Однажды, когда Иисусу было всего пять лет, Он сидел на крылечке своего дома в Назарете и лепил из мягкой глины, которую дал Ему сосед-горшечник, птичек-кукушек.

Мальчик был весел и радостен, как, кажется, ещё никогда. Все дети в околотке не раз говорили Иисусу, что горшечник — суровый и злой человек, что ни ласковыми взглядами, ни сладкими речами нельзя размягчить сердце старика, — и мальчик не решался попросить у него кусочка глины. Но сегодня — мальчик и сам не знает, как это случилось, — Он пришёл к дому горшечника, и в то время, когда Иисус стоял на пороге дома горшечника и даже не успел ещё сказать ни одного слова, а только смотрел, как работает горшечник, и очень хотел получить хоть кусочек глины, — старик вдруг молча встал, вышел из лавки и дал мальчику столько глины, что из неё можно было бы вылепить целый жбан для вина.

Реклама 09

На ступеньках соседнего дома сидел Иуда. Это был чрезвычайно уродливый ребёнок с рыжими жёсткими волосами; лицо его вечно было в синяках и царапинах, а платье изорвано от ежедневных драк, в которых он постоянно участвовал со всеми уличными мальчишками. Но сейчас Иуда сидел тихо и трудился над той же работой, что и Иисус, — лепил из глины.

Однако глину он не сам раздобыл: Иуда не посмел бы и на глаза показаться горшечнику, который подозревал, что злой мальчик исподтишка забавлялся тем, что бросал камни в хрупкую посуду, над которой трудился горшечник, и разбивал её на мелкие куски. Горшечник давно был зол на Иуду и с удовольствием побил бы его своей длинной палкой, если бы представился случай. Глиной поделился с Иудой Иисус.

По мере того как оба мальчика изготовляли своих глиняных кукушек, они расставляли птиц по земле в кружок перед собой. Глиняные птички выглядели точно так же, как выглядели во все времена и выглядят и теперь, когда их изготовляют маленькие художники. У каждой птицы была одна толстая, в виде тумбочки, нога, на которой она стояла, коротенький хвостик, никакой шеи и едва заметные крылышки.

Но, как это часто случается, вскоре же сказалась большая разница в работе обоих мальчиков. Иудины птички были все так кривобоки, что всё время падали и никак не могли стоять; как ни трудился Иуда, стараясь своими неловкими, жёсткими пальцами придать птицам правильную форму, ему это никак не удавалось, и птицы выходили одна уродливее другой. Иуда украдкой посматривал в сторону Иисуса, чтобы уловить, как Он делает, что Его птички получаются такие ровные, гладкие, как листья на дубах горы Фавор.

Чем больше изготовлял Иисус птичек, тем становился веселее; с каждой новой кукушкой радость всё ярче заливала Его приветливое личико. Мальчик находил своих птичек прекрасными и с гордостью и любовью оглядывал их.

Эти птички будут товарищами Его игр, они заменят Ему маленьких братьев и сестёр; они будут спать с Ним, в Его постельке, будут с Ним разговаривать, петь Ему свои песни, когда Иисус будет оставаться один. Никогда ещё мальчик не чувствовал себя таким богатым, никогда больше не будет Он скучать в одиночестве, когда Мать уйдёт на работу.

Мимо маленького художника проходил рослый водонос, согнувшись под своей тяжёлой ношей, а за ним следом проехал верхом продавец зелени; он смешно возвышался на спине своего осла среди огромных пустых корзин. Водонос остановился, чтобы передохнуть, он положил свою руку на белокурую головку Иисуса и стал расспрашивать о Его птичках. Мальчик с радостью рассказывал ему, что у каждой птички будет своё имя и все они будут петь. Все эти птички прилетели к Нему из далёких чужих стран, и каждая рассказывает Иисусу о том, что видела и слышала, такие чудесные вещи! Так говорил Иисус о том, что рассказывают Ему птички, что и водонос и зеленщик забыли о своих делах и долго стояли и слушали Его.

Когда водонос взвалил на спину свой мех с водой, а зеленщик был готов двинуться в путь, Иисус крикнул им:

— Посмотрите же, каких хорошеньких птичек сделал Иуда!

Зеленщик придержал осла и ласково обратился к Иуде, спрашивая его, есть ли и у его птичек имена и умеют ли они петь. Но Иуда ничего не ответил ему, упрямо молчал, не поднимая глаз от работы, и раздосадованный зеленщик толкнул ногой одну из его кукушек и поехал дальше.

