем, как будто на пустой желудок. Мне кажется, что когда мое желание будет удовлетворено, я буду иметь все и буду в конце концов счастлив. Зависть - это такое желание, которое сжимает желудок, это болезненное сознание, навязчивое состояние недостатка. Когда я завидую, я поглощен своими желаниями, одержим лишь представлениями о своих недостатках. Зависть вкладывает всю ценность в объект, к которому я стремлюсь. То, что мне дают, - это провоцирующий галлюцинации взгляд зависти, который я иногда обнаруживаю в зеркале. Это взгляд, который способен испепелить, когда мне дано увидеть предмет своих желаний. Это гипноз, который сделает так, что вместо машины, денег, жены, парня и т.д. появится божественный образ, которому я поклоняюсь, перед которым я пускаю слюну от зависти, которому я практически способен молиться внутри себя и который ввергает меня в пучину фантазий. Эта божественность предмета есть воплощенное удовлетворение всех моих тайных желаний, такой предмет - конец всех моих недовольствий, может быть, также возможность для будущей мести, направленной против жизни, против несправедливости, которая заставит меня чувствовать себя ограниченным, жалким, одиноким в своей ничтожной жизни, в которой я испытываю недостаток во всем. Значит вместе с моей завистью присутствует необъятная потребность в компенсации недостатка бытия. Итак, моя зависть ищет способ, как потушить пламя недовольства, пытается нанести мазь на болезненную рану желания. Говорят, что зависть грызет нас. Она как чистая кислота в нашей крови, тайная желчь наших недостатков, которая приходит и выжигает нам сердце и наполняет нас горечью.

Однако как раз из-за такой зависти недостаток представляется более отчетливо в процессе желания. Не важно какой недостаток, даже когда он не имеет основы, помимо идеи недостаточности, его действия выражаются, словно на пустой желудок, когда мы чувствуем, как желание вторгается в нас. И мы извлекаем, казалось бы, из осознания этого недостатка чрезвычайную энергию, мы извлекаем всю мощь нашей борьбы для исполнения наших желаний.

Но этот психический недостаток может быть истолкован в плане отнюдь не психологическом, как мы уже видели ранее. Существует метафизическое измерение желания. Различные ценности желания были описаны Платона в его знаменитом тексте "Пир". Платон использует миф, стало быть образное представление для вызывания естественного состояния желания.

2 ) Платон заставляет одно действующее лицо его текста “Пир” рассказывать легенду о рождении Эроса, символа желания любви, точнее сказать начале любви. Говорят, что Эрос был рожден под покровительством Афродиты (Аφροδίτη) во время пиршества богов. Порос (Πόρος), отец желания, один из богов, присутствующих на пиру в честь Афродиты, удаляется и, опьяненный нектаром, падает в траву. Одна нищенка Пения (Πενία), которая олицетворяет бедность и нужду, хочет воспользоваться случаем, чтобы родить от него детей, ложиться рядом с ним и, таким образом, зачинает Эрос.

Этот миф требует, чтобы мы испытывали интерпретацию, чтобы проникали от его явного смысла к скрытому смысл. Говорить о зарождения желания - значит пытаться выяснить ее природу. Пения, мать, символизирует бедность и ограничения, ибо желания носят в себе недостаток. Порос, наоборот, символизирует безграничное изобилие, ибо в желании есть чудесная сила, сияющая энергия жизни. Желание несет эту двусмысленность, которая способствует одновременно изобилию и недостатку, причем неразрывным образом. В желании сочетаются изобилие жизни и, в то же самое время, недостаток. Кажется, будто это противоречиво, но в этом истинная природа желания - быть противоречивой. Эрос, не как бог, он не Порос. Порос, бог богатства, как и все боги, совершенен. Будучи в изобилии, ему нечего хотеть. То, что Эрос удерживает от своего отца, - это не обладание изобилием, но скорее всего стремление к изобилию. Эрос скорее является порывом к изобилию. Желание имеет идеалистическую природу. Оно хочет самого лучшего и совершенного, оно стремится к самому лучшему и совершенному. Но желать изобилия не значит его иметь. Вот разница между Поросом и Эросом. Также Платон уведомляет нас о том, что Эрос не так красив и славен, как мы себе его представляем. Он тверд, сух и бос. Он живет под крышей. Сегодня он может быть полон радости и жизни и отдавать все остроумие и силы, которыми он обладает, а завтра он уже может проявить свою бедную натуру и повергнуть человека в отчаяние, скитание и печаль. Маленькая показательная деталь: Эрос не был рожден по воле Пороса. Изобилие выходит за рамки желания. Изобилие не знает, как создать чувство желания. Изобилие есть состояние, когда все желания выполнены. Воля происходит от Пении. Но это не делает из желания простой биологический импульс, как сказал бы матералист. У желания имеется духовный масштаб. Желание преисполнено порывом к совершенству. Еще один важный пункт: желание сопровождает Афродиту, и она прекрасна, что не случайно. Желание тайно ищет красоту и совершенство. Даже, когда окольными путями происходит мелкая кража, в глубине оно продолжает искать красоту, изобилие и добро. Способность желать - привилегия человека. Животное заперто в своей конечности, без осознания своей конечности оно не могло бы желать. Боги, запертые в свое совершенство, тоже не умели бы желать, поскольку у них уже есть все. Только существо, которое одновременно смертельно, поскольку живет в плоти, через свой дух, родственный вечности, может желать. Желание несет стремление к совершенному, возвышение к Совершенству.

