1.РУСЬ, РОССИЯ, МОСКВА. (Из богемской газеты «Národni Listy.»)

2.Статья профессора Вершинского А. Н. из книги "Города Калининской области" изд. Калининское областное литературное издательство" гор. Калинин 1939 год.

3.Альберт Герман, Василий Федотов. Виды Ржева.

4.Тверской поход Дмитрия Ивановича 1375 года.

5.Народное образование в Ржеве. 1865 - 1890 гг.

6.Дневниковые записи Аркадия Александровича Столыпина о революционном Ржеве.

7.Жизнь в селе Ржевского уезда в начале прошлого века.

8.История жизни Михаила Ярославича Тверского изложенная в Летописце Рогожском и Тверской летописи.

9.Аким  Клешнин  и  проводимые  им  и его командой в первой половине ХIIХ века  топографические  работы  в  Санкт - Петербургской Губернии  и  Наместничестве  Тверском.

10.Борьба святителя Филарета (Дроздова) с усилением старообрядческого раскола в Ржеве.

11.Деятельность Т. И. Филиппова в Комитете 1862 г. по подготовке семинарской и школьной реформы.

12.Е. А. Вересова. Привлечение крестьян к ответственности за хранение и распространение нелегальных изданий в Тверской губернии в начале ХХ в.

13.Город Ржев и Ржевский уезд в 1910 -1920 годах в воспоминаниях Селль - Бекмана Яна Яновича.

14.Изобретатель морского вооружения Алексей Павлович Давыдов.

15.Николай Николаевич Оглоблин о «Ржевском бунте 1701 года».

16.О деятельность солдатских комитетов в Центральном промышленном районе.

17.О крестьянских поджогах в Тверской Губернии.

18.О мифической переписке А. Т. Болотова и А. Д. Раменского.

19.О переписке Василия Розанова и Сергея Александровича Рачинского.

20.Оскорбления должностных лиц Тверской губернии в конце XIX - начале XX в.

21.Полковые праздники. 1-й Санкт-Петербургский уланский полк в Ржеве (статья Ларисы Шейбе с портала «Русская Стратегия»).

22.Роль пожарного общества ревнителей в общественной жизни Ржева в ХIХ - начале ХХ вв.

23.Ржевская находка - единственная в СССР средневековая «мортира уникум».

24.Ржевский уезд на фотографиях М. П. Дмитриева.

25.Ржевское городское  самоуправление конца XVIII - первой половины XIX в. Выборы должностных лиц.

26.«Татевский дневник» С. А. Рачинского (октябрь - ноябрь 1882 года).

27.Военный и административный деятель ХVII - века ржевский воевода Давыд Жеребцов.

28.Железные караваны.

29.Ржевский округ Западной области в 1929 году.

30.Е. Л. Конявская. Москва и Тверь: конец XIII - XV в. в.

31.И. В. Исланова, Р. А. Оруджев о трёх средневековых Ржевских городищах.

32.История города Ржева в лицах. Библиографический указатель.

33.Кузнецов Б. В. О хождении во власть царя Симеона Бекбулатовича.

34.Гринкова Н. П. Одежда "тудовлян" Ржевского уезда.

35.Когда по разные стороны фронта - христиане. (Святитель Николай Японский о начале русско - японской войны).

36.Новые материалы по средневековой исторической географии земель Ржевы Володимировой.

37.Новгород и Литва: пограничные ситуации XIII - XV веков. В. Л. Янин. Ржевская земля. 

38.Историко - археологическое изучение городища Опоки.           (Ржевский район, Тверская область). Богданов Владимир Олегович, Ведехин Олег Вадимович. 

39.Взгляд на город Ржев в начале второй половины XIX века глазами официальной статистики и простого паломника по Святым местам. 

40.Г. С. Гадалова. К вопросу о походе под Торжок великого князя Михаила Ярославича Тверского в 1316 г. (Текстологический анализ Жития преподобного Ефрема Новоторжского).

41.Генри Бреретон о изгнании поляков из Ржева в 1609 году.

42.Ю. В. Степанова. Древнерусские погребальные памятники Верхневолжья: пространственный анализ. 

43.Древняя история населения Ржевско - Зубцовского Поволжья.

44.«Они же собрашася, и поидоша Волгою...»

45.Курганные могильники у д. Кошево и пос. Волга (Тверская область): История изучения и материалы раскопок. Ю. В. Степанова, О. В. Орфинская, В. Ю. Соболев.

46.Судебник Ивана 3. 

47.Хан Н. А. Московско - литовская война на рубеже 60 - х - 70 - х гг. XIV в.

48.Российская империя: административно - территориальное деление (1708 -1917).

49.Алексеева С. И. Материалы по истории Русской Православной Церкви в архивном наследии Т. И. Филиппова. 

50. 3 ½ года Советской власти в Тверской губернии (сборник материалов). Годы борьбы.

51. 3 ½ года Советской власти в Тверской губернии (сборник материалов). Эволюция сельского хозяйства.

52. 3 ½ года Советской власти в Тверской губернии (сборник материалов). Состояние полеводства и эволюция его за период революционных лет.

53. 3 ½ года Советской власти в Тверской губернии (сборник материалов). Профессионально - техническое образование.

54. 3 ½ года Советской власти в Тверской губернии (сборник материалов). Народное образование. 

   55. 3 ½ года Советской власти в Тверской губернии (сборник материалов). Итоги трехлетней            продовольственной работы. (1918 - 20 г. г.)

    56. 3 ½ года Советской власти в Тверской губернии (сборник материалов). Рабочий вопрос.

    57. 3 ½ года Советской власти в Тверской губернии (сборник материалов).     Хлопчато -                   бумажная промышленность в Тверской губернии. 

   58. 3 ½ года Советской власти в Тверской губернии (сборник материалов). Фабрично - заводская промышленность и развитие форм управления ею.

Приводим статью «РУСЬ, РОССИЯ, МОСКВА» в текстовом формате.

ВЕСТНИК ЮГО-ЗАПАДНОЙ И ЗАПАДНОЙ РОССИИ.

Историко-литературный журнал, издаваемый К. Говорским. МАЙ. Год второй.

Том IV. КИЕВ. В типографии И. и А. Давиденко. 1864.

РУСЬ, РОССИЯ, МОСКВА.

(Из богемской газеты «Národni Listy.»)

В современных чешских периодических изданиях часто встречаются выражения: русский, русинский, малорусский, московский, руссы, русины, малоруссы, москали (последнее название, впрочем, в одной только газете) и при том в такой смеси, что читатель не знает, каким образом выбраться ему из этого лабиринта. Некоторым даже покажется, что значение одного и другого выражения совершенно одинаково, но вероятно он получит совершенно другое понятие, когда увидит, что в этих выражениях надо искать глубокого и отдельного значения, которое могло ускользнуть при первом на них взгляде.

Кто занимается польскою литературою, тот знает, что поляки делают точное и обстоятельное различие между названиями: «Русь, русин, русский» и «Россия, Россияния, российский». Первые выражения, «Русь, русин, русский», означают у них обыкновенно употребляемые нами названия: Малороссия, Белоруссия и т. п… другие же означают то, что вся Европа называет словом Россия (в научном смысл Великороссия). Слово Россия заменяют они (в особенности в последнее время) словами: Москва, московский, москаль, не обращая внимания, что они не живут в 16 или 17 веке, когда обыкновенно писали царь московский, правительство московское (в роде: двор парижский, варшавский и пр.).

Мы разделим наше сочинение (разсуждение) на две части и скажем во - первых: о начале, значении и объеме имени «Русь» (и его оттенках); во -  вторых: о начале в значении имени «Россия» и «Москва» (с их оттенками). 

До девятого столетия после рождества Христова, на обширном пространстве теперешней Российской Империи, обитали различные славянские племена, которые не были еще соединены друг с другом тесным государственным союзом. К северу, близ озера Ильменя, жили славяне, за ними у верхнего Днепра и к востоку до реки Москвы, единоплеменные им кривичи, далее на юг, по течению Днепра и его притоков, к западу, к рекам Бугу и Сану, к югу к хребту гор Татры и к Черному морю, к востоку, до верховьев Дона, поселилось дреговичи, радимичи, вятичи, хорваты, дюлебы, древляне, поляне, северяне, угличи, тиверцы и другие. Весьма пространно писал об этом Шафарик в своих Славянских древностях. В § 28, он говорит, что при таком множестве племен и при такой великой растянутости их жилищ, существовало известное между ними различие, в особенности в их наречиях: это очень понятно, если бы даже древний русский летописец и не оставил нам сведения, что племена вятичей и радимичей, которые жили далее всех к северу, вели свою отрасль от ляхов, т. е. от теперешних поляков.

Эти славянские племена, в течение второй половины 9-го столетия, подпали под власть варяго-руссов (норманнов) и получили название россов, русских. Из них племена северные покорились варяго-россам добровольно, южные были покорены оружием.

Что эти варяго-руссы были норманны, с этим соглашаются все важнейшие русские и не русские писатели, поэтому мы обойдем молчанием вопрос: происходят ли эти варяго-руссы от славян, норманнов или литвинов? Эти руссы в короткое время смешались с народом, признавшим власть их над собою, и они не оставили ему ничего, кроме имени руссов, которое с тех пор сделалось общим именем для всех славянских племен, подчиненных варяго-русскому господству.

Поэтому, в славянских письменных памятниках, от 11-го столетия, названия  Русь, (земля), русин (нация), русский (прилагательное), употребляются вместо тех некогда собственных имен, коими отличали известное племя или землю славянскую. И хотя составившееся из соединения различных славянских племен одно государство русское, российское, впоследствии раздробилось на удельные княжества, получившие разные названия, но название Русь осталось навсегда общим названием для всех этих княжеств. Так, на севере, после смерти великого князя Владимира св., образовались княжества: Новгородское, Смоленское, Полоцкое, Черниговское, Переяславское, Владимирское и проч., которые беспрерывно распадались еще на меньшие части (уделы); но все эти княжества были русские и все вместе назывались Россия (Русь), - как в Киеве, так и в Новгороде, близ рек Тверки, (позже) Москвы, Оки, и близ верхнего Дона. Потомки старых кривичей, вятичей, северян и вообще всех этих и других славяно-русских племен были соединены общею династией, одинаковым письменным наречием (перенесенный руссизм) - старым болгарским и одною греческою православною верою.

В половине 12-го столетия границы России далеко раздвинулись к востоку за реку Оку и почти до реки Камы, и в пределах финских, мордовских, муромских и друг., возникли княжества: Суздальское, Владимирское, Рязанское, Ростовское и друг., которые в последствии времени разделились на множество меньших уделов; русские с берегов Днепра (из - за леса) толпами переходили в эти страны, селились в них и основали множество так называемых залесных областей, (то есть находящихся по ту сторону лесов), получавших названия по городам южной России, от чего произошли Владимир на Клязме (подобно Владимиру на Волыни), Переяславль Залеский (подобно Переяславлю поднепровскому), Суздаль, Юрьев, Ярославль, Галич (подобно Ярославлю, Галичу в Галиции), Кострома, Рязань, Курск, Москва (1147 г.) и множество других городов и оседлостей. Русский элемент поглотил в весьма короткое время немногочисленных жителей финского происхождения и теперешние великороссийские губернии: Ярославская, Костромская, Рязанская, Тульская, Калужская и Орловская, к концу 12 столетия, составляли уже в полном смысле русские области, населенные большинством жителей славяно-русских, перешедших сюда на жительство, как мы заметили выше, из приднепровских стран, или из Новгорода, который в 13 и 14 столетиях занимал несколько пространств теперешней Архангельской и Вологодской губерний и там распространял русскую стихию. Вновь возникавшие княжества были русские (чего никто не может оспорить) и составляли часть обширной России, о которой тогда уже так писал Матвей епископ краковский: «Россия подобна другому миру, русский народ, по своему бесчисленному множеству, подобен созвездию».

Эта целая и раздробленная на многочисленные княжества Россия имела главою великого князя, сперва киевского, потом владимирского и наконец московского. Мы находим излишним описывать здесь всякого из них порознь и не станем объяснять причины перемены местопребывания (столицы) великих князей русских, но заметим только, что южная и западная часть России, совершенно опустошенная и ослабленная монголами в 12 и 13 столетиях, потеряла свою самостоятельность и большею частью подпала под верховную власть сперва князей литовских, а потом королей польских. Северо-же восточная часть России названа восточною Русью, а в последствии, от пребывания великих князей восточной России в Москве - Московским великим княжеством, хотя тоже подпала под власть монголов, но московские в. князья, пользуясь отдаленностью ханов, не мешавшихся во внутренние дела подвластной им России, с течением времени, мало по малу усиливали свое влияние, а потом и власть над другими удельными, соседними русскими княжествами и постепенно увеличивали значение своей верховной власти, понимая хорошо, что без сплочения разорванной России на уделы в одно целое, под скипетр одного государя, свержение монгольского ига немыслимо. Так, в княжение Иоанна Калиты (1328-40) были уже подвластны Москве княжества: Муромское, Владимирское, Рязанское, Суздальское и друг.; церковная иерархия русская, подчинена была Киевскому митрополиту, перенесшему свое местопребывание сперва во Владимир, а потом в Москву, но в то же время не перестававшему управлять церковью и юго-западной, подвластной Литве России, а преемник Калиты, Симеон Гордый (1340-53), к титулу великого князя московского присоединил титул и всея России, хотя южная и западная Россия находилась под чужим владычеством. Из всего сказанного нами читатель может видеть, что с 14 столетия должно различать двоякую Россию: юго-западную, подлежавшую власти литовских князей, и северо-восточную или московскую Россию; это значит, что великое русское княжество Московское, наконец, подчинило своей власти все прочие русские княжества, в том числе, и самое сильное Тверское, - своего старого соперника.

В области великого княжества Московского обитали  русские  в полном значении этого слова, которые исповедовали одну православную веру и с единокровным русским народом западной России, даже оба этих народа до времен Витовта, в делах веры, подчинялись одному Киевскому митрополиту, титуловавшемуся, поэтому, митрополитом всея России; говорили одним русским языком, отличавшимся только в немногом местными провинциализмами; язык же письменный, на котором тогда писались книги, официальные акты и бумаги, договоры и на котором говорили при дворах князей и бояр, был общерусский (старо-болгарский), из которого образовался нынешний язык образованного класса России, - язык литературный. Богослужение также в обеих частях России совершалось в церквах на одном и том же славяно-церковном языке. Кроме того, обе эти Руси связывали тесным союзом одни и те же предания, обычаи, нравы и вообще одна история.

Что же касается того, что между восточною и западною Русью, после политического их разъединения, случались международные столкновения, взаимные набеги, грабежи и войны, как напр. ограбление Киева Андреем Боголюбским, князем суздальским в 1169 году, - тут ничего нет удивительного: это вещь, самая обыкновенная. Разве до покорения Руси монголами, во время ее независимости, не ссорились между собою удельные князья, не восставали братья на братьев, близкие родственники на своих родственников, не вели кровавых войн русские княжества с русскими же княжествами, города с городами?! Подобные явления история указывает и между всеми другими европейскими, единоплеменными народами. Довольно указать на известные кровопролитные брани между северными и южными германцами, между северною и южною Франциею, между сербами и кроатами и между другими славянскими племенами. Политике Иоанна Калиты, - сделать великое княжество Московское ядром нового могущественного государства, уничтожением удельных княжеств и расширением границ, следовали все его преемники, и эта политика весьма естественна и благоразумна, - примеры ее история представляет нам и между всеми другими европейскими народами, из которых составились могущественные государства, поэтому должно удивляться, что в теперешнее время явились же люди, которые поносят подобные действия! Так поступали все древние и новые монархи, если им было только по силе, от Рамзеса до Наполеона, так поступали Гедимин, Сигизмунд III и король Иоанн Богемский, чтоб увеличить свое государство, - по добровольному ли договору, или же силою меча, - говорим, - в политике это, пожалуй, и не оправдывается.

Могущественный Иоанн III Васильевич (1462-1505) именовался уже: «Божиею милостью великий государь Русской земли, великий князь Иван Васильевич, царь всея России» и с присоединением новых земель русские венценосцы присоединяли и новые титулы, в особенности Иван IV Грозный (1547-1584), покоривший Казань, Астрахань и Сибирь.

В этих трех землях искони обитали жители финской и турецкой народности и славяно-русская стихия не отражалась в их жизни, однако же взглянем теперь на этнографическую карту этих прежде бывших татарских ханатов. Эти земли теперь большею частью обрусели, или же прорезаны русскими оседлостями; русский язык и православную веру, а с нею и русскую народность приняли, большею частью прежние мещеряки, мордовцы, черемисы, чуваши и другие не славянские племена, так что недалеко то время, когда и память о них изгладится.

Эго значит, что в областях ханата казанского, астраханского и Сибири, перемешаны настоящие русские с прежде бывшими волго-уральскими племенами, - однако кто может сказать, что эти люди, говорящие по-русски и исповедующие православную веру, - потомки древних татар и чуди, - теперь не русские? Кто бы вздумал это оспаривать, тот не должен признавать немцами большую часть жителей Саксонии и Пруссии, как происходящих от славянского племени, именно: от бодричей, вьелетов (?), поморян и сербов. Кто бы, например, вздумал утверждать, что теперешние русские потомственные дворяне: Черкасские, Годуновы, Урусовы, Юсуповы, Хитровы, Кочубеи, Головины, Мещерские, Мусины-Пушкины, и многие другие - нерусские, потому только, что предки их были татарами, тот, в свою очередь, должен был бы согласиться, что теперешние польские дворяне: Радзивилы, Сангушки, Сапеги, Хрептовичи, Четвертинские, Чарторийские, Друцкие, Корецкие, Вишневецкие и многие другие не поляки, потому что они литовского или русского происхождения. Вывод неизбежный! (Аналогий найдется множество в Италии, Франции, Венгрии, Мекленбурге, Бранденбурге, Померании и т. д.).

Из вышесказанного видим, что великие князья московские именовались прежде великими князьями всея России, а после царями всея России; вследствие присвоенной власти старейшим над остальными князьями по закону (dе jиге), но никак не на деле (de fасtо), потому что, как известно, вся юго-западная Россия была под властью Литвы (позже Польши) которая там властвовала вследствие завоеваний или вследствие договоров.

Нечто подобное можно сказать и о русской церкви. Митрополит всея России (в последствии патриарх), живший первоначально в Киеве, потом, по случаю разорения Киева татарами, в Владимире на Клязьме и наконец в Москве, в начале 15 столетия, лишался духовной власти, на самом деле (de facto), над литовскою Русью, получившею, по воле своего великого князя Витовта, особого митрополита, но он остался однако же не менее того по закону (dе jиrе) митрополитом всея России, и продолжал титуловаться, кроме московского и киевским.

Политика великих князей московских, после освобождения от татарского ига, стремилась к тому, чтобы титул царя всея России осуществить на деле, - в особенности во времена Иоанна III и Василия III (1462-1533), в царствование которых отделившиеся было от единства России, Новгород и Смоленск, принуждены были признать верховную власть великого князя московского; в этом отношении большие успехи имели цари русские в 17 столетии, как это увидим ниже.

Здесь не лишним будет сказать несколько слов о названиях: Белоруссия, Черная Русь, Червонорусь, Великоруссия и Малоруссия. Это только географически наименования разных земель одной и той же России, которых начало не совсем ясно. Название Белорусь не встречается до Иоанна III (1462-1505) и, может быть, что оно имеет одинаковое значение с названием Великорусь, так в славянском наречии белый с великим часто имеют одно значение (в Древностях  Шафарика § 38, статьи 751 и нота); белый царь, великий царь. Итальянский историк Павел Иовиус (Jоvіо 1483-1552) говорит, в одном своем сочинении «De legatione Moscovitarum liber», следующее: «Lithuania partem Rusjiam appellant  inferiorem, cum ipsa Moscovia Rusjia alba nuncupetur.». Так точно пишет Гвагнин (1538-1614): «Rus pod kniaziem Moskiewskim Biala Rusia nazwano, a te, która do Polski należala, Czarna» etc. (польский перевод).

Впрочем, названием Белорусь означались обыкновенно северовосточные русские пограничные уезды (округи Великого княжества Литовского), именно: княжества Смоленское, Полотское, Мстиславское, Ржевское и Бельское, из которых впоследствии образовались польские воеводства.

К юго-западу от Белоруссии находилась Черная Русь и этим именем первоначально называли (в 13 столетии) населенные литвинами княжества Новогрудское и (частью) Минское (у Лаоникаса Халкондилоса тоже встречается название Черноруссь, 1463). Червоноруссь называлась нынешняя восточная Галиция, по имени города Червьена, который упоминается в летописях в 10 столетии, в последствии из Червоной Руси образовались два польские воеводства: Русское и Белзское.

Название же Великороссия, как риторическая формула в книгах, появилось уже в 16 столетии; официально стали употреблять это название только со второй половины 17 столетия и этим означалось все русское независимое государство, государи которого жили в Москве. Очевидно, что эта самостоятельная и независимая часть России названа великою, в отличие от других меньших частей России, потерявших свою самостоятельность и находившихся под владычеством Польши. Здесь должно заметить, что польский историк Длугош (†1480) не иначе называет бывшее великое княжество Московское, как Руссиа Великая (Russia Major), но не Москва. Название Малороссия встречается довольно рано; и прежде всего в 1192 году у греческого летописца Кодина (Μικρη Ρωσια) в «Νοtititae Graecorum episcoporum», а князь галицкий, Георгий Львович (1301-1316), властвовавший в Галиции «с городами Хелмом, Владимиром (в Волынии), Перемыслем, Луцком и Туровом, именуется в одной грамоте»: «Νοs Georgius Dei gratia natus dux totius Rusjiae minoris». Но название это сделалось самостоятельным и общеупотребительным не раньше пοлοвины 17 столетия, когда гетман Богдан Хмельницкий отдал себя под власть царя Алексея Михайловича (1654), который, с этого времени, титуловался «Царь Великой, Малой и Белой Руси». Впрочем, название Малороссия является и несколько раньше в одном из универсалов гетмана Остряницы (1638), где именуется: «Малая Россия по обеим сторонам Днепра», «Украина Малороссийская» и т. д., и словом Малороссия означались земли, лежащие при Днепре, земли козацкие (прежние польские воеводства киевское и черниговское) и название малороссы было введено в науку, между тем как этим именем означалась целая южная отрасль одного же русского народа, единоплеменного с великороссами.

Из вышесказанного можно видеть, что слова Русь, Россия, русский, употреблялись безразлично не только во всех лучших русских сочинениях, но и в дипломатических статьях великих князей литовских и царей всея России. Мы уже приводили в пример титулы в оригинале московских властителей и повсюду безразлично встречаем выражения «великий князь всея Руси», «Царь всея Руси» до конца 16 столетия, где еще царь Феодор именуется «самодержец всея Руси (Selbstbeherrscher аllеr Reussen)». Выражение Русь, русский и друг., употребляемые древнейшим летописцем русского народа, достопамятным Нестором  († около 1116), остались и во все следующие столетия во всеобщем употреблении в русском народе, обитающем на всем пространстве России (в великой, малой и белой Руси), и на северо-востоке, в землях близь Волги и в окрестностях Москвы народ именует свой говор языком русским и говорить: «он русский человек; житель - святой Руси»; так и народ Галичской России называется - русским (русин) и его язык - русский.

Вероятно  никому и в ум не приходило назвать свой язык «киевским» и «московским», что, конечно, не исключает применения различных колких названий и основанных на истории прозваний, как наприм. у южных россиян (малороссы) северороссы высшего и среднего сословия называются великороссами прямо русскими, крестьяне, мещане и купцы с бородами и в национальном русском костюме - кацапами, то есть, от длинной бороды, козлами, а солдаты, какого бы ни были они происхождения, не исключая и малороссов, - москалями,) и наоборот, северноруссы южноруссов называют малороссами и хохлами, но ни те, ни другие сами себя этими прозваниями никогда не называют.

Разговорный и письменный русский язык, хотя бы и с славянскими буквами, какого бы то ни было наречия, с самих древних времен, всегда и везде называется русским.  И в грамотах великих князей московских, в Судебнике, в Уложении, равно как и в статутах литовских и в грамотах великих князей литовских и польских королей употреблялся один и тот же язык, различающийся только некоторыми идиотизмами, всегда называвшийся русским. Теперь обратимся к вопросу: как зовут русских чужеземцы? Немецкие летописцы (Луитпранд, Адам Бременский, Гельмольд и друг.) пишут Рузиа, Рузи, Русьциа, Руссиа, Россиа и т. п., польский летописец Мартын Галлус называет землю русскую Руссиею, но название русского народа рутенами произошло, по всей вероятности, от испорченного немецкого слова Ruti  вместо Russi, от перемены буквы  s  на  t. В латинском слове ruthenus совершенно видно название русин.

Это выражение означает вообще русский народ, точно так, как Ruthenia - Россия, без всякого такого ограничения, какое теперь приписывают этому слову, понимая под ним только одних малороссов.

У арабских писателей русские называются русс, у татар урус, маджаров (венгров) орос и т. д.; у чехов издревле употребляемо было название Rus. Слово русин, Русь находится у Далемиля, где говорится «архиепископ Мефодий был русин»; и древние поляки не знали другого названия, как Русь (как выше сказано Длугошем). В старосербских памятниках встречается прилагательное russkyj, вместо сокращенного ruskyj.

У греков русские издревле называются Рос (Ρως), а Россия - Росиа (Ρωσια), и именно название это находится в одном окружном послании патриарха Фотия, 866 года; впоследствии являлось оно чаще в статьях Константина Порфирородного и у всех следующих византийских летописцев.

Известно, что Россия приняла христианство от греков и что Россия была в постоянном союзе с константинопольским патриархом, от которого зависело назначение и посвящение русских митрополитов. Из Греции принесены к русским церковные книги - или прямо, или же посредством болгар. Книги эти были часто поправляемы по греческим оригиналам, и таким образом древнее народное название «Русь» должно было уступить огречившемуся слову «Россия», подобно древнему названию «словьян», «словен», огречившемуся «славян».

Греческие монахи, как исправители славянских церковных книг, ввели под конец 16 и в половине 17 столетий, вместо названия руссы, от 9 столетия и до сих пор употребляемое между русскими (по гречески  Ρως), огречившееся россияне, подобно тому как, вместо издревле двухсложного имени Исус,  огречившееся трехсложное Иисус (по гречески Ιησους)) и не без затруднения внесли в церковные книги и этою переменою подали повод грубым невежам отпасть от церкви; тоже они, по греческому образцу Sklavі и Sthlavi, ввели в славянскую грамматику и в церковные книги лучшее, по их ошибочному взгляду, название славяне. Эти поправки начались в первой половин 16 столетия, в период совершенного господства в России грубого невежества. Максим грек, монах афонской горы († 1556), первый выступил публично с этими нововведениями. (Шафарик в Славянских древностях § 25 с. 474-75, и §28 с. 521). Названия Россия, россиянин, российский в течении 17 столетия одержали верх над названиями Русь, русин, русский  и употреблялись писателями как восточной (московской), так и западной (польской) России, хотя народ как в первой, так и в последней, остался при первобытном названии Русь; новое название перешло также в дипломатические статьи, и царь Алексей Михайлович именуется в 1655 году «государь царь и великий князь всея великия, малыя и белыя России», и с тех пор все уже русские государи титулуются «императорами и самодержцами всероссийскими». Новое это название обратилось, так сказать, в закон, - однако ж не без исключений. Иногда как у писателей, так и в официальных бумагах употреблялись и прежние названия: Русь, русский. Впрочем, название  Россия  и российский  встречается гораздо ранее Алексея Михайловича: так в письме Пожарского (1612 г.) к императору Рудольфу II говорится: «и великих государств российского  царства бояре» и т. д., и после повсюду «государь царь и великий князь всея России» (это письмо напечатано в «Славянской библиотеке»).

В «Уложении» царя Алексея (в 1649 году), в издании 1780 года, мы читаем: «Государь царь и великий князь всея Росси» и т. д.; в настоящее время и русские в литературе начинают возвращаться к прежнему названию. Название Россия не принято ни одним европейским народом, исключая поляков и то новейшего времени, чем они доказывают, как уже сказано, старопольскую Москву. Кто читал со вниманием сказанное нами о происхождении названия Россия, тот в состоянии сам решить: есть ли какое-нибудь различие между названиями «Русь» и «Россия». Если бы кто, после этого, продолжал видеть различие между этими названиями, то должен признать еще большее различие английского Раlad и французского Рologne от польского названия Роlska.

Принятое русскими учеными греческое название Россия (Rusia) есть совершенно тождественное с нашим Русь (Rus). К сожалению, эти ученые (некоторые) не хотят удовольствоваться этим простым объяснением, но даже ссылаются на библейскую, мифическую нацию Ρως (Иезекииля 38, 2); точно также поступают они с Москвою, как мы, вскоре увидим.

Мы не знаем, что древнее: название ли реки или города Москвы, не знаем также, славянское ли это слово или финское. Некоторые выводят его из финских слов, musko (темно) vа (вода), и судя поэтому река старее; но другие, напротив, производят его от славянского слова most (мост). Трудно сказать об этом предмете что-нибудь положительное, и если бы кто захотел о нем спорить, то из него вышло бы «гіхагі de lana caprina».

Все, что известно о начале Москвы есть следующее: боярин Стефан Иванович Кучка, в половине 12-го столетия, имел в русском суздальском княжестве несколько деревень. В одной из них, именно в Москве, Кучка принимал в своем доме в 1147 году Георгия Долгорукого, князя суздальского, который, будучи очарован чудным местоположением, купил эту деревню у Кучки и построил в ней церковь и свой терем, и таким образом положил основание города, продолжавшего называться прежним именем «Москва». В нем любили в летнее время проживать и его преемники. А в начале 14-го столетия Москва сделалась постоянною резиденциею великих князей, и Семеон Гордый, как было уже сказано выше, титуловался: великий князь всея России, в качестве старейшего между другими князьями русскими. К этому титулу великие князья стали присоединять и титул московских вместо владимирских и суздальских, и за тем, вместо великого князя всея России, приняли титул царя всея России, который титул и по настоящее время служит символом самодержавия русских венценосцев над всеми русскими областями.

Так понимали и понимают название Москва, московский, сами русские, но иностранцы, как мало знакомые с этими делами, думали иначе. Польский историк Длугош, как сказано выше, под именем Москвы разумел не государство московское, но Великую Россию (Russia Major). В 16-м столетии, сначала у поляков, а потом и у других, самое обыкновенное (хотя не без исключения) было употребление названия  Москва  в смысле московитянского государства, но государство это всегда считалось и у них русским.

Известный барон Зигмунд Герберштейн пишет в предисловии своего Rerum moscoviticarum commentarii (1549):  Moschoviam mihi descripturo, quae Russiae caput est etc. Герберштейн однако же смешивает имена Russia, Rasscia, Roscolania, Rutheni и Mosci как ему вздумается, и не делает особенного различия между ними. «Principum, qui nunc Russiae imperant, primus est magnus dux Moscoviae, qui majorem ejus partem obtinet; secundus, magnus dux Lithuaniae; tertius est rex Poloniae, qui nunc et Lithuaniae et Poloniae praeest.».

Герберштейн, которому вообще хорошо известны были русские отношения, называет здесь великое княжество Московское частью России. 

У Ельзевира «Respublica Moscoviае», мы читаем: «Мoscovia Russiae vel Ruthenorum caput». Польский историк Матвей из Мехова († 1523) рязанскую область называет частью России. Известный польско-литовский историк Коялович (в 17 столетии), в своей «Ніstогіа Lithuaniae», Тверь полагает в глубокой России.

Французский писатель де Ту († 1617) оба эти выражения (Россия и Москва) смешивает между собою, и пишет обыкновенно «русские или московские», Киев называет столицею польской России (Russia Роlоnіае), с которою граничить московская Россия (Russia moschovitica). Это, по моему мнению, достаточно доказывало бы, что московитяне были почитаемы за истинно русских, как чужеземцами, так и поляками, хотя именовали их различно. Название Москва окончательно уступила место, как известно, со времен Петра Великого, названию Русь (Россия) даже и в чужих государствах и русские венценосцы признаны были всею Европою государями всея России. Прежнее же название Москва, если после того и употреблялось и теперь употребляется иностранцами, в особенности поляками, то только по грубому невежеству, или по злобе.

Лакомб в своем Аbregé de lʼhistoire du Nord (Раrіs 1762) говорит, что германцы и другие реr abusum дали русским название москвитян. Швед Штралемберг почти за пол столетие перед тем, в своем описании России восстает против употребления слова Москва. Он говорит: «некоторые германские писатели ввели с особенным пристрастием выражение Моscovien и Моsсоvіtеn для обозначения целого русского народа и страны, и другие позднейшие писатели следовали их примеру, описывая это государство; но я не понимаю на каком основании можно называть этим именем целое государство и целую нацию, когда таким именем не называют себя сами мнимые москвитяне?».

Из всего сказанного нами, всякий любящий правду человек, в состоянии видеть, что, во всей русской Империи (и частью австрийской) существует только одна русская нация, вследствие различных событий разделенная на две части, и вновь правительственно и литературно соединенная; эти части были: западная (близь Днепра - белороссы и малоросы) и восточная. Эта нация употребляет один русский язык, раздробленный на множество наречий, впрочем, весьма мало различных между собою, а что, при 65 миллионном населении нации, люди не все равны и что язык имеет некоторые разности, происхождение которых весьма натурально, - этого никто не станет отрицать, тем более, что русская нация долгое время разделена была на две иногда враждебные друг другу половины и очень много приняла чуждых стихий; но что юго-западные русские (мало и западно-руссы), составляют будто бы отдельную нацию от северо-восточных руссов (велико-руссов), то с этим никто не должен согласиться.

Мы хотели здесь сделать точное пояснение названиям Русь, Россия и Москва и думаем, что достаточно указали, что слово Россия одно и тоже самое означает, что и Русь, а название Москва уже не принадлежит к настоящему и им только выражается название древнего русского государства, мы также нашли, что название Русь, русин употреблялось и употребляется в таком же значении, как Srb и Srbin, Blgar и Вlgarin, Rimlan и Rimlanin, Ugor и Ugrin, Slovjan и Slovenin, и т. д. Кто хоть несколько знает состав славянского языка, тот не составит из этих имен прилагательных Srbinsky, blgarinsky, ugrynsky и т. д., но скорeе: srbsky, blgarsky, ugorsky и т. д. Поэтому не может также от имени  русский  произвести прилагательное  rusinsky, но по правилам этимологии только rus-sky, вместо соединенного rusky (как cesky st. ces-sky, vlaskyst. vlassky).

Русский перевод статьи «РУСЬ, РОССИЯ, МОСКВА» из богемской (чешской) газеты «Národni Listy» напечатан в 1864 г. в журнале «Вестник Юго-Западной и Западной России». «Вестник ЮЗиЗР» издавался с 1862 г., шел по свежим следам польско-шляхетского восстания 1863 г. и давал нелицеприятную отповедь польским притязаниям на земли Западной России. «Вестник» публиковал исторические документы по малорусской и белорусской истории, печатал исследования и полемические статьи по западно-русским делам, польскому и порождаемому поляками украинскому вопросам («холопомании»). Среди авторов «Вестника» - яркие представители западнорусской  общественной мысли и науки: К.А. Говорский (редактор), С.С. Гогоцкий, М.О. Коялович, И.Г. Кулжинский, В.Ф. Ратч, М.В. Юзефович и др.; журнал печатал сообщения из Галичины и Угорской Руси. 

Восстание 1861 г. предваряла многолетняя активность польских пропагандистов (самый известный в 1860-е гг.  -  Франциск Духинский), распространявших по Европе русофобские мифы, которые объявляли великорусов враждебными славянам и Европе азиатскими москалями, «туранцами» и «финно-уграми», якобы захватившими славянскую Русь и само её название. Русью поляки называли ранее подвластные им южную и западную части действительно Руси - историческую Малую Россию (Украину) и Белоруссию, их жителей соответственно - отдельными от «москалей» русинами  (они же  украинцы  и  белорусы). Великороссию польские идеологи именовали Московией, ложно приравняв к ней название Россия (которое строго научно значит ту же Русь, греч. Ῥωσία - Русь). Соответственно, россиянами польские идеологи называли только жителей в польском смысле «России» - Московии (Великороссии). После революций 1917 г. их коммунистические коллеги в изменённом виде - без  Московии,  москалей  и  русинов  (но с нерусскими Украиной, Белоруссией, украинцами, белорусами) - сделали эту схему частью официальной «исторической науки» СССР.

Русские учёные на раз разоблачали выдумки польского агитпропа. Тот же «Вестник ЮЗиЗР» в 1862 г. разместил грамоту митрополита «Киевского, Галицкого и всея России» Иова Борецкого († 1631), в которой Иов упоминает «преподобных отец наших и святителей российских» и обращается к своей пастве «благочестивые прибежане и парафяне (прихожане) Церкви святой восточное благопослушнии российстии сынове»; Константинопольский патриарх назван в грамоте «отец и пастырь» «наш природный российский». Редактор «Вестника» Ксенофонт Антонович Говорский к этому «российскому» словоупотреблению митр. Иова дал примечание: «С недавнего времени польские писатели, с целью положить раздел между единокровными русинами восточной и западной России, стали сериозно, печатно уверять, будто бы между названием русский и российский, Русь и Россия есть большая разница, и что последние названия вошли в употребление только со времен Екатерины II. Эта грамота, да и тысяча других документов, в числе коих множество древнее настоящего, служат лучшим опровержением сих, смеха достойных, польских вымыслов. Не надобно забывать, что писавший эту грамоту м. Иов Борецкий был малоросс, избранный в митрополита козаками, и что эта его грамота списана с подлинника галицким русином и, по вере, униатом г. Головацким. Прим. Ред.» (илл. 1).

Илл. 1. Примечание К.А. Говорского. Вестник ЮЗиЗР. 1862. Сент. Т.I. Отд.I. С. 104.

В наводимой поляками путанице понятий и терминов мог разобраться не каждый, ведь для этого требовалось знание научной истории, её источников. Иностранцам разобраться в смысловых ловушках недобросовестных польских посредников было ещё труднее. Но в XIX веке славянская взаимность отнюдь не была пустым словом. Славянские народы испытывали друг к другу симпатии и приходили друг другу на выручку (польские русофобы и их адепты - исключение). Кто-то из учёных чехов заметил идеологическое наступление, развязанное поляками против русских, и решил расставить точки над «i». К сожалению, редакция газеты «Národni Listy», а за ней и «Вестник» не сообщили имени автора.

Во введении чешский исследователь отметил насаждаемое поляками разделение понятий Русь, русин, русский и Россия, российский и указал на неуместность употребляемых ими названий Москва, московский, москаль: «Кто занимается польскою литературою, тот знает, что поляки делают точное и обстоятельное различие между названиями: «Русь, русин, русский» и «Россия, Россияния, российский». Первые выражения, «Русь, русин, русский», означают у них обыкновенно употребляемые нами названия: Малороссия, Белоруссия и т. п… другие же означают то, что вся Европа называет словом Россия (в научном смысл Великороссия). Слово Россия заменяют они (в особенности в последнее время) словами: Москва, московский, москаль, не обращая внимания, что они не живут в 16 или 17 веке, когда обыкновенно писали царь московский, правительство московское (в роде: двор парижский, варшавский и пр.).» (с. 29) (илл. 2).

Илл. 2. «РУСЬ, РОССИЯ, МОСКВА.». ВЮЗиЗР. 1864. Май. Т.IV. Отд.II. С.29. Фрагмент.

Автор излагает историю русского имени, начиная со времени сложения русского народа из восточно-славянских племён, подчинённых «варяго-руссам», от которых пошли названия Русь, русин, русский. (с. 30-31).

Про появившиеся в удельный период княжества пишет, что они «были русские и все вместе назывались Россия (Русь)»: «...на севере после смерти великого князя Владимира св., образовались княжества: Новгородское, Смоленское, Полоцкое, Черниговское, Переяславское, Владимирское и проч., которые безпрерывно распадались еще на меньшие части (уделы); но все эти княжества были русские и все вместе назывались Россия (Русь), - как в Киеве, так и в Новгороде, близ рек Тверки, (позже) Москвы, Оки, и близ верхнего Дона.» (с. 31).

Свидетельствует, что великое княжество Московское и Западную Россию (Великое княжество Литовское) населял единоверный русский народ, говоривший на одном языке: «В области великого княжества Московского обитали русские в полном значении этого слова, которые исповедывали одну православную веру и с единокровными русским народом западной России, даже оба этих народа до времен Витовта, в делах веры, подчинялись одному Киевскому митрополиту, титуловавшемуся, поэтому, митрополитом всея России; говорили одним русским языком, отличавшимся только в немногом местными провинциализмами...» (с. 33).

Автор сообщает, что части Руси - Белая, Черная, Червоная, Великая, Малая - это земли «одной и той же России»: «Здесь неизлишним будет сказать несколько слов о названиях: Белоруссия, Черная Русь, Червонорусь, Великоруссия и Малоруссия. Это только географически наименования разных земель одной и той же России, которых начало не совсем ясно.» (с. 35-36) (илл. 3). Далее описывает происхождение названных частей Руси-России, следуя имевшимся на тот момент научным сведениям (современная наука располагает источниками, показывающими более раннее распространение названий «Белая Русь», «Великая Россия», «Малая Россия»). 

Илл. 3. «РУСЬ, РОССИЯ, МОСКВА.». С. 35-36. Фрагмент.

Чешский исследователь сообщает, что древние выражения Русь, русский поныне употребляются народом всей России, как близ Волги, так и в Галичине: «Выражение Русь, русский и друг., употребляемые древнейшим летописцем русского народа, достопамятным Нестором  († около 1116), остались и во все следующие столетия во всеобщем употреблении в русском народе, обитающем на всем пространстве России (в великой, малой и белой Руси), и на северо-востоке, в землях близь Волги и в окрестностях Москвы народ именует свой говор языком русским и говорить: «он русский человек; житель - святой Руси»; так и народ галичской России называется - русским (русин) и его язык - русский.» (с. 37).

Автор указывает на греческое происхождение названия Россия: «У греков русские издревле называются Ρос (Ῥως), а Россия -  Росиа (Ῥωσια)...», последнее появилось «в статьях Константина Порфирородного», и что написание Россия усвоено русскими через греческие церковные книги (с. 39).

Следуя П. Шафарику, автор, датирует начало распространения на Руси греческого названия Россия XVI-м веком (с. 39) (современная наука относит это к XV в). Вывод же, что среди русских писателей название Россия стало преобладать над именем Русь с XVII в., является верным: «Названия Россия, россиянин, российский  в течении 17 столетия одержали верх над названиями Русь, русин, русский и употреблялись писателями как восточной (московской), так и западной (польской) России...» (с. 39-40).

Разоблачая выдумку польских идеологов о якобы разнице Руси и России, автор подытоживает: «Название Россия не принято ни одним европейским народом, исключая поляков и то новейшего времени, чем они доказывают, как уже сказано, старопольскую Москву. Кто читал со вниманием сказанное нами о происхождении названия Россия, тот в состоянии сам решить: есть ли какое-нибудь различие между названиями «Русь» и «Россия». Если бы кто, после этого, продолжал видеть различие между этими названиями, то должен признать еще большее различие английского Раlad и французского Рologne от польского названия Роlska.» (с. 40-41) (илл. 4).

Илл. 4. «РУСЬ, РОССИЯ, МОСКВА.». С. 40-41. Фрагмент.

Далее автор показывает, что слово  Москва  у средневековых авторов  обозначало Московское государство и Великую Россию (с. 42). И что со времени Петра I титул русских монархов всея России признан «всею Европою», а «Москва» в таком качестве употребляется «по грубому невежеству, или по злобе», «особенно поляками»:  «Название Москва окончательно уступила место, как известно, со времен Петра Великого, названию Русь (Россия) даже и в чужих государствах и русские венценосцы признаны были всею Европою государями всея России. Прежнее же название Москва, если после того и употреблялось и теперь употребляется иностранцами, в особенности поляками, то только по грубому невежеству, или по злобе.» (с. 43) (илл. 5).

Илл. 5. «РУСЬ, РОССИЯ, МОСКВА.». С. 43. Фрагмент

Автор свидетельствует об этнографическом единстве русского народа: «Из всего сказанного нами, всякий любящий правду человек, в состоянии видеть, что, во всей русской Империи (и частью австрийской) существует только одна русская нация, вследствие различных событий разделенная на две части, и вновь правительственно и литературно соединенная; эти части были: западная (близь Днепра - белороссы и малоросы) и восточная. Эта нация употребляет один русский язык, раздробленный на множество наречий, впрочем, весьма мало различных между собою...» (с. 43) (илл. 6).

Илл. 6. «РУСЬ, РОССИЯ, МОСКВА.». С. 43. Фрагмент.

Завершает статью утверждение, что изобретённое поляками вместо традиционного русский прилагательное русинский (rusinsky) столь же неверно, как если бы вместо грамотного сербский, болгарский и т.п. написать сербинский, болгаринский и т.п. Цитируем: «... название Русь, русин  употреблялось и употребляется в таком же значении, как Srb и Srbin, Blgar иВlgarin, Rimlan и Rimlanin, Ugor и Ugrin, Slovjan и Slovenin, и т. д. Кто хоть несколько знает состав славянского языка, тот не составит из этих имен прилагательных Srbinsky, blgarinsky, ugrynsky и т. д., но скорeе: srbsky, blgarsky, ugorsky  и т.д. Поэтому не может также от имени русский произвести прилагательное rusinsky, но по правилам этимологии только  rus-sky, вместо соединенного  rusky  (как cesky st. ces-sky, vlasky st. vlassky)» (с. 44).

«РУСЬ, РОССИЯ, МОСКВА».

Электронная копия статьи «РУСЬ, РОССИЯ, МОСКВА» (Вестник Юго-Западной и Западной России. 1864. Май. Т.IV. Отдел II. С. 29-44) в формате PDF.

Статья неизвестного чешского исследователя «РУСЬ, РОССИЯ, МОСКВА» -написанная для широкой публики работа научно-просветительского характера, опирающаяся при изложении истории названий Русь, русин, русский и Россия, российский на научные знания своего времени. Нам она может быть интересна не столько в этом качестве (современное научное знание вопроса располагает бóльшим кругом источников), сколько как  пример разоблачения выдумок польских идеологов-русофобов XIX века, которые с целью расчленения русского народа вбивали идеологический клин между его частями: великорусами и малорусами-белорусами. Статья ценна ещё и как памятник славянской взаимности, сближавшей братские славянские народы, ныне, увы, разобщённые.

Статья профессора Вершинского А.Н. из книги "Города Калининской области" изд. Калининское областное литературное издательство" гор. Калинин 1939 год.

РЖЕВ

В первой части статьи профессора описывается история города от зарождения первого поселения до начала XVII века (Смутное время) 

Иностранная интервенция в смутное время.

Смутное время в России отметилось массовой иностранной интервенцией 1598-1613 гг. вследствие тяжелейшего экономического и общественно-политического кризиса.

Первым народом, поселения которого близ Ржева устанавливаются не только вещественными, но и письменными источниками, было многолюдное и сильное славянское племя кривичей. Могильные насыпи - курганы, обнаруженные близ Ржева и по берегам Волги, принадлежат именно этому славянскому населению и относятся к VIII-XI-XII вв. нашей эры. 

Поселки кривичей под Ржевом расположились на водных путях из Ильменьского бассейна в р. Днепр. Путь шел по р. Поле, ее притоку Явони, выходил волоком в Селигер, а оттуда спускался Волгой до впадения в нее р. Вазузы, поднимался вверх по этой реке и выходил волоком на верховья Днепра. Наличие связи Верхней Волги с южными и восточными областями древней Руси подтверждают находки монет в кривичских курганах. Близ д. Гульцево в раскопанном здесь кургане были обнаружены византийские монеты императора Ивана Цимихсия - современника киевского князя Святослава, арабский диргем с низовьев Волги и средней Азии и западные монеты с изображением императора Оттона III. 

Экономические и политические связи Верхней Волги в XI-XII вв. были ориентированы на Приднепровье. Вот почему в это время волости около Ржева тяготели к возникшему в XI в. Смоленскому княжеству. В уставной грамоте смоленского князя Ростислава Мстиславовича, данной в 1150 г. смоленской епископии, впервые упоминается 9 погостов "у Вержевлян у Великих", с которыми епископу полагалась дань, как денежная, так и натуральная (вопрос о первом упоминании Ржева в Летописных источниках долгое время был дискуссионным, сошлись на 1216 году. При внуке князя Ростислава - кн. Мстиславе Удалом (герой битвы на р. Калка 1224), правившем Торопецким удельным княжеством. Ржев входил в состав его владений. Во время войны с родственниками Мстислава Удалого - с сыном Всеволода III - Святославом - войска последнего вторглись в Торопецкую землю и осадили "Ржеву, городок Мстислава". Ржев защищал сначала посадник Ярун, который с сотней воинов отбил нападение Святослава, князя переяславльского, а потом Мстислав Удалой разбил здесь своего противника. Это событие, отмечаемое летописями в 1216 г. и считается годом основания города, хотя он, конечно, существовал еще и раньше. 

В середине XIII в. Ржев от вымершей линии потомства Мстислава Удалого перешел во владение Александра Невского. При сыне Александра Невского - Даниле Александровиче - Ржев управлялся князьями, находившимися под политическим влиянием Москвы. 

В XIV в. усилившееся литовское княжество, пользуясь раздробленностью Руси на мелкие феодальные княжества и зависимостью Руси от татар, стало производить захваты русских земель. В 1356 г. сын Ольгерда (князь Литовский) - князь Андрей - захватил Ржев и посадил в нем своего наместника. Закончив борьбу с Тверью, великий князь Дмитрий Донской пытался в 1376 г. отнять Ржев у Литвы. Он послал туда двоюродного брата кн. Владимира Андреевича, но тот взял посад (строения за городскими стенами), а город захватить не смог. Город лишь позднее, после Куликовской битвы, был возвращен в состав московских владений. Герой Куликовской битвы Дмитрий Донской отдал Ржев своему двоюродному брату кн. Владимиру Андреевичу Храброму, от имени которого, вероятно город и получил название Ржевы Владимировой. 

В 1389 г. великий князь Василий I Дмитриевич не считал Ржев твердо установившимся владением и в договорной грамоте писал, что, в случае отхода Ржева от князя Владимира, он заменит его другими владениями. 

Переход Ржева в руки московских князей вызывал претензии тверских князей, для которых Ржев и его волости были мостом между волжскими и днепровскими путями. В конце XIV в. Ржев на время отошел во владение тверских князей. В 1399 г. тверской князь Михаил Александрович завещал Ржев своему сыну Ивану. Однако невыгодно было московским князьям оставлять Ржев в руках своих политических противников. Город вновь перешел к князю Владимиру Андреевичу Храброму. В его руках он оставался до 1405 года, а с этого времени перешел непосредственно во владение князей московских. 

Василий II (Темный) в период междоусобной войны со своими родственниками должен был искать помощи Твери и под давлением обстоятельств в 1447 г. уступил Ржев тверскому князю Борису Александровичу. Однако население города и крепкое боярство не хотело уходить из-под власти Москвы. Борису Александровичу пришлось получить Ржев только после трехнедельной его осады. Этими обстоятельствами воспользовались литовские князья. Они пытались вновь овладеть городом, но потерпели неудачу. К концу правления Василия II Ржевское княжество вновь стало владением Москвы. 

В XIII-XV вв. город занимал берег Волги при впадении в нее речки Холынки. На самом мысу, у крутых берегов обеих рек, расположился Ржевский кремль. От кремля сохранилась насыпь, с западной стороны - следы рва. 

Ржевское княжество в XIV-XV вв. охватывало весь бывший Ржевский уезд и Южную часть Осташковского. С севера оно граничило с Новгородом, с востока - с Тверским княжеством, с запада - с новгородскими владениями и с Литвой, с юга - со Смоленским княжеством. 

Ржев с территорией его княжества в XIV-XV вв. не раз переходил из рук в руки. Ржевское княжество лежало на стыке трех крупных политических сил Восточной Европы: Москвы, Твери, Литвы. Оно было мостом из Волги в Днепр, из Волги - в систему рек Ильменьского бассейна, и недаром в это время Ржев служил предметом ожесточенной борьбы между тремя великими княжествами. 

От литовских князей Ржевское княжество принимало на себя первые удары во время их агрессии на Восток. Памятником этой длительной борьбы с Литвой является легенда, хранившаяся в памяти населения города до начала XX века. Легенда рассказывает, что в городе княжил князь Владимир, умер и был похоронен в Ржеве. После смерти постоянно являлся на белом коне, вооруженный одним белым платком. Литва много раз нападала на город. Стоило князю появиться на высоком холме и махнуть платком на осаждающих, как они, ослепленные, обращались в бегство. Конь князя так громко ржал, что испуганные литовцы стремительно бросались с крутизны в Волгу и, не достигнув противоположного правого   берега, гибли. Историки пытались объяснить, к какому князю Владимиру относится легенда - к Владимиру Мстиславичу (конец XII-начало XIII в.) или Владимиру Андреевичу Храброму. Трудно в легенде искать исторических лиц. Из нее ясно только та длительная борьба, которую вели жители города и княжества с XIII по XVII в. с западными соседями, пытавшимися их поработить. 

Понятна и позиция Ржева в XV в., когда им пытались овладеть тверские князья, бывшие союзниками Литвы, население Ржева сопротивлялось переходу его во владения Твери. Росшее Московское княжество зорко следило за Ржевом. Он был ему нужен и как опорный пункт на западном рубеже Руси и как территория, отрезавшая соперницу Тверь от непосредственного сношения с Литвой. В промежутке времени между 1513-1521 гг. младшие представители московской княжеской семьи, правившие Ржевским княжеством, умерли. Великий князь Василий III присоединил Ржев и его волости к общегосударственным владениям. Для города кончилась опасность феодальных войн, грозивших мирному населению в течение четырех веков. С этого времени Ржев стал центром уезда Московского государства. 

В начале XVII в., когда началась польская интервенция, когда ставленник Польши Дмитрий II укреплялся в Тушинском лагере под Москвой, шайки поляков бродили не только кругом Москвы, но и проникали дальше, доходили до Верхней Волги. В 1609-1610 гг. они захватили Ржев и сдали город польским войскам Сигизмунда III, проникшим сюда из-под Смоленска. В конце 1612 года Польские интервенты были изгнаны из Москвы. Сформировалось правительство Михаила Романова, но остатки интервентов в виде отдельных шаек, бродили еще по Руси, грабя деревни и города. Огромное зло русскому населению причинял большой конный отряд поляков во главе с Лисовским. В 1613 году он напал на Ржев. Ржевитяне находясь под впечатлением ужасов пережитой польской интервенции, решили защищать город до последних сил. Штурм города, произведенный Лисовским, был отбит. Боясь преследований, Лисовский отступил на восток, вниз по Волге. (Здесь необходимо отметить, что, по некоторым сведениям, Лисовскому удалось все же захватить, часть города вне крепостных стен. Это нынешний район Красноармейской стороны. Жители не успели спрятаться и бандиты Лисовского учинили страшную резню. Как вспоминают очевидцы кровь лилась ручьями и, учитывая рельеф местности, стекала в сторону Волги, на том месте, где сейчас бензоколонка, образовалось озерцо из крови наших предков. Позднее на этом месте, в память о погибших был возведен собор получивший имя Спаса.

Страшное опустошение принесла польская интервенция Ржеву и его уезду. Город запустел: часть населения была перебита, часть бежала в другие города. В деревнях, окружавших город, лежало огромное количество пустых земель. Многие деревни превратились в пустоши и больше не восстанавливались. 

Захват поляками Смоленска, близость польской границы делали из Ржева тыловую крепость Московского государства. Город был усилен военно-служилой частью населения. Здесь были поселены стрельцы, пушкари. В период войны Московской Руси с Польшей и при Михаиле, и при Алексее Романовых Ржев на раз был сборным пунктом дворянских ополчений и стрелецких полков.

Во второй части статьи профессора описывается история города периода "Промышленной революции" XVIII-начало XX веков 

Еще в Петровскую эпоху Ржев сохранял вид старого города Московской Руси. Город имел деревянные срубленные из дерева стены, десять деревянных башен, из которых две имели ворота, остальные были глухими. Окружность укрепленной части города достигала 1280 метров. 

Как город, лежавший на пути к западной границе, Ржев имел торговое значение. На это указывает значительное количество купечества (1519 чел.), жившего в городе. В первые десятилетия XVIII в. в Ржевском уезде возникло два железоделательных завода. Они принадлежали ржевскому посадскому человеку Максиму Ситникову и крестьянину Осташковской слободы Игнатию Уткину. 

Как и все города, Ржев со времен Петра I имел орган управления в виде городского магистрата, который состоял из бургомистра и ратманов, выбиравшихся из верхушечных слоев местного купечества. Жизнь ржевских горожан в первой половине XVIII в. была неприглядной. Произвол воевод был одной из характерных черт этой поры. 

В XVIII веке около города для мелких военно-служилых людей - пушкарей - были даны земли. Позднее этими землями завладели ямщики, государственные крестьяне, помещики. Это стесняло горожан. Они не имели выгонов (луга для выпаса скота). Земли крестьян и помещиков вокруг города теснили и крупных купцов. Негде было строить заводы, склады, пристани. Споры из-за земель тянулись долго. 

Ржев в XVIII в. являлся одним из центров раскола (старообрядчества (староверства)). Раскольниками были многие из горожан. Из раскольничьих семей вырастала крупная буржуазия. Записанные в раскол купцы по закону не должны были выбираться на должности в городе. А так как выборная городская служба была в то время не столько почетным, сколько ответственным делом за интересы государственной казны, ржевское купечество протестовало против освобождения раскольников-купцов от городских служб. 

В 1768 г. Новгородский губернатор Сиверс подал в сенат любопытный доклад, где он описывает состояние города: "Ржев Володимиров, - писал он, - может поспорить с Торопцом: одно худо, что между жителями капитальных людей мало, вредят своей торговле, занимая большие капиталы у англичан и других за весьма высокие проценты. У них споры с разночинцами, особливо пушкарями и ямщиками о землях. Вкоренившийся здесь раскол - порок всему городу". 

В крепкой схватке старого московского быта, представленного расколом, с начавшейся с XVIII в. европеизацией части буржуазии Ржева можно наблюдать элементы нового. В 1767 году в наказе своему депутату в законодательную комиссию ржевские купцы требовали изменения законов о векселях и освобождения от постоя войск домов горожан, требовали и организации почты от Ржева до Торжка, так как при торговле с Петербургом "здешнее купечество - в пересылке писем испытывает крайнюю нужду" (по Сборнику Русского исторического общества том 107. стр 412. прим Вершинского). Из среды ржевской буржуазии вышел и известный в XVIII веке самоучка Волосков. Обучившись грамоте, он пристрастился к чтению книг. Его интересовали книги по механике. Увлечение физикой и механикой побудило его приняться за конструирование часов, которые показывали и месяц, и недели, и фазы луны. Часы были сделаны, и теперь хранятся в Ржевском районном музее (Во время оккупации города немецкими войсками в период 1941-1943 гг. были утрачены. По некоторым сведениям, хранятся в политехническом музее (но возможно это и не те самые часы).

По губернской реформе 1775 года Ржев стал уездным городом и вошел в состав Тверской губернии. В это время он был не только административным центром, но в одной из значительных пристаней, куда сходились товары с верховьев Волги, из южных и юго-западных губерний России. 

Росшая ржевская буржуазия имела во второй половине XVIII века значительные торговые обороты, доходившие до 850-900 тыс. рублей в год. 

В городе насчитывалось до 159 цеховых ремесленников: кузнецов, сапожников, красильщиков и набойщиков по холсту (нанесение рисунка на ткань с помощью деревянных матриц иногда для многоцветного рисунка по несколько раз). Вместе с ростом ремесла для второй половины XVIII в. было характерно появление мануфактур под громким названием "заводов". В 1783 году в Ржеве были такие промышленные предприятия: 

- 2 кожевенных, вырабатывающих продукции на 1500 руб., 

- 15 канатных - с выпуском продукции на сумму 100 113 руб., 

- 2 кирпичных, 

- 1 сальный, 

- 2 воскобойных 

- 3 предприятия по выработке кармина, бакана 

а всего 23 предприятия, выпускавших продукции на 119 913 руб. Основную отрасль ржевской промышленности в XVIII в. составляло пенько-прядение и канатное производство. 

Об изменениях в количестве населения города за XVIII век и первую половину XIX века довольно полное представление дают такие цифры: в 1783 г. в Ржеве было 7232 жителя, в 1825 г. - 9121 чел., в 1858 г.- 18537 чел. В XVIII веке из 7,2 тыс. жителей купцы и мещане составляли 66 проц. Ничтожную долю (0,5 проц.) составляло в населении Ржева дворянство. Однако ему принадлежала вся власть в городе, оно было владельцем земель и крепостных крестьян в окружающем город уезде. После крестьянской реформы Ржев изменился очень мало. В промышленности города по-прежнему преобладали мелкие предприятия, дававшие продукции до 750 тыс. рублей. Главным из них были пенькопрядильные, сальносвечные, паточные и  солодовенные предприятия. 

С 1870 г., когда была проведена железная дорога Вязьма - Лихославль, когда в уезде стало сильнее развиваться льноводство, в городе выросла фабрично-заводская промышленность. Ржев начинает превращаться не только в узел железных дорог, но и центр промышленности. 

В начале 1890-х годов в Ржеве кроме мелких предприятий с числом рабочих мест от 4 до 26, имелись уже фабрики и заводы, насчитывающие от 50 до 300 рабочих. Наиболее крупной фабрикой была писчебумажная (ныне на этом месте расположены корпуса "старой" площадки Краностроительного завода). В это время в городе насчитывалось 1210 рабочих. Это были большей частью разорившиеся городские ремесленники, мещане, крестьяне из соседних деревень. 

С середины 1890-х годов в окрестностях Ржева начинается пора быстрого развития торгового льноводства. Это было время "льняной горячки", когда льном засеивалось до 41 проц. посевной площади ярового клина в Ржевском уезде и до 60 проц. в Зубцовском уезде. Чтобы яснее представить процесс развития льноводства в 187-1900-х годах, приведем несколько цифр: в 1875 году из Ржева было отправлено 408476 п. (пудов) льноволокна, в 1895 г.- 686000п., (5 проц. русского экспорта), в 1900 г. 1027000 п., в 1905 г. 1 992 000 п (13 проц. русского экспорта). 

Эти цифры показывают, что к девяностым годам XIX века торговое производство приняло широкие размеры, Ржев, как железнодорожный узел, превратился в один из центров, откуда отправлялся лен. К концу XIX и в начале XX века изменилась и ржевская фабрично-заводская промышленность. Паровые двигатели и машины все более и более вытесняли ручной труд. Возникли новые предприятия: катонинная фабрика (по переработке льноволокна в подобие хлопкового волокна) (1899г.), спиртоводочный завод (1901г.), маслобойный завод (1912г.), ежегодно перерабатывающий до 350-400 тыс. пудов льняного семени. Владельцами их большей частью были местные ржевские купцы.

В третьей части статьи профессора описываются революционные события начала XX века и захват власти большевиками в 1917 году в Ржеве 

Отправка маршевых рот на фронт стала почти невозможной. Самым актуальным был лозунг: «Долой войну!»

Делегат от фронтового комитета прапорщик Кудрявцев на заседании солдатской секции Ржевского Совета жаловался: «Разложение Ржевского гарнизона и причина разложения его - в большевистской агитации и несознательности солдат».

В 1900-х годах в Ржеве возникла социал-демократическая организация. Ею руководил студент Е. Комаров. Организация вела пропаганду среди рабочих, железнодорожников, крестьян и интеллигенции. Одним из крупных успехов было оборудование типографии, где печатались прокламации и листовки. Велась работа и среди солдат 2-го уланского С-Петербургского полка, квартировавшего в городе. Типография просуществовала с 1901 по 1905 год. Здесь печатались брошюры "Две тактики" В.И. Ленина. "Программа партии с главными резолюциями II съезда" (имеется ввиду РСДРП.). "Песни борьбы" и много листовок и прокламаций. Типография много сделала для Тверского и Московского комитетов РСДРП. 

Наиболее видную роль в революционном движении во Ржеве играли железнодорожники. Когда в октябре 1905 года в России вспыхнула всеобщая стачка, она была встречена на Ржевском железнодорожном узле с большим подъемом. Рабочие железной дороги примкнули к стачке. В октябре-ноябре 2905 года стало подниматься ржевское крестьянство. Началось аграрное движение крестьян в имениях помещиков Ромейко, графа Игнатьева и др. Крестьяне рубили помещичьи леса, поджигали усадьбы, отказывались платить подати, захватывали земли. 

В декабре, когда была объявлена всеобщая стачка и началось московское вооруженное восстание, ржевские железнодорожники примкнули к стачке, ежедневно проходили митинги. Получив 16 декабря телеграмму о прекращении стачки, они отвергли предложение и продолжали стачку до 20 декабря. 

Слабость Ржевской организации РСДРП, недостаточность ее связей с массами железнодорожников привели к тому, что руководство стачкой оказалось в руках интеллигентов - служащих железной дороги. Они не столько руководили, сколько старались сдержать революционную борьбу рабочих. Вот почему, начав стачку, ржевские железнодорожники не пошли дальше и попыток захвата власти революционным путем не предприняли. 

Подавив революцию, правительство императора Николая II принялось за земельную реформу в деревне, известную под именем столыпинской. Установление частной собственности на надельные земли, возможность их продажи, выделение отрубов и хуторов все это больно отразилось на неимущей части ржевской деревни. Крестьянство верно поняло значение этой реформы. В одной сложенной в то время частушке пелось: 

"Богачу опять лафа - 

Придумали отруба. 

Он землицу соберет, 

Жить на отруб перейдет. 

А мы бедны мужики, 

Обирай его крохи". 

И в городе, и в деревне полиция громила революционные кружки, ссылала в Сибирь лиц, выступавших активно во время революции. 

Наступил 1917 год. Пала власть Николая II. Образовалось Временное правительство. В Ржеве органы Временного правительства оформились 3 марта. В апреле возник Совет рабочих депутатов, но руководили им меньшевики. В дела фабрики Рябушинского "Ральф", где насчитывалось 1000 рабочих Совет не вмешивался и не помогал рабочим. В конце мая Совет рабочих депутатов слился с Советом солдатских и крестьянских депутатов. 17 июня пленум Совета по требованию крестьян внес проект постановления о реквизиции скота у помещиков. Эсеры и меньшевики, заботившиеся о сохранении помещичьей собственности, отклонили предложение крестьян. В деревнях широкой волной развивалось аграрное движение. Крестьяне захватывали земли помещиков, сенокосы, леса. 

В последних числах июня состоялось организационное собрание ржевских большевиков. Был избран комитет, налаживались связи с Тверью, с Москвой. Большевики вели разъяснительную работу среди масс. Перевыборы Ржевского совета солдатских депутатов показали, что массы идут под знаменем большевиков. 20 сентября пленум Ржевского совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов вместе с делегациями полковых и ротных комитетов вынес резолюцию с требованием перехода власти в руки Советов. 

Штаб западного фронта принимал меры к проявлению росшего движения за установление советской власти. С батальоном смерти Кавказской дивизии прибыл в Ржев генерал-майор Алянчиков, он заменил караулы в городе солдатами своей части. Ненадежные для Временного правительства части отправлялись из Ржева на фронт. 

В Петрограде совершилась Октябрьская социалистическая революция. Делегат Ржева на II съезде Советов, член Ржевского комитета партии Будякин телеграфировал в Ржев о переходе власти в руки Советов. В городе началась ликвидация органов власти буржуазии. 17 ноября было разогнано земское собрание, Советы повсеместно брали власть в свои руки.

В заключительной части статьи профессора описываются успехи Ржевитян в мирном строительстве социализма и заканчиваются 1939 годом, практически кануном ВОВ. Более поздних развернутых публикаций о Ржеве до начала ВОВ нет.

Открытие курсов сортировщиков льна.

Г. Ржев 1924 г. Группа слушателей курсов приёмщиков льна тверской губернии.

За годы советской власти Ржев превратился в один из крупнейших в Советском Союзе центров льняной обрабатывающей промышленности. Льночесальная и катонинная фабрики, завод по первичной обработке льна, завод ленточно-оческовых машин вместе со строящейся картонной фабрикой и льнокомбинатом союзного значения являются таким комплексом льняной промышленности, который редко можно встретить в одном пункте. Старые льнообрабатывающие производства за годы двух сталинских пятилеток подверглись коренной реконструкции и из мелких превратились в мощные фабрично-заводские предприятия. За 1928-1936 гг. число рабочих удвоилось почти на каждом предприятии города. На льночесальной фабрике, имевшей в 1928 году 653 рабочих, в 1936 году было 1206 человек, на катонинной фабрике вместо 167 стало 370, на маслобойном заводе вместо 45 рабочих 158. 

Теперь ржевская промышленность дает Советскому Союзу олифу, жмых, шелк, колодки для сапожных фабрик, машины для льняной промышленности, спирт, термоизоляционные материалы. Новые отрасли промышленности Ржева состоят из лесопильного завода, хлебозавода, мясокомбината, деревообделочной фабрики (1935г.) и др. Достраиваются пуговичная и картонная фабрики. В перспективе третьей пятилетки предположено строительство комбината искусственного шелка (кстати на месте недостроенных корпусов этого комбината ныне высятся остатки ОАО "Электромеханика"), завершение строительства льнокомбината. 

Ржев - горд быстро растущей советской промышленности, с ярко выраженной специализацией, город с будущим. Чтобы яснее понять, как изменился город за две пятилетки, сравним валовую продукцию промышленности Ржева в 1929 году и 1937 г. В 1929 году она измерялась в 29,1 млн. руб., в 1937 году - 66,9 млн. рублей. Из этой суммы четыре пятых приходится на долю промышленности, обрабатывающей лен. На перестройку и расширение промышленности города в 1929-1932 гг. было затрачено 7 миллионов руб., а в 1937 году - 6,7 миллиона рублей. 

Развитие промышленности нашло отражение в большом росте населения города. Еще в 1923 году в Ржеве насчитывалось лишь 26,5 тыс. жителей. Через 15 лет (к 1939 году) население больше чем удвоилось, достигнув 54 тысяч человек. Четверть жителей города - рабочие фабрик и заводов. 

Близость города к Ленинграду и Москве, хорошие транспортные условия способствовали оформлению Ржева в торгово-заготовительный центр большого значения. Грузы льна, льняного семени, отходов первичной обработки льна стягиваются к Ржеву. Сюда же поступает из Средней Азии шелк сырец, а с Кавказа - кавказский дуб. Ржевская промышленность снабжает своими изделиями не только города Советского Союза; лен и льняные изделия идут из Ржева к балтийским портам. Это значение Ржева имело своим результатом образование здесь центра Калининской железной дороги, где сосредоточено ее управление. 

Экономическое и культурное процветание советского города неразрывно. Ржев - второй после Калинина культурный центр в области. Две гимназии - мужская и женская - были до революции единственным средними учебными заведениями Ржева. Другая картина теперь. Сеть учебных заведений Ржева состоит сейчас из 8 средних, 3 неполных средних и 11 начальных школ. В них обучается около 10 тыс. человек. Кроме того, в городе имеются: педагогическое училище, элеваторный техникум Нарком-Зага, промышленно-экономический и областной сельскохозяйственный техникумы и  фельдшерско-акушерская школа. С осени 1939 года открылся учительский институт. В городе насчитывается 13 клубов, 2 кино, 20 библиотек и местный краеведческий музей, имеющий хорошие коллекции по истории города и района. 

Как и везде в городах Советского союза, в старом Ржеве отсутствовало дошкольное воспитание. Первый детский сад открыт в советском Ржеве еще в 1922 году. Наибольшее развитие детские учреждения получили в 1930-1931гг. За это время их было открыто здесь более 16. теперь в Ржеве 22 детских сада. Они обслуживают 1600 детей. За последние годы выстроены 4 специальных здания для детских садов, общей стоимостью более полумиллиона рублей. К этому еще нужно присоединить 8 детских яслей, которые обслуживают 400 детей. Так осуществляется в Ржеве Сталинская забота о детях. 

Дореволюционный Ржев имел слабо развитую сеть медицинских учреждений. Сейчас в городе 36 учреждений здравоохранения с 547 медицинскими работниками. На содержание врачей по городу и железнодорожному узлу расходуется 2,8 миллиона рублей, а в 1915 году эти ассигнования не составляли и 10 тысяч рублей. 

Рост культуры в городе характеризуется не только наличием тех или иных учреждений и расходами на них, но тем, как население пользуется ими, как растут его культурные запросы. Вот несколько цифр. В 1928 году центральная библиотека города имела 1,6 тыс. читателей, а теперь 4 тысячи. До революции в городе не было книжного магазина, теперь ржевский магазин КОГИЗ'а ежедневно продает литературу на сумму около 700 тыс. руб. Местная районная газета расходится ежедневно в количестве 13 тыс. экземпляров. Кроме того, город ежедневно получает около 10000 экземпляров областных и центральных газет и ежемесячно - до 4000 экземпляров различных журналов. 

Среди жителей города, на фабриках, заводах, в школах, в больницах, на железных дорогах выросли тысячи стахановцев и стахановок. Ржев - старый железнодорожный узел - не случайно дал стране таких людей, которые известны далеко за пределами своего района. К числу их принадлежит ржевский железнодорожник, уроженец города, П.Ф. Веновский. В дни, когда только-что начало развиваться стахановское движение на транспорте, он одним из первых стал водить большегрузные поезда, значительно превышая при этом установленную скорость. Его примеру последовали многие машинисты Калининской железной дороги. Трудящиеся Ржевского избирательного округа избрали т. Веновского своим депутатом в Верховный совет СССР. 

Широко известны в районе имена учительниц Н.П. Модестовой и К.Г. Белковой. Заведующая Рязанцевской начальной школы учительница Н.П. Модестова за успехи в воспитании и обучении молодежи награждена советским правительством высшей наградой - орденом Ленина, а учительница Шопоровской школы К.Г. Белкова орденом "Знак почета". 

Альберт Герман, Василий Федотов. Виды Ржева.

Аль­бу­ми­но­вые фо­то­гра­фии этой кол­лек­ции были вы­пол­не­ны в конце 1880-х - самом на­ча­ле 1890-х годов. Один­на­дцать из них сде­лал фо­то­граф А. А. Гер­ман, де­вять - В. П. Фе­до­тов.

Город Ржев де­лит­ся рекой Вол­гой на две части, на­име­но­ван­ные в кол­лек­ции по двум глав­ным хра­мам. Среди пред­став­лен­ных сним­ков ар­хи­тек­тур­ных памятни­ков Ржева пять фо­то­гра­фий Князь-Фе­до­ров­ской сто­ро­ны, во­семь - Князь-Дмитров­ской сто­ро­ны, шесть па­но­рам­ных сним­ков глав­ных го­род­ских улиц и пло­ща­дей и один сни­мок при­го­ро­да Те­те­ри­но.

Изоб­ра­же­ния в аль­бо­ме имеют под­пись «Фо­то­гра­фiя А. Гер­манъ въ Ржевъ». Нам из­вест­ны два ржев­ских фо­то­гра­фа с та­ки­ми ини­ци­а­ла­ми. Один из них - отец Альберт Ав­гу­сто­вич Гер­ман (1831-?), вто­рой - его сын Аль­берт Альбертович Гер­ман. Стар­ший - прус­ский под­дан­ный, в 26 лет при­е­хал из Эстлянд­ской губернии в Орел, ра­бо­тал в раз­ных го­ро­дах, в том числе в Москве (1866-1867) и Яро­слав­ле (с 1894 года его дело про­дол­жал в Яро­слав­ле млад­ший сын Рудольф). Фо­то­ма­стер­скую в Ржеве от­крыл в 1889 году. Она рас­по­ла­га­лась на Князь-Федоров­ской сто­роне, в доме Лео­ни­да Ни­ко­ла­е­ви­ча По­по­ва на На­бе­реж­ной улице.

В «Ве­до­мо­стях о ти­по­гра­фи­ях, ли­то­гра­фи­ях, фо­то­гра­фи­ях…» от 1 ок­тяб­ря 1900 года ука­зы­ва­ет­ся на на­ли­чие двух фо­то­гра­фий в Ржеве, при­над­ле­жав­ших Альбер­ту Гер­ма­ну «под от­вет­ствен­ность его сына». Одна с 28 марта 1889 года, вто­рая с 29 марта 1891 года. Ис­хо­дя из этой ин­фор­ма­ции, можно смело предполо­жить, что Аль­берт Ав­гу­сто­вич Гер­ман, фак­ти­че­ски от­крыв в Ржеве фото­гра­фии, либо ре­аль­но там не ра­бо­тал, либо ра­бо­тал непро­дол­жи­тель­ное время. А упо­мя­ну­тым сыном яв­лял­ся Аль­берт Аль­бер­то­вич Гер­ман.

Уточ­нить время со­зда­ния неко­то­рых фо­то­гра­фий уда­лось бла­го­да­ря де­та­лям изоб­ра­жен­ных на них объ­ек­тов. Так де­ре­вян­ный мост на фото №№ 9 и 10 еще не до­стро­ен, его от­кры­тие со­сто­я­лось в 1888 году, сле­до­ва­тель­но, сни­мок мог быть сде­лан в пе­ри­од стро­и­тель­ства в 1887-1888 годах. Де­ре­вян­ный мост на Волге про­су­ще­ство­вал всего 5 лет с 1888 по 1892 год. Ви­до­из­ме­ни­лись очертания Торго­вой пло­ща­ди (в на­сто­я­щее время - Со­вет­ской) - фото №№ 14, 15; разрушены Спасо-Пре­об­ра­жен­ский собор, дру­гие го­род­ские церк­ви и все колоколь­ни, с ко­то­рых про­из­во­ди­лись па­но­рам­ные съем­ки.

Ар­хи­тек­тур­ные па­мят­ни­ки и уклад про­вин­ци­аль­ной го­род­ской жизни конца XIX века, за­пе­чат­лен­ные А. А. Гер­ма­ном и В. П. Фе­до­то­вым, со­хра­ня­ют­ся для нас и наших по­том­ков лишь бла­го­да­ря этим ста­рым фо­то­гра­фи­ям.

Об авторах фотографий:

Альберт Герман.

Альберт Альбертович Герман (годы жизни неизвестны) - прусский подданный, действительный член РФО с 1902 года. Начал работать в ржевской фотографии своего отца на Набережной улице не позднее чем, с 1889 -1890 года. Этим фотоателье он владел до 1907 года. В настоящее время оно не сохранилось, но сведения о других владельцах мастерской прослеживаются до 1920-х годов. Альберт Альбертович занимался портретной и пейзажной съемкой, издавал видовые открытки. В собственном доме на Набережной улице имелся магазин писчебумажных принадлежностей и авторских открыток. По мнению ржевских краеведов, в 1910 году помогал во время съемок С. Прокудину-Горскому (1863-1944), т. к. некоторые ракурсы автохромов с видами Ржева в точности повторяют ракурсы снимков А. Германа. Активно работал до Первой мировой войны, имел фотографическую студию в Торжке. Далее его судьба неизвестна.

Василий Федотов.

Василий Петрович Федотов (годы жизни неизвестны) - санкт-петербургский мещанин, работал с 1866 года в Осташкове (фотомастерская в доме Лебедевой на Знаменской улице), в Ржеве (с февраля 1887-го в доме Попова по Ильинской улице, угол с набережной Волги). По этому адресу ателье существовало два года, а в 1890-х располагалось на Торговой площади. Судя по бланкам, одновременно с ржевским существовало фотографическое заведение в Вышнем Волочке (1901-1912). 

Ли­те­ра­ту­ра:

1.     Се­ме­нов А. Н. Фо­то­гра­фы Твери и Твер­ской гу­бер­нии (1858-1929). М.. 2011. С. 28-29, 126.