Прошёл день, и солнце стало так низко, что лучи его проникали сквозь узкие городские ворота, украшенные гордым римским орлом; эти ворота находились в конце улицы. Солнечные лучи к концу дня стали совсем красными и окрашивали в пурпур всё, что попадалось им по пути в узкой улице Назарета. Они одинаково окрасили и посуду горшечника, и доски плотника, и белый платок на голове Марии.

Но прекраснее всего сверкали кровавым блеском лучи заходящего солнца в двух маленьких лужицах, оставшихся от недавнего дождя между камнями мостовой.

Иисус быстро опустил руку в лужицу, которая была к Нему ближе: Ему вдруг пришла в голову мысль окрасить солнечным пурпуровым лучом, который придал всему кругом такой прекрасный живой цвет, своих серых птичек.

И солнечный луч был счастлив, что мальчик заметил его, и охотно дал поймать себя маленьким ручкам Иисуса; а когда мальчик стал красить им, как обыкновенной краской, своих птичек, луч спокойно и послушно покрыл всё тело птички, от головы до хвостика, и глиняная серая птичка вдруг засверкала алым румянцем, как алмазное сияние.

Иуда не переставая поглядывал на Иисуса, чтобы следить, как подвигается Его работа и лучше ли Его птички; он вскрикнул от удивления, когда увидел, как Иисус красит своих птичек солнечным лучом, который достаёт из лужицы. И Иуда опустил руку в другую лужицу, чтобы тоже поймать солнечный луч.

Но луч не дался ему. Он проскользнул сквозь пальцы Иуды, и как тот ни старался сжимать пальцы, чтобы удержать его, луч всё равно ускользал; мальчик не мог добыть ни капли краски, чтобы расцветить своих бедных птичек.

— Подожди, Иуда, — сказал Иисус, — Я приду и покрашу твоих птичек.

— Нет, — злобно ответил Иуда, — Ты не смеешь их тронуть. Они хороши такими, какие есть.

Он вскочил, мрачно нахмурив лоб и крепко стиснув губы. В бессильной злобе Иуда наступал своей большой ступнёй на своих птичек и передавил всех их, одну за другой, превратив в бесформенные жалкие комочки глины.

Когда Иуда покончил со своими птицами, он подошёл к Иисусу. Мальчик сидел, любуясь своими глиняными птичками, сверкавшими теперь как драгоценности. Иуда посмотрел на прелестных птичек, молча поднял ногу и раздавил одну из них.

Увидя маленький серый комочек вместо яркой птички, Иуда пришёл в дикую радость и стал громко хохотать. Он занёс ногу, чтобы снова раздавить следующую птичку.

— Иуда! — воскликнул Иисус. — Что ты делаешь? Разве ты не знаешь, что они живые и могут петь?

Но Иуда не переставал смеяться и раздавил ногой ещё одну птичку.

Иисус беспомощно оглянулся. Иуда был большого роста, и у Иисуса не хватило бы сил его удержать. Мальчик стал взглядом искать свою Мать, — Она была недалеко, но всё-таки не успела бы прийти и помешать Иуде раздавить всех птиц. Слёзы выступили на глазах Иисуса.

Иуда раздавил уже четырёх Его птичек, оставалось только три.

Иисус с горем смотрел на своих птичек: почему они так беспомощно стоят и покорно дают топтать себя, разве они не видят опасности?

Мальчик стал ударять в ладоши и громко закричал, как бы желая разбудить птиц:

— Летите, летите же!

И птички, все три, тотчас расправили крылышки и робко вспорхнули: через мгновение они уже сидели на краю крыши, где были в безопасности.

Когда Иуда увидел, что глиняные птицы по слову Иисуса расправили крылья и улетели, он начал громко плакать и рвать на себе волосы и одежды; он видел, что так делают взрослые, когда у них великое горе или страх, и бросился к ногам Иисуса.

Он лежал, как собака, в пыли, стонал и обнимал ноги Иисуса и умолял раздавить его ногой так, как он, Иуда, раздавил птичек.

Иуда любил Иисуса и обожал Его, поклонялся Ему и в то же время ненавидел.

Мария не переставала издали следить за игрой детей; Она теперь подошла к ним, подняла Иуду, посадила к себе на колени и стала ласкать.

— Бедное дитя! — говорила Она.—Ты не знаешь, что ты дерзнул на то, что не под силу никому на земле. Никогда больше не думай вступать с Ним в борьбу, если не хочешь стать несчастнейшим из людей. Кто может равняться с Тем, Кто раскрашивает, как краской, солнечным лучом и Кто может в мёртвую глину вдохнуть дыхание жизни?