3) Вторая интерпретация недостатка описана в другой части "Пира" посредством мифа об Андрогине (ἀνδρόγυνος): говорят, что раньше существовали твари, одновременни мужского и женского пола, шаровидные с четырьмя ногами, c четырьмя руками и двумя головами. Эти существа становились слишком могущественными. Зевс (Ζεύς) должен был решится и подвергнуть их наказанию. Он решил разрезать их напополам с целью ослабить их, а Аполлон (Απόλλων) был обязан зашить их кожу и тем самым сотворить тех, кого мы сегодня называем мужчиной и женщиной.

Что значит Андрогин? Он шаровидный, имеет полную форму. Он единый и сильный. Андрогин представляет изобилие силы существа, которая дает ему способность бросать вызов самим богам, представляющим совершенство. Зевс сердился из-за такой гордости со стороны земных существ. Он решил уменьшить достаточность Андрогина. Он разрубил его спину напополам и попросил Аполлона, чтобы тот зашил их раны. Из этого следует, что сейчас мы знаем мужчину и женщину как самостоятельных существ, держащихся на двух ногах. Состояние человека уже не то, что раньше: он был наказан будучи разделенным на две половины, что тотчас делает его более слабым. Это значит, что когда двойственность уже проникает в сферу чувствительности, получается так, что каждый человек испытывает недостаток в своей половине и принимается за ее поиски. Существует два способа понимания, два возможных толкования данного внутреннего недостатка:

a) легендарный: сестра души, которая говорит, что здесь на земле каждый имеет свою дополняющую половину и что каждый желает воссоединиться с ней, чтобы снова отыскать единство. Это тема сплоченной любви: завершения в результате нахождения другой половины. Преимущественно это такая романтическая интерпретация: сказочная принцесса, которая ждет своего прекрасного принца и мечтает о чистой любви и совершенном понимании между существами, друг друга дополняющими. Воображение может доставить нам удовольствие посредством идеи о том, что любовь позволяет нам через “смешение” друг с другом прийти опять в тот первоначальный пункт (примечание переводчика - во время Андрогина), в которым мы испытываем сильный недостаток в пределах нашей обыкновенной маленькой жизни - возможно, грустной и серой. Только такая сплоченная любовь сразу сталкивается с реальностью. Существует только он (или она) и я. В чувстве страстной любви присутствует большое искушение того, что человек станет “всасывать” другого или совершит ритуальное жертвоприношение: искушать в смерти - значит “слиться”, что никогда не может настать в этом мире. Когда в литературе нам встречается чрезмерная сплоченная любовь, это зачастую выглядит как кульминация, выраженная в саморазрушении, в конце романа. Логический исход состоит в том, что если люди сталкиваются лицом к лицу, то их двое, тогда как влюбленный ищет единство. Значит сплоченность не может быть единством.