2.     Ши­по­ва Т. Н. Мос­ков­ские фо­то­гра­фы. 1839-1930. Ис­то­рия мос­ков­ской фотогра­фии. М.: ООО «Из­да­тель­ство ПЛА­НЕ­ТА». 2012. С. 111-113. 

3.

Тверской поход Дмитрия Ивановича 1375 года.

Тверской князь Михаил Ярославич (1285-1318) в 1304 г. получил от хана ярлык на великое княжение Владимирское. Это давало ему формальное старшинство среди сородичей, право на управление вла­димирскими землями, а также признание в качестве новгородского князя. Границы великого княжения Владимирского как особой ад­министративно-территориальной единицы постоянно менялись под воздействием многих факторов. Однако при любом раскладе влади­мирский стол оставался заветной мечтой каждого из князей Северо-Восточной Руси. Во Владимире не сложилось собственной княжеской династии, и ярлык на великое княжение хан мог дать любому из потомков Всеволода Большое Гнездо. Требовались лишь два условия: лояльность и платёжеспособность.

И в то же время, опираясь на достижения отца, Юрий Московский так же  чувствовал себя достаточно сильным для участия в борьбе за великое княже­ние Владимирское. К этому его подталкивали и новгородцы, нена­видевшие тверскую династию за её жестокие меры по отношению к Новгороду. После целого ряда московско-тверских конфликтов в дело вмешался хан Узбек. В 1318 г. он вызвал Михаила Тверско­го в Орду и приказал его казнить по обвинению в измене. Юрий Московский был возведён в достоинство великого князя Владимир­ского. Однако спустя четыре года он чем-то прогневал хана, и тот вернул владимирский венец тверским князьям, сыновьям Михаила. Это были смелые воины, но слишком самоуверенные правители. Первый из них, Дмитрий Грозные Очи (1322-1325), собственно­ручно убил в Орде Юрия Московского и за это был казнён по хан­скому приказу; второй, Александр (1325-1327), по одним источ­никам возглавил, а по другим - не смог предотвратить народное восстание в Твери 15 августа 1327 г., в ходе которого разъярённые горожане перебили большой ордынский отряд. Понятно, что вскоре после этого Тверь и всё Тверское княжество были разгромлены по­сланным ханом карательным войском. Князь Александр Тверской бежал в Псков, а оттуда - в Литву.

В походе на Тверь хан повелел участвовать и русским князьям. Уклонение расценивалось как измена, со всеми вытекающими по­следствиями, как для строптивого князя, так и для его княжества. И потому среди тех, кто вёл свои полки на мятежную Тверь, был и младший брат убитого в Орде Юрия Даниловича - московский князь Иван Калита. 

Рубежом в отношениях Мамая и Северо-Восточной Руси в современной науке считается 1374 г., когда Дмитрий Иванович открыто порвал с Мамаем. Об этом известно благодаря уникальному добавлению, отложившемуся в Рогожской летописи: "А князю великому Дмитрию Московьскому бышеть розмирие съ Татарове и съ Мамаемъ". Формальным поводом разрыва послужило требование Орды выплатить выход. К этому времени стало ясно, что чаша весов в отношениях Москвы и Мамая качнулась в сторону первой, которая этот исторический шанс использовала для укрепления своего положения в Северо-Восточной Руси. Речь идет о войне Твери с Москвой 1375 года.

Тверь - это богатый поволжский го­род, который, как и Москва, был относительно молодым. Первая крепость была здесь построена в 1182 г. Всеволодом Большое Гнездо. Основателем ди­настии тверских князей стал брат Александра Невского Ярослав. По своему экономическому и политическому значению Тверь пона­чалу явно превосходила Москву.

Поход на Тверь 1375 года во многом сформировал опыт мобилизации войск, который в дальнейшем и был использован Дмитрием Донским в 1380 году. Подробно эти события описаны В. С. Борзаковским  и пересмотрены московским историком В. А. Кучкиным. Во время княжения Дмитрия Ивановича, - пишет Дж. Феннел, - Москва, стала бесспорным лидером Северо-Восточной Руси о чем свидетельствует большое число князей, совершавших походы во главе с Москвой в войнах против Твери, Литвы и Орды. Внук Ивана I Дмитрий Донской решил борьбу с Тверью вместе с Северо-Восточной Русью в пользу Москвы и вместе с тем подготовил капитуляцию Твери в XV веке. Антитверская коалиция, возглавляемая Дмитрием Ивановичем, как подсчитал Э. Клюг, состояла из 19 удельных князей. По его мнению, участие удельных князей во всерусском походе 1375 г. объясняется их стремлением раз и навсегда поставить Тверь в определенные рамки.

Значительную работу по изучению событий 1375 г. проделали тверские краеведы, ученые и специалисты. Изучение обороны Твери имеет и определенное значение для понимания развития военно-исторической мысли в части, касающейся укрепления обороноспособности русских городов. Геополитическое положение Твери было как будто предпочтительней московского. С востока, юго-востока и юга ее плотным полукольцом окружали территории, подвластные Москве. На севере и северо-западе располагались земли боярского Новгорода, где Торжок и Бежецкий Верх становились "горячей точкой" в любом конфликте. И только на западе к тверскому княжеству примыкали земли Белоруссии, входящие в состав Литовского княжества. При этом, находясь в центре этнически однородных земель, Михаил Тверской рассчитывал быть не столько объединительным, сколько руководящим центром всех русских земель. По территории княжества протекала Волга, причем текла она в меридиональном направлении и была судоходна от Ржева. Литовские купцы платили пошлины в Старице и Кашине, то есть минуя Москву, Литва по Волге торговала с Ордой, Востоком. Грамота 1316 г. говорит о значительных средствах, которые "прокручивала" Тверь. Не случайно, в течение XIV в. в тверском княжестве в границах конца XIII в. было основано 13 городов, 9 из которых были торгово-ремесленные, располагаясь на Волге. Прельщали соседей и богатые почвы московско-тверского пограничья. В результате такое положение Твери делало ее объектом нападений Литвы, Северо-Восточной Руси и Новгорода: с середины XIII до конца XIV в. новгородцы нападали на Тверь трижды, литовцы четырежды, а Северо-Восточная Русь - шесть раз.

В начале марта 1375 г. в Твери встретились два человека, прибывших из Москвы. Одним из них был Иван Васильевич Вельяминов, другим - Некомат Сурожанин, торговец из Крыма, судя по имени - грек. Причина появления в Твери Ивана Васильевича ясна: после смерти его отца великий князь Дмитрий упразднил должность московского тысяцкого, исполняемую в последнее время представителями рода Вельяминовых. Причиной этой акции была потенциальная угроза власти великого князя, исходившая от московских тысяцких. Купца Некомата могла привлечь в Тверь ключевая географическая позиция этого города и хорошие связи Твери с Литвой.

Относительно прибытия обоих этих представителей в Тверь Рогожский летописец отмечает, что случилось это «на христианскую напасть». Задним числом тверской летописец имел достаточно основания для такого суждения. Но в начале марта 1375 г. тверской князь думал иначе. Михаил, вполне возможно, ближе узнавший от обоих перебежчиков о планах Москвы, сразу же после их прибытия в Тверь послал их обоих в Орду; сам же он 25 марта отправился в Литву. Немного позже он возвратился оттуда. Летом события приобрели острый характер: «Потом тогда же месяца июля в 13 приехал Некомат из Орды с басурманскою лестью с послом с Ажи-Хожею во Тверь ко князю к великому к Михаилу с ярлыками на великое княжение и на великую погибель христианскую граду Твери. И князь великий Михаила, имея веру лести басурманской, ни мала не пождав, того дня послал на Москву ко князю к великому Дмитрию Ивановичу, целование крестное сложил, а наместников послал в Торжок и на Углече поле ратью».

В чем же могла заключаться «басурманская лесть», которой поверил великий князь Тверской? Немного далее, уже рассказав о нападении москвичей, тверской летописец сообщает, что Тверь напрасно ждала помощи от татар и от литовцев. Вероятно, в начале 1375 г. Михаил пытался заручиться обещаниями помощи как от тех, так и от других; если они и были получены, то выполнены впоследствии не были. В Литве Михаил представлял свои интересы лично; но литовцы с февраля 1375 г. были вовлечены в тяжелое противоборство с Немецким орденом, продлившееся до самой зимы.

Москва ежегодно выплачивала Мамаю ордынский выход в размере 5 тыс. рублей (1т серебра), от которого Тверь была освобождена. Эту несправедливость и поползновения Твери на обладание ярлыком Дмитрий Иванович мог устранить только военным путем.

Не ранее марта 1374 г., еще до разрыва отношений с Мамаем, Дмитрий Иванович принимал в Москве Михаила Тверского, который отказался от претензий на великое княжение и поклялся "через крестное целование". Однако после "розмирья" Мамай стал подталкивать Тверь для получения ярлыка на великое княжение к войне против Москвы. Выдав ярлык Михаилу Тверскому, Мамай спровоцировал поход Москвы на Тверь.

13 или 14 июля 1375 г. мамаевские послы прибыли в Тверь с ярлыком на великое княжение и в тот же день Михаил Тверской снял с себя крестное целование и отправил гонца в Москву. Кирпичников обратил внимание на дату 21 июля 1375 г., которая является датой выезда Дмитрия Ивановича из Москвы к Волоку Ламскому. Она также может быть контрольным сроком отправки гонцов в Новгород с требованием, чтобы "шли к Москве силою". В этой связи можно считать, что известие о снятии крестного целования Михаила Александровича было доставлено в Москву не позднее 19 - 20 июля. Эти "срочные" описания важны тем, что позволяют атрибутировать их как хронологический метод. В рассматриваемом случае важно определить сроки готовности к началу боевых действий армии Северо-Восточной Руси в июле 1375 года.

Дмитрий Донской, едва успев примириться с литовцами, вынужден был начать свою третью войну - с Михаилом Тверским (1373-1375). Сын давнего врага Москвы тверского князя Александра, казнённо­го в Орде в 1339 г., Михаил был близким родственником Ольгерда. Именно он убедил Ольгерда начать войну с Москвой и сам прини­мал в ней деятельное участие на стороне литовцев. Теперь настало время платить по счетам. Поначалу тверская война шла вяло, пере­межаясь с переговорами и мирными «докончаниями». Однако ле­том 1375 г. Дмитрий решил довести дело до конца. Он предпринял большой поход на Тверь, в котором участвовали почти все князья Северо-Восточной Руси, а также полки из Новгорода и Смоленска.

Предусмотрительный Михаил хорошо укрепил город, и взять его штурмом москвичи не смогли. Целый месяц длилась осада Твери. Наконец, Михаил запросил мира. Он заключил с Дмитрием дого­вор, в котором называл себя «младшим братом» московского князя и клялся во всём быть с ним заодно. 

Пунктом сбора войск Дмитрий Иванович назначил не Москву (Дмитров или Клин), а Волок (Ламский). Михаил Тверской отправил рать на Углич. Силы противоборствующих сторон разводились на 320 километров. При этом в тверском походе не было костромичан. Дмитрий Иванович, выдвигаясь на Волок, учел возможности наступления Литвы на стороне Твери. Для этих целей он держал в Костроме 5-тысячный гарнизон. На выбор в качестве пункта сбора войск Волока на Ламе повлиял также тот факт, что последний являлся совместным владением Москвы и Новгорода.

До Углича было от Твери весьма не близко, 200 км. Входил он в состав ростовского княжества Северо-Восточной Руси, а потому это был удар по интересам Дмитрия Ивановича. Кроме того, в направлении на Углич, в 145 км от Твери, лежал Кашин, который входил в юрисдикцию Москвы.

Прибыв не позднее 27 июля на Волок, до которого было 119 км, на следующий день был проведен смотр, а ранним утром 29 июля Дмитрий Иванович выступил к Микулину. До Микулина московские войска дошли за трое суток, преодолев 58 км, то есть двигаясь со скоростью чуть меньше 20 км в сутки.

В походе против Твери участвовали князья суздальско-нижегородский, ярославский, ростовский, кашинский и другие. Рогожский летописец всего называет девятнадцать князей, вставших на сторону Дмитрия Московского. Уже первого августа 1375 г. нападавшие захватили Микулин. В следующее воскресенье, 5 августа, они стояли под Тверью.

Потратив один день (1 августа) на взятие Микулина, после непродолжительного отдыха армия Дмитрия Ивановича 2 августа двинулась к Твери. Не позднее дня 4 августа планировалось быть под Тверью, чтобы успеть провести рекогносцировку, а потому 51 км пути они прошли, увеличив темп движения. И в этом был свой резон. Дмитрий Иванович ставил целью не допустить возвращения за стены Твери ее рати из Углича. 400 км пути до Углича и обратно без задержки на боестолкновение - это 20 дней, и этот срок, если считать от 13 июля, истекал 2 августа.

Москвичи начали подготовку к штурму Твери. С заволжской стороны в направлении современной набережной Михаила Ярославовича были построены два моста, сооружены туры и стрельницы, подготовились к засыпке рвов и поджогу стен. На это ушло трое суток. Ранним утром 8 августа московские войска пошли на штурм города.

Тверской град, который предстояло взять Дмитрию Ивановичу, с фронта, со стороны поля, защищал деревоземляной вал длиной 600 м с двумя воротами, согласно плану Э. А. Рикмана. Это центральные Владимирские и Васильевские, с мостом через р. Тьму с юга. В 1373 г. Михаил Александрович прокопал здесь ров от Волги до Тьмы. Вместе с тем, на плане Рикмана отсутствуют третьи ворота - Волжские, расположенные непосредственно у Волги; именно с помощью последних Михаил Александрович осуществил вылазку 8 августа. Это известие отложилось только в составе Тверского сборника и отмечено Кучкиным.

Владимирские ворота и ров.

План Дмитрия Ивановича состоял в том, чтобы атаковать Тверь со стороны Тьмы по мосту к Васильевским воротам, а также с Заволжской стороны через построенные им здесь два моста. Однако, наступая на тьмацком направлении, москвичи не смогли пробить ворота, а ограниченная площадь не позволяла им развернуть здесь боевые порядки в полной мере, использовав превосходство в силах.

Наступать со стороны Волги оказалось не менее сложно. Здесь берег был итак выше, и к этому прибавилось еще и падение уровня воды, достигающее в августе-сентябре минимального значения. Переправа облегчилась, но осложнились условия штурма: увеличилась высота стены. Вместе с тем это дало возможность в обрывах реки, находясь в "мертвой зоне", разместить большое количество воинов, использовав обрывы в качестве плацдармов. Нападавшие могли здесь сосредотачиваться для атаки, а также стрелять с закрытых позиций. Именно поэтому москвичи оставили правый берег Волги только спустя сутки после начала штурма.

После начала штурма тверичи заметили, что москвичи практически не атакуют с фронтальной напольной стороны, решив использовать Волжские ворота для нанесения удара во фланг напольной группировки и попытаться дойти до Тьмацких ворот. Очевидно, что сюда Михаил Александрович направил свой главный резерв - личную дружину, которая неожиданным ударом из Волжских ворот опрокинула слабое прикрытие и принялась уничтожать осадные машины москвичей. Летописи сообщают о бое, который продолжался до позднего вечера, но именно здесь на напольной стороне он прекратился только тогда, когда ничего уже видно не было. Процитируем: "Князь великий Михайло Волжскыми вороты Москвичь былъ, и тури посекли и пожгли, и Москвичи къ вечернюю годину отъ города отступили". После доклада Дмитрию Ивановичу о вылазке он направил туда отряд тяжеловооруженной пехоты и конницы, возглавляемый Симеоном Романовичем Добриньским, шурином великого князя. Из князей под Тверью погиб только он, выполнив поставленную задачу - загнал "неприятеля" в город.

В Тверском сборнике говорится, что Михаил Александрович «бил» москвичей у Волжских ворот тверского кремля. На западной, тьмацкой стороне городских укреплений обороняющиеся, по сообщению того же источника, убили боярина Семена Ивановича Добрынского, и «много людей били с городка нового с Даниловского», небольшого укрепления в десяти верстах к западу от Твери. Тогда нападавшие окружили Тверь палисадом («примет») и продолжали осаду. Одновременно они опустошали тверские волости; в их руки попали города Зубцов и Белгородок. Осада Твери продолжалась месяц, а помощь, на которую рассчитывали тверичи, не шла. Московский летописец рассказывает, что литовские войска выступили было в поход, но вернулись назад, едва им стало известно о силе противников Твери.

Армия Дмитрия Ивановича ненамного превышала защитников Твери. Речь может идти о не более чем двукратном превосходстве в живой силе. Из 12 тыс. жителей Твери сражаться на стенах способны были 4 - 6 тыс. К этому числу нужно прибавить личную дружину Михаила Александровича, насчитывающую не более 2 - 3 тыс. человек. Значит, Тверь защищало 6 - 9 тыс. боеспособных единиц. Данная величина позволяет предположить, что москвичей под Тверью было, соответственно, не больше 12 - 17 тыс. человек.

На следующий день, 9 августа, Дмитрий Иванович мог начать новый штурм. Но он перешел к осаде Твери. Московские войска стали возводить вокруг града полевые фортификационные сооружения, "мосты чересъ Волгу починили".

Осажденные в то время, испытывая тяготы, надеялись на помощь Литвы и Орды. Но Мамаю было не до них, а Литва, как считает Э. Гудавичус, в приграничных с Русью территориях войск не имела. В это же время Ольгерт защищал от немецких рыцарей Вильнюс и Тракай.

Вскоре (29 августа) под Тверь прибыли новгородцы и смоляне, о чем было доведено до Михаила Тверского, подтолкнув его к капитуляции. Тверская летопись наиболее отчетливо зафиксировала этот эпизод: "...а силы начаша москвичем прибывати, приидоша бя новгородци и Смоляне. И видя то князь великий Михаилъ, и нача хотити миру". Причем это был один из самых победоносных договоров, заключенных Москвой в конце XIV века. Поэтому привлечение Новгорода к военным действиям против Твери и его последующее участие в других военных мероприятиях Дмитрия Ивановича имело огромное военное и политическое значение.

Тверская просьба о мире оказалась успешной. Великий князь Дмитрий Московский «взял мир с князем с великим с Михаилом на всей своей воле и княгиню Олену и мир с ним взят Евфимием владыкою Тверским. И так покончили и грамоты записали, месяца сентября в 3 день отступили от града от Твери и возвратились каждый восвояси».

Яркая и в некотором роде даже красивая победа Москвы имела огромное значение. Все поверили в возможность объединения вокруг Москвы. Именно после этой победы было принято решение о снятии зависимости от Орды и Мамая вооруженным путем. Кроме того, согласно заключенному договору, Москва и Новгород получили прямое и беспошлинное сообщение через Тверское княжество. Договор объявлялся бессрочным без права выхода из него сторон: "А целования не сложити и до живота", что подкреплялось другими статьями о нерушимости границ Владимирского княжения и Тверского, а также без права изменения статей оного. Не предусматривал договор и контрибуцию. Зато требовал совместной выплаты выхода орде, возврата Тверью ранее награбленного имущества: статьи 22 и 23 договора обязывали вернуть Торжку "колокола, книги, кузни", а Новгороду все, что досталось им "войною или грабежом".

Этот договор подводит итог так называемой "тверской войне" - совместному походу ряда русских князей на Тверь. Подробное описание военных действий и осады Твери сохранил свод 1408 года и Рогожский летописец. Подписывая договор 1 сентября 1375 года, тверской князь отказывался от самостоятельной линии в отношениях с Ордой и брал на себя обязательство разорвать союз с литовским великим князем Ольгердом. Соглашение 1375 года предусматривало и совместное выступление русских князей против Орды, о котором было условлено, вероятно, еще в начале декабря 1374 года на княжеском съезде в Переславле-Суздальском.

Московско-тверской договор 1375 г.

«По благословению отца нашего Алексея, митрополита всея Руси, младший брат, князь великий Михаил Александрович, целуй мне крест, старшему брату, великому князю Дмитрию Ивановичу, и моему брату, князю Владимиру Андреевичу, и нашей вотчине Великому Новгороду, за своих детей и своих племянников. Я буду тебе старшим братом, а князь Владимир, мой брат, будет тебе братом. И ты должен хотеть нам добра во всем и везде, без хитрости. А если узнаешь от христианина или от поганого добрую или дурную весть о нас, то все сообщай нам по правде, по своей клятве, без хитрости...

А будут нас сводить с княжения татары и станут предлагать тебе нашу вотчину, великое княжение, и тебе его не брать до самой смерти. А станут нам предлагать твою вотчину-Тверь, и нам ее не брать до самой смерти...

А жить нам, брат, по этому договору. А если у нас с татарами будет мир, то и у всех мир. А если нужно будет платить выход, всем платить, а не будем платить - никому не платить. А пойдут татары на нас или на тебя, биться нам и тебе в союзе против них. И если мы пойдем на них, и тебе с нами в союзе идти на них.

А Ольгерду и его братьям, и его детям, и его племянникам целование тебе сложить. А пойдут литовцы на нас или на великого князя смоленского или на кого из наших братьев князей, нам их защищать и тебе со всеми нами в союзе. А пойдут на тебя, и нам также тебе помогать и обороняться всем в союзе...

А если случится между нами, князьями, какое дело, тогда съедутся наши бояре на границе, и будут между нами переговоры. А не договорятся, пускай обращаются к посреднику, к великому князю Олегу. И кого он признает виноватым, виноватый пускай правому поклонится, а взятое вернет...»

Перевод А.И. Плигузова, выполнен по изданию: Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. М.-Л., 1950, № 9, с. 25-28.

Некогда сильный соперник Москвы, Тверь во времена правления Ивана III уже не пыталась состязаться с новой столицей Руси. Правивший там князь Миха­ил Борисович был верным союзником московского государя и уча­ствовал во многих его походах. Однако после покорения Новгоро­да даже формальная независимость Твери стала казаться досадным пережитком прошлого. Тверское княжество отделяло Москву от её новых новгородских владений. К тому же Иван уже вынашивал идею наступления на Литву. А тверские князья издавна считались друзьями и союзниками литовских князей.

Летом 1485 г. московское войско опять двинулось на Тверь. Поводом для начала войны послужили тайные переговоры тверского кня­зя с польским королём Казимиром IV.

Ни тверская знать, ни рядовые горожане не проявили же­лания сражаться с московским войском. Осаждённая Тверь уже через два дня капитулировала. Князь Михаил Борисович ночью бежал из города в Литву. Наместником в Твери Иван III назна­чил своего старшего сына Ивана Молодого. Его матерью была тверская княжна Мария Борисовна - рано умершая первая жена Ивана III.

Тверь. Прорись с иконы.

Источник: 

Вопросы истории, № 1, Январь 2009, «Тверской поход Дмитрия Ивановича 1375 года», Н. А. Хан, с. 157-160.

Хан Николай Александрович - кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и социологии Московского государственного горного университета.

Народное образование в Ржеве. 1865 - 1890 гг.

Иерусалимская Светлана Юрьевна, кандидат исторических наук, младший научный сотрудник Ярославского государственного университета им. П.Г. Демидова, в своей статье «Народное образование верхнего поволжья на рубеже XIII - XIX вв.» рассказала об учреждении новых учебных заведений в России.

В конце XVIII в. Екатерина II сделала первые шаги для учреждения государственной народной школы. Для новой системы образования были характерны два типа учебных заведении: главные четырехклассные народные училища и малые двуклассные народные школы. Главные народные училища преимущественно размещались в губернских городах, в то время как малые народные школы - в уездных городах. Для решения кадровых проблем с преподавательским контингентом Екатерина II учредила в 1782 г. Комиссию для заведения в России народных училищ. Новые учебные заведения в основном существовали за счет местных органов власти, что негативно сказывалось на их материальном обеспечении. Дополнительные проблемы вызывало отсутствие в программах училищ единых учебных планов. По социальному составу учащиеся главных и малых училищ Верхневолжского региона подразделялись на детей купцов и мещан, составлявших основное большинство учеников таких школ. На втором месте находились дети чиновников; затем шли отпрыски священнослужителей. На начальном этапе реформы значительную часть обучающихся составляли крепостные крестьяне, направляемые на учебу помещиками. Спустя некоторое время потребность в образованных крестьянах была удовлетворена и их доля в числе учеников начала снижаться. Главные народные училища развивались достаточно успешно, но положение малых училищ в регионе, как и в целом по стране, было весьма шатким. Основная причина заключалась в недостаточном финансировании. Несмотря на существующую небольшую положительную динамику в количественном отношении (увеличение численности учащихся и числа учебных заведений), образовательная реформа Екатерины II по развитию малых училищ в конце ее царствования стала малоэффективной и в начале XIX века перед Александром I встала задача провести новые преобразования в сфере начальной и средней школы.

Начиная с XVIII в. российское государство стремилось к реализации обучения различных категорий населения в соответствии с определенной общественно-политической программой, в которой оно было заинтересовано. Вместе с тем подобная модель государственного регулирования системы народного просвещения не всегда встречала среди населения регионов понимание и стремление к сотрудничеству. Еще слишком распространенным было мнение, что образование бесполезно, если не сказать вредно, и способно лишь отвлечь мальчика от его прямых обязанностей - торговли, пахоты, предпринимательства и др.

По мнению ярославского городского головы И.А. Вахрамеева (1843 - 1908 гг.), период конца XVIII - начала XIX в. в регионе характеризовался достаточно нейтральным отношением местного общества к школьному строительству: «наши прадеды не особо дорожили процветанием умственной жизни: в заведённых наместником Мельгуновым школах число детей, принадлежавших к «среднему сословию» было ничтожно». Да и само «заведение» этих школ, по свидетельству источника было сопряжено с немалыми трудностями: «В 1778 г., при открытии Костромского наместничества, Алексей Петрович Мельгунов, генерал-губернатор Ярославский и Костромской, собрал от дворянства подписки на огромную сумму для заведения училища; но так как деньги вносились очень медленно, то правивший Костромским наместничеством Шишкин, в 1781 г., через земские суды, напоминал о скорейшей уплате».

Система начальной общеобразовательной школы, сложившаяся на территории Верхнего Поволжья (как, впрочем, и по всей империи) еще в 1780-е гг. (и напрямую связанная с реформой светского образования и губернской реформой Екатерины II), включала в себя два основных типа учебных заведений: главные четырехклассные народные училища и малые двуклассные народные школы.

Главные четырехклассные народные училища, располагавшиеся, как правило, в каждом центре наместничества или губернских городах (5 лет обучения). В указанных школах были заняты шесть педагогов: по два для нижних и высших классов плюс один учитель рисования и один иностранных языков.

В частности, в Костроме учебное заведение данного типа, положившее начало основанию в городе мужской гимназии (1804 г.) и содержавшееся за счет приказа общественного призрения, было создано в 1788 г. (по другим данным в 1786 г.), тогда как во Владимире и Твери главные народные училища открылись двумя годами раньше - в 1786 г. и также положили начало созданию губернских гимназий. Например, 7 августа 1804 г. путем преобразования из главного училища, была открыта гимназия во Владимире. В Ярославле главное народное училище было организовано 22 сентября 1786 г. (по другим данным 22 сентября 1789 г.) в Доме призрения ближнего при поддержке первого ярославского наместника А.П. Мельгунова (1722 - 1788 гг.). Последнее в год открытия приняло 66 учеников. После школьной реформы 1804 г. все перечисленные училища были преобразованы в гимназии.

Местом постоянной дислокации малых двухклассных народных школ обычно являлись уездные города (2 года обучения). Для обслуживания двухклассного малого училища полагалось два учителя; для одноклассного - один, плюс учитель рисования. Например, в 1776 г. была организована Тверская городская школа, а через год подобные училища появились в 10 уездных городах: Калязине, Зубцове, Ржеве, Бежецке, Вышнем Волочке, Весьегонске, Кашине, Осташкове, Торжке и Старице. В 1781-1782 гг. школы данного типа были созданы в населенных пунктах губернии - Красном Холме и Корчеве. В 1790-1791 гг. малые народные училища были открыты в губернской Костроме и уездных городах Нерехте, Кинешме, Макарьеве, а в 1800 г. малое народное училище для детей дворянства, купцов и чиновников было организовано в г. Галиче Костромской губернии. Однако скромные успехи этих училищ не соответствовали ожиданиям правительства, чему главной причиной были, по данным источника, «неудачный выбор правительственных лиц по училищному ведомству». Параллельно с созданием главных и малых училищ в конце правления Екатерины II в Верхнем Поволжье упразднялись домашние училища.

Формально обязанность руководства народными училищами было возложено на Комиссию об учреждении училищ. Однако, на деле данные образовательные учреждения подчинялись губернаторам и приказам общественного призрения. Провозглашалось, что бремя финансирования народных училищ берут на себя региональные государственные органы - приказы общественного призрения, но их бюджеты были для этого слишком скудны. Особенно страдали в этом отношении малые народные училища, для их содержания местная власть все чаще обращалась за денежной помощью к дворянскому и городскому обществу. Самарский профессор Л.М. Артамонова считает, что сложившаяся ситуацию возникла из-за непродуманности финансирования народных училищ.

К середине 1780-х гг. в Ярославле функционировали главное народное училище и городовая школа. Малые народные училища на территории Ярославского края были организованы: в декабре 1786 г. в Ростове; в марте 1787 г. в Ярославле, Угличе, Мологе, Романово-Борисоглебске и др. В конце XVIII в. количество учащихся в них составляло 202 человека, тогда как в начале XIX в. в малых училищах Ярославского региона насчитывалось уже 456 учеников. Абсолютное большинство из них составляли дети мужского пола, в то время как девочек имелось лишь 8 человек.

1789 г. стал временем открытия малого училища в г. Данилове Ярославской губернии (закрылось в 1810 г.). В том же году подобные школы были устроены в Пошехонье и Любиме. Большую роль в деле развития начальной школы сыграли обители Ярославской епархии. Так, в описях монастырского имущества за 1780-е - 1803 гг. часто упоминались не только богослужебные, но и учебные печатные и рукописные книги, по которым на рубеже XVIII - XIX вв. велось обучение. Позднее на территории Ярославской губернии учебные заведения появились и в сельской местности.

Создание первой школы в Иванове (Владимирская губерния) датируется 1791 г. Содержание этого училища шло посредством взносов местных жителей при попечительстве обер-камергера, действительного тайного советника, мецената, музыканта и покровителя искусств графа Н.П. Шереметева (1751-1809 гг.). Позднее, в 1834 г., школа была преобразована в 1-е мужское приходское училище.

В целом развитие народных училищ на территории Верхнего Поволжья накануне XIX в. характеризовалось достаточно стабильной положительной динамикой, хотя и протекало оно очень медленно. Например, состояние ярославских учебных заведений в 1788 г., по свидетельству источников, являлось «порядочным», а через три года и вовсе «процветающим». Характерно, что в целом по стране успех реформы также пришелся на первый период ее проведения - 1786 г. - начало 1790-х гг.

Однако, если главные народные училища развивались достаточно успешно, то положение малых училищ в регионе, как и в целом по стране, было весьма шатким. Основная причина заключалось в недостаточном финансировании. Как справедливо замечает современная исследовательница Е.К. Сысоева, приказы общественного призрения, стесненные в доходах, с трудом содержали главные народные училища, а малые в большинстве случаев передавали на попечение городских дум. Последние, в свою очередь, постоянно ощущали нехватку денежных средств и просили приказы закрыть данные образовательные учреждения.

Церковь Святого Архистратига Михаила, что при ржевском Доме Призрения бедных детей, построена вместе с домом в 1868 году, каменная, престол один Святого Архистратига Михаила.  В 1901 году служили: Священник Александр Иоаннович Маслов 31-го года, окончил духовную семинарию, в служении с 1893 года, священником с 1896 года, состоял законоучителем и учителем 2-х классного женского училища. Псаломщик по найму.

Учебные программы главных народных училищ включали в себя изучение иностранных (немецкий, французский) и русского языков. В комплекс предметов, определенных к усвоению в указанных школах, входили как точные науки (арифметика, физика, механика, гражданская архитектура и геометрия), так и гуманитарные (русская грамматика с упражнениями, всеобщая и отечественная история, риторика, всеобщая и русская география). Большое внимание уделялось изучению Закона Божьего, катехизиса, Евангелия; однако не оставлены без внимания были и светские дисциплины (рисование, чистописание, пение и танцевальное искусство). При данных учебных заведениях нередко создавались так называемые пансионы, предназначенные для проживания воспитанников, не имевших родственников в губернском городе. В малых училищах преподавались чтение, письмо, цифры, числа церковные и римские, начатки арифметики и грамматики, священная история и катехизис.

По социальному составу учащиеся главных и малых училищ Верхневолжского региона подразделялись на детей купцов и мещан, составлявших основное большинство учеников таких школ. На втором месте находились дети военно-служилого населения; затем шли отпрыски священнослужителей и дворянства, число которых в народных школах было минимальным. Также в них находили способы поступать даже дети крепостных крестьян, хотя формально доступ их в данные образовательные учреждения был запрещен. Так, во Владимире в главном народном училище 47% учеников составляли сыновья крепостных. Как известно, их направляли туда помещики, заинтересованные в наличии грамотных дворовых людей. Не случайно, вскоре численность крестьянских детей в народных училищах не только в Верхнем Поволжье, но и в других регионах Российской империи, резко уменьшилась, т.к. был создан необходимый для барских потребностей задел в грамотных крестьянах. Подобный расклад, когда в главных и малых народных училищах преобладали дети купцов и мещан, являлся типичным для Верхневолжского региона, где преобладало торговое и ремесленное население, в то время как дети дворянского и духовного сословий направлялись в специализированные учебные заведения, доступ в которые для других социальных групп был закрыт (военные, духовные и дворянские училища).

Формирование преподавательского контингента, кадры которого предназначались для комплектации ими народных училищ, являлось одной из прерогатив организованной в 1782 г. именным указом Екатерины II Комиссии для заведения в России народных училищ - первого учреждения по управлению образовательной сферой в империи. Так, учителя Ярославского главного народного училища М.В. Розин, Ф. Васильевский, Ф. Чумаков и др. были направлены в данное учебное заведение именно этой организацией. В первом и втором классах преподавательской деятельностью занимались Ф. Чумаков и С. Васильевский. Учебными занятиями в третьем и четвертом классах руководил М.В. Розин. Комплекс преподаваемых им предметов являлся достаточно широким - в него входили арифметика, геометрия, физика, латинский и русский языки и др. Кроме указанных дисциплин в школьную программу училища были включены география, история, политическая и естественная история, изобразительное искусство, словесность, катехизис и т.д.

Итак, в конце XVIII в. государство определило заведование школами в качестве своей прерогативы, но финансировать этот проект не собиралось: «Самая бедная в Европе просвещением страна, Россия всего беднее обставила свое просвещение». Содержание училищ было отдано на откуп местным властям - обязанностью последних являлось находить деньги, педагогов и помещения для новых школ. У местных властей намеченная перспектива бурного энтузиазма не вызвала, в результате народные училища открывались, за редким исключением, только в городах. Кроме того, педагогическими кадрами для создаваемых школ Россия также не изобиловала. Обязанность подготовки преподавателей для училищ была возложена на главные учебные заведения. К 1800 г. по всей стране насчитывалось лишь 315 училищ, которые не могли удовлетворить потребности населения в образовании.

Говоря о характеристике народных училищ конца XVIII в., следует отметить отсутствие в их программах единых учебных планов и, как следствие, тупиковый характер, на деле, вопреки декларациям, предоставляемого ими образования. Указанный недостаток в значительной мере был преодолен в 1802 г., когда согласно реформе центральных органов государственной власти среди первых министерств было образовано Министерство народного просвещения. Именно оно сосредоточило в своих руках государственное управление основными типами учебных заведений.

Таким образом, реформа Екатерины II в области образования не прошла бесследно для Верхнего Поволжья. К 1802 г. на территории Верхневолжского региона увеличилось численность учащихся, была сделана попытка ввести бессословность образования. Однако, не подкрепленная финансовыми инвестициями со стороны государства, не принятая значительной частью общества, школьные преобразования Екатерины II во многом не достигли своих целей. В начале XIX столетия возникла необходимость в новом переустройстве народной школы, что и было сделано Александром I.

В нашем городе становление народного образования проходило следующим образом, отраженном в многочисленных протоколах заседаний уездного земского собрания. Обзор по истории народного образования в Ржеве 1865 - 1890 гг. подготовлен на основе хранящихся в краеведческом музее материалов заседаний земства сотрудниками газеты «Быль Нового Ржева».

1865 г.

До введения земства в Ржевском уезде у государственных крестьян было по училищу в каждой волости. В Ржевском уезде было две волости: Замошинская и впоследствии упраздненная Шихинская. Следовательно, два училища, которые были переданы земству. Сверх того, было удельное училище в селе Ельцы.

Первое ржевское уездное земское собрание было открыто 5 декабря 1865 г. 9 декабря собрание определило: собрать подробные сведения о состоянии всех без исключения начальных народных училищ, находящихся в уезде, их содержании и предметах преподавания, числе учеников и учениц. Необходимо сделать соображение об увеличении числа народных училищ и собрать сведения о числе грамотных в уезде.

1866 г.

Земская управа докладывала собранию 1866 года, что ввиду жалкого состояния учебной части в уезде настала необходимость озаботиться развитием грамотности в народе на прочных началах. Крестьяне сами сознают благодатную пользу читать и писать, со своей стороны заботятся об устройстве при волостных правлениях помещений для школ. Управа предлагала собранию ассигновать на школы при волостных правлениях 6995 р. 80 к., на каковую сумму открыть школы и пригласить учителей - учеников духовных училищ.

Гласный С. Ланской представил доклад собранию 1866 г., в котором говорит, что пьянство, бродяжничество, нищенство могут быть парализованы только просвещением народа. «Мы не должны жалеть, - пишет Ланской, - ни средств, ни трудов на развитие образования».

По мнению Ланского, образование народа должно быть разделено на три степени: народные школы (обучение грамотности), народные училища, прогимназия, которая должна быть учреждена в Ржеве. На прогимназию, по расчетам гласного, потребуется около 12 тысяч рублей.

Проект Ланского был 21 сентября принят единогласно, ассигновано 19 тысяч рублей как для народного образования, так и воспитания края.

Гласный Н. Тулубьев в докладе подчеркнул важность распространения грамотности. Только тогда крестьянин поймет, что пора бросить общую поговорку: «Мы должны делать так, как делали отцы и деды». Дворяне столетиями пользовались всеми удобствами жизни, которые обеспечивало крепостное право. Теперь они, наверное, не захотят остаться в долгу у крестьян и не сочтут тяжестью предложение как материальных, так и нравственных услуг. Было решено из суммы 19 тысяч рублей на 12 тысяч основать гимназию, если последует разрешение, а 7 тысяч потратить на устройство школ в уезде.

1867 г.

Уездная управа приняла за правило, что лучше иметь ограниченное число училищ, но на более прочных началах, чем много, но не приносящих действительной пользы. Исходя из этого, управа полагала:

- открыть в уезде четыре училища: два для мальчиков, в каждом по 40 учеников, два для девочек, по 20 учениц;

- в Ржеве открыть два училища для девочек, каждое на 30 учениц;

- всех учащихся принять на полное содержание от земства, кроме платья и обуви;

- сами училища должны находиться по возможности близ церкви и состоять из двух зданий: собственно училища и спальни, где ученики будут находиться в рекреационное время;

- в училища принимать сперва детей круглых сирот, потом детей бедных родителей, а если окажется вакансия, детей более зажиточных крестьян.

Программа преподавания должна быть следующая: изучение Закона Божия, чтение и письмо, понятие о числах и нумерации с помощью счета, действия над числами первых четырех правил, но без руководства, а по изустному изложению преподавателя. В сельских училищах в свободное от занятий время девочки под присмотром учительницы могут заниматься рукоделием.

Было решено земским собранием 24 сентября учредить пять стипендий, выдавая их по жребию мальчикам, кончающим курс в народных школах. Повергнуть к стопам его величества просьбу ржевского земского собрания наименовать их александровскими земскими стипендиями, в память избавления государя императора от опасности, грозившей от рук убийцы 25 мая 1867 г. в Париже. Ходатайство об открытии в Ржеве прогимназии министерством народного просвещения отклонено. Первыми стипендиатами были зачислены дворяне Василий Дубасов и Полтинин, крестьяне Толстиковской волости Петр Иванов и Михаил Борисов, мещанин Александр Ларченков. Сумма стипендии на все 35 лет осталась без изменения - 1000 рублей.

В 1867 г. было открыто восемь училищ: Лаптевское, Жуковское, Холмецкое, Васюковское, Захаровское, два Елецких (мужское и женское), одно городское (женское). Поступило 343 ученика.

1868 г.

В очередную сессию 1868 г. было решено установить плату с учеников, которые пользуются бесплатно квартирой, и, не окончив курса, оставляют школу. Учителям, преподающим Закон Божий, выдавать вознаграждение 150 рублей в год, остальным по 100 рублей. Более трудолюбивым и деятельным ученикам выдавать наградные от 30 рублей и более. За обучение в городской школе брать плату с более зажиточных родителей в сумме 3 рубля в месяц. Снабжать членов уездного училищного совета билетами на бесплатное взимание обывательских подвод.

1869 г.

Были открыты Покров-Итомлинское и Павлюковское земские училища. Кроме того, открыто Абрамковское училище, которое содержалось на средства Ефима Евграфовича Немилова, а сам он в нем преподавал. В этом году обучались 390 мальчиков и 63 девочки. Были проведены первые экзамены, успехи оказались удовлетворительными.

Ржевское земское собрание 28 сентября ходатайствовало перед правительством о вознаграждении Е. Немилова золотой медалью на Станиславской ленте для ношения на шее за его деятельность по народному образованию.  Абрамковское училище перевели в Ржев. Решено ходатайствовать перед правительством об открытии в Ржеве высшего училища и выдать лаптевскому учителю Лазову за примерные старания 100 рублей наградных.

Также в 1869 г. были открыты Знаменское и Медведевское училища, Васюковское и Захаровское соединены. Таким образом, было 12 училищ, в них обучалось 87 девочек и 524 мальчика.

1870 г.

На заседании 29 сентября было решено ходатайствовать: перед удельным ведомством - об отводе земли для Елецкого училища; перед правительством - об открытии в Ржеве реальной гимназии. Выразить П. Максимовичу благодарность за открытую им в Твери учительскую школу. 7 января 1870 года была открыта Бодровская школа вместо закрытой Холмецкой. Всего обучались 91 девочка и 441 мальчик. 19 сентября в Ржеве открылась техническая школа. В 1869 г. на народное образование было израсходовано 6684 руб. 79 коп., в 1870 - 6688 руб. 42 коп.

1871 г.

26 сентября собранием было постановлено выдать пособие 120 руб. А. Гордееву на окончание постройки Сишкинской школы. 25 ноября управа доложила, что школа построена, но Гордеев отказывается содержать ее. Государь император соизволил уступить ржевскому земству десятину удельной земли при Ельцах под школу. Сишкинское училище приняли на содержание земства, Абрамковское училище перевели из города в уезд.

1872 г.

В мужские школы впервые приняты девочки. В 13 земских школах обучаются 83 девочки и 549 мальчиков. С 1 сентября открыта школа в Харинской волости. Крестьяне отвели 3 десятины земли, управа за лето построила школу на 80 человек. Туда переехало Абрамковское училище.

До 1 сентября 1872 г. во всех школах, кроме Ржевской женской, было по одному учителю. Харинская школа открылась с двумя учителями.

Были избраны попечители земских школ, а именно: Павловского училища - В. Дунин, Медведевского - П. Талызин, Жуковского - С. Квашнин-Самарин, Лаптевского - Новинский, Елецкого - К. Азарьев, Итомлинского - Н. Крамарев, Бобровского - А. Рачинский, Николо-Сишкинского - А. Гордеев, Харинского - Н. Крамарев, Знаменского - П. Есипов, Васюковского - князь П. Гагарин, Елецкого - П. Фиглев. Лучшим на экзаменах оказалось Медведевское училище благодаря деятельности учителя Архангельского, окончившего курс богословских наук. В каждую школу для знакомства народа с законами был выписан журнал «Мировой вестник».

1873 г.

Елецкое женское училище закрыли, стипендиаток перевели в Ржевское женское, остальных учениц - в Елецкое мужское училище. Открыто земское училище в Пыжах.

1874 г.

Развитие образования, укоренение в народе грамоты идет хоть и не быстро, но успешно. Учителя следят за нравственностью учащихся. Всего училось 107 девочек и 564 мальчика. В Харинской школе 11 человек учились в свободное время сапожному ремеслу. Решено в Молодом Туде, помимо женского, открыть мужское училище.

1875 г.

Учащихся в 16 училищах 831 - 121 девочка и 710 мальчиков. В 1874 г. принят закон о начальных народных училищах, согласно которому учебная часть была изъята из компетенции земства и передана училищному совету. По этому закону весной 1875 г. в школах членами совета были приняты экзамены, 53 мальчика получили свидетельство на льготу при отбывании воинской повинности.

В 1875 г. Молодотудское женское училище, содержащееся на средства Е. Немилова, было закрыто им. По собранным сведениям, в уезде имеется 2300 грамотных.

26 сентября гласный В. Образцов обратил внимание, что в училищах нет библиотек. Было решено Молодотудское женское училище ввиду его отличного состояния не закрывать и содержать за счет земства. Ассигновать на библиотеки при школах 100 рублей. Открыть Холнинское училище.

1876 г.

С введением воинской всеобщей повинности народ стал еще больше стремиться к обучению детей, так как после окончания курса они получают льготу.

1877 г.

Управа в докладе земскому со­бранию заявила, что училища в их виде не выпускают образованных людей, а лишь грамотных. Краткость курса, небольшая программа, отсутствие книг способствуют этому. Дальнейшее образование за недостаточностью средств прекращается. Ни один из александровских стипендиатов не кончил курса гимназии. В настоящее время в московской гимназии обучается стипендиат Давыдов, в тверской Худяков, в ржевской прогимназии Гоголев, Сустинов, Колпашников и Каменский. В ржевском уездном училище - Мясников и Поярков. Бывший в вяземской гимназии стипендиат Шестаков лишен управою стипендии как оставшийся в одном классе более двух лет.

В управу поступили просьбы об открытии вновь училищ в с. Холмец и с. Тимофеево. Благочинный села Холмец Петр Зверев сообщает, что помещение для училища устроено им на тайные жертвы. Тимофеевский волостной старшина сообщает, что устроено здание с отоплением от общества и сторожем. Место при Скорбященской церкви в церковном доме. Тем не менее ржевский уезд дает самый меньший процент отношения числа училищ к населению.

Собрание 25 сентября постановило принять участие в расходах по открытию в Ржеве мужской прогимназии. Уполномочить городскую управу купить для прогимназии дом и уплачивать на него в течение 25 лет по 200 рублей.

В 1877 году были закрыты Холнинское и Молодотудское женское училище, ученицы из которого были переведены в мужское училище в том же селе. Открыто Скорбященское училище.

1879 г.

Земское собрание ходатайствовало о преобразовании Мазуринского училища в женскую гимназию; преобразовании 4-классной мужской гимназии в 6-классную. Ввести, где возможно, преподавание ремесла.

1880 г.

На пожертвованные неизвестным лицом 2000 рублей открыта школа в Завидове. В Молодотудской и Елецкой школе открыто обучение сапожному ремеслу, в Харинской - портняжному.

Решено в Лукоме на земле, жертвуемой П. Пузановым, устроить образцовое училище имени государя императора, на средства, отпущенные губернским земством. Принять отопление Скорбященского училища на счет земства.

1881 г.

В докладе земскому собранию сказано, что в России существуют земства, ассигнующие на народное образование треть бюджета. Ржевское земство тратит десятую часть. Все же число училищ возрастает, их уже 19, устраивается еще одно в Лукоме. Наплыв учеников увеличивается во многих училищах, за недостатком помещения приходится отказывать в приеме.

Решено учредить при училищах библиотеки. Принять на счет земства училище, выстроенное в п. Троица-Игнатьевском  графом А. Игнатьевым, и назвать это училище «Графа Игнатьева в память императора Александра II».

1883 г.

Александровский стипендиат Модестов, окончивший курс гимназии с серебряной медалью, поступил в московский университет.

Училище в с. Завидово - единственное, не оправдывающее ожидания. В нем учатся всего 49 человек. Местное население равнодушно к обучению детей грамоте, крестьяне считают это бесполезным занятием. Хотя училище просторное, удобное, имеет хорошего учителя. Не следует падать духом, ибо сознание пользы придет в недалеком будущем. Решено устроить в виде опыта три школы грамотности.

1884 г.

Вместо школ грамотности управа открыла три начальных училища: Солодомлинское, Сытьковское, Рождественское, в уступленных помещениях с отопленим и освещением. В Лукомском училище 6 воспитанников обучаются столярному ремеслу. Удовлетворено ходатайство о преобразовании ржевской гимназии из 4-классной в 6-классную.

1885 г.

Решено содержание Ракитинского училища, которое давно существует, принять на счет земства.

1886 г.

На содержании земства находится 27 начальных народных училищ, не считая 2-классного Малаховского. С наплывом желающих училища не справляются.

1887 г.

Открыты Рогалевское и Быховское училища. В сессию 1887 г. выражена признательность попечителям Скорбященского училища А. Образцову и Рождественского А. Дубасову.

1889 г.

В уезде и городе работают 30 земских училищ. По завещанию покойного попечителя Рождественского училища А. Дубасова, племянницей Анной Дубасовой представлен в земскую управу именной билет бессрочного вклада на 2000 рублей с тем, чтобы проценты расходовались на нужды училища.

1890 г.

Доложено письмо графа А. Игнатьева открыть школу при с. Зайцево, с условием обязательного преподавания церковного хорового пения. Собрание приняло предложение графа. Выразили благодарность купцу Г. Строганову за пожертвование 500 книг для Итомлинского училища.

Лицам, поступившим в высшее заведение, решено выплачивать стипендию 200 руб.

1891 г.

Население оповещено о возможности получения ссуды на постройку училищ.

1892 г.

Зайцевское училище открыто 15 октября 1891 г.

В 1892 г. последовало разрешение открывать в уездных городах народные чтения с туманными картинами. Гласный С. де Роберти предложил ходатайствовать о таких чтениях в Ржеве как обильно населенном и нуждающемся в нравственном влиянии. Он же внес предложение об обязательном обучении, которое было отвергнуто.

1893 г.

В п. Кокоши открыто церковноприходское училище.

1894 г.

Училища распространены неравномерно. В уезде 34 земских училища, 7 церковно-приходских, одно министерское. В Ржевском уезде есть местности, где на протяжении от 12 до 20 верст нет училищ, в то же время имеется 11 училищ недалеко друг от друга. Чтобы ввести всеобщее обучение, понадобится открыть вновь до 40 школ.

1895 г.

В шести училищах наблюдались эпидемии кори и сыпного тифа. Их пришлось временно закрыть.

1896 г.

Открыто Ильигорское училище на 100 человек. Законоучитель ржевского земского училища Н. Попов награжден камилавкой.

М. Сеченова пожертвовала флигель для Кокошинского училища с помещением для квартир учительниц и ночлежного приюта для девочек и малолетних. 26 марта открыта Васильевская народная библиотека - в помещении, уступленном бесплатно А. Ромейко. Имеется 250 томов, из них 105 приобретены земством, остальные пожертвованы. За шесть месяцев книг выдано 1143 раза, каждая книга 4,56 раз. Круг читателей - 352 человека, из них 279 крестьян из окрестных волостей.

Выразить благодарность ржевской землевладелице Марии Александровне Сеченовой за содействие в деле народного образования.

1897 г.

Обращено внимание на небольшой процент обучающихся девочек. В 1896 г. - 17,47%.

1898 г.

Решено в соглашении с Ржевской городской думой возбудить ходатайство перед обществом Рыбинско-Бологовской ж. д. об устройстве в Ржеве железнодорожного училища. К тому же Ржев становится с постройкой Московско-Виндавской линии пунктом пересечения железных дорог. Получен ответ, что открытие такого училища преждевременно.

1900 г.

Выражена благодарность графине Паниной за устройство библиотеки в сельце Сонине, М. Сеченовой - за пожертвование в библиотеку 181 тома книг. Почтить 30-летнюю деятельность учителя Орчинского училища Ф. Тарховой, преподнести ей адрес от земства и собрание сочинений одного из выдающихся российских писателей.

Возбудить ходатайство об отпуске на постройку каждой из школ 1280 бревен.

Список литературы:

1.     Журнал «Вестник архивиста» № от 3 июня 2016 года, С.Ю. Иерусалимская - «Народное образование верхнего поволжья на рубеже XIII - XIX вв.».

  2.  Газета «Быль Нового Ржева», №№ от 16.10.2012, 22.10.2012, 24.10.2012.  

Дневниковые записи Аркадия Александровича Столыпина о революционном Ржеве.

Столыпин Аркадий Александрович.  1894 - 1990г.

Племянник премьер-министра П.А. Столыпина, журналист, поэт и художник, ротмистр 17 - го Нижегородского драгунского полка. Воевал  на  Юге  в  составе сводного  полка  Кавказской  кавалерийской  дивизии.  В 1920 г. интернирован в Польшу. В эмиграции жил в Югославии и Швейцарии, работал в посольстве США. В 1917 году с 16 октября (3 октября) по 29 октября (16 октября) в составе Нижегородского драгунского полка находился в революционном Ржеве. В его личных дневниках и «Записках драгунского офицера» остались записи связанные с этим периодом его пребывания в нашем городе.

Аркадий Александрович Столыпин родился в Москве 26 сентября 1894 года. Он принадлежал к знатному состоятельному роду служилых дворян Столыпиных, представители которого известны с XV-XVI века. На щите фамильного герба Столыпиных был изображён серебряный одноглавый орёл - символ власти и господства, великодушия и прозорливости. Задушенная змея в лапе орла символизирует наказанное зло, а подкова - счастье. Девиз на гербе гласит «Deo spes mea», что значит «Бог - моя надежда». Этого девиза придерживались в своей деятельности многие Столыпины, прославившиеся служением на военном и гражданском поприщах, достижениями в области литературы и искусства. Не был исключением и драгунский офицер, ротмистр Аркадий Александрович Столыпин.

Деятельность старших Столыпиных - отца и дяди, даёт нам преставление о той атмосфере, в которой вырос Аркадий Александрович Столыпин. Он был единственным сыном Александра Аркадьевича и его жены Ольги Николаевны, урождённой Мессинг, и старшим отпрыском мужского пола в своём роду, отчего получил родовое имя Аркадий и из рук П. А. Столыпина - родовую икону. Детство и раннее отрочество Аркадия Александровича, которые прошли в Петербурге, Москве и на дачах семьи, были счастливыми. Об этих годах он писал в своём дневнике: «Вспоминаются огромные пасхальные столы, на них рядом с барашком из сливочного масла лениво возлежал заливной поросёнок, красовалась фаршированная индюшка, окорока всех сортов - и варёный, и копчёный, и цельный, и маленький без костей. А язык? А колбасы всех сортов? Уж не стану говорить про куличи, бабы, пасхи сметанные, творожные, ванилевые, сливочные, с изюмом, цукатами и классическим маленьким розаном, похожим скорее на камелию, нежели на розан, воткнутым в самую вершину.  Сколько во всём этом было поэзии и своеобразной красоты! Как горели пёстрые яички, когда скользили по ним солнечные лучи… Красные, синие, зелёные, жёлтые, они красивыми сочными пятнами оживляли и без того пёстрый стол, уставленный цветами. И погода как-то всегда устанавливалась ясная, солнечная, свежая от ещё не совсем стаявшего снега.  А может быть, всё это и не было так хорошо, как кажется теперь, и кажется всё это так мило только потому, что это было в прошлом, в детстве, когда всё скрашивается жаждой жизни и беспечной весёлостью. Длинный пост, мрачные в своём грустном величии службы, невольный трепет перед исповедью, умилённая торжественность причастия, любовь и ласка от всех, подарки и, наконец, впереди после экзаменов каникулы, деревня, поля, леса, купание в светлой, быстрой реке, прогулки верхом в свежем лесу, ещё сыром от ночной росы…»

Отец брал Аркадия в свои заграничные путешествия, производившие на него неизгладимые впечатления, которые впоследствии скрашивали трудности его полевой жизни: «Это было в роскошном купе вагона международного общества, который быстро и бесшумно уносил меня среди сырости и тумана северных болот куда-то за границу. Тогда я тоже смотрел, не отрываясь, через покрытое инеем окно, и искры сливались в какую-то причудливую смесь огненных нитей. Ах, эти путешествия за границу! После серых, пасмурных полей, болот, иссечённых мелким дождём, и лесов, окутанных туманом, попасть в жаркую, залитую неумолимым летним солнцем Италию! Приятно вспоминать прошлое; понемногу мысли путаются, искры всё летят и летят то редкой сетью, то сплошным роем, как маленькие золотые пчёлки». Аркадий с блеском учился в 6-й Петербургской гимназии и окончил её с отличием, поступил в Петербургский университет, но когда в 1914 году началась 1-я мировая война, в порыве патриотических чувств, не доучившись, он пошёл в Пажеский корпус на ускоренный курс. Уже 1 июня 1915 года его произвели в подпрапорщики и приняли в 17-й драгунский Нижегородский полк, славный своими боевыми традициями, в котором некогда служил М. Ю. Лермонтов.

Воевал Аркадий Александрович по-столыпински доблестно. Вот как дальше кратко и точно он сам описывает свою судьбу: «Прибыл в полк на Турецкий фронт осенью 1915 г. Вскоре полк переведён на Австрийский фронт, но снова переброшен на восток (в Экспедиционный корпус генерала Баратова). 1 января 1916 года двинут на Багдад. В начале 1917 года полк на отдыхе на Кавказе. После революции двинут на Западный фронт. Я покинул полк и вернулся в конце 1917 года в Батуми. В Добровольческую армию прибыл весной 1919 г. в г. Керчь. Ранен. Из Керчи Сводный полк Кавказской кавалерийской дивизии двинут в направлении на Киев. Вторично ранен. Полк интернирован (армия генерала Бредова) поляками в Силезии. Бежал из лагеря в Сербию. Оттуда прибыл в Крым и зачислен в армию генерала Врангеля. В бою против кавалерии Будённого тяжело ранен около Перекопа и эвакуирован в Севастополь и дальше в Константинополь. Кончил службу в чине ротмистра».

За этими скупыми строками - тяжелейший период жизни Аркадия Александровича, полный военных лишений, страданий, ранений и болезней (возвратного тифа, в частности) и отчаянной борьбы за свои убеждения. После развала полка в декабре 1917 года он уехал на дачу к родителям в Махинджаури под Батуми, попал вместе с ними в турецкую, а затем в английскую оккупацию. Англичане хорошо относились к русским офицерам, поэтому у Аркадия Александровича появилась возможность ухать из Батуми и примкнуть к Белому движению, чем он и воспользовался. Будучи храбрым офицером, он несколько раз после ранений и побега из лагеря для интернированных возвращался в эскадрон своего Нижегородского драгунского полка, воссозданного в Добровольческой армии.

Всё это время А. А. Столыпин вёл дневники, делая записи в тетрадях хорошим разборчивым почерком, очень грамотно. В них он рассказывал о происходивших событиях и своих впечатлениях то по-военному кратко и точно, то красиво и даже поэтично, умело рисуя словами картины боёв и пейзажи окружающей местности. В дневниках много литературных и музыкальных ассоциаций, что совершенно неудивительно, ведь автор вырос в высококультурной семье и блестяще учился.

Значительная часть дневников А.А. Столыпина чудом уцелела в вихре революции и легла в основу его «Записок драгунского офицера», впервые опубликованных в России в 1992 году в 3-й книге сборника «Русское прошлое» (СПб.: СП «Свелен», 1992, с. 6-104). Утерянную часть дневников автору пришлось  восполнять по своим воспоминаниям.

Столыпину была суждена очень долгая жизнь. Из Константинополя он перебрался в Белград, где жили в эмиграции его родители. Там в 1925 (по другим сведениям, в 1930) году скончался его отец. Личная жизнь самого Аркадия Александровича так и не сложилась, во всяком случае, в официальном браке он не состоял и потомства не оставил, жил с матерью Ольгой Николаевной, служил в посольстве США в Белграде. Вскоре после фашистской оккупации его арестовали, и он полгода просидел в лагере гестапо. В конце 1944 года А. А. Столыпин перебрался в Австрию, а в 1945 голу в Швейцарию, в Берн, где снова устроился на работу в посольство США. Здесь в 1953 году скончалась его мать. В 1957 году он вышел в отставку и много лет прожил в курортном городе Монтрё. Своих талантов он не «закопал в землю»: был хорошим акварелистом, фотографом, знатоком геологии, увлекался альпинизмом. Даже в очень преклонных летах он выглядел бодрым и подтянутым. Скончался А. А. Столыпин в возрасте почти 96 лет 8 сентября 1990 года и похоронен на кладбище Глион близ Монтрё.

Его «Записки драгунского офицера», особенно дневники, представляют собой важные исторические свидетельства переломной эпохи русской революции 1917 года и Гражданской войны как бы «изнутри».  Упоминаемые мной дневники А. А. Столыпина - очень ценный материал для историков, так как события в них описываются по живым впечатлениям, буквально день за днём, порой час за часом, бой за боем. Это позволяет уточнить даты и подробности отдельных событий, а также имена и судьбы некоторых их участников.

А.А. Столыпин. 1962 г.

Вот как 23-летний офицер попал в наш город нам и рассказывают записи из его дневника.

«…16 октября (3 октября). Г. Ржев. Прибыло два новых офицера-пажа, Дейша и Дурасов. Первый назначен в 3-й эскадрон, а Дурасов к нам в 1-й. Чуть не написал в «Эскадрон Его Величества»! Дурасов высок, строен и производит приятное впечатление.

Легли спать рано, но в 3 часа нас разбудил шум и свет. Звонят из штаба полка. К телефону подошел Измаил Гашимбеков. Оказалось, что в 5 утра первый дивизион и пулеметный взвод должны выступить по направлению на Смоленск. Мы сначала подумали, что Гашимбеков шутит, но он клянется, что все правда.

Телефон жужжит, как комар, денщики носятся по комнате, собирая вещи. Слухи, что солдатня где-то разбила винные и водочные склады и пошла громить город Смоленск (а может, Ржев?), что ожидают еврейский погром, что вызванные войска помогают плохо и их солдаты сами напиваются...

В утреннем тумане темнеет построенный эскадрон, лошадиные копыта хлюпают в густой, черной грязи. Предсветный ветерок пробирает до мозга костей - а в комнате было так тепло, и так сладко было спать!

На фоне еще темного неба, более светлого на северо-востоке, чернеют силуэты изб с взъерошенной соломой крыш и старыми коньками, а над ними у самого горизонта медно-красный зловещий серп. Петухи приветствуют алый восток и наше выступление. Утро. Около штаба полка к нам присоединяются 2-й и 3-й эскадроны. Пулеметы мерно позвякивают на тяжелых двуколках и немного запаздывают. Лица не выбриты и заспаны.

В Минске грузят нас быстро и умело, видно, кто-то «сильно ждет» нашего прибытия.

Прицепили сильный паровоз, и мы двинулись. В главном эшелоне с нами князь Никита Трубецкой и пулеметы. Двигаемся мы быстрее обычного и останавливаемся лишь, чтобы набрать воды и фуража и напоить коней.

Вот и Смоленск, где мы узнаем, что двигаемся дальше через Вязьму на г. Ржев. В Смоленске все затихло и безобразия прекратились, но новый взрыв хулиганства вспыхнул в Ржеве, где толпы разнузданных солдат разгромили водочный завод, вернее «фабрику», ибо правильно следует говорить: «Спиртной завод» и «Водочная фабрика». В последней спирт очищается, бутылки наполняются и отправляются дальше для продажи. На нашей фабрике чуть ли не 60 000 ведер спирта и очищенной водки!

В Ржеве все пьяно, все дерутся и безобразят. Части, выписанные для усмирения, присоединяются к гарнизону и сами напиваются. Чудесная старая водка 1911 года льется рекой. «На Руси веселие есть питие». Пьют все: мужчины и женщины, солдаты и штатские, молодые и старые.

Вызвали было юнкеров Тверского кавалерийского училища и пулеметную роту, но что могут они против 30 000 пьяной и озлобленной пехоты? Открыли они огонь поверх голов. «Сначала солдатики испужались», - говорили свидетели, - «страшновато им, видно, стало, а потом ничего, попривыкли, видно, и под свист пуль пьют себе на здоровье водочку и спиртик». Правда «спиртик» не для всех прошел благополучно. Умерло семь человек, иные упали в чаны со спиртом, другие были убиты во время драк осколками бутылок. И это в городе, где бутылка денатурата продавалась на черной бирже за 10 рублей! Черпают спирт из чанов, где на дне лежат покойники и добавляют: «Это ничего, когда дойдем до дна, тогда и вытащим их».

При подъезде к Ржеву нас уже на станции обдал резкий запах спирта. Всюду осколки стекла и разбитые бутылки. Среди луж спирта - трудно глазам своим поверить - но видел стаю пьяных уток, которые, конечно, спирт не пили, но ошалели от испарений. Они едва двигались, шлепали по мокрой мостовой зигзагами, падали и были невероятно смешны.

У стен завода горы битых бутылок, горы поломанных ящиков, бутылки всех размеров, начиная с небольшого «мерзавчика» и кончая внушительной «четвертью». Нет буквально квадратной сажени земли, не пропитанной водкой и не устланной сверкающими на солнце осколками стекла! Днем сравнительно спокойно. Завод охраняется кубанскими казаками. Носится обалделое и испуганное начальство - разные комиссары, военные и другие. На вокзале ждали долго. Наконец прибыл генерал, тип «генерала с решительным лицом» - сорт, присылаемый туда, где надо усмирить.

Драгуны уже где-то достали водки, но им было обещано достать вдоволь лучшей водки, а не спирта, чтобы устроить празднество после «усмирения».

Потом нас передвинули на Виндавский вокзал и мы высадились, причем меня выслали квартирьером, а со мной «комиссара юрода», который испуганными глазами взглянул на высокую драгунскую лошадь, неуклюже взобрался на нее не с той стороны и судорожно вцепился в повод и гриву. Надо было только видеть рожи драгун!

Город невелик, дома деревянные и чистенькие. Высыпали барышни и дамы, полные любопытства и желания познакомиться. Из окон епархиального училища нас разглядывал целый цветник свежих, молодых и веселых лиц, среди которых много хорошеньких. Словом, все как полагается при въезде кавалерийского полка в уездный город, переполненный пехотой; и в таких случаях я всегда чувствую себя немного смешным и чуть-чуть героем, что, впрочем, и невинно, и забавно. Дом офицеров моего эскадрона один из лучших в городе, недаром я был квартирьером. Хозяйка, милейшая вдова, Екатерина Ивановна Колесникова, купеческого сословия, но скорее похожая на монашенку, старается во всем нам угодить…»

Итогом пьяного Ржевского бунта было разграбление 9 тыс. ведер пива и 17 тыс. ведер водки, а также выход на свободу 28 уголовных элементов из Ржевского тюремного замка, о чём сообщалось в выпуске «Утра России» от 7 октября 1917 г.

20 октября (7 октября). Г. Ржев. Наш дом на Большой Спасской. В окнах нашей комнаты кисейные занавески, много растений, филодендроны, фикусы, араукарии, бегонии, жаль только, что нет почти обязательного «кенаря» в клетке у окна. Пожалуй, эта лучшая квартира, которую я до сих пор видел на Западном фронте.

Город делится на две части Волгой, которая здесь совсем узенькая среди крутых берегов. Та часть города, в которой мы живем, называется «Князь-Дмитриевская», а противоположная «Князь-Федоровская». Это остаток старины, когда городом владели два князя, Федор и Дмитрий, которые постоянно враждовали между собой, и Волга была границей их владений. Но в городе, кажется, исторических памятников нет.

Жители почти все старообрядцы, в том числе и наша хозяйка, почтенная Екатерина Ивановна. Ходит она в черном, на голове платочек, грамоте не училась, но зато службу церковную знает назубок. По углам понавесили много старинных образов. От прадедов еще они, и темные лики сурово глядят из тяжелых, пудовых риз.

В комнатах у печей лежанки. Войны как будто и не было: дом - полная чаша: варения, печения, меда всех сортов - и липовый, и из акаций, сушеные и маринованные грибки и огурчики, сухарики, блинчики, словом, полное вам удовольствие.

Наряд у нас, увы, тяжелый: полуэскадрон у водочной фабрики, посты на Виндаво-Рыбинском вокзале, у казначейства, телеграфа и т.д. Водочная фабрика - это мрачное сборище домов разных размеров и стройки, разбросанные вдоль Александровской дороги и обнесенные высоким, деревянным тыном. Темно-красный кирпич зданий от сырости кажется почти черным, словно запекшаяся кровь.

Кое-где забор разломан, и в эти бреши недавно с криком и пальбой валил пьяный народ и пехотинцы. Всюду сор, стружки, опилки, кирпичи, битое стекло и бутылки. Все загажено. Весь день и всю ночь вокруг фабрики, где я находился, как в осажденной крепости, было неспокойно.

Бродили какие-то штатские и толпы мрачно настроенных пехотинцев; между заборами и вдоль канав мелькали подозрительные тени, слышались пьяные окрики и раздавались отдельные выстрелы. Иногда мелкие группы объединялись и начинали напирать на наши посты и караулы. Тогда, тихо крадучись, неприметно для толпы за наружной стеной, в темноте, подходил драгун, перебирался через горы ящиков, проскальзывал по лестницам, задевая сырые стены прикладами карабинов, и вдруг появлялся перед толпой, которая нехотя отходила.

После полуночи стало тише, но лишь с рассветом мы окончательно успокоились. Домой вернулся усталый и продрогший, перекрестился на громадного, темного святого Николая и пошел в баню. После, обессиленный жарой, растянулся в глубоком кожаном кресле и блаженно заснул.

Хорошо живет купеческая вдова Колесникова в городе Ржеве, на Князь-Дмитриевской стороне, на Спасской улице, в тепле, среди фикусов, запаха лампадного масла, под ликами темных икон. Хорошо живет. Весь вопрос в том, долго ли продлится ее мирная и спокойная жизнь.

22 октября (9 октября). Г. Ржев. Беспорядки были постепенно подавлены. Насмерть перепуганные обыватели стали выползать на свет Божий, лавки стали открываться, тяжелые ставни пропустили свет в темные склады, балясины отодвинулись. Генерал с «решительным лицом» стал еще храбрее и решительнеe. Приказано расформировать 50-й и 70-й пехотные полки, Белостокский пехотный полк (стоянка - Севастополь) и Рижский пехотный полк (стоянка - Седлец). Часть солдат будет послана на фронт как пополнение. При этом начальство опиралось на три наших эскадрона, на эскадрон 15-го Уланского татарского полка (стоянка - Полоцк), на сотню кубанцев, сотню сибирских казаков, пулеметную роту и два броневых автомобиля. Не маловато ли?

Часть пехоты, а именно Белостокский полк, с ропотом, но все же покорился и отправил пополнения на фронт, а вот делегатам Рижского полка решительно заявили, что «без боя воевать не пойдут». Надо находиться осенью 1917 года на Северо-Западном фронте, чтобы оценить такую формулировку: «Без боя воевать не пойдем!».

Утром получили приказ построиться к 9 часам и быть готовыми к «отправлению пехоты на фронт». С нами рядом живет командир 70-го полка, старый армейский офицер. Значит, просыпаемся мы утром и говорим ему, что вот, мол, господин полковник, мы сейчас на вас пойдем войной... «Милости просим, милости просим, только давайте сначала чайку выпьем, а уж потом, с Богом, отправим моих негодяев как-нибудь...». Вот мы и выпили чайку, а затем построились перед штабом полка. Прибыли и уланы, и казаки, с грохотом подкатили броневики. Из-под нависших башенок пулеметы выглядывают, словно из нор. Появляется комиссар в капитанском чине и говорит подходящую к данному случаю речь. У меня иногда впечатление, что скорее «случаи подгоняют к речам». Теперь самое простое событие не может обойтись без речей и ненужных подробностей. Так и с нами.

Ночью было «совещание», затем были переговоры комиссаров и делегатов по «прямому проводу», затем были доклады и речи. Наконец упорство пехоты было сломлено. Комиссар, вероятно, до сих пор считает, что победа одержана благодаря речам, совещаниям и болтовне по прямому проводу, но я думаю, что одно наше присутствие и решительный «ультиматум» привел бы к тому же, и быстрее.

Когда мы с музыкой прошлись по улицам города и броневики подкатили к вокзалу, погрузка пехоты пошла ускоренным темпом. Мелкие затруднения сразу были устранены, и все пошло на лад. Отправили несколько эшелонов, остальные пойдут завтра и в ближайшие дни.

Жители чуть не со слезами радости благодарят нас за «избавление от пехоты».

29 октября (16 октября). Г. Ржев. Все еще сидим здесь, ждем отправки. Приехал Сахновский, грустный после разлуки с молодой женой. Два слова о новом командире нашего полка - полковнике Генерального штаба Брандте. Брандт одет хорошо, выправка у него прекрасная, что-то в нем не русское - похож на английского офицера, что ли? Особенно офицерам он не понравился, уж больно не похож он на командира Нижегородского полка - лицо сухое, усов почти нет - все выбрито, кроме щеточки-полосочки под носом. Голос тягучий, высокомерный, медлительный, с ударением на отдельных местаx, долженствующих быть запомненными младшими офицерами. Как я уже упомянул, одет нарядно, на груди «почетный легион». Служил в артиллерии в японскую кампанию.

Мелочен до крайности, придирается к плохо выбритому подбородку, неровно пришитой пуговице, слишком узкому поясу, не того цвета перчаткам и т.д. Все это отчасти хорошо, т.к. благодаря вечным блужданиям по Турции и Персии и хроническому отсутствию денег наши офицеры стали обращать слишком мало внимания на свою внешность. Но, с другой стороны, посылать офицера в Москву заказывать погоны, потому что не у всех серебряные золоченные, а «попадаются» и никелевые, в то время как полк едва не разлезается по швам благодаря разным пропагандам, по меньшей мере странно!

Хуже еще то, что он покушается на самый «дух» полка, на <…> дикости кавказских обычаев, которые давали полку определенную окраску, отличая его от чисто «российских» полков. У нас кавказские традиции, песни, тулумбаши, пестрые башлыки, чудесные старинные шашки, малиновые фуражки - все это красочно, весело и ярко. Все это не нравится новому командиру полка - ни удалая лезгинка, ни чудесное грузинское «мраволжание» за стаканом кахетинского вина. Что ему надо? Превратить нас в англизированных офицеров?

В общем, в полку настроение немного лучше. Столкновение с пехотой немного отрезвило веру драгун в качестве республиканского воинства, и драгуны увидели, во что превращаются войска без дисциплины. Я вырезал из газеты «Постановление офицеров Гвардии Петроградского полка». Сколько правды и горечи в этих страшных строках!

Московское Совещание общественных деятелей со своей стороны старается настоять перед Временным правительством на проведении в жизнь армии некоторых начал.

Боюсь, что все эти последние попытки что-то спасти уговорами, доказательствами и мольбами успехом не увенчаются. Дело дошло до того, что одна сила может что-либо изменить; не уговоры, а пулеметный огонь; не просьба, а удар штыка... и последним доказательством является шашка!

Прочел эти строки и ужаснулся - неужели это я написал?

Источники:

1. Столыпин А.А. Дневники 1919-1920 годов. Романовский И.П. Письма 1917-1920 годов. Москва - Брюссель: Conference Sainte Trinity du Patriarcate de Moscou ASBL; Свято-Екатерининский мужской монастырь, 2011. 

2. Столыпин А.А. Записки драгунского офицера. 1917-1920 гг. // Альманах "Русское прошлое", 1992, № 3.

3. Русское прошлое№3. Парижский выпуск. Архивы эмиграции. Санкт-Петербург, ул. Сердобольская, д.1, СП "Свелен", 1992 г.

Жизнь в селе Ржевского уезда в начале прошлого века.

В газете «Аргументы и Факты - Камчатка» за № 17.08.2012 г, была опубликована интересная статья Натальи Паниной под названием: «Рукописные мемуары генерал-майора Макарова нашли на Камчатке».  В этих записках  Фёдор Алексеевич Макаров описывает историю своей жизни и своё детство, прошедшее в деревнях Дубовик, Ажево и Трушково Бурцевской  и Жуковской волостях Ржевского уезда Тверской губернии. Дневники обнаружили в заброшенном доме, предназначенном под снос. А дело было так:

Фото из семейного альбома.

«Старенькие двухэтажные дома на улице Океанской расселили ещё весной. Обветшавшие здания от мародёрства и поджогов защищало одно из камчатских охранных предприятий. Его сотрудник и обнаружил рукописную историю человека, жившего в начале прошлого века. - На обходе мы заглянули в одну из квартир, - рассказывает Вадим Пугач, житель Петропавловска, - на полу среди гор мусора и стареньких книг лежали две толстые коричневые тетрадки. Я сразу обратил на них внимание. Открыл одну из них, а там такое».

Страница из первой тетради генерал-майора.

Содержание рукописей уводит читателя в далёкие 1900-е, их автор и главный герой повествования - Фёдор Алексеевич Макаров, родился далеко от Камчатки - в деревне Дубовик Ржевского уезда Тверской губернии, в обычной крестьянской семье. В тетрадях описана история жизни этого человека, прошедшего непростой путь от деревенского мальчишки до учащегося военной академии, военную карьеру он закончил в звании генерал-майора.

Записки генерала к рукописям.

Найденные рукописи передали Ирине Витер, историку, главному специалисту краевой библиотеки им. Крашенинникова.  Найденные на Океанской записи - это история, история России, взятая не из официальных документов, а переданная человеком того времени - история с бытовыми подробностями и яркими штрихами тех лет - рассказала Ирина Витер корреспонденту издания «А и Ф».  Довольно часто мы знаем историю только через учебники, в общих чертах, не вникая в детали повседневной жизни, которые и создают яркие страницы истории России. Такие исторические документы находят, конечно, нечасто. И спасибо тем людям, которые не проходят мимо таких свидетельств истории. Две толстые тетради в коричневой обложке, почти в 200 страниц каждая описывают жизнь будущего генерала с 1906 г. по 1931 г. Автор подробно рассказывает о своём детстве, о жизни своей семьи, о нелёгкой доле русского крестьянства.

Начинаются мемуары генерала рассказом о его семье:  

«…Родился я 8 февраля 1901 года в деревне Дубовик Куркинского прихода Бурцевской волости Ржевского уезда Тверской губернии (Калининской области), в семье, видимо, крепкого середняка крестьянина Макара Ивановича Царькова, семья состояла из шести человек. Дедушка Макар Иванович, бабушка Екатерина Дмитриевна, отец мой Алексей Макарыч, мамаша моя Александра Николаевна, дяди Иван Макарыч и Петр Макарыч. Вот в такой семье я и родился. Крестили меня в церкви Куркино, это в 2-5 километрах от деревни Дубовик. Погост Куркино стоит на Торопецком тракте: Ржев - Молодой Туд - Торопец. Крестил меня батюшка очень большого роста, лицо и руки в желваках. Очень сердитый и неприветливый человек. Потом мне с ним пришлось встретиться в Трушковской приходской школе, видимо, она входила в его погост (очевидно, приход)…». 

О своём селе автор записок оставил нам следующие воспоминания:

«…Деревня Дубовик обычная, небольшая, домов 20-25, расположенная на отшибе от дорог, захолустная, бедная, самобытная, как говорят, лесная русская деревенька. Деревня Дубовик со всех сторон окружена лесом. Лес столетний, дремучий, девственный, в нем даже медведи водились, да и на месте деревни не особенно давно был лес. С отменой крепостного права туда пришли люди и начали его выкорчевывать, расчистили полянку вдоль места, в свое время родникового, а теперь заболоченного, здесь и поселились наши предки, постепенно выкорчевывая лес и расширяя место под посевы хлебов (ржи, овса, редко ячменя и пшеницы) и льна. Однако возможно, что тот ручеек был приличной родниковой речкой, так как ширина заболоченной местности равна 30-40 метрам, но вот постепенно ее затянуло илом и сделало болотистым ручейком.

