从北国到南国（文：古龙）
Из Северной страны в южную. Гу Лун.
Перевод Алексея Кузьмина
“江水碧，江上何人吹玉笛，扁舟远送潇湘客，芦花千里江月白，伤行色，来朝便是关山隔。”
«Изумрудные воды реки, кто там над рекой играет на флейте из нефрита, вдаль уносит челнок путника рек Сяосян,
пух тростника, на тысячи ли иней под белой луной,
сердце путника ноет, а завтра река унесёт дальше за перевалы».
(Цитируется стихотворение Фэн Яньсы эпохи Пять династий.
Белый цвет и иней – символы смерти и скорби.
Реки Сяо и Сян – знаменитые места на Юге Китая, поэтический край рек и озёр, древние земли царства Чу, места, связанные с даосизмом и шаманизмом.)
……铿走了，带走了他忧郁的笑容，颓伤的语调，单薄的行李，厚厚的书以及我对童年那一天真，纯洁，甜蜜而又凄凉的回忆。
…Кэн ушел, унося с собой свою меланхоличную улыбку, скорбный голос, тощий багаж, толстенные книги, и вместе с этим забирая мои чистые, медово-сладкие и в то же время скорбные детские воспоминания.
昨天夜里，他告诉我要去一个遥远而未可知的地方，今天早上，我在岸边送他，是一个多雾的清晨，码头上笼罩着一片冷漠的白色，再衬上几对断肠的旅客，更是迷茫、凄清……我紧握着他的手，站在靠海边的栏杆旁，我们相傍而无言，那被雾色沉浸在灰蓝色天幕里幽淡而飘渺的远山，似乎已表达了我们离别的情绪，那么我们还有什么话好说呢，说的越多愁更多。
Вчера ночью он сказал мне, что собирается отправиться в далёкое неизведанное место, сегодня утром я провожал его на берегу. Было туманное раннее утро, причал был накрыт сплошным холодным безразличным белым цветом, и на фоне нескольких пар расстроенных пассажиров казался ещё более затерянным и печальным… Я крепко держал его за руку, стоя у перил перед морем, мы молча поддерживали друг друга. Смутно виднеющиеся в серо-голубой дымке далекие тихие горы будто подчёркивали наше чувство разлуки. Что нам было сказать, чем больше слов – тем больше печаль.
最后，气笛长鸣，是旅客上船的时候了，我再也无法忍住那已存留在我眼眶中很久的泪水，为了不使他有更多的难受，我只得将头转了过去，低低的说：“今天的风真大呀！”……
В конце концов, раздался протяжный гудок парохода, пришло время пассажирам подниматься на борт, я больше не мог сдерживать скопившихся в глазах слёз, чтобы не расстраивать его ещё больше, я отвернулся, и тихо произнёс: «Сегодня и в самом деле сильный ветер!»…
一
1
现在认识我的人，很少会知道我还有个姐姐，一个最爱我、最疼我的好姐姐，虽然在年纪很小的时候，我们会不免闹别扭，但我们毕竟还是互相爱护的。
Из тех, кто сейчас знаком со мной, крайне мало людей знает, что у меня была старшая сестра, любящая, и нежно заботящаяся обо мне сестрёнка, хотя в детстве мы неизбежно могли поссориться, но мы всё же любили и заботились друг о друге.
大姐十岁的那年，我家由香港搬到北平，新居是一座又大又旧的四合院，据说还是清朝的一个贝子留下的，可是在我家搬去的时候，那房子已被过多的时日失去了它当年的豪华，高高的屋脊上满布着厚厚的灰尘，偌大的一个院子里到处都是空荡荡的，在每间房子的角落里，充塞着的是蛛网、鸟巢和剥落的粉灰，你若是第一次走过它那扇笨重，臃肿的大门，你定会联想到那里面是否正在上演着一幕因皇朝的没落而演出的悲剧，可是这院子里也有温暖的地方，那是大门那儿的门房，门房里有一位始终照顾这宅院的老头子，灰白的胡须，眼角的鱼尾纹，以及已经十多岁的孙子，都在证明着他已有太大的年纪。
Когда старшей сестре было десять лет, мы переехали из Гонконга в Бейпин. (Старое название Пекина). Нашим новым жилищем был большой и старый сыхэюань – комплекс зданий с квадратным внутренним двором. Говорят, что в династию Цин там останавливался князь с четвёртой степенью родства с императором, но, когда мы переехали, это здание под действием времени растеряло былую роскошь. На высоченной крыше лежал толстый слой серой пыли, огромный внутренний двор был совершенно пустым, все углы комнат были забиты паутиной, птичьими гнёздами и обвалившейся штукатуркой. Если бы вы в первый раз вошли в эти неуклюжие, тяжёлые и разбухшие главные ворота, вы бы наверняка подумали – а не разыгрывается ли внутри грустное театральное представление об упадке прежней династии? Но было на этом дворе одно тёплое место – то была сторожка перед воротами, в сторожке жил старик, постоянно ухаживавший за этим особняком. Его серо-белые борода и усы, морщинки «хвост рыбы»,в уголках глаз да к тому же десятилетний внук – всё свидетельствовало о том, что он уже очень стар.
