Children of Pontius Pilate or "washing the hands"   Дети Понтия Пилата или "умывание рук"

                                          Children of Pontius Pilate or "washing the hands"

So we got to the most interesting topic of war, but also the least studied and slandered. This topic is the events of the first day of the Second World War, and to be precise, from 00 h. 00 min. and up to 12. 00 p. m.  June 22, 1941. What does V. Rezun say about this? In the "Icebreaker" our hero highlighted the aspect of surprise, eloquently painted a picture of the destruction of the Red Army units, including aviation and tank, put forward close to the border. But M. Solonin in his books “June 22, or When did the Great Patriotic War begin?” And “At peacefully sleeping airfields ...” corrected our “analyst”. Here is a quote from the first work, from the chapter “Political Report of the Political Department”: “Firstly, it does not contain even the slightest confirmation of V. Suvorov’s delusional visions of how Soviet tankmen were shot before they reached their tanks, and the tanks were burned and captured without crews.” Another sentence from the same book: “There could be no“ first disarming strike ”, and it was not in kind.” (Solonin M. June 22, or when the Great Patriotic War began? M., 2005, p. 137).

In the second book, M. Solonin examines the situation with our aviation in great detail and comes to the conclusion that, again, there was no disarming attack on the aviation of the border districts in the first days of the war, just as there was no suddenness. All or at least most of the air units were put on alert either a few days before June 22, or on the night from 21 to 22. I don’t know how about the first one, but V. Rezun read the second book and even spoke about it. in an interview. An excerpt from it, apparently for advertising, is printed right on the last page of the cover: “Let me express my appreciation to Mark Solonin, take off my hat and bow to the ground to this man ... When I read his book, I understood the feelings of Salieri. My tears were flowing - I was thinking: why didn’t I come to this? ... It seems to me that Mark Solonin accomplished a scientific feat and what he does is a golden brick in the foundation of that history of war that will ever be written ... ”

Great! Look at our hero, why not a copy of Zhukov !? As soon as he realized that he had been bypassed, he was right there in tears. Is it worth crying, Mr. Rezun? Wouldn’t it be better to try to delve into the course of M. Solonin's reasoning? And if you do this uncomplicated action, that is, to think, it turns out that you are closer to the truth than Mark Semenovich. The disarming blow on the Red Army was, but it was not A. Hitler who delivered it, but our “glorious trinity”: I. Stalin, S. Timoshenko and G. Zhukov. The main thing, of course, is Comrade Stalin - the instigator and the brain center. All the May and June there were orders and orders signed by the People's Commissar of Defense and the Chief of the General Staff, the meaning of which fits into a short phrase: do not succumb to provocations - these are all Stalin's ideas. Tymoshenko and Zhukov played the role of simple performers. Directive No. 1, sent to the troops on the night of June 22, was the “last straw” that really disarmed the country. But before that there was another document that “killed” the Red Army, which sowed discord and mistrust of the soldiers and officers to the higher commanders. This is the notorious TASS report of June 13, 1941. In his "Icebreaker" our "analyst" devotes a separate chapter to this Stalinist document. And, of course, presents him as another example of the genius of the best friend of athletes and, concurrently, the leader of the world proletariat.

If you believe V. Rezun, then this way, that is,  with publication of a dozen lines in the newspaper, Joseph Vissarionovich averted Adolf Aloizovich’s eyes and hid from him the  relocation of the 2nd strategic echelon to our western borders. Our hero can easily  refute this statement if he remembers his own reasoning about the work of German intelligence. And on this “intelligence”  he wouldn't put  a penny. And here, I must say, he was not far from the truth, and the Germans themselves recognized the scarcity of their knowledge of the military and economic potential of the USSR. So, if that report would not have appeared at all, the Germans would just as well have missed this very 2nd echelon. “But this  is not the main thing in the assessment of V. Rezun of the Stalin message,” would say the defenders of our hero. And the following thought will be recalled by the last of the chapter 22 of the Icebreaker: “The TASS report is intended to stop rumors of an imminent war between the USSR and Germany. Stalin resolutely fought these rumors. Heads flew, including very famous ones. ”

How do you like this! So Joseph Vissarionovich fought with the rumors. And who sowed these rumors? Didn’t the leader himself blurted out, being under the shah, during the  next banquet, about the end of the peace policy and proclaimed a toast to the war? Precisely because the source of the rumors was at the top, these rumors spread so quickly. If they had gone from below, their movement would have been much slower, for they would be crushed in the  bud  itself. Our hero tries to convince readers that the struggle of Comrade Stalin with rumors about a quick war between the Soviet Union and Germany was absolutely necessary and justified. After all, A. Hitler fought the same rumors in Germany in the same way.  There are a couple of examples of such a struggle. This is a trial of an official from the Goebbels ministry and Ribbentrop sending out telegrams misinforming his ambassadors. Our "brilliant analyst" sees no difference in the methods of actions of Hitler and Stalin. And it is huge! Let's ask ourselves the question: what did the German army know about the trial of Karl Bemer, the official from the Ministry of Propaganda? What was he accused of? Did the information about this process reach the Wehrmacht? And what did German soldiers and officers know about Ribbentrop's telegrams?  About telegrams  nothing about the court, most likely, nothing too. And what does all this have to do with the soldiers of the Wehrmacht? But  they soon had to fight, to risk their own skin, and even life. Let's imagine that Adolf would have responded to the message in the Stalin's spirit, they say, rumors that Germany is preparing for war with the USSR are false and provocative ... and so on  etc. How would ordinary fighters take this information? After all, they are being prepared for war, trained, driven to seventh sweat. How else? It's hard to learn - it's easy in battle, not only Russians know this. How would Kurt, Walter or Friedrich respond to all  this?

The leader himself throughout the country clearly stated that there would be no war, but these bastards-feldbebels , it turns out, know more than Adolf Hitler, the Fuhrer of the German nation? No, there is something wrong. And how to fight with such a mood? Some will say that this is all speculation that there could not be such situations in the Red Army, there is in it an iron discipline. Well, it is necessary to give the floor to people who in June 1941 listened and read the Report. Here the main diversionist Starinov recalls how he and his companion, before the war, on the platform in Kobrin, observed a large number of military men with suitcases.  And Kolesnikov, the comrade of Starinov, commented: “We had slept in boots recently, but now we are on vacation. Why? Tass report! (Starinov. Mines are waiting in the wings. M., p. 190).  In April-May, the soldiers slept without undressing. This is understandable, Stalin was waiting for an attack on May 15, because this date appeared in the Barbarossa plan. But the May passed, Germany did not attack, and then Comrade Stalin with his statement. Well, how couid  the warriors then not relax!?

And now we will listen to the army general P.I. Batov, who recalls such an episode in his memoirs: “The day before yesterday there was a lecturer of the Central Committee in the regiments, read reports to the commanders. So, he said that one should not exaggerate  the significance of the TASS statement of the fourteenth day. He said that we know who the rulers of Germany are.  Yukhimchuk already called me , we have such a regimental commander, I will tell you that I will not be saved from him -provide him with all possible explanations, as in the academy. He called and asked what to believe - newspapers or a lecturer. I, of course, scolded him. But Colonel Yukhimchuk is right. ” (Batov PI In campaigns and battles. M., 1962, p. 8). Let's add here the Admiral N. Kuznetsov's  "testimony" on this topic : “ A group of workers of the Head Department of Political Propaganda  went to the  sea  headed by brigade commissar I.I. Azarov. He received instructions to speak directly to political workers: in case of a German attack, weapons are preparing for battle. Subsequently, I.I. Azarov told me in what a difficult situation he was. Speaking to the personnel of the cruiser "Red Caucasus", he said about the possibility of conflict  with  Nazi Germany and urged people to be vigilant. But two days later, the ship received a TASS report dated June 14, which categorically rejected rumors about the possibility of war, declaring them provocative. The Commander of the "Red Caucasus" A.M. Guschin turned  to Azarov with a request to speak again and explain what to believe. " (Kuznetsov N. On the eve.)

And now I have for you, Mr. Rezun, a simple question: why did not Hitler respond to  Stalin’s statement? It would seem, what is simpler: he took the Stalin's  text, swapped the words "USSR" and "Germany" and send to "Felkisher beobachter." Easy business! But that’s the rub that Adolf couldn't do it. He could not, a former comfrey soldier, bring confusion into the minds of his fighters, and even a week before the start of the war. Hitler knew that  the combat capability of the army was greatly dependent on the faith of the soldiers in the leadership of the country. He witnessed how Germany lost the war to the First World War, including because the army lost faith in its government. The appearance in the press of a statement like Stalin’s would instantly reduce the morale of the German soldiers. And Comrade Stalin could do whatever he wanted with the army: change and shoot commanders, cut and reshape its structure, write its charters, make any statements. Since, and here V. Rezun is absolutely right, this was his army, created by him and controlled by him. And he wanted  to spit on the fact that apart from a rifle, the soldier also needed  faith, because even during the Civil War this man saw and understood that, without any faith, the fear of death would drive people to barbed wire and machine guns.

But recognizing the fact that Comrade Stalin is the creator and leader of the army, which was destined to be tested for  strength in June 1941, we are entitled to ask Mr. Rezun:  "And what happened to this Stalin's  child in the summer of 1941?"  The answer is well known - the army disappeared, partly perishing, partly scattering or surrendering. And one of the reasons was the blunt, reckless, mocking use of their officers and soldiers. A series of restraining orders that fell on the Red Army in the spring and summer clasped her hands and legs. For example, orders could be such: “To bring regiments into combat readiness in accordance with plans for raising for combat alert, but not to announce the alert itself.” (Collection of combat documents. .33. Internet site). Or such: "Battle alarm, people from the barracks do not remove." (Irinarkhov R. Missed strike. M., 2011, p. 306).

And all this was completed by the so-called Directive No. 1, which, at the instigation of Stalin, was composed by Tymoshenko and Zhukov. The essence of this order was simple: a German could start a war that night, or maybe just make a provocation. If the attack will be real, then give him a shot, if the provocation - refrain. If, God forbid, because of your actions or omissions complications arise, you will answer me, you sons of bitch, for everything.  And the commanders of the Red Army  understood this essence and tried, as far as possible, to avoid accepting any responsibility for resolving this puzzle - “war or provocation”. The text of Directive No. 1 itself suggests that the people who made it were a little bit insane,  either from excitement or from drinking. Do not forget that the above-mentioned comrades worked on the document late on Saturday. Let's try to understand at least his first sentence. Here it is: "During the period of June 22-23, 1941, a sudden German attack on the fronts of the Leningrad Military District, PribOVO, ZOVO, KOVO, and OdVO is possible." I propose to remove the word "sudden" from this phrase. What will be changed? At first glance, nothing. And without this word, all the recipients of this paper would be "on the lookout" every second, starting at 00.00. June 22, and ending 00h.00min. June 24.

That is, two days people would expect an attack and, accordingly, would be ready to repel it. Further in the preamble of the order it was written about possible provocative actions by Germany, and then the task:  be not to get involved in provocations and be in full combat readiness to meet a possible sudden blow. Instead of this muddy phrase, Comrade Stalin could write - to fall with all his might on the invading enemy according to previously approved plans. Everything would be a little clearer, but here they are ordered not even  to meet, but "to be in full combat readiness to meet." And twice used the words of a possible sudden strike and attack.  From which we can conclude that the attack should be met if it is sudden. And if not? Suppose they bring a packet to General Pavlov at night, he opens  it, and there in black and white in large letters: “Herr Pavloff! On behalf of the government and personally of the Fuhrer of All Germany, I declare war on you. And the signature:   von  Bock. "  What should do poor fellow general? After all, he was going, as he was ordered, to meet a sudden war, but he was not told anything about such an obvious attack. And he accurately remembers the point “d” of the order, which prohibits carrying out without special instructions any activities other than those listed in the directive.

But let's not make hasty conclusions regarding the semantic component of this text. It is quite possible that the military people of that time understood these lines unequivocally, and they did not have questions. Let's give the floor to the Chief Commander of Navy, Admiral N.G. Kuznetsov, who, together with Admiral Alafuzov, was present at the drawing up of this order and was the first recipient to read it: “The Marshal (Timoshenko S.К. - author), was walking around the room, dictating. It was still hot. Army General Zhukov sat at the table and wrote something. Before him lay a few filled-in sheets of a large notebook for radiograms. It can be seen, the Commissar of Defense and the Chief of General Staff worked for quite a long time. Semyon Konstantinovich noticed us, stopped. Briefly, without naming sources, he said that it is considered possible the German attack on our country. Zhukov  got up and showed us the telegram he had prepared for the border districts. I remember it was extensive - on three sheets. It described in detail what the troops should undertake in the event of an attack by Hitler Germany. This telegram did not concern the fleets directly. Looking through the text of the telegram, I asked: “Is it allowed to use weapons in  the event of an attack?” - Allowed ”.

