1.ДОКЛАД заседанию  Чрезвычайной  Государственной  Комиссии Союза  ССР.

2.С. Г. Микаэлян рассказывает о боевых действиях в районе города Ржева.

3.Саратовский писатель - краевед В. М. Цыбин - мальчик из города Ржева.

4.«Дэйли Бостон Глоуб», 6 ноября 1942 года. На Ржевском фронте с Красной Армией.

5.«Несмотря на сырость и холод, солдаты почти не болели...»

6.Из военного дневника ржевитянина Торопченова Михаила Васильевича.

7.Ко второй годовщине Отечественной войны. 

8.Очевидцы о приезде И. В. Сталина в Ржевский район в августе 1943 года.

9.Отдельные страницы из истории медицины г. Ржева в годы Великой Отечественной войны. (По архивным материалам ГАТО, Ф.Р. - 570 и Музея истории медицины).

10.Педагог Валентина Михайловна Необутова.

11.Писатель Константин Воробьев и его воспоминания о Ржевском лагере военнопленных.

12.Разборки Военной Прокуратуры по Ржеву. 1941.

13.Ржевские партизаны пишут письма товарищу Сталину.

14.Шумилин А. И. Ванька ротный. Фронтовые мемуары.   (1941 - 1945).  О Ржеве и его жителях. 

15.Шумилин А. И. Ванька ротный. Фронтовые мемуары.  (1941 - 1945).   Пылающий Ржев.

16.Сообщения об освобождении города Ржев от немецко - фашистских захватчиков.

17.Старинные фотографии. Жизнь на линии фронта.

18.Военнослужащие вермахта об участии в Ржевской битве.

19.Военврач Гуфран Таиров.

20.Воспоминания Маргариты Михайловны Шитиковой о её военном детстве.

21.Воздушные «извозчики» войны. Из воспоминаний Георгия Андреевича Маслова.

22.23 августа 1941 года. Идёт 63 - й день Великой Отечественной войны.

23.Жизнь героя, открывшаяся за строками автобиографии ветерана.

24.Воспоминания о  Великой  Отечественной войне Бурцева Василия Михайловича.

25.Детство на фронте.

26.Занин Петр Иванович.

27.Из воспоминаний В. М. Беляшова о боях подо Ржевом в 1942 г.

28.Из воспоминаний Григория Ивановича Плохотнюка о боях за город Ржев. 

29.Интервью с Серовым (Шиловым) Михаилом Павловичем с портала «Я помню».

30.Исторические документы (про военный Ржев).

31.Летчик - штурмовик А. А. Носов в ржевском небе.

32.Маргелов Василий Филиппович и Михаил Демурин о воздушном десанте в районе Ржева.

33.Марк Ильич Панарин о боях под Ржевом.

34.«Даже в самой трудной обстановке мы верили в окончательную победу над врагом» В. Ф. Шмелёв.

35.Ветеран ВОВ Моисеенко Николай Акимович вспоминает о боях под  Ржевом.

36.Владимир Семёнович Тутов и его «Ржевские приключения». Из Воспоминаний младшего сержанта танковых войск.

37.Воспоминания Якова Михайловича Ляховецкого о боях под городом Ржевом.

38.Бессмертный подвиг бойцов и командиров 922 - го стрелкового полка.

39.Генрих Хаапе. Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте.

40.Город Ржев в годы Великой Отечественной войны.

41.Дневник лейтенанта А. В. Пряхина.

42.Николай Васильевич Шляпников.

43.О бегстве из Ржева в начале войны, жизни отца в лагере, «деле врачей» и директоре ВНИИЭ Сергее Гортинском. 

44.О взрыве ж/д моста в Ржеве 11.10.1941.г.

45.О военном Ржеве.

46.О сожжённых деревнях Ржевского района.

47.Ржев, 1942 - 1943 годы: между историей и политикой.

48.Религиозный вопрос на временно оккупированной территории Калининской области.

49.О тех, кто помог уничтожить немецкое орудие «Большую Берту». 

50. «Исповедь солдата» - из военных воспоминаний Николая Савельевича Новоселова.

51. Воспоминания служащего механизированного пехотного полка «Великая Германия» Ганса Гейнца Рефельдта, 1941 - 1943 гг.

52. Эренбург И. Г. Летопись мужества.

53. Царфис Петр Григорьевич, доктор медицинских наук, профессор. Школа гражданского достоинства Бурденко. (приезд Н. Н. Бурденко на Калининский фронт). 

54. Участник Ржевской битвы Иван Аринин. 

55. Уроженцы Ржева отец и дочь Мотовы. (О спец - лагере для военнопленных №48).

56. Совинформбюро. Газета "Правда" 1942 г.

57.Танковые колонны, принимавшие участие в Ржевской битве.

58.Сборник Николая Тимофеева - Трагедия казачества. Война и судьбы - 1.

ДОКЛАД

заседанию  Чрезвычайной  Государственной  Комиссии Союза  ССР.

В начале 1935 года в печатных изданиях СССР было опубликовано Постановление президиума Всероссийского Центрального Комитета об образовании Калининской области.

Восточно-Сибирская правда, 1935г. № 27 (2 февр.)

Президиум Всероссийского Центрального Исполнительного комитета постановляет:

1.       Образовать Калининскую область в составе следующих районов, выделяемых из

Московской области: Калининского, Бежецкого, Вышневолоцкого, Ново-Торжского, Емельяновского, Тургиновского, Завидовского, Кимрского, Нерльского, Калязинского, Кашинского, Кесово-Горского, Санковского, Красно-Холмского, Весьегонского, Сандовского, Лесного, Удомельского, Ясиновического, Спировского, Лихославльского, Рамешковского, Максатихинского, Молоковского, Толмачёвского и Конаковского.

Западной области: Старицкого, Каменского, Селижаровского, Осташковского, Пеновского, Ржевского, Ленинского, Нелидовского, Октябрьского, Торопецкого, Холмского, Локнянского, Велико-Лугского, Невельского, Ново-Сокольнического, Пустошкинского, Себежского, Оленинского, Зубцовского.

Ленинградской области: Бологовского, Бежаницкого, Ново-Ржевского, Пушкинского, Опочецкого.

2.       Установить границы между Калининской и Московской областями по Тургиновскому, Завидовскому, Конаковскому, Кимрскому и Нерльскому районам, входящих в состав Калининской области.

Председатель Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета М. Калинин.

Секретарь Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета А. Киселёв.

Москва, Кремль. 29 января 1935 года.

Карта Калининской области 1941г.

Во время Великой Отечественной войны на территории области проходили военные действия, часть области входила в район Ржевской битвы. За это время районы Калининской области понесли следующие потери.

В Государственном архиве Тверской области хранится подлинник документа под названием «Доклад заседанию  Чрезвычайной  Государственной  Комиссии Союза  ССР». Доклад сделан председателем Областной Комиссии содействия работе ЧГК тов. Бойцовым И.П. 16 февраля 1945 года. Мне кажется, что и сейчас его содержание представляет огромный интерес для всех тех, кто интересуется историей Великой Отечественной войны. Вот его содержание.

«ДОКЛАД  

заседанию  Чрезвычайной  Государственной  Комиссии Союза  ССР»

                Немецко-фашистские захватчики вторглись на территорию Калининской области в начале июля 1941 года и изгнаны из пределов области в конце июля 1944 года. Оккупации подвергся 41 район из 69-ти, имевшихся в области, и 3 города областного подчинения из 7.

                Областная Комиссия содействия ЧГК, созданная  09.04.1943 г. в количестве 5 чел., проводила свою работу при постоянной помощи  со стороны ЧГК. Область посетил Председатель ЧГК тов. Н.М. Шверник, члены ЧГК академик Веденский Б.Е., митрополит Николай и постоянно присутствовал её представитель.

                Областная Комиссия к работе по учёту ущерба и злодеяний привлекла свыше 40 тысяч человек актива села и города, собрала и изучила более 73 000 документов, устанавливающих злодеяний немецко-фашистских захватчиков на территории области.

                Областная Комиссия в результате своей работы установила следующее:   

1.       Ущерб и убытки, причинённые немецко-фашистскими захватчиками  и их сообщниками народному хозяйству области и гражданам СССР.  

Немецко-фашистские фашистские захватчики и их сообщники в 28-и районах и в 3-х городах областного подчинения (в том числе 10 районов и 1 город областного подчинения, позднее отошедших во вновь созданную в августе 1944 г. Великолукскую область), подвергшихся оккупации, и в 20-ти районах и 4-х городах областного подчинения, подвергшихся варварским налётам германской авиации с бомбардировкой мирных городов и населённых пунктов, производивших вынужденную эвакуацию людей и имущества, причинили огромный ущерб и убытки народному хозяйству области и гражданам СССР, проживавших на территории области.

По колхозам, общественным организациям, государственным учреждениям и предприятиям указанных 49-и районов и 7-и городов областного подчинения, по которым проведён учёт ущерба, этот ущерб и убытки выражаются в сумме 1 млд. 321 млн. 443 тыс. рублей, из которых на коммунальное хозяйство приходится 657 млн. 713 тыс. рублей, на хозяйство здравоохранения 89 млн. 143 тыс. рублей и т.д.

Государственному хозяйству союзного и республиканского подчинения ущерб причинён на сумму 2 млд. 451 млн. рублей  

  Огромный ущерб и убытки причинены колхозам Калининской области, которые составляют 5 млд. 233 млн. 957 тыс. рублей.

Ущерб, причинённый хозяйству религиозных культов, составляет 41 млн. 992 тыс. рублей.

Кроме того, огромнейший ущерб причинён гражданам СССР, проживающих на территории Калининской области. Он составляет 17 млд. 683 млн. 381 тыс. рублей.

С момента вторжения в июле месяце 1941 года германской грабительской армии на территорию Калининской области немецко-фашистские захватчики и их сообщники своими разбойничьими действиями разрушили и разграбили следующие отдельные виды имущества государственных предприятий и организаций только местного подчинения, а также колхозов, религиозных культов и граждан СССР:

271 031 строение, в том числе:

- 195 440 зданий хозяйственного назначения;

- 2 353 здания культурно-бытового назначения;

- 71 757  жилых зданий;

- 87 зданий религиозных культов.

540 565 голов скота, в том числе:

- 162 815 голов крупного рогатого скота;

- 225 532 голов - овцы и козы;

-  66 171 свинью;

-  86 167 лошадей.

1 216 352 головы птицы.

39 674 пчелосемьи.

25 935 сельхозмашин.

206 824 единицы крупного сельхозинвентаря.

1 259 557 тонн сельхозпродуктов.

1 894 300 томов книг в библиотеках, и т.д.

Установлено, что немецко-фашистские захватчики по указаниям правительства Германии и его главного командования сознательно и планомерно полностью разрушили в указанных выше районах 3200 колхозов. Кроме того, 3217 колхозов, не подвергшихся оккупации, но которые вынуждены были проводить эвакуацию скота и имущества, а также подвергались варварским бомбардировкам со стороны германской авиации, понесли значительные ущерб и убытки.

Немецко-фашистские захватчики отобрали и уничтожили у колхозов:

1 545 586 тонн зерна,

1 792 760 тонн картофеля и овощей,

110 309 голов крупного рогатого скота,

123 865 овец и коз,

23 419 свиней,

84 297 лошадей,

224 193 головы птицы,

18 419 пчелосемей.

Уничтожено и разрушено 120 284 строения, в том числе:

- 2 480 жилых  домов;

- 1 115 зданий производственного назначения;

- 15 772 животноводческих постройки;

- 1 642 складов и зернохранилищ;

- 99 130 прочих построек хозяйственного назначения;

 - 161 клубов и красных уголков.

У государственных предприятий и учреждений местного назначения немецко-фашистские захватчики уничтожили и разрушили 13 117 строений, в том числе:

- 4751 жилой дом общим объёмом 6 590 444 куб. м.;

- 30 электростанций;

- 705 промышленно-производственных зданий;

- 375 больниц, поликлиник, амбулаторий:

- 1 394 школы;

- 236 клубов, театров, красных уголков;

-  14 музеев;

- 122 детских учреждения;

- 23 библиотеки.

У государственных предприятий местного подчинения и у колхозов немецко-фашистские захватчики кроме вышеперечисленного имущества уничтожили и вывезли в Германию:

17 паровых котлов,

17 паровых машин,

20 локомобилей,

46 двигателей,

16 дизелей,

709 электромоторов,

115 металлорежущих  станков,

196 деревообрабатывающих станков,

318 автомашин,

68 тракторов,

25 935 сельскохозяйственных машин,

206 824 единицы разного сельхозинвентаря.

Фашистские разбойники и их сообщники отобрали и уничтожили у граждан СССР Калининской области 51 145 голов крупного рогатого скота, 101 498 овец и коз, 39 730 свиней, 989 879 голов домашней птицы, 20 552 пчелосемей, 324 909 тонн разных сельскохозяйственных продуктов, сожгли и разрушили 64 596 жилых домов и 73 034 надворные постройки; разграбили и уничтожили огромнейшее количество одежды, обуви, мебели, посуды и разного другого личного бытового и хозяйственного имущества.

Весь этот ущерб причинён мирным гражданам путём разбойничьих действий немецко-фашистских мерзавцев и их сообщников, вытекавших из их стремления к личному обогащению и созданию условий для уничтожения нашего народа.

Гитлеровцы надругались над чувствами верующих. Они разрушили и осквернили 75 православных русских церквей и 9 часовен, а также 2 костёла и 1 синагогу.

2.       Разрушение городов и других населённых пунктов.

Немецко-фашистские мерзавцы полностью сожгли и разрушили в Калининской области в её нынешних границах город Ржев и рабочий посёлок Селижарово, а также районные центры Погорелое Городище, Молодой Туд,  Луковниково и сотни других посёлков, сёл и деревень. Они сожгли и разрушили целые улицы и кварталы городов Калинин, Зубцов, Старица. Германская авиация путём варварских воздушных бомбардировок сожгла и разрушила почти весь город Торжок и причинила огромный ущерб городу Бологое и десяткам других населённых пунктов, находившихся в тылу, далеко за линией фронта.

Гитлеровцы  в захваченных ими населённых пунктах в первую очередь по указанию своего правительства и командования уничтожали объекты культуры и здравоохранения. Уничтожая школы, музеи, библиотеки, театры, типографии, памятники, гитлеровцы стремились уничтожить советскую культуру и историю русского народа. В городе Калинине, в административном и культурном центре области, во время только двух месяцев хозяйничанья немецко-фашистских захватчиков, что лично засвидетельствовал член ЧГК академик Веденеев, сожгли и разгромили более 70-ти предприятий, среди них крупнейший в Союзе вагоностроительный завод, мощные текстильные предприятия: хлопчато-бумажный комбинат «Пролетарка», прядильно-ткацкая фабрика им. Вагжанова и др. Сожжена крупнейшая швейная фабрика им. Володарского, в груду развалин превращён механический завод, производивший ткацкое оборудование. Уничтожены или повреждены предприятия строительных материалов. Разрушен мукомольный завод, уничтожены мощный элеватор и громадное складское хозяйство с запасом сырых и переработанных сельскохозяйственных продуктов.

Выведено было из строя всё энергетическое хозяйство города.

В период своего пребывания в городе и при отступлении из Калинина немецко-фашистские захватчики при помощи специальных команд поджигателей и минёров сжигали лучшие культурные, жилые и административные здания. Здание исполкома (бывший Путевой императорский дворец), выстроенный в конце ХVIII века замечательным русским зодчим Казаковым и принадлежащий к числу крупнейших памятников архитектуры, а также других зданий, выстроенных Казаковым, сожжены немецкими мерзавцами.

Огромный ущерб причинён жилищному хозяйству города. Всего в г. Калинине разрушено и приведено в непригодное для жизни состояние 7700 зданий.

Разрушены и были выведены из строя водопроводная сеть, трамвайное хозяйство, телеграфная и телефонная связь. Разрушены все мосты через реки Волгу и Тьмаку.

Немецкие оккупанты разрушили три больницы, а также областную клиническую больницу на 400 мест с рентген-кабинетом, электрическим и водолечебным оборудованием.

 Хирургическое отделение больничного городка превращено было немцами в конюшню. Так они поступили и с дезостанцией. Кроме того, немцы захватили и вывели из строя ещё 27 больниц и клиник. Медицинское оборудование и инструмент увезли в Германию.

Немецкие оккупанты уничтожили в городе драмтеатр на 1000 мест, театр филармонии на 500 мест, театр юного зрителя на 500 мест, кинотеатр «Эрмитаж», прекрасные клубные театры вагоностроительного завода и фабрики им. Вагжанова. Они разрушили 42 школы, 7 детсадов, 22 здания детских яслей.

Немцы варварски сожгли основанную Салтыковым-Щедриным областную библиотеку с книжным фондом, содержавшим свыше 500 тыс. томов и целый ряд других библиотек. Уничтожены также памятник В.И. Ленину, памятник жертвам революции 1917 года, скульптурная группа «Ленин и Сталин в Горках»; разграблены ценнейшие коллекции областного музея, редкие экземпляры литературы в Педагогическом институте.

Общий ущерб, причинённый народному хозяйству г. Калинина, превышает 1,5 млд. рублей.

Старинный русский город Ржев, являвшийся важным культурно-промышленным центром области, превращён немецко-фашистскими захватчиками в груду развалин, сметён ими с лица земли, что засвидетельствовали председатель ЧГК тов. Н.М. Шверник и член ЧГК митрополит Николай во время их посещения в 1943 году  г. Ржева.

В г. Ржеве разрушены 2 театра, кинотеатр, краеведческий музей, дом пионеров, центральная библиотека, 10 клубов, 21 школа, 21 детсад, учительский институт, 3 техникума, фельдшерско-акушерская школа, поликлиника, больничный городок, все коммунальные предприятия.

Разрушены также железнодорожный вокзал, все мосты через реки Волгу и Холынку.

Немецко-фашистские захватчики разрушили все государственные и кооперативные предприятия города, а оборудование или уничтожено, или вывезено в Германию.

Фашисты  разрушили и осквернили в Ржеве 22 церкви. Из имевшихся в городе 6 тысяч жилых домов ко дню освобождения осталось только 297 случайно уцелевших домов, и то имевших повреждения.

Памятник В.И. Ленину немцы разрушили и на его месте установили виселицу.

Общий ущерб, причинённый народному хозяйству г. Ржева, достигает 800 млн. рублей.

В городе Торжке народному хозяйству также причинён огромный ущерб. Немцы сбросили на этот мирный старинный город 2200 тонн фугасных и зажигательных бомб и превратили его в развалины.

В отдельных районах, как, например, Зубцовский, Погорельский, Ржевский, Молодотудский, Емельяновский и др., целые сельсоветы выжжены и представляют собой «зону пустыни», так к этому стремились гитлеровцы, давая соответствующие приказы по войсковым соединениям.     

В Погорельском районе сожжено 5 407 домов из имевшихся до оккупации 7178 домов. В Ржевском районе сожжено до 6 000 домов, в Молодотудском 6 150 домов, в Зубцовском более 2 000 домов, в Емельяновском районе 80% деревень сожжено, в Тургиновском - 60%, в Кировском - более 50% деревень, и т.д.

Немецко-фашистские захватчики в своей звериной злобе ко всему советскому, русскому, несмотря на зимнее время, выгоняли население из домов, а дома вместе с находившимся там имуществом зажигали, обрекая население на верную смерть от голода и холода.

3.       Уничтожение мирных советских граждан и военнопленных красноармейцев, грабёж населения и издевательство над ним.

В захваченной части области немецко-фашистские оккупанты установили для населения рабски-крепостнический режим. Они повсеместно и широко применяли насилие и всеми способами истребляли советских людей; вплоть до использования их в качестве прикрытий для своих частей от огня Красной Армии.

Гитлеровцы расстреливали, вешали, сжигали живых советских людей, не считаясь с возрастом и полом, создавали такие условия оккупационного режима, при котором люди массами умирали от голода и болезней.

Они производили разнузданный грабёж населения, забирая у него всё вплоть до детских вещей и игрушек. Заставляли население, включая детей и стариков, под угрозой оружия, работать на строительстве оборонительных сооружений и прочих работах.

В результате этих разнузданных действий немецко-фашистских захватчиков на территории Калининской области в её новых границах погибло 40 876 человек мирных советских граждан, из них расстреляно и сожжено живьём немецко-фашистскими бандитами 5 772 человека, повешено 287 человек и 34 817 человек загублено вследствие невыносимых условий оккупационного режима и, в частности, от побоев, голода, отсутствия медицинской помощи в городах и сёлах, превращённых немцами в тюрьмы и лагеря, а также от артиллерийских обстрелов и воздушных бомбардировок сёл и городов, совершённых немецкой артиллерией и авиацией.

Трудоспособное население фашисты угоняли в немецкое рабство. Они под угрозой оружия и обманом угнали в рабство из Калининской области в её новых границах 23 775 советских граждан обоего пола.

Попирая международное право, немцы бесчеловечно обращались с военнопленными красноармейцами, избивали их до смерти по малейшему поводу и без повода, не оказывали раненым и больным медицинской помощи, морили голодом, обрекая их на смерть, расстреливали и вешали в одиночку и партиями.

   В лагерях для военнопленных  красноармейцев, вследствие невероятной скученности, антисанитарных условий, исключительно плохого питания и побоев погибли тысячи военнопленных красноармейцев.

Всего на территории области в её новых границах гитлеровцы загубили 17 055 военнопленных красноармейцев и командиров. Особенно свирепствовали немцы в городах Ржеве и Калинине и в районах: Ржевском, Оленинском, Зубцовском, Калининском и Погорельском.

 Все эти преступления фашистских мерзавцев установлены многочисленными свидетельскими показаниями, актами, фотоснимками и другими документами, переданными в ЧГК.

Доклад сделан председателем Областной Комиссии содействия работе ЧГК тов. Бойцовым И.П. 16 февраля 1945 года.

-------------------------------------------------------

Копию с подлинника, хранящегося в Государственном архиве Тверской области 07.07.2009 г. сделал  Г.П. Асинкритов. 

Источник:

1.     Материалы Тверского центра документации новейшей истории (ТЦДНИ).

2.     Материалы Государственного архива Тверской области (ГАТО).     

С.Г. Микаэлян рассказывает о боевых действиях в районе города Ржева.

Сергей Герасимович Микаэлян. (1 ноября 1923г. - 10 декабря 2016 г.)

Сергей Герасимович Микаэлян  - советский и российский режиссер театра и  кино. Народный артист РСФСР. Участник Великой Отечественной войны. Почетный гражданин Ржевского района (2003).

Сергей Микаэлян родился 1 ноября 1923 года в Москве. Его отец Герасим Микаэлян был известным литератором родом из Армении. Жили они в центре столицы. В 1937 году Микаэляна-старшего арестовали. Больше Сергей своего отца не видел. Отец умер через три года при пересылке, где-то под Вологдой.

Сам режиссер прошел войну. Как он любил говорить, фронтовая закалка помогла переживать ему неприятности и в профессии. Войну он часто вспоминал. Рассказывал, как ходил в штыковую атаку. А также о том, как на войне избавился от страха - аутотренинг, психология и логика, с помощью которых он убедил себя сам, что если не будет бояться, то пуля в него никогда не попадет. Самые страшные воспоминания о войне у Сергея Герасимовича остались после битвы под Ржевом. 

- Я переползал по полю битвы, которое после кровопролитного сражения всё было усеяно трупами молодых, только призванных ребят, — вспоминал режиссер. - На каждом фронте была своя «долина смерти», у нас она была под Ржевом. Более полутора миллионов полегло там. Этот эпизод потряс меня на всю жизнь.

Как считал Микаэлян, это случилось из-за бездарного руководства армией генералами. Они не думали о жертвах, кидая под фашиста своих солдат. А если бы делали тактически верные расчеты, погибших было бы меньше. С тех пор он не признавал начальство, и кино свое снимал только для людей, а не для удовлетворения чьих-то желаний. Как говаривал Сергей Герасимович: «Я на войне немцев не боялся, а уж чиновников - и подавно».

Сразу после войны он решил поступать в ГИТИС. Но к экзаменам был не готов. Басни и стихи читал плохо, но насмешил приемную комиссию историями с фронта (такие тоже были на войне). А еще удивил тем, что раскритиковал «Вишневый сад» во МХАТе. К слову, в приемной комиссии как раз половина преподавателей была именно из этого театра, но самоуверенного абитуриента всё равно взяли.

Его дебют в кино состоялся лишь в 42 года.

Самой сильной своей картиной Сергей Герасимович считал фильм «Вдовы». Картина о двух старушках-вдовах, которые, потеряв мужей на войне, стали жить в одном доме. И, не зная, где похоронены их любимые, заботились о могиле двух неизвестных бойцов. Фильм с надрывом, смотреть без слез его невозможно.

За свою долгую жизнь Сергей Микаэлян успел снять не так много картин. Он и сам сокрушался, что хотелось бы больше, но случилось, как случилось. Но зато фильмы  Микаэляна будет смотреть еще не одно поколение зрителей. И даже не зная той эпохи, о которой и в которой снимал режиссер, будут чувствовать, что фильмы эти - о добрых, честных и неравнодушных людях.

В журнале «Нева» №2 за 2015 год была опубликована автобиографическая повесть Сергея Герасимовича Микаэляна - «Не убит подо Ржевом». Перед фронтовыми мемуарами режиссёра, во вступительном слове, Михаил Кураев пишет, почему его так тронули эти незамысловатые записи. 

Чем дальше в прошлое уходит Великая Отечественная война, тем больше места в литературе о войне занимают «полу-художественные» и «полу-мемуарные» книжки. Это гибрид из полу-правды и полу-сочинительства. При этом каждый сочинитель выступает перед читателем как вестник той единственной правды, которая ему ведома больше, чем всем другим. И чаще всего, читая эти «полу-книжки», задаешься по прочтении одним вопросом: «Да как же мы победили, если так воевали?!»

Я знал, что мой друг Сергей Герасимович Микаэлян не то что «был на войне», а воевал - оттопал зимой сорок первого от Москвы до Йошкар-Олы на формирование, потом лежал и зимой, и летом в окопах под минами и бомбами, ходил в атаку, был дважды ранен, хлебнул, как говорится, солдатской каши полным черпаком. Знал, что у него есть орден Ленина за работу в кино, орден Славы за бои на фронте. Но того Сережу Микаэляна, москвича, десятиклассника, пришедшего на призывной пункт без повестки, я не знал. Не знал готового умереть за Москву сына репрессированного писателя. Не знал только что принятого в комсомол на фронте паренька, играющего в прятки с немецким снайпером. Не знал, может быть, самого главного.

Как же я рад, что наконец-то читатель может познакомиться с не выдуманным, а подлинным интеллигентным солдатом! Из этого знакомства читатель узнает, как ходили на бьющие по тебе пулеметы, узнает, как можно вести себя под бомбами и совсем иначе под минометным огнем. 

Когда я читал еще безымянную рукопись Сергея Герасимовича, не переставал ловить себя на мысли о том, что читаю не произведение народного артиста, лауреата, режиссера и сценариста любимых зрителями фильмов, а записки солдата, только что вернувшегося из госпиталя домой, в Москву, в Сверчков переулок у Покровских ворот, и бросившегося к столу, к листу бумаги, чтобы потом не пришлось ничего придумывать. Я читал подкупающий своей искренностью и простотой рассказ человека, совершенно не озабоченного тем, как он будет выглядеть в глазах читателя. Читал как рассказ о только что пережитом.

Сочинений о войне бездна, в том числе и сочиненных задним числом мемуаров, а повествование «Не убит подо Ржевом», по моему убеждению, стоит в коротком ряду подлинных исторических свидетельств, где читатель найдет ответ на самые главные вопросы: кто воевал? Как воевал? Почему - победили!

Сергей Герасимович говорил своим читателям, что раньше был уверен, что его пребывание на фронте ничем не примечательно и недостойно внимания читателя.

Но сегодня, когда один за другим уходят очевидцы Великой Отечественной, ему захотелось рассказать о забытой ее странице, к которой он имеет прямое отношение:

- о незаметных тружениках войны, о тех, кто честно служил, но не участвовал в великих битвах, не воевал в знаменательных сражениях, не стоял насмерть на последних рубежах, не совершил ни одного героического поступка, ни одного подвига;

- о тех, кто погиб в первом же бою, кто не добежал до окопа врага, кто не успел ни разу выстрелить, кто даже не увидел фашиста;

- кто погиб ненужной, случайной смертью, наступив на мину, или от шальной пули, или утонув при переправе, или по дороге на фронт под бомбежкой;

- на кого не пришла похоронка, о ком годами не было извещения о «без вести пропавшем», о тех, чьи тела остались лежать незахороненными, чьи имена вообще исчезли из списков погибших, будто и не было их на свете.

О них никто ничего никогда не узнает. Но об одном таком же солдате, только по случайности не убитым подо Ржевом (о самом себе) - с судьбой похожей и непохожей, постыдной и похвальной, полной трагического и смешного, чудес и необъяснимых загадок - он и рассказывает нам. 

Немцы начали бомбить Москву ровно через месяц после начала войны, а именно - 22 июля 1941 года.

Мы, старшие ребята нашего большого четырехэтажного дома-колодца (неподалеку от Покровки и Чистых прудов), дежурили на чердаках, где для тушения зажигательных бомб были заготовлены бочки с водой, ящики с песком, лопаты, клещи да брезентовые рукавицы.

После призыва их, еще не вооруженных, но полностью обмундированных новоиспеченных красноармейцев, не бросили сразу в обреченное сражение, что случилось недавно с трехсоттысячным московским ополчением, а послали сначала на подготовку. Формировали  марш-отряды  по тридцать человек, назначали командира из запаса, выдавали сухой паек (сухари, пшенные концентраты, сахар и махорку) и отсылали на восток. Нам надлежало прибыть во Владимир.

Хотя паника первых дней после начала войны в Москве стихла, но эвакуация продолжалась. Транспорт, видимо, отдали заводам и предприятиям - и мы шли пешком. По шоссе Энтузиастов, знаменитой Владимирке. Кто только не уходил из Москвы! Нагруженные грузовики, подводы, люди с тележками, с колясками, с навьюченными велосипедами. Но поразила больше всего обгонявшая нас «эмка» с тюками на крыше и с большой собакой на заднем сиденье. «Собака - в машине! - прошелестело в колонне. - Буржуи!» - «Где? Где?» - «Вон глянь! Надо же!» Впервые мы увидели советских буржуев.  При выходе из города встретилась большая воинская часть. Бойцы шли строем, в ногу (не как мы - «сено-солома»), все высокие, бравые, в белоснежных полушубках, шапках набекрень, с автоматами на груди. То были сибиряки. Они утихомирили панику и помогли защитить Москву.

Мы прошли Орехово-Зуево, Петушки, ночевали обычно в школах, в физкультурном зале, на полу и прибыли во Владимир. Но там все пункты подготовки были забиты такими же, вроде нашего, отрядами. Нас снабдили сухим пайком и направили в Муром. Теперь мы шли не главной дорогой, ночевали в деревнях, миновали Судогду и явились в Муром. Но и там было переполнено! (Позднее никогда нигде не читал о стратегии и цифрах этого массового исхода московских призывников.) Вновь послали дальше. Прошли Кулебаки, Арзамас, Спасское, Ядрин, Чебоксары и остановились под Йошкар-Олой, в лесу, у поселка Сурки-2.

Шли пятьдесят два дня! Вспоминаю это утомительное путешествие как подарок судьбы. Набрался впечатлений на всю жизнь. Это надо же! Пройти полторы тысячи километров по трем областям, по Чувашской и Марийской республикам, увидеть столько городов, поселков, деревень, столько людей различных национальностей, услышать столько говоров, наречий, разнообразных речевых напевностей, столько всевозможных произношений: и аканье, и оканье, и цоканье, и яканье.

12 декабря поход закончился. Мы прибыли в запасной артполк, расположенный в глухом сосновом лесу, около поселка Сурки-2 Марийской АССР.

Ничего не объявляя и не объясняя, нас рассовали по баракам, сказав лишь, что завтра и всегда в восемь утра - линейка. Барак представлял собой длиннющую, высокую бревенчатую постройку на сто пятьдесят человек с входом и окошками по длинной стороне и двухэтажными сплошными нарами на противоположной стороне. У двери непрестанно горел огромный титан, дававший кипяток и тепло.

Залез я на вторую полку, втиснулся на более-менее свободное место между солдатами-старожилами, улегся на солому, заменявшую матрасы, подушки и простыни, и спросил:

- А казармы тут есть?

Соседи хихикнули:

- Тут - дыра!

После почти двухмесячных различных ночлегов мне грезились ровные ряды железных кроватей с аккуратно заправленными солдатскими одеялами. Продолжил расспросы:

- А на кого здесь учат?

- На «не разбери-поймешь».

Стало грустно. Так ли нам виделось зачисление в настоящую воинскую часть. Вдруг почувствовал: по мне что-то ползло. Ужас! Вши проживали в соломенной подстилке и с радостью набросились на новенького. Я вскрикнул:

- Мы тут и жить будем?!

- Крепись. В таких бараках зэки живали.

Не мог заснуть всю ночь. Первые в жизни вши, все увиденное да услышанное повергло в мрачнейшее состояние.

Наконец-то меня определили в созданную группу будущих связистов. Мы научились работать на телефонном аппарате УНАФ-1 и пробовали экономно тянуть провода. И все же не покидало ощущение, что наш запасной полк - воинская часть какого-то второго сорта. Хотелось поскорее на фронт. Вдохновили и победы Красной армии под Москвой. Многие подали просьбу о зачислении в маршевую роту. Я - тоже. Скорей бы отсюда! Видимо, наши пожелания совпали с намерениями командования: нас сформировали в резервную часть, пропустили через баню-вошебойку (я навсегда распрощался с ними), погрузили в допотопные дачные вагоны и отправили.

Не помню, чтобы кто-то интересовался, на какой именно фронт нас повезут. Всех волновал один вопрос: проедем ли мы через Москву? Ведь большинство притопало в Сурки как раз из столицы. Вдруг подфартит и удастся заскочить домой на часок!

Неведение долго томило, пока не нашелся пронырливый солдатик, добравшийся до машиниста паровоза и выведавший у него половинчатый ответ: «После станции Куровская будет развилка, и если поезд возьмет правее, то Москвы не миновать, а если левее - то не видать!» Мгновенно открыли окна, высунулись под встречный морозный ветер и, вытянув шеи, стали жадно глядеть вперед, на рельсы. Первой заорала «ура» левая сторона: они увидели отклонявшуюся влево свободную ветку. «Ура-а!» - подхватила правая сторона. Затем - и весь поезд.

В дальнейшем их где-то по пути пересадили в стандартные теплушки (сорок человек или восемь лошадей) и, уже как нормальный воинский эшелон, прокатили по окраине столицы и остановили в подмосковной узловой станции Ховрино.  Из многих составов, ждавших тут отправки на фронт, тотчас же повыскакивали солдаты и сплошной вереницей двинулись вдоль наших теплушек в поисках земляков. «Пензяки есть?» - «А алтайские?» - «Тульских самоварников не найдется?» - «А рязанские, косопузые есть?» Из наших никто не отозвался: почти все москвичи. В Ховрино стояли долго, домой не отпускали. В самоволку пойти боялись: еще уедет состав без тебя. Или в Москве напорешься на патрулей, доставят на Стромынку, 37, в комендатуру - и доказывай, что ты не дезертир.

Простояли мы одиннадцать дней. Поехали на фронт неожиданно, без торжественных напутствий. Даже наоборот. Ночью кто-то громко заколотил по вагонам, незнакомый голос матерился и орал, повторяя одну и ту же фразу: «Зассанцы, подъем! Зассанцы, скалывайте лед!» Оказалось, что за все дни стоянки мы, солдатня, по малой нужде не бегали в пристанционную уборную, а оправлялись тут же, у вагона, причем почему-то обязательно на колесо. Естественно, они примерзли к рельсам, и паровоз не мог сдвинуть состав. Пришлось саперными лопатками при свете фонарей всем нашим запасным полком скалывать с рельсов и колес эти чудесно поблескивающие, янтарные причудливые небольшие сталактиты и сталагмиты.

По прибытии выгрузились в Малой Вишере. Пошли в сторону Новгорода. Шли долго, почти без привалов. Чувствовалось приближение к фронту. Недавно здесь шли бои. По сторонам дороги валялись разбитые машины, повозки, чернели воронки от снарядов. Увидели и первого убитого фашиста. Увидели и первого убитого красноармейца. Молодой солдатик лежал на притоптанном снегу у искалеченного осколками деревца. Прибитая фанерка гласила: «Он расстрелян за самострел». Прошли молча. Мы много месяцев стремились на фронт и посчитали, что воспитывать нас совсем неуместно.

Наконец мы прибыли в регулярную часть Красной армии. Каждому выдали винтовку образца 1891-1930 годов и пятнадцать патронов с просьбой их экономить. Начальник штаба Пуртов торжественно объявил: «Вы зачислены в 60-й полк 65-й Краснознаменной стрелковой дивизии. В районе Демянска окружены части 16-й немецкой армии. Наша задача - отбить их попытки выбраться из котла». Нас рассовали по разным отрядам. Связисты не потребовались, и изучавшие УНАФ-I оказались стрелками. Желающим предложили вступить в комсомол, таких оказалось много.

Наши окопы располагались по всей длине кромки большого леса. Впереди за огромным полем виднелась деревня Любцы, занятая немцами. Они часто обстреливали нас минами, а по ночам - трассирующими пулеметными очередями.

Военная обстановка в нашем боевом охранении оставалась более спокойной, чем на основной линии обороны. Ежечасное бдение дозорных, ежедневная чистка оружия, хождение в тыл за горячей пищей да сухим пайком. Угнетало полное неведение о будущих планах командования. Когда же начнутся бои с окруженной Демянской группировкой? Будем ли помогать осажденному Ленинграду? И вообще - когда погоним немцев с нашей земли?

Но вот... В морозное утро 15 марта дозорные сообщили: «К нам ползут - фрицы!» Мы повыскакивали из блиндажа и заняли позиции в окопчиках. «Где они? Где?» Немцы перестали ползти, вжались в снег и стали наблюдать за нами. Мы - за ними. С трудом угадывались зыбкие непонятные очертания. Трудно было определить расстояние и сколько их: может, метров сорок, может, человек десять.

Неужели началось? Вдруг услышал сбоку автоматную очередь, мгновенно присел, как когда-то под трассирующими, и успел - пули сбили верхушку снежной кромки надо мной. Засекли! Пришлось ползти.  Решил перебежками: проползу немного, а пока вскочу, пробегу несколько метров и залягу, он и прицелиться не успеет. Но немец оказался хитрее: он рассчитал, сколько я успею проползти и где вскочу. И двух шагов не пробежал - будто огромным бревном стукнуло в левое бедро. Я пролетел по воздуху еще пару метров и упал, дивясь силе удара маленькой пули. Правый карман шинели был вспорот, железная коробочка с махоркой (а когда-то из-под зубного порошка с белозубым негром на крышке) искорежена, горело в левой голени под пробитым валенком, а из левого бедра, сквозь искромсанную шинель и штаны, растекалась поразительно горячая кровь.

Надо бы заняться ранами, но времени нет, да и бок не сумею перевязать. Пополз на правом бедре. Стало очень больно. Стараясь не обращать внимания на это, выдвигал винтовку вперед, утыкал ее в бок дорожки и подтягивался, оставляя на снегу пятна крови. 

Видимо, крови вытекло многовато: дальше помнятся только отдельные картинки и фразы. Везут на крестьянских санях через лес. Лежу в большой палатке полевого медсанбата на столе - в телогрейке, без штанов и в правом валенке: не могли снять, примерз, а левый, слышал, пилили. В углу, в корзине - ампутированные руки и ноги. Рядом стонут другие раненые. Хирург умело ковыряется в районе шейки левого бедра. «А где пуля?» - спрашиваю. «Улетела. Ранение касательное». - «А как же другие раны?» - «От другой пули. Это - ожоги». Везут куда-то дальше. Слышу слово «Крестцы».

Из медсанбата отправили в эвакогоспиталь. На поезде привезли в Боровичи. Эвакогоспиталь показался раем! Кровати! Белоснежные простыни и подушки! Тумбочки с белыми салфеточками. И - сестрички! Все в белых халатиках; из-под белых шапочек высовываются светленькие завитушки. Все неописуемо красивые. Они заботятся, ухаживают, для них я - защитник Родины! 

После нескольких дней райской жизни в Боровичах меня перевезли в город Иваново, в госпиталь, размещенный в здании бывшей школы. И снова - курорт! Чистота, хорошее питание, прекрасные врачи, приветливые сестры и очаровательные нянечки!

В начале мая нас, группку выздоровевших, выстроили в вестибюле. Приезжий майор скомандовал:

- Кто закончил десятилетку - два шага вперед!

Вышли четверо.

- Предлагаю стать курсантами Свердловского военного училища. Возражений нет?

Трое ответили «нет». Майор уставился на меня:

- Что молчишь?

Вопроса не ожидал, думал, промолчал - и все.

- У меня...

- Что - у тебя?

- Есть... возражение.

- Почему?

Доводов не было.

- Не хочется.

- Не хочется стать лейтенантом?!

- Не хочется.

Майор смотрел на меня как на идиота.

- У нас все условия. Краснознаменное училище. Будешь командиром.

- Не хочу.

- Дурак, полгода будешь учиться, полгода будешь в тылу, полгода не попадешь на фронт!

Довод нашелся:

- Если стану командиром - после войны не отпустят домой.

- Правильно! Будешь служить!

- Не хочу... служить...

Было ли у меня право отказаться, или майор решил, что из такого упертого не получится исполнительный командир, но он больше не сказал ни слова.

Уже не спрашивая, меня в составе группы из других госпиталей направили в зенитно-пулеметное училище младшего командного состава, неподалеку от города Калинин (ныне Тверь).

Училище располагалось в чудесном сосновом бору. Жили в огромных палатках с железными кроватями и чистым постельным бельем.

Учебный процесс был хорошо организован. Строевая подготовка, теоретические занятия, политзанятия, существовала стенгазета, однажды даже собрали всех самостийных запевал, удостоверившись, что в каждом взводе есть минимум двое.

В июне закончилась учеба, прошли экзамены, в зависимости от оценок нам присвоили звание сержанта или старшего сержанта, нежданно выдали первое денежное довольствие - сто семьдесят рублей - и повезли в Калинин. Проходя строем через город, поразился, услышав в толпе жителей, сбежавшихся посмотреть на нас, слова: «какие молоденькие», «совсем мальчишки», «молодых погнали».  Обиделся. Почему «молоденькие» - мы уже нюхали порох. Почему «погнали» - мы идем страну защищать!

Посадили нас, перемешав и кого-то добавив, по привычным теплушкам на сорок человек. И опять не сказали, на какой фронт повезут. Что поделаешь? Дислокация войск - первейшая военная тайна. Оказалось, что привезли их под город Ржев. Нас высадили и повели в неизвестное. Началась моя вторая военная «кампания», полная тягостей, трагизма, несуразностей и необъяснимых загадок.

Шли долго. Переночевали в каких-то блиндажах, землянках и шалашах; утром двинулись дальше. Шагали по нетронутой войной равнине с редким кустарничком и еще более редкими рощицами. Шли не единой колонной, а растянулись; когда утомились, стали просить отдых: «Привал!», «Ноги сотрем!», «Прива-ал!» Командир разрешил. Мы рассыпались по кустам, вытащили сухари, махорку, кто-то перемотал обмотку, кто-то - портянку. Идущие за нами тоже приземлились, но последняя, неполная полурота торопливо проследовала мимо и ушла вперед.

Далеко-высоко в синем небе медленно кружил странный самолет с двумя фюзеляжами.  Побывавшие  в переделках тут же наградили его многочисленными кличками: «Это Костыль!», «Рама!», «Называется Фокке-Вульф!», «Разведчик», «И наводчик». Отдохнув, пошли дальше. Далеко впереди неожиданно пролетел «юнкерс» и сбросил одну бомбу в рощицу, стоявшую на нашем пути. Мы не придали этому значения, не обратили внимания и на исчезнувший «Костыль».

Но по приближении к этой рощице стало тревожно. Странный непонятный гул, протяжный неоднородный звук становился все громче. Пугало его непонятное происхождение. Оно походило на услышанное в детстве перед началом оперы из оркестровой ямы - одновременную настройку всех инструментов. Сравнение оказалось ужасным: то были стоны! Множества голосов. Тихих, протяжных, высоких, низких, глухих, пронзительных. При нашем приближении становящихся все громче. Сливающихся в единый, раздирающий душу своим диссонансом аккорд-стон. Постепенно открылась леденящая страшная картина. Сначала увиделись иссеченные осколками деревья без единого листочка. На уцелевших сучьях висели куски человеческих тел: руки в искромсанных зеленых рукавах-лохмотьях, ноги в окровавленных белых кальсонах, кишки. Внизу - громадная пятнадцатиметровая воронка от тонной бомбы, заполненная шевелящимися ранеными и умирающими, силящимися выбраться оттуда. Дорога шла по краю воронки. «Не останавливаться! Вперед!» - закричал командир. Сразу послышались крики о помощи: «Помогите!», «Санита-ар!», «Спаси-ите!» Командир закричал еще громче: «Не задерживаться! Вперед! Не отставать!» Мольбы из ямы усилились: «Не бросайте!», «Спасите!», «Останови-итесь!», «Братки-и», «Брато-очки-и!» Мы шли, опустив головы.

Впереди себя я увидел, что из воронки вытягивается белая как мел рука и пытается ухватиться за чью-нибудь проходившую ногу. Затем увидел такое же мертвенно-белое лицо - кровь, вероятно, вытекла; ног, может, уже и не было. Это белое лицо взглянуло на меня - огромные, как блюдца, вытаращенно-удивленные глаза будто пронизывали меня, рот что-то кричал, но звука не было. Казалось, что глаза спрашивали: «Почему?! Почему?!» Подойдя еще ближе, заметил, что эта белая костенеющая рука вот-вот судорожной хваткой вцепится в мою ногу. Отпрянуть не смог, застыдился, только с ужасом ждал этого мгновения. Белой руке не хватило нескольких сантиметров. Мы прошли сквозь вопли о помощи, подгоняемые истошным криком: «Не отставать! Вперед!»

Долго шли молча, стыдясь, не глядя друг на друга и наверняка думая одно и то же: все мы сволочи! Ни один не остановился! А что мы могли? Поперек командира?  Не по уставу! Санитаров не было, кругом ни одной деревни. А если отстанешь - попадешь в Смерш как дезертир.  Неужели в той несчастной полуроте и живых не осталось, неужели ушли дальше? И своих бросили?  И как же так получилось, что одной бомбой - всех? Почему не разбросало, а затянуло в воронку? Неужели сидели одной кучей, а не рассеялись по всей рощице? И куда командир смотрел? И куда торопился?! Мимо нас гордо прошли.  Впрочем - это судьба, на их месте могли оказаться мы. Ох, не дай Бог помереть, ни разу не выстрелив в фашиста.  

К середине ночи пришли туда, где нас ждали. И на большой лесной поляне, под ясным звездным небом приняли во Вторую гвардейскую мотострелковую дивизию. Собралось много командиров, произносили речи, кто-то целовал знамя. Мы остались довольны: еще ничего не сделав, стали гвардейцами.

Нас назначили командирами стрелковых отделений, дали из прибывшего пополнения по десять солдат, в основном - казахов, и вручили по новенькому автомату ППШ. Увидев подчиненных и взяв в руки автомат, с волнением осознал, что отныне я командую людьми.

Мы оказались на передовой, в длинной линии окопов по опушке леса, перед огромным полем. За полем виднелось далекое полуразрушенное строение, прозванное мельницей, а правее - далекая деревня, занятая немцами.

День прибытия прошел спокойно, обстрелов не было. Начал знакомиться со своими бойцами. Сразу заговорил о Джамбуле, единственном казахе, о ком знал: в школе «проходили» по одному поэту из каждой братской республики. Но мои казахи о таком и слыхом не слыхивали. В свою очередь они сразу спросили, почему в земле так много красного и красивого, к чему не приближались, опасаясь мин. Встревожившись, попросил показать то место. Они привели к небольшой полянке с растущими по краям огромными яркими подосиновиками. Казахи завороженно покачивали головами и восхищались: красно, красиво! Но они с трудом произносили две согласные слитно, непроизвольно вставляли между ними какую-нибудь гласную, и получалось: «Кырасиво!» «Кырасно!» В этих местах будто не ступала нога человека. Я научил их есть чернику, не сходя с места набирая с одного куста метровой (!) высоты котелок ягод. Казахи были из аулов, никогда не видели трамваев и впервые оказались в лесу. Их все интересовало: почему у сосны нет листьев, почему саперная лопатка такая маленькая и зачем война. Никогда не видел таких милых, наивных, доверчивых, тактичных людей с детским взглядом на окружающее. Полюбил их «по-отечески», хотя был много моложе.

С ночи начались трудности. Нас разбудили: пришлось вытаскивать из грязи военную технику, в основном грузовики. Местность низменная, сразу под дерном - вода, дороги разбиты, объезды тоже. Много ночей потом доводилось заниматься этим. Валили небольшие деревья, мостили гать, подкладывали под колеса сучья и все, что плохо лежало. Или просто вытаскивали машину на себе под аккомпанемент «раз-два - взяли!» Вытащим, вернемся в свой окоп, ставший родным домом, и заснем, пока опять кто-нибудь не разбудит, что-нибудь не застрянет. 

А рано утром началась зарядка. Так солдаты прозвали ежедневную бомбежку наших позиций. С полсотни «юнкерсов», прозванных «лапотниками» из-за неубирающихся шасси, беспрерывно висели над нашими окопами. Они летали по огромному кругу, где-то за горизонтом заменялись либо дозаправлялись - но бомбежка всегда длилась полтора часа, с полшестого до семи утра. Если боевой комплект заканчивался, то бомбардировщики включали сирены, чтобы их жуткий вой принимался за свист бомб и вместе с взрывами создавал кромешный ад. Мы вжимались в землю, на дно окопов, ячеек, канавок, мечтая, чтоб только не было прямого попадания.