那时我比大姐还小两岁，在我们那时幼小的心灵中，这老头无疑地代表了这座颓败的巨宅里整个的神秘与传说，当然，无形中他就成了大人们威吓我们的象征，我和大姐只要稍有越轨行动，大人们就会轻轻地跟我们说：不要吵了，再吵门房里的“胡子伯伯”就要来捉人了。每次，他们都会满意的收到预期的效果。
В то время я был младше сестры на два года, в нашем детском сознании этот старик несомненно представлял собой мистику и легенды всего этого огромного ветхого дома, разумеется, постепенно он превратился в жупел, которым взрослые нас запугивали. Стоило нам с сестрой хоть немного «выйти из колеи», взрослые тут же могли нам прошептать: «Не надо озорничать, будете ещё скандалить, «Дядя с бородой» из сторожки придёт и схватит вас. И каждый раз они с удовлетворением получали ожидаемый результат.
但日子过久了，我们和胡子伯伯之间的距离也一天比一天缩短，终于，我们已接近到不怕他的时候了，我们才开始发觉所谓“胡子伯伯”，其实却是个和蔼慈祥的老人，并不是我们想象中的神秘甚或至“残酷”，一天又一天，“胡子伯伯”成了我们童年崇拜的偶像。
Но дни текли, дистанция между нами и дядей с бородой день за днём сокращалась, и вот, пришло время, когда мы перестали его бояться, и тогда мы почувствовали, что «Дядя с бородой» на самом деле оказался мягким и ласковым старым человеком, и вовсе не был загадочным и даже «свирепым», как мы представляли его себе в наших фантазиях. День за днем «Дядя с бородой» превращался в кумира для наших детских поклонений.
门房离我们的卧室还有一段不太短的距离，但我们仍然天天去，无形中那儿就成了我和大姐的小天地，也就在这时候，我们认识了铿！铿是个沉默但并不孤傲的大孩子，也许是世道不公平了些，像他那样聪明而好学的人，还没读完中学就没念书了，但他并没有埋怨，在他那清瘦而苍白的面庞上，经常地挂着一丝和他爷爷一样亲切的微笑，每次我们到门房那儿去，不是看到他默默地坐在旁边，就是在专心地看着书，讲起来，铿的书桌是我对大姐的一个很大的讽刺，因为她那时已上到小学五年级了，平常对于比她低了两三班的我，总不免有些趾高气扬的样子，但他对铿书桌上的书，却是一点也不懂，于是我就常常以此嘲笑她，所以大姐生气了。一看见铿读书就骂他是个不折不扣的书呆子。
Сторожка находилась на немалом расстоянии от нашей спальни, но мы по-прежнему ходили туда день за днём, незаметно это стало нашей с сестрой маленькой вселенной, и именно в это время мы познакомились с Кеном! Кен был молчаливым, но вовсе не надменным старшим мальчиком. Возможно, ход мировых событий был к нему несправедлив, такой умный и прилежный человек, как он, не окончил среднюю школу и не учился, но он вовсе не жаловался, на его худом и бледном лице постоянно висела та же сердечная улыбка, что и у его дедушки. Каждый раз, когда мы приходили к сторожке, если он не молчаливо сидел рядом, то увлечённо читал книги. Что касается книжного стола Кена, то это был повод для моих очень больших насмешек над старшей сестрой, так как она тогда перешла в пятый класс средней школы, и постоянно неизбежно задирала нос передо мной, отстававшим от неё на два-три класса, но совершенно не понимала книг, лежащих на столе Кена. Поэтому я часто посмеивался над ней, а она сердилась. Как увидит, что Кен читает, тут же ругала его законченным книжным червём.