 What, dear readers, the hair on your head stirred? If not, then allow me a small comment. Therefore, two wiseachers on the orders of the “genius” write a detailed order to the commanders of the districts how to repel a possible German attack. And what do we say in the charter about the order? What requirements must comply with the commander, giving the order? The requirements are as follows: “... certainty, clarity and brevity (the latter is not at the expense of clarity). ... Of particular importance is the clear and precise formulation of the general task ... ".

 And now Admiral Kuznetsov, a military man who has served for more than a decade, reads the text, on which the destinies of hundreds of thousands of people, the army  perhaps the whole  country depends  and do not understand the main thing. He is unable to comprehend: is it possible to use weapons in this quite probable war? Well, well, he was lucky, he has the opportunity to clarify the incomprehensible moment with the authors of the order. And what about  the district commanders? Who should they ask? But remember the answer Zhukov - "Allowed." When it comes to the real use of weapons, and the Chief of the General Staff will be asked the same question in three hours and a little, he will deftly leave the answer, more precisely, the responsibility. This means that he lied to the  Chief Commander of Navy,   in the eye, because he did not understand what he wrote. But let's follow further the  behavior of Admiral Kuznetsov.

From his memoirs it follows that he acted quickly and decisively and, without waiting  for the fleets to reach the telegrams, he began to ring round Tributs, Golovko and Oktyabrsky (fleet commanders - author) by telephone. However, even from the memoirs of Kuznetsov himself, it follows that besides Tributs, the other two were not in a hurry to transfer fleets to operational readiness No. 1, they waited for a telegram, because they understood that  it was more reliable with a piece of paper. But to transfer fleets to readiness No. 1 is still  half the battle. Who will give the command "Fire!"? I offer you, dear readers, an excerpt from the "comedy" on the topic of military service. The action takes place in the headquarters of the Black Sea Fleet. Actors: Oktyabrsky - the commander of the fleet, Eliseev - the chief of staff, Rybalko - the duty officer for headquarters, Zhilin - the chief of air defense. Word to admiral N.G. Kuznetsov: 

“At about 3 o'clock the duty officer was informed that the posts of SNIS and VNOS could hear the noise of aircraft engines. Rybalko reports on this I.D. Eliseev.

 - Whether to open fire on unknown aircraft? - calls the head of the air defense, Colonel Zhilin.

 “Report to the commander,” the chief of staff replies. Rybalko reports  Commander of Black See Fleet. And here they have a conversation, which is here reproduced according to the records of the duty officer.                                                                                                                 F.S. Octjabrsky: - Are our planes in the air?

N.T. Rybalko: - Our planes are not.

F.S. Octjabrsky: - Keep in mind, if there is at least one of our aircraft in the air, you will be shot tomorrow.

N.T. Rybalko: - Comrade commander, what about the opening of fire?

F.S. Octjabrsky: - Follow the instructions.

... Naturally, such an answer could not satisfy the on-duty  Rybalko, and he turned to the chief of staff of the fleet, I.D. Eliseev:

 - What is the answer to Colonel Zilina?

 “Give the order to open fire,” said ID. Eliseev.

- Open fire! - N.T. Rybalko ordered the chief air defense. But Colonel Zhilin was well aware of all the risks associated with this.

 “Keep in mind that you are fully responsible for this order.” I am recording it in a combat log, ”he replied, instead of uttering a short naval“ Yes! ”.

 - Write down wherever you want, but open fire on the aircraft! - almost shouts, starting  to get nervous, Rybalko. (Kuznetsov NG On the eve. Internet site).

Pure comedy, agree, my friends. At first glance, military people behave like bazaar traders. But such was the strength of Comrade Stalin, who could turn the army into a bazaar, as, indeed, and vice versa. So, the commander of the Black Sea Fleet, Vice-Admiral Oktyabrsky F.S. He did not utter the two cherished words "Open fire!", but preferred to "wash his hands." But there were two kamikaze heroes who took responsibility for themselves:  Eliseev and Rybalko. As they say, the Russian land has not been scanty by brave men. 

It didn’t become scanty, but it seems to me that situation like this could not be even in the Red Army.  Chief of Staff of the fleet Yeliseyev knows the answer of his commander, who sent the duty officer on headquarters with his request to open fire, Rybalko, to ...  such instructions. Despite this, he puts himself above Octjabrsky and gives another order. The picture turns out to be impossibly strange. An ordinary officer Rybalko, who happened  to be at the headquarters on that day, was fighting for the interests of his Motherland. And those who are obliged to do this by office deftly evade such an honorable duty. They will  tell me that the chief of staff, Eliseev, also thought about his duty to the country. Maybe, but agree, somehow strangely "thought." In such a difficult situation, after the "departure" of Oktyabrsky "into denial", Eliseev had to take a telephone receiver from the duty officer  and in a calm but firm voice, calling his position, rank and surname, issue an order to open fire. Or send the head of the Air Defense of Zhilin to the same place where Oktyabrsky sent the duty officer to, and not stand in the role of an outside observer, bringing Rybalko to hysteria. In such a situation, Zhilin, having received an order from the chief of staff, whom he was obliged to know not only by sight, but also by voice, would feel more confident and would not waste his time on threatening to write an order in the combat log. It is not difficult to understand the head of the air defense, because he might not have known before that who Rybalko was.

So, with a sin in half, the command to open fire, according to Kuznetsov, was given. But  we will not delude ourselves and take into account that the anti-aircraft gunners who are to carry out this order are also living people, and they are also intimidated and confused by orders about possible provocations. You can learn about their actions on the night of June 22 from an article in the newspaper Krasnaya Zvezda on June 23, 1961, the author of which was Major General (Ret.) I. Semenov.

 At that time he was chief of staff of an anti-aircraft artillery regiment in Sevastopol. In his article, Semenov writes that 1.35 a.m. the regiment received an order to go on full combat readiness, and  3.05 a. m.  VNOS posts reported approaching from the west of the aircrafts. The regiment got ready to open fire, groped  the 1st plane with a searchlight, but then the order “Do not open fire!” -  ñame from the fleet's air defense headquarters - "Turn the lights off! ”  Then, according to Semenov, a second plane appeared, and they began to shoot at it, without order from the fleet, and plane  was hit. Then they knocked down the 3rd and 4th. You see and here, on the regimental level, we are shown not an army, but a kindergarten. Despite the received categorical order "Do not open fire!" the anti-aircraft gunners wanted to shoot, and they opened fire on unknown aircraft. And admirals and generals write and such a nonsense about our army in their memoirs and articles.

 All these kuznetzovs, eliseevs, and semenovs either consider us idiots, or were themselves so. But besides the plainly drawn mess that prevailed in the Black Sea Fleet, pay attention to the time. All admirals and generals call the time of the first air  raid on Sevastopol 3 a.m.  with minutes. Thus, in their language, it turns out that an hour before the Germans opened a sudden artillery fire and launched air strikes on airfields  across the entire western border of the USSR , they, idiots,  with a touch on Sevastopol  warned all military commanders of the Soviet Union led by Comrade Stalin  that they did not sleep, but prepared to repel aggression. That is, it’s not about the turncoats, it's the bombardment of a huge city and not on the border, where there could be a mistake and a provocation, but in the deep rear.

Or did the admirals simply indicate in their memoirs the German (summer Berlin) time, which they took from the memoirs of German officers and generals? And this fact once again demonstrates the absolute incompetence of our top commanders, because even  after the war, so to speak, for professional interest they did not bother to find out why the Germans raided exactly at the beginning of the fourth, and not at  4 a.m.  How many aircraft actually participated in the raid and why there were so few of them? 

And there were  few  of them for a simple reason: the main attack by German aviation was, of course, on our  border airfields with fighter-based. Solonin M.S. writes that only 868 aircraft participated in the first strike (637 bombers and 231 fighters). Here the whole quandary in the definition of the concept of a first strike. For example, Paul Carell in his book says: “One problem caused considerable difficulties: the time of the attack. The infantry could launch an offensive, based on the need of the ground forces, with the first glimpses of the dawn. 

Therefore, artillery preparation was scheduled for 3 hours and 15 minutes. However, in the central sector of the front at that time it was still dark, and the Luftwaffe at that time could not act effectively. Bomber and fighter units of the Russians, who, naturally, would be alerted immediately after the start of the artillery preparation, would receive from 30 to 40 minutes for appropriate training even before the first German planes appeared above their airfields. Nobody argues, experienced air wolves would then have managed to unmistakably find their targets in total darkness, but they should not have allowed to discover  themselves   prematurely above the border. This would also alarm the Russians, and then farewell  to  the effect of surprise.

 Finally, it is unknown who General Lerzer, General von Richthofen or Colonel Melders, who it could be - suggested a truly Solomon solution - “We, as high-altitude reconnaissance aircraft, sneak up on their airfields unnoticed. So we decided to do: send three crews with night flight experience to each Russian airfield where their fighters were based. Aircraft of the first wave were supposed to cross the border of the Soviet Union at high altitude over sparsely populated, swampy areas and reach the target on June 22 at dawn by 3 hours and 15 minutes. ” (Carell P. "Barbarossa": from Brest to Moscow. Smolensk, 2002, p.73-74).  Thus, no "flock" of German aircraft, as Admiral Kuznetsov writes, could not be over Sevastopol at 3 a.m.  on June 22. And there were two or three pairs of them, and the task was set, most likely, not to bomb the naval base, but to check the effectiveness of our southern air defense zone.

I deliberately examined the episode with a raid on Sevastopol in such detail in order to show the complete inability of our fleet to repel an attack. Despite the assurances of V. Rezun about the superiority of Admiral N. G. Kuznetsov over G. K. Zhukov, as well as contrary to the statements of M. Solonin about the non-participation of the fleet "... in all these cunning games with provocations ...", the sailors found themselves in the same helpless position as the infantry and flyers. If someone still has doubts on this subject, read the entry in F. Halder's diary for June 22, 1941. Here it is: “The naval command also reports that the enemy is apparently taken by surprise. Over the past few days, he has completely passively watched all the activities we have carried out and now concentrates his naval forces in the ports, apparently fearing of mines. ”

And how did our valiant land forces behave? Let's give the floor to the person who is referred to by our hero in the Icebreaker. This is the commander of the reconnaissance battalion, Captain A.A. Sviridov, who in his memoirs describes the situation on the eve of the war and the events of June 22. In particular, he reports that on June 12, a moldavian sailed to them from the Romanian coast and warned about the German attack that was being prepared on June 21. Sviridov A.A. sent a moldavian to the division headquarters. What do you think, dear readers, what order did the reconnaissance commander receive from the divisional superiors? Enhance vigilance and be ready to immediately respond  with fire to fire? Nothing like this! After some time, an order came from there: in the case of provocation, not to return fire." (AA Sviridov. The battalions enter the battle. Moscow, 1967, p. 11). 

So what happened on the morning of June 22 at the our state border section assigned  to the battalion of Captain Sviridov? Yes, the same as everywhere. The enemy opened fire, there were dead and wounded. The captain sent a man to the division headquarters. Why sent - he does not write. Obviously for permission to open fire. But  then, on his own initiative, he returned fire, apparently intuitively “seeing” that  this was  not a provocation, but a real war. You see, Mr. Rezun, Captain Sviridov was able to distinguish war from provocation, and you argued that, they say, it is impossible to  draw the right conclusion from events in a narrow area. But seriously, here too a military man openly says that in the Red Army of the 1941 model, they had no idea about discipline. Could this be? No! So the former battalion commander, Captain Sviridov, in the words of our "analyst", slanders our army? It seems so. That is, not only the top military leaders, but also the battalion commanders  take a sin on their hearts and together draw a picture of how they, breaking orders, risking their own heads, rush at the aggressor ... or provocateur. 

And here is  the testimony of General K. Galitsky, who in June 1941 commanded the 24th Infantry Division, stationed before the war in Molodechno: “Suddenly, at 4 o'clock with  the minutes, the telephone rang, and I heard the agitated voice of S.I. Portnova: about the bombing of Lida. Brain was scorched by anxious thought: war! Lida is located 120-150 km from the border. If it is bombed, this is no longer a provocation. ” (Galitsky K. Years of severe tests. M., 1972, p.).