При первых же взрывах бросился к своим казахам. Они сидели в окопе на  корточках тесным кружком и тихонько молились. Закричал: «Рассредоточиться! Если будете кучей - погибнете все сразу! Если растянетесь - убьет только одного!» Не вразумил. Пришлось растаскивать за ноги. Еле уговорил прятаться хотя бы по двое.

Бои под Ржевом прозвали «мясорубкой». Сначала ежедневные атаки, потом ежедневные бомбежки. Пятьдесят «Юнкерсов» полтора часа каждым утром - мы говорили: «зарядка» - кружат над передним краем и молотят, молотят, молотят. А потом атаки. Бежим, «Ура, вперед!», а нас секут из пулеметов. Через две недели от батальона, поговаривали, остались одиннадцать человек.

На второе утро я уже высовывал нос из окопа - решил изучить методику бомбардировок. Если б до того услышал, что от бомб можно убегать, не поверил бы. Но на третий день попробовал. Облегчало то, что все повторялось с математической точностью. Самолеты пикировали и сбрасывали бомбы с одной и той же высоты, всегда противопехотные пятидесятикилограммовые, сериями по шесть-семь штук; и они долетали до земли за восемь секунд. В момент сброса, пока они не набрали скорость и хорошо видны, можно определять направление их полета. Если в цепочке бомб видна каждая (как каждый палец в растопыренной ладони) - значит, они летят в сторону; если бомбы как бы скрываются друг за другом (как пальцы, при взгляде на ребро ладони) - значит, они пролетят над местом наблюдателя, долетят или перелетят - определить трудно, поэтому надо мчаться резко в сторону и на восьмой секунде бросаться на землю. Довольно часто я так и бегал. Иногда бомбы падали рядом с тем местом, где лежал только что. А лежал на земле, чтоб не тратить драгоценные секунды на выскакивание из окопа. Попытки обучить этому свих подчиненных быстро прекратил: уж больно непонятливо и испуганно они слушали; да и сам забоялся, что те всё перепутают.

А через несколько дней, когда повел четырех бойцов, обвешанных котелками, во второй эшелон за продуктами на все отделение, неожиданно налетели «юнкерсы». Никаких окопов не было, и пришлось залечь у дороги под небольшим кустиком. Привычно лег на спину, для лучшего ориентирования вытянул ноги навстречу подлетающим самолетам и на всякий случай суровым начальственным тоном предупредил своих красноармейцев, чтоб слушали мою команду. Случай состоялся - пикирующий «лапотник» сбросил цепочку бомб над нами. Заорал: «За мной!!!»  - все вскочили, помчались в сторону; на восьмой секунде крикнул: «Ложись!!» - и плюхнулись в землю. Бомбы упали совсем близко. Из любопытства вернулись посмотреть и  обалдели: одна попала в кустик, где мы лежали. Кстати,  это  был  второй  случай,  когда  я  избежал прямого  попадания;  раньше  не  распространялся  об  этом - ну,  спасал  свою жизнь, да  и  только.  А  тут  захотелось  похвастаться. Но  не  понадобилось: оказались  свидетели - проходившие  бойцы   и  командиры.  Они  разглядывали воронку, поздравляли казахов, одобрительно хлопали меня по плечу: «Молодец,  вывел  своих   из-под огня, представят  к  медали». В  интендантской  тоже  узнали  и  дали  добавок  к  каше.   На  обратном  пути  казахи  радостно лопотали, смотрели на меня с великим удивлением и  вместо  «товарищ  команыдыр» стали почтительно величать «товарищ  стариший  серижаньт!»

Во время очередной утренней зарядки, привычно убежав от возможных неприятностей, вновь лег на спину, протянув ноги по курсу самолетов. Неожиданно из-за головы появился незнакомый командир, остановился около моих пяток.

Хотел было вскочить, но он упредил:

- Лежи! - оглядел меня. - Кто научил?

- Сам.

- Как фамилия?

Ответил.

- После зарядки зайдешь ко мне в штаб батальона! - и удалился.

Штаб оказался большим блиндажом в несколько накатов с кучей командиров и помощников и с солдатом, при входе выплескивающим наружу котелком грунтовую воду.

Когда вошел, позвавший меня командир сказал:

- Будешь моим ординарцем.

- Как Петька у Чапаева?! - вырвалось.

- Увидим... - улыбнулся.

- А как же мое стрелковое отделение?!

- Разберемся.

И - всё! Не понял, хорошо это или плохо. С казахами расставаться не хотелось, а с другой стороны, польстило, что комбат специально приходил посмотреть на меня; понравился и он сам: красивый, немногословный, светящийся уверенностью. Но выбирать не пришлось: приказали - и всё.

Два дня новый начальник таскал меня с утра до вечера, и во время бомбежек, по разным штабам и частям, я дожидался его, пока не выходил оттуда - либо веселый, либо злой; в свои дела не посвящал. Теперь меня не вызывали на спасение застрявших грузовиков, спал в уголке штабного блиндажа на нарах.

А на третий день зарядку немцы отменили - выходной был, что ли, - и стали обстреливать наши позиции минами.

- Давай за мной! - скомандовал комбат и повел куда-то, обходя разрывы стороной.

Неожиданно спросил:

- Граната есть?

- Есть.

- Какая?

- РГД.

- Через сколько секунд она взрывается?

- Через четыре.

- От мин умеешь бегать?

- Умею. Два раза в одну воронку она не падает.

- Дурацкая поговорка. Очень даже падает. Только от другого миномета. Или в другой день, - и заметив, что я запоминающе  внимательно слушал, обстоятельно продолжал: - Бойся первой мины. И смело залезай в ее воронку - следующие пять туда не попадут, - и пояснил: - Немцы обычно отстреливают всю кассету - шесть штук. Одна на полграмма тяжелее, другая на полмиллиметра длиннее, на третью подул ветер, под четвертой дернулась опора миномета - разброс неизбежен.

Вышли на поле намного левее нашего расположения. Разрывы продолжались. Он ободрил:

- Это заградительный обстрел, наобум.

Мы побежали. По воронкам. Иногда запрыгивая в одну и ту же. Вышли из-под обстрела. Потом поползли.

- Мы - в разведке?! - вероятно, я спросил с восторженной интонацией, и мой командир с увлечением начал меня просвещать:

- Нет. В поиске. Видишь тот кустик?

Кустиков было много, но ответил утвердительно, подумав, что через минуту все равно разгляжу.

- Это - дзот.

- Немецкий?!

- Они нас не видят - окошки по бокам, бойница впереди, дверь сзади. Можно на крышу залезть.

Вспомнил фразу Коли Клюева, что линия фронта - не всегда сплошная линия окопов.

- Мы в тылу у фашистов?!

Он рассмеялся:

- Да нет... Просто глянули им в задницу. Может, нам с тобой такой дзот брать придется.

На обратном пути сказал, подчеркивая каждое слово:

- Только никому не говори!

- О чем?

- О том, где гуляли.

- Понял. Я - могила.

Долго не мог заснуть. Со мной говорили как с взрослым, как с начинающим разведчиком. Конечно, он мне не все доверял, но я уразумел, что бросаться грудью на амбразуру не придется, а настанет день - и мы залезем сзади на крышу, на четвертой секунде бросим в окошки гранаты, уничтожим дзот, и наши ринутся в победную атаку.

Утром своего командира не нашел и спросил, где он. Переспросили: «Какой командир?» - «Комбат». Отмахнулись: «Жди, придет». И тут вдруг обнаружил, что не знаю его фамилии. При первой встрече он не назвался, а позднее спрашивать казалось неудобным. Ждал, что кто-нибудь произнесет его фамилию, но все обращались к нему по званию. А я - по должности. И куда он исчез? Может, перессорился с кем-то? А может, послали на повышение? Не удивился б - он казался мне великим полководцем. А может, он был из дивизионной разведки?

Однажды днем спал. Еле разбудили: «Пойди забери документы у летчика». Оказывается, шел воздушный бой, и один самолет сбили. Не могли раньше разбудить! Он грохнулся всего в полсотни метров от нас. Не взорвался; нашел его в лесу по сильному запаху разлившегося бензина. Это был наш истребитель. Мертвый летчик сидел в кабине, тонкие струйки крови чуть вытекли из ушей, ноздрей и уголков рта. От удара-встряски все кости раздробились, и тело походило на желе, один выскочивший глаз висел у груди на ниточке нерва. Вынул из кармана гимнастерки документы, прочел: «...украинец, политрук». Удивился. Почему-то думал, что политруки не воюют, а только воспитывают солдат. Зауважал.

Был и другой случай. Ни взрывов, ни стрельбы. Тишина. С нами в канаве сидел молодой лейтенант, из новеньких. Заметили, что он какой-то обмягший, думали - спит. Попробовали подложить вещмешок под голову - вообще свалился. Как мертвый. Осмотрели с ног до головы - ни раны, ни царапины. Ничего не поняли, послали за санинструктором в медсанбат. Кто-то из бывалых бойцов спросил: «А под мышкой глядели?» Стали смотреть, приподнимать руки и увидели ранку, маленькую, почти без крови. Видимо, поднял зачем-то левую руку, может, от солнца загородился - в этот момент шальная пуля и нырнула под мышку, прямо в сердце, наповал.

30 июля 1942 года в шесть утра загромыхали наши орудия - началось наступление на Ржев. Над длиннющей линией окопов пробежали командиры, повторяя одну и ту же фразу: «После артподготовки по второй зеленой ракете - вперед, в атаку!» Дождик, начавшийся ночью, никого не смущал. Нас переполняло желание взять Ржев и отомстить за все страдания - за унизительную беспомощность при бомбежках, за систематические потери, за две неудачные попытки освободить город и за многое другое - за позорные месяцы отступления, за блокаду гордого Ленинграда, за всё, за всё!

Получасовая артподготовка закончилась. Несколько снарядов угодило в далекое разрушенное строение мельницы, первейшего объекта нашей атаки, и вроде окончательно его добило. При каждом попадании мы кричали «ура!», воодушевляясь все больше. За нашими спинами из-за леса вылетела зеленая ракета. Придвинулись к брустверам окопов, изготовились. Второй ракеты не было. Прошло пять минут. Прошло десять, пятнадцать. Стало неуютно. Что делать? Смотрим на наш далекий правый фланг перед деревней с немцами, те - тоже ждут. Наконец вторая зеленая ракета. Заспорили: «Это - первая, надо ждать вторую». - «Нет, это вторая, надо - вперед!» - «Нет, нет, должны две ракеты подряд!»

Пока мы спорили, далекий правый фланг с криком «ура!» побежал к деревне. Мы тоже заорали «ура!», вылетели из окопов, услышав за спинами долгожданную команду: «За Родину! Вперед! Ура-а-а!!» Бежали солдаты справа и слева, от края и до края, казалось, что нас тысячи и ничто не сможет нас остановить.

И вдруг - пулеметы, снаряды и мины. Одновременно! Беспрерывно! Сплошной треск очередей, грохот взрывов, крики. Начался ад. Хуже бомбежек. Слева упал солдат. Бегущему справа осколком снесло подбородок; он выронил винтовку, ладонями зажал рану, пытаясь остановить ручей крови, и с протяжным воем пошел назад. Мы продолжали бежать. Еще кричали «ура!» и «вперед!». И продолжали падать. Кто-то крикнул «Ложись!» Залегли. Огонь не стихал. Послышалось: «Вперед, перебежками!» Вскакивали, пробегали, залегали, снова вскакивали. Пулеметные очереди косили людей. Те же смерти и ранения.

Происходящее не осмысливалось. Почему танки не пошли? Неужели из-за дождя? Откуда у них столько огня? Куда ж лупила наша артиллерия? До мельницы мы не добежали. А стреляли они не оттуда! Немцев мы не увидели, даже ни разу не выстрелили. Атака захлебнулась.

Где-то кричали: «Отходим!» Глянули на соседей справа - они уже отступали. Медленно, не желая признать поражения, мы повернули. И увиделось невыносимое. Часть поля, которое  мы смогли пробежать, была сплошь покрыта телами убитых и раненых. Поле шевелилось, колыхалось и двигалось. Оно отступало назад, к окопам. Огонь стих. Отчетливо стали слышны крики: «Санит-а-ар!», «Помоги-ите!», «Не бросайте!» Чей-то тонкий голос звал: «Маманя-а-а!» Уцелевшие пригнувшиеся солдаты старались прихватить с собой раненых.

Вернувшиеся в окоп долго молчали. Еще постреливали пулеметы. Еще доползали раненые. Еще молоденький голос звал: «Маманя-а!»

- Это Федька - произнес солдат, тоже молодой. И робко спросил: - Можно схожу?

- Не пущу! - отчетливо сказал стоявший рядом лейтенант.

- И правильно! - вмешался пожилой, а всего-то лет тридцати, солдат (молодые таких и дедами звали). - Куда ему, сосунку? Я-то хоть пожил! Попробую сползать.

- Не пущу!! - вскричал лейтенант. - И так половины не досчитаемся!

Еще раз раздалось: «Мама-а-ня-я...»

Внутри все дрожало. Кровь стучала в висках. Мучительно взрывались вопросы. Почему не было нашей авиации? Почему артиллерия не знала, где их точки? Если танки не пошли по раскисшей земле, почему бросили пехоту под шквальный огонь? А если дождь смешал все карты, почему нельзя было отложить наступление? Казалось, что такая несуразица только на моем, этом невезучем участке фронта, а в другом месте, и совсем недалеко, идут настоящие бои! Солдаты проявляют чудеса мужества и героизма!  Даже было б лучше, если б наша атака явилась стратегическим замыслом, отвлекающим маневром. Мы взяли б на себя всю мощь вражеского огня, и благодаря этому в другом месте наши войска прорвали немецкую оборону, туда хлынули основные силы и взяли б Ржев.

Но еще целую неделю, ежедневно, каждое утро, мы ходили в атаку. Немцы  прекратили утренние бомбежки. Наверняка сообразили, что дешевыми пулеметами можно убить больше людей, чем дорогими бомбардировщиками. А мы? Мы, как под копирку, после чахлой артподготовки по второй зеленой ракете, с криками «За Родину, вперед, ура!», под непрестанным дождичком, опять  без танков,  в  гимнастерочках  и  пилоточках, бежали грудью на пулеметы. Под шквальным огнем  ложились, продвигались перебежками и, потеряв с треть состава, начинали отходить.

И эти дни оказались самыми трудными. К психологической напряженности беспросветных атак добавилась дикая физическая усталость. Казавшийся вечным моросящий дождик усугубил вытаскивание машин из грязи, теперь они застревали повсюду и далеко от наших позиций. Ненадолго, но ухудшилось снабжение продуктами. Стало голодно. Если где-то убивало лошадь, то по цепочке многие узнавали, добирались до того места, отрезали мясо и ухитрялись, наколов на прутики, поджаривать над огнем, разведенным в землянке, под каким-нибудь немыслимым навесом или под мокрой разлапистой елью. Махорка вообще пропала. Пришлось изобретать заменители табака. Сушили и мельчили сосновые иглы, мох, кору различных деревьев, солому и пробовали курить этот «горлодёр».

И тут же решил удовлетворить постоянный зуд усовершенствования военных догм. Еще при первой атаке стали роиться мысли, как «правильно» бежать навстречу пулеметам. Заметил, что немцы всегда стреляли на высоте груди длинными очередями, веером. А мы бежали цепью, рядом друг с другом - практически тоже веером. Риск встречи с пулей увеличивался. Предложил казахам бежать за мной, затылок в затылок, гуськом, так, чтобы со стороны немцев казаться одним человеком. Риск встретить пулю был бы только у первого. Показывал растопыренную ладонь - пальцы веером, и ребро ладони - пальцы сливаются в один. Они, к удивлению, быстро поняли либо поверили, зная историю с бомбежкой.

С волнением так и повел за собой этих милых казахов. И вскоре понял, что почти невозможно сохранять линию «затылок в затылок». После наших атак поле стало неровным, оно пестрело воронками, комьями земли, полуотрытыми ячейками, неубранными трупами. Пришлось перепрыгивать, а в воронки забегать и выбегать. А при перебежках залегать в разных местах. Но встречный немецкий огонь с каждым днем становился менее яростным, под перекрестный,  повезло, не попали, а команду «Отходим!» командиры давали гораздо раньше. Мы вернулись целехонькими.

А потом еще в перерывах между атаками долго думалось. Если погибну напрасно, лишь разведу руками - ничего не поделаешь, судьба! А если каким-то волшебным образом услышу, что погиб напрасно, - перевернусь в гробу! Хотя, возможно, гроба и не будет, только присыпят землицей и воткнут в холмик колышек с надписью на фанерке. А может, повезет, и попаду в большую братскую могилу. А может, вместе с сотнями тысяч других солдат останусь навеки в истерзанной нашей земле; и, может, опять-таки случайно, не попадем мы в списки погибших, даже в цифрах потерь не будем значиться - будто бы нас никогда и не было. И тогда посмертные мытарства окончатся священной могилой Неизвестного солдата. Такие, как мы, будем в ней!

12 августа, поздним утром, совершенно нежданно объявили о наступлении. Наскребли с трудом человек сорок, отвели намного левее места прошлых атак и растянули по длинному прерывистому окопу. Сидим группками. Все - незнакомые. Ждем.

Командир указал на скопление низких кустиков справа: «Там - дзот. Пустой». Тут я понял, что два удалявшихся человечка с продолговатым предметом были немцы; завидев наш танк, они, прихватив пулемет, спокойненько бросили свой дзот. Среди кустиков различил обыкновенный низкий блиндаж, похожий на тот, какой показывал когда-то мой любимый пропавший комбат.

Крикнул своим: «Сбегаю погляжу!» Со мной увязался еще один любопытный. Мы вошли и обомлели. В первой половине блиндажа справа и слева - две массивные, с перинами, железные кровати с круглыми набалдашниками - явно отобранные у деревенских жителей. Совершенно сухие дощатые полы. Стены обшиты досками. Две тумбочки и этажерочка с неприличной для мужчин парфюмерией и галантереей: кремы, тюбики, духи, «гребенки, пилочки стальные, прямые ножницы, кривые и щетки тридцати родов - и для ногтей, и для зубов»! И это - хваленые арийцы! Чуть не стошнило; даже мыло не взяли. 

Ближе к вечеру, не встретив никакого сопротивления, пересекли одноколейную железную дорогу. Вышли на просторное поле. Каким-то образом соединились с некоторыми группками, сидевшими с нами утром в прерывистых окопах. Нас стало около тридцати.

В темнеющих сумерках далеко впереди увидали две подводы, мирно ехавшие по поперечной дороге. Обратили внимание, что у лошадей хвосты коротко обрезаны: стало быть, немцы! Обоз! Мы бросились наперерез. И хотя договорились не стрелять, раздался чей-то выстрел. Обозники помчались. Некоторые из наших на бегу стали палить, не попали. Немцы, хлеставшие лошадей, вот-вот скрылись бы, но передняя телега внезапно остановилась: что-то у нее поломалось. Ездовой спрыгнул и попытался вскочить во вторую телегу. Но второй немец отвернул ее в сторону, промчался мимо и понесся вверх по косогору. Первый, посылая вслед явные проклятия и размахивая руками, бросился вслед за товарищем. Оба скрылись за косогором.

Мы бежали к оставшейся повозке. Двое, опередившие меня, скинули брезент, и взору открылась гора продуктов с давно не виданным чудом - кучей больших караваев белого хлеба! Молниеносно развязал вещмешок, сунул туда три круглых буханки, завязал и понял, что прогадал: другие возились с такими же огромными кругляшами желтого сыра.  Мгновенно вытащил две буханки хлеба и сунул в мешок два сыра, завязал и вижу - кто-то вертит в руках высокую картонную коробку с аккуратно уложенными плитками шоколада. Быстро схватил такую же, еще «бесхозную», коробку, заменил ею один кругляш сыра, и всё!

Подбежал незнакомый молодой, подтянутый лейтенант, отогнал всех от подводы. «Назад! Это - трофеи! Надо доставить в штаб!» Успели отовариться человек пятнадцать. Остальные остались с носом и были обсмеяны: «Не отставайте!», «В атаку надо бегать в первых рядах!», «Кто не поспел - тот и не съел!»

На этом наше наступление закончилось. Нашли удобное местечко, расположились на ужин, стали делиться с «не добежавшими». Кто-то долго возился с трофейной большой коробкой конфет. Они были завернуты в похожие на фотокассеты короткие трубочки с трудом отдираемыми фантиками. Один боец оказался просвещенным и со знанием дела заявил: «Это - сухой спирт!» Поднялся ажиотаж: еще бы! За время пребывания на фронте мы ни разу не видели наркомовских ста грамм, даже не нюхали. Теперь подфартило отпраздновать сегодняшнюю победу по полной программе! Набрали в лужицах котелки воды, развели огонек. Пробовали открыть трубочки ножами, штыками, потрошили, кромсали, но результаты остались непонятными. Сыпались советы. «Грейте вместе с фантиками - они распадутся», «Не кипятите - градус спугнете!», «А может, это для склейки бинтов на перевязках?», «Да конфета такая - эрзац-тянучка!», «А вдруг солдатский гробовой пистончик?» Пробовали, плевались и остались ни с чем. Только через несколько лет я где-то увидел свисающую сверху на коричневой ленте похожую коробочку; ленту облепили мухи - то была мухоловка. Мы же тогда боролись с мухами квадратиками жухлой ядовитой бумаги, лежавшими в блюдце с водой.

А 3 марта 1993 года, в день пятидесятой годовщины освобождения Ржева от фашистов, приезжая на праздник, познакомился со многими настоящими героями ржевских битв, узнал, что не все выглядело так бестолково, как у нас: велись и упорные сражения, и продвигались вперед, доходило и до рукопашной на окраине города. А на одной из встреч ветеранов со школьниками услышал, как кто-то рассказывал о захвате этого самого крохотного обоза. Рассказчиком оказался тот самый лейтенант, отвезший повозку в штаб, - Михаил Скоробогатов, ставший после войны ржевитянином. Мы узнали друг друга, обнялись, повспоминали, сфотографировались, потом переписывались; он обещал в следующий мой приезд показать место захвата этой повозки и где меня вскоре ранило.

Утром нас обстреляли из орудий или тяжелых минометов. Хорошо, что вовремя услышал нарастающий свист снаряда и успел плюхнуться оземь. Небольшой осколок от близкого взрыва все же попал в голень.

Ранка небольшая, но кровь сильной струей била вверх, пульсируя, как фонтанчик воды для питья в Парке культуры. Развязал окровавленную обмотку, разрезал и сделал жгут выше колена. Фонтанчик стал затихать. То струйка била сантиметров на тридцать, теперь - сразу на двадцать, потом еще сникла, еще... и затихла. Всей  другой  обмоткой  туго  обмотал рану. К ноге подвязал еще кусок ветки, что-то вроде шины. Но ступить на ногу не смог: боль резко ожгла. Расстроился. Значит, перебило кость. Это - хуже.

Мимо меня по одиночке в тыл отходили воины. Потом тихо, молча, по одному, парочками, группками,  сгорбясь, смирившись с постыдным фактом отступления - пошли толпой.  В голову не пришло просить о помощи - понимал, что обреку кого-то отстать.  И наивно казалось, что смогу сам дойти, смастерив костыль. Обогнали двое тяжело нагруженных минометчиков, с нами их не было. Опять постеснялся просить о помощи. Но когда увидел их удаляющиеся спины, когда ощутил своей спиной, что за мной наших больше нет, а есть только немцы, и когда замаячил ужас плена, закричал:

- Ребята, помогите!

Не обернулись. Я задвигался быстрее - нет, не догнать, а чтобы подольше быть за ними, подольше видеть их. Полз уже на четвереньках, больно задевая раненой ногой за землю. Чувствуя, что отстаю и почему-то вспомнив, как в полуголодных Сурках стеснялся просить добавок к перловой каше, теперь закричал противным чужим визгливым голосом:

- Помогите! До кустиков! Братцы! Браточки-и!

Автомат с забитым дулом болтался на груди, кобура с наганом стукалась в бедро, вещмешок на спине переваливался с боку на бок. Его узел-петля, как назло, развязалась, и из лежавшей сверху картонной коробки выскользнули на траву, прямо перед моим носом, несколько плиток шоколада. Солдат есть солдат - не пропадать же добру! Приостановился, завязал и закинул на спину мешок, а выпавшие плитки стал рассовывать по карманам шинели. Услышал сзади голос:

- Давай помогу до кустиков.

Подошел третий минометчик с кассетами боезапаса и увидал плитки, исчезающие в карманах.

- А это что?

- Шоколад.

- Откуда?

- Трофей.

- Дашь?

- На.

Минометчик, недоверчиво оглядев плитку, взял, потом моей рукой обнял свою шею, прижал мой бок вместе с кассетой к своему бедру и проволок до ближайших кустиков. Первые двое там стояли, ждали. Мой спаситель предложил:

- Дашь ребятам тоже по шоколаду - мы до тех больших кустов дотащим.

Моментально достал из карманов все, что было, кажется четыре плитки, и протянул. Двое первых обомлели, глядя на эдакое забытое лакомство, затаив дыхание, долго рассматривали, измазюканными пальцами бережно взяли. Потом перераспределили тяжести. Я обнял двоих за шеи, повис у них на плечах, и они пронесли меня с ветерком еще с полкилометра. Мы радостно благодарили друг друга - не разобрать, кто был более счастлив. Они забрали мой автомат: «Сдадим, тебе он не сгодится», - мы пожелали всем удачи и расстались друзьями. Обессиленный, свалился на траву. До вечера особых происшествий не было.

Затемно добрался до железной дороги, «победно перерезанной» нами вчера, переполз рельсы, устроился в придорожной канаве и свалился в сон. Ночью разбудил шум мотора. Тарахтел наш По-2, из женской бомбардировочной авиации. На фоне звездного неба увидел - или показалось спросонья, - как из кабины пролетающего над рельсами «кукурузника» высунулась рука летчика и сбросила обыкновенную небольшую мину. Тут же опять заснул. Близость своей, родной «этажерочки» подействовала успокаивающе, как снотворное, - я проспал. Солнце уже вылезло из-за деревьев.

Долго двигался дальше и чуть не напоролся на двух немецких связистов. Они тянули провод. Но почему-то катушки тащили не на спинах, а в руках не может быть?! Неужели дополз до наших?

Крикнул:

- Кто идет?

Не услышали. Значит, совсем ослаб. Закричал что есть мочи:

- Стой! Кто идет?

Вяло ответили:

- Свои.

Я радостно вскричал, вернее - вспискнул:

- Правда?

Они молчали, было не до меня. Я не унимался, вскрикивал, переспрашивал:

- Правда?! Правда свои?! Правда?!

- Да свои же, свои! - чуть не матюгнулся один из них, и они прошли мимо.

Неужели наши уже близко.

Переполз  я то  поле. Неведомо какими путями добрался до дороги, параллельной линии фронта. Сориентировался по двум бредущим легко раненным, двинулся в ту же сторону и далеко за полдень выбрался на дорогу, по которой когда-то с казахами ходили за продуктами.

Успокоенно, уверенно полз по обочине, по травке. Неожиданно с проезжающей телеги крикнул солдат-ездовой: «Сержант, подари пистолет - подвезу!» Стало обидно. Столько всего натерпелся, а когда медсанбат совсем рядом - «нате пожалте», помощь! Гордо отказался. Дополз до медсанбата - расслабился. Дальше помню себя почищенным, по возможности отмытым, перевязанным бинтами, с медицинской шиной на ноге и лежащим на чистой травке в окружении других раненых. Встряхнул громкий крик: «Микальян!!» Подбежавший интендант Ждан, знавший меня по получению продуктов, радостно, не обращая внимания на ранение, сообщил:

- Про тебя в газете написали, как ты от бомб с казахами бегал. Называется «Бесстрашие и расчет». Сейчас принесу, погоди, не уезжай!

Он убежал. Стало приятно, что похвалили. Хоть за что-то, хоть я как-то...

Но подъехала полуторка, опрятная, чистенькая, совсем непохожая на когда-то застревавших в грязи. Стали неспешно грузить раненых. Мне очень захотелось, чтобы места в машине не досталось, чтобы Ждан успел принести газету. Но в первую очередь стали грузить тяжелых, и меня в том числе. Машина уехала. Невезуха! Расстроился необычайно. Сохранилась бы у меня фронтовая газета - единственная зримая память о единственном ощутимом военном деянии, но на этот раз не повезло! Что поделаешь - не судьба!

Но - еще не вечер!  Подлечусь в очередном госпитале, отдохну и снова вернусь. А что уж потом со мной стрясется - знать никому не дано.

Привезли в госпиталь города Калинина (ныне - Тверь).

Рана стала ныть, потек гной. Врачи рьяно лечили: меняли повязки с мазью Вишневского, накладывали полу - гипс, ковыряли рану в поисках осколка. Ситуация ухудшалась: поднялась температура. И при очередной болезненной перевязке врач сказал:

- Надо резать.

Я не понял:

- Что надо резать?

- Как что? Твою ногу, - и утешил: - Ниже колена.

Не мог поверить, что положение серьезное. Подумаешь - гной! Подумаешь - тридцать восемь!

- Не хочу.

- У тебя гангрена.

- Не хочу!

- Помрешь.

- Все равно - не хочу. Жить калекой не буду!

- Тебя и спрашивать не станем.

- Не дамся! - и для большей убедительности вцепился в железную сетку ложа кровати.

Врач мирно закончил:

- Ничего, заснешь... А проснешься без ноги.

Очнулся в палате, на своей кровати. Нога была цела, болела, но уже не «стреляла». У соседа выяснил, что температура скакнула до сорока одного, что отсутствовал три дня, а койку временно занимал другой раненый. Уверенный, что делали операцию, у появившегося врача спросил:

- Осколок вытащили?

- Нет. Не оперировали. Тебе лучше?

- Да. Почему?

- Организм молодой! - ответил он уклончиво и больше ничего не сказал.

Потом медсестричка тихонько шепнула:

- Поступил американский пенициллин, лекарство такое.

Заморскому снадобью не удивился - на фронте однажды выдали большую красивую банку американской тушенки, - но не понял, зачем выносили в коридор. Злился, что не объяснили, злился, что не спросил. А непонятный коридорный бред долго мучил - тем, что он очень походил на страшную бессонную ночь в Сурках.

Лечение продолжалось, но рана не заживала. Температура была повышенной. Гной продолжал течь, а ежедневные болезненные перевязки не давали результата.

Однажды днем в нашу десятиместную палату пришли два человека без халатов, осмотрели окна, повключали все лампы, оглядели нас и что-то записали. Через пару часов явились уже вчетвером, с медсестрой, с осветительными приборами и киноаппаратом.

Попросили меня протянуть руку и стали ее забинтовывать. Вежливо заметил: «Вы ошиблись, у меня нога раненая». Отмахнулись: «Это не имеет значения». - «Как не имеет значения?! Вы перепутали! Позовите врача!»  Медсестра  молча  продолжала делать «самолет» - сооружение, фиксирующее полусогнутую руку  раненого перед его лицом. Другому больному, артиллеристу, тоже напутали. Потом перед нашими носами сняли картонку с номерами, а затем и наши физиономии. Когда они ушли, палата загоготала: «В киножурнал попали!», «Вошли в историю!», «Теперь у нас свои киноартисты!» Артиллеристу объявили, что он вылитый Николай Крючков, а мне долго не могли подобрать похожего героя, но все же с оговорками выискали Мустафу из «Путевки в жизнь». Обиделся - не похож!

А киносъемки и вообще киноработники не понравились. Надменные, на вопросы не отвечают, держат нас за дураков. И все наврали: артиллеристу, раненному в живот, перевязали голову, а мне соорудили перелом руки! (Через десятки лет иногда шутил: «Мой первый в жизни съемочный день состоялся еще в 1942 году!»)

Надеялся на скорое выздоровление, мечтал хотя бы о трехдневном отпуске - Москва была недалеко от Калинина.  Я уж совсем не ожидал, что эвакуируют еще дальше, на восток. Врачи невнятно сказали про гной, про долгое лечение, про рецидив гангрены. Я расстроился, поняв, что вопрос о сохранности ноги переложили на других. Эвакуация произошла быстро: даже не помню, чтоб переодевался в гимнастерку или штаны. Из кровати на носилках - в машину, из машины - на пристань, оттуда сразу - на пароход, плавучий госпиталь. Как из одной палаты в другую, с вещами.

Оказался в нижней каюте на несколько человек с окнами-иллюминаторами. Пароход - со стороны его не увидел - явно бывший пассажирский, небольшой, колесный. Поплыли по Волге, в тыл.

Добрались до Горького, поплыли вверх по Оке и остановились в городе Павлово.

Госпиталь понравился милыми, радушными и непривычно разговорчивыми нянечками, сестрами и врачами, Прочтя мои «сопроводиловки», подробно объяснили и напугали, что необходимо удалять осколок во избежание гангрены. Резали, расширяли рану, искали - не получилось. Гной тек и тек. Понял, что дела мои весьма плачевны.

А через несколько дней врач вызвал вновь и выложил все начистоту. Вкратце примерно так.  Не знаем, как лечить. У тебя не один осколок, а еще масса мелких от раздробленной кости. Есть три варианта. Обычный, что поощряется. Отправить дальше на восток. Но это глупо - только затянется время. Можно выписать с мокрой повязкой, что возбраняется. И хорошо. Все равно окажешься в больнице. Третий вариант самый правильный: отправить в Москву, где аппаратура лучше. Но эвакуация к центру не популяризируется. Выход один: друг - однокурсник может договориться с начальником московского госпиталя, чтоб тебя приняли. Только доехать ты должен самостоятельно, подробности расскажу. Сможешь? Мгновенно вскричал: «Если один костыль дадите - смогу!»

Был поражен - никогда врачи так откровенно со мной не разговаривали. Сразу позвонил в Москву, рассказал маме.

Через несколько дней начхоз госпиталя, ехавший по делам в Горький, довез меня до главного вокзала. У моего вагона стояла мама. Не ожидал! Я сообщил ей номер поезда и вагона, чтобы она встречала в Москве. И - сюрприз! Приехала, чтобы только проводить меня. Чтоб зря трястись в транспорте туда и обратно! Я б один спокойненько доехал! Но сердце матери всегда найдет повод для беспокойств. Она столько раз в жизни томилась неизвестностью, что, сидя дома в ожидании приезда поезда, извелась бы, издергалась, измучилась бы больше, чем просто съездив за мной туда и обратно.

Столичный госпиталь отличался от  предыдущих  бурно кипевшей «гражданской» жизнью. Утром появлялась свежая пресса, существовала своя стенгазета, у кого-то в палате имелась гитара, часто появлялись фотографы, делавшие снимки раненых, бывали выступления артистов, даже известных, а однажды композитор Бокалов спел свою новую песню: «Сердце бьется, как робкая птичка, лишь увижу случайно ее - покорила студентка-медичка беспокойное сердце мое...»

Наконец почувствовал и столичную медицину. Повезли на каталке. Подвели к операционному столу:

- Ложись.

Лег.

- Не на спину. На живот.

- Рана у меня спереди.

- Будет и сзади.

Лег на живот. Под местным наркозом разрезали чуть ли не всю икроножную мышцу, сантиметров эдак на двадцать, - стали искать осколки. Выражение «сдирать кожу» я, конечно же, слышал. А что такое «раздирать мясо», осознал, когда, извернув  голову назад, увидел свою бедную ногу. Несколькими специальными  пинцетами-захватами  врачи  отдирали  друг от друга каждое, да,  каждое тончайшее мышечное волокно. Казалось, что во всей операционной стоит непрерывный громкий треск раздираемой матерчатой ткани. Поначалу боль выдерживал молча, героически. А вскоре понял, что такое пытка. Пытка - это не когда больно, а когда больно долго!

Мне подарили небольшой корявый, с зубастыми острыми краями, столько натворивший осколок и показали кучку мелких костей. Еще раз спасибо - ногу спасли! Были разорваны главная артерия, сухожилия, многие сосуды, сильно истончена сломанная малая берцовая. Стопа не сгибалась, что по-медицински называлось «эквинус».  Потом улучшилось, не хромал, мог бегать, но с годами рана иногда открывалась - сосуды лопались. А когда с недавних пор становилось больно ступать, вспоминал песенку Леонида Утесова: «Товарищ, товарищ, болят мои раны...»

На медкомиссии дали «нестроевую» и велели через месяц отпуска явиться на переосвидетельствование.

Война осталась позади. И как потом оказалось, это были хотя и самые трагические, но лучшие мои годы, когда я был смелее и честнее, когда люди были  добрее  и  светлее, когда  обращались  друг  к  другу со словом «товарищ», когда пожилые называли меня «сынок», а я их - «папаша» и «мамаша», когда ровесники звались «браток», «братишка», «сестренка», «сестричка» и когда я жил великой Мечтой со всем народом и со всей страной. И когда верил, что больше никогда нигде на Земле никакой войны не будет. 

Источник:

Сергей Герасимович Микаэлян.  «Не убит подо Ржевом». Опубликовано в журнале: «Нева» 2015 г, №2.

Саратовский писатель-краевед В.М. Цыбин - мальчик из города Ржева.

Об уроженце нашего города на сайте oldsaratov.ru представлена следующая информация:

Цыбин Владимир Михайлович. Саратовский краевед, писатель.

Биография:

Годы жизни: 1929 - 2019.

Родился 16 августа 1929 года в городе Ржеве.

В 1941 г. окончил четыре класса ржевской школы.

С 1943 по 1946 гг. служил в военном госпитале, был его воспитанником.

С 1948 по 1951 гг. - курсант Военно-Морского авиационно-технического училища имени В. М. Молотова в г. Молотове (ныне - Пермь).

С 1951 по 1955 гг. служил в минно-торпедной авиации Черноморского флота, затем получал высшее образование. После окончания вуза в 1960 г. был направлен на оборонный завод ПО «Корпус» в Саратове.

Начиная с 1988 г. написал более 200 различных краеведческих очерков, публиковавшихся в газетах Саратова, Волгограда, Нижнего Новгорода, в журналах «Волга», «Степные просторы», «Гонец», «Каспий», «Филателия СССР», «Украинская и русская филателия» и в различных краеведческих сборниках.

В 1996 г. вышла первая книга В.М. Цыбина - «Пароход на Волге», признанная лучшей книгой года.

В 2009 г. вышла книга «Адрес на конверте Саратов» (в соавторстве), названная лучшей книгой года и получившая три золотые медали на филателистических выставках в России и Европе, совместно с двумя другими авторами.

В 2011 г. в соавторстве вышла книга «Первопроходцы космоса», посвященная 50-летию полета в космос Ю. А. Гагарина и Г. С. Титова, а также книга «Волжские суда в Сталинградском сражении».

В 2012 г. вышла книга «Саратовский музей Волгаря», о первом музее речного флота в России.

В 2013 г. вышла книга «Воспоминания о пережитом» (война глазами ребенка), правда о городе Ржеве.

В 2015 г. вышла книга «Волга туристическая», в которой впервые даны четыре этапа туризма на Волге. Также была издана книга «Два Гагарина Юрия Алексеевича» о двух полных тезках Гагарина, встретившихся на космодроме Байконур в 1963 году.

В 2016 г. изданы книги «Подготовка человека к полету в космос», «Волжские горы. Легенды и мифы», «Подвиг космонавта Г. С. Титова» и «Саратовскому яхт-клубу - 140 лет».

В 2017 г. увидел свет сборник поэзии «Стихи саратовских моряков».

Автор книг: «Имя «Саратов» на борту» (2001), «Неизвестный Гагарин» (2002), в  г. - «Космонавты первого отряда» (2003),  «Случайные стихи» (2006), «Записная книжка штурмана» (2006),  «Листочки памяти» (2007), «Опять случайные стихи» (2008), «Саратовский ледокол - первый ледокол на Волге» (2014), «Воспоминания о Севастополе» (2014), «Саратовский речной яхт-клуб - первый на Волге» (2015), «Воспоминания о саратовском краеведе» (2015), «Судостроительные заводы в Саратовской губернии и на Волге в 1843-1917 годах» (2015).

Умер 26 августа 2019 года в Саратове. 

Владимир Цыбин родился в городе Ржеве Тверской губернии. Его жизнь начиналась как у многих подростков того времени. Но война перечеркнула детство, заставив сразу попасть во взрослую жизнь. После долгих скитаний по дорогам войны Володя оказался в рядах воспитанников военного госпиталя города Ижевска. Были тогда «сыны полка». А  он был   «сыном госпиталя». В военном госпитале в обязанность мальчишек входила разная помощь по хозяйству и работа возчиками на лошадях для доставки раненых бойцов с вокзала. Там хорошо относились к маленьким помощникам, а затем подросших определили на учёбу в школу рабочей молодёжи. Владимир Михайлович помнил дни военной поры, как будто это было вчера. В 1946 году за участие в Великой Отечественной войне он был награждён двумя медалями. О военном детстве он даже написал книгу «Воспоминания о пережитом», вышедшую в свет в 2013 году.

Вот что читателям становится известно о военном Ржеве из воспоминаний известного саратовского писателя-краеведа В.М. Цыбина, бывшего в годы Великой Отечественной войны «сыном госпиталя».

На долю двенадцатилетнего мальчишки из города Ржева выпало немало трудных испытаний, которых бы хватило с лихвой не только ребёнку, но и взрослому человеку. В то время немцы стремительно рвались к Москве, а наши войска вынуждены были отступать. Маленький Володя вынес на своих детских плечах все тяготы жителей прифронтовой полосы: бомбёжки, артобстрелы, голод, холод, существование без крыши над головой. Он мог погибнуть тогда несколько раз, но судьба всегда его хранила. Во время очередного налёта вражеской авиации его мать спасла его ценой собственной жизни, накрыв собой. В другой раз его прикрытием от взрыва стала тяжёлая дверь. Словно неведомая сила берегла его.

Пришлось ему пережить и такое событие. В деревне, где они жили в то время, ворвались немцы и едва их всех не расстреляли, но на утро их уже освобождали наши, но и тут Владимир чуть не попал под гранату русского бойца. После взятия деревни советскими солдатами командир Красной армии попросил женщин нагреть воду, чтобы ребятишки отлили кипятком наших раненых бойцов, пристывших к снегу на морозе. Когда Володя с другими детьми выполнял эту непростую работу, их удивляло, что советских солдат было в два раза больше немецких. Тут же лежали и немцы, но ребятам категорически было запрещено им помогать. Что же чувствовали эти мальчишки, когда на них с мольбой смотрели глаза врагов, они ведь тоже были людьми.

Когда человек, прожив большую жизнь, выходит на «финишную прямую» (как в спорте говорят), невольно возникает мысль: а была ли его жизнь интересной, что поучительного и полезного он сделал для общества и что доброго он может оставить в назидание потомкам. Так, примерно, происходит и со мной, и появляется желание поделиться с людьми мыслями о пережитом. Я считал и считаю, что жизнь любого человека всегда уникальна и поучительна. И каждый может рассказать о своей жизни много интересного. Наверное, и в моей жизни есть интересные факты и моменты, связанные с историей нашей Родины и, в частности, с Великой Отечественной войной, которую я немного повидал своими глазами в 12 лет, когда в 1941 году закончилось моё безоблачное детство и началась жизнь беженца, жизнь без дома, без крыши над головой и часто в полуголодном состоянии. Правда, с 1943 года, в 14 лет, я стал воспитанником военного госпиталя, и моя полуголодная жизнь закончилась. А в 1941-1942 годах мне пришлось пережить и бомбёжки, и артобстрелы, и на всю жизнь в моей памяти остался сладковатый запах тротила после взрыва авиабомб. Я видел, как немецкий самолёт мессершмит расстрелял наш бензовоз на дороге и от него ничего не осталось. А позднее, уже взрослым, понял, что так появлялись бойцы, пропавшие без вести. 

Когда начинается война, то как жить человеку, никто не спрашивает. Жизнь и жизненные обстоятельства сами выбирают дорогу для него, и он следует по ней, независимо от того, хочет он этого или нет. Так и я с началом войны шёл по этому пути, не сворачивая с него, и вся жизнь шла, если можно так сказать, по воле Божьей.

В1941 году я окончил четыре класса средней школы. И далее почти два года шла борьба за выживание в тех жизненных условиях, которые ставила война. Родился я в старинном русском городе Ржеве в 1929 году в семье служащих: отец был бухгалтером, а мама счетоводом. С началом войны отец был призван в Красную Армию. Начало войны мне очень памятно тем, что через наш город шло много мобилизованных в Красную Армию, и их с ржевского вокзала отправляли на запад. Мы жили недалеко от вокзала, и часто мобилизованные, а армию отдыхали в ожидании поезда в наших привокзальных скверах, а мы, мальчишки, носили им холодную воду из колодца и поили от всего нашего чистого мальчишеского сердца. Напоить бойцов холодной водичкой мы считали своим долгом, и многие называли нас сынками, очевидно вспоминаю своих детей, с которыми недавно простились, уходя на фронт. Мы, ребятишки, в то время были воспитаны ярыми патриотами своего Отечества, своей любимой Родины. Мы свято верили в то, что говорилось тогда по радио и прислушивались к разговорам старших, это и было настоящей правдой нашей жизни. Многие из нас с усердием выкалывали глаза «врагам народа» в учебнике истории, опальным маршалам – Егорову, Блюхеру, Тухачевскому. А сейчас все они реабилитированы, оказывается, нам тогда про всё это изумительно врали.

Мой дед по матери, которого я немного помню, был тоже за какие-то грехи осуждён «тройкой» и на десять лет отправлен в Сибирь «по Ленинским местам», где и умер. А в 1956 году бабушка получила бумагу о его реабилитации. Вот так! Бумажка есть, а человек был уничтожен неизвестно за что. Но тогда я деда своего осуждал, правда, за что, не знаю и до сих пор.

А мимо нашего дома на вокзал непрерывно шло пополнение для Красной Армии. На город Ржев начались первые налёты фашистской авиации. Противовоздушная оборона Москвы была очень хорошо организована, и часто фашистские самолёты не допускали до столицы. И тогда лётчики на обратном пути бомбили подмосковные города, чтобы не везти бомбы обратно. Так и доставались эти бомбы Ржеву, Старице, Зубцову и другим населённым пунктам. Но более всего доставалось Ржеву. Хорошо помню, что во время первого же налёта на город были уничтожены все заводы и предприятия, выпускающие продукцию для армии, ибо с началом войны все заводы стали работать для армии. С началом бомбёжки Ржева моя мама приняла решение уехать из города в эвакуацию. Но тогда по условиям военного времени надо было на выезд на восток получить разрешение от военного коменданта города. Комендантом нашего небольшого городка был какой-то бравый боевой лейтенант, который разрешения на выезд не дал. Он обвинил маму в том, что она сеет панику в городе, утверждал, что немцев скоро разобьют, война перейдёт на территорию противника и скоро закончится. И отправил её обратно домой ни с чем. Но в городе уже было опасно оставаться, и мама с бабушкой и крёстной матерью принимают решение уехать из города за 18 километров в деревню к родственникам и там переждать все бомбёжки. Вот так мы оказались подо Ржевом в деревне.

В это время как раз под городом Ельней Г.К. Жуков организовал контрудар по вражеским соединениям, и их продвижение на восток ненадолго приостановилось. А потом, после перегруппировки войск и подтягивания резервов, немцы снова ринулись на восток, и их смогли с большим трудом остановить только перед самой Москвой. А мы из деревни без всякого разрешения коменданта пошли пешком в направлении города Калинина, где у нас тоже была какая-то родня. Двигаясь на восток, мы видели, как горели наши тихоходные четырёхмоторные бомбардировщики, которые днём бросались в бой, чтобы остановить продвижение фашистов.

Я же, будучи в то время 12-летним мальчишкой, хорошо помню, как в октябре 1941 года большая группа беженцев из Ржева шла на восток через город Старицу на Калинин (в том числе и я). Я никогда не писал об этом, но теперь решил более подробно рассказать о том, что я видел и сохранил в своей мальчишеской памяти и оценить информацию, переданную в некоторых военных мемуарах.

Изучив большое количество различных мемуаров о Великой Отечественной войне, я нигде не смог прочитать, как оказывали немцам сопротивление на участке от Вязьмы, где наши армии попали в окружение, и до границ Москвы. Какое-то мёртвое пространство получается. Предполагаю, что это были тяжёлые обременительные бои, о которых вспоминать теперь стыдно. А вот по северной дороге через Ржев, Старицу и до Калинина немцы прошли без боёв. Ржев наши войска не обороняли. Старицу фашисты взяли, высадив десант, да и Калинин тоже заняли почти без боя. И, наступая от Калинина, они ближе всего подошли к Москве, намереваясь с боями ворваться в столицу с севера. Но это у них не получилось.

Я хорошо помню, как мы: моя мама, крёстная мать, бабушка и я пошли вместе с другими беженцами из деревни подо Ржевом пешком, через Старицу на Калинин в первых числах октября 1941 года. Пройдя город Старицу, мы встретили большую колонну грузовых автомашин, которые ехали в Ржев забирать беженцев. Что касается военных, то их мы не встретили ни одного человека. Также нам не попалось никакой военной техники – по дороге шли в основном женщины и дети. Когда мы отошли от Старицы на несколько километров, нас догнали грузовые машины, но они были пустыми. Водители рассказали, что около Старицы немцы высадили десант, он обстрелял машины и несколько поджёг. Поэтому они повернули обратно и поехали в Калинин. Они предложили нам сесть в машины и ехать с ними, на что все согласились. По дороге машины подбирали всех беженцев, и в Калинин привезли много людей. Наши родственники в Калинине жили на левом берегу Волги, и мы через мост перебрались к ним, а потом все вместе - в деревню под городом. Немцы взяли Калинин, как упоминалось в мемуарах, 14 октября 1941 года.