二
2
我们渐渐地更熟悉了铿和他的爷爷，但是除了他是姓谢之外我们不知他们家里的任何情形，谁是铿的父母，这在我们是一个永世也不能解答的谜，谜底是爱，还是恨？
Мы постепенно всё лучше узнавали Кена и его дедушку, но, кроме того, что у них фамилия Се, мы ничего не знали о их семье. Кто были родители Кена – это осталось для нас неразрешимой загадкой, и непонятно было, в чем тайна – в любви, или ненависти?
日子无声无息的飘落在我们盖着琉璃瓦的房顶上，铿是比以前长大了，别的都没有改变，只是脸上的笑容却一天比一天更少，大姐小学毕业后就考上了一个在故都很有名的女子中学，一个难得的好天，大姐带着揭榜的报纸来找我到门房去，说要让他们也分沾一丝属于大家的快乐，于是我们兴冲冲地去了，可是刚走出跨院大姐就住了脚，叫我听听是哪来的哭声，我也彷佛觉得有一阵阵的哭声在空中激荡着，而且还好像是铿的声音。
Дни тихо проносились над нашей крышей, покрытой глазурованной черепицей, Кен подрос, но больше ничего в нём не изменилось, только лишь улыбка на его лице день за днём становилась всё слабее. После того, как сестра закончила начальную школу, она поступила в одну очень известную женскую гимназию в старой столице, в один из редких погожих дней, старшая сестра, взяв с собой опубликованный в газете список поступивших, повела меня в сторожку, сказав, что хочет дать им хоть капельку от радости всей нашей семьи. И вот мы радостно бросились через двор, но едва вышли, сестра тут же остановилась, велев мне внимательно прислушаться – откуда это доносятся звуки плача? Мне тоже будто бы показалось, что где-то временами раздается прерывистый плач, и к тому же вроде бы это голос Кена.
[Старая столица – Бейпин. В 1927 году Гоминьдан под руководством Чан Кайши провозгласил Нанкин столицей Китайской республики; после захвата Нанкина японцами столица была временно перенесена в Ухань, и только после победы коммунистов в 1947, столица вернулась в переименованную в Пекин старую столицу Китая.]
大姐拉着我轻悄悄地走到门房的窗口，这时铿的哭声听是更确切了，从窗口的空隙望进去，铿是跪在他爷爷的面前反复哭诉着：“爷爷，告诉我告诉我呀，到哪里才能找到我的父母，难道我是个无父无母的孩子吗？！”
Сестра тихонечко потянула меня к окну сторожки, в это время плач Кена стало слышно более чётко, мы взглянули внутрь через щели в окне – Кен стоял перед дедушкой на коленях, и плача повторял: «дедушка, скажи мне, скажи же мне, где мне искать моих родителей, неужели я круглый сирота?!»
我竭力忍住我将要爆发的惊异，我不知是何事使得铿引起他从未曾有的怨诉，接着，铿又说：
Я насилу вытерпел, чтобы не взорваться от изумления, я не знал, что могло заставить Кена начать жаловаться – такого прежде никогда не бывало. Затем Кен снова произнёс:
“为什么人家所有的，所能享受的我都不能得到，上天生下了我为什么又要把我遗弃呢，我也是有求知、求学的欲望的呀？”
Почему я не могу получить то, что есть у всех, чем пользуются все люди, небеса дали мне жизнь, чтобы сразу бросить? А ведь я тоже тянусь к знаниям, я так надеялся учиться!
我明白了一切，大姐的入学触发了铿的隐痛。
Я всё понял, поступление старшей сестры разбередило затаённую рану Кена.
胡子伯伯无言地流着泪，我不忍再看这一幅苍凉的图画，转过头去。大姐不知在什么时候走了，在北国夏日新绿的草地上，只剩下了一团揉碎了的报纸……
Дядя с бородой безмолвно лил слёзы, я не смог больше смотреть на это унылое зрелище, повернулся и пошел. Не знаю, когда ушла сестра, на свежей зелени травы лета северного края осталась только измятая газета.
此后，我看到大姐的内心彷佛有一个不可告人的矛盾，胡子伯伯那儿，已很少再能看到她那俏丽的身影，对于铿她也不复有往日那样沉默在一起欢乐在一起的时候，但奇怪的是她却在无形中流露出对铿深挚的关切，常常将自己应得的精美食物，悄悄地叫人送到门房去。
После этого, я заметил, будто в душе сестры появились противоречия, совершенно скрытые для посторонних. её изящный силуэт более не мелькал возле сторожки дяди с бородой, прошли радостные дни, когда мы в глубоком молчании сидели вместе с Кеном. Но самым удивительным было то, что она незаметно начала проявлять искреннюю заботу о Кене. Часто, когда ей давали изысканную еду, она потихоньку велела людям отнести это в сторожку.