 So it is! The “iron” logic of the general tells him that this is not a provocation, but a real war. And what does this "valiant" warrior do? Oh, he, if you take his word for the truth, developed a stormy activity. He ordered to mobilize the first echelon of one of the regiments, to send reconnaissance on vehicles to Lida and sent half of the medical part of the regiment to provide first aid to the wounded. Then he ordered over  the telephone the commander of the anti-aircraft division to bring the unit into a combat position and, when German planes appeared, open fire on them. That is, comrade general ignored all orders and decided to fight. Agree, this is awesome!

 Then he ordered  to raise the staff  officers and the political department to alert them and by 6 o'clock to call  all the commanders of the units and their deputies to the headquarters. He himself hurried to headquarters, where the summoned officers arrived after him. And here Galitsky made   the first  slip-up. He writes: “In the military town, the signal of the “ Wakey!” trumpeters sounded. It was involuntarily thought: when will the fighters now hear this peaceful signal again? ”  Wow, isn't it? In 4 a.m. with minutes, the general decided that the bombing of  Lida was a war. And therefore, in alarm, he raises only the officers, and the rest of the military men are raised on a "peace signal." Charming! War is war, and the rise, as they say, is scheduled. Further, Galitsky describes how the officers' meeting took place, where, according to the general’s supposition, “apparently everyone was asking himself a question: was it a war or was it just a major provocation?”. Great! The division commander himself already believes that he is in a state of war, he has already given combat orders, and here, you see, the officers began to doubt: what if it was not a war.

 But be that as it may, they decided that it was necessary, just in case, to be on full alert. The general gave orders  to  his subordinates, they dispersed to carry them out. What kind of orders - Galitsky does not specify. But time passed, the clocks were ticking, and they ticked up until noon. And  then at 12.00 the general hears the speech of Molotov, who announced the attack of Germany. "The main thing has become clear: the enemy has unleashed a war." For the second time a day the word “war” flashes in the head of the general. Here, the case has already begun to turn "seriously": rallies are held in the units, the division’s performance to march  to  Grodno  according to the “red packet” is being prepared. Then, at 3 p.m.   the communication with Minsk was restored, and an order was received from the Chief of Staff of  ZapÎVÎ Klimovsky :  immediately move to the Lida region! Wow, take a breath, dear readers! 

All the most tedious and dreary is over. The order was received, and the division finally moved west to help our fighting units. But do not hurry, the Red Army - this is not some Wehrmacht. Our generals know best when to fight. And General Galitsky, contrary to the order, decides to move at night. "Exactly at 21 o'clock all the units went on the march." So: at 4 o'clock with the minutes, the general realized that there was a war, and he went on  the march only after 17 hours, although the regiments, as he said, could act immediately. Here you, Mr. Rezun, and the Chinese with their rules about speed in the war. Damn us some kind of Sun Tzu - we are ourselves with a mustache. I would like to ask our hero a question: how would a German general behave in such a situation? Any Model, Seydlitz-Kurzbach or, God forgive me, Hube? Could he have convened officers' meetings like this, organized  rallies in units and would have deliberately delayed for 17 hours, while his comrades  in arms were already fighting? The answer is obvious - this is an impossible thing for the general of the Wehrmacht.

 Therefore, all your arguments on how the Germans would behave, if they were in a situation in which the Red Army had fallen, are not worth a penny. You take into account only the number of aircraft, tanks, cannons, armor thickness, forgetting that there is a man behind all this. If the problem of the human factor did not occur to you, then believe your idol, without whose participation there was, of course, impossible the development of the Red Army Field Charter, paragraph 6 of which read: “The most valuable in the Red Army is the new man of the Stalin era. He plays a decisive role in battle. Without him, all the technical means of the struggle are dead, in his hands they become a formidable weapon. ”

But let us leave the conversation about human duty, conscience, honor, motivation and other “trifles” until the time. We will continue to listen to evidence of infantry  commanders about the beginning of the war. Here shares his impressions P.V Sevastyanov, the commissar in one of the divisions of PribOVO under the command of F.P. Ozerov. The action takes place on the command of the division. Here they called the division commander  to the telephone, after the conversation he returned: “- Who? - I asked (Sevastyanov - auth.)  - Dibrova is ringing. Call for the second time. At first, the order of the corps headquarters  was to transfere  the detachments on duty in the rear. Now he says, leave the units on the first line, but take away their ammunition so that they do not respond to the provocation. ” (Sevastyanov, P.V. Neman-Volga-Danube. Moscow, 1961, p. 10).

 Mentioned Dibrova V.A. -  is the corps commissar, a member of the Military Council PribOVO. At four o'clock, according to Sevastyanov, an artillery bombardment of the location of the division began. We read further: “About five o'clock I was found by  Ozerov's Adjutant. By phone from the corps headquarters, he said, it was ordered not to get involved in a fight, since this is not a war, but a provocation. Then an air strike occurred. And then german infantry went on the attack. Infantry was met with fire. The battle began.

 See you!  And here is the same song: from the High Command, from the corps there are direct prohibitions on opening fire, and they neglect , they are fighting in violation of orders. “But here I was again found by  Ozerov's Adjutant. In a tired and indifferent voice, he shouted the same order from the corps headquarters in my ear: not to  repel, not to get involved, not to let  be drawn into a provocation. Otherwise, as the division commander warned: "We advise you not to get involved, you will be responsible for the consequences." (Ibid., p.16). Further Comrade Sevastyanov writes, that after the order of the division commander to withdraw, some combat officer refuses to comply with this order. That is, the "tops" do not want to fight, and the "bottoms" can not stop.

The attentive reader, of course, has already noticed that I was too far from the topic. I started with Mark Colonin  and the Air Force, and then jumped to the sailors and  the "queen of the fields." But such a vast deviation from the issue of combat readiness of the Air Force is quite explicable. Directive No. 1 concerned all who could be affected by the war. This document turned the soldiers into lambs. And Mark Solonin is mistaken, believing  that this cup  has  passed the Air Force.  

 Let's finally give the floor to the pilots. Here is an excerpt from the memories of A.A. Novikov, who literally at the end of the week before June 22, 1941, passed the case and formally ceased to be commander of the Air Force of the Leningrad Military District: “He (D.N. Nikishev - Chief of Staff of the Leningrad District - auth.) right there without any prefaces he said that at dawn on June 22, i.e. today, the German attack on the Soviet Union is expected, and ordered to immediately bring the entire aviation of the district to full combat readiness. - But for now, until receiving exact instructions from Moscow, no specific combat missions should be set. ... The situation excluded any altercations, and I agreed. But it was not clear to me how to bring the aviation into full combat readiness, and not to set specific combat tasks? After all, if the war, then we must act as in war. Without clear objectives, without knowledge of the targets for which you will have to strike, aviation will not be allowed into action at once, especially the bombers. For bombers, ammunition depends on the target object: for strikes at living strength, it is one, for shelters - another, and for airfields - the third. And I said that to Nikishev. - What you, Aleksandr Aleksandrovich, explain to me elementary truths - the chief of staff became angry. - We are ordered clearly: do not set specific combat tasks. And the order must be executed. Here, read it! Nikishev handed me a telegram just received, signed by Tymoshenko and Zhukov. ”  (Novikov AA In the sky of Leningrad. M., 1970, p.44). 

Novikov still argued with Nikishev, since he was no longer formally the commander of the District Air Force, and his order, strictly speaking, was not valid. Nikishev, of course, knew and understood that the general order about bringing the District's aviation to combat readiness could have been given by him. But he is afraid to do it and therefore just at night  “pulls out” Novikov, who has already passed the case, and (Novikov AA In the sky of Leningrad. M., 1970, p.44). Novikov still argued with Nikishev, since he was no longer formally the commander of the District Air Force, and his order, strictly speaking, was not valid. Nikishev, of course, knew and understood that the general order about bringing the regional aviation to combat readiness could have been given by himself. But he is afraid to do it and therefore “pulls out” Novikov, who has already passed the case, and and puts this  heavy burden  on his shoulders just to get  away from responsibility. 

Thus, if you believe Novikov, Nikishev immediately realized that Directive No. 1 turns him into a scapegoat and therefore tries, even through official forgery, to shift this “honorable” title to another. And then the question arises: did people in other districts serve more stupid than Nikishev? Hardly. And everywhere, most likely, the same thing  happened:  the superiors shifted responsibility to the subordinate. All, obeying the instinct of self-preservation, began to vigorously "wash their hands." As a result, some people “washed their hands” at night, while others washed in the morning with blood.

But now let us look specifically at what M. Solonin based his assertion when he concluded that no one forbade pilots to fight. Here we must immediately recognize that his evidence base is solid. He cites a lot of excerpts from the memoirs, as well as official documents of the highest military structures from the "Moscow" to the district. If you look at them, then, indeed, the words “readiness to battle”, “on alert preparedness”, etc. everywhere present. However, alas, in June 1941, these words did not mean that after receiving them, the addressee was automatically allowed to fight, that is, to open fire and drop bombs on the enemy. To  open fire, for a real entry into the battle soldier required a separate order, and it had to come  from above. Comrade Stalin broke the prevailing for centuries, that is, the natural way of entering  the war for side being attacked. If earlier a Russian soldier and officer attacked by the enemy  took the fight without hesitation, and only then reported to his superiors, now it was  necessary to  do the opposite: report on the attack and wait for the command allowing to enter the battle. 

I’m not inventing anything, I’m just reading an excerpt from the "Order of the Staff of PribOVO to the Military Councils of the 8th and 11th Army dated June 22, 1941,  2. 25 a.m.  in which the defenders of the Homeland, in the event of a German air raid, were ordered to not lean out. I am writing about this order in more detail in the chapter "Execution cannot be pardoned". These are the things here! If you are attacked, you, dear man, do not be nervous, do not shout, do not swear, but send a delegate with a package. The bosses know how and when you are more comfortable to fight.  They will receive that package and send you another, which  will  tell you where the third one is. You will open that third package and read how you should  fight back. As for the memoirs of our "Stalin falcons", it’s impossible to vouch for the accuracy of their writings. It is possible that all the events they described took place, but, for example, not in the morning of 22, but in the morning of June 23. After a couple of decades, it is impossible to remember everything with an hour's accuracy. As for official documents, then we talk about them ahead. Well, here's how you can take this “fairy tale” seriously: “... At 4.30 a.m. we were alerted. - Like what? Do not say anything. About 5 o'clock in the morning they give the first  task: to bomb the Germans, forcing the Neman River in the Tilsit region. ” (Ibid, p.460).

Who could give the order for the bombing at 5 a.m. on June 22, if Directive No. 2, which permits limited military operations, was not yet in the draft by that time, Mr. Solonin? After all, we are talking about a kind of army, where even in peacetime, all actions are performed according to plans and by order. And for violating this rule, the guilty have to answer to the fullest extent. Imagine yourself in the place of the commander of a division, say, the same 9th Air Division.  You are already sick to hear these idiotic shouts of “Do not succumb to provocations!”, And  yet, on the night of June 22, you again receive the same warning and the same calls to “disperse” and “disguise”, that you received at least once a month. But at the end of all these “new” old demands, against the background of vague general meaning, a clear and understandable appeared: “no other measures should be held without a special order”. Tell  me, what doubts can a person reading this paragraph of the order have? Yes, no! Take firing points, disperse, camouflage  and sit, do not rock the gun, if your skin is dear to you, wait for "special order".

So, Mr. Solonin, you are  the commander of an air division, you are an order bearer and the Hero of the Soviet Union. You are a combat pilot and a good commander, and in the regiments you have a full all right. Everything is dispersed and disguised, if we could believe  the  memories of all these Zupko, Skripko, Rulin and other "falcons". And here comes the morning  of June 22, and you turn from a hero and an order bearer into a coward and a criminal. What happened to you? What have you done so terrible? Or, on the contrary, what did you not do? And, you, probably, got nervous, you felt sorry for yourself, you suddenly realized that  now you will take off for the last time, and a Messerschmit will get you to shreds. Then everything is clear, there are such metamorphoses and with heroes. 

Although stop! Did you have to fly yourself? You, Mr. Solonin, you just had to give the command to take off. Shout into the  phone, I'm sorry, from the rocket launcher to shoot. And that's it! Nothing threatened your own life on the morning of June 22, and you would be clean before the Motherland, sorry, before the Party. So what the devil did you go to the rear, to the east and came up to Bryansk? It seems to me, Mr. Solonin, that you did not chickened out. You just clearly executed the order. But, being an experienced person, you immediately realized that in such a situation there are only two options. The first  is  that you cannot raise a division, it is directly forbidden, so you must wait for the order.

