Подводный город

1

Путь к Глимингенскому замку лежал вдоль берега моря. О море Нильс слышал только от школьного учителя, а видел море только на карте. Там оно было голубого цвета, где поглубже— темнее, где помельче — светлее. Белыми извилистыми дорожками на нём начерчены тёплые и холодные течения, а чёрными точками — пути кораблей.

Но настоящее море было вовсе не похоже на то, которое нарисовано на карте.

Начать с того, что оно было совсем не голубое. Даже невозможно было сказать, какого оно цвета: не то серое, не то зелёное, в глубоких заливах синее, а у прибрежных скал совсем белое от пены. И ни минуты оно не оставалось в покое — то как будто приподнималось, то оседало, то наползало на берег, то откатывалось назад.

Где уж тут рассмотреть тёплые и холодные течения! Наверное, волны давно уже спутали их и смешали вместе,

Зато берег можно было рассмотреть, как ни на одной карте не увидишь. Тысячи заливов исчертили его, избороздили, изрезали так, что сверху весь берег казался разрисованным какими-то затейливыми узорами.

А если прищуриться немножко— можно и целые картины разглядеть.

Вон у берега разлеглось страшное чудовище: язык у него высунут, глаз на самом лбу, шея поросла косматой гривой. Нильсу стало страшно. А что, если чудовище поднимется и станет на дыбы? Пожалуй, до самого неба дотянется. Не сдобровать тогда стае…

Но Нильс вовремя открыл глаза— и чудовища как не бывало. Сразу стало видно, что язык — это не язык, а узкий длинный мыс, и глаз — это не глаз, а маленький остров, а грива — просто-напросто густой ельник, покрывающий гребень горы.

Нильс вертелся во все стороны, боясь что-нибудь пропустить.

Под конец он сел совсем на голову Мартину. Уж на что Мартин был терпелив, а на этот раз не выдержал.

Он и сам никогда не видел моря, даже не слышал о нём, и вот теперь, когда ему, домашнему гусю, выпало такое счастье, он должен любоваться деревянными башмачками Нильса.

— Лезь на своё место!— прикрикнул он на Нильса. — Дай и другим посмотреть.

Это было вполне справедливое требование, и Нильс, правда нехотя, но всё-таки сполз на Мартинову спину.

Так они летели целый день.

До Глимингенского замка было совсем уже недалеко — два-три часа пути, и стая будет у цели.

Но оказалось, что цель не так уж близка.

Новая опасность подстерегала гусей.

Началось всё с того, что подул лёгкий ветер…

Нильсу и в голову не могло прийти, что такой тёплый, приятный ветерок несёт с собой беду.

А старой Акке этот ветер сразу не понравился. Она с тревогой посматривала то на небо, то на море и всё время подгоняла гусей.

— Скорей! Летите скорей! Не отставайте! — кричала она, то и дело оглядываясь по сторонам.

А вода внизу вдруг почернела. С каждой минутой ветер становился всё сильней и сильней.

Он налетал на гусей внезапными, резкими толчками, точно хотел разорвать и разметать во все стороны их ровный треугольник.

— За мной!— скомандовала Акка.

Она во всю ширь распластала крылья и стремительно повела стаю вниз.

Но ветер не дал им спуститься. Яростный вихрь, гнавший перед собой облака пыли, щебень, морскую пену, стаи маленьких птичек, подхватил гусей, закружил их, завертел и понёс в открытое море.

2

Это была страшная буря. Волны с рёвом наскакивали друг на друга, как будто между ними шёл спор, кто всех выше взметнётся, кто сильнее всех вспенит гребень, кто загрохочет громче всех.

Небо почернело и нависло над самой водой. Низкие тёмные тучи носились над морем, сталкиваясь и набегая друг на друга, так же, как и волны внизу.

Трижды пытались гуси повернуть к берегу, и трижды напористый ветер поворачивал их назад к морю.