Местность, окружающая деревню Дубовик, очень красива, особенно в вечернее время, так как на северо-запад идет на подъем, как бы возвышается до самого горизонта километров на 10. Вечером видны огоньки в деревнях, и особенно красив горизонт огней самой дальней большой деревни, а это верст 8, а то и 10, если не больше. Днем кругом за полями виден только лес. Деревня Дубовик расположилась вдоль ручья на два порядка. Через ручей, на котором был невзрачный мостик, весной его всегда сносило, был выезд из деревни в поле и в лес в западном направлении. Весной этот ручеек, принимая талые воды, пыжится, пухнет и является временно на короткое время непроходимым.

Наш порядок, домов 10-12, расположился от ручья на удалении 50-60 метров и больше на отлогом пригорке, почти незаметном возвышении. Примерно, метрах в 50 от ручья шла дорога. От дороги к ручью были небольшие огороды, огороженные тыном, там высаживали лук, репу, морковь, редко огурцы, немного капусты, кое у кого были построены амбары и рабочие сараи. По другой стороне этой дороги, метрах в 10-15, стояли избы. У моего дедушки Макара изба стояла ближе к самой дороге, это, конечно, плоховато, да и не намного лучше, когда изба удалена от дороги, но зато имеется поляночка, где можно посидеть семечки полузгать и поболтать.

Другой берег ручья был круче и выше, наш порядок был как бы внизу. В том порядке также к ручью были огороды, амбары и сарайчики, потом шла дорога, улица там была широкая, и дальше стояли избы. За дворами были планы, размеры которых зависели от количества наделов в хозяйстве, от 30 соток до 50 и больше. На этих планах за домами-дворами также были огороды, сады, а главное, это 1-2 сарая для сена, эти сараи строили поближе к дому, чтобы ближе было носить сено для скотины зимой и солому для подстилки, чтобы получился навоз. В конце планов строили овины и риги для сушки хлебов и льна при обмолоте и других хозяйственных работ. Хлеб молотили на гумне и овине, лен мяли под крышей овина, риги. Все планы были обнесены загородами. Загороды были высотой до полутора метров. Ставили два кола рядом так, чтобы между ними поместилась жердь из тонкой осины, березы или ели длиной 5-7 метров, такие жерди укладывались на связки между кольями на расстоянии 30 и больше сантиметров так, чтобы внизу не пролезла свинья или овца, а верхние жерди лежат реже. Все это делается для того, чтобы не заходила на план скотина. А вот огороды, где сеялись и сажались овощи, огораживались исключительно тыном в переплет (это тонкие ветки ольхи, березы, ровные и длинные еловые и другие деревья), так, чтобы курица не пролезла и даже не перелетела. Планы использовались для посадки картофеля, но сеяли и рожь, ячмень, пшеницу, часть места у сараев не пахали, оставляя его для сушки сена. Избы в обоих порядках стояли ближе к ручью. В центре деревни у ручья стояла деревенская баня, построенная по-черному, с предбанником (по-черному - это значит нет трубы), а выложен камень-голыш, так что внутри было сделано место для горения дров, они горят хорошо, и жар идет через камни в баню а дым через дверь на улицу.

Топили ее по очереди или, если свободна, кому нужно. Воду брали из ручья. Баня была небольшая, на 6-7 человек одновременно, но жаркая, и за вечер могла пропустить 20 и больше человек, в зависимости от желающих и количества заготовленной воды. Для горячей воды были бочки, вода нагревалась камнями тут же, в бане, холодная вода также здесь, в бане, в бочке, рядом с горячей.

За овинами начинаются поля знаменитой трехполки, изрезанные мысами и полосами и ляками. Даже поговорка была «за его усы давали три полосы и ляк под картошку». Ляк - это коротенькая полоска. Одно поле под озимой рожью, второе поле под яровыми и третье поле под пары, на это поле весной вывозят навоз, перепахивают его, используют под выгон, на него и через него скот выгоняют, и это поле как бы лето отдыхает, потом осенью на нем будет высеяна озимая рожь. Скотины было мало, машин, даже плуга, не было, плуг появился в 1907-1908 годах и железные бороны, а то пахали сохой, бороновали деревянной бороной. Следует заметить, что в это время в нашей местности в основном озимой была только рожь (в настоящее время сеют и пшеницу, и ячмень). Яровыми были овес, картофель, ячмень и лен, очень мало и кто побогаче сеяли жито - ячмень и очень редко кто для себя пшеничку. Немного сеяли горох. Основой ярового посева был лен, так как он давал наибольшую прибыль мужику, но в то же время лен требовал очень и очень много труда, поэтому много его сеяли те, кто имел много земли и кто богаче, на нем они же и хорошо зарабатывали, так как для обработки льна (мять, трепать, сушить и т. д.) пользовались наемным трудом. Из овощей в поле ничего, кроме картофеля, не садили, редко сеяли горох. В огородах сажали: лук, морковку, редьку, свеклу, репу - всего понемногу. Для заготовок на зиму покупали в городе Ржеве на рынке капусту прямо с зеленым листом и огурцы для соленья. С капусты рубили два листа. Весь зеленый лист и полузеленый шли для приготовления серой капусты, а белую рубили и солили ее с клюквой и яблоками, она шла для еды, а также в пироги, а серая только для щей с грибами и со снетками. Все это использовалось в особенно большом количестве. О помидорах и понятия не имели, их не сажали и не ели, а если кому приходилось попробовать, плевались до рвоты. А теперь помидоры едят все в драку, да и родят они в нашей местности хорошо и в поле и в огороде. Теперь сеют все кабачки, цветную капусту и т. д.

Деревня Дубовик вся построена из дерева, ни одного дома из кирпича нет. В основном четырехстенные избы, даже у дедушки Макара, когда я там жил, была одна старенькая избенка, а когда мы ушли (об этом ниже), пристроили вторую избу, и получился хороший дом с сенями внутри, между избами и клетью, хорошим крыльцом на улицу и большим мезонином. Скотный двор был во весь дом, теплый, с хлевами для свиней и овец, с отдельными выходами в торец дома. Таких домов было в деревне не больше 5-6, остальные обыкновенные русские четырехстенные избенки с боковым входом либо через сени, либо через скотный двор…».  

Большинство крестьян деревни Дубовик жили в простеньких избах:

«…Что из себя представляла русская изба? Размер избы, 5 на 5 или 5 на 7 м, зависел от семьи и достатка. Как войдешь в избу, слева (это про дедушкину избу) у порога большая Русская (так у автора) печь размером 3 на 2 метра, у печи полати шириной 80 см. Эти полати служили и для отдыха, и для входа в подпол, крышка поднималась, и для лаза на печку. По линии печи шла перегородка из досок, образовывая так называемый чулан. Около печи вход в чулан, это фактически деревенская кухня, там все имущество хозяйки. В перегородке, ближе к стенке, делали шкаф для посуды грязной и другой - для чистой. Справа у порога стояла кровать с пологом, вначале там спали дедушка с бабушкой, а женился отец, - спали они, отец с матерью, а дедушка спал у печки, а братья на полу на соломенной подстилке, которую стелили на дерюгу, и дерюгой укрывались. Дерюга - это деревенское одеяло, сшитое из лоскутков, она же подстилка. В переднем правом углу стоял большой обеденный стол, а по стенам стояли широкие толстые лавки и скамейки, шириной 50-60 сантиметров и толщиной тоже 60 миллиметров, а к столу подставлялись скамейки и табуреты. А в углу божница с иконами и лампадками, одна-две. Вот так выглядела в основном внутренность избы. Стены избы оклеивались разными картинками, лубками и семейными фотографиями, и некоторые наклеивали даже бумажки от конфет.

Крыльца домов являлись украшением и парадным входом, как правило, использовались и для того, чтобы посидеть, попеть, на гармошке поиграть, поговорить, поиграть в фанты, особенно когда погода нехорошая. В хорошую погоду гуляли на полянке. На крыльцах и завалинке собирались в праздничные дни полузгать семечки, поговорить о жизни и горькой доле женской, о родных, ушедших на заработки. Вообще, собирались в эти места после обедни в церкви, после обеда. Завалинка использовалась в деревне, как только начиналось тепло, снег стаивал, полянка подсыхала, и вот, еще в валенках и шубе, выходили пожилые посидеть, а молодые поплясать…».

О ведении сельского хозяйства в окрестных деревнях автор писал следующее: 

«..Земли, окружающие деревню Дубовик, были суглинистые, малоурожайные, требующие много удобрений - навоза или минеральных удобрений, но их почти не было, а если и были, то они использовались зажиточными хозяевами, кроме всего это нужно было хорошо обрабатывать землю, а обрабатывали сохой - ну что это за обработка. Только с 1900 года начали появляться деревянные плуги со стальным лемехом и железные бороны. По типу их делали деревянные - они дешевле, а стальные сохранялись для окучивания картофеля. Тем, кто имел скотину, имел навоз и неплохой урожай - сам 5-10 (100 пудов с десятины) или даже 15, но имеющих скотину было немного, больше малоземельных и безлошадных, такие хозяйства и навоза не имели, а поэтому и урожай был сам 3-4, т. е. 70 пудов с десятины. Кроме всего, многое зависело от надела земли, у иного и земля есть, а скотины нет и работать некому, сам и жена, и куча детей, один одного меньше, пока они подрастут, начнут понемногу помогать, живет бедно, перебивается с хлеба на квас. Чаще всего у бедноты своего хлеба до нового не хватает из-за плохого урожая, поэтому бедноте за хлеб насущный приходилось лезть в кабалу к тем, кто получал хорошие урожаи. Бывало, идешь по озимому полю и видишь, какая разница в хлебе: на хорошо удобренной и обработанной рожь стоит стеной - высокая, густая, чистая, стебель толстый, колос длинный, рожь крупная, налитая и в колосе до 50 шт. и больше хороших зерен. Там же, где плохо удобрено и обработано и вспахано сохой, стоит матушка рожь низкая, редкая, грязная, тонкая, стебель тоненький, колос маленький, на 10-20 зернышков, зерно мелкое, тощее и, конечно, урожай будет тощь. Раньше хороший урожай измерялся до 100 пудов с десятины, но это очень редко, а вот 30-40 чаще, а больше 20-30. Это значит, зерно посеял, получил 20. И вот, собрал бедняк урожай - надо долг отдать, на еду оставить, да и на посев. Поскольку сеяли осенью, то на посев хлеб почти всегда был, а все, что осталось, шло на прокормление себя и скотины. Поэтому и голодали до нового урожая, своего хлеба не хватало, вот и лезли в долг. Возникает вопрос, а как же жили, чем питались? Да, этот вопрос в то время беспокоил всю бедноту и батраков. Это была главная забота, как лучше дожить до лета. Летом легче, работы мало и подсобных продуктов больше. Ведь кроме хлеба можно купить что-то к хлебу, тем более, что его мало чем можно дополнить. Основой дополнения хлеба была картошка. В труднейшем положении находился бедняк. Если батрак работает, то он «богач», он сыт, его кормит хозяин.

А семья, конечно, живет впроголодь, а то и голодает, идет нищенствовать, подростки - девочки в няньки и т. п. А бедняк кормит сам себя, поэтому он чаще всего, как только убрался от летних работ, уходит бурлачить на добычу. Сам сыт, кое-какую копейку заработает, если не пропьет, да и хлеб дома не ест. Огромную помощь в жизни деревни оказывали дары природы, дары леса. Лес давал мужику дрова для своего отопления и для продажи, бреду, за которую он получал деньги, так как она шла на дубление кож, но дерет ее в основном беднота.  Бреда - это такая кожа-кожура, которую дерут с дерева, сушат ее, продавать везут в Ржев. Бреда шла в кожевенную промышленность как дубящее средство. Грибы всех видов и сортов, для сушки - белые, серые, черные, всякие разные - для соления, но солили отдельно рыжики и грузди. Ягоды: земляника, черника, малина, брусника, клюква. Все это заготавливалось по возможности, чтобы хватило себе и немного можно было продать и получить деньги для уплаты податей, оброка, да и одеться и обуться надо…».

Жили в селе Ржевского уезда в начале 20-го века в то время впроголодь: 

«…Питание бедноты было скудным, грубым. Щи с серой капустой (постные щи) со снетками (а те забеленные молоком, если корова есть), а если есть поросеночек, то в скоромные дни эти щи были и со свининой. Кроме скоромных дней в неделе было два дня постных - среда и пятница. В богатой семье эти же щи были всегда или чаще с мясом, а в среду и пятницу и там щи были постные, второе тоже постное - картошка с постным маслом либо с квасом, бывало, и каша разная с постным маслом. Нередко здорово выручал картофель: наварят чугун в мундире и завтракают - картофель с огурцами, белой капустой, солеными грибами, поэтому хлеба идет куда меньше (а все же и с картофелем ели хлеб). А хлеб черный был смолот так, что при просеивании почти ничего из отрубей не остается, все идет в пищу. И такого хлеба просили у матери со слезами, а она говорит: «Жди обеда, тогда и наешься». Собирали рябину, складывали ее на мезонине или чердаке. И она тоже шла в питание. Да что там хлеб, на всем экономили.

Ведь был порядок, что щи или суп горячими на стол не подавать - много хлеба уходит, некоторые хозяева, если хозяйка подает сильно горячими щи, подливали холодной воды, лишь бы хлеба меньше съели. Вот так. А ведь это правильно, с горячими щами хлеба идет больше, чем с теплыми. Все, что бедняк успеет заготовить за лето из даров леса, все является подспорьем в питании и экономии хлеба. Хлеб - основа основ. Вообще, дореволюционная деревня мало ела мяса, яиц, молока и всего того, что можно было продать. Все это шло в город на продажу, чтобы как-нибудь свести концы с концами, т. е. теми нуждами, которые существовали в хозяйстве. Ведь только подумать, в каждой неделе два дня ничего скоромного, т. е. мясного и молочного, не ели, даже детям не давали, а это 104 дня в году, плюс семь недель великого поста - это еще 49 дней, плюс Рождественский пост (сколько дней не помню), а ведь это все экономия скоромной пищи, потом все шло в город или поедалось до обжорства в Пасху и Рождество. Эти безобразия устанавливала Православная Церковь. Как правило, мужик жил на картошке, грибах и капусте.

Большую помощь в нашей местности оказывала березка. Хоть она и чужая, но ею пользовались все, покупали билет на сушняк бурелома, а возили березку, она была в почете на базаре в г. Ржеве. Все березовые дрова были спрятаны, сушняк березовый хоть и был в продаже открыто, но лежал отдельно. Его тоже берегли для продажи, а топили ольхой, осиной и елкой. Березовые дрова, нарезанные длиной в один аршин и наколотые - хорошо ценились, поэтому их воровали. Их прятали в сарае под сеном, во дворе под соломой, а зимой на санях возили в город (тоже под сеном, чтобы не было видно) и за воз получали за 1-1,5 кубический метр до 10 рублей и больше. А это деньги. Возили и сено. Возили все, что только можно было продать и расплатиться за оброк и подати, чтобы не согнали со двора скотину или не описали вещи, имеющие кое-какую ценность. Трудно было, ох, как трудно. И жили, да еще и песни пели, хоть на какое-то время забывали горе и нужду. Песни, как правило, заунывные, слезливые, тяжелые, только в свадьбу и праздники пели веселые песни, этому помогали водка, пиво домашнее с хмелем. Но больше пели жалобные песни, молодежь же меньше знала горя и, конечно, была жизнерадостнее и веселее.

Все это - т. е. капуста, соленые огурцы, соленые грибы - елись с картофелем, он заменял хлеб, очень было плохо в семье, если она по каким-то причинам не заготовила грибов, капустки, огурчиков, тогда частым гостем за столом была тюря, особенно в постные дни. Тюря - это хлеб, вода, соль и, если есть, капля льняного масла. Вот нахлебаешься этой тюри на ужин, а утром поешь картошки, сваренной в мундире, с хлебом в прихлёбку с квасом. Редко был чай с сахаром, с коврижкой. Беднота в большинстве своем перебивалась с хлеба на квас. Да что говорить о других, когда я сам в детстве также пользовался этой тюрей, и какая же она была вкусная. Видел у других и пережил сам, когда мать или тетя Даша ходила в лавку к Сухуну и вместо селедки приносила бутылочку селедочного рассола, и мы его с таким аппетитом ели, макая в него хлебом, теперь это трудно представить, тогда это было роскошь, поели, запили водой или квасом и - спать до утра. Вот вам и ужин. Я вспоминаю разговор: вот, мол, как он живет, селедку покупает, селедку едят, и тому подобное - это уже богач.

Было счастьем, если попадешь за стол, будучи у товарищей, живущих по богаче. Поешь досыта щей с мясом и кашу с маслом постным или топленым, это уже праздник и дома рассказ, как я сегодня пообедал. Интересно вспомнить питание у дедушки Макара, верно, я еще был мал, но помню. Там все были взрослые и жили хорошо. Там все скоромные дни были с мясом. Бабушка варила серые щи со свининой и картофельный суп также со свининой, ели щи, потом суп, после бабушка подавала так называемую яишницу - это толченый с яйцом и молоком картофель, запеченный в глиняной латке, и заедалось все молоком. Наливали молоко в большую глиняную чашку, и все из нее хлебали - таков обычай. Тарелок не было, вилок и ножей тоже, работали руки и ложки…».

В сельском быту приходилось мириться и с такими моментами: 

«…Избы особой чистотой тоже не отличались. Абсолютное большинство хозяев телят выдерживали в избе, и, конечно, запах в избе был неприятным. Ягнят так же держали в избе, даже поросят держали, а от них сплошная вонь. Все шло по старым обычаям. В некоторых деревнях не было даже бани. Где же мылись? А мылись в русской печке. Печь хорошо топили, хорошо помелом [очищали] от золы и углей, стелили солому, и вечером, начиная с дедушки, лазили в печь парились и выходили во двор, там обмывались с мылом и мочалкой. Я в такой печи парился с мамашей и бабушкой Анной, мне было 7-8 лет. Конечно, мылись редко, а посему имели насекомых, как в белье, так и голове, поэтому частенько на завалинке или на крыльце можно было увидеть, как женщины ищут в голове вшей друг у друга. Продавали для этого деревянные, очень частые гребешки для счесывания вшей из волос головы детей и взрослых. Везде, то есть во всех избах, были спутники - паразиты человека - блохи и клопы, а у некоторых - множество тараканов, и справиться с ними не было сил. Да, жили люди в бедности, при большой нужде, подчас не доедая, но духом русским мужик всегда крепок и силен, и это он показывал свою мощь в борьбе с врагами, посягавшими на его жизнь, хотя и безотрадную, но независимую…».

О церковных праздниках, сватанье и деревенских гулянках в своих воспоминаниях генерал Фёдор Алексеевич Макаров написал следующее:

«…Деревня Дубовик входила в Куркинский приход, в этот приход входило много деревень. При церкви была и сельско - приходская 3-х классная школа. В Куркино было несколько домов и лавка. Куркино разместилось на том же ручье, что и Дубовик, и народ в церковь ходил по тропинке вдоль ручья. При церкви было и приходское кладбище. Хоронить носили туда за несколько километров. Куркинская церковь была небольшая, деревянная, стояла она на Торопецком тракте, в лесу, незаметная. По правилам Синода, каждый приход имел свои престольные праздники, и праздновали их только те деревни, которые входили в этот приход. Видимо, для церкви в этом был какой-то смысл. Пасха и Рождество Христово были общими праздниками, и их праздновали все и везде. В приходские праздники гуляли в приходе здорово 2-3 дня, молодые парни и девушки ходили с гармонями и песнями, подвыпившими для храбрости в другие деревни, приходили погулять и ближние деревни из других приходов. Поскольку деревня Дубовик - небольшая деревушка, да к тому же на отшибе, как бы у самого леса, то в нее из других деревень приходили реже. Чаще дубовские ребята и девчата, одетые по-праздничному, во все лучшее, ходили с гармоникой в другие деревни и там гуляли до утра, выглядывая женихов и невест. Ну, из-за этого ребята сильно дрались. Зимой такие же гуляния совершались пешком и на дровнях-санях. Каков смысл этих культпоходов из деревни в деревню, из прихода в приход? Эти гульбища не прекращались, и этот обычай существовал века. Это хождения людей, обделенных судьбой. Ребята во время этих хождений непрерывно высматривали себе девушек в жены, девушки высматривали себе женихов и при соответствующих обстоятельствах давали согласие на приезд сватов. Дело в том, что в нашей местности деревушки маленькие, в некоторых деревнях нет девок на выданье, значит, ребята идут в другие деревни и подыскивают себе будущих жен, да к тому же как-то не было заведено жениться в своей деревне, если это и происходило, то очень и очень редко.

Вот так, таков обычай. И вот, могут гулять годами, а некоторые быстро подберут девушку и - поехали сватать, вот, сосватают в другом селе и гуляют то там, то там, так как в придачу обязательно надо навестить тестя и тещу.

Сватают обычно по знакомству, сватают по договоренности парня и девушку, а то и так - не ждали, не гадали, а сваты прискакали. Удивительно, как все происходило торжественно и красиво. На одних или на паре саней едут к девушке сваты, вместе с ними и жених, а иной раз и без жениха, вначале поговорить, бутылочку водочки распить, поговорят, что, мол, у вас есть товар - невеста, а у нас покупатель - жених, вот, мол, как вы на это смотрите, конечно, приезжают такие, которых хоть понаслышке, но знают. Если приехал и жених, то к сватам и жениху выходит невеста, и если они друг друга не видели, то увидят и глазами познакомятся, а иной раз жених, если невеста ему понравится, пригласит прокатиться на санях вдоль улицы с бубенцами. Если дело в принципе идет на согласие, жениху нравится невеста, невесте нравится жених, договариваются о встрече родителей и обручении. На такой встрече-обручении договорятся о приданом, что дают с невестой. Некоторые при сватовстве запрашивают, например, 100 рублей денег, одежду, постель и т. д., все оговорят и назначают день свадьбы. До свадьбы жених может наезжать к невесте, покатать ее на санках, привезти ей конфеток, пряников, орешков и т. п. В основе этого обычая женитьбы все же лежала не любовь, а все стремились взять себе в жены богатую, с хорошим приданым, если, конечно, удастся, а главное, хорошую девушку, т. е. здоровую, пусть она даже будет некрасива, но работяга и покорная жена…».

Много доброго автор мемуаров говорит о своём деде - Макаре Ивановиче Царькове:

«…Дедушка - Макар Иванович Царьков, как мне помнится, был хорошим добрым человеком. Выше среднего роста, здоровый, коренастый мужчина, да и на вид был красив и статен, но лысый, а волосы, растущие по низу головы, носил сравнительно длинные, подстриженные под горшок, как раньше называли стрижку церковной, так как он одно время, видимо, был церковным старостой, а поэтому был богомольным, строго выполняющим все церковные обычаи и порядки, и этого требовал от всех членов семьи. Дедушка Макар Иванович был очень трудолюбивый, хозяйственный, расчетливый мужчина, крепкий крестьянин. Он был хорошо образован и, как мне помнится, всегда по вечерам очень часто читал какие-то книги и частенько нараспев читал псалмы. В семье и быту был строг и требователен, мне было лет пять, но я очень хорошо помню, видимо, это детская впечатлительность осталась в памяти до сих пор, как дедушка за нарушения порядка за столом бил сыновей ложкой по лбу. Порядок есть порядок, и нарушать его никто не имел права. Например,  когда садились обедать, никто не садился за стол, пока дедушка и вся семья не помолятся богу, тогда первым садился дедушка, и за ним и рядом с левой руки садили меня, затем садились все тихо, спокойно, не торопясь, рядом со мной папа и дядя Иван, на табуретке, напротив дедушки садился дядя Петр, и на приставной скамейке садились ближе к дедушке - бабушка и рядом с ней моя мамаша, так как ей приходилось подавать на стол. Когда усядутся, начинают не спеша разбирать ложки, каждый берет свою, все ложки мечены, кроме дедушкиной, она была особая и клали ее перед ним. Чаще всего моя мамаша подносила к столу чугун со щами. Миску со свининой ставили перед дедушкой, он доставал мясо, резал его на мелкие кусочки, растирал, и после этого бабушка половником наливала щи в большую, как таз, деревянную чашу, ставили ее так, чтобы все могли достать. Дедушка, перекрестившись первым, опускал ложку за щами, за ним начинали все, ели чинно, тихо, не торопясь, не чавкая и не сопя, дедушка этого не любил. Мне наливали в отдельную глиняную чашку. Щи хлебали без мяса, мясо начинали доставать только после того как дедушка стукнет ложкой о край чашки и, опустив ложку, достанет мяса кусочек, спешить никто не спешил и помногу мяса не брали, а то получишь ложкой по лбу. Хлебали щи очень чинно, капли на стол не падали, так как ложку со щами подносили ко рту, имея в левой руке под ложкой кусок хлеба, и, если капнет, то на хлеб. На четвертое хлебали с хлебом молоко или простоквашу, все елось из общей чаши. Вот, каков был обычай того времени в деревне дедушки Макара. В течение дня ели три раза, не считая так называемой перехватки. Завтрак - это картофель в мундире, грибы, соленая капуста, огурцы и редька, нарезанная мелкими долечками, но сало было только в тяжелые рабочие дни, особенно летом, когда была вывозка навоза, сенокос и т. д. Утром же было молоко или простокваша, либо молоко с творогом, в общем, ели много. Ну, обед я описал. Ужин совмещался с чаепитием. В основе был чай, ели все крутое - сухое, картофель, опять же с капустой и огурцами, и после закуски пили чай, редко, очень даже редко к чаю бабушка давала всем по парочке баранок, а чаще пили один чай, даже без хлеба. Ставился самовар в сенях либо у печки в чулане, на стол ставили чашечки с блюдечками, поднос, когда поспеет самовар, заваривают чай. Самовар ставят мужчины на стол на поднос, чтобы угли, упавшие с самовара, не сожгли стол. Чайник заварной ставился на комфорку самовара, самовар кипит и шумит, и как-то получается торжественно, летом чай пили - было еще светло, а зимой - уже при лампе. Вот в том же порядке, помолясь богу, садятся за стол. Мамаша наливает всем в чашки чай, из самовара доливает кипяток и подает каждому свою чашку, посреди стола стоит сахарница, в ней наколот небольшими кусками сахар-рафинад, раньше его называли «головами», он очень крепок, нужны крепкие зубы, чтобы его кусать, для этого были щипцы, брали кусочек сахара, кололи его на мелкие кусочки и клали кусочек в рот, а дяди - они кусали, и отец тоже. Наливали чай в блюдце, и всегда везде все пили из блюдца, это, конечно, в деревне чай всегда очень горячий, и вот, блюдечко держат в двух или одной руке, дуют в блюдечко, и, держа кусочек сахара во рту, пьют чай.

Пили здорово и много, с полотенцем, особенно после бани, тогда чай пили с клюквой или брусникой. Самовар у дедушки был на 1-1,5 ведра, если не больше, и все выпивали, а то и еще добавляли, т. е. вновь кипятили, ставили самовар, а сами сидели за столом, разговаривали и ждали готовности другого самовара. Если кто вздумает сахаром побаловаться, это, конечно, дядя Иван или Петя, то дедушка обязательно сделает замечание: «что ты грызешь, что лошадь овес» или «как мышь сухарь». Кто заканчивает пить чай, то чашку переворачивает кверху дном, это значит, что он напился, а если останется некусаный кусочек сахара - кладется поверх чашки, ну, а кто кусал, тот с последним блюдечком его съест, перекрестившись и поблагодарив за хлеб - соль или за чай с сахаром, вылезет из-за стола и опять перекрестится перед иконами. Всегда последним заканчивал пить чай дедушка, он его очень любил и много пил с полотенцем на шее, после чая ложился отдохнуть немного на лежаночке около печи. Женщины, чаще мать, моют посуду и убирают со стола. Чай пили, как правило, вечером, после ужина или бани. Зимой мужчины принимались по вечерам за работу, - чинят хомуты либо делают или чинят сбрую, уздечки, шлеи и другую конскую амуницию. Плетут лапти-берестянки - они для женщин очень хороши летом - их женщины носят на босу ногу - легко и ноги не поранят и не наколют.

Дедушка Макар Иванович был заметным в округе и в деревне мужиком и не только потому, что он был церковным старостой, а хорошим, грамотным человеком, умел хорошо, по-хозяйски, рентабельно вести хозяйство, знал, что когда надо посеять и как обработать землю. Работал он сам, своей семьей, сынам лениться не давал. Он был спокойным, никогда без дела не кричал, степенным, никогда матерно не ругался, очень много работал по хозяйству, он с сынами все для дома делали сами. Например - бороны, плуги, сохи, даже полозья для дровней делали сами, телеги, кроме колес и ободьев, на колеса железо возили в кузницу, а ступки для колес покупали, или покупали все колесо. Когда строили новую избу, то нанимали только мастеров-строителей, а все остальное делали и помогали сами. А такие строения, как сарай для сена, овин, амбар, все это делали сами, крышу крыли дранкой из осины сами, доски пилили сами. Поэтому сыны его были в почете, видимо, кроме моего папаши, он здорово любил выпить, и, видимо, до женитьбы дома не жил - бродяжничал. На всю деревню Дубовик дедушка имел 5 штук ульев пчел, улья были из дупла деревьев. Меду собирали много, хорошо, на семью хватало, видимо, и впрок, на продажу. Частенько чай пили с медом, в мед макали хлеб и чаем запивали, но на столе стоял и сахар - кто с чем пил, тот с тем и пил.

Дедушка очень рано начал меня учить молитве «Отче наш». И я ее скоро выучил и всегда перед сном и едой читал. Эта молитва в моей жизни здорово в свое время помогла. В 1921 г. - [в] голодный год. После советизации Грузии нам пришлось стоять на постое в Лорийской долине (Джалалогинский район Армении) в молоканском селе Воронцовка. Хлеба мы тогда получали 100 гр., а 50 гр. отчисляли голодающим, и вот, представьте себе, получили на 8 дней фунт хлеба и все - хоть ешь, хоть смотри, каково было жить, не евши. Молокане набожный до религиозного фанатизма народ, но до некоторой степени и добрый. И вот как-то раз хозяин, где мы стояли, говорит: «Ну что ж, советский, иди щец похлебать, все равно собакам выливать». Но мы были предупреждены комиссаром полка, а я был политруком эскадрона, что если будут приглашать за стол, прежде чем сесть, надо прочесть «Отче наш». Вот тут-то она мне и пригодилась. Когда я ее прочел, они ахнули - как же так, безбожник-большевик, а так хорошо знает молитву. За молитву давали щей и по кусочку хлеба, а это голодному высшее счастье. Веришь - не веришь, а богу молишься. Вот что значит голод.

Дедушка любил петь, но чаще церковные песнопения, а я ему подпевал. Иной раз пели по вечерам песни заунывные о тяжелой доле, жизни, особенно женщины. Деревня Ажево от Дубовика в 6-7 километрах, может, была, но уже Жуковской волости, Троицкого прихода. Троицкая церковь стояла на правом берегу реки Волги, на очень красивом месте, она далеко была видна за Волгой, километров на 15-20…».

О детских развлечениях в деревне Ажево генералу запомнилось следующее: 

«…Деревня Ажево маленькая, захолустная, в 17 дворов. Принадлежала она раньше двум помещикам. Наша сторона принадлежала барину Чалееву, а противоположная - барину Самарину. Деревня Ажево была веселая деревенька, улица широкая, чистая (после дождя вода стекала в речку и грязь быстро просыхала) и всегда шумная. Днем детвора мотается по улице, играет в шляки, зимой на санях и всяких морозилках катаются от дома Малышева Афанасия до моста, потому что дорога шла под уклон и наморозки хорошо скользили. Под наморозки шли старые лукошки без дна, ящики, старые корыта, тазы и т. д. Делали наморозки так: брали старое корыто и на дне его набивали гвоздики, а на гвозди накладывали коровий навоз, смешанный с кострой ото льна или сена или мякиной, и замораживали, поливая его водой, пока не образуется ледовая корка в 3-5 см. И вот на них ребятишки катаются, катались и взрослые ребята. Летом по вечерам собирались около дома Латкиных под березой. Выходил с гармонью Ваня Мурат, он играл припевки и пляски. Зимой собирались у кого-либо дома на посиделки, где пряли лен девушки и молодухи, туда же приходили и ребята из других деревень. Деревня Ажево относилась к Жуковской волости. Церковь Св. Троицы была построена из красного кирпича, большая, стояла на крутом высоком берегу Волги. От деревни до церкви было 6-7 км. В церковь ходили по воскресеньям и праздникам. Выходили из деревни рано утром, чтобы успеть к заутрене. Все шли нарядными, одетыми по-праздничному. Взрослые летом шли босиком, а обувь завязывали в платочек, и только на подходе к церкви, а то и у самой церкви надевали чулки и полусапожки или сапоги. И в церковь входили обутыми, чинно, степенно, не торопясь, крестились, клали низко поклоны, молились. При входе в церковь покупали свечи, одну-две просфорки. Свечи ставили каждый своему святому. Мамаша ставила свечу Николаю Угоднику и со слезами на коленях молилась и просила его помочь ей в ее тяготах, но просьбы оставались гласом вопиющего в пустыне.  Я первый и самый старший, и уже в семь лет пришлось трудиться, нянчить. Хотя самого, казалось бы, надо еще нянчить. Всего у матери было 8-9 детей, в живых осталось трое: я, сестра Нина и брат Иван.

И что же я делал в 7 лет.  Зимой начал ходить в школу, а значит, и готовить уроки дома. Особенно досаждал Закон Божий, его всегда надо было знать наизусть. Хорошо, что у меня мамаша знала все молитвы, так я с ней знал их назубок. Я обязан был наносить дрова к печи. Помогал дергать сено в сарае и носил его во двор скотине, подмести избу и другие мелкие работы, соломы принести и постелить во дворе, ну, конечно, смотреть за малышами, а если есть грудной - то качать люльку, да еще лен подавать под мялку, когда его мнут и треплят, это работа по ночам. Летом с весны, как мало-мало подсохнет, возить навоз свой и на заработках, 10 коп. в день, быть возчиком. Ну, это хоть интересная работа…».

О своей учёбе во время жизни в деревне генерал Фёдор Алексеевич Макаров оставил нам следующие воспоминания:

«…Общее образование (т. е. стал мало-мальски грамотным), я получил в сельской церковно - приходской школе. Школа находилась в деревне Трушково, это 2-3 км от нашей деревни. В школу мы ходили, как правило, компанией, т. к. зимой ходить по одному было опасно, потому что может застать снегопад, метель, да и заблудиться можно, т. к. занятия в школе заканчивались в сумерки, да и могли встретиться волки. Поэтому в ненастную погоду оставались ночевать в школе, спали на партах, на полу, но зато было весело.  В школу я ходил в чунях, материнской старой фуфайке, какой-то чиновничьей фуражке или старой дедовской шапке.  В Трушковскую сельскую церковно - приходскую школу мать меня привела, когда мне шел девятый год. В школу принимала комиссия во главе с батюшкой, священником Куркинского прихода, и когда спросили мать, чей я, она ответила: «Макара Дубовского внук». Вот так меня и записали - Макаров Федя. Так я стал Макаровым Федором Алексеевичем. По другой версии, моей фамилией считалась та, что при крещении. Крестили меня в Куркинском приходе, это около Дубовика. Когда принесли крест, батюшка спросил: «Чей?». Бабушка Екатерина Дмитриевна ответила: «Наш внук, Макара Ивановича», – так и записали «Макаров, раб божий, Федор». Учился я неплохо, любил читать книжки и часто брал их в школьной библиотеке. Читать я стал очень рано, быстро научился читать, много читал вслух бабушке Анне и тете Даше.

Весной 1911 года я закончил 3 класс Трушковской сельской школы, а дальше учиться не было средств…»

Многое пришлось повидать и пережить в деревенском детстве генералу Ф. А. Макарову, но наряду с тяготами остались в его памяти  и эти светлые, радостные моменты о жизни в деревнях Дубовик, Ажево и Трушково Бурцевской и Жуковской волостях Ржевского уезда Тверской губернии.

Литература:

1. «Аргументы и Факты - Камчатка». № 17.08.2012. Наталья Панина. «Рукописные мемуары генерал-майора Макарова нашли на Камчатке».  

 2. Воспоминания Ф. А. Макарова (рукопись).

 3. Воспоминания о жизни в России начала ХХ века / Подгот. Верещага Е.М. , Витер И. В. // "Всеобщее богатство человеческих познаний": материалы XXX Крашенник. чтений / М-во культуры Камч. края, Камч. краевая науч. б-ка им. С. П. Крашенинникова. - Петропавловск-Камчатский, 2013. - С. 50-64.

История жизни Михаила Ярославича Тверского изложенная в Летописце Рогожском и Тверской летописи.

Повествование о жизни и мученической кончине Михаила Ярославича Тверского нашло отражение в летописных сводах XV-XVI вв. и самостоятельных сборниках XVI-XVII. Особый путь оно проделало в тверских летописных сводах. Как утверждает В. А. Кучкин, тверские своды не сохранились до наших дней в чистом виде. Тексты были сильно сокращены и изменены: тверские статьи перебивались вставками из московских и ростовских сводов. Поэтому тверское летописание дошло до нас в урезанном и фрагментарном виде (Кучкин 1974, с. 120), что хорошо видно на примере Рогожского летописца и Тверской летописи. Но несмотря на это, тверские летописные своды отражают историю Михаила Ярославича и дают оценку его действиям и поступкам, качественно отличающуюся от оценок промосковских сводов.

В погодных записях, начиная с 6779 года, появляются упоминания о тверском князе. В Рогожском летописце под 6779 годом сказано: «Того же лета родися Михаилъ Ярославичь Тферскыи» (Летописец Рогожский, с. 33), но Тверская летопись об этом умалчивает. Известно, что Михаил Ярославич родился в том самом году, когда умер его отец - Ярослав Ярославич, и это событие фиксируется в обоих летописных сводах. Однако такое важное и значимое для всего Тверского княжества событие, как рождение князя, в одном из летописных сводов опускается.

Обратная ситуация вырисовывается под 6793 годом. Рогожский летописец дает лишь краткую справку: «В лето 6793 заложиша церковь камену святыи Спасъ на Тфери» (Летописец Рогожский, с. 34), хотя доподлинно известно, что в этом событии Михаил Ярославич принимал участие. Столь важное событие для жизни всего тверского княжества не могло не найти отражения в тверских летописных сводах. И в Тверской летописи о нем рассказывается более подробно и обстоятельно: «Заложиша церковь камену святого Спаса на Твери благовернымъ великимъ княземъ Михаиломъ Ярославичемъ, и материю его, благоверною княгынею Оксиньею Ярославлею Ярославича, и епископомъ Симеономъ Тверскымъ» (Тверская летопись, с. 406). Еще не являясь великим князем Руси, Михаил Ярославич уже назван летописцем «великим». Данная титулатура будет сопровождать Михаила Ярославича очень часто на протяжении всего повествования о нем в тверских сводах.

Следующее упоминание Михаила Ярославича Тверского относится к 6796 году, в сообщении под которым тверской князь предстает воином и уже сложившимся политиком. Речь идет о непокорности его великому князю Дмитрию и о битве между ними. Но если Никоновская летопись и Рогожский летописец говорят о князе Дмитрии как об инициаторе мирного соглашения, то Тверская летопись, именуя Михаила Ярославича великим князем, указывает: «Князь же великий Михайло противу выихавъ, и сотвориша миръ съ великымъ княземь Дмитриемъ» (Тверская летопись, с. 406). Эти слова качественно по-новому характеризуют тверского князя, говорят о его незлобивости, желании прекратить вспыхнувшую междоусобицу.

Упоминается имя Михаила Ярославича и под 6798 годом, когда рассказывается о завершении строительства собора Святого Спаса. Михаил Ярославич и его мать снова названы летописцами благоверными князем и княгиней. Лексема «благоверный» издревле употреблялась как постоянный эпитет князей, но в данном случае она приобретает и значение благочестивый, праведный.

Следующее упоминание, аналогичное в Рогожском летописце и Тверской летописи, - сообщение о женитьбе тверского князя на дочери князя Дмитрия Борисовича в 6802 году.

Очень краткое упоминание появляется в тверских сводах под 6814 годом, где говорится о поездке Михаила Ярославича в Орду. При этом умалчивается о претензиях на великокняжеский престол его противника - князя московского. Многие события, нашедшие отражение в представляющей промосковский взгляд Никоновской летописи, не получают освещения в тверских летописных сводах. Это как раз те события, в которых Михаил Ярославич Тверской был представлен коварным, мстительным, жестоким, то есть охарактеризован не с лучшей стороны. В тверских летописях ничего не сказано о его жажде власти, битве с новгородцами и переяславцами, о его немилостивом отношении к проигравшим битву. Скупые упоминания тверских летописей практически не дают возможности для характеристики героя, лишь кратко сообщают о происходящих событиях. Под 6815 годом читаем: «Михаилъ князь прииде изъ Орды и сяде въ Владимире на великомъ княжении и приходилъ ратию к Москве» (Летописец Рогожский, с. 35, Тверская летопись, с. 407). В отличие от Никоновской летописи и жития, на страницах тверских летописных сводов не появляется в связи с данными событиями имя Юрия Даниловича Московского, в это время также находившегося в Орде с целью оспорить права Михаила Ярославича на великокняжеский престол и попытаться любой ценой заполучить ярлык на великое княжение. Создается впечатление, что составители сводов просто не видят подобной альтернативы: Михаил Ярославич, с точки зрения тверичей, - единственный князь, заслуживающий Владимирского престола, поэтому претензии Юрия Московского считаются необоснованными. Возможно, что подобная ситуация объясняется сокращением и правкой исконно тверского текста теми, кто придерживался промосковской точки зрения на произошедшие события. Не упоминание имени Юрия Даниловича, исходя из данного положения, можно объяснить нежеланием компиляторов показывать московского князя отрицательным персонажем.

Под 6816 годом в летописях сообщается: «Великий князь Михаилъ приходил ратию къ Москве и взя миръ» (Летописец Рогожский, с. 35, Тверская летопись, с. 407). Только косвенно упоминается о противостоянии Москвы и Твери, да и то основные причины военного похода и мотивы поступка Михаила Ярославича не называются. Тверской князь в данном эпизоде предстает мудрым правителем, не желающим бессмысленно проливать кровь народа, стремящимся к мирному урегулированию конфликтов. Как агиограф в житии, так и создатели тверских летописных сводов исключают из повествования все то, что могло бы очернить образ тверского князя.

Следующее событие, о котором идет речь в летописях под 6818 годом, «сяде великий князь Михаилъ въ Новагороде Великомъ на столе» (Летописец Рогожский, с. 35, Тверская летопись, с. 408) - также не получает сколь либо подробного объяснения или толкования. Скупое упоминание о произошедшем событии не дает возможности охарактеризовать героя, не рассказывает о том, что повлекло за собой это событие, как отреагировали на случившееся противники Михаила Ярославича - новгородцы. А в летописных статьях под 6822 сообщается о том, что новгородцы идут войском к Твери, сжигают волжские города и требуют на престол Юрия Даниловича. Впервые за время повествования о Михаиле Ярославиче упоминается имя его противника. События, нашедшие отражение под 6823 и 6824 годами во многом соотносятся с теми, что были зафиксированы Никоновской летописью: Михаил Ярославич, прибегая к помощи татар, бьется с жителями Новгорода и Торжка. Но, несмотря на некоторое сходство, в повествовании есть и видимые расхождения в трактовке событий. Михаил Ярославич в тверских летописных сводах называется великим князем, и его гнев и ярость направлены не против всех людей, а в первую очередь против «Афанасия Даниловича и князя Федора Ржевского и боляры ихъ и кто надобенъ князю» (Летописец Рогожский, с. 36). Михаил Ярославич, конечно, жесток, но его жестокость направлена не против неповинных ни в чем людей, а против его врагов. Также ничего не говорится о том, что Михаил Ярославич забирает все имущество новгородцев и новоторов. И даже если тверской князь предстает в данном эпизоде не в лучшем свете, тверские летописцы не вводят эпизодов, характеризующих князя исключительно с отрицательной стороны, как это делают составители Никоновской летописи.

Иная трактовка дается событиям 6824 года, когда Михаил Ярославич снова отправляется в поход на Новгородские земли, но его полки не достигают города. Если с точки зрения Никоновской летописи, Господь охранил взмолившихся о помощи новгородцев и сберег их от гибели, то с точки зрения тверского летописца, в неудачном походе виноваты «злые вожди» (Летописец Рогожский, с. 36), которые завели войска в непроходимые места и тем самым стали причиной гибели воинов и их коней. Тверские летописи явно стоят на стороне Михаила Ярославича, объясняя неудачу похода подобным образом, а не тем, что от тверского князя отворачиваются высшие силы.

Страница из Тверской летописи. Россия. XIV век. 

Начиная с 6825 года на смену кратким упоминаниям о тверском князе придет стройный рассказ о последних годах его жизни и о кончине героя. Повествуется о том, что князь Юрий Данилович вернулся из Орды с подкреплением в виде полка Кавгадыя и направился к пределам Тверского княжества. Неоднократно упоминается о том, что Юрий Московский и Кавгадый «много зла творя христианомъ» (Летописец Рогожский, с. 37). Вместе с суздальскими князьями, новгородцами и новоторами войско московского князя творит бесчинства в пределах тверской земли. Но в этом противостоянии, как замечает тверской летописец, «пособи Богъ великому князю Михаилу» (Летописец Рогожский, с. 38). Автор видит в победе войска тверского князя божью милость и заступничество. Именно князь Михаил становится инициатором мирного соглашения с Кавгадыем и Юрием московским. Подобный поступок показывает его доброту, незлобивость, стремление урегулировать конфликт мирным путем. При этом Михаил Ярославич, как и в житии, последовательно именуется «великим князем».

В статьях под 6826 годом в Рогожском летописце и Тверской летописи упоминается событие, не нашедшее отражения в житии, но, тем не менее, упомянутое в Никоновской летописи. Михаил Ярославич посылает в Москву с «посольствомъ о любви» (Летописец Рогожский, с. 38) Олексу Марковича, которого убивает московский князь. И снова Михаил Ярославич сталкивается с нежеланием племянника примириться. Юрий Данилович и Кавгадый отправляются в Орду «наставляеми и оучими диаволомъ» (Летописец Рогожский, с. 38). Если на стороне тверского князя - Господь и все святые, которые помогают и оберегают его, то противники князя действуют по наущению дьявольскому. При этом главным виновником произошедших событий, как и Никоновская летопись и житие, Тверская летопись и Рогожский летописец считают Кавгадыя, именуя его «начальником всего зла».

В Тверской летописи и Рогожском летописце отсутствует перечисление провинностей тверского князя перед ханом, которые излагает в повествовании Никоновской летописи во время суда Кавгадыем. Даже известные три пункта обвинения (сокрытие дани, битва с ханским послом, гибель Кончаки), о которых идет речь в житии, не упоминаются. Замечается вскользь лишь о том, что «князь Михаилъ, собравъ по градомъ многы дани, хощетъ въ Немци, а къ тобя (то есть к ордынскому хану) ему не бывати» (Летописец Рогожский, с. 38). Но это не речь обвинителя на суде, а лишь наговоры на князя, изреченные еще до его появления в Орде. Отсутствие четких и ясных обвинений свидетельствует о несправедливости вынесенного Михаилу Ярославичу приговора. Этим же подчеркивается полная невиновность героя перед ханом и лжесвидетельствующими на него.

С момента изречения приговора тверской князь именуется в текстах тверских летописей «святым», «блаженным». Михаил Ярославич, находясь в темнице, исполняет все религиозные обряды, читает Псалтирь. Тверской князь умен, догадлив, прозорлив, он чувствует приближение убийц и проявляет себя как заботливый и любящий отец, вовремя отсылая сына к царице, боясь и его возможной гибели. Сцена убиения во многом совпадает с житийным повествованием и отличается от подобной сцены в Никоновской летописи. В Тверской летописи и Рогожском летописце речь идет лишь об одном убийце - Романце, который не произносит в адрес Михаила Ярославича никаких обвинений.

В рассматриваемых тверских летописных сводах отсутствует знаменитый эпизод с мертвым телом. Возможно, подобный эпизод был изъят как характеризующий Юрия Московского не с лучшей стороны. Отсутствует также повествование о посмертных чудесах над телом Михаила Ярославича, не говорится и об огромном выкупе за тело тверского князя, который заплатили тверичи московскому князю.

После рассказа о гибели Михаила Ярославича и перенесении мощей из Москвы в Тверь создатели Тверской летописи и Рогожского летописца помещают развернутый некролог. Он несколько отличается от того, что был помещен в Никоновской летописи. Цель данной портретной зарисовки - показать святого князя мученика и увековечить его подвиг. Поэтому-то он именуется «блаженным и христолюбивым князем». А о его кончине сказано следующим образом: «Аще же и не веры ради оубиенъ бысть блаженыи, яко же святи мученици, но по заповеди же Спасова иже въ Еуангелии рече болша сея заповеди любве насть, иже кто положитъ душу свою за другы своя. Сию заповедь божию христолюбивыи князь съ оуспехомъ сконча, неоуклонно шествуя за порученыя ему Богомъ люди и тако радуяся прииде, яко верны строитель къ своему Владыца» (Летописец Рогожский, с. 41). Таким образом, смерть Михаила Ярославича не представляется как обычная закономерность (как это было в повествовании Никоновской летописи), но является итогом его внутренних побуждений и стремлений. Главный аспект подвига тверского князя, отраженный и в некрологе, и в житии - «положить душу свою за други своя» подчеркивается и выдвигается тверскими летописцами на первый план. Поэтому гибель Михаила Ярославича предстает еще и подвигом на благо других людей. Еще раз подчеркиваются самопожертвование, доброта, смирение князя и его нерушимая убежденность в необходимости и целесообразности такой жертвы.

Подводя итоги всему вышесказанному, отметим, что трактовка Тверской летописи и Рогожского летописца очень близка к житийной и во многом отличается от трактовки событий Никоновской летописью.

В отличие от подробного изложения событий в Никоновской летописи в данных летописных сводах господствует фрагментарное и неполное изложение исторического материала. Многие факты и эпизоды оказываются выпущенными и не находят последовательного изложения на страницах Тверской летописи и Рогожского летописца. Из-за подобной ситуации трудно говорить об основных образах, интересующих нас в данном исследовании. Ярким является лишь образ Михаила Ярославича, в облике которого подчеркиваются прежде всего положительные черты. Ему прямо противопоставлен Кавгадый. Менее интересен в данном изложении образ Юрия Московского, который также обрисован прежде всего, как отрицательный персонаж, но очень схематично. Он жесток, мстителен, коварен по отношению к Михаилу Ярославичу, не имея на то никакого повода.

Вместе с тем, как отмечает В. А. Кучкин, выпущено многое из того, что подчеркивало и доказывало бы права Михаила Ярославича на великое княжение и объясняло бы суть вражды московского и тверского князей (Кучкин 1974, с. 133-134). Без подобных исторических справок вражда выглядит как самовольные попытки Юрия Московского претендовать на великий стол, который по праву может принадлежать только Михаилу Тверскому. В. А. Кучкин считает, что, возможно, подобные недоговоренности объясняются работой сводчика середины XV века, который опускает материал, свидетельствовавший о княжеских междоусобицах. На обработку материала о Михаиле Ярославиче Тверском могла влиять и общая позиция тверских князей, с XV века окончательно отказавшихся от борьбы против московских за титул великих князей всея Руси (Кучкин 1974, с. 134).

Литература:

1.     Кучкин В.А. Повести о Михаиле Тверском. - М., 1974.

2.     Летописец Рогожский // ПСРЛ. - М., 2000. - Т. 15.

3.     Тверская летопись // ПСРЛ. – М., 2000. - Т. 15.

4.     Материалы Международной научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. Х Юбилейные Кирилло-Мефодиевские чтения». 12-14 мая 2009 года. Доклад Андреевой Екатерины Александровны  «История жизни Михаила Ярославича Тверского в тверских летописях».

Аким  Клешнин  и  проводимые  им  и его командой в первой половине ХIIХ века  топографические  работы  в  Санкт-Петербургской Губернии  и  Наместничестве  Тверском.

Важный этап обустройства российских губерний и уездов был связан с деятельностью «петровских геодезистов» – первых получивших профессиональную подготовку российских специалистов, способных проводить инструментальные съемки и картографирование местности. Обучение геодезистов велось в России начиная с 1701 г. в Московской Математико-навигацкой школе, а с 1715 г. – в Морской академии в Санкт-Петербурге. К концу 1710-х гг. сформировался штат специалистов, необходимый для начала реализации масштабного проекта по картографированию всей территории страны. Центром, координировавшим реализацию этого проекта, стал Сенат, а главным инициатором и руководителем геодезических и картографических работ выступил И.К. Кирилов. 9 декабря 1720 г. был принят указ, ознаменовавший начало систематического и планомерного проведения топографо-картографических работ, в соответствии с которым из Морской академии геодезисты были направлены в Московскую, Киевскую, Нижегородскую, Рижскую, Архангелогородскую и Казанскую губернии.

Одним из таких геодезистов был Аким Клешнин, создавший в первой половине XVIII в. серию значимых карт северо-запада Российской империи. К нашему большому сожалению в доступной литературе почти ничего не сообщалось о его биографии и проводимых им работах в наших местах. Не известна также и дальнейшая судьба его картографических работ, выполненных в Тверском Наместничестве, в частности, в Ржевском уезде.

Известно только, что Аким Клешнин и его товарищи, выполняли геодезические работы в городах - Луки Великие, Торопец, Тверь, Торжок, Старица, Ржева Володимерова, Зубцов, Погорелое городище, Кашин, Бежецкой Верх.

Вот то немногое, что удалось узнать из доступных источников о том, как проводились эти работы, в Ржевском уезде, и о личности самого Акима Клешнина я хочу предложить вашему вниманию.

В то время геодезисты получали жалованье за свои труды «по шти рубль человеку на месяц», «для разъездов» им предоставлялись ямские и уездные подводы. Контроль над их работой был жёсткий и возлагался на губернаторов и воевод, которые должны были «за ними смотреть, чтоб они без дела не были и даром жалованья не брали». При производстве полевых съемочных работ и при составлении карт геодезисты руководствовались двумя краткими инструкциями: инструкцией 1721г., составленной профессором Морской академии А.Д. Фарварсоном, и инструкцией 1723 г., изданной Сенатом. В соответствии с этими инструкциями, приступая к съемке того или иного уезда, геодезисты обязаны были определить широту уездного города, а затем, двигаясь по дорогам, идущим от города к границам уезда, измерять расстояния между населенными пунктами и определять их широты. Измерение расстояний производилось с помощью железной «мерительной цепи» длиною в 30 сажен, а для определения горизонтальных углов и направлений пользовались астролябией с диоптрами и компасом. Ситуация наносилась засечками, или на основании расспросных данных. Допускалось широкое использование «сказок», т.е. показаний местных жителей, но рекомендовалось вносить в полученные путем опроса сведения исправления в зависимости от разницы, получающейся при сопоставлении отдельных «сказок» с данными произведенного измерения. Геодезисты обязаны были вносить в ландкарты города, села, деревни, крепости, валы, засеки, мельницы, дороги, леса, горы, реки, озера, болота, каналы, шлюзы и т.д.. Как свидетельствуют документы второй половины 1720-х – начала 1730-х гг., в отдельных регионах, представлявших особый интерес для Сената, геодезистам поручалось собирать более подробную информацию об описываемых ими территориях. Как отмечала М.Г. Новлянская, «в инструкции, данной геодезистам М. Сметьеву и А. Жихманову 25 июля 1731 г., И.К. Кирилов вновь подтвердил настоятельную необходимость снабжать карты краткими описаниями. Он рекомендовал описывать города, пригороды, села и деревни, “в коих есть торги и ярмарки”, указывая, какого строения (каменного, деревянного или земляного) описываемый город, “какие торги, промыслы или заводы в нем имеются”, “ибо, – писал он, – хотя в ландкартах означаются города, слободы, села и деревни, однако без описания неизвестно, что есть в них знатное и к ведению достойное”».

Важным итогом деятельности И.К. Кирилова по картографированию территории Российской империи стал выход в свет первой генеральной карты России и первого российского печатного географического атласа в 1734 г. Кроме этого проводился еще ряд геодезических работ и географических исследований - геодезисты провели измерения дорог от Москвы до губернских и уездных городов и установили на дорогах верстовые столбы.

Реализация проекта по проведению геодезических съемок и составлению уездных карт в масштабах всей страны вызывала финансовые затруднения, поэтому к началу 1725 г., т.е. спустя четыре года после начала работ, в Сенат было прислано всего 30 уездных ландкарт из запланированных 291-й, среди готовых карт были и карты некоторых уездов Тверской губернии. В связи с этим в 1725 г. из Сената по губерниям и провинциям были разосланы «подтвердительныя указы», в которых губернаторам и воеводам, на местах контролировавшим работу геодезистов, предписывалось тех геодезистов, которые закончили работу по составлению карт, срочно отправить в Санкт-Петербург, остальным было поручено в «немедленном времени» заканчивать ландкарты. Губернаторам и воеводам предписывалось, «пока [геодезисты] тех ландкарт не окончают, им… жалованья не давать, а давать только для пропитания солдатский корм. И по сочинении тех ландкарт потому ж их выслать в Санкт - Питербург в Сенат немедленно». Зачастую возникали курьезные ситуации с закупкой необходимого для геодезистов оборудования, свидетельствующие о плохой организации снабжения, бюрократической волоките, создававшей постоянные препятствия работе первых российских геодезистов. Были такие затруднения в работе и у Акима Клешнина.

Уездные карты, легшие в основу губернских ландкарт, как и другие документы геодезистов – «сказки» местных жителей, описания населенных пунктов и т. п., до настоящего времени практически не сохранились. В отделе рукописей библиотеки Академии наук сохранилась коллекция из 63 рукописных карт уездов первых петровских геодезистов, но это лишь небольшая часть тех карт, которые были составлены в ходе губернских съемок. Так же почти не осталось упоминаний и о самих геодезистах, делавших столь трудную и тяжёлую, но такую нужную для государства работу.

Долгое время не существовало и полноценных исследований, посвященных  личности «петровского геодезиста» Акима Федоровича Клешнина, хотя его заслуги в развитии отечественной картографии никем сомнению не подвергались. Положительный сдвиг в этой области произошел только в 2001 г., когда вятский исследователь А. Л. Мусихин опубликовал в сборнике «Петряевские чтения» первую биографическую работу, посвященную Клешнину,  в которой попытался обобщить имеющиеся в научной литературе разрозненные сведения об этом картографе. Была сделана попытка уточнить многих ранее неизвестных моментов биографии Клешнина, основываясь на ряде новых материалов, выявленных в Российском государственном архиве древних актов.

Дату рождения Акима (Якима) Федоровича Клешнина в исторической литературе и доступных архивных документах обнаружить не удалось. Но известно, что в 1710 г. он из недорослей поступил в Московскую школу математических и навигацких наук. В школу принимали подростков в возрасте 12–17 лет, поэтому считали, что Аким родился между 1693 и 1698 гг. Между тем в работе А. В. Постникова содержится информация о том, что с 1710 г. в Математико - навигацкую школу зачислялись юноши в возрасте до 20 лет включительно.   Относительно точное установление возраста Клешнина стало возможным после выявления в РГАДА документов, содержащих сведения о времени его выхода в отставку, из которых следовало, что свое обучение в школе Навигацких наук он начал в 20 лет. В то время это было первое всесословное учебное заведение, однако дети разночинцев оканчивали в школе только два класса (Русскую и Цифирную школы), а дети бояр и  дворян учились в среднем 6 лет 9 месяцев, причем наиболее способным ученикам начальник навигацкой школы профессор математики шотландец А.Д. Фарварсон (Henry Fargwarson) (ум. 1739) читал курс геодезии.  Клешнин проучился там 5 лет, до 1715 г., что указывает на его принадлежность к дворянству.

Из его предков с XVI в. известны окольничие и думные дворяне Клешнины из г. Боровска. Один из них, Мартиян Васильев сын, «под градом Казанию доблественне храбрьствовавше» был «убиен» в 1552 г., а другой, Андрей Лупп Петрович (ум. 1599), думный дворянин (1585) и окольничий (1586), был дядькой царя Федора Ивановича и в 1591 г. расследовал Угличское дело о смерти царевича Дмитрия. Так что Аким Клешнин принадлежал к не очень знатной, но вполне заслуженной подмосковной дворянской семье. Между прочим, у Акима Клешнина был брат Анисим Клешнин, также геодезист. Но о его судьбе и его съемочных работах на данный период времени пока ничего не известно.

В 1715 г. Клешнин в числе 293 учеников высших классов Фарварсона и  учителя англичанина С. Гвына (Gwyn) по аттестации Фарварсона был переведен в только что открывшуюся Морскую академию в Петербурге и определен в геодезический класс, в котором училось всего 30 лучших учеников. Геодезию там преподавал все тот же Фарварсон. В 1720 г. по окончании курса академии Клешнин был оставлен в ней «геодезии подмастерьем», т.е. преподавателем, с жалованием «по шти рублев в месяц». В том же 1720 г. особым указом Сената было объявлено о начале планомерной государственной картографической съемке всех уездов Российской империи, и уже в 1721 г. Клешнин с учеником Алексеем Жихмановым был послан при бригадире и обер-коменданте Выборгской провинции И.М. Шувалове-Старшем (ум. 1736) и полковнике Стрекалове для разграничения земель между Россией и Швецией по Ништадтскому миру. Карта границы с параллельными надписями на русском и шведском языках была готова в 1722 г. и в следующем 1723 г. представлена Шуваловым Петру I. В ноябре 1724 г. карта была отпечатана в С.-Петербургской типографии большим по тем временам тиражом в 490 экземпляров. В 1734 г. она вошла в первый «Атлас Всероссийской Империи» обер - секретаря Сената И.К. Кирилова (1689–1737) и получила самые наилучшие отзывы специалистов.

Таким образом, начиная с 1721 г. Аким Клешнин становится профессиональным геодезистом и занимается государственной планомерной съемкой различных местностей России всю свою жизнь. А насколько трудна была жизнь первых петровских геодезистов, видно из жалобы Клешнина, поданной им в Сенат после возвращения со съемок границы 18 июля 1723 г.: «Жалованья не получаем 7-ой месяц, отчего ныне не имеем и дневной пищи, понеже нам провианту, ни мундиру, токмо одно его императорского величества жалованье». Регулярность выплаты жалования, те же шесть рублей, полностью зависела от местных властей той провинции, куда посылались геодезисты, поэтому часто деньги задерживались на 3, 5 и даже 7 лет. Однако это ничуть не мешало Сенату вновь и вновь направлять геодезистов на съемки, причем последние должны были готовые ландкарты «присылать таковые в Сенат и в Камер-коллегию немедленно». Так и Клешнин с Жихмановым уже 5 августа 1723 г. получили Указ императора и инструкцию Сената, по которым им надлежало выполнить обширнейшую программу географических съемок на севере России.   Привлечение Клешнина для проведения топографических работ на наиболее сложных участках съемок было целесообразным, так как он уже имел опыт проведения работ такого рода. В 1723 г. указом Сената он направлен для составления ландкарт в семи уездах: Выборгском, Кексгольмском, Олонецком, Белозерском, Устюжском, Железопольском, Чарондском и Каргопольском. Распоряжение о посылке Клешнина и его помощника Жихманова для составления карты Выборгского уезда датируется 3 октябрем 1723 г.  В отчете канцелярии Выборгской провинции указано, что геодезисту были предоставлены три подводы и проводник, а также солдат-переводчик для общения с местными жителями, не знавшими русского языка.   Перед началом съемок Клешнину потребовались необходимые материалы для составления карт, документы канцелярии Выборгского уезда упоминают о приобретении бумаги, свечей, карандашей и чернил, ему также была выдана железная цепь длинной в 30 саженей и тележка для перевоза инструментов.  Железная цепь использовалась геодезистом для измерения пройденных расстояний, причем она могла разматываться из возка. Исходя из отчета канцелярии Выборгской провинции мы можем сделать вывод, что непосредственно после окончания составления карты Выборгского уезда Клешнин и Жихманов продолжили топографические работы в Кексгольмском уезде.   Имеющаяся информация не позволяет судить об особенностях картографических работ Клешнина в Кексгольмском и Олонецком уездах. В архиве канцелярии Сената имеется донесение из Белозерской провинциальной канцелярии о том, что с 29 мая 1727 г. подмастерье геодезии Клешнин и его ученик Жихманов проводили топографические работы на территории провинции. Выявленные архивные документы свидетельствуют, что Клешнин проводил картографирование территории Каргопольского, Чаронского и Белозерского уездов, двух третей Устюжинского уезда и смежных с Белозерским уездом волостей.   Рапорт Клешнина о необходимости починки геодезических инструментов  свидетельствует об интенсивности их использования во время проведения геодезических работ. В своем следующем отчете в Сенат из Белозерской провинции от 28 июня 1729 г. Клешнин докладывал, что завершает ее описание и приступает к составлению карт, после чего считает целесообразным заняться описанием Холмогорского, Важского и Вологодского уездов, которые непосредственно граничат с Белозерской провинцией. Надо отметить, что работа по составлению карт состоит из двух этапов. Первый этап самый трудный и тяжёлый - полевой, когда геодезист снимает все замеры и расстояния, составляет нужные для работы таблицы и описания той местности, которая потом будет закартографирована. Эти работы, как правило,  проводят в теплое время года, когда на улице меньше грязи и легче проводить все необходимые для дальнейшей работы геодезические съёмки местности. Второй этап, камеральный, более спокойный – как правило, зимой и в тёплом помещении геодезист по сделанным ранее замерам и описаниям составляет саму карту. Так вот отдохнуть Клешнину после трудной и тяжёлой полевой работы не дали. В геодезическом департаменте Сената просьбу Клешнина не удовлетворили; указом от 30 июля 1729 г. ему предписывалось приступать сначала к описанию Холмогорской провинции, а 11 сентября 1729 г. он получил указание отправиться из Белозерской в Углицкую провинцию.  Вот реестр провинциям и городам, в которых они выполняли свои работы, приложенный к инструкции: 

1.) С. Петербург, Котлин остров, Шлютельбург. Уезды: Копорский, Ямбургский.

2.) Выборг, Кексгольм, Нейшлот с уездом.

3.) Нарва, Сыренский уезд, Дерпт с уездом.

4.) Ревель с Эстляндиею, остров Даго с принадлежащими мелкими островами.

5.) Луки Великие, Торопец.

6.) Новгород с пригороды, Порхов, Ладога, Старая Руса.

7.) Псков с пригороды, Гдов, Изборск, Опочка, Островск, Ржева Пустая и Заволочье.

8.) Тверь, Торжок, Старица, Ржева Володимерова, Зубцов, Погорелое городище.

9.) Ярославль, Кинешма.

10.) Углич, Кашин, Бежецкой Верх.

11.) Пошехонье, Романов.

12.) Белоозеро, Устюжна Железопольская, Каргополь, Чаронда.

И опять же указывалось: «Как котораго уезду ландкарту окончаете, то немедленно оную прислать в Сенат и Камер-Коллегию с каталогами». Да кроме того, «в бытность свою при том деле, лишняго ничего сверх указу не брать и никому обид и нападок отнюдь не чинить, и даром время не пропускать, под опасением за то жестокаго ответу и штрафу по важности вины». На основе данных указаний, широко проявляя творческую инициативу, для совершенствования и облегчения съемочных работ Клешнин разработал собственное руководство, излагающее математическую суть способа «засечек» и разъясняющее метод их уравнивания, т.е. ликвидации так называемого «треугольника погрешностей» путем измерения румбов и расстояний. Кроме того, он, придавая большое значение географическому описанию, широко детализирует и разворачивает его программу. Под руководством Клешнин подписал: «Сие сочинил себе с примеру данных пунктов посланным в губернии геодезистам для лучшего описания и означения в ландкартах, а из Академии им посланным сего дано не было. Подписал сие геодезии подмастерье Аким Клешнин». По ранее данной Клешнину инструкции и по реестру  провинциям и городам он должен был начинать съемки с Выборгской провинции, и уже 28 марта 1724 г. Клешнин закончил работу над картой Выборгского уезда, а 18 апреля того же года Выборгская провинциальная канцелярия представила в Правительствующий сенат и Камер-коллегию составленные геодезии подмастерьем Акимом Клешниным и учеником Алексеем Жихмановым ландкарты и каталоги Выборгского уезда, в которых ими было определено географическое положение 423 населенных пунктов. 5 июня 1726 г. И.К. Кирилов поднес три экземпляра карты Выборгского уезда и карту русско-шведской границы, награвированные и отпечатанные на его личные средства, новой императрице Екатерине I. Основанная на хорошей детальной съемке Клешнина, карта Выборгского уезда была настолько точно выполнена, что карта той же местности, сделанная почти через 150 лет, в 1865–1871 гг., практически полностью повторяет карту Клешнина.  Карта Выборгского уезда также вошла в «Атлас» И.К. Кирилова.

В 1725 г. Клешнин с Жихмановым выполнили съемку «княжества Корелского, а ныне Кексголмского уезда» с частью Ладожского озера. Вошедшая в «Атлас» Кирилова, эта ландкарта с надписями на русском и шведском языках была настолько точно и аккуратно выполнена, что ее разослали всем геодезистам в качестве «образца» для составления или накладки плана. Ценность карт Выборгского, Кексгольмского и Олонецкого уездов заключалась не только в их точности, но и в согласованности между собой, что облегчало в будущем составление генеральной ландкарты России. Прибывший в 1726 г. в Петербургскую академию наук из Франции астроном и картограф И.Н. Делиль (Joseph Nicolas Delisle) (1688–1768) для составления генеральной карты России в первую очередь запросил у Кирилова именно эти ландкарты и, получив их, 5 ноября 1730 г. сообщал Кирилову, что они «согласуются сами с собою и не спорят в фундаменте». Причем о Клешнине он отзывался как о геодезисте «весьма точном в своих чертежах» и «свое дело разумеющем изрядно».

25 июня 1731 г. Клешнин и Жихманов представили в Правительствующий сенат составленную ими ландкарту Бежецкого уезда Угличской провинции. А следующую работу Клешнин выполнял уже без Жихманова, ставшего самостоятельным геодезистом. При этом Татищев дал всем посланным геодезистам разработанную им самим инструкцию, в которой были повышены требования к точности съемочных работ. Так, например, надлежало снимать географическую ситуацию в радиусе 15 верст от определенного населенного пункта. Вот по этой инструкции испытывая существенные бытовые и финансовые тяготы выполнял геодезические работы Аким Клешнин в Тверской губернии.

Ещё в отчете от 28 марта 1730 г. Клешнин докладывал в Сенат о своем направлении в Пошехонскую провинцию и о том, что из-за отсутствия денег на проезд он был вынужден остаться в Угличе при уездной канцелярии; у него не было средств на ремонт инструментов, покупку бумаги и свеч. В научной литературе и архивных документах не содержится данных относительно того, какими именно видами картографических работ Клешнин занимался в 1730 г. Наиболее вероятно то, что он закончил картографические работы в Пошехонской провинции и далее начал планируемое им составление карт Холмогорского, Важского и Вологодского уездов. Скорее всего составление карты Вологодского уезда тогда не было закончено, так как к 1744 г. он там ещё проводил топографические работы. С большой долей вероятности можно полагать, что его отозвали в Оренбургскую экспедицию, собранную в 1734 г. по проекту обер-секретаря Сената Ивана Кирилова для съемок на территории Приволжья. Эту экспедицию возглавил лично Кирилов, в ее состав включили 10 лучших геодезистов, в том числе и Клешнина. В 1737 г., после смерти Кирилова, начальником экспедиции стал тайный советник Василий Татищев. Если Кирилов уделял основное внимание подробности картографирования, то при новом руководителе экспедиции Клешнину было поручено обратить внимание на описание экономического развития и конфессионального состава населения посещаемых территорий. В исторических источниках содержится информация о том, что в 1738 г. Клешнин находился в топографической команде Татищева, и тот представил его к произведению в поручики, вышестоящими инстанциями, однако, это представление не было тогда поддержано.

При проведении экспедиций геодезисты находились далеко от центральных администраций и проблемы с получением жалования и бытовыми тяготами были неизбежными. В литературе, как правило, не рассматривался вопрос о том, как геодезисты в условиях задержки выплаты жалования обеспечивали себя кровом, едой, лошадьми и фуражом во время разъездов. Однако есть интересные и документально подтверждённые сведения, каким не совсем законным образом команда Клешнина вынуждена была получать эти крайне необходимые для проведения экспедиций средства. Согласно архивным документам, в сентябре 1740 г. Клешнин приехал в село Верхосунское, где произошел конфликт между ним и священником Иоанном Степановым. В результате конфликта, причина которого, скорее всего, лежала в нежелании священника предоставить свой дом геодезистам, Степанов был избит, а Клешнин с подчиненными геодезистами стали проживать в его доме и безвозмездно пользоваться продуктами питания.

Выяснилось, что Клешнин неподсуден местной администрации, и рассмотрение его дела должно было производиться представителями Камер-коллеги и Казанской губернии, но скоро акцент в расследовании сместился на расследование контробвинений, выдвинутых Клешниным против местных властей. Геодезист обвинил их в многочисленных нарушениях, которые были описаны на семи страницах направленного в Сенат доноса. Анализ обвинений дает основания разделить их на ряд категорий. К злоупотреблениям финансового характера можно отнести неравномерный сбор подушной подати с крестьян с последующим принуждением должников к выплатам батогами, утаивание старостами части налоговых выплат, вымогательство по 15–19 копеек за освобождаемого от военной службы крестьянина, растрата денег при покупке драгунских лошадей. Кроме системных нарушений финансового характера, Клешнин указывал и те, за которые, по его мнению, должны нести наказание конкретные люди: он обвинял воеводу Скрынникова в принуждении государственных крестьян к сельскохозяйственным работам в его деревне, а якобы пострадавший от рук Клешнина священник Иоанн Степанов скрывал от властей наличие у него не обложенной налогом бани. Существует такая точка зрения - основной целью жалобы Клешнина было переключить внимание властей со своей персоны на злоупотребления местных администраций, так как помимо избиения священника геодезиста обвиняли и в других нарушениях: присвоении половины предназначенных для работников денег, а также в том, что находясь в разъездах он использовал только две крестьянские подводы, а в «шнурованных книгах» заставлял крестьян-извозчиков расписываться в получении денег за четыре. Ему ставилось в вину и то, что, проводя топографические работы, он брал в помощники большее количество людей, чем было предписано ему инструкциями, причем зачастую не выплачивал извозчикам и писцам из монастырских вотчин денег за выполненные работы. Свидетели говорили, что геодезист злоупотреблял своими полномочиями при обеспечении своих подчиненных продовольствием и фуражом, в частности, приказывал деревенским старостам покупать продовольствие и спиртные напитки как для себя, так и для геодезистов и извозчиков его команды. Расследование дела Клешнина было выведено из юрисдикции Вятской провинциальной канцелярии, для чего был послан штаб-офицер казанского гарнизона, чтобы допросить Клешнина относительно нанесенного им ущерба и расследовать выдвинутые Клешниным обвинения. Свидетели, которые в 1738–1739 гг. обвиняли его в превышении полномочий при сборе провианта и нанесении обид казенным крестьянам, к 1742 г. умерли, другие свидетели к моменту завершения расследования переехали, что и определило закрытие дела. Проводимое расследование ввиду преклонного возраста Клешнина и долгого времени, проведенного им в полевых экспедициях, могло пагубно сказаться на его здоровье. На момент начала расследования в 1738 г. ему было 48 лет – значительный по тем временам возраст. Мусихин считает, что после составления карты Вологодской провинции в 1744 г. карьера Клешнина закончилась отставкой или смертью, так как труд геодезистов был настолько тяжелым, что мало кто из них доживал до преклонного возраста. Но это не так - найденные в РГАДА документы позволяют установить, что в 1744 г. Клешнин подал прошение о своем выходе на пенсию, которое не было удовлетворено. До 1747 г. геодезист проводил межевые работы в новгородской вотчине императрицы Елизаветы. Составление межевых карт осложнилось тем, что он начал страдать от нарушения зрения. Новые прошения Клешнина о выходе в отставку поясняют, что в 1747 г. он уже не занимался проведением топографических съемок, а обучал детей дворян в школе при Сенатской конторе и сообщал в Сенат, что преподавательская работа затруднительна для него из-за потери навыков составления чертежей и забывания правил арифметики и геометрии. В другом прошении об отставке Клешнин указывал, что помимо плохого зрения он испытывает также затруднения в работе из-за старости и «головной болезни».  Приводимые доводы показались убедительными, и 22 декабря 1747 г. Клешнин получил разрешение выйти на пенсию с повышением в ранге до звания поручика. Выданная ему подорожная для проезда в имение в Вологодском уезде дает основание полагать, что геодезист вернулся в имение своих родителей в сельце Ступине, находящееся в Тошинской волости.

Вся деятельность Акима Клешнина показывает высокое мастерство и значимость его работ. В.И. Греков отмечает, что работы Клешнина отличаются «точностью, тщательностью и богатством содержания».  С.Е. Фель пишет, что Клешнин в «своем деле был не «подмастерьем», а редким мастером, исключительной добросовестности, проявлявшим во всем широкую инициативу, глубокие знания, опыт и искреннее увлечение в работе», которая «носит следы большой эрудиции, чеканного мастерства, замечательного изящества; в ней чувствуется человек, с любовью и ревностью скромно творящий большое дело. Ясно видно, что он не хочет замыкаться в рамках инструкции и дает больше того, что от него требуют». Его географические описания «содержат не только природные, этнографические, социально-бытовые, но и ценнейшие экономические данные, которых не может отобразить карта». Поэтому вполне понятно, что его работы представляют ценный материал для специалистов, занимающихся историей и географией.

К нашему большому сожалению, как я уже заметил, уездные карты, легшие в основу губернских ландкарт, как и другие документы геодезиста – «сказки» местных жителей, описания населенных пунктов и т. п., до настоящего времени практически не сохранились.

Таким образом, возникает вопрос: куда исчезли все материалы Клешнина, и в частности выполненные им в Тверской губернии? Можно предположить несколько вариантов их пропажи. Но вероятнее всего такой вариант. Как отметил Ф.Н. Мильков, среди членов Петербургской академии наук присутствовало много ученых - иностранцев, которые «умудрялись служить сразу двум хозяевам: получая русское жалованье, переправляли за границу материалы, не подлежавшие оглашению».                                                                             Возможно, нечто подобное произошло и в данном случае. При отправке в Россию астроному И.Н. Делилю государственным секретарем флота Франции, ставшим позднее морским министром, графом Морепа (Maurepas) было поставлено непременное условие, чтобы он занялся там географическими работами, из которых «Франция могла бы извлечь пользу». Делиль в России не только смог заняться географическими работами, но и был назначен в Петербургской академии наук руководителем по составлению первого полного Российского атласа. Занимаясь этими работами, Делиль имел практически неограниченный доступ ко всем географическим материалам, бывшим в Академии наук. Кроме того, его деятельности способствовал указ Екатерины I от 30 декабря 1726 г., согласно которому Сенат обязан был передавать все карты, составленные геодезистами, в Академию наук. На протяжении всей своей службы в Петербургской академии наук Делиль неизменно выполнял указание графа Морепа, посылая ему донесения о состоянии картографических дел в России и тайно переправляя во Францию подлинники и копии карт российских геодезистов.