 And when will it be and will it be at all? Your airfields are not far from the border, and it is likely that the Germans will capture them in a couple of hours. Together with airplanes and pilots. The second option is to leave this mousetrap and save, at least, people. And you did  the right thing, I would do exactly the same in your place. You ordered the pilots to leave, and you  rushed to Slonim (Air Force headquarters) to ask these m ... c, god and soul, m ... th, ask them  a question: "What are you doing, bitch? Are you crazy about it ?!" .

It is worth paying attention to the fact that the commanders of the regiments of the 9th Air Division, at least two of them also turned out to be alarmists and were unable to resist the enemy. Although it would seem that  "Alert!"  was declared in the evening or at night, everything was on the lookout, what else needed to be organized, if everything has been written for a long time: “Die erste Kolonne marschiert ..., die zweite Kolonne marschiert ...” That is, these two commanders did not have the courage, intelligence or talent to shoot a rocket launcher. I, of course, apologize to readers for such a style, but, honestly, the  tongue does not turn to talk about it seriously. The army is the army, Mr. Solonin. And the Stalinist army complied with the order or Directive number 1. That is why Zhukov had to do it in the morning, and maybe hanging over, judging by his scribbles, to write an order allowing “partially” to fight.

But did such “heroes” appear who in the morning of June 22, 1941, at the time of the attack, gave a clear and precise order to his subordinates, which, when translated to every day civil language, sounds like this: " Smash the enemy!"  No doubt they should have  been. Among the hundreds of commanders of regiments and divisions, they had to be, firstly, people nervous, unrestrained, and secondly, people who were too hot, they are  called brave souls, people who break orders. This is a question of statistics.

 But there could  not  be many of them, because, I repeat, it’s still a matter of the army, where most of the commanders understood the meaning of the words “discipline” and “order”. And all the more these people were aware of what awaits them if they succumb to provocations, "which can cause major complications." Yes, M. Solonin can say in response to this that, judging from his memoirs, such “brave souls” were by no means a minority. And, indeed, in his book  " On Peacefully Sleeping Aerodromes ..."  there is an ample amount of material, seemingly confirming his version that Moscow did not prohibit opening retaliatory hostilities and even ordered that troops be brought to alert. Here are a few lines from the abovementioned book: “... at about 1 a.m.  in the morning on June 22, an encryption from Moscow was received   with an order to immediately bring the troops on alert in case of a German attack expected in the morning. At about 2 -2. 30 a.m.  a similar order was made  by the cipher to the armies, parts of the fortified areas were instructed to immediately occupy the fortified areas. On the signal "Thunderstorm", the "Red  packet" was put into action, containing a plan to cover the border ... ".

You see, here are  "and immediately bring to combat readiness, and the immediate occupation of fortified areas". It is almost a war. And all these “immediately” and “combat readiness” are sent to the dog under the tail in one phrase - “At the signal,“ Thunderstorm ”was put into action ...” and further in the text. Mr. Solonin, answer the question of  V. Rezun - who and when gave the same signal? As for the “combat” documents cited by you, then, as you saw  and talked about it in your book “New Chronology of Catastrophe”, you should treat them very, very carefully. In addition to the examples with frank fakes of the type “Operations No. 01 to 12:00  a.m.  22.6.41, headquarters of the 124th air regiment, Vysoké Mazowieck”, it should be noted that most of these documents cannot be considered really operational.

 If you look at Article 95 of the Field Charter of 1939, then the following requirements were made for the above-mentioned documents: Operational document must have a signature, a regular number and marks: a) to whom it will be sent b) time and place of drawing up c) map scale, which is used d) departure time . The time of drawing up the document is affixed by the signer at the time of signing. ” Thus, on the ordinary  reports,  time is affixed twice: when made and when sent. Of those documents that you bring, Mr. Solonin, the majority has only the time of preparation, and then at best. So this is, strictly speaking, fakes. The second point to which attention should be paid is the confusion, vagueness of the texts themselves. Some of them, as they say now, are “muddy”. 

Take, for example, the first report of PribOVO headquarters, sent to the People's Commissar of Defense at 6.10 a.m. : “At 4.00 a.m. 22.6.41 the Germans began fighting. The enemy's air force bombarded the airfields of Windava, Panevezys, Siauliai, Kovno ... Our air forces  are  in the air. Before receiving your order, the border should not be flown; I received  your order through General Safronov not to fly over the border without permission. He took measures to bomb the enemy without overflying the borders. ”

You do not need to be a certified psychologist to understand a simple thing: the author of this text, as well as the one who signed it, was under stress. They had to have the blood  out of their nose to adequately respond to Directive No. 1, in other words, to show that they were “in full combat readiness to meet.” That is, this is "our answer to Curzon". How are you to us so are we to you. People report to the People's Commissar Tymoshenko that  they were bombed, and they are responding: they are raising their aircraft into the air. But at  the same time they do not specify when and for what purpose the aircraft were raised. Enemy aircraft bombed, and ours is now in the air. Is there any connection between their bombings and the fact that we are in the air? Maybe we just “flying circles over our own airfields in between their raids”? 

And how about the order “not to fly over the border” was learned in the PribOVO headquarters at 6 am on June 22, if  G.K. Zhukov has not written it yet? But respectable commanders write “until you receive your order not to fly over the border, I received ... Your order ... not to fly over the border”. Rave? Of course! But imagine yourself in the place of these people and try to solve the problem: to show that you are firmly managing your troops without panic, that is, do not give in to any provocations and at the same time fight. And to your, Mr. Solonin, the question: “How is it to bomb the enemy, not flying over the border ...?” can be answered very simply. You read similar messages with a ready-made version in your head, and this is not entirely correct. The author of the report does not claim that he had already bombed, he only says that he took action. He simply ordered his “falcons” to bomb the enemy if he crossed our border. By giving such an order, a person could report with a clear conscience that he "took measures to bomb the enemy." You, Mr. Solonin, have identified a subordinate clause, and try to single out the main thing, and you will immediately understand that life is wider and more diverse than any versions.

Another text: “A telephone operator connected us to Vindava: - Mogilevsky? How are you? Fine? Take the package that is in your safe, open it and act as written there. The commander of the regiment confirmed that he understood the order and proceeded to its implementation. "

 It can be assumed that the commander of the air regiment is called from the headquarters of the division and ordered to open the "red packet". This means that the divisions have already received a written or telegraphic order from the Military Council of the Army, which received the relevant paper from the district, where they received a written directive to open the "red packets" signed by the People's Commissar of Defense, the Chief of the General Staff and a member of the Chief Military Council. 

So, Mr. Solonin? Or is it all “Schoene Literatur”, as our German friends say. Of course, this is all  fantasy, in a word, fiction. But suppose the caller who called the regiment commander was not in his head, he was worried, so to speak, he added a few phrases about the package from himself. The case began to turn into a regiment, and at 10 o'clock "... our Red Star bombers headed for the West ...". Could this be in reality? No, no! Simply, alas, again the inconsistency looms in time.

Zhukov signed the directive at eight o'clock, so it reached the divisional level, well, if by noon. There is one more suspicious moment connected with the publication of combat documents of the first days of the war. The overwhelming majority of them belong to the central, district, army and corps level. There are very few reports of divisions, and there are no documents  from the Zhukov signed the directive at eight o'clock, so it reached the divisional level, well, if by noon. 

There is one more suspicious moment connected with the publication of combat documents of the first days of the war. The overwhelming majority of them belong to the central, district, army and corps level. There are very few reports of divisions, and there are almost nothing of the regiments . You, Mr. Solonin, understand that proving the division’s participation in hostilities on the morning of June 22 can only be done by providing evidence  of actual combat operations of its regiments. But you do not have a single text, a single operational report, a single combat report, or an order of the regimental level. And there should be much more such documents than, say, army or district ones. Even if we take only aviation regiments that were attacked on the morning of June 22, there are several dozen of them. Already at least one report for this day to the headquarters of the divisions should have been received.s at all..

I repeat, these documents were to be kept in the divisional headquarters, where opportunities existed, even with a sudden redeployment, to take them out along with important headquarters property. It is clear that in rifle units it was much more difficult. But it seems that they were specially "weeded out", because there was one important evidence, or more precisely, a sentence. And the sentence is not to someone, but to Comrade Stalin himself. In your book, The New Chronology of the Catastrophe of 1941, a hint, a fraction, echo of this sentence appears.

This is the place: “Despite the fact that during the first raid of fascist airplanes on the airfield of Seburchin, where the 41st IAP was stationed, the enemy did not disable a single combat aircraft, since they were all dispersed and disguised ..., Ershov did not accept independent action to deliver a decisive blow to enemy aircraft, awaiting instructions from the command of the 9th SAD. ” (Solonin MS. New chronology of catastrophe 1941. M., 2010, p.20). The commander of the 41st air regiment, Major Yershov, told the truth. He was not afraid, not confused, he was just waiting for orders, because he was a military man and a real disciplined soldier. But he was enrolled in the alarmists. After such a start of the war, there were two ways: either to write down all those like Major Yershov into cowards, or to declare Comrade Stalin an enemy of the people. We went the first way and we have been following it for more than half a century, and it seems to me that we are stomping on a dead end.

Дети Понтия Пилата или «умывание рук»

Вот мы и подобрались к самой интересной теме войны, но и самой малоизученной и оболганной. Тема эта – события первого дня ВОВ, а если быть точным, то с 00 ч. 00 мин. и до 12 ч. 00 мин. 22 июня 1941 года. Что же говорит по этому поводу В. Резун? В «Ледоколе» наш герой выделил аспект внезапности, красноречиво расписав картину уничтожения соединений Красной Армии, в том числе авиационных и танковых, выдвинутых вплотную к границе. Но М. Солонин в своих книгах «22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война?» и «На мирно спящих аэродромах…» поправил нашего «аналитика». Вот цитата из первой работы, из главы «Политдонесение политотдела»: «Во-первых, в нем нет даже малейшего подтверждения бредовых видений В. Суворова о том, как советских танкистов перестреляли еще до того, как они добежали до своих танков, а танки сожгли и захватили без экипажей». Еще одно предложение из этой же книги: «Никакого «первого обезоруживающего удара» не могло быть, и в натуре его не было». (Солонин М. 22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война? М., 2005, стр. 137).

Во второй книге М. Солонин очень подробно разбирает ситуацию с нашей авиацией и приходит к выводу, что, опять-таки, никакого обезоруживающего удара по авиации приграничных округов в первые дни войны не было, как не было и никакой внезапности. Все или, по крайней мере, большинство авиачастей были приведены в состояние боевой готовности либо за несколько дней до 22 июня, либо в ночь с 21 на 22. Не знаю, как насчет первой, но вторую книгу В. Резун читал и даже высказался о ней в интервью. Отрывок из него, видимо для рекламы, отпечатан прямо на последней странице обложки: «Позвольте выразить Марку Солонину свою признательность, снять шляпу и поклониться до земли этому человеку … Когда я читал его книгу, я понимал чувства Сальери. У меня текли слезы – я думал: отчего же я вот до этого не дошел? … Мне кажется, что Марк Солонин совершил научный подвиг и то, что он делает, - это золотой кирпич в фундамент той истории войны, которая когда-нибудь будет написана…».