А что же стало с моим родным городом Ржевом? Когда после войны в 1949 году, уже будучи курсантом военно-морского училища, я приехал в Ржев, то встретился со своими довоенными друзьями, которые пережили оккупацию города и уцелели. Они рассказали, как фашисты заняли Ржев без боя, так как никаких войск для его обороны не было. По их рассказам, вначале несколько мотоциклистов проехали от станции Ржев-2 через Волгу по мосту, который не был взорван, до станции Ржев-1 на левом берегу Волги и уехали. Через некоторое время подошли вражеские войска и спокойно вошли в город. Воевать было некому. А вот когда наши войска пытались взять Ржев обратно, обстрел города был таким массированным, что погибло много жителей, остававшихся в оккупации. Среди них были моя двоюродная сестра с матерью.

Захватчики оставили город ночью и без боя ушли (2 марта 1943 года), чтобы не попасть в очередной «Сталинград», а вовсе не так, как писали в газетах того времени - «с боями освободили Ржев». Так город вернулся к мирной жизни. Такова историческая правда. Большинство наших войск погибли под Вязьмой или попали в плен; мало кто сумел пробиться и выйти из окружения.

Москву фактически спасли свежие войска, которые в начале декабря 1941 года перешли в наступление и отогнали врага от города.

Когда началось наступление наших войск под Москвой в начале декабря 1941 года, и мы узнали, что освобождены Калинин и Старица, то предположили, что вскоре будет освобождён и Ржев, и тогда бы мы пошли вслед за освободителями к своему родному городу. Но не тут-то было. Ржев почему-то так и не взяли, хотя наши войска прошли по левому берегу Волги и освободили город Великие Луки, находящийся в 400-х километрах от Ржева.

Ржевские беженцы обосновались в небольшой лесной деревушке к северу от Калинина, примерно в шести-семи километрах от левого берега Волги, куда немцы не дошли. Там остановились на какое-то время и мы.

На правом берегу реки были немцы, но они в леса не лезли, боялись партизан. В деревне находились наши военные, их было мало, возможно, они ожидали подкрепления. И вот в ночь на 5 мая 1942 года фашисты решили почему-то взять эту деревню и выбили из неё наших солдат.

В начале ночи в дом, где мы находились, пришли немецкий офицер и двое солдат с автоматами. Осветив нас карманными фонариками, всех поставили у глухой стены, и офицер стал задавать вопросы по-русски: есть ли офицеры, евреи, комиссары. Одна из женщин ответила, что здесь только женщины и дети. Офицер ещё раз внимательно оглядел нас, стоящих у стены, и что-то сказал солдату. Тот навёл на нас автомат и дал очередь поверх наших голов. Дети и женщины начали плакать, а немец рассмеялся и ушёл вместе с солдатами.

Детей кое-как успокоили, но сна не было, а лишь какое-то забытьё. Но через некоторое время опять началась стрельба, взрывы, крики на улице и снова взрывы. И вот снова, пахнув холодом, распахнулась дверь; кто-то запричитал, что нас опять начнут расстреливать. В ответ раздался отборный русский мат: «Что ж вы молчите! Я думал, тут немцы, уж собрался гранату кинуть!»

Так в ту ночь я был вначале почти расстрелян немецким автоматчиком, а затем чуть не подорван советской гранатой.

Когда рассвело, к нам пришёл красный командир и попросил женщин нагреть побольше воды, чтобы отлить горячей водой раненых красноармейцев, которые лежат на дороге, и отвезти их в медсанбат. А мороз в тот день был где-то около 20 градусов. И вот нас, мальчишек и девчонок, отправили с горячей водой на дорогу. Командир приказал отливать только красноармейцев, а фашистам не помогать, пусть замерзают. Мы взялись за дело. Очень быстро раненых по два человека укладывали на сани, и лошадёнка отвозила их в медсанбат.

В памяти осталось, что наших бойцов было в два-три раза больше, чем вражеских, и то, как оперативно санитары увозили раненых, так что греть воду во второй раз не потребовалось.

Наши взрослые женщины стали совещаться, как быть дальше, и приняли решение уходить подальше от Волги в тыл, а то, не дай Бог, фашисты опять вернуться. И мы все пошли в тыл, подальше от врага, дабы не искать новых приключений на свою шею. Иногда над нами пролетали вражеские самолёты, пытающиеся обстреливать нас. Во время одного из таких налётов была ранена в руку моя мама и ещё несколько человек; к счастью, убитых не было. Пуля застряла у мамы в руке, и мы стали искать медсанбат, чтобы её излечить. На вторые сутки нашли госпиталь. Он находился в большой деревне с названием Высокое, которую обошла война. Там царил полный порядок; в первую очередь оперировали военных, а затем уже гражданских. Через двое суток маме сделали операцию, но, увы, было слишком поздно - началась гангрена. Пенициллина в этом госпитале ещё не было, и, промучившись несколько дней, 15 марта 1942 года мама умерла. Эта дата стала второй чёрной датой в моей жизни.

Похоронили маму на огороде у одной женщины в щели, отрытой для укрытия от налётов авиации. Похоронили без гроба, в одной белой простыне. После окончания войны я спросил у моих бабушки (мама моей мамы) и крёстной матери (родная сестра мамы), надо ли искать это место захоронения, но они сказали, что это бесполезная затея: на каком огороде искать могилу - одному Богу известно.

После похорон мы пошли в Калинин; бабушка решила ехать в Сибирь спасаться от голода. Но в Калинине я свалился с тифом и попал в больницу. Когда меня везли в больницу, в глаза бросилось, что все городские скверы заставлены немецкими крестами, ведь у немцев принято хоронить каждого в отдельной могиле. А когда я уже возвращался из больницы, то скверы были пустыми, кресты уничтожили. Думаю, что это было сделано правильно. У нас своих могил хватало.

Бабушка и крёстная мать решили ехать в Алтайский край, наиболее благополучный в Сибири, хлеборобный край. На этот случай нам на троих 27 марта 1942 года областным отделом г. Калинина по эвакуации было выдано удостоверение для следования из прифронтовой зоны в Алтайский край. Это было и удостоверением личности, и документ и на проезд, и на получение в дороге хлеба и других продуктов, и на проведение санобработки, без которой в поезд никого не сажали. Эта маленькая бумажка давала нам право на льготы того времени, а по большому счёту – на жизнь. Хлеб и обеды во время поездки выдавались там, где это было возможно, чтобы пассажиры в дороге не голодали. Вот такое доброе отношение к людям было в то нелёгкое время.

Из этого документа следует, что добирались мы в Алтайский край целый месяц. Ехали по Северной железной дороге через Бологое, Киров, Молотов (ныне Пермь), Свердловск (Екатеринбург) и т.д. Тут мы попали ещё в одну переделку. Между Калининым и Бологое есть узловая станция Спирино, которая была забита эшелонами, и наш состав поставили с краю у самого леса. Неожиданно налетели немецкие самолёты, разбомбили и подожгли несколько эшелонов, среди которых был один с винтовочными и пулемётными патронами. Патроны начали взрываться, и осколки разлетались по всей станции, поэтому часа полтора или два мы пролежали в придорожной канаве, ожидая, когда всё закончится. Затем после расчистки путей мы поехали дальше.

Где - то в середине мая мы добрались до Алтая (станция Карасук), и нас направили в село Лобино, располагавшееся вокруг большого озера. Село было так велико, что в нём существовали два колхоза и большой молокозавод. После голодухи в прифронтовой полосе там была забытая сытая жизнь.

Для нас может быть интересно мнение профессионального военного с академическим образованием Цыбина Владимира Михайловича о ходе боевых действий в районе Ржева. Об этих событиях он в своей книге «Воспоминания о пережитом» (война глазами ребенка), правда о городе Ржеве» пишет следующее.

В современных военных мемуарах и исторической литературе не совсем верно освещён ход боевых действий на участке от Вязьмы по дороге на Ржев, Старицу, Калинин. Например, в книге «Тверская область» (1994 г. изд.) приводятся сведения о боях подо Ржевом и взятии города немецкими войсками 14 октября 1941 года. Но никаких боёв подо Ржевом не было, и наших войск там тоже не было. И захватили город враги чуть раньше. Многие военачальники пишут в своих воспоминаниях, что 14 октября немцами был взят Калинин. Между Ржевом и Калининым расстояние примерно 120-140 километров, и взять в один день два города, расположенных друг от друга на таком расстоянии, практически невозможно. В мемуарах маршалов Г.К. Жукова и К.К. Рокоссовского период боёв с немцами в октябре 1941 года на участке от Вязьмы до Калинина не упоминается, как будто его совсем не было. Видимо, об этом периоде просто сказать нечего, да и стыдно. А уже от Калинина фашисты попёрли на Москву вдоль железной дороги. Там уже были наши войска, они оборонялись, но именно с этой стороны захватчики ближе всего подошли к столице. И только переброшенные из Сибири свежие войска спасли Москву от захвата.

По моему мнению, если бы наши войска в октябре 1941 года могли занять на этом высоком месте оборону, то немцы не смогли бы пройти далее на Старицу и Калинин. Но, увы, войск не было и некому было держать оборону. В мемуарах никто из военных период от Ржева до Калинина не описывает. Просто какое-то мёртвое пространство. Не о чем писать. Да и Калинин 14 октября 1941 года немцы взяли почти без боя.

В завершении своих воспоминаний Владимир Михайлович говорит о себе, что я, конечно, не претендую на полную достоверность изложенных событий, сохранённых моей мальчишеской памятью. Но доля правды в них, безусловно, есть. Некоторые события за давностью лет могли уже подзабыться, многие я воспринимал в соответствии со своим возрастом, а что-то оценивал в зрелые годы, прочитав массу книг и мемуаров о событиях того времени.

Одно я твёрдо знаю, что в то трудное время практически не было беспризорных детей, все находились под присмотром государства и по возможности или учились какому-то делу, или трудились, принося пользу стране.

Многие дети находились в детских домах. Приведу такой пример. Мой ржевский земляк Паша Станкевич потерял родителей, которые погибли, был взят на воспитание из детского дома, а затем определён в суворовское военное училище в городе Калинине. С 1955 по 1960 год он учился вместе со мной (я уже был офицером) в Харьковском высшем авиационно-инженерном военном училище. После окончания училища служил офицером в ракетных войсках, сейчас в отставке, проживает в городе Харькове на Украине. Он также поделился со мной воспоминаниями о том периоде.

Следует напомнить, что в 1943-1944 годах во многих городах были открыты школы рабочей молодёжи, суворовские и нахимовские училища для мальчиков, где они находились на полном государственном обеспечении и получали знания. Многие ребята, как и автор этой книги, были воспитанниками полков, воинских формирований, например, тот госпиталь, где был я и семь моих товарищей. Вот таким было отношение государства к своим детям. 

«Дэйли Бостон Глоуб», 6 ноября 1942 года. На Ржевском фронте с Красной Армией.

Говорят, что, если поскрести русского, получится татарин, но у кого хватило бы смелости связываться с татарином? Наш водитель, которого я прозвал Иван Грозный, провокатор и смутьян похлеще любого татарина. И, конечно, все то время, что мы находились в расположении генерала Дмитрия Лелюшенко, Ивана никто не мог заставить залатать бензонасос в нашей машине. Из-за этого мы и оказались случайно в десять часов вечера у Екатерины Рубцовой и двух ее дочерей.

Наверное, с ними нас свел бог, потому что всего лишь за час до этого мы свернули со своего обычного маршрута и поехали параллельно линии фронта. Машина зачихала и замерла. Мы оказались в одной из прифронтовых деревень. Майор Арапов пошел в первую попавшуюся избу и сразу позвал нас за собой.

В дверях, улыбаясь, стояла блондинка лет 28. Когда мы вошли в большую комнату, то увидели Рубцову-мать лежащей калачиком на кровати с железным изголовьем. Она не вставала, лишь прошептала: «Заходите, заходите». В комнате были еще два солдата и одна девушка в сером свитере и синем берете. Это была Антонина, дочь Рубцовой, как мы узнали позже, а блондинку звали Галиной, она была невесткой, приехавшей из оккупированного Смоленска.

Антонина и Галина поставили греть самовар и стали собирать по всему дому стулья для Ильи Эренбурга, майора Арапова, двух солдат и меня. Между тем, Рубцова-мать перевернулась на один бок, а голова ее лежала на подушке так, чтобы ей все было слышно. У нее были типичные славянские крестьянские черты: немного вздернутый нос и глубокие морщины, хотя ей, видимо, было не больше 50 лет.

- Сегодня не бомбили, - сказала Рубцова-мать из своего угла. - Наверное,

потому что воскресенье.

Потом она засмеялась от мысли о том, что немцы могли пощадить людей в святой день. В это время мы с Эренбургом курили трубки, а Антонина рассказывала нам о том, как немцы захватили их деревню.

Отца застрелили

- Пришли немцы в октябре и были здесь до 31 декабря, - сказала Антонина. - Забрали всех кур, свиней, коров. Обыскали каждый дом и взяли все, что им захотелось. Посмотрите. У нас и мебели-то не осталось. Мы себе нашли этот стол только после того, как они ушли. Видите, в шкафу только пара тарелок: остальное они либо разбили, либо унесли с собой. Отца застрелили. У нас в деревне и в районе много людей поубивали. Антонина рассказывала нам это без видимых эмоций - как старую историю, которую уже пересказывала много раз. Но бойкая украинка Галина с жаром перебивала:

- Когда я сюда приехала в январе с другими возвратившимися, все нас

встречали, плакали, слезы по щекам у них катились. Почти в каждой семье немцы кого-то убили, и у каждого почти все, что было либо украли, либо разбили. Мама и Антонина здесь были все время.

- Мне обидно, что мы не смогли вас принять по-людски, - добавила Антонина.

Потом, отвечая на наш вопрос, она рассказала:

- Одна соседка наша пошла в партизаны. Немцы ее убили. Еще одну девушку, мы с ней очень дружили, немцы посадили в тюрьму. Не знаю, что они с ней делали там, но она себе после этого вены порезала. Тут я спросил, сколько человек немцы убили в этом районе.

128 убитых

- В нашем районе убили 128 человек, - говорит Антонина. - Восемнадцать из них повесили. И большинство не были партизанами. Они вообще ни в чем не виноваты. Одного мужика по фамилии Тишкин вешали шесть раз. Каждый раз люди успевали снять его с веревки - тогда приходили немцы и снова его вешали.

Была еще девушка-партизанка. Она все кричала: «Да здравствует СССР!» Ей отрезали язык, а потом застрелили.

- Так и было! - восклицает Рубцова-мать. - Мне рассказывали люди, которые там были. Немцы наших убивали почти всегда на глазах у всей деревни.

- В соседней деревне Луковниково фашисты обвинили мальчика в том, что он украл еду, - продолжала Антонина, - но он убежал. На глазах у всех повесили его отца и оставили тело висеть еще четыре дня. В другой деревне повесили 8-летнего мальца, у которого в кармане нашли нож. А одного мужика, у которого в карманах нашли телефонный провод, повесили на деревне прямо перед нашим домом.

Пока Антонина и Галина рассказывали, мы узнали, что единственный сын мамы Рубцовой, брат Антонины, ушел на фронт и числится пропавшим без вести уже много месяцев. Уже шесть месяцев нет вестей от мужа Антонины. Муж Галины, естественно, тоже на фронте.

- Боюсь, остальные уже не вернулся, - прошептала Рубцова. - Так мы втроем и останемся. Галина между тем разливала чай, а Антонина принесла большой кувшин молока.

- Прошлой весной завели еще одну корову, - сказала она.

Стоу решил устроить праздник

Молоко было отличное: свежее, деревенское. За последние 15 месяцев я пил молоко только в третий раз. Тут я вспомнил, что у меня была припасена бутылка водки, которую я берег для особого случая. Этот наш визит мне казался как раз таким случаем. Я вынул бутылку из своего рюкзака и помахал ей перед Рубцовой.

Никогда не забуду действия, которое эта бутылка произвела на Рубцову. Она села в кровати и улыбнулась так широко, что были видны ее десны. Потом спрыгнула на пол стремительно, как 20-летняя девушка. По другим женщинам было видно, что в их дом пришел праздник. Галина подбежала ко мне со стаканом.

- Вот один остался. Остальные немцы побили, - сказала она. Так мы и стали пить из одного стакана, и внезапно эта аскетичная комната, с одним лишь половым ковром и голыми стенами преобразилась в радостное место. Пока мы ели черный хлеб с сыром, Рубцова-мать показывала нам фотографии своего мужа, пропавшего без вести сына и мужа дочери. Затем она передала нам карточку той самой девушки, которая порезала себе вены, и стала говорить со слезами в голосе, какая замечательная это была девушка.

- Мама, не плачьте, - упрекала ее Галина. - Нужно взять себя в руки. Сколько немцев еще нужно поубивать. Никого кроме меня, похоже, не интересовало молоко - а я пил его стаканами.

- Сегодня мы копали картошку, - сказала Галина. - Никогда раньше я этого не делала. Муж мой работал в банке, и жили мы очень хорошо. У нас всегда было все, что только можно пожелать: икра, сладости, всё. А теперь нам, женщинам, приходится работать за мужчин. Знаете, женщины в России самые сильные. Если бы не оставалось мужчин воевать, мы бы пошли. Здесь мы следим за тем, чтобы не приземлись немецкие парашютисты. Если бы вы пришли сюда сами по себе, - сказала она мне, рассмеявшись, - мы вас быстро поймали бы. У Галины было живое, умное лицо, но внезапно она помрачнела:

- Если бы не война, мы так весело бы жили. А теперь наша жизнь разрушена. Ничего уже не будет как прежде. С яростью в голосе добавила:

- Мы должны раз и навсегда уничтожить немцев. Вот это и есть голос крестьянской России. Эти люди тоже воюют за свою страну в каком-то смысле.

От керосиновой лампы шел тусклый, мягкий свет. Два солдата улеглись на полу на матрасе, рядом со стулом Галины. Эренбург сидел, подобрав ноги, у стола. Из-за своих длинных густых волос, торчащих в разные стороны, он был похож на потрепанного попугая. Антонина и Галина весело смеялись какой-то шутке, и тут Галина начала петь. У нее был приятный, сильный голос, и, как и все украинцы, она вкладывала всю душу в песню:

- Выходила на берег Катюша,

На высокий берег на крутой.

Вскоре девушка, майор Агапов и два солдата запели:

Крутится, вертится шар голубой,

Крутится, вертится над головой,

Крутится, вертится, хочет упасть…

Ах! Где эта улица, где этот дом?

Где эта барышня, что я влюблен?

Они пели много русских песен, и, в основном, песни были веселые. Лица Галины и Антонины раскраснелись от радости. На улице по-прежнему гремели орудия, но мы не слышали их. Я сидел и слушал эти песни, слушал все, что происходило вокруг меня, впитывал в себя весь уклад русской жизни, который никто никогда не сможет уничтожить. В этой избе не осталось мужчин. Возможно, никто из этих ушедших уже не вернется сюда. И все же в этой избе оставалось то, что Гитлер со всей своей армией так и не смог уничтожить и не уничтожит.

«Крутится, вертится шар голубой…

Крутится, вертится, хочет упасть».

Уже наступало утро, и Рубцова откуда-то принесла еще один матрас и

стала мне показывать на свою кровать. Я стал говорить Эренбургу, что это неудобно, что я не могу.

- Она очень обидится, если вы откажетесь. Вы должны лечь спать там, где она говорит, - сказал мне Эренбург. Рубцова-мать легла с Антониной на матрасе у окна, как будто нет ничего необычного в том, что женщина 50-ти лет ложится спать на полу для того, чтобы гостю было удобно.

Галина осталась спать в крошечной комнате со своим 4-летним Юрой. Эренбурга положили спать в другой комнате, а мы вшестером остались в большой комнате, но только один я, американский гость, спал в кровати.

На следующее утро, где-то около семи, Антонина пошла в колхоз копать

картошку. Улыбающаяся и опрятно одетая Галина ушла чуть позже на работу в военный телеграф неподалеку. Рубцова-мать и маленький Юра вышли на улицу помахать нам на прощанье. Юра сидел на переднем сиденье машины с Иваном Грозным. Мы видели, что ему ужас как хочется прокатиться, но он не просил нас. Он просто стоял и махал. Говорил нам: «До свиданья!»

Так мы и отправились на ржевский фронт.

«Несмотря на сырость и холод, солдаты почти не болели...»

О боевом пути младшего лейтенанта медицинской службы Мотиной (Гусевой) Татьяны Арсентьевны нам рассказала её любящая внучка Петрова Татьяна Владимировна на своей страничке солдата на портале Бессмертного полка.

О людях, попавших в ряды штрафников, рассказывать тяжело. Особенно, когда в их рядах оказывается женщина… Фронтовики называли их «смертниками», потому что бросали этих ребят в самые горячие точки, в прорыв, где шансов остаться в живых практически не было. Этим, обреченным на смерть людям, говорили: «Искупите свою вину перед Родиной кровью и тогда встанете в общие ряды защитников Отечества».

Моя бабушка, Мотина (Гусева) Татьяна Арсентьевна, встретила войну в 21 год, только-только распределившись на работу в район после Ржевского медучилища. 25 июня 1941 года она уже была на сборном пункте станции Нелидово. Там формировался передвижной походный госпиталь №2297 на конной тяге. Все их хозяйство размещалось в повозках 40 пар лошадей. Вскоре их направили на фронт под Смоленск. Вот, что она рассказывает о дальнейших событиях: «Что там было, достоверно рассказал Константин Симонов в своей книге «Живые и мертвые». Как беру книгу в руки, болит сердце. Работали день и ночь с маленькими перерывами на сон, чтобы не свалиться от усталости. Работа осложнялась еще и тем, что не успевали развернуться, как снова и снова сворачивались, и отступали в сторону Вязьмы. В конце октября нас окружили (Вязьминский котел) и взяли в плен. Гнали в сторону Дорогобужа. Мне удалось бежать. Добрые люди подобрали, переодели в гражданскую одежду, выходили. Я решила пробираться в родную деревню по тылам противникам, оттуда уже через линию фронта к своим. Так, от деревни к деревне пришла в родительский дом (д. Мосягино, под г. Ржев)»

Прадед рассказывал, что его дочь пришла вся больная, истощенная. Неделю ее выхаживали. Однажды, к вечеру прибежала соседка и сказала: «Беги, Татьяна, сейчас за тобой придут немцы, кто-то донес им, что ты здесь». Бабушка успела убежать в соседнюю деревню к родственникам, собралась в путь, и в конце февраля 1942 года в районе деревень Алексино-Грибино пересекла линию фронта. Она рассказывала: «Передо мной взорванный железнодорожный мост, от которого осталась одна рельса. Она, как нитка, связывала два конца моста. Как я смогла перебраться по этой тонкой, шатающейся рельсе до сих пор понять не могу... А потом был особый отдел «Смерша», фильтрационный лагерь в Подольске, где находился офицерский состав от младшего лейтенанта до полковника. Я была в звании лейтенанта медицинской службы. Бесконечные допросы: почему сдалась в плен, как бежала из плена, как перешла линию фронта? Разговаривали как с преступницей, не давали спать. После долгих мытарств мне объявили, что отправляют в штрафной батальон санинструктором. Офицеры из разных родов войск вместе со мной были лишены званий и наград, переодеты все в форму рядовых и направлены на передовую. Только наш батальон прибыл на фронт, как поступил приказ форсировать Волгу и захватить плацдарм в районе деревень Шопорово-Пузырево. Наступали тремя эшелонами. Два эшелона успели проскочить на другой берег, а третий оказался под сплошным огнём немецких пулемётов. Я была в том, третьем эшелоне. Наши пошли в рукопашный бой и вытеснили немцев с плацдарма. Моя задача заключалась в оказании первой помощи, а ночами мы переправляли раненых на другой берег Волги в полевой госпиталь. В жестоких боях нашему штрафбату удалось освободить деревни Толстиково, Молчалово, а уже с общим наступлением мы подошли ко станции Мелихово. К тому времени из штрафбата осталось в живых несколько человек… За 3 месяца боев, я ни разу не сняла ватник, не то чтобы помыться. Глянув на себя в зеркало, ужаснулась, я была вся седая. Все эти дни боев за нами следом шел загранотряд и подпирал нас пулеметами, которых нам очень не хватало на передовой.

После освобождения Ржева жалкие остатки батальона сняли с передовой и отправили в Москву, выдали новую форму, вернули звания с понижением на одну степень, наград никому не отдали. Меня, младшего лейтенанта медицинской службы, отправили в медсанчасть железнодорожного батальона». Вместе с этой медсанчастью моя бабушка прошла от Вязьмы до Кенигсберга. Тут познакомилась с моим дедом, фронтовиком-железнодорожником Мотиным Иваном Николаевичем, они поженились. В ноябре 1945 года ее служба закончилась, а в декабре родился мой отец. Было у нее две пеленки, в одну укутывала сына, другую сразу стирала и сушила над печкой. В тяжелые послевоенные годы переехали в Симферополь. Родился второй сын.

Бабушка прожила достойную трудовую жизнь, родилось четверо внуков, меня, единственную внучку, первенца, рожденную 10 мая, назвали в честь бабули - Татьяной. Бабушка всегда говорила, что я ее главный подарок к Дню Победы. Память о бабушке всегда в моем сердце, ее мужество, стойкость, верность  долгу для меня являются примером в нашей, слава Богу, мирной жизни. Она для меня навсегда образец женщины, матери, патриота, воина! Вечная память Героям! Бабуля умерла в 1997 году, похоронена в г. Симферополе.

Мотина (Гусева) Татьяна Арсентьевна.

Спасая раненых солдат, медработники на советских фронтах в последнюю очередь думали о том, как спастись самим. Читая записки о военных дорогах ржевитянки Мотиной Татьяны Арсеньевны невольно сравниваешь - какие люди были раньше и какие сегодня. Понятно, что сейчас не военное время, но тем не менее ужас охватывает от ощущения разницы. Мне кажется, что такие воспоминания ветеранов о Великой Отечественной войне должны изучаться в наших школах, чтобы любой ребенок, когда вырастет, не думал о том - стоит начинать любую войну или нет, и что может принести за собой любая война.

Этот рассказ - исторический памятник. Их автор была живым свидетелем той войны, которая как никакое другое событие сейчас многие пытаются оболгать в разных источниках, начиная от всевозможных мемуаров и кончая откровенной ложью многих историков. Ведь еще живы, слава богу, некоторые ветераны и сейчас, на исходе лет, оставшиеся в живых они не лукавят и не ищут славы, они просто говорят правду, которой очень немного осталось о прошедшей войне.

На портале «Я помню!» есть интервью с младшим лейтенантом медицинской службы Мотиной (Гусевой) Татьяны Арсентьевной о событиях тех лет. Вот что она рассказывает о той войне.

Мотина Татьяна Арсеньевна.

- Я родилась в 1920 г. в деревне Мосягино, что в трех километрах от взлетной полосы Ржевского аэродрома.

Отец мой, Гусев Арсений Парфенович, в Первую мировую был сапером в лейб-гвардии Егерском Его Императорского Величества полку и специализировался на взрыве мостов в тылу германских войск. Ущерб от взрыва моста был колоссальный, поэтому мосты хорошо охранялись. Если немцы обнаруживали диверсионную группу, то принимали все меры по ее уничтожению. Захваченных саперов расстреливали. Но если задание было выполнено, то при возвращении все награждались Георгиевским крестом. У отца было две такие награды. В 1918 г. приехало какое-то начальство, роту построили, и оказалось, что почти половина личного состава награждена царскими наградами. Прибывшие руководители были крайне недовольны. Назвали солдат царскими холуями и в ультимативной форме потребовали награды сдать. Отец вернулся домой и работал в городе Ржеве в артиллерийских мастерских.

Мой брат Петр всю войну летал штурманом на бомбардировщиках. Второй брат, Евгений, служил комендором на башне главного калибра линкора «Октябрьская революция». В начале войны часть экипажа направили на усиление береговых батарей острова Эзель, где он и погиб. Третий брат Павел был фельдшером в танковом батальоне. Умер от ран в госпитале в Белоруссии. Перед войной я окончила Ржевское медучилище и была направлена на работу в Высоковский район медсестрой. Шел мне тогда 21 год.

Началась война, и 25 июня 1941 г. я уже была на сборном пункте станции «Нелидово». Там формировался наш передвижной походный госпиталь № 2297 на конной тяге. Все оборудование, имущество, медикаменты было запаковано в ящики и погружено в 40 армейских пароконных подвод. Госпиталь в облаках пыли и страшной скученности на дорогах выдвигался навстречу фронту под Смоленск. Развернуться госпиталь не успел. Налетели самолеты и с воем начали на нас пикировать, сбрасывать бомбы и обстреливать из пулеметов. Народ необстрелянный, где прятаться, не знает. Одни полезли под подводы, другие, и я том числе, побежали в пшеничное поле. Казалось, налету не будет конца, а когда все затихло, личный состав стал собираться у дороги, на которой валялись колеса от повозок, перемешанные с землей медикаменты, лежали убитые и раненые, половина коней погибли, часть разбежалась по полю. Практически госпиталь прекратил свое существование, ни разу не развернувшись. Оказав первую помощь оставшимся в живых своим коллегам и отправив их в тыл, мы на оставшихся подводах продолжили движение к месту назначения. Впечатление от увиденного было такое, что почти двое суток я не спала.

Вскоре я познала, что такое фронт под Смоленском. Кровь, увечья и стоны раненых, а над тобой почти без перерывов носятся самолеты с черными крестами. Работа день и ночь с маленькими перерывами на сон, чтобы не свалиться от усталости. Работа осложнялась еще и тем, что не успеем развернуться, как снова и снова сворачиваемся и отступаем в сторону Вязьмы. По беспорядочным командам чувствовалось, что назревает какой-то кризис. Запомнилось, как идем по дороге среди неубранной ржи, а параллельно нам на расстоянии 200-300 метров вдоль леса на бронетранспортерах и танках едут немцы и не стреляют, а кричат «Рус, ком, сдавайся». В сентябре мы уже поняли, что находимся в немецком тылу. Трудно сказать, с какой частью мы отступали. Какие-то подразделения к нам примыкали, потом отделялись и уходили, и все старались у нас оставить раненых. Мы ревели от беспомощности. На 8 медработников у нас было около 70 человек раненых. Если раньше мы могли двигаться на восток днем, то теперь - только ночью с высланной вперед разведкой. Немцы блокировали дороги, и в итоге мы оказались в лесу с нашим обозом. Нашего майора вызвали к командованию, и вернулся он к нам с пренеприятным известием, что с таким тылом подразделение через немецкие порядки не пробьется, раненых придется оставить в близлежащих деревнях, на это нам даются сутки. Трех медработников, которые не могли идти пешком, решили оставить с ранеными. Разделились на три обоза и поехали в разные стороны. Карты не было, и поэтому ехали куда глаза глядят. Повозки должны были оставить в деревнях, а с лошадями вернуться. В итоге вернулись сопровождающие только с двух обозов.

И началось многодневное хождение по лесу. В деревни без разведки не заходили, боялись напороться на немцев. Командование решило в связи с прорывом через немецкую оборону спрятать штабные документы. Для этого на большой поляне, под большой отдельно стоящей сосной вырыли яму, в которую положили металлический сейф и еще какие-то ящики. Вроде бы все нормально, однако кто-то предложил в этот сейф положить документы, и партийные, и комсомольские билеты, и награды, чтобы при прорыве через линию фронта не достались врагу. Это решение обосновывалось тем, что в ближайшее время наши войска перейдут в наступление, и эти документы мы выкопаем в полной сохранности. Знала бы я, какие неприятности мне принесет это дурацкое решение! В итоге я осталась без удостоверения личности и комсомольского билета.

Подошли к какой-то реке и решили переправляться ночью, а днем заготовить плавсредства. Отсутствовали в нужном количестве топоры и пилы. Нашли альтернативные средства в виде брошенных грузовиков, которые разобрали, и из бортов, камер и бензобаков получились вполне сносные плоты. Весь день шел дождь, все промокли до нитки и очень замерзли. Костров не разводили, а уже заканчивался октябрь. Переправились удачно, но под утро напоролись на немцев, и они нас засыпали минами. Весь день то слева, то справа гремел бой, наши подразделения прорывались из кольца, а под вечер нас окружили и взяли в плен.

На каком-то большом поле немцы организовали лагерь военнопленных, куда каждый день приводили наших бойцов. Тяжелораненых не было, их немцы добивали на месте. Однако в лагере, где находилось тысяч пять солдат, каждый день выносили в овраг 10-12 человек умерших. Было очень холодно, дождь не прекращался, солдаты сидели кучами, стараясь согреться. Шинелей у многих не было, поэтому, чтобы спастись от дождя, котелками копали яму, делали в ней нишу и там сидели. Солдат немцы не кормили, поэтому все перешли на подножный корм и стали есть траву. Через три дня на поле травы не осталось.

Когда утром поступила команда строиться, все испытали облегчение, ведь идти все же теплее. Колонна построилась и пошла, а в опустевшем лагере раздалась трескотня выстрелов: это немцы добили тех, кто не смог выйти на построение. Гнали нас в сторону Дорогобужа. В этой огромной колонне было всего три женщины, и мы старались спрятаться от немцев в общей массе. Однако скоро были замечены, и немцы между собой стали обсуждать эту тему. Наши солдаты увидели это и говорят, что до вечера нам необходимо из колонны исчезнуть, иначе вечером немцы отделят. А как это сделать, никто не знал. Под вечер случай представился, когда по какому-то селу спускались к речке. Вдоль заборов росли вишни, которые закрывали немцам видимость вдоль колонны. При повороте улицы сзади идущий конвоир потерял нас из виду, и в этот момент хлопцы говорят: «Бегите во двор». Страх парализовал ноги, но нас буквально втолкнули в калитку. Мы вдвоем бросились к дому, а третья женщина, военврач, с криком «Нет!» бросилась обратно. Около дома рвалась на цепи большая собака, но мы находились в таком состоянии, что мы ее не видели и неслись прямо на нее. Собака решила, что мы ее сейчас затопчем, и бросилась в бегство, а мы стали стучать в дверь избы, но никто нам не открывал.

Бросились к сеновалу во дворе и попытались залезть на сено, но без лестницы это нам не удалось. Тогда мы полезли под сеновал. Там был зазор сантиметров 20 между землей и жердями, на которых лежит сено. Это было куриное царство. Куры с криком разбежались, а мы там чуть не задохнулись от пыли. Затаились и не дышим, а колонна проходит мимо. Видим, что после прохода колонны немцы проходят по дворам с осмотром и стреляют в обнаруженных беглецов и собак и подходят все ближе и ближе к нашей избе. Мы аж оцепенели от ужаса. Вдруг они прекратили это занятие и пошли догонять колонну, а в наш двор не зашли. Так мы пролежали еще час. И вдруг открывается в избе дверь и выходит хозяйка. Мы пытаемся выбраться - и не можем. Застряли так, что еле выбрались за полчаса. Мы имели жуткий вид, вывалявшись в пыли. Переоделись в гражданскую одежду, переночевали и утром направились в сторону Ржева. В деревни заходили с опаской, боялись наскочить на немцев или полицаев. Иногда удавалось переночевать в доме и подкормиться. А в основном ночевали где попало - на местах боев в блиндажах, в разрушенных домах, и так от деревни к деревне шла в сторону родного дома. Думала, немного отдохну, наберусь сил и двинусь через линию фронта к своим.

Пришла в Мосягино. В доме - немцы. Родителей нашла в землянке. Сколько у них было радости, что я жива! К сожалению, радость была недолгой: в конце недели вечером прибежала соседка и сказала: «Беги, Татьяна, сейчас за тобой придут немцы, кто-то донес им». Успела с подругой убежать в деревню Марьино к нашим родственникам Снетковым. На их доме была табличка с надписью на немецком языке «Тиф». Это нас спасло. Прожив около месяца у Снетковых, мы с подругой приняли решение идти через линию фронта к нашим.

Ориентировались по канонаде и старались в села не заходить. Шли лесными массивами, если видели немцев, затаивались. Один раз не заметили, как подошли к дороге, а в этот момент выезжают из-за кустов сани с немцами. Мы оцепенели от ужаса, а немцы, видимо, дремали и проехали мимо нас в трех метрах и среди стволов деревьев нас не заметили. Мы с перепугу потом бежали по лесу, пока не попадали без сил. Я уже начинала сомневаться в том, что наша авантюра с переходом линии фронта в феврале завершится благополучно. Был сильный мороз, и мы страшно замерзли, брели по лесу просто вперед и готовы были ко всему. Вдруг услышали звук мотора и увидели, как вдоль опушки проехала полуторка с двумя нашими солдатами в кузове. Радости не было предела. В итоге в районе деревень Алексино и Грибино нам удалось перейти линию фронта. В ближайшем селе мы, счастливые, явились на глаза командованию и представились. Те были очень удивлены, что две девчонки в такой мороз лесами перешли линию фронта.

На следующий день мы предстали перед представителем «Смерша» - в гражданской одежде, без документов, и еще пришли от немцев… Короче, немецкие шпионы. С подругой нас разлучили, и начался бесконечный процесс дознания. В итоге я оказалась в офицерском фильтрационном лагере, который располагался на территории института в городе Подольске. Условия содержания в лагере были очень жесткие: никаких перемещений по территории. Жили в аудиториях по 30-40 человек. Контингент - офицеры от младшего лейтенанта до полковника. Привозили одних, исчезали неизвестно где другие. Все понимали, что без последствий пребывание здесь не окончится. Особо о своих злоключениях никто не рассказывал, боялись подсадных. По ночам вызывали на допросы, где разные следователи задавали одни и те же вопросы. «Ты - предатель. Тебя заслали немцы. Где документы? Цель перехода линии фронта? Как ты смогла самостоятельно пройти через немецкий тыл?» И так за ночь два-три раза. Обстановка рисовала мрачную перспективу. В одну из ночей меня вызвали с вещами. Это был сигнал к тому, что сейчас что-то в жизни произойдет. В комнате за столом в полумраке сидели три человека. Один выпалил заученную речь, что я, изменник Родины, разжалована в рядовые и направляюсь санинструктором в дисциплинарный батальон, чтобы искупить свою вину кровью. Что такое дисциплинарный батальон, я понятия не имела. Но появилась какая-то определенность. Мне выдали обмундирование на два размера больше с заштопанными дырками, и я из лейтенанта медицинской службы превратилась в рядового жуткого внешнего вида. В нашей команде были и бывшие капитаны, и бывшие полковники, все по-разному воспринимали свою трансформацию в рядового, а я почему-то радовалась, что все уже окончилось. Я не представляла, что все только начинается. Нашу команду построили, распределили по взводам, представили нам штатных командиров и предупредили, что любая отлучка из расположения рассматривается как побег. В нашей команде набралось человек 150. Нам выдали по буханке хлеба на двоих и ускоренным маршем погнали к фронту. Оружие, сказали, получим на месте. В этом подразделении был единственный медработник - это я, и в помощь ко мне прикрепили двух бойцов в качестве санитаров.

По мере приближения к фронту появлялось все больше знакомых названий населенных пунктов, и в итоге мы оказались под Ржевом в 10 км от моей деревни Мосягино. Мы как маршевая рота влились в состав дисциплинарного батальона, находившегося под Ржевом.

Только мы прибыли, поступил приказ в районе деревень Шопорово-Поздырево форсировать Волгу и захватить плацдарм на правом берегу в районе дома отдыха им. Семашко. В атаку пошли в темноте без артподготовки, внезапно и стремительно. Наступали тремя эшелонами. Первому эшелону удалось перебежать по льду под береговой обрыв, а части второго и третьему незаметно перебежать не удалось. Немцы открыли шквальный пулеметный огонь. Минометным обстрелом разбили лед на Волге, и все, кто был на льду, стали погружаться в воду. И это при сильном морозе! Все слилось в страшную какофонию: впереди грохотал бой, а над рекой стоял сплошной стон, истошные крики, ругань. В немецких окопах на другом берегу шел скоротечный рукопашный бой. Немцы не выдержали натиска и отступили. Мы захватили территорию дома отдыха и закрепились на захваченном плацдарме. Утром все увидели цену ночной атаки. Вся река была усыпана вмерзшими в лед телами. Так они и лежали до ледохода. Моя задача заключалась в оказании первой помощи раненым и эвакуации их через Волгу. Эту работу приходилось делать только ночью, так как немцы все простреливали фланговым огнем. Бои по удержанию и расширению плацдарма были упорными и жестокими. С боями нам удалось освободить деревни Толстиково, Мончалово и подойти к разъезду Мелихово. От той маршевой роты, с которой я прибыла, осталось несколько человек.

За три месяца боев я ни разу не сняла с себя ватник. Не то что помыться, а даже взглянуть на себя не было возможности. А когда однажды взглянула на себя в зеркало, ужаснулась: я вся была седая. Поразительно, но при постоянном пребывании в холоде и сырости без сна и отдыха солдаты практически не болели респираторными заболеваниями. В основном доставали фурункулы. Отступили холода, началась другая беда - распутица. Вода была везде: на дорогах, в траншеях, окопах и блиндажах. Укрыться от немецкой пули можно было только лежа в луже. Вывезти раненых в тыл была проблема. Если раньше машины с трудом проезжали низкие места, где водители не гнушались бросать в колею немецкие трупы и ехать по ним, то теперь движение автотранспорта прекратилось вообще, а лошадьми много не вывезешь. С дороги свернуть боялись: из-под снега рядами вытаивали мины, и наши, и немецкие. Тепло принесло страшный запах разложения. За каждым кустом лежал труп или нашего бойца, или немца, и некому было их закапывать. Расплодилось невероятное количество мух.

Все эти дни боев за нами следом шел заградотряд и подпирал нас пулеметами, которых у нас явно не хватало. Наши ребята дрались смело и умирали не потому, что сзади шел заградотряд, а потому, что всеми двигал один порыв - бить фашистов и гнать их с родной земли.

Я ползала по передовой, пытаясь оказать посильную помощь раненым. Немцы видели, что ползает девчонка, смотрели и не стреляли. Часто махали рукой и звали к себе. Но иногда, после кровопролитной атаки, обозленные, не давали возможности даже высунуться из окопа, сразу открывали огонь на поражение. Тогда приходилось дожидаться темноты, чтобы собрать раненых, но многие не доживали. После очередной атаки поползла оказывать помощь раненым. Ползешь от бойца к бойцу и видишь, что у одного есть надежда выжить, и радуешься, а у другого - никакой; плачешь и утешаешь, что сейчас за ним придут.

Подползаю к очередному бойцу и начинаю его перевязывать, и в этот момент в него попадает еще одна пуля. Я затаилась и только пробую развернуться, как в бойца попадает еще одна. Тут во мне все сжалось от ужаса: я поняла, что немец решил меня пристрелить. Затаилась, не шевелюсь, пролежала полчаса. Не поднимая головы, стараюсь осмотреться. Вижу, слева в двух метрах - воронка от снаряда, значит, мне надо попасть туда. Начинаю медленно разворачиваться головой к воронке, и в этот момент - удар в спину прямо по позвоночнику. В глазах - искры, а в голове - одна мысль: «Вот и все». С этого момента не слышала больше ни грохота боя, ни свиста пуль, наступило какое-то безразличие. Попробовала пошевелить одной ногой - шевелится, попробовала другой - тоже шевелится, значит, не все потеряно. Пробую рукой ощупать спину - там что-то мокрое. Смотрю на руку: пальцы красные, но от них идет какой-то забытый на войне запах. И вдруг вспоминаю, что так пахнет рыба, но не могу понять, откуда тут рыба. В голове - одна мысль: надо добраться до воронки, там - жизнь. Подтягиваю под себя ноги, резко отталкиваюсь ими и лечу головой вперед прямо в воронку, и в этот момент что-то раскаленное вонзается в ногу выше колена. Немец в меня попал в полете и прострелил ногу навылет. В воронке я оказалась не одна. Один боец уже умер с кишечником в руках, а у второго была агония. Я перевязала свою ногу и стала ощупывать спину. На спине у меня был немецкий вещмешок, в котором были личные вещи: буханка черствого хлеба, маленькие ботинки и две банки консервов - это командир роты принес из тыла и сегодня утром меня наградил. Все свое таскали с собой, так как не знали, где придется ночевать. Стала разбирать мешок и обнаружила, что немецкая пуля пробила хлеб, две банки консервов, новые ботинки. Консервы оказались килькой в томате, и их содержимое текло через дыру на спину. Когда стало темнеть, услышала, кто-то зовет: «Сестричка». Это ребята приползли меня искать. Меня вынесли с поля боя, переправили через Волгу и отправили в госпиталь в Москву.

После выздоровления меня восстановили в офицерском звании на ступень меньше и направили в резерв. Оттуда направили в санитарную летучку, занимающуюся эвакуацией раненых из передовых госпиталей. И вдруг дают новое направление в 48-й отдельный железнодорожный восстановительный батальон. Первое, что подумала, что теперь пешком ходить не буду, а буду ездить на поезде. Сильно я заблуждалась. Пришлось пешком следом за фронтом пройти от Вязьмы до Кенигсберга, восстанавливая железнодорожное полотно и движение поездов. Батальон на 70% был укомплектован жителями среднеазиатских республик. Многие ни слова не понимали на русском языке, что создавало большие проблемы. Двигались вслед за фронтом, восстанавливая железнодорожный путь, который немцы очень добросовестно разрушили. Норма восстановления была 2 км в сутки. Рельс перерубали тремя ударами по зубилу. Сверлили отверстия для стыков рельсов с помощью сверла с трещоткой. Норма была 40 отверстий за смену. Если фронт останавливался, батальон бросали на лесозаготовки, при этом переводили на третью категорию снабжения. Плохое питание, тяжелая работа делали свое дело. Начинались болезни, фурункулы, авитаминоз. Когда раздавалась пища, можно было наблюдать картину, когда впереди идет зрячий, а за ним, держась друг за друга, человек пять, потерявших зрение от авитаминоза. В принудительном порядке перед получением пищи заставляли выпить кружку настоя из сосновых веток. Работа на лесоповале, изготовление шпал приводили одежду в полную негодность, хотя срок ее носки не истек. Поэтому, как только фронт приходил в движение, посылали к передовой роту с задачей сбора обмундирования, при этом не брезговали и немецким. Приодевшись, мы приступали к своей непосредственной работе по восстановлению пути. К этой работе активно привлекали немецких военнопленных, которые трудились наравне с нашими солдатами. Особенно запомнились бои за Кенигсберг, как из кусков рельсов по полтора-два метра длиной укладывали железнодорожное полотно прямо на передовую, и по нему на прямую наводку выдвигались артиллерийские железнодорожные системы большой мощности, чтобы пробивать стены фортов. Один ствол орудия перевозился на двух платформах.

После капитуляции немцев занимались восстановлением железнодорожного хозяйства в Восточной Пруссии - Калининградской области. Особенно запомнился уровень жизни немцев в этих краях. Самих немцев было очень мало, они успели эвакуироваться, а вот свое отлаженное хозяйство бросили. Были масса скота и более мелкой живности. Коров таких размеров на Руси не видывали. Все это потом отправлялось в Россию, только куда делось, неясно. Практически в каждом хуторе на чердаке вялились окорока и колбасы. Мы в России такой пищи не ели, и тут не могли не оценить немецкое изделие. Наше воинство с голоду накинулось на это добро, наелось и начало разбрасывать мясо по подоконникам. Пришлось командованию наводить в этом деле порядок. И вообще призывали к пище относиться осторожно, попадалось отравленное. Были случаи массовых отравлений. Однажды вечером я со своей коллегой поднялись на второй этаж и легли спать, а наши офицеры расположились на первом. Ночью просыпаюсь от грохота выстрелов и очередей из автоматического оружия. Пули летят снизу через полы. Мы прижались к стенам, чтобы уцелеть от этого обстрела. Не поймем, что происходит. Оказалось, пришла информация о капитуляции Германии, а наши офицеры на радостях устроили пальбу, забыв, что на втором этаже спят медики. К сожалению, в других частях были небоевые потери после 8 мая. Так, в одном подразделении 10 человек напились метилового спирта, ослепли и умерли от отравления. Но на фоне общей радости от окончания войны на это уже никто внимания не обратил.

Демобилизовалась в конце 1946 г.

Источник: 

Я помню! https://www.km.ru/spetsproekty/2012/03/06/pamyat-o-velikoi-otechestvennoi-voine/nesmotrya-na-syrost-i-kholod-soldaty-p

Из военного дневника ржевитянина Торопченова Михаила Васильевича.

Машинописная копия дневника Торопченова Михаила Васильевича (1889-25 ноября 1942 г. г.) хранится в Государственном архиве города Ржева, Фонд 150 (История города Ржева и района: коллекция документов), оп. 1, дело 19. Всего в  его записных книжках 134 записи, за 1941 год - 43 записи, и за 1942 год - 91 запись. Об самом Торопченове в архивных документах есть следующие данные - телеграфист, ревизор инструктор связи Калининской железной дороги, свидетель немецкой оккупации Ржева. Он ежедневно вёл свой дневник до самой своей гибели, до 25 ноября 1942 года, небольшую часть из его записей я и предлагаю вниманию своим читателям.

1941 год.

5 октября. Воскресенье. Сильная бомбардировка Ржева - Балтийского [Ржев -2]

7 октября. Вторник. Бомбардировка Ржева Белорусского [Ржев-1]

9 октября. Я поехал в Панино. Тасю [жена Топопченова] не застал. Оттуда пошел пешком в Ржев. Тасю встретил на дороге от д. Теленково. Решили идти в Ржев, оставив ее ношу в д. Теленково, пришли поздно.

2 ноября. Выехали в Ржев. Меня встречные несколько раз предупреждали, что немцы отбирают всех коров при выезде в город. Я корову провел через Тимофеевский переезд и довел до дома благополучно. В доме немцев не было.

4 ноября. Тася пошла в г. Ржев с Тамарой Николаевной. Шли по линии. Немцы попадались, но нигде не останавливали и не осматривали.