И даже после его отстранения от дел Географического департамента с 1 марта 1740 г. Делиль «продолжил беспрерывно собирать всевозможные сведения о Российской Империи, способные предоставить ценные материалы для Франции». Не случайно он в 1752 г., уже находясь во Франции, сообщил, что собирается издать генеральную карту России и отдельных ее частей «много лучше и точнее», чем Российский атлас, изданный Академией наук в 1745 г. Это наводит на мысль, что Делиль располагал новыми геодезическими материалами, которые не были учтены при издании названного Атласа. И в 1754–1761 гг. во Франции он все еще имел возможность увеличивать свою коллекцию российских географических материалов. В результате таковой его деятельности в Париже оказалось «настоящее богатство»: в Национальной библиотеке – 190 карт и 8 единиц воспоминаний и рукописных заметок, в Депо карт и планов морского флота – 37 картонных коробок рукописей и 5 портфелей карт (среди них 83 российских карты), в Парижской обсерватории – 161 портфель рукописей и в Библиотеке палаты депутатов – ещё несколько рукописей Делиля. А поскольку еще в 1728 г. Делиль обратил внимание на работы Клешнина, и позднее записал среди данных о других геодезистах данные о прежних работах Клешнина, сделанных им картах и, насколько возможно, его дальнейшую судьбу, то, очевидно, материалы Клешнина для  Делиля представляли несомненный интерес. Так, в Национальной библиотеке Парижа в собрании Делиля оказались по крайней мере четыре карты, а в Депо флота – две карты, составленные Клешниным.

В то же время в России в библиотеке Академии наук сохранились всего две рукописные карты Тотемского уезда, выполненные Клешниным, и в Государственной библиотеке им. В.И. Ленина – карта русско-шведской границы. Однако с 1739 г. Делилю становится затруднительно получать геодезические ландкарты, поскольку Географический департамент при Академии наук как раз и был в первую очередь создан, «чтоб за Делилем крепко присматривать». Но вскоре у него появилась возможность получить некоторые материалы геодезистов минуя Географический департамент. В начале 1740 г. Делилем была организована экспедиция в город Березов для наблюдения за прохождением Меркурия через диск Солнца. Одной из основных задач экспедиции было «разыскание разных специальных карт в архивах главных городов». Не известно, виделся ли Делиль с Клешниным, но можно предположить, что такая встреча обязательно должна была состояться. По крайней мере, известно, что во время своего путешествия Делиль встречался на местах с посланными Татищевым геодезистами.

Таким образом, Делиль был в курсе хода работ Клешнина и, конечно же, зная профессионализм последнего, постарался получить результаты этих работ. С большой вероятностью можно предположить, что во время этого пребывания в Казани Делиль и получил от Пестрикова материалы Клешнина, возможно, под предлогом доставки их в Географический департамент. Но до Географического департамента эти материалы не дошли. Прибыв 23 ноября 1740 г. из экспедиции в Москву Делиль получил письма от жены, в которых она сообщала ему о переменах в правительстве после смерти императрицы Анны Ивановны (17 октября 1740 г.) и политической обстановке в стране, которые повлияли на судьбу лиц, покровительствовавших Академии наук, и, следовательно, на ситуацию внутри самой Академии. Жена советовала Делилю не торопиться с возвращением в Петербург, а переждать в Москве, и написать письма некоторым влиятельным лицам. В результате Делиль прибыл в Петербург только 29 декабря. Но обстановка менялась так быстро, что те, кому писал Делиль, уже сами оказались в опале, в результате чего и его дальнейшее пребывание в Академии стало под вопросом. 10 января 1741 г. Делиль подал в императорский кабинет отчет о своей экспедиции. Но, как известно, отчет был далеко не полным, многие материалы экспедиции впоследствии оказались во Франции, и позднее только часть из них вернулась в Россию. В этой обстановке, вполне вероятно, Делиль и карты Клешнина не стал копировать, как делал раньше, проставляя на копиях французскую транскрипцию всех географических названий, а присвоил себе подлинники, позднее переправив их во Францию. Известно, например, что в марте 1743 г. Делиль «совершенно тайно» отправил во Францию к графу Морепа три крупных пакета карт и рукописей, относящихся к России. После отъезда в мае 1747 г. Делиля во Францию «русское посольство в Париже должно было  настоять на возвращении им всех материалов по истории и географии России». Но требование это, к сожалению, успеха не имело. И поэтому, вероятно, все материалы геодезиста А.Ф. Клешнина, выполненные им в 1737–1739 гг., до настоящего времени находятся среди многих других российских географических и исторических материалов во Франции, скорее всего в Париже в Депо карт и планов флота. Задача будущего – установить истинное местонахождение материалов Клешнина, представляющих большую историческую и культурную ценность.

Заслуги Клешнина по достоинству были оценены его современниками. В частности, в документах канцелярии Сената, содержащих решение присвоить Клешнину по выходе в отставку звание поручика, мы находим упоминание того, что за свою карьеру он выполнил огромный объем топографических работ, а имеющимися у него познаниями и опытом проведения топографических работ не владеют даже офицеры геодезической службы, имеющие более высокий чин. В указе об увольнении Клешнина на пенсию сказано, что назначенное ему пенсионное довольствие дано за излишние и многие пред его братьями труды понеже из геодезии офицеров, кои и службою его моложе и в геодезии подмастерье не бывали и столько многочисленно разных ландкарт и чертежей не делали и в такие многие и разные посылках не бывали.

     Источники:

1. Фель С.Е. Картография России XVIII века. - М., 1960.

2. Иванов П.И. Обозрение геодезических работ в России, со времени императора Петра Великого до сочинения генеральной ландкарты Российской империи в 1746 году. // Записки императорского Русского географического общества. - Кн. IX. - СПб., 1853.

3. Гнучева В.Ф. Географический департамент Академии наук XVIII века. / Под ред. А.И. Андреева. - М.-Л., 1946.

4. Евтеев О.А.  В.Н. Татищев и русские государственные съемки первой половины XVIII в. (по материалам фонда Сената ЦГАДА). // Вопросы географии. - Сб. 42. - М., 1958.

5. Боднарский М.С. Первые русские географические атласы. (Историко-географический очерк). // Землеведение. - Т. XXXIV. - Вып. 1-2. - М.-Л., 1932.

6. Татищев В.Н. Записки. Письма. 1717–1750 гг. / Отв. ред., автор вступит. статьи и примеч. А.И. Юхт. - М., 1990.

7. Голицын Н.В. Портфели Г.Ф. Миллера. - М., 1899.

8. Броссе М.И. О бумагах астронома Делиля, хранящихся в архиве императорского Русского географического общества. // Известия императорского Русского географического общества. - Т. I. - СПб., 1865.

9. А. В. Собисевич. Путь геодезиста  на  службе  отечеству: новые материалы о  А. Ф. Клешнине.

Борьба святителя Филарета (Дроздова) с усилением старообрядческого раскола в Ржеве.

Святитель Филарет Московский.

15 марта 1819 года епископ Филарет был переведен на самостоятельную Тверскую кафедру с возведением в сан архиепископа и назначением членом Синода. В Твери он часто совершал богослужения: и в соборном храме, и в приходских церквах; за богослужениями неустанно проповедовал. Непреходящей печалью святителя был старообрядческий раскол, расторгший духовное, религиозное единство русского народа. Много времени он проводил в разъездах по обширной епархии. Как-то, во время одной из таких поездок, архиепископ Филарет спросил ямщика, как называется село, через которое лежала дорога. «Село Нехорошее», - ответил ямщик. «Все же тут, чай, найдутся и хорошие люди?» - «Вестимо, что найдутся. А не то Бог не потерпел бы и села». - «Вот, - промолвил он в заключение своей беседы со мной, пишет его биограф, - я хотел поучить ямщика, а вышло наоборот - ямщик меня наставил».

Научная работа Ю. В. Серебряковой, старшего преподавателя кафедры истории Русской Православной Церкви Богословского факультета ПСТГУ «Дело о Ржевских раскольниках в период управления святителем Филаретом (Дроздовым) Тверской епархией» рассказывает о борьбе со старообрядческим расколом в царствование Александра I. В статье исследователя представлены  семь текстов, написанных святителем Филаретом (Дроздовым) в период управления им Тверской епархией. Написание этих документов Святителем связано с проблемой усиления в городе Ржеве старообрядческого раскола в начале XIX в. Тексты содержат рассуждения святителя о причинах появления этой проблемы и о принятии необходимых действиях со стороны духовенства и гражданской власти для ее решения.

15 марта 1819 г. святитель Филарет (Дроздов), до того бывший епископом Ревельским, Именным Высочайшим указом был определен на Тверскую кафедру и назначен членом Святейшего Синода. Святитель возглавлял эту епархию всего полтора года, из них только 100 дней он находился в самой епархии, проведя это время предельно плодотворно: он почти ежедневно совершал богослужения, на которых было рукоположено и посвящено несколько сот священно - и церковнослужителей. Остальное время владыка как член Святейшего Синода вынужденно находился в столице и управлял Тверской епархией на расстоянии. Одним из первых вопросов, потребовавших особого внимания нового епископа, стало усиление старообрядческого раскола в Ржеве, крупном и едва ли не самом богатом городе Тверской губернии. В связи с этим делом святителем Филаретом было написано несколько записок, относящихся к периоду: июнь 1819 г. - март 1820 г. Публикации этих текстов и посвящена настоящая статья Серебряковой Юлии Владимировны.

Раскольники для Ржева не новость - к началу XIX в. город уже имел устойчивую репутацию «гнезда раскола». Естественное разделение города рекой Волгой приобрело в продолжение XVII-XVIII вв. конфессиональное значение: левобережная Князь-Федоровская сторона была населена преимущественно православными (никонианами), а правобережная Князь-Дмитровская - старообрядцами поповского согласия. По официальной статистике количество раскольников (старообрядцев) во Ржеве в XIX в. хоть и неуклонно росло, но составляло все же меньшинство. Однако по неофициальной статистике старообрядцы во Ржеве не были меньшинством, а составляли не менее половины, а то и две трети населения. Именно количество раскольников в городе оправдывало с точки зрения гражданского начальства тот факт, что члены городского магистрата избирались большею частью из раскольников, хотя это и было запрещено еще «Духовным регламентом».

В мае 1819 г. священно - и церковнослужители десяти храмов Ржева (то есть большая часть духовенства, так как в городе в тот момент было 11 приходов) написали архипастырю, что в их городе имеет место засилье старообрядцев: появились беглые попы, монахи и монахини, которые охотно принимаются местными жителями, сочувствующими расколу. Более того, обитатели раскольнической правобережной Князь-Дмитровской части Ржева выстроили тут дом, которому внутри придали вид храма и открыли часовню, в которой публично совершались службы. В пристройках к этой часовне жили три беглых священника - Василий, Лука и Иван - и при них находилась группа монашествующих обоего пола. «Каковая сволочь, - пишут священники, - назирая выгоду своего корыстолюбия, явно бродит по городу и злыми своими брожениями насаждает не точию в жителях нашего града, но даже и в крестьянах околичных деревень дух уничижения и презрения к святой Церкви».

Священники написали эти записки втайне от своего благочинного - на записках нет подписей священно - и церковнослужителей кафедрального собора Ржева, что свт. Филарет отмечает как признак недоверия ближайшему духовному начальству: «В сохранении тайны и беспристрастия не могут они надеяться по городу Ржеву ни на кого из светских, так и из духовных (разумеется, конечно, местный протоиерей) начальственных лиц. При том и без сего объяснения, по свойству самого дела, полагать должно, что местное начальство не есть в сем случае лучший изыскатель истины, ибо если справедливо, что оно так далеко простерло послабление расколу, как показано в донесении, то оно, конечно, и теперь будет в искушении покрывать виновных, с открытием которых открылась бы более или менее собственная их вина».

Касательно засилья старообрядцев была разница в официальных данных и действительных на что и ссылается свт. Филарет (Дроздов) в записке кн. А.Н. Голицыну от 23 июня 1819 г.: «По Секретной ведомости, представленной предшественнику моему, что ныне Митрополит Московский, Осташковского Духовного Правления Присутствующим священником Петром Давыдовым прошедшего 1817 года мая 21 дня, в городе Ржеве показано явных раскольников от шести сот до семи сот душ обоего пола, а потаенных от восьми тысяч трех сот до восьми тысяч четырехсот».

Для Православной Церкви ситуация во Ржеве отягчалась тем, что раскол имел себе опору в среде гражданского начальства: как уже было отмечено, члены городского магистрата большею частью были из раскольников и, пользуясь властью, поддерживали своих единоверцев и находили возможность заручиться поддержкой городской полиции. Собственно, потакание со стороны полиции и позволило раскольническим «учителям и богомольцам беспрепятственно и бесстрашно» находиться в городе. По сведениям, сообщенным священниками, члены ржевского магистрата, хотя и были представителями власти, но настолько осмелели, что открыто проявляли свое презрение к Церкви и царской семье: в воскресные дни они вообще не ходили в храм, а в памятные дни императорской фамилии приходили в храм к концу - на всеобщее моление, да и то изредка. Кроме того, объединяя свою власть с финансовыми возможностями богатых граждан, члены магистрата обещаниями или притеснениями склоняли православных в раскол и преуспели в этом. Священники пишут святителю, что некоторые их прихожане вынуждены «тайно исповедовать святую Церковь», то есть их заставляют объявлять себя раскольниками, но они желают оставаться православными и втайне сохраняют истинную веру. Достигнув неофициально господствующего положения в городе раскольники сразу начали оказывать доходящее до насилия давление на православное население, используя власть и деньги. Ржевские ревнители раскола силой вынуждали крепостных работников, живущих в купеческих домах и рожденных в православии, предавать проклятию Церковь и уклоняться от участия в церковных таинствах. От поддержки состоятельных раскольников Ржева зависел успех малых предприятий и опасность разорения подвигала купцов из православных к переходу в раскол. Об отточенности миссионерских методов раскольников и обилии у них средств оказать давление на православных свидетельствуют массовые обращения в раскол умирающих: ржевские раскольники предпринимали усилия, чтобы отлучить человека от Церкви хотя бы в последние минуты его жизни, и многих людей действительно отлучали. Упоминали авторы письма также о двух раскольницах, которые держат дома иконы, выдаваемые за чудотворные, - одна якобы совершала чудеса, другой образ испускал слезы из глаз. Поддерживаемые и распространяемые слухи об этих чудесах дополняли систему раскольнических мер по укреплению в городе своего заблуждения.

Вскоре за первым письмом последовало второе, едва ли не более важное. Священники сообщали о ставших известными планах раскольников: «Все, что в донесении нашем написано, это составляет одно только начало нашего страха. <...> Минувшего марта наши раскольники составили общий заговор, на котором положили между собой по всем отношениям отторгнуться от греко-российской иерархии и просить, минуя духовное начальство, на оное отторжение указа, дабы им позволено было первое - все христианские требы отправлять в их часовне беглым их попам; второе - дабы им в приходах наших больше не состоять и от нас ни в чем не зависеть; третье - дабы тех же попов, бежавших от своих церквей не возбранено было им в часовню свою принимать и явно их содержать; четвертое - дабы записи треб их, то есть метрические книги, отправлять не по духовному, но по светскому правительству». Для достижения цели раскольники избрали купца Емельяна Немилова, известного как человека сутяжного. Он прошел по всем приходам города и собрал подписи от тех, кто считает себя раскольником, и от них же собрал большую сумму для своих расходов.

Священники - авторы письма - полагают, что после этой записи едва ли из 11 приходов города наберется домов и душ на один-два прихода; эти цифры свидетельствуют о катастрофичности ситуации.

Показательно, что, получив от своих священников просьбу о помощи, Тверской архиепископ в нарушение существующего порядка (о чем он упоминает в первом сообщении князю А. Н. Голицыну) не стал обращаться к местному гражданскому начальству, но счел необходимым через министра духовных дел и народного просвещения князя Александра Николаевича Голицына в июне 1819 г. обратиться к самому императору. Святитель пояснил свою решимость тем, что речь идет об опасном состоянии целого города, о чем «по силе Архиерейской присяги» обязан довести до сведения царя как покровителя и защитника Церкви. Кроме того, предлагаемые святителем мнения по решению ржевской проблемы, не имея прецедентов, могли быть приведены в действие властями действительно только с разрешения императора.

Несмотря на то что вопросы о расколе официально в это время еще находились в ведении Министерства полиции (до ноября 1819 г.), в реальности устойчивых схем для решения такого рода ситуаций не существовало. 

Рассмотрим дальнейший ход дела: Император одобряет меры, предложенные святителем Филаретом в его записке от 23 июня 1819 г., после чего князь А. Н. Голицын в августе 1819 г. сообщает о ржевской ситуации обер-прокурору Святейшего Синода П. С. Мещерскому. Тот в свою очередь делает доклад Святейшему Синоду, который принимает решение, касающееся беглых священников (о выяснении места их прежнего служения через чиновника по особым поручениям и мерах прещения по возвращении их в свои епархии), но при этом Синод категорически уклоняется от решения вопроса о закрытии часовни, так как «дела о сектах и расколах входят в состав предметов, ведению Министра полиции принадлежащих». Параллельно с этими обсуждениями князь А. Н. Голицын просит у Сергея Кузьмича Вязмитинова, управляющего Министерством полиции, какого-нибудь надежного чиновника для выполнения секретного дела, а также просит обеспечить этого чиновника прогонными и командировочными деньгами (у самого князя Голицына таких ресурсов и полномочий нет; он лишь координатор процесса, обеспечивающий взаимодействие всех заинтересованных лиц и структур - в этой роли министр выступает с момента получения записки свт. Филарета и одобрения царем системы действий, предложенной святителем).

Министр полиции командировал во Ржев чиновника - титулярного советника Мылова, который лично от князя А. Н. Голицына получил инструкции: во Ржеве произвести тайное следствие; отыскать трех беглых священников и под верным присмотром отослать их в свои епархии; описать раскольническую часовню и получить от местных жителей сведения о ее происхождении; после чего обо всем в подробностях донести князю. Мылов выполнил это секретное поручение «точно, быстро и без всякой огласки». Самое важное, что он нашел трех беглых попов и отправил их под присмотр местной земской полиции. Единственное, что Мылову не удалось: он не увидел иконы, которые вдовы держали у себя в домах; раскольники успели укрыть от чиновника эти образы. Характерная для этого периода неопределенность порядка решений дел о раскольниках видна по дальнейшей карьерной судьбе этого секретно командированного во Ржев титулярного советника. Он «с желаемым успехом» выполнил поручение, о чем Голицын удовлетворенно сообщает министру полиции и благодарит за хороший выбор чиновника. Князь предлагает графу С. К. Вязмитинову наградить Мылова за службу по усмотрению графа, но Сергей Кузьмич отмечает, что ему это слышать очень приятно, но наградить он не может, так как поручение, которое стало основанием для награды, не относится к его ведомству, поэтому он предлагает самому князю подумать, как уважить чиновника, и, пользуясь случаем, просит вернуть в Министерство полиции 500 руб., данных Мылову в качестве прогонных, так как у его ведомства нет никаких ресурсов, чтобы вернуть эти деньги. После этого весь август 1819 г. несколько ведомств - Министерство полиции, Министерство финансов, Департамент духовных дел Двойного министерства, Собственная Его Императорского Величества Канцелярия - интенсивно обменивались письмами из-за этих 500 руб., пока в начале сентября 1819 г. сумма не была наконец выдана кабинетом С.Е.И.В.К. и передана чиновнику. Вопрос же о награде Мылову решался еще несколько лет. В апреле 1820 г. князь А. Н. Голицын ходатайствовал перед графом Милорадовичем о награждении чиновника Мылова из Санкт-Петербургской полиции за успешно выполненное поручение в июле 1819 г., но ответа на это ходатайство не было получено. И уже в феврале 1824 г. Мылов сам напомнил о себе князю А. Н. Голицыну и просил поспособствовать присвоению ему ордена святого Владимира IV степени за успешное исполнение поручения 1819 г. по поимке трех беглых раскольнических попов. Чем закончилась история, неизвестно, но маловероятно, чтобы по прошествии пяти лет надежда Мылова на получение награды оправдалась.

Еще одним интересным моментом стала реакция ржевских раскольников на «притеснения» - поимку беглых попов и закрытие часовни. Ржевские раскольники бурно, а вернее буйно, отреагировали на отнятие у них беглых попов: они в ту же ночь вышибли стекла в духовном казенном училищном доме и кирпичом в грудь зашибли сторожа - отставного солдата. Во всем произошедшем - начавшемся систематическом ослаблении власти раскольников в городе Ржеве они, конечно, винили Православную Церковь. В сентябре 1819 г. группа раскольников через выборных подала кн. А. Н. Голицыну прошение о даровании им свободы отправлять молитвословия по их обрядам и держать у себя своих попов, с тем чтобы местное духовное начальство в это не вмешивалось. Просьбу об освобождении их от влияния приходских православных священников они сопровождали выражением готовности давать правительству все сведения, которые оно у них запросит. Это одна из первых просьб такого рода, которые в продолжение XIX в. еще не раз будут поступать от раскольников. Князь Голицын резолюцией на их прошение ответил, что оно не может быть удовлетворено, потому что дела о раскольниках по Высочайше утвержденному 17 августа 1810 г. расписанию находятся в введении Министерства полиции, так что их прошение будет оставлено им без всякого действия.

Через короткое время двое из трех пойманных попов сбежали из-под стражи и вновь оказались во Ржеве; в октябре 1819 г. местные православные священники сообщают свт. Филарету, что это произошло при активном участии местных раскольников. Повторная поимка оказалась делом невозможным для внешнего человека, так как раскольники были уже готовы к защите своих служителей, поэтому к поиску подключился начальник местной инвалидной команды Самойлович. Осталось пока неизвестным (в связи с отсутствием указаний в архивном деле), была ли успешной повторная попытка поиска беглых попов, но известно, что следствию удалось собрать много сведений о них и их отношениях с ржевской раскольнической общиной.

По получении нового сообщения от ржевских священников, свт. Филарет вновь обратился к А. Н. Голицыну с призывом к гражданской власти правильно повести себя в этой ситуации, так как поведение ржевских раскольников свидетельствует, что они продолжают надеяться на свою силу и, «чтобы при таких обстоятельствах городовая власть не служила орудием к распространению раскола и для маломощных граждан не превращала господствующего исповедания в вероисповедание потаенное, необходимо принять за правило, чтобы по крайней мере первый из начальствующих в гражданстве, то есть градский глава, избираем был из православных, а не из раскольников. Духовного же Регламента о мирских особах 6-м пунктом воспрещено определять раскольников во все гражданские должности». На этом этапе к преодолению ржевских беспорядков подключился новый глава МВД граф Виктор Павлович Кочубей, который через несколько лет выступит с инициативой создания Секретного комитета по делам старообрядческого раскола. Но идея, ставшая основанием этой полезной инициативы (создания единой системы действий гражданской и церковной властей в отношении раскола), впервые прозвучала у свт. Филарета в связи с ржевским делом: «Главная мысль, которая рождается из размышлений о настоящем деле, есть та, что нужны твердые общие правила для поведения духовного и гражданского начальства в отношении к раскольникам, по которым бы и то и другое гармонически действовали к благоустройству и благосостоянию Церкви и государства».

Новый министр начал решение ржевского дела со сбора информации и уже в декабре 1819 г. в МВД была подготовлена справка о существующих постановлениях правительства насчет попов, имеющихся у раскольников-поповцев. Обзору этой справки посвящены две публикуемые записки свт. Филарета (пятая и шестая, датируемые январем 1820 г.). В решении Ржевского дела В. П. Кочубей в письме Голицыну обозначил важный принцип борьбы с расколом: «По мнению моему, начав преследование оных во Ржеве, должно кончить непременным их отысканием, к чему и приняты уже надлежащие меры». Это созвучно не раз впоследствии повторяемой на заседаниях Секретного комитета мысли о важности постоянства в действии: все меры в отношении раскола, не доведенные до конца или прерванные по недостатку терпения или усердия, обесценивают предыдущие усилия и успехи.

Впрочем, начатое по требованию графа Тверским гражданским губернатором расследование о буйствах раскольников в городе не принесло удовлетворительных результатов. Губернатор как чиновник, опасающийся быть обвиненным в излишнем покровительстве расколу, постарался в отчете Министерству полиции отмежевать старообрядцев от беспорядков, так что все безобразия в городе, которые «якобы» устроили раскольники, были им списаны на неизвестных лиц, а подозрения в «якобы» участии ржевских раскольников в организации бегства арестованных попов - на обычные слухи. Свт. Филарет отмечает ожидаемость этой реакции, но в силу бездоказательности случившегося предлагает «сие дело, и с сими вопросами <...> предать суду Божию».

В целом Ржевское дело, несмотря на ряд оставшихся неизвестными подробностей и итогов, дает представление о быстроте распространения и усиления старообрядческого раскола, которое происходило, если местное гражданское и духовное начальство начинало потворствовать расколу и проявлять снисходительность, позволяя раскольникам занимать ответственные гражданские должности.

Примечателен комплекс документов Ржевского дела, из которых к публикации предложены сейчас только записки свт. Филарета, также тем, что сообщает ранее неизвестные подробности о тверском периоде служения святителя и, в частности, свидетельствует о его личной позиции и взглядах на проблему старообрядческого раскола. В позднейшем наследии святителя достаточно большой блок текстов связан с темой старообрядчества. Но Ржевское дело ценно тем, что сохранило суждения о расколе, относящиеся к раннему периоду епископского служения свт. Филарета.

Большинство публикуемых текстов написаны в 1819 г. в связи с Ржевским делом и адресованы представителям гражданского начальства: большей частью - министру духовных дел и народного просвещения князю А. Н. Голицыну, управляющему МВД гр. В. П. Кочубею и чиновнику МВД А. Тургеневу.

Первые четыре записки и седьмая - это тексты, написанные рукой святителя. Записка, публикуемая под номером пять (от 19 января 1820 г.), в архивном деле представлена в виде заверенной в МВД копии собственной записки архиепископа Тверского Филарета. Близкая ей по содержанию записка «Замечания на законы» также относится к началу 1820 г., так как там упоминается «прошедший 1819 год». Эта записка не автограф; она, как цитата подлинной записки святителя, приведена в служебном тексте, подготовленном неизвестным чиновником Министерства духовных дел и народного просвещения.

Все публикуемые бумаги из фонда 797 РГИА являются подлинниками и публикуются в современной орфографии и пунктуации, с сохранением, где это возможно, правописания и орфографических особенностей авторского текста. Текстовые выделения (подчеркивания) взяты из оригинального текста.

1. Письмо архиепископа Филарета Тверского кн. А. Н. Голицыну от 23 июня 1819 года

Слева от текста резолюция:

Прочитано в Царском Селе 4 июля 1819 года.

Все представленное одобрено Е.И.В.

Сиятельнейший князь!

Милостивый государь!

Вверенной мне епархии города Ржева десять приходских священников общим донесением (которое при сем прилагается в подлиннике) по совести их священства представили мне, что умножившиеся в сем городе раскольники открыли в сем городе публичную часовню и в ней отправление службы; что при сей часовне в потаенных кельях живут беглые священники 1) Василий Зубцевского уезда из села Сергина; 2) Лука Московской епархии из села Воскресенского и 3) Иван, по слуху Калужской епархии из села Горохова, и монахи, постриженные беззаконно от своих мест увольнений и позволения; что члены городового магистрата, избираемые большею частию из раскольников, не только явно покровительствуют свою секту, но и остальное число православных стараются или привлечь в оную выгодами и обещаниями или понудить презрением и угнетением; что по сим обстоятельствам маломощные из (Л. 1 об) православных находятся в необходимости или последовать господствующему заблуждению, или под страхом угнетения тайно держаться того вероисповедания, которое признается господствующим в Империи; что мещане: Василий Бокачев, во иноках Варлаамий, Иван Сурин, во иноках Иосиф, Дмитрий Немилов, во иноках Дионисий, Федор Лопнев, во иноках Феодосий, Тимофей Мартианов, во иноках Тихон и другие, приняв на себя вид монашества, превратили домы свои в часовни, чтобы вместо торговли или ремесел, получать доходы от свеч и молитв; что вдова Анна Ивановна Давыдова, прославив в доме своем образ Богоматери выдуманными чудесами, собирает вклады и нанимает раскольников отправлять у себя службу; что вдова Анна Нитунахина, утверждая, будто находящийся в доме ее образ Богоматери испускает из очей слезы, также привлекла много богомольцев; что многие из богатых купеческих домов содержат у себя для отправления службы на жалованье беглых, или самопостриженных монахов или монахинь, получая от них (Л. 2) взаимно прибыль через подаяние во время многолюдных сборищ; что таковое ничем неудержимое преобладание раскола угрожает православной Церкви в городе Ржеве скорым запустением.

По справке в походной при мне конторе оказалось, что по Секретной ведомости, представленной предшественнику моему, что ныне Митрополит Московский, Осташковского Духовного Правления Присутствующим священником Петром Давыдовым прошедшего 1817 года мая 21 дня, в городе Ржеве показано явных раскольников от шести сот до семи сот душ обоего пола, а потаенных от восьми тысяч трех сот до восьми тысяч четырехсот; что они, по свидетельству той же ведомости, собираются для богослужения в домашних комнатах, в молитвенных кельях, построенных в садах за дворовым строением, из устроенных особенно для сего двух больших домах: 1) ржевского гражданина Ивана Попова, сына беглого священника Алексея, к которому, впрочем, дому раскольники охладели по причине распутства сего священника; 2) ржевского градского головы Филатова, (Л. 2 об.), у которого и живут ныне беглые попы; что сверх сего есть в садах до пятнадцати домов, в которых живут раскольничьи монахи и монахини, отправляют церковную службу, кроме Литургии и читают поучения к народу.

По сим сведениям следовало бы мне отнестись к гражданскому начальству для поверки и объяснения оных чрез формальное исследование на месте: но те же десять священников, которые делали изложенное выше сего донесение, особым при том донесении приложенным письмом (которое при сем также прилагается в подлиннике) объяснили, что в случае формального исследования сего дела, если раскольники хотя мало узнают о том предварительно, то по самом кратком времени не можно будет застать у них в истинном виде ничего из показанного в донесении и что в сохранении тайны и беспристрастия не могут они надеяться по городу Ржеву ни на кого из светских, так и из духовных (разумеется, конечно, местный протоиерей) начальственных лиц. При том и без сего объяснения, по свойству самого дела, полагать должно, что местное (Л. 3) начальство не есть в сем случае лучший изыскатель истины, ибо если справедливо, что оно так далеко простерло послабление расколу, как показано в донесении, то оно, конечно, и теперь будет в искушении покрывать виновных, с открытием которых открылась бы более или менее собственная их вина.

Между тем в донесении Ржевских священнослужителей предварительно усматриваются признаки истины: во-первых, по тому, что подписали оное все священнослужители шести приходских церквей города, а не подписали только двух церквей, в том числе соборной; во-вторых, по тому, что в содержании настоящего донесения согласуется содержание ведомости о Ржевских раскольниках за два года пред сим представленной от Присутствующего Осташковского духовного Правления предшественнику моему.

Соображая таким образом важность настоящего дела с неудобностию дать ему обыкновенное формальное течение, полагаю я мнением следующее:

1. Рассматривая сие дело со стороны церковной, поелику я усматриваю, что формальное исследование оного по всем его частям и в отношении ко всем разнообразно прикосновенным лицам произвело бы великое движение умов (Л. 3 об.) и страстей в городе, для дела Божия неполезное, то, не касаясь никого из множества увлеченных силою господствующего заблуждения, довольно действование начальства в настоящем случае ограничить тем, чтобы ослабить силу соблазна, и отдалить угнетающее преобладание раскола над Православием; а по восстановлении таким образом свободного расположения умов в народе, употребить, при помощи Божией, духовные и нравственные средства для обращения неведующих и суеверных к истинной вере, которая уже сама собою приведет их в послушание Церкви.

2. Как для отдаления соблазна нужно устранить соблазнителей, то полезно было бы отправить отселе с надлежащим полномочием и с соблюдением тайны до открытия самого дела, благонадежного чиновника, чтобы изыскать трех вышеупомянутых беглых священников и под верным присмотром отослать их на законное рассмотрение к тем начальствам, от которых они бегали.

3. Тому же чиновнику, с приобщением к нему местного благочинного, поручить осмотреть и описать упоминаемую в донесении публичную часовню, отобрать, от кого следует, сведения: когда она устроена, кем и по чьему повелению, и таковые сведения представить на рассмотрение начальства. (Л. 4) 

4. Два мнимо-чудотворных образа велеть для усмотрения поставить в церквах тех приходов, в коих оные находятся, не возбраняя раскольникам приходить молиться пред ними, и читать свои молитвы по старопечатным книгам, и также позволив на сей случай православным священникам, подобно как сие позволено в единоверческих церквах, для желающих отправлять пред оными молебствия по старопечатным книгам.

5. Дабы городовая власть не служила орудием к распространению раскола, и для маломощных граждан не превращала господствующего вероисповедания в вероисповедание потаенное, постановить правило, чтобы по крайней мере, первый из начальствующих в гражданстве, то есть градский глава, избираем был из православных, а не из раскольников. (Духовного же регламента о мирских особах пунктом 6-м и во все гражданские должности раскольников определять запрещено.)

6. Между тем обязанностию моею будет дать священнослужителям города Риги соответственные открывшимся обстоятельствам наставления, и побудить их к ревностнейшему назиданию жителей словом и примером; снабдить тамошние церкви для руководства священнослужителей некоторыми книгами, подающими сведения о расколе, и обнаруживающими (Л. 4 об.) неосновательность его начал; делать, по мере возможности, увещания и самым жителям, частию письменно, частию лично, когда Бог сподобит меня видеть епархию, и между прочим предложить раскольникам, вместо беглых священников, большею частию весьма порочных, избегающих правосудия, и вообще по коренным древним законам Церкви потерявших истинное право священнодействия чрез своевольное оставление своих рукоположителей, священство, благословенное православною Церковью на праве так называемых единоверческих церквей.

Сиятельнейший князь! Поелику в вышепрописанном донесении о опасном состоянии Церкви целого города заключаются обстоятельства, которые по силе Архиерейской присяги обязан я довести до сведения Его Императорского Величества, покровителя и защитника Церкви; поелику во мнении моем, приспособленном к сим обстоятельствам, есть предположения, которые токмо по Высочайшему Его Императорского Величества разрешению могут произведены быть к действию, и поелику для (Л. 5) сих особенных обстоятельств иного равно надежного и сообразного с целию образа действования не усматриваю, то долгом поставил я изложить здесь Вашему Сиятельству и полученные мною сведения и мое по оным мнение; не благоволено ли будет представить оные Всемилостивейшему Его Императорского Величества вниманию, и испросить по оным изъявления Его Высочайшей воли.

Предая все сие усмотрению Вашего Сиятельства, имею долгом пребыть с глубочайшим почтением и преданностию

Вашего Сиятельства

 Милостивого Государя

Покорнейший слуга и богомолец

Филарет Архиепископ Тверской

№17

23 июня 1819 года

РГИА. Ф. 797. Оп 2. Д. 8888. Л. 1-5. По отношению Тверского архиепископа Филарета о Ржевских раскольниках.

Князь Голицын Александр Николаевич.

2. Письмо Тверского архиепископа Филарета кн. А. Н. Голицыну от 31 октября 1819 года

Сиятельнейший князь! Милостивый Государь!

Вверенной мне епархии города Ржева девять священников донесли мне, что из трех беглых священников пойманных в сем городе, и отосланных к своим начальствам, Иван, из Калужской епархии, опять находится в городе Ржеве и живет в разных раскольнических домах попеременно; и что то же самое слышно и о другом священнике, Луке, из Московской епархии. (Что и сей слух есть основательный с вероятностью заключить можно из донесения Святейшему Синоду от Московского епархиального начальства о побеге его священника из монастыря).

Поелику изыскание означенных беглых священников происходило с сведением и по Высочайшей воле Его Императорского Величества, то о сих новых происшествиях долгом поставил я довести до сведения Вашего Сиятельства, для донесения, если нужным признано будет, Его Императорскому Величеству. В сообразность же с тем, что подлинное о сем деле находится у Вашего Сиятельства, при сем и присланное (Л. 47 об.) ко мне доношение в подлиннике для приобщения к оному.

Об отыскании вновь означенных беглых священников отношусь я ныне же к Тверскому Гражданскому Губернатору; по духовной же части, в следствие прежнего моего предположения, соответственные обстоятельствам наставления ржевскому духовенству даны; а о Ржевском священнике Савве, который замечен в незаконном сношении с раскольниками, поручено Консистории войти в ближайшее рассмотрение с тем, чтобы в случае потребности удалить его из города Ржева, избрать такого по нем преемника, который бы преимущественно соединял в себе с назидательным поведением способность и деятельную, но кроткую ревность к обращению заблуждающих на путь истины. К сим представляемым Вашему Сиятельству сведениям да будет позволено мне присовокупить то соображение, что открывающееся вновь поведение Ржевских раскольников с их беглыми священниками вновь свидетельствует, как и соответственности той особенной меры, которая в отношении к ним была употреблена, так по продолжающейся надежде их на свою силу (посланный в город Ржев следственный пристав пересказал мне между прочим признание (Л. 48) одного маломощного ржевского гражданина, что он с трудом держится Церкви, и что в случае дальнейших успехов раскольников опасается крайней необходимости пристать к ним, дабы не быть ими расстроену в малой своей торговле, зависящей от богатейших из них) или на покровительство местного начальства; и следственно о потребности правила, в отношении моем к Вашему Сиятельству от 23-го дня прошедшего июня за №17 изъясненного под числом 5-м.

С глубочайшим почтением и преданностию имею долг быть Вашего Сиятельства Милостивый Государь покорнейший слуга и богомолец

Филарет архиепископ Тверской

№196

Октября 31 дня

1819 года

РГИА. Ф. 797. Оп 2. Д. 8888. Л. 47-48об. По отношению Тверского архиепископа Филарета о Ржевских раскольниках.

Император Александр I Павлович.

3. Записка архиепископа Филарета Тверского от 4 декабря 1819 года

Секретно

Сиятельнейший Князь!

Милостивый государь!

Сведения о продолжающемся в городе Ржеве изыскании беглых священников Ивана и Луки, мною полученные, для соответственного дополнения имеющегося о сем в Духовном Департаменте дела долгом поставлено представить при сем Вашему Сиятельству. а) в полном списке с отношения Г. Тверского гражданского губернатора и 

б) в подлинном рапорте благочинного и других священников города Ржева, который рапорт подписан также начальником Ржевской Инвалидной команды капитаном Самойловичем, представляющим свои услуги для означенного изыскания.

С глубочайшим почтением и преданностию имею долг быть

Вашего Сиятельства Милостивого Государя

Покорнейший слуга и Богомолец

Филарет Архиепископ Тверской

Декабря 4 дня 1819 года

РГИА. Ф. 797. Оп. 2. Д. 8888. Л. 56. По отношению Тверского архиепископа Филарета о Ржевских раскольниках.

4. Записка Тверского архиепископа Филарета от 28 декабря 1819 года

Что дела о Ржевских раскольниках местное начальство не пополнило ничем, кроме слова: «яко бы», то не есть нечаянное, но и совершенно ожидаемое. Духовенство доносило: 1) о злоупотреблениях раскольников, и 2) о том, что сии злоупотребления не могут быть открыты чрез местное начальство. Первую часть донесения оправдал следственный пристав пред лицом трех губерний, которые видели найденных им беглых попов; теперь местное начальство доказывает, что и вторая часть донесения справедлива.

Что депутаты, посланные раскольниками в Петербург, приняты за посланных для возвращения беглых попов, то вероятно: ибо сведения сего рода первоначальные составляются из слухов и пополняются догадками. Но (Л. 74 об.) сие не главное в деле. Главное же то, что беглые попы опять в городе: чего и местное начальство не отрицает; только, как говорит Г. Гражданский губернатор в отношении от 18 ноября (с которого в Департаменте духовных дел есть список), они привозимы и отвозимы бывают ночью.

Донос следственного Пристава о разбитии раскольниками стекол в доме училищном, к которому также приложены слова яко бы, рождает вопрос: пристав ли клевещет на людей, никаким образом к нему неприкосновенных, или ближайшее сих людей начальство, либо пристрастно, либо не проницательно? - Впрочем сие дело, и с сими вопросами, по моему мнению, остается предать суду Божию.

Касательно прежних моих замечаний покорнейше благодарю Ваше Превосходительство, что в записку не внесены некоторые слова, небрежно (Л. 75) мною сказанные по тому, что я сделанное мне доверие представить мои мысли не почитал сношением официальным.

Желать, чтобы оные замечания официально употреблены были от моего лица, не имею я причины. И по званию, и по расположению моему, я желал бы сколько можно более мириться с раскольниками, и сколько можно менее судить их. Впрочем от того, что я сказал, отрицаться не должен, если обстоятельства потребуют упомянуть о том. Почему и представляю сие на усмотрение Его Сиятельства.

Имею с истинным и совершенным почтением

Вашего Превосходительства

покорнейший слуга

Филарет А. Тверской

Дек. 28.1819.

РГИА. Ф. 797. Оп 2. Д. 8888. Л. 74-75. По отношению Тверского Филарета о Ржевских раскольниках.

5. Секретная записка Тверского архиепископа Филарета Управляющему Министерством внутренних дел от 19 января 1820 года

Полученные мной от Вашего Сиятельства бумаги по делу о Ржевских раскольниках, и именно:

При отношении Вашем от 19 декабря истекшего года под №228-м записку особенной Канцелярии Министерства внутренних дел со справкою, содержащею в себе мнение оной Канцелярии о предоставленной раскольникам свободе вероисповедания и проч.

При другом отношении от 26 декабря за №244 список донесения Тверского гражданского губернатора к Вашему Сиятельству от 16 декабря, в коем извещает об учиненном исследовании касательно предосудительных поступков раскольников, на которые (Л. 87 об.) жаловалось местное духовенство, - сверял я тщательно с имеющимися в Департаменте духовных дел сведениями по сему предмету, так как и с общими на таковые случаи узаконениями, и долгом поставляю сообщить Вашему Сиятельству мысли, при чтении сих актов во мне родившиеся.

В записке Особенной Канцелярии Министерства внутренних дел между прочим изложена просьба, поданная в Министерство Полиции от Ржевского старообрядческого общества. В просьбе сей Ржевские старообрядцы говорят, что приходские священники с некоторого времен стали записывать их в свои метрики, но по справке с метриками оказывается большею частию, что они от предков при церквах писались. Духовенство - говорят они - решилось (Л. 88) притеснять их; напротив того, духовенство очень долго и много их прикрывало, и сделало оных донесение уже тогда, когда они составили подписку для открытия публично своего исповедания. Духовенство было бы в опасности подвергнуться ответу за молчание о их предприятиях, будучи по законам обязано доносить о раскольниках.

В той же записке представлены сведения, присланные в Министерство внутренних дел от Тверского гражданского губернатора о раскольнической часовне в г. Ржеве. Из сих сведений явствует, что во Ржеве, на Князь-Дмитровской стороне был молитвенный старообрядческий дом, именуемый часовнею, имеющий снаружи вид обыкновенного дома, а внутри иконостас, устроенный с весьма давних пор старообрядцами из фамилии Чупятовых, который, по общему старообрядцев согласию, в 1810 году перенесен в другой дом на той же стороне, под распоряжение их строителей, Ржевского мещанина Ваулина, с позволения бывшего в то время городничим надворного советника Сеславина; на счет же устроения упомянутого молитвенного дома в делах городничего правления, никаких предписания от начальства не оказалось.

Соображая описанные здесь различные обстоятельства существования Ржевских раскольнических часовен, нахожу я, что она, как молитвенная комната - (Л. 89) в доме для одной фамилии существовала свободно; ибо закон, оставляя неприкосновенною свободу совести, запрещает только публичное оказательство раскола. Но когда вместо молитвенной комнаты в доме построен целый молитвенный дом с кельями для беглых попов, тогда без сомнения сделано публичное доказательство раскола вновь, и сие подлежало прещению гражданского закона.

В справке, которая приложена при упомянутой записке, сказано: «По имеющимся в виду примерам и Высочайшим отзывам, попы, потаенно держимые раскольниками, принадлежащими к поповщине, преследуемы не были, часовни, устроенные издревле, не уничтожаются, и даже допускается под видом починки (Л. 89 об.) старых строить новые, не умножая только числа их, и не позволяя давать им внешний вид Церкви, что же касается до воспрещения раскольникам вступать в общественные должности, то сие наблюдается единственно в отношении к молоканам, духоборцам и тем сектам, кои не принимают присяги».

Долгом поставляю на сие заметить, что попы раскольнические не были преследуемы только в некоторых известных пристанищах раскольнических. А допустить сие без ограничения повсюду, значило бы устроить для недостойных священников гладкий путь не только к ненаказанное, но и к независимости от всякого начальства, как уже и были опыты, например, взятый недавно у Ржевских раскольников беглый поп из Тверской (Л. 90) епархии, по суду запрещен был в священнослужении и определен на причетническое место, но бежав к раскольникам остался и ненаказан, и независим. Построение раскольнических часовен допускается под видом починки старых; но православным ни строить, ни починивать часовни, а, следовательно, и делать что-либо другое под видом починки закон не позволяет. Ежели сие действительно так, чему, однако, трудно поверить, то раскольники покровительствуются в том, в чем стесняются православные.

Напротив того, когда рассуждаемо было в комитете (Л. 90 об.) гг. Министров (заседание 20 ноября 1811 года) о раскольнических часовнях в городах Боровиче и Чугуеве, равно как и объединенным домам в Саратове, и когда положено оставить их по-прежнему, как издавна существующие, то вместе с тем определено подтвердить местным начальствам о строжайшем наблюдении, дабы вновь таковые заведения отнюдь не были учреждаемы, в противном случае вся ответственность на них обращена будет. Сверх того в заседании Комитета 22 декабря того же года объявлено, что его Императорское Величество соглашаясь с вышепрописанным мнением, изволит однако полагать, что нужно прекратить происходящий по сей части беспорядок от невнимания губернского начальства к предписаниям высшего правительства; почему Высочайше поведено сделать от Сената выговор Губернаторам, бывшим в Саратовской (Л. 91) губернии в 1811, а в Слободе Украинской в 1812 году, дабы прочие гражданские начальства были осмотрительнее.

Правило сие, сколько известно, не отменено каким-либо новым постановлением и в отношении к раскольническим часовням и тому подобным заведениям должно было быть наблюдаемо без всякого изменения.

Справка говорит, что воспрещение вступать в общественные должности наблюдается только в отношении к молоканам, духоборам и прочим, не признающим присяги. Но Духовный регламент запрещает сие раскольникам вообще, и должно заметить, что когда написан он, тогда в виду Правительства была поповщина и беспоповщина, а молоканов и прочих не было. (Л. 91 об.) Мне также известно частным образом, что и в здешней столице не утвержден избранный градский глава, потому только, что он был из раскольников.

На донесение Тверского гражданского губернатора от 16 декабря о произведенном исследовании, касательно учиненных в городе Ржев якобы раскольниками буйствах во время взятия следственным приставом Мыловым беглых попов, и касательно отправленных было вслед за беглыми попами гражданах с суммою денег для их возвращения, могу сказать только следующее:

Разбитие стекол в училищном доме от раскольников ли произошло, и ездили ли которые-нибудь из них вслед за беглыми попами для возвращения их, сие как бездоказательное, остается предать суду Божию. Конечно, вероятно, что посланные раскольниками (Л. 92) в Петербург депутаты, приняты были за посланных для возвращения беглых попов, о чем сведения, составившееся из слухов, и пополненные догадками дошли до местного духовенства; но главное в деле, чего и местное начальство не отрицает, есть то, что беглые попы опять в городе, только они, - как пишет гражданский губернатор, в отношении от 18 ноября, привозимы и отвозимы бывают ночью.

Из всего вышеназванного нельзя не вывести следующих трех заключений:

1) что духовенством справедливо донесено о злоупотреблениях раскольников Ржевских. (Л. 92 об.)

2) Что местное гражданское начальство не могло остановить сих злоупотреблений.

3) Что нужны твердые общие правила для поведения духовного и гражданского начальства в отношении к раскольникам, по которым бы то и другое согласно действовали к благоустройству Церкви и Государства.

Преподавая мысли сии на благорассуждение Вашего Сиятельства, покорнейше прошу Вас, Милостивый Государь, уведомить меня о Вашем мнении по сему предмету, и о мерах, какие Вы почитаете приличнейшими для достижения вышеизъясненной цели.

РГИА. Ф. 797. Оп 2. Д. 8888. Л. 87-92 об. По отношению Тверского архиепископа Филарета о Ржевских раскольниках.

6. Замечания Тверского архиепископа Филарета на изложение законов о раскольниках, «в новейшие времена изданных», подготовленное Особой канцелярией МВД в 1819 году

В оном не помещены два коренные и собственно к делу о Ржевских раскольниках принадлежащие узаконения, а именно: Духовного Регламента о мирских особах пункт 6, и указ 4 июля 1724 года. (Л. 100)

Духовного Регламента в 6-м пункте: «По всей России никого от раскольников не возводить на власти, не токмо духовные, но и на гражданские, даже до последнего начала и управления, чтоб не вооружать нам на нас же лютых неприятелей, и Государству и Государю непрестанно зло мыслящих».

В указе Правительствующего Сената 1724 года июня 4 дня изображено: «Чтобы с раскольников, сколько их где по переписке явилось, всякие подати по-прежнему Его Императорского Величества указу прошлого 1716 февраля 8 дня брать вдвое, из которых государственные отсылать, куда по указанию поведено, (Л. 100 об.) а прибавочные присылать в Синод, и сколько когда в сборе и в присылке тех прибавочных податей будет, о том из Синода присылать в Сенат ведомости, а им раскольникам по прежним же Его Императорского Величества указам ни у каких дел начальниками не быть, а быть токмо в подчиненных, тако жив свидетельство нище их не принимать, кроме того, что между собою, и то по случаю. А вышеописанные с раскольников прибавочные за раскол деньги Синодскому Казначею записывать особо, а с другими сборами не мешать».

Из помещенных в изложении узаконений и особенных решений по делам о раскольниках (Л. 101) видно, что в Высочайших указах и повелениях, в решениях Святейшего Синода и Правительствующего Сената, всегда предполагалось правило удерживать раскольников в границах, и что действие сего правила становится неприметным только в новейших распоряжениях бывшего министра полиции, которые иногда утверждались и Комитетом гг. Министров.

Но при всем том, в изложении находится решение Комитета гг. Министров 16 сентября прошедшего 1819 года, в котором положено: 1) Разрешить одно только Пермское местное начальство на выбор раскольников в должности, и 2) Дабы в (Л. 101 об.) волостные и сельские начальники избираемы были раскольники в тех единственно селениях и волостях, где нет вовсе истинных чад Церкви. Из сего положения выходит ясное заключение: 1, Поелику город Ржев не в Пермской губернии, то в нем начальство не должно быть разрешено на выбор раскольников в должности, и 2, Поелику в городе Ржеве есть чада Церкви, то в нем раскольников в начальники выбирать не должно.

Все же сие показывает, что сомнение о прежней справке было основательно и оправдалось. Там сказано: было, что в должности избирать запрещено одних молоканов и подобных им. но теперь открылось ясно, (Л. 102) что молоканов выбирать запрещено, да и других выбирать не разрешено, и существующие о том законы никогда не были отменяемы, а только и в прежней справке и частию в нынешнем изложении пропущены.

РГИА. Ф. 191. Оп 2. Д. 8888. Л. 99 об. - 102. По отношению Тверского Филарета о Ржевских раскольниках.

7. Секретная записка Тверского архиепископа Филарета

от 22 марта 1820 года кн. А. Н. Голицыну, министру Министерства духовных дел и народного просвещения

Сиятельнейший князь!

Милостивый Государь!

В веренной мне епархии города Ржева благочинный Преображенский священник Василий Алексеев донес мне, что той же епархии Старицкого уезда села Колокольни священник Алексей, лет за сорок пред сим бежавший к раскольникам, большую часть жизни своей проводя во Ржеве в собственном доме, который имея на имя сына своего мещанина, много успел в распространении раскола, что он многократно судим был в городах Ржеве, Старице, Твери, Торжке, Сычевках и Санкт-Петербурге, но, притворяясь сумасшедшим, выходил из рук правосудия паки на тайное жительство во Ржев; что он омерзел было и самым раскольникам, и содержась в 1817 году по секретному делу в Ржевской тюрьме, был ими оставлен, что по сему же делу был передан в 1818 году к суду в Тверь. Он содержался до нынешнего года в Тверской тюрьме, но в нынешнем году Ржевские раскольники выпросили его на поручительство многих граждан, и привезли в город Ржев с билетом, под именем старообрядческого священника Александра. (Л. 103 об.)

На основании Духовного Регламента 3-го пункта о мирских особах, и последовавших узаконениях, мне надлежало бы довести о сем до сведения ближайшего гражданского начальства, но как из рапорта благочинного видно, что беглец многократно уже обманывал и продолжает обманывать проницание сего начальства, то долгом поставил я, по силе тех же узаконений, довести вышеописанное до сведения Вашего Сиятельства, и предать на Ваше, Милостивый Государь, усмотрение.

С глубочайшим почтением и преданностию имею долг пребыть

Вашего Сиятельства

Милостивого государя

покорнейший слуга и Богомолец

Филарет Архиепископ Тверской

№91 Марта 22 дня, 1820 года

Его Сиятельству, Господину

Министру духовных дел и народного просвещения и Кавалеру,

Князю Александру Николаевичу Голицыну

РГИА. Ф. 797. Оп. 2. Д. 8888. Л. 103-103 об. По отношению Тверского архиепископа Филарета о Ржевских раскольниках.

Литература:

1.Журнал «Филаретовский альманах» выпуск №11 за 2015 г. Серебрякова Юлия Владимировна. «Дело о Ржевских раскольниках в период управления святителем Филаретом (Дроздовым) Тверской епархией».

Деятельность Т. И. Филиппова в Комитете 1862 г. по подготовке семинарской и школьной реформы.

Постановлением Святейшего Синода от 25 февраля - 8 марта 1860 г. был учрежден особый Комитет для рассмотрения отзывов епархиальных архиереев и ректоров духовно - учебных заведений, собиравшихся в течение предыдущих лет. Председателем был назначен член Святейшего Синода архиепископ Херсонский Димитрий (Муретов). Очевидно, что состав Комитета был неоднороден, часть его членов имела сравнительно малое отношение к духовно-учебной системе, в отдельных вопросах требовалось привлечение специалистов и специальных консультаций.

В состав Комитета вошли: ректор СПбДА епископ Нектарий (Надеждин), ректор СПбДС архимандрит Платон (Троепольский), духовенство, избранное Санкт-Петербургским митрополитом: ректор СПбДС архимандрит Платон (Троепольский), настоятель Казанского Собора протоиерей Г.С. Дебольский, законоучитель военного ведомства протоиерей К.К. Крупский и архимандриты, вызванные на чреду служения в Санкт - Петербург - Феофилакт (Губин) и Феодосий (Шаповаленко), а также князь С.Н. Урусов - директор Духовно-учебного управления, чиновники И.С. Гаевский и Т.И. Филиппов, принимавшие участие в работе Комитета в качестве делопроизводителей. Поэтому большая часть документов относительно работы данного Комитета сохранилась в архиве Т.И. Филиппова.

В статье Е. В. Мамоновой «Церковь и школа в публицистике Т. И. Филиппова» представлены идейные разногласия между чиновниками Министерства народного просвещения и церковными общественными деятелями в деле организации народной школы в пореформенной России. Взгляды церковных общественных деятелей на этот вопрос отстаивал Тертий Иванович Филиппов. Т. И. Филиппов (1825-1899) в 1857-1864 гг. был чиновником особых поручений при обер-прокуроре Св. Синода, далее он  перешел на службу в Государственный контроль, где дослужился до чина действительного тайного советника (1889 г.) и в 1889-1899 гг. занимал пост государственного контролера, однако продолжал активно интересоваться церковными делами. По свидетельству современников, «в обществе постоянно циркулировали слухи о его вечной кандидатуре то в министры народного просвещения, то духовного ведомства» Сам Филиппов считал себя опытным специалистом в вопросах народного образования: «Служа в Духовном ведомстве, - писал он И. П. Корнилову, - я вел этот вопрос со стороны сего вед[омст]ва и ни одна бумага, касающаяся этого предмета, не выходила от об[ер]-пр[окуро]ра без моего участия. ... Вот мои права на участие в решении этого важного вопроса» Его авторитет в школьном деле признавал и С. А. Рачинский: «Тертий Иванович - драгоценный человек, - писал он К. П. Победоносцеву. - Необходимо воспользоваться для учебного дела его многообразными сведениями, его преданностью Церкви, его обширною педагогическою опытностью. Зачем он сидит в контроле? Его место - в Министерстве народного просвещения».

Реформы второй половины XIX столетия, затронувшие почти все стороны жизни российского общества, не могли не коснуться и положения Русской Церкви. Проблемы профессиональной подготовки и материального обеспечения духовенства, вопросы о роли священников в народной школе и о месте религии в системе образования, сложности взаимоотношения Православной Церкви и старообрядцев вызывали острые дискуссии среди современников, не равнодушных к судьбам Церкви и предлагавших свои варианты церковных преобразований. Эти дискуссии во многом отражали понимание людьми пореформенного времени значения и нужд Церкви, ее места и роли в жизни общества и государства.

Изначально концепция преобразования духовно-учебных заведений, рассматриваемая Комитетом, была такова: уменьшить в духовных семинариях число студентов, не имеющих намерения к дальнейшему священно-служению, т.е. детей духовенства, попавших в Семинарии «случайно» - из-за своего происхождения и таким образом воспитать в будущих священниках любовь к служению. В качестве практической реализации такого плана предлагалось разделение системы семинарского образования на три уровня: начальный - для всех детей духовенства, средний - для успешно окончивших начальный уровень, а также создание особых пастырских гимназий, из которых, в случае успешного окончания сделать возможным поступление в Духовные Академии. Однако, идеи архиепископа Димитрия не нашли сочувствия у прочих членов Комитета: основными причинами трудностей реализации такого проекта назывались недостаточность средств в духовно-учебном ведомстве, поскольку столь глобальное переустройство системы, действующей с 1814 г. повлекло бы за собой немалые расходы.

Обсуждение церковных проблем в обществе и в правительственных сферах не раз привлекало внимание историков. Большой интерес вызывают и взгляды церковных иерархов, сановников и публицистов пореформенного времени, участвовавших в постановке и разрешении вопросов, влиявших на положение Русской Церкви. Особое место среди них занимает Тертий Иванович Филиппов, который, не принадлежа к духовному сословию ни по происхождению, ни по роду своей деятельности, писал почти исключительно о Церкви и для Церкви. Его публицистика была заметным явлением в общественной жизни пореформенной России, вызывала бурную полемику и создавала ему репутацию специалиста по церковным вопросам. Тем не менее до сих пор она еще не становилась предметом специального изучения, хотя государственной и общественной деятельности Филиппова посвящено уже несколько исследований.

В своей публицистике Т. И. Филиппов неоднократно обращался к роли Церкви в народном образовании. Вопросами образования ему приходилось заниматься на протяжении всей жизни. Свою службу он начал преподавателем словесности в 1-й московской гимназии; после перехода в Синод ему вскоре пришлось быть членом-делопроизводителем Комитета 1862 г. по подготовке семинарской реформы. В 1882 г. Филиппов был привлечен К. П. Победоносцевым к разработке церковно-школьной реформы. Осенью этого года при Святейшем Синоде был создан Комитет под председательством архиепископа Леонтия (Лебединского), перед которым была поставлена задача найти способ повысить влияние духовенства в народных школах. Филиппов стал не просто одним из членов этого Комитета: Победоносцев рассматривал его как неформального лидера.

Свои воззрения на роль Церкви в народном образовании Филиппов выразил в ряде статей, публиковавшихся в 1854-1887 гг. и переизданных в 1896 г. в «Сборнике Т. Филиппова». Этот сборник Тертий Иванович рассматривал как «защиту охранительных начал», которым «в течение слишком сорока лет» он служил «неизменно, в свободе искреннего исповедания». Переиздание статей 30-40-летней давности должно было свидетельствовать об устойчивости его убеждений.

Взгляды Филиппова на место религиозного воспитания в школе в целом вытекали из его представлений о месте религии в человеческой жизни. Религия, по его мнению, «воспитывает в нас те вечные, всеобщие стихии духа, которые необходимы всякому человеку без различия места, времени и народности, хотя она собственно приготовляет нас к жизни, ожидающей человека по ту сторону гроба, но тем не менее в ней находится единственное руководство и для нашего земного пути: ибо только тот способен пройти беспреткновенно путь земной жизни, кто видит в ней приуготовление к вечности, а не заключает в ее тесные пределы всех своих ожиданий». В первую очередь все эти рассуждения относятся к истинной - христианской религии: «В обществах нехристианских усовершенствование может состоять еще в преобразовании самого закона, но для христианского общества этой заботы не существует (ибо самые враги христианского закона не отвергают его безусловной высоты и истины, но нападают на него именно за его высоту, тяжкую для нашей чувственной низости): его задача - осуществлять свой закон на деле». Ослабление же религиозного начала, по мнению Филиппова, может иметь пагубные последствия: «Нельзя не видеть, - пишет он, - что там, где кончилось влияние религии на народ, порывы его к свободе не знают меры, потому что все движения страстей считаются позволенными».

Религиозное измерение, по мнению Филиппова, должно присутствовать во всех сферах жизни общества, в том числе и определять его эстетическую и умственную деятельность. Так, словесность, по его убеждению, «должна нам представить не житейские невольные увлечения, а твердо сознанные и исповедуемые начала». «Науки и искусства суть цвет человеческой деятельности - утверждает Филиппов, - однако благо человеку и народу, который в своей жизни отводит им принадлежащее им место и не теряет из виду их отношений к высшей духовной деятельности человека - религиозной. В противном случае из орудий блага они становятся источником частного и общественного зла, разрушают внутренний мир человека и благосостояние общества».

Но преобладание религии в интеллектуальной сфере возможно лишь при наличии религиозной составляющей в системе образования и воспитания. Соответственно, вопрос о месте Церкви в образовании и воспитании народа являлся для Филиппова весьма важным (он рассматривает именно вопрос о русских - соответственно, православных - школах, проблема религиозного элемента в образовании инородцев и иноверцев в его статьях не затрагивается). В своей «Записке о народных училищах», написанной им в 1862 г. в бытность чиновником особых поручений при обер-прокуроре и изданной спустя 20 лет в 1882 г., он резко критикует Министерство народного просвещения, «которое из верного союзника Церкви внезапно обратилось в завистливого и недоброжелательного соперника» и по вине которого «школа была искусственно отторгнута от Церкви и насильственно уклонена на те странные и исполненные опасностей пути, по коим она поныне блуждает».

Такое отношение Филиппова к политике Министерства народного просвещения неудивительно, если учесть, что взгляды его на цели и задачи народной школы были диаметрально противоположны взглядам министра народного просвещения Головнина. Головнин считал, что народная школа должна решать преимущественно образовательные, а не воспитательные задачи. Поэтому в претензиях Церкви на руководство народным образованием он видел только недоразумение: «нельзя предполагать, чтобы Святейший Синод, говоря об исключительном праве духовенства учить народ, понимал под этим право учить наукам». И хотя в Положении о начальных народных училищах 1864 г. целью народного образования поставлено в первую очередь «утверждать в народе религиозные и нравственные понятия» (что в целом отвечало взглядам Филиппова), однако те средства, которые Филиппов считал необходимыми для достижения этого, законом не были предоставлены.

Впрочем, нельзя утверждать, что он ставил перед школой более узкие образовательные цели, чем те, которые были сформулированы в Министерстве народного просвещения. Согласно Положению о начальных народных училищах, курс обучения включал следующие предметы: «а) Закон Божий (краткий катехизис и Священная история); б) чтение по книгам гражданской и церковной печати; в) письмо; г) первые четыре действия арифметики и д) церковное пение там, где преподавание его будет возможно». Министерская школа, отмечал Филиппов в 1882 г., «дает грамоту, счисление». «Никто, - полагал он, - конечно, не согласится видеть в этих ничтожных дарах школы ее истинное призвание». «Назначение первоначальных народных училищ, - заявлял Тертий Иванович, - состоит прежде всего в нравственном воспитании народа».

Первым и необходимым условием нравственного воспитания Филиппов считал его религиозную направленность - просто потому, что вне религиозная нравственность казалась ему аномалией и в образованном обществе для народа вовсе невозможной. «Для народа, - утверждал он, - не может быть никакого иного источника нравственных понятий, кроме религии: понятие о долге, лежащее в основании всякой нравственной деятельности, в народе может быть прочно связано только с идеей о Боге; следовательно, предлагать ему нравственное учение, независимо от вероучения, значило бы трудиться совершенно напрасно и строить на песке. <...> и потому сообщать народу нравственные начала - значит учить его вере и воспитывать его в ее правилах». Как православный христианин Филиппов не ставил под сомнение, что «в основание человеческого воспитания должно положить учение христианское», поскольку «оно одно может указать человеку, в чем состоит истинное просвещение, истинная добродетель и истинное счастье», и напротив, «без него он нигде и ни в каком случае не может быть ни счастлив сам, ни полезен другим». «Но, говоря о христианском воспитании, - уточнял Филиппов, - мы не должны забывать и того, что оно должно быть не какое иное, как предлагаемое православною Церковью: ибо единственная и неизменная хранительница правой веры в то же время есть по необходимости и единственная сокровищница истинного разумения вещей и чистых нравственных понятий».

Вторым непременным условием успеха школьного дела Филиппов считал соответствие заводимых школ народным ожиданиям. Народ, по словам Филиппова, желает «для своих детей только такой школы, которая из Церкви исходит и к Церкви ведет». «Грамота для него (народа), - утверждает он, ссылаясь на нашумевшую в начале 1860-х гг. статью Н. П. Гилярова-Платонова “О первоначальном обучении народа”, - есть дело в некоторой степени священное: она есть дверь, отверзаемая к уразумению Божественного Писания. Книжная мудрость, в народном словоупотреблении, почти равнозначна богословию; начетчик означает человека, изучившего много священных книг. Таким образом понятие о книжном обучении у простолюдина неразрывно связывается с понятием о истолковании Слова Божия; в простом учителе чтения он ждет видеть наставника в Законе Божием».

В этих вопросах единомышленником Филиппова был К. П. Победоносцев. Как и Филиппов, Победоносцев был уверен, что школа должна воспитывать, а не только учить, поскольку «учение без воспитания невозможно». Равным образом он был уверен и в том, что и по своим свойствам, и по народным ожиданиям школа должна быть церковной: «Школа, поколику она народная, должна отражать в себе душу народную и веру народную - тогда только будет она люба народу. Итак, школе прямое место при церкви и в тесной связи с церковью. Она должна быть проникнута церковностью в лучшем, духовном смысле этого слова». Возможно, таким единомыслием и объясняется включение Филиппова в комитет 1882 г.

Видя цель народной школы в нравственном воспитании, неразрывно связанном с научением вере, и будучи уверен, что грамотность в народном представлении также неразрывно связана с вероучением, Филиппов считал священника ключевой фигурой в народной школе. Народ, утверждает он, «отдает дитя свое в обучение преимущественно лицу, которого признает за священное. ...Народ сам признает духовенство законным своим учителем».

Впрочем, для Филиппова прежде всего была важна воцерковленность учителя, а не его сан. Но он просто не видел, откуда бы взяться учителям-мирянам, подходящим для церковных школ, хотя в принципе допускал, что таковые могут быть (в частности, вполне подходящими кандидатурами на роль учителя народной школы ему представлялись семинаристы). Главное, чтобы и при учителе-мирянине религиозное воспитание пронизывало весь курс народной школы, а не сводилось к урокам Закона Божия. На протяжении короткой брошюры в 47 страниц Филиппов дважды цитирует высказывание Гизо (человека, которого, как он подчеркивает, нельзя заподозрить в клерикализме) о том, что обучение народа «должно совершаться посреди религиозной атмосферы так, чтобы религиозные впечатления и навыки проникали в него со всех сторон. Религия не есть занятие или упражнение, которому можно назначить свое место и свой час: это - вера, это - закон, который должен постоянно и всюду чувствоваться и который только при этом условии производит на душу и жизнь спасительное действие».

О том, что воспитание веры не может сводиться к урокам Закона Божия, писал и Победоносцев: «Есть какое-то лицемерное обольщение в школьном деле, когда Закон Божий и соединенное с ним внушение начал нравственности составляет лишь один из предметов учебной программы. Результаты такой постановки учения - поистине чудовищны. Я видал учебники, в коих по пунктам означено, что требуется для спасения души человека - и экзаменатор сбавляет цифру балла тому, кто не может припомнить всех пунктов. Где тут разум? Где нравственность? Где, наконец, - и прежде всего - вера, о коей мы лицемерно заботимся? <...> И вера и нравственность - неравные с прочими предметы обучения: одни уроки и наставления для этого недостаточны. И вера, и нравственность воспитываются в душе цельным воздействием (домашней и говоря о школе) школьной жизни. Лишь бы эта школьная жизнь не была раздвоена на две отдельные части - религиозного и светского обучения, но составляла в гармонии частей одно органическое целое».

Для того, чтобы обеспечить такое преобладание религиозной атмосферы в школе, Филиппов считал необходимым, чтобы учитель находился под влиянием священника. «Если священник не доверяет учителю и удаляется от него, если учитель почитает себя независимым соперником, а не верным помощником священника, - вновь цитирует он Гизо, - тогда нравственное значение школы утрачено, и она (из благодеяния народу) легко может обратиться в опасность (для него)». Подчинение же учителя (священника или мирянина) контролю Министерства народного просвещения было неприемлемо для Филиппова именно из-за недостаточной, по его мнению, воцерковленности чиновников Министерства: «Многие ли инспекторы и директоры постятся, умеют перекреститься, прочитать часы, растолковать какое-нибудь затруднительное место Св. Писания и т. д.? - вопрошал он. - Что же они вносят и будут вносить в эту высшую и священную область первоначального школьного обучения?»

По всем параметрам, кроме материальной обеспеченности, церковные школы, по мнению Филиппова, были ничуть не хуже, а то и лучше министерских. Священник, диакон или еще не рукоположенный выпускник семинарии имеют вполне достаточную для народной школы подготовку, вполне определенное положение в сельском обществе, близость к народу, политическую и мировоззренческую благонадежность, и для нормальной организации школьного дела им не хватает, собственно, только материального обеспечения, между тем как для министерской школы требуются гораздо большие материальные затраты, которые, однако, не гарантируют столь же успешных результатов.

Однако в Министерстве народного просвещения совершенно иначе оценивали способности духовенства к руководству народными школами. «Должно заметить, - писал Головнин в письме к барону А. П. Николаи в 1866 г., - что духовные училища суть худшие школы в империи, что духовенство не пользуется нравственным влиянием ни на какое сословие и приглашается в дом богача, вельможи и в избу крестьянина только для совершения потребной церемонии за плату, что в духовенстве разлад между черным и белым и что духовные школы дали нам самых известных нигилистов». Впрочем, антицерковные настроения были общей бедой всех школ, как духовных, так и светских. «В угоду кому или чему мы могли бы оставить н[ародную] школу в руках ведомства, которое в средних и особенно в высших школах развило атеизм и материализм.?» - риторически вопрошал Филиппов, не замечая указаний на подобные же проблемы в духовных школах.

Филиппов был уверен в том, что его представление о роли священника в народной школе вполне оправдывается активной деятельностью православного духовенства на ниве народного просвещения в начале 1860-х гг.: «Лишь только человеколюбие царя изрекло слово народного освобождения и лишь только освобожденный народ с неимоверною, всех изумившею жаждою, столь противуположной его прежнему равнодушию, устремился к учению: русское духовенство явило не менее изумительную готовность и способность послужить внезапно возникшей и с каждым днем усиливающейся потребности народа. В течение 2-3 лет оно успело учредить по всему необъятному пространству Русской земли такое количество народных школ, которое могло бы показаться невероятным, если бы не было вполне достоверным и несомненно засвидетельствованным». По мнению Филиппова, заслуги духовенства в народном образовании были неоспоримы: «Никто не может отвергнуть того, что 3/4 всех сельских церквей в России имеют при себе народные училища, благодаря усердию и жертвам нищего русского духовенства».

Между тем в Министерстве народного просвещения положение дел представлялось совсем иным. Столь разные люди, как Головнин и гр. Д. А. Толстой, относились к информации о числе церковно-приходских школ более чем скептически. Головнин, например, был убежден, что «огромное большинство этих школ существует только на бумаге, и из существующих на деле большая часть не заслуживает названия правильно организованной школы». Гр. Толстой (соединявший посты министра и обер-прокурора и имевший информацию по обоим ведомствам), рассуждая в 1873 г. о неэффективности губернских училищных советов, возглавляемых епархиальными архиереями, сетует: «При таком положении дел, нет сколько-нибудь удовлетворительных данных не только о состоянии, но даже о числе училищ и учащихся в губерниях». Позже, в 1887 г., по свидетельству архиепископа Никанора (Бровковича), Толстой еще более резко выражал недоверие к церковным школам: «Попы обманывают, что имеются у них там какие-либо школы. Я на их школы 15 копеек не дам».

Считая свои данные о числе церковно-приходских школ бесспорными, Филиппов видел вопиющую и притом беспричинную несправедливость в нежелании государства материально поддерживать эти школы. «Для правительства, - настаивает Филиппов, - решительно нет никаких причин, при устроении системы народного обучения, оставить без поощрения и содействия школы, основанные духовенством, и совместно с ними, как будто в перебой, заводить какие-либо особые училища, уничижая чрез то достохвальные подвиги духовенства и показывая явное презрение к его жертвам на общую пользу народа и самого правительства». В сокращении же числа церковно-приходских школ в обер-прокурорство Толстого Филиппов вполне обоснованно винил самого министра: «Сокращение приходов и повсеместное почти уничтожение диаконов, вместе с уменьшением числа причетников, конечно, значительно уменьшило силы православного духовенства, которые могли бы быть обращены на дело народного обучения».

Скептическое отношение многих государственных деятелей и значительной части общества к духовенству как сословию вообще и к педагогическим способностям духовенства в частности Филиппов считал вовсе не заслуживающим внимания. В своих черновых заметках о народных школах он утверждает, что духовенство «гораздо выше того уровня, на котором мы его воображаем». «Вздор, который часто повторяют, указывая на неспособность священнослужителей вести народную школу по незнакомству их с новейшими способами обучения, не заслуживает ответа, - утверждает он. - Какие такие особенные методы нужны для народных школ, которых - буде они действительно полезны - не могло бы усвоить себе духовенство?»

Заслуживает внимания, что в подтверждение своей мысли о необходимости церковного характера народной школы Филиппов ссылается на то, что именно духовенству предоставлено руководство народным образованием во многих странах Европы (в качестве примеров приводятся Франция, Пруссия и Англия). С момента написания записки в 1862 г. до времени ее публикации в 1882 г. во Франции, в Германии и Англии произошли существенные изменения в этой сфере, однако Филиппов не счел нужным оговорить это хотя бы в примечаниях, как ему советовал Победоносцев. «Записка писана ради минуты, в полемическом тоне, - писал ему обер-прокурор. - Она ссылается на авторитет иностр[анных] учреждений, кои ныне отошли от прежних порядков, - и, правда, вкушают горькие от того плоды; но если не оговорить этого, - могут быть возражения: и иноземцы де уже покончили с вашими хвалеными порядками». И действительно, к началу 1880-х гг. ссылка на европейский опыт давно уже стала аргументом его оппонентов из Министерства народного просвещения. Так, в 1866 г. гр. Толстой (тогда еще не занимавший пост министра) указывал, что в европейских странах «первоначальное образование народа лежит исключительно на духовенстве без вредных для сего последствий», и в России служители Церкви «всегда будут иметь неоспоримое преимущество пред всякими другими учителями народа». Но уже в 1873 г. (опять же ссылаясь на опыт Англии и Германии) он же решительно утверждал, что народное образование - дело правительства, и отказ правительства от руководства им, ставка на частную инициативу (в том числе со стороны духовенства) не может привести к сколько-нибудь удовлетворительным результатам.

Желание Министерства народного просвещения подчинить народные школы исключительно своему контролю глубоко возмущало Филиппова не только потому, что он видел в этом «желание подчинить свободу просветительной деятельности духовенства и свободу народного расположения стеснительным условиям правительственной регламентации, с целью взять в свои руки чужое дело». Его совершенно не устраивала постановка религиозного образования и воспитания в средних и высших учебных заведениях. Он считал хорошо известным фактом, что «богословская кафедра в университетах, при настоящем положении дел, не приносит никакой пользы». «Соглашаясь принимать от духовного ведомства законоучителей для своих народных школ, - уверял своих читателей Филиппов, - министерство только покорялось необходимости и хотело соблюсти приличия: ибо, по его намерению, и в первоначальных училищах влиянию законоучителей оставляется такая малая мера, какая предоставлена ему в средних и высших училищах министерства; а это значит, что этого влияния вовсе никто не будет ни замечать, ни испытывать».

Правда, на недостаточное влияние законоучителей обращали внимание и в Министерстве народного просвещения. Однако Головнин ставил себе в заслугу усиление в гимназиях религиозного воспитания. «В гимназиях, - писал он барону Николаи, - число часов преподавания Закона Божия увеличено, жалованье законоучителей возвышено, и они назначены непременными и старшими после председателя членами педагогических советов, заведующих делами гимназий».

Недостаточное влияние законоучителей на учащихся Головнин ставил в вину самим преподавателям: «Личный состав законоучителей казался мне весьма плохим, и, посещая их уроки, я редко встречал человека, умеющего преподавать и возбуждать религиозное чувство в учениках. Большею частию я слышал как бы затверженный урок, преподавание безжизненное, сухое, в котором сердце и убеждение вовсе не участвовали».

Филиппов в данном вопросе обращал внимание скорее на организационную постановку дела, и именно в ней видел корень проблем. Хотя он и признавал «должностное, мертвенное отношение к ним (гимназиям) законоучителей, состоящее в одном преподавании предмета», но причину этого видел не в законоучителях, а в гимназиях, «находящихся с служителями и учителями веры в самых далеких и чисто официальных отношениях». Соответственно, и выход он видел в том, чтобы духовенство имело возможность в гимназиях оказывать не только моральное влияние на учеников, но и организационно-административное влияние на направление преподавания, на подбор мировоззренчески благонадежных преподавателей - сделанное Головниным явно не казалось ему достаточным. «Сословия, ближайшие к народу, - с явным сочувствием пишет Филиппов, - начинают уже подумывать об учреждении своих особых гимназий, которые намереваются подчинить руководству духовных лиц, дабы чрез то водворить в них то религиозное настроение, которое совершенно утрачено в гимназиях министерства».

Впрочем, у Головнина были довольно своеобразные представления о роли законоучителя, и вряд ли даже хорошо подготовленный и талантливый законоучитель мог бы им удовлетворить: в гимназиях предлагалось обращать внимание «не столько на отвлеченную догматическую сторону религии, сколько на нравственно-практическое учение христианства». Такой взгляд было бы довольно трудно согласовать с церковной позицией, удачно выраженной Победоносцевым: «Обучение вере должно быть сосредоточено на лице Господа Иисуса и на Евангельском учении. Но всякий верующий принадлежит к Церкви, а церковное учение основано на догмате, и потому основа учительства должна быть догматическая. Ошибаются те, кто думает, что эта основа должна быть преимущественно нравственная. Начала нравственного учения непрочны и шатки, если не коренятся в вере».

