***

В лицо бьет хлесткий дождь.

Бросает, Боже, в дрожь

безжалостная ложь

слепых мгновений –

как иглы острых струй.

Господь, молю: даруй

не радость аллилуй,

но горький миг прозрений.

Надеждой не тревожь…

Зря рожь средь огорож

так тяжела, – пригож

другой в сбор урожая.

Надежда книгонош,

я лезу вон из кож

обложек, в души вхож,

как в дом беда чужая

***

Когда б начать жизнь заново,

да не в черте Чертаново,

не в полном чар Иваново, –

в неведомой глуши,

где Времени ход замер, то –

пока не рухну замертво! –

я б языком гекзаметра

бил в колокол души

***

Как овен видит нож,

судьбой в загон зажатый,

а хоровод из рож

Бог – вагоновожатый,

что с гулких площадей

свернуть в луга не может, –

глазею на людей

и ужасаюсь тоже.

Нет сил молить за них!..

Не изводим разлад…

С трамвайных мостовых

ни шагу нет назад.

Перрон. Вагон… Влезай.

Не требуют билета.

Гляди – и вкатишь в рай!

За что мне кара эта –

не знать и мига воли.

Молясь на образа, –

оттаптывать мозоли…

Ослепните, глаза!

***

На реке, у зыбкой заводи,

там, где щука плещет в час

зорьки и в червонном золоте

бродит отмелью карась,

где стеной встает осока

и комар зло лезет в око, –

у костра на берегу

я покой свой берегу…

На ветрах, у райской заводи,

нареки меня, Господь,

новым именем!.. И в знак родин

окрести, воздев щепоть.

***

Нервы пляшут, будто зайчики

на облупленной стене.

Изнасилована в зальчике,

пальчиком грозишь ты мне:

дескать, мог бы быть пай-мальчиком!

Мне ли каяться в вине…

Шляйся дальше по подвальчикам

розой, вымокшей в вине.

***

В Моздоке, щепка в водостоке

событий – Время на часах

мне быть назначило! – на вдохе

испытываю липкий страх

еще не сбывшихся наитий.

Смерть шепчет на ухо: "Вы дохлы!.."

Иди, ты… Спирт тянусь налить и

"Живите!.." прошептать на выдохе.

***

Брюхо ночи вспоров, месяц мне напророчил

быть бродягой, как он: фляжка, нож и сума –

все, что нужно в дороге поэтам и прочим

выжившим из ума.

И пора за порог – ходких ждут перемены!..

В окна брезжит рассвет – ночь предсмертно тиха.

На дорожку цежу жизнь из фляжки. И вены

полосую ножом стиха.

***

Мне снятся,

Русь,

твои пейзажи,

льняное солнце в волосах…

Чужбина-женка…

"Пью за жизнь!.." –

твержу ветрам вполголоса.

Мне б к вам,

родные купола!..

"Слышь, пришлых гонят со двора…"

Но не домой ведет дорога –

молитва не дошла до Бога.

***

Сцапала цепко стужа матроса,

скрутила в морской узел –

выгнут хребет, будто знак вопроса:

клеши зря ль не заузил?..

Задувает… Я – ветру: не трожь его!..

Пирс громят громовые раскаты смеха.

Скрипит под клешами крошево

инкрустированного желтком снега.

Мне продрогший матрос, что молочный брат.

Чужие дворы утюжа,

не водке – я чаю с калиной рад!..

Калининград. Стужа.

***

Я за дурь сполна плачу!

Отойдет прах к праху –

тушу жизни волочу,

как палач, на плаху.

Быть в почете не хочу.

Не ломлю папаху.

Сам волам хвосты верчу.

Да идет все…

Не ширяюсь, не торчу, –

ну его к монаху!

Как положено бичу, –

все послал я…

С Нинкой шашни не кручу.

Видно, дал я маху!..

Мне б граненый – первачу, –

шла бы она…

В храме бисер не мечу.

Не дрожу со страху.

Лью на снег в мороз мочу, –

и катись все…

Мне б гармонь да каланчу,

красную рубаху, –

я б горланил!.. Но молчу.

Поднимать гам…

На судьбу зуб не точу.

Начищаю бляху…

Смерть нагрянет, прошепчу

ей: иди ты на хуй!..

***

До хрипа сорвана душа!..

Жаль, рупор горла спазмом сужен –

отважно тишину круша

стихом, сполна плачу за ужин

в харчевне Бога… Бьет упруго

язык в свод нёба, как в набат.

Но легким нелегка натуга:

стих ахнет – громовой раскат!..

***

На родине Эмпедокла –

там, где бушует Этна, –

Время на миг приметно

в тени олив примолкло.