Тогда Акка решила спуститься на воду. Она боялась, что ветер унесёт их в чужие дальние страны, откуда даже ей не найти дороги в Лапландию. А волны были не так страшны, как ветер. Крепко прижав крылья к бокам, чтобы вода не пробралась под перья, гуси качались на волнах, точно поплавки.

Им было вовсе не так уж плохо.

Зато Нильс продрог и промок до нитки.

Холодные волны тяжело перекатывались через него, силясь оторвать от Мартина. Но Нильс крепко, обеими руками, вцепился в Мартинову шею. Ему было и страшно и весело, когда они скатывались с крутых волн, а потом

разом взлетали на пенистый гребень. Вверх-вниз! Вверх-вниз! Вверх-вниз!

Береговые птицы, занесённые ветром в открытое море, с завистью смотрели, как легко гуси пляшут на волнах.

— Счастливые!— кричали они.— Волны спасут вас!.. Ах, если бы и мы умели плавать!

Но волны были ненадёжным убежищем. От долгой качки на волнах гусей стало клонить ко сну. То один гусь, то другой засовывал клюв под крыло. Правда, мудрая Акка никому не давала спать.

— Проснитесь!— кричала она.— Проснитесь! Кто заснёт отобьётся от стаи, кто отобьётся от стаи — погибнет.

Услышав голос Акки, гуси встряхивались, но через минуту сон снова одолевал их.

Скоро даже сама Акка Кнебекайзе не в силах была побороть дремоту, и всё реже и реже раздавался над водой её голос,

И вдруг из волны совсем рядом с Аккой выглянуло что-то большое, круглое, тёмное.

— Тюлени! Тюлени! Тюлени! — пронзительно закричала Акка и взлетела, шумно хлопая крыльями.

Сонные гуси, разбуженные её криком, нехотя поднялись над водой, а того, кто заснул слишком крепко, Акка будила ударом клюва. Медлить было нельзя: тюлени приближались. Они уже высунули из воды жадные круглые морды, готовясь к нападению. Ещё минута — и многие гуси сложили бы здесь свои головы.

И снова стая в воздухе. Снова ветер закружил её и понёс всё дальше от берега, в открытое бушующее море…

Так гуси боролись с бурей много часов.

Когда усталые крылья больше не держали их в воздухе, они садились на воду, Но отдых был недолгим — волны быстро укачивали гусей, усыпляли, а чуть только гуси закрывали глаза и прятали головы под крылья, тюлени окружали их со всех сторон,

И снова гуси поднимались в воздух, снова их подхватывал и нёс ветер.

К вечеру стая совсем выбилась из сил. В бушующей тьме гуси едва видели друг друга, сквозь рёв моря и свист ветра едва слышали слабый крик, которым сзывала их старая Акка.

Ещё немного, и они, как подстреленные, упали бы в воду.

Но тут, сквозь вой и грохот бури, раздался радостный крик Акки Кнебекайзе:

— Остров! Остров! Впереди остров!

И силы сразу вернулись, крылья сразу окрепли.

Совсем близко из тёмных клокочущих волн выступали чёрные голые скалы. Старая Акка разглядела среди них пещеру и под её каменные своды привела свою стаю.

Не выбирая места, гуси повалились на землю и тотчас заснули мёртвым сном. И Нильс тоже заснул мёртвым сном прямо на шее у Мартина, не успев даже залезть к нему под крыло.

3

Нильсу снился удивительный сон. Как будто бы он дома, лежит в своей кровати, по самый подбородок, укрытый одеялом. А рядом на стуле сидит кот и лапой раскачивает его кровать.

— Брысь! Пошёл вон! — кричит Нильс.

Кот убегает, а вместо него из-за шкафа тихо выходит другой кот. Огромный, чёрный, усы, как у тюленя, лапы, как у ворона, хвост, как у лисицы. И за ним идут ещё три таких же кота. Они расходятся по всем углам комнаты, садятся на задние лапы и дуют, дуют, дуют на Нильса.