5 ноября. Я пошел в Ржев. День солнечный. Ночью и днем слышна стрельба. Были немцы, спрашивали и искали муку и хлеб. На мой вопрос о Москве, немец показал круг.

9 ноября. Воскресенье. Снег потный, не тает. К Калинину поставили пять немцев. Вчера прошел слух, что советские войска отогнали немцев от Москвы и взяли Калинин. Сегодня появился слух, что советские самолеты 10/XI-41 г будут бомбить Ржев.

11 ноября. Вторник. Утром температура минус 7. Пошел в д. Щетинино. Без меня в д. Щетинино заходили немцы, спрашивали русского солдата. Стрелочник из Панино сообщил, что якобы, немцы говорили, что сегодня заключили мир.

В Ржеве расклеено объявление городской управы, что ввиду наблюдавшихся порезов телефонных проводов, германской армии повешено 3 партизана и расстреляны 10 коммунистов. Кроме того, взято 100 человек, которых растреляют, если порезы проводов будут продолжаться. Очевидцы говорят: 5 человек (расстрелянных) лежат у моста на той стороне, и пять на этой стороне. Один висит у памятника Ленина. В числе расстрелянных судебный защитник Медоусов, Сарафанников Петр, весовщик от Ржев-1, гармонист Дроздов и др.

13 ноября. Четверг. Ветер С-В. Морозно. Ясно. Когда я был в Ржеве, мне сообщили, что убит Гриша Белянинов и Василий Герасимович Федоров с женой.

15 ноября. Ездил в Ржев.

26 ноября. Тихо, облачно. Я пошел в Ржев.

29 ноября. Суббота. Тихо, облачно. Тася пошла в г. Ржев.

2 декабря. Вторник. Я пошел в г. Ржев. Вчера вечером к нам в дом пришел немец и стал приставать к Галине. Она вынуждена была уйти к Зерновым.

10 декабря. Четверг. Ветер западный. Тася с Катей поехали в Ржев на поезде.

14 декабря. В клубе Ржев-1 была лекция о международном положении. Читал немец. Он сказал, что победителем будет тот, кто располагает большим количеством продовольствия. А мы, немцы, захватили Украину и ваши места, а поэтому вывод ясен, так как в Сибири хлеба нет. Было сообщено, что Германия объявила войну Америки.

[На этом первая записная книжка кончается.]

1942 год.

29 июля. Ночь спал спокойно. Стрельба не слышна. Температура плюс 18 градусов, ясно, С-В ветер. Был на базаре. Слышал от Кузнецова о том, что от нас уезжают почти все немцы, так как им грозит опасность. Их перебрасывают на юг. Сегодня говорят, что половина Ленинграда занята немцами. Алексей Дмитриевич говорил, что было предложение жителей Ржева с советской стороны всех переселить на красноармейскую, так как на Советской стороне стоять будут одни только немцы.

30 июля. Четверг. До рассвета немцы сильно обстреливали наших. В пять часов утра налет наших самолетов. По ним сильно стреляют немецкие зенитки. На базаре были мелкие грибы. Все время летают самолеты и бьют зенитки. В 7 час. 30 мин. проснулся от интенсивной стрельбы. Пролетают со свистом снаряды. Сейчас 12 часов пальба не утихает. Был все время в подполе. Слышна беспрерывная стрельба из пушек. Слышен треск пулеметов. Что - то горит около дома Беляниновых. Все время идет сильный дождь. Галя говорит, что это наши перешли в наступление. Снаряды большей частью падают на той стороне. В дом рядом с Беляниновым попал снаряд. Там был склад бензина. Дом сгорел.

В 13 час. 50 мин. ожесточенная стрельба продолжается. В 16 часов пришли оба денщика майора и взяли мокрое его белье. Сказали, что майор приказал, если положение улучшится тогда белье завтра достирать.

15 час. 40 мин. канонада продолжается не ослабевая. Гроза, идет сильный дождь.

16 час. 15 мин канонада продолжается. Слышны пулеметы. К грохоту орудий примешиваются удары грозы. Часов в 18 дождь прекратился. По ул. Карла Маркса наблюдается сильное движение. Ждем машины и повозки. Павлова сказала, что наши в д. Галахове (3 км от г. Ржева), а немцы говорят, что Ржев ни в коем случае не отдадим. 19 час. 25 мин. слышна беспрерывная стрельба. С 21 часу снарядов не слышно. В 23 часа опять начали падать снаряды.

1 августа. Суббота. Фронт проходит по ближайшим деревням. Немцы стоят в д. Лазарево, Тимофеево. Позавчера прорвались 40-45 наших танков. Спали в подполе. В 4 часа меня разбудила сильная стрельба. Буханье пушек и треск пулеметов беспрерывен. И так продолжается до 8 часов утра. Сейчас 8 час. 30 мин. летают немецкие бомбардировщики и проносятся истребители.

Гитлер, якобы сказал, что он Москву сделает деревней, а Ржев сделает столицей. Это говорил немец Рудольф. Мне Митя Виноградов дал две газеты «Новый путь» за 16 июля и 19 июля. С 9 часов все время налеты. С фронта стрельбы не слышно. С 14 часов бьет дальнобойная немецкая пушка со склада №40. Изредка слышны удары полевых пушек.

19 час. Налет продолжается. Пролетают немецкие истребители. Почти весь день налет с большими бомбардировщиками.

23 час. 30 мин. пушки примолкли. Слышен беспрерывный скрип колес по мостовой. Это движутся обозы к фронту.

1 августа. Понедельник. 3 часа ночи. Пожаров новых не видно. Луна. С вечера сильная пальба немецких пушек и пулеметов. И такая пальба продолжается до утра. Днём особо интенсивной стрельбы и не было. Немецкие самолеты налетали несколько раз бомбить Осташковское и Ермоловское направления. Галя утром ходила на улицу Революции и принесла меру свеклы. Многих жителей, которые пошли за картофелем в Шихино немцы забрали и отправили в тюрьму.

Слышали наше радио с фронта. Уловили слова из речи тов. Сталина. Из сводки - русскими взято 300 пулеметов, 10 минометов и т. п. Фашистские силы под Ржевом подорваны.

Немцы забрали у Тепиной последнюю курицу, где-то взяли муку; в общем голодны и грабят по домам. Один немец сказал: «вы ждете русских. Они скоро придут».

У меня порядочно опухли ноги выше мослаков.

2 августа. Воскресенье. Спал в подполе. Проснулся. Сильно бьют немецкие пушки. Стрельба беспрерывна.

5 час. 45 мин. начали летать наши самолеты.

8 час. 30 мин. начали ложиться снаряды. Один упал в огороде. Пошли в подпол, там и закусывали. Пушки все время работают.

9 час. 00. Сейчас затишье. Пушек не слышно.

9 час. 30 мин. Начали падать снаряды. Пошли в подпол.

10 час. Редкие удары немецких пушек. Гудят самолеты. Сегодня немецкие самолеты летали несколько раз.

10 час. 30 мин. налет. Бомбы сброшены, по-видимому, на кирпичный завод и по направлению за винзаводом.

10 час. 45 мин. Падают снаряды. Идем в подпол.

11 часов. Налет.

12 час. 50 мин. налет. Галя говорит, что наши самолеты летают по 8 штук и бомбят.

С 13 часов нечто невообразимое творится в воздухе: шум самолетов, треск пулеметов, буханье пушек, разрыв бомб.

15 час. 40 мин. Тася была на улице. Рассказывает, что около городского леса сбито три наших самолета. Один летчик застрелился, другой хотел заколоться кортиком, но не успел и только ранил себя. На вопросы немцев отвечает очень дерзко. Якобы на этом фронте тов. Ворошилов дал приказ тов. Сталина во чтобы то не стало взять Ржев, Вязьму, Смоленск. А немцы говорят, что они Ржев ни за что не отдадут. Немецкие самолеты сбросили листовки, которые ветром отнесло в город.

16 час. 40 мин. пролетело 6 советских самолетов. Их ожесточенно обстреливают.

17 час. Пролетело 8 советских самолетов - 6 истребителей и 3 бомбардировщика. Беспрерывно шумят самолеты. То и дело проносятся русские самолеты, их ожесточенно обстреливают. Время от времени падают по несколько снарядов. В 22 часа начался налет. Неизвестно сколько самолетов в воздухе. Выброшено пять осветительных ракет. Ракеты очень долго горят в воздухе. Бомбы бросали большей частью в сторону смоленской стороны, Ермолово, мосты и в направлении за винзаводом. Одну большую дали на склад 40, причем воздушной волной у нас в задней отвалило зимние рамы обеих окон. Такая кошмарная обстановка продолжалась до 24 часов. Наши самолеты по-видимому старались разбить немецкие пушки.

3 августа. Понедельник. До 1 часу тихо. Изредка удары полевых пушек. С 1 часу 10 мин. начали бить дальнобойные пушки. 1 час. 30 мин. я пошел в подпол. В 2 час. 40 мин. налет. Оба налета были интенсивными. Лег спать в подполе. Проснулся от сильных ударов. 13 час. 30 мин. налет. Было самолетов 10. Сбрасывали бомбы по фронту. Жена Архипова говорила, что якобы тов. Сталин приказал 2 августа взять Ржев. Город Зубцов взят нашими. В налете прошлой ночью участвовало 80 самолетов. Говорили, что наше командование предложило немцам покинуть город 2 августа. Немцы остались, и поэтому 3 августа будет сильная бомбардировка города с применением каких - то снарядов. Налет начался с 22 часов. Повешено несколько осветительных ракет. Удары бомб очень сильные.

4 августа. Вторник. Вчера весь день слышна была редкая стрельба немцев. В 00 час. 30 мин. пролетел советский самолет. Виднеется пожар по направлению за зерновым домом. Осветительные ракеты по Осташковскому шоссе. С 1 час. 10 мин. начали стрелять немецкая дальнобойная пушка и била до 2 час. С 2 час. 30 мин. началась стрельба на фронте и налет. Сбрасывают бомбы. Горит где-то на той стороне. Архипова сказала, что тов. Сталин якобы прислал хорошее подкрепление десантом. 6 часов утра слышны групповые выстрелы. Весь город окутан дымом. Температура плюс 16 градусов. Легкая облачность. Ветер Ю-З. Женщина, приходившая до Романычева дома к нам за водой, рассказала, что якобы наш летчик (сбитый немцами) показал, что 5 августа есть задание взять Ржев, для чего должны прибыть сюда 250 самолетов. То и дело слышен шум самолетов. Говорили бабы у колодца, что какой-то немец говорил, что эту сторону придется сдать русским. С 16 час. Довольно частая стрельба. 19 час. Стрельба все время. Тася была у Буки, где узнала, что у немцев остались только две большие пушки, остальные разбиты. Бука сказал, что наши придут. Какая- то ночь будет особенно страшной, но какая это неизвестно. Заходила Семенова и говорила, что прибыло очень много немцев. В Осуге и Сычевке - все заполнено, роют окопы, а наши их сильно бомбят. Железнодорожные пути Сычевки разбиты. Галя говорит, что немцы сдавать город не собираются. Завтра открывают кухню при штабе. Майор ходит и поет песни. На той стороне был разбит склад продуктов. Жители воспользовались этим и стали таскать муку, крупу, сахар. Некоторые были убиты патрулями. В школах объявлен перерыв учится до 5 августа.

5 августа. Среда. Ветер С-З - средний, облачно. Вчера вечером самолеты явились в 22 часа 15 мин. В 22 час. 30 мин. слышится сильный шум бомбардировщиков. В 23 ч. шум самолетов затих. Я лег спать. Проснулся в 2 часа ночи. Слышен звук самолетов. По-видимому, бомбардировали, возвращались обратно. Слышны редкие удары пушек. Утром слышна стрельба вдали. Тася на лук и смородину выменяла около 1,5 буханки хлеба. Очень разбита ул. Революции. Говорил с Николаем Виноградовым. Немцы ослабили фронт у Ржева. Этим, якобы, воспользовались наши. Сейчас подошло немецкое подкрепление дивизия или больше. Один немец говорил, что отдать Ржев, это значит отдать Вязьму и даже Смоленск. Якобы фюрер приказал ни под каким видом Ржев не отдавать. Все время бьют немецкие дальнобойные орудия. Неоднократные налеты. Небо покрыто толстым слоем облаков. С фронта усиленной стрельбы не слышно. 21 час 15 мин. стрельба на фронте. С 22 час. 30 мин. до 23 час. 30 мин. слышен шум самолетов. Очень темно, сплошная облачность. 23 часа 45 мин. начала бить дальнобойная немецкая пушка.

11 августа. Вторник. Всю ночь до утра с некоторыми перерывами длился налет. Утром слышна оживленная стрельба с фронта… На Балтийском что - то опять горело всю ночь, очевидно снаряды. Утром температура 12 градусов тепла, легкий С-З ветер, ясно. 19 часов прилетали 7 советских самолетов. Стрельбы с фронта не слышно. Белак говорит, что наши перерезали дорогу немцам на г. Сычевку. Город Сычевка разбит бомбами. Сильно бомбят деревни к Новодугинский (станции).

В 11 час. русские открыли ураганный огонь. Снаряды ложились по нашему участку. Затем начался налет. Такая стрельба и сильный бой продолжались до 13 час. 30 мин. Затем стрельба несколько переменилась. На складе №40, за пожарной вышкой большой пожар. Горят немецкие мастерские или гаражи. Пожар продолжался весь день и всю ночь. Днем немецкие самолеты бомбили русский фронт. Русские самолеты (до 7 штук) то и дело проносятся над Ржевом и сбрасывают бомбы. С 22 час. начался налет.

15 августа. Суббота. Долго ли будет продолжаться такое положение. Убита Сапелона Елизавета Ивановна осколками бомб, которая попала в дом на Садовой.

12 час. 45 мин. То и дело свистят и падают снаряды. Там, где - то в дали, так часов с 10 шел сильный бой. Говорят, что русские вошли в городской лес. То и дело в воздухе слышны встречи с вражескими самолетами. Где - то недалеко стоит и надоедливо бьет немецкая пушка.

Кошмарные дни. Люди почти не показываются на улицах. Видны клубы черного дыма от разрывов у Лазарева за городским лесом. Был у Николая. Он роет убежище, так как погреб недостаточно надежен. В. И. Кузнецов говорил, что наши якобы были в порту и, что Зубцовский и Старицкий фронт соединились. Якобы есть приказ о том, чтобы выехавшие немецкие части опять вернулись в Ржев. Утром и вечером была слышна сильная стрельба в стороне г. Зубцова. Что-то горело в порту, но затем отошли. Тася слышала от Калинина, что 4 дивизии немцев идут в Ржев. Говорили, что немцы увезли артиллерию из винзавода на ту сторону. Мнение такое, что немцы не хотят сдавать г. Ржев.

Весь день бьют снаряды за р. Халынку, в воздухе беспрерывный шум самолетов. Русские истребители не дают бомбить наши позиции. В воздухе слышна пулеметная стрельба с самолетов. Вечером снаряды стали падать в нашем районе. Осколками была ранена жена М. Малинина Елена. Тася сделала ей перевязку и залила рану йодом. Сейчас 22 часа. Видны пожары за трубой винзавода и два пожара на востоке. По-видимому, горят деревни. Самолетов пока не слышно, но беспрерывно шумят повозки.

22 часа 30 мин. Слышен самолет. Начинается сильная бомбежка.

(Далее в дневнике идет тщательное описание всех разрушенных домов).

Часть вещей, увязанных в узлы, мы вытащили в огород.

Налеты повторялись. Сейчас 4 часа ночи, но налеты и бомбы не прекращаются.

В 4 часа 30 мин. тоже слышны самолеты. Снаряды летят через нас. Что - то будет? Якобы ко дню авиации наши хотят непременно занять Ржев и депо.

Вечером по нашей улице (ул. Бехтерева) в направлении города прошел большой немецкий танк. Галя говорит, что она таких ещё не видела.

В течение дня мы много раз были в убежище, но активность советских самолетов была ниже, чем прошлые дни.

16 августа. Воскресенье. Проснулся в 00 час. от склада №40 беспрерывно бьет большая немецкая пушка. Она периодически выпускает по несколько снарядов. (В дневнике следует подробное описание пожаров и тушение одного дома).

Весь день идет дождь и весь день продолжается сильная канонада. Немецкие пушки стреляют от склада №40, по-видимому, к Зубцову. С утра отчетливо слышны пулеметы. Вечером от Калининых Тася принесла такие новости. Немцы собираются, якобы сдать эту сторону, а все население перегнать на ту сторону. В случае сдачи Ржева целиком, немцы захватят все население с собой. Бука сказал, что предполагается отъезд административного (отдела) управления в направлении Минска. Калинина купила на Ральфе за 400 руб. конскую кожу. Якобы на Ральфе была русская разведка. Разведчики сказали, что Зубцов окружили, а Ржев окружается.

Бука говорит, что наши сейчас сильно напирают на всех фронтах. Мужчин призывного возраста немцы забирают с собой.

Ночь очень темная. Идет дождь. Вдали сравнительно редко бухает пушка и изредка потрескивает пулемет.

Кто зарегистрирован на немецкой бирже труда, тому обещают паек 1 кг. 250 гр. хлеба в неделю и 150 гр. масла в неделю.

19 августа. Среда. Температура плюс 12 градусов. Легкий С-З ветер. Ясно.

13 час. Приходила Нина Михайловна и говорила, что по базару ходили мужчины с белой повязкой и объявили «Граждане! Завтра к 10 часам оставляйте город, уходите в д. Обрамово».

В 15 час. обходил улицу Лицин, говорил о том, чтобы все уходили на ту сторону и занимали места, где найдется свободное помещение. Приходила Паша. Она не знает, что брать. У них говорили, чтобы они убирались на ту сторону в 19 час. Можно с собой брать некоторые вещи, а когда будут выгонять фронтовые, то они не дадут ничего взять. Пришли Зина и Люба. Они говорили, что им предложили в 17 час. покинуть квартиру. Тася была у Кати. Они говорят, что уходить не хотят, а будут прятаться. Я в 17 час. забил окна досками. Калинина вытащила вещи в огород из опасения, что немцы отступая дома зажгут. В 18 час. улицу обходили 3 немца с переводчиком. Сказали, что Ржев капут. Всем непременно велели уходить. Чтобы к 9 час. утра не было жителей на этой стороне. Если кого найдут, то расстреляют. Соседи решили не уходить, а лучше прятаться. Я так же уходил в кусты, когда приходили немцы, т.к. они забирали всех мужчин до 55 лет с собой. Ещё часов в 12 я собирался сходить к Николаю. Меня предупредила Маня, чтобы был поосторожнее, так как мужчин забирают.

Отмечается сильная бомбардировка фронта немецкими самолетами в городском саду, за Манарьевым, в Полунине. Мы решили не уходить до тех пор, пока не выгонят силой. Говорили, что многие выгнанные на ту сторону, не найдя квартир, посидели на берегу и пошли обратно домой.

23 августа. Воскресенье. Температура плюс 10 градусов. Тихо, ясно. Ночь прошла спокойно. Налетов с бомбежкой не было. Изредка слышна стрельба на фронте. В час ночи началась на фронте интенсивная стрельба из пулеметов, но это было так далеко, что еле слышно.

Часов в 10 утра по огородам ходили немцы с мешками. У нас один собирал малину и ел яблоки. С ним говорила Галя. Он сказал, что немцы в Ржеве окружены и им не хватает продуктов. Я собрал оставшиеся после немцев яблоки, которых осталось штук 20 со всех яблонь. Одна женщина слышала также, что из района Новодугинска переселяют ближе к Ржеву.

Якобы пришло подкрепление под Ржев и тов. Сталин дал приказ - взять Ржев во что бы то не стало. Говорит, что дня 4 назад Гитлер был в Сычевке. Там он якобы выступал и сказал, что Ржев ни под каким видом не отдавать. Потери немцев под Ржевом большие. Сегодня с утра летят снаряды, но редко. Заходила Пашеня. Она рассказывала, что немцы вчера были у Бегина. Спрашивали и искали картофель. Сегодня они пришли к Пашени и она вынуждена была им накопать картофеля ведро.

У Марии Петровой хотели выкопать весь картофель, но она послала детей и они не стали.

Пока хватают по улицам кто попадется и отправляют на ту сторону. Чуть не попала Васина жена. Она еле-еле ушла, потеряв ведра. Сегодня Тася вытаскивает морковь и сушит свеклу. Пока немцы не трогают. Сегодня много падало снарядов, но интенсивных боев и авиации не было.

22 часа. Летает советский самолет. Вечером видим зарево по направлению за раймагом.

27 августа. Четверг. В 2 час. ночи сквозь сон слышал сильные удары. Сейчас оживлённая стрельба на фронте. В 15 час. утра русские применили, по-видимому «Катюшу». Такой сильный огонь я видел в первый раз: взлетают вверху огненные комочки, затем целый костёр искр с серым дымом; и так по всему фронту от д. Тимофеева до Осташковского шоссе, такой огонь продолжался полчаса.

Около 10 утра, когда я кончил закрывать яму, к Семёновой явились немцы с мешками копать картофель. Несмотря на протесты хозяйки, копку продолжали.

Сегодня особой интенсивности в стрельбе нет. Самолеты гудят всё время, но не бомбят.

Калинина Лёля говорила, что население той стороны немцы выселили в деревни.

Сегодня по нашей улице проходили немцы, сильно стучали к нему в двери. Они не подали звука. Окна заколочены и немцы уехали.

Немцы копают картофель и срезают капусту.

Вечером заходила Тоня Калинина. Она говорила, что сейчас по Комсомольской улице прошли несколько наших пленных. Здоровые красивые ребята. Идут и у каждого в мешке по 2 кг хлеба. Говорили, что попали около станции. Хотели отрезать немецкие пушки. Спрашивали: «Ну как вы живете?» Говорили: «Плохо». Они: «Ну, немного потерпите. Сегодня наши возьмут Ржев». На вопрос где сейчас находится наши, ответили: «Недалеко, в полуверсте от города».

Заходила Пашеня. Рассказала, что у неё немцы выкопали весь картофель. Немцы везде вчистую срубают капусту. Она ходила на ул. Урицкого и узнавала почему там немцы забрали жителей. Узнала вот что. Туда приехали немцы копать картофель и стали заставлять самих жителей копать свою картошку для немцев. Жители отказались. Стали разбегаться. Немцы стали стрелять и ловить. Тех, которых поймали, отправили в тюрьму, а затем в эшелон на Смоленск.

На той стороне жителей с Зубцовского тракта выселили в Казанский край, а жителей с Торопецкого тракта выселили на Мелехово.

30 августа. Воскресенье. Всю ночь слышна стрельба от осташковского направления вправо и влево. После пяти часов утра слышится сильная пулеметная и ружейная стрельба. Ясно слышны крики.

Галя ходила вместе с Стёпиной за солью на склад по ул. Урицкого. Принесли больше пуда соли. Говорят, что немцы застрелили четырех человек, приходивших за солью днём.

Говорил с Павловым. По его словам, уже три недели, как нет железнодорожного сообщения на Вязьму. Поезда были только до Сычевки и до Оленино. Забранных в городе отправили на машине к Чертолину копать окопы.

Немцы копают окопы по тому берегу Волги. Мосты и извозы к ним заминированы.

Он слышал, что говорила Зина Степина о том, что русские якобы не хотят входить в Ржев, а ожидают когда соединяться фронта, тогда немцам будет отрезана дорогу на Вязьму и Торопец. Русских сил большая. Это говорил немец.

При выселении немцы не входили в забитые дома, но они осматривали их не только спереди, но и с огорода. А если находили жителей, то их немедленно выгоняли.

1 сентября. Вторник. 2 часа ночи. Летают советские самолеты и сбрасывают бомбы. Слышна пушечная стрельба. Народ днем почти не ходит.

Галя с Зиной пошли за картофелем. Не забоялись. Принесли немного капусты около 8 кг. Налет немецкой авиации. В течение дня было несколько налетов германских самолетов. Миша Дергачёв слышал от кого то, что якобы немцы говорили, что у русских под Ржевом 45 дивизий, а у немцев 9.

22 часа. Сейчас летает советский самолет и изредка сбрасывает бомбы.

Говорят, что немцы стреляют по жителям, которые пришли за картофелем в Шихино. Убиты человек восемь. У нас по огороду проходили два немца и искали картофель. Немцы говорили, что русская разведка была у церкви Екатерины, много сделала разрушений и перебила немцев. Женщина, поселившаяся в доме Малининых, говорила, что ей приходилось наблюдать, какое большое количество раненых немецких солдат доставляли с фронта на перевязку.

2 сентября. Среда. Пашеня говорила, что немцы усиленно копают окопы по берегу на той стороне Волги.

3 часа ночи. Ещё с вечера, как стемнело, летает русский самолет и бомбит. Бомб сбрасывает порядочно. Немцы бомбили Шопоровское и Осташковское направления.

Температура плюс 6 градусов. Тихо. Ясно. Вчера была Пашеня и говорила, что слышала русское радио. Там говорят: «Потерпите, на днях мы освободим вас. Помогайте громить врага чем можете».

Сегодня, так в 14 часов к нам приходили три немца. Искали патефон, но не нашли. Так как ставни правой стороны были закрыты, то они потолкавшись в огородную дверь, стали ломать зашивку окон. Они оторвали доски окна с сеней и одну доску переднего окна задней избы. В задней пристройке в решете лежали в мешках семена. Они все их переворошили, рассыпали. Стрельба редкая и дальняя по направлению за Шопоровым.

Миша слышал, что немцы ходят по домам ежедневно и выгоняют жителей с Ленинградского шоссе, которые воротились в свои дома. Немцы вытаскивали у нас оставшуюся картошку.

Тася была у Пашени. Там слышала рассказ одной женщины, которая пришла из деревни. Она говорила, что большая сила немцев движется по направлению к Зубцову. Они уже уверены, что наша сторона Ржева уже занята русскими и, что как только граница восстановится по реке Волге, так будет заключён договор.

Очень много русских пешком гонят на Смоленск.

У Калинина говорили, что к немцам идёт подкрепление - 6 дивизий. Володя Павл. Ив. говорил, что много немцев живёт в окопах на нашей улице.

21 сентября. Ночь была неспокойной. Все время стрельба минометная и оружейная. С утра ураганный огонь. Пули свистят. Бой не прекращается. Сейчас наши самолеты бомбят Ржев. Я в убежище. Где-то недалеко упал снаряд. Вероятно, горит бывшая мельница, вокзал.

Наблюдаю, как советские самолеты делают дымовую завесу, но ее относит ветер.

24 сентября. Ночь с 23 на 24 сентября 42г.

Вечером прилетел самолет и сбросил бомбы. Время от времени начинают бухать орудия. Вода, в которой несколько дней назад варил красную свеклу, слитая в бутылку превратилась в довольно приятный квас.

Тихо, тепло, пасмурно, дожди. Принес мешок капусты. Стрельба с фронта почти не слышна. Редко била одна немецкая пушка.

Семенова слышала от Зины Мирошиной (та разговаривала с немцем) что такое положение в Ржеве будет до 1-го числа, а там неизвестно, вероятно город придется сдать русским. На вопрос днем или ночью могут вступить русские, он сказал: «Понятно ночью».

День пасмурный, тихо, дождя нет. Налетов нет. Пришел домой вчасов 12, услышал сильную стрельбу, стали падать снаряды, влез на чердак, повизгивают пули. Один снаряд на моих глазах ударил и разбил амбарушку Ивашевых. Я скорей в убежище. Ещё снаряды падали не далеко. Пущена «Катюша» с восточного и С-В до винсклада. Был в убежище примерно с час. Все время стрельба немецкая и русская. Затем несколько уменьшилась. Сейчас спешу на чердак. Надо идти готовить обед. Опять оживленная стрельба немцев.

У Дуси и Никиты Карпина живут он и Евген. Яковл. Оба при входе немцев лежат. Стоит ночной горшок, поэтому немцы ее не выселяют. Войдут, увидят горшок и обратно. Коля прячется.

Стрельба то затихает, то разгорается. Сегодня у меня особенная слабость, так и тянет сесть и лечь и спать хочется. Возможно сказалось, что принес капусту и смолол рожь. Но между прочим сказал Вере, что по их улице и улице Карла Маркса проходили сегодня ночью русские разведчики.

25 сентября. Ночь с 24 на 25 сентября 42г.

Обедал. Совсем стемнело. Лег спать на кровать. Очень хочется спать. С вечера, по-видимому, сердце подкачивает. На фронте сильная стрельба. Тепло, тихо, мелкий дождик. Проснулся. Выходил - дождя нет. Затем опять спал. Проснулся. Залил овса на кисель. Наелся досыта капусты и свеклы.

В убежище капель. Вытащил сушить одеяло и перину. Сваренное мясо (конину) утащили, по-видимому крыса.

Вчера к вечеру передвижение и стрельба танков. Сейчас слышна сильная стрельба крупных орудий вдали. У нас небольшая перестрелка.

Тихо, солнечно, сыро. Стрельба все время, но не интенсивная. Утром идет народ от станции с мешками капусты. Другие идут с сечками и мешками на добычу. Лидия Ив. Преображенская умерла с неделю тому назад - сообщил Цибин Иван Мих.

Облака идут с запада. Чувствуется, что начинает холодеть. День прошел сравнительно спокойно. Стрельба слабая. Заходил Савельев. Он слышал, что русским дан приказ взять Ржев к 25, т.е. сегодня.

Сварил кисель овсяной. Уже вечерело. Хотел идти за водой. Полетели снаряды, стали ложиться около нас. Полетели щепки. Я побежал в убежище. Там мокро, капает. Примерно с полчаса падали снаряды. Я вылез, уже темно, пустил ходики на 20 час. Сейчас оживленно стреляют. Вспышки на Осташковском и Зубцовском направлениях. Дождя нет.

7 октября. Вторник. Тихо. Туман.

Сегодня в ночь утром у хозяина развешанное Лизой для просушки белье (10 штук) в том числе и мою рубашку снял кто-то неизвестный. Вчера заходил к Малининым. В их дом в Воздвиженье один за другим попало три снаряда. Мать убита сразу, Анна тяжело ранена в левое плечо и руку и придавлена потолком и сейчас сильно болеет. Дала мне лепешку. Два дня назад на всех перекрестках поставлены полицаи и в город, и из города без пропусков не пропускают. Валя Николаева получила через другого квартиранта пропуск в Новодугинскую и в четверг собирается покинуть Ржев и идти пешком далее. В доме на той стороне (Советская сторона) было зарыто 15 мер моркови. Сейчас никого не пропускают в деревню менять.

12 октября. Воскресенье.

Вчера Вера Павл (соседка Струниной П.И) дала мне ломоток хлеба (из ржаной муки), Таня Сорокина дала две лепешки. Сегодня с утра пасмурно. Изморозь. Разговоры, якобы Америка отказала в помощи Советскому Союзу. На вопрос немцу, почему они не наступают здесь, ответил, что у них главные бои на юге и Кавказе. Я вчера спрашивал немца - взят ли Сталинград, ответил, что окружают. Один немец сказал П. Ив., что если война продолжится на 4-й год - он удавится. Муж Тани Сорокиной, Федор Семенович, бывший музыкант на Ржеве Балт., отнесся ко мне крайне недоброжелательно. По его словам, родственники жены ходят, обедают, ему не наработаться. 

Ко второй годовщине Отечественной войны. 

rzhev.histrf.ru

Прошло два года с того дня, как гитлеровская Германия подло и вероломно напала на нашу Родину. В течение двух лет народы Советского Союза ведут напряжённую борьбу против немецко-фашистских захватчиков. Советский народ и его Красная Армия выдержали суровое испытание в борьбе с сильным и коварным врагом. Величайшую выдержку и стойкость, мужество и самоотверженность проявили народы нашей страны, отстаивая честь, свободу и независимость своей Родины.

Летом 1941 года фашистская Германия бросила против нашей страны всю свою к тому времени уже полностью отмобилизованную армию, вооружённую тысячами танков и самолётов. Советский Союз в первый период войны не мог полностью использовать для отпора врагу все свои могущественные силы, ибо требовалось время для того, чтобы мобилизовать и двинуть против немецко-фашистских захватчиков. К тому же наши союзники ещё только приступали к массовому производству вооружения и не могли оказать значительную и быструю помощь Советскому Союзу. В первую летнюю кампанию Красная Армия потерпела серьёзные неудачи. Однако она выдержала натиск врага, в упорных оборонительных боях измотала и уничтожила крупные вражеские силы. К концу первой летней кампании наступательная мощь немцев была значительно подорвана.

Уже в первые месяцы войны стало ясно, сколь несостоятельны были расчёты немцев на молниеносный разгром советских армий, на непрочность советского строя и слабость Красной Армии. Провалились также расчёты гитлеровцев на истощение сил Советского Союза и Красной Армии. Время работало против Германии. Силы Советского Союза развёртывались и крепли в ходе войны. К зиме 1941 - 42 г.г. Красная Армия, отмобилизовав свои основные силы и приобретя необходимый опыт ведения современной войны, взяла инициативу в свои руки и нанесла врагу жестокие поражения. Красная Армия разгромила немецкие войска под Ростовом на Дону, Тихвином, в Крыму и под Москвой, сорвала вражеский план окружения и взятия нашей столицы. Разгром Красной Армией немецко-фашистских войск на подступах к Москве явился решающим военным событием первого года войны и вместе с тем первым крупным поражением немцев во второй мировой войне. Это поражение немцев навсегда развеяло созданную гитлеровцами легенду о непобедимости немецкой армии и показало, что Красная Армия является могущественной военной силой, способной не только устоять против напора немецко-фашистских войск, но и разбить их в открытом бою. Зимой 1941 - 1942 г.г. Красная Армия отбросила немцев на запад местами более чем на 400 километров.

К лету 1942 года немцы, воспользовавшись отсутствием второго фронта в Европе, перебросили все свои резервы на советско-германский фронт, создав большой перевес сил на юго-западном направлении. В ходе летних боёв немцы достигли значительных тактических успехов. Однако Красная Армия встретила наступление вражеских войск упорным сопротивлением и не дала им осуществить свои планы, остановив врага на подступах к Сталинграду и в предгорьях Кавказа.

Зимой 1942 - 1943 г.г. Красная Армия свела на-нет летние тактические успехи немцев. Зимняя кампания 1942 - 1943 г.г. явилась поворотным пунктом во всём ходе войны. Она наглядно показала изменение соотношения сил на советско-германском фронте. Немцы, несмотря на строжайший приказ Гитлера во что бы то ни стало удержать захваченные позиции, оказались не в силах предотвратить зимнее наступление Красной Армии. Красная Армия опрокинула и разбила вражеские войска, уничтожила две отборные фашистские армии под Сталинградом, разбила и пленила румынскую, итальянскую, венгерскую армии и мощным ударом отбросила немцев от Волги и Терека на 600 - 700 километров на запад. Путь, который немцы прошли летом 1942 года на восток и по которому наши войска гнали их на запад, усеян сотнями тысяч трупов немецких солдат и офицеров, тысячами разбитых танков, самолётов и орудий.

Стало-быть, второй год войны принёс гитлеровцам новые огромные потери и не дал никакого выигрыша в территории.

Более того, за этот год наши войска прорвали вражескую блокаду Ленинграда и выбили врага из важных в военном отношении районов - Курска, Ржева, Вязьмы, Гжатска, Великих Лук, Демянска.

rzhev.histrf.ru/

В ходе зимней кампании немецко-фашистским войскам были нанесены серьёзные поражения. На полях сражений под ударами Красной Армии затрещала и зашаталась гитлеровская военная машина. Враг предпринял отчаянные усилия, чтобы предотвратить катастрофу своей армии. Более тридцати дивизий гитлеровцы перебросили из западной Европы в район Харькова на поддержку своим побитым войскам. Гитлеровцы рассчитывали силами свежих дивизий окружить и уничтожить наши части под Харьковом и тем самым повернуть ход военных действий в свою пользу. Но, как известно, эти расчёты немцев провалились. Попытки немцев взять реванш за Сталинград были сорваны боевыми действиями наших войск.

Потерпев ряд поражений истекшей зимой, немецко-фашистские войска весной 1943 года, в отличие от весны 1942 г., оказались не в состоянии развернуть наступательные операции против Красной Армии.

В ходе сражений за два года войны Красная Армия нанесла немецко-фашистским войскам огромный урон в живой силе и технике. Насколько серьёзны потери немцев на советско-германском фронте по сравнению с потерями Красной Армии, видно из следующих фактических данных:

Германия и её союзники потеряли за два года войны убитыми и пленными 6.400.000 солдат и офицеров, потеряли 56.500 орудий всех калибров, 42.400 танков, 43.000 самолётов.

За это же время потери СССР убитыми и пропавшими без вести составляют 4.200.000 человек, 35.000 орудий всех калибров, 30.000 танков, 23.000 самолётов.

Сильные удары по немецким войскам нанесли отважные советские партизаны, героические народные мстители. За время Отечественной войны партизанские отряды, активно действующие на всей территории, оккупированной врагом, истребили более 300.000 гитлеровских мерзавцев, организовали крушения не менее 3.000 поездов, взорвали и сожгли 895 складов с вооружением и боеприпасами, разрушили 3.263 железнодорожных и шоссейных моста, уничтожили многие сотни танков, бронемашин, самолетов, орудий, автомашин. Своей отважной борьбой советские партизаны содействовали успехам наших войск.

В ходе войны немцы потеряли большую часть своих кадровых дивизий и испытанного командно-офицерского состава, а также военной техники, которая многие годы готовилась и накапливалась немецко-фашистскими захватчиками для завоевания мирового господства. Эти потери немецких войск основательно ослабили гитлеровскую военную машину и гитлеровское государство.

ТАКИМ ОБРАЗОМ, В ХОДЕ ДВУХЛЕТНИХ БОЕВ НА СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКОМ ФРОНТЕ ПОЛНОСТЬЮ ПРОВАЛИЛИСЬ АВАНТЮРИСТИЧЕСКИЕ ПЛАНЫ ГЕРМАНСКИХ ИМПЕРИАЛИСТОВ, РАССЧИТАННЫЕ НА ПОРАБОЩЕНИЕ НАРОДОВ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.

В ходе войны серьезно ухудшилось военное, политическое в международное положение гитлеровской Германии.

Серьезное ослабление вооруженных сил Германии видно, прежде всего, из того, что за последний год немецкая армия не достигла каких-либо военных успехов, а, наоборот, пережила крупные военные неудачи, терпела одно поражение за другим как на советско-германском фронте, так и в Египте, Ливии, Триполитании и Тунисе. Немецко-фашистские захватчики вынуждены ныне публично опровергать свою собственную догму о молниеносной войне, признать полную несостоятельность основных своих военно-политических планов и открыто заявлять о том, что война приняла затяжной, длительный характер, болтая о том, будто бы победа будет ими завоевана в "позиционной войне". Немцы вынуждены были призвать на военную службу остатки мужского населения Германии, в том числе необученных военному делу стариков в подростков, они насильно загоняют в свою армию мужское население оккупированных стран: поляков, французов, бельгийцев, датчан, словаков, чехов и др. После двух лет войны в немецкой армии оказался основательно подорванным боевой дух войск, а надежды на победу теперь хоронят даже матерые гитлеровские вояка.

rzhev.histrf.ru

ТАКИМ ОБРАЗОМ, В РЕЗУЛЬТАТЕ ДВУХ ЛЕТ ВОЙНЫ ОСНОВАТЕЛЬНО ПОДОРВАНА ВОЕННАЯ МОЩЬ ГИТЛЕРОВСКОЙ ГЕРМАНИИ, А НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКАЯ АРМИЯ ПЕРЕЖИВАЕТ СЕРЬЕЗНЫЙ КРИЗИС.

За два года войны резко ухудшилось политическое положение фашистской Германии, значительно ослаб и оказался надорванным гитлеровский тыл. Это видно из того, что среди населения Германии растут неуверенность и панические настроения, немцы перестают верить гитлеровским басням о победах германских войск на востоке. Фашистская печать и радио все чаще угрожают расправой тем немцам, которые охвачены паникой и духом сомнения. Германия испытывает острейший недостаток людских ресурсов. Гитлеровцы охотятся за рабами по всем оккупированным ими странам Европы, они сгоняют в Германию миллионы иностранных рабочих, пытаясь этим восполнить катастрофическую убыль немецкого мужского населения. Германская промышленность не успевает восполнять те огромные потери военной техники, которые несет немецкая армия на фронтах. Падает производственная мощность военной промышленности, чему в немалой степени содействуют удары авиации союзников по промышленным центрам Германии. Вместе с этим быстро расшатывается я становится все более угрожающим для немцев европейский тыл гитлеровской Германии. В оккупированных германской армией странах Европы - в Югославии, Польше, во Франции, Чехословакии, Бельгии, Голландии, Норвегии, Греции народные массы поднимаются на вооруженную борьбу против ненавистных захватчиков, близок час, когда военные действия армий свободолюбивых государств сольются с вооруженной борьбой порабощенных Гитлером европейских народов против немецко-фашистских империалистов.

ТАКИМ ОБРАЗОМ, В РЕЗУЛЬТАТЕ ВОЙНЫ ТЫЛ ФАШИСТСКОЙ ГЕРМАНИИ ОСНОВАТЕЛЬНО ПОДОРВАН, ВОЕННАЯ ЭКОНОМИКА ГЕРМАНИИ СЕРЬЕЗНО ОСЛАБЛЕНА, А В ОККУПИРОВАННЫХ НЕМЦАМИ СТРАНАХ ЕВРОПЫ РАЗГОРАЕТСЯ ВСЕНАРОДНАЯ БОРЬБА ПРОТИВ ФАШИСТСКИХ ПОРАБОТИТЕЛЕЙ.

Серьезно ухудшилось также и международное положение итало-германского блока. Это видно из того, что гитлеровской Германии не только не удалось привлечь на свою сторону новых союзников, но и в нынешних своих союзниках она не может быть уверенной. В результате военных поражений подорван авторитет гитлеровской Германии среди её союзников. Всё более возрастает изоляция Германии на международной арене. Гитлеровская Германия полностью разоблачила себя в глазах всего мира как кровавого агрессора и вызвала всеобщую ненависть всех свободолюбивых народов против фашистских извергов.

Немецко-фашистские империалисты, потеряв уверенность в быстром и благоприятном исходе затеянной ими войны, сделали попытку расколоть фронт свободолюбивых наций болтовней о мире. Как известно, этот коварный план немцев провалился с треском, он разбился о прочность и нерушимость союза свободолюбивых государств.

ТАКИМ ОБРАЗОМ, ЗА ВРЕМЯ ВОЙНЫ ВОЗРОСЛА ИЗОЛЯЦИЯ ФАШИСТСКОЙ ГЕРМАНИИ НА МЕЖДУНАРОДНОЙ АРЕНЕ, РАСЧЕТЫ НЕМЦЕВ НА РАЗЛАД ВНУТРИ АНТИГИТЛЕРОВСКОЙ КОАЛИЦИИ ОБАНКРОТИЛИСЬ, А СОЮЗ ФАШИСТСКИХ ГОСУДАРСТВ СТОИТ НА ГРАНИ РАЗВАЛА.

Все это говорит о том, что военно-политическая и международная обстановка стала неблагоприятной для гитлеровской Германии, что в лагере врага налицо глубокий кризис.

В то время как положение гитлеровской Германии резко ухудшилось, военное, политическое и международное положение Советского Союза укрепилось.

В ходе Отечественной войны возросла военная мощь Советского Союза. Красная Армия превратилась в грозную силу для врага. Она закалилась в боях, приобрела большой военный опыт, реорганизовала и перестроила свои ряды в соответствии с новыми условиями и требованиями войны. Советские командиры стали мастерами новой, гибкой тактики - тактики маневрирования. Ряд крупнейших сражений, завершенных советскими войсками в свою пользу, показал превосходство стратегии и тактики Красной Армии над хвалёной стратегией и тактикой немцев. Красная Армия имеет теперь вполне современную, могучую военную технику. Еще более укрепился боевой и моральный дух наших войск. Окрыленная победами над врагом Красная Армия горит желанием добить фашистского зверя.

В то же время произошло дальнейшее упрочение тыла Красной Армии. Советские фабрики и заводы работают на полную мощность и дают нашей армии все, в чем она нуждается. За время войны трудящиеся в невиданно сжатые сроки перестроили хозяйство на военный лад, перебазировали промышленность из угрожаемых районов на восток, построили сотни новых промышленных предприятий, увеличили производство всех видов вооружения и боеприпасов. Колхозное крестьянство расширило площади посевов, самоотверженно борется за высокий урожай, снабжая армию и страну продовольствием. Единство советского народа ныне прочно, как никогда. Второй Военный заем, перевыполненный в течение одних суток и давший в бюджет свыше 20 миллиардов рублей, явился яркой демонстрацией великого патриотического подъема нашего народа в борьбе против ненавистных захватчиков и свидетельствует о непреклонной решимости советских людей вести борьбу с врагом до полной победы. Никогда еще во всей прошлой истории народные массы не участвовали с такой самоотверженностью в защите своей Родины, как в дни Великой отечественной войны.

Все это говорит о том, что КРАСНАЯ АРМИЯ ОКРЕПЛА, А СОВЕТСКИЙ ТЫЛ ПРОЧЕН И НЕПОКОЛЕБИМ.

A Soviet soldier walking through the ruins of Rzhev, liberated from the German invaders.

За время войны укрепилось также и международное положение Советского Союза. В ходе войны сложилась могучая антигитлеровская коалиция великих государств мира - СССР, Англии и США. Провалилась ставка гитлеровцев на разлад внутри антигитлеровской коалиции. Прошло больше года со времени заключения между Англией и СССР договора о союзе в войне против гитлеровской Германии и ее сообщников в Европе и о сотрудничестве и взаимной помощи после войны. В условиях войны этот срок достаточный для проверки прочности договоров. Жизнь показала, что за это время наши союзные отношения с Англией улучшились. В полной мере показало свою жизненную силу и заключенное в июне 1942 года между СССР и США соглашение о принципах, применимых к взаимной помощи в ведении войны против агрессии. Советский Союз, отвлекая на себя главные силы гитлеровской Германии и сковывая на востоке 200 немецких дивизий и 30 дивизий ее союзников, оказал неоценимую помощь своим союзникам, дал им возможность развернуть производство вооружения, мобилизовать миллионы людей и создать мощные армии. Наши союзники оказывают со своей стороны все возрастающую помощь вооружением и материалами советскому народу. За последние месяцы союз антигитлеровских государств укрепился совместными одновременными боевыми действиями против итало-германских фашистов. Мощные удары Красной Армии по немецко-фашистским войскам с востока слились с ударами наших союзников по разгрому итало-германских армий в Северной Африке. В то же время авиация союзников наносит все более чувствительные удары по Германии и Италии.

Все это говорит о том, что МЕЖДУНАРОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ НАШЕЙ РОДИНЫ НЫНЕ ПРОЧНО, КАК НИКОГДА, И В ХОДЕ ВОЙНЫ ЕЩЕ БОЛЕЕ УКРЕПИЛСЯ БОЕВОЙ СОЮЗ СССР, АНГЛИИ И США.

Таким образом, за два года Отечественной войны произошли коренные изменения в современной военной, политической и международной обстановке. За время войны подорвана былая военная мощь гитлеровской Германии, резко ухудшились военные и политические перспективы для немецко-фашистской армии. Вместе с тем, произошло дальнейшее упрочение военных и политических позиций Советского Союза и дружественных ему союзных государств, выросли и окрепли армии свободолюбивых народов, упрочилась их боевая солидарность.

Однако советский народ и Красная Армия не преуменьшают сил врага и трудностей дальнейшей борьбы. Впереди еще тяжелые бои и большие испытания. Для победы над немецко-фашистскими захватчиками потребуется напряжение всех наших сил и железная стойкость в борьбе с врагом. Советский народ уверен в победе своего правого дела, сколько бы враг не изворачивался во всяких "тотальных мобилизациях". Соотношение сил в ходе войны изменилось в нашу пользу и в пользу наших союзников. Но этого недостаточно для победы. Теперь все зависит от того, как наши союзники используют благоприятную обстановку для создания второго фронта на континенте Европы, ибо без второго фронта невозможна победа над гитлеровской Германией. Отсутствие второго фронта в Европе спасло гитлеровскую Германию от поражения в 1942 году. Как известно, эту передышку гитлеровцы использовали для нового, широкого наступления против Советского Союза летом и осенью прошлого года. Упустить создавшиеся благоприятные условия для открытия второго фронта в Европе в 1943 году, опоздать в этом деле, - значит нанести серьезный ущерб нашему общему делу. Откладывание второго фронта в Европе против фашистской Германии привело бы к затягиванию войны, а значит - к колоссальному увеличению жертв. И, наоборот, организация второго фронта в Европе в текущем году привела бы к скорому окончанию войны, - следовательно, колоссальному сокращению жертв на стороне антигитлеровской коалиции.

СОВИНФОРМБЮРО.

Источник: 

Исторический журнал, № 7, Июль 1943, C. 3-9, статья «Два года Отечественной войны Советского Союза (Ко второй годовщине Отечественной войны)».

Постоянный адрес данной публикации: https://libmonster.ru/m/articles/view/ДВА-ГОДА-ОТЕЧЕСТВЕННОЙ-ВОЙНЫ-СОВЕТСКОГО-СОЮЗА

Очевидцы о приезде И.В. Сталина в Ржевский район в августе 1943 года.

Факт поездки Верховного главнокомандующего И.В. Сталина на Западный и Калининский фронты в августе 1943 г. в советское время широко известен не был. К нему относились скептически, он вызывал недоверие, хотя о нём и говорилось в воспоминаниях отдельных советских военачальников. В Ржевском районе Калининской, современной Тверской, области сомнений в посещении Сталиным д. Хорошево не было. Сведения об этом опирались на воспоминания местных жителей - очевидцев события, в первую очередь хозяйки дома, где Верховный главнокомандующий останавливался, Н.К. Кондратьевой, и машиниста эшелона, на котором Сталин и сопровождавшие его лица возвращались в Москву, депутата Верховного Совета СССР первого созыва П.Ф. Веновского.