铿呢！仍然是默默地比以前更努力地自习着，不知他是否缺少了青年男女所应有的那一份敏感，大姐对他的态度，并未能引起他太大的惊异或沮丧，他似乎有一个崇高的理想，而他所做的一切也都是为这理想奋斗着。
А вот Кен! По-прежнему молча, он с ещё большим усердием взялся за самообразование. Не знаю, может быть ему не хватало присущей молодёжи чувствительности, но отношение к нему сестры вовсе не вызывало у него удивления или огорчения, похоже, что у него были высокие идеалы, и всё, что он делал, было во имя борьбы за эту мечту.
日子在平静而恬适中过着，我们生活得不着一点痕迹，铿是孜孜不倦的在念着书，我们呢，却只有享受，享受……。
Дни текли в тишине и спокойном комфорте, ничто не омрачало нашу жизнь, Кен без устали занимался, ну а мы… Мы только наслаждались, получая от жизни удовольствие.
一年，二年，我们都长得更大了，我小学已毕业，当然比以前懂事得多，对大姐那复杂而矛盾的心情也有了深切的了解，所以极力地想设法缩短大姐和铿之间的距离，但我每次殷勤地想在他和她之间作一个情感的掮客，换回来的却只有冷漠的面孔。或者是无动于衷的微笑。
Год, другой, мы все ещё больше выросли, я уже закончил начальную школу, разумеется, стал понимать больше, чем прежде, хорошо разобрался в сложных и противоречивых чувствах сестры, и поэтому изо всех сил старался сократить дистанцию между ней и Кеном. Но каждый раз, когда я пытался стать посредником в их чувствах, то получал в ответ лишь холодное выражение лица. Либо – безжизненную улыбку.
这日子本是平凡的，但大姐初中毕业的那年，我们发现了奇迹。
Эти дни были простыми и заурядными, но в год, когда сестра закончила начальную ступень средней школы, мы обнаружили нечто удивительное.
原来北平各学校的入学考试差不多都是同时举行的，所以应届的毕业生准备升学的到那时都忙碌起来，但其中大姐却是例外，本来，以她的程度来说考高中就不是一件困难的事，再加上大姐的自信心特强，所以她对这次入学的考试好像有了十分把握，不过，有时我们也会提到铿的学业问题，那时大姐脸上那一付踌躇满志的表情就会立刻消失了，于是，我开始知道，就是铿和大姐之间的自尊心和自卑心在作祟，使得他俩之间的鸿沟渐渐地加深……
Оказалось, что вступительные экзамены во все школы Бейпина проходили примерно в одно время, поэтому выпускники усердно готовились к экзаменам следующей ступени. Но моя старшая сестра была исключением. Во-первых, для её уровня, поступить в старшую школу было бы несложным делом, к тому же она была абсолютно уверена в успехе. Однако иногда мы поднимали вопрос об учёбе Кена, и тогда самоуверенное выражение тут же исчезало с её лица. И тогда я начал понимать, что дело было в демонах гордыни и уничижения, которые куролесили между Кеном и моей сестрой, увеличивая пропасть между ними…
并不令人惊奇，大姐终于考上了她原来就读的中学，但使我们每一个人惊奇的是铿也考上了，考上了北平最难考的师大，这确是个奇迹，若不是胡子伯伯告诉我们铿在深夜中苦读的情形，我们甚至可能疑心铿是否存着几根“梅瑟”的杖子。
Вовсе не удивительно, что в конце концов сестра сдала экзамены в ту же школу, где училась ранее, но поразило всех то, что Кен тоже сдал экзамены. Он прошел в самый трудный для поступления Бейпинский педагогический университет, это точно было чудом, если бы Дядя с бородой не говорил нам, что Кен упорно занимается до глубокой ночи, мы даже были бы готовы заподозрить, что у Кена припрятано несколько чудотворных посохов Моисея.
在铿收获到他自己奋斗的果实之后，他埋藏着另一颗种子也萌芽了，这奇迹使得大姐和他消除了内心的隔阂，他俩的感情在平静而自然中发展着。
После того, как Кэн добился результатов своего упорного труда, проросло ещё одно семя, которое он ранее упорно зарывал. Это чудо позволило ему и старшей сестре преодолеть разобщённость, их чувства успокоились, и теперь развивались сообразно природе вещей.