Кровать Нильса носится из угла в угол. Её болтает и швыряет во все стороны — от стены к стене, от пола до потолка.

Из последних сил Нильс цепляется за спинку кровати. Но руки не слушаются его, пальцы скользят по железным прутьям, и он срывается вниз…

С минуту Нильс лежал неподвижно. Потом открыл глаза, приподнял голову, огляделся, прислушался.

Рядом мирно спали гуси.

Ветер улёгся. Небо очистилось от туч, и большая круглая луна стояла над самым входом в пещеру.

До утра было ещё далеко. Можно, конечно, забраться, под крыло Мартина и немного вздремнуть, но для этого пришлось бы потревожить верного друга, а он так хорошо спал, устроившись между двумя камнями. Должно быть, совсем замучился, бедняга.

Тихонько вздохнув, Нильс выбрался из пещеры.

Чуть только он обогнул выступ скалы, как перед ним открылось море. Оно лежало такое спокойное, точно бури никогда и не бывало.

Чтобы как-нибудь скоротать время до утра, Нильс набрал на берегу полную пригоршню плоских камешков, залез на корягу, валявшуюся у самой воды, и стал бросать камешки в море. Да не просто бросать, а так, чтобы они мячиком прыгали по лунной дорожке.

— Три… пять… семь… десять,— считал Нильс каждый удар камешка о воду.— Хорошо бы до самой луны добросить! Только вот камня подходящего нет. Нужен совсем-совсем плоский.

И вдруг Нильс вспомнил: монетка! Ведь у него есть воронья монетка! Это будет получше самого плоского камня.

Нильс вытащил из кармана монетку, повертел её в пальцах, занёс руку назад, выставил ногу вперёд и скомандовал сам себе:

— Раз… два…

Но сказать «три» он не успел: нога скользнула по мокрой коряге, и Нильс растянулся на земле. А монетка покатилась по отлогому берегу.

«Только бы в море не скатилась. Пропадёт ведь», — подумал Нильс и кинулся за ней вдогонку.

Но, на счастье, у самой воды монетка закружилась, зашаталась из стороны в сторону и легла на мокрый песок.

Нильс уже протянул к ней руку, но рука так и застыла в воздухе.

Что это? Что случилось?

Море исчезло. Прямо перед Нильсом возвышалась глухая каменная стена.

Нильс задрал голову. Стена была такая высокая, что закрывала чуть ли не полнеба. Верхний край её кончался зубцами, и было видно, как в просветах между ними шагал часовой в блестящем шлеме с копьём в руках.

«Может, я опять сплю?» — подумал Нильс.

Он ущипнул себя за нос — больно. Дёрнул за ухо — тоже больно. Со всего размаха он стукнул по стене кулаком— кулак разбил в кровь, а стена как была, так и осталась.

На всякий случай Нильс решил ещё раз проверить себя: он крепко-крепко зажмурил глаза и быстро открыл их.

Стена по-прежнему стояла перед ним. Самая настоящая стена, сложенная из крупных неотёсанных камней.

Невдалеке между двумя круглыми башнями Нильс увидел ворота. Тяжёлые кованые створки их были наглухо закрыты. Но чуть только Нильс подошёл поближе, ржавые петли заскрежетали, заскрипели, и ворота медленно раскрылись, как будто приглашая Нильса войти.

И Нильс вошёл.

По обеим сторонам сводчатого хода сидели стражники, вооружённые топориками на длинных древках, и играли в кости. Они были так заняты игрой, что даже не заметили, как Нильс проскользнул мимо них.

Сразу за воротами была большая площадь, а от площади во все стороны расходились улицы.

В городе, наверное, был праздник. Повсюду развевались пёстрые флаги, весело горели цветные фонарики. Да и народ на улицах тоже был разодет по-праздничному: мужчины в бархатных кафтанах с меховой опушкой, в шапочках, украшенных перьями; женщины — в расшитых серебром и золотом платьях и в кружевных чепчиках с бантами, торчащими на голове, как бабочки.