В 1980 - 2000-е  гг. в СМИ стали появляться воспоминания сотрудников НКВД разного уровня, обеспечивавших поездку Верховного главнокомандующего: И.П. Резника, участвовавшего в охране вождя, ефрейтора 135-го полка войск НКВД, дислоцировавшегося в августе 1943 г. в Ржеве; А.Т. Рыбина, бывшего в то время начальником спецотряда охраны членов правительства; заместителя народного комиссара внутренних дел СССР комиссара государственной безопасности 2-го ранга И.А. Серова - главного организатора поездки и быта в ней главы государства. В исторической литературе и интернете приводятся также воспоминания полковника Н. Кирилина, охранников И. Орлова, В. Круташева.

В 2015 г. в Ржеве в одной из местных газет были опубликованы воспоминания начальника Ржевского отдела НКВД в августе 1943 г. И. Смагина (начальник Ржевского НКВД был ЖМАКИН, не СМАГИН - прим. Н. Г. Драновой), который принимал непосредственное участие в организации проживания высоких гостей в д. Хорошево.

О поездке т. Сталина в район Ржева перед началом операции «Суворов» заместитель народного комиссара внутренних дел СССР комиссар государственной безопасности 2-го ранга И.А. Серов - главный организатор поездки и быта в ней главы государства в своих мемуарах записал следующее.

Тот далекий августовский день 1943 года в записях Ивана Александровича Серова (впоследствии первого руководителя КГБ), был наполнен следующими событиями.

«…Было уже 9 часов вечера, когда т. Сталин позвал меня: «Завтра мы должны быть на Калининском фронте у Еременка. Остановимся в районе Ржева. Мы утром выедем туда поездом, а вы самолетом. Организуйте это».

Утром проводил Сталина до вагона и сразу же на У-2 вылетел. Через 40 минут был на месте. Около Ржева имеется маленькая деревня Хорошево, домов 20, и, к удивлению, не сильно разрушенная немцами. Мне понравился один небольшой домик с крыльцом и дворик сравнительно чистый. Захожу к хозяйке и говорю, что в этом доме остановится советский генерал на пару дней. Она, глупая, как завопит на меня. Что же это такое, при немцах полковник жил, русские пришли - генерала на постой ставят. Когда же я жить буду? Я тоже разозлился, говорю, чтобы через полчаса тебя не было здесь. А я уже узнал, что через дом живет ее брат, так что и она может там ночь переспать.

Остановил машину с солдатами, которых туда послал генерал Зубарев, начальник охраны тыла фронта, солдаты мне вымели двор, сложили печурку, вымыли полы, протерли кровать, столы, и я выставил из них охрану. Сам поехал на станцию. А станция оказалась одним названием. Имелись лишь остовы двух домиков, остальное все было разрушено. Около ж/д линии ходил какой-то ж/д чин в красной фуражке. Я подошел, поздоровался и говорю: сейчас пойдет паровоз и два вагона, надо их остановить. Он, посмотрев на меня, гражданского человека, хотя и со значком депутата Верховного Совета СССР, и говорит: это пойдет спецпоезд, и я остановить не имею права.

Я спрашиваю: а как останавливают поезда? Он показал круговые движения, а сам отошел в сторону, видимо, чтобы не отвечать за мои действия. Я встал на ж/д линию и, когда подходил поезд, стал махать кепкой, чтобы поезд остановился. Смотрю, машинист стал замедлять ход, а затем и встал. Когда вышли на вокзал и сели в машину, за рулем сидел запасной шофер, который несколько лет тому назад возил Сталина. Он так разволновался при виде Сталина, что ему стало плохо и заболела голова. Но доехали. 

По приезде в домик т. Сталину понравилось размещение. Т. Сталин поднял трубку и заказал Еременко (командующего фронтом). Со двора слышу по телефону начался «шум», который длился минут десять из-за того, что фронт топчется на месте. Получился разговор «по-русски» раза два в адрес Еременко, что с ним редко случалось, и он повесил трубку. Я впервые слышал такую ругань Сталина. Потом позвал меня и говорит: «Сейчас приедет Еременко. Надо встретить у деревни и проводить сюда. Кто это может сделать?» Я ему говорю: начальник охраны тыла Калининского фронта генерал-майор Зубарев. «Давайте его сюда».

Я послал за Зубаревым, и когда он пришел, я рассказал ему, какое задание даст т. Сталин. При этом добавил, что называть его надо т. Сталин, без всяких титулов. «Поняли?» - спрашиваю его. Он на меня уставился и говорит: «Я еще ни разу не видел т. Сталина». Я говорю: «Ну вот и увидите».

Пришли. Смотрю, Зубарев побледнел и молчит. Говорю: вот генерал Зубарев, т. Сталин. В это время Зубарев собрался с духом и начал: «Товарищ Верховный Главнокомандующий, Маршал Советского Союза, по вашему приказанию генерал-майор Зубарев прибыл». Сделал шаг влево и щелк каблуками. Т. Сталин подошел к нему и поздоровался, тот ему: «Здравия желаю, товарищ маршал Советского Союза». Шаг в сторону, щелк каблуками.

Т. Сталин посмотрел на меня, я уже понял, что мне будет за этот «доклад». Затем спросил Зубарева, знает ли он Еременко. Зубарев опять отвечал с полным титулом, щелк каблуками, и так продолжалось, пока Зубарев ушел. Мне бы уйти. Но я знал, что т. Сталин вернет и выругает. Стою. Он поглядел на меня и говорит: «Ничего не сделает, ничего не понял». Я говорю: приведет. «А что он как балерина прыгает?» Я говорю, он смутился, разговаривая с вами.

Через минут 30 смотрю, едет легковая машина, а за ней пикап с людьми, с кино- и фотоаппаратами. Я остановил их метрах в 30 от дома. Поздоровались с Еременко, и тут же я махнул рукой пикапу, чтобы уезжал обратно. Еременко стал просить оставить эту «кинобригаду» для того, чтобы сфотографироваться со Сталиным «в фронтовых условиях». Я сказал: пока убери, а когда договоришься с т. Сталиным, тогда позовем.

Я провел его к Сталину. Уходя, я вновь услышал разговор на высоких тонах, почему фронт не выполнил боевую задачу, поставленную Ставкой.

В это время меня отозвал пограничник из войск НКВД по охране тыла фронта и доложил, что только что по радио сообщили, что наши войска заняли Белгород и выбивают фашистов из г. Орла. Я доложил об этом Сталину. Он, улыбнувшись, сказал: «В старой Руси победу войск отмечали при Иване Грозном звоном колоколов, кострами, гуляньями, при Петре I - фейерверками, и нам надо тоже отмечать такие победы. Я думаю, надо давать салюты из орудий в честь войск победителей». Мы с Еременко поддержали эту мысль.

Далее Еременко вновь повторил т. Сталину, что его фронт начнет активные действия и освободит от немцев города. (Кстати сказать, эти обещания Еременко так и не выполнил в дальнейшем, и его скоро за обман освободили от должности командующего фронтом.) Перед отъездом Еременко Сталин опять потребовал вино и фрукты, и выпили по рюмке за успех на фронте. После этого Еременко осмелел и говорит: «Т. Сталин, мне хотелось бы с вами сфотографироваться во фронтовых условиях».

Сталин посмотрел на него, промолчал и говорит: «А что, неплохая мысль». Еременко расцвел. Далее Сталин сказал: «Давайте, Еременко, условимся так: как только ваш фронт двинется в наступление и освободит Смоленск от немцев, вы оттуда позвоните мне в Москву, и я приеду специально к вам туда, и сфотографируемся». 

В 8 часов утра я пошел разбудить т. Сталина. Он лежал в кровати не раздеваясь. Сам я вышел во двор. Затем вышел т. Сталин, подошел ко мне и говорит: «А что вы дадите хозяйке этого дома за то, что мы тут жили?»

Вообще говоря, я ничего не хотел ей давать, так как она не хотела нас пускать, но подумал и говорю: дам 100 рублей. (У меня в кармане было всего 100 р.) Т. Сталин говорит: «Мало этого. Отдайте ей продукты, мясо». Я: «Хорошо». Т. Сталин: «Фрукты отдайте». Я уже не мог выдержать и рассказал, как она не хотела пускать.

Т. Сталин: «Ну ладно, отдайте, и вино, если есть».

На ж/д станции я посадил их в поезд, попрощался и поехал «расплачиваться» с хозяйкой. Она подошла ко мне и говорит: «Так ведь это же т. Сталин был». Я говорю: «Да». «Так пусть он у меня живет сколько хочет». Я расплатился с ней, как обещал Сталину, и поехал на аэродром для вылета в Москву.

В тот же день вечером, согласно приказу Верховного Главнокомандующего Сталина, был произведен салют в ознаменование победы над фашистами, от которых освобождены Белгород и Орел (первые победные салюты были произведены в Москве 5 августа 1943 г.). Было произведено 12 залпов из 24 орудий поздно вечером…»

Воспоминания, включённые мной в данную работу, хранятся в фонде Калининского обкома КПСС в Тверском центре документации новейшей истории (ТЦДНИ). В деле под названием «Воспоминания разных лиц и переписка о приезде т. Сталина И.В. в Ржевский район 4-5 августа 1943 г.» и приведены в работе кандидата исторических наук С.А. Герасимовой - «Воспоминания о приезде И.В. Сталина в Ржевский район в августе 1943 г.» в научно-публикаторском журнале «Исторический архив» №4 за 2016 год.

№1.

Май 1945 г.

Воспоминания П.Ф. Веновского.

Тов. Веновский - депутат Верховного Совета СССР (работает машинистом-инструктором). (Его воспоминания записаны из беседы с ним).

5 августа 1943 года ко мне на станцию Мелехово приехала личная охрана тов. Сталина и заявила мне, что я буду сопровождать тов. Сталина. Откровенно говоря, в жизни у меня не было никогда таких переживаний, как в этот раз. Мне казалось, что от волнения, радости и счастья я не смогу управлять паровозом. Пошёл принимать паровоз. Прибыл в депо, осмотрел паровоз, всё было в порядке. Когда подготовлялся состав, т. Сталин и т. Берия гуляли на площадке. Поезд был готов к отправке. Т.т. Сталин и Берия стали влезать в тамбур. Первым вошёл т. Берия и хотел поддержать т. Сталина, но он от помощи отказался, заявив: «Я сам могу ещё справиться». В 2 часа дня мы отправились, довёз я их до Волоколамска. Не знаю, как прошли эти часы, но я их не заметил, я мог бы ехать несколько суток и куда угодно, зная, что со мной в одном составе наш Сталин.

Приезжаю во Ржев, меня все спрашивают, кого я возил? Я говорю - т. Сталина. Сколько было радостей у железнодорожников, некоторые из них вступали на рельсы, по которым шёл состав с тов. Сталиным. Какая-то непередаваемая бодрость и дух появились тогда у наших железнодорожников. Я же оказался самым счастливым человеком, мне этого никогда не забыть.

В конце документа имеется рукописное дополнение: «Записала инструктор обкома ВКП(б). Церемонникова. Май 1945 г.»

ТЦДНИ. Ф. 147. Оп.3. Д.2955. Л.1-1 об. Машинопись.

№2.

Воспоминания Н.К. Кондратьевой.

Воспоминания о приезде товарища Сталина в дер. Хорошево Ржевского р-на Калининской области.

4 августа 1943 года тов. Сталин вместе с т.т. Берия, Щербаковым, Кагановичем был в дер. Хорошево - доме колхозницы Кондратьевой Натальи Кондратьевны. Её воспоминания (записаны из беседы с ней).

Дело было 4 августа 1943 года. В обед меня вызвал полковник, тогда у нас стояла воинская часть, и предложил мне временно, дней на 5, освободить мой дом, заявив, что сюда приедет начальник. Я говорю: «Как же так освободить? У меня генералы жили, мы кушали вместе, а сейчас кто ещё может приехать?» Он мне сказал, что этот человек будет повыше генерала, я подумала, что какой - ни будь нарком и согласилась переселиться к соседке. Хотелось мне получше убрать в доме, но меня предупредили, что особенно не следует. Кое - что я убрала, полы вымыла, койки накрыла белыми простынями, цветов кругом поставила. К вечеру около дома и в деревне была поставлена охрана. С 10 часов вечера к дому стали подъезжать легковые автомашины. Я заставила свою дочку смотреть из соседнего дома. В мой дом прошло несколько человек, большинство были военные. Подъехала ещё одна машина. Вышел оттуда человек, дочка мне закричала: «Мама, тов. Сталин приехал». Я не поверила, а ей велела молчать и никому об этом не говорить. На этом и кончился день 4 августа.

5 августа рано утром я пошла на свой огород за картофелем, но меня не пропустила охрана. В это время около двора стоял человек в военной форме и приказал меня пропустить. Пришла в огород, рою картофель. Подходит ко мне человек. Тот самый, что стоял около дома, и начал разговаривать со мной, спросил меня, как живём, что нового, как работаем? Потом спрашивает меня: «Бабушка, а ты знаешь, кто я?» Я говорю - нет. Он тогда сказал, что я Берия. Я тогда и не знаю, что ему сказать, помню только сказала - наройте картошечки на завтрак, уж больно она хорошая. Он меня поблагодарил, потом меня спросил - есть ли что у меня кушать, и дал мне продуктов - курицу жареную, мяса и ещё кое-что. Я ушла готовить завтрак, была уверена в том, что в дом ко мне приехал тов. Берия.

Слышу стук в дверь, входит военный полковник и говорит: «Бабушка, сегодня в 11 ч. дня приходите к себе в дом, с Вами будут беседовать». Я говорю - ладно, а сама подумала, знать, тов. Берия хочет меня обо всём расспросить. Тут меня послали на колхозную работу, жать рожь, не идти было нельзя, рожь высыпается. Едет туда за мной машина, чтобы я срочно пришла домой. Бегу бегом, а время - то уже час был. Прибегаю, машин около дома нет, выходит тот же полковник, что был утром, и говорит: «Бабушка, зачем же ты опоздала, ведь я тебя предупреждал. А знаешь, кто с тобой в твоём доме, у тебя за столом хотел беседовать?» Я говорю -  кто? Полковник мне сказал: «С тобой беседовать хотел тов. Сталин». Я сразу заплакала, стоять не было сил, повалилась. Стал сбегаться народ, все жалели, что мне не пришлось поговорить лично с тов. Сталиным. Полковник успокоил меня и передал мне от т. Сталина 500 р. И сказал, что передали мне корзинку продуктов. Эта корзинка обошла всю деревню, и мне её передали уже к вечеру.  Мне полковник рассказывал, что утром с 4-х до 5 час. Т. Сталин ходил у меня по огороду, была роса, и он весь промок. У меня цвёл красивый мак, т. Сталин нарвал букет маку и велел передать, чтобы я его не ругала, он повезёт этот мак как подарок в Москву. А я его не только ругать, я бы рада была, если бы он хоть весь огород картофеля вырыл и забрал с собой. Войдя в дом, я целовала каждую вещь, на которой спал, сидел тов. Сталин. Все вещи, на которых спал т. Сталин, я храню, в комнату никого не пускаю. Жаль одно, что я не смогла с ним побеседовать. Думаю, поговорила бы с т. Сталиным, тогда бы и помирать легче было. После отъезда т. Сталина я даже заболела, мне и сны снились, что я с ним разговариваю. Мне как - то приятно! Когда меня спрашивают, разве правда, у тебя был в доме т. Сталин, то с гордостью отвечаю: «У меня». Мне как-то дом стал родней, лучше, уютнее, я очень счастлива, что у меня, у колхозницы, был тов. Сталин и даже желал со мной говорить.

В конце документа имеется рукописное дополнение: «Записала  Церемонникова, инструктор обкома ВКП(б). Май 1945 г.»

ТЦДНИ. Ф. 147. Оп. 3. Д. 2955. Л. 2-2об.  Машинопись.

№3.

24. 9. 46 г.

Воспоминания Н. К. Кондратьевой.

Кондратьева (Романенко) Наталья Кондратьевна - дер. Хорошево, родилась в 1891 году. С 13 лет пошла работать на фабрику и работала 35 лет на льночесальной фабрике. До самой войны жила в деревне Хорошево. Перед войной была на окопах, и когда вернулась домой, то фабрика уже эвакуировалась. При подходе немцев из своей деревни бежала, но не дошла до Старицы, обратно вернулась в деревню. От своей деревни отошла на 12 км, пришлось 5 раз прятаться, чтобы не угнали дочку. Пришлось прятаться в снегу, в подвале. В одном доме ночевали до 40 человек. Потом попрятались в подвал. Входит переводчик и говорит: «Говори дед, где находятся люди, а то тебе будет плохо». Когда ушёл немец, то дед заявил, уходите, а то ищет колонна в 5 человек. Потом колонна ушла. Забрались на чердак. Потом в дом зашёл человек за людьми, разгребать снег. Моя дочь также пошла разгребать с лопатой снег. Потом они лопаты бросили и убежали. Потом видим, что подходит военный в белом, мы думали немец, к нему подошли женщины, оказалось, что это наш лейтенант. Он дал нам хлеба, сахара. Потом вернулись домой. В первую зиму дочь лежала больная, и её никуда не гоняли, а потом дочка болела тифом.

4 августа 1943 года я работала в колхозе, приехал военный на машине, осмотрел мой дом и сказал, чтобы я не ходила на работу, а в 4 часа приехал обратно и заявил, что снимем ваш дом на 5 дней, а вам придётся выехать. Меня переселили в другой дом, рядом. Потом приехал начальник НКВД, и мне кажется, что был подполковник Маслов. Начальник заявил, что пришлём 20 человек бойцов и просил убрать дом. Печку завесили простынёй. Плита была сделана на улице. В 6 часов пришла машина с живыми цветами. Кровати покрыли белыми одеялами. Военные привезли также свои одеяла. Поставили охрану. Охрана была одета в гражданскую форму. Никого не пускали. В часов 11 вечера 4 августа начали подходить машины. Пришла машина, мне дочь заявила, что из машины вышел как будто тов. Сталин. Но я сказала, чтобы она прекратила разговоры. Утром я пришла в свой огород. Меня охрана не пускает. В это время ходил по огороду один из приехавших в кителе и велел пропустить меня на огород, а также сказал, чтобы мне дали на завтрак продуктов, повар дал мне курицу и прочие продукты. По огороду ходили т.т. Щербаков, Каганович. Были сделаны дорожки, посыпаны песком, кругом цветы, подходят ко мне, начали разговаривать со мной. Давно ли здесь живёте, как сохранился дом, я говорю, что дом весь в осколках. Потом ко мне пришёл один человек и сказал, что в 11 часов вы придёте в свой дом, если не будут пропускать, скажите, что вызывает Ефимов. Я пошла работать в колхоз и опоздала. Когда пришла, то мне заявили, вот мамаша, вы могли бы увидеть тов. Сталина за своим столом. Будут ходить военные, пускайте смотреть дом, ухаживайте за цветами. После того несколько раз приезжали из Москвы, несколько раз фотографировали.

Генерал мне заявил, что вы могли бы видеть на своём огороде с 5 часов до 6 часов утра тов. Сталина, он в это время гулял, сорвал мак, который рос на огороде. Заходил тов. Сталин также в дзот. Тов. Ефимов передал начальнику НКВД 500 рублей, корзинку с продуктами, начальник НКВД всё это отдал своему подчинённому, а он отдал одной колхознице, а колхозница отдала сестре, когда до меня дошло, то всё уже было развёрнуто. Я была очень рада. Сюда приезжают из области, а вот из района никто не был, никто не интересовался. Никто не оказывает помощи из района. Ходить хныкать я не люблю. Военные мне говорили, что этот дом должны беречь. Всего было с тов. Сталиным 9 человек - т.т. Берия, Каганович, Щербаков, остальных я не знаю. На веранде их фотографировали. Я могла бы смотреть, кого снимают, а я смотрела на фотографа. На веранде пили чай, закусывали, веранда была завешена одеялами. На кухне был установлен телефон, по всем фронтам говорил тов. Сталин. Сталин ходил в гор. Ржев, смотрел город с 11 до 12 часов дня. Потом приехал, закусил и уехал.

На кухне была икона, мне сказали, что пускай так и будет. В большой комнате икон не было. Койки и столы были привезены из НКВД. В большой комнате стояла кровать большая - на ней спал тов. Берия. На маленькой кровати в маленькой комнате спал тов. Сталин. После т. Сталина остался табак и бумажка. Всё время хранила, но была здесь 20 армия, и табак взяли. В моём доме много было военных людей. В большой комнате спали 3 человека. Также койки стояли на веранде. В большой комнате стоял стол, стулья, комод. В маленькой комнате стояли койка, столик, стул, картины висели.

Если бы я знала, что со мной будет говорить т. Сталин, я всю бы ночь простояла у окна.

В комнату было проведено электричество. С улицы были завешены окна одеялами. Был привезен стог сена, в нём 12 человек спало. Посуда была своя.

В конце документа имеется рукописное добавление к тексту:

«Замечания.

1.     Ни в момент приезда, ни в период пребывания т. Сталина в д. Хорошево видеть его никто не мог из местных жителей.

2.     С тов. Сталиным из руководителей партии и правительства был только тов. Берия. Ни Кагановича, ни Щербакова в д. Хорошево не было.

3.     Сталин не имел в виду разговаривать с Кондратьевой, и её рассказы по этому вопросу фантазия.

4.     Продукты и 500 руб. Кондратьевой давал я по поручению тов. Владимирского. Кроме меня никто не давал ей никаких продуктов, в том числе и курицы.

5.     Т. Сталин в г. Ржеве не был.

6.     Ни табаку, ни бумажек тов. Сталин в комнате не оставлял. На столе, на котором работал т. Сталин, после уезда его на станцию, остались два экземпляра газеты «Ржевская правда» и коробка с папиросами: и то, и другое…генералом Зубаревым.

Вообще «Воспоминания» Кондратьевой не соответствуют действительности.

И. Смагин.

ТЦДНИ. Ф. 147. Оп.3. Д. 2955. Л.5-5об. Машинописная копия.

№4.

Воспоминания П.Ф. Веновского.

(Без/даты).

Тов. Веновский - депутат Верховного Совета СССР сообщил.

Тов. Сталин приехал с фронта со стороны Вязьмы. 5 августа ко мне приехала личная охрана тов. Сталина, мне заявили, что вы будете сопровождать тов. Сталина, больше ничего не разговаривали. Я пошёл принимать паровоз. Прибыл в депо, осмотрел паровоз. Первый паровоз пошёл контрольным.

Состав был таков: 3 вагона пульмановские впереди, 2-х-осный двадцатка в середине и 3 вагона пульмановские сзади. Я осмотрел свой состав один лично. Я знал, кого повезу. Состав был подан на ст. Мелехово. Когда тов. Сталин стал влезать в тамбур, то т. Берия хотел его поддержать, то тов. Сталин заявил, что я сам могу ещё войти. В 2 часа дня мы отправились. Я спросил у начальника станции расписание, он сказал, что по установленной скорости. Проехали 15 км. от Мелехово, контрольный паровоз не успевал, пришлось нам останавливаться. Прибыли в Волоколамск, я спросил, как вёл поезд, мне заявили, что очень спокойно, даже не шелохнулись.

Когда я приехал во Ржев, меня спрашивают, кого я возил, я сказал, что возил И.В. Сталина. Рассказывают, что по городу тов. Сталин ходил пешком, видели его на аэродроме. В 14-00 зашили все стрелки, мы поехали. Машины брали с порта, в вагонах машин не было. Тов. Сталин был в серой гимнастёрке.

ТЦДНИ, Ф.147. Оп.3. Д.2955. Л.6. Машинописная копия. 

№5.

Воспоминания С.А. Романенко.

(Без/даты)

Дочь хозяйки дома - Соня Романенко, 19 лет. В то время была ученица 8 класса.

4 августа 1943 года. Летом работали в колхозе, идём на обед, смотрим, много людей. Потом пришло много бойцов, начали уборку производить, мыть, белить. Около дома сложили плиту, расчистили дорожки. Много людей гражданских и военных. Кто будет, ничего не говорят. Телефон провели. Столов на террасе наставили. Нам предложили перебраться в соседний домик. Вечером мы сидели на крылечке, когда спросили, кто приедет, то генералы и полковники заявили, что не знаем. В 11 часов вечера пришли 3-4 машины. Мне показалось, что из машины вышел тов. Сталин, когда я сказала об этом, то мне заявили, откуда ты это выдумала. У нас в соседнем доме была собака, то из дома пришёл к нам один человек и заявил, чтобы собака умолкла. В 13 часов дом начали фотографировать. Потом мы опять ушли работать, когда пришли с работы, то все стали уезжать. Цветов в дом навезли много. Когда мы сидели на крылечке, к нам подошёл т. Берия, но что говорил, не помню. После, когда сказали, что был т. Сталин, мы догадались, что с нами говорил т. Берия. Генерал нам рассказал, что на огороде был т. Сталин в 4 часа утра. Тов. Сталин был также в огневой точке. Стали военные много ходить к нам в дом. На терраске фотографироваться.

ТЦДНИ. Ф.147. Оп.3. Д.2955. Л.8. Машинописная копия. 

№6.

Воспоминания И. Жмакина.

(Без/даты)

Совершенно секретно.

Калининскому обкому ВКП(б).

4 августа 1943 года я, в то время работавший начальником Ржевского горотдела НКВД, по вызову начальника Управления НКВД по Калининской области собирался в город Калинин по делам службы.

Приблизительно в 8 часов утра ко мне в городской отдел НКВД прибыл заместитель народного комиссара внутренних дел Союза ССР тов. Серов. После взаимных приветствий, узнав из моего доклада, куда я собираюсь, тов. Серов мою поездку в городе Калинин отменил и вместе с этим дал мне ряд оперативных поручений. Затем тов. Серов предложил мне поехать с ним по городу и указать ему домик-особнячок, где можно было бы разместиться.

Зная, что в результате 17-и месячной оккупации города Ржева немецкими войсками такого домика в городе не осталось, я высказал тов. Серову эту мысль, однако мы с ним поехали. Объехав город и ничего подходящего, не найдя в нём, мы поехали в дер. Хорошево, что в полутора километров от города, сохранившуюся почти полностью после немецкой оккупации, и там остановились на одном полугородского типа с палисадником перед окнами домике, принадлежащем местной колхознице Кондратьевой, с которой договорились, что её домик мы займём на несколько дней, в связи с чем предложили ей на время переселиться к соседям. Хозяйка дома дала согласие, и мы возвратились в горотдел НКВД.

Почти вместе с нами к зданию городского отдела НКВД приехали на автомашинах заместитель командующего Калининским фронтом по тылу Генерал-майор Зубарев, подполковник Лизин, кажется, командующий полком внутренних войск НКВД, дислоцирующийся в гор. Торопце, и с ними подразделение красноармейцев.

По указанию заместителя наркома внутренних дел Союза ССР тов. Серова т.т. Зубарев, Лизин и приехавшие с ними красноармейцы направились в дер. Хорошево. Через несколько минут туда же уехал и тов. Серов, приказав мне из находившегося в моём распоряжении пункта связи «ВЧ» (правительственная связь) протянуть линию связи в дер. Хорошево и установить два аппарата в доме, который мы наметили с тов. Серовым. (Я тогда ещё не знал, что и для кого мы делаем). Я дал соответствующее указание связистам и уехал в Хорошево, где находился тов. Серов.

К моему приезду подготовка помещения силами красноармейцев, привезенных тов. Зубаревым, шла полным ходом. Красили и оклеивали стены домика внутри, чистили и посыпали песком во дворе и вокруг дома. Приводили в порядок палисадник, засаженный кустами малины и вишнями.

К 16 часам вся необходимая подготовка была закончена. По предложению тов. Серова я вместе с ним вернулся в городской отдел НКВД и при непосредственном его участии отобрали лучшую мебель из того, что у меня было в отделе (шесть стульев, диванчик, два столика), на автомашине отвезли в дер. Хорошево и расставили её в доме и возле дома в палисаднике, сделав в нём примитивную беседку.

4 августа в 21 час 30 минут (приблизительно) имеющиеся в распоряжении  тов. Серова и тов. Зубарева автомашины ушли на ст. Мелехово. На одной из машин уехал и тов. Серов.

Приблизительно в 22 часа автотранспорт вернулся снова в Хорошево. Две автомашины подошли непосредственно к домику, из которых вышли и прошли в домик Иосиф Виссарионович Сталин, Лаврентий Павлович Берия и с ними группа лиц, из которых мне впоследствии пришлось узнать работника Наркомата государственной безопасности Владимирского.

Тов. Сталин сразу же подошёл к телефонам и звонил в Москву, и, вероятно, на фронт, так как абоненты были кодированы и назывались условными названиями.

Разговор тов. Сталина по телефону с разными абонентами продолжался приблизительно до 5-6 часов утра, конечно, с перерывами.

Во втором часу ночи мы с тов. Серовым, Зубаревым и др., фамилии их теперь не помню, сидели возле соседнего дома и отдыхали. В это время тов. Серова, кажется, тов. Владимирский позвал к себе, Серов ушёл. Спустя минуты две-три тов. Серов вернулся и предложил мне поехать в город и привезти свежие газеты. Имея в виду, что в гор. Ржев центральные газеты поступили только за 3 августа, я доложил об этом тов. Серову. Видимо, за 3-е число тов. Серову газеты казались уже «старыми», и он приказал мне привезти местную районную газету. Я поехал в типографию и там прямо с печатного станка взял пять экземпляров газеты «Ржевская правда», привёз их в дер. Хорошево и передал их тов. Серову, а последний, как после нами установлено, передал газеты тов. Сталину и тов. Берия. Уже после того, как на следующий день тов. Сталин уехал, я и генерал-майор Зубарев, войдя в комнату, где находился тов. Сталин, на столе обнаружили два экземпляра этой газеты, на одном из которых были пометки карандашом. Последнюю, кажется, взял себе тов. Зубарев.

Приблизительно с 5-6 до 7-8 часов утра 5 августа т.т. Сталин и Берия, вероятно, отдыхали, так как ни телефонных звонков, ни разговоров в доме, где они разместились, нам, находящимся недалеко от дома, слышно не было.

Утром в 7-8 часов тов. Сталин уже снова разговаривал по телефону с Москвой и другими абонентами. Ни абоненты в Москве, ни другие абоненты, с которыми разговаривал тов. Сталин, мне неизвестны.

В период между 10 и 12 часами тов. Сталин принял командующего фронтом. По моим предположениям, командующего Северо-Западным фронтом. Повторю - это только мои предположения, фамилии последнего я не знаю.

Между 12 и 13 часами товарищи Сталин и Берия из домика вышли в беседку возле дома, где пробыли приблизительно 20-30 минут. В этот период, не помню сейчас при каких обстоятельствах и почему, я с тов. Серовым вошли в помещение, и когда мы там находились, туда вернулись т.т. Сталин и Берия. Появление их в помещении для меня, да, видимо, и для тов. Серова, оказалось неожиданным, а меня приветствие тов. Сталина и тов. Берия привело в замешательство. Тов. Серов меня представил, после чего между мною и тов. Сталиным произошёл следующий разговор:

Тов. Сталин: Сколько населения в районе?

Я: В городе около 10 тысяч, в районе около 25 тысяч.

Тов. Сталин: Сколько населения угнали немцы?

Я: 10-12 тысяч.

Тов. Сталин: Как живёт население?

Я: В городе сносно (за счёт общественного питания и снабжения через торговую сеть). В деревне тяжело. Наряды на продукты, получаемые из области для сельской местности, полностью не отовариваются.

После этого я из помещения ушёл и до момента отъезда тов. Сталина находился с т.т. Зубаревым, Лизиным и др.

В период между 13-15 часами тов. Сталин принял командующего Калининским фронтом генерал-полковника тов. Ерёменко.

Содержание бесед тов. Сталина с командующими фронтами (Ерёменко, а фамилию второго не знаю) мне, равно как тов. Зубареву, Лизину и др., неизвестно. В 16 часов 5 августа 1943 года тов. Сталин, тов. Берия, тов. Владимирский и др., приехавшие с ним, поездом со ст. Мелехово уехали в направлении Москвы.

Вот всё, что сохранилось в моей памяти о посещении тов. Сталиным и тов. Берия района гор. Ржева Калининской области 4-5 августа 1943 года.

Подполковник И. Жмакин.

В конце документа имеется рукописное дополнение:

«Р.S. По поручению тов. Владимирского, хозяйке дома, в котором останавливались т.т. Сталин и Берия, я вручил 300 рублей денег и передал ей приблизительно около 20 кг. продуктов.

Из местного населения, городских и районных руководящих советско-партийных работников никто не знал о пребывании т.т. Сталина Берия в дер. Хорошево, по крайней мере, до момента отъезда.

Лишь в результате некоторых моментов тов. Сталина видели, когда он выходил из машины и направлялся к вагону на ст. Мелехово, красноармейцы части внутренних войск НКВД, дислоцировавшейся в городе Ржеве. От них именно и разошлись слухи о пребывании т. Сталина в районе гор. Ржева. И. Жмакин».

ТЦДНИ. Ф.147. Оп.3. Д. 2955. Л.19-20. Машинопись. 

Источники:

1.     Материалы Тверского центра документации новейшей истории.

2.     Научно-публикаторский журнал «Исторический архив» №4 за 2016 год. Публикация кандидата исторических наук С.А. Герасимовой - «Воспоминания о приезде И.В. Сталина в Ржевский район в августе 1943 г.» 

Примечание.

  Во многих документах и научных изданиях фамилия начальника Ржевского НКВД указывается как Смагин. Благодаря ценному замечанию краеведа Натальи Георгиевны Драновой эта ошибка нами исправлена. Исследователь Ржевской истории поделилась с нами сканами документов, предоставленными ей Герасимовой Светланой Александровной - кандидатом исторических наук и военным историком Ржевской битвы. Благодаря их замечаниям исправляются ошибки, допущенные при перепечатках архивных документов и кочующие по многим научным трудам и воспоминаниям. Выражаем им нашу искреннюю благодарность за исправление таких ошибок! 

Отдельные страницы из истории медицины г. Ржева в годы Великой Отечественной войны. (По архивным материалам ГАТО, Ф.Р.-570 и Музея истории медицины).

Научный сотрудник Музея истории медицины (8 (4822) 77-54-00 г. Тверь, Петербургское шоссе, 105 tvokb@tvcom.ru)  Л. А. Приклонская, работая с архивными материалами ГАТО, подготовила для читателей следующую заметку.

Древний Ржев не приметен на карте,

Но зато он из тех городов,

Что вторично рожден он был в марте

Самых грозных военных годов.

В январе 1942 г. наши войска прорвали оборону врага на подступах к Ржеву и взяли его в полукольцо. Но операция по овладению городом затянулась. Более того наши войска оказались в окружении, отрезаны от своих тылов и без снабжения. Первое время они питались мясом убитых лошадей, а потом и этого не стало. 17 февраля был получен приказ о выходе из окружения. Людские потери были многочисленны.

Бои за город.

И только 3 марта 1943 г. Ржев был освобожден от немецких оккупантов. Он представлял собой тихий, черный и разрушенный город, похожий на картину художника с изображением страшного землетрясения. Кругом - сплошные руины, везде надписи «Осторожно заминировано!), ни в один дом войти невозможно. Город был пуст. В нем не было видно ни людей, ни скота, ни птиц. Часть жителей города пряталась в землянках, часть перебралась на дальние окраины. Оставшихся в живых 250 ржевитян немцы закрыли в заминированном здании церкви. Когда красноармейцы разминировали вход, оттуда вышли оборванные, изможденные и напуганные старики и дети. Среди них был дьякон.

Уцелевшие жители города у своего дома.

На оккупированных территориях немцы устраивали концлагеря для местных жителей и военнопленных. Так, один из лагерей был создан в д. Брехово под г. Ржевом. В лагере действовала подпольная организация, членами которой были фельдшер Щекин и врач Г. И. Земсков. Рискуя жизнью, они оказывают медицинскую помощь пленным.

Врач Г. И. Земсков и фельдшер Щёкин.

Медицинская служба стала возрождаться с первых дней освобождения ржевской земли практически с нуля. До войны в городе было 18 лечебно-профилактических учреждений. Больничный городок был рассчитан на 325 коек. Ущерб, нанесенный немцами, по отделу здравоохранения составил 9896783 руб. или 91,4%.

Для организации медицинской помощи жителям в город была направлена бригада медиков: хирург Л. О. Кетлер, санитарные фельдшеры Лида Крылова и Аня Иванова, акушерки Зина Кашонова и Вера Устинская и 2 врача-дезинфектора.

С 7 марта начал свою работу райздравотдел (зав. М. А. Яковлева), в штате которого: врач-эпидемиолог Н. Е. Савина (впоследствии - зав. райздравотделом), терапевт Е. Т. Соловьева, дезинфектор М. Г. Корешкова. Чуть позже штаты пополнились 3-мя помощниками санитарного врача и 2-мя дезинфекторами.

10 марта организован горздравотдел, который возглавила недавняя выпускница I-ого Московского мединститута Мария Михайловна Новикова.

Горздравотдел разместился в деревянном доме по ул. Калинина в комнате площадью 14 кв. м. В комнате было 2 стола: один для горздравотдела, другой для сотрудников СЭС.

Основной задачей СЭС была борьба с сыпным тифом. Проводились подворные обходы с целью выявления больных, их изоляция, обработка очагов заболевания. В инфекционное отделение, развернутое в молниеносном темпе, отправляли больных на любом транспорте, вплоть до детских колясок.

10 марта была открыта амбулатория по ул. Кооперативная в небольшом двухэтажном доме с полуподвалом.

Здание амбулатории г. Ржев. 1943 г.

Амбулаторию возглавил П. А. Сусин. Чуть позже амбулатория была переведена на ул. Тверскую, 12. В двухэтажном доме развернули инфекционное отделение на 25 человек. В полуподвале - кухня и продуктовый склад.

На долю медиков выпали также: борьба с дистрофией, сложные хирургические операции.

Единственным хирургом в городе была Людмила Олеговна Кетлер, которая назначается главным врачом больницы. Но чем руководить? В городе не осталось ни одного медицинского учреждения, ни оборудования, ни медикаментов. Нет света, нет воды… Остановились на каменном здании по ул. Смоленской, 44. На первом этаже - ни окон, ни дверей, на втором - одни стены. Среди груд битого кирпича отыскали уцелевшую мебель, какую-то посуду. Надо было спешить: уже поступали первые больные и раненые. Больнице было выдано оборудование и 500 г жидкого мыла. Дополнительно было доставлено оборудование из Ивановской области. Оттуда же прибыли слушатели фельдшерской школы в помощь зпидотрядам.

Огромная нагрузка легла на плечи хирурга Л. О.  Кетлер. Было много ранений от взрывов мин и гранат, т.к. немецкие оккупанты заминировали не только улицы и дома, но и труппы людей. За 2,5 года Людмила Олеговна провела более 600 операций по поводу огнестрельных ранений.

Какое-то время пришлось лечить и военных, поскольку полевые госпитали ушли с армией, а тыловые прибыли позже.

Оперирует Л. О. Кетлер (1-ая слева) больного с множественным минным ранением, ассистирует врач Вейсман (2-ая слева). г. Ржев. 1943 г.

Хирург Л. О. Кетлер первая в Калининской области в условиях войны с успехом применила внутриартериальное переливание крови (метод нагнетания крови в артерию при шоке и кровопотерях, собственноручно смонтировав аппаратуру), которое только начало выходить за пределы лаборатории В.А. Неговского.

Прослышав, что Мария Михайловна Новикова - врач по глазным болезням, больные стали прибывать из г. Зубцова, Оленина, Молодого Туда. Доктор, несмотря на огромные заботы и усилия по восстановлению лечебной сети города, понимала, что она - прежде всего врач. Обращались люди с многочисленными ранениями глаз, поскольку город был сплошным минным полем. Но главную борьбу пришлось вести с трахомой. Днем доктор в горздравотделе, вечером - на амбулаторных приемах. И так изо дня в день.

Чрезмерное напряжение сказывалось на здоровье медиков. Дважды оказывалась на операционном столе М. М. Новикова, отказывали ноги у Л. О. Кетлер, психическое расстройство у горсанинспектора Л. Крыловой.

С железной дороги стали поступать дети ясельного возраста. Из 15 детей 10 - рахиты. Необходимы были дет ясли. 1 мая они были открыты. На должность заведующей яслями назначена З. Г. Копытова.

З. Г. Копытова с группой детей - «ползунков» дет яслей № 1. г. Ржев. 1943 г.

Значимую помощь ржевскому здравоохранению оказали прибывшие из г. Горького 7 профессоров во главе с профессором Д. Я. Агафоновым, доставив 6 вагонов больничного и ясельного оборудования. Среди медиков прибыл и профессор Горьковского медицинского института офтальмолог Б. Г. Товбин. Утром они на приёмах в больнице, а с 16 час. - читали лекции для врачей.

Медики г. Ржева с горьковскими и ивановскими врачами на руинах города. Сентябрь 1943 г.

Приём глазных больных в горздравотделе ведёт М. М. Новикова. Справа - профессор Б. Г. Товбин. г. Ржев. Сентябрь 1943 г.

Экспонаты музея: глазная полевая сумка - подарок профессора Б. Г. Товбина и офтальмоскоп зеркальный М. М. Новиковой.

Уже через год здравоохранение г. Ржева располагало: больницей с 4-мя отделениями на 100 коек (хирургическим, терапевтическим, родильным и инфекционным), амбулаторией на 3 врачебных приёма, женской и детской консультациями, венкабинетом, зубным кабинетом, зубопротезной лабораторией, 2-мя дет яслями на 100 мест, санэпидстанцией. При больнице имелось крупное подсобное хозяйство на 36 га земли, 20 коров, 2 лошади, 18 кур.

Ценным экспонатом является книга-подарок музею историка медицины М. К. Кузьмина «Медики - герои Советского Союза», изданная в 1970 г. в издательстве «Медицина».

Автор книги - профессор М. К. Кузьмин, участник боёв за г. Ржев и Почётный гражданин г. Ржева, прошел войну с 22 июня 1941г. и закончил её весной 1945 г. Он участвовал в крупнейших сражениях: в обороне Москвы, в Сталинградской битве, в освобождении г.г. Будапешта, Праги, Вены. Лично вынес с поля боя 150 раненых. Награждён 12-ю правительственными наградами, в том числе орденом Ленина. В бою потерял руку.

Подлинная дарственная надпись М.К. Кузьмина от 25 августа 1981 г.

Педагог Валентина Михайловна Необутова.

Из статьи челябинской журналистки Греховой Л. Р. «Детство опаленное войной», опубликованной в сборнике «Малолетние узники фашистских лагерей», я узнала о замечательном человеке, учителе, моей землячке Валентине Михайловне Необутовой. Журналист о жизненном пути учителя сообщает читателю следующее. Валентина Михайловна Необутова родилась 1936 году в городе Ржеве. Заслуженная учительница РФ, бывший малолетний узник фашизма, дочь погибшего воина в Великой отечественной войне.

В школьном музее поселка Полетаево Челябинской области есть стенд, возле которого останавливаешься поневоле, с фотографии смотрят на вас удивительно добрые и мудрые глаза статной женщины. В ней чувствуется врожденное благородство и интеллигентность. Это заслуженная учительница РФ Необутова Валентина Михайловна. Всю жизнь Валентина Михайловна преподавала немецкий язык, учила детей спряжению немецких глаголов, говорила с ними на языке Шиллера и Гете и лишь немногие знали, что детство ее прошло в фашистской неволе. Маленькую Валю и ее младшего брата вместе с мамой и бабушкой немецкие захватчики погрузили в вагоны и отправили на оккупированную территорию. Было это в далеком 43-м году. По дороге Валя заболела тифом Мама выбегала на полустанках и поила дочь талой водой. Страшно представить, что сделали бы фашисты с ребенком, если бы узнали, что в вагоне больная тифом девочка. Так Валя вместе с родными оказалась в концлагере города Слуцка на территории Белоруссии. Колючая проволока, сторожевые вышки, прожектора, и мучительное чувство голода. Всех поместили в большие бараки, голод, холод, вши, болезни каждый день уносили человеческие жизни. Днем фашисты угоняли взрослых на работу. Мама прятала Валю в соломе на нарах, от голода девочка не могла ни плакать, ни говорить. А ночью свои жуткие набеги совершали полчища голодных крыс, однажды ночью они чуть не изуродовали Валентине лицо. После десяти месяцев пребывания в концлагере всех вывезли в деревню Шевели под Барановичами, убирать хлеб для гитлеровской армии. Пройдя все круги ада, когда Советская армия освободила Белоруссию, Валентина вернулась в родной Ржев, где хлебнула нищету полной мерой.

И сейчас Валентина Михайловна не может без слез вспоминать о своем сиротском детстве. Самое удивительное, что она не озлобилась и остается всю жизнь удивительно светлым и добрым человеком. Более сорока лет она отдала работе в школе. Учила детей так, что при поступлении в педагогический институт у её учеников всегда отмечали «немецкий» от Необутовой.

Счастливая мать и бабушка пятерых внуков она до сих пор ведет активный образ жизни. Бессменная участница хора ветеранов, участница партии пенсионеров, активный член Челябинской региональной организации «Память сердца» - рядом с ней заряжаешься оптимизмом и энергией. Сколько встреч она проводит со школьниками, успевает ездить по стране с хором ветеранов, имеет свою четкую гражданскую позицию и удивительную мудрость, которой щедро делиться с другими. Имя Валентины Михайловны запечатлено в энциклопедии Челябинской области, за заслуги в области народного образования 16 июля 1988 года ей было присвоено звание «Заслуженный учитель школы РСФСР». Имеет она и другие правительственные награды.

Детство и война - какие несовместимые понятия! Но это было целое поколение советских детей, которое выросло в годы Великой отечественной войны. Переброшен листок календаря в новый век. Там за ним, осталась самая страшная, самая человеконенавистническая война ХХ века. Ее отзвуки слышны еще и в новом веке. Не превращайте в небытие ее страницы - взывают последние ветераны и в их числе Валентина Михайловна.  Помните через века через года о страшных преступлениях фашизма.  Пусть не повториться никогда ужас и боль войны. Война закончилась для тех, кто погиб, их более 27 миллионов, и для тех, кто выжил. Но война не закончилась для матерей, вдов, и детей погибших.  Истинная память о павших защитниках Родины - это забота об их осиротевших семьях и детях - сиротах.

В 2007 году в Челябинске под редакцией Аллы Готиной вышла книга «Судьбою не обласканные дети», в которой собраны письма, стихи, уже далеко не молодых людей. В этой книге нет фальши, и в этом ее историческая ценность. Есть в этой книге и воспоминания Валентины Михайловны Необутовой.

«Меня хранили мама и Всевышний...» 

Именно так Валентина Необутова объясняет, как пятилетняя девочка смогла пережить годы Великой Отечественной в захваченном немецко-фашистскими войсками Ржеве. Оккупация, концлагерь, голод и разруха войны и послевоенных лет - в канун 67-й годовщины Великой Победы обо всем этом читателям Chelyabinsk.ru рассказала заслуженный учитель РСФСР, педагог с 42-летним стажем, участник ансамбля «Память сердца» одноименной общественной организации детей погибших защитников Отечества Валентина Михайловна Необутова.

Голод был вторым убийцей... 

- Я родилась в городе Ржев, - вспоминает Валентина Михайловна, - на Волге, всего в 220 километрах от Москвы. Папа работал в Главгидрострое. Когда началась война, отец был в командировке. Дал нам телеграмму: немедленно выезжайте в Москву. Но выехать было уже невозможно. Ржев начали бомбить уже в июле 1941 года.

Поэт Сурков написал о тех месяцах:

Леса пожаром осени горят,

От северного ветра порыжев.

За косогором сорок дней подряд

Пылает древний русский город Ржев.

В начале октября город был оккупирован, и в нашем доме поселились немецкие штабные офицеры. С нами тогда жили родители мамы, ее 14-летний брат Саша, я и сама мама, тогда ей было 26 лет. Понятно, почему немецкое командование выбрало наш дом - старинный, купеческий, большой.

- Вам было чуть больше пяти лет. Помните этих офицеров?

- Не всех, да и многие воспоминания - уже по рассказам мамы. Один был студентом Лейпцигского университета, филологом. Хорошо знал русский язык, но разговаривал с мамой очень осторожно, только если никого не было рядом. Другой - хороший музыкант из берлинской филармонии, играл по вечерам на скрипке. Вот третий - действительно настоящий фашист, его опасались даже свои же немцы. Он настолько всех ненавидел, даже за кошкой нашей охотился, пока не застрелил. Если мама не успевала что-то убрать - он пинал ведро и, пока мама убирала воду, стоял над ней, прислонившись к косяку двери, и хохотал. Еще в доме постоянно бывал работавший при штабе русский парень Василий. Уже после войны, когда вышла книга «Это было в Ржеве», я из нее узнала, что этот Василий был связан с комсомольским подпольем, каким-то образом умудрялся передавать подпольщикам сведения.

- Значит, и в самом городе было какое-то сопротивление?

- Я-то о подполье ничего не знала. Однажды был вырезан длинный участок кабеля – полевой связи штаба с аэродромом. Гестаповцы, чтобы найти воров, взяли в заложники со всего квартала по мужчине с каждого дома. От нас забрали дедушку и десять суток всех заложников допрашивали, били, давали в день только по кружке воды. В конце концов, несмотря на объявления о расстреле, всех выпустили. Но дедушка долго не прожил после этого - переживания его быстро свели в могилу. Но, кроме самих немцев, вторым убийцей был голод. Мы буквально обшаривали все огороды в поисках чего-то съестного. Однажды, уже осенью, бабушка наклонилась за какой-то свеколкой - и один из немцев прострелил ей руку. До самой смерти рука так и висела плетью.