б) или же двойственность обозначает нечто иное: представление о том, что собственная целостность была будто бы разбита, что душа отрезана от себя, отрезана от своей божественной части. Тогда ход желания принимает иной смысл. Ежели душа ищет, это не значит поиски “другого”. Душа, пребывающая в поисках, - в этом ее собственная целостность, от которой она не отделима, которая составляет ее собственное Я. Это не два человека, которые ищут слияние. Это единство, которое одновременно охватывает то мужское и то женское, что находятся в поисках очередного восстановления. Причиной этого является то, что по нашей древней природе мы были все как одно целое. Это желание и погоня за всем тем, что называется "любовь". Ненароком, путем продвижения собственных желаний, каждый из нас, таким образом, находится в поисках исчезнувшей части самого себя. Следовательно, когда мы желаем чего-либо, мы конкретизируем в этом объекте (может быть, деньгах, мощи, жене или муже) ожидание видимого изобилия. Но опыт очень часто показывает нам, что ничего в мире не может исполнить наши желания. Мы сильно акцентируем в качестве абсолютного то, что всего лишь относительно. Мы идем искать снаружи то, что располагается внутри. Мы не знаем, каков абсолют, который мы ищем. Существуют небольшие проходящие радости, но разочарование появляется беспрестанно, и оно возрождается в иллюзии, состоящей в воздвижении того, что относительно, в ранг абсолютного. Этим вызвано вечное повторение желания. То, что мы ищем в желании, не находится в разряде предметов, но в разряде изобилия сознания. То, что мы ищем в истине, есть внутри нас. Мы хотим исцелить старую рану, которая отделила "Я" от своего начала, и, обреченные блуждать по миру без этого, мы не смогли найти удовлетворение. Мы ищем не сплоченной любви друг с другом, а полного примирения с собой, ибо в полном примирении с собой покоится изобилие. Мир желания - это не естественный мир, а мир человеческих чаяний, человека, который находится в поисках своего божества.

4) Однако такая интерпретация, наверно, покажется очень простой для нашего сложного остроумия! Мы предпочитаем полагать, что желания несут в себе обещания удовлетворения, которое и представляет ту награду под названием “счастье”. Мы любим обманывать самих себя, чтобы настойчиво преследовать бесчисленные желания, думая, что подобная погоня всегда обернется нам выгодой. Это предоставляет свободное течение плодам нашего воображения, даже если это почти всегда дает осечку.

И такой образ бега-преследования носится в воздухе в настоящее время. Это отражение нашего постмодернистского мира. Данный образ точно соответствует образам, которые мы получаем из реклам и которые нам показывают средства массовой информации. Рассмотрим, каким способом желание функционирует в потреблении. Посмотрите на рекламы: "...мечтайте, а мы сделаем остальное...", заявляет одно бюро путешествий. Намек в следующем:"...фантазируйте как можно больше, будьте опьяненными своими желаниями...и вы станете одним из наших лучших клиентов". Еще один пример: "Предоставьте нам ваше тело, и мы сделаем все остальное, т.е. мы продадим вам фантазии на заказ". Рассмотрите также названия продуктов: почему косметический крем называется "Изобилие" (“Plénitude”)? Потому что это точно, загадочно и, в глубине, то, к чему каждый стремится. Если возможно бессознательным способом сделать так, чтобы в нас смогла проникнуть вера в то, что потребление может способствовать изобилию, то предметы стали бы желанными. Реклама постоянно использует духовные стремления потребителя, подобная хитрость основывается на очень точных психологических знаниях, которые состоят из ассоциации употребления одного объекта, как: стаканчик йогурта, одежда, средства для мытья головы, дальнее путешествие, и так далее - с внутренним стремлением, таким образом, что наши фантазии отождествляются с объектом. Реклама стимулирует изображения снаружи. В нас существует много неудовлетворенных стремлений, которые требуют удовлетворения, поэтому наша текущая жизнь может показаться нам крайне ничтожной в сравнении с чудесными моделями из реклам и их ослепительным образом жизни! Мы привыкли находить удовлетворение в воображении. Фантазии на заказ заставляют нас мечтать, и с точки зрения прибыли это очень выгодно, потому что мы потребляем. Это и мотивирует податливого потребителя. И безусловно это также придает великое значение потреблению, без этих фантазий это было бы иначе. Например, в заголовке одной рекламы мы видим: "мебель Х - признак внутреннего богатства". Кроме игры слов, данная реклама очень коварная. Это большое искусство заставлять людей бессознательно полагать, что диван, канапе или стол может наделить человека внутренним богатством, поскольку как раз посредством наших желаний мы ищем внутреннее богатство. Это бесспорно сделало бы нашу жизнь более комфортной в сравнению с мебелью, кремом для красоты или стаканчиком йогурта. Вещь, возвращенная к своей простой материальности, полезности, хотя и может удовлетворить нужду, но точно не желания. Для того чтобы такая вещь смогла стать желанием, необходимо иметь в воображении символ желания, который способен воскресить внутренние чаяния сознания. Искусство рекламной манипуляции заключается в развитии всевозможных соблазнов, которое сделает из объекта символ духовного стремления.