Таких богатых нарядов Нильс никогда не видел, разве только на картинках в старой дедовской книге, которую мать давала Нильсу рассматривать только по воскресеньям.

Но странное дело: хотя по всему было видно, что в городе праздник, никто не смеялся, не пел, не шутил. Лица у людей были печальные и встревоженные, и все молча с беспокойством посматривали вверх.

Нильс тоже посмотрел вверх.

Высоко над всеми крышами поднималась четырёхугольная башня. В каменную стену её были вделаны часы. Огромным круглым глазом они смотрели вниз, на город.

«Вот хорошо, что тут часы есть!— подумал Нильс. — Погуляю часок и вернусь назад». И он весело зашагал по улицам.

Никто не обращал внимания на Нильса. Он свободно бегал по городу, рассматривал дома, заглядывал во дворы. И отовсюду, куда бы он ни пошёл, он видел башенные часы.

На одной из уличек возле каждого крыльца сидели нарядные женщины и молча пряли золотую пряжу. Время от времени они тяжело вздыхали и посматривали на башенные часы.

«Наверное, устали всю ночь работать»,— подумал Нильс и свернул в другую улицу.

Тут тоже шла работа. По всей улице разносился звон и лязг металла — это оружейных дел мастера ковали кинжалы и мечи.

Изредка они отрывались от работы, чтобы отереть рукавом пот со лба и украдкой взглянуть на часы.

На третьей улице башмачники шили сафьяновые сапоги и туфли с меховой опушкой, на четвёртой — кружевницы плели кружева, на пятой — гранильщики шлифовали блестящие разноцветные камни.

И все работали молча, только изредка поднимая головы, чтобы поглядеть на башенные часы.

Долго бегал Нильс по городу, пока не выбежал на большую просторную улицу.

По обеим сторонам её тянулись лавки. Двери их были широко открыты, полки завалены товаром, но по всему было видно, что торговля шла не очень-то бойко.

Купцы уныло сидели за своими стойками, не обращая внимания на редких покупателей. А те, даже не глядя на разложенные товары, о чём-то тихо спрашивали купцов и, тяжело вздыхая, выходили из, лавки, так ничего и не купив.

«Наверное, приценивались. Да, видно, не по карману товар»,— подумал Нильс.

Перед одной лавкой Нильс остановился и долго стоял как вкопанный.

Это была оружейная лавка.

Целое войско можно было снарядить здесь в поход.

Тут были тяжёлые кованые мечи в золотой и серебряной оправе, и тонкие, как спицы, шпаги; тут были сабли всех образцов — прямые и выгнутые, в ножнах и без ножен; тут были палаши, тесаки, кинжалы — маленькие и большие, с костяными рукоятками, с деревянными, с золотыми и серебряными; тут были тяжёлые щиты, разукрашенные гривастыми львами и семиглавыми драконами. А в глубине лавки, в углу, высился целый лес остроконечных копий, громоздились рыцарские доспехи — латы, кольчуги, шлемы.

И всё это оружие было совсем новенькое, ещё не потемневшее в боях и на турнирах. Оно так и горело, так и сверкало!

Нильс даже заслонил глаза ладонью, чтобы не больно было смотреть.

«А что, если войти?— подумал он.— Может, никто не заметит меня… А если заметит, я скажу, что хочу купить что-нибудь…»

Но Нильс хорошо помнил, как торговцы на ярмарках гоняли мальчишек, которые попусту глазели на товары, щупали их, долго выбирали, торговались, а потом удирали, ничего не купив. Одного мальчишку из их деревни даже поймали и отодрали за уши, чтобы другим было неповадно. Это на простой-то ярмарке! А уж тут и подавно выдерут.

Нильс долго топтался возле лавки — то подойдёт к двери, то отойдёт, то снова подойдёт.