Вот! Посмотрите на нашего героя, чем не копия Жукова!? Как только понял, что его обошли, так тут же в слезы. А стоит ли плакать, господин Резун? Не лучше ли попытаться вникнуть в ход рассуждений М. Солонина? И если совершить сие нехитрое действие, то есть, покумекать, то окажется, что Вы ближе к истине, чем Марк Семенович. Обезоруживающий удар по Красной Армии был, но нанес его не А. Гитлер, а наша «славная троица»: И. Сталин, С. Тимошенко и Г. Жуков. Главный, разумеется, товарищ Сталин – заводила и мозговой центр. Все майские и июньские приказы и распоряжения за подписями Наркома обороны и начальника Генштаба, смысл которых укладывается в короткую фразу: не поддаваться на провокации – это все сталинские идеи. Тимошенко и Жуков играли роли простых исполнителей. Директива №1, отправленная в войска в ночь на 22 июня – это «последняя соломинка», реально обезоружившая страну. Но до этого был еще один документ, «прибивший» Красную Армию, посеявший раздор и недоверие солдат и офицеров к вышестоящим командирам. Речь идет о пресловутом сообщении ТАСС от 13 июня 1941 года. В своем «Ледоколе» наш «аналитик» посвящает этому сталинскому документу отдельную главу. И, разумеется, преподносит его как очередной пример гениальности лучшего друга физкультурников и, по совместительству, вождя мирового пролетариата. Если верить В. Резуну, то таким макаром, то есть публикацией дюжины строчек в газете, Иосиф Виссарионович отвел глаза Адольфу Алоизовичу и скрыл от него выдвижение 2-го стратегического эшелона к нашим западным рубежам. Это утверждение наш герой может легко сам же и опровергнуть, если вспомнит собственные рассуждения о работе германской разведки. А эту самую разведку «аналитик» в грош не ставил. И тут, надо сказать, он был недалек от истины, да и сами немцы признавали скудость своих знаний о военном и экономическом потенциале СССР. Так что, если бы сия «цыдулька» и не появилась бы вообще, германцы точно с таким же успехом прохлопали бы этот самый 2-й эшелон. «Но ведь это не главное в оценке В. Резуном сталинского сообщения», – скажут защитники нашего героя. И напомнят следующую мысль последнего из главы 22-й «Ледокола»: «Сообщение ТАСС имеет целью прекратить слухи о неизбежной войне между СССР и Германией. Сталин решительно боролся с этими слухами. Полетели головы, в том числе и очень знаменитые».

Вот так! Значит Иосиф Виссарионович боролся со слухами. А кто эти слухи посеял? Разве не сам вождь ляпнул, будучи под шафе, во время очередного банкета, про конец политики мира и провозгласил тост за войну? Именно потому, что источник слухов оказался на самом верху, эти слухи и распространялись так быстро. Если бы они шли снизу, то их движение было бы гораздо медленнее, ибо их давили бы в самом зародыше. Наш герой старается убедить читателей, что борьба товарища Сталина со слухами о скорой войне между Советским Союзом и Германией была совершенно необходима и оправдана. Ведь вот А. Гитлер точно также боролся с такими же слухами в Германии. Приводится и пара примеров такой борьбы. Это суд над чиновником из министерства Геббельса и рассылка Риббентропом телеграмм, дезинформирующих своих послов. Наш «блестящий аналитик» не видит разницы в методах действий Гитлера и Сталина. А она огромна! Давайте зададимся вопросом: что знала немецкая армия о суде над Карлом  Бемером, тем самым чиновником из министерства пропаганды? В чем его обвиняли? Доходила ли информация об этом процессе до рядовых вермахта? А что знали германские солдаты и офицеры о телеграммах Риббентропа? О телеграммах ничего, о суде, скорее всего, тоже ничего. При чем здесь солдаты вермахта? Да при том, что им скоро предстояло воевать, рисковать своей шкурой, а то и жизнью. Давайте представим себе, что Адольф ответил бы на Сообщение в сталинском духе, дескать, слухи о том, что Германия готовится к войне с СССР, являются ложными и провокационными … и т.д. и т.п. Как бы восприняли эту информацию рядовые бойцы? Их ведь готовят к войне, тренируют, муштруют, гоняют до седьмого пота. А как иначе? Тяжело в учении – легко в бою, не одним русским это известно. Как на все это реагировать какому-нибудь Курту, Вальтеру или Фридриху? Сам вождь на всю страну ясно заявил, что войны не будет, а эти гады-фельдфебели, выходит, знают больше Адольфа Гитлера, фюрера германской нации? Нет, тут что-то не так. И как с таким настроением воевать? Некоторые скажут, что это все домыслы, что в Красной Армии таких ситуаций быть не могло, там дисциплина железная. Ну что ж, придется предоставить слово людям, которые в июне 1941 года слушали и читали Сообщение. Вот главный диверсант Старинов вспоминает, как он со своим спутником перед самой войной на перроне в Кобрине наблюдали большое количество военных с чемоданами. И Колесников, товарищ Старинова, комментирует: «Еще недавно спали в сапогах, а теперь вот в отпуск собрались. Почему? Заявление ТАСС!». (Старинов. Мины ждут своего часа. М., стр. 190). Видите как? В апреле-мае солдатики спали, не раздеваясь. Это понятно, Сталин ждал нападения 15 мая, ибо эта дата фигурировала в плане «Барбаросса». Но май прошел, Германия не напала, а тут и товарищ Сталин со своим заявлением. Ну как после этого воякам не расслабиться!?

А теперь послушаем генерала армии П.И. Батова, который вспоминает в своих мемуарах такой эпизод: «Позавчера в полках был лектор ЦК, читал доклады офицерскому составу. Так вот, он сказал, что не надо преувеличивать значение заявления ТАСС от четырнадцатого числа. Он сказал, что нам известно, кто такие правители Германии. Мне уже звонил Юхимчук, есть у нас такой командир полка, до того дотошный, доложу вам, что спасу от него нет, – ему все вынь да положь, как в академии. Звонил и спрашивал, чему верить – газетам или лектору. Я, конечно, его отругал. А ведь полковник Юхимчук прав». (Батов П.И. В походах и боях. М., 1962, стр.8). Давайте присовокупим сюда и «показания» по этой теме адмирала Н.Г. Кузнецова: «Выехала на море и группа работников Главного управления политпропаганды во главе с бригадным комиссаром И.И. Азаровым. Он получил иструкцию говорить политработникам прямо: на случай нападения Германии приводится в готовность оружие. Впоследствии И.И. Азаров рассказывал мне, в каком сложном положении он оказался. Выступая перед личным составом крейсера «Красный Кавказ», он говорил о возможности конфликта с гитлеровской Германией и призывал людей быть бдительными. А через два дня на корабле приняли сообщение ТАСС от 14 июня, категорически отвергавшее слухи о возможности войны, объявлявшее их провокационными. К Азарову обратился командир «Красного Кавказа» А.М. Гущин с просьбой снова выступить и разъяснить, чему же верить». (Кузнецов Н. Накануне.)

А теперь у меня к Вам, господин Резун, простой вопрос: почему Гитлер не ответил на заявление Сталина? Казалось бы, чего проще: взял сталинский текст, поменял местами слова «СССР» и «Германия» и тиснул в «Фелькишер беобахтер». Делов-то! Но в том вся и загвоздка, что Адольф не мог этого сделать. Не мог он, бывший солдат-окопник, вносить смуту в умы своих бойцов, да еще и за неделю до начала войны. Гитлер знал, что боеспособность армии в огромной степени зависит от веры солдат в руководство страны. Он был свидетелем, как в Первую мировую Германия проиграла войну в том числе и потому, что армия утратила веру в свое правительство. Появление в печати заявления подобного сталинскому моментально снизило бы боевой дух германских солдат. А товарищ Сталин мог делать с армией все, что угодно: менять и стрелять командиров, кроить и перекраивать ее структуру, писать свои уставы, выступать с любыми заявлениями. Так как, и здесь В. Резун абсолютно прав, это была его армия, им созданная и им управляемая. И плевать он хотел на то, что солдату кроме винтовки нужна еще и вера, ибо еще на Гражданской войне этот человек увидел и понял, что без всякой веры страх смерти погонит людей на колючую проволоку и пулеметы. Но признав тот факт, что товарищ Сталин является создателем и руководителем армии, которой суждено было пройти проверку «на вшивость» в июне 1941 года, мы вправе спросить господина Резуна: «И что же случилось с этим сталинским детищем летом 41-го?». Ответ известен – армия исчезла, частью погибнув, частью разбежавшись или сдавшись в плен. И одной из причин было тупое , безрассудное, издевательское помыкание своими офицерами и солдатами. Череда запретительных распоряжений, свалившихся на Красную Армию весной и летом захомутала ее по рукам и ногам. Например, приказы могли быть такими: « Части приводить в боевую готовность в соответствии с планами поднятия по боевой тревоге, но самой тревоги не объявлять». (Сборник боевых документов. №33. Интернет-сайт). Или такие: «Боевая тревога, людей из казарм не выводить». (Иринархов Р. Пропущенный удар. М., 2011, стр. 306).

И довершила все это так называемая Директива №1, которую по наущению Сталина сочинили Тимошенко с Жуковым. Суть этого приказа была проста: немец может начать войну этой ночью, а может просто соорудить провокацию. Если нападение будет реальным, то дайте ему по зубам, если провокация – воздержитесь. Ежели, не дай бог, из-за ваших действий или бездействий возникнут осложнения, вы мне, суки, за все ответите. И товарищи красные командиры поняли эту суть и попытались по мере возможности уклониться от принятия на себя какой бы то ни было ответственности за решение этого ребуса – «война или провокация». Сам текст Директивы №1 наводит на мысль, что люди, его составлявшие, были немного не в себе, то ли от волнения, то ли от подпития. Не забудем, что вышеназванные товарищи трудились над документом поздним вечером в субботу. Давайте попытаемся понять хотя бы его первое предложение. Вот оно: «В течение 22-23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО». Предлагаю убрать из этой фразы слово «внезапное». Что изменится? На первый взгляд – ничего. И без этого слова все получатели данной бумаги были бы «на стреме» каждую секунду, начиная с 00ч.00мин. 22 июня, и заканчивая 00ч.00мин. 24 июня. То есть, двое суток люди ожидали бы нападения и, соответственно, были бы готовы к его отражению. Дальше в преамбуле приказа речь идет о возможных провокационных действиях со стороны Германии, а потом ставится задача не ввязываться в провокации и быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар. Вместо этой мутной фразы товарищ Сталин мог написать – обрушиться всей своей мощью на вторгнувшегося противника согласно ранее утвержденным планам. Все было бы хоть немного яснее, но тут приказывают даже не встретить, а "быть в полной боевой готовности встретить". И дважды употребляются слова о возможном внезапном ударе и нападении. Из чего можно заключить, что нападение следует встречать, если оно внезапное. А если нет? Допустим, приносят ночью генералу Павлову пакет, он его вскрывает, а там черным по белому крупными буквами: «Герр Павлофф! От имени правительства и лично фюрера всея Германия я объявляйт Вам война. И подпись: фон Бок». Что делать бедолаге генералу? Ведь он собирается, как ему приказано, встречать внезапную войну, а о таком явном нападении ему ничего не говорили. И он точно помнит пункт «д» приказа, который запрещает проводить без особого распоряжения какие-либо мероприятия, кроме перечисленных в директиве.

Но не будем делать поспешных выводов относительно смысловой составляющей этого текста. Вполне возможно, что военные люди той поры понимали эти строки однозначно, и вопросов у них не возникало. Предоставим слово Наркому ВМФ, адмиралу Н.Г. Кузнецову, который вместе с адмиралом Алафузовым присутствовал при составлении этого приказа и первым из адресатов читал его: «Маршал (Тимошенко С.К. – авт.), шагая по комнате, диктовал. Было все еще жарко. Генерал армии Жуков сидел за столом и что-то писал. Перед ним лежало несколько заполненных листов большого блокнота для радиограмм. Видно, Нарком обороны и начальник Генерального штаба работали довольно долго. Семен Константинович заметил нас, остановился. Коротко, не называя источников, сказал, что считается возможным нападение Германии на нашу страну. Жуков встал и показал нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. Помнится, она была пространной – на трех листах. В ней подробно излагалось, что следует предпринять войскам в случае нападения гитлеровской Германии. Непосредственно флотов эта телеграмма не касалась. Пробежав текст телеграммы, я спросил: «Разрешено ли в случае нападения применять оружие?» - Разрешено». Что, уважаемые читатели, зашевелились волосы у вас на голове? Если нет, то позвольте маленький комментарий. Стало быть, два умника по указке «гения» пишут подробный приказ командующим округами, как отбить возможное нападение Германии. А что там у нас говорится в уставе насчет приказа? Какие требования должен соблюдать командир, отдающий приказ? Требования следующие: «…определенность, ясность и краткость (последняя не в ущерб ясности). …Особенно важное значение имеет ясная и четкая формулировка общей задачи…». И вот адмирал Кузнецов, военный человек, прослуживший не один десяток лет, читает текст, от которого зависят судьбы сотен тысяч людей, армии, а может и всей страны и не понимает главного. Он не в состоянии уразуметь: можно ли в этой вполне вероятной войне применять оружие. Ну, хорошо, ему повезло, у него есть возможность уточнить у авторов приказа непонятный момент. А как быть командующим округами? Им у кого спрашивать? Но запомните ответ Жукова – «Разрешено». Когда дойдет дело до реального применения оружия, и начальнику Генштаба через три с небольшим часа зададут тот же вопрос, он ловко уйдет от ответа, точнее говоря, от ответственности. А это значит, что он врал Наркому ВМФ в глаза, ибо сам не понимал, что пишет. Но давайте проследим дальше за поведением адмирала Кузнецова. Из его воспоминаний следует, что он действовал быстро и решительно и, не дожидаясь пока до флотов дойдут телеграммы, начал обзванивать Трибуца, Головко и Октябрьского (командующие флотами – авт.) по телефону. Однако даже из мемуаров самого Кузнецова следует, что кроме Трибуца, двое других не спешили переводить флоты на оперативную готовность №1, ждали телеграмму, так как понимали, что с бумажкой оно надежнее. Но перевести флоты на готовность №1 – это еще полдела. Кто подаст команду «Огонь!» ? Предлагаю вам, уважаемые читатели, отрывок из «комедии» на тему военной службы. Действие происходит в штабе Черноморского флота. Действующие лица: Октябрьский – командующий флотом, Елисеев – начальник штаба, Рыбалко – дежурный по штабу, Жилин – начальник ПВО. Слово адмиралу Н.Г. Кузнецову: «Около 3 часов дежурному сообщили, что посты СНИС и ВНОС слышат шум авиационных моторов. Рыбалко докладывает об этом И.Д. Елисееву.

