Негин Евгений Аркадьевич

16 января 1921 – 3 февраля 1998

Ирина Николаевна Блохина вспоминала: “В восьмом классе к нам пришёл новый ученик. Он ранее учился на Бору. Это был Женя Негин. Мы сразу обратили внимание на его необыкновенные способности по математике. Он этим сразу выделился среди нас. Преподаватель по математике, Коротких Георгий Николаевич восторгался Женей, предсказывал ему большое будущее”.

С юных лет Евгений Аркадьевич был решительным и целеустремленным человеком.

И вот что много лет спустя вспоминает Андрей Григорьевич Угодчиков на вечере памяти Евгения Аркадьевича: “Он решил, что ему следует учиться в 8-10 классах в достойной школе. Пятнадцатилетний Евгений выбрал школу № 8 имени Ленина г. Горького и убедил её директора, что его выбор правилен и обоснован, что перед ней достойный человек. И с 1 сентября 1935 года в 8 “А” классе школы появился новичок – аккуратно одетый, небольшого роста худенький мальчик. Но что-то было в нём необычное, запоминающееся – спокойное умное лицо, чувство собственного достоинства и ухмылочка. Оказалось, что он хорошо знает математику, физику, готов помогать однокашникам… и как-то быстро стал уважаемым товарищем. Парни дали ему прозвище Негус, а девочки начали называть нежно и полушутя Женечкой”.

Жил он на Бору и тратил на дорогу по 3,5-4 часа ежедневно, учился блестяще. Нам повезло – учили нас “Учителя от Бога”: математик – Юрий Николаевич Коротких, физик – Александр Николаевич Бархатов, литератор – Вениамин Васильевич Колокольцев – гренадёр, бывший преподаватель кадетского корпуса.

Со мной и моей будущей женой Ирочкой Блохиной у Жени сложились ещё в школе уважительные отношения, что не мешало взаимным дружеским шуткам. Мы все трое в 1938 году получили “Золотые аттестаты” и поступили в разные вузы. Женя один из немногих поступил на физмат Горьковского университета. “Поступил без экзаменов. Предъявил аттестат, а мне тут же: “Приходи учиться 1-го сентября” – вспоминал позже Евгений Аркадьевич.

А в 1941 началась Великая Отечественная война со своими жестокими законами. Вначале, в течение полутора месяцев, работал учеником столяра на заводе № 2 МАП. Располагался он в посёлке Баевка в Канавинском районе, в междуречье Оки и Волги.

“Работал в цехе, где изготовляли крылья для истребителей ЛАГГ-3: самолёты были практически полностью деревянные… С утра, по нашему российскому обычаю – крыльев ещё не было. Мы, молодые ребята, чтобы без дела не слоняться, спали на стружке в углу. До тех пор, пока по цеху не раздавалось: “Крылья приехали!”. За смену мы успевали сделать пять: остальные шли в ночную… ”. Здесь Евгений Аркадьевич становится столяром-сборщиком 2-го разряда.

В один прекрасный день Евгения Аркадьевича Негина позвали в университет. Едва он появился, - сразу на медкомиссию. Всё произошло стремительно и неожиданно. Но учиться не взяли: “Идите, продолжайте работать”. Зато отправили на “проработку” к заместителю директора по кадрам из-за опоздания на смену.

“Прошло недели две-три, сообщают, чтобы приходил с чемоданом. Я уже знал, что речь идёт о дальнейшем обучении, но не в университете, а в военной академии. Тогда, с одобрения Сталина, решено было студентов направлять в академии. Я – к зам.директору. Не отпускает ни в какую. Тогда я к военному комиссару города. Он позвонил кому-то. В итоге этот же старший лейтенант, заместитель директора, скрипя зубами, отпустил меня. Отправили меня в Свердловск в Военно-воздушную инженерную академию имени Н.Е. Жуковского, переехавшую из Москвы.

Всего нас там собралось человек 660, из них студентов технических вузов – примерно 90. Мы, студенты физико-математических факультетов, представляли университеты Москвы, Ленинграда, Харькова, Горького, Одессы и других городов. С месяц мы жили по-солдатски, в полевом лагере… В самоволку бегали, пока начальство с нами не сыграло простую шутку: обмундирование выдали без ремней, - куда в таком виде пойдешь - нельзя в городе стало появляться.