日子在幸福中暗暗溜走了，浸在爱情里的铿和大姐更几乎不知道日子是怎么过去的，人世间的空间与时间都仿佛已远离了他们的生活，生命在他们，是奇妙而绿色的。
Тихо пролетали счастливые деньки. Кэн и сестра, погруженные в любовь, едва замечали, как идёт ход времени. Пространство и время мира людей словно выпали из их существования. Для них жизнь была прекрасной и вечнозелёной.
我不知有何种文字允许我描述这一段“恋”的故事，但我确知，这几乎是无法描述的。
Я не знаю, какими словами можно описать этот период истории любви, но я уверен, что это было неописуемо.
三
3
时局似高空中的氢气球，已接近爆炸了，但沉静的北平人却似乎未把这紧张的时局放在心里，除了在街头茶馆里的闲谈中，你或可嗅出一点战争的气息外，其余的依然是一派升平的景象。“勿谈政治”的红纸条渐渐地出现在小茶馆显明的地方，于是，你更无法寻觅战争的影子了。
Текущая ситуация была подобна водородному шару высоко в небе, на грани взрыва, но спокойные жители Бейпина, казалось, не принимали близко к сердцу эту напряжённость.
Кроме праздных разговоров в чайных на конце улицы, где вы могли почувствовать отдалённый запах войны, остальная часть города оставалась мирной. В маленьких чайных на заметных местах постепенно стали появляться красные полоски бумаги с надписью «Не обсуждать политику», и в результате вы уже не могли бы обнаружить и тени намёков на войну.
这或者是一个大动乱前必有的安静吧……
Либо эта была та неизбежная пауза, которая бывает перед великими потрясениями…
但这安静延续的并不够久。
Но это спокойствие продолжалось вовсе не долго.
一个冥暗的黄昏，大姐到我的书房里来，脸色异样的难看，不等我开口，她就告诉我！
Одним мрачным вечером старшая сестра зашла ко мне в комнату. На её искажённое лицо было страшно смотреть. Не дожидаясь, пока я открою рот, она выпалила:
“不等学期终了我们就要到汉口去避难，大约还有几天我们就要走了，妈叫我告诉你把自己的东西准备一下。”
«Мы должны спасаться от беды в Ханькоу, не дожидаясь окончания учёбы! Возможно есть ещё несколько дней – и мы уезжаем, мама велела сказать тебе, чтобы ты собрал свои вещи».
[Ханькоу – ныне часть Уханя, территория, которую удерживал Гоминьдан во время наступления коммунистов с севера.]
“避难？”我对大姐的话显然不甚明了。
«Спасаться?» – я явно не понял слов старшей сестры.
“是的，避难，难道你听不懂吗？”她生气的说。我不知今晚她为何有如此大的火气，但我确是不知因而故要避难，我尚未明了叛乱，于是我也生气的说：
«Да, спасаться от бедствия, неужели ты не понимаешь?» – сердито произнесла сестра.
“是的，我不懂呀！”
«Да, я в самом деле не понимаю!»
大姐竟走了。
Старшая сестра вдруг развернулась, и ушла.
晚上我委屈的在妈房里诉苦，妈安慰我，告诉我爸爸来的信上说侵略阴谋逐渐进逼，叫我们到汉口去避一下风头，但是胡子伯伯不愿去，他要看顾这旧而大的四合院，为了陪伴他的爷爷，于是铿也只好留在北平，为了这些，大姐才有这么大脾气。
Вечером я обижено жаловался маме, она утешала меня, сказав, что отец прислал письмо, в котором говорилось, что коварные захватчики постепенно приближаются, велел нам перебираться в Ханькоу, чтобы укрыться от бури. Но бородатый дяденька не хочет уезжать, он хочет стеречь старый и большой сыхэюань, и Кен тоже остается, чтобы помогать дедушке, вот поэтому сестра и вышла из себя.
听了妈的话，一霎时我对大姐的愤怒有奇怪的谅解，我知道这离别会破碎铿和大姐的美丽的梦……
Услышав мамины слова, я в один миг изумлённо осознал причину ярости сестры – эта разлука могла разорвать в клочья их с Кеном мечты.
这十几天是令人困恼的，尤其是铿和大姐，我几乎看不见他们笑，那时我虽未能领略到爱的滋味，但是已了解爱的力量了。
Эти десять с небольшим дней сводили нас с ума. Особенно Кен и сестра – я почти не видел улыбок на их лицах. Пусть я в ту пору не ощущал вкуса любви, но уже мог уразуметь её силу.