На родине Эмпедокла

на лире бренчит Расин.

И Этна глядится в стекла

домов, где жгут керосин.

На родине Эмпедокла

вид на восток красив:

Этна от лавы взмокла –

тужится, что есть сил…

Следом за Эмпедоклом,

шагнувшим в жерло́ отважно,

себя представляю богом, –

впрочем, это ли важно…

На родине Эмпедокла

бессмертия ищет Расин:

с моста камнем в Сену – мокро,

а посуху – где взять сил.

Дыхание Этны прогоркло…

Среди бессмертных олив

на родине Эмпедокла

в каждом философ жив!..

Вижу во сне картинку:

песнь затянул Расин

с эллинами в обнимку.

И Эмпедокл с ним!..

***

Ждут в шкафах прогулки новые наряды.

Смерть грядет – мы ей безмерно рады!..

А пока на скрипке марш судьба играет:

слушаешь, – и сердце замирает.

Дождевые тучки нагоняет ветер.

Надоело быть за все в ответе.

Вырваться б на волю! Кто-то запер двери…

За порог шагнешь, – и жди потери.

Небо потемнело. Скоро грянет ливень.

Догорает хворост дней в камине.

За любовь бы выпить!.. Нет вина в графине.

Слышен плач на женской половине.

Молнии сверкают. Бьют раскаты грома.

Суждено в грозу уйти из дома.

Милые, простите!.. Мне пора в дорогу.

Будем расставаться понемногу.

Где костюм дорожный… Проводы недолги.

Только не пошли бы кривотолки.

Отшумели ветры. Отгремели грозы.

Но пойди пойми, – где дождь, где слезы.

***

Когда б к стишкам еще ушей…

Что там за шум?.. Гремят фанфары!

Судьба, по моде плащ ушей!..

Подай, чертовка, шаровары,

да кирзачи, кумачную рубаху…

Кинжал, камчу и фляжку не забудь.

И за порог не провожай…

Будь клят извечный путь!

Я к славе восхожу –

на плаху.

***

Где-то там, в эпицентре ночи,

млечные точки и многоточия

точит об ось Времен Бог…

Господи, кто б помог!..

Кто бы воззвал: если хаос – вечный артхаус,

зачем человечеству – вот, брат, казус! –

эта планета…

– Алло!..

– Принято… Ждите ответа…

Ни просвета, ни роздыха, ни простора –

в эпицентре

Вселенского

ора!..

И растерян я,

как забитый лох…

А напротив,

в зеркале,

корчит рожи

Бог.

***

Разор – дозор извел зарницы!

Рассвет сметен грозою прочь…

Безумствуя, резвятся птицы –

задать бы им зерно страницы,

в бреду просыпанное в ночь.

В азарте пагубных пристрастий

Самсон избавлен от волос…

Но зебре обручи полос

не сбросить – зло голодной пастью

метанья оборвет без слез.

Не превозмочь осатаненья

под скрип изношенных пружин.

В горячке ждать ли озаренья…

Тьма, тьма и тьма!.. И меркнет зренье

души без видимых причин.

Мне ночи жаром хороши:

когда в них жажда и воленье,

костром горит стиха творенье!..

Но, вороши не вороши,

истлели чувства, что поленья.

И в горнице толпятся лица,

не зная умиротворенья:

отрада им на пепел пялиться –

в Твоем присутствии, Царица! –

под лживый говор сожаленья.

***

Безбрежье серебристых облаков –

ты явлено пророкам небесами! –

отражено зеркальными глазами

под цокот серебристых каблучков

по звонкой мостовой июньским вечером.

Разлука неизбежна!.. Делать нечего:

ждет одиночество и… зодчество стихов.

Камланье серебристых облаков

в пыли комет, дождей метеоритных –

неудержимый всплеск мятежных ритмов,

знамение – грядут дары волхвов!..

И сокровенен взгляд под небом меченым.

Надежды не избыть… Но делать нечего, –

стихи и… цокот прочь летящих каблучков.

***

Обнажать нутро до нитки

надоело. Черт мне брат!..

Соберу-ка я пожитки,

да подамся в Петроград.

Там, в садах седой Пальмиры,

в рвотном месиве толпы,

созову на пир полмира –

цвет окрестной шантрапы.

А нагрянет полдень лета –

ночь бела, бледна Луна –

брошусь в небо с парапета

Невского я голым, на…

***

Чад и гам в коммунальной квартире.

Проходите вперед, кто гордый:

ждет петля в привокзальном сортире

или нож поперек аорты!..

Городам досаждают орды.

На ветрах колокольни дрогнут.

В подворотнях кривые морды…

Небосвод под поступью Бога вогнут.

Горизонт грозой в зонт выгнут.