 – Открывать ли огонь по неизвестным самолетам? – звонит начальник ПВО полковник Жилин.

 – Доложите командующему, – отвечает начальник штаба. Рыбалко докладывает комфлоту. И тут у них происходит разговор, который воспроизвожу по записи дежурного.

Ф.С. Октябрьский: – Есть ли наши самолеты в воздухе?

Н.Т. Рыбалко: – Наших самолетов нет.

Ф.С. Октябрьский: – Имейте в виду, если в воздухе есть хоть один наш самолет, вы завтра будете расстреляны.

Н.Т. Рыбалко: – Товарищ командующий, как быть с открытием огня?

Ф.С. Октябрьский: – Действуйте по инструкции.

…Естественно такой ответ не мог удовлетворить дежурного Н.Т. Рыбалко, и он обратился к стоящему рядом с ним начальнику штаба флота И.Д. Елисееву:

 – Что ответить полковнику Жилину?

 – Передайте приказание открыть огонь, – решительно сказал И.Д. Елисеев.

 – Открыть огонь! – скомандовал Н.Т. Рыбалко начальнику ПВО. Но и полковник Жилин хорошо понимал весь риск, связанный с этим.

 – Имейте в виду, вы несете полную ответственность за это приказание. Я записываю его в журнал боевых действий, – ответил он, вместо того чтобы произнести короткое флотское «Есть!».

 - Записывайте куда хотите, но открывайте огонь по самолетам! – уже почти кричит, начиная нервничать, Рыбалко». (Кузнецов Н.Г. Накануне. Интернет - сайт).

Чистая комедия, согласитесь, друзья мои. На первый взгляд, военные люди ведут себя как базарные торговки. Но такова уж была сила у товарища Сталина, который мог армию превратить в базар, как, впрочем, и наоборот. Итак, командующий Черноморским флотом, вице-адмирал Октябрьский Ф.С. не произнес два заветных слова «Открыть огонь!», а предпочел «умыть руки». Но нашлись два героя-камикадзе, взявших ответственность на себя: Елисеев и Рыбалко. Как говорится, не оскудела земля русская храбрецами. Оскудеть то она не оскудела, но, сдается мне, что не могло такого быть даже в Красной Армии. Начштаба флота Елисеев знает ответ своего командующего, который послал дежурного по штабу с его запросом об открытии огня, Рыбалко, к … такой-то инструкции. Несмотря на это, он ставит себя выше Октябрьского и отдает другой приказ. Картина получается до невозможности странная. Рядовой офицер Рыбалко, случайно оказавшийся в этот день в штабе, бьется за интересы своей Родины. А те, кто по должности обязаны это делать, ловко уклоняются от такой почетной обязанности. Мне скажут, что начштаба Елисеев тоже думал о своем долге перед страной. Может быть, но согласитесь, как-то странно «думал». В такой сложной ситуации, после ухода Октябрьского «в отказ», Елисеев должен был взять у дежурного по штабу телефонную трубку и спокойным но твердым голосом, назвав свои должность, звание и фамилию, отдать приказ об открытии огня. Или отослать начальника ПВО Жилина туда же, куда Октябрьский послал дежурного по штабу, а не стоять рядом в роли постороннего наблюдателя, доводя Рыбалко до истерики. В такой ситуации Жилин, получив приказ от начштаба, которого он обязан был знать не только в лицо, но и по голосу, чувствовал бы себя увереннее и не терял времени на угрозы записать приказ в журнал боевых действий. Начальника ПВО понять нетрудно, ведь он мог и не знать до этого, кто такой Рыбалко.

Итак, с грехом пополам, команда на открытие огня, если верить Кузнецову, была отдана. Но мы не будем обольщаться и примем во внимание, что зенитчики, которым предстоит этот приказ выполнять, тоже живые люди, и они также запуганы и запутаны приказами о возможных провокациях. Об их действиях ночью 22 июня можно узнать из статьи в газете «Красная звезда» за 23 июня 1961 года, автором которой является генерал-майор в отставке И. Семенов. На тот момент он был начальником штаба зенитно-артиллерийского полка в Севастополе. В своей статье Семенов пишет, что 1ч.35мин. полк получил приказ о переходе на полную боевую готовность, а в 3ч.05мин. посты ВНОС сообщили о приближении с запада самолетов. Полк приготовился открыть огонь, нащупал прожектором 1-й самолет, но тут из штаба ПВО флота поступил приказ «Огня не открывать! Прожекторы выключить!». Затем, по словам Семенова, появился второй самолет, и по нему, без приказа флота, начали стрелять и подбили. Потом подбили 3-й и 4-й. Видите, и здесь, на полковом уровне, нам показывают не армию, а детский сад. Несмотря на полученный категорический приказ «Огня не открывать!», зенитчикам захотелось пострелять, и они открыли огонь по неизвестным самолетам. И такое о нашей армии пишут в своих мемуарах и статьях адмиралы и генералы. Все эти кузнецовы, елисеевы и семеновы либо нас считают за идиотов, либо сами были таковыми. Но кроме незатейливо нарисованного бардака, царившего на Черноморском флоте, обратите внимание на время. Все адмиралы и генералы называют время первого воздушного налета на Севастополь 03ч. с минутами. Таким образом, по ихнему выходит, что за час до того, как по всей западной границе СССР немцы открыли внезапный артиллерийский огонь и нанесли авиаудары по аэродромам, они, идиоты, налетом на Севастополь предупредили всех военачальников Советского Союза во главе с товарищем Сталиным, чтобы те не спали, а готовились к отражению агрессии. То есть, тут не о перебежчиках речь, тут бомбардировка огромного города и не на границе, где могла быть и ошибка, и провокация, а в глубоком тылу. Или адмиралы просто указывают в своих воспоминаниях немецкое (летнее берлинское) время, которое они взяли из мемуаров германских офицеров и генералов? А этот факт лишний раз демонстрирует абсолютную профнепригодность наших высших командиров, ибо и после войны, так сказать, ради профессионального интереса они не удосужились выяснить, почему немцы совершили налет именно в начале четвертого, а не в 04ч., сколько всего самолетов реально участвовало в налете, и почему их было так мало. А мало их было по простой причине: основной удар немецкой авиацией наносился, разумеется, по нашим приграничным аэродромам с истребительным базированием. Солонин М.С. пишет, что в первом ударе участвовали всего 868 самолетов (637 бомбардировщиков и 231 истребитель). Тут вся закавыка в определении понятия первого удара. Например, Пауль Карелл в своей книге рассказывает: «Одна проблема вызывала немалые трудности: время нападения. Пехота могла начать наступление, исходя из надобности наземных войск, с первыми проблесками зари. Поэтому артиллерийская подготовка была назначена на 3 часа 15 минут. Однако на центральном участке фронта в это время еще темно, и люфтваффе в это время эффективно действовать не могли. Бомбардировочные и истребительные соединения русских, которые, естественно, будут подняты по тревоге сразу же после начала артподготовки, получили бы от 30 до 40 минут на соответствующую подготовку еще до того, как над аэродромами их базирования появятся первые немецкие самолеты. Никто не спорит, опытные воздушные волки и тогда сумели бы безошибочно отыскать свои цели и в кромешной тьме, но не следовало преждевременно заявлять о себе над границей. Это бы также встревожило русских, и тогда прощай эффект внезапности. Наконец кто-то – генерал Лерцер, генерал фон Рихтгофен или полковник Мельдерс, неизвестно, кто это мог быть – предложил поистине соломоново решение – «Мы как высотные разведчики, на большой высоте незаметно подкрадемся к их аэродромам.

Так и решили поступить: направить по три экипажа, имеющих опыт ночных полетов, на каждый аэродром русских, где базировались их истребители. Самолеты первой волны должны были пересечь границу Советского Союза на большой высоте над малонаселенными, заболоченными участками и выйти на цели 22 июня на заре к 3 часам 15 минутам». (Карелл П. «Барбаросса»: от Бреста до Москвы. Смоленск, 2002, стр.73-74). 

Таким образом никакой «стаи» немецких самолетов, как пишет адмирал Кузнецов, над Севастополем в 3 часа ночи 22 июня не могло быть. А было их две-три пары, и задача им ставилась, скорее всего, не бомбежка морской базы, а проверка эффективности нашей южной зоны ПВО. Я умышленно так подробно рассматриваю эпизод с налетом на Севастополь, чтобы показать полнейшую неспособность нашего флота отразить нападение. Несмотря на уверения В. Резуна о превосходстве адмирала Н.Г.Кузнецова над Г.К. Жуковым, а также вопреки заявлениям М. Солонина о неучастии флота «…во всех этих хитрых играх с провокациями…», моряки оказались в таком же беспомощном положении как и пехота, и летуны. Если у кого-то еще остались на сей счет сомнения, прочитайте запись в дневнике Ф. Гальдера за 22 июня 1941 года. Вот она: «Военно-морское командование также сообщает о том, что противник, видимо, застигнут врасплох. За последние дни он совершенно пассивно наблюдал за всеми проводившимися нами мероприятиями и теперь сосредотачивает свои военно-морские силы в портах, очевидно опасаясь мин».

А как вели себя наши доблестные сухопутные войска? Давайте предоставим слово человеку, на которого ссылается и наш герой в «Ледоколе». Это командир разведывательного батальона капитан А.А. Свиридов, который в своих воспоминаниях описывает обстановку накануне войны и события 22 июня. В частности он сообщает, что 12 июня к ним с румынского берега приплыл молдаванин и предупредил о готовящемся 21 июня немецком нападении. Свиридов А.А. отправил молдаванина в штаб дивизии. Как вы думаете, уважаемые читатели, какое распоряжение получил командир разведбата от дивизионного начальства? Усилить бдительность и быть готовым немедленно ответить огнем на огонь? Как бы не так! «Оттуда через некоторое время пришел приказ: в случае провокации – ответного огня не открывать». (Свиридов А.А. Батальоны вступают в бой. М., 1967, стр. 11). Ну и что случилось утром 22 июня на вверенном батальону Свиридова участке нашей государственной границы? Да то же, что и везде. Противник открыл огонь, появились убитые и раненые. Капитан послал человека в штаб дивизии. Зачем послал – не пишет. Очевидно за разрешением на открытие огня. Но потом, по своей собственной инициативе, открыл ответный огонь, видимо интуитивно «узрев», что это не провокация, а самая что ни на есть настоящая война. Видите, господин Резун, капитан Свиридов смог отличить войну от провокации, а Вы утверждали, что, дескать, невозможно по событиям на каком-то узком участке сделать правильный вывод. А если серьезно, то и здесь военный человек открытым текстом говорит, что в Красной Армии образца 1941 года не имели понятия о дисциплине. Могло ли такое быть? Никак нет! Значит бывший комбат, капитан Свиридов, говоря словами нашего «аналитика», клевещет на нашу армию? Похоже, что так. То есть, не только высшие военачальники, но и комбаты берут грех на душу и дружно рисуют картину, как они, нарушая приказы, рискуя собственной головой, бросаются на агрессора … или провокатора. А вот свидетельства генерала К. Галицкого, который в июне 1941 года командовал 24-й стрелковой дивизией, дислоцировавшейся перед войной в Молодечно: «Вдруг в 4 часа с минутами зазвонил телефон, и я услышал взволнованный голос С.И. Портнова: о бомбежке г. Лида. Мозг опалила тревожная мысль: война! Лида находится в 120-150 км от границы. Если ее бомбят – это уже не провокация». (Галицкий К. Годы суровых испытаний. М., 1972, стр. ).