В. Расширение как сила

Однако один вопрос остается вне поле зрения: достаточно ли для описания желания характеризовать его c позиции недостатков? Желания, даже когда они связаны с

мысленными представлениями о недостатках, не значат недостаток. Видеть в желании исключительно недостаток - значит выявлять в желании разве что отрицательное. Недостаток не является приемлемым разъяснением желания, поскольку он не оправдывает положительной мощи и творческой возможности, содержащихся в желании. В "Пире" желания не исходили только от Пения, но также и посредством Пороса. Не лучше ли видеть в желании расширение силы, чем выражение недостатка?

1) Желание несет в себе творческий порыв, положительный разбег, через который оно считает само себя важным и который несет силу превращения. Мы обычно верим, что объект необходим для желания в качестве мотивации, однако именно так мы совершаем ошибку. Положительная сила желания находится за рамками этого. Могущество желания не состоит в прицеливании на объект, но в усилении порыва, силе, которая есть ничто иное как жизнь, которая дается сама себе внутри нас. Истинная радость, которую предлагают желания, это не достижение ожидаемого, - радость в том, чтобы желать. В конечном счете наступает не только удовлетворенность, лишь заглушающее действительность, - но и неудовлетворенность. Желание содержит в себе могущество утверждения, и в этом заключается его таинство.

Существуют только два типа желаний. Абсолютно возможно насаждать мне желания, полностью неестественные и не соответствующие ничему, чем я являюсь и к чему я стремлюсь. Существуют центральные и периферические желания, то есть желания, которые являются настоящим порывом духа, и другие, представляющие неупорядоченное наращивание разума, побеги, не имеющие корней. Глубоко внутри человека должен существовать способ, как различить настоящие и ложные желания. Если обратиться к метафоре С. Джордана из его "Тетради пробуждения", настоящие желания - это те, которые произрастают в сердце, а ложные - которые берут начало в голове. Одни соответствуют настоящему утверждению, в основном находятся глубоко внутри, а другие - это не больше, чем интеллектуальное внушение без внутреннего отзвука. Ложное желание рождается, когда ум представляет себе недостаток в чем-нибудь и тем самым создает страx лишения объекта желания в будущем. Ложные желания могут следовать только из одного неудачного сравнения с другим. Они могут просто принадлежать к категории миметических желаний и не быть чем-то большим, нежели пустое внушение. Итак, такое ложное желание не порождает отношения между внутренним порывом и необходимостью, произрастающей снаружи, несет в себе недостаток и переносит лишь пустоту. Такое желание, словно серфинг по волнам жизни, имеет под собой крутящуюся пустоту. Именно поэтому, утверждает С. Джордан, ложное желание существует неразрывно от чувства отделенности и чувства неудовлетворенности. В этой связи С. Джордан приводит замечательное пояснение, ибо это именно то рассмотрение мучения, которое происходит от ложного желания и которое могло вдохновить его на "пессимистическое восприятие жизни, показывающее ее как абсолютно неспособную удовлетворить, непоправимо противоречивую и извращенную". Поэтому данное восприятие ведет к потере уважения к желанию, которое рассматривается исключительно с точки зрения недостатка. Но истинное желание не отмечено ни "отделенностью", ни "неудовлетворенностью", это не уравнивание или принуждение. Истинное желание связано само с собой, оно несет в себе собственную завершенность. Оно не имеет отрицательное отношение к своему объекту, не убегает от каких-либо страданий, наоборот, относится к нему положительно, так как оно есть приключения, завоевания. Оно есть страстная искра, возникшая только по причине радости желания. Конечно, выражения "истинный" и "ложный", применяемые в отношении желания, не имеют какого-либо морального подтекста. Эти выражения используются в значении "подлинный" или "неподлинный". Замечание С. Джордана имеет неоспоримую заслугу: оно показывает нам, что мы бы ошиблись, рассматривая желания только с точки зрения недостатка. Истинные желания есть творческая мощь, а также творение само по себе. Впрочем, С. Джордан добавляет, что обычная первоначальная интерпретация желания как недостатка, отделенности, неудовлетворенности, без внимания к истинному желанию, рассматривает только ложное желание.