最后是走的那天，从早上起铿就出去了，没有人知道他去的地方，直到大姐跨上送我们去机场的车子，铿仍没回来，奇怪的是大姐的脸上竟没有失望的表情，但她的内心却有一种难堪的忧郁，我想，他俩之间也许另有默契吧，谁能忍受送别恋人的悲哀呀！
В конце концов наступил день отъезда. С самого утра Кен ушёл неизвестно куда, и не возвращался до тех пор, пока сестра не села в машину, отвёзшую нас на аэродром. Странным было то, что на лице сестры совершенно не было выражения утраты надежды, в её душе была глубокая меланхолия, я ещё подумал, что между ними была тайная договорённость – кто мог бы вынести горечь расставания с возлюбленным!
四
4
到了汉口后，父亲已为我们准备了一个家，在一德街，房子也很精美，但我们对故园却有更深的爱好，这房子的前面也有很多年纪大和年纪小的人，但我们却更喜爱胡子伯伯和铿。
Когда мы прибыли в Ханькоу, отец приготовил для нас дом на улице Чистой Добродетели, тоже очень красивый. Но наша тоска по старому месту только усилилась. перед этим домом тоже было много детей и взрослых, но Дядя с бородой и Кен нравились нам гораздо больше.
我们常常有铿寄来的信，但却都是寄给大姐的，妈和我只不过有时铿会在给大姐的信里附一张问候的纸条，我们也不怪铿，只有给自己所爱的人去信才不算一种负担，当然，大姐回信的次数也一样多。
Мы часто получали письма от Кена, но они все предназначались сестре. Нам с мамой только изредка доставались записки с приветом, вложенные в письмо. Мы не винили Кена, ведь нам не в тягость писать письма только предмету своей любви. Разумеется, и сестра писала ему столь же часто.
但我们终于收到铿正式给我们的信了。
Но мы в конце концов, получили официальное письмо от Кена.
我们打开来看，然后我们大家脸上都是异样的难看，最后不知是谁最先开始哭了。
Мы открыли, начали читать, потом лица у всех ужасно изменились, и я уже не помню, кто зарыдал первым.
铿信上说他爷爷死了（老年人的死原都是这么突然的），还说在丧事完毕后他就到汉口来，征求我们的同意。
Кен писал, что дедушка умер (пожилые люди зачастую умирают внезапно), и ещё говорил, что после похорон хочет поехать в Ханькоу, и просит нашего согласия.
我们告诉他这儿的心都在期待着他。
Мы отвечали, что все с нетерпением ждут его здесь.
于是铿来了，铿来的并不快，这其中当然急坏了大姐，免不了，铿会受到大姐的安慰和埋怨，但都是甜蜜的。
И вот Кен прибыл, хоть и не быстро. Старшая сестра, конечно, сходила с ума от беспокойства, разумеется, Кен выслушивал от нее и утешения, и упрёки, но и то и другое было медово-сладким.
我们继续在汉口念着书，一幅美丽的远景展开在我们面前，渐渐铿也不复再忧郁，黄鹤楼，鹦鹉洲，龟山，蛇山成了他和大姐经常游栖的的场所。经过这一次波折，他俩的爱情有了更深一步的进展，没有恨，没有怨，有的只是浓浓的甜意……
Мы продолжали учёбу в Ханькоу, перед нами расстилались прекрасные пейзажи. Постепенно Кен избавился от своей тоски, они с сестрой часто посещали Башню Желтого журавля, Остров Попугаев, горы Черепахи и Змеи. Пройдя через эти невзгоды, они ещё больше полюбили друг друга, их чувства развивались без обид и упреков, только сладость, густая, как мёд…
生命中有时会发生一些人从未想到也不会想到的事，这些事有幸运的当然也会有不幸的……
В жизни иногда происходит такое, о чём люди не думали, и даже подумать не могли. Это могут быть удачи, но могут быть и несчастья…
为了逃避进逼着的侵略，我们由汉口逃到广州、再到香港，旅途中有太多的劳顿，再加上忽凉忽热的天气，到香港大姐就染上一身病，大姐的身体本就是弱的很。我们都担心这病会很重，也许会使她在病榻上多睡几天，但是我们从未想到这病的竟是脑炎，这脑炎竟使她一病不起，于是这悲哀使得我们和铿都病倒了。
Чтобы спастись от наступающих агрессоров, мы бежали из Ханькоу в Гуанчжоу, а потом в Сянган. Путь был полон лишений, да ещё и внезапные смены погоды – то жара, то холод. Прибыв в Сянган, сестра подхватила болезнь и слегла – у неё изначально здоровье было очень слабым. Мы все переживали, что болезнь может протекать очень тяжело, и ей даже придётся несколько дней не вставать с постели. Но мы и представить себе не могли, что это окажется энцефалит. Она заболела энцефалитом и умерла, так и не поднявшись. От этого горя мы с Кеном тоже слегли.