Вот так вот! «Железная» логика генерала подсказывает ему, что это не провокация, а реальная война. И что же сей «доблестный» воин делает? О, он, если верить ему на слово, развивает бурную деятельность. Он приказывает отмобилизовать первый эшелон одного из полков, выслать разведку на автомашинах в Лиду и туда же направляет половину медицинской части полка для оказания первой помощи раненым. Потом он по телефону приказывает командиру зенитного дивизиона привести подразделение в боевое положение и при появлении немецких самолетов открывать по ним огонь. То есть, товарищ генерал положил с прибором на все приказы и решил воевать. Согласитесь, это круто! Затем он приказывает поднять офицеров штаба и политотдела по тревоге и к 6 часам вызвать в штаб всех командиров частей и их замов. Сам он поспешил в штаб, куда вслед за ним прибыли и вызванные офицеры. И тут Галицкий дает, что называется, первого «петуха». Он пишет: «В военном городке зазвучал сигнал трубачей «подъем». Невольно подумалось: когда теперь бойцы снова услышат этот мирный сигнал?». Здорово, не правда ли? В 4ч. с минутами генерал решил, что бомбежка Лиды – это война. И поэтому по тревоге он поднимает только офицеров, а остальной военный люд поднимается по «мирному сигналу». Прелестно! Война войной, а подъем, как говорится , по расписанию. Дальше Галицкий описывает, как проходило офицерское собрание, где, по предположению генерала, «видимо каждый задавал себе вопрос: война или пока еще только крупная провокация?». Во как! Сам командир дивизии уже считает, что находится в состоянии войны, уже отдал боевые распоряжения, а тут, вишь ты, у господ офицеров закралось сомнение: а вдруг не война. Но как бы там ни было, решили, что надо, на всякий случай, быть в полной боевой готовности. Генерал отдал приказы подчиненным, те разошлись их выполнять. Что за приказы – Галицкий не уточняет. Но время шло, часики тикали, и дотикали они до полудня. И тут в 12.00 генерал слышит выступление Молотова, объявившего о нападении Германии. «Стало ясно главное: враг развязал войну». Уже второй раз на дню в голове генерала мелькает слово «война». Тут уже дело завертелось «по серьезному»: в частях проходят митинги, готовится выступление дивизии по «красному пакету» на Гродно. Затем в 15.00, вот удача, заработала связь с Минском, и от начштаба ЗапОВО Климовских был получен приказ: немедленно выдвигаться в район Лиды! Ух, переведите дух, уважаемые читатели. Все самое нудное и муторное уже позади. Приказ получен, и дивизия, наконец, двинется на запад на помощь нашим сражающимся частям. Но не спешите, Красная Армия – это вам не вермахт какой-нибудь. Наши генералы лучше знают, когда надо воевать. И генерал Галицкий, вопреки приказу, решает двигаться ночью. «Ровно в 21 час все части выступили в поход». Итак: в 4 часа с минутами генерал понял, что идет война, а в поход выступил только через 17 часов, хотя полки, по его словам, могли выступить немедленно. Вот Вам, господин Резун, и китайцы с их правилами насчет быстроты на войне. Хрена ли нам какой-то Сунь-Цзы – мы сами с усами. Хотелось бы задать нашему герою вопрос: а как бы в подобной ситуации повел себя немецкий генерал? Какой-нибудь Модель, Зейдлиц-Курцбах или, прости господи, Хубе? Неужели же вот так созывал бы офицерские совещания, устраивал в частях митинги и тянул бы резину 17 часов, в то время как его товарищи по оружию уже сражаются? Ответ очевиден – это невозможное дело для генерала вермахта. Поэтому все Ваши рассуждения на тему о том, как бы повели себя немцы, окажись они в ситуации, в которую попала Красная Армия, гроша ломаного не стоят. Вы берете в расчет только количество самолетов, танков, пушек, толщину брони, забывая, что за всем этим стоит человек. Если Вам проблема человеческого фактора не приходила в голову, то поверьте своему кумиру, без  чьего участия, разумеется, не обошлась разработка Полевого Устава Красной Армии, пункт 6-й которого гласил: «Самым ценным в РККА является новый человек Сталинской эпохи. Ему принадлежит в бою решающая роль. Без него все технические средства борьбы мертвы, в его руках они становятся грозным оружием».

Но оставим до времени разговор о человеческом долге, совести, чести, мотивации и прочих «мелочах». Продолжим выслушивать свидетельства пехотных командиров о начале войны. Своими впечатлениями делится П.В. Севастьянов, комиссаривший в одной из дивизий ПрибОВО под командованием Ф.П. Озерова. Действие происходит на КП дивизии. Вот комдива позвали к телефону, после разговора он вернулся: « – Кто? – спросил я (Севастьянов – авт.). – Диброва звонит. Звонят уже второй раз. Сперва передали приказание штаба корпуса отвести дежурные подразделения в тыл. Теперь говорит, подразделения оставить на первой линии, но отобрать у них боеприпасы, чтобы не отвечали на провокацию». (Севастьянов П.В. Неман-Волга-Дунай. М., 1961, стр.10). Упомянутый Диброва В.А. – это корпусной комиссар, член Военного Совета ПрибОВО. В четыре часа, как сообщает Севастьянов, начался артиллерийский обстрел расположения дивизии. Читаем дальше: «Часов около пяти меня разыскал адъютант Озерова. По телефону из штаба корпуса, сообщил он, приказано ни в коем случае не ввязываться в бой, так как это не война, а провокация. Потом прошел авианалет. И потом пошла в атаку пехота. Пехоту по команде встретили огнем. Начался бой». Видите? И здесь та же песня: из округа, из корпуса идут прямые запреты на открытие огня, а им «до лампочки», они, в нарушение приказов, воюют. «Но тут меня вновь разыскал адъютант Озерова. Усталым и каким-то безразличным голосом он прокричал мне в ухо все тот же приказ штаба корпуса: не отвечать, не ввязываться, не давать втянуть себя в провокацию. Иначе, как предупредили комдива: «Советуем не ввязываться, будете отвечать за последствия». (Там же, стр.16). Дальше товарищ Севастьянов пишет, как уже после приказа комдива отходить, какой-то комбат отказывается выполнять это распоряжение. То есть, верхи не хотят воевать, а низы не могут остановиться.

Внимательный читатель уже, конечно, заметил, что я чересчур отклонился от темы. Начал с Марка Солонина и ВВС, а потом перескочил на морячков и «царицу полей». Но столь пространное отступление от вопроса боеготовности ВВС вполне объяснимо. Директива №1 касалась всех, кого могла коснуться война. Этот документ превратил солдат в ягнят. И Марк Солонин ошибается, полагая, что чаша сия минула ВВС. Давайте, наконец, предоставим слово летчикам. Вот отрывок из воспоминаний А.А. Новикова, который буквально в конце недели перед 22 июня 1941 года сдал дела и формально перестал быть командующим ВВС Ленинградского военного округа: «Он (Д.Н. Никишев – начальник штаба Ленинградского округа – авт.) тут же без всяких предисловий сказал, что на рассвете 22 июня, т.е. уже сегодня, ожидается нападение Германии на Советский Союз, и приказал немедленно привести всю авиацию округа в полную боевую готовность. – Но пока до получения особых указаний из Москвы, конкретных боевых задач не ставить. … Обстановка исключала какие-либо препирательства, и я согласился. Но мне было непонятно, как это авиацию привести в полную боевую готовность, а конкретных боевых задач ей не ставить? Ведь если война, то и действовать надо как на войне. Без  четких задач, без знания целей, по которым придется наносить удары, авиацию тотчас в дело не пустишь, особенно бомбардировочную. У бомбардировщиков боекомплект зависит от поражаемого объекта: для ударов по поживой силе он один, по укрытиям – другой, а по аэродромам – третий. И я сказал о том Никишеву. – Что вы, Александр Александрович, разъясняете мне азбучные истины – рассердился начальник штаба. – Нам же приказано ясно: конкретных боевых задач не ставить. А приказ надо выполнять. Вот прочитайте-ка! Никишев протянул мне только что полученную телеграмму за подписями Тимошенко и Жукова». (Новиков А.А. В небе Ленинграда. М., 1970, стр.44). Новиков все же препирался с Никишевым, так как он уже формально не являлся командующим ВВС округа, и его приказ, строго говоря, не имел силы. Никишев это, разумеется, знал и понимал, что общий приказ о приведении авиации округа в боевую готовность мог отдать и сам. Но он боится это делать и поэтому «выдергивает» ночью уже сдавшего дела Новикова и валит на его плечи эту тяжкую ношу, лишь бы самому уйти от ответственности. Таким образом, если верить Новикову, Никишев сразу же смекнул, что Директива №1 превращает его в козла отпущения и поэтому пытается, даже путем должностного подлога, переложить это «почетное» звание на другого. И тут возникает вопрос: а в других округах служили люди глупее Никишева? Вряд ли. И везде, скорее всего, происходило одно и то же: вышестоящие перекладывали ответственность на нижестоящих. Все, повинуясь инстинкту самосохранения, стали энергично «умывать руки». В итоге, одни ночью «умывали руки», а другие утром умылись кровью.

Но давайте теперь конкретно посмотрим, на чем основывает свое утверждение М. Солонин, когда делает вывод, что никто летчикам не запрещал воевать. Тут мы сразу же должны признать, что доказательная база у него солидная. Он приводит массу отрывков из воспоминаний, равно как и официальных документов высших военных структур от «московских» до окружных. Если их просмотреть, то, действительно, слова «приведение в боевую готовность», «обеспечение боевой готовности» и т.п. везде присутствуют. Однако, увы, в июне 1941 года эти слова не означали, что после их получения адресату автоматически разрешалось вступать в бой, то есть открывать огонь и сбрасывать бомбы на врага. Для открытия огня, для реального вступления в бой требовался отдельный приказ, и он должен был поступить сверху. Товарищ Сталин сломал веками сложившийся, то есть естественный способ вступления в войну стороны, подвергшейся нападению. Если раньше русский солдат и офицер при нападении врага вступал в бой, не раздумывая, и только потом докладывал вышестоящему начальству, то сейчас нужно было поступить наоборот: доложить о нападении и дождаться команды, разрешающей вступить в бой.

Я ничего не выдумываю, а просто читаю отрывок из "Приказа штаба ПрибОВО Военным Советам 8-й и 11-й армии от 22 июня 1941 года. 2 часа 25 минут", в котором защитникам Родины, в случае налета немецкой авиации, приказано сидеть и не высовываться. Подробнее об этом приказе я пишу в главе "Казнить нельзя помиловать". Вот такие вот дела! Ежели на тебя нападают, ты, мил человек, не нервничай, не кричи, не ругайся матом, а пошли делегата с пакетом. Начальство знает, как и когда тебе сподручнее воевать. Оно получит тот пакет и пришлет тебе другой, в котором будет сказано, где лежит третий. Ты вскроешь тот третий пакет и прочитаешь, как тебе недоумку следует от того ворога «внезапного» отбиваться. Что же касается мемуаров наших сталинских соколов, то за точность их воспоминаний ручаться никак нельзя. Вполне возможно, что все описываемые ими события имели место быть, но, например, не утром 22, а утром 23 июня. Через пару десятков лет вспомнить все с точностью до часа невозможно. Что касается официальных документов, то о них разговор впереди. Ну, вот как можно серьезно относиться к такой «сказке»: «… В 4.30 нас подняли по тревоге. – Как, что? Ничего не говорят. Около 5 часов утра дают первое задание: бомбить немцев, форсирующих реку Неман в районе Тильзита». (Там же, стр.460).

Кто мог отдать приказ о бомбежке в 5.00 22 июня, если Директивы №2, разрешающей ограниченные военные действия к этому времени еще и в проекте не было, господин Солонин? Ведь речь идет о какой-никакой армии, где даже в мирное время все действия совершаются по планам и по приказу. И за нарушение этого правила виновным приходится отвечать по всей строгости. Представьте себя на месте командира какой-нибудь дивизии, скажем, хоть той же 9-й САД. Вам уже тошно слышать эти идиотские окрики «Не поддаваться на провокации!», и все-таки в ночь на 22 июня Вы получаете опять то же самое предостережение и те же самые призывы «рассредоточить» и «замаскировать», которые доводили до Вас регулярно, как минимум раз в месяц. Но в конце всех этих «новых» старых требований, на фоне невнятного общего смысла, появилось ясное и понятное: «никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить». Скажите мне, какие могут быть сомнения у человека, читающего этот пункт приказа? Да никаких! Займи огневые точки, рассредоточься, замаскируйся и сиди, не рыпайся, если твоя шкура тебе дорога, жди «особого распоряжения».

