01 - Дина Рубина: наши дети уже погружены в другую культуру
30.07.16 - 19-42
Дина Рубина:
наши дети уже погружены в другую культуру
29.07.2016 - 21:09
Автор: Михаил Гольд
Известная писательница об ауре языка, сиюминутной связи с читателем и ощущении дома
— Дина Ильинична,
что значит для вас быть русским писателем в Израиле?
Нет ли ощущения, что русская литература в еврейском государстве
— феномен одного-двух поколений?
Сверстники ваших детей проявляют какой-то интерес к русской словесности
или их двуязычие не выходит за рамки общения с родителями и бабушками-дедушками?
— Разумеется, существование любой маргинальной литературы
в иноязычной, родной для данной местности среде длится ровно столько,
сколько длится процесс притока в страну эмигрантов,
носителей языка, на котором литература создается.
Тут чудес не бывает.
Правда, за последние пару десятилетий произошла Интернет-революция,
и ее последствия еще недостаточно изучены.
Сегодня можно существовать в ауре языка дистанционно, так сказать.
И все-таки реальная языковая среда,
особенно, когда речь идет о молодом человеке,
играет подавляющую роль в становлении сознания.
Разумеется, наши дети уже погружены в другую культуру.
Но ведь для этого мы их сюда и везли, не правда ли?
— Большинство ваших читателей, как ни крути, — иностранцы...
Насколько вам удается чувствовать современное постсоветское пространство
или эта связь с читателем гораздо глубже сиюминутно-географической?
— Большинство моих читателей живет в России,
хотя много их и в других странах.
Конечно, моя удаленность от эпицентра языка, от материка, сказывается в работе.
Но, возможно, это и не так плохо:
меньше вероятность подцепить какой-нибудь сиюминутный вирус,
которые во множестве витают сейчас в свободной речи российской толпы.
Помните Набокова: «Мой язык — замороженная земляника»?
Ну, а что касается связи с читателем,
так она может вполне быть сиюминутной
— при наших-то нынешних условиях проницаемости пространства.
Мы ныне такие свободные, такие широкие,
такие разбросанные по миру и вездесущие…
что порой очень хочется удалиться в скит.
— Вы как-то признались,
что по натуре интроверт и человек молчаливый.
Как это вписывается в израильские реалии
— с местным темпераментом, открытостью, непосредственностью
и порой беспардонностью?
И ощущением того, что вы у себя дома...
— Отлично все вписывается в рельеф местности.
К тому же, хочется предостеречь от этакого обобщения
— «средний израильтянин».
Тут тоже весьма разные люди имеются,
разных темпераментов, разных пристрастий.
Просто «непосредственных и открытых»
всегда и всюду больше видно и слышно.
А насчет ощущения дома…
Так я ведь живу тут больше четверти века, куда уж деваться.
— Назвать вашу прозу этнически окрашенной было бы упрощением,
и все-таки, усматриваете ли вы некий еврейский акцент в своем творчестве?
— Я бы не назвала это акцентом.
Это, скорее, доминанта, подспудно ощущаемая читателем,
— в каких-то моих вещах больше, в каких-то меньше.
Где-то ее совсем нет
— это зависит от темы, героев, задач,
которые я себе ставлю в тексте.
— А что для вас вообще еврейская литература?
Произведения на еврейском языке (точнее, языках)?
Но тот же Этгар Керет мог бы с тем же успехом
писать по-датски или по-испански...
Еврейская тематика?
Пятая графа автора?
— Это одна из тех категорий, о которых трудно
и, я подозреваю, бесплодно рассуждать.
Это все на уровне ощущений, интонаций,
как раз вот этой доминанты,
некоего психологического сдвига,
еврейской манеры смотреть на мир,
что ли… слегка остраненно.
Да, у многих израильских писателей есть это подсознательное,
а порой и вполне сознательное стремление
выкарабкаться из национального соуса.
Отсюда некое нарочитое отталкивание от народа,
от сути и примет еврейства… от своей родни.
Это все потуги жителя маленькой страны,
ужасно боящегося не успеть за «большим» и передовым миром.
— Вы старатесь досконально изучить предмет,
о котором собираетесь писать.
То погружаетесь в цирковые подробности для «Почерка Леонардо»,
то штудируете технику реставрации для «Белой голубки Кордовы».
Последний по времени ваш роман — «Русская канарейка»
— об агенте Моссада и звезде оперной сцены Леоне Этингере.
Неужели и здесь пришлось так же тщательно работать с материалом?
— Конечно, причем, во многих областях,
роман-то огромный, трехтомный,
с обилием героев, сюжетных линий, городов…
Очень тяжело работала.
— Насколько вы ориентируетесь в современной ивритской прозе?
Чувствуется ли еще в ней русское влияние,
как это было лет 70 назад?
И кого числите среди своих любимых израильских авторов?
— «Любимых» это, пожалуй, слишком сильное слово.
Тут нужно, по крайней мере, очень здорово знать иврит,
на уровне чтения серьезной художественной литературы.
Но я дружу с переводчиками Меира Шалева
— Рафаилом и Аллой Нудельманами.
Это поразительно талантливые люди.
Я всегда одна из первых читаю новый роман Шалева на русском языке
и очень ценю этого писателя.
Беседовал Михаил Гольд
Источник: Хадашот