大姐下葬的那天，铿的病仍然很重，爸特地请了个看护去照顾他，照顾他生了病的身体和破碎了的心，我们不敢告诉铿关于埋葬大姐的事，我们知道他已失去了接受这悲哀的勇气。
Когда сестру клали в могилу, болезнь Кена была ещё очень тяжёлой, и папа специально нанял сиделку ухаживать за ним. Из-за его тяжелой болезни и разбитого сердца мы не осмелились рассказать Кену о похоронах сестры, мы знали, что он уже потерял мужество принять эту скорбь.
我们在南国十月的凉风中到达墓场，墓地上是凄切而寒冷，风吹着萧索的树叶，像是有谁在为我们奏着离别的调子，一块新建的石碑立在大姐的墓前，那上面写着：安息吧，你已找到最爱你也最为你所爱的人，生命对于你也可算是无憾了……
Под прохладным ветром южного октября мы пришли на кладбище, там было тоскливо и холодно, ветер свистел в оголившихся ветках, будто кто-то играл нам прощальную мелодию на флейте. Перед могилой возвышалась каменная плита, на которой было написано: «Спи спокойно, ты нашла того, кто больше всех любил тебя и ты нашла того, кого любила больше всех – не ропщи на судьбу»…
五
5
铿终于随着我们来到台湾，这南国的天气虽是多彩而富有温情，但这微微的风，青青的树并未能洗去他心灵中的忧郁。
В конце концов Кен последовал за нами на Тайвань, хотя здешний южный климат намного ярче и теплее, но этот мягкий ветерок и зелень деревьев не смогли смыть его сердечную тоску.
一天晚上有着比往常更多的月色，铿到我房间来，我不敢拨起他的隐痛，只是说些我自己也不甚了解的人生、哲学企图去打破他心灵上的枷锁，但他却先打断了我滔滔的语声，他告诉我一段他心里的话。
Однажды вечером, когда луна светила особенно ярко, Кен зашел ко мне в комнату. Я не хотел разбередить его душевные раны, только хотел сказать, хотя и сам этого толком не понимал, что-то о человеческой жизни, философии, чтобы разбить оковы, лежащие на его душе. Но он оборвал мою бурно текущую речь, выложив то, что лежало у него на сердце.
“大弟，十年来我们朝夕在一起，我想最能了解我的只有大姐和你了，你知道，从小我就是个不幸的人，我曾忍受过别人所不能忍受的事，当然，我是难免有些孤僻的。”他伪装的平静并未能掩盖住他内心的哀痛，他继续说：
«Большой младший брат, вот уже десять лет мы вместе с утра до вечера, я думаю, что с сестрой – это те люди, которые лучше всех понимают меня. Ты знаешь, я с детства несчастливый человек, мне приходилось терпеть невыносимые вещи, разумеется, я стал несколько замкнутым». Он притворился, что успокоился, но так и не смог спрятать свою сердечную тоску, продолжил:
“是大姐改变了我，她使我开始有了幻想，没有她，我不但不能享受人生而且根本无法了解人生，我似还记得希腊诗人亚嘉逊的诗句‘爱要为所有存在的与有生命的歌唱，而抚慰所有人与神的烦忧。’起初我不懂，但后来我才知道那些诗句的意义，我才抛开烦闷，渐渐开始喜爱欢乐。
«Это старшая сестра изменила меня, она разбудила мои мечты, если бы не она, я бы не только не смог радоваться жизни, я бы и не понял, что это такое – жизнь. Я помню слова греческого поэта Агатона, ‘Эрос поёт свои гимны для всех живущих и для всего сущего, к тому же он утешает страдания и людей, и богов’. Поначалу я не понимал этих стихов, но потом я понял их смысл, тогда я отбросил хандру, и понемногу стал понимать радость любви.
‘人生’在那时确是给了我很多，如我是知足的我本该满足了，不幸的是大姐亡故了；正如墓碑所说她是无憾的死了，但我却尝到了生命中太多的苦味。”
‘Жизнь’ в то время дала мне очень многое, если бы я знал меру, мне было бы вполне достаточно. Но на беду, сестра умерла; точно, как было написано на её могильной плите – смерть без сожалений. А вот мне выпало жить и горевать.
我没有话可说，我能说的都早已说过了。
Мне было нечего сказать, всё уже давно было сказано.