В роддомах что ни день – аборты:

не успеешь вложить, как вынут…

Откуда орды?..

Эпидемии лжи бьют рекорды.

И когорты давно нетверды:

ордена на груди, – гнут хорды.

Орды!.. Орды.

***

Не гадаю на кофе за завтраком.

И не жду никого на ужин.

Неужели вновь жить до завтра… Ком

одиночества рвется наружу, –

мне бы выблевать вязкий вакуум

сгустком крови под реберный хруст!..

Зло повизгивает дворняжкой ум –

угодил под сапог чувств.

***

Взоры в гору – горит храм!..

Мрак. Крамола. Морок.

Грохот. Жарят главным калибром.

Жар, будто водка, – под сорок.

Бражки бы жахнуть!.. Жухнет жизнь.

Зыбок мираж контражура.

Жаром брызжет, только держись,

желтый пожар абажура.

Жалок кураж. Нож. Кожура.

Жую животворность яблок.

Жарить спирт все мастера.

Рожа наутро набок…

С башни бреда криком кричу –

колокола язык кроток:

весла – жилистым по плечу.

Прочие – вон из лодок!..

***

Жар рябины на закате

зимний день раскрасит ярко

в Ярославле… Я в осаде

арок площади Сан-Марко –

здесь плевком достать до моря.

Но тоски не сплюнуть, видно…

Дома ждет любви Долорес –

куковать в снегах обидно.

А в Венеции прекрасно –

в номерах диван продавлен

до меня, Долорес… Страстно

мы расстались в Ярославле.

Денег – грош. В карманах – бирки

багажа. Ажурны тени

на воде… В любви придирки

вмиг доводят до измены.

Гондольеры – символ веры:

мол, лагуна – не болотце.

Им привычны адюльтеры –

ночь весло в штанах не гнется.

Кампанила ли манила,

будто зыбкий свет огарка…

Но неведомая сила

тянет к площади Сан-Марко.

Марки своды. Дни тягучи.

Надираюсь, хорохорясь:

отвернулся даже случай

от меня, моя Долорес…

Бог глядит воловьим взором.

Не намылить ли веревку…

Не грусти, Долорес!.. Ворон

возвратится – на зимовку.

***

Неизбежно схождение линий:

параллели – причуды взора.

Бог заждался в лужках белозора,

но заветный цвет смерти – синий.

Налетать ли на грабли утра…

Стон любви. Светофоры. Пробки.

С баррикад ветер сбросит робких.

Жизнь и смерть – это амплитуда.

Ни туда, ни сюда. Прижали.

Возвращаться – дурная примета.

Руки прочь!.. На простор – и… В небо

прорываюсь по вертикали.

Раскаленный асфальт ждет жижи.

Распален я – срывает крышу.

Зенки окон зырят бесстыже –

выжил, нет ли… Но выше! Выше…

***

Грусть-тоска крючит судорогой

богоравное тело.

Огорчен и я сутолокой! –

в винноцветной блевотине неча делать…

Жизнь вылеживая на диване

либо – разноображу миг! – в ванне,

жую жижицу вязких слов,

сплюнув в урну дня шелуху стихов.

***

Ветер зол – рвется в дом,

словно голь – в балаган.

Тихоуст редкий гром –

залил дождь барабан?..

Зыбкосветна гроза –

то вдали бьет, то рядом.

Лужи лезут в глаза

мутно-пьяненьким взглядом.

На углу проститутки

мокнут, будто грибы.

Санитар вносит утки,

а выносит – в гробы.

Рябь размыла зрачки.

Ветер выломал дверь…

Не сбежать от тоски –

ни тогда, ни теперь.

***

Безумие как награда:

других бередя, реки!

Поэт – персона нон грата:

скала поперек реки.

Поэзия – схлест стихий.

Душа в зареберье смята:

пишем не мы, ребята! –

поэтов пишут стихи.

***

Юность рвется из блузки…

Взгляды встречных огрузли –

залпы бьют по мишени.

Животы в напряжении,

глотки тянут слюну.

Ну и ну!..

Прохожие, на грибы похожие,

бледные, рябокожие,

глаз не отводят от блузки –

юности вытачки узки!

Пялятся на образа

в храме жизни блюдца-глаза…

Где коромысло да ведра, –

гляди-ка: слепил Бог бедра!..

Сорваны тормоза –

не вынести перегрузки, –

пуговицы на блузке

срезают бритвы-глаза!..

***

Алое безмолвие.

Белая печаль.

Душу сбил до крови я:

лебедем не выкричать.

Немоты не вышептать –

где найти слова…

Лезет в петлю – выше стать! –

молча голова.

Copyright © 2015 Степанов С.