 - Ржев вошел в историю длинными, ожесточенными боями. А вы, выходит, постоянно находились под прицелом и немецких, и наших орудий...

- Да, Ржев бомбили днем и ночью все 14 месяцев непрерывных боев. На огороде мы вырыли небольшой окопчик и прятались там всей семьей, да вдобавок соседи с четырьмя детьми. Как налет - так мама хватала нас и тащила в огород. Однажды мама была ранена шрапнелью в живот. В сердцах она заявила, что больше не будем прятаться, хоть что случись! И надо же, когда мы остались в следующий налет в доме, а соседи спрятались в саду - бомба попала прямо в этот окопчик. От наших соседей не нашли даже ошметков.

А немцы-постояльцы во время налетов отсиживались в доме. У каждого из них рядом с кроватью был устроен люк, и при звуках налета они просто прыгали в погреб. Погреб был каменный, высокий, на сваях - дом-то купеческий. Но нас туда не пускали, хотя в погребе опасно было, наверное, только прямое попадание. Это бомбежки. А с 1942 года под Ржевом уже работали «катюши». Когда они начинали стрелять, поднимался невообразимо страшный вой, казалось, небо рушится на землю! 

- Как же умудрялись выживать, почитай, на поле боя?

- Выжили-то далеко не все. После войны я нашла литературу и узнала, что в Ржеве, городе с 40-тысячным населением, после освобождения осталось 248 человек! Как сказал Сталин, единственный раз выезжавший на место боев как раз к нам, - уже после освобождения города - «лунный пейзаж»!  Но нас к концу последнего штурма в городе уже не было. Мама болела тифом, после выздоровления немцы определили ее работать на кухню, где разрешалось забирать домой картофельные очистки - только их, одну женщину застрелили за попытку стащить для детей несколько картофелин. Бабушка пыталась отправлять меня просить милостыню - но ребята постарше просто отбирали все, что удавалось достать. А бабушка в конце концов умерла от голода, мама тоже выжила только чудом. Дело в том, что тот подпольщик, Василий, в конце концов попался. Видимо, к нему не пришел связной, и он передал какую-то записку маме. Немцы увидели это, схватили его - но тут начался очередной страшный обстрел. Василия они увели куда-то, а про маму просто забыли. Я однажды, прячась от наших постояльцев, - боялась их жутко, даже не могла сама взять какое-нибудь угощение! - обварила ногу кипятком из печи. Надо отдать должное немцам - они написали записку для военного врача, и тот в промежутках между наступлениями советских войск успел спасти мне ногу. Но на коленке до сих пор остается пятно от того ожога.

- Вы носите наградной знак «малолетний узник». Побывали в концлагере?

- Да. В конце января 1943 года, после пятого штурма Ржева Красной армией, немцы собрали всех жителей, кого могли, и вывезли из города. Погрузили нас троих - мать, меня и Сашку, в вагоны-телятники. Я подхватила тиф. Мама тщательно скрывала мою болезнь от немцев - иначе бы больную просто выкинули на мороз! Когда из вагона выводили людей на воздух оправиться, мать набирала снега в рот и поила меня им. Больше никакой помощи она оказать не могла. В конце концов нас привезли в концентрационный лагерь в городе Слуцке, в Белоруссии, полный лагерь женщин и детей. Это я уже помню сама - поселили нас в огромный барак. Повезло - мы оказались на третьем ярусе нар, достаточно высоко для вшей. Люди паршивели там страшно. 

- Долго это продолжалось?

- Под Слуцком был какой-то перевалочный пункт, но мы провели там девять месяцев. Немцы проводили женщин через медкомиссию и, отобрав детей, отправляли в Германию. Куда пропадали дети, никто не знал. Мне повезло: наступила осень, надо было срочно убирать урожай для немецкой армии. Нас вывезли в Барановичский район Беларуси убирать хлеб под присмотром полицаев. Какие это были сволочи! Мы работали на полях - мама жала хлеб, я связывала в снопики.

- Белоруссия - это ведь партизанский край? 

Днем в деревне хозяйничали немцы, отбирали все, что можно - кур, яйца, молоко. А ночью приходили партизаны, и им тоже была нужна еда. Словом, местных грабили постоянно со всех сторон, так что им уже не нужно было ни фашистов, ни советских - есть-то самим было нечего. А нас освободила армия в 1944-м году. Осенью 44-го вернулись на родные пепелища, во Ржев. Жить было негде, мыкались по землянкам, по знакомым.

Немецкий язык все равно уважаю.

- Войну, значит, все же пережили. Жизнь наладилась?

- Хорошей жизни, достатка не было еще долго. В 1944-м же году я пошла в первый класс, в школу. Самое яркое воспоминание - с каким нетерпением мы ждали перемены. Учительница приносила нам, первоклашкам, на подносе куски черного хлеба размером со спичечный коробок, посыпанные кусочками сахара, чуть подмоченные, чтобы сахар прилип... Мы жевали их, как драгоценное пирожное! Потом нас перевели в другую школу, бывшую мужскую гимназию. А во время войны в здании гимназии было гестапо. Никак не забуду страшный, застоявшийся запах мертвечины! До десятого класса мы благоустраивали территорию - и все время и в школьном дворе, и на территории парка, который мы же и разбивали рядом, выкапывали человеческие останки.

- Но все-таки вы выучились и даже стали педагогом?

- А я всегда знала: нужно учиться хорошо, рассчитывать больше не на что! Мама - инвалид 2 группы, отец погиб. После школы поехала в Ленинград, долго не могла решить, куда поступать. В конце концов написала заявление на иностранные языки - они в школе давались мне легко, я и не думала, что они для кого-то представляли сложность! Поступила на факультет английского языка, вторым пошел немецкий. Меня часто спрашивали - как же ты так пострадала от немцев и учишь немецкий? Что ответить? Ведь культура-то немецкая - богатейшая! Это Гете, Гейне, Шиллер, Бетховен, Моцарт. И преподавать мне пришлось в основном немецкий язык. Почему-то в районах Челябинской области, где я работала, попадались школы исключительно с немецким языком. А преподавала я, когда меня прислали на Южный Урал, не в Челябинске, а по районам - под Еманжелинском, на Коркинском цементном заводе, в Томино. В железнодорожной школе №10 станции Полетаево проработала 28 лет, а до того - 12 лет завучем в школе в Томино.

- Выходит, большую часть жизни вы провели все-таки в Челябинской области?

- Я проработала в южноуральских школах 42 года. Было много разного, но вспоминаю с улыбкой. В Томино завуч посоветовал мне, начинающей учительнице: не заходи к детям с профессорским видом! Улыбнись! Я зашла - и полгода у меня никакой дисциплины не было! Хотя до этого, на практике, вообще не было никаких проблем. А здесь - только отвернусь к доске - и доску начинают обстреливать такими пульками на резинках. Каюсь, я приготовила себе такую же резинку, и, когда главный в классе заводила своей все же щелкнул, ка-ак врежу ему в лоб этой резинкой! Поборола, словом, пульки. А после была полетаевская школа, мужа как раз назначили директором Полетаевского совхоза, а я вслед за ним - в огромную, на полторы тысячи ребят, школу! И здесь - 28 лет, два месяца и шесть дней, большую часть - руководителем секции учителей иностранных языков. Так точно знаю срок, потому что его не поленились высчитать знакомые железнодорожники, школа-то в их ведомстве!

- Добились успеха на преподавательской ниве?

- Считаю, что да. Однажды мой доклад «Роль самостоятельной работы при изучении иностранных языков» был рекомендован для участия во всесоюзных педагогических чтениях. Было тайное голосование, и моя работа вдруг заняла второе место! Выдали премию - сто рублей, но 25 из них - налог. А на оставшиеся 75 мы немедленно пошли и купили мне куртку, она и до сих пор где-то в шкафу висит. Было и многое другое. В 1980-м мне присвоили звание «Отличник народного просвещения», в 1988-м - Заслуженного учителя РСФСР. Была огромная внеплановая проверка, а я о ней даже не знала. Мол, ходит какая-то комиссия на занятия - и бог с ней. А проверяющие, оказывается, еще и расспрашивали моих детей - я к тому времени уже имела классное руководство. Оказалось, что у меня лучше всех поставлена внеклассная работа. У меня сейчас внуки учатся в школе - ничего подобного от них не слышу!

- Вы проработали в школе до 2001 года. Есть ли разница между советской и российской системами образования?

- Как сказать, воспитательная работа у нас всегда была на высоте. Я сейчас часто встречаюсь со студентами, так вот, никто из них не знает даже, когда состоялся самый первый Парад Победы. А тогда было принято, чтобы каждый класс носил имя какого-то знаменитого человека. И мои ребята решили бороться за право носить имя Николая Ивановича Кузнецова - легендарного нашего разведчика, который в Великую Отечественную охотился на высших чинов немецкой армии. Мы изучили его биографию, раздобыли двадцать адресов партизан, с которыми подо Львовом и Ровно встречался Николай Иванович. Адреса я раздала своим пионерам. Если б вы видели, какие у них были глаза, когда я раздала им адреса! И серьезно к этому относились не только у нас! Из Москвы мне прислали официальную бумагу об идентификации разведчика. Потом довелось побывать во Львове, там на могиле Кузнецова растет березка. И на ней - штук десять повязанных пионерских галстуков! Очень красиво. Я предложила своим по возвращении - мол, давайте вышьем золотой нитью галстук и пошлем во Львов. Сделали, отослали, и ребята из львовского отряда «Факел» прислали нам в ответ письмо. Раздобыли еще и пластинки с воспоминаниями партизан-сподвижников Николая Кузнецова, мы прослушивали их, ребята просили послушать их домой.

До сих пор жду сведений о могиле отца...

- С 2001 года вы стали пенсионером. Чем занимаетесь теперь, на заслуженном отдыхе?

- Я всегда отвечаю - поем и пляшем. Я живу общественной работой. С 1994 года - в челябинском обществе малолетних узников концлагерей. Горько видеть, что их с каждым годом остается все меньше! Узники умирают даже чаще, чем ветераны Великой Отечественной. У тех не редкость и возраст глубоко за 90 лет. Среди наших таких почти нет. А кроме этого - хор ветеранов Дворца железнодорожников и ансамбль «Память сердца» нашей региональной организации. Дали уже около 200 концертов, причем не только по области! В свое время губернатор Петр Сумин выделял деньги на поездки детей защитников Отечества к могилам отцов. Съездило 925 человек! С Валентиной Михайловной Новиковой, руководителем организации «Память сердца», мы с ансамблем проехали по местам захоронений. Тула, Орел, Брянск, Смоленск, Великий Новгород, Санкт-Петербург. Везде встречались с местными ветеранами и курсантами военных вузов. Тур вышел патриотический. Были в Киеве, Запорожье, в Прохоровке, на месте легендарного танкового сражения.

- А своего отца вы, выходит, не видели с начала войны?

- Мы с мамой искали его следы несколько десятилетий! А нашлись они только в 2001 году, через десять лет после смерти мамы! Я была в мемориальном комплексе на Поклонной горе, там в электронных архивах и нашлась информация о полных тезках папы. Нашла и его самого - все совпадает! Заплакала, а руководитель комплекса давай утешать: мол, ваш отец хотя бы учтен! А сколько так и оставшихся безвестными! Но подробности разузнали только после 65-й годовщины Победы: Я еще раз связывалась с мемориалом на Поклонной горе, после этого сын нашел в Интернете еще сведения: оказалось, младший лейтенант Михаил Орлов попал в плен в 1942 году, был помещен в концлагерь Смела в Черкасской области. Нашли в Сети персональную карту узника - немцы заполняли такие документы. В ней были инициалы, имена родителей, даже девичья фамилия моей матери и ее адрес. Словом, дотошно. И последняя информация - что 1 марта 1943 года он умер от инфаркта. В концлагере? Написала в Черкасский военкомат. Оттуда ответили, что в Смеле, под Черкасском, захоронено 18 тысяч человек, офицер установлен только один. В международном Красном Кресте пообещали продолжить расследование, найти в конце концов его останки. Но пока окончательной информации нет - я так и не знаю, где могила отца.

Вот такие интересные для всех нас, Ржевитян, воспоминания о военном Ржеве, о своей жизни и своей работе оставила ветеран - педагог, за что я говорю ей большое спасибо от всего моего поколения.

Список использованной литературы:

1.  Энциклопедия Челябинской области.

2.  Сборник воспоминаний «Судьбою не обласканные дети», под редакцией Аллы Готиной. Челябинск, 2007 г. 

3.   Материалы с сайта Chelyabinsk.ru

Писатель Константин Воробьев и его воспоминания о Ржевском лагере военнопленных. 

Станислав Минаков в журнале «Нева» № 6 за 2015 год в статье «Незнаменитый прозаик Константин Воробьев» о писателе-фронтовике пишет следующее.

Я зачитывался его мужественными и пронзительными повестями с юности, благо они к тому моменту уже начали публиковаться. Но мое недоумение сохранялось долгое время поскольку и спустя годы я сталкивался с тем фактом, что и читатели, и писатели хорошо знали, скажем, имена В. Богомолова, В. Быкова, Е. Носова и других писателей-фронтовиков, а вот потрясшую меня прозу Воробьева, которая переводилась на болгарский, литовский, латышский, немецкий, польский языки, не знали. Отрадно было прочитать мнение воевавшего прозаика Захара Прилепина, заметившего: «Я совершенно убежден, что Константин Воробьев куда более сильный писатель, чем Александр Солженицын. Но кто знает, кто такой Воробьев?»  Так кто же таков, Константин Дмитриевич Воробьев воин и писатель?

Родился он в селе Нижний Реутец Медведенского района Курской области 24 сентября 1919 года. Рос в крестьянской многодетной семье: у Воробьева было пять сестер и брат. Отца своего он не знал. Отчим, вернувшись после Первой мировой войны и германского плена, усыновил Костю. Писатель всегда вспоминал об отчиме «с чувством любви и благодарности за то, что тот никогда не упрекнул его куском хлеба, никогда не тронул, как говорится, и пальцем». От матери Воробьев унаследовал резкий, беспокойный, не терпящий несправедливости характер. Детство Кости, хоть и в большой семье, было одиноким и не слишком радостным. «Мне всегда хотелось есть, - вспоминал он - потому что никогда не приходилось наесться досыта - семья большая, жизнь была трудной, и я не был способен попросить, чувствуя себя лишним ртом, чужаком».

В 1933 году, после ареста за недостачу отчима, заведовавшего сельмагом, Константин пошел работать. Грузчиком в магазине. Плату получал хлебом, что позволило семье выжить в голодный год. Окончив сельскую школу, поступил в Мичуринский сельхозтехникум, но учиться не стал - через три недели вернулся домой. Закончил курсы киномехаников, полгода ездил с кинопередвижкой по окрестным деревням. В августе 1935-го устроился селькором в районную газету города Медведенка, где опубликовал свои первые стихи и очерки, и даже некоторое время работал в ней литературным инструктором. Но вскоре Воробьева уволили из редакции «за преклонение перед царской армией». Поводом для увольнения стало увлечение молодого автора историей Отечественной войны 1812 года.  «Идеал русского офицера времен Отечественной войны покорил его воображение. Это было соприкосновение с тем миром, который помогал сохранить в себе чувство чести, достоинства, совести...»

В 1937-м переехал в Москву, став ответственным секретарем редакции фабричной газеты, вечерами учился в средней школе. С 1938-го по 1940-й служил в Красной армии, писал очерки в армейскую газету. После демобилизации работал в газете Военной академии им. М. В. Фрунзе, оттуда и был направлен на учебу в элитное училище - Высшее пехотное училище им. Верховного Совета РСФСР, курсанты которого охраняли Кремль.

В октябре 1941 года с ротой кремлевских курсантов ушел на фронт и в декабре под Клином попал в плен. За время плена прошел клинский, ржевский, смоленский, каунасский, саласпилский немецкие лагеря для военнопленных, паневежисскую и шяуляйскую тюрьмы в Литве. Дважды бежал. В 1943 году в шяуляйском подполье, когда был вынужден скрываться на конспиративной квартире после разгрома его подпольной группы, за тридцать дней написал повесть «Дорога в отчий дом» о пережитом в плену. С сентября 1943-го по август 1944 года двадцатичетырехлетний Воробьев командовал отдельной партизанской группой в составе отряда «Клястутис» в литовских лесах.

В 1947 году Константин Дмитриевич с супругой приедет на место, где располагался саласпилский лагерь «Долина смерти». Сосны там по-прежнему стояли без коры - ее съели пленные, и раны на деревьях так и не зарубцевались. «Мне иногда не верится, что это было со мной, а как будто приснилось в кошмарном снe», - сказал тогда молодой писатель. К повести, посвященной саласпилским событиям, он возьмет эпиграфом из «Слова о полку Игореве» такие горькие слова: «Уж лучше убитому быти, нежели полоненному быти».

Ее «невозможно читать залпом: написанная сразу после фашистского плена, - кажется, она кровоточит каждой своей строкой», - отозвался об этой книге Е. Носов.

Цитируем Воробьева: «И Ржевский лагерь выделялся черным пятном в зимние холода потому, что был съеден с крошками земли холодный пух декабрьского снега. ‹…› И существовало образцово-показательное место убийства пленных в Смоленске. И еле передвигались от голода заключенные в Долине смерти. И были 150 г плесневелого хлеба из опилок, и 425 г варева из крапивы в сутки, и эсэсовцы, вооруженные лопатами, убивали беззащитных людей. Но там же, в аду концлагерей, были и беспредельное мужество, и трепетная товарищеская помощь, и невероятный, почти мифологический героизм. ‹…› Терпя голод, холод, каждодневные издевательства, боль, военнопленные физически были почти уничтожены. Но морально многие из них остались несломленными. В них жило то, что можно вырвать, но только цепкими когтями смерти. Оно заставляет тело терпеть до израсходования последней кровинки, оно требует беречь его, не замарав и не испаскудив ничем».

В 1946 году рукопись повести автор отправил в журнал «Новый мир», но опубликована она не была. У самого писателя полного экземпляра повести не сохранилось, только в 1985 году, спустя десятилетие после кончины автора, рукопись обнаружилась в архиве, хранящемся в РГАЛИ, и была напечатана в 1986 году в журнале «Наш современник» с названием «Это мы, Господи!..». «Повесть эта, - как отметит через много лет писатель-фронтовик В. Кондратьев, - не только явление литературы, она - явление силы человеческого духа, потому писалась как исполнение священного долга солдата, бойца, обязанного рассказать о том, что знает, что вынес из кошмара плена, погружает читателя в кромешный сорок первый год, в самое крошево войны, в самые кошмарные и бесчеловечные ее страницы».

После освобождения Шяуляя Воробьев был назначен начальником штаба МПВО, организованного на базе партизанской группы. Работая на этой должности, он смог помочь многим из бывших пленных. «Он отстоял жизнь и будущее всех, кто был в его отряде и кто обращался потом, после прихода наших войск», - вспоминала его жена.

В 1947 году Воробьев был демобилизован, переехал в Вильнюс, работал в снабженческих и торговых организациях, в 1952 году заведовал магазином, отделом литературы и искусства газеты «Советская Литва».

Первую написанную им повесть, «Убиты под Москвой», автор считал своей удачей. В основу обеих повестей легли личные впечатления и переживания автора во время боев под Москвой. Эпиграфом для этой повести Воробьев избрал знаменитые строки А. Твардовского из стихотворения «Я убит подо Ржевом».

Нам свои боевые

Не носить ордена.

Вам - все это, живые.

Нам - отрада одна:

Что недаром боролись

Мы за Родину-мать.

Пусть не слышен наш голос, -

Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,

Устоять, как стена, 

Ибо мертвых проклятье - 

Эта кара страшна.

Повесть, которую Твардовский опубликовал в своем журнале, посвящена подвигу боевых товарищей Воробьева - кремлевских курсантов: 239 из них погибли в течение пяти дней в ноябре 1941 года при защите столицы. Немецкие танки уничтожили роту курсантов, которая могла противопоставить им только винтовки, бутылки с горючей смесью и беспримерное мужество. В. Астафьев писал: «Повесть не прочтешь просто так... потому что от нее, как от самой войны, болит сердце, сжимаются кулаки и хочется единственного: чтобы никогда-никогда не повторилось то, что произошло с кремлевскими курсантами, погибшими после бесславного, судорожного боя в нелепом одиночестве под Москвой».

Повесть «Убиты под Москвой» стала первым произведением Воробьева из ряда, названных  критиками,  «лейтенантской прозой».  Прозаик  с  горечью  молодого  сердца говорил о «невероятной яви войны». Такие строки посвятил К. Воробьеву поэт Корнеев:

Смертны ль наши души? Ты, однако,

с выводом, как лектор, не спеши.

Там, на нарах третьего барака,

он познал бессмертие души.

Есть она! Как тело ни промерьте,

как ни раздевайте догола...

Разумом смирился он со смертью,

но душа смириться не могла. 

Можно понять, отчего при жизни писателя его не очень-то привечали в столице. Воробьев шагал не в ногу: он писал не о победах на фронтах, а о тяжких испытаниях войны, которые выпали на долю, скажем, человека пленного, помещенного в экстремальные условия, в «отрицательный жизненный опыт» (лагерный термин В. Шаламова). К тому же Воробьев не попадал ни в какие «обоймы»; как сказал бы другой фронтовик, поэт А. Межиров, был отторгаем за то, что «не с этими был и не с теми».

Повести писателя, по замечанию одного из критиков, «художественно восстанавливали первичную действительность войны, ее реальное обличье, увиденное в упор». Именно это «реальное обличье» войны вызвало полное неприятие повестей Воробьева официальной критикой. Она воспринимала их как «искажение правды о войне». Писателя стали постоянно упрекать «за настроение безысходности, бессмысленности жертв». В конце концов результатом таких критических нападок стало молчание о творчестве Воробьева.

Воробьев, с его «лишним» героем, лагерным несгибаемым задохликом, жизнь которому на два шага реально продлевает один укус хлеба, подвергался разносной критике в органах печати.

Автобиографическая повесть "Это мы, господи" была написана писателем в 1943 году, когда группа партизан, сформированная  из  бывших  военнопленных,  вынуждена была временно уйти в подполье. Ровно тридцать дней  в  доме № 8  на  улице Глуосню в литовском городе Шяуляй  писал  Константин  Воробьев  о  том,  что довелось ему пережить в фашистском плену. Писал неистово, торопясь, зная что смертельная опасность рядом и надо успеть.

Выше я уже говорил о том, что в  1946  году  рукопись  поступила  в  редакцию  журнала  "Новый  мир". Поскольку автор представил лишь первую часть повести,  вопрос  о  публикации был отложен до тех пор, пока не появится окончание. Однако вторая часть  так и не была написана. В личном архиве писателя повесть целиком не сохранилась, но отдельные ее фрагменты вошли как законченные и художественно  осмысленные отрывки в некоторые другие произведения. Так получилось, что на целых сорок лет рукопись исчезла из поля зрения редакций и читателей. Лишь в 1985 году она  была  обнаружена  в  Центральном государственном архиве литературы и искусства СССР, куда была в  свое  время сдана вместе с архивом "Нового мира". Материал повести автор предполагал использовать в своей будущей  книге, главной для  него,  которую  он  задумал  как  продолжение  повести  "Крик". Написанная предельно просто и точно,  новая  книга,  по  словам  Константина Воробьева, должна была стать "кардиограммой сердца". Автор предполагал дать ей заголовок "Это мы, господи!", хотя в архиве  писателя  имеются  и  другие варианты названия.

В повести есть две главы о Ржевском лагере военнопленных. При чтении этих глав испытываешь чувство боли и душевного беспокойства от того, что становишься свидетелем событий происходивших в 1941 - 42 гг. в нашем городе:

«… Ржевский  лагерь   военнопленных   разместился   в   обширных   складах Заготзерна. Черные  бараки  маячат  зловещим  видением,  одиноко  высясь  на окраине города. По -  открытому,  ничем  не  защищенному  месту  гуляет-аукает холод, проносятся снежные декабрьские вихри, стоная и свистя в рядах колючей проволоки, что заключила шесть тысяч человек  в  страшные,  смертной  хватки объятия. Все дни и ночи напролет шумит-волнуется людское марево,  нижется  в воздухе говор сотен охрипших,  стонущих  голосов.  Десять  гектаров  площади лагеря единственным черным пятном выделяются  на  снежном  просторе.  Кем  и когда проклято это место? Почему в этом строгом квадрате, обрамленном рядами колючки, в декабре еще нет снега?

Съеден с крошками земли холодный пух декабрьского снега. Высосана влага из ям и канавок на всем просторе  этого  проклятого  квадрата!  Терпеливо  и молча  ждут  медленной,  жестоко-неумолимой  смерти  от   голода   советские военнопленные...

... Лишь на седьмые сутки жизни в этом лагере Сергей получил  шестьдесят граммов хлеба. У него хватило сил ровно столько, чтобы простоять пять  часов в ожидании одной буханки в восемьсот граммов на двенадцать человек. Диким  и жадным огнем загорались дотоле равнодушно-покорные глаза человека  при  виде серенького кирпичика.

- Ххле-леб! - со стоном вырывается у него, и не было и нет во вселенной сокровища, которое заменило бы  ему  в  этот  миг  корку  месяц  тому  назад испеченного гнилого хлеба!

Сергей видел, как курносый парень из его шеренги бережно  и  осторожно, как что-то воздушно-хрупкое и святое, принял  из  рук  полицейского  буханку хлеба. Смешно  расширенными  глазами  глядел  он  на   нее,   покачивая   в заскорузлых, давным-давно не мытых руках.

- Айда, ребята, к третьему бараку, - почему-то шепотом проговорил он. - Разделим хлебушко...

Опасался орловец, что вот тот  же  полицейский  вдруг  одумается  да  и крикнет: - Эй, ты, ... в рот, отдай буханку!

Раздевшись, парень разостлал шинель, положил на нее хлеб.  Одиннадцать человек сверлили глазами этот жалкий бугорок серой массы,  терпеливо  ожидая конца священнодействия орловского хлебороба.

Не так-то просто разрезать буханку хлеба! Из восьмисот  граммов  должно выйти двенадцать кусочков, но ровных, абсолютно ровных по величине.  Крошки, размером в конопляное зерно, должны быть тщательно  подобраны  и  опять-таки поровну разложены на двенадцать частей.

Сергей наблюдал за ножом и худым грязным лицом разрезающего хлеб  и  не мог понять: то ли желтоватые скулы орловца двигаются в такт ножу, то  ли  он нагнетает слюну, предвкушая горьковато-кислый хлеб...

- Ну как, братва, ровна? - спросил парень, закончив раскладку крошек.

- Вон там от горбушки надоть...

- Добавить суды...

- Ну, будя, будя! - проговорил парень. - Теперя становитесь по  одному, чтоб номера помнить.

Сергей присутствовал первый раз при дележке  паек  и  потому  охотно  и покорно  исполнял  правила  этой  процедуры.  Нужно  было   запомнить   свой порядковый номер. Один из участников дележки оборачивался  спиной  к  пайкам хлеба и на вопрос: "Кому?" - называл тот или другой номер.

Таким образом устранялись всякие нарекания на делящего, что он поступил в данном случае нечестно. Номер Сергея  был  пятый,  называющий  сказал  его последним, и в минуты ожидания, видя, как за два укуса исчезал ломтик  хлеба во рту его обладателя, Сергей, почувствовал, как водянистая слюна  заполнила весь его рот, не успевая проталкиваться в глотку...

С  каждым  часом  все  тяжелей  становились  ноги.   Они   отказывались слушаться, вечно замерзшие и сырые. Все эти дни  Сергей  ночевал  в  третьем бараке на третьем этаже нар. Бараки не могли вместить и пятой  части  людей, находящихся в лагере. Спали там вповалку друг на друге.  На  четырехъярусных нарах ложились в три слоя. Счастливцем был тот, кто оказывался между верхним и нижним. Было теплей.

Каждый день по утрам пленные выносили  умерших  за  ночь.  Каждый  день около шестидесяти человек освобождали места для других.  В  середине  лагеря, внутри одного барака, во всю его ширь и глубь вырыли пленные  огромную  яму. Не зарывая, сносили туда умерших, и катился в  нее  воин  с  высоты  четырех метров, стукаясь голым обледеневшим черепом  по  костяшкам  торчащих  рук  и колен братьев, умерших раньше его...

Тяжелым ленивым шаром катились дни. Подминал этот шар под тысячепудовую тяжесть тоски и отчаяния людей, опустошая душу, терзая тело.  Не  было  дням счета и названия, не было счета  и  определения  думам,  раскаленной  массой залившим мозг...

Соседом  Сергея  слева  был  обладатель  синего  прозрачного  личика  с заострившимся носиком. Личико тихо и размеренно  дышало,  выглядывая  из-под полы шинели черными, похожими на зерна смородины глазами. Было в них  что-то торжественно-печальное. То ли успокоение сознанием, что, слава богу, все это скоро кончится для него, то ли  мольба...  Личико  не  шевелилось.

-  Давно здесь? - стараясь придать своему голосу тон сострадания, спросил Сергей.

- Месяц... нет, меньше, - тоненьким голоском пропищало личико. -  Болен я... Пальцы отваливаются, - продолжал сосед, по-прежнему не шевеля ни единым

членом тела.

- Как отваливаются?

- Гнали нас... на дороге танкист-немец... снял с меня  валенки...  пять верст босой... ноги отмерзли. Вот семь пальцев отвалились...  Теперь  только три... завтра, наверное, тоже отвалятся... И  ноги  гниют  тоже...  Тут  нас много таких...

В гаме голосов терялся тихо шелестящий, часто прерывающийся звук  речи. Личико не могло, а может быть, не желало усилить  этот  шелест.  Зачем?  Все равно  бесполезно.  Все  равно!..  Но  вдруг  шелест   повторился.   Сергей, облокотившись, приблизил лицо к говорящему.

- Шесть верст до дому... Знала б мама... принесла бы картошки  вареной, хлеба тоже... На шоссе мы живем...  деревню  Аксеновку  знаете?  Колей  меня зовут... И как сообщить маме, вы не знаете?

Сергей глядел на влажный агат глаз тоскующего по  маме  сына  и  думал: "Да, принесла бы мать своему единственному Коле картошки вареной... и  хлеба тоже... Долго бы ходила вокруг лагеря, утопая в снегу  веревочными  лаптями, до боли щуря слезоточащие глаза, ища ими Колю. Билось бы частыми толчками ее изнывшее сердце, и не поняла бы, не услышала она  лающего  окрика  немца  со сторожевой вышки. Прицелился бы тот по склоненной голове  в  дырявом  черном платке, и тихо опустилась бы мать в снег, схватясь руками за  грудь,  словно пытаясь задержать еще на минуту свою материнскую любовь  к  сыну, вырванную вдруг кем-то злым и ей непонятным..."

- Нет, не знаю, Коля, как сообщить твоей  маме,  -  ответил  Сергей  и, пытаясь успокоить его, весело проговорил: - Ничего, Коля, все будет  хорошо! Ты еще вернешься в свою Аксеновку!

- Э, нет! Поглядите-ка вот... Ухватясь одной рукой за брезентовый ремень, прибитый  к  доске  верхних нар, Коля пытался встать. Это ему никак не удавалось,  и  Сергей,  поддержав его худую, ребристую спину, помог ему сесть. Обеими руками Коля бережно взял одну ногу и, пододвинув ее ближе к Сергею, начал разматывать полотенце.

- Как же я дойду? - повторил он, печально глядя на свою ногу.

Фиолетовый налет гангрены покрыл всю ступню. Ни одного пальца  на  ноге не было. В их основаниях торчали белые острые косточки или зияло  углубление с сочившейся оттуда сукровицей.

- Вот я какой теперь! - проговорил Коля, ложась и накрываясь шинелью...

В этот день было объявлено, что в два часа будет выдаваться  "баланда". Сергей уже знал, что в лагере так называют суп. Но именно это  бессмысленное слово в точности определяло по достоинству ту несказанную по цвету  и  вкусу жидкость, которой питались  пленные.  Варилась  баланда  в  полевых  кухнях. Состояла она из чуть подогретой воды, забеленной отходами овсяной муки. Сергей не имел  ни  котелка,  ни  ложки.  Опечаленный  сознанием  своей немощи, он положил голову на вещевой мешок, служивший ему подушкой. "Но что же в нем все-таки есть?"

Привстав, Сергей начал развязывать мешок Никифорыча. На самом верху там лежали серые суконные портянки. Потом аккуратно сложенное белье,  рукавицы, старая пилотка и противоипритная накидка. Вынимая, Сергей  раскладывал  все это по порядку. На дне мешка лежала совершенно новая плащ-палатка - предмет, особо интересовавший полицейских. Она была  свернута  заботливо  и  толково.

Развернув   ее   наполовину,   Сергей    увидел две небольшие    пачки концентрированного гороха.

- Мы с тобой пообедаем сегодня, Коля! - обрадовался искренне Сергей.  -

Только вот котелка у меня нет... Не меняя позы, Коля пошарил рукой в тряпье изголовья и протянул  Сергею ржавую жестяную банку из-под консервов.

- На черпак баланды хватает, - пояснил он.

... Третий  барак  выстроился за получением баланды.

- Сказывают, гушша имеется в баланде...

- Потому наш барак последний, так она на дне...

- Не напирай, не напирай!

- Люди добрые, и сделайте божескую  милость,  получить  баланду  на  двоих...

посудинки нету...

Медленно переступая с ноги на  ногу,  подвигаются  пленные  к  бочке  с баландой. Белые лохмотья пара крутятся над ней, отрываются,  смятые  ветром, разнося щекочущий нос запах варева.

- Ну, добавь... ради христа, добавь!..

И полицейский "добавлял". Вылетал из слабых пальцев смятый  задрипанный котелок, выливалась из него сизая дрянь-жидкость, бухался  горемыка  на  ток земли,  утоптанный  тысячью  ног,  и,  не   обращая   внимания   на   побои, слизывал-грыз место, оттаявшее от пролитой баланды...

Вдруг по толпе прокатился гул удивленных и испуганных голосов:

- Больше нету баланды?!

- Будьте вы прокляты, ироды! Три часа простоять зря...

- Р-расходись в б-барак! - кричали полицейские, крутя дубинками.

Помахивая пустой баночкой, Сергей вернулся в барак. С трудом поднявшись на вторые нары, он вдруг не увидел Коли. Лишь в его изголовье валялась  одна рукавица да сиротливо свисал, напоминая ужа, зеленый брезентовый ремень, что служил поручнем его хозяину. Не было также и мешка Никифорыча. - Какой-то мешок не давал малец полицаям... ну, и  того  -  сбросили  с нар. В четвертый понесли... помер, стало быть, - пояснил сосед…»

«…Низко плывут над Ржевом снежные тучи-уроды.  Обалдело  пялятся  в  небо трубы сожженных домов. Ветер выводит-вытягивает в эти  трубы  песню  смерти.

Куролесит поземка по  щебню  развалин  города,  вылизывает  пятна  крови  на потрескавшихся от пламени  тротуарах.  Черные  стаи  ожиревшего  воронья  со свистом в крыльях и зловещим карканьем плавают над лагерем.  Глотают  мутные сумерки зимнего дня залагерную даль. Не видно просвета  ни  днем  ни  ночью. Тихо. Темно. Жутко.

Взбесились,  взъярились  чудовищные  призраки  смерти.  Бродят  они  по лагерю, десятками выхватывая свои жертвы. Не прячутся, не крадутся призраки. Видят  их  все  -  костистых,  синих,  страшных.  Манят  они  желтой  коркой поджаристого хлеба, дымящимся горшком сваренной в мундирах картошки.  И  нет сил оторвать горящие голодные глаза от этого воображаемого сокровища. И  нет мочи затихнуть, забыть... Зацепился  за  пересохший  язык  тифозника  мягкий гортанный звук. В каскаде мыслей расплавленного мозга не потеряется он ни на секунду, ни на миг: - Ххле-епп, ххле-еп... хле-е...

На тринадцатые сутки умышленного мора голодом  людей  немцы  загнали  в лагерь раненую лошадь. И бросилась  огромная  толпа  пленных  к  несчастному животному, на ходу открывая ножи, бритвы, торопливо  шаря  в  карманах  хоть что-нибудь  острое,  способное  резать  или  рвать   движущееся   мясо. По образовавшейся гигантской куче людей две  вышки  открыли  пулеметный  огонь. Может быть, первый раз за все время войны так красиво и экономно расходовали патроны фашисты. Ни одна удивительно  светящаяся  пуля  не  вывела  посвист, уходя поверх голов пленных! А когда народ разбежался к  баракам,  на  месте, где пять минут тому назад еще ковыляла на трех  ногах  кляча,  лежала  груда кровавых,  еще  теплых  костей  и  вокруг  них  около  ста  человек  убитых, задавленных, раненых...

... В одно особенно холодное и вонючее в бараке утро,  Сергей  с  трудом поднял с нар голову. В висках серебряные молоточки выстукивали  нескончаемый поток торопливых ударов. В первый раз не чувствующие  холода  ноги  казались перебитыми в щиколотках и коленях. "Тиф", - спокойно догадался  Сергей  и,  сняв  шапку,  положил  ее  под голову.

Чуден и богат сказочный мир больного тифом!  Кипяток  крови  уносит  в безмятежность  и  покой  иссыхающее  тело,  самыми  замысловатыми  видениями наполнен мозг. Лежит это себе такая мумия на голых досках  нар  с  открытыми глазами, прерывисто дыша, и тихим величием светятся ее зрачки, как будто она только одна на свете вдруг вот теперь поняла смысл бытия и значение  смерти!

Какое ей дело до миллиардных полчищ вшей, покрывших все тело, набившихся  во впадины ключиц,  шевелящих  волосы  на  голове,  ползающих  по  щекам,  лбу, залезающих в нос... Нарушается  это  величие  лишь  жаждой  капли  воды.  От сорокаградусной жары в теле трескаются губы и напильником шершавится  горло. Мумия тогда издает хрип: - Пи-и-ить... ии-ить... А потом вновь затихает - иногда навеки, иногда до следующего "ии-ить".

Командирское обмундирование Сергея прельщало полицейских. "Чаво гадить, все равно подохнет!" И на третий день забытья Сергей был раздет догола. Лишь на левой ноге остался белый пуховый носок, полный вшей.  Получил  эти  носки Сергей на фронте. То был подарок-посылка  от  девушек  какого-то  уральского мясокомбината. Лежала тогда в носке и записка: "Желаю тебе, дорогой боец, до самых дырок износить эти носки. С любовью - Тося". До слез смеялись тогда над этим Тосиным пожеланием. И, бережно  надевая носки, Сергей урезонивал ржущих: "Вы вникните, черти,  в  смысл  этих  слов! Девушка с любовью желает, чтобы не убили  меня...  Ну-ка  попробуй  износить такие носки! К тому времени последний из фрицев в ящик сыграет..."

Ничего не стоило потом обитателям барака сбросить голый полутруп с  нар и занять его вшивое место. В один миг  Сергей  оказался  на  полу,  раскинув длинные ноги-циркуль поверх вповалку лежащих там людей. Где  же  ему  место, как  не  под  нижними  нарами,  куда  скатываются  испражнения!   И   Сергея затискали-затолкали под нары, благо парень не издает ни звука... Да, крепок был костлявый лейтенант! Слишком мало уж было  крови  в  его жилах, устала смерть корежить гибкое тело спортсмена, и выполз Сергей из-под нар через двое суток, волоча правую отнявшуюся ногу.

- Слезь... с моего... места, - прошептал он занявшему его "жилплощадь".

На хрип этого привидения удивленно  уставилась  стриженая  дынеобразная голова.

- Ты што, из четвертого появился?

- Слазь...

- Откуда этот хлюст взялся?

- Место, слышь, требует...

- В чем дело? В чем дело, почему голый,  а?  Сергей  медленно  повернул голову по направлению голоса со звучащей  в  нем  ноткой  власти.  В  дверях барака стоял в белом халате низкорослый и крупноголовый детина.

- Где твоя гимнастерка, а? - протискиваясь к Сергею, спрашивал он. По петлицам  Сергей  догадался,  что  это  доктор.  "Неужели  тут  есть доктора?" - мелькнула мысль.

- Я болен... видимо, тиф.

- Вижу, что ты болен. Но голый, голый ты почему?

- Раздели  полицейские...  обмундирование  комсоставское...  трудно  не взять...

- Вы командир?

- Лейтенант... Помогите же, доктор... я потерял  силы...  Это  вот  мое место... сбросили, лежал там...

- Идите за мной.

В третьем же бараке,  в  небольшой  загородке,  лежало  около  двадцати командиров, больных тифом. Там и поместился Сергей на вторых нарах  в  самом тесном и темном углу.  Пустотой  и  легкостью  была  наполнена  затуманенная голова, не было в теле ни позыва, ни недуга. Перед вечерними сумерками пришел доктор.

- Как живем, лейтенант? - спросил он, взобравшись к  Сергею.  -  Правая нога? Гм... явление частое после тифа,  да.  Не  чувствует?  Ампутировать... как-нибудь, да!

- Резать не дам! - упрямо выговорил Сергей. - Я еще буду драться!..

- Дерутся здоровые, лейтенант... конечно, и  в  моральном  смысле,  да!

Но... одну минуту! - Доктор, легко спрыгнув с нар, вышел из барака. Вернулся он  с  объемистым  пузырьком  беловатой  жидкости  и  котелком  в  руках.  - Растирать. Очень часто. Можно носком. Посмотрим, да. Спирт отечественный,  у меня последний... И вот - баланда, ешьте. Я зайду. Поговорим, да!.. Аспидного  цвета  налет  покрыл  кончики  пальцев   ноги   Сергея.   Не чувствовала нога ни щипков, ни укола булавки. "Я не нужен себе калекой,  нет",  -  думал  Сергей  и  всю  ночь  через небольшие промежутки изо всех сил растирал спиртом  ногу.  Тот  бил  в  нос, колесом крутил слабую голову. На второй  день  в  пальцах  появилась  тупая, ноющая боль. Она все усиливалась, по мере растирания ноги спиртом. - Отлично! Будет толк. Боль - не что иное, как  представление  о  боли, да! - отчеканил доктор. - Но кусайте себе губы. Терпите. Нога останется... И Сергей терпел. Превозмогая боль, он яростно  комкал  носок,  растирая ногу. Доктор заходил часто, засиживался у Сергея, расспрашивал его об учебе, жизни, фронте. Когда уж, казалось,  обо  всем  поговорили,  каждый,  однако, сознавал, что о самом главном-то и умолчено,  к  чему  и  вели  все  беседы. Однажды, когда доктор помог Сергею остричь кишащие вшами волосы, он особенно долго засиделся на вторых нарах. Лежа Сергей всматривался в мясистый профиль эскулапа, потом сказал: - Владимир Иванович, вы согласны с  тем,  что  в  представлении  нашем, ровесников  революции,  честность,  порядочность   и...   доброта,   скажем, неизменно ассоциируются с понятием о любви к Родине, к русским людям?.. Доктор, насторожившись, внимательно слушал, наклоняясь к Сергею.

- И, - продолжал Сергей, - я поэтому предполагаю в вас наличие такой же полноты второго достоинства, как и первого. - Следовательно? - Я люблю мою Родину! - И? - Вы ведь немного старше меня!.. - Вставайте. Учитесь ходить, да. Баланды сумеем  достать.  Приходите  в амбулаторию. Там наши. Познакомитесь. Решим, да... Лагерная амбулатория,  где  работал  доктор  Лучин,  была  единственным светлым пятном на фоне всего черного и безнадежного. Лаконичный в  словах  и действиях доктор подобрал себе в помощники трех боевых ребят, аттестовав  их перед немцами как людей с медицинским образованием. На самом  же  деле  этот народ занимался тем, что осторожно выискивал "в доску своих", приобщал их  к амбулатории, а  там  думали-решали,  как  бежать,  притом  большой  группой, сумевшей бы приобрести в пути оружие...

Прошло  несколько  недель,  пока  Сергей  смог  окончательно  встать  и наступать на ногу. За это время Лучин принес ему не один котелок  баланды  и не один кусок лошадиной печенки. Как-то солнечным февральским днем Сергей  в первый раз зашел в "амбулаторию". На нарах лежал Лучин,  а  на  единственном табурете  сидел,  широко  расставив  ноги,  лучинский  "санинструктор".   Он выслушивал трубкой повернувшегося к нему спиной полицейского. - Та-ак, Ничего серьезного. Помажем... Навернув грязную тряпку на палочку, "санинструктор" быстро сунул  ее  в чернильницу и, пристально поглядев на Сергея, ловко вывел свастику на  спине дуралея, окантовав ее густыми мазками.

- Чрезвычайно полезно. Иди!

- Дело в том, - объяснил Лучин Сергею, - что имеющиеся медикаменты мы в первую очередь должны употреблять на эту сволочь, да. Приказ немцев.  Мы  же изыскиваем средства лечения этих  господ  на  месте.  Вы  видели...  Так-то, товарищ лейтенант, да!..

Осторожно мусолило снег солнце еще холодными  щупальцами  своих  лучей. Все выше и выше взбиралось оно на небо, суля, близкую весну и охапку надежд. Толковали одни: - Весной должна  кончиться  война.  Попомните  мое  слово!  Потому  што пропали мы тут...

Думали другие: "Зелень, лес... Пробраться к своим будет легче. Лишь  бы удрать".

Март  принес  частозвон  утренних  капель  с  крыш  бараков   и   тихие непроницаемые ночи. Столбом  валит  из  дверей  бараков  зловоние  оттаявших испражнений и трупный запах разлагающихся тел. Не спят уже на полу  вповалку люди. Поредела за зиму толпа пленных, умещаются теперь на нарах. Каждый день выдается баланда и почти поллитровый черпак воды пополам с грязью,  соломой, копытами лошадей  и  двумя-тремя  картошками  величиной  с  голубиное  яйцо.

Неохотно отошел-отступился от бараков тиф, переваляв почти всех до  единого.

Поддерживая друг друга, выползают пленные из бараков, садятся с подветренной стороны, бьют вшей пока еще в  шинелях.  Кровавятся  от  них  ногти  больших пальцев, а "пройдено" только полрубца плечевого! Расстилается на проталинках шинелишка, становится ее обладатель в очередь за бутылкой. Ох, как нужна тут пивная бутылка! Прижал ее руками да и покатил по шинели - и сыпанет тогда  в уши дробный треск лопающихся вшей...

Шли дни. По утрам в чистом весеннем воздухе плыли  к  лагерю  орудийные стоны. Торопливей и злей становились немцы, настороженней - пленные. - Стучат, доктор, а?

- Зовут, лейтенант, да! Вот  подтает  снежок  -  обстановка  улучшится. Махнем, да!..

Но вышло все иначе. Однажды  в  помещение,  где  ютился  Сергей,  вошел комендант лагеря.  Щуря  подслеповатые  глаза  и  поблескивая  кокардой,  он приказал сопровождавшему его унтеру построить  командиров.  Жидкой  шеренгой вытянулись пленные  вдоль  нар.  Унтер,  макая  новенькую  кисть  в  красиво разрисованную баночку, лепил на левом рукаве каждого командира густой желтый крест. На второй день поезд мчал пленных командиров на запад…»

Всё написанное Константином Дмитриевичем Воробьёвым, о том, что происходило в Ржевском лагере военнопленных не литературная выдумка писателя, а горькая, военная правда. Всё это нашло документальное подтверждение в послевоенные годы, и уже 1975 году вышла в свет книга Евгения Степановича Фёдорова - « Правда о военном Ржеве. Документы и факты.» В его документальной книге о Ржевском лагере военнопленных  того периода рассказывается следующее:

«… В сообщении районной комендатуры 1/532 говорилось, что 21 октября 1941 года комендатурой был принят в обслуживание Ржевский лагерь военнопленных с численностью пленных около 6000 человек. Служебное помещение было расположено на ст. Муравьево в 500 метрах от лагеря. Для лагеря были использованы складские постройки базы «Заготзерно». На некоторых постройках имелись только крыши, а со стен тес весь ободран. Лагерь был обнесен колючей проволокой в два ряда, через 50 метров - немецкие часовые, вооруженные автоматами и пулеметами. В охране лагеря принимали участие русские «дружинники», которые стояли на промежуточных постах. Первоначально изредка давали на день 0,5 литра баланды, а в некоторые дни совсем не кормили. На работы брали каждый день по 1000 человек, а иногда и около 1500 человек. Пленные гонялись на постройку деревянного моста через Волгу, на расчистку дорог и заготовку дров. Кстати, бараки в лагере не отапливались. Кроме военнопленных, в лагере находились и гражданские лица, и попавшие в плен советские разведчики. Внутренний порядок в лагере обеспечивался полицией, сформированной из числа военнопленных.

Вот что показал адъютант Ржевской комендатуры 1/532 обер-лейтенант Ротер Макс Георг, 1903 года рождения, уроженец г. Штрелен провинция Силезия, член НСДАП с 1932 года, человек с высшим юридическим образованием о лагере военнопленных: «В Ржеве находился сборный пункт №  69 армии для русских военнопленных. Военнопленные содержались в ужасных условиях. От голода и заболеваний, от простуды, только в декабре 1941 года и январе 1942 года ежедневно умирало 25-30 военнопленных. За два месяца из числа 5-15 тысяч умерло не менее 2 тысяч военнопленных. Остальные в зимний холод, пешком или в открытых вагонах отправлялись на сборные пункты в Вязьму и Сычевку. Начальником лагеря был майор Клачес».

Из показаний бывшего делопроизводителя по делам военнопленных Ржевской горуправы Еремеева Александра Ивановича, 1894 года рождения явствует: «Использовались военнопленные на тяжелых физических работах с 7 утра до 5 вечера. Сильное истощение, огромная смертность. За зиму 1941-42 года погибло около 9000 человек». Со слов бургомистра Кузьмина Владимира узнал, что через лагерь прошло 16-20 тысяч военнопленных.