«Что бы такое придумать?— размышлял Нильс.— Ага, знаю! Скажу, что мне нужен меч по моему росту. А такого и не найдётся. Тогда я скажу: «Простите за беспокойство!»— и уйду.

Нильс набрался духу и шмыгнул в лавку.

Около стойки в кресле с высокой резной спинкой сидел бородатый купец и неподвижно смотрел в окно,

Он смотрел на башенные часы. Яркая луна, висевшая в небе точно фонарь, освещала огромный часовой круг и чёрные стрелки, ползущие по нему медленно и неуклонно.

Нильс незаметно проскользнул мимо купца и крадучись пошёл вдоль стены, сверху донизу увешанной оружием.

Глаза у него так и разбегались во все стороны. Он не знал, на что раньше смотреть.

Особенно понравился Нильсу один кинжал. Он был совсем небольшой, пожалуй, всего только вдвое больше Нильса. Ножны кинжала были из чёрного бархата, и по бархату вилась чешуйчатая серебряная змея. Тугими кольцами она обхватывала ножны, а голова змеи с зелёными сверкающими глазами была рукояткой. И висел кинжал не так уж высоко — над самой стойкой.

Нильс искоса взглянул на купца — тот по-прежнему сидел на своём месте и, не отрывая глаз, смотрел на часы. Тогда Нильс расхрабрился. По ящикам, сваленным у стены, он взобрался на стойку, обеими руками схватил змеиную голову и изо всех сил потянул к себе. Он тянул медленно, осторожно. И вот, наконец, голова змеи оторвалась от туловища, и Нильс увидел блестящий, остро отточенный с двух сторон клинок.

Нильс потянул ещё немного. Потом ещё немного. Вот он почти совсем вытащил кинжал. Но тут рука у него дрогнула, и кинжал с глухим звоном упал на пол.

Нильс весь похолодел. Он хотел укрыться за ящиком, но было уже поздно.

Купец оглянулся на стук и, с грохотом отшвырнув кресло, бросился к Нильсу.

Бежать было некуда. Нильс зажал в кармане ножичек и приготовился защищаться.

Но купец вовсе не собирался ловить Нильса. Он смотрел на него добрыми, весёлыми глазами и быстро-быстро говорил на каком-то непонятном языке.

По всему было видно, что он даже рад Нильсу.

Он торопливо срывал со стены мечи, щиты, кинжалы и, низко кланяясь Нильсу, — то ли от услужливости, то ли оттого, что Нильс был очень уж мал,— показывал ему все свои сокровища.

Одним рывком выхватывал он из ножен шпаги и сабли, долго размахивал ими перед самым носом перепуганного Нильса, а потом, припав на правую ногу, делал вдруг стремительный выпад и насквозь протыкал невидимого врага.

Он надевал на себя разные шлемы и, присев перед Нильсом на корточки, во все стороны вертел головой, чтобы Нильс мог рассмотреть хорошенько и узорчатый гребень, и забрало, и пышные перья.

А под конец он даже вырвал из своей бороды волосок и, подбросив его, перерубил в воздухе огромным мечом.

От всех этих упражнений по лавке шёл свист и лязг, а на стенах, на потолке, на прилавке прыгали и плясали лунные зайчики.

В это время из других лавок тоже прибежали купцы. Они тащили с собой всё, что было у них самого лучшего: пёструю парчу, ковры, ожерелья, кубки, связки сапог.

Они сваливали всё это около Нильса и, показывая друг другу на часы, торопливо бежали за новыми товарами,

«Куда это они так торопятся? И почему все смотрят на часы?» — подумал Нильс и сам посмотрел на часы.

С тех пор как он вошёл в город, стрелка уже обежала почти полный круг.

«Пора мне возвращаться,— спохватился Нильс,— а то гуси проснутся, искать меня будут».

Но не так-то легко было уйти от назойливых купцов.