В постановке религиозного образования в гимназиях был, по мнению Филиппова, еще один очень существенный изъян - засилье плохих («мертвенных») учебников, заменяющих собой живые источники вероучения (Священное Писание, святоотеческая литература, богослужебные книги). Обращение же к этим источникам вероучения бывает затруднительно для людей, слабо знакомых с церковнославянским языком. Поэтому Филиппов считал церковнославянский язык «в высшей степени важным вспомогательным предметом в религиозном образовании русских отроков и юношей, которое, я смею это утверждать, не опасаясь возражений, поставлено в русских учебных заведениях весьма неудовлетворительно». Возможно, в нем здесь говорил профессиональный филолог, которому обидно за судьбу любимого предмета (в бытность свою преподавателем словесности в 1-й московской гимназии он по своей инициативе преподавал славянский язык, считая его необходимым элементом курса словесности). С его филологическими увлечениями, вероятно, связаны и его весьма высокие надежды на благотворное влияние уроков славянского языка: «Пусть воспитанник приступит к изучению главы Евангелия, апостольского послания, песни Давида или Дамаскина, слова одного из вселенских учителей, не ради их содержания, а только для усвоения древних церковнославянских форм. Но эти встречи, хотя бы и не с тем намерением устроенные, могут иметь благотворные, спасительные последствия для молодой слагающейся души, внезапно осветив перед нею еще неведомые ей самой ее собственные глубины и пленив юный разум в свободное послушание веры. Так некогда Саул пошел отыскивать заблудившихся ослят отца своего и нашел царство». Это мнение о необходимости расширения преподавания церковнославянского языка, нужного для непосредственного знакомства учеников с источниками вероучения относится не только к гимназиям, но и к начальным школам, а также и к семинариям (где преподавание церковнославянского должно быть на научном уровне). Стоит отметить, что на связь между знанием церковнославянского языка и успешным воспитанием в вере, на предпочтительность церковных книг перед учебниками указывал еще И. В. Киреевский: «привычка к чтению церковных книг и разумение церковного богослужения есть единственное средство к приобретению этой (религиозной) образованности. Знание катехизиса есть, конечно, драгоценный венец всех понятий, почерпаемых христианином из внимания к церковным молитвам и из чтения Священного Писания, но в отдельности от чтения Священного Писания и от слушания церковного богослужения школьное знание катехизиса - по крайней мере бесполезно».

Взгляды Филиппова на роль Церкви в системе образования представляют из себя довольно стройную систему. Считая за аксиому, что цель народной школы - нравственное воспитание, а нравственное воспитание - это воспитание в вере, и народ ждет от школы именно научения в вере, Филиппов приходит к выводу о необходимости руководящей роли священника в народной школе. Семинарское образование, положение священника среди крестьян, его благонадежность свидетельствовали, по мнению Филиппова, о том, что духовенство вполне способно справиться с этой ролью и уже засвидетельствовало это созданием множества начальных школ, тогда как Министерство народного просвещения несправедливо ограничивало влияние священников в школах и лишало приходские школы материальной поддержки. В гимназиях Филиппов предлагал уйти от формализма в постановке религиозного образования и обратиться от учебников к источникам вероучения (а для их лучшего понимания более серьезно преподавать церковнославянский язык).

В то же время позиция Филиппова страдала одним весьма существенным недостатком - реализовать его теоретические построения на практике было бы весьма затруднительно. Казалось бы, участие Филиппова в комитете 1882 г. создавало условия для реализации его идей, тем более что представления основных деятелей церковно-школьной реформы о том, какой должна быть народная школа, и о необходимости материальной поддержки такой школы со стороны государства в общем-то совпадали. Однако по целому ряду организационных и тактических вопросов они разошлись. В частности, Филиппов готов был ставить проблему максимально остро и в своих статьях не стеснялся в резких выражениях. Победоносцев же настаивал на осторожности, боясь вызвать недовольство и сопротивление и заранее готовясь идти на уступки. Поэтому, оценивая «Записку о народных училищах» как «прекрасную и преинтересную», будучи «убежден в ее несомненной пользе», он был против ее публикации. «Записка Ваша, - убеждал он Филиппова, - затрагивает вопросы, связанные с личностью деятелей еще живых, - между пр[очим] и графа Толстого. С их стороны м[огут] б[ыть] неудовольствия и даже рекламации, могущие повредить нашему делу». Филиппов хотел составить проект, обязательный для всех народных училищ, тогда как Победоносцев понимал нереальность этого, и в итоге реформа коснулась лишь церковно-приходских школ. Так и не удалось достигнуть достаточной поддержки церковно-школьного дела из бюджета (впрочем, уже в конце 1890-х Победоносцев с помощью Филиппова и С.Ю. Витте добился увеличения финансирования церковно-приходских школ в несколько раз). Созданная в итоге система церковно-приходских школ не вполне соответствовала замыслам Филиппова. «Такое решение этого вопроса, - писал он десять лет спустя в своем дневнике, - конечно, очень далеко отстояло от моих надежд; но и то слава Богу, что моя мысль получила хоть частичное осуществление и что мои основания признаны».

Литература:

1. Вестник ПСТГУ. II: История. История Русской Православной Церкви. 2009. Вып. 11:1 (30). С. 7-20. Е. В. Мамонова. Церковь и школа в публицистике Т. И. Филиппова.

2.     https://cyberleninka.ru/article/n/tserkov-i-shkola-v-publitsistike-t-i-filippova 

3.     Вестник ПСТГУ. В.А. Борзенко. Деятельность Комитета архиепископа Димитрия (Муретова) 1862 г. в свете реформы духовных семинарий 1867 г.

Е.А. Вересова. Привлечение крестьян к ответственности за хранение и распространение нелегальных изданий в Тверской губернии в начале ХХ в.

В статье Вересовой Елены Александровны - аспиранта Тверского государственного университета, рассматриваются случаи и обстоятельства привлечения крестьян к ответственности за хранение и распространение нелегальных антиправительственных изданий в Тверской губернии в 1900-1904 гг. Исследуются мотивировка поведения обвиняемых крестьян, и карательная политика властей применительно к лицам, совершившим такие деяния.

Одной из форм сопротивления крестьян политике царских властей накануне революции 1905-1907 гг. являлось распространение ими нелегальных антиправительственных изданий. Революционные партии уделяли большое внимание пропаганде среди населения Тверской губернии в силу ее близости к Москве и Санкт-Петербургу.

Соответственно и учреждения политического розыска вели с этим борьбу. Случаи и обстоятельства привлечения крестьян к ответственности отражены в документах по обвинению их в хранении и распространении различных запрещенных изданий. В Государственном архиве Российской Федерации документация по обвинению тверских крестьян в данном преступлении содержится в фондах Уголовного отделения первого департамента Министерства юстиции и Департамента полиции Министерства внутренних дел. В Государственном архиве Тверской области данные материалы хранятся в фондах Канцелярии Тверского губернатора, Тверского губернского жандармского управления, прокурора Тверского окружного суда.

Обвиняемые в распространении нелегальных изданий привлекались к ответственности по ст. 251 и 252 Уложения о наказаниях.

Согласно ст. 251 Уложения о наказаниях, составление и распространение воззваний, сочинений, произнесение речей с целью возбудить к неповиновению верховной власти наказывалось лишением всех прав состояния и ссылкой на каторжные работы на срок от 8 до 10 лет. Виновные в составлении таких сочинений, но не изобличенные в умышленном их распространении подлежали тюремному заключению от 1 года и 4 месяцев до 2 лет и 8 месяцев, с лишением ряда прав и преимуществ. Лица, имевшие у себя запрещенные сочинения и изображения, но не изобличенные в их распространении, подвергались аресту от 7 дней до 3 месяцев, а затем могли быть отданы под надзор полиции от 1 года до 3 лет.

Ст. 252 гласила, что за составление и распространение сочинений, а также произнесение речей, порицавших образ правления и порядок наследования престола, виновные наказывались ссылкой на каторжные работы на срок от 4 до 6 лет. Виновные в составлении преступных сочинений, но не изобличенные в их умышленном распространении подвергались заключению в крепости от 8 месяцев до 1 года и 4 месяцев. Имевшие у себя такие сочинения, но не изобличенные в их умышленном распространении, подвергались аресту от 7 дней до 3 месяцев, а затем могли быть отданы под надзор полиции от 1 года до 3 лет.

К обвиняемым соответствующие статьи Уложения о наказаниях применялись административным порядком без суда по соглашению с Министерствами юстиции и внутренних дел. Согласно закону от 7 июля 1904 г., изобличение лишь в хранении запрещенных изданий без цели их распространения объявлялось ненаказуемым.

Должностные лица полиции доносили о случаях нахождения нелегальных изданий тверскому губернатору и начальнику губернского жандармского управлении, который отдавал распоряжение о производстве дознания. Оконченное производством дознание направлялось начальнику Тверского губернского жандармского управления и прокурору Тверского окружного суда. Об обстоятельствах дела сообщалось в Департамент полиции и прокурору Московской судебной палаты.

В материалах содержатся уведомления о возбуждении и окончании дознания, само дознание, проводимое чинами полиции. В некоторых делах есть анкета, содержащая фамилию, имя, отчество обвиняемого, возраст, место жительства, род занятий. Протоколы допросов свидетелей и обвиняемых, как и установленная мера наказания присутствуют не во всех делах. В ряде дел имеются протоколы обысков у обвиняемых и осмотра изъятых нелегальных изданий с изложением их содержания, проводившихся приставами в присутствии понятых.

В ГАТО за период 1901-1904 гг. выявлено 45 дел о хранении и распространении крестьянами запрещенных изданий: 1901 г. - 2 дела, 1902 г. - 4, 1903 г. - 8, 1904 г. - 316. Таким образом, число фактов обвинения крестьян в данном преступлении значительно возросло накануне революции 1905-1907 гг., хотя в целом их количество является незначительным. Наибольшее число материалов хранится в фонде Тверского губернского жандармского управления - 36.

Количество обвиняемых в изученных делах составило 75 человек. Большинство из них (81%) проживали в центральных уездах губернии, характеризовавшихся развитием отхожих промыслов: в городе Твери и Тверском уезде - 60%, Новоторжском - 14,5%, Старицком - 6,5%. Не выявлено случаев обвинения крестьян из западных Осташковского, Ржевского уездов и восточных Корчевского, Калязинского уездов. Восприимчивость крестьян к революционным идеям, изложенным в нелегальных изданиях, зависела и от уровня их грамотности. Так, Тверской и Новоторжский уезды отличались наибольшей грамотностью жителей в губернии, а Осташковский и Ржевский - наименьшей.

Род занятий указан у 64 обвиняемых, что составляет 85,5% от их числа. Большинство из них работали на заводах и фабриках в городах - 70%; крестьянским хозяйством и различными промыслами занимались 19%; служащие и новобранцы составили 11%. Данные сведения позволяют говорить о том, что запрещенные издания в основном приносились в деревню из города крестьянами-отходниками. Об этом также свидетельствует значительное количество обвиняемых из уездов, отличавшихся развитым отходом крестьянского населения на заработки.

Возраст указан у 42 обвиняемых, или 56% от их числа. Молодые люди до 29 лет составили 85,5%, от 30 до 50 лет - 12%, старше 50 лет - 2,5%. Высокий процент среди обвиняемых людей молодого возраста вызван их большей восприимчивостью к новым идеям и взглядам по сравнению с людьми зрелыми, имеющими устоявшиеся жизненные позиции. Трудоспособное молодое население чаще уходило на заработки в крупные города и, следовательно, больше было подвержено влиянию революционных идей. Подавляющее большинство обвиняемых крестьян моложе 30 лет работали на фабриках и заводах или занимались промыслами - 75%, крестьянское хозяйство было основным занятием 14%, иными видами деятельности занимались 11%. В возрастной категории от 30 до 50 лет также преобладали отхожие промысловики - 60%, хлебопашество являлось основным занятием 40%. Род занятий крестьян старше 50 лет в делах не приводится.

Объяснения фактов нахождения или чтения нелегальных изданий приводятся 46 обвиняемыми, что составляет 61% от их числа. Чаще крестьяне не признавали себя виновными (83% от числа обвиняемых, объяснения которых приведены в делах), а их объяснения были следующими: использовал издание как бумагу для курения и не читал; нашел на улице. Было также и упорное отрицание вины. Однако некоторые признавались в распространении нелегальных изданий: они составили 17%. Полицейские находили нелегальную литературу у крестьян, доставленных в полицейское управление в нетрезвом виде - 9 человек, или 12% от общего числа обвиняемых.

Так, в 1901 г. крестьянин деревни Володино Никулинской волости Тверского уезда Василий Максимов Жуков, работавший ткачом на фабрике Морозова, был задержан городовым на улице в нетрезвом виде и доставлен в канцелярию полицейского надзирателя. При обыске у него нашли брошюру РСДРП «Майские дни в Харькове». Василий Жуков пояснил, что книгу купил для верчения папирос и на оглавление не смотрел. За крестьянином было установлено полицейское наблюдение.

В 1902 г. директор ткацкой фабрики Товарищества Тверской мануфактуры доставил полицейскому надзирателю брошюру, изданную социал-демократической группой «Свобода», и заявил, что она была отобрана у ткача Василия Дмитриева, читавшего ее во время работы. Тот не хотел отдавать брошюру, и пришлось отобрать ее силой. Крестьянин села Пречистый Бор Первитинской волости Тверского уезда Василий Дмитриев объяснил, что брошюру нашел в казарме и не отдавал потому, что хотел дочитать. Крестьянин был взят под особый надзор полиции. В 1904 г. крестьянин Тредубской волости Старицкого уезда Алексей Федотов Кузнецов при допросе показал, что привез из Твери прокламации и раздавал крестьянам. Однако крестьяне, видя, что листовки антиправительственные и в них одобряется убийство министра внутренних дел, рвали их.

В ряде случаев крестьяне не признавали вину, даже если изобличались свидетельскими показаниями. Примером является дело 1904 г. по обвинению крестьянина деревни Дьяково Первитинской волости Тверского уезда Федора Горячева, работавшего на фабрике в Твери. Обвиняемый крестьянин был задержан жандармским офицером, когда разбрасывал в прядильном отделении фабрики воззвание Тверского комитета РСДРП «Жертвуйте, русские люди». Очевидцы подтвердили обвинение. В указанном воззвании говорилось, что война с Японией выгодна фабрикантам, чиновникам и дворянам, но не рабочим, которых «голодная смерть манит пальцем». Мера административного наказания - арест на 2 месяца.

Применяемые меры наказания указаны для 49 обвиняемых, что составляет 65% от их числа. В случае недоказанности намерения крестьян распространить нелегальные издания дела производством прекращались. Следствие было прекращено в отношении 23 крестьян, что составляет 47% от числа обвиняемых, мера наказания которых указана; к ответственности привлечено 53%. Полицейский надзор был установлен за крестьянами в 16 случаях, что составляет 33% от числа обвиняемых, мера наказания которых указана; тюремному заключению подверглись 4 человека, или 8%; к высылке в Вологодскую, Архангельскую и Олонецкую губернии приговорены 3 человека, или 6%; столько же подверглись денежному взысканию.

По результатам расследования, обвиняемых крестьян можно разделить на две группы в соответствии с мотивировкой их действий.

Первая: осознанное хранение и распространение изданий (54 обвиняемых, что составляет 72% от их общего числа). В данных случаях из свидетельских показаний следует, что обвиняемые умышленно пытались распространить нелегальные издания (раскладывали прокламации на фабриках или предлагали для чтения запрещенные книги). Однако даже в этих случаях большинство обвиняемых не признали вину.

Вторая: неосознанное хранение нелегальных изданий (21 обвиняемый, или 28%). В таких случаях запрещенная литература попадала к обвиняемым случайно, и их намерение ее распространить в делах не прослеживается. Пример осознанного хранения и распространения запрещенных изданий имеется в деле 1901 г. по обвинению крестьянина деревни Борок Новинской волости Тверского уезда Федора Михайлова, рабочего мануфактуры Морозовых. Старший смотритель ткацкого отделения мануфактуры Морозовых Степан Гаврилов заявил, что Федор Михайлов, находясь в питейном заведении, вел разговор о том, что он социалист и предлагал ему посмотреть книгу, но Степан Гаврилов передал ее жандарму. Однако допрошенные в ходе следствия знакомые обвиняемого показали, что книг для чтения он им не предлагал и преступных разговоров не вел. Федор Михайлов объяснил, что на улице купил бумагу для курения. Разбирая листы дома, увидел вложенную книгу. Начал ее читать, но не дочитал, так как она ему не понравилась. Дело прекращено, поскольку не было доказано намерение обвиняемого распространить брошюру среди рабочих.

Пример неосознанного хранения запрещенных изданий имеется в деле 1904 г. по обвинению крестьянина Старицкого уезда Дарской волости села Леонтьево Андрея Михайлова, у которого полицейский обнаружил папиросы, свернутые из прокламаций. Андрей Михайлов объяснил, что листки нашел на улице, прочитал и понял, что они нехорошие, и решил изрезать на папироски. Мера наказания не указана.

Доказать факт умышленного распространения обвиняемыми крестьянами запрещенных изданий следствию было сложно, поскольку, даже имея такое намерение, многие из них отрицали вину.

Тексты брошюр, листовок, прокламаций и передача их содержания в протоколах приведены в 12 случаях, что составляет 26,5% изученных дел. В них указывалось на тяжелое положение народа, критиковалась политика правительства, а заканчивались они политическими лозунгами, самый распространенный из которых - «Долой самодержавие!».

В 1903 г. крестьянин Константин Игнатов, работавший ремесленником в Твери, передал рядовому Николаю Железнову нелегальные сочинения партии социалистов-революционеров с целью распространения среди товарищей. Брошюры были посвящены тяжелому положению рабочих и необходимости организации стачек, отмечалась важность борьбы с целью захвата власти. Константин Игнатов признал себя виновным в распространении изданий. Мера наказания не указана.

У крестьянина Тверского уезда Никулинской волости деревни Андрейкова Ивана Ильина было найдено воззвание, осуждавшее войну с Японией. Главной причиной поражений России в войне называлось казнокрадство и отмечалось, что при самодержавии, «основанном на безгласности народа и господстве бюрократии», улучшений не будет.

Участники революционной деятельности в Тверской губернии А.В. Голодаев, М.А. Вейденбаум отмечали, что неудачи самодержавия в Русско-японской войне позволили пропагандистам найти хороший подход к населению и дали богатую пищу для развития революционного движения, поскольку подрывали доверие к правительству.

А.Д. Балашов в воспоминаниях о революционной деятельности в Твери в 1902-1903 гг. писал, что нелегальная литература для большинства рабочих и крестьян была непонятна. При этом «на Привлечение крестьян к ответственности... хорошо влияло, когда говорилось о земле, но они были против свержения царя».

Крестьяне обвинялись и в участии в антиправительственных демонстрациях. Такая демонстрация прошла в Твери 23 февраля 1904 г. Днем на улице Миллионной собралось около 200 человек. Некоторые из них разбрасывали прокламации и несли красные флаги. Раздавались крики «Долой самодержавие!». Среди участников демонстрации преобладали рабочие. О случившемся было доложено министру юстиции. По распоряжению губернатора для поддержания порядка в город были направлены отряды драгун. В представлении прокурора Тверского окружного суда отмечалось, что в ночь с 22 на 23 февраля 1904 г. на улице Красной слободы было обнаружено около 600 прокламаций, что расценивалось как подготовительная к демонстрации мера.

Полиция задержала нескольких участников демонстрации, в том числе крестьян. В ходе обысков в домах задержанных существенных улик не было обнаружено. Обвиняемые не признали вину, говоря, что в демонстрации не участвовали: видели толпу людей, но к ним не присоединялись. Показаниями свидетелей (городовых и унтер-офицеров) факт участия задержанных в демонстрации не был доказан. Выяснилось, что некоторые из них были задержаны потому, что шли по улице ускоренным шагом. Обвиняемые были отданы под особый надзор полиции.

В целом, случаи привлечения крестьян к ответственности за хранение и распространение нелегальных изданий свидетельствуют о ведении революционерами пропагандистской деятельности среди населения, в основном среди рабочих заводов и фабрик города Твери, многие из которых являлись выходцами из крестьян. Особенно активно такая деятельность велась накануне революции 1905-1907 гг.

Нелегальные издания в основном приносились в деревню крестьянами, занимавшимися отхожими промыслами в городах и более подверженных влиянию революционных идей. В количественном отношении крестьяне, занимавшиеся отхожими промыслами, втрое превышали число обвиняемых, занимавшихся сельским хозяйством.

Привлеченные к ответственности крестьяне в большинстве случаев не признавали вину и старались оправдаться. Однако из материалов дел следует, что крестьяне, осознанно стремившиеся распространить запрещенную литературу, составляли значительное количество - 72%.

Материалы изученных архивных дел свидетельствуют как о том, что доказать вину обвиняемых было делом достаточно сложным, так и об относительно снисходительном отношении к ним губернских и полицейских властей в целом, особенно по сравнению с нормами Уложения о наказаниях. Рассматриваемая форма выражения протестных настроений, вероятно, считалась властями относительно неопасной: к ответственности в административном порядке были привлечены чуть более половины обвиняемых, а строгому наказанию - тюремному заключению - подверглись лишь 8%.

Изученные материалы свидетельствуют о довольно умеренном распространении среди сельского населения Тверской губернии революционных идей. Рассматриваемые протестные настроения в 1900-1904 гг. не являлись основной формой выражения крестьянами недовольства политикой самодержавия.

Город Ржев и Ржевский уезд в 1910 -1920 годах в воспоминаниях Селль - Бекмана Яна Яновича. 

В 2011 - м году в издательстве «РОКО» вышла книга воспоминаний бывшего инженера и научного работника Селль-Бекмана Яна Яновича - «Манускрипт Селль, 1892-1945 г.г.»  Про автора этих записок известно следующее. До революции 1917 года ему пришлось поработать землемером в Тверской губернии, а после революции Ян Янович работал на предприятиях химической промышленности и занимался наукой в области химии и электротехники. Он в  то время подготовил несколько учебных пособий и опубликовал множество научных работ, но нам, жителям Ржева, прежде всего он интересен тем, что оставил в своих воспоминаниях многочисленные  упоминания о Тверской губернии и нашем родном городе Ржеве и Ржевском уезде.

Ян Янович Селль. 1930 г.

Начиналась биография будущего инженера и учёного Селль-Бекмана Яна Яновича в Эстонии. Родился он 22 декабря 1892 года в городе Нарве, в местности Кренгольм, в семье рабочего Кренгольмской Мануфактуры. Родители его - бывшие безземельные крестьяне, которые хотели, чтобы их сын не остался безграмотным и вышел в люди. Поэтому Ян Янович обучался при любой возможности, как только она у него появлялась. До Октябрьской революции ему пришлось учиться в следующих учебных заведениях:

В 1907 г. окончил Нарвское городское 4-классное Училище.

В 1910 г. окончил землемерные курсы при Псковском землемерном Училище.

В 1910-1916 годах работал землемером землеустроителем в Тверской губернии.  Одновременно занимался самообразованием и в 1913 году сдал экстерном на аттестат зрелости при Тверской Классической гимназии.

В 1913-1916 г. одновременно со службой учился на Юридическом факультете Московского Государственного Университета.

1916-1917 г. - военная служба. В это время окончил в 1916 году III Московскую школу Прапорщиков и в 1917 г.  - офицерскую стрелковую школу в Ораниенбауме.

После военной службы в 1918 году работает заведующим Отделом Контроля Комиссариата Продовольствия Петроградского Районо.

В 1919 - 1920 гг. работает землемером-землеустроителем в Тверской губернии.

Как мы уже знаем после окончания учёбы в Нарвском городском 4-классном Училище он в 15-ть лет уезжает из дома и поступает на землемерные курсы при Псковском землемерном Училище. Об этом сам он рассказывает так:

«… В один из солнечных летних дней приходит ко мне школьный товарищ Альберт Вуук и предлагает познакомиться со статьёй в газете. Там один из эстонцев - учеников Псковского землемерного училища пишет, что при Псковском ЗУ открываются полуторагодичные курсы по подготовке помощников землемеров. Условия учения, как и дальнейшей работы, очень хорошие. Так как эстонцы издревле - земледельцы и любят всё, связанное с землёй, то он советует эстонской молодёжи подавать заявления. Подготовка - городское училище. С запросами можно обратиться к нему по такому-то адресу. Вуук предложил попытаться поступить. Мой отец изъявил согласие. Запросили автора заметки, узнали, что заявление нужно подать директору училища с приложением 2-х фотокарточек, метрики и свидетельства Городского Училища. Срочно сфотографировались и послали заявления. Скоро получили ответ с подписью директора Семёнова: «приняты», начало занятий тогда-то. Собрались, мне сшили новый костюм-тройку (новый, серый красивый костюм обошёлся в 12 рублей). Осенью к началу занятий мы с Вууком отправились через Гатчину в Псков. В Пскове мы сняли номер в гостинице «Рыбный базар» на берегу реки Псковы у Кремля за 50 коп в сутки. Отправились в Училище, оформились. Нашли комнату с полным пансионом по 13 руб. в месяц у какой-то полковницы Финк за Баториевским проломом на берегу реки Великой, в конце Великолукской улицы…»

Вновь принятым учащимся пришлось основательно изучать следующие предметы:

«… На курсах проходили черчение и каллиграфию, математику, геодезию, химию, агрокультуру и мелиорацию, законоведение. Преподаватели были замечательные, все окончившие один или несколько ВУЗов. Читали лекции как в Высшем Учебном Заведении. Директор Семёнов - межевой инженер и юрист читал законоведение, гражданское право, межевые законы, землеустройство живо и интересно, пересыпая лекции шутками и интересными примерами. Он же читал геодезию. Инспектор Тихомиров читал Геодезию и приборы, математик Богданов часто иллюстрировал свои лекции математическими парадоксами, вдруг приходя к результату что 2=3, или что острый угол больше тупого.  Каллиграфию и черчение преподавал межевой инженер Коцинь - молодой блондин с бородой, а агрокультуру и мелиорацию - большой франт агроном, всегда сильно надушенный. Фамилия его забылась.

Занимался я добросовестно и весною 1909 года сдал экзамены на круглые пятёрки. После этого нам выдали по 140 рублей и отправили на летнюю практику. 50 рублей давалось на разъезды, а 90 рублей зарплаты за 3 месяца. Мы сразу разбогатели. Меня с другим курсантом - Рясса командировали в Торопецкий уезд, к уездному землемеру Ржонжевскому…».

Торопецкий уезд 17-ти - летнему начинающему землемеру Яну запомнился таким:

«… Народ в Торопецком уезде серый, тёмный, живут грязно. Пол в доме из расколотых надвое брёвен, старухи ходят с трубками, с кисетом на поясе и курят как мужчины. Говорят с особым «скобским» акцентом. Жизнь была дешёвая, и я тратил на питание очень немного. Главным образом питался молоком и чёрным хлебом, и за всё лето истратил не более 30 рублей, так что от выданных денег осталось рублей 110. На эти деньги я прожил все остальные 7 месяцев учёбы. Кончилась наша практика. Я съездил на недельку домой в Нарву, а затем мы возвратились в Псков. Опять встретился с товарищами и взялся за учебные занятия. Учился я по-прежнему - с увлечением, и в начале марта 1910 года сдал выпускные экзамены на круглые пятёрки. Директор Семёнов сказал нам напутственное слово, рассказал о нашей будущей деятельности и опросил, кто в какой губернии желает работать. Я заявил, что мне безразлично. Нас отпустили на месяц домой. В конце марта я получил письмо за подписью директора Евгения Семёнова, в котором сообщалось что я назначен помощником землемера землеустроительных комиссий Тверской Губернии, и предлагалось явиться в Тверь в Губернскую Чертёжную к губернскому землемеру 1 апреля 1910 года. Дома меня снарядили. Папа заказал высокие роскошные болотные сапоги с зелёной суконной подкладкой, которые были очень нужны в болотистой Псковской губернии, но совершенно не понадобились мне в Тверской…».

О своём первом месте работы в землеустроительной комиссии Тверской губернии и о самой работе там автор рассказывает своим читателям следующее:

«… В назначенное время я явился в Губернскую Чертёжную, расположенную в центре Твери на восьмиугольной площади под помещением окружного суда. Представился губернскому землемеру, межевому инженеру Шоркину. Он принял меня ласково и назначил помощником к старшему землемеру Николаю Николаевичу Крылову. Постепенно я стал знакомиться с делом.

До знаменитого Столыпинского закона от 9-го ноября 1906 года о землеустройстве Губернская Чертёжная являлась частью губернского правления и подчинялась непосредственно межевому управлению министерства Юстиции. Возглавлялась губернским землемером и состояла из нескольких уездных землемеров, которые выполняли юридические функции, разрешая земельные споры, устанавливая новые и возобновляя старые забытые линии генерального и специального межевания. Они носили полувоенную форму и офицерские погоны, а при исполнении служебных обязанностей одевали такую же золотую цепь как судьи. Их девиз был: «каждый при своём». При Губернской Чертёжной находился громадный межевой архив с планами всех владений губернии, с межевыми книгами, надельными грамотами крестьян и т.д.  Генеральное межевание было произведено во время Екатерины Второй, примерно в 1770 г. Все подлинные планы и документы, написанные гусиным пером, с большими государственными гербами и с подписью: «Милостью и попеченьем императрицы Екатерины II», хранились в архиве. После закона о землеустройстве крестьян было организовано Главное Управление Землеустройства и Земледелия на правах Министерства, затем губернские и уездные Землеустроительные Комиссии с Непременными Членами во главе, и землемеры Землеустроительных Комиссий с их помощниками. Землемеры Землеустроительных Комиссий были как бы в двойном подчинении. Летом в части землеустройства - в распоряжении непременных членов, но в части техники, юридической стороны, оформления документов и прочего - в подчинении Губернского Землемера.

Землемеры делились на старших, или производителей работы со ставкой 125 руб. в месяц, землемеров со ставкой 75 р./мес. и помощников - 50 р./мес. Кроме того уплачивалась сдельная оплата, что давало примерно столько же. Зарплата, следовательно, была чрезвычайно хорошая, особенно если знать, что при желании одному человеку можно было хорошо прожить на 20 руб. в месяц. Зимой нам нужно было «подготовлять» или как говорили «соображать» дела, которые мы летом должны были выполнять. Нужно было сделать выкопировки на кальку со всех генеральных и специальных планов, прочитать и сделать выписки из межевых книг. Весной составлялся большой печатный план работ, где были перечислены все работы каждого землемера, и каждый подготовлял свои работы. Зимой мы работали от 10 утра до 3-х дня, но строго не соблюдали и этого режима. Я был назначен в партию Крылова вместе с другим товарищем из Пскова Кантором. Мы нашли квартиру на Гальяновой, ныне Пушкинской, улице. Как я читал где-то после, эта улица названа так потому, что там была известная гостиница Гальяни, где при своих проездах через Тверь останавливался Пушкин. Здание не сохранилось. Поставили только памятную доску: «На этом месте была гостиница Гальяни, где проездом останавливался в 1826-1836 годах Александр Сергеевич Пушкин». Обедал я в очень хорошей кухмистерской на главной «Миллионной» улице по 40 коп за обед из 3-х блюд. В чертёжной числилось около 100 человек, причём среда была очень культурная. Почти половину составляли межевые инженеры и технологи, окончившие сельскохозяйственные институты. Был один латыш Ажин, окончивший пять институтов, хотя ему было 32 года. Были и студенты старших курсов ВУЗов. Основная же часть землемеров окончили разные землемерные училища, а группа помощников, таких как я, окончили землемерные курсы. Я опять был самый юный. Относились ко мне все очень ласково и любовно. Тверь расположена в месте впадения в Волгу рек Тверцы и Тьмаки и, поэтому, подобно Пскову делится на Центр, Заволжье, Затмачье, Затверечье. Но в остальном Тверь полная противоположность Пскову. Будучи одним из древнейших русских городов, она почти не сохранила древнего облика. Тверь производит впечатление вполне современного города, правильно распланированного с прямыми улицами и прямоугольными кварталами. Замечательно чистенький город чиновников и учащихся. Много красивых домов, роскошное «Общественное Собрание», «Дворянское Собрание», губернаторский дворец - бывший дворец Александра I, восьмиугольная площадь. В нём очень много учебных заведений, ещё больше чем в Пскове. Юнкерское кавалерийское, епархиальное, коммерческое. Много зеленых бульваров, садов и скверов, городской сад, губернаторский сад, Желтиковская роща, набережная р. Волги. Главные улицы Миллионная, Трёхсвятская, Мироносицкий бульвар. Несколько хороших кино, хорошие театральные залы в Общественном и Дворянском Собраниях. Через Тверь проходит старое шоссе Петербург-Москва, а через Волгу проложен очень красивый висячий мост. Из старого сохранился только собор около губернаторского дворца, да за Волгой старый тверской Отроческий монастырь, в котором, по преданию, Малюта Скуратов, по приказанию Грозного, задушил митрополита Филиппа. 

Базары и торговые ряды находятся где-то в стороне и не видны. Промышленность здесь развита довольно значительно. Громадная текстильная фабрика Морозова, такая же фабрика Берга, Франко-Русский вагоностроительный завод, железнодорожные мастерские.

Много военных: кавалерийский драгунский полк, пехотный гренадерский полк, кавалерийское военное училище. 

Партия ст. землемера Н.Н. Крылова состояла из него и 3-х помощников: меня, Кантора и Щербакова. Наши работы на лето 1910 г. по плану были в Ржевском уезде…».

В общей сложности молодому землемеру пришлось проработать в Тверской губернии в разных уездах около 7-и лет. О работе в Ржевском уезде в своих записках он написал следующее:

«… На летние работы мы выезжали примерно 15 мая. Перед этим получали инструменты: теодолиты, штативы, планиметры, арифмометры, эклиметры, транспортиры, мерные ленты, колышки, рейки дальномеров (свёрнутые рулоном). Затем каждый заказывал себе в типографии все необходимые бланки для упрощения работ. Печаталось до 50 образцов бланков, повестки, журналы, таблицы для расчётов площадей, ведомости, акты и т.д. Печаталось всё на великолепной бумаге и стоило недорого, рублей 30 полкорзины бланков всех образцов. 

Мы выехали через Лихославль в Ржев и явились в уездную Землеустроительную Комиссию. Познакомились с Непременным Членом Владимиром Мелироновичем Боголюбовым - юристом по образованию, мужчиной лет 40, гигантского роста, очень добродушным и хорошим человеком. Получив у него необходимые указания, мы отправились на первую работу в деревню Домашино под самым Ржевом, недалеко от станции Ржев - Виндавской Железной дороги…».  

Домашино, деревня, центр одноимённого сельского округа Ржевского района, в 3-х км. к Югу от Ржева. В середине 19 в. относилось к Толстиковой волости Ржевского уезда.  В 1859 г. в Домашино было 26 дворов, 206 жителей, в 1883г. - 37 дворов, 228 жителей, были развиты следующие промыслы: земледельческие работы, извоз. В 1919-21г.г.  Домашино - центр одноименного сельсовета Толстиковской  волости  Ржевского уезда. 

«… Там мы все поселились в большом доме одного богатого крестьянина. Работа наша как всегда заключалась в:

1)    обходе окружной межи,

2)    съёмке внутренней ситуации,

3)    подсчёте координат,

4)    подсчёте площадей,

5)    составлении плана,

6)    установлении на сельском сходе порядка раздела земли на отрезки и хутора, и   намётке места для каждого домохозяйства,

7) отводе в натуре этих участков, с установкой межевых знаков - столбов с  государственным гербом,

8)    оформлении общего плана, из которого каждый хуторянин потом получал выкопировки - планы и крепостные документы. 

В Домашине мы работали около месяца. За это время к нам приезжал какой-то английский профессор, член английского парламента, изучавший ход земельной реформы в России. Приезжал также какой-то высокий чиновник Главного Управления Земледелия и Землеустройства Кофод. Я снимал для него план земель с указанием 50 полос, которые имел один крестьянин до разверстания на хутора, и одного участка, который он получил после размежевания.

Мы часто ходили гулять во Ржев. Город разделён Волгой на 2 части, которые назывались ещё со времени удельных княжеств, «Князь Дмитриевская» и «Князь Владимирская» стороны. Это был довольно большой, но типично уездный город, с большой базарной площадью, торговыми рядами в центре и пыльными улицами. Были здесь свои купцы-миллионеры. Была знаменитая гостиница Немирова в громадном трёхэтажном здании со своей электростанцией, кино, большим двухсветным театральным и танцевальным залами, с номерами от 1 до 5 руб. в сутки, роскошно обставленными, и с очень хорошим рестораном…». 

Когда-то наш Ржев был одним из самых театральных провинциальных городов России. Ещё в XIX веке купец Немиров построил здесь роскошное здание - с партером, галереями и ложами для образованной публики. Постоянно приезжали с гастролями московские труппы и звёзды экрана: Вера Холодная и Иван Мозжухин. Во время войны Ржевскую труппу эвакуировали в Кимры, и она так и не вернулась, просто некуда было возвращаться. Сейчас на месте отведённом под будущее здание театра установлены лишь детские аттракционы, но эту площадь в самом центре Ржева мы по-прежнему называем театральной, хотя театра нет и в помине.

«… Мы останавливались всегда в этой гостинице. Причём характерная черта: хозяин Немиров всегда сам сидел в буфете ресторана. Тут же почти всегда находились его три дочери. По нашему желанию нам, человекам четырем-пяти устраивали специальные киносеансы днём, и показывали картины по нашему желанию, и это стоило не очень дорого. В залах гостиницы часто устраивали балы офицеры стоявшего в Ржеве уланского кавалерийского полка и лихо отплясывали мазурку. Но вообще Ржев - довольно скучный и не очень красивый город, хотя само местоположение на высоких берегах Волги довольно живописное.

Окончив работу в деревне Домашино мы переехали в деревню Большое Мечино Завидовской волости, километрах в 30, в южной части уезда по соседству со Смоленской губернией. Всё остальное лето нам предстояло работать там, в районе станции Оленино Московско - Рыбинской железной дороги. Мы размежевали там деревни Большое Мечино, Полуденные Нивы, Большую Медведицу, Буболевку, Клетищенские Нивы.

Уже из Большого Мечина меня откомандировали на самодеятельные работы в деревню Полуденные Нивы. Остальные работники партии - Крылов с помощниками остались в Большом Мечине. Дальше я работал самостоятельно числясь в партии Крылова, а через несколько месяцев был произведён в землемеры со ставкой 75 р./мес. Работа мне нравилась. Местность была сухая, высокая. Почти всё лето я работал в сандалиях. Целые дни на свежем воздухе и на солнце. Работал с увлечением, часов по 18 в сутки. Работа шла быстро и гладко. Непременный член Боголюбов относился ко мне с отеческой любовью, часто приезжал из Ржева, радовался моим успехам и настоял на производстве меня, мальчика не достигшего ещё 18 лет, в землемеры. Жил я в крестьянских избах, конечно у наиболее зажиточного крестьянина в деревне. Питался по спартански - чёрным хлебом и молоком, изредка ещё сырыми яйцами. Меня это вполне удовлетворяло, во-первых потому, что я всегда очень любил молоко и оно мне нравилось более чем всякие супы. Кроме того заводить стряпню в деревне, когда крестьяне заняты своими полевыми работами сложно. Молоко я уничтожал кувшина 2-3, т.е. примерно литров 3 - 5 в день. Иногда только покупал сладости - шоколадные конфеты. Воды и чаю в течение летних полевых работ я в рот не брал. За молоко и хлеб я платил хозяину обыкновенно рублей 8-10 в месяц. Крынка молока стоила 10 копеек, и столько же каравай хлеба.

Конечно, часто некоторые крестьяне, особенно в начале работ, приходили с подношениями - принося какую-либо жареную курицу. Но я, чтобы не обидеть их принимал это, но платил, и такие попытки прекращались. Попутно могу сказать, что за все 6 лет работы в качестве землемера я не брал от крестьян ни на грош ничего даром. Часто из литературы приходится читать о взяточничестве чиновников, а также и землемеров. Здесь условия были очень благоприятными для этого, но мне кажется, что у нас, насколько я знал других землемеров, этого совсем не было. Землемеры были очень хорошо обеспечены, а крестьяне бедны и безденежны. Жили они и питались прилично, но денег неоткуда было им взять, если корова и лошадь стоили по 10-20-30 рублей.

Народ здесь много культурней, чем в Псковской губернии. Избы большие, чистые. Летняя и чёрная, то есть зимняя. Полы чистые, из досок. У более зажиточных крестьян в чистой избе бывало большое зеркало и венские стулья. Женщины в большинстве были неграмотны, а из взрослых домохозяев - мужчин, по крайней мере, половина - неграмотна. Только подрастающая молодёжь училась почти поголовно в земских сельских школах. Земские школы были повсеместно, на расстоянии не более 3-х километров от любой деревни.

В каких уездах я работал по годам:

     1910 -  Ржев, Домашино, Мечино.

     1911 -  Ржев с Завидово, Клетищенские Нивы.

     1912 -  Ржев, Тереховка, Репище. 

     1913 -  Осташков, Лохов, ур. Алекино.

     1914 -  Весьегонский у. Пловское.

     1915 -  Ржевский у., Новоторжский у.

     1916 -  Тверской у.

В начале ноября мы возвращались в Тверь. Там мы производили друг у друга т.н. «освидетельствование» дел, т.е. проверку правильности технического выполнения работ, оформления документов, увязки углов, подсчёта площадей, расчёта координат и подсчёта сдельной оплаты. За этот первый летний период я заработал сдельно, кажется более 800 руб. Денег у меня было более чем достаточно, и я весь избыток послал домой отцу и сёстрам.

Мне очень хотелось получить высшее образование, поэтому я предполагал подготовиться и сдать экзамен на аттестат зрелости, а затем поступить в ВУЗ. Этот экзамен в то время был очень труден, особенно для тех, кто не учился в гимназии. Многие сдавали по 5-6 лет подряд и все «срезались». Это было и понятно, т.к. человек, пришедший со стороны, не знающий требований и «коньков» отдельных преподавателей, был в менее выгодном положении, чем свой гимназист, кроме того, мне приходилось сдавать экзамены за весь курс, включая и предметы первых классов.

Я стал помаленьку готовиться. Кроме того, я, как большой любитель книг, часто заходил к букинистам, и стал заводить библиотеку. Таким образом, зима 1910-11 г. прошла в занятиях и в служебной работе, но я не отказывал себе и в удовольствиях. Часто посещал театр, кино, маскарады и танцы, посещал товарищей, знакомился и ухаживал за барышнями, больше гимназистками или ученицами коммерческого училища.

Летом 1911 года я опять работал в Ржевском уезде, с таким же удовольствием и успехом.

При объезде землеустроительных работ, меня, в селе Завидово, посетил Тверской губернатор фон Бюнтинг Н.Г.  Мужчина громадного роста, очень важный, он приезжал с порядочной свитой: становые, исправник, Боголюбов, чиновник особых поручений, несколько троек, верховые.

А зимой 1911-12 года я нашёл хорошего преподавателя Михаила Николаевича Орлова, очень знающего человека лет 35, исключённого из ВУЗа за политическую неблагонадёжность и специально занимающегося подготовкой на аттестат зрелости. Он брал дорого, по полтора рубля за час, но готовил очень хорошо и по всем предметам имел большой опыт. Я занимался у него 3 раза в неделю по 2 часа в день и платил по 36 руб. в месяц. Занимались мы латинским, немецким и французским языками, русским и математикой. Как-то в разговоре с одним из наших ревизоров, межевым инженером Николаевским я сказал, что готовлюсь на аттестат зрелости. Через некоторое время меня вызвал губернский землемер Шорин, сказал, что он очень одобряет мой план, но что переутомляться не следует, поэтому он, как и Николаевский, просят меня службы не посещать до весны. Весной же только подготовить свои будущие работы. Мне осталось только поблагодарить. Так я учился всю зиму. На работу же приходил изредка, по каким-либо срочным делам или 20 числа за жалованием.

Дела шли хорошо. Снимал я хорошую комнату и платил рублей 20 в месяц с услугами и с хорошей обстановкой. Квартиры тогда были дороги. Обедал я помесячно в первоклассной «Центральной» гостинице по 12 руб. в месяц, учителю давал 36 руб. в месяц. На ужин и завтрак я брал какие-либо закуски, сыр, колбасу, масло, булки. Это стоило рублей 6 в месяц. И на мелкие расходы уходило ещё рублей 10. Итого по 84 руб. в месяц в зимнее полугодие, а летом по 10. Итого в год 84*6 + 10*6 = 564 руб., а зарабатывал я около 2000 руб. Остальные деньги в сумме около 1400 руб. посылал отцу. Благодаря этому, материальное положение семьи значительно улучшилось. Старшая сестра Арманда училась в гимназии. К 1915 году отец уплатил свой долг, построил маленький отдельный домик в 3 комнаты, купил пианино. В 1916 году отец оставил свою работу ночного сторожа.

Летом 1912 я опять работал в Ржевском уезде, а в 1913 году - в Осташковском, в большой партии старшего землемера Лохова. Мы производили там раздел земель между селениями около села Селижарова,  при слиянии рек Селижаровки и Волги. Жил я в 7 верстах от Селижарова в деревне Алёшино, теперь её нет. Часто я проводил время в Селижарове, где наша компания состояла из семьи Лохова, семьи капитана Козловского - скульптора с франтихою женой, семьи земского страхового агента Качалова и семьи провизора аптекаря Гиршрельда. Ездили вниз по Волге в село Большую Кошу,  в другой раз - в Осташков. Были в знаменитой Ниловой Пустыни и на острове Городомля на озере Селигер. Иногда с сыном Гиршрельда, окончившим среднюю школу и готовящимся в ВУЗ, мы занимались математикой, решая задачи по учебникам Шмулевича. Осенью я переселился в одну из деревень около Селижарова. Там жила молоденькая учительница Надежда Николаевна Кирсанова. Мы с нею подружились, все вечера проводили вместе, читали книги, варили сливки, беседовали…».

В это время молодой землемер получает очень заманчивое и щедрое предложение. Яну пришлось выбирать между работой и учёбой, и он выбрал учёбу. Дело было так:

«… Зимой 1912-13 года я ездил на «подготовку дел в Ржевском уезде» и попал во дворец богатого помещика Сабурова. Жил у него недели 2. У него было имение в 3000 десятин, расположенных на правом берегу Волги, в 12 км от Ржева вверх по течению. С роскошным трёхэтажным дворцом, церковью, громадными каменными службами и парком…».

Здесь речь идёт, по всей видимости, об имении Подол Нагорской волости Калязинского уезда. Владел этим имением Сабуров Петр Иванович, камер-юнкер, надворный советник.

В состав имения входили деревни Волковойня и Новая.

«… Как-то он меня пригласил к себе в кабинет и сказал, что хочет мне сделать очень выгодное предложение. 2 его брата - генерала живут в Петербурге. На имении долг, здоровье неважное и хозяйствовать трудно. Он хочет продать имение окрестным крестьянам, для чего землю нужно разбить на участки и организовать продажу через Крестьянский Поземельный банк. Можно сделать всё в одно лето. За землю он хочет получить 300 000 руб., мне предлагает 30 000 руб. Я обещал подумать, но потом не решился уволиться, и вообще не хватило решимости, хотелось учиться, да и очень молод был. Потом взялся другой человек, и заработал около 50 000 руб. за 1 год…».

Но тяга к знаниям победила и Ян сделал свой выбор - отказался от «левого» приработка и потратил свободное время на подготовку к сдаче экзаменов на аттестат зрелости. Хотя и мог в свои 20-ть лет заработать огромные по тем временам деньги:

«… Зимой 1913-1914 г. я усиленно готовился и весною приступил к сдаче экзаменов на аттестат зрелости. Тверская Классическая Гимназия находилась в громадном 4-этажном корпусе около собора и губернаторского дворца. Директор - Чернышёв. Экзамены продолжались 1½ месяца. По литературе была дана тема сочинения, кажется «Лишние Люди» в русской литературе. Русский язык был одним из самых трудных. Не допускалось в сочинении ни одной ошибки, грамматической или в знаках препинания. Математика для меня не представляла затруднений. По французскому и немецкому языкам письменный экзамен производился так: читали на иностранном языке рассказ 2 раза, а потом нужно было написать пересказ на этом же языке. По латыни нужно было сделать любой перевод из Овидия, Горация, Цезаря, Тита Ливия или Цицерона. Нам дали на экзамене перевод одной страницы из двадцатой книги Тита Ливия, где говорилось о переходе Ганнибала через Альпы. Экзамены по каждому предмету были и письменные, и устные. Они кончились для меня благополучно. По математике - все пятёрки, русский - четвёрка, языки: латынь четыре, немецкий и французский по тройке.

Экзамены потребовали от меня страшного напряжения. Вначале я занимался часов по 18 в сутки, но в конце полутора месяцев так устал, что к немецкому и французскому почти не готовился, и занимался часов по 6 в сутки. Дольше мозг отказывался работать. Но в конце июня я уже имел в кармане аттестат зрелости, и решил с осени поступить в ВУЗ. В какой - ещё не решил. По моим склонностям более подходил институт гражданских инженеров или путейский, но тогда нужно было бросить службу и лет 5 жить на свои средства. Я решил продолжать работать землемером и поступить на юридический факультет Московского Университета. Подал заявление и был принят.

Летом 1914 года я работал в Весьегонском уезде. Весною из Твери переехал в город Красный холм - маленький городок, соединённый с сетью железных дорог. Весьегонск же железнодорожного сообщения не имеет. Из Красного Холма переехал за реку Мологу в деревню Пловское. Туда приехали ко мне погостить сёстры Арманда и Леонтина. Мы очень весело провели с месяц, гуляли по лесам, пели и наслаждались на лоне природы. По соседству, в деревне Городище работал землемер И.И. Крылов с помощником Фаддеевым, жил лесничий, и ещё целая группа сельской интеллигенции. Мы часто бывали там. В Пловском нас застало начало бедственной войны 1914-1918 г. Сёстры сразу поехали на лошади на станцию Санково за 150 вёрст, но возвратились назад, т.к. вследствие мобилизации железные дороги были перегружены, и пассажирское движение прекращено. Уехали они только через 2 недели. Сразу было прекращено золотое обращение. Вначале цены на сельхоз продукты упали: так яйца подешевели с 1½ рублей до одного рубля за сотню. Казна стала скупать сало по высокой цене, а крестьяне стали уничтожать скот. Так, например, в одной деревне при мне крестьяне резали старых лошадей десятками, и лошадь стоила дешевле шкуры. Потом цены стали неуклонно расти.

В 1915 г. я летом опять работал в Ржевском уезде и встречался со знакомыми барышнями - Тася Павлова, Пашкова, а осенью этого же года в Новоторжском уезде. Посетил город Торжок знаменитый своими сафьяновыми сапогами, о чём говорил Гоголь в Мёртвых Душах». Между прочим, он упоминает и Весьегонск, в котором мне позже тоже пришлось работать. Летом 1916 я работал в Тверском уезде, в 20 километрах от Твери вниз по Волге. Проводил там раздел земель между селеньями, расположенными на правом берегу реки в районе пристани. В качестве рабочих мне было дано человек 15 военнопленных немцев. Народ был культурный, работали хорошо, и дело шло прекрасно. Примерно в августе работа моя была прервана призывом в армию.

Во время работы в Твери моими начальниками были губернские землемеры и их помощники: Шорин Иван Михайлович, который впоследствии покончил жизнь самоубийством, Песоцкий - генерал, действительный статский советник, Никольский Николай Алекс., Суров, Гаварецкий. Все они относились ко мне хорошо. По образованию все они были межевыми инженерами, окончившими Московский Константиновский межевой институт. Гаварецкий был несколько заносчив и несимпатичен мне.

Особенно славным был Непременный член Губернской Землеустроительной Комиссии Аполлон Афонасьевич Лохвицкий, лет 35, окончивший Межевой Институт, Сельскохозяйственный Институт (Тимирязевскую академию), и юридический факультет Университета. Он, приезжая летом ко мне, всегда интересовался моими работами, занятиями и успехами, так же как и Непременный Член Ржевской Уездной Землеустроительной Комиссии. Они по-родственному обнимали и целовали меня, что не могло не трогать.  Подводя итоги Тверскому периоду своей работы, хочу только добавить: к 1916 году, т.е. к 23-м годам своей жизни я подсчитал, что заработал около 12 000 руб. Израсходовал тысяч 4-5. Остальное послал родителям и сёстрам на улучшение их быта и на окончание образования сестёр. Часть денег осталось и у меня. Суммы эти, по тем временам были весьма значительны, особенно для такого юнца, каким был я…».

Литература:

Селль - Бекман Ян Янович.  «1892-1945 гг. Манускрипт Селль».  Издательство «РОКО», 2011 г.

Изобретатель морского вооружения Алексей Павлович Давыдов.

Алексей Павлович Давыдов (12 февраля 1826 - 18 ноября 1904) - русский изобретатель в области минного и артиллерийского морского вооружения и электроавтоматики. 

Алексей Павлович Давыдов изобрел и лично сконструировал десятки уникальных приборов для флота: автомат - визир для непрерывного сопровождения цели, первый в мире гироскоп. Давыдов изобрел силовую следящую систему для автоматической наводки орудий. Давыдову также принадлежат другие изобретения и усовершенствования в области минного дела, прицелов и приборов автоматической стрельбы. Работы А.П. Давыдова являются крупнейшим вкладом в оснащение Российского морского флота.

К сожалению, судьба Алексея Павловича Давыдова типична для русских изобретателей, опередивших свое время. Его идеи и имя были забыты на десятилетия. А ныне работы инженера-конструктора А.П. Давыдова признаны крупнейшим вкладом в оснащение Российского морского флота и описываются во всех мировых энциклопедиях и справочниках по истории морского вооружения.

На кронштадтском кладбище в 1904 году нашел вечный покой полковник артиллерии Алексей Павлович Давыдов, его имя известно лишь узкому кругу специалистов по истории артиллерии. А ведь этот русский офицер, талантливый инженер - самородок создал первые в мире приборы управления огнем корабельных орудий и разработал принципы стрельбы из морских орудий на дальние дистанции.

Каким-то необъяснимым образом места рождения большинства тверских изобретателей и конструкторов российского масштаба отмечены в Верховьях Волги. Конечно, были они и в Торопце, и в Удомле, и в Кесовой Горе, но не столь много, как здесь. 

12 февраля 1826 года в поместье Муравьево Ржевского уезда Тверской губернии в семье капитан-лейтенанта флота в отставке Павла Давыдова родился сын Алексей - будущий известный конструктор морского вооружения. В 1847 году Алексей Павлович окончил Московский университет и принял решение поступить на службу на Балтийский флот. В 1854 году он разработал проект ударно-механической мины и изготовил ее образец, успешно прошедший испытания. А уже в 1855 году он сделал эпохальное открытие: открыл явление детонации во взрывчатых веществах. Через 12 лет знаменитый швед Альфред Нобель (учредитель Нобелевской премии), используя открытие Давыдова, предложил схему капсюля-детонатора на основе гремучей ртути. Новые взрывчатые вещества, открытие способов их промышленного производства, капсюли-детонаторы и детонирующий шнур вызвали мировую техническую революцию во взрывном деле. 

В 1857 г. А.П. Давыдов подал прошение об отставке с военной службы, ушёл с неё в звании поручика артиллерии и всецело занялся изобретательством. Он арендовал в Санкт-Петербурге мастерскую и продолжил работу по усовершенствованию минного оружия. В результате этой работы им была изобретена, изготовлена и успешно испытана мина электромеханического действия. В 1859 была испытана другая мина Давыдова  -  электромагнитного действия. Мины А.П. Давыдова по своим характеристикам и качеству значительно превосходили отечественные мины других систем, что было подтверждено специальной комиссией. Однако Морское министерство не спешило с выплатой вознаграждения, и Алексей Павлович постоянно находился в тяжёлом материальном положении. Он уже не мог арендовать мастерскую в Санкт-Петербурге и перебрался в Кронштадт, где оборудовал аналогичную мастерскую. Здесь Давыдов приступил к разработке прибора управления артиллерийским огнём, учитывающего влияние качки, курсовых углов и скорости движения как стреляющего корабля, так и цели. В 1863 изобрел электромагнитное «реле-соединитель», которое резко повысило боевые качества электромагнитных мин.

В 1867 испытывалась разработанная им первая в мире электроавтоматическая централизованная система стрельбы корабельной артиллерии. В неё входили: «гальванический индикатор», учитывающий влияние хода и маневрирования корабля, «гальванический кренометр» для управления вертикальной наводкой орудий и электромагнитные устройства сигнализации и синхронной связи.

Поводом к разработке этого прибора послужило событие, случившееся в 1867 г. во время Австро-прусской войны. После появления на флотах броненосцев с нарезной артиллерией произошло событие, названное «инцидентом  у Лиссе». В бою у этого острова  в Адриатическом море сошлись итальянские и немецкие корабли. Огонь велся с больших дистанций, но ни одного попадания противников друг в друга не было. Это насторожило артиллеристов мира. Уже через год А. П. Давыдов первым в мире разработал электроавтоматическую централизованную систему стрельбы корабельной артиллерии. Анализируя вышеуказанное событие, А. П. Давыдов предложил прибор, позволивший впервые в мире учитывать качку корабля при стрельбе на дальние дистанции. Прибор представлял из себя гальванический кренометр, рабочим веществом которого была электропроводная ртуть. Выстрел из пушки мог производиться лишь в момент, когда палуба корабля была расположена строго горизонтально. 

Между тем все попытки французских и английских конструкторов создать подобные приборы не увенчались успехом. Созданием такой системы А.П. Давыдов намного предвосхитил аналогичные разработки в иностранных флотах, несмотря на то, что с большим опозданием, только в 1877 году, она была принята на вооружение боевых кораблей русского флота. В 1870 г. А.П. Давыдов представил своё изобретение на рассмотрение комиссии Морского ведомства. Шесть лет исполненный проект пролежал в хранилище без всякого внимания, а изобретатель влачил полуголодное существование.

Узнав об этом изобретении и его содержании, британское правительство предложило А.П. Давыдову через своих агентов за его передачу Англии полтора миллиона рублей, но Алексей Павлович отклонил это предложение. Лишь в 1876 г. Морской технический комитет, узнав о попытках ведения артиллерийского огня с помощью электроавтоматической системы, предпринимаемых в иностранных флотах, одобрил систему приборов, которые ранее изобрёл и успешно испытал А.П. Давыдов. После одобрения комитета система была принята на вооружение в Российском флоте. В 1877 она была принята на вооружение и ею было оборудовано несколько десятков боевых кораблей Балтийского и Черноморского флотов.

В последний раз Алексей Павлович Давыдов побывал на родине, в Ржевском уезде Тверской губернии, когда продавал своё имение вместе с отличной библиотекой новому владельцу. Нужно было расплатиться с накопившимися долгами, а кредиторы уже не желали больше ждать.

В 1877 г., получив наконец вознаграждение за свои изобретения и расплатившись с долгами, Давыдов с энтузиазмом продолжил усовершенствование системы наводки и стрельбы орудий корабельной артиллерии. В 1877-1881 гг. он изобрёл силовую следящую систему для автоматической наводки орудия и ряд других приборов.

Испытания Давыдовской системы автоматической наводки корабельных орудий проходили непосредственно во время боевых действий. Один из таких драматичных эпизодов описан в документах. Во время Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. наиболее удовлетворяющим условиям активной обороны в открытом море считался пароход «Веста». На нём были произведены необходимые переделки и приспособления для обращения в активное судно, затем его вооружили и установили аппарат Давыдова для автоматической сосредоточенной стрельбы. Для управления аппаратом был назначен член артиллерийского отделения Морского технического комитета подполковник Чернов.

При отправлении парохода «Веста» в море капитан-лейтенант Баранов снабжён был от главного командира инструкцией, в которой между прочим объяснено, что ему вменяется в обязанность погоня за турецкими военными и коммерческими судами, уничтожение их, осмотр подозрительных судов, взятие и потопление транспортов с военным грузом и вообще нанесение возможно большего вреда неприятелю; причём он должен испытать на деле аппараты Давыдова; но не должен, однако, решаться на открытую встречу с неприятельскими броненосцами и вообще с судами, хорошо вооружёнными артиллерией, и помнить, что доверенная ему часть флота и необходимость сохранять по возможности судно и жизнь вверенных ему людей обязывают его быть как можно осторожнее и атаковывать неприятельские суда только в том случае, когда они под силу его судну или когда представляется вероятие на успех атаки.

Что затем произошло с пароходом «Веста» во время крейсерства, лучше всего показать подлинными словами его командира капитан-лейтенанта Баранова, отрывок из рапорта которого главному командиру Черноморского флота после боя с турками летом 1877 года я и предлагаю вашему вниманию: 

«11-го сего июля, находясь в 35 милях от Кюстенджи, имея курс вест-зюйд-вест, в 7 с половиною часов утра... был усмотрен чёрный дым.

В машине приказано было пар поднять до возможно большего давления, и курс был взят... дабы можно было рассмотреть шедшее судно и, буде это был бы турецкий коммерческий или слабо вооружённый военный пароход, отрезать его от берега. Около 8 часов можно было рассмотреть, несмотря на некоторую бывшую пасмурность, что встреченное судно - большой сильный турецкий броненосец, который, подняв флаг, выстрелил по пароходу «Веста» из орудия большого калибра; тогда на «Весте» был поднят русский военный флаг и дан залп из баковых орудий. Затем, дав машине полный ход, я поворотил и лёг на курс... дабы держать его в невозможности бить «Весту» поперёк борта и дабы иметь одновременно возможность бить турецкий броненосец из трёх 6-дюймовых мортир и одного 9-фунтового нарезного орудия, могущих действовать почти на корму.

Принимая это положение, я сильно рассчитывал на возможность командовать ходом над противником, предполагая, что он не может иметь скорость более 10 или 11 узлов, и потому я рассчитывал, пользуясь аппаратами автоматической стрельбы Давыдова, или уничтожить его навесным огнем, или заставить сдаться.

Я вскоре заметил, что, к удивлению моему, не мы обладаем скоростью хода, несмотря на то что последняя была развита до 12 узлов, а турецкий броненосец; с каждым моментом он выигрывал в расстоянии и через несколько времени сблизился до того, что 9-фунтовое орудие, поставленное на элевацию 12-кабельтового расстояния, стало брать далее, чем следовало.

Подполковник морской артиллерии Чернов, с неподражаемым, мужеством делавший наблюдение за стрельбой и распоряжавшийся огнём кормовых орудий, пришёл ко мне на мостик, где я стоял у штурвала, и шёпотом доложил мне, что его роль как управляющего индикаторами аппарата Давыдова кончается, что неприятель так близко приближается к нам, что аппараты эти хотя и действуют прекрасно, но более помочь нам не могут, так как даже в промежуток полёта нашего снаряда расстояние делается менее и менее. Видя, что неприятель приближается, снаряды его осыпают шрапнелевой картечью снасти, рангоут, машинный люк и мостик, я согласился на просьбу подполковника Чернова и поручил ему вместе с лейтенантом Рожественским попробовать сделать ещё сосредоточенный залп. Два залпа сошлись. Снаряды турецкого броненосца, как кажется по осколкам 7-дюймового калибра, ударили нас в корму; был разрушен капитанский вельбот, затем пробита верхняя палуба, и одна бомба лопнула частью в жилой, а частью на верхней палубе. Внизу бомба произвела пожар над самой крюйт-камерой, а на верхней палубе разрыв её был ужасен; он залил палубу кровью, уничтожил одну из мортир и, перебивши все проводники Давыдова аппарата, положил на месте двух артиллерийских офицеров, управлявших действием орудий; прапорщику Яковлеву вырвало часть горла и правое плечо. Подполковник же Чернов, смертельно раненный, прежде чем упасть, сказал: «Прощайте... бейте из правой кормовой... она наведена» - и упал мёртвый. Пред самым этим залпом, видя безнадёжность продолжать долго маневрирование, заключавшееся в том, чтобы, скрывая борт, подставлять неприятелю корму и отвечать ему выстрел за выстрел, и заметив желание противника меня таранить, я решил приготовить кормовой шест с минами, положить лево на борт в момент его залпа и пойти прямо на него, дабы абордировать его или, если бы он от того увернулся, взорвать кормовыми минами. Для выполнения этого я попросил к себе на мостик минного офицера лейтенанта Михаила Перелешина и поручил ему осмотреть, не перебиты ли проводники шестовых мин, и изготовить шест. На это Перелешин заявил мне, что он и лейтенант Жеребко-Ротмистренко просят разрешить им броситься на 2 минных катерах в море и атаковать среди белого дня. Несмотря на весь риск, связанный с использованием этой просьбы, я бы её исполнил, но зыбь была так велика, что паровые катера, вероятно, не выгребли бы, а потому я отказал. Едва Перелешин спустился с мостика, как лопнувшая вдоль палубы бомба одним из осколков своих почти оторвала ему ногу у самого паха, и в этом виде несомый раненый желал мне сообщить ещё несколько данных об употреблении минных катеров.

Страшная рана Перелешина, разбитая мортира, два убитых офицера, 4 раненых, пожар на жилой палубе не могли устрашить лихой экипаж вверенного мне судна; офицеры, начиная со старшего и кончая молодым мальчиком, юнкером Яковлевым, братом убитого, явили себя героями; на место убитых артиллерийских офицеров встал лейтенант Кроткое, и хотя в тот момент, как наводил орудие, граната, лопнувшая сзади, пробила его платье, по крайней мере, в сорока местах и опалила все волосы на голове, он, опалённый и с 17 осколками в теле, продолжал наводить мортиру, которая не могла действовать аппаратами Давыдова, ибо проводники у неё не существовали. Лейтенант же Рожественский, занявши место подполковника Чернова, распоряжался действием другой мортиры, стоя на возвышении банкета индикатора Давыдова, и благодаря ему брошенная бомба ударила неприятеля в крышку башни и лопнула внутри амбразуры большого орудия. На палубе турок произошло сильное замешательство, которым, к несчастью, мы вполне не могли воспользоваться, ибо осколком бомбы согнуло штуртрос, и руль, к ужасу моему, перестал действовать; пароход бросило лагом и дало возможность туркам осыпать нас гранатами, начинёнными всякою гадостью. Одна из гранат перерезала паровыпускную трубу и обдала осколками весь мостик, убив наповал двух стрелков, взятых мною к себе и действовавших из малокалиберных скорострельных ружей по амбразурам неприятельских погонных орудий. В это же время артиллерийский офицер Кроткое был ранен осколками в лицо, я легко контужен в голову и левую руку, ординарец мой юнкер Яковлев тоже контужен в голову, вся машина осыпана осколками, но... блиндировка койками с боков, цилиндров, а матрацами сверху машинного люка спасли машину от порчи. Это был последний серьёзный залп неприятеля. Из своей большой погонной пушки он действовать более не мог, он всё старался лечь к нам лагом, чего, конечно, я ему не давал исполнить, и он заметно стал отставать, так что вскоре, вместо ружейных пуль, перестали долетать до неприятеля и наши 6-фунт. снаряды. Затем у него из палубы повалил густой пар или дым, а после ещё двух-трёх наших выстрелов неприятель... стал быстро уходить.

Видя два орудия у себя подбитыми, имея в корпусе две пробоины, 2 офицеров убитыми и 4 ранеными и палубу, заваленную осколками и разорванным человеческим мясом, а что главное - видя, что машинисты и кочегары едва держатся на ногах после 5-часового боя, я не решился энергично преследовать убегавшего быстроходного врага, тем более что он поднял какой-то сигнал, и на горизонте стали показываться ещё рангоуты судов.

Доносить о подвигах особенно отличившихся гг. офицеров я, по совести, не могу. Как честный человек, могу сказать одно, что кроме меня, исполнявшего свой долг, остальные заслуживают удивления геройству их и тому достоинству, с которым они показывали пример мужества и необычной храбрости...»

С началом Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. в газете «Яхта», а затем и в официальной брошюре Морского министерства России был опубликован оригинальный проект защиты черноморского побережья от военных кораблей противника. Сама редакция газеты «Яхта» предваряла данную публикацию следующей аннотацией: «Статья эта была доставлена нам еще в декабре прошлого (1876) года. В то время мы не могли ее печатать; теперь же, когда сражение парохода “Веста” с турецким броненосцем стало свершившимся фактом, мы не считаем нужным далее молчать о проекте автоматической стрельбы».

Как известно, Крымская война окончилась для царской России поражением. Одновременно были проведены преобразования в русском флоте. После Крымской войны, показавшей полную непригодность парусного флота в новых условиях, царское правительство вынуждено было перейти к строительству паровых броненосных кораблей. Появление парового броненосного флота сопровождалось дальнейшим развитием военно-морской техники (нарезная артиллерия, мина, торпеда) и тактических приемов ее использования. Наряду с дальнейшим совершенствованием гальванических мин, опыты с которыми проводились в Ревеле в течение 1858-1862 гг. и позднее в Кронштадте, было предложено также несколько образцов мин ударно-механического действия.

К наиболее ценным конструкциям таких мин следует отнести пиротехнические (ударные) мины поручика А. П. Давыдова.

Общий вид ударной мины «Давыдова».

Разработанные Давыдовым мины имели ряд значительных преимуществ перед всеми образцами подводных мин того времени и явились прообразом современных ударно-механических мин.

Учтя тактические и технические недостатки первых мин, Давыдов в 1856 г. сконструировал ударную мину с механическим запальным устройством. В этой мине воспламенение порохового заряда происходило при разбивании капсюлей запалов специальными бойками, спускавшимися при ударе корпуса корабля о мину. Комиссия, испытавшая эти мины в 1857 г., нашла, что «мины Давыдова по простоте механического устройства и по сильнейшему их действию имеют неоспоримое преимущество перед минами прежних систем».

Большой интерес представляла также мина Давыдова, названная им электромагнитной. Эта мина представляла собой соединение ударной и гальванической мин. В отличие от его первой мины спуск бойков производился в ней при помощи электромагнитов, которые получали питание от небольшой гальванической батареи (значительно меньшей, чем у существовавших в то время гальванических мин), расположенной на берегу.

Непрерывно совершенствуя конструкцию ударно-механических мин, Давыдов занимался также вопросами тактики их использования. Замечательно, что уже в то время, на заре развития подводного минного оружия, Давыдов предвидел огромное значение его в будущем. Отстаивая перед Инженерным ведомством идею ударно-механических мин, не соединенных, подобно гальваническим минам, проводами с берегом, А. П. Давыдов предугадал одно из ценнейших тактических свойств минного оружия  - возможность его активного использования. Он первый поставил вопрос о «маневрировании минами», т. е. о постановке мин у выходов из военно-морских баз противника.

Разрез корпуса мины Давыдова.

А. П. Давыдову так и не удалось довести свои работы до конца и создать законченный образец ударно-механической мины. С самого начала его изобретательской деятельности ему пришлось вести жестокую борьбу с «верхами» Инженерного ведомства, считавшими минное оружие только оборонительным средством и поэтому ориентировавшимися исключительно на гальванические мины, более безопасные в обращении. Предложения талантливого русского изобретателя, правильно понявшего дальнейший путь развития и использования нового оружия, не были приняты. Несмотря на официальное признание мин Давыдова лучшими из всех существовавших в то время, ему было отказано в материальной помощи, необходимой для ведения дальнейших работ по усовершенствованию  сконструированного им образца ударной мины. На пути новатора непреодолимым препятствием встали ограниченность и консерватизм царских чиновников. В 1867 г. Давыдов был вынужден прекратить свои работы в области минного оружия. В дальнейшем А. П. Давыдов работал над проблемами артиллерии и положил начало русскому артиллерийскому приборостроению.

Таким образом, в начале второй половины XIX века русские изобретатели добились значительных успехов в создании конструкций ударно-механических мин. Однако ввести их практически на вооружение флота не удалось. Это объяснялось отсутствием должной поддержки со стороны руководящих лиц Военного ведомства, засилием в этом ведомстве иностранцев, неверием в творческие силы русских людей. Недаром А. П. Давыдов в своем докладе на имя военного министра, поданном 15 октября 1869 г., жаловался на то, что ему не оказывают поддержки в доведении до конца опытов с изобретенной им миной. С горечью он писал: «...давно известному у нас принципу немецкого кумовства приносятся в жертву интересы России, и никто не видит, не хочет видеть и знать этого, никто не обращает внимания, даже и те честные русские люди, которым дороги и святы эти интересы. Не корысть, не личные побуждения, а боль и горечь русского сердца заставляют меня говорить это, потому что делается это сплошь и рядом».

1856 г. октября 18.  Из докладной записки А. П. Давыдова генерал-адмиралу с предложением проекта изобретенной им подводной мины.

Устройство и действие подводных мин, употребленных нами в прошлую войну, далеко не соответствовало своей цели. Это подтвердилось статьей шведского морского журнала, помещенной в «Морском Сборнике» за сентябрь месяц текущего года, где сказано, что заряд оказался слишком слабым для того, чтоб сделать пролом в подводной части военного судна. Но, будучи коротко знаком с устройством описываемых мин, я осмеливаюсь полагать, что... при этой системе сколько бы ни увеличивался заряд, то он не оказал бы большей силы против употребляемого в прошедшую войну. Известно, что для воспламенения всего количества пороха нужен также известный промежуток времени, и в этот промежуток только успеет сгореть часть пороха, а остальной будет выброшен, потому что слабая оболочка подводной мины (в противном случае мина не будет пловуча) представляет слишком мало преграды действию пороховым газам. Этот недостаток можно отнести и к гальваническим минам г. Якоби. Кроме этого, устройство нобелевских мин представляет большую опасность управляющим ими, в особенности при вынимании их из воды, и сверх того ознаменовали себя несколькими несчастными случаями.

Занимаясь три года изучением этого нового предмета и видевши большие недостатки в тех орудиях, которые должны были сделать огромный вред неприятелю, я осмеливаюсь... предложить проект моей подводной мины, достоинства которой состоят в следующем: во-первых, по моему предположению, сколько бы ни было помещено в мою мину пороха, он должен весь сгореть посредством нескольких проводов, сообщающих моментально огонь в разные центральные точки камеры мины. Предположение мое основано на том, что, воспламеняя одновременно, моментально в нескольких местах порох, он должен весь воспламениться и сверх того от быстрейшего воспламенения необходимо должна увеличиться температура при сгорании, а с увеличиванием температуры должна увеличиться в несколько раз упругость самих пороховых газов, следовательно, и взрыв будет в несколько раз сильнее. Во-вторых, управляющие минами совершенно обезопашены от нечаянного взрыва в случае возможной неосторожности при вынимании и установлении их, также предупреждены устройством самих мин случившиеся вышесказанные несчастные случаи; мины мои чувствительны только к толчкам, равным наименьшему динамическому моменту судна, а потому они и останутся неразряженными без всякой пользы от какой-нибудь случайности. И в-третьих, предложенные мною мины простотою своего устройства и ценностью нисколько не уступят минам, принятым в употребление, а если предложенная мною лакированная войлочная оболочка окажется годною, то и в этом отношении они много превзойдут их...

Имею счастие всеподданнейше просить... приказать испытать в Кронштадте действие предлагаемой мною подводной мины и чтоб самые эти опыты производились на мой счет; кроме того, если после опыта мины окажутся удовлетворительны и если бы военные обстоятельства опять потребовали бы употребления подводных мин, то я обязуюсь ставить мины своими средствами, не требуя от правительства никакого вознаграждения; число же необходимых тогда мин я осмеливаюсь просить... определить заранее, после мною произведенных опытов.

Поручик Алексей Давыдов.

Ф. МУК, д. 675, лл. 4, 5. Подлинник.

1857 г. июля 29.  заключение комиссии об испытании подводных мин А. П. Давыдова.

По приказу г. главного командира Кронштадтского порта для рассмотрения и производства опытов над этими минами была назначена комиссия под руководством начальника штаба Кронштадтского порта г. контр-адмирала Истомина, из членов: капитана  1 ранга Таубе, капитана 2 ранга Аболешева и корпуса морской артиллерии подполковника Пестича.

Комиссия в первом заседании своем, рассматривая устройство представленной мины, нашла необходимым предварительно удостовериться в надлежащей укупорке мины и в непроницаемости всего устройства, когда мина будет лежать долгое время в воде, и потому предложила изобретателю доставить снаряженную порохом мину с полным внутренним устройством, но без ударных капсюль.

По доставлении 3 мая эта мина была погружена в воду на глубине 12 фут. и, пробыв там 32 дня, была раскупорена в присутствии комиссии.

Порох оказался в совершенно сухом состоянии, все внутреннее устройство, как - то: молотки, пружины, винты и прочее, не подвергнулись ни малейшей порче и по разряжении мины действовали совершенно исправно.

Г. Давыдов, представляя мину свою, доказывает, что примененный им способ воспламенения заряда значительно увеличивает силу действия мин в сравнении с минами, употребленными в прошедшую войну, как гальваническими, так и пиротехническими.

Комиссия, находя основательными изложенные изобретателем теоретические доводы о способе воспламенения заряда, предложила ему изготовить мину таких размерений, какие употреблялись в гальванических минах г. академика Якоби. Для сравнительного же действия обеих систем была вытребована от г. Якоби снаряженная мина, привезенная корпуса морской артиллерии капитаном Чечелем, которому было поручено произвести взрыв этой мины.

По доставлении обеих мин в присутствии г. контр-адмирала Истомина и членов комиссии обе мины, заряженные порохом, были погружены в военной гавани в воду и взорваны.

Столб воды, приподнятый миною г. Давыдова, был выше и вообще действие пороховых газов сильнее, нежели в мине г. Якоби, несмотря на то, что в первой было тремя фунтами пороха менее.

Мнение комиссии.

Сильнейшее действие пиротехнических мин Давыдова в сравнении с действием мин Якоби, без всякого сомнения, происходит от лучшего способа воспламенения заряда, который по расположению ударных капсюль в 12 различных точках воспламеняется мгновенно действием 12  же огненных струй, направленных разными направлениями в заряд при одновременном спуске курков, и потому порох до разрыва оболочки мины успевает сгорать весь без остатка, производя полное свое действие, тогда как в минах Якоби воспламенение производится в одной только точке заряда, занимающего большое пространство, по значительному количеству пороха, употребляемого  вообще в минах, а потому весь порох сгорать не сможет и при разрыве оболочки мины только часть заряда произведет действие, другая же замочится водой.

Недостаток медленного и слабого воспламенения зарядов в прежних минах вполне устранен в минах Давыдова, что ясно выказалось при произведенном опыте, и с достоверностью можно сказать, что при увеличенных зарядах способ воспламенения пороха, изобретенный Давыдовым, еще более выкажет свое преимущество пред гальваническою искрою или пред слабым воспламенением посредством бертолетовой соли и серной кислоты, как это было устроено в пиротехнических минах Нобеля.

Предохранительный прибор при постановке пиротехнических мин Давыдова, устроенный весьма просто и по возможности безопасно, имеет преимущество пред минами Нобеля, в которых при малейшей неосторожности может разбиться стеклянная трубка с кислотой и последовать взрыв.

Вообще комиссия находит, что мины Давыдова по простоте механического устройства и по сильнейшему их действию имеют неоспоримое преимущество пред минами прежних систем.

Для устранения общего недостатка пиротехнических мин, от которых могут подвергаться опасности свои суда, г. Давыдов представил комиссии чертеж и модель мины с электромагнитным прибором взамен употреблявшихся гальванических мин г. Якоби, имеющих важный недостаток в том, что для действия этих мин необходимо иметь большое число гальванических батарейных ящиков, содержание коих в постоянной исправности весьма трудно и потому действие батарей бывает сомнительно; в электромагнитных же минах Давыдова требуется для каждой мины только одна пара батарейных ящиков, а способ воспламенения, составляющий главное преимущество мин Давыдова, остается тот же, что и в пиротехнических его минах, т. е. посредством ударных капсюль, следовательно сила действия пороха в электромагнитных минах не изменяется. Но для окончательного заключения электро-магнито-пиротехнических мин следовало бы эти мины подвергнуть дальнейшим испытаниям.

В заключение комиссия находит, что было бы весьма полезно, если бы г. Давыдов изложил подробно свои мысли о маневрировании минами против неприятельского флота, как предмет совершенно новый, о котором он упоминает в приложенной при сем записке с двумя чертежами изобретенных им мин, пиротехнических и электромагнитных.

Ф. МУК, д. 675, лл. 14-18. Подлинник. 