Находившийся в Ржевском лагере военнопленный, учитель из г. Красноселье Луковниковского района Демин Константин Александрович, 1920 года рождения, рассказал, что бараки в лагере располагались в два ряда, а с наружной стороны их были вырыты рвы, где производили захоронения военнопленных.

Эти суровые, тяжелые, нечеловеческие условия лагерной жизни заставляли узников лагеря искать выход и каждый по-своему находил его: одни молили о смерти, другие бежали, третьи шли на службу к врагу, четвертые, смирившись надеялись на чудо…»

«…Так как в плен попадали как раненые, так и больные, а лагерные условия порождали новые заболевания, то при лагере в конце ноября 1941 года организовали лазарет. Он располагался отдельно у станции Ржев-2 в двух деревянных домах, огороженных высоким забором из колючей проволоки. Но в этом заборе была дыра, пролезая через которую можно было выйти в город. В этих двух домах, на нарах с подстилкой из льна, ютилось до семисот больных и раненых.

Была в Ржевском лагере для военнопленных и своя медсанчасть. Из врачебного персонала известны: доктор немец Эрнст Мюллер. Из военнопленных главным врачом был военврач 3 ранга Перекрестов Игорь Михайлович, 1914 года рождения, уроженец г. Харькова. Являясь командиром санитарной роты 922 стрелкового полка 25 CД, в декабре 1941 года пропал без вести. В лазарете Перекрестов организовал занятия по изучению немецкого языка, которые проводил сам. Также в лазарете были врач Галкин Николай Николаевич и фельдшер Большаков Василий. Всего было шесть врачей, три фельдшера и одна медсестра Аня. Фельдшерами были: Щекин Михаил Никифорович. По учетам Центрального архива Министерства Обороны СССР значится сапер 950 стрелкового полка 262 СД. Щекин Михаил Никифорович, 1920 года рождения, призван Щигровским РВК, пропал без вести в августе 1941 года, отец Щекин Н. М., проживал: Курская область, г. Щигры, улица К. Маркса, дом № 15; Нарышкин Василий Иванович, 1917 года рождения, уроженец Полтавской области.

Разведчица Нарбут Александра Васильевна, уроженка и жительница г. Западная Двина, находившаяся на излечении в лазарете Ржевского лагеря военнопленных сообщала, что в двадцати местах у станции Ржев-2 захоронено четырнадцать тысяч человек. К сожалению, у ведущего учет умерших в лазарете Соломонидина Михаила спросить об этом не успели. После ликвидации лазарета в самом лагере начала работать санитарная часть. Старшим врачом ее был Клименко Владимир Александрович. Работал там и санинструктор из 4 роты 297 батальона Мещеряков. Медперсонал носил повязки красного креста. В санчасти был случай. Возле станции Мелихово разбился штурмовик, но летчик оказался жив. Его доставили в санчасть, где и допрашивали. Клименко Владимир выгнал всех из санчасти. В санчасть даже не пустили начальника полиции Курбатова…»

«…Как поступали немцы с бежавшими из лагеря военнопленными свидетельствуют показания Хмурчикова Павла Емельяновича, 1884 года рождения, проживавшего в г. Ржеве на Трудовой улице. Шесть военнопленных, переплыв Волгу, спрятались на Смоленском кладбище, но их выдали и немцы задержали их. Он лично видел, как немцы сопровождали задержанных. Отойдя на некоторое расстояние, из числа шести задержанных красноармейцев двух немцы расстреляли в упор, а оставшихся четверых повели к лагерю и так же расстреляли.

Но расстрелы военнопленных были не только по месту задержания сбежавших, но и в самом лагере. Разведчица разведотдела штаба 22 армии Милютина Серафима Федоровна, 1922 года рождения, уроженка и жительница г. Кувшиново Калининской области, находившаяся в Ржевском лагере, рассказала: «Свободное хождение в лагере имел командир Красной Армии Королев Павел Иванович, лет 40. Он рассказывал военнопленным об обстановке в г. Ржеве, боевых действиях из прочитанных где-то газет. Королев говорил, что в городе партизан нет, есть небольшие группы подпольщиков. Сообщил о расстреле или повешении трех молодых партизан. За передачу каких-то сведений военнопленным и подачу каких-то сигналов Королев был расстрелян…»

Но несмотря на это в лагере были люди, которые помогали пленным бежать из плена. Константин Дмитриевич Воробьёв, если бы его не отправили в лагерь города Сычёвки, с их помощью обязательно совершил бы побег из Ржевского лагеря военнопленных. В книге Фёдорова - «Правда о военном Ржеве. Документы и факты» есть сведения о тех, кто помогал совершать побеги:

«…5 мая 1942 года начальником полиции поставили Курбатова, который исполнял эту должность до освобождения города Ржева частями Советской Армии. В октябре 1941 года он попал в плен и был направлен в Ржевский лагерь военнопленных. После его освобождения из лагеря Управление контрразведки Западного фронта проводило расследование деятельности Курбатова во время нахождения в лагере. Особым отделом существенных фактов, наказуемых в уголовном порядке, установлено не было. Так, попавший в плен помощник командира батареи 1260 стрелкового полка 38 CД 22 армии Турманов Николай Александрович, 1922 года рождения, уроженец д. Быковка Подольского р-на Московской области, бежавший из Ржевского лагеря 9 октября 1942 года показал: «Хотя Курбатов работает на немцев, но он всей душой советский человек, побаивается, что его расстреляют как изменника Родины, поэтому старается искупить вину. Курбатов не выдал нас немцам, советовал как лучше уйти и выдал продуктов на дорогу». А бывший военнопленный Венренцов Леонид Петрович, 1923 года рождения, уроженец д. Аксинино Веневского района Тульской области, 10 октября 1942 года показал: «Курбатов многим военнопленным помогал бежать из лагеря, несмотря на то, что являлся начальником полиции. В сентябре поспособствовал побегу из лагеря майору, двум летчикам, одному полковнику, танкисту». И, наконец, Земсков Георгий Иванович, 1904 года рождения, уроженец с. Малая Кандала Куйбышевской области, военврач 2 ранга, начальник хирургического отделения медсанбата № 138 135 СД показал: «Первое знакомство с Курбатовым относится к ноябрю 1942 года. Из наблюдений за ним могу охарактеризовать его как человека, находящегося на должности начальника полиции лагеря и состоящего на службе в германской армии, практическую, предательскую деятельность в лагере не проводит. Многих честных военнопленных он безусловно знает, не преследует и не выдает немцам, некоторым даже оказывает содействие в осуществлении побега. Презрительно относится к добровольно перешедшим на сторону немцев. Вместе с этим ведет себя таким образом, что пользуется авторитетом у командования лагеря».

Говоря о Ржевском лагере военнопленных, нельзя не сказать о военнопленном Архирееве Сергее Федоровиче, 1903 года рождения, уроженце и жителе г. Ржева, по другим данным уроженец с. Адамовка Смоленской области. 26 марта или 2 апреля 1942 года Особым отделом 30 армии Архиреев был направлен с заданием совершить террористический акт против бургомистра г. Ржева Сафронова Петра и начальника, в действительности он был заместителем, полиции Загорского. Ему была разработана легенда. Он - дезертир. Скрывался в тылу войск Красной Армии. Решил перейти линию фронта с целью возвращения домой в Ржев. При переходе линии фронта Архиреев Сергей был задержан немцами. Арестован. Посажен в Ржевскую тюрьму как подозреваемый в принадлежности к партизанам и как перебежчик направлен в Ржевский лагерь военнопленных.

Следует заметить, что Архиреев Сергей помог Истратову и Турманову, бежавшим из лагеря, добраться через город к линии фронта и благополучно перейти ее.

Как показал начальник полиции Ржевского лагеря военнопленных Курбатов, в конце декабря 1942 года или начале января 1943 года он, возвращаясь из санитарного барака, встретил военнопленного, которого ранее не знал. Военнопленный попросил его остановиться и задал вопрос: «Каким образом ему поступить в отряд по борьбе с партизанами?» Курбатов выругался, сказал: «Пиши и подавай» и собрался уходить, как тот произнес: «Вам привет от Архиреева, Турманова и Истратова». Он повторил это еще раз. Тогда Курбатов понял, что ему надо поговорить с этим человеком, так как названных им людей он хорошо знал и содействовал им в переходе на сторону Красной Армии.

Сказал, что Курбатов должен передать ему для Особого отдела следующие материалы: списки добровольно перешедших, предателей и изменников Родины, данные о формированиях против партизанских отрядов, расположение штабов, военных складов частей, артиллерийских позиций и огневых средств. Курбатов пообещал в тот же день к шестнадцати часам все подготовить.

Придя в свой блиндаж, Курбатов взял список на двести девяносто изменников Родины и велел санитару Смирнову Михаилу, которого знал с начала 1942 года, переписать его левой рукой. Подготовив материал, передал его Федорову на следующий день в четыре часа около уборной. Список был заделан в пакет из немецкой газеты…»

Да, много людей прошло через Ржевский лагерь военнопленных и многие остались там навечно. Так, по сведениям разведчицы Нарбут Александры Васильевны, по неполным данным, в районе нахождения лагеря было захоронено тридцать пять тысяч погибших военнопленных.

И можно считать большим чудом то, что в таких нечеловеческих условиях сумел выжить, пройти всю войну Константин Дмитриевич Воробьев - воин и писатель, оставивший нам такие правдивые и пронзительные произведения о минувшей войне.

Литература:

1.       Станислав Минаков.  Журнал:  «Нева» 2015, №6. Незнаменитый прозаик Константин Воробьев

2.   Воробьев К.Д. Повесть Это мы, господи!.. из сборника Друг мой Момич: Повести. -  М.:  Современник,  1988.

3.   Фёдоров Е.С. Правда о военном Ржеве. Документы и факты. Год издания: 1995.

Разборки Военной Прокуратуры по Ржеву. 1941.

Генерал Вермахта Хорст Гроссман в своих воспоминаниях о Ржевской битве «Ржев - краеугольный камень Восточного фронта (Ржевский кошмар глазами немцев)» взятию Ржева отвёл целую главу под названием «Взятие Ржева в октябре 1941 года. Первое сражение». В своих мемуарах он рассказывает об этой боевой операции немецких войск следующее:

Взятие Ржева в октябре 1941 года.

2 октября 1941 года группа армий "Центр" фельдмаршала фон Бока совместно с тремя армиями (2, 4, 9) и тремя танковыми группами (2, 4, 3) при поддержке воздушных сил приступила к решительному наступлению в направлении Москвы; на левом фланге - 9-я армия вместе с 3-й танковой группой. Двумя ударами на Брянск и Вязьму противник был разгромлен к 13 октября. В донесении Вермахта сообщалось, что русские потеряли 67 стрелковых, 6 кавалерийских, 7 танковых дивизий, 663000 пленных, 1242 танка, 5412 орудий.

Далее последовал удар на Москву, при этом 9-я армия под командованием генерал-полковника Штрауса наступала на Ржев. 13 октября 206-я пехотная дивизия на правом фланге XXIII-го корпуса выдвинулась севернее железной дороги Оленино-Ржев, впереди шел усиленный разведывательный отряд 206-й пехотной дивизии под командованием ротмистра Вайткуната. Вражеское сопротивление у д. Лаптева было сломлено и противник, находящийся на подходе к подготовленным позициям, отброшен. Тяжелое оружие отряда очень эффективно поддерживало бой и враг был вынужден отступить. Русские, наносившие еще контрудары, в большинстве своем уничтожены. Два грузовика с установленными на них счетверенными пулеметами пытались изменить положение, но были захвачены, третий подорвался на собственной (русской) мине. После того как позиция в районе д. Быкова была захвачена, зенитный взвод рассеял идущий в походной колонне саперный русский батальон. Но дальнейшее продвижение затем остановилось из-за темноты и заминирования. С большим отрывом, далеко позади разведотряда следовала дивизия, задержанная заминированием дорог и широкими противотанковыми рвами.

Вечером воздушная разведка установила, что выходящие из Вяземского "котла" красноармейцы спешат длинными колоннами перейти через волжский мост в г. Ржеве. Главной задачей 206-й дивизии было перекрыть им отход. Уже в 2 часа, еще в темноте, передовой 312-й полк 206-й дивизии достиг деревни Лаптево. В это время с воодушевлением вступивший в бой разведывательный отряд под руководством своего храброго командира прорвался сквозь полыхающую округу к д. Муравьево. Здесь, на хорошо обустроенных позициях, он встретил далеко превосходящего в силах врага, который в контратаке начал оттеснять его назад. После наступления рассвета противник приступил к настоящей контратаке, превосходящей оборонные возможности отряда. Были понесены значительные потери. Ротмистр Вайткунат ранен. Идущий с востока грохот кононады постоянно сопровождал 312-й полк. В центре боев южнее дороги Оленино-Ржев полк натолкнулся на вражеское наступление, которое противник вел превосходящими силами, особенно в артиллерии. Снежные бураны препятствовали корректировке артиллерийского огня. Новые вражеские силы выдвинулись против левого фланга полка и вынудили его к обороне. Сразу после обеда (в 14.10) 413-й полк с двумя батареями все же достиг поля сражения и напал южнее железной дороги. Он должен был сильно продвинуться на юг, где русские постоянно атаковали из леса. Вражеское фронтальное наступление и заминированная местность позволили полку пройти только до д. Толстиково. 15 октября обстановка изменилась. Сопротивление русских было сломлено. Оба полка - 413-й и 312-й - продолжили свое наступление, пройдя без существенного сопротивления глубоко вперед и овладели, одновременно с подошедшим с юга разведывательным отрядом 26-й пехотной дивизии, больше уже не сопротивлявшимся городом Ржевом.

Приказ по корпусу от 16 октября констатировал: "Никогда не ослабевающее наступление 206-й пехотной дивизии заставило врага пожертвовать городом Ржевом".

Часть карты с общим квадратом города Ржева.

Известный исследователь Ржевской битвы - тверской историк, научный сотрудник ТГОМ С. Герасимова в одной из своих статей (Ржев. Октябрь 1941 С. ГЕРАСИМОВА. Изд.: "Ржевская правда", 24 октября 2002 г. Стр.8) о тех же событиях приводит следующие данные:

Во второй половине дня шта-див 174-й сд приказал 598-у легкому артиллерийскому полку с отрядом Евстеркина к 2.00 14 октября "занять тет-де-поны по рубежу ж/д на участке раз. Мелехово, перекресток ж.д. южнее Мелехово, далее по ж.д. на восток до излучины реки, что южнее Опок, пропустить через себя отходящие части 29 армии в течение 14.10 - 15.10.41. Последними должны пройти, по приказу армии, части 252 сд. Номера последних отходящих частей согласовать с командирами 252 сд".

По данным немецкой воздушной разведки, вечером, этого дня через волжский мост в Ржеве проходили длинные колонны войск.

14 октября командование 29-й армии требует в 8.10 от 174-й сд "Уничтожить противника, прорвавшегося в р-не Старица и перейти к обороне по лев. бер. р. Волга на участке Молоково, Холохольня. Вам подчиняются все части, оперирующие в р-не Старица" (то есть речь уже идет об обороне Старицы. - С.Г.), в 8.40 от 252-й сд. - "Немедленно принять решительные меры, отбросить противника, занявшего Муравьево, обеспечить выход частей армии за р. Волга".

В 9.00 в оперативной сводке 174-й сд следующая информация: "494 сп - Старица, связи нет. 2 и 3/628 сп и 1 и 3/360 гап Старица, 1/628 - об-на Старица по сев. бер. Волга, 508 сп по сев. бер. Волга, Шерлаево, Зубцов, Дубакино, 598 лап с отрядом Евстеркина - раз. Мелехово, перекресток дорог южн. Мелехово и далее на восток до излучины реки, что южн. Опок, первый эап.пс 13 плотничьим б-ом, выполняя приказ о занятии узла сопротивления в р-не Мончалово - Окороково, в в 5.00 14.10 достиг Муравьеве, где был встречен огнем по южн. окраине Муравьево, связи с соседями нет, штаб дивизии в Старцево".

По данным генерала Гроссмана, рано утром, 14 октября, немецкие передовые части достигли Муравьева, где были встречены огнем. Южнее железной дороги Оленино - Ржев они также натолкнулись на сопротивление. Но все-таки после обеда в 14.10 413-й стрелковый полк 206-й пд с боями прошел до Толстикова. В 13.00 14 октября "немецкая пехотная дивизия с 60 танками форсировала Волгу и овладела Семеновское, Кольцово, Бахмутово" (так в документах). В 18.00 немцы силою около полка начали выдвигаться к Ржеву.

Согласно приказу командира 174-й сд от 13.00, "противник распространяется в Калининском направлении. Справа 186 сд продолжает отход на восток, слева части 29 армии отходят на Старица. Дивизия сосредотачивается в р-не Губино, Гвоздево, Черничино (к концу дня)".

Таким образом, советские части отошли от Ржева. По словам Гроссмана, 413-й и 312-й стрелковые полки 206-й пд, пройдя "без существенного сопротивления" вперед, овладели одновременно с подошедшим с юга разведывательным отрядом 26-й пд больше уже не сопротивляющимся Ржевом.

Последним аккордом обороны Ржева можно считать приказ командования 29-й армии в 13.50 15 октября 1941 года о Создании Ржевского боевого участка в составе 250-й, 220-й сд и всех приданных частей и подразделений. Начальником боеучастка был назначен генерал-майор Хорунженко (220-я сд), которому было приказано, используя штабы 220-й, 250-й и 247-й сд, создать штаб боеучастка с КП в Старцево. Не очень понятный приказ, судьбу выполнения которого предстоит узнать в дальнейшем.

Кто же виноват в том, что ситуация сложилась таким образом, что Ржев был оставлен практически без боя, если не считать боев у Муравьева и Толстикова?

Бывший заместитель наркома внутренних дел Л. Берии, командующий 29-й армии И. И. Масленников виновных нашел еще до оставления Ржева. 13 октября 1941 года. Военный совет 29-й армии возбудил ходатайство перед Военным советом Западного фронта о привлечении к судебной ответственности командующего 31-й армии генерал-майора Далматова, начальника штаба армии полковника Анисимова, начальника политотдела армии полкового комиссара Медведева. 9 ноября Ставкой ВГК было принято решение об их аресте и предании суду. Их обвиняли в "невыполнении боевого приказания фронта по наведению порядка в соединениях и об удержании порученного участка", паникерстве, уничтожении большого числа боеприпасов в Ржеве и Ржевском железнодорожном узле, бездеятельности в устранении беспорядков в Ржевском гарнизоне и Ржеве.

Но проведенное следствие не выявило фактов личной вины Далматова, Анисимова и Медведева во многих предъявленных обвинениях. Так, приказ о взрыве железнодорожного моста никто из них не давал, взрыв произошел от детонации. Вывезти боеприпасы, продовольствие и другое имущество двух армий было нельзя, так как из-за постоянных бомбежек города немецкой авиацией были разрушены железнодорожные пути, и, чтобы имущество не попало в руки врага, оно было уничтожено. Для удержания боевого участка с 7 по 12 октября командование 31-й армии, "не располагая реальными силами, организовало все возможное, в т.ч. работников штаба армии, для обороны Ржева", а затем участок был сдан 174 сд. Следствие подтвердило отдельные факты неорганизованности, растерянности и даже паники со стороны командования 31-й армии, что привело к неорганизованному перемещению первого эшелона штаба армии. Зам. главного военного прокурора КА в письме начальнику Генерального штаба 16 декабря 1941 года писал, что, учитывая условия тех дней и положительные характеристики названных лиц, оснований для предания их суду нет, и предлагал дело о них разрешить в дисциплинарном порядке. Что и было сделано. Бывшие члены Военного совета 31-й армии получили новые назначения с понижением в должности: в декабре 1941 года В. Н. Далматов был назначен командиром 134-й сд Западного фронта, Н. П. Анисимов в ноябре - командиром 130-й сд Северо-Западного фронта, Н. Ф. Медведев в январе 1942 г. был начальником организационно-инструкторского отдела полевого управления Калининского фронта. Они служили до конца войны и неоднократно были награждены орденами и медалями.

Обзорная карта.

Вероятно, причины того, что Ржев был оставлен без боя, надо искать в общей ситуации, сложившейся на Западном фронте в начале октября 1941 года. Здесь просчеты и Верховного командования, и Генерального штаба, и командующего Западным фронтом (И. С. Конев), который, зная места сосредоточения войск противника в начале операции "Тайфун", поставил советские войска там, где требовал Верховный. Как известно, в результате оборона советских войск была прорвана, большое число советских воинов попало в окружение, а потом и в плен. Но определенную вину, на наш взгляд, надо возложить и на командование 29-й армии. Ведь еще 10 октября, зная катастрофическую ситуацию с войсками 30-й и 31-й армий, новое командование Западного фронта (Г. К. Жуков) поручило 29-й армии восстановить положение на Ржевском направлении. Командование 29-й армии не смогло это сделать и предпочло переложить вину за это на командование 31й армии. Кто знает, как сложилась бы ситуация, если бы одни соединения 29-й армии завязали бои за Ржев, а другие ударили бы с запада по передовым частям противника, вышедшим к Старице и Калинину, выполняя известный жителям нашей области приказ И. С. Конева. Но командующий 29-й армии предпочел отвести войска за Волгу и оставить город. Хотя надо признать, что опасность окружения советских войск здесь существовала.

Безусловно, существуют и другие версии развития событий, возможны другие точки зрения. Для глубокого анализа событий явно не хватает документов, которые до сих пор закрыты для исследователей. К тому же размеры данной  статьи не позволяют рассмотреть все имеющиеся факты.

К вопросу "Почему не было обороны Ржева?" есть ещё одна версия в книге историка и преподавателя истории военного искусства в Военной академии им. Фрунзе Валентина Рунова.

«Под давлением противника войска 29-й армии из района Сычёвки отходили ко Ржеву. Советское командование, учитывая оперативную важность этого города, решило организовать его оборону. Но выделенных для этого войск на месте не оказалось. Начали собирать всё, что оказалось под рукой: курсы младших политруков (40 человек), плотничий батальон (около 70 человек), запасной полк (144 человека), железнодорожный батальон (около 80 человек), сводный отряд командиров штаба, батальон охраны штаба 31-й армии, три эскадрона конницы без лошадей группы Доватора и другие. Вместе с трудом набралось всего около двух тысяч человек. На их вооружении около 50 орудий разного калибра, до сотни пулемётов.

Местный райком партии организовал отряд ополчения, который занял оборону по берегу Волги. Но затем выяснилось, что эти люди готовились для действий в качестве партизанского отряда в тылу врага и по приказу свыше они оставили свои позиции и покинули город.

Противник повёл наступление на Ржев пехотой при поддержке танков.

11 октября в 14 часов танки противника ворвались в Зубцов и повели наступление одновременно в трёх направлениях: Зубцов - Ржев, Зубцов -Волоколамск и Зубцов - Старица. Авиация бомбила Ржев. Город горел. Через Ржев и шоссейный мост через Волгу на восток шли воинские части и беженцы. Вечером во Ржеве был взорван железнодорожный мост через Волгу.

12 октября для обороны Ржева подошли ещё 909-й стрелковый (до 500 человек) и артиллерийский полки. 31-я армия готовилась оборонять город. Но именно в это время началась реорганизация войск. Командующему 31-й армией (генерал-майор Долматов) было приказано передать ржевский боевой участок под контроль 174-й стрелковой дивизии, а войска - в состав 29-й армии. 31-я армия упразднялась, а её управление должно было выехать в Медовухово, находившееся за Волгой.

Реорганизация в столь ответственный момент дала самые негативные результаты. Так, 12 октября в 10.30 штаб 22-й армии, видимо, не зная, что 174-я стрелковая дивизия уже выведена из состава этого объединения и направлена ко Ржеву, приказала её командиру форсированным маршем следовать в район Старицы и прочно там занять переправы через Волгу. Командир дивизии полковник Ильиных запросил штаб армии о том, как ему надлежит действовать. Но вместо этого узнал, что в 17 часов Военный совет Западного фронта уже сообщил в Ставку, что 174-я стрелковая дивизия от Ржева переброшена в район Старицы. Безусловно, одновременно выполнять эти две исключающие друг друга команды дивизия не могла. Она продолжала двигаться к Ржеву.

В 22 часа командиру дивизии поступило новое распоряжение из штаба 22-й армии. Ему было приказано, обороняясь главными силами в районе Ржева, один полк форсированным маршем направить в район Старицы с задачей «занять упорную оборону по берегу реки Старица, прочно удерживать переправы, прикрывая Калининское направление».

Но все эти приказы и распоряжения уже опоздали. 12 октября в 17 часов     противник занял Старицу, а с запада - Оленино. Сложилась ситуация, когда соединения и части 29-й и бывшей 31-й армий оказались зажатыми с двух сторон немецкими войсками. Возникла угроза их окружения.

Командование Западного фронта приняло решение об отводе 29-й армии на северный берег Волги.

Но штаб 22-й армии не унимался. Утром 13 октября Ильиных снова получил радиограмму с требованием доложить о нахождении частей его дивизии и выполняемых ими боевых задачах. На этот запрос он был вынужден ответить, что ни для обороны Ржева, ни Старицы необходимыми силами не располагает.

К утру 13 октября танки противника уже были в 7 километрах от Калинина, то есть несколько более чем в 100 километрах северо-восточнее Ржева. В этот день командир 174-й стрелковой дивизии получил приказ командующего 29-й армией, сохранив мосты в районе Ржева, обеспечить отход армии за Волгу. Эта задача была выполнена, и соединения 29-й армии благополучно отошли за Волгу, без боя оставив Ржев.

14 октября немецкими войсками был захвачен Калинин. И только спешно переброшенные туда резервы смогли остановить дальнейшее продвижение противника на Торжок.

В связи с оставлением Ржева без боя Ставкой было принято решение отдать В. Н. Долматова под суд военного трибунала. Масла в огонь подлил и И. С. Конев, который обвинил генерала в нераспорядительности и потере управления подчинёнными войсками. Но проведённое следствие не выявило личной вины Долматова, сделав заключение о том, что «в реально сложившейся обстановке 31-я армия сделала всё возможное для удержания указанного ей рубежа». Вскоре после этого В. Н. Долматов был назначен заместителем командующего войсками по обороне Москвы.»

(Из книги Валентина Рунова «Московское побоище. Победа или поражение?» /стр. 78-80 Издательства Яуза и Эксмо, 2011, Москва).

На самом деле ситуация с Ржевом не требует особо глубокого анализа. Причины того, что шестидесятитысячный город сдали без боя, вполне ясны из имеющихся карт, подрезка немецкими войсками флангов Ржевского выступа в достаточной мере на них обозначена. Рубеж реки Волга конечно удобен для обороны, но не в случае, когда в 220 и 250 СД «насчитывают в среднем не более 1000 штыков» а «Вяземский котел» лежит перед глазами.

Ржевские партизаны пишут письма товарищу Сталину.

В газете «Правда» от 1 мая 1942 года было опубликовано «Открытое письмо партизан Калининского фронта товарищу Иосифу Виссарионовичу Сталину».

«Открытое письмо партизан Калининского фронта товарищу Иосифу Виссарионовичу Сталину».

«Дорогой Иосиф Виссарионович!

За несколько дней до 1 мая, до праздника, который каждый из нас привык отмечать, как один из самых радостных дней в году, мы решили написать Вам, великому полководцу советского народа, это письмо. Решили поделиться с Вами нашими думами и мыслями, рассказать Вам, как в глубоком тылу немецко-фашистских захватчиков живут и неутомимо борются советские люди, мстят кровавым псам за поруганную советскую землю, за разрушенные города, за сожженные сёла, за разграбленные наши дома, за обесчещенных женщин, за убитых детей.

Мы хорошо помним, как год назад по площадям Ржева, Невеля, Великих Лук и других наших городов, по улицам, дышавших довольством и изобилием наших колхозов, шли мы в рядах первомайских демонстраций счастливые, гордые сознанием одержанных побед. Сейчас, после того, как по родным нашим местам прошли кровавые гитлеровские орды, они превращены в мёртвую пустыню. Там, где тянулись красивые благоустроенные улицы - вороны кружатся теперь над развалинами пустых домов. Там, где стояли цветущие колхозы - голодные собаки бродят сейчас вокруг груд головней и угля. Фашистское зверьё с яростным остервенением старалось уничтожить всё, что мы с таким трудом, с такой радостью и любовью строили, создавали и берегли.

Мы, партизаны, - живые свидетели и очевидцы чудовищных зверств гитлеровских извергов, зверств, при одном воспоминании о которых кровь холодеет в жилах и руки сами хватаются за оружие. Мы видели в городе Ржеве перед зданием педагогического техникума, где теперь помещается гестапо, 9 женщин, повешенных на телеграфных столбах.

Одну из них мы узнали. Это была работница фабрики колодок Зинаида Михерева. Возле столба, на котором она висела, лежало два детских тела: девочка лет девяти и четырёхлетний мальчик. Это были дети Михеревой. Немец-часовой застрелил их, когда они пришли к мёртвой матери. Мы видели своими глазами в дровяном сарае бывшей великолукской гостиницы 14 мёртвых девушек и молодых женщин. Немецкие солдаты поймали их на улицах и силой привели на офицерскую оргию. Им связали руки и коллективно изнасиловали. После того, как одна из девушек плюнула в рожу немецкому капитану, офицерьё выволокло своих жертв во двор гостиницы, и поочерёдно ставя их к стене сарая, стало упражняться в стрельбе по живым мишеням. Мы видели у околицы деревни Антропово, Старицкого района, 11 раненых красноармейцев, захваченных немцами. Фашистские изверги привязали раненых к столбам изгороди по обеим сторонам дороги, по которым наступали наши части. Пятерых фашисты сожгли живьём. Шесть человек они раздели донага и поливали их на морозе водой, пока они не превратились в ледяные статуи.

Не хватит бумаги, чтобы хоть перечислить все зверства, которые чинят гитлеровцы во временно захваченных ими советских районах. Нет слов, чтобы в полной мере передать нашу ненависть к гитлеровским бандитам и палачам. Своим кровавым разгулом они пытаются запугать нас, советских людей, находящихся на оккупированной территории, хотят страхом заставить нас подставить шею под фашистское иго. Негодяи! Они не понимают, что чем лютей они неистовствуют, тем ярче разгорается у них в тылу огонь святой народной мести.

Родной наш Иосиф Виссарионович! Отсюда, из глубокого немецкого тыла мы рады сообщить Вам, что с каждым днём всё мощнее становится партизанская война, которую мы ведём. Как молодая озимь после живительного весеннего дождя, растут сейчас партизанские отряды, возникают новые и новые партизанские боевые единицы. В октябре прошлого года старый партизан гражданской войны, которого мы все сейчас зовём Батей, организовал в наших краях небольшой отряд. Это была горстка храбрецов. Сейчас из неё выросли десятки отрядов, в которых сражаются сотни партизан. Когда Батя делал против немцев первые свои вылазки, у него было всего несколько немецких винтовок. Сейчас отряд вооружён с избытком и имеет всё, вплоть до тяжёлых миномётов и батарей полковой артиллерии. Всё это добыто в боях, всё это отбито у немцев. И таких отрядов, как Батин, у нас уже много. С каждым месяцем их становится всё больше и больше. Сотни советских людей вливаются в наши отряды. Десятки тысяч рабочих, колхозников, советских интеллигентов, не состоя в партизанах, помогают нам выполнять Ваш наказ: создавать немцам невыносимые условия в захваченных ими районах.

И сейчас мы не только рвём немецкие коммуникации, дезорганизуем вражескую связь и транспорт. Мы даём немцам у них в глубоком тылу настоящие бои, нанося им ощутительные удары. Недавно отряд товарища Д. совершил ночной налёт на немецкий гарнизон. В бою он уничтожил около 300 немецких солдат и офицеров, взорвал 9 машин с боеприпасами, взорвал 9 ДЗОТов и уничтожил 3 больших базовых склада. В середине апреля отряд товарища М. вёл четырёхчасовой бой с усиленным немецким батальоном. В результате этого боя батальон был почти полностью уничтожен, и лишь немногим немцам удалось унести ноги. Отряды товарищей К. и Д. внезапной атакой разгромили 591 немецкий батальон, захватив большие трофеи. Сейчас наши отряды всё чаще и чаще взаимодействуют с наступающими частями Красной Армии и сильными ударами по немецким тылам помогают ей развивать наступление.

Партизаны вместе с населением очистили от фашистских захватчиков целых три района. Тут, в партизанском крае, как зовём мы эти места, советские люди, отделённые от страны линией фронта, живут настоящей советской жизнью. С боями мы расширяем территории этих районов, идя навстречу наступающей Красной Армии, снабжая её продуктами, которые колхозники отдают в счёт поставок.

Мы, партизаны, ведём с немцами настоящую жестокую кровопролитную борьбу не на жизнь, а на смерть, и в боях закаляются наши бойцы, выковываются железные люди, готовые сражаться до последнего вздоха. Мы свято храним в нашей памяти имя нашей партизанской разведчицы Лизы Чайкиной, которая умерла со словами любви к Родине, с Вашим именем на устах. Мы с любовью рассказываем молодым партизанам о беспримерном подвиге 80-летнего колхозника Матвея Кузьмина, который привёл немецкий батальон на нашу пулемётную засаду и героически погиб, дорого продав свою жизнь за 250 жизней немецких захватчиков. Так борются за Родину партизаны.

Дорогой Иосиф Виссарионович! Это письмо мы пишем, находясь далеко от Вас. Но мы с Вами. Каждый из нас готов выполнить любой Ваш боевой приказ. Находясь в глубоком немецком тылу, мы вместе со всем советским народом активно участвуем в Великой Отечественной войне и каждый из нас готов отдать все свои силы, а если нужно будет, и самую жизнь свою во имя освобождения захваченных немцами советских районов от фашистского ига. В день 1 мая, когда советский народ военными подвигами на фронте и трудовым героизмом в тылу отметит свой праздник, в глубоком немецком тылу в этот день дружнее зазвучат залпы партизанских винтовок, загрохочут взрывы на дорогах, рухнут мосты, загорятся немецкие склады. Так решили мы отпраздновать Первое мая.

Мы с Вами, Иосиф Виссарионович, и каждый из нас, подписавших это письмо, от имени своих боевых товарищей даёт Вам слово, что наша партизанская рука не устанет бить и уничтожать врага до тех пор, пока хоть одна фашистская собака находится на советской земле».

К нашему сожалению редакция газеты не могла полностью опубликовать имена и фамилии ржевитян-партизан, написавших это письмо, ограничилась только их инициалами. Что поделаешь, таковы суровые законы военного времени - попади эта заметка в руки фашистов с полными подписями, они вычислили бы родных и близких воевавших против них партизан и расстреляли их. Поэтому мы можем только перечислить военные должности тех, кто подписал это письмо: командир объединённого партизанского отряда, командир партизанского отряда, командир отряда, партизан-машинист, партизан-железнодорожник, комиссар отряда, партизан-литсотрудник, партизан-пулемётчик токарь, партизан-боец, партизанка-разведчица чертежница, партизанка-разведчица акушерка, партизан командир разведки колхозник, партизан-боец рабочий, партизан-боец пилостав, партизан-стрелок, партизан-стрелок снайпер, партизан-санитар медработник, партизан-санинструктор, партизан-стрелок повар, партизан-автоматчик и т. д. Как следует из примечания редакции, письмо подписали более 715 бойцов Ржевских партизанских отрядов и новые подписи продолжают поступать. Если бы их подписи сохранились в архивах газеты, о скольких бы героях-партизанах мы узнали! 

Но эта история имеет продолжение - некоторые имена удалось узнать журналисту «Огонька» Л. Лерову, о чём он написал в своей заметке «Письмо вождю. Десять лет спустя».

После освобождения Ржева от фашистских захватчиков многие газеты и журналы в своих материалах рассказывали о том, что происходило во время Ржевской битвы.

В газете «Красная звезда» от 6 апреля 1943 года в заметке «Смерть подлым немецко-фашистским палачам!» об освобождённом Ржеве были приведены такие сведения.

«Публикуемое сегодня сообщение Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию злодеянии немецко-фашистских захватчиков является документом исторической важности. Он с новой силой свидетельствует о том, что против нашего народа воюет армия, лишённая чести и совести, - не солдаты, а убийцы, не люди, а кровожадные звери. Нет такого преступления, нет такой гнусности и подлости, на которую не были бы способны немецкие варвары, потерявшие всякое подобие человеческого облика!»

«…Старинный русский город - Ржев превращен немецкими оккупантами в груду развалин. Из 5 443 зданий осталось только 495 более или менее сохранившихся домов. Так, фашисты разрушили и сожгли драматический театр, кинотеатр, краеведческий музей, дворец пионеров, центральную библиотеку с 60 000 книг, 3 клуба, 22 начальных и средних школы, 21 детский сад, учительский институт, планово-экономический и сельско-хозяйственный техникумы, фельдшерско-акушерскую школу, поликлинику, женскую консультацию, амбулаторию, больничный городок, баню, электростанцию и другие учреждения. Приведено в негодность железнодорожное хозяйство и подвижной состав. Оборудование промышленных предприятий вывезено в Германию.

Сожжены и разрушены корпуса заводов: №307, спиртозавода, маслозавода, механического завода, лесозавода и фабрик шелкокрутильной, пуговичной и других. Немцы взорвали железнодорожный мост через Волгу и 5 мостов через реку Холынку.

В Ржеве фашисты вырубили все сады и парки до последнего дерева. Разрушены: Успенский собор, Варваринская, Единоверческая, Екатерининская, Рождественская, Ильинская, Смоленская, Казанская, Вторая Покровская Старообрядческая, Третья Покровская Старообрядческая, Предтеченская, Владимирская, Спасская, Благословленная Старообрядческая церкви и польский костел.

Покровскую церковь немцы разграбили и увезли все ценности. В церкви они устроили казармы для солдат. Священника Андрея Попова расстреляли. Перед отступлением фашисты заминировали Покровскую церковь и согнали в нее около 200 мирных жителей. Тех, кто отказывался идти, или не мог дойти до церкви - мужчин, женщин и детей, фашисты расстреливали «за неповиновение немецким властям». Согнав жителей в церковь, они наглухо закрыли двери, но церковь взорвать не успели, - ворвавшиеся в город части Красной Армии помешали им осуществить это преступление…»

За время Ржевской битвы наш город был превращён в сплошные руины и не было у видевших всё это никакой веры в то, что в скором времени город будет восстановлен.  Но прошло всего 10 лет и обновлённый Ржев не только жил новой жизнью, но и помогал восстанавливать разрушенную войной страну. Кто и как освобождал и восстанавливал наш город, что в нём было уже сделано через 10 лет после его освобождения нам рассказывает Л. Леров в своей статье «Письмо вождю. Десять лет спустя» в журнале Огонёк в выпуске от 27 апр. 1952 г.

Письмо вождю. Десять лет спустя. Л. Леров.

«В этом старинном здании, расположенном в центре города Калинина, всегда многолюдно. Одни приходят сюда полюбоваться картинной галереей, другие - познакомиться с богатствами краеведческого музея. Но никто не пройдёт мимо экспозиции, воскрешающей в памяти подвиги освободителей города Калинина от гитлеровских захватчиков. Обязательно остановятся у стенда, посвящённого боевым действиям партизан в годы Великой Отечественной войны. Под стеклом рядом с фотографиями той поры, личными вещами народных мстителей и их дневниками фотокопия газетного листа. Это страница «Правды» от 1 мая 1942 года. Читаем: «Открытое письмо партизан Калининского фронта товарищу Иосифу Виссарионовичу Сталину».

Под письмом - каждая его строчка проникнута глубокой верой в торжество правого дела - много подписей; они принадлежат людям, чьими подвигами восхищался весь мир, но о которых тогда, десять лет назад, мы ничего не знали, кроме их профессии и имени: «Командир отряда Д… Железнодорожник Иван Т… Пулемётчик - токарь Михаил В… Разведчица - чертёжница Надежда Н… Партизан Дмитрий М…»

Где они сейчас, что делают?

…Ржевский горком партии. Из-за стола поднимается широкоплечий человек и направляется навстречу вошедшим в комнату.

Иван Семёнович Дёжин, секретарь горкома, знакомит:

- Иванова, бывшая чертёжница. Впрочем, она и Иванова бывшая. Надежда Николаевна, отважная разведчица, находясь у нас в отряде, вышла замуж за командира отделения партизан Евгения Петровича Лебедева. Знакомьтесь и с ним: начальник одного из секторов политотдела Калининской железной дороги. Наш, ржевский… До войны в горсовете работал. Кто такой железнодорожник Иван Т.? Тоже ржевский, Иван Гаврилович Тихонов, на станции Ржев-2 трудится. А вот и пулемётчик - токарь Михаил В. Пришёл. Присаживайтесь, Михаил Фёдорович. Товарищ Веселов, токарь по профессии, - теперь машинист компрессора вагонного участка.

Бывший командир партизанского отряда Иван Семёнович Дёжин знакомит нас со своими боевыми соратниками. Они были и остались соратниками: раньше - в бою, теперь - в мирном труде.

…Надежду Николаевну на следующий день мы встретили в горсовете. Смуглая, на первый взгляд хмурая женщина, Н.Н. Лебедева, инспектор государственного архитектурно-строительного контроля, готовилась к приёмке нового дома на 12 квартир для рабочих ремонтно-механического завода. Война прервала мирные дела чертёжника-конструктора, проектировавшего для Ржева банно-прачечный комбинат, школу, ясли.

- Пришлось всё это оставить и взяться за оружие, - вспоминает Лебедева. - А после войны навёрстывать. Только теперь я не проектирую, а принимаю у строителей их работу.

Надежда Николаевна начала было по пальцам перечислять объекты, принятые ею в возрождённом городе, но оставила эту затею: «пальцев не хватит».

…Отважный партизан-разведчик Гавриил Матвеевич Лёвин занят разбором архивных документов. За столом, склонившись над объёмистой папкой, сидит седовласый человек, бывший матрос «Авроры», участник штурма Зимнего дворца. Член партии большевиков с марта 1917 года, он, получив персональную пенсию, не пожелал, однако, сидеть дома.

- Заведую филиалом областного архива. Недавно разыскал список партизан, действовавших тут в пору гражданской войны. Любопытный документ…

И старик бережно разглаживает пожелтевшие листы бумаги.

Мы выходим из нового трёхэтажного дома на Партизанской улице и направляемся к улице Василия Косарова: бывший работник горкома партии, он геройски погиб в одной из боевых операций партизан. Здесь, на улице имени Косарова, - она в лесах строек - работает его боевой друг, земляк, деливший с ним тяготы партизанской жизни, директор городского промышленного комбината Антип Прокофьевич Хренов. Он рассказывает интересную историю дома, в котором расположилось правление комбината:

- Мы построили этот дом, когда находились ещё в лесу. Рассуждали так: Ржев скоро освободят. А где жить будем? Дома-то все разрушены. Вот и сложили сруб. Входим в город и тащим сруб за собой. Солдаты смотрят, смеются. «До чего, - говорят, - хозяйственные вы люди».

Руководитель этой «лесной стройки» А.П. Хренов действительно слывёт в области хозяйственным человеком. Одеяла, ткани, перламутровые пуговицы, мебель, обувь, елочные украшения, - разве перечтёшь все 200 наименований изделий, выпускаемых ныне мастерскими этого крупнейшего в Калининской области горпромкомбината? Его продукцию встретишь и в универмагах Москвы.

…В тот день проходила Ржевская районная партийная конференция. Среди её делегатов был и директор МТС Дмитрий Викторович Медведев, бывший командир отделения партизан-пулемётчиков. Разговор заходит о местах, где действовали пулемётчики Медведева.

- До чего интересно получается! - восклицает он. - Вот как иногда судьба складывается - машины нашей МТС работают на тех полях, где мы партизанили, - в Гороватке, Новом и Старом Рукаве…

Старый Рукав! Утром Дёжин говорил нам о замечательной семье колхозника Г.Н. Гусева из села Старый Рукав. Его сыновья ловко собирали важные сведения о фашистах, а Григорий Никитович регулярно передавал эти донесения в лес, партизанам. По сообщению колхозника и была как - то совершена на селе необычайно дерзкая диверсия. В отместку гитлеровские каратели сожгли дома на окраине деревни.

- Как она выглядит сегодня?

- На такой вопрос лучше Александра Васильевича Васильева никто не ответит, - замечает Медведев. - Он тоже делегат конференции. Председатель колхоза из Старого Рукава.

Васильев говорит неторопливо, обстоятельно: и как новые дома выстроили на месте тех, что гитлеровцы сожгли - «куда тем старым хатам с нынешними избами тягаться»; и как хозяйственными постройками обзавелись, школу, медпункт открыли; и как к севу подготовились - «весна поздняя у нас, а семена рано приготовили». Потом Васильев рассказывает о Гусевых:

- Старик умер. А Наталья Арсеньевна Гусева птичницей в колхозе. Дочь Анна помогает ей. Дети - кто учится, кто работает. Шесть сыновей и три дочери у неё… Счастливая!

Дёжин, супруги Лебедевы, Хренов, Лёвин, Медведев, Веселов, Тихонов… Их много тут, в Ржеве и окрестных сёлах, бывших партизан. Десять лет назад они поставили свои подписи под письмом товарищу Сталину с глубокой верой: скоро придёт день освобождения родного города. День этот наступил в марте 1943 года.

- Вскоре после того, как мы вместе с частями Советской Армии вошли в город, - рассказывает Дёжин, - сюда прибыли из Москвы нежданные «гости» - американцы и англичане: захотели проверить правильность сообщения Советского Информбюро о Ржеве. Помню, какое удивление и плохо скрываемые иронические улыбки вызвали наши слова: «Мы свой город быстро восстановим», тогда кругом ведь были руины, пепел. «Что же, - подумали мы, глядя на заморских гостей, - улыбайтесь! Смеётся тот, кто смеётся последним!» А через несколько лет к нам вновь пожаловали два американца; кисло глядели они на дома, школы, фабрики, выросшие словно по мановению волшебной палочки.

И.С. Дёжин показывает город, рассказывает о восстановлении Ржева - ярко, взволнованно. Построено около 3 тысяч домов. Новые, красивые здания появились на улицах Коммуны, Партизанской, Садовой, Ленинградском шоссе. Выросли посёлки, живописно раскинувшиеся близ фабрик, заводов. Горожане получили от государства ссуду в 12 миллионов рублей на строительство собственных домов. Более 200 миллионов рублей уже израсходовано на восстановление города. 200 миллионов - это каменные, благоустроенные жилые здания и летний драматический театр; это завод стандартного домостроения, - его продукция идёт в Куйбышев и на Каховку; это литейно-механический завод, большая льночесальная фабрика. Страна получает отсюда льноволокно, транспортёры, краны, минеральную вату, чугунное литьё, мебель, обувь…

…Недавно жители Ржева торжественно отмечали девятую годовщину освобождения города от гитлеровцев. До отказа был заполнен клуб. На почётных местах сидели бывшие партизаны - люди, помогавшие освобождать Ржев и восстанавливать его. А десять лет назад, вот в такие же предвесенние дни, многие из сидевших в зале находились в тылу у врага и жили радостной надеждой: «Следующий Первомай встретим в освобождённом Ржеве!» Всё, что было тогда у партизан на душе, высказали в письме вождю. И вот они снова обращаются с приветственным письмом к товарищу Сталину. Трудящиеся небольшого старинного русского города на Волге с волнением рассказывают, как благодатен живительный ветер весны коммунизма, веющий над просторами их привольного края.

Л. Леров».

На официальном сайте Администрации города Ржева представлена краткая хроника возрождения восставшего из руин нашего города.

«После освобождения в Ржев приехала Чрезвычайная Государственная комиссия во главе с Н.М. Шверником. Она установила, что материальный ущерб, причиненный оккупантами, - составляет полтора миллиарда рублей.

Американские корреспонденты, посетившие Ржев, перед отъездом сказали: «Этот город вам не восстановить и за сотни лет».

«Мы возродим тебя, родной Ржев!» - этот клич, брошенный городской партийной организацией, нашел горячую поддержку у ржевитян. Ржеву помогала вся страна. Рабочие города Горького прислали большое количество белья для больницы и детских садов, оборудование для городской поликлиники, а также много гвоздей, строительных материалов, вещей домашнего обихода. Вологодские железнодорожники отправили Ржеву 53 вагона лесоматериалов и 48 вагонов железнодорожного оборудования. Кимряки прислали два вагона разных подарков и оборудование для сапожных мастерских. Из Высоковского, Бежецкого, Новоторжского районов, города Кимры прибыло более тысячи строителей.

Государство отпускало на восстановление города большие средства. Только в 1943 году Ржев получил более 10 миллионов рублей.

Через год в Ржеве было восстановлено и построено около тысячи зданий, введено в действие 60 тысяч квадратных метров жилой площади. В мае восстановлен железнодорожный мост через Волгу. После частичного восстановления начала работать школа им. А.С. Пушкина, в двухэтажном здании на Смольной открыт детский сад.

На 1944 год на восстановительные работы отпущено 29 миллионов рублей. В одном из льноскладов открыт кинотеатр «Победа». Частично восстановлено водопроводное хозяйство; население города начало получать воду. Начались занятия в восстановленном здании средней железнодорожной школы на Ленинградском шоссе. Жители Ржева в добровольческих бригадах на восстановление города отработали 235 тысяч человеко-часов.

1945 год. Семьям защитников Родины роздано свыше 10 тысяч вещей: одежда, обувь, белье. 514 остро нуждающимся семьям выдано единовременное пособие в сумме 125 тысяч рублей.

Начала работать льночесальная фабрика, часть корпусов которой была восстановлена, а оборудование поступило из Котельничей, куда фабрика была эвакуирована в 1941 году.

На 1 ноября восстановлено и вновь построено 953 дома с жилплощадью 71 тыс. кв. метров. Открыта гостиница.

За первое пятилетие после Победы были ликвидированы все землянки, в которых проживали семьи ржевитян после войны. Открыты железнодорожное училище, техникум механизации и электрификации сельского хозяйства, построено новое здание средней школы, открыта музыкальная школа.