Была ещё одна медкомиссия: несколько человек отправили назад – более строгий подход. Затем – мандатная: искали “врагов народа”… Помню, не пропустила она Соломона Боровицкого в связи с тем, что у него в Южной Америке жили две тётки, которых он, правда, в глаза не видел и не поддерживал с ними никаких отношений. По воле судьбы и Андрей Григорьевич не оказался вместе с Евгением Аркадьевичем в академии им. Жуковского: “Я, как говорится, не прошёл по “анкетным данным”.

Наконец, нас построили. Объявили приказ о зачислении на факультет вооружения. Зачислено было около 180 человек только на этот факультет, а всего их было первоначально три: инженерный, вооружения и спецоборудования. Позже был организован четвёртый – радиотехнический.

На нашем и инженерном факультетах вначале было по 8 отделений, на спецоборудования – поменьше, предполагали, что учиться будем полгода, только материальной части выучат нас – техниками в войска. Однако стали сдавать экзамены – небывалая ситуация – средний балл по курсу 4,5-4,8 руководство академии “доложило наверх” – и из нас стали готовить инженеров. Учебный процесс в итоге был такой: 1-й курс, второго не было, 3-й – полгода, 4-й – полгода. И даже был устроен дипломный проект”.

Во время учебы произошла долгожданная встреча со школьным другом. Вот что запомнилось Андрею Григорьевичу Угодчикову: “Встретились мы с ним в г.Свердловске зимой 1943 – 1944 года. Женя был слушателем Военно-Воздушной академии, а я работал на Союзном заводе № 46 Министерства вооружения. Поужинали мы в рабочей столовой по талонам завода. Встреча была радостная, но “по-мужски” спокойная”.

Защита в 44-м проходила уже в Москве. Академию – факультет авиационного вооружения – окончил с отличием. Выпускников с красными дипломами было 35 человек. 27-28 из них были оставлены без экзаменов – в адъюнктуре. В их числе – инженер – старший лейтенант Негин: на кафедре стрелково-пушечного вооружения.

Зачислили – сразу, в сентябре того же года, отправили на фронт. В процессе обучения в действующей армии находились неоднократно. Полтора месяца слушатель Негин занимался ремонтом оружия (механик-оружейник) на Западном фронте – под Вязьмой.

Стажировались и в полку в Литве – на 1-м Прибалтийском фронте. Служил Евгений Аркадьевич Негин вместе с Евгением Ивановичем Забабахиным. Они были знакомы по академии. И первая их встреча стала началом добрых отношений “двух Евгениев” (оба, кстати, родились 16 января, но Забабахин был старше на 4 года). Впоследствии эта дружба решающим образом повернет судьбу Негина. Именно благодаря нему, Евгений Аркадьевич приходит в ВНИИЭФ. Но это будет позже, а пока длились долгие октябрь, ноябрь, декабрь, январь на 1-м Прибалтийском. “В памяти чётко зафиксировался день наступления наших войск на Восточную Пруссию. С утра тряслась землянка. Песок сыпался. И над нами прошло 450 пикирующих бомбардировщиков. До фронта было 80 километров, но грохот и гул доходил и до нас” – вспоминает о тех днях Евгений Аркадьевич.

Вновь учёба: вернулись в академию 2 февраля. С несколькими адъюнктами решили параллельно закончить мехмат МГУ. Дошёл почти до 4-го курса, но… совмещать оказалось сложно. В 1948 году Негин защищает диссертацию на соискание учёной степени кандидата технических наук по баллистике самонаводящегося снаряда. Назначен младшим преподавателем той же кафедры ВВИА.

К этому времени уже 3 года как женат. Супруга, Валентина Романовна, выпускница Московского института тонкой химической технологии, работает на пенициллиновом заводе.

А на факультете, где преподавал Негин, создаётся новая кафедра – ракетного и управляемого вооружения. То, что больше соответствовало полученному образованию Евгения Аркадьевича и отвечало его профессиональному стремлению. Однако его туда не взяли. Ужасно разозлился … .