 (1857 г.).  Из записки «О подводных минах» (свойства и действие пиротехнических мин), представленной А. П. Давыдовым комиссии, производившей испытание его мины в Кронштадте.

...Гальванические мины г. Якоби будто бы дозволяют своим судам беспрепятственно ходить по ним - истина неотъемлемая, но зато несомненно и то, что неприятель тотчас после этого прохода может безвредно плавать по ним, потому что военные парусные и в особенности винтовые суда непременно оборвут изолированную проволоку. Впрочем, вместо гальванической мины г. Якоби я осмеливаюсь предложить электро-магнито-пиротехническую, чертеж и самая модель которой легко ознакомит со свойствами самой мины... Эта электро-магнито-пиротехническая мина основана на том, что маленький электромагнит, расположенный внутри мины, при толчке судна посредством небольшой гальванической батареи приводит в действие представленный мною механизм пиротехнической мины, чем и производится воспламенение пороха. Выгоды этой системы мины против гальванической г. Якоби состоят: во-первых, в том, что для воспламенения мины г. Якоби необходимы его несколько  батарейных ящиков, а в моей только два; во-вторых, до сих пор употребляемые г. Якоби запалы как yгольные, так и пробочные должны быть установлены весьма тщательно, с особенным знанием этого дела, и вообще не только управляющий минами, но и самая прислуга должна быть заблаговременно обучена, между тем как в моей мине сноровка для установки чрезвычайно проста; в-третьих, мину г. Якоби воспламеняет только одна искра и то не всегда надежная, между тем как моя мина воспламеняется одновременно, моментально в определенных точках камеры, не только 12 искрами, а 12 огненными лучами. Впрочем, действительность этого последнего обстоятельства была сравнена опытом. Не смею делать самому приговор о результате этого опыта, но долгом считаю объяснить, что сравнительный взрыв моей пиротехнической мины был произведен при всех возможных невыгодных для нее обстоятельствах. Во-первых, не опровергаемо, что пороховые газы действуют воронкой вверх, вот почему важна толщина верхнего наружного дна и вообще котла мины; котел же моей мины был тоньше, нежели в мине г. Якоби, также был лишен толстого железного каркаса, который крестообразно обхватывал верхнее дно мины; мало того, в центре верхнего дна моей мины находилось круговое отверстие, довольно значительное сравнительно с поверхностью верхнего дна и только покрытое колпаком вулканизированной резины, уступающим усилию обыкновенной силы человека; вот по этому-то устройству моей мины, чтоб она оказала самое наибольшее свое действие,  необходим над нею столб воды в 14 фут., т. е. такое расстояние от поверхности, где предназначено мине вредить неприятелю, о чем я предварительно имел честь объяснить присутствующим г. г. членам комиссии, между тем как мина г. Якоби, по словам устанавливавшего ее, должна выбрасывать самый большой столб воды при взрыве ее 6 фут. от поверхности воды; на этом-то расстоянии была погружена и моя мина при взрыве. Во-вторых, самая блестящая сравнительная выгода моих мин выказывается при больших зарядах, потому что в проектированной моей мине должен разлагаться почти без остатка весь порох, сколько бы его ни было, между тем как в мине г. Якоби сгорает только постоянное, одинаковое, определенное количество пороха, несмотря на то, сколько бы ни был увеличен заряд; во взорванной моей мине заряд был 24 фунта, а в мине г. Якоби в 27 фунт., следовательно такой малый заряд не допустил выказать всю выгодную сторону преимущества системы моих мин, а если этот сравнительный взрыв был в пользу моей мины, то единственно успех надо приписать следующей теории: что одно и то же количество пороха, воспламеняясь моментально, одновременно в нескольких заранее определенных точках камеры, сравнительно с воспламенением в одной только точке, сокращает момент воспламенения в пользу первого случая и таким образом от быстрейшего воспламенения должна увеличиться температура при сгорании, а с увеличением температуры должна увеличиться упругость самих пороховых газов; следовательно, и взрыв от одного и того же количества пороха будет в несколько раз сильнее.

Все вышесказанные подводные мины имеют очень важный недостаток: во-первых, что должны располагаться или под надежным прикрытием артиллерии, или ставиться так, чтоб неприятель не мог предполагать об их существовании, иначе он безнаказанно может уничтожить их; в этом случае пиротехнические мины как по быстроте своего установления, так и по возможности ставить их в свежую погоду имеют чрезвычайно важное преимущество; во-вторых, не позволяют ходить своим судам, потому что пиротехнические мины угрожают им взрывом, а гальванические мины г. Якоби, как и моя предполагаемая электро-магнито-пиротехническая, будут сами повреждены проходящими по ним судами. Впрочем, я осмеливаюсь быть убежденным, что в состоянии отстранить в подводных минах и этот недостаток.

Описание как таковых мин, так и других аппаратов, если только благоугодно будет, поместятся в способах маневрирования минами. Не повсеместным распределением подводных мин достигается назначение их, а, смотря по обстоятельствам, в быстроте перемещения их с одного места на другое, иначе неприятель, зная, где именно готовится ему опасность, не только избегнет ее, но и уничтожит мины; притом при повсеместном распределении описанных подводных мин необходимо стеснятся действия кораблей, почему они и должны быть поставлены там, где не предвидится плавать своим судам. Не должно также предполагать, что подводные мины служат только для обороны, напротив, они с пользою могут быть употребляемы при атаке. Напр.: положим, что к блокируемому военному порту идет вспомогательный, сравнительно довольно сильный флот, то в таком случае брошенные около выхода из порта мины обезопасят вполне тыл, если бы пришлось вступить в дело с подходящею помощью; или, как бы неумышленно, давши возможность пройти неприятелю в порт и потом перейти в решительное наступление, то без сомнения неприятель мало того, что пострадает от мин, но от этого по всей вероятности придет в замешательство и расстройство, чем и доставит успех в атаке. А так как вынимать в таком случае поставленные эти мины должен будет сам неприятель, то должно быть опасно и самое вынимание их и, таким образом, по-видимому, огромный недостаток в минах здесь же будет составлять достоинство их. Также парусные и паровые колесные суда могут употреблять против винтовых особенные подводные мины, которые, осмеливаюсь быть убежденным, могут угрожать взрывом только винтовым судам, что и доставит чрезвычайное преимущество первым. Можно привести много и других примеров, но и из этого видно, что соответственно тактическим действиям флота и подводные мины должны иметь те или другие свойства, сверх же того при установлении их непременно должны входить и стратегические соображения: надо предвидеть заранее направления действий неприятеля, следовательно маневрирование подводными минами должно быть самостоятельной наукой, изъясняющей, как выше упомянуто, различные свойства мин, соответственно тактическим действиям флота, также и самые способы установления мин, показывающие зависимость выбора места для постановки мин, надежность обороны подводными минами, в особенности применяемость обороны к шхерам, успешность в употреблении их при атаке флота. И только смотревши на маневрирование подводных мин как на одну из высших военных наук, можно ожидать блистательного результата от употребления подводных мин; а потому, если благоугодно будет, то я приступлю к составлению маневрирования подводных мин, необходимые же материалы, осмеливаюсь думать, достаточно приобретены мною в продолжение четырехлетнего исключительного занятия для этого предмета.

Ценность как представленных мною подводных мин, так и предполагаемых других аппаратов нисколько не уступит принятым в употребление минам в прошедшую войну.

Произведенный опыт над войлочной оболочкой для подводных мин был очень неудачен, потому что веревочный каркас, к которому прикреплен был якорный груз, прорезал одной веревкой (вследствие пловучести мины) наружную оболочку с воздушным пространством.

Поручик Алексей Давыдов.

Ф. МУК, д. 675, лл. 26-30. Подлинник. 

Об устройстве и практическом применении подводной мины Давыдова мы можем узнать из книги М. Борескова «Руководство по минному искусству в применении его к подводным оборонительным минам и гидротехническим работам». 

Мина Давыдова состоит: а) из минного корпуса; б) запальных трубок; в) внутреннего ударного механизма; г) предохранительных санок; д) спускового наружного механизма; е) предохранительного поплавка и ж) подъемной дуги.

а) Минный корпус А состоит из одиночного медного цилиндрического котла с фланцем на верхней его окраине, служащим для помещения каучуковой прокладки, на которую накладывается крыша, привинчиваемая 24 винтами с гайками.

К дну наружного котла приделывается кольцо, служащее для крепления троса, соединяющего мину с балластом; у некоторых мин, устроенных Давыдовым, это кольцо вывинчивалось, открывая отверстие для насыпки пороха, но у других мин такого отверстия не было, а для насыпки пороха отвинчивали крышу минного корпуса. 

Посредине крыши в верхней ее части приделана трубка, сквозь которую проходит ударный стержень спускового механизма.

Внутри минного корпуса, на средине его высоты припаивается кольцо, служащее для утверждения внутреннего ударного механизма.

б) Запальные трубки (Е) состоят из четырех металлических цилиндров, прикрепляемых к внутреннему кругу; в цилиндрах сделаны отверстия для пропуска пламени. В каждый из этих цилиндров устанавливается трубка со стержнем, имеющим близ своих оконечностей по одному кружку, служащему для направления его движения в трубке. На дно запальных трубок помещаются кружки ударного состава, прикрываемые бумажными или свинцовыми кружками, защищающими состав от удара по ним стержней и отвращающими преждевременный взрыв.

в) Внутренний ударный механизм состоит из круга, к которому приделаны уже описанные четыре цилиндра с запальными трубками, доходящие до средины заряда.

По средине круга устроена рама, сквозь которую проходит боевой стержень (f) со шляпкою, снабженный сильною пружиною, не дозволяющею ему опускаться вниз; два ударные молотка, из которых каждый имеет вид рамы, пристегиваются крючками за края шляпки стержня, удерживаясь в поднятом или взведенном положении.

г) Предохранительные санки, состоящие из полосы листового железа своеобразной формы и снабженные двумя подушками, устроены таким образом, что посредством винта Q, выходящего наружу минного корпуса, их можно передвигать вдоль диаметра мины, причем подушки будут подводиться под молотки или отдаляться от них; в первом случае молотки ударят по подушкам и не воспламенят запальных трубок, а во втором случае подушки отводятся и молотки беспрепятственно ударяют по трубкам и воспламеняют мину.

д) Спусковой механизм, находящийся снаружи мины, состоит из стержня h, проходящего сквозь трубку, приделанную к крышке минного корпуса, и доходящего до шляпки стержня внутреннего механизма.

Для сохранения вертикальности трубки, приделанной к крыше минного корпуса, ее укрепляют посредством треножника, привинченного нижними своими оконечностями к фланцам крыши, а верхние его оконечности прикреплены к кругу В, сквозь который проходит стержень К, приводимый в движение в вертикальной плоскости яблочным шарниром.

К верхней оконечности этого стержня прикреплен трезубец q, принимающий удар проходящего по мине судна.

е) Предохранительный поплавок состоит из пробкового цилиндра, двигающегося по стержню; этот поплавок свободно проходит через три стойки е, укрепленные на круге В. К кругу  В  привинчена пружина С, с оконечностью, изогнутою по форме поплавка; эта пружина при помощи болтика удерживает опущенный поплавок, не дозволяя ему подниматься. 

К стойкам е приделаны собачки продолговатой формы, снабженные грузом на коротком конце и вращающиеся в вертикальной плоскости; эти собачки не препятствуют всплывшему поплавку опускаться, но, если вследствие увеличивания его тяжести он уже опустился, то собачки не дозволяют ему опять подняться.

ж) Подъемная дуга R, имеющая свободное движение в вертикальной плоскости, прикрепляется к фланцам крыши минного корпуса и назначается для погружения и подъема мины...

По способам укупорки минного корпуса, воспламенения заряда и предохранительным приспособлениям мины Давыдова имеют неоспоримые преимущества перед ударными минами предшествовавших систем.

Употребление для укупорки каучуковой прокладки, впервые примененной к минам г. Давыдовым, значительно упростило и ускорило эту работу, доставив в то же время мине непроницаемость, необходимую для предохранения пороха от сырости и подмочки.

До предложения г. Давыдова корпуса мин прежних систем засмаливались, а отверстия и швы проконопачивались пенькою и тоже заливали смолою с примесью сала; но, убедясь в удовлетворительности укупорки с каучуковыми прокладками, их ввели в настоящее время для всех металлических минных корпусов, оставив прежний способ заливки только для деревянных минных ящиков и картонных гильз, если по каким-нибудь обстоятельствам в них приготовляются заряды. Последние опыты, однако, показали невыгоды употребления для привинчивания крыши минного корпуса большого числа винтов, как это было сделано в минах Давыдова, в которых крыша свинчивалась 24 винтами, тогда как в настоящее время употребляют для этой цели не более шести винтов.

Способом воспламенения, принятым для мин Давыдова, достигается мгновенное и одновременное воспламенение всего заряда, так как последнему сообщается огонь четырьмя трубками, из которых каждая дает струю огня, воспламеняющую заряд в нескольких точках.

Впрочем, при позднейших опытах, произведенных над описанным способом воспламенения, оказалось, что для сообщения огня 2-пудовому заряду, помешавшемуся в мине Давыдова, нет никакой надобности в употреблении четырех запальных трубок, так как такой заряд также мгновенно сгорал и от одной запальной трубки, причем не замечалось различия в действии или силе зарядов, воспламененных одною и четырьмя запальными трубками.

Предохранительные приборы, приданные минам Давыдова, заслуживают особенного внимания, тем более что таких приборов имеется два: один, состоящий из предохранительных саней, делает безопасным внутренний механизм, не дозволяя молоткам ударять по трубкам, а другой, состоящий из предохранительного поплавка, делает недействительным спусковой механизм.

При таком устройстве приборов снаряжение, погружение и подъем из воды мин Давыдова может считаться вполне безопасным, тем более что, если бы по каким-нибудь случайным причинам  один из приборов оказался недействительным, но другой выполнял бы свое назначение, то и в таком случае обращение с миною не представит опасности...

Вследствие различного углубления судов, которыми неприятель может атаковать местность, обороненную минами, последние должны быть одинаково действительны против судов, как глубоко, так и мелко, сидящих; но, имея в виду нанесение неприятелю наибольшего материального вреда, подводные мины погружаются таким образом, чтобы сильнейшее их действие было обращено на днище глубокосидящего броненосного судна, но чтобы при этом и мелкосидящее судно не могло избежать действия той же мины.

Для выполнения такого двойственного назначения мин последним придают заряд, соответствующий наибольшему углублению мины, необходимому для действия на днище глубокосидящего судна, но, вместе с тем, ударному или спусковому механизму мины придают такую высоту, чтобы и мелкосидящее судно не могло пройти через мину, не сообщив удара ее механизму.

Для действия против судов различного углубления г. Давыдов предлагал и различные мины, отличавшиеся преимущественно формою минных корпусов, способом их установки и размерами частей спускового механизма; что же касается до сообщения огня зарядам, то во всех предложенных г. Давыдовым ударных минах оно производится тем же, уже описанным нами, способом.

Из последующих предложений г. Давыдова замечательны его донная ударная бомбическая мина и мина с корпусом удлиненной формы.

Первая имела прочный чугунный корпус шарообразной формы, состоявший из двух половин, имевших фланцы, которыми они между собою свинчивались при помощи винтов с гайками и каучуковой прокладки.

Бомбические мины, воспламенявшиеся спуском тех же, уже описанных молотков, предполагалось устанавливать на дно в мелких местах, доступных движению мелкосидящих судов.

Чугунные корпуса этих мин обладали большою прочностью и значительным весом, а потому г. Давыдов полагал, что эти мины независимо от прямого их назначения - разрушать неприятельские суда - будут действовать подобно бомбам, поражая неприятеля осколками; поэтому употребление таких мин он считал особенно выгодным в таких местах, где неприятель мог произвести высадку.

Источники:

1.     Давыдов А. Проект обороны черноморского побережья. СПб.: Типография Морского министерства, 1877. С. 1.

2.     Давыдов А. Проект обороны черноморского побережья // Яхта. 1877. № 2.

3.     Проект защиты черноморского побережья в период Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. - ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ http://history.milportal.ru/proekt-zashhity-chernomorskogo-poberezhya-v-period-russko-tureckoj-vojny-1877-1878-gg/?print=print 2/3

4.     Русский биографический словарь А. А. Половцова (1896-1918). Статья о Алексее Павловиче Давыдове.

5. Развитие минного оружия в русском флоте. Документы. - М.: Военмориздат ВММ СССР, 1951. - 380 с. / Под редакцией подполковника А. А. Самарова и майора Ф. А. Петрова. // Главное архивное управление МВД СССР. Центральный Государственный архив Военно-Морского Флота СССР. Исторический отдел Военно-Морского министерства СССР.

Николай Николаевич Оглоблин о «Ржевском бунте 1701 года».

В документах Разрядного указа 1701 - 1702 г.г. упоминаются некоторые ржевские горожане, такие, как ржевский воевода тех лет Фёдор Васильевич Сухово-Кобылин и «иных чинов люди». В основном это захватчики-самостройщики казённой и городской земли, построившие без разрешения на торговой площади свои производства. Здесь выстроились 9 кузниц, из которых только 4 платили известный «оброк» в государеву казну за своё производство, а остальные 5 кузниц даже от этого оброка уклонялись - были до сих пор «не оброчными». Затем, на дворянских местах уселись многие (число не указано) лавки, амбары и «полки» ржевских стрельцов, пушкарей и «иных чинов людей».

Зерно хранили в амбаре - постройке, поднятой на столбах от поверхности земли, чтобы оградить продукты от грызунов. В амбаре были устроены сусеки, помните - “по сусекам поскребла…”? Это специальные дощатые ящики, в которые зерно засыпали сверху, а брали его снизу. Так зерно не залеживалось.

В частности, в документах указаны - двор посадской вдовы Лукерьи Волосковой, находившийся около кружечного двора, лавка посадского человека Филимона Зетилова, кузницы разных лиц, построенные на крепостном рву. Среди владельцев незаконного «самостроя» были владельцы лавок и амбаров стрельца Кириллы Новгородцева. Сам Кирилл уже умер, и лавки перешли к его родному дяде, отставному стрельцу Иову Новгородцеву с его детьми. У самой «городовой стены» был построен пушкарём Фёдором Третьяковым «станок, а у того станка сделан сусленой горн, и с огнём в зимнее и летнее время сидит…».

Угольный кузнечный горн.

Ещё из ржевских людей упоминается владелец нескольких лавок, подъячий приказной избы Артёмий Ваулин, его трое сыновей и его племянник, владельцы соседних лавок - Андрей Третьяков с детьми, стрельцы - Михаил и Тихон Штопниковы, Яков и Данила Глуховы. Из посадских людей в указанных документах упоминают Силу Образцова и его детей, другого посадского человека Петра Маркова.

А узнали мы об этих далёких жителях нашего города из исторического очерка Николая Николаевича Оглоблина.

Оглоблин Николай Николаевич (1852 - (после 1918) г.г.) - русский историк, археограф и архивист. Место рождения:  Киев. Направления его деятельности: гуманитарные науки.

Известный архивист XIX в. Н. Н. Оглоблин известен публикацией «обозрений» Московского архива Министерства юстиции. Значительная часть документов этого архива в наши дни входит в фонды Российского государственного архива древних актов. В этом архиве до сих пор вместо путеводителя по отдельным фондам предлагают использовать труды Оглоблина. Однако содержание работ Оглоблина выходит за рамки архивоведческого обозрения, эти книги являются самостоятельными фактологически насыщенными историческими трудами.

Эти книги представляют собой специализированный труд, в котором рассмотрены источники по исторической географии России. Вот что пишет сам автор: «Русская историческая география находится в первом периоде развития - в периоде собирания и изучения своих источников. Многие из них обнародованы и подвергаются обработке, но более значительное количество лежит нетронутыми в наших архивах. Московский архив Министерства юстиции заключает в себе громадную массу историко-географических материалов. Я обратил внимание на менее известные документы, остановился на книгах Разрядного приказа. Цель этой книги - дать ответы на вопросы: в каких книгах Приказа встречаются историко-географические материалы, каково содержание и значение этих материалов, какие местности России и за какое время в них отражены?»

Только вот, пожалуй, о самом Оглоблине, в отличие от остальных наших историков, никто и почти ничего толком рассказать не может. Так кто же такой Николай Николаевич Оглоблин?

В общем виде на этот вопрос можно получить ответ в знаменитом словаре Брокгауза и Ефрона. Приведу статью из этого издания 1907 года.

«Оглоблин, Николай Николаевич - архивист и писатель. Родился в 1852 г. Окончил курс в Киевской духовной академии и археологическом институте. Служа в «Ученом Отделении» при московском архиве Министерства юстиции, получил, под руководством Н. В. Калачова, специальную архивно-историческую подготовку. Его первая крупная работа, написанная им еще в бытность в институте - карта Полоцкого повета во 2-й половине XVI века, с обширной объяснительной запиской (III и IV книги «Сборника Археологического Института», 1880). Составил по своей системе «архивных обозрений»: «Обозрение историко-географических материалов XVII и начала XVIII веков, заключающихся в книгах Разрядного приказа» (1884), затем «Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа» (4 части 1895, 1898, 1900 и 1902 годов). В «Чтениях в Обществе Истории и Древностей», «Журнале Министерства Народного Просвещения», «Русской Старине», «Киевской Старине» и других журналах им напечатан ряд найденных им документов и помещено много статей, главным образом, по истории Малороссии и Сибири (XVII и XVIII веков). Выход в 1897 г. из архива оторвал Оглоблина от любимого дела. После 1902 г. исторические работы Оглоблина появляются редко, но в «Историческом Вестнике», «Русском Богатстве», «Вестнике Знания» и других изданиях печатаются его путевые заметки и результаты наблюдений его над провинциальными (в особенности деревенскими) настроениями послереволюционной поры».

Очерки Оглоблина внешне имеют суховатый стиль, стремление к точности и поиску единственного слова, полнее всего передающего смысл, - даже в ущерб тому, что называют красотой речи. Наблюдательность приезжего человека, которую не спутаешь с любопытством человека местного: последнее просыпается в нас только тогда, когда перед нами нечто непривычное для хорошо знакомого края, а так - мы просто готовы констатировать: видели, слышали, бывает. Его система во взгляде на вещи выдает с головой не просто образованного, а ученого человека. Такое остаётся впечатление от прочитанного мной, таким представляется мне автор.

Мы видим перед собой пассажира с вещами, считающего себя туристом и желающего увидеть все - пейзажи, города, жизнь различных людей, работу команды парохода и бакенщиков. Целый мир, существовавший более ста лет назад, открывается в мелочах, в подробностях, в человеческих ощущениях. Такое вы не найдете ни в наполненных цифрами документах, ни в воспоминаниях или в трудах историков.

Один из способов узнать что-то новое - внимательное чтение самих очерков. Ну, неужели ни в одном из них автор не примется вспоминать былое, рассказывать о своих знакомых, о привычках и даже о своей внешности? Но Оглоблин сух и строг, он исходит из того, что взялся рассказывать читателю о реке, о городе, о людях, но ни в коем случае, ни о себе - одно с другим не надо путать.

В одном из очерков читаем такое неожиданное для Оглоблина отступление от темы: «Никогда я не был ни археологом, ни даже любителем археологии, и не понимал археологов, способных увлекаться любою стариною, и только потому, что это - старина. В качестве историка мне приходилось, однако, знакомиться и с русскими древностями, архитектурными и всякими иными. Вырос я в древнем Киеве, полном всякого рода старины. Но и там, и везде я проходил равнодушно мимо разных остатков древности, так как всегда интересовался только людьми и их делами, а не вещными памятниками внешней обстановки». Это признание человека, окончившего в Петербурге археологического институт, заслужившего своими работами о «русских древностях» почетное право попасть на страницы главной национальной энциклопедии!.. Той самой, которая с отчетливым сочувствием написала, что его «выход из архива… оторвал от любимого дела». В одном из источников уточняется: министерство юстиции прекратило в своих архивах научную деятельность и больше не нуждалось в ученых историках. Работа Оглоблина исчерпала себя. Чем было утешиться? Чем заняться?..

Он стал ученым журналистом - вообще-то, сочетание нечастое. Столичные издания ценили его и даже командировали изучать глубинную Россию.

Зацепившись за сказанные в очерке «Старый Макарий» слова о Киеве, можно узнать еще немного. И в украинских интернет-ресурсах найти краткую справку о человеке с такой же фамилией, известном ученом-богослове: «Оглоблин Николай Яковлевич (1814-1877) - протоиерей и ключарь Киево-Софийского кафедрального собора. Учился в Киевской духовной академии; был преподавателем духовной семинарии и института благородных девиц. Отдельно изданные труды его: «Пособие к повторению уроков о церковном богослужении» (Киев, 1862) и «Дополнительный Требник» (Киев, 1866, под редакцией Н. Я. Оглоблина и протоиерея И. А. Гошкевича). В местных изданиях Оглоблин напечатал до 50 статей по церковной истории, археологии, библиографии и др.». В электронном путеводителе по Российскому центральному архиву литературы и искусства догадка о родстве этих людей получает полное подтверждение. Там значится фонд Николая Яковлевича Оглоблина (без указания, кто это) и говорится, что материалы поступили от его сына Николая Николаевича в 1906 году. Удалось найти сведения и о младшем брате Николая Николаевича Владимире. Он родился в 1854 году, также окончил Киевскую духовную академию, затем университет и стал известным ученым-химиком - работавшим вместе со знаменитым Владимиром Васильевичем Марковниковым, и создавшим красители для тканей.

Итак, легко себе представить: детство Николая Оглоблина, прошедшее возле чуда Древней Руси Софийского собора, среди книг, среди разговоров о высоком. Православное образование - куда еще пошел бы учиться сын богослова! И только затем стало возможным дать волю своему увлечению историей, найти то дело, с которым потом оказалось связано его имя.

На просторах интернета удалось наткнуться на родословную, составленную, вероятно, одним из дальних родственников Николая Оглоблина. Он сам и его отец Николай Яковлевич показаны в ней как представители отдаленной ветви рода, которая, судя по скупости сведений, интересовала составителя древа только формально - как факт, что такие люди были среди родственников. У Николая Николаевича и его отца Николая Яковлевича там приведены несколько другие годы рождения, чем указаны выше. Матерью Николая Николаевича Оглобина родословная называет первую жену Николая Яковлевича Евлавию Ильиничну, даты жизни которой указаны как 1822-1850. Дедом - Якова Семеновича, который родился около 1797 и умер между 1846 и 1850 годами, даты жизни бабушки Елены Алексеевны - между 1793 и 1797-1871. Яков Семенович происходил из Ярославской губернии, из деревни Павлоково, которая находится в 20 км к востоку от Углича.

Автор родословной уверенно описывает его предков - крестьян. Прадед Семен Михайлович - первый носитель фамилии Оглоблиных, родился между 1765 и 1767 годами, а умер 18 апреля 1835 года и был похоронен в селе Никольском. В документах Государственного архива Ярославской области он впервые появляется как муж крестьянки деревни Павлоково Оксиньи Гавриловны (между 1770 и 1772-1810): в ревизской сказке 1782 года значится «зятем Гаврилы Фёдоровича». Родина Семена Оглоблина неизвестна, а вот отец его жены - житель Павлоково, не имевший фамилии Гаврила (около 1740 - после 1803).

У Николая Яковлевича были рано умершие дочери Ульяна и Прасковья. После смерти первой жены он женился вторично на Александре Григорьевне, и она стала матерью его детей Александры, Любови, Василия и Алексея.

О семье Николая Николаевича родословная скупо сообщает, что у него была жена Александра Ивановна (около 1858 - между 1924 и 1929) и сын Александр (1878 - 1905). Прямых потомков автора очерков, если верить всему этому, искать бесполезно.

Фотографии этого человека нет, дата и место его смерти неизвестны. Но тем, наверное, острее чувствуешь необходимость перенести в наш новый век то, что написал он более ста лет назад, вырвать из наползающего забвения его имя и хотя бы его тень - тот самый контур, который заменил для нас его облик.

Начальник комитета по делам архивов администрации губернатора Нижегородской области Борис Моисеевич Пудалов участвовал в поиске документов об Оглоблине в московских и нижегородских архивах. Благодаря ему в Государственном архиве Нижегородской области удалось познакомиться с несколькими письмами, присланными Николаю Оглоблину его коллегами. Стало известно, что Оглоблин был еще жив в начале 1918 года, при этом он не значится ни в одном из списков лиц, репрессированных в послереволюционные годы.

А теперь давайте перейдём к чтению очерка историка Николая Николаевича Оглоблина -

«Ржевский бунт 1701 года».

Осенью 1701 года в городе Ржеве Володимеровой происходило довольно значительное народное волнение, вызванное одной мерою правительства, направленною к явной пользе города и его торговых интересов. Это дело представляет любопытный эпизод из истории реформ Петра Великого в области городского благоустройства и отношение к ним населения. Известно, как недоброжелательно и подозрительно относился народ к разным преобразовательным начинаниям нашего великого реформатора, и какие громадные затраты сил требовались для проведения самой ничтожной реформы. Казалось бы, однако, что народ должен был сам идти на встречу и всячески содействовать тем Петровским начинаниям, которые сразу и для самого предубеждённого взгляда клонились к явной пользе народа, не требуя от него никаких жертв, или требуя самых ничтожных личных пожертвований… Но Ржевская история 1701 года ясно показывает, что даже в подобных случаях народ шёл против намерений правительства, как бы ни казались они благими и своевременными.

В описываемое время Ржев был довольно бойким торговым пунктом, куда в базарные дни съезжалась масса крестьян и разных торговых людей. А между тем, торговая площадь в городе была так мала, что все съезжавшиеся торговцы и покупатели не могли на ней поместиться, занимали соседние улицы, пустыри, дворы, стесняя себя и горожан. Все в городе терпели большие неудобства от такого беспорядка, все чувствовали необходимость изменить положение дела, но ничего не предпринимали. Тогда правительство указало на самую простую меру - велело расширить торговую площадь, для чего требовалось снести несколько дворов, амбаров, кузниц и лавок, построенных тут совсем незаконно, путём захвата городской и казённой земли. При том, владельцам всех назначенных к сломке строений были отведены новые места под постройки.

Конечно, не легко было владельцам бросать свои насиженные места, да и переноска построек обходилась им не даром, значит - сопротивление владельцев ещё можно извинить. Но, судя по документам, описывающим бунт 1701 года, народное волнение охватило не одних владельцев сносимых строений, а распространилось гораздо шире. Едва ли не весь Ржев, за исключением властей и небольшой группы горожан, волновались по поводу правительственного распоряжения об очистке и расширении торговой площади, считая его актом самовольства, направленным против личных интересов многих горожан. И горожане не ограничились одним молчаливым протестом, но - по меткому выражению того времени - «учинились сильны», т.е. оказали явное сопротивление правительственному мероприятию.

Недаром Ржев и позже в XVIII веке был на дурном счету у правительства, как «гнездо потаённого раскольничества» и разного рода «противностей и продерзостей». Начало такого настроения ржевитян следует отнести ещё к реформам Петра Великого, которые много содействовали развитию духа «раскольничества» не в одной религиозной сфере…

Перехожу к рассказу о Ржевском бунте 1701 года. Судя по некоторым данным документов рассматриваемого дела, инициатива в вопросе о расширении торговой площади во Ржеве Володимеровой принадлежала выборным земским властям города - «земских дел бурмистрам с товарищи» (имена их в деле не приведены), т.е. «лутчим» горожанам Ржева. Именно бурмистры в октябре 1701 года послали в своё центральное управление - в Московскую ратушу, «отписку» о настоятельной необходимости сломать в городе некоторые частные постройки, «для очистки торгующим в площадь». К отписке был приложен составленный в местной «земской избе чертёж» той части города, о которой шла речь (чертежа при деле нет). Земские власти указывали на необходимость снести дворы и лавки, «которые построены близь кружечного двора, и на надолобном месте, и на рву», т.е. захватили часть крепостного рва и «надолоб» бывшей Ржевской крепости.

Аполлинарий Васнецов. Базар (фрагмент). XVII век. 1903 - ИА

Это были - двор посадской вдовы Лукерьи Волосковой, амбар и лавка стрельца Кирилла Новгородцева и лавка посадского человека Филимона Зетилова. Владельцы всех этих строений не имели никаких прав на занятую ими казённую землю, на которой они самовольно уселись, когда потерявшая своё военное значение Ржевская крепость стала упраздняться. Никто раньше не обратил внимания на этот самовольный захват казённой земли, пока ржевские земские власти не додумались до необходимости расширить торговую площадь.

Ржевский Кремль на Соборной горе. Рисунок Н. Чудовского.

Затем ржевские бурмистры указали ещё на другую группу таких же самовольных построек на торговой площади. Известно, что в каждой крепости XVII века отводились места под «осадные дворы» для дворян, боярских детей и других служилых людей своего уезда, также для монастырей и проч. Во время неприятельского нашествия дворяне и их семьи съезжались в город и занимали свои осадные дворы в крепости. В отсутствии владельцев в осадных дворах жили «дворники» - или владельческие крестьяне, или посадские и другие жилецкие и служилые люди города, последние - или за известный оброк, или на других условиях, предложенных владельцами дворов.

Такой порядок наблюдался в XVII веке и во Ржеве: осадные дворы принадлежали их владельцам, преимущественно дворянам Ржевского уезда, без согласия которых никто из горожан не мог селиться на этих дворах, или строиться на «осадных дворовых местах». Но к концу века, когда пало военное значение Ржева, осадные дворы потеряли свой смысл и значение и стали забываться дворянами. Многие дворянские фамилии перемёрли, иные переселились в другие уезды, а осадные дворы этих владельцев во Ржеве стали пустеть и разрушаться. Никому до них не было дела, чем и воспользовались горожане, и самовольно стали строиться на этих «дворянских осадных дворовых местах», которые вследствие их выморочности должны были принадлежать казне или городу.

К 1701 году на дворянских осадных местах оказалась масса частных построек, устроенных здесь совершенно самовольно и незаконно, если не допустить, что в числе этих новых владельцев были потомки «дворников» XVII века, имевших хотя договорные права на занятые ими с согласия действительных владельцев осадные дворы. Но и эти сомнительные права в сущности не принадлежали новым владельцам, так как ржевские бурмистры решительно утверждают, что строения горожан «построены на дворянских осадных дворовых местах без оброчно», т.е. без внесения их прежним действительным владельцам какого бы то ни было денежного оброка. Здесь выстроились 9 кузниц, из которых только 4 платили известный «оброк» в государеву казну за своё производство, а остальные 5 кузниц даже от этого оброка уклонялись - были до сих пор «не оброчными». Затем, на дворянских местах уселись многие (число не указано) лавки, амбары и «полки» ржевских стрельцов, пушкарей и «иных чинов людей».

Итак, ржевские бурмистры поступили вполне основательно: они нашли законное средство для расширения необходимой городу торговой площади и, вместе с тем, прекращали своею мерою самовольный захват горожанами казённой и городской земли. Но горожане не так отнеслись к намерениям своих выборных властей, вполне поддержанных в этом деле центральным управлением.

Московская ратуша, хорошо знавшая намерения и планы Петра Великого относительно городского благоустройства, сочувственно выслушала предложение ржевских бурмистров, согласилась с ним и дополнила его многими полезными указаниями. В том же октябре 1701 г. ратуша послала во Ржев к земских дел бурмистрам «память», где согласилась, что все указанные самовольные постройки ржевитян, как на месте бывших крепостных укреплений, так и на дворянских осадных дворовых местах, все эти строения необходимо «сломать, и те места для приезду и постою из уезда со всякими товарами торговым людям очистить в площадь, чтобы от того лавочного и амбарного много самовольного строения приезжим людям в постое утеснения, а в сборе пошлин истери (убытка) не было, и настоящие оброчные ряды в запустении не были ж». Последний мотив близко касался как государевой, так и городской казны. В городе находились двое торговых рядов, которые в последнее время, когда торговля вследствие тесноты площади разбросалась по всему городу, неохотно занимались торговцами, и многие лавки в рядах пустовали, не принося никакого дохода. Ратуша надеялась, что владельцы сломанных лавок и амбаров перейдут в торговые ряды, и потому предписала бурмистрам, чтобы вносимый теперь этими владельцами оброк переложить «на оброчные старинные два ряда, и платить по все годы сполна». Относительно же сносимых с площади кузниц ратуша распорядилась так: «вместо оброчных кузниц владельцам отвести места в иных пристойных местах, и прежде положенный оброк платить им по - прежнему сполна».

Лавка сапожника и московские деньги. Гравюра из "Путешествия..." А. Олеария. 17 в.

Всех владельцев сносимых дворов, лавок и прочих Ратуша предписывала созвать в земскую избу, где «сказать» им «великого государя указ» и взять с них «записку» в том, «чтобы они впредь самовольно на тех сломанных местах никакого строения для торгу отнюдь не строили и площади не теснили». К этой «записке» владельцы должны были «приложить руки».

Получивши этот указ ратуши, ржевские бурмистры тотчас же (в начале ноября 1701 г.) стали приводить его в исполнение и наткнулись на неожиданное сопротивление горожан… Всех «лавочников и амбарных и кузнечных владельцев, у которых что велено сломать, в земскую избу они призывали и великого государя указ о сломке им сказывали». Но многие стрельцы, «которые в тех лавках и амбарах торгуют», не явились в земскую избу и отказались выслушать государев указ, так больно задевавший их интересы… Другие же владельцы явились в земскую избу, выслушали указ, дали даже собственноручные «записки» об исполнении указа и - ни шагу не сделали, что бы исполнить его… Кузнецам были отведены новые места под кузницы, но «кузнецы на те места кузниц не снесли и (старых) мест не очистили». Точно также стрельцы, пушкари и «иных чинов люди» назначенных к сломке «лавок и амбаров и полков сами не сломали ж и мест не очистили». Словом, все заинтересованные горожане «великого государя указу чинятся сильны».

Видя явное непослушание горожан, бурмистры приняли решительные меры - стали своими силами ломать «самовольные» постройки. Эту операцию они поручили «ходокам» (рассыльным) земской избы, к которым присоединилось несколько добровольцев из посадских людей, не постеснявшихся взять на себя полицейские обязанности, направленные против своей же посадской братии.

Ходоки начали ломку со двора посадской вдовы Лукерьи Волосковой, находившегося около кружечного двора. Вдова не препятствовала, и все постройки её двора были снесены. Точно так же ходоки не встретили сопротивления при сломке лавки и амбара посадского человека Филимона Зетилова и кузниц разных лиц, построенных на крепостном рву. Но и тут дело не было доведено до конца: лес от сломанных построек ни Волоскова, ни Зетилов, ни кузнецы «не относят» на отведенные им места - «чинятся сильны»…

Вся застройка в XVI - XVII веках была деревянной. Основным элементом ее был двор. Это был участок земли, данный слободским людям, с которого они "тянули тягло" - т.е. платили за него оброк в казну. Все эти участки (дворы) содержали в себе необходимые постройки: жилой дом, хозяйственные помещения: сараи, чердаки, конюшни, погреба, мыльни (т.е. бани), обязательно колодцы с "журавцами". Далеко от жилого дома, в "огороде" располагалась "поварня", строить которые было велено Государевым указом 1632 г.: "а печи где есть варить и хлеб печь, всяким людям велеть поделати в поварнях и на полых местех, а в избах однолично хлебов печь и есть варить не велети, а у которых людей поварен нет и тем людям печи велети зделати на огороде или в земле на полых местах, не близко хором". Это была одна из противопожарных мер правительства царя Алексея Михайловича. Дворы были обнесены заборами с воротами, которые всегда имели двускатную крышу.

Дальше дело пошло и того хуже: горожане перешли в открытое сопротивление… Началось это с лавок и амбаров стрельца Кириллы Новгородцева. Сам Кирилл уже умер, и лавки перешли к его родному дяде, отставному стрельцу Иову Новгородцеву с детьми. Когда явились к ним ходоки с посадскими людьми, Иов с детьми и племянником вооружились чем попало и «не дали» ломать своих лавок и амбаров - «отбили» ходоков. Последние отступили, и Новгородцевы «и ныне торгуют» на своём месте, не обращая внимания на угрозы бурмистров.

У самой «городовой стены» был построен пушкарём Фёдором Третьяковым «станок, а у того станка сделан сусленой горн, и с огнём в зимнее и летнее время сидит…». Когда явились сюда ходоки, их встретила целая толпа собранных Третьяковым людей, которые «сломать не дали» ни станка, ни горна, «и отбили дубинами» ходоков.

Самое сильное сопротивление ходоки встретили «в городе» (т.е. в крепости), когда явились очищать «осадные места, где построены лавки и амбары безоброчно». Во главе недовольных горожан здесь стоял владелец нескольких назначенных к сломке лавок, подъячий приказной избы Артёмий Ваулин. Тут были - трое сыновей Ваулина, его племянник, владельцы соседних лавок - Андрей Третьяков с детьми, стрельцы - Михаил и Тихон Штопниковы, Яков и Данила Глуховы и многие другие стрельцы, пушкари и «иных чинов люди».

Стрелцы. Рисунок из альбома Палькмвиста. XVII в.

Эта толпа была сильно возбуждена, и многие «похвалялись убить ходоков и (помогавших им) посадских людей до смерти…». Сам подъячий Ваулин «вынимал нож наголо и хотел их (ходоков) резать…». Если бы ходоки не догадались отступить, произошло бы тут кровавое побоище… Один из бывших на стороне ходоков посадских людей Сила Образцов подал позже «челобитную» на Ваулина, жалуясь, что тот во время схватки у его двора «бранил его, Силу, и бесчестил, и топором примахивал при сторонних людях, и хвалился его, Силу, и детей его бить до смерти».

Другой посадский человек Пётр Марков подал «скаску», где пишет: «поставлен - де у него амбар на месте подъячего Артёмия Ваулина из оброку, и он - де Пётр тот амбар хотел сломать, и подъячий - де Артёмий Ваулин его с кровли сбил и ломать не дал, и сказал, чтоб с кровли сошли покамест целы».

Словом, ржевитяне решительно отказались исполнить государев указ, и «учинились сильны»… Бурмистры сознали своё полное бессилие и ограничились лишь присылкою в Московскую ратушу донесения о своей неудаче. Ратуша сообразила тогда обратиться за содействием разрядного приказа, которому было подчинено тогда Ржевское воеводство.

28-го марта 1702 г. «начальный человек» разряда Тихон Никитич Стрешнев получил из ратуши «указ», за скрепою бургомистра Якова Попова, с описанием ржевского бунта и следующим предписанием: «и великий государь царь… указал о сломке лавочного и амбарного и кузнечного строения, которые построили ржевские посадские люди и стрельцы и пушкари на осадных дворянских местах, и на площади, и на рву, и о розыске за непослушание их, против сказок посыльных людей, и о посылке о том  во Ржев к воеводе из Розряду послушной грамоты указ учинить в Розряде тебе, боярину Тихону Никитичу, с товарищами».

На этом указе ратуши разряд сделал обычную помету: «по сему великого государя указу учинить» - и на том успокоился… По крайней мере дальнейшее движение дела произошло лишь через три месяца: только в июне 1702 г. разряд надумался послать грамоту к ржевскому воеводе Фёдору Васильевичу Сухово-Кобылину об исполнении указа ратуши. Разряд писал воеводе: «и как к тебе эта наша великого государя грамота придёт, и ты бы о сломке лавочного и амбарного и кузнечного неуказного строенья… и о розыске за непослушание (ржевитян) учинил против вышеписанного нашего великого государя указу и сказок посыльных людей, и по Уложенью, и по новоуказным статьям, а что учинено будет, о том к нам великому государю писал» в Разрядный приказ.

Соборное уложение царя Алексея Михайловича 1649 г. 

К сожалению, остаётся неизвестным, что именно «учинил» ржевский воевода: дальнейших документов этого дела не сохранилось. Одно несомненно, что если и воевода также тянул свой «розыск», как тянулось это дело в разряде, то Ржев ещё не скоро дождался расширения и очистки торговой площади от «неуказанного строения», а бунтовавшие ржевитяне - обычного возмездия…

Н. Оглоблин.

О деятельность солдатских комитетов в Центральном промышленном районе.

Время от времени мне в моих краеведческих поисках попадаются исторические документы с упоминанием в них города Ржева. И так получилось, что я их откладываю в надежде, что если не меня, то может быть, кого - то ещё они обязательно заинтересуют. Вот один из таких документов, я и хочу предложить вашему вниманию  -  статью о создании солдатских комитетов, которая попалась мне в журнале «Вопросы истории», 1975 - 10 - 31 -  «Солдатские комитеты центральной России весной 1917 года»,  автор публикации: Л. Н. Торопов.  

Солдатские комитеты центральной России весной 1917 года

В период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции важную роль сыграли солдатские комитеты. Большевистская газета "Рабочий путь" писала: "Если бы не было армейских комитетов или если бы они были лишены большинства своих прав, армия оказалась бы игрушкой в руках контрреволюционных генералов". 

Комитеты - выборные солдатские организации, возникавшие повсеместно после свержения царизма в результате начавшейся демократизации армии. Их образование явилось следствием массового привлечения солдат к активному участию в политической жизни. Они создавались по почину пролетарских организаций или самих солдатских масс и способствовали сплочению и революционизированию солдат, мобилизации их на свержение власти помещиков и буржуазии.

В большевизации комитетов и развитии их революционной активности огромная заслуга принадлежит В. И. Ленину, ЦК РСДРП (б) и местным партийным организациям. В. И. Ленин придавал большое значение демократизации армии и прежде всего созданию солдатских организаций - Советов и комитетов, которые должны были защищать права и повышать политическую сознательность солдат, бороться против реакционного офицерства, лишая его возможности использовать армию против рабочих и крестьян. В. И. Ленин выступал за оказание солдатским организациям полного доверия и настаивал на абсолютном проведении "принципа выборности начальства солдатами". Он в начале апреля 1917 г. подчеркивал: "Только выборных властей солдаты слушаются, только их они уважают ".

Деятельность солдатских комитетов направляла Военная организация РСДРП (б), созданная 31 марта 1917 г. при Петербургском комитете большевиков. В первый же день своей работы она решила, что одной из основных задач большевистских военных организаций является обсуждение деятельности солдатских комитетов, в работе которых большевики должны активно участвовать. Претворение в жизнь этого решения способствовало активизации работы солдатских комитетов, направленной на дальнейшую демократизацию армии. В комитетах работали видные руководители и члены Военной организации Н. В. Крыленко, А. Ф. Мясников, К. А. Мехоношин  и другие.

История возникновения и деятельности солдатских комитетов в 1917 г. неоднократно привлекала внимание исследователей. Имеется несколько статей, в которых освещаются образование и работа солдатских комитетов в действующей армии. В монографиях по истории Великой Октябрьской социалистической революции и об участии в ней армии рассматривается деятельность солдатских комитетов в Петрограде, Москве и на фронте. Однако после свержения самодержавия густая сеть солдатских комитетов возникла и в тыловых гарнизонах. Вопросы их образования и деятельности специально еще не исследовались. Между тем возникновение и работа солдатских комитетов тыловых гарнизонов имеют некоторые особенности. Если на фронте комитеты образовывались преимущественно по указанию сверху, на основании приказов командования, то в тыловых гарнизонах они обычно создавались по решению Советов рабочих и солдатских депутатов, а также в результате революционной самодеятельности солдатских масс. Кроме того, в тыловых гарнизонах наряду с солдатскими комитетами образовывались и действовали Советы рабочих и солдатских депутатов, которые нередко направляли деятельность солдатских комитетов. Наконец, процесс большевизации солдатских организаций в тылу происходил значительно быстрее, чем на фронте, в силу прямого и непосредственного воздействия на них местных большевистских организаций.

Изучение возникновения и деятельности солдатских комитетов в тыловых гарнизонах осуществлено в статье на материалах Центрального промышленного района (ЦПР). На его территории располагался Московский военный округ - один из крупнейших в стране. Кроме того, в ЦПР были дислоцированы многие воинские части Минского, Двинского и Петроградского военных округов. Общая численность войск, размещенных в ЦПР, достигала миллиона человек. Процессы, связанные с образованием и деятельностью солдатских комитетов в ЦПР, были характерны для тыловых гарнизонов всей страны.

В отличие от Петрограда, где во многих частях солдатские комитеты образовались уже в ходе вооруженного восстания, в гарнизонах ЦПР это происходило после победы Февральской революции, на протяжении марта, а в некоторых частях - и в апреле 1917 года. Исключением была Москва, где комитеты были созданы в первый день восстания - 28 февраля.

Важным стимулом для возникновения солдатских комитетов послужило опубликование и распространение в воинских частях Приказа N 1 Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, не только предоставлявшего солдатам гражданские права, но и призывавшего их создавать свои, солдатские организации - комитеты - в частях. Петроградский Совет передавал в распоряжение комитетов и под их контроль все имеющееся оружие. В приказе отмечалось, что во всех политических выступлениях воинские части подчиняются Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам. Таким образом, согласно Приказу N 1, солдатские комитеты получили большие права и должны были стать в частях полновластными органами. Несмотря на сопротивление со стороны реакционного офицерства, Приказ N 1 был претворен в жизнь в большинстве гарнизонов. Советы военных и Советы солдатских депутатов на основании Приказа N 1 принимали положения о ротных и полковых комитетах, устанавливали их численный состав, соотношение представительства офицеров и солдат, а также определяли права и обязанности комитетов.

6 марта Московский Совет солдатских депутатов утвердил и разослал в части гарнизона "Инструкцию о создании солдатских комитетов и их составе". 13 марта Совет военных депутатов Твери принял "Проект устава полковых, дивизионных и прочих комитетов". 17 марта Нижегородский Совет солдатских депутатов выработал план образования полковых и ротных комитетов. Такие постановления принимали и другие Советы. Инструкция Московского Совета предписывала создавать на общих собраниях ротные, эскадронные, командные и батарейные комитеты по норме один делегат от 50 солдат. Собрание выбирало в эти низовые комитеты также по одному офицеру. Роты и команды избирали по два солдата и одному офицеру в батальонные и полковые комитеты. Состав ротного комитета - 4 - 5, батальонного- 12 - 15, полкового - 50 - 55 человек. В обязанности комитетов входило разрешение недоразумений между начальниками и подчиненными, устранение из частей контрреволюционного офицерства, распоряжение оружием, патронами и снарядами, проведение просветительной и агитационной работы среди солдат, наблюдение за внутренним порядком и хозяйством.

В принятых инструкциях и положениях о комитетах по-разному решались отдельные вопросы, например, о представительстве офицеров в комитетах. По инструкции Московского Совета в ротный комитет на общем собрании солдат избирался один офицер. По постановлению президиума военной комиссии в Костроме от 7 марта офицеры избирались в ротный комитет ротным офицерским составом, но их представителей было вдвое меньше, чем солдатских. Собрание комитета считалось полномочным лишь при наличии 2/3 всех членов комитета, в том числе хотя бы одного офицера. Обязательное присутствие офицера должно было воспрепятствовать принятию солдатами самостоятельных решений. По проекту устава, принятому в Твери, предусматривались непременные и выборные члены комитетов, причем в число непременных входил весь высший командный состав. Костромское постановление о комитетах было, следовательно, менее демократичным по сравнению с инструкцией Московского Совета, а проект устава, принятый в Твери, еще больше, чем в Костроме, ограничивал права солдат в выборных организациях. Учитывая реакционность офицерства, некоторые Советы в постановлениях призывали солдат выбирать делегатов из своей среды без участия офицеров, а последних избирать в комитеты только на общем собрании солдат и офицеров. Такое решение принял 7 марта Брянский Совет военных депутатов. Аналогичный порядок выбора офицеров в комитеты был установлен инструкцией от 17 марта в 10-й пехотной запасной бригаде, расположенной в Рязанской губернии. По решению Брянского Совета возглавлять полковой комитет имел право только солдат.

До 15 марта возникли комитеты в гарнизонах Москвы, Владимира, Ярославля, Рязани, Орла, Ржева, Брянска, Гороховца, Зубцова, Борисоглебска и других, во второй половине месяца - Костромы, Нижнего Новгорода, Тамбова, Твери, Иваново-Вознесенска, Ростова (Ярославского), в апреле - Кинешмы. Наряду с полковыми и ротными комитетами во многих городах в течение марта образовались гарнизонные комитеты, иногда включавшие делегатов от соседних (меньших) гарнизонов. Так, 6 марта Ржевский гарнизонный комитет постановил ввести в свой состав представителей Зубцовского гарнизона. Бригадные комитеты создавались на протяжении весны, а комитет 10-й пехотной запасной бригады был сформирован 22 июня 1917 года. Представление о процессе образования комитетов дает следующая таблица.

Количественное соотношение офицеров и солдат в комитетах было следующим: 1:4 (почти все ротные и командные, полковые в Брянске, гарнизонные в Калуге и Воронеже); 1:3 (бригадные в Торжке и Рославле); 1:2 (полковые в Рязани, Зубцове, Костроме); 1:1 (полковые в Орле, Ржеве, гарнизонный в Ржеве). Полковые и гарнизонные комитеты в марте насчитывали от 15 до 50 человек. Наиболее демократическими по составу были низовые комитеты - ротные и командные. Иногда комитеты почти полностью состояли из лиц командного состава. В полковой комитет 70-го полка  вошли командир полка, 7 офицеров, 2 старших унтер-офицера, 1 ефрейтор, 1 фельдфебель и только 4 рядовых солдата. Это вызвало естественный протест, заявленный 12 марта на заседании комитета одним из офицеров.

С целью изучения деятельности солдатских организаций в Москве и Петрограде туда приезжали с мест делегации солдатских комитетов. В марте в Москву выехали делегаты 50-го (Ржев), 51-го (Зубцов), 253-го (Гороховец), 206-го (Ростов) полков; в Петроград - 206-го полка, Сибирского понтонного батальона (Ярославль) и других. Кроме организационных, делегатам поручалось выяснить и политические вопросы. Например, делегаты из Ярославля должны были ознакомиться на месте "с современным положением вещей, взглядами и предположениями пролетариата, Совета рабочих и солдатских депутатов и главнейших политических партий, а также узнать об организации в Петрограде воинских чинов". Результатом этих поездок явилась проведенная в марте по образцу солдатских комитетов Москвы реорганизация полковых комитетов 51-го и 253-го полков". Комитеты устанавливали связь и с гарнизонами губернских городов. Ржевский гарнизонный комитет дважды, 6 и 17 апреля, слушал отчет одного из членов комитета о поездке в Тверь. 17 апреля он же сообщил о намечающемся объединении всех гарнизонов губернии, после чего комитет избрал своих представителей на губернский съезд.

В процессе работы в солдатских комитетах выявилось много активистов из рядовой солдатской массы и революционно настроенных офицеров. Они участвовали в создании и реорганизации комитетов, осуществляли связь с солдатскими организациями Петрограда, Москвы и других городов, входили в различные комиссии при комитетах, поднимали и обсуждали вопросы солдатской и гражданской жизни. Такой деятельностью занимались, например, прапорщик Прозоровский и солдат Куприков (51-й полк, Зубцов), прапорщик Седов и солдат Махов (Ржевский гарнизон), солдаты Махортов (199-й полк, Иваново - Вознесенск), Брежнев (78-й полк, Рязань), Торопов и Лобанов (89-й полк, Шуя) и другие. Некоторые из них выступали инициаторами борьбы с местной буржуазией. Так, 31 мая на заседании полкового комитета солдат Махортов предложил всю торговлю в Иваново-Вознесенске взять под контроль полка и общественных организаций, а спекулянтов преследовать и подвергать наказанию; солдаты Торопов и Лобанов контролировали донесения командования гарнизона вышестоящему начальству.

Итоги образования и начальной деятельности солдатских комитетов были подведены на заседании Московского областного бюро Советов 13 апреля 1917 года. Представители Калужского, Воронежского, Орловского, Рязанского, Иваново - Вознесенского Советов доложили об организации ротных и полковых комитетов, о порядке их выборов и численном составе, а также охарактеризовали их работу.

Какова же была реакция командования, Временного правительства и поддерживавших их партий на возникновение солдатских организаций? Они стремились не допустить возникновения комитетов. Верховное командование заявило, что "комитеты являются оружием для немцев с целью восстановить Россию против нас". Генерал Деникин позже признался, что он расценивал введение комитетов как разрушение армии. Против комитетов выступила и реакционная пресса. 12 апреля газета "Московские ведомости" писала: "Целесообразность же самого существования комитетов решительно отвергаем. В армии этого быть не должно". Однако, признав, что воспрепятствовать образованию комитетов невозможно, генералитет решил подчинить их себе. 11 марта генерал М. В. Алексеев предписал командующим фронтами и армиями взять в свои руки организацию солдатских комитетов и ввести в их состав офицеров. Командующий войсками Московского военного округа в марте предложил начальникам гарнизонов и частей считаться с постановлениями ротных, полковых и гарнизонных комитетов, которые он рассматривал лишь как временные совещательные органы.

Временное правительство и командование считали, что солдатские комитеты должны оказывать помощь командирам в налаживании "порядка" в частях. Особая комиссия по улучшению быта солдат под председательством бывшего министра А. А. Поливанова 7 марта постановила, что деятельность избранных в ротах комитетов должна ограничиваться хозяйственными и культурно-просветительными вопросами. Буржуазная газета "Русские ведомости" 10 марта выдала истинные цели этого решения: "Освободить офицеров от хозяйственной деятельности - вот основное назначение ротных комитетов". В действительности же речь шла о том, чтобы отвлечь комитеты от политической работы. Ту же линию проводило Временное правительство при разработке проектов и положений о солдатских комитетах. В приказах N 213 от 16 апреля и N 271 от 8 мая по военному ведомству было объявлено положение о ротных, полковых, дивизионных и армейских комитетах, которое, по существу, превращало их в хозяйственные организации. Комитеты должны были контролировать ведение хозяйства, ведать отпусками солдат, улаживать конфликты между солдатами и офицерами и т. д.. Подобное содержание имели приказы командования округов и частей. В приказах по Московскому военному округу N 311 и N 376 говорилось, что ротные комитеты являются только совещательными органами и властью никакой не пользуются: они могут лишь выносить решения, предоставляемые на усмотрение командира роты. "Всякое вмешательство в дело обучения и в дело хозяйства роты недопустимо, так как за роту отвечает ее командир", - говорилось в приказе по 237-му полку (г. Шуя) от 20 апреля 1917 года. Ротным комитетам отводилась роль "помощников и советников" командира роты. Приказ вызвал всеобщее недовольство солдат, которые потребовали у командира полка объяснений.

Воспитанное в духе преданности царизму, воинское начальство не скрывало своего недовольства демократизацией армии, требовало восстановления в ней дореволюционных порядков. Командир 173-го полка полковник Гедроиц в письме к Керенскому настаивал на полной отмене "проклятого приказа N 1", восстановлении дисциплинарной власти, свертывании почти всей работы полковых и других солдатских комитетов, с тем чтобы они ведали "только нуждами солдата". Гедроиц предлагал устранить всех военных от политики. Итак, командование видело для себя угрозу в солдатских комитетах и принимало меры, чтобы свести на нет деятельность солдатских организаций.

Этому содействовали буржуазные и мелкобуржуазные партии. Кадеты тщетно пытались бороться с распространением в частях Приказа N 1, утверждавшего в армии солдатские комитеты. 4 марта ЦК партии кадетов решил в каждом номере своих "Известий" выступать против этого приказа. Но, убедившись вскоре в невозможности приостановить его воздействие и распространение в армии, кадеты стали поддерживать все мероприятия Временного правительства, направленные на ограничение прав солдатских комитетов. Почти так же действовали меньшевики и эсеры. Путем обмана солдатских масс им удалось пробраться не только в бригадные и полковые комитеты, но и в низовые - ротные и командные. Поэтому большинство решений, принятых комитетами весной 1917 г., имело меньшевистско-эсеровскую окраску, мелкобуржуазный характер. Однако нельзя преувеличивать роль меньшевиков и эсеров в жизни солдатских организаций. Под давлением рядовой солдатской массы они часто вынуждены были принимать постановления, не отвечавшие интересам буржуазии. Боясь утратить влияние на солдат, меньшевики и эсеры старались проводить свою линию в комитетах завуалировано, прикрываясь революционной фразой. Это особенно явственно проявилось во время празднования 1 Мая. Вынужденные принимать решения об участии войск в общенародных демонстрациях, меньшевики и эсеры выдвигали лозунги, содержавшие слова о демократической республике, о всеобщем братстве народов, даже о мире, но призывов выразить недоверие Временному правительству, требований прекращения войны и передачи всей власти Советам они, естественно, не выдвигали. 13 апреля, например, полковой комитет 82-го полка во Владимире утвердил лозунги, внешне революционные, но не содержавшие конкретных призывов к развитию революции в стране.

Совершенно иную направленность имели политика и действия партии большевиков. Развернувшейся с первых дней Февральской революции демократизации армии большевики придавали первостепенное значение. Бюро ЦК РСДРП (б) 10 марта указывало, что одной из важнейших задач в деле дальнейшего развития революции является демократизация армии, выборы солдатских комитетов и завоевание их большевиками. В. И. Ленин обращал особое внимание на создание в армии солдатских организаций. В "Наброске тезисов 4(17) марта 1917 года", ставя задачу борьбы за демократическую республику и социализм, он писал о необходимости перенесения "пролетарских организаций на войско и на деревню". Указания В. И. Ленина и ЦК РСДРП (б) большевистские организации проводили в жизнь. Московская городская конференция РСДРП (б), состоявшаяся 3 - 4 апреля 1917 г., в решении о текущем моменте и задачах пролетариата записала, что нужно усилить революционную работу в армии, создать в ней большевистские организации и добиваться демократизации военных Советов и комитетов. Газета "Социал - демократ" подчеркивала, что создание организаций РСДРП (б) в частях является важнейшей задачей момента. 14 апреля, призывая создавать в частях большевистские ячейки, она писала: "Когда в массе солдат будут крепко свернутые социал- демократические клубки, тогда солдаты сумеют давить на свои "парламенты" (разные полковые комитеты) и устраивать митинги. Это теперь настоятельная необходимость" Московская военная организация РСДРП (б) поставила своей целью создание не только большевистских групп в казармах, но и социал - демократических фракций в Совете солдатских депутатов, в ротных и полковых комитетах.

Важное значение большевики придавали смещению реакционного и формированию революционного офицерства. 10 марта "Правда" в редакционной статье "Революционная армия и офицерство" призвала солдатские комитеты произвести чистку армии от реакционного офицерства. Такие призывы солдаты одобряли и через свои организации немедленно проводили в жизнь. Весной 1917 г. полковые комитеты Владимирской губернии отстранили от командования полками: в Вязниках - Конохова (28-й полк), в Муроме - барона фон Фитингофа (205-й полк), в Коврове - Беттихера (250-й полк), в Гороховце - Соболевского (253-й полк). Всего за март, апрель, май в ЦПР организациями и собраниями солдат было отстранено или арестовано не менее 50 начальников гарнизонов, командиров бригад и полков.

Большевики считали, что в армии должны быть единые организации, состоящие как из солдат, так и из революционно настроенных офицеров. Всероссийское совещание партийных работников (27 марта - 2 апреля 1917 г.) решило не создавать отдельных офицерских организаций. "Прогрессивное офицерство, - говорилось в постановлении, - должно войти в существующие Советы, как это делается уже на местах".

Большевики ЦПР проделали огромную работу по организации в частях и подразделениях солдатских комитетов. Они убеждали солдат в необходимости создания революционных организаций, поскольку только через них можно добиться удовлетворения всех их требований; выделять из своей среды для работы в комитетах наиболее стойких, проверенных и способных защищать их интересы людей. В ряде частей солдаты выбирали в комитеты большевиков. Во многих полках большевики руководили полковыми комитетами: в 55-м (Москва), 30-м (Тула), 186-м (Бобров), 212- м (Усмань), 214-м (Новохоперск), 250-м (Ковров), польском полку (Белгород), Олитском конском запасе (Выш. Волочек). Во главе полкового комитета 55-го полка стоял унтер-офицер большевик Ф. О. Крюков, 30-го полка - большевики Н. Руднев, Н. Глаголев, С. Парадис; членами полковых комитетов 199-го полка (Иваново - Вознесенск) - большевики А. И. Жугин, Смирнов, А. Ф. Федоров, 207- го полка (Моршанск) - Н. Чумичкин, 58-го полка (Воронеж) - И. Врачев, 53-полка (Ржев) - А. Г. Алексеев, 70-го полка (Ржев) - И. К. Бодякшин. Большевистскому по составу полковому комитету 186-го полка удалось добиться временного избрания на должность командира полка большевика прапорщика Харина. Участие большевиков в полковых комитетах и руководство ими привели к тому, что многие выступления солдат уже весной 1917 г. проходили под большевистскими лозунгами. Однако в большинстве комитетов преобладали меньшевики и эсеры, поэтому большевикам пришлось вести длительную и упорную борьбу за овладение солдатскими комитетами.

Комитеты, возглавляемые большевиками, выставляли революционные требования на первомайских демонстрациях, в которых солдаты участвовали совместно с рабочими. Командование Тульского гарнизона издало приказ о проведении 18 апреля (1 мая) смотра частей гарнизона под лозунгом "Война до победного конца". Однако полковой комитет 30-го полка, руководимый большевиками, не подчинился приказу и вывел большинство солдат полка на демонстрацию под лозунгами "Долой войну!" и "Вся власть Советам!". За нарушение приказа Н. Руднев и Н. Глаголев были арестованы. Другие члены полкового комитета призвали солдат к борьбе за их освобождение. Солдаты были готовы к выступлению. Командир полка вынужден был не только освободить Руднева и Глаголева, но и обратиться к ним с просьбой успокоить солдат. Солдаты разошлись лишь тогда, когда освобожденные большевики заставили командира полка дать согласие на издание впредь приказов только с ведома полкового комитета. С этого времени полковой комитет осуществлял контроль над командованием полка. Полк шел за большевикам, и поддерживал все их требования и выступления. Под большевистскими лозунгами, участвовали солдаты во главе с полковыми комитетами в первомайских демонстрациях и в других городах.

Большевики настойчиво добивались проведения революционных решений на заседаниях солдатских комитетов. Убедительным примером является в этом плане деятельность большевиков в полковом и ротных комитетах 55-го полка в Москве. Благодаря настойчивой разъяснительной работе большевиков солдаты полка поддерживали все революционные выступления рабочих. Особенно ярко это проявилось во время демонстрации протеста против ноты Милюкова. 21 апреля около 2 часов дня к Александровским казармам подошли рабочие Даниловского района и стали убеждать солдат выступить под лозунгом "Долой Временное правительство!". Большинство полкового комитета высказалось против выступления полка. Тогда по требованию большевика унтер - офицера Ф. О. Крюкова полковой комитет был объявлен некомпетентным в решении этого вопроса. Вопрос был вынесен на рассмотрение Совета ротных комитетов, который большинством в 34 голоса против 20 решил вывести полк на демонстрацию, поддержать рабочих (против высказались в основном офицеры). Полк вышел на демонстрацию и принял под свою защиту рабочих. Совет ротных комитетов заявил, что полк подчиняется требованиям Советов солдатских и рабочих депутатов, распоряжения же Временного правительства будет выполнять только с согласия Советов.

Большевистские организации через комитеты проводили широкую агитационную работу среди солдат. Они поручали большевикам - членам комитетов разъяснять программу и лозунги ленинской партии и вовлекать передовых солдат в члены РСДРП (б). Положительные результаты этой работы наблюдались, например, в 12-м полку. Учитывая большую тягу солдат к большевистской партии, ротный комитет полка (г. Карачев) обратился в газету "Социал-демократ" с просьбой выслать программу РСДРП (б).

Завоевание солдатских комитетов на сторону революции было неотложной задачей большевиков. Упорное сопротивление им оказали представители мелкобуржуазных партий. Меньшевики и эсеры теряли авторитет в массах. Они уже не могли проводить свою линию на митингах и поэтому стремились сделать это через комитеты. В мае член полкового комитета 199-го полка эсер Масолов на митинге пытался опровергнуть выступление представителя Московского областного бюро РСДРП (б) М. П. Янышева, направленное против Временного правительства. Потерпев неудачу, Масолов на заседании комитета выступил с обвинениями в адрес большевиков, но большевик А. И. Жугин разъяснил членам комитета истинное положение вещей, и дело Масолова было передано в судебно - следственную комиссию. Жугину удалось добиться принятия революционных решений и по другим вопросам. 15 мая он критиковал членов комитета за пассивность - все предложения председателя комитета эсера Майорова принимались ими без обсуждения. Критика подействовала. Со временем члены комитета стали критически относиться к заявлениям эсеров и поддерживать требования большевиков. Подобные действия большевиков имели место и в других гарнизонах.

Агитация большевиков оказывала влияние на передовых солдат, и они становились проводниками большевистских идей. Против лиц, "замеченных в провокаторстве в ущерб общественному порядку и Временному правительству" (так меньшевики и эсеры именовали агитаторов - большевиков), меньшевистско - эсеровские комитеты принимали самые различные меры, вплоть до ареста. Так, 25 марта был арестован рядовой П. Земсков (51-й полк), 7 апреля - солдат Гордеев (50-й полк). 10 апреля комитет 70-го полка обязал ротные и командные комитеты выявлять таких лиц, сеющих "раздоры и смуту", и сообщать их фамилии для принятия мер. Особенно большую опасность для себя меньшевики и эсеры видели в агитации, которую вели большевики - члены комитетов. Им даже запрещали выступать самостоятельно (например, 8 мая в 200-м полку в Серпухове было запрещено выступить члену полкового комитета Цыкало). Особую тревогу соглашателей в комитетах вызывало проникновение в солдатскую среду большевистской прессы. В первые дни революции меньшевики и эсеры вынуждены были принимать решения о выписке газет власти, в том числе и большевистских. Но, укрепившись в полковых комитетах, они вопреки ранее принятым решениям выписывали только свои газеты. Так, 12 марта полковой комитет 50-го полка для всех рот выписал по четыре экземпляра газет, в том числе "Правду", однако 20 марта заменил "Правду" эсеровской газетой "Дело народа". Это вызвало резкое недовольство солдат. Чтобы их успокоить, комитет 22 апреля решил прекратить выписку наиболее реакционной газеты "Утро России". И все-таки, несмотря на противодействие меньшевиков и эсеров, большевистские газеты проникали в части.

Деятельность большевиков в солдатских комитетах во многом способствовала тому, что уже весной наиболее революционные солдатские организации действовали как органы власти. Не случайно инспектор запасных войск Западного фронта писал о таких организациях: "Некоторые комитеты объявляют себя властью законодательной и, во всяком случае, властью, равной командиру полка". Такие комитеты добивались, чтобы все их постановления помещались в приказах по полку и немедленно проводились в жизнь. Подобное решение принял 17 апреля комитет 205-го полка. 9 марта комитет Ржевского гарнизона объявил себя законодательным учреждением для местного гарнизона и совещательным - для центральной власти. 16 марта этот же комитет записал в резолюции, что он работает совместно с начальником гарнизона, который является исполнительной властью комитета.

Действуя как власть, солдатские комитеты вводили в свой состав командиров частей лишь с правом совещательного голоса, заставляя их отчитываться на заседаниях комитетов. Нередко солдатские комитеты принимали решения, идущие вразрез с приказами верховного командования, в частности по вопросу о выборах командного состава. 17 марта Ржевский гарнизонный комитет вынес постановление о разделении функций начальника бригады и начальника гарнизона и о замещении этих должностей выборными из офицеров, рекомендованных полковыми комитетами городов Ржева и Зубцова. Это вызвало бурную реакцию генералитета. 5 апреля в телеграмме из штаба Минского военного округа указывалось, что принятая 17 марта резолюция о выборности должностей является ошибочной. Решения гарнизонного комитета революционизировали полковые комитеты. 22 и 27 апреля комитеты 70-го и 50-го полков признали приказы главнокомандующего Западным фронтом о незаконных действиях войсковых комитетов (17 апреля) и о недопустимости смещения начальствующего состава (19 апреля) "не соответствующими действительно создавшемуся положению". Полковые комитеты решили всецело руководствоваться постановлениями Минского фронтового съезда, который в апреле 1917 г. предоставил комитетам право отвода и аттестации командного состава. 19 мая начальник штаба Западного фронта Чижов писал: "Очевидно, что с приказами и распоряжениями как начальствующих лиц, так и Временного правительства Ржевский гарнизон до сего времени не желает считаться и продолжает выносить и проводить в жизнь незаконные постановления". 24 мая дежурный генерал штаба сообщал, что постановления Ржевского комитета "противоречат существующим законам; потому не подлежат исполнению".

Генералы в своих действиях опирались на приказы военного министра Керенского. 11 мая последний подписал "Декларацию прав солдата", 18-й пункт которой категорически запрещал принцип выборности командного состава. Большевистская печать подвергла резкой критике выступления военного министра и генералитета русской армии против выборности начальства. "Правда", "Социал - демократ" и другие большевистские газеты разоблачали контрреволюционные замыслы буржуазии и ее защитников. Еще 18 марта "Правда" писала, что офицеры лишь тогда могут спокойно оставаться на своих местах, когда они облечены полным доверием, выбраны самими солдатами. Декларацию Керенского "Правда" называла "декларацией бесправия". Газета "Социал - демократ" 24 мая 1917 г. критиковала меньшевистскую газету "Вперед" и эсеровскую "Труд" за поддержку приказа Керенского, подчеркивая, что военный министр и генералы "борются против выборности должностных лиц, стараются ограничить права выборных войсковых комитетов". Приказ Керенского, отмечалось в "Социал  -демократе", "ведет не вперед, а назад, поближе к порядкам, бывшим при царе".

Под влиянием большевиков многие полковые комитеты принимали революционные решения, срывали замыслы реакционного офицерства, направленные против революции и демократизации армии. В начале мая в Петрограде и при Ставке были созваны два офицерских съезда. Комитетам воинских частей предлагалось послать туда своих делегатов. Учитывая реакционные планы организаторов съездов, некоторые комитеты от посылки делегатов отказались. Полковой комитет 50-го полка, заслушав телеграмму главнокомандующего Западным фронтом о съезде офицеров, постановил: "Признавая съезд отдельной офицерской корпорацией, противоречащей постановлениям фронтового съезда, от посылки делегатов воздержаться". Отказался выделить своего делегата на съезд офицеров и полковой комитет 51-го полка.

Большевики - члены комитетов непосредственно участвовали в борьбе против замыслов реакционного офицерства. Весной в Петрограде националистическая организация "Союз военных поляков" выдвинула идею создания отдельной польской армии. Большевики - члены полкового комитета Польского полка в Белгороде дважды выступали против этой идеи. На съезд военных поляков в Киеве делегаты полка поехали со специальным наказом комитета, в котором опротестовывалось создание особой польской армии. На всероссийском съезде военных поляков в Петрограде в мае 1917 г. протест большевиков А. Цихонского и А. Пачковского поддержали многие делегаты, в результате чего по вопросу о создании отдельной польской армии съезд не принял никакого решения. Таким образом, уже весной 1917 г. ряд солдатских комитетов проводил в жизнь линию большевиков по борьбе с реакционным офицерством и командованием.

В центре внимания многих солдатских комитетов были антивоенные настроения и выступления солдат. Самым ярким проявлением этих настроений был отказ ряда рот и команд отправиться на фронт. Эти действия поддерживались ротными комитетами. Только из 88-го полка в Костроме за период с 5 марта по конец мая отказались выступить на фронт семь маршевых рот.

Действия солдатских комитетов, направленные на поддержку революционных выступлений солдат, свидетельствовали о том, что многие комитеты были на деле органами власти на местах. Их решения являлись обязательными для военнослужащих, включая командиров частей и даже гарнизонов.

Однако в большинстве гарнизонов комитеты все же не стали органами власти. Свои решения они согласовывали с командирами частей и гарнизонов. Последние могли изменить и отменить принятые комитетами решения. Такие комитеты фактически были лишь совещательными органами. Их возглавляли меньшевики и эсеры, которые изо всех сил старались превратить комитеты в хозяйственно - просветительные организации, целиком и полностью зависящие от командиров частей и подразделений. В силу доверчивости солдатских масс во многих гарнизонах им удавалось это сделать, особенно весной 1917 года. Полковые комитеты с совещательными функциями не могли провести в жизнь свои постановления. Так, весной 1917 г. ряд решений комитета 11-го полка, касающихся утверждения в должности начальника Брянского гарнизона, начальника запасной бригады, командиров полка и батальона, права ротных комитетов представлять солдат к производству в унтер-офицеры, уничтожения денщиков в полку, и других не был осуществлен потому, что командир полка отклонил их.

Признавший себя 27 марта "совещательно - пожелательным органом при командире полка", комитет 82-го полка (Владимир) оказался бессильным решать важнейшие политические вопросы. Вынужденный по требованию солдат 7 апреля рассмотреть вопрос об отношении к Временному правительству и Петроградскому Совету, комитет в своем решении записал только приветствие меньшевистско - эсеровскому Совету в Петрограде, ни словом не упомянув о Временном правительстве. 19 апреля полковой комитет признал нежелательным создание бригадного комитета, а на созыв периодических съездов представителей бригады соглашался лишь в том случае, если они будут иметь совещательный характер. 24 апреля по поводу ноты Милюкова комитет выразил надежду, что Петроградский Совет "сумеет заставить идти правительство по дороге демократических масс", а 25 апреля, рассматривая вопрос об отпусках солдат, решил придерживаться приказов высших инстанций.

Для укрепления дисциплины в частях командование повсеместно вводило дисциплинарные полковые и ротные суды. По тому, как относились солдатские комитеты к дисциплинарным судам, можно в ряде случаев судить и о составе этих комитетов и о характере их деятельности. Полковые комитеты, проводившие политику подчинения органам Временного правительства и начальству (во главе их находились меньшевики и эсеры), обычно приветствовали введение дисциплинарных судов и принимали срочные меры к их организации в частях и подразделениях. Так, 26 мая полковой комитет 204-го полка (Тамбов) признал желательным введение полкового суда, а комитет 82-го полка еще 3 мая постановил немедленно ввести дисциплинарные суды в ротах и объявить об этом в приказе по полку.

Солдаты считали комитеты органами власти в частях и со всеми нуждами обращались к ним. Но меньшевистско-эсеровское руководство не вняло этим запросам. 6 мая комитет 200-го полка (Серпухов) постановил разъяснить в приказе, что все работы, занятия и служебные обязанности должны производиться согласно существующим уставам и законоположениям, что ответственность солдат остается такой же, какой была и раньше. Заявляя далее, что полковой комитет - контролирующий орган, он тем самым продемонстрировал свою неспособность самостоятельно решить какой - либо вопрос.

Подобные действия полковых и гарнизонных комитетов убеждали солдат в том, что состав комитетов является реакционным. Не случайно поэтому отдельные подразделения отказывались посылать своих представителей в комитеты. Учащались случаи, когда солдаты выражали недоверие меньшевикам и эсерам, сидевшим в полковых комитетах. Уже 25 апреля комитет 82-го полка отметил, что некоторые роты выражают недоверие своим делегатам, и поставил вопрос о дальнейшем их пребывании в комитете на полковом митинге.

Полковые комитеты, действовавшие под руководством меньшевиков и эсеров, всячески помогали Временному правительству и начальству обманывать солдатские массы, отвлекать их от обсуждения и решения важнейших политических вопросов. "Революционная" фраза, надежды на меньшевистско-эсеровский Петроградский Совет, боязнь вынесения конкретных революционных решений - вот что характеризует деятельность безвластных комитетов во главе с соглашателями весной 1917 года.

Итак, рассмотрев деятельность революционных и соглашательских солдатских комитетов в Центральном промышленном районе, можно сделать следующие выводы.

Революционные солдатские организации, возглавляемые большевиками, или те, в которых они работали, были действительно органами власти на местах. Решения таких комитетов имели равную (а иногда и большую) силу с приказами командования. В этом случае можно с полным основанием утверждать, что во многих тыловых частях установилось двоевластие. Однако меньшевики и эсеры, захватив руководство во многих солдатских комитетах, прилагали все усилия к тому, чтобы сделать их безвластными придатками командования, совещательными органами при нем. Лишь борьба большевиков в комитетах помешала соглашателям сделать это.