房子里有一段难堪的沉默。然后他又说：
В комнате повисла неловкая тишина. Потом он продолжил:
“看到了你们就会想起大姐，所以我要走了，走到一个遥远而未可知的地方，你不必挂念我，孤独的人会更适于孤独的生活，二年三年甚或几十年后，我或许会忘记这份悲哀，那时我定会来找你的……”
Взглянув на вас, я неизбежно буду вспоминать о сестре, так что я ухожу. Отправлюсь куда-нибудь подальше, в неизведанные места. Не стоит беспокоиться обо мне, одиночкам подходит одинокая жизнь, года через два-три, а может и через несколько десятков лет, я, возможно, забуду свою скорбь, и обязательно найду тебя»…
我始终不能说出一句话，于是他默默地走了，快走出门的时候，突然回过头对我说：
Я так и не смог вымолвить ни слова, так что он ушёл в молчании, проходя через дверь, он вдруг повернул голову, и произнёс:
“大弟，我会永远记得你。”
«Большой младший братишка, я буду вечно помнить тебя».
我无法想象我那时是凭着何种力量使我能忍受那些，望着他在走廊中逐渐消失着的背影，我无法动弹……
Я не могу себе представить, каких сил мне стоило выдержать всё это, глядя, как его тень постепенно исчезает в коридоре, я не мог даже шелохнуться…
慢慢地掩上门，向着空洞的走廊，我突然大声的说：“铿，我也永远记得你！”
Медленно закрыв дверь, стоя напротив опустевшего коридора, я вдруг громко произнес: «Кен, я тоже буду вечно помнить тебя!»
六
6
真的，我永远忘不了他，今夜，我翻起床头的一本书，那是大姐的，书的扉页是铿写给大姐的字：
В самом деле, я никогда его не забуду, этой ночью, я поднял с кровати книгу и перелистал её, на титульном листе рукой Кена было написано для старшей сестры:
“胭脂泪，留人醉，几时重逢，自是人生长恨水常东。”
«Слёзы на румянах, человека делают пьяным, уж не встретиться вновь! так повелось – жизнь людей печали полна, реки текут на восток».
是的，人生确是恨比爱多的多了。
Так и есть, в жизни человека печали намного больше, чем любви.
Примечания. Стихотворения, цитируемые в тексте:
相见欢·林花谢了春红 李煜李煜〔五代〕
Мелодия «Радость встречи»: «Цветы в лесу увяли красной весной».
Ли Юй. Эпоха пяти династий.
(Последний император государства Южная Тан написал эти стихи в заточении перед смертью).
林花谢了春红，太匆匆。
цветы в лесу опадают красной весной, уж слишком они поспешили
无奈朝来寒雨晚来风。
что поделать, с утра холодный дождь, вечером сильный ветер
胭脂泪，相留醉，几时重。
полоски слёз на румянах, (страдание любимых) заставляет терять голову, уж не встретиться вновь!
自是人生长恨水长东。
такова человеческая жизнь, много печали, так вечно она течёт.
(так повелось – жизнь людей печали полна, реки текут на восток).
归国谣·何处笛
Мелодия «Возвращение на родину». «Где играет флейта?»
冯延巳〔五代〕
Фэн Яньсы. Эпоха Пять династий
何处笛？深夜梦回情脉脉，竹风檐雨寒窗隔。
Где играет флейта? Проснулся глубокой ночью, смутно вокруг. Ветер колышет бамбук, стекает по крыше дождь, холодно за окном.
离人几岁无消息，今头白，不眠特地重相忆。
Сколько уж лет разлуке, и нет никаких вестей. Голова поседела, не спится, так погружусь в воспоминания.
春艳艳，江上晚山三四点，柳丝如剪花如染。
Цветущая весна, три-четыре горы над рекой, ветки ив будто вырезка ножницами по бумаге, цветы, как брызги краски.
香闺寂寂门半掩，愁眉敛，泪珠滴破胭脂脸。
В женском тереме тишина, полуприкрыта дверь, скорбные морщины у бровей, слёзы текут по румянам.
江水碧，江上何人吹玉笛，扁舟远送潇湘客。
Изумрудные воды реки, кто там над рекой играет на флейте из нефрита, вдаль уносит челнок путника рек Сяосян,
芦花千里霜月白，伤行色，来朝便是关山隔。
пух тростника, на тысячи ли иней под белой луной,
сердце путника ноет, а завтра река унесёт дальше за перевалы.
переведено 29 августа 2025 года, Москва