— У меня же денег нет! Понимаете, нет денег, — пытался он объяснить купцам.

Но те ничего не понимали.

Они умоляюще смотрели на Нильса и поднимали почему-то один палец. А хозяин оружейной лавки вытащил из кассы маленькую монетку и тыкал пальцем то на неё, то на груду добра, сваленного около Нильса, точно хотел сказать, что всё это продаётся за одну монетку. За одну маленькую монетку!

«Вот чудаки! — подумал Нильс,— Тут и мешком золота не расплатиться, а они одну только монетку спрашивают… Да ведь у меня есть монетка!— обрадовался Нильс и стал шарить у себя в карманах.— Где же она? Ах ты, досада какая! Ведь она на берегу осталась».

— Подождите минутку!— крикнул Нильс и, юркнув между ворохом материй, ковров и ещё чего-то, пустился бежать по улице, через площадь, за ворота.

Он сразу нашёл свою монетку. Она лежала на прежнем месте, у самой стены. Нильс схватил её и, крепко зажав в кулаке, бросился назад к воротам…

Но ворот уже не было, и стены не было, и города не было. Перед ним по-прежнему лежало спокойное море, и тихие волны едва слышно шуршали о прибрежный песок. Нильс не знал, что и думать.

— Ну, это уж совсем не дело — то есть город, то нет города. Ничего не поймёшь!

И вдруг за спиной его раздался крик:

— Вот он где! Здесь он! Нильс обернулся. Из-за скалы показался Мартин, а за ним вся стая Акки Кнебекайзе. Мартин был очень зол.

— Ты куда же это убежал?— шипел он.— Вот дождёшься, что тебя опять кто-нибудь утащит. Прямо хоть привязывай тебя по ночам… Ну, чего ты здесь не видел?

— Ты лучше спроси, что я здесь видел,— сказал Нильс.

— Ну, а что видел?— буркнул Мартин. — Город видел, с башнями, с красивыми домами. А народу там сколько! И все ходят в бархате да в шелках— один наряднее другого… А лавки какие там богатые! Таких товаров у нас даже на ярмарке новогодней не увидишь. И всё прямо за бесценок идёт. Сказать, так не поверишь. Я вот за одну эту монетку всю лавку чуть не купил—со стойкой и даже с купцом.

И Нильс показал Мартину маленькую серебряную монетку.

— Так что же ты не купил? Не сторговался, что ли?— насмешливо спросил Мартин,

— Какое там не сторговался! От купцов отбою не было, Да я, как назло, монетку обронил. А пока бегал, искал — город точно под воду провалился. Вот досада-то!

Тут Мартин и все гуси не выдержали и разом загоготали.

— Что вы смеётесь?— чуть не заплакал от обиды Нильс.— Я ведь не вру, я в самом деле был в этом городе. Я всё могу рассказать: какие там дома, какие улицы…

Но гуси не слушали его. Они дружно гоготали, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Замолчите!— раздался вдруг голос Акки Кнебекайзе.— Мальчик говорит правду.

Гуси с удивлением посмотрели на неё.

— Да, да,— сказала Акка,— мальчик говорит правду. Вы ещё молоды и неопытны, вы не знаете, что когда-то, много-много лет назад, путь в Лапландию лежал через этот остров. И на острове этом был тогда город. Ещё моя прабабка рассказывала моей бабке, а бабка рассказывала мне, а я теперь расскажу вам об этом чудесном городе. Слушайте же меня.

И старая Акка рассказала им вот какую историю.

4

Давным-давно, может, тысячу лет назад, а может, и две тысячи, остров, на который буря занесла гусей, не был таким пустынным и диким. На берегу его стоял богатый и прекрасный город Винетта.

Во всём мире не было ткачей искуснее, чем в Винетте, никто не умел делать такие красивые кубки и кинжалы, как мастера Винетты, никто не умел плести такие тонкие кружева, как кружевницы из Винетты.