Борьба большевиков с меньшевиками и эсерами в полковых и ротных комитетах была продолжительной и бескомпромиссной. Даже в городах, где во главе Советов рабочих и солдатских депутатов находились большевики, в полковых и ротных комитетах им пришлось преодолеть упорное сопротивление соглашателей. Об этой борьбе член полкового комитета 199-го полка (Иваново - Вознесенск) большевик А. Ф. Федоров писал: "Настроение солдат полкового комитета и солдатской секции было бессознательно оборонческим. Понадобились месяцы упорной, настойчивой разъяснительной работы большевистской организации и нас, солдат - большевиков, чтобы к июню - июлю солдатские организации и солдатские массы встали на революционные ленинские позиции". О проникновении идей большевиков в гущу солдатских масс свидетельствует письмо председателя полкового комитета 58-го полка (Воронеж) военному и морскому министру: "У всех на уме только одна мысль, как бы скорее закончить войну, не считаясь ни с чем. Идеи Ленина, или, как принято называть у нас, большевизм, принимают угрожающие размеры".

Деятельность большевиков весной 1917 г. по завоеванию солдатских организаций привела к тому, что многие полковые и ротные комитеты уже в июне стояли на большевистских позициях, вся их работа осуществлялась в интересах солдатских масс и была направлена на дальнейшее развитие революции в стране.

Источник: 

Вопросы истории, 1975-10-31. « Солдатские комитеты центральной России весной 1917 год»,  автор публикации: Л. Н. Торопов

О крестьянских поджогах в Тверской Губернии.

В № «Тверских ведомостей» от 10.09.20 г. в заметке «Как добрый барин в Тверской губернии крестьян от пожаров спас» рассказывается об землевладельце и промышленнике Алексее Васильевиче Красноперове.

В XIX веке в Тверской губернии летние пожары становились таким бедствием, что справиться с ними было решительно невозможно. Но в Торжке нашелся один энергичный помещик, который придумал, как защитить своих крестьян от пожаров. В благодарность за это они хлопотали о присвоении своему благодетелю государственной награды - редкий случай не только в губернской, но и в российской истории!

Эта история началась в 1866 году с заявления в участок (стан) Новоторжского уезда. В областном архиве именно с этого документа начинается история, которую удалось восстановить, внимательно читая пожелтевшие официальные бумаги.

В 1863 году староста деревни Быльцино Осуйской волости написал становому приставу заявление. Звали старосту Карп Максимов, и писал он о вещах жутковатых: в деревне Быльцино за месяц из 68 домов сгорели три, причем пожар вспыхивал внезапно, «как будто посредством злой воли». В течение семи недель деревня Быльцино пережила восемь пожаров! Люди жили как на пороховой бочке, никто не знал, когда и где полыхнет в следующий раз.

Староста предположил, что имеют место поджоги. Неподалеку от деревни, в трех верстах, строился маленький крупяной заводик отца Алексея Васильевича Красноперова, на стройку которого привезли рабочих из Ярославской губернии, там же, возле будущего заводика, они и жили. Приезжие вели себя неподобающим образом: в церковь не ходили, зато могли пьяные ходить вдоль околиц в Быльцино, бросать нескромные взгляды на крестьянок и играть на гармошке. Случались и драки. Словом, имел место конфликт между приезжими и местными, и ярославские вполне могли из озорства или мести «подпустить красного петуха».

А это значило, что дело может принять серьезный оборот! Уголовное уложение Российской империи гласило, что за поджоги домов, если при этом пострадали имущество, домашняя скотина или соседние дома, злоумышленнику грозила ссылка в каторжные работы. Поэтому становой пристав решил безотлагательно отправиться в Быльцино и разобраться на месте. Вместе с ним поехал и торжокский купец Алексей Красноперов.

Алексею Васильевичу Красноперову к тому времени исполнилось 59 лет. До сих пор не удалось, к сожалению, разыскать ни одного его портрета, мы не знаем, как он выглядел. Но даже в официальных документах отмечается, что крестьяне называли его «добрым барином». Когда-то семье Красноперовых принадлежали имения в Осуйской волости, но после отец Алексея Васильевича решил сделать карьеру по коммерческой части. Он продал родовое имение отставному поручику Иосифу Лясковскому. Вытребовав, впрочем, в аренду несколько участков земли, на которых стал строить заводы - кожевенный, свечной и тот самый крупяной, из-за которого и разгорелось «дело о поджигателях». Заводами управлял его сын Алексей, который часто приезжал сюда по делам, местные крестьяне его хорошо знали. Известно, что в 1858 году Алексей Красноперов был награжден серебряной медалью «За спасение погибавших», но за какое именно благодеяние, в документах не сообщается.

Красноперов вместе со становым приставом приехали в Быльцино в поисках загадочных поджигателей, которые спалили три дома. И практически сразу выяснилось, что никаких поджигателей нет. Крестьяне Быльцино… поджигали друг друга, причем сами того не ведая.

Все дело в том, что Быльцино занимало небольшую площадь, крестьянские избы теснились, буквально сбившись в одну кучу. Любой неосторожный поступок в хозяйстве, вылетевшая из печной трубы искра, непогашенная головня от самовара становились причиной пожара. Становому приставу потребовалось совсем немного времени, чтобы установить, что ярославские рабочие не имеют никакого отношения к огненным бедствиям крестьян. Дома в Быльцино сгорели от того, что местные не соблюдали элементарных правил противопожарной безопасности.

На этом история могла завершиться, но Алексей Васильевич Красноперов оказался порядочным и отзывчивым человеком. И придумал, как сберечь жителей своей бывшей родовой деревни от пожаров.

На собственные средства барин купил несколько бочек, в которых распорядился набрать воды. Бочки расставили вдоль окраины Быльцино, и теперь это были общественные пожарные емкости: в случае замеченного возгорания крестьянам предписывалось с ведрами бежать к бочкам и быстро тушить очаг пожара.

Красноперов этим не удовлетворился. Он лично обошел все дворы и проверил их на предмет пожароопасного состояния. Где-то обнаружил ворохи старой травы, где-то нашел, что хозяева растапливали самовар в опасной близости от соседского дома. Для каждого двора он составил свои рекомендации, которые староста Максимов (неотступно следовавший за «добрым барином» и записывавший все его слова в особую книжечку) обязался неукоснительно исполнять.

Однако главным подарком Красноперова для крестьян стал агрегат, который он на свои деньги выписал из Германии и доставил в Быльцино. Это был механический пожарный насос, единственный, наверно, во всей Тверской губернии. Чудо - аппарат привезли в Быльцино, торжественно собрали и установили во дворе ближайшей к местной речке избы. Сохранилось описание пожарного насоса - он был высотой в человеческий рост, сверкал хромированными деталями и внушал уважение одним своим видом. Несомненно, в обиходе крестьян деревни Быльцино это был самый высокотехнологичный агрегат, который они когда - либо видели в жизни! В случае пожара от насоса к воде протягивались «заливные гибкие трубы» (шланги), и другие шланги использовались для тушения пожара. Двое крепких мужчин, встав на рычаги помпы, качали воду, и любой пожар можно было погасить в считанные минуты.

Крестьяне Быльцино провожали Красноперова всей деревней. Только и разговоров было, что о чудо - машине, немецком насосе, который может качать воду и тушить пожары. Посмотреть на заморское чудо техники приезжали из соседних деревень и даже из Торжка. Слухи о том, как помещик купил своим крестьянам, страдавшим от пожаров, немецкий насос, разнеслись по всей губернии. И у этой истории есть продолжение.

Прошло три года. Если прежде крестьяне Быльцино постоянно страдали от пожаров, теперь же, благодаря пожарным бочкам и немецкому механическому насосу, научились быстро их ликвидировать. И в 1866 году жители деревни обратились в Тверское губернское управление с просьбой отметить наградой Алексея Николаевича Красноперова за его благородный и щедрый поступок. «Пребывая прежде в крайней опасности от пожаров, мы каждый день возносим молитвы за этого человека, его достойное усердие и человеколюбие», - писали крестьяне.

Этот документ не остался без внимания. Его зарегистрировали «по второму столу», среди бумаг, которые представлялись к докладу самому губернатору. И тот, изучив обращение крестьян, распорядился подготовить документы на представление Алексея Васильевича Красноперова к награждению серебряным крестом за усердие и совершение человеколюбивых поступков. Чтобы торжокский купец стал нравственным примером для других землевладельцев Тверской губернии.

Пост тверского губернатора тогда занимал Петр Романович Багратион, прогрессивный и разумный чиновник. Он не просто поддержал обращение крестьян о награждении Красноперова, но и обратил внимание на грамотные меры, которые были предприняты для борьбы с пожарами. Уже позже вышло постановление губернатора, предписывавшее всем землевладельцам в жаркое время иметь во дворе «хозяйственную бочку с запасом воды, а также гибкую пожарную трубу». Кроме того, отныне полагалось при сельских присутствиях, а также в храмах иметь на случай пожара запас «мелочного инструмента»: ухваты, багры, топоры и ведра.

Так доброе дело, сделанное купцом Алексеем Красноперовым, получило распространение по всей губернии.

После этого события прошло около 20 - и лет и поджоги в Тверской губернии становятся регулярными. Историк Е. А. Вересова в своей научной работе «Поджоги как одна из форм крестьянского протеста в конце XIX - начале XX века» (по материалам Тверской губернии) приводит следующую статистику по этому вопросу. Исследователь пишет:

«История крестьянства остается актуальной темой отечественной историографии. Среди исследователей возрастает интерес к крестьянскому протесту. Изучение действий крестьян по защите своих интересов помогает лучше понять особенности политики самодержавия и причины революций 1905 - 1907 и 1917 гг.

Одной из форм сопротивления крестьянства являлись поджоги в имениях помещиков, казенных и удельных лесах. Поджоги как форма крестьянского протеста рассмотрены в работах ряда исследователей. Вместе с тем вопрос о распространении таких протестных настроений среди крестьянского населения Тверской губернии в 1881 - 1904 гг. не являлся предметом самостоятельного исследования.

Важным источником для изучения подобных действий является документация по обвинению крестьян в совершении поджогов. В Государственном архиве Тверской области (далее - ГАТО) источники по обвинению крестьян в этих преступлениях содержатся в фонде прокурора ржевского окружного суда и в фондах судебных следователей. По хронологии материалы фондов дополняют друг друга. В фонде прокурора ржевского окружного суда содержатся дела с 1881 по 1888 г., а в фондах судебных следователей - с 1884 по 1904 г.

Отметим, что в изученных фондах нет дел о поджогах за 1886 г., а в фондах судебных следователей - за 1887, 1888 и 1891 гг.

Обвиняемые в совершении поджогов привлекались к ответственности по 1606, 1609, 1610, 1611, 1613, 1615 статьям Уложения о наказаниях. За умышленный поджог жилого здания виновные подвергались лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы сроком от 8 до 10 лет. За поджог с умыслом нежилого строения виновные лишались прав и преимуществ и направлялись в исправительные арестантские отделения на 5 - 6 лет.

Покушение на поджигательство наказывалось лишением всех прав и преимуществ и направлением в исправительные арестантские отделения сроком от 3 до 3,5 лет. Если поджигатель раскаялся и пожар был потушен им самим или призванными им на помощь людьми, он наказывался лишением всех прав и преимуществ и тюремным заключением от 8 месяцев до одного года.

Приготовление к совершению поджога наказывалось лишением всех прав и преимуществ и направлением в исправительные арестантские отделения на срок от одного года до 2,5 лет.

За умышленный поджог леса виновные наказывались лишением прав и преимуществ и направлением в исправительные арестантские отделения на 5 - 6 лет. За умышленный поджог имущества, потеря которого не грозила владельцу значительными убытками, виновные подвергались тюремному заключению на 4 - 8 месяцев, либо аресту от 7 дней до 3 месяцев, или денежному взысканию не более 100 руб.

В делах, как правило, содержится акт полицейского урядника об осмотре места пожара. Осмотр проводился в присутствии понятых, лесных сторожей, владельцев имений. В акте фиксировался масштаб пожара, нанесенный убыток, местонахождение сгоревших строений относительно дорог и иных построек. В источниках также содержатся протоколы проводимого приставом дознания, допросов свидетелей, обвиняемых, копия постановления окружного суда. Инициативные документы в делах не содержатся, но информация о них проходит в дознаниях, проводимых чинами полиции. О поджогах заявляли владельцы имений, управляющие, сторожа, лесничие. Дела о поджогах рассматривались в окружных судах.

В ГАТО за период 1881-1904 гг. выявлено 72 дела о поджогах. Наибольшее их количество приходится на 1882 и 1889 гг. - по 6 дел, 1884 г. - 8 дел, 1904 г. - 5 дел. Большинство поджогов было совершено в Осташковском уезде - 18, что составляет 25% всех дел, в Вышневолоцком - 12, или 16,5%, в Ржевском уезде - 17, или 23,5%. Значительное их число выявлено в Тверском и Старицком уездах - 11% и 10%. Наименьшее количество таких случаев приходится на Зубцовский и Новоторжский уезды - 7% и 5%. Не указано место  поджога в 1,5% дел. В Весьегонском, Калязинском, Корчевском, Кашинском, Бежецком уездах источники по таким преступлениям не выявлены.

В больших по площади лесных Осташковском и Вышневолоцком уездах преобладало крупное землевладение, значительная часть земель принадлежала частным владельцам, также в Осташковском и Ржевском уездах преобладало дворянское землевладение, что отчасти может объяснить высокое число поджогов. В Калязинском и Кашинском уездах, напротив, более половины земель находилась в собственности крестьянских общин - 66%. В Бежецком уезде крестьянское землевладение почти вдвое превышало владения других частных собственников, а в Весьегонском уезде доля крестьянских надельных земель не превышала 45%. В Корчевском и Бежецком уездах преобладало мелкое личное землевладение. Однако в Зубцовском уезде, где дворянское землевладение тоже было значительным, выявлено небольшое число поджогов - 7%, а в Тверском уезде, где оно было наименьшим по губернии, количество таких случаев было больше.

Малоземелье не являлось причиной совершения крестьянами поджогов. Наиболее часто они случались в уездах со значительными крестьянскими наделами - Осташковском и Вышневолоцком. В Ржевском уезде крестьянский надел был чуть ниже среднего, в Тверском и Старицком - выше среднего. Напротив, случаев поджогов не выявлено в уездах с наименьшими крестьянскими наделами - Кашинском, Калязинском и Весьегонском уездах, в которых с середины 1880 - х гг. по 1905 г. произошло значительное сокращение крестьянского надела, как и в Бежецком уезде, где надел был ниже среднего. Однако такая зависимость не является четкой. Например, в Корчевском уезде, в котором крестьянский надел был выше среднего по губернии, фактов совершения поджогов не выявлено.

Наибольшее число поджогов совершалось в имениях и лесных дачах помещиков - 94,5% возгораний, в удельных и казенных лесных дачах - 5,5%.

В ряде случаев по одному делу проходили несколько обвиняемых крестьян. Общее их количество в изученных делах составило 71 человек. Не выявлено подозреваемых в совершении поджогов в 22 случаях, что составляет 30,5% от общего количества изученных дел.

Возраст указан у 15 обвиняемых, что составляет 21% от их числа. Чаще преступления совершались людьми в возрастной категории от 21 года до 50 лет - 9 человек, или 60% от числа обвиняемых, возраст которых указан. В возрасте 20 лет и моложе в поджогах подозревались 4 крестьянина, или 26,5%, а старше 50 лет - 2 человека, или 13,5%. Довольно высокий процент среди обвиняемых людей молодого возраста, возможно, вызван их большей импульсивностью по сравнению с людьми зрелыми, которые были более сдержанны.

Род занятий указан у 31 обвиняемого, что составляет 43,5% от их числа. Основным занятием большинства из них являлось хлебопашество - 35,5%; служащие в имениях помещиков составили 29%; промысловой, в том числе торговой деятельностью занимались 19,5%; безземельными являлись 6,5%, бывшими военными - 3%; не имели собственного хозяйства (жили в домах родителей) 6,5%. Таким образом, данный вид преступлений был более характерен для крестьян, занимавшихся сельским хозяйством, а также для служащих в имениях помещиков.

Обвиняемые в поджогах крестьяне не признавали себя виновными, либо объясняя, что в момент поджога находились в других местах, либо просто отрицали вину. Отметим, что в 86,5% изученных дел следствие было прекращено по причине не обнаружения виновных или за недостаточностью улик против обвиняемых; причина возгорания не установлена в 5,5% случаев; в 8% дел итог следствия не указан. Таким образом, в изученных источниках нет случаев доказательства виновности крестьян и привлечения их к ответственности.

Однако поджоги в имениях помещиков, в казенных и удельных лесах можно рассматривать как форму крестьянского протеста, поскольку в качестве подозреваемых в делах фигурировали именно крестьяне, а владельцы имений часто обвиняли крестьян соседних деревень, с которыми были в ссоре.

Убытки, нанесенные пожарами, были довольно существенными и составляли от 130 до 10000 руб., однако из изученных источников видно, что в ряде случаев постройки и (или) хранящийся в них урожай были застрахованы, что позволяло владельцам получить некоторую компенсацию. Пожары происходили ночью или ранним утром, поэтому обнаружить виновных на месте преступления не удавалось, а улики находили редко и доказать их принадлежность подозреваемым крестьянам было сложно.

Помещики, управляющие имениями, лесные сторожа, заявляя в полицию о поджогах, ссылались на дальность места пожара от дорог, что исключало возможность самовозгорания; нахождение у места пожара сухой соломы, хвороста, бересты, служивших материалом для поджигателей; обнаружение на месте возгорания спичек, а также следов возможных виновников; начало пожара одновременно в нескольких местах.

В ряде случаев владельцы имений причиной пожара считали поджог, но не могли назвать виновных. Например, жена коллежского асессора Татьяна Федоровна Алфёрова заявила судебному следователю Зубцовского уезда о поджоге дома в ее имении «Отрадное», произошедшем 28 декабря 1892 г. около 11 часов ночи. На месте пожара были найдены следы двух человек, а начался он с черного крыльца, где не топились печи и никто не ходил. Огонь увидела в окно работница имения. Подозрения в поджоге ни на кого не были заявлены. Дело прекращено «за не обнаружением виновных».

Заявляя в полицию о поджогах, потерпевшие обычно указывали, что данные преступления совершались крестьянами из мести - 45 случаев, что составляет 62,5% от изученных источников.

Так, 17 октября 1884 г. в 3 часа утра произошел пожар в усадьбе землевладельца Авраама Константиновича Палицина, расположенной в Климовской волости Новоторжского уезда. Работник усадьбы Емельян Терентьев первым заметил пожар и объяснил, что сначала загорелся навес с клевером, а затем огонь перекинулся на другие постройки. Убыток составил 5000 руб. В заявлении полицейскому уряднику помещик сообщал, что поджог усадьбы умышленно сделан крестьянами деревни Рамушки, поскольку он вел с ними судебное дело о потраве скотом его поля. Крестьяне ранее осуждались за потравы и возместили Палицину около 400 руб. Дело было прекращено за не обнаружением виновных.

Вышневолоцкий землевладелец Петр Кононович, у которого сгорели два сарая с соломой и мякиной, представил полицейскому уряднику «…целую коллекцию врагов и тех, кого подозревает», и отмечал, что у него плохие отношения с крестьянами, поскольку он неоднократно привлекал их к ответственности за порубки леса.

Другой мотивацией к совершению поджогов являлось желание крестьян улучшить свое материальное положение - 5 дел, или 7%.

В 1889 г. в лесных дачах Натальи Викторовны Лендграф, расположенных в Вышневолоцком уезде Кузнецовской волости, произошли лесные пожары. К горевшим лесным участкам дороги не прилегали, на основании чего было заявлено о поджоге, который могли совершить крестьяне близлежащих деревень, чтобы после пожарищ леса сдавались им под пашню. Лесник показал, что в лесу заметил кучу хвороста, как бы нарочно сложенную. Дело было прекращено за не обнаружением виновных.

Пристав Осташковского уезда в донесении отмечал, что крестьянам выгодны лесные пожары вблизи деревень, так как их приглашали вывозить горелый лес за хорошую плату. В 1889 г. в двух удельных лесных дачах Осташковского уезда произошли лесные пожары. Обе дачи горели одновременно, хотя находились в 1,5 верстах друг от друга. Убыток составил 4500 руб. Лесной смотритель Иван Буров показал, что пожар произошел от умышленного поджога. В поджоге подозревались крестьяне Осташковского уезда Давыдовской волости Сергей Васильев (лесопромышленник) и Василий Никонов. Несколько крестьян показали, что слышали, как Сергей Васильев говорил, что удельных дач выгорело много и нужно бы зажечь казенную лесную дачу, и он угостит водкой того, кто подожжет хорошее место. Крестьянин Василий Никонов ответил, что знает, где нужно поджечь. Возможно, Василий Никонов был подкуплен Васильевым, но на месте пожара их никто не видел. Свидетели также показали, что Сергей Васильев ранее уже покупал горелый лес в удельных дачах. Обвиняемые крестьяне не признали вину. Дело было прекращено за недоказанностью обвинения.

В ряде источников содержится указание на возможность умышленных поджогов по указанию владельцев имений с целью получения страховки - 3 дела, что составляет 4%. В таких делах владельцы имений и управляющие старались указать возможного виновника поджога.

Например, 19 марта 1902 г. в 10 часов вечера в сельце Ищино сгорел нежилой дом старицкого землевладельца Г. Закрежевского. Убыток составил 500 руб. Управляющая имением Мария Петрова заявила, что подозревает в поджоге крестьянина Ржевского уезда Масловской волости деревни Шимарово Николая Шорника, который за несколько дней до пожара ругался с ней, желая получить 3 руб. Обвиняемый Николай Шорник виновным себя не признал и объяснил, что 19 марта ночевал у крестьянина Арсения Полякова. Когда увидел пожар, разбудил Полякова и вместе с ним пошел к месту пожара. Крестьянин Андрей Петров показал, что видел Николая Шорника и Арсения Полякова, идущих вместе на пожар. Однако среди крестьян ходили слухи, что пожар произошел от умышленного поджога, сделанного рабочими по приказанию Марии Петровой, поскольку Г. Закрежевский нуждался в деньгах и рассчитывал на получение страховки. Итог следствия в деле не указан.

В ряде источников не содержится четкой мотивации совершения поджогов - 19 дел, или 26,5%.

Так, 22 апреля 1892 г. около 10 часов вечера в имении зубцовского землевладельца Александра Николаевича Тулубьева произошел пожар, который начался с верхнего угла сарая. По словам кучера и рабочего имения, у горевшего сарая пахло керосином. Подозрений в поджоге ни на кого не было заявлено. Владелец имения показал, что с крестьянами живет в согласии и судебных дел не ведет, прислуга хорошая и служит давно. Пожары случались и ранее, но причины неизвестны. Дело производством прекращено.

Основанием для обвинения в совершении поджога могли стать показания свидетелей об услышанных ими угрозах или просто нахождение рядом с местом пожара - 12 случаев, или 16,5% от общего числа дел.

В 1904 г. дворянин Иван Петрович Щукин заявил о поджоге леса в имении «Смердово» Никольской волости Новоторжского уезда. Причиной пожара могло стать неосторожное обращение с огнем. Лесные сторожа сообщили, что в день пожара по дороге недалеко от места, где загорелось, проезжали крестьянин Никольской волости деревни Смердово Терентий Демидов и его сын Ефим. По мнению Щукина, лес мог зажечь умышленно сын Терентия Демидова Ефим. Обвиняемые крестьяне не признали себя виновными и пояснили, что, когда проезжали по лесу, пожара не было, по дороге не курили. Дело было прекращено за не обнаружением виновных.

Управляющий Михаил Ветликов заявил о пожаре, произошедшем в ночь на 14 декабря 1887 г. в имении старицкого землевладельца Петра Львовича Чабышева. В поджоге подозревался бывший работник имения крестьянин Тверского уезда Воскресенской волости деревни Садиково Никита Васильев, который при свидетелях угрожал поджогом, если ему откажут от места. Служащий Михаил Иванов подтвердил, что слышал эту угрозу. Сгоревший сарай находился вдали от жилых построек, рабочие туда не ходили, поэтому он не мог сгореть от неосторожного обращения с огнем. Дело было прекращено за не обнаружением виновных.

Таким образом, поджоги в имениях помещиков, в казенных, удельных лесах можно рассматривать не только как преступления, но и как форму выражения крестьянами недовольства действиями землевладельцев, в том числе месть, а также извлечение возможной выгоды от пожаров. Чаще в таких преступлениях подозревались «патриархальные» крестьяне и служащие в имениях помещиков. В целом поджоги чаще совершались в юго - западной и северо - западной частях губернии - в Ржевском, Осташковском и Вышневолоцком уездах, а также на юго - востоке - в Тверском и Старицком уездах. Не выявлено таких случаев в северном Весьегонском, центральном Бежецком уездах, в восточных Кашинском, Корчевском, Калязинском уездах.

Пожары чаще происходили в уездах с преобладанием дворянского землевладения - в Ржевском и Осташковском, а также в Вышневолоцком уезде, где преобладало крупное землевладение. Однако такая зависимость не является четкой. Наибольшее число поджогов было совершено в имениях и лесных дачах помещиков, что может объяснить факт их распространения в уездах с большой лесной площадью - в Осташковском и Вышневолоцком. Малоземелье крестьян не являлось причиной совершения ими поджогов.

Обвиняемые в поджогах крестьяне не признавали себя виновными. Такая форма протеста была для них довольно безопасной, поскольку в источниках нет случаев привлечения подозреваемых крестьян к ответственности. Лесные сторожа, владельцы и рабочие имений не видели поджигателей, так как поджоги обычно совершались в темное время суток, а улики находили редко. Вместе с тем изученные материалы говорят, что такие преступления совершались именно крестьянами. Более половины из числа потерпевших - 62,5% - полагали, что поджоги в их имениях совершались крестьянами из мести; желание крестьян получить выгоду от пожаров могло стать причиной 7% поджогов, умышленные поджоги с целью получения страховки составили 4%; не ясны мотивы совершения преступлений в 26,5% изученных дел. Поджоги в имениях помещиков, в казенных и удельных лесах наносили существенные убытки землевладельцам и казне».

О мифической переписке А. Т. Болотова и А. Д. Раменского.

Неизвестный художник. Портрет А. Т. Болотова XVIII век.

Андрей Тимофеевич Болотов (1737 - 1833) - выдающийся русский ученый, основатель агрономической науки в России и талантливый писатель - родился в деревне Дворяниново, имении своего отца, небогатого тульского помещика.

Детство Андрея прошло отчасти в деревне, отчасти там, где находился полк, которым командовал его отец. Андрею тоже была уготована военная карьера. Десятилетним мальчиком, по обычаю того времени, он был записан в полк отца солдатом, чтобы к совершеннолетию получить офицерский чин. В 12 лет он потерял отца, а через два года - мать. Образование Болотов получил только у домашних учителей. Но главным источником знаний были для него книги. Благодаря огромному трудолюбию, упорству и любознательности Болотов стал одним из самых образованных людей своего времени.

В 1755 г. Болотов вступил в ряды действующей армии, участвовал в сражениях Семилетней войны. В 1762 г. Андрей Тимофеевич возвратился в Россию. В Петербурге при дворе он мог сделать карьеру, но, как он писал впоследствии, «имел случай видеть двор и все происходящее в нем, насмотрелся жизни знатных и больших бояр, насмотрелся до того, что получил к ней и ко всему виденному омерзение совершенное». Болотов вышел в отставку и уехал в свою деревню. Здесь, стремясь принести наибольшую пользу народу, с увлечением занялся сельским хозяйством, научными изысканиями в области растениеводства, животноводства, широкой научно - просветительской деятельностью.

Больше 80 лет Болотов провел в деревне, но это не помешало ему, литератору и агроному, приобрести всероссийскую и даже мировую известность. Журналы и книги, которые он издавал вместе с известным просветителем Н. И. Новиковым, читала вся русская интеллигенция того времени.

Его перу принадлежит свыше 300 томов самых разнообразных сочинений, в том числе и интереснейшая автобиография «Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков».

В научных исследованиях в области сельского хозяйства Болотов старался использовать и многовековой опыт русского крестьянина, и все достижения зарубежной науки. Болотов заложил основы учения о системах земледелия, севооборотах, правилах обработки почвы и посева культурных растений, о борьбе с сорняками. Он стремился научно обосновать правила агрономии, создать учение о том, как и чем питаются растения.

А. Т. Болотов.

Кроме этого, А. Т. Болотов был художником и архитектором, литератором и публицистом, натуралистом и медиком. Болотов широко использовал свои научные разработки в практических целях. Творческое наследие А. Т. Болотова огромно, А. Блок в одной из своих статей писал: «А. Т. Болотов пережил восемь царствований от императрицы Анны до императора Николая I и оказывается наиболее плодовитым русским писателем. Его сочинения, по соображению Венгерова, умещаются в 350 томах обыкновенного формата». Андрей Тимофеевич в течение всей жизни вел дневники, на основе которых впоследствии и писал свои «Жизнь и приключения Андрея Болотова». Его перу принадлежат знаменитые автобиографические записки, отображающие быт и культуру России XVIII в.  Как и многие другие деятели XVIII в., А. Т. Болотов обладал энциклопедическими знаниями. Кроме сочинений на естественно - исторические и сельскохозяйственные темы его перу принадлежат несколько художественных произведений, трехтомный морально - этический трактат, ряд сочинений философского характера, а также переводы с иностранных языков. Не менее интересна судьба автобиографических записок Андрея Тимофеевича. Они представляют собою повествование в виде писем Андрея Тимофеевича к читателю.  Всего первоначально  было  обнаружено 300 писем, охватывавших период от рождения (и частично описание жизни предков) до 1795 г. и скомплектованных в 29 частей. Первая часть написана в 1789 г., последняя окончена в 1816 г. Историкам А. Т. Болотов известен как автор многочисленных неизданных исторических сочинений и особенно как автор знаменитых автобиографических записок, содержащих огромный фактический материал по культуре и быту России XVIII в.

Внешний вид и план дома А. Т. Болотова в Дворянинове (рисунок А. Т. Болотова).

Ученому  не чужды были и интересы изобразительного искусства и зодчества. Еще с юношеских лет он увлекся  рисованием, сохранив это увлечение на всю жизнь.  Многие свои рукописи Андрей  Тимофеевич сопровождал собственными рисунками. В период пребывания русских войск в Пруссии во время семилетней войны (1757 - 1763) по эскизам А. Т. Болотова изготовлялись монеты и медали. Имеются его собственноручные автопортреты.

Богородицк. Дворец. Рис. А. Т. Болотова.

Это был такой человек, что знакомством  с  Андреем Тимофеевичем, а тем паче дружбой  с  ним мог гордиться любой его современник. Среди Ржевских краеведов бытовало мнение, что Болотов вёл переписку с основателем  мологинской ветви (село Мологино Ржевского района Тверской  области)  учителей  Раменских - Алексеем  Даниловичем  Раменским. На этот вопрос даёт ответ анализ статьи в журнале Новый мир № 8 за 1985 год, который, к нашему сожалению,  полностью отрицает факт знакомства и переписки Раменского с  Болотовым.

Письмо Раменскому: реальность или вымысел?

Новый мир. 1985. № 8. С. 195-212.

В связи со сказанным о необходимости раскрытия «белых пятен» в жизни и  творчестве А. Т. Болотова большой интерес представляет оригинальная публикация М. Маковеева  «Обратить в пользу для потомства», касающаяся известной учительской династии  Раменских. Речь в ней идет об Акте комиссии Ржевского гороно, в котором в 1938 г. по поручению Наркомпроса РСФСР был описан семейный архив Раменских. В числе прочих документов в Акте полностью приводится письмо А. Т. Болотова основателю мологинской ветви (село Мологино Ржевского района Калининской  области)  учителей  Раменских - Алексею Даниловичу Раменскому. Редакция «Нового мира» сопроводила публикацию вступительным замечанием, подчеркнув, что документы, «до сих пор неизвестные науке, представляют - при условии их подлинности - огромный общественный интерес». Поскольку архив Раменских, хранившийся в Ржевском краеведческом музее, погиб в грозные годы Великой Отечественной войны 1941 - 1945 гг. и проверить подлинность приводимых в Акте документов путем сличения их с оригиналами нельзя, редакция совершенно справедливо утверждала: «Остается один путь проверки подлинности копий, представленных в документе, - путь научного анализа». Однако, несмотря на довольно четкую позицию редакции относительно  необходимости предварительной проверки подлинности исторических материалов, М. Маковеев в своем предисловии к публикации, по-видимому, только на основании этого письма А. Т. Болотова А. Д. Раменскому, но уже без всяких оговорок, более того, весьма утвердительно пишет, что Болотов, «как  оказалось», бывал в доме Раменских в Мологине. Таким образом, читатель, недостаточно знакомый  с  биографией  А. Т.  Болотова,  может  принять  это утверждение М. Маковеева за достоверный факт.

Более 40 лет занимаюсь я изучением жизни и творчества А. Т. Болотова, писал историк Бердышев.  Что можно сказать на основании известного мне об Андрее Тимофеевиче по поводу упомянутого письма? Откровенно признаюсь: не сразу пришел к определенному выводу. Есть в письме такое, что заставляло не раз возвращаться к нему и снова перечитывать. Многое в нем заставляет верить в его подлинность. Во всяком случае, человек, написавший  письмо, хорошо знал то время, события, связанные с  А. Т. Болотовым и упоминаемыми им людьми, причем  в таких деталях, которые могли быть известны только самому Болотову или людям, очень хорошо знакомым  с его дневниками. Таково, например, упоминание в письме о посещении Болотова Н. И. Новиковым в  1791 г., рассуждение о том, что Новиков «жив, хотя  имел несчастие повредиться в разуме». Соответствуют действительности сообщаемые в письме даты событий: профессор  Московского  университета  И. Г. Шварц действительно умер в 1784 г., посещение Болотовым  Радищева в 1797 г.  могло  в самом деле состояться, поскольку именно тогда Радищев вернулся из ссылки в свое имение Немцово. В письме чувствуется стиль А. Т. Болотова, его манера обращения к собеседнику, встречаются особо любимые им обороты и слова. И  тем не менее есть в письме детали, вызывающие большие сомнения в его подлинности. Не могло быть в письме Болотова таких выражений, как, например, «по агрономическим вопросам», «из агрономических вопросов» (тогда слово «агрономия» и его производные еще не были в употреблении в России). Никогда не пользовался  Андрей  Тимофеевич  словом  «природа», всюду у него фигурирует «натура». Недоумение вызывают словесные обороты: «Ваша методика обучения...», «...передайте, пожалуйста, привет...»  Довольно странно выглядит для Болотова его подпись в письме: «С глубочайшим уважением к Вам Андрей Тимофеевич Болотов». Я подобной подписи не встречал, хотя просмотрел массу его писем. Или, скажем, есть в письме строки: «Как я уже соизволил Вам написать...» Не мог такое допустить Болотов. Этикет  вежливости XVIII в. предписывал употребление этого  глагола по отношению к собеседнику, но никак не к  собственной персоне: например, «Вы соизволили мне сказать» и т. п. Конечно, эти сомнения нельзя рассматривать в качестве доказательств, достаточно убедительно отвергающих подлинность письма. Во - первых, у А. Т. Болотова был отвратительный почерк, так что ничего удивительного не было, если составители Акта вместо слов, имевшихся в подлиннике, употребили совсем другие. Во - вторых, если редакция «Нового мира» и М. Маковеев «по взаимному согласию» сочли возможным «некоторые места Акта подвергнуть незначительным  исправлениям», то почему этого не могли сделать составители Акта в отношении подлинных документов? Само по себе письмо при всех его внутренних противоречиях не вызвало бы у меня желание вступить в дискуссию, если бы оно не шло вразрез с тем огромным  фактическим материалом,  который  имеется, если можно так выразиться, на противоположной стороне системы Раменский - Болотов, т. е. в архивах Болотова. Причем если на одной стороне (Раменский) - только копия единственного документа, то на второй (Болотов) - множество  подлинных  материалов,  и  в первую очередь его дневники и опубликованные на их основе знаменитые записки «Жизнь и приключения Андрея Болотова». Как известно, Андрей Тимофеевич в течение всей своей жизни вел подробные записи всего сделанного им и произошедшего в его жизни. Не оставлял он без внимания ни одного нового знакомства, особенно если человек был духовно близок ему и научные интересы их совпадали.  О всех таких людях мы находим довольно подробные упоминания в «Записках».  Так же обстоятельно фиксировал Андрей Тимофеевич все свои поездки за пределы постоянного местожительства -  Дворянинова и Богородицка. И вот, зная этот биографический фон, попробуйте объяснить: почему Болотов ни разу в своих дневниках и «Записках» не назвал фамилии Раменского, Радищева, Петрова, Шварца, Юрьева, почему он не описал, как это делал в отношении всех других своих поездок за пределы постоянного местожительства, посещение села  Мологино и имение Радищева Немцово? Хотя в письме Раменскому, которое фигурирует в Акте, все упоминаемые в нем люди аттестуются как близкие Андрею Тимофеевичу. Обратите внимание: речь идет не об единичном письме, а о переписке. Кроме того, Болотов обнаружил свою оплошность, «просматривая записи протекших времен своих», т. е., по - видимому, встретил запись, касающуюся А. Д. Раменского. Почему же ее нет в действительности? В строчках письма Болотов огорчается перерывом в «дружеской переписке»  с Раменским. О посещении его Н. И. Новиковым  А. Т. Болотов рассказывает в своих «Записках» довольно подробно. Но содержание разговора при той встрече по «Запискам» совершенно не похоже на то, о котором говорится в письме. Такое расхождение в описании одного и того же события не свойственно Андрею Тимофеевичу. Далее. В письме И. Г. Шварц упоминается со словами «наш друг». Но каждому, кто знаком с деятельностью Шварца, очевидно, что это явное недоразумение, Шварц не мог быть другом Болотова по той простой причине, что являлся одним из руководителей масонского общества, а Болотов как огня боялся близости с масонами. Эта боязнь, как известно, пробежала «черной кошкой» между Болотовым и Новиковым, помешав их более тесному сближению. И если дружеские отношения с Новиковым поддерживались на деловой основе, благодаря совместной работе по изданию «Экономического магазина», то о дружбе со Шварцем не могло быть и речи. Противоречат идеологии и морали Болотова его высказывания в письме о А. Н. Радищеве. Убежденный монархист и апологет крепостного права, вряд ли пошел бы он на такое сближение с вольнодумцем, чтобы ради этого совершить специальную поездку в другую губернию. Есть и еще одно свидетельство тому, что Радищева в числе близких Болотову людей не было. В  «Памятнике протекших  времен» (1875. Ч. II С. 28) есть параграф «Государь освобождает некоторых важных заключенных», в котором Болотов, рассказывая о распоряжении Павла освободить политических заключенных, ведет речь о Н. И. Новикове, но ни одним словом не упоминает Радищева. Редактор издания вынужден был сопроводить текст Болотова следующим примечанием:  «Между  прочим - Радищева,  сосланного в Сибирь за издание своего Путешествия из Петербурга в Москву». В письме А. Т. Болотов просит А. Д. Раменского передать привет хозяину Мологина А. М. Юрьеву, упоминая о знакомстве с ним еще по петербургскому периоду своей жизни. Между тем ни в одном из биографических документов сведений об этом знакомстве не имеется. Таким образом, содержание письма А. Т. Болотова А. Д. Раменскому, зафиксированного в Акте, не подтверждается довольно обширным биографическим материалом Болотова, как опубликованным, так и рукописным. Тем самым мы обязаны отвергнуть его подлинность. Поскольку  экспертиза установила  подлинность Акта, следовательно, в подлинности должно быть отказано самому письму. Каким  образом в архиве Раменских оказался этот удивительный документ, кто его автор, какие цели преследовались при его написании - этого, по - видимому, никто никогда не узнает. С утратой архива Раменских исчезла и возможность  раскрытия тайны.

Строгая же историческая наука должна признать:

1. Знакомства и переписки А. Т. Болотова с А. Д. Раменским не было, так же как не было и его посещения Мологина в Тверской губернии.

2. Не имели место также знакомство Болотова  с  А. Н. Радищевым и поездка его в Немцово  Калужской  губернии.

3. И. Г. Шварц не был не только другом А. Т. Болотова, но и его знакомым.

Это документальное исследование приводит в своей книге «Андрей Тимофеевич Болотов»  историк  А. П. Бердышев - автор книг о жизни и творческой  деятельности А. Т. Болотова.

С исследованием  Бердышева  полностью согласен и руководитель Федеральной архивной службы России  член - корреспондент РАН В. П. Козлов. В книге «Обманутая, но торжествующая Клио (Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке)» он продолжает серию своих исследований о подлогах письменных источников по истории России. В главе 10. "Бесценное собрание рукописей и книг" в последнем "Акте" драматической судьбы Раменских, Козлов так же подвергает публикацию в Новом Мире историческому разбору. Приведу краткие выдержки из этого произведения историка. В частности, он пишет, что немало в этом документе цитат и полных текстов из переписки Раменских. Среди них - письмо А. Т. Болотова к А. Д. Раменскому с высказыванием отношения к аресту Новикова, упоминанием "великого гражданина" Радищева и рассказом об "агрономических" опытах Болотова, в том числе по выращиванию картофеля, с его размышлениями о народном образовании и издании журнала "Экономический  магазин".

Далее, как оказалось, не выдерживала сколько - нибудь серьезной критики и "радищевская версия" связей Раменских. В заметке А. Толмачева сообщалось о  том, что сохранившиеся дневник и письма Болотова не зафиксировали его посещение в 1797 г. Радищева, хотя дневник содержит записи за каждый день  того года. А. Татаринцев показал, что Радищев и Болотов - люди вообще разных  убеждений и, следовательно, их контакты как единомышленников, о чем можно  подумать, прочитав письмо Болотова к А. А. Раменскому, были просто невозможны.

Были выявлены и другие несуразности "Акта". Поскольку "Акт", опубликованный в "Новом мире", является центральным в повествовании о роде Раменских, сосредоточим свое внимание именно на нем и начнем  анализ с языка помещенных в нем материалов. Даже неискушенному читателю он  просто режет слух. В своем письме к А. Д. Раменскому Болотов говорит языком,  совершенно немыслимым для людей XVIII столетия. Вот некоторые  образчики  такого языка, ставшие стандартными лишь в XX столетии: "в какой - то мере",  "дневниковые записи", "грандиозное издание", "глубокоуважаемый". Особо замечательна его рекомендация Раменскому собирать "сведения о погоде", что  для XVIII в. звучит почти как "информация о гидрометеоусловиях".  Таким образом, уже язык документов XVII-XIX вв., приведенных в "Акте",  вызывает подозрения. Эти подозрения превращаются в уверенность при анализе исторических реалий "Акта" и помещенных в нем текстов документов. Прежде всего, в ближайшем и отдаленном окружении Болотова, Новикова, Радищева,  декабристов, Пушкина, Карамзина, Ленина нет ни одного представителя рода Раменских.

Вопрос о подлинности и достоверности "Акта," о чём говорилось ранее,  волновал уже  редколлегию журнала. "Акт" представляет собой опись  рукописей,  хранившихся в семейном архиве Раменских... Но можно ли гарантировать их подлинность? Авторы "Акта" добросовестно переписали в документ то, что нашли  в доме Раменских. По их утверждению, переписывали они с подлинников. Так ли это? Всегда ли с подлинников? Как это можно проверить, если то, что служило материалом для "Акта", до войны было передано  в  Ржевский краеведческий  музей, а в сорок первом бесследно исчезло в огне войны? Остается один путь проверки подлинности копий, представленных в документе, - путь научного  анализа. В своём труде В. П. Козлов показывает ошибочность утверждений М. Маковеева, хотя тот  решительно отстаивает  подлинность оригинальных текстов документов, приведенных в "Акте", в том  числе и в случаях, когда там содержались противоречия с общеизвестными фактами. Так, например, касаясь письма Болотова 1798 г., где известный литератор, редактор "Библиотеки детского чтения", близкий друг Карамзина - А. А. Петров упомянут как живущий, (а в литературе того времени  его смерть датируется 1793  г.)

Вот и ещё одна красивая легенда о дружбе и переписке А. Т. Болотова и А. Д. Раменского под пристальным взглядом историков оказалась мифом. Да и всё историческое наследие Раменских как - то тускнеет в наших глазах не вызывая доверия у пытливых читателей после ознакомления с книгами А. П. Бердышева и В. П. Козлова.

Миф о Раменских, несмотря на разоблачение, продолжает жить в популярной, педагогической и краеведческой прессе, особенно на родине его создателя - в Тверском крае. На фантазиях Раменского в значительной степени построены беллетризованные работы Марины Кретовой  о биографии Ю. П. Вревской («роман - альбом» «Баронесса Вревская», М., 1998). В современных публикациях Раменские предстают уже не революционерами и атеистами, как в оригинальной версии, а «династией православных глубоко - верующих учителей Раменских» или «духовных просветителей Раменских».

Легенда даже вошла в символику сельского поселения Итомля Тверской области, куда входит Мологино: на  флаге  и  гербе  Итомли изображена зажжённая свеча, символизирующая труд Раменских по просвещению края, а в официальном описании этих символов мистифицированная история многовековой династии принята за чистую монету. В Итомле имеется открытый в 1986 году (в год разоблачения фальсификации) памятник якобы жившему в XVIII веке Раменскому, основавшему эту школу. В 2010 году памятник был отреставрирован и торжественно вновь открыт, причём в речи главы Ржевского района говорилось: «Более 250 лет в селе Мологино трудились учителя Раменские. С тех пор их талант и интеллект воплощались в дела и мысли не только ржевских, но и многих российских учителей».

О переписке Василия Розанова и Сергея Александровича Рачинского.

В 1891 году из Ельца в город Белый Смоленской губернии переводится работать учитель истории и географии Василий Васильевич Розанов. В устройстве его судьбы принимали активное участие знаменитые люди конца XIX - начала XX века, в том числе и С. А. Рачинский.

Василий Васильевич Розанов.

Служа в Бельской прогимназии, Розанов в 1892 году познакомился с С. А. Рачинским - создателем народной школы нового типа в родовом имении Татево Смоленской губернии. По этому поводу существует довольно большая переписка. Первое письмо С. А. Рачинскому, по-видимому, написано Розановым в 1892 году, в пору его учительства в Бельской гимназии. Жалуясь на школьную рутину, Василий Васильевич высказал пожелание перейти на другую работу, лучше оплачиваемую и более престижную. Впоследствии Сергей Александрович, будучи человеком добрым и отзывчивым, имея широкий круг знакомых, помогает Розанову  в  переезде в Петербург. Возникшая и продолжавшаяся несколько лет переписка двух педагогов свидетельствует о поисках идеальной модели личности учителя и формировании социально и нравственно полноценной личности ученика. 

Бельская прогимназия.

С выдающимся просветителем и нашим земляком Сергеем Александровичем Рачинским Розанова связывали долгие и непростые отношения. Знакомство их состоявшееся на бельской земле продолжалось десять лет. Розанов бывал в гостях у Рачинского в селе Татево Бельского уезда, они много переписывались. Розанов высоко отозвался о труде Рачинского «Сельская школа» (1891) и о нем, как учителе - подвижнике, посвятившем свою жизнь образованию народа. Профессор Московского университета Сергей Александрович Рачинский оставил кафедру и вернулся в родное Татево в 1872 году. Делом его жизни стало открытие церковных школ и школ грамоты. Рачинский видел в образовании один из главных путей повышения уровня благосостояния общества, смягчения нравов и воспитания чувства собственного достоинства. Он был учредителем и опекуном около двух десятков народных школ.  Педагогический опыт Рачинского и Розанова отличался по своему характеру, но это не мешало им правильно понимать школьную реальность, любить русского учителя, ориентируя его на высокие религиозные и нравственные ценности.  Во второй половине 1890-х годов между ними возникла дискуссия, затрагивающая сложные проблемы тогдашнего русского общества, как-то: отношение к семье, браку, христианству. В конечном счете несогласие по этим вопросам привело к разрыву отношений этих замечательных людей.  Но это было позже, а тогда, в 1893 году, Рачинский познакомил Розанова с руководителем Государственного контроля России ржевитянином Тертием Ивановичем Филипповым, и Василий Васильевич Розанов стал чиновником особых поручений в Петербурге.

Сергей Александрович Рачинский.

В этой статье приведены письма С. А. Рачинского к Василию Розанову.  Переписка этих известных учёных длилась довольно-таки длительное время, но мы прочитаем лишь несколько писем. Первое письмо послано В. Розанову 23 января 1892-го года, и закончим мы наши чтения письмом Рачинского от 20 декабря 1895-го года. Василий Розанов рассказал о своих отношениях с Рачинским в своих воспоминаниях «… Он гораздо сложнее и тоньше.  Из писем С. А. Рачинского ко мне…» Вот как писатель показывает нам три года из жизни Рачинского, сопроводив почти каждое письмо необходимыми пояснениями и комментариями.

«…Круг умственных и сердечных его интересов был бесконечно и неопределённо-разнообразен. Но все эти интересы не были в нём бурны, страстны, и вот почему единственно он никогда не взялся за перо, чтобы написать статью философскую или публицистическую. Но его немногочисленные изящные книги, из которых классические достоинства имеет «Сельская школа», полны, так сказать, отсветов необозримо-разнообразных его интересов. «Сельская школа», трактуя о воспитании крестьянских детей, заключает в себе страницы, посвящённые музыке, живописи, литературе, которые вызовут в одних энтузиазм, в других - пылкий спор, т.е. эти страницы имеют оригинальную и личную окраску, заключают определённое воззрение, выношенное автором в годы тихих размышлений. Он был философ по всему сомкнутому кругу своей деятельности, вытекавшей из глубокого убеждения, по образу жизни, по вкусам, даже по обычаям и привычкам. В сложный круг его забот вовсе не входила только одна: материальная, денежная, выгодная или честолюбивая. Некоторое время, как мне передавали, он вынужден был жить в тесном и бедном деревянном помещении вместе с крестьянскими детьми-учениками. Это тянулось годы. И он был спокоен эти годы, доволен, безропотен. Он был философ по жизненному труду своему; особенно - практический философ, выразившийся в делах, а не в учении.  

Теперь, когда я вынул пачку его писем, мне грустно о том безмолвном расхождении, в котором мы прожили последние два года. Рачинский был индивидуалист. Это был человек-одиночка. Одиночка - философ, одиночка - публицист.  На вопрос собеседника, не хочет ли он по старой памяти меня видеть, - он ответил: «Зачем? Я стал бы ругать его за его статьи». Но - теория теорией; дни ссоры были кратки, дружбы - продолжительны, и, сознавая, что в Рачинском Россия утратила некоторое историческое лицо, притом же горячо любимое множеством сейчас живущих людей, я позволю себе предложить вниманию кучку сохранённых у меня его писем. Все они мирны, тихи, дают очень живой и, конечно, верный очерк его лица, дают черты его быта, который он сумел сделать утешением и просвещением для окружающей его народной мглы…»

Татево, 23 янв. 1892.

Многоуважаемый Василий Васильевич!

От души благодарю вас за ваше доброе внимание к моей школьной стряпне. Но дело моё в этой области гораздо скромнее и уже, чем оно вам представляется. Право, читая ваше письмо и многие другие, получаемые мною, начинаю опасаться, нет ли в моих писаниях какого-нибудь бессознательного шарлатанства?

Впрочем, дело философа - находить в самых ничтожных жизненных явлениях поводы к соображениям общим. Так, деятельность моя наводит вас на вопрос: есть ли воспитание - дело государства?

Конечно - нет!.. Это - дело семьи и Церкви. Но ведь ребят учить надо. И если мы грешные этой обязанности не исполняем, ни в качестве отцов семейства, ни в качестве сынов Церкви, то государство вынуждено делать по этой части, что может.

Что касается до вас, то вы, конечно, не педагог, а серьёзный мыслитель и талантливый писатель, и в этом качестве можете быть преподавателем превосходным. Вы должны благодарить Бога за то, что необходимое вам ремесло даёт простор столь существенным элементам вашего личного склада.

С живейшим интересом прочёл я вашу статью в «Русском Вестнике». Вы с полною ясностью и точностью раскрыли суть воззрений покойного Леонтьева [1]. В следующей статье вы, конечно, столь же ясно укажете на те пределы, в коих можно с ними согласиться. Теории Леонтьева страдают недостатком всех попыток объяснить явления сложные сравнением с явлениями более простыми. Организмы коллективные - народы, человечество - неизмеримо сложнее и живучее организмов индивидуальных. Объединение, обезличение - действительно сопровождает всякий регресс; но не всякий процесс этого рода есть прелюдия смерти. Человечество уже пережило две эпохи, аналогичные с нашей - в пределах orbis terrarum antiquus. Это культурное объединение под обаянием греческого гения и римской силы, и средневековое объединение под влиянием католической церкви, рыцарства, крестовых походов: и оба раза за этими процессами последовало богатое расчленение, новая индивидуализация процессов культурных и политических. Переживаемое нами объединяющее, обезличивающее движение несравненно шире. Оно вполне поглотило Японию; оно разъело Турцию, Египет, Персию; оно давно охватило образованные классы Индии; в нём участвуют Австралия и обе Америки. И это отнюдь не только распространение культуры европейской. Одновременно с этим последним, в европейское сознание широкою струёю влились элементы восточной метафизики и этики.

Всё это предвещает не смерть, а новое пробуждение исторического творчества, культурной индивидуализации, - более широкое, чем то, которое ознаменовало начало христианской эры и эпоху возрождения. Нет сомнения, что одним из главных театров этого процесса будет Россия, столь чуткая к западным влияниям, столь тесно связанная с Востоком своими историческими судьбами...

Извините, что разболтался в столь кратких словах о материях столь важных. Когда-нибудь возобновим о них разговор изустно. Пока, да хранит вас Бог.

[1] Говорится о статье «Эстетическое понимание истории», напечатанной в первых четырёх книжках «Русского Вестника» за 1892 год, почти тотчас после смерти К. Н. Леонтьева, с которым я состоял в оживлённой переписке, хотя лично ни разу его не видал. В. Р.

Татево, 17 марта 1892.

Многоуважаемый Василий Васильевич!

С живейшим удовольствием прочёл я окончание вашей статьи в «Русском Вестнике» [2]. Особенно метким и новым считаю то, что вы говорите о трёх периодах русской истории. Поздравляю вас с тем, что вы нигде не впадаете в тон пророческий. Вы знаете, что я не вполне разделяю воззрения покойного Леонтьева - и ваши, быть может, потому, что я по умственному складу принадлежу к поколению более старому, менее пессимистическому. Но об этом при свидании.

Сегодня пишу вам по следующему поводу. Вашею литературною деятельностью сильно заинтересован Тертий Иванович Филиппов. Он хотел бы перетащить вас в Петербург, дать вам более или менее фиктивную, но хорошо оплаченную должность в своём ведомстве, и притом сделать из вас своего литературного сотрудника по вопросам церковно-государственным. Мне поручено на счёт этого плана зондировать почву, т.е. вас...

Скажу вам прямо, что этого благополучия я для вас не желаю [3]. Тертий Иванович действует путями не всегда прямыми [4]. Самолюбия он безмерного. Самостоятельной мысли в подчинённых он не терпит...

Но, быть может, предложение это представляет для вас какие-нибудь, неизвестные мне, существенные выгоды, и нам не мешало бы обсудить его устно. Не соберётесь ли вы (разумеется, когда установится летний путь) в Татево? Тогда мы поговорили бы и о плане Тертия Ивановича, и об иных путях, коими могли бы быть изменены рамки вашей жизни, если такое изменение для вас желательно.

[2] Той же, о которой говорилось в предыдущем письме, - о К. Н. Леонтьеве. Но я сделал сильное отклонение в сторону и в мартовской книжке «Русского Вестника» уже ничего не говорил о Леонтьеве. В. Р.

[3] Эти грозные предсказания более, чем сбылись. Нет более ужасного положения, чем души равно-сильные при разности положения. Образуется атмосфера психологической отравленности. И печальный мой переезд из города Белого в Петербург только унёс в могилу или ничтожество по крайней мере четыре года моей литературной деятельности. Т. И. Филиппов прислал мне в Белый письмо, с выражением внимания к моим статьям, и прислал свою книгу «Современные церковные вопросы». Книгу эту, в той части её, которая касается не греческой церкви (2-я половина), а нашего русского старообрядчества, я считаю и до сих пор превосходною и правильною, хотя, пожалуй, слишком детальною. Превосходная эта книга внушила мне самые светлые воззрения на Т. И. Филиппова, как радикального, чисто русского человека, москвича и трудолюбца. Признаюсь, я не очень поверил не только проницательности, но и чистосердечию Рачинского: мне казалось тут что-то неясное и ненужное, какой-то сор личных отношений, простирающий власть на высоты мысли. При встрече с Т. И. Ф. произошла у нас какая-то магия. Он быстро вышел из кабинета при докладе обо мне дежурного курьера и еще ничего не сказал, как массивная его фигура и лицо наклонились надо мной и трижды коснулись щекою ли, губами ли моей щеки и губ. Вероятно, я от этого растерялся, и он сказал: «Ещё пятидесятницы не было, - а я с вами христосуюсь». Затем произошло что-то безмолвное, какое-то безмолвное понимание друг друга. Только Аф. В. Васильев, мой начальник и генерал-контролер департамента железнодорожной отчётности, говорил мне раза два: «Т. Ив. недоволен вашими статьями» там-то и там-то, но всегда мужественно прибавлял: «Впрочем, что ему до этого за дело: литература - свободный труд». Сам он издавал «Благовест». Это было скромное издание, без подписки, читателей и без гонорара, но со статьями самого Аф. В. Васильева и большею частью контрольных чиновников, по предметам богословия и славянского единения. В нём я не участвовал. В. Р.

[4] В письме стоит более резкое выражение. В. Р.

Татево, 16 апр. 1892.

Многоуважаемый Василий Васильевич!

Я в долгу перед вами. Не отвечал до сих пор на ваше письмо, потому что всё поджидал приезда вашего в Татево с Лутковским [5]. Сегодня получил от последнего записку, извещающую меня об отсрочке вашего посещения.

И всё-таки считаю более удобным отсрочить разговор о будущей вашей судьбе до личного свидания, которое состоится так или иначе, в течение весны. На основании того, что вы пишете, ещё не берусь сказать вам что-либо путное.

То, что вы пишете о писательстве, мне вполне понятно. Для всякого истинного писателя это есть отправление, почти невольное, а совсем не дело, предпринимаемое с какою-либо определённою целью. А цель-то, часто нами не сознанная, достигается именно теми писаниями, которые возникают неудержимо, неожиданно для самого писателя...

К своему учительству [6] вы, конечно, относитесь слишком строго, но, без сомнения, не оно составляет ваше призвание, и поэтому перемена жизни для вас желательна, и об этом-то и хочется мне поговорить с вами устно.

Не скажу вам сегодня ни слова о вашей книге, за присылку коей от души вас благодарю, ибо её ещё не читал. Для этого нужна свободная неделька. Всю Святую я проболел, теперь же, за уроками, имею время только есть, спать и писать необходимые письма.

Да хранит вас Бог. До свидания.

[5] Уездный предводитель дворянства в г. Белом, добрый друг покойного С. А. Рачинского, моего покойного брата Н. В. Розанова, директора Бельской прогимназии, и мой собственный. В. Р.

[6] Меня всегда томила, как учителя, рассеянность, двойственность всякого возможного решения («гамлетовщина» педагогическая) и субъективизм (в себя погруженность): качества, совершенно отстранявшие возможность стать хорошим, бодрым, ведущим вперёд детей учителем. У меня завязывались всегда только какие-то тонкие нити отношения и понимания с отдельными учениками; «работать с классом» я не мог. Не мог вообще ни с какою толпою действовать. Всё это, ясно мною видимое и для меня по природным дефектам непоправимое, до последней степени и много лет отягощало мою душу. Вырваться отсюда в какой-нибудь «счет», «механику», которая бы оставила в покое мою душу, для меня было необходимо и прямо было вопросом душевного спасения. В. Р.

Татево, 24 июля 1892.

Многоуважаемый Василий Васильевич!

Недавно был я во Ржеве и видел там Т. И. Филиппова. На днях он будет в Татеве, и очень жалеет, что вы не в Белом [7], и я поэтому не могу вас познакомить.

Я прочёл в июньской книжке «Русск. Вестника» вашу статью [8]. Очень хорошо и оригинально, но немного слишком кратко - недостаток столь редкий, что может быть сочтён за достоинство. Впрочем, мысль, выраженная в последней главе, для полного своего развития потребовала бы целой книги...

Отвечаю вам при первой возможности. Но вы сами замедлили мой ответ, написав мне заказным письмом, отчего послание ваше пролежало лишнюю неделю во Ржеве.

[7] На летние каникулы я уезжал в город Елец, на место прежней службы, к матери и вообще в семью моей жены. В. Р.

[8] «Характерная черта древней Руси», по поводу чтения В. О. Ключевского: «Добрые люди в древней Руси». То был первый голодный год, и блестящее чтение талантливейшего из московских профессоров знакомило общество с добрыми благотворителями древней Москвы. В. Р.

Татево, 20 авг. 1892 г.

Многоуважаемый Василий Васильевич!

Вчера уехал от нас Т.И. Филиппов. Он очень просит вас приехать к нему во Ржев - познакомиться. Выезжает он из Ржева 27-го августа. Для того, чтобы оставить за вами свободу ехать или не ехать, по вашему желанию, я выразил сомнение в том, находитесь ли вы в Белом, но написать вам обещал.

Полагаю, что знакомство с Т. И. может быть вам приятным и полезным, под условием, чтобы он не вовлёк вас в писание, под своим внушением, о вопросах церковно-политических.

Впрочем, об этом пункте, если вы решитесь ехать, переговорим лично до свидания вашего с Т. И., так как Татево на пути из Белого во Ржев, и вам не миновать ночёвки у нас.

И так, до скорого, быть может, свидания.

Татево, 22 янв. 1893 г.

Дорогой Василий Васильевич!

К. П. Победоносцев прочёл ваши «Сумерки просвещения» и отдаёт полную справедливость верности и глубине мыслей, выраженных в этой статье. Но он справедливо осуждает причудливость и темноту вашего слога... Нужно, нужно вытащить вас из Белого! Эти недостатки слога, очевидно, плод вашего полного одиночества. Мысли, не находящие никогда случая выразиться устно, не созревают до письменной формы, всем доступной...

Татево, 29 апр. 1893.

Дорогой Василий Васильевич.

Очень был я рад весточке о вас, хотя из неё узнал немногое, а именно, не узнал главного: оставят ли вам ваши занятия по контролю достаточно времени на продолжение ваших литературных трудов? Нашли ли вы людей, к которым вы могли бы душевно примкнуть? Видаетесь ли со Страховым, с Кусковым? С ужасом думаю для вас о петербургском лете. С наступлением каждой весны ощущаю некоторое угрызение совести при мысли о тружениках, запертых в каменные муравейники, лишённых тех благ, коими пользуюсь я - тунеядец! Ибо таковым становлюсь окончательно вследствие упадка физических и умственных сил.

Прочёл окончание вашей статьи в «Р. Обозр.» [9]. Увы! Не доношено, и поэтому темно. А между тем, то, что носилось перед вашим умственным взором, стоило выражения более полного и ясного. Противопоставляя государство церкви, вы забыли, что мы живём в государственном строе, коего главный элемент - именно элемент мистический - царская власть неограниченная, идеал в действительности неосуществимый, а между тем одухотворяющий, при всех её несовершенствах, нашу государственную действительность, обеспечивающий за личностью ту свободу, которой она лишена в так называемом правовом государстве... Когда издадите сборник ваших статей (понадобится он очень скоро), - эту статью переработайте. Ваш слог страдает слишком малым знакомством с французскими образцами. А сколь многим обязан Вольтеру величайший художник мистической речи, столь кстати цитируемый вами, Гёте!

Победоносцев пишет мне, что всегда готов вам помочь, если к тому представится случай. Имейте это в виду.

С завтрашнего дня начинаются экзамены и займут весь май. Здоровье моё плохо, но настала весна, и до осени можно обойтись и без здоровья.

[9] Говорится о статье: «Три принципа человеческой деятельности». Статью эту я считаю до такой степени пропитанной скукой, что не могу без смущения думать о её напечатании. Но между тем тему её и все подробности я вынашивал много лет; и, в общем, я думаю, тема - важна (различение принципов морали, политики и ещё чего-то). Вообще мне удавались лишь статьи, внезапно написанные, и когда наступал любимый и дорогой час, 9 вечера или 9 утра (на каникулах). Когда я подходил к письменному столу, - душа сияла, но ни единой мысли, какую я напишу, ещё не было в голове; но едва я брался за перо, - одушевление, мысль и слово, - всё являлось вместе. Почти невероятно, что так же написана и большая книга «О понимании». Напротив, три статьи: «О цели человеческой жизни», «Три принципа человеческой деятельности» и «Красота в природе и её смысл» были долго обдумываемы, и с пером в руках я их изложил, а не сотворил. И они вышли мёртвыми, по крайней мере, мне самому несносны. В. Р.

Татево, 20 мая 1893 г.

Дорогой Василий Васильевич.

Дело издания вашего сборника, надеюсь, облегчится, когда будут окончены печатанием «Сумерки просвещения». Эта статья не может не вызвать ожесточённого противоречия [10], а это - один из видов успеха. Статья «О трёх принципах» требует переработки, но из сборника я бы её не исключил: в ней много прекрасного.

Участие к вам К. П. Победоносцева - не пустая фраза. Если понадобится вам в чём-либо его помощь, смело обращайтесь к нему, - он сделает всё, что в его силах.

Копии с вашего портрета я от Николи ещё не добился. Но не беспокойтесь, добьюсь, и в скором времени.

Вчера, наконец, покончил я с разъездами по экзаменам, крайне меня утомившими, и сегодня целый день копался в огороде и буду копаться всё лето. Если когда-либо ещё что-нибудь напишу, то о капусте и навозе.

На днях избраны двое новых волостных старшин: у нас - один из моих учеников, убеждённый трезвенник; в Пониклях - один из столпов Меженинского церковного хора и общества трезвости. Мы с Софьею Николаевною [11] торжествуем.

Очень заинтересованы мы германским кризисом. Решимость императора Вильгельма довести ad absurdum тяготеющий над Европою кошмар милитаризма может иметь последствия необозримые. Союз папы с демократиею и социализмом, в Америке уже официальный, скоро повернет и Европу вверх дном.

Прочтите в «Северн. Вестнике» дневник А. О. Смирновой. Издано безобразно, но материал для характеристики Пушкина и Императора Николая - неоцененный.

Сообщите мне точный ваш адрес.

[10] Ф. Н. Берг, редактор «Русского Вестника», рассказывал мне: «Сюда (т.е. в редакцию) приходил Любимов (сотрудник Каткова) и топал ногами, крича: «Катков основал классицизм, а вы, имея журнал, им основанный, на страницах его разрушаете классицизм» (о «Сумерках просвещения»). А. А. Александров, редактор «Русского Обозрения», тоже говорил мне, что В. А. Грингмут, бывший у него сотрудником и в то же время редактором «Моск. Вед.», требовал прекращения статьи «Афоризмы и наблюдения», продолжавшей и заканчивавшей «Сумерки просвещения». К великому счастью, и в Берге, и в Александрове я нашёл поддержку и полное себе сочувствие. В. Р.

[11] Племянница С. А. Рачинского, высоко образованная и высоко привлекательная девушка, самозабвенно отдавшаяся школьной деятельности. Она совершенно слилась и ушла в крестьянскую детвору, - и, как я видал, - совершенно расцветала, едва она её окружала. В. Р.

Корчежино, 5 окт. 1893.

Дорогой Василий Васильевич.

Пользуюсь перерывом в земском собрании, чтобы написать вам два слова.

Заседания наши протекают мирно, но оживлённо. Завтра, Бог даст, они закончатся дружным чествованием, вполне заслуженным В. О. Лутковским. Прекрасный Бельский мост окончен, освящён и открыт для движения. В уезде устроены шесть докторских пунктов. Медицинский персонал в большинстве своих представителей удачен, на пунктах закипела самая серьёзная работа.

Здоровье моё за последние недели несколько лучше. Переношу утомление ежедневных заседаний, надеюсь этою зимою учить больше, чем прошлою. Школьное моё хозяйство растёт. Предстоит на днях открытие двух новых школ, - одной для девочек, в Пыжкове, трудами диакона, моего ученика; другой, смешанной, в одной из деревень Татевского прихода.

Получили ли вы посланный мною портрет? Художник наш [12] уехал в Крым, за волнами для начатой им картины: «Христос, ходящий по водам». Окончив её, он поедет в Париж.

Очень тянет меня домой. Неделя, проведённая мною вне Татева, кажется мне вечностью. С упадком сил, всё нужнее становится сосредоточивать их на сфере деятельности, до крайности ограниченной. На уезд - размером немецкого герцогства - их уже не хватает.

С нетерпением ожидаю появления в печати какой-либо из задуманных вами работ. Литература нас не балует. Последняя «сура» Ясно-Полянского пророка [13] крайне неудовлетворительна...

[12] Н. П. Богданов-Бельский, любимейший ученик С. А. Рачинcкого.  В. Р.

[13] Одним из длительных, мучительных, почти личных несчастий С. А. Рачинского был известный поворот в направлении деятельности, в ходе религиозных мыслей Л. Н. Толстого. Нет возможности передать всей глубокой нежности, какую он чувствовал к характеру творчества автора «Войны и мира» и «Детства и отрочества». Спокойный эпос, религиозность, чистота семейной жизни, - всё являло в Толстом как бы Капитолий Руси. Он надеялся, что этот великий полёт завершится ещё большею высотою, - озарением всей панорамы Руси из церковных глубин, непременно церковных и ортодоксальных, без всяких мятежных порывов. Когда же на место этого появились именно мятежные порывы, титаническая разрушительная работа, беспощадная, часто грубая, Рачинский как бы пал, пронзённый унынием. Когда я это пишу, мне становится ужасно больно за Рачинского. Кто не знал таких духовных привязанностей, какая была у него к Толстому, не может оценить глубины его горечи. В. Р.

Татево, 16 окт. 1893.

Дорогой Василий Васильевич.

Очень опечалила меня кончина милой вашей девочки, к которой вы успели так нежно привязаться. Молю Бога, чтобы Он послал вам утешение в других детях.

Известие о скромной прибавке к вашему жалованию несколько успокоило меня на ваш счёт. Оно даёт вам на некоторое время возможность сводить концы с концами, писать без спеха. С нетерпением ожидаю получения ноябрьской книжки «Русского Вестника».

Земское собрание в Белом заключилось триумфом Лутковского. Торжественная депутация от города с благодарственным адресом, а с моей стороны - предложение поместить в зале наших собраний портрет В. О., восторженно принятое. Он окажется председателем управы, что в высшей степени важно для довершения организации медицинской помощи в уезде, столь блистательно им начатой.

Моё здоровье неожиданно поправилось с наступлением осеннего ненастья. Учу, езжу по школам. На днях открыл ещё школу грамотности (третью в нашем приходе) и тем завершил в нём нехитрую организацию, намеченную мною двадцать лет тому назад. Замедлилось это исполнение моего плана потому, что мне хотелось иметь в каждой из этих школок благонадёжного учителя из крестьян той же деревни, крестьянина крестьянствующего, а не полуинтеллигента, учащего сегодня здесь, а завтра там. Это условие ныне исполнено, и Бог даст, будет польза.

В прошлое воскресенье мы сделали первый опыт беседы в школе, между утренею и обеднею. Впечатление, кажется, произведено хорошее. С завтрашнего дня начнётся ряд бесед на десять заповедей. Дневное Евангелие буду читать я, беседы на заповеди, мною избранные, - мои адъютанты. Всего более на этот счёт усердствует Семён. Всё это будет обставлено пением, которое очень способствует водворению должного настроения.

Устроился у нас и медицинский пункт. У нас женщина-врач, в профессиональном отношении превосходная. Но - она полька и нигилистка. Species для меня новая, и весьма любопытная [14].

Да хранит вас Бог. Обнимаю вас от души.

Фотография моя к вашим услугам. Curriculum же vitae расширению не подлежит. Внешних событий в жизни моей не имеется, внутренняя же её сторона, пока я жив, печатному разглашению не подлежит.

[14] Здесь проходит ещё вторая линия безмолвной печали С. А. Рачинского, к которой, кажется, он имел мудрость относиться терпимо и шутливо. Дело в том, что всё работающее и здоровое, и работающее отлично, с бескорыстием и самоотвержением для народа, вместе с тем крепко, устойчиво и не покладая рук, были «люди шестидесятых годов». Сперва он с ними вступал в прения, особенно религиозные и, кажется, иногда политические. От них всё отскакивало, «как от стены горох». Его это возмущало, волновало. С трудом он овладевал собой; но, видя женщину, с весёлой песенкой подымавшуюся чем свет и спешившую в больницу, неустанную около больных, к народу ласковую, с самим Рачинским приветливую, но только ужасно спорящею, - он умолкал, замыкался, но, кажется, тайною любовью даже любил этих «нигилисток». Мне передавали подробности, но только я забыл их, как он гневно пожаловался губернатору, или даже в Петербург, на неосторожного исправника ли, или какой другой полицейский чин, явившийся в Татево с «указаниями» и «претензиями» на учительницу ли, докторшу или фельдшерицу, но части «неблагополучия» в убеждениях и, может быть, поступках. Серг. Алекс. был возмущён: «Как, у меня в Татеве неблагополучно!!». Но передававший мне помещик досказывал, что было в точности не совсем исправно, но добрейший С. А. Р-ский ничего не видел. В. Р.

Татево, 17 янв. 1894.

Дорогой Василий Васильевич!

…То, что вы пишете о Страхове, отнимает у меня всякую надежду [15]. Ваше суждение о Соловьеве считаю совершенно верным. Этот человек [16] изолгался и перед людьми, и перед собственною совестью. Для меня личные сношения с ним были бы крайне тягостны.

О себе писать нечего. Лета и недуги делают своё дело. Утомляюсь я до крайности с уроками в моей школе и разъездами по прочим. И того, и другого я уже не в силах доделывать; от одного или другого придётся будущею зимою отказаться. В доме - всё та же тяжкая забота об умирающей [17].

[15] У Страхова открылся рак десны и языка, от которого он и умер. В. Р.

[16] Тут мы оба и не знали, и горячились; тут играла свою печальную роль страстная, умственная борьба. Нам обоим Соловьев казался тайным изменником православию, но этого нисколько не было и никогда не было. Он только критиковал, и жестоко, и справедливо критиковал, нашу собственную действительность. В. Р.

[17] Кажется, дело идёт о тётушке Рачинского, престарелой 80-летней старушке. В. Р.

Татево, 24 февр. 1894.

Дорогой Василий Васильевич.

Очень порадовало меня ваше доброе письмо. Давно вы мне не писали; мне же возобновлять письменный разговор, при полном однообразии моей жизни, не представлялось ближайших поводов.

Сетования ваши на ослабление вашего таланта кажутся мне напрасными. Правда, статья ваша о свободе и вере страдает темнотою, написана тоном неспокойным; но писать ясно на подобные темы можно только при полном досуге; писать о них спокойно можно только вдали от мира, а не в главных центрах современного индифферентизма... Гаерству [18] Соловьева никакого серьёзного значения не придаю, и надеюсь, что никакого ответа вы его не удостоите. Но всё-таки повода к нему не следовало подавать. Журнальные статьи пишутся не для умных людей, а для людей средних. А последние склонны судить с чужого голоса, и, прочитав фарсы Соловьева, многие из них сочтут себя вправе вашей статьи не прочесть. Какое, однако, падение ума недюжинного, таланта несомненного!

Вы пишете о ваших московских впечатлениях. Никого из поименованных вами приятелей я лично не знаю, кроме Фуделя, которого видел только один раз, но мне известно, что вы в Москве были встречены крайне недружелюбно. Редакцию «Русского Обозрения» встревожило желание Т. И. Филиппова видеть вас соредактором Александрова, ибо в этой комбинации ей чуялось посягательство на независимость журнала. Итак, с этими людьми вы встретились при условиях неблагоприятных. Быть может, при других обстоятельствах они произвели бы на вас впечатление менее тяжёлое [19].

Жалею о том, что ещё не увидела света обещанная вами статья о народном образовании. Её появление было бы уместно во время заключительных школьных совещаний. Впрочем, совещания эти ни к какому соглашению не повели; вопрос остаётся открытым и неминуемо поведёт к новым совещаниям на ту же тему.

О себе писать нечего. Здоровье моё очень плохо. Впрочем, учу гораздо правильнее, чем прошлою зимою. Но поездки по школам становятся почти невозможными. После каждой болею целую неделю. Нового в школе только - правильно устроенные воскресные собеседования, привлекающие много слушателей. Говорю плохо - слишком кратко. Выручает меня один из моих помощников (вам незнакомый). Одарённый феноменальною памятью и даром слова, он мастерски рассказывает «Жития Святых» с сохранением четьи-минейного колорита, прелесть коего он вполне постиг. Продолжается и деятельность общества трезвости. Скоро на всё это сил моих не будет хватать, и я решился выпросить у преосв. Гурия диакона по моему выбору, который летом и будет посвящён.

На днях служил у нас другой диакон из моих учеников, и по посвящении сохранивший должность учителя при земской школе, - по желанию Училищного Совета. Вы видите, что в моём маленьком царстве я разрешаю спорные вопросы по-своему.

Ничто не может быть разительнее, отраднее той внутренней метаморфозы, которой подвергаются хорошие мои ученики, меняя пиджак на рясу. Это явление, столь же любопытное и наглядное, как превращение куколки в бабочку, всегда радует меня в качестве натуралиста, как экспериментальное доказательство действительности таинства священства.

На стекольном заводе Нечаева-Мальцева, наконец, строится церковь, о коей хлопочу уже двадцать лет, большая, каменная; и мне, по всей вероятности, будет поручено составить её причт. Уже идёт речь о заказе иконостаса - Ване Петерсону [20]. Вот дело, - поважнее моих школ, но, к сожалению, мне материально непосильное. А сколько пунктов в нашем уезде, где новые церкви необходимы!

Николя [21] мой в Петербурге. Сегодня, вероятно, решается судьба его картины. Дай Бог, чтобы не повторилась прошлогодняя неудача. Картина эта оказалась иллюстрациею к полученной мною недавно книге Посошкова: «Завещание отеческое». Читали вы эту прелестную книгу?

Медицина у нас процветает, и сестра строит новую больницу. Знаете ли вы, почему в нашей скромной больнице отбою нет от желающих в неё лечь? Потому что все знают, что никто не умрёт в ней без покаяния; что покойника не вынесут, а тут же благообразно уложат; будут читать по нём псалтирь, служить панихиды и торжественно похоронят. «Как можно, - восклицают все сердобольные посетители, - это должно производить на прочих больных впечатление удручающее!». Совсем напротив: это для них утешительно. В новой больнице будет особая моленная, в которую будут ставить покойников, рядом с палатами, чтобы не лишать больных утешения помолиться за умершего товарища [22].

Если буду в силах, поеду в Белой 7-го марта, на экстренное земское собрание, и передам все ваши поклоны. Пока прощайте - и простите, ибо на будущей неделе говею.

[18] При всём своём уме и душевном благородстве, С. А. Рачинский, подобно многим выдающимся ревнителям русских устоев, не понимал почившего великого философа. Некоторым пособием для выяснения идей и личности Вл. С. Соловьева может служить недавно вышедшая в свет книга В. Л. Величко: «Владимир Соловьев. Жизнь и творения».

[19] Единственная попытка втолкнуть меня в незнакомую область, причинившая мне бездну неприятностей. В. Р. 