«Да, а во ВНИИЭФ меня практически сманил Забабахин: “Слушай, что ты здесь? Брось всё это. Пойдём – есть настоящее дело”. А он-то попал – сам Бог ему велел. Адъюнктуру проходил у Вентцеля Дмитрия Александровича – был такой артиллерийский генерал, который заведовал в академии кафедрой баллистики. Являясь научным руководителем Забабахина, он (по словам Евгения Ивановича) сказал ему примерно так: “Делай что хочешь, только ко мне особо не приставай”.

Ну, а Забабахин решил заняться изучением сферического сходящегося взрыва… Изучил процессы, происходящие вблизи центра … Ну и написал одну фразу в конце: “Если в середину поместить соответствующие вещества, то возможно протекание термоядерных реакций…” В общем, его немедленно забрали в “химфизику”.

Вот, Забабахин, повторюсь, мне и сказал: “Есть настоящее дело”. Я, по-моему, даже не писал заявления. Кому-то сказали: “Вот этот хочет. Нам его надо”. Но запомнил, что требовалось. Жду. Уже всякую надежду потерял. Из-за “них” действительно долго шло оформление. Ведь тогда по адресам, указанным в анкете, на места выезжали. Волновался честно сказать. Да, уже повторяю, и надеяться перестал – полгода прошло. Вдруг, совсем неожиданно для меня, пришел приказ: Перевести с апреля 1949 года Е.А. Негина в распоряжение 1-го Главного управления при совете Министров СССР. Не только меня, но и всех наших коллег поразил приказ своей формулировкой – “в распоряжение 1-го Главного управления…”. Подтрунивали в академии надо мной: нами, мол, теперь командовать, управлять будешь».

И снова ожидание … кончаются деньги… «Пошёл на Цветной бульвар, где “фирма” находилась. “У меня, - говорю, - деньги кончились”. А мне в ответ: “Так бы сразу и сказал. На четыре тысячи. Хватит?”. – Ничего себе, - думаю, - вот так запросто – “на четыре тысячи” …(Правда, по приезде на объект, когда там начал получать деньги, вычли всё-таки эту сумму…)».

И вновь ожидание. Вдруг звонок: «Завтра в 9 во Внуково. Там увидите – народ “бесхозный” толпится». Во ВНИИЭФ прилетело шесть человек…

Вначале Евгений Аркадьевич Негин работал в теоретическом отделе, но сам чувствовал, что по уровню подготовки не дотягивал до нужных здесь “высот” – «помню Зельдович меня как-то раз за это обругал – поделом, конечно. Потом мне предложили к Боболеву Василию Константиновичу – в газодинамический сектор (ныне – 3-отделение)…»

С 1952 года Е.А Негин – заместитель начальника третьего сектора по научным вопросам и начальник отдела 25. Занимались в отделе осциллографическими измерениями. «Как мы в целом работали в отделе? “Пороху ”мы тогда не придумали. Но систему надёжную измерительную сделали. Надёжно мерили» (Е.А. Негин).

В 1953 году Е.А. Негин с Г.П. Ломинским, заместителем директора КБ-11 по охране труда, общепромышленной и радиационной безопасности, едут на Урал “подбирать площадку для будущего института”.

«Год лежали наши бумаги… Вдруг Хрущев (а это он поставил до того вопрос: “почему нет дублёра такой организации?”, имея ввиду наш объект как “организацию”) спрашивает у министерского руководства: “Строите?” – “Да, да, строим” (хотя ещё и не начинали).

Спустя полгода пришлось разделиться “по-настоящему”. Всех, кто дал согласие, направили на новый объект. Со мной же что-то всё не вел беседу. Вышел Щелкин из кабинета. Пригласили меня. Там был Павлов и кто-то второй. “Ну, Евгений Аркадьевич, а теперь давай разберёмся с тобой, - сказал Николай Иванович, и … предложил мне быть замом у Харитона, научного руководителя,… - Щелкин с вашего объекта уезжает”.

Как и любого человека Евгения Аркадьевича преследовали совестливые сомнения: справлюсь ли? – боялся ответственности. Время показало: из Евгения Аркадьевича вышел прекрасный руководитель.

Память у Евгения Аркадьевича цепкая. Восприятие – мало того, что точное: впитывающее как значительное, так и детали, но и – образное, присущее человеку с душой художника, поэта… Поэтому он слыл интересным рассказчиком.