Каждый день одни корабли, нагруженные богатыми товарами, отчаливали от пристани, а другие корабли, нагруженные золотом и серебром, возвращались из далёких плаваний.

Со всеми городами, какие только ни есть на свете, торговали жители Винетты. Их корабли плавали по всем морям и во всех гаванях находили приют и отдых.

Но никогда ни один чужой корабль не бросал якорь в гавани Винетты.

Никто даже не знал, где находится этот город. Никому не открывали жители Винетты дороги к своему острову.

Чем больше богатели они, тем больше боялись за свои богатства. Недаром спокон веку люди говорят: богатому не спится, богатый вора боится. Так и жители Винетты. Плохо спали они по ночам. От зари до зари по городу ходили сторожа с топориками на плечах и с колотушками в руках; на всех дверях висели тяжёлые замки; злые собаки охраняли лавки и склады.

Чужих приезжих людей жители Винетты боялись больше всего. Кто его знает, чужого человека, какие у него мысли! Может, он разбойник, вор? Может, только и высматривает, как проникнуть в заветные кладовые?

И они топили корабли, случайно приближавшиеся к их острову, они убивали чужестранцев, которых буря выбрасывала на их берег. Даже птиц, пролетавших мимо, они подстреливали, чтобы те не разнесли по свету, где находится их город. Много диких гусей сложило здесь свои головы в те недобрые времена.

Скоро море в этих местах стало совсем пустынным и безмолвным: моряки обходили его стороной, голоса птиц никогда уже не раздавались над ним, рыба стаями уходила в другие моря.

Не понравилось это морскому царю. Рассердился он, разбушевался:

— Не позволю им хозяйничать в моём море! Не хотят, чтобы видели их город, так ладно же, никто больше и не увидит его.

И он приказал послушным волнам взять приступом Винетту.

И вот море пошло на город.

Страх и смятение охватили жителей.

Чтобы защититься от моря, они стали строить стену.

Чем выше поднималась вода, тем выше росла стена. Быстро работали жители Винеттыг громоздя камень на камень, но, как ни спешили они, море всё-таки обогнало их, Оно ринулось через край стены, заливая все улицы, дома, площади, и скоро на том месте, где стоял город, торчала только вершина скалистой горы.

Но жители Винетты и под водой работают дни и ночи напролёт. Склады и лавки их по-прежнему ломятся от товаров, только торговать-то теперь им не с кем.

Лишь однажды в столетие ровно на один час этот город всплывает со дна моря. И если какой-нибудь чужестранец в этот час войдёт в Винетту и хоть что-нибудь купит, город получит прощение и останется на земле. Но если стрелка башенных часов опишет полный круг, а покупателя не найдётся, город снова опустится на дно моря и будет стоять там ещё сто лет.

— Так рассказывала мне моя бабка,— закончила свой рассказ Акка,— а вы расскажите своим внукам.

— Но как же они живут там, под водой?— спросил Нильс,

— Если хочешь, ты можешь посмотреть,— сказала Акка.— Садись ко мне на спину.

Нильс взобрался на спину гусыни, и она полетела над морем так низко, что крылья её едва не задевали воду.

Крепко ухватившись за шею Акки, Нильс свесился вниз.

Сквозь прозрачную зеленоватую воду глубоко-глубоко в море он увидел город. Тот самый город, по которому он только что бегал. Вон часовая башня, вон ворота. Стражники по-прежнему ходят по стене с копьями в руках, на улицах по-прежнему толпится народ.

«Холодно им там, наверное, сыро,— подумал Нильс, и ему стало очень жалко жителей Винетты.— Ах, если бы монетка была со мной! Тогда бы и заклятию пришёл конец… Вот бы они обрадовались! Наверное, они теперь и муху побоятся обидеть… Ведь шутка сказать — тысячу лет под водой прожили! Пожалуй, им пришлось ещё хуже, чем мне, —всё-таки птичья жизнь не то, что рыбья».