Необходимо быть предусмотрительным к другим видам отличий, которые на этот раз имеют моральный характер. Образно говоря, мы не можем сложить все желания в одну корзину. Вероятно существует много видов желаний. Есть желания которые, как кажется, сосредоточены вокруг "эго", его недостатков, его тайных обманов, его ожиданий: все что непременно связано с болезненным прошлым. Когда желания выражают только эга, они носят отпечаток недостатка и связаны с прошлым. Однако существуют иные желания, которые заходят дальше, чем Я и уважение маленькой личности. Великодушное желание не имеет ничего общего со слабостью или недостатком. Оно участвует в движении для расширения сердца, которое стремится растянуть и увеличить жизнь. Желать для себя - значит запирать могущество желания в тесных рамках. Это немного по-другому, когда желания выходят за границы личности, когда мы желаем в иной плоскости, которая уже не является строго собственной. Когда в игре счастье других и, может быть, что-то еще большее, вся радость мира. Когда желание выходят за рамки эго, оно освобождает могущество утверждения и превращения, которое содержает жизнь сама в себе. Желание уже не хищник, как бывает в большинстве случаев. Желание дает, оно превращается в дар.

2) Нельзя было бы сказать, углубившись в этот смысл, что желанию всего хватает? Что все желания по своей сути двигаются по направлению к расширению и утверждению? Чтобы проанализировать данную точку зрения, как обычно, остановимся на тезисах Б. Спинозы. "Каждая вещь, поскольку она находится сама в себе, стремится удержать свое существование", утверждает Спиноза. Это стремление Спиноза называет "конатус" (conatus). Все вещи стремятся к самоутверждению и не только человек. Жизнь основывается сама на себе и стремится к собственному расширению. Подобное бесконечное могущество выражения есть то самое существо человека. Данное стремление постоянно, даже когда оно облачается в разнообразные формы. Оно зовется "волей", когда оно обозначает исключительно могущество души - оно зовется "потребностью" (Б. Спинозе использует в данном отношении термин "аппетит"), когда обозначает отношение между душой и телом. Спиноза также добавляет, что в этом отношении нет разницы между потребностью и желанием. Не так ли это, что "желания относятся к людям, пока они осознают свой аппетит и, исходя из этого, определяются следующим образом: желания есть аппетит с осознанием". Если же ничего не предшествует желанию, и, наоборот, от желания происходит положительный порыв, который является главной составляющей жизни, вследствие чего желания становятся основой для повышения ценности объекта желаний. Мы не желаем чего-либо из-за того, что эта вещь обладает ценностью, прежде чем начнется процесс желания. Данная вещь обретает ценность с минуты, когда человек эту вещь желает. Чем больше мы желаем чего-либо, тем большую ценность имеет данная вещь для нас. Из этого следует, что желания имеют склонность "выкристаллизовывать" ценность объекта.

Если желания участвуют во всеобъемлющем и могущественном утверждении жизни, они являются положительным утверждением себя, в более тесных отношениях с жизнью. Желание - словно растительный сок, способный разветвлять тысячи особых выражений, будто листья, ветви и плоды. Все выражения желания меняют природу "конатуса" (conatus): стремление жизни не ослаблять усилий в существовании и всегда расширяться больше самого существования. Именно с этой точки зрения Спиноза утверждает, что желание есть сущность человека. В этом заслуга Спинозы: в отличие от многолетней аскетической традиции, он видел в желании выражение мощи утверждения жизни, а также в отличие от интерпретации, которая не видит в желании недостаток, или еще больший вред, такой как плотский грех. Итак, если желание есть сущность человека, отвергать желание было бы тем же самым, что отвергать человечество. Осуждать желание - значит рассматривать его, как если бы оно не являлось частью природы, или же частью человеческой природы. Однако желание есть природа и очень человеческая. С точки зрения морали, нельзя отталкиваться от положения, что люди не могли бы или не должны иметь желания.

В глубине желания не должны быть отрицаемы, так же как утверждения, и должны нести в себе главное стремление жизни. Более того, как бы то ни было, в природе ложных желаний также существует стремление пересекать собственные границы, чтобы спустя мгновение найти собственную сублимацию. Когда желание сублимирует себя, оно сжигает свою искусственность. Желание уже не нацелено на мелкие страсти, когда оно горит как чистая страсть, оно превращается в великодушное рвение, которое стремится к переходу в лучшее состояние.