Вот ироничные истории, которые поведал Евгений Аркадьевич. Казалось бы, такое серьёзное событие в истории России и даже Мировой истории – испытание водородной бомбы в 1953 году. А запомнилось, почему-то, только это: «Сидим на центральной площадке полигона в сборочном здании, а там, сзади, в здании находится готовая бомба. Игорь Иванович Калашников “почти на ней сидит” и вдруг говорит по поводу прозвучавшего на радио сообщения Маленкова о том, что в СССР есть уже водородная бомба: “Надо же, где-то ещё занимаются тем же, чем и мы…”. А Фишман смотрит на него с улыбкой: “Обернитесь, Игорь Иванович, вот о ней Маленков и сказал”».

«В 54-м нас постигла неудача на испытаниях заряда для морских торпед – подводных лодок, в основном. В итоге мы нашли три причины, по которым могла не сработать система, устранили недочёты в новой конструкции. Но маленький факт из той самой обстановки.

Ушли мы с наблюдательного пункта. Сели в комнате в каземате, где проходили заседания, - Малышев, тогда наш министр, Харитон, Забабахин, Щелкин, я – друг рядом с другом; отдельно – на диване – министр Носенко. Вдруг входит министр безопасности нашего министерства: “Товарищ Министр! – обращается к Малышеву. – Ввиду неудачного опыта разрешите начать расследование!”. Нам всем сразу стало как-то неуютно. Малышев было начал что-то объяснять полковнику, а потом вдруг как крикнет: “Пошёл вон!”… Больше тот к нам не подходил».

Августовские испытания 1953 года и октябрьские 1955 произвели на Е.А. Негина, по его словам: “Ошеломляющее впечатление”.

1) «…Хотя и были мы на расстоянии 30 километров от места взрыва, но зрелище было ярким. Такое ощущение, что смотришь в печку, из которой идёт громадное количество тепла.

Надо сказать, что приятно – тепло, но и горячевато. Я чуть раньше снял очки и увидел – по горизонту как будто плавало солнце».

2) «… Степь. Тёмная, рыжеватого цвета. Всё небо занято чёрной, как доска школьная, тучей – пыль. И только слева, на горизонте, рыжая полоса. Такое чувство, что в преисподнюю спускаешься».

В наш век, век свобод и прав человека; век, в котором мы пытаемся приучить самих себя вести себя рациональнее: беречь природу и решать конфликты мирным путём. Пускай у нас пока не всё получается, но как же теперь мы смотрим на создание сверхмощного оружия? Когда же о ВНИИЭФ и иных закрытых объектах стали говорить в печати страны, отстаивая разные авторские точки зрения, многие доводы были не в пользу коллективов “оборонки”. Г. Окутина задала тогда вопрос: «Во всей этой ситуации – шумихи вокруг наших городов – “почтовых ящиков”, частого непонимания “зазонными” толкователями истинного значения и роли института, упрёков в наш адрес – например, об ущербе экологии, случайных человеческих жертвах… не испытываете ли лично Вы что-то вроде угрызений совести или?».

«Твёрдо – нет, - чётко сформулировал позицию Негин. – Мне, как и всем остальным работникам нашего и подобных объектов, было поручено делать именно это дело – создавать мощное оружие в целях безопасности, в целях защиты страны, народа. Мне поручено – я делаю. Я не испытываю какого-либо неудобства от этого и сейчас, когда анализирую прошлое. Это было необходимо делать. Необходимо. А что касается жертв, то, безусловно, это печально. По-человечески очень жаль…»

Что же касается наград, то только на март 1980 года их – самых различных: орденов, медалей, знаков, - согласно данным личного дела, насчиталось 26...

1956 – Герой Социалистического труда,

1954, 1956, 1962, 1981 – ордена Ленина,

1972 – орден Октябрьской Революции,

1951, 1975 – ордена Трудового Красного Знамени,

1956 – орден Красной звезды,

1958 – медаль КНР “Китайско-советская дружба”,

11 медалей;

1959 – лауреат Ленинской премии,

лауреат трех Государственных премий;

а в 1962 году ему объявлена “благодарность Совета Министров СССР”.

Дружба семей Угодчиковых и Негиных поддерживалась, но в силу понятных обстоятельств встречи были редкими: каждые 10 лет на юбилее школы, а позднее – партийные конференции, так называемые активы.