Итак, господин Солонин, у Вас под началом авиадивизия, Вы орденоносец и Герой Советского Союза. Вы боевой летчик и хороший командир, и в полках у Вас полный ажур. Все рассосредоточено и замаскировано, если верить Вам же, то есть, приведенным Вами примерам из воспоминаний всех этих цупко, скрипко, рулиных и прочих «соколов». И вот наступает утро 22 июня, и Вы из героя и орденоносца превращаетесь в труса и преступника. Что же с Вами случилось? Что Вы такого ужасного натворили? Или, наоборот, чего не сделали? А, Вы, наверное, занервничали, Вам стало жаль себя, Вы вдруг ясно представили, что вот сейчас взлетите в последний раз, и посекут Вас «мессеры» на клочки. Тогда все понятно, бывают такие метаморфозы и с героями. Хотя стоп! Разве Вам обязательно нужно было самому лететь? Вам, ведь, господин Солонин, надо было всего лишь отдать команду на взлет. Крикнуть в телефонную трубку, прошу прощения, из ракетницы выстрелить. И все! Вашей собственной жизни ничего утром 22 июня не угрожало, и Вы были бы чисты перед Родиной, виноват, перед партией. Так какого же дьявола Вас понесло в тыл, на восток и донесло аж до Брянска? Сдается мне, господин Солонин, что ни хрена Вы не струсили. Вы просто четко выполнили приказ. Но, будучи человеком опытным, Вы сразу поняли, что в такой ситуации есть только два варианта действий. Первый – поднять дивизию Вы не можете, это прямо запретили, поэтому надо ждать приказа. А когда он будет и будет ли вообще? Ваши аэродромы недалеко от границы, и вполне вероятно, что через пару часов их захватят немцы. Вместе с самолетами и летчиками. Второй вариант – уходить из этой мышеловки и спасать, хотя бы, людей. И Вы правильно сделали, я бы на Вашем месте сделал точно также. Вы приказали летчикам уходить, а сами бросились в Слоним(штаб ВВС), чтобы спросить у этих м…в, в бога и душу иху м…ть, задать им вопрос: «Вы что, суки, с ума тут все посходили?!».

Стоит обратить внимание на тот факт, что и командиры полков 9-й САД, по крайней мере, двое из них  точно также оказались паникерами и не сумели оказать противнику отпор. Хотя казалось бы, в частях еще вечером или ночью объявлена тревога, все на стреме, что там еще нужно организовывать, если уже давно все расписано: «Die erste Kolonne marschiert…, die zweite Kolonne marschiert…». То есть, и у этих двух командиров не хватило смелости, ума или таланта выстрелить из ракетницы. Я, разумеется, прошу прощения у читателей за подобный стиль, но, честное слово, язык не поворачивается говорить об этом серьезно. Армия есть армия, господин Солонин. И сталинская армия выполнила приказ или Директиву №1. Поэтому-то Жукову и пришлось с утра, а может и с будуна, если судить по его каракулям, сочинять приказ, разрешающий «частично» воевать.

А нашлись ли такие «герои», кто утром 22 июня 1941 года, в момент нападения, отдал ясный и четкий приказ своим подчиненным, который при переложении на обыденный гражданский язык звучит так: «Бей гадов!»? Нет сомнения – должны были найтись. Среди сотен командиров полков и дивизий обязательно должны были оказаться, во-первых, люди нервные, невыдержанные, во-вторых, люди излишне горячие, что называется, смельчаки, которым море по колено и указ не указ. Это вопрос статистики. Но таких не могло быть много, ведь, повторяю, речь идет все-таки об армии, где большинство командиров понимали значение слов «дисциплина» и «приказ». И тем более эти люди сознавали, что их ждет, если они поддадутся на провокации, «могущие вызвать крупные осложнения». Да, М. Солонин может в ответ на это сказать, что, судя по мемуарам, таких «смельчаков» было отнюдь не меньшинство. И, действительно, в его книге «На мирно спящих аэродромах…» приводится вполне достаточное количество материала, вроде бы подтверждающего его версию, что Москва не запрещала открывать ответные боевые действия и даже приказала привести войска в боевую готовность. Вот несколько строк из вышеупомянутой книги: «… около часа ночи 22 июня из Москвы была получена шифровка с приказанием о немедленном приведении войск в боевую готовность на случай ожидающегося с утра нападения Германии. Примерно в 2 часа-2 часа 30 минут аналогичное приказание было сделано шифром армиям, частям укрепленных районов предписывалось немедленно занять укрепленные районы. По сигналу «Гроза» вводился в действие «Красный пакет», содержащий в себе план прикрытия границы…».

Видите, тут и немедленное приведение в боевую готовность, и немедленное занятие укрепрайонов. Речь идет практически о войне. И все эти «немедленно» и «боевая готовность» посылаются псу под хвост одной фразой – «По сигналу «Гроза» вводился в действие…» и далее по тексту. Господин Солонин, ответьте на вопрос В. Резуна – кто и когда подал этот самый сигнал? Что же касается приводимых Вами «боевых» документов, то, как Вы убедились сами и говорите об этом в своей книге «Новая хронология катастрофы», относиться к ним надо весьма и весьма осторожно. Кроме примеров с откровенными фальшивками типа «Оперсводки №01 к 12.00 22.6.41, штаб 124-го авиаполка, Высоке-Мазовецк» нужно обратить внимание на то, что большинство подобных документов не могут считаться действительно оперативными. Если посмотреть ст.95 Полевого Устава 1939 года, то к вышеупомянутым документам предъявлялись следующие требования: Оперативный документ должен иметь подпись, очередной номер и отметки: а) кому отправляется б) время и место составления в) масштаб карты, которая использована г) время отправления. Время составления документа проставляется подписывающим в момент подписания». Таким образом, на тех же сводках, донесениях и т.п. время проставляется дважды: когда составили и когда отправили. Из тех документов, которые приводите Вы, господин Солонин, у большинства стоит только время составления, и то в лучшем случае. Значит это, строго говоря, фальшивки. Второй момент, на который следует обратить внимание, это путаность, неясность самих текстов. Какие-то они, как сейчас говорят, «мутные». Возьмем, например, первое донесение штаба ПрибОВО, отправленное Наркому обороны в 6 часов 10 минут: «В 4.00 22.6.41г. немцы начали боевые действия. Военно-воздушные силы противника бомбардировали аэродромы Виндава, Паневежис, Шауляй, Ковно… Наши военно-воздушные силы в воздухе. До получения Вашего приказа границу не перелетать, я получил через генерала Сафронова Ваш приказ самовольно границу не перелетать. Принял меры, чтобы бомбить противника, не перелетая границы».

Не надо быть дипломированным психологом, чтобы понять простую вещь: автор этого текста, равно как и тот, кто его подписывал, находились в состоянии стресса. Им кровь из носу надо было адекватно ответить на Директиву №1, иначе говоря, показать, что они были «в полной боевой готовности встретить». То есть, это «наш ответ Керзону». Как вы нам, так и мы вам. Люди сообщают Наркому Тимошенко, что их бомбили, и они принимают ответные меры: поднимают свою авиацию в воздух. Но при этом не уточняют, когда и с какой целью подняли самолеты. Вражеская авиация бомбила, а наша сейчас в воздухе. Есть ли какая-то связь между их бомбежками и тем, что мы в воздухе? Может быть мы просто « нарезаем круги над собственными аэродромами в промежутках между их налетами»? И как о приказе «не перелетать границу» узнали в штабе ПрибОВО в 6 часов утра 22 июня, если Г.К. Жуков его еще и не написал? Но солидные военачальники пишут «до получения Вашего приказа границу не перелетать, я получил… Ваш приказ…границу не перелетать». Бред? Конечно! Но представьте себя на месте этих людей и попытайтесь решить задачу: показать, что вы твердо без паники управляете войсками, то есть, не поддаетесь ни на какие провокации и в то же время воюете. А на Ваш, господин Солонин, вопрос: «Как это – бомбить противника, не перелетая границы…?» можно ответить очень просто. Вы читаете подобные сообщения с уже готовой версией в голове, а это не совсем правильно. Автор донесения ведь не утверждает, что он уже бомбил, он лишь говорит, что принял меры. Он просто приказал своим «соколам» бомбить противника, если тот перейдет нашу границу. Отдав такой приказ, человек мог с чистой совестью доложить, что «принял меры, чтобы бомбить противника». Вы, господин Солонин, выделили придаточное предложение, а попробуйте выделить главное, и Вам сразу станет понятно, что жизнь шире и многообразней любых версий.

Еще текст: «Телефонистка соединила нас с Виндавой: – Могилевский? Как дела? Нормально? Возьми пакет, что лежит у тебя в сейфе, вскрой его и действуй как там написано. Командир полка подтвердил, что приказание понял и приступает к его выполнению». Можно предположить, что командиру авиаполка звонят из штаба дивизии и приказывают вскрыть «красный пакет». А это значит, что в дивизии уже получили письменное или телеграфное распоряжение Военного совета армии, куда поступила соответствующая бумага из округа, где получили письменную директиву на вскрытие «красных пакетов» за подписями Наркома обороны, начальника Генштаба и члена Главного Военного совета. Так, господин Солонин? Или это все «Schoene Literatur», как говорят наши немецкие друзья. Разумеется, это все выдумки, фантазии, одним словом, беллетристика. Но предположим, звонивший командиру полка был не в себе, переволновался, так сказать, добавил несколько фраз о пакете от себя. В полку дело завертелось, и в 10 часов «… наши краснозвездные бомбовозы взяли курс на запад…». Могло ли такое быть в реальности? Никак нет! Просто, увы, опять нестыковочка по времени вырисовывается. Жуков подписал директиву в восьмом часу, стало быть, до дивизионного уровня она дошла, хорошо, если к полудню. Есть и еще один подозрительный момент, связанный с публикацией боевых документов первых дней войны. Подавляющее их большинство относится к центральному, окружному, армейскому и корпусному уровню. Очень мало отчетов дивизий, и совсем нет документов из частей. А ведь Вы, господин Солонин, понимаете, что доказать об участии дивизии в боевых действиях с утра 22 июня можно лишь предоставив доказательства реальных боевых действий входящих в нее полков. Но у Вас нет ни одного текста, ни одной оперативной сводки, ни одного боевого донесения или приказа полкового уровня. А таких документов должно быть гораздо больше, чем, скажем, армейских или окружных. Даже если взять только авиационные полки, подвергшиеся нападению утром 22 июня, то их наберется несколько десятков. Уж хотя бы по одному донесению за этот день в штабы дивизий должно было поступить.

Повторяю, эти документы должны были храниться в штабах дивизий, где существовали возможности даже при внезапном перебазировании вывезти их самолетами вместе с важным штабным имуществом. Ясное дело, что в стрелковых соединениях с этим было гораздо сложнее. Но создается такое впечатление, что их специально «отсеяли», ибо там было одно важное свидетельство, а точнее – приговор. И приговор не кому-нибудь, а самому товарищу Сталину. В Вашей книге «Новая хронология катастрофы 1941» появляется намек, частичка, эхо этого приговора. Вот это место: «Несмотря на то, что при первом налете фашистских самолетов на аэродром Себурчин, где дислоцировался 41-й ИАП, противник не вывел из строя ни одного боевого самолета, так как все они были рассосредоточены и замаскированы…, Ершов не принял самостоятельных действий по нанесению решительного удара по самолетам противника, ожидая указаний от командования 9-й САД». (Солонин М.С. Новая хронология катастрофы 1941. М., 2010, с.20). Командир 41-го авиаполка майор Ершов сказал правду. Он не струсил, не растерялся, он просто ждал приказа, ибо был военным человеком и настоящим дисциплинированным солдатом. Но его зачислили в паникеры. После такого начала войны было два пути: либо записать всех подобных майору Ершову в трусы, либо товарища Сталина объявить врагом народа. Мы пошли первым путем и идем по нему уже более полувека, и сдается мне, что топаем мы в тупик.