3) Отвержение желания невозможно без отвержения человеком жизни. Никто лучше Ф. Ницше не понял данной ставки. В его "Сумерках идолов" он ведет жесткие разбирательства по представлению об аскетическом желании, которое можно найти в религии. "Церковь побеждает страсть вырезыванием во всех смыслах: её практика, её “лечение” есть кастрация. Она никогда не спрашивает: “как одухотворяют, делают прекрасным, обожествляют вожделение?" Ф. Ницше известно то, что он называет глупостями страсти. Дело не касается, в общем, похвалы желаниям, без подробного рассмотрения всего, что может быть жалкого, глупого, бешеного в желании. Однако с момента, когда желание начинает двигаться, оно также непременно принимает собственное сознание и не может оставаться в одном и том же состоянии. Желание созревает. Желание то растет и утверждается, то опадает, как сухой лист. Если бы было возможно одухотворить желание, привести его в сознание, одним словом, желать непринужденно, желание самостоятельно бы избавилось от своей отрицательности. Если бы желание держалось в свете ясности, оно избавилось бы от своих границ, оно бы проявляло себя как сила, которая на протяжении жизни не прекращает самоутверждаться, испытывать сама себя и желать сама себя больше и больше. Аскетическое представление болезненно, оно превращает желание в необязательную часть жизни. Подобное представление видит в желании лишь признак греховный и плохой. Но желание настолько необходимо, настолько существенно для человека, будто сок жизни. Таким образом отвержение желания обозначает для человека, что он становится сухим, как безжизненное мертвое дерево. Правда, набожные люди иногда испытывают разрушение желания, однако то, что они делают, - это то же самое, как высушивание тела и умерщвление чувства. Д. Кришнамурти (1895-1986, индийский философ) писал на эту тему великолепные тексты в "Первой и последней свободе". Религиозный аскетизм не видел для себя возможности преображения, обожествления желания, поскольку его последователи стали относить желание к разряду греха, и воспринимать его как элемент, который не может принадлежать священной, а только мирской жизни. Ф. Ницше ввел подобную двойственность между мирским и священным, определив место желания в разряде мирского и установив, что желания были искоренены из священного положения. Религия внушила ригоризм аскетической нравственности со всем своим репрессивным могуществом и самоотверженностью. Желания были отождествлением плотских искушений, грехов, сексуальность приравнивалась к плохому, похоть осуждалась. Все божественное в желании погибло.

Что бы случилось, если бы мы перестали представлять жизнь в двойственности между священным и мирским? Жизнь является то всецело священной, и, таким образом, желания имеют духовное значение - то всецело мирской, и тогда желание составляет часть природы и имеет там свое место. Ф. Ницше замечает, что греческая религия не знала понятия греха. В ней желание беззазорно прославлялось как мощь Диониса (Διόνυσος). В иных культурах, например, в Индии, желание не было выброшено из жизни и поставлено в один ряд с грехом. Как раз наоборот, оно прославлялось и восхвалялось. И сам Бог при сотворении мира излучает желание, и его желание бесконечно. Существует божественное желание, что оплодотворяет природу и способствует возникновению разнообразных волеизъявлений. Разумеется, с нашей точки зрения, религиозные представления, прославляющие половое единение Шивы (शिव) и Парвати (पार्वती), кажутся нам неприличными: неприличными с аскетической точки зрения. "Ужаcные похотливые божества!" - сказали миссионеры. Всё же, данное представление ничего не отвергает, оно допускает значение священности желания вплоть до рассмотрения любовных отношений в качестве пути инициации. Это, тем не менее, не означает почитание распутства! Но это, скорее всего, возносит любовный акт в ранг священного ритуала, возвышая желание до тех пор, пока не определится порыв человеческой любви в направлении выражения божественной любви. Мы не можем почитать святым распутство, человек не преклоняется перед неутоленной вечностью, лишь когда он забывает священное значение, вертикальный измерение и божественность желания. В силе желания существует таинство, которое во многом превосходит его повторное материалистическое применение в сфере коммерческого потребления и личного восстановления под видом эгоцентрических желаний. Желание не побочный продукт потребления, или общества потребления, даже если бы наше окружение хотело убедить нас в обратном.