[20] Это - принявший православие мальчик-латыш, из местных инородцев, обнаруживший прекрасные таланты живописца; я помню, как неотступно я любовался его одним рисунком в Татевской школе. Но на большие пути он не вышел или не имел силы выйти, и его стала затмевать всероссийская известность Н. П. Богданова-Бельского. В. Р.

[21] Богданов-Бельский. В. Р.

[22] Вообще бесталанность нашего отношения к смерти - поразительна! Мы какие-то трусы в отношении её и какие-то кокетки перед лицом её таинства. «Как бы не видеть смерти», «как бы не увидеть умирающего и самому не расстроиться, и как бы не дать вспомнить, что вот вы или он должен умереть». Между тем, ничего нет страшного в смерти, и на неё нужно смотреть, как на простой и строгий долг. От лица её забиваться под кровать - презренно. И больницы наши совершают какую-то неумную бестактность, что религиозное подготовление к смерти, величие и красоту (неизъяснимую по высоте обряда соборования), а затем как бы поклонение покойнику в чтении псалтири и отпевания, - всё это пренебрегают и отодвигают в сторону от зрелища болящих. Ни один православный русский, - настоящий, - не боится умереть. Здесь церкви следовало бы и поэтически, и авторитетно вмешаться и командировать монашек в больницы. В. Р.

Татево, 4 мая 1894.

Дорогой Василий Васильевич.

Очень обрадовался я, узнав ваш почерк на обложке вашего письма. Но содержание его оказалось печальным. Дай Бог, чтобы здоровье вашей супруги поправилось быстро и вполне. У людей молодых за тифом нередко следует обновление сил, возрождение всего организма.

Вы пишете, что теоретикам на Руси живётся трудно. Полагаю, что трудно им живётся везде, если наряду с теоретическою работою, они не примутся за какую-либо работу практическую. Из таковых всех ближе им учительство. Но, к сожалению, к нему душа ваша не лежит. Остаётся деятельность литературная. Но, чтобы сделаться подспорьем жизни вещественной, она должна снизойти до понимания кругов обширных, и это требует от философа специального таланта, специальных усилий. Полагаю, что этим талантом вы обладаете, что на эти усилия вы способны. Итак, не унывайте, и вы завоюете себе место, и место почётное, в нашей литературе. Бэкон и Паскаль, Шеллинг и Шопенгауер доказали, что можно говорить языком, для всех понятным, о вещах, над коими работает ваша мысль.

До меня дошло оглавление двух имеющих выйти книжек «Русского Вестника». В обеих - по статье, подписанной вами. С нетерпением буду ожидать этих книжек. Вы знаете, что ответа с вашей стороны на гаерство Соловьева [23] я не считал нужным. Но не сомневаюсь, что и в этой форме вы скажете нам много неожиданного и дельного.

Какие ваши планы на лето? Если бы вы могли на несколько дней посетить Татево, вы бы сердечно нас обрадовали. Считаю это возможным потому, что Татево - почти на пути в Вязьму.

Деятельность наших журналистов для меня неразрешимая загадка. Издательство православного журнала на раскольничьи или жидовские деньги представляется мне тем, что немцы называют - ein Unding, – а между тем находятся охотники и на такое дело.

О себе писать нечего. Всю зиму учил, теперь экзаменую. Николя живописует. Здоровье сестры так плохо, что она поехала на несколько дней в Москву, посоветоваться с врачами. Весна у нас дивная, ранняя. Не успеваем справляться с работами в саду и огороде. Деятельно строим, сестра - больницу, я - две школы.

Да хранит вас Бог. Хотелось бы сказать - до свидания.

[23] «Порфирий Головлев о свободе и вере». Сам я считаю (теперь) ошибочным всё то, что писал касательно веры и свободы. Позднее, при знакомстве, Вл. С. Соловьев объяснил мне, что думал, будто я писал в защиту какой-то книги гр. Леливы о католиках в России, - о каковой книге я никогда не слыхал (мысли мои сложились под впечатлением устных споров с Н. П. Аксаковым и Аф. В. Васильевым). Думая, что я хочу «придушить католиков в России», - он и назвал меня печатно Иудушкой (прозвище Порфирия Головлева у Щедрина). В то время его выходка на меня не произвела впечатления, и вполне удивительно, что, узнав в Аквариуме (в театре) о том, что «Соловьев пишет на вас убийственную статью и сам хохочет удаче, как она выходит», сказал Ф. Э. Шперку, передавшему мне это: «Ну, погодите и увидите, что он ещё ко мне приедет». Собственно никаких причин для последнего не было, ощутимых причин, но неощутимые, идейные - были, и не могу я забыть изумления и радости, когда, должно быть, года два спустя, через того же Шперка Вл. С. Соловьев попросил позволения приехать ко мне и познакомиться. Не могу объяснить почему, но всегда я смотрел на него при свиданиях с чрезвычайной грустью. И я думаю, что он был глубоко грустное, до редкости, существо. Мы были очень дружны, потом опять поссорились из-за моей статьи о его «Судьбе Пушкина», - а когда он умер, снова точно что-то было отнято у меня. Теперь только я чувствую, как о многом нужно было бы с ним поговорить. В. Р.

Татево, 18 авг. 1894.

Дорогой Василий Васильевич.

Писал я Тертию Ив. Филиппову о вашем намерении издать сборник ваших статей и о моих опасениях насчёт денежного успеха дела, в надежде, что он нам поможет [24], на что у сильных мира сего есть разнообразные средства. Но он не захотел меня понять. Во всяком случае, считаю дело только отсроченным до момента, когда найдётся возможность печатать не в долг, и особенно жалеть об этой отсрочке не могу, ибо, по состоянию нашего книжного рынка, книги серьёзные продаются медленно, и, в настоящее время, издание это могло бы осложнить ваши затруднения... В ответе своём Тертий уверяет, будто вы полюбили занятия по контролю, якобы расширяющие ваш кругозор, и будто вы получили от ближайшего вашего начальства прибавку к вашему жалованию, позволяющую вам обходиться без спешной литературной работы: я было этому обрадовался. Но, судя по вашему письму, всё это похоже на ложь [25].

Зато вижу из вашего письма, что продолжается ваша кипучая писательская деятельность. Темы, на которые вы пишете, столь близки вашему уму и сердцу, что мне и в голову не приходит опасаться, чтобы, обработывая их, вы впали в писание шаблонное. Но боюсь переутомления и более, чем когда-либо, мечтаю для вас о положении более независимом. Успокойтесь. Без разрешения вашего не сделаю ни шагу; но буду обдумывать и придумывать, насколько это возможно в моём одиночестве.

На прошлой неделе, наше Татево, обыкновенно столь тихое, было шумно и людно. Собралась родственная молодёжь; погода была дивная, настроение - светлое. 13-го мы простились, вероятно, навсегда, с Сергием Сеодзи. В этот день молодёжь наша вздумала пропеть с ним, без участия школьного хора, последнюю литургию. Пение было удачно, служба - умилительна, ибо совершалась литургия со включением последования  о хотящих по водам плыти. При этом сочетаний служб (заключающемся коленопреклонною молитвою, благословением и окроплением св. водою путешественника) я присутствовал в первый раз. На будущей неделе провожаем в Крым Николю. Наконец, добился от него вашего портрета, который при сем посылаю.

Вы просите моей краткой биографии. Вот она:

Родился 2-го мая 1833 г. в селе Татеве. Воспитывался дома. От 1849-1853 года учился в Моск. университете. От 1853 до 1855 г. служил в Московском архиве мин. иностр. дел. От 1859 по 1868 год преподавал в Моск. университете физиологию растений. С 1875 г. состоит учителем при Татевской сельской школе. Умер в селе Татеве в 189...? году.

Не думаю, чтобы «Нива» собралась издать мой портрет теперь, когда весьма скромная моя известность начинает заменяться полным забвением. Но если она все-таки захочет это сделать, требую, чтобы был помещён снимок с портрета, писанного Богдановым-Бельским (могу прислать с него большую, превосходную фотографию).

Да хранит вас Бог. Напишу вам ещё, не дожидаясь вашего ответа, ибо вы обременены работою, и быстро отвечать вам не всегда возможно.

[24] Так всё было, или мне представлялось, хрупким в моём существовании, что издание сборника статей моих, на средства предложившего на это деньги Н. Н. Страхова (издание «Легенды об инквизиторе»), могло вызвать вопрос: «Ах, он издаёт свои книги - значит, в улучшении средств не нуждается». И это навсегда могло закрыть прибавку к моему жалованью помощника ревизора в контроле. В. Р.

[25] И так, и этак. К. Н. Леонтьев в одних размышлениях своих замечает с точностью медика: «И Господь Иисус Христос изволил кушать, Он - алкал в пустыне» и проч., и «следовательно, хотя мог бы не подчиниться, но подчинился общим условиям физического существования». Совершенная моя подавленность в Петербурге зависела от той простой арифметики, что ранее живя одиноким - в уездном городе, - сперва Брянске, затем Ельце и Белом, - я получал по должности учителя гимназии 140, или 150, или 135 р. в месяц, в зависимости от комбинаций уроков. Женившись в 1891 году, я переехал в 1893 году в Петербург на 100 р. в месяц жалованья. Только два года спустя жена мне рассказала, что она вовсе потеряла сон и как бы начала мешаться в уме, когда после 150 р. в провинции хозяйство опустилось на 100 р. в столице, при болевшей и умершей дочери; что она все свои вещи снесла постепенно в ломбард, но уже ничего больше не было, и не из чего было ни платить за стирку, ни платить зеленщику и мяснику, не говоря об одежде, о которой и думать нечего было. Наконец, после смерти дочери было прибавлено 25 р., я стал получать 125; а затем ещё 15 р., и я получал 140, т.е. наконец-то свою провинциальную сумму. Если присоединить сюда плату за учение в гимназии старшей дочери (падчерицы), то, так сказать, натиск нужды ко времени этих уплат хоть несколько обрисуется для читателя. Не могу без крайней и постоянной признательности не заметить, что из такого непрерывного и щемящего горя меня вытащил один познакомившийся со мной «жид» (пишу с уважением). Он стал посещать меня, подружился, а при первом случае рекомендовал меня в одну маленькую газету. И с этой точки, минуты - всё горе моё кончилось, и я считаю прямо этот перелом началом моего воскресения, до того раньше тяжело было. Но опять остроты этого никто не почувствует, кто подобного не испытал. В. Р.

Татево, 16 июня 1895.

Дорогой Василий Васильевич.

Не успел я отвечать на первое ваше письмо, как уже получил второе. Благодарю вас за весточки о вас, коих я так давно был лишён.

Радуюсь тому, что вы, наконец, познакомились с Победоносцевым и оценили редкую вдумчивость и широту мысли этого истинно государственного человека [26]. - То, что вы рассказываете о Т., очень на него похоже; но вижу, что в самопоклонении и распущенности он дошёл до геркулесовых столбов...

Радуюсь и тому, что впредь вы не намерены писать на темы мистические. Дело в том, что мистический склад мысли, составляющий коренное свойство вашего ума, всегда будет окрашивать произведения вашего своеобразного таланта. Но в статьях журнальных, предназначенных для беглого чтения, мистический полёт должен быть сдержан, чтобы не подавать повода к досадным недоразумениям. Всю вашу мысль вы можете раскрыть лишь в строго обдуманной, долго выношенной книге, и, Бог даст, вы доживёте до досуга, необходимого, чтобы её написать.

Моей статейке, более газетной, чем журнальной [27], вы придаёте слишком много значения. Она вызвана щедрою помощью, предстоящею церковным школам с будущего года. Без сомнения, эта помощь поведёт к быстрому их размножению. Но без столь же щедрой и притом искренней помощи со стороны местных мирян они всё-таки благоденствовать не могут. Способствовать развитию такой помощи было моею единственною целью.

Вы упрекаете меня за слишком строгое отношение к пьянству. Знаю, как и вы, натуры избранные, которые, несмотря на этот порок, сохраняют чутьё всего чистого и вечного. Но - рядом с ними, какая масса натур добрых, но заурядных, погрязающих в безобразиях неисходных. И в этом отношении замечаю (в нашей епархии) несомненное движение к лучшему. Но что делается в соседней епархии Тверской. Это - какое-то повальное одичание целого духовного сословия.

Печально то, что вы пишете о Страхове. Увы, от точь-в-точь такой болезни умер на моих глазах мой брат после (якобы удачной) операции. Дай Бог, чтобы я ошибался, но надеяться не могу.

Учить более не могу. Но забот и хлопот о школах, о бывших учениках, не оберёшься.

[26] Из июньской книжки «Русского Вестника», уже разрешённой цензурою к выходу, была, по распоряжению г. Еленева, кажется, старшего цензора Петербургской цензуры, вырезана моя статья: «О подразумеваемом смысле нашей монархии», содержащая ту простую и позволительную мысль, что верховная власть, замешиваясь, или точнее, вовлекаемая бюрократиею в детали управления, слишком в очах подданных рационализируется, упрощается, утилитаризируется и, теряя неясность и бесконечность содержания своего и смысла, перестаёт быть в должной мере священною, не касаемою для людей, начинает быть рассматриваема и ценима, как главный утилитарный винт утилитарной машины, utilitas коей уже оценивается людьми. Так как с вырезом статьи (с предназначением к вырезу) связаны были типографские ущербы, то Ф. Н. Берг, наскоро меня позвав, спросил, не знаю ли я кого, кто мог бы попросить Еленева. Тогда я назвал К. П. Победоносцева, о котором всегда мне писал и говорил Рачинский, как о могущем помочь человеке. «Вот, отлично, и поезжайте к нему, - а вот вам и редакционный экземпляр книги» (с не вырезанной ещё статьёй). Рачинскому я изложил сплошную беседу по поводу её. К сожалению (не очень уместно), статья содержала большие «язвы» на счёт бюрократии, и К. П. П-в, хотя согласился с содержанием статьи, тут же прочитанной им, ранее приёма меня, с отметками на полях Еленева, но в заключение сказал: «То, что вы говорите серьёзного в статье, не оценят и не захотят увидеть, а что вы говорите насмешливого о чиновничестве, конечно, зачастую бессильном что-нибудь талантливо сделать, - то подхватят, именно как насмешку, и раскричат повсюду. Вот почему я вам советую не настаивать на печатании статьи. Объясняйте механизм падения монархии на Франции, но не объясняйте его на России» и т.д. Разговор этот, ведённый в тоне (и с манерами) старого университетного профессора, поразил меня контрастом с напыщенностью контрольных чиновников и чрезвычайно меня привлёк. С тех пор, хотя, как и с Рачинским, идейно разойдясь с почтенным государственным человеком, неизменно, как к лицу, я сохраняю к нему самое светлое отношение. И, думаю, что для долголетнего его, где следует, обаяния и влияния, есть причины, о которых мало известно в обществе. В. Р.

[27] Не могу припомнить, о какой статье говорится, но статьи Рачинского, сколь бы они кратки ни были, всегда столь художественны и одушевлены, что даже и не крупные из них на меня производили обаятельное впечатление. И до сих пор я думаю, что педагог Рачинский есть в то же время классический писатель нашей литературы. Так много у него вкуса, изящества и глубины. В. Р.

Татево, 13 июля 1895.

Дорогой Василий Васильевич.

Опаздываю ответить на ваше письмо, потому что сильный припадок моего недуга целую неделю лишал меня возможности писать. Не попал я ни на свадьбу племянницы, ни на земское собрание, в коем очень нужно было участвовать.

Приходится беречься усиленно, к чему я не привык, ибо осенью предстоит много хлопотливого и утомительного дела. Учить правильно более не могу. Учить с перерывами не стоит. Остаются временные полосы относительного здоровья, коими можно пользоваться, и именно для разъездов, необходимых для осуществления, хотя бы в микроскопическом районе моей деятельности, того нового фазиса, в который вступает наше школьное дело. Уже теперь нет конца переговорам и переписке по этому делу с местными батюшками. Вы знаете, как нравственный уровень их неровен, как они вообще беспомощны и робки, как легко они подчас переходят в крайность противоположную, в деятельность торопливую и самонадеянную. Людей же опытных, готовых им помочь, в нашем уезде, кроме меня, не имеется...

Очень может быть, что я буду вынужден съездить и в Петербург в начале зимы, чтобы уладить разные шероховатости, с коими на месте не справиться. Тогда, надеюсь, повидаемся не столь бегло, как прошлою зимою.

С грустью часто вспоминаю о Страхове. Сделана ли ему операция? Облегчила ли она, хотя временно, его страдания?

Был у нас вчера Лутковский. Повреждение Бельского моста наводнением доставило его врагам случай наделать ему кучу неприятностей, и все эти личные мерзости могут затормозить и самую починку моста. Поневоле вспомнишь китайцев, порющих себе животы перед дверью врага, чтобы ему досадить....

Татево, 1 авг. 1895.

Дорогой Василий Васильевич.

К сожалению, я совсем незнаком с о. Иоанном Кронштадтским, даже никогда его не видал. Он же едва ли знает о моём существовании. Вас же, как писателя, он знает несомненно, и я уверен, что если вы напишете ему о вашем желании, оно исполнится. Следовало бы только приложить к вашему письму оттиск - хотя бы вашей статьи о Толстом, для того, чтобы о. Иоанн знал, какой Розанов к нему обращается (фамильное имя ваше - довольно распространённое).

С нетерпением ожидаю получения августовской книжки «Вестника», чтобы ознакомиться с этою статьёю. Близость ваша с Страховым могла разъяснить вам многое относительно психического строя нашего блуждающего гения, и надеюсь, что вы попали в настоящий тон.

Очень меня радуют добрые вести о состоянии Страхова. Дай Бог, чтобы результаты операции не оказались обманчивыми!

О себе рассказывать нечего, ибо способность моя к труду понизилась до minimum’а. Дай Бог к зиме накопить достаточно сил, чтобы быть в состоянии посещать школы, вечно открываемые или оживающие, ведаться с людьми, заправляющими школьным делом в уезде. Вы знаете, что эти люди - дети нигилистов 60-х годов, что Церковь - просто для них не существует, и что поэтому столковаться с ними по школьным делам - не легко.

Конец лета мы с сестрою проводим в глубокой тишине и одиночестве. Даже живописец мой отсутствует - гостит у Васильчиковых, в знаменитой Орловской Отраде. Есть слабая надежда на продажу его картины, которая дала бы ему возможность съездить на зиму в Париж. В Татеве более работать - для него вредно.

У меня нет последних томов Барсуковского Погодина. Куплю, когда буду в Петербурге. Книга увлекательная и драгоценная. Автор теперь дошёл до времён, и мне памятных.

Лутковский скучает без дела и не умеет придумать себе такового на месте. Боюсь, что он покинет наши края.

Татево, 23 авг. 1895.

Дорогой Василий Васильевич.

Долго не отвечал на письмо ваше от... (день был без числа), потому что недели две был лишён возможности писать - разными посещениями и поездкою в Белый, по школьным делам.

Гостил у меня японец Кавамото, присланный Преосв. Николаем для бесед со мною о воспитательном деле, перед возвращением на родину, где ему предстоит должность инспектора духовной семинарии. Здесь ему неожиданно пришлось начать свою миссионерскую деятельность - катехизациею нашей докторши, увлекающейся буддизмом.

Затем приехал к нам на три дня К. П. Победоносцев и восхитил меня своею бодростью, физическою и нравственною. Благодаря удалённости Татева от обитаемого мира, о его прибытии узнали лишь по его отбытии, и мы избегли вторжения разных просителей и лиц официальных. Гостит до сих пор кузина Дельвиг (дочь поэта).

Прочёл я ваши три статьи; лучшая из них - заметка о книге Тихомирова. Очень умно и верно, и притом спокойно и ясно [28]. Хорошая заметка в «Русском Обозрении». Менее удовлетворительна статья о Толстом [29]. Нет архитектуры, и в инвективах преступлена всякая мера. Переход от первой части (интересных соображений о личном бессмертии) ко второй, обличительной, не мотивирован. Тут предполагается полное убеждение читателя (прежде всего, самого Толстого) вашими доводами. А что, если убеждения этого не последовало? И не боитесь ли вы оттолкнуть читателя именно этим тоном, грубым и страстным?

Всего этого говорить я, в сущности, не в праве, ибо на днях послал «Русскому Обозрению» статью, страдающую именно теми же недостатками, которые я ставлю вам в вину. Но именно поэтому я в настоящее время особенно к ним чувствителен. Неужели ваша статья одобрена Страховым? Впрочем, через него вы можете узнать о впечатлении, произведённом ею на Толстого, которого прежде всего и лично вы имели в виду при писании этой статьи.

Очень любопытна история о кн. Вяземском, которого одна половина наших журналов живописует нам извергом, другая - святым. Вероятно, какая-нибудь личность в стиле Карамазовых, ещё не дождавшаяся правдивого биографа.

Здоровье моё плохо. В будущей неделе предстоит в Белом избирательный съезд. Не знаю, буду ли я в силах в нём участвовать.

[28] «Где истинный источник борьбы века?» - относительно социализма. В. Р.

[29] Это наделавшая мне величайших неприятностей статья «По поводу одной тревоги гр. Л. Н. Толстого». Никто не хотел вникнуть ни в тон статьи, ни в мотивы её, вытекавшие из глубочайшей христианской любви к писателю. Всех поразило одно только: обращение на «ты». Но ведь мы говорим: «Ты, батюшка, царь» и проч. Но будем верить, что то, что всем не понравилось, верно, и в самом деле было худо. Но поразительно, что больше всего за «ты» мягко укорял меня добрейшей директор «Товарищества общественной пользы», В. И. Вишняков: «Разве вы пили с Толстым брудершафт?». Он был вовсе необразованный человек. И как он понял обращение это, - и все поняли, в литературе и обществе. Может быть, единственное по силе горение души моей в литературе - прошипело, как неудавшаяся ракета. Также замечательно, что Страхов, весьма упрекавшей меня за полемику с Соловьевым, ни слова упрёка не сказал за это «ты» к Толстому: он понял мотив и тон мой, любящий, но не грубый. В. Р.

Татево, 27 авг. 1895.

Дорогой Василий Васильевич.

Не тревожьтесь опозданием моих ответов. Ведь на почту мы посылаем лишь раз в неделю, и всякая случайность, мешающая мне написать письмо к субботе, заставляет меня отложить его до следующей.

Вы пишете, что намерены заявить печатно о непринадлежности своей к числу славянофилов. Едва ли в этом представляется особая нужда. Под этою кличкою привыкли разуметь людей почтенных, но давно умерших, вы же составили себе репутацию мыслителя самостоятельного и своеобразного, и никому не приходит в голову причислять вас к той кучке, публике совершенно неизвестной, которая ныне рядится в это прозвище [30]; затем нельзя отрицать некоторой генетической связи между истинными славянофилами и многими современными писателями, в том числе и вами; и если кому-либо вздумается назвать сих последних славянофилами, это будет не точно, но не обидно...

Боюсь, что Берг прав, считая ваши похвалы Барсукову чрезмерными. Высоко ценю его прелестную книгу. Но, судя по вашим письмам, вы доходите до сравнения его с Гомером. Это уже гипербола [31], в беглом письме естественная, но в печати неуместная.

Радуюсь тому, что и вы пишете о церковной школе. Уверен, что мы с вами настолько сойдёмся в сущности наших мнений и настолько разойдёмся в форме их выражения, что наши писания отлично дополнят одно другое.

Лутковский уехал в Париж от избирательного съезда. Этот съезд, по слухам, назначен 23-го, т.е. завтра. Но я до сих пор (6 часов вечера) приглашения на него не получил. Если это - избирательный манёвр, то он, по простоте и действительности, не оставляет желать ничего лучшего. Ехать в Белый наобум, по своим недугам, не могу.

Пугает меня предстоящая зима. Трудно справиться со всеми школами, возникшими по моей инициативе, со всеми людьми, направленными мною на поприще учебное и духовное. Невольно вспоминается Zauberlehrling Гёте. Легко вызывать духов. Но не легко справляться с ними.

[30]Судьба столкнула меня, тотчас по переезде в Петербург, с целою группою лиц, которые говорили, что они суть преемники Хомякова, Киреевских и Аксаковых. Все они были полны самомнения, гордости и бездарности. Знакомство с ними, невольное и длившееся много лет, довело меня до последней степени возмущения, и мне чем-нибудь и как-нибудь хотелось высказать разделённость свою с ними. В. Р.

[31] Едва ли это я говорил. Меня более всего в книге Барсукова восхищало введение к 1-му тому, где он говорит о Филарете, кн. П. Вяземском и Строеве. Тут он, не изменяя своему времени, возвысился до простоты и величия Летописи. Я почти помнил это «Введение» наизусть и до сих пор смотрю на него, как на удивительный памятник языка. В. Р.

Татево, 21 окт. 1895.

Дорогой Василий Васильевич.

Ничего не понимаю в том, что вы рассказываете о Соловьеве. Быть у вас ему следовало, но не иначе, как с повинною в брани, коею он вас осыпал в угоду редакции «Вестника Европы» [32]. Но и этого мало: в этой брани он должен был покаяться печатно. Одно из двух: или вы - Иудушка, и в таком случае вам и руки подать нельзя. Или назвавший вас этим именем недостоин, чтобы руку подали ему вы, пока не снимет он с себя позора, которым он себя покрыл. А то пришёл, как ни в чём не бывало [33], с визитом, попросить книжечки, побеседовать об антихристе... (Кстати, то, что вы говорите о последнем, очень умно). Хороши, нечего сказать, наши литературные нравы fin de siecle! И вспомните, что Соловьев, каков бы он ни был, не заурядный фельетонист по стольку-то за строчку. Мысль его вращалась в самых высоких сферах философии и богословия; вырос он в среде нравственно чистой; ему было доступно общение с лучшими людьми России... Печально и страшно! [34].

Ваши статьи в октябрьских книгах журналов очень меня порадовали! Именно уверенностью тона  [35]. Вы видите, что вам вполне удаётся говорить вещи умные и меткие, не прибегая к опасным гиперболам и необузданным эпитетам. В статье о книге Барсукова вы даже, по поводу Писарева, впадаете в противоположную крайность.

Не писал вам до сих пор об этих статьях, потому что душа не на месте. У нас в доме умирает, мучительно и медленно, двоюродная сестра Ломоносова. На днях внезапно сошёл с ума лучший из моих учителей... Сам я до сих пор крепился, учил в школе. Но со вчерашнего дня вынужден сидеть дома, - дай Бог, чтобы не надолго. Нужно учить и в Татевской школе, и объезжать прочие.

Опечаток в своей статье не видал. Отвращение к собственным писаниям во мне так сильно [36], что не могу заставить себя заглянуть в них в печати. Впрочем, два-три человека, мнением коих я дорожу, статью похвалили, и это - более, чем я ожидал.

Ваше предположение об изгнании из школы чтения гражданского [37] неосуществимо, ибо чтение церковно-славянское есть прямой путь к научению сознательному чтению по-русски.

Вы простите, что на этот раз ограничиваюсь этими немногими строками. Масса писем, требующих хотя бы краткого ответа, и, повторяю, душа не на месте.

[32] Тут - все страстные слова, которые вдобавок ещё смягчены мною пропуском эпитетов. Нельзя забывать, что С. Рачинский писал, как борец, хотя и молчаливый, за идеалы 1881-1894 г.г. Речь идёт о статье «Порфирий Головлев (Иудушка - я) о свободе и вере». Статья эта никакого впечатления на меня не произвела, и я глупо сделал, что на неё отвечал - туманно, тоскливо, фанатично (в защиту нетерпимости). Но в ответе почти нет о Соловьеве ничего, а только усложняется защита нетерпимости. Нужно заметить, во всём ряде этих статей, я боролся не столько против Соловьева, которого мало и читал, сколько против квадратных славянофилов, которые ужасно мне надоели разглагольствованиями о свободе, имея в душе свободы и мужества не больше, чем Молчалин. Но статья «Порфирий Головлев» как-то литературно Соловьеву удалась, всем понравилась, и, напр., такие почтенные люди, как Я. Колубовский и С. Венгеров в «Энциклопедии» Брокгауза и Ефрона подвели ею итог моей литературной характеристики. В понятности и распространённости этой характеристики оказался упадок литературного вкуса: ибо характеристика плоска и не умна. В. Р.

[33] Я был ужасно рад приходу Соловьева, - который, странно, я предвидел так задолго. Мне это казалось молчаливой побеждённостью его, - и что в том, что она не была печатна. Как-то я чувствовал, что Соловьев никогда серьёзного значения не придавал «Порфирию Головлеву» и сострил ad publicum, в сторону «райка» литературного и общественного. Сразу же мы встретились с ним дружно и тепло, - и сразу по его приходе я ему объяснил, может быть, понятнее и полнее, почему индифферентистам свободы не нужно. Могу только отметить, хотя я не очень следил за его литературною деятельностью, что в последние её годы, приближаясь к «Повести об антихристе»; он заметно начал окрашиваться в колорит тогдашних моих мнений, фанатичных и мучительных, против коих так восставал. Напротив, я стал переходить к критике существующего и к терпимости, занимая его место. Фехтовальщики сошли с позиций и стали на место первоначального стояния друг друга… Не совсем, но отчасти. Читая, уже после его смерти, «Три разговора под пальмами», я заметил множество его совпадений с моей мыслью, частью какою она была в 1898 г., частью - и позднее. Напр., см. общую характеристику теперешнего христианства и «благоглаголания» церковных оппортунистов. В. Р.

[34] Все эти строки, сетования и осуждения, сказанные уединённым отшельником в 1895 г., падают в 1902 г. и в более живой и практичной обстановке центра литературы. Мне всегда казалось, что кто берёт перо и печатает строку, - уже тем самым отказывается от комфорта и неприкосновенности домашнего существования. От того критика, порицания и прямая брань в печати меня никогда не трогали. И со всяким бранящимся я не только был готов на завтра дружить, но и дружил в тот самый день, когда он бранился (С. Ф. Шарапов, П. П. Перцов). Не могу себе представить формы порицания, которая бы меня возмутила. Оттого приезд и последовавшая дружба Соловьева меня только радовала, о старой же полемике мы и не вспоминали никогда. Рачинский, напротив, судил об этой полемике, как бы о ссоре двух помещиков, примирение которых должно произойти в известных формах, и притом всем видных. В. Р.

[35]Статьи: «Культурная хроника русского общества и литературы за XIX в.» в «Русск. Вестн.» и «Необходимое разъяснение» в «Русск. Обозрении». В. Р.

[36] Конечно, не по качествам их: но это частая у авторов неспособность перечитывать свое. Живо вышло из души, и эта часть души умерла. Шевелить её вновь (что связано с читанием) есть шевелить труп, и также больно и именно отвратительно. Напр., я никогда не перечитывал свою книгу «О понимании», и в ней - ничего. Там - жизнь, но соответственная часть души умерла. Читатель да не осудит меня за эти психологические разъяснения. В. Р.

[37] Не помню. Но верно было так. Мои убеждения тогдашние - все плод рикошета; личного отталкивания от петербургского славянофильства (несколько вовсе неизвестных литературных имён) - сейчас для меня вовсе непостижимы. В пафосе Исайи пророка я воздвигал пирамиду Аскоченскому и, так сказать, терцинами Данта венчал главу идиотства.  Всё во мне горело сознанием греха, негодования на окружающее, плачем о всеобщем разврате (пройдошестве), без светлого луча и надежды, тянулась в душе какая-то нескончаемая «Переписка с друзьями», к сожалению выразившаяся не в приватных письмах, а в журнальных статьях. Но скажу только, что всю гадость, какую Гоголь видел, «поездивши по России», я увидел и несколько лет чувствовал плечом к плечу, приехав из светлой и чистой провинции в Петербург. Те же типы и те же интересы (как в «Мертв. Душ»), только с «современным душком». В. Р.

Татево, 1 дек. 1895.

Дорогой Василий Васильевич.

М. А. Ломоносова - двоюродная сестра вашего покорнейшего слуги, а не великого писателя, с коим она никакой генеалогической связи не имеет. Здоровье её, паче чаяния, начинает поправляться, хотя всё ещё внушает самые серьёзные опасения.

После Ф. И. Тютчева остался один сын, Иван Фёдорович. Живёт он в Москве, в полном достатке, и самым респектабельным образом. Впрочем, есть в Орловской губернии и другие Тютчевы, никаким родством с поэтом не связанные.

Вы извиняетесь в том, что пишете мне о литературе! Да ведь я вам за это премного благодарен. Предмет для меня - самый интересный, а о нём до нашей глуши не доходят не только вести и слухи, но и далеко не все печатные документы.

Вполне разделяю вашу антипатию к «Вестнику Европы», но полагаю, что проповедуемая им фальшь должна быть побеждена печатною правдою, а не карательными мерами [38].

Статьи ваши «О красоте в природе» очень интересны, хотя ход мыслей в них не обязателен (zwingend, как говорят немцы), а лишь подаёт повод ко многим замечаниям верным. Несколько боюсь за задуманные вами статьи содержания политического, по сложности дела, по громадной в нём роли обстоятельств исторических; тут априорные конструкции особенно опасны.

Продолжаю учить, по мере сил, в своей школе. Пытаюсь посещать и прочие, но не совсем удачно. Сегодня вернулся с поездки, которую, по своим недугам, должен был сократить, и, утомлённый до нельзя, не могу сегодня написать вам длинного письма.

Послал «Русскому Обозрению» ещё одну статейку о церковной школе, вызванную местными крестьянскими толками. Боюсь, что своими писаниями об этом предмете я читателям уже надоел.

Число основанных мною школ дошло до 18, число учащихся в них приблизительно до 1000 ч. Контролировать, направлять всё это становится физически невозможным. Утешением в собственном бессилии служат только убеждение, что всякое дело делается не нами, а через нас, по плану, превышающему наше разумение. И вот, последняя поездка выяснила, что нужно открыть ещё одну школу... по счастью, в приходе, в коем имеется разумный священник.

[38] Не могу не припомнить единственной вспышки (личной) против меня Вл. С. Соловьева. Мы ехали по Невскому; смерклось или смеркалось; зимой. Я сидел в задумчивости и, как всегда у меня, - бурлили «консервативные мысли». - «Знаете, помните из истории какого-то греческого царя, который, посылая другому царю письма, на конце их приписывал: умертви податели этого письма. Мне кажется, Россия исполняет такую же глупую роль, посылая по казённой почте Вестник Европы, как этот глупый раб, несший бумажку с заключительным: повесь его. И, конечно, правительство вправе отказаться пересылать Вестник Европы при посредстве своих учреждений. Пусть редактор сам посылает. Тогда будет дорого, и никто не станет покупать». Соловьев обернулся ко мне и сказал что-то жёсткое и насмешливое, в роде: «Ну, это только ваша гипотеза, что В. Евр. хочет удавить Россию». Жёсткий ответ сейчас же заставил меня сконфузиться, т.е. собственно очнуться к действительности, выйти из самогипноза. И странно: я В. Евр. почти совсем не читал; так изредка что-нибудь попадётся. У меня всё были гипотезы. Но именно пустота-то от реального и разжигает. В. Р.

Татево, 20 декабря 1895.

Дорогой Василий Васильевич.

Нет, литература - и, в частности, - ваши писания - не бряцание пустое, как вы иногда склонны думать. Радостное событие, о коем вы извещаете меня, вдвойне для меня радостно, ибо и вас должно убедить в противном. Да и вся ваша литературная деятельность, невидимо для вас, делает своё дело, ещё более важное, чем частный результат, достигнутый статьёю о Барсукове, как бы отраден ни был этот частный результат [39]...

Последние ваши статьи («Гордиев узел», «Открытое письмо к Веселовскому») по силе и ясности выражения далеко оставляют за собою предыдущие. Это - не только мое впечатление. За эти статьи поручают мне благодарить вас и Варвара Александровна и София Николаевна [40].

Итак, когда вы пишете для печати, помните, что ваше писание - не монолог, произносимый между четырьмя стенами, а речь, обращённая к живым людям, коих число ежедневно возрастает; и столь же искренно и страстно, как вы изливаете свои мысли и чувства, старайтесь пленить ум, достучаться до сердец этих людей: это - долг любви к ближнему. Эта любовь мало-помалу прояснит и согреет форму ваших писаний, удесятерит их действенную силу.

Вы в вашем письме несколько раз упоминаете о Страхове тоном, доказывающим, что он совершенно здоров. Благодарение Богу!

О М-elle Штевен [41] вы говорите слишком трагически. Поверьте, она преспокойно займётся школами - земскими, и займётся ими осторожно, ибо она достаточно умна, чтобы понять, что, несмотря на весь шум, поднятый в её пользу, она в конце концов не в авантаже обретается...

«Вестник Европы» в декабрьской книжке поместил статью Соловьева, диаметрально противоречащую либеральному шаблону журнала [42]. Что сей сон означает?

В доме у нас – всё то же горе. Здоровье моё сносно, но силы плохи. Ни учить, ни разъезжать по школам в должной мере я не в состоянии.

Да хранит вас Бог.

Преданный вам

С. Рачинский. [43]

[39] Это было для меня чрезвычайное удовольствие. Как мне рассказал Н. П. Барсуков (и повторил это в предисловии к одному из томов «Жизни и трудов Погодина») статью мою о его книге в «Русском Вестнике»: «Культурная хроника русского общества и литературы за XIX век») заставил читать себе своего чтеца уже слепой старец Мамонтов (не автор М.-Яросл. дороги, а совсем другой), богач и любитель России. Увидя из разбора, какая это («Жизнь и труды Погодина») достойная и почти великая книга, он вследствие заключительных слов статьи, где я сообщал и жаловался, что автор книги уже истощил все свои средства на издание что-то вроде девяти томов, и что, вероятно, продолжение труда прекратится за неимением денег на издание, - он, Мамонтов, немедленно приказал своему секретарю написать Н. П. Барсукову, что принимает на свой счёт издание всех последующих томов его грандиозного труда. Подвиг этот по его моментальности и малости мотива я считаю достойным времен Александра Благословенного, когда все спешили доброхотно жертвовать «на благое просвещение» (надпись на статуе Румянцева в Румянцевском Московском музее). О радости этой своей я немедленно сообщил С. А. Рачинскому. В. Р.

[40] Первая - сестра, вторая - племянница С. А. Рачинского.

[41] Школьная учительница, кажется, Нижегородской губернии, получившая разные административные неприятности и рассказавшая о них печатно, чуть ли не в «Вестн. Евр.», а потом в брошюре. В. Р.

[42] Делает честь журналу, что он оказался терпимым. Кажется, эти статьи Соловьева знаменовали поворот к признанию государственности. «К чему пророков звать туда, куда нужно позвать полицейского», - сказал он мне раз и саркастически-утомлённо рассмеялся. Т.е. есть грубые, простые, всем нужные вещи, о которых дико спорить, и которые может выполнить простая физическая сила, и распорядитель таких сил - государство. Переходя к услугам «Вестн. Евр.», ценным для литературы в деле сохранения для неё Соловьева, как он есть, без редакционных урезок и тисков, следует заметить, что оригинальный и мистический ум Соловьёва вообще «не знал, куда голову приклонить» в отечественной журналистике. И я крайне убеждён, что и в «Руси», и в «Русск. Вестн.», и, наконец, в «Вестн. Евр.», он, глубоко впечатлительный и, понятно, благодарный за приют идей своих, для журналов этих вовсе неудобных, напускал то оранжевые, то чёрные флёры на мысли свои, в сущности глубоко одинокие и с «программами» журналов этих вовсе не согласующиеся в подробностях. А за муку этого, может быть, он и мстил впоследствии своим старым хозяевам: как Гоголь - Погодину, его печатавшему, в известном письме. Мне почему-то думается, что как он есть - Соловьев вылился только в стихах своих, этом прелестнейшем томике. Р. В.

[43] Словами «Да хранит вас Бог. Преданный вам С. Рачинский» оканчиваются все приведенные письма. Ред. 

При подготовке статьи использованы материалы из интернета:

1. Русское Воскресение : Литературная страница : Раритет : Он гораздо сложнее и тоньше

       http://www.voskres.ru/literature/raritet/rozanov.htm

2. Василий Розанов. ОН ГОРАЗДО СЛОЖНЕЕ И ТОНЬШЕ

       Из писем С. А. Рачинского ко мне

Оскорбления должностных лиц Тверской губернии в конце XIX - начале XX в.

В сборнике «История социально-политических движений», УДК 94(470.331) 2015 г. опубликована статья Е. А. Вересовой - Оскорбления должностных лиц как одна из форм сопротивления крестьянства власти в конце XIX - начале XX в. (по материалам Тверской губернии). В статье рассматриваются источники о привлечении крестьян к ответственности за высказывание оскорблений и угроз в адрес представителей местной государственной власти и сельской администрации в Тверской губернии в 1881-1904 гг. Исследуются мотивировка поведения обвиняемых крестьян, а также отношение властей к таким действиям.

В настоящее время среди исследователей отмечается интерес к изучению взаимоотношений крестьянства и власти в различные периоды истории страны. Организация местного самоуправления, а также восприятие крестьянами действий должностных лиц рассматривались в работах ряда исследователей и современников. Однако вопрос об отношении крестьянского населения к представителям местной государственной и сельской власти на территории Тверской губернии в 1881-1904 гг. не являлся предметом самостоятельного исследования.

Одна из форм выражения недовольства действиями властей - случаи оскорбления крестьянами должностных лиц: судей, волостных старшин, земских начальников, приставов, сельских старост, лесничих, низших чинов полиции - сотских, десятских, урядников. Важным источником для изучения таких действий стала документация по обвинению крестьян в произнесении оскорбительных выражений в адрес представителей власти.

В Государственном архиве Тверской области (далее - ГАТО) документация по обвинению крестьян в данных преступлениях содержится в фондах канцелярии тверского губернатора, Тверского губернского по крестьянским делам присутствия, прокурора Ржевского окружного суда, окружных судов, судебных следователей, волостных судов, Корчевского и Бежецкого мировых судей, лесничего Бежецкого (Микшинского) лесничества.

Обвиняемые в оскорблении должностных лиц и оказавшие неуважение судебному или присутственному месту привлекались к ответственности по ст. 282, 283, 286 и 288 Уложения о наказаниях. Оказание неуважения присутственному месту словом наказывалось арестом от 7 дней до 3 недель, а действием - тюремным заключением от 2 до 4 месяцев. За произнесение ругательств в адрес членов присутствия и рукоприкладство виновные лишались всех прав и преимуществ и помещались в исправительное арестантское отделение на срок от 4 до 5 лет. Если преступление было совершено не с умыслом, а в пьяном состоянии, то виновные приговаривались к аресту от 3 до 7 дней, а за дерзкие преступления - к тюремному заключению от 4 до 8 месяцев.

Наличие в документе, поданном должностному лицу, в правительственное или судебное место оскорбительных выражений, наказывалось денежным взысканием не выше 200 р., или арестом от 3 недель до 3 месяцев. Лица, оскорбившие чиновника при исполнении им должностных обязанностей, подвергались тюремному заключению от 2 до 4 месяцев. Если преступление было совершено в пьяном виде, или по невежеству, виновные подвергались денежному взысканию не выше 100 р.

Оскорбление волостных старшин при исполнении ими служебных обязанностей наказывалось арестом от 7 дней до 3 месяцев, а оказание им сопротивления - тюремным заключением от 2 до 8 месяцев.

Дела рассматривались в окружных судах без участия присяжных заседателей. В делах содержались инициативный документ (рапорт должностного лица); обвинительный акт, составленный товарищем прокурора и направлявшийся с материалами следствия в суд (копия выдавалась обвиняемому); прошения обвиняемых; повестка о вызове на судебное разбирательство; протокол судебного заседания; вынесенный приговор. Изложенные в обвинительном акте обстоятельства дела выяснялись в ходе предварительного следствия, материалы которого содержались не во всех делах.

Подсудимый мог обжаловать вынесенный приговор. Ряд таких примеров содержится в фонде Тверского губернского по крестьянским делам присутствия. Мера наказания обвиняемых указана в 92 делах, что составляет 94 % изученных источников. Наиболее часто к крестьянам применялась мягкая мера наказания - арест от 2 до 14 дней.

По Тверской губернии за период с 1881 по 1901 гг. изучено 98 дел об оскорблении должностных лиц, в том числе три кассационные жалобы на судебные решения о признании крестьян виновными в данном преступлении. Значительное число источников содержится в фондах окружных судов - 80. Материалы 1900 и 1901 гг. в основном хранятся в фондах судебных следователей и Тверского окружного суда. Остальные фонды содержат дела с 1881 по 1899 гг. Отметим, что в изученных фондах отсутствуют дела за 1890, 1892, 1902-1904 гг. Наибольшее число источников выявлено за 1881, 1882 и 1888 г. - по 11-12 дел.

Значительное количество дел касается действий крестьян Новоторжского, Зубцовского, Осташковского уездов губернии (47 % изученных источников), а наименьшее - крестьян Корчевского и Кашинского уездов (4 %). Среди обвиняемых нет крестьян из Калязинского уезда. Непристойные выражения в адрес должностных лиц чаще высказывались в уездах с развитым отходничеством, за исключением Калязинского, где таких фактов не выявлено, а реже - жителями местностей с преобладанием земледелия и местных промыслов, за исключением Осташковского уезда, где выявлено значительное по сравнению с другими уездами число оскорблений.

Малоземелье не являлось основанием для недовольства действиями должностных лиц. Так, в Калязинском уезде размер крестьянского земельного надела был наименьшим по губернии, но фактов оскорблений не выявлено, а в Весьегонском уезде, где крестьянские наделы с середины 1880-х по 1905 гг. значительно сократились, число таких случаев было невысоким.

Род занятий обвиняемых крестьян в делах не указан. Однако из материалов источников видно, что большая часть событий происходила в деревнях. На основании этого можно предположить, что основными занятиями большинства обвиняемых крестьян являлись земледелие и местные промыслы.

Возраст указан у 62 обвиняемых, или в 63,5 % дел. Среди молодых людей до 20 лет выявлен один случай высказывания оскорблений, что составляет 1,5 % от числа дел, содержащих возрастные данные обвиняемых. Крестьяне в возрасте от 21 до 50 лет составляли 71 % обвиняемых, старше 50 лет - 27,5 %. Следует отметить довольно высокий процент пожилых людей среди обвиняемых. Это подтверждает предположение о характерности таких поступков для патриархальных крестьян, так как большинство трудоспособного населения промысловых уездов уходило на заработки в города.

Более половины оскорбительных выражений крестьяне высказывали в адрес волостных старшин - 60 %. Это связано с тем, что именно они исполняли судебные решения о взыскании долгов, поддерживали порядок в залах суда, когда крестьяне активно выражали эмоции. Волостные старшины, исполнявшие неприятные для крестьян обязанности, становились неугодными. «…Мироед, добивающийся должности для обделывания своих торгово - промышленных предприятий…», - отзывались о них сельские жители.

В адрес судей приходится 15,5 % оскорбительных высказываний, низших чинов полиции - 7,5 %, земских начальников - 5 %, приставов - 3 %, сельских старост - 4 %, лесничих - 5 %. Земские начальники обладали большими полномочиями, а отсутствие контроля за их деятельностью создавало почву для различных злоупотреблений. Многие земские начальники не имели специального образования и необходимого опыта работы. Низшие полицейские чины были исполнителями воли начальства, что вызывало неприязнь крестьян, так как затрагивались их материальные интересы. В целом престиж полицейской службы был низок, и она была непривлекательной для способных и деятельных людей.

Достоверность изученных источников высока, поскольку факты оскорблений проверялись свидетельскими показаниями. Если обвинение не подтверждалось, либо в словах обвиняемого не содержалось ничего предосудительного, следствие прекращалось. Такие случаи составили 25 % от количества дел с указанием меры наказания обвиняемых.

Примером является дело 1895 г. по обвинению крестьянки Зубцовского уезда Первитинской волости деревни Юрьевская Татьяны Акимовой. Волостной старшина составил акт о том, что она оскорбила его, когда он пришёл в её дом для конфискации имущества (пчёл и самовара) с целью продажи их с аукциона за неуплату возложенного судом денежного взыскания. Крестьянка произнесла: «Ты не старшина, а разоритель». Обвиняемая не признала вину, объяснив, что сказала старшине: «Вы разоряете меня». Дело было прекращено за отсутствием состава преступления.

Объяснения крестьянами своих поступков содержатся в 84 делах, что составляет 86 % изученных источников. Большинство из них не признавали вину и оправдывались различными способами: был пьян и ничего не помню; ругательства относились не к должностному лицу; не понимал значения сказанного. Такие случаи составили 85,5 % от количества дел, содержащих объяснения обвиняемых. Однако встречаются дела, где крестьяне признавали, что ругали представителей власти - 12 случаев или 14,5 %.

В 1881 г. крестьянин Зубцовского уезда деревни Суровцево Платон Иванов Галкин шумел во время судебного заседания. Когда волостной старшина Пётр Михайлов предложил ему удалиться, Галкин стал непристойно его ругать, схватил за грудь и оторвал должностной знак. Свидетели обвинение подтвердили. Обвиняемый крестьянин не признал себя виновным, говоря, что был пьян до потери сознания и ничего не помнит. Мерой наказания стал арест при волостном правлении на 2 недели.

В 1887 г. волостной старшина составил протокол об оскорблении его крестьянином Новоторжского уезда Романской волости деревни Заболотье Михаилом Исаевым при исполнении судебного решения об отмежевании от надела обвиняемого крестьянина земли в пользу односельчанина. Михаил Исаев высказывал оскорбления и предлагал взятку. Обвиняемый крестьянин пояснил, что старшина замерил не только надельную, но и купленную землю, судебного решения на которую не было, поэтому указал на самовольность таких действий. Мера наказания - арест на 7 дней.

По мотивировке недовольства крестьян можно выделить две группы дел: 1) немотивированные оскорбления должностных лиц, чаще в ссорах и в состоянии алкогольного опьянения (35 дел, или 35,5 % от общего их числа). В большинстве таких случаев обвиняемые объясняли, что оскорбления нанесли неумышленно, а также оправдывались нахождением в пьяном состоянии;

2) мотивированные оскорбления должностных лиц при исполнении ими судебных решений, обвинение их во взяточничестве, недостойном поведении (63 дела, или 64,5 %).

Из приведённых данных видно, что большинство оскорбительных выражений произносилось крестьянами осознанно и имело реальные причины.

Примером немотивированных эмоциональных высказываний является дело 1882 г. по обвинению крестьянина Старицкого уезда деревни Ильинская Степана Рослякова. Волостной старшина составил протокол об оскорблении его обвиняемым крестьянином во время сельского схода. С. Росляков своим поведением и неуместными высказываниями препятствовал проведению схода. На замечание старшины замолчать или удалиться стал ругаться бранными словами. С. Росляков пояснил, что был сильно пьян и оскорбил старшину ненамеренно. Мера наказания - арест на 3 дня.

Примером осознанных грубых действий является дело 1891 г. по обвинению крестьянина Бежецкого уезда Ивановской волости деревни Вороткова Павла Борисова. Лесными сторожами была обнаружена порубка в лесной даче. По следу, ведущему от места порубки, сторожа пришли в дом обвиняемого крестьянина с целью проведения обыска. Однако П. Борисов прогнал их и ударил лесника Семёна Егорова обухом топора. Мера наказания - арест на 6 месяцев.

Употребляемые крестьянами бранные выражения приводятся в 88,5 % дел. Высказывания в адрес должностных лиц можно классифицировать на оскорбления, критику и угрозы. Оскорбления составили 69 % от числа дел с приведением конкретных высказываний. Часто должностных лиц называли грабителями, мошенниками, пьяницами. Критические замечания составляют 22 %, а угрозы, чаще в виде физической расправы - 9 %.

Суровые наказания выносились крестьянам за угрозы и насильственные действия в отношении должностных лиц - тюремное заключение от 1 месяца до 1 года - 9 дел, что составляет около 10 % от числа источников, содержащих меру наказания. В 1889 г. крестьянка Старицкого уезда Дарской волости деревни Старое Гликино Акулина Кондратьева была приговорена к тюремному заключению на год за сопротивление чинам полиции при исполнении судебного решения: оскорбляла, кидалась песком и угрожала колом.

На основе материалов изученных источников можно выделить следующие причины произнесения крестьянами оскорбительных выражений в адрес представителей власти:

1. Недовольство судебными решениями, ухудшавшими материальное положение (продажа имущества обвиняемых крестьян за неплатёж недоимок, взыскание долгов, отмежевание земли) - 39 дел, что составляет 62 % от количества источников с выраженной мотивировкой недовольства. Примером служит дело 1881 г. по обвинению крестьянина Ивана Дмитриева и его матери Федосьи Николаевой в оскорблении волостного старшины, оказавшего содействие крестьянину в вывозе купленной им с торгов риги, ранее принадлежавшей обвиняемым. Обвиняемые крестьяне не позволили увезти ригу и обругали старшину бранными словами. Ф. Николаева признала вину и была приговорена к аресту на 2 дня, а И. Дмитриев оправдан, поскольку свидетели не подтвердили факт произнесения им оскорблений.

2. Взяточничество должностных лиц - 14 дел, или 22 % от количества источников с выраженной мотивировкой недовольства. В 1887 г. в губернском по крестьянским делам присутствии разбиралось дело крестьянина Тверского уезда Быковской волости Василия Акинфеева, оскорбительно отозвавшегося о волостном старшине Иване Радионове: «Иван Радионов делает всё за деньги, почему у него и карман толст». Мера наказания - арест на 3 недели.

3. Грубость должностных лиц - 6 дел, что составляет 9,5 % от количества дел с выраженной мотивировкой недовольства. В 1901 г. во время сельского схода в деревне Каменка Васильевской волости Новоторжского уезда старшина укорил крестьянина Ивана Бородина косоглазием, сказав: «Ты должно быть искоса не разобрал этой бумаги». Иван Бородин на это ответил: «Я косой, а ты - мерзавец». Обвиняемый крестьянин признал себя виновным и объяснил, что оскорбил старшину сгоряча, поскольку тот обозвал его «косым чёртом». Мера наказания - арест на 3 дня.

4. Личная обида на должностных лиц - 4 случая, или 6,5 % от количества источников с выраженной мотивировкой недовольства. Так, в 1887 г. крестьянин Макаровской волости деревни Жерновок Фёдор Зиновьев оскорбил волостного старшину Филиппа Петрова после того, как был наказан розгами по приговору волостного суда. Мера наказания - арест на 7 дней.

Интересны случаи наличия оскорбительных выражений в жалобах и прошениях крестьян. В 1889 г. в Старицкий съезд мировых судей поступила кассационная жалоба крестьянина Старицкого уезда Братковской волости деревни Налёткино Ивана Семёнова Морцель на решение мирового судьи. В данной жалобе было выражение: «Решение судьи выходит из меры границ правдоподобия по области дикой фантазии», что стало причиной обвинения в оскорблении. Крестьянин не признал вину и объяснил, что жалобу писал неизвестный ему человек в трактире, а он подписал документ, но не понимал значения слова «фантазия». Мера наказания - денежное взыскание 25 р., по несостоятельности - арест на 5 дней.

Таким образом, документы, свидетельствующие об оскорблении представителей местной государственной и сельской власти, показывают наличие среди крестьянского населения недовольства их деятельностью. К ответственности за преступления чаще привлекались «патриархальные» крестьяне, проживавшие в деревнях.

Обвиняемые крестьяне в большинстве случаев не признавали вину и старались оправдаться. Однако более половины высказываний в адрес представителей власти имели реальные причины и были мотивированными - 64,5 %. Основной причиной недовольства являлось исполнение должностными лицами судебных решений, ухудшавших материальное положение крестьян - 62 % от количества дел с выраженной мотивировкой недовольства.

Материалы документов свидетельствуют об относительной безопасности для крестьян выражения недовольства действиями должностных лиц: дела в отношении обвиняемых были прекращены в 25 % случаев от количества источников, содержащих меру наказания, а строгому наказанию - тюремному заключению сроком на один месяц и более подверглись только 10 % из них. Наиболее сурово наказывались крестьяне за высказывание угроз и насильственные действия по отношению к должностным лицам. В целом власти довольно лояльно относились к таким действиям крестьян по сравнению с нормами уложения о наказаниях.

Случаи высказывания крестьянами оскорбительных выражений и угроз по отношению к представителям местной государственной власти и сельской администрации можно рассматривать не только как правонарушения, но и как форму обыденного, повседневного сопротивления действиям должностных лиц, а также выражения определённого отношения к ним.

Список литературы:

1. История социально - политических движений.

УДК 94(470.331)«1861/1904»:316.485.22 © Вересова Е. А., 2015.

Е. А. Вересова. Оскорбления должностных лиц как одна из форм сопротивления крестьянства власти в конце XIX - начале XX в. (по материалам Тверской губернии).

2. Берендтс Э. Н. О прошлом и настоящем русской администрации (записка, составлена в декабре 1903 г.) / Вступ. ст., указ, прим. А. С. Сенина. - М.,

2002.

3. Государственный архив Тверской области (ГАТО). Ф. 659. Оп. 1. Д. 297.

4. ГАТО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 3163.

5. ГАТО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 506.

6. ГАТО. Ф. 660. Оп. 3. Д. 351.

7. ГАТО. Ф. 660. Оп. 3. Д. 428.

8. ГАТО. Ф. 660. Оп. 3. Д. 429.

9. ГАТО. Ф. 660. Оп. 3. Д. 445.

10. ГАТО. Ф. 660. Оп. 3. Д. 490.

11. ГАТО. Ф. 660. Оп. 3. Д. 855.

12. ГАТО. Ф.660. Оп. 3. Д. 2772.

13. ГАТО. Ф. 753. Оп. 1. Д. 104.

14. Кошелев А. А. Низшие полицейские чины провинциальной полиции в

пореформенный период // Гос-во и общество: проблемы взаимодействия:

материалы межрегион. науч. конф. - Пенза, 2005. - С. 44-51.

15. Любина Т. И. Институт земских начальников Тверской губернии в конце

XIX - начале XX в. // Из архива Тверских историков: сб. науч. тр. - Тверь, 1999. - Вып. 1. - С. 50-67.

16. Сводный сборник статистических сведений по Тверской губернии. - Тверь, 1897. - Т. 13. - Вып. 1.

17. Статистика землевладения 1905 г. - СПб., 1906. - Вып. 35. Тверская

губерния.

18. Трофимов Д. В. Социально-политические настроения российского

крестьянства в пореформенный период (1861-1905 гг.): дис. … канд. ист. наук. - М., 2005.

19. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. / Н. С. Таганцев. - 15-е изд., доп. - СПб., 1910.

Полковые праздники. 1-й Санкт-Петербургский уланский полк в Ржеве (статья Ларисы Шейбе с портала «Русская Стратегия»).

В 1865 году 1-й Санкт-Петербургский уланский полк в составе 1-ой кавалерийской дивизии был переведён в Московский военный округ и расквартирован в городе Ржеве. Переход на новое место был встречен в полку с большой радостью. Привёл петербургских улан в Ржев полковник Лошкарёв Павел Сергеевич, бывший лейб-гусар, назначенный командиром полка в конце 1863 года.

Ржевитяне встретили полк хлебом и солью, на площади был отслужен молебен, и эскадроны разошлись по окрестным деревням и в город Зубцов. В Ржеве остались штаб полка, трубаческая команда и 1-й эскадрон.

В 1867 году Ржевское и Зубцовское земства представили следующие сведения отбывания постойной повинности в уездах: "В Ржевском уезде: в городе квартирное размещение производится, частью отводом квартир у обывателей в натуре, частью в общественных городских зданиях; в уезде же войска размещены по присланным воинским начальствам дислокациям, согласно которых, по соглашению управы с полковым командиром, и выбраны волости и селения, более для постоя удобные; обыватели безвозмездно удовлетворяют войска в их требованиях: отпуском на каждую конюшню по одной свече в сутки, отпуском соломы как для подстилки, так и для щитов манежей, а также отпуском приварка и пайка, который, в большей части случаев, не берут у солдат в возврат, насколько известно, не столько из благодушия, сколько в предположении, что этим путём можно скорее освободиться от постоя.

В Зубцовском уезде: в городе расквартирован штаб одного эскадрона улан, в помещениях, отводимых натурою; в уезде размещён, также на квартирах, один эскадрон". ("Материалы для истории Тверского губернского земства. 1866-1880").

Ежегодно на лето полк уходил под Тверь на лагерный сбор и возвращался в Ржев к сентябрю. Слово полковому историку: "В то время уничтожение крепостного права ещё не положило тех резких следов в жизни помещиков и дворянства, какие выразились в более позднее время. Тверская губерния была наполнена множеством дворян хороших фамилий, живших здесь не только ради хозяйственных интересов, но и находивших себе полное удовольствие в сельской обстановке с её охотами, наездами гостей, выборами и съездами. В этой жизни всегда большое участие принимали офицеры расположенных в окрестностях полков. Многие из них поженились на местных красавицах и свили себе семейные гнёздышки: многие имели здесь имения и все вообще были желанными членами русской дворянской семьи. Офицеры вносили в жизнь помещиков множество увеселений, шума, оживления. Поездки на охоту, кутежи, пикники с полковыми трубачами, блестящие балы и кочевание целого общества от одного помещика к другому, продолжавшееся иногда целые недели, всё это ещё уцелело тогда от доброго старого времени".

"...многие имели здесь имения..." В списках полка этого времени встречаем Николая Есипова, чей род владел усадьбой Знаменское. Яков Тулубьев, а Тулубьевы владели в Ржевском уезде деревнями Гузино, Азарово, Сарафанниково, Лилюгино, Фетиньино и другими. Братья Ладыженские - дворяне Зубцовского уезда, а до Зубцова рукой подать. И ежегодно полк пополнялся кем-то из ржевских дворян. Поступили в полк корнеты Славин, Клокачёв, Давыдов, Воейков, князь Гагарин, Пущин, Каравяковский (Коровяковский?), Жеребцов, Ермолов (внук проконсула Кавказа), Игнатьев, Полтинин. А сколько вольноопределяющихся полка вышли на офицерские вакансии в другие полки - не сосчитать.

"... и все вообще были желанными членами русской дворянской семьи". Ещё бы, такие фамилии в полку собрались. Русские и черкесские князья, прибалтийские бароны, наследники купеческих миллионов. Многие из них вошли в историю.

Нижние чины были уважаемыми людьми в мещанском и крестьянском обществе. Улан, расположенный на постой в крестьянском хозяйстве, был хорошим помощником. Дочери нижних чинов полка были завидными невестами, если брать брак по расчёту.

В полку был капитал, проценты с которого шли на приданое дочерям нижних чинов. Малолетняя дочь улана получала 28 рублей 50 копеек и, поместив эти деньги в сберкассе Государственного банка, лет через 15 к своему замужеству получала уже рублей 60.

В Ржеве начал развиваться внутренний быт полка - образовалась офицерская столовая, начали заводить библиотеку. В 1866 году шеф полка, Его Величество Баварский король Людвиг II, прислал в полк свой портрет в золочёной раме. Портрет стал украшением офицерской столовой, а с открытием полкового собрания перенесён туда.

Получается, что через 1-ый Санкт-Петербургский уланский полк, шефами которого были с 05.07.1857 по 02.03.1864 - король Баварский Максимилиан II, а с 08.07.1864-08.06.1886 - король Баварский Людвиг II, город Ржев как место дислокации полка известен также и в Баварии.

Ежегодно 1 октября (14 октября по нашему стилю) полк отмечал полковой праздник. Петербуржцам в этом отношении повезло, так как к октябрю заканчивались все полевые выходы, во время которых праздники не устраивали, и полк был в Ржеве на своих квартирах.

На городской площади совершался молебен, куда, кроме начальствующих лиц, офицеров других частей и полковых семей, приглашалось и ржевское общество. После молебна гости приглашались к столу в офицерском собрании. Для нижних чинов готовился праздничный обед, выдавалась водка и разные сласти, устраивались представления, организовывались игры и разные состязания на призы. Эти увеселения посещались многими ржевскими обывателями.

Кроме полкового праздника у каждого эскадрона был свой эскадронный праздник. Эскадронный праздник напоминал полковой в миниатюре. Эскадронные праздники начинали отмечать 23 апреля (6 мая) - 1-й эскадрон, 9 (22) мая -5-й эскадрон, 21 (3) июня - 3-й эскадрон. В лагерях 30 июня (12 июля) приходилось праздновать 6-му эскадрону. После лагерей в Ржеве гуляли: 30 августа (12 сентября) - 4-й эскадрон и 15 (28 сентября) - 2-й эскадрон.

Торжественно и широко обставлялись проводы командиров и офицеров, уходящих из полка.

На торжественном завтраке или обеде уходящему офицеру преподносился ценный подарок. Некоторые офицеры и командиры дарили ценные подарки полку в память о себе, это зависело от материального положения офицера.

В 1868 году полковник Лошкарёв был произведён в генералы. Вскоре был назначен новый командир полковник фон Люце Павел Фёдорович (род немецких корней по фамилии von Luce), сын генерала от инфантерии, офицер лейб-гвардии Драгунского полка. Он командовал полком до своей смерти в 1874 году. В 1869 году у него родился сын Николай.

В 1874 году после смерти полковника Павла Фёдоровича Люце был назначен полковник Балк Василий Захарович (вероятно, также фамилия немецких корней). При нём было открыто офицерское собрание со столовой, библиотекой, бильярдом и помещениями для тактических занятий и танцев. Библиотека в полку была очень хорошая. Гости офицерского собрания могли пользоваться книгами только в помещении библиотеки.

Мирную жизнь улан в Ржеве прервала война за освобождение Болгарии.

12 апреля 1877 года последовал Высочайший манифест о войне с Турцией. Первоначально война не затронула петербургских улан, но неудачи под Плевной вынудили вызвать из России дополнительные резервы. Многие офицеры, не надеясь попасть в действующую армию, уже писали рапорта о переводе, но 19 июля последовало Высочайшее повеление о мобилизации дополнительных войск.

Выступлению полка предшествовали проводы, устроенные ржевским обществом 22 августа.

На городской площади был отслужен напутственный молебен. "По окончании богослужения отец Иоанн Струженский и городской глава Евграф Васильевич Берсенев от имени граждан города Ржева поднесли икону Оковецкой Божьей Матери, и иконой этой благословили полк на военные подвиги во славу Царя, родины и в защиту веры православной", - пишет историк полка Каменский. После этого чины полка были приглашены откушать хлеба и соли. Для нижних чинов столы были накрыты на площади и ломились не только от хлеба и соли. Офицеры были приглашены в здание городской думы, в полковом офицерском собрании был открыт лазарет Красного Креста. Застолье длилось до вечера.

23 августа по железной дороге полк двинулся на войну. Маршрут полка проходил по городам Тверь, Москва, Тула, Курск, Харьков, Елизаветград, Бирзула. В Бирзуле полк 3 сентября выгрузился и в конном строю через Дубоссары и Кишинёв вступил в княжество Румынское. Далее была служба у Дуная, вход в Плевну, переход через Балканы, аванпосты, кавалерийский рейд через города Ески-Загра, Ени-Загра, Карабунар, Андрианоаполь, Баба-Эски, Люле-Бургас, Чорлу возле Мраморного моря. До Константинополя полк не дошёл, так как 19 января 1878 года было заключено перемирие. Вблизи Константинополя петербургские уланы простояли до 16 марта. Некоторые офицеры побывали даже в Константинополе. 25 марта полк выступил на родину.

В августе закончилась Берлинская конференция, и 22 августа 1878 года полк погрузился в эшелоны и, доехав до Твери, походным порядком пришёл 8 сентября в Ржев. Местное население встречало полк далеко за городом. На городской площади, украшенной флагами и гирляндами, был отслужен благодарственный молебен. С приветственными адресами выступили купец Е.В. Берсенев и ржевский предводитель дворянства Ланской, который на серебряном подносе с гербом Ржева поднёс хлеб и соль в серебряной солонке. Поднос и солонка до революции хранились в офицерском собрании полка. После встречи, конечно, было застолье. Столы для нижних чинов были накрыты на площади, а для офицеров в здании городской думы. Свидетелями торжественной встречи были пленные турки, расположенные в Ржеве и ожидавшие отправки на родину.

За подвиги, совершённые в русско-турецкую войну 1877-1878 гг. полку были пожалованы георгиевские петлицы. Все офицеры полка получили награды.

Вызывают уважение награды, заслуженные полковым священником Санкт-Петербургского уланского полка с 1848 года протоиереем Симеоном Белявским. Первая, за отличие в сражении 28.12.1877 года на Шипке, золотой наперсный крест на георгиевской ленте за военные подвиги. Вторая, за отличие в турецкую кампанию 1877-1878 гг., орден Святой Анны 2-й степени. Умер Симеон Белявский в Ржеве в 1891 году и похоронен на Смоленском кладбище. Надпись на надгробии: "Протоиерей Симеон Белявский +28.12.1891, полковой священник, священнодействовал 42 года".

На этом же кладбище ранее был похоронен и командир полка в прошедшую войну. Как Вещий Олег, воевавший с хазарами и Царьградом, а принявший смерть "от коня своего", так и В.З. Балк прошёл войну, отличился, в 1881 году стал генерал-майором и командиром 1-й бригады 12-й кавалерийской дивизии, а был убит ударом лошади. На надгробии было написано: "Балк Василий Захарович, генерал-майор, родился 23.01.1840 - умер 29.05.1882. С женою Е.П. Балк. Герой Шипки и Андрианополя".

Тут же был похоронен ещё один участник освободительной войны Фролов-Багреев. Надгробная надпись гласила: "Фролов-Багреев Алексей Петрович, подполковник 2 драгунского полка. С шурином В.А. Образцовым". Вероятно, офицер полка породнился с ржевским купеческим родом Образцовых.

Ставший генерал-майором Криушенко 1-й Михаил Андреевич похоронен в 1907 году в деревне Спас-Митьково, где дворяне Криушенко имели поместья.

Не забыл поощрить петербургских улан и шеф полка король Баварский Людвиг II. Командорские кресты за военные заслуги получили полковник Балк и братья Криушенко - Михаил (1-й) и Афанасий (2-й). Кавалерийскими крестами 1-го класса награждены подполковник Искандер-Бек, майоры Сахаров, Роговский и Свет. Поручики Сухотин, Пятницкий, корнеты Померанцев, Гришин и Дурново отмечены кавалерийскими крестами 2-го класса. Крестами ордена военной заслуги награждены вахмистры Михаил Осипов, Александр Михалёв, Никита Гаврилов и унтер-офицер Павел Рядозубов. Золотую медаль ордена военной заслуги получил старший аптечный фельдшер Фёдор Честной. Унтер-офицеры Иван Ловягин, Яков Ершов и рядовой Илья Чернягин награждены серебряными медалями ордена военной заслуги.

Отпраздновав возвращение, эскадроны разошлись по местам стоянки.

Штаб, команды и 4-й эскадрон остались в Ржеве. 1-й эскадрон разместился в деревнях Галахово и Тимофеево, 2-й - Хорошево и Ковалёво, 3-й - Зарубино и Берниково.

1 марта 1881 года был убит Царь-Освободитель, Александр II. На престол вступил император Александр III.

В 1881 году командиром полка был назначен полковник Евгений Павлович фон Арнолди (прим.: и это фамилия немецких корней, вероятно von Arnoldi). В то же время во главе Военного Министерства встал Сухотин Николай Николаевич. Н.Н. Сухотин перевёл армию на систему по типу американской драгунской кавалерии. В 1882 году все гусарские и уланские полки, за исключением гвардии, были преобразованы в драгунские. Все драгунские полки приведены в состав 6-ти эскадронов, все нижние чины получили винтовки со штыками. Вместо сабель драгун вооружили шашками, пики отменили.

18 августа 1882 года полк получил новое название: 2-й драгунский Санкт-Петербургский Его Величества Короля Баварского (прим.: Людвига II). Уже в ноябре полк переодели в драгунскую форму. Новый император Александр III стремился к тому же одеть армию по проще. Эта реформа вызвала массовый уход в отставку офицеров из уланских и гусарских полков. Особенно ощутимо это было у бывших гусар.

Повысились требования к боевой подготовке. Драгун обучали действовать в конном и пешем строю. Офицеры привлекались к тактическим играм, делали доклады и сообщения на заданные темы.

В мае 1883 года петербургские драгуны участвовали в коронационных торжествах, бывших в Москве. Нижние чины получили по 50 копеек на обед в день коронации. Офицеры были приглашены на бал. Все чины получили памятную коронационную медаль.

Бронзовая медаль в память Коронования Александра III была вручена и уроженцам Ржевского уезда, служившим в то время в полку: Становской волости деревни Нечаево Филиппу Никоновичу Гусеву и Бурдевской волости деревни Зобово Ивану Григорьевичу Григорьеву.

В 1886 году умер шеф полка Людвиг II и полк с 8 июня стал называться 2-й драгунский Санкт-Петербургский полк. Был назначен новый командир полковник Бартоломей Александр Владимирович.

В 1890 году в Ржеве была построена большая казарма, и в городе разместилось 3 эскадрона, а 3 продолжали стоять по деревням.

В 1891 году построены 2 дома: один для полковой учебной команды, другой для ветеринарных учеников. Также построены две конюшни для учебной команды. Тогда же у частных лиц наняты помещения ещё для одного эскадрона.

В 1892 году оставшиеся в деревнях эскадроны были сосредоточены в усадьбе Знаменское.

В Ржеве был устроен лазарет. В эскадронах для солдат были открыты чайные и лавочки.

После русско-турецкой войны при трубаческой команде на счёт полка открыта школа воспитанников, куда набирали детей 10-12 лет.

Дети обучались грамоте и музыке, а потом играли в оркестре полка. Зимой полковой оркестр играл на городском катке.

Поступавшие в полк офицеры вносили в офицерское собрание 25 рублей и предоставляли серебряные нож, вилку, ложку и чайную ложку со своей фамилией. Это было заведено во многих полках Русской армии. В офицерском собрании устраивались танцевальные вечера, концерты и обеды с приглашёнными гостями.

В 1891 году полк получил нового почётного шефа, им стал основатель полка Александр Данилович Меньшиков.

С 25 марта 1891 года полк называется 2-й драгунский Санкт-Петербургский генерал-фельдмаршала князя Меньшикова полк.

Назначен новый командир, полковник Баторский Александр Александрович. Он командовал всего 2 года.

Новый командир был более склонен к научной, хозяйственной и административной работе, чем к строевой службе. Более известен его сын Михаил 1890 года рождения и, конечно, часть детства проведший в Ржеве. Сын окончил Николаевское кавалерийское училище, Академию ГШ, к революции дослужился до подполковника, перешёл на сторону советской власти, дослужился до ком. кора и в 1938 году был расстрелян.

Вторая половина XIX - начало XX века ознаменовались выходом в свет массы полковых историй, от многотомных трудов до описаний участия полка в каком-либо сражении. Не остался без своей истории и Санкт-Петербургский драгунский полк, один из старейших полков Российской армии. Составителем "Истории 2-го драгунского Санкт-Петербургского генерал-фельдмаршала князя Меньшикова полка 1707-1898 годов" стал полковой командир Каменский Евгений Семёнович (эта фамилия участникам форума известна по нашей теме "И.И. Стеблин-Каменский"). Этот двухтомный труд, изданный в 1899-1900 годах, является библиографической редкостью и доступен для чтения очень узкому кругу людей. В 1913 году генерал-майор Каменский издал ещё один исторический труд "Аустерлицкое сражение 20.11.1805 года. Материалы к составлению описания его". До своей смерти в 1917 году он был членом Российского военно-исторического общества.

Кроме Каменского литературной деятельностью занимались и другие чины полка. Первым издал свой труд "Записки по закону Божию: На память солдатам для домашнего чтения в казармах и полковых учебных командах, особенно в праздничные дни" в 1883 году полковой священник Белявский Симеон Иванович.

В 1891 году штабс-ротмистр Аркадьев Елпидифор Иванович составил "Библиографический указатель материалов по литературе сапёрного дела в пехоте, кавалерии и артиллерии".

Большой интерес вызывают "Краткие записки о действиях 1-го уланского С.-Петербургского полка в турецкую войну 1877-78 гг.", изданные в 1897 году.

Все указанные сочинения были напечатаны в Ржеве (кроме Каменского), где в то время было много типографий: типография А.Т. Иванова; типография Н.Н. Малыгина (позже Малыгиных); типография товарищества А. Левенсон и типолитография А.М. Лосева.

В 1895 году полк был полностью расположен в Ржеве. Было построено новое помещение для полковой учебной команды, а перестройка старого помещения дала возможность разместить один эскадрон. Для другого эскадрона наняли строения обывателя Комолова за рекой Холынкой. Взамен старой бани у реки Холынки была построена новая на берегу Волги. Началось строительство манежа.

20 октября 1984 года умер Александр III. На престол вступил Николай II. В феврале 1896 года все офицеры и чиновники полка, служившие в царствование покойного императора, получили памятные бронзовые медали.

16 марта 1896 года Ржев посетил генерал-инспектор кавалерии великий князь Николай Николаевич. Это было первое посещение города представителем царствующей фамилии. Проинспектировав полк, он остался доволен и позавтракал в Офицерском собрании. (Прим.: с этим утверждением я не совсем согласна, поскольку царь Александр I также посещал Ржев. Правда проездом...).

В 1896 году на непродолжительное время командиром полка был назначен полковник Николай Николаевич Гульковский. Участник последней русско-турецкой войны, офицер лейб-гвардии Драгунского полка, в 1897 году получил генеральский чин и до 1905 года командовал бригадой 4-й кавалерийской дивизии. Перед революцией генерал-майор Гульковский входил в список самых богатых россиян.

В апреле полк принимал участие в коронационных торжествах. Всё было, как и в 1883 году.

В 1897 году командиром полка назначен полковник барон фон Неттельгорст Пётр Робертович (прим.: старинная нем. фамилия Nettelhorst, пришедшая в Курляндию из Вестфалии и состоявшая на службе у русских царей).

Жизнь полка шла по обычному плану. Летние лагерные сборы проходили обычно под Тверью совместно с 1-ым драгунским Московским полком либо под Москвой на Ходынском поле, а иногда около Можайска в Клементьеве или в Ершово Звенигородского уезда вместе с 1-ым гусарским (3-м драгунским Сумским и 1-м Донским казачьим полками. В августе 1911 года 2 эскадрона были на летних занятиях под Смоленском. Марш из Смоленска в Ржев они проделали за 8 дней.

Стрельбище полка находилось у деревни Тимофеево, которая ещё существует. На зимние квартиры полк возвращался в Ржев.

В 1900 году в России проводились мероприятия чествования памяти А.В. Суворова. В Санкт-Петербург на торжества от полка выезжала суворовская делегация, которая представлялась императору. В состав делегации вошли: командир полка барон фон Неттельгорст, полковой адъютант штабс-ротмистр Шталь, командир 1-го эскадрона ротмистр Панкратьев и вахмистр 1-го эскадрона Мартьянов.

В связи с этими торжествами в Суворовском кадетском корпусе было утверждено 10 суворовских стипендий. Одна из них была отдана 2-ому драгунскому Петербургскому полку. Смысл этой стипендии был в том, что в корпус на казённый счёт сверх нормы принимался сын одного из офицеров полка. Если такого не оказывалось, то сын офицера, ранее служившего в полку. Командир полка выбирал, кто будет учиться.

В 1902 году полк собрал и сдал в Суворовский капитал на увековечивание памяти полководца 100 рублей. Сумма по тем временам значительная. 2-3 рубля для офицерской семьи (исключая небольшое число богачей) много значили.

В начале 20-го века в полках Русской армии началось движение по созданию полковых музеев. К 1914 году их было уже около 300. Положение о полковых музеях было утверждено в 1913 году. В музей собирали все реликвии полка, фотографии и подарки. Представители полков прочёсывали антикварные лавки и букинистические магазины в поисках материалов для музеев. Музей располагался или в Офицерском собрании, или в Полковой церкви. Сведений о музее Петербургского уланского полка не сохранилось, но полк с 200-летней историей музей, наверное, имел. Тем более, что экспонатов хватало. Одних императорских грамот было 4 штуки.