Своих первых пациентов приняла детская больница. Начали работать центральная городская и детская библиотеки. Открыт горсад и летний театр на 500 мест. В 1949 году открыт первый очаг культуры - клуб железнодорожников с залом на 300 мест.

Восстановлены и начали работать городская баня и прачечная. Организована Ржевская автотранспортная контора. 7 ноября 1949 года по улицам города пошли первые два автобуса.

Начал выпускать первую продукцию ремонтно-механический завод МПС. Литейно-механический завод начал выпускать подъемные краны «Пионер», транспортеры и другие строймеханизмы, направлял их на различные стройки нашего города. Налаживали работу старые промышленные предприятия, вступали в строй новые: мебельная фабрика, завод известково-песчанных блоков и другие».

Всё это было сделано под руководством и с участием тех самых ржевитян, которые сначала принимали активное участие в освобождении родного города вместе с частями Красной Армии от немецко-фашистских захватчиков, а затем совершивших немыслимый трудовой подвиг и восстановивших, а по большому счёту отстроивших заново за первые после освобождения города 10  лет всё, что  в нём было уничтожено во время военных действий. Благодаря статье Л. Лерова «Письмо вождю. Десять лет спустя» мы можем узнать о некоторых бывших ржевских партизанах, совершавших в то уже такое далёкое время такие впечатляющие ратные и трудовые подвиги.

Источники:

1.     Журнал Огонёк выпуск от 27 апр. 1952 г. - Страница 9.  «Письмо вождю. Десять лет спустя». Л. Леров.

2.     Газета «Красная звезда» от 6 апреля 1943 года, заметка «Смерть подлым немецко-фашистским палачам!»

3.     Газета «Правда» от 1 мая 1942 года: «Открытое письмо партизан Калининского фронта товарищу Иосифу Виссарионовичу Сталину».

Шумилин А. И. Ванька ротный. Фронтовые мемуары. (1941-1945).   О Ржеве и его жителях.

Александр Ильич Шумилин - участник Великой Отечественной войны, автор книги "Ванька-ротный".  Основные вехи его биографии таковы. Родился в 1921 году. С октября 1939 по март 1946 годы служил в армии, демобилизовался в звании гвардии капитана. С октября 1939 по август 1941 года был курсантом Московского Краснознаменного Пехотного Училища. В сентябре 1941 года стал лейтенантом. С августа по октябрь 1941 года был командиром взвода на резервном фронте. С октября 1941 до января 1942 года был командиром роты на Калининском фронте, с января по март 1942 года был адъютантом, с марта по сентябрь 1942 года был командиром пулеметной роты. В июле 1942 года стал старшим лейтенантом. С сентября 1942 по март 1943 года был начальником штаба. В июне 1943 года стал капитаном. Участник Ржевской битвы. С марта 1943 по апрель 1944 года был ПНШ (помощник начальника штаба) по разведке. В октябре 1943 года переведен на Прибалтийский фронт. С апреля по октябрь 1944 года лечился после ранения. С октября 1944 по январь 1945 года был помощником военного коменданта на Белорусском фронте. С января по март 1945 года был помощником военного коменданта на Белорусском фронте в Восточной Пруссии. С марта по сентябрь 1945 года был помощником военного коменданта в Польше. С сентября 1945 по март 1946 года был помощником военного коменданта в Восточной Пруссии. Был пять раз ранен (в сентябре 1941, в декабре 1941, в феврале 1942, в ноябре 1943), один раз (в апреле 1944) тяжело. Награжден гвардейским значком, орденом Красной звезды, медалью За отвагу, медалью За боевые заслуги, медалью За оборону Москвы и другими наградами. Умер в 1983 году.

Александр Ильич Шумилин в своей книге оставил описание военного Ржева. Занимаясь до войны в кружке рисования он привык подмечать интересные подробности окружающего его мира и кроме рукописных записок сделал несколько карандашных зарисовок нашего города. В его мемуарах Ржев и  Ржевитяне предстают перед нами в таком виде.

«Прежде чем рассказать о нашем пребывании в горящем Ржеве, я хотел бы коснуться истории и облика этого города, каким он предстал тогда перед нами. Я не располагаю подробными данными по истории этого края. И меня особенно интересуют города Ржев, Старица и особенно город Белый - с ними связаны  долгие годы тяжелой войны. Ржев довольно старый город на Руси. Об этом сообщает одна из ранних летописей. Впервые в летописях Ржев упоминается в 1216 году, когда князь Святослав пытался захватить город со своей дружиной. Ржев тогда не сдался. Но в начале следующего века, город пал от нашествия Литвы. И только после Куликовской битвы и разгрома орд Мамая, город освободился от иноземного ига. В I485 году Ржев вошел в состав Московского княжества. Во время Ливонской войны Ржев был снова захвачен литовцами и поляками. В Ржеве некоторое время находился Лжедмитрий III, когда поляки вторглись в пределы Руси. В старину на верхней Волге шла бойкая торговля и развивались ремесла. В те далекие времена люди селились по рекам и перевозили грузы в основном по воде. Лодки и струги здесь появились раньше, чем проезжие дороги и товары стали возить по земле. Волга в те далекие времена служила столбовой дорогой. Широкое развитие ремесла и торговля получили позднее, когда через Ржев прошла Виндавская железная дорога. Теперь она называется Рижская. Город до Отечественной войны был в основном деревянный. Строительный лес здесь был доступным и дешёвым. Ржев и сейчас с запада окружают большие леса. В 1941 году в Ржеве проживало 51 тысяча  жителей, улицы в то время были узкие и кривые, сильно запутанные. Дома деревянные, одноэтажные, крытые щепой, дранкой и железом. Каменные дома были разбросаны по городу. Они стояли в основном в центре и на крутом берегу Волги. Мостовые, тротуары и газовые фонари были только на основных проезжих улицах, которые служили магистралями. По ним в мирное время с раннего утра и до позднего вечера громыхали ломовые извозчики, да скрипели неторопливые крестьянские подводы. Из города по главным направлениям выходило пять основных мощёных дорог. Первая столбовая шла на Старицу и Калинин. Вторая мощеная шла на Зубцов и Волоколамск. Третья, почти совсем разбитая, петляла лесами и болотами в сторону Нелидово. Четвертая, совершенно не годная для тяжелых войсковых обозов и артиллерии, шла вдоль левого берега Волги на Селижарово. От нее, если повернуть на север, можно было уйти на Торжок. И последняя пятая подходила к городу Ржеву из - за Волги, по ней мы ночью через мост вошли в Ржев (здесь речь идёт о Торопецком тракте). Вот собственно все пути и дороги, которые проходят через Ржев. Все входы и выходы в город и из города. Я представлял себе по памяти их примерное расположение. Но, находясь среди узких и запутанных улиц, я не мог разобраться какая из них куда идёт и выбрать нужное нам направление. Я видел когда-то карту этого района, но не думал, тогда, что мне придется вести своих солдат через пустой и безлюдный город. Если бы знать заранее, я запомнил бы всё как следует, подробно и точно. А теперь я шел, и с усилием извлекал из памяти расположение этих пяти дорог.»

Лейтенант Шумилин со своими бойцами через пылающий Ржев пытался выйти к частям Красной армии в ночь на 10-е октября 1941 года. Найдя целый двухэтажный не пострадавший от пожара и бомбёжки дом они переночевали в нашем городе.  В мемуарах автор оставил нам описание того города, тех улочек и домов, которых не осталось, которые пропали в пламени войны.

«О многом передумал я тогда, шагая  по темным улицам Ржева. Завернув за угол, мы пошли обратно в город. Через некоторое время мы добрались до другой мощеной улицы, уходящей на север. По ней мы свернули в темноту, и пошли по новому направлению. В городе по-прежнему было безлюдно, безмолвно и тихо. Только звонкие удары стальных набоек солдатских сапог раскатисто и резко гремели по каменной мостовой. Я иду и разглядываю фасады домов, дубовые ворота и глухие заборы. Я шагаю по середине булыжной улицы, смотрю по сторонам и пытаюсь понять, что собственно особенного и примечательного в облике этого города. Куда девалось пятидесятитысячное население города? Через два дня дома, улицы и весь город исчезнут в огне, и образ старого города останется лишь в памяти живых людей. Совсем недавно здесь бурлила настоящая жизнь и кипели людские страсти. Дни проходили в заботах и труде. В домах жили люди, в печах кипели чугуны, на плитах шипели сковородки, на углях пыхтели самовары, скрипели половицы, хлопали двери, на веревках висело бельё, у сараев кололи дрова и складывали их вдоль забора в поленницы, по улице грохотали телеги. И что характерного? Куда не взгляни, кругом одноэтажные, деревянные с глухими заборами собственные дома и ворота, запертые на засовы и запоры. Окна домов плотно закрыты двухстворчатыми ставнями. Стекла берегут или воров опасаются? Стоят среди них и ветхие, совсем покосившиеся домишки, крытые дранкой, позеленевшей от времени. Крыши у некоторых из них поросли мелким мхом, похожим на бархат. Ржев разнолик. Но большая часть домов ещё крепка и на совесть сколочена. На улице стояли и двухэтажные деревянные жилые дома. В них, по всему, видно, жили рабочие люди. Дома эти фасадами выходили прямо на улицу, окна у них были настежь раскрыты, двери болтались на обвисших петлях. В домах гуляли сквозняки и ветер, на улицу доносились изнутри разные запахи и скрипы. Пахло жильём, кухонной утварью, керосиновой гарью, чем-то кислым, вроде прокисшей вареной картошки или квашеной капусты.»

«Не все жилые дома одинаково серые и друг на друга похожие. Фасадами смотрят на улицу коммунальные. А частные и собственные в основном прячутся за заборами. У ветхих домишек завалинки из земли, а совсем древние и полуразрушенные опустились в землю и вросли по самые окна в нее. Века простояли, а теперь наравне с другими доживают свой последний день. Улица, улица! Все здесь притихло и ждет приближения огненной бури! Дома как живые люди. Они разные на характер, на вид, и на манер: серые, темные, гладкие и корявые, сгорбленные и прямые с могучей красой и осанкой, по виду вроде как наш старшина. Все они разные и вместе с тем чем-то похожие, по виду своих крылечек, наличников, дверей, и окон. Все они были когда-то заново срублены умелой и мозолистой рукой. Много лет простояли, служили людям, были для них родными. У многих людей прошло здесь детство и юность, незаметно и тихо протекла целая жизнь. У каждого здесь свой уголок, своя на ощупь знакомая калитка, распахнутая на улицу дверь, скрипучая лестница или половица, небольшая комната и дешёвые обои на стене. Здесь в рамке из багета под стеклом на стене висят фотографии, когда-то здесь живших людей, все они давно ушли из этой жизни, не оставив свой след на земле.  Всё это сегодня стоит и ждет своего последнего часа. Всё завтра сгорит, превратиться в кучу серой золы и ненужного пепла. Не станет ни города, ни знакомой улицы, ни родного дома, где раньше был и жил человек. И будут они потом лишь являться человеку во сне. Родного дома ему никогда не забыть!»

И сейчас ещё можно встретить на наших улочках дома похожие на те, что описал нам Шумилин Александр Ильич. Встречаются и двухэтажные дома с остатками резных наличников и ставен. Глядя на эти остатки старины можно в общих чертах представить мощеные булыжником улочки старого Ржева.

«Впереди пошел дозор, метрах в двадцати Захаркин с ведром, потом я и старшина Сенин, а за нами чуть сзади остальные солдаты, я иду по середине улицы и смотрю по сторонам. Нам нужно выбрать подходящий дом для ночлега. Вот такой двухэтажный, думаю я, нам подойдет, если попадется дальше, то мы зайдем и переночуем. Чувствуется окраина города, но конца улицы еще не видно. Мимо проплыли закрытые ставни, глухой  досчатый забор и железная крыша. И вдруг в следующем доме через щель в двухстворчатой ставне мелькнул огонек. Я видел довольно ясно, как мелькнул он и погас. Я сразу остановился. Может, мне показалось - подумал я.

- Вы что лейтенант? Ногу подвихнули? - спросил меня, обернувшись назад, старшина.

- Нет, Сенин!

- В окне огонь мелькнул.

- Я ясно видел его вот в этой закрытой раме.

- Видишь старшина, в доме темно, окна закрыты, ни голосов, ни детского плача, никакого движения, ни шороха.

- Кто-то через щель смотрел изнутри, увидели нас, задули огонь, или задернули штору. Услышали наши шаги по мостовой и решили посмотреть, кто там идет: наши или немцы. Если в этом доме есть живые люди, нам нужно туда зайти и узнать, куда ведет эта дорога.

- Сейчас все сделаем, товарищ лейтенант! Старшина подозвал к себе четырех солдат и сказал им:

- Пойдете со мной! Нужно этот дом проверить! Я сделал три шага назад и стал внимательно смотреть на ставню. Я хотел разыскать ту самую щель, из которой блеснул огонек, но его больше не было видно. Старшина подошел к калитке, подергал за ручку, калитка была заперта. Ворота тоже были закрыты изнутри на засов. Старшина отцепил от пояса свой тесак, подсунул лезвие ножа под щеколду и потянул калитку на себя. Железная щеколда подалась вверх, нехитрый запор открылся. Старшина показал солдатам на запертые ворота, велел им снять поперечный брус и раскрыть ворота пошире.

- Прошу, товарищ лейтенант, дорога открыта! Обернувшись к солдатам, которые остались стоять на мостовой, я показал им молча рукой на окна и добавил: - Смотреть в оба и быть начеку! А сам вместе с четырьмя солдатами и старшиной вошёл во внутренний двор дома. Двор небольшой, кругом обнесен глухим высоким забором. Прямо сарай, справа забор, слева крыльцо в одну с четвертью ступеньку. Перед нами стена четырехстенного рубленого дома. Окон, выходящих во двор, дом не имеет. Старшина ступил ногой на крыльцо, потянул за ручку двери. Дверь была заперта изнутри на запор. Старшина размашисто и громко постучал кулаком по двери, но на стук никто не ответил. Нам в голову не пришло, что в доме могли засесть и притаиться немцы. Мы действовали открыто, ничего не опасаясь, как у себя дома. Старшина повернулся к двери спиной и каблуком сапога ударил несколько раз со всей силой. И на этот раз, на грохот сапогом, никто не ответил. Старшина ударил еще несколько раз. Но внутри и вокруг по-прежнему было мертво и тихо.

- Возможно, я ошибся? - сказал я старшине. Но он, как борзая на гоне, ничего не хотел больше слышать. Поднести квадратный брус от ворот! - не отвечая мне, приказал он солдатам.

- Чего зря время терять! Раз сами не открывают, снесем дверь вместе с петлями и запорами! Они сейчас у нас попляшут! Солдаты подхватили на руках тяжелое бревно и подали его конец старшине. По команде старшины брус раскачали и ударили в дверь. Первый удар был неудачный. Петли и запоры остались на месте.

- Ну-ка, подали маленько сюда, в сторону!

- Ударим вот здесь!

- Ну, дружно взяли! Раз, два, раскачали… Приготовились!

- По моей команде… Пошел! Второй удар пришелся в расчетное место. Дверь под ударом хрякнула и с грохотом отворилась. Доски, щепки, гвозди, и сломанный запор - всё посыпалось на пол.

- Ну, вот и все! Полный порядок! - сказал старшина, подавая бревно назад на руки солдатам. Я стоял перед открытой дверью. Впереди был узкий и темный коридор. Дверь во внутреннюю часть дома была с левой стороны. Между дверью и притолокой видна была узкая щель света. Эта дверь была, кажется, не заперта. А может, хозяева дома предусмотрительно откинули внутренний крюк, полагая, что и эту дверь могут высадить вместе с запорами. Старшина легонько потянул её на себя. Дверь жалобно пискнула и немного открылась. Старшина еще раз потянул за ручку двери, и она тоненьким голоском снова запела. Мы стояли в темном коридоре и смотрели в полуоткрытую дверь. Из темноты коридора, за порогом, была видна освещенная внутренняя часть дома. Мы никак не ожидали увидеть перед собой зажжение свечи и горящие лампады. Снаружи, со стороны улицы и со двора это был обыкновенный бревенчатый серый дом, больше похожий на деревенскую избу. А заглянув во внутрь, в освещенную мерцающим огнем покои, мы увидели что-то похожее на алтарь, на божий храм, на святую обитель. Посередине комнаты стоял длинный стол. На столе лежали расшитые полотенца, на них караваи хлеба, солонки с белой солью, и церковные просвирки. Не было только на столе церковного кагора, которым когда-то в эшелоне хотели угостить меня мои солдаты. Здесь на столе стояли начищенные до блеска тяжелые бронзовые подсвечники. Они были утыканы тонкими, как гвозди, восковыми свечами. Свечи горели ярким и желтым огнем. На ум сразу пришла когда-то знакомая песенка: "Помнишь ты ноченьку темную. В тройке мы мчались вдвоём, Лишь фонари, горят одинокие, тусклым и желтым огнем…” (Кстати, мотив песни «Синий платочек» был списан именно с этой). Пламя с нескольких свечей слетело, его сорвало воздухом, когда открылась дверь. Теперь они дымили и пускали неприятную вонь. Запах от них был как от сгоревших отбросов. Мы вошли в дом со свежего воздуха и теперь нам из комнаты в лицо ударил спертый угар и запах человеческих тел. Пахло потом, маслом горевших лампад и церковным ладаном. Низкая избенка, где рукой можно достать до потолка это вам не купол и не своды церковного собора.

- Кругом война, а тут божья благодать! - сказал старшина переступая порог избушки. В первый момент мы были ошеломлены и даже опешили. Но, оглядевшись и придя быстро в себя, мы смело шагнули вперед, согнувшись под низкой притолокой двери. Повсюду на стенах и в красном углу висели иконы и на нас с них смотрели святые спокойные лики. Куда не отодвинься, не отойди, взгляд святого повернут всё время к тебе, глаза сосредоточенно смотрят в твою сторону.

- Центральная перспектива - подумал я. Когда-то нам в кружке рисования рассказывали об этом. Перед каждой иконой горящая лампада. Отблеск её пламени тихо колеблется в прозрачном сосуде, наполненным маслом. Большая, красного стекла, в серебряной оправе, лампада горит перед большой иконой в углу. Она подвешена к потолку на трех ажурных, расходящихся вниз, медных цепях. У окон, вдоль передней стены, стояла широкая деревянная лавка. Около неё на полу в черных покрывалах молились монашенки. Лица их были скрыты черными накидками, но из-под них торчали носы, костлявые подбородки, и покрытые морщинами губы. Богомолки молча шевелили губами и раз от раза, как по команде, крестились и отбивали поклоны. Они не повернули головы, когда мы вошли. Они не шевельнулись и не вздрогнули, когда мы переступили через порог их обители. Они не повели даже глазом, когда мы подошли вплотную к столу. Они еще с большим старанием, рвением и усердием стали креститься, желая пробить деревянный пол своими лбами. Так, во всяком случае, мне показалось.

- Ну, божие коровки! Почему дверь не открывали? - сказал старшина, рявкнув своим могучим басом. Даже пламя свечей заметалось в подсвечниках и лампадах. Но богомолки не ответили и даже не вздрогнули от его громогласного баса. Они только перестали креститься, замерли, оцепенели, и закатили кверху глаза. Старшина подошел ближе к столу, оттопырил большой палец, надавил на круглую буханку черного хлеба, и сказал: - Теплый еще и совсем свежий! Он собрал со стола несколько буханок хлеба на согнутый локоть, взглянул на меня и передал их стоящему сзади солдату.

- У нас хлеба нет! Солдаты грызут сухари. По три сухаря осталось на брата. А тут хлебом и солью немцев собрались встречать!

- Мне нечем кормить солдат! - обратился ко мне старшина, как бы оправдываясь. Богомолки не только не взглянули на него, они сделали вид, что ничего не видели и ничего не слышали. В мертвом горящем городе мы столкнулись с онемевшими существами. Перед нами в свете горевших лампад мрачно мерцала гнетущая средневековая картина. Старушки, от которых веяло неотвратимым потусторонним миром, сидели в избе со спёртым могильным воздухом, с противной примесью горящего в лампадах масла и затхлого жира свечей. Используя наше молчание, старуха, что стояла на коленях впереди ближе всех к висевшей в углу большой иконе, затянула глухим грудным голосом какой-то молебен. "Внемлите люди закон божий. Внимайте себе, бдите и молитеся. Стойте в вере неподвижными. Мужайся и крепитеся сердце ваше. Блюдетеся от еретиков. Стерезитеся от иже развратников веры. Мужаитеся, да и крепитеся сердце ваше, вси уповающи на господа бога нашего… "

- Чего она там мелит, старшина? - обратился я к Сенину.

- Ты в молитвах чего понимаешь?

- Священным текстом напутствует своих богомолок. Говорит, берегитесь еретиков. Требует от них твердости духа,

- Она у них, вроде как старшая,

- Вроде как ты - старшина! Солдаты, стоящие в избе и на пороге, дружно засмеялись. Старуха умолкла, услышав раскатистый смех и наши голоса. Но как только хохот утих, и мы замолчали, она снова запричитала: «Господи, перед тобой все желание моё!»

- Это она про нас лопочет? Грешниками нас называет? - сказал я. Нехорошо бабка! Сама русская, православной веры, стоишь на коленях перед святой иконой, богу молишься! А нас солдат-защитников русской земли грешниками называешь! А по всем приготовлениям сразу видно, кого ты божий человек здесь поджидаешь! Немцев - врагов наших! Попомни мои слова! Бог тебя за это накажет! Сгоришь ты в страшном огне! И не позже, чем завтра, останется от вашей обители пепел и зола! И немцев не дождетесь! Старуха чуть вздрогнула, часто закрестилась, и сразу обмякла. Она осела всем телом на пол. А богомолки с испуга вытаращили глаза. Одна из них, распластавшись на полу, вдруг всхлипнула и заголосила. Старшина, стоявший рядом, крякнул в кулак, откашлялся, и рявкнул на неё раскатистым басом. Да так решительно и громко, что свечи в начищенном подсвечнике погасли, а в большой лампаде с красным стеклом, висевшей в углу, колыхнулось и забилось горевшее пламя. Визгливый и жалобный голос её, как ржавая дверная петля, застрял где-то в горле. В избе на некоторое время воцарилась тишина. Слышно было сиплое дыхание тощих старух, видно было как от общего дыхания мерно колебалось пламя в лампадах. Прошло несколько безмолвных секунд. Старушки несколько оправились и оживели, они начали креститься, но голоса не подавали. Под черными одеяниями видны были их костлявые спины, заостренные затылки и впалые дуги глаз. Я обошел комнату, окинул взглядом углы, заглянул за печку, вернулся на место, и сказал: - Может они здесь где немцев прячут? Черные богомолки склонились еще ниже. - Куда ведет эта дорога? - обратился я к передней старухе. - Вы что глухонемые? - гаркнул за мной старшина. - Вас лейтенант спрашивает! А они и ухом не ведут! Старушки склонили головы еще ниже. - Товарищ старшина! - обратился солдат, стоявший у порога - разве вы не видите, они нас просто дурачат. Думают, что своими молитвами нагонят на нас дурман. Вон как энта старуха бельмами косит. Разрешите, я им из винтовки разок по лампадам пальну? И солдат заклацкал затвором своей винтовки. Богомолки поняли, что простой солдат долго ждать не будет. Они оторвали головы от пола, перекрестились на всякий случай, и зашипели на свою предводительницу. Та легонько поднялась с пола, машинально рукой поправила платок на лбу, провела пальцами по щекам и подбородку, повернулась к нам лицом, и обвела нас внимательным и строгим взглядом. Перед нами стояла складная и крепкая пожилая женщина, высокого роста, широкой породистой кости, прямая, с крупными и даже приятными чертами лица. И что самое главное, с умными и проницательными глазами. Взгляд её был уверенным и даже немного добрым. Мы были удивлены. Похожа oнa была на властную игуменью, которая в этой тесной обители строго держала своих божьих послушниц.

- Хватит в молчанки играть! - пробасил, не повышая голоса, старшина. Она окинула его мощную фигуру одним и всепонимающим взглядом. Она на секунду задумалась, смотря на него и повернулась ко мне.

- Куда ведет эта мощеная дорога? - переспросил я.

- На Старицу и на Торжок! - ответила она достойно ровным голосом.

- У деревни Тимофеево будет поворот налево. Если пойдете прямо - попадете на Старицу. Там немцы уже три дня. Вам нужно повернуть налево пойдете на Торжок.

- А далеко до Тимофеево?

- Нет, не далеко! Версты четыре будет.

- Смотри, не соври! - вметался в разговор тот солдат, стоявший у порога, - А то вернемся назад, разнесем твой божий теремок. Мокрого места не оставим! Я не стал одергивать его и промолчал. Мне было интересно, что старуха ответит,

- Правду говорю! Вот тебе крест! - и старуха повернулась к иконе и старательно перекрестилась. Богомолки на полу тоже осмелели. Переглянувшись между собой, они стали рассматривать нас с нескрываемым любопытством. Уж очень им понравился наш старшина. Он был действительно представительным мужчиной. Косая сажень в плечах!

- Ну, райские пташки, божие создания! Как вам только не стыдно! Русские люди, а ведете себя как предатели! Ведь вас за эти приготовления перед строем солдат мало расстрелять! - сказал старшина, на которого они все смотрели.

- Вот на прощание мои вам слова! - сказал он, и мы направились к двери.

- Я, пожалуй, хлеб остальной со стола заберу, товарищ лейтенант,

- У нас хлеба на дорогу маловато. А идти завтра наверно придется далеко. Я обернулся, посмотрел через открытую дверь на освещенный стол и велел забрать хлеб для солдат на дорогу.

- Остальное не трогай! Пусть сидят и молются! Черт с ними с этими убогими старушками! - С этими словами я выпроводил солдат на крыльцо, подождал старшину и велел прикрыть обе входные двери. А выйдя со двора на улицу, с силой захлопнул калитку, дав им понять, что мы покинули двор. Железный запор глухо звякнул, и калитка сама заперлась изнутри. Когда я вышел на улицу, заговорили стоявшие на мостовой солдаты.

- Немцев хлебом и солью встречают!

- Поджечь их надо!

- Плеснуть пару кружек спирту и поджечь с двух сторон! - подсказал другой.

- Вдарить из пулемета по окнам!- добавил третий.

- Жить захочешь, крест на шею повесишь! - заметил голос из темноты.

- Небось, припрятал серебряный или оловянный.

- Таскаешь покуда в тряпице, чтобы старшина или лейтенант не заметили! Этот умолк, а другой продолжал:

- Сдуру и в старух можно из пулемета пальнуть. Храбрости на это не надо. Небось, когда лейтенант из пулемета по немцам стрелял, ты в канаве на брюхе сзади ползал.

- А то, где же! - подтвердил кто-то.  

Я подал команду. Мы тронулись. Разговоры сами собой прекратились. Только что мы видели людское суеверие и темноту. Не по своей воле собрались они в этой избе. Война загнала их туда, страх в одиночку оказаться перед немцами. Отдельно каждому не под силу одолеть свои сомнения и страх. Сказать всегда просто! Со стороны всегда легко! Кому и зачем нужны эти немощные и одинокие старухи? Уйди они сейчас из дома, брось свой ветхий скарб, выйди на пустую дорогу! Ясно одно, что многие теперь по дорогам и лесам мечутся, не зная, что делать, куда податься, где приложить свою голову, где опору найти!»

В этом эпизоде книги «Ванька ротный. Дневник солдата», по-видимому, Шумилин рассказывает об одном из моленных домов старообрядцев. В то время дорога на Старицу проходила чуть левее нынешнего шоссе - если по маленькому мостику пройти через речку Холынку и идти мимо огородов к памятнику Курган можно и сейчас под своими ногами увидеть остатки булыжной мостовой. Можно сделать вывод, что эта моленная или маленький монастырёк старообрядцев находился в районе нынешнего нового рынка (Сенной площади) или Калининских домов. Мне только не понятны подозрения воинов в том, что монашенки ждали немцев. Возможно, что Шумилин будучи коммунистом относился к верующим с предубеждением. Но спасибо автору, что он оставил нам описание своей встречи с монашенками-ржевитянками. Найдя на окраине города подходящий для ночлега дом взвод солдат остановился на постой.

«Мы договорились со старшиной встать пораньше. Нужно будет после ночи осмотреться кругом. Нам в городе оставаться нельзя. В любой момент может измениться ветер и перекинуться пламя. К окраине могут подойти немцы с танками. Ночью они в город не пойдут. Для танков и машин пылающие узкие и кривые улицы опасны. У нас тоже нет уверенности в себе. Мы не знаем обстановки и у нас нет карты. Мы не знаем, где находятся наши войска и куда нам следует идти. У нас нет перевязочных средств, если кого из нас ранит. Солнце уже встало, когда я открыл глаза. Утро было тихое, но какое-то тревожное. Над городом неподвижно стояла черная туча дыма, и только часть окраины была освещена. Дышать было легко, но в горле першило, был осадок и запах вчерашней гари. Спустив ноги на пол и сев поперек кровати, я окинул комнату взглядом. На полу вповалку спали мои солдаты. Откровенно говоря, спать поверх перины было и душно, и жарко. В лицо лезли какие-то кружева. В молодости я спал на деревянном сундуке, в армии приучили к жесткому настилу из досок и солдатскому матрасу. А пружинная кровать с периной мне была совсем ни к чему. Солдаты мои наверно подумали, что я на ней отдохну по - барски, а мне на ней было не по себе. Через раскрытое окно с улицы я услышал раскатистый голос петуха. Вот кто разбудил меня своим райским пением! Старшина уже встал. Он стоял у раскрытого окна и курил папироску. Он был задумчив и смотрел куда-то вдаль. Он по-видимому давно не спал, и будить меня не собирался.

- Сам уже на ногах! А меня почему не разбудил? - сказал я, подходя к другому открытому окну.

- Уж очень вы сладко спали, товарищ лейтенант!

- Смотрю, даже нос у вас вспотел. Видно от удовольствия!

- На этой перине не отдых совсем, нательная рубашка и та влажная.

- Что там в городе?

- Где немцы?

- В городе тихо! Немцев на улицах нигде не видать!

- Вон куры с петухом копаются в земле под забором. Я сел на подоконник, взялся рукой за верхнюю перекладину рамы, откинулся спиной наружу, на улицу и стал смотреть на освещенную часть города. Я не узнал ночную темную улицу, по которой мы сюда накануне пришли.

- Как изменилось всё! - сказал я старшине. В темноте эта улица казалась узкой и тесной. Старшина продолжал смотреть куда-то вдаль и на мои слова ничего не ответил. О чём он думал? Вчера улица мне казалась зловещей, черной и мрачной. А сегодня я увидел в окно зелёный простор, залитый солнечным светом. Дома, мостовая и внутренние дворики, обнесенные глухими заборами, теперь были не серыми и совсем не такими тесными, а даже наоборот, светлыми и вполне живописными. Я долго смотрел вдоль улицы и поверх крыш домов, на заборы и узкие тротуары, на редкие покосившиеся чугунные столбы фонарей. Я вглядывался и искал малейшее движение между домами, прислушивался к посторонним звукам, не слышно ли где урчания моторов или топота солдатских ног по мостовой. Но город как будто застыл при свете солнечного утра. На той стороне улицы стояла литая чугунная колонка, из её толстого, загнутого книзу крана небольшим ручейком сбегала прозрачная струя воды, и кругом, кроме этого живого звука струи и храпа солдат на полу, всё настороженно замерло и молчало.

- Разбуди трёх солдат! Пусть разберут на лестнице завал и откроют входную дверь! Выход из дома нужно держать открытым! - сказал я старшине и стал рассматривать внутренность комнаты. Комната, где лежали солдаты, была большая и светлая. В углу около русской печки стояла деревянная лохань с одинарной, вверх торчащей дощечки, ручкой. Над ней висел пузатый рукомойник. На конце медного соска изредка появлялась круглая капля воды. Она постепенно росла, падала в кадку и разлеталась на мелкие брызги. Видно, что вчера до бомбёжки люди залили рукомойник водой. На веревке, перекинутой поперек угла, висели полотенце и женский лифчик. Я спрыгнул на пол с подоконника подошел к кадке и нажал на сосок рукомойника, тонкая струйка воды потекла мне на руку.    Надо умыться! - подумал я.

- Пойду к колонке на улицу, - сказал я вслух. Старшина отошел от окна, растолкал Захаркина, велел ему взять полотенце и идти вместе со мной.

- Нажмешь кран, пока лейтенант умывается!

- Есть пойти с лейтенантом к колонке! Мы спустились по скрипучей лестнице, огляделись во дворе, вышли из ворот, перешли на другую сторону улицы, и я долго плескался у колонки студеной водой. Я умылся до пояса, растерся полотенцем, на душе стало спокойнее и даже веселей. Пригладив рукой мокрые волосы, я огляделся по сторонам. Дома, заборы, деревья были залиты солнечным светом и на фоне зловеще черной тучи они были особенно ярко освещены, Вернувшись назад, я приказал старшине поднимать всех людей.

- Пулеметный расчет поставь у ворот. Пусть ведут наблюдение в сторону города и в направлении поля. Остальным умываться во дворе. Воду с колонки носить ведром во двор. На улицу не выходить и зря не болтаться!

- Товарищ лейтенант, мы тут крупу нашли! Печку можно затопить?

- Разжигай, топи, только дров посуше возьми! На фоне пожара дым из трубы не будет в глаза бросаться!

- Жарь, парь, самовар раздувай! Ведь здесь все московские водохлебы. Им чай с заваркой после еды подавай! И на всё я вам даю два часа по часам, что висят на стенке.

- Кстати, поднимите-ка им гири!

- Маловато времени дали, товарищ лейтенант! Каша в печке не упреет!

- А ты её с сырцой! Так витаминов больше! Около печки на полу стоял чугун с углями. А рядом на скамейке, поверх старой сковородки, в виде подставки, стоял медный самовар с худой прогоревшей железной трубой. На полке у окна бутылка с постным маслом. У стены приткнуты две табуретки с косой овальной прорезью по середине. Тогда семейные люди сидели за столом на длинных скамейках и табуретках. Я сунул руку в прорезь, поднял табуретку и походил у стола.

- А что! - сказал я, - удобно и разумно! На комоде, покрытым салфеткой, лежали ножницы, в железную коробку из - под монпасье были насыпаны иголки, булавки и пуговицы. Чего тут только нет! Банка с мазью, склянка, с микстурой и прямой частый гребешок - важная деталь для вычесывания вшей из длинных волос и для экономии мыла. Чтоб не скрести ногтями в голове и не гонять надоедливых вшей, частым гребешком вычесывали волосы. На стол клали газету, стучали по столу гребешком, они падали на бумагу, и их давили ногтями. Не удивляйтесь, в наше время теперь этот способ забыт. А тогда он применялся не только во Ржеве, но и в Москве, особенно у женщин. Около кровати - женские туфли на каблуке. У порога - мужские стоптанные сапоги из яловой кожи, На обоях кое где следы раздавленных мух и спутников людей - клопов. На стене около зеркала висят старые ходики с цепью, гирями и медным маятником. Они мерно постукивают, маятник болтается не спеша. Он отбивает время, навсегда уходящее от нас куда-то в вечность. По часам тоже видно, что жители покинули свою квартиру не так давно. В переднем углу на стене висит застеклённая рамка с фотографиями. Здесь карточки всех поколений, с тех пор, когда в городе появился фотограф. Вот дед с окладистой бородой в рубахе косоворотке подпоясанной витым пояском с бахромой. Здесь бравый солдат с лихо закрученными усами. На нем военный мундир с погонами и фуражка с кокардой. Рядом полногрудая молодая женщина с русой косой. Полные, сильные руки её сложены на груди калачиком. Отрываю взгляд от фотографий. Смотрю, Захаркин подходит к печке, нагибается и поднимает крышку над сковородкой. На ней лежат белые блины.

- Ну вот, Захаркин! Ты к теще на блины в самый раз и поспел!

- Чего стесняешься? Бери, разогревай, и ешь в удовольствие! Я немного отвлекся с Захаркиным и снова смотрю на застекленную раму. Здесь портретная галерея всей живой истории города и людей, родных и знакомых. За стеклом молодые и старые лица. Все они, как святые с икон, смотрят на меня. Вот женщина в годах с добрым открытым лицом, она, поджав губы, выглядывает из-под ситцевого платочка. Рядом с ней на лавке мужик в белой рубахе навыпуск, подпоясанный тонким ремешком. Он сидит, растопырив ноги, животик у него сытенький и кругленький навыкате. Но вид у мужика скучающий, выражение лица угрюмое, губы расплылись недовольной улыбкой, и если хотите, нетерпением. У него давно сосет под ложечкой, он давно томится с похмелья. А тут сиди перед аппаратом, а дружки его давно опохмеляются в кабаке. Зачем он только сел сюда? У него душа болит. Он теряет драгоценные минуты. А "хватограф" накрылся черной тряпицей и говорит: - Улыбайся! Он ему давно машет рукой, давай мол поскорей - душа изболелась, а он на Прасковье его поправляет платок и твердит: Сию минуту! Сейчас мужик возьмет и встанет, кашлянет в кулак, в сердцах на отмашку махнет рукой и поспешит к дружкам в кабак. Руки у него большие, сильные, и лежат они неуклюже, как плети, на коленях. В нижнем углу под стеклом вставлена фотография дальнего родственника. На голове у него меховая шапка пирожком из каракуля, а на плечах подбитая лисьим мехом суконная шуба. Воротник, как положено, в виде шали. Почему такое видное лицо и посажено в самый нижний угол? Видать Никодим Пафнутьич раскулаченный мироед. Когда-то с набитой мошной в коляске на дутых шинах катал по городу. Дело солидное имел. Рабочие люди гнули на него свои спины. А в нынешнее время, фотографии такого пошиба были уже не в почете. Все же дальний родственник! Вот и засунули его подальше в угол, чтобы гостям глаза не мозолил. Промеж фотографий под стекло вложены тесненные цветные открытки. Тут райские птички, декольтированные дамочки и эффектно одетые в черную пару кавалеры, гладко причесанные на пробор, в накрахмаленных воротничках с бабочкой в манишке и с томной страстью на лице. А дамочки? Что дамочки? Вас интересуют они? Дамочки на открытках, простите, со спущенными фильдеперсовыми чулками. Потому как они, пребывают в изящной картинной позе. Из-под кружевной бахромы они выставили напоказ бутылочкой ножки. На другой такой же меланхолической открытке неотразимый взгляд красавца мужчины зовет вас совсем в иной мир грёз. Рядом в изящном изгибе протянутая для поцелуя ручка. На пальчиках женской руки с заострёнными ногтями изумруд в золотой оправе и сверкающий бриллиант. Внизу на свободном поле открытки рельефное теснение - "Сан-Петербург. Издательство Сытина и К. ° " Смотришь на них и невольно думаешь, откуда вся эта распомаженная тля взялась. Кто-то ведь гнул спину на них, чтобы вот так им сиять и сверкать бриллиантами. Под стеклом еще одна фотография, на ней тот самый лихой солдат с закрученными усами. Но теперь на нем не царская кокарда, а остроконечная буденовка с пятиконечной звездой. Стоит он во весь рост, стоит твердо на ногах и уверенно смотрит в светлое будущее. Левая рука на эфесе сабли, а правая согнута в локте и лихо уперта в бок. Опоясан и затянут он хрустящими ремнями новой портупеи. Революция разом смела весь старый и затхлый мир. Стоит солдат перед аппаратом, а сам повел в сторону глазами. Он весь в ожидании и нетерпении. Лихой кавалерист сорвется сразу с места, вскочит в седло и пойдёт догонять эскадрон. А кони уже разворачиваются на дороге. А вот фотография не четкая и даже неумело сделанная. Сразу видать, что снимал любитель фотограф. Здесь по середине деревенской улицы собрались мужики, вся честная компания. На мужиках запыленные кепки, выгоревшие на солнце картузы, серые помятые пиджаки, и такие же затертые землёй и пылью брюки. Они сложили пониже живота свои руки, стоят всем сходом около трактора присланного в деревню из города. На земле, около колёс, чтобы не загораживать взрослых, сидят мальчишки. На улице теплынь, солнце шпарит, а они - мальцы в старых отцовских валенках, ватных: поддевках и потертых зимних шапках. Вот вам и полная фактическая картина появления на селе первого трактора. И наконец под стеклом ещё одна предвоенная фотография. На ней снята базарная площадь. На переднем плане мордастая физиономия ломового извозчика. Он стоит и держит свою лошадь под уздцы. Ломовая лошадь его ухожена и упитана. А сам этот частный предприниматель, чуждая нам и отмирающая личность. Около него разинув рты стоят такие же уходящие из жизни типы. Похожи они то ли на торгашей, то ли на перекупщиков. Передний план, где толкутся жадные до жирного куска темные личности, для нас не имеет серьезного значения, время уйдет и со временем исчезнут и они. Но что характерного и замечательного в этом базарном пейзаже? Это то, что изображено дальше на заднем плане. Там виден угол каменного дома и на этом углу висит динамик громкоговоритель. По мостовой, вдоль улицы, несется грузовик отечественного производства. Вот вам и весь рассказ в картинках и фотографиях о городе Ржеве. Здесь нет шапок из каракуля пирожком, нет размалеванных девиц с тупыми и смазливыми физиономиями. Здесь везде и повсюду видны трудовые люди с мозолистыми от работы руками. Вот за кого мы должны идти на войну.

- Сколько там время? Не пора ли нам уходить? - сказал я и взглянул на часы. Каша давно сварена. Солдаты сидят на полу, едят кашу и роются в своих мешках. Покончив с едой, мы спускаемся вниз по скрипучей лестнице. На веревке во дворе висит бельё и болтается на ветру. Ветер переменился, резко усилился и дует от пожара в сторону города. Что-то ждет нас теперь впереди, на дороге? Старшина во дворе строит взвод и объявляет порядок движения. Я от себя добавляю тоже несколько слов. Мы выходим на улицу и поворачиваем в сторону открытого поля, оставляя позади себя последние дома сараи и заборы.»

Благодаря Шумилину А. И. мы знаем, что было в обычном довоенном Ржевском доме, как был устроен быт обычной семьи. Его описание семейных фотографий - это целый рассказ о различных слоях Ржевского общества, пусть немного с налётом партийной идеологии, но в целом очень искренний и правдивый.   

Литература:

1. Шумилин А. И. Ванька ротный. - М.: Азбука-2000, 2011. - 673 с.

2. http://nik-shumilin.narod.ru/index.html

3. АСТ/ФронтДнев/Ванька ротный/  Шумилин А.И.  manuscript-shop.ru

Шумилин А. И. Ванька ротный. Фронтовые мемуары. (1941-1945).    Пылающий Ржев.

Шумилин Александр Ильич относится к тем писателям, про которых говорят, что они не просто прозаики-фронтовики, а являются самыми яркими представителями так называемой «лейтенантской прозы». Как правило, таких писателей за их окопную правду в своё время в издательствах не жаловали, их произведений не издавали. Испытал всё это на себе и Александр Ильич Шумилин. Ему пришлось принимать участие в боях на нашей ржевской земле и мне не приходилось раньше читать таких, в чём - то жутких, но таких честных записей о Ржевской битве. К нашему сожалению его книгу можно найти только в интернете и учитывая её большой объём можно с большой долей уверенности предположить, что найдётся мало читателей, которые одолеют её до конца, я не говорю о нашем молодом поколении, которое вообще вряд ли заинтересуется "Ванькой ротным". Но я надеюсь, что смогу этой статьёй вызвать интерес и привлечь к этому произведению внимание молодых жителей нашего города.

Краткие сведения о рукописи "Ванька ротный" Гвардии капитана запаса Шумилина Александра Ильича можно представить следующим образом. Рукопись охватывает период Великой Отечественной Войны с августа 1941 по апрель 1944 г. и затрагивает события которые разворачивались на Фронтах: Резервного фронта (21.09 - 07.10.41), Западного фронта (07 - 21.10.41), Калининского фронта (21.10.41 - 02.10.43), 1 - го Прибалтийского фронта (02.10.43 - 15.04.44).

Гвардии капитан Шумилин, фронтовой-разведчик, принимал участие в оборонительных операциях:

Вяземской операции (02 - 13.10.41), Калининской операции (10.10 - 04.12.41)

В наступательных операциях: Калининской операции (05.12.41 - 07.01.42), 1-й Ржевско-Вяземской операции (08.01.41 - 20.04.42), в боях у города Белый (02 - 27.07.42), 1-й Ржевско - Сычевской операция (30.07 - 23.08.42), 2-й Ржевско - Сычевской операция (25.11 - 20.12.42), 2-й Ржевско - Вяземской операции (02 - 31.03.43), Смоленской операции (07.08.43 - 02.10.43), Духовщинско - Демидовской операции (14.09 - 02.10.43)

А так же в боях местного значения, вплоть до начала Белорусской стратегической наступательной операции.

Наступлении на Витебск (03.10.43 - 12.12.43), Городокской операции (13 - 18.12.43), наступлении под Витебском (??.02 -??.03.44)

Общий объем рукописи превышает 1200 машинописных листов, автор работал над рукописью, в течение восьми лет, до последнего своего часа. К сожалению, многое не успел. Все описанные события восстановлены по памяти, основным источником хронологии событий были письма с фронта. Поражает то, что, например, складки местности описаны им с такой точностью, что и сейчас можно выйти на местности на конкретную точку по её описанию.

В 1984 году, в издательство "Воениздат" на рецензию были переданы части рукописи. Вот краткие выдержки из полученной рецензии:

"Знакомство с рукописью позволяет сделать вывод о том, что автору есть о чем рассказать читателям…

Подкупает искренность, красочность отдельных зарисовок, касающихся солдатских будней, трудных, изнурительных маршей, тех невзгод, которые выпали на долю красноармейцев и командиров в начальный период войны. Все это, несомненно, является достоинством рукописи …

Слов нет, автором проделана большая работа …"

Но мемуары фронтовика - разведчика Шумилина в то время  опубликованы так и не были.

Автор умолчал в своих мемуарах о своей семье. Начало 20-го века в России было временем смуты. Первая мировая война, революция, гражданская война, репрессии, голод, разруха, нищета, безработица и т.д.  Вот что вспоминает об этом времени младший брат автора:

«Рассказывая о брате Саше, я не могу не сказать о самых близких для меня людях, хотя бы даже и очень кратко. Жили мы в Москве на улице Большая Переяславская в деревянном двухэтажном доме барачного типа. Наш папа, Шумилин Илья…, вернулся с первой мировой войны инвалидом, хлебнувшим немецких газов. Во время НЭПа был безработным. Он умер в 1933 году, когда мне исполнилось 2 года и 4 месяца, моей сестре Люсе было 6 лет, а брату Саше 12 лет. Наша мама, Шумилина Федосья Никитична, была полуграмотная. Работала санитаркой в больнице, потом медсестрой в поликлинике. После смерти отца, ей предложили двоих из нас отдать в детский дом, но мама сказала нет - "Какой палец ни отрежь, всё равно больно!". Чтобы все мы были на глазах у мамы и не стали беспризорниками, она оставила работу в поликлинике и стала надомницей: вязала кофточки, свитера, шарфы, сети и вуали. Вскоре, от дизентерии чуть не умер и я. Мы жили очень бедно, точнее, в нищете. Вечерами, когда вся семья собиралась вместе, мама работала, а сестра и старший брат помогали ей. Мы, как могли, утешали её. Саша говорил - "мама, когда я пойду работать, куплю тебе красивое пальто". Люся говорила - "мама, а когда я вырасту и пойду работать, куплю тебе самую красивую шляпу". А я говорил - "мама, когда я вырасту большой, то куплю тебе целую буханку черного хлеба". Детство наше было не сытым. Когда это было?...»  

Сам Шумилин Александр Ильич об истории создания своих записок и о пережитом в военные годы писал так: «Что такое война?! В октябре 1975 года я получил письмо от комсомольцев военно-патриотического отряда "Маресьевец" школы № 42 г. Калинина с просьбой рассказать о боях за ст. Чуприяновка. Собственно, то первое письмо и послужило началом, побудившим восстановить подробно в моей памяти все пережитое. Обстоятельства сложились так, что с тех пор я решил привести в порядок все свои воспоминания. Для начала я выполнил просьбу ребят, написал тогда о боях за ст. Чуприяновка. Сейчас, когда финиш моей жизни недалеко, хочется успеть побольше сделать. Свободного времени для записей о прошедшем мало, я - то болею, то работаю, а время бежит быстрее мысли.

В те суровые дни войны вся тяжесть в боях по освобождению земли нашей легла на пехоту, на плечи простых солдат. Получая пополнение в людях, мы вели непрерывные бои, не зная ни сна, ни отдыха.   Захлебываясь кровью и устилая трупами солдат эту прекрасную землю, мы цеплялись за каждый бугор, за каждый куст, за опушки леса, за каждую деревушку, за каждый обгорелый дом и разбитый сарай. Многие тысячи и тысячи наших солдат навечно остались на тех безымянных рубежах. В декабре 1941 года мы были плохо обеспечены оружием и боеприпасами. Артиллерии и снарядов практически не было. У нас, в стрелковых ротах, были только винтовки и десяток патрон на брата. Время было тяжелое, враг стоял под Москвой. Вам трудно будет представить, какие это были бои. Немец был вооружен до зубов, его артиллерия разносила наши позиции не жалея снарядов…

Очень многие из вас, имея поверхностное представление - что такое война, самоуверенно считают, что они в достаточной степени осведомлены. Про войну они читали в книжках и смотрели в кино. Меня, например, возмущают "книжицы про войну", написанные прифронтовыми "фронтовиками" и "окопниками" штабных и тыловых служб, в литературной обработке журналистов. А что пишут те, которых возвели до ранга проповедников истины? Взять хотя бы К. Симонова с его романами про войну. Сам К. Симонов войны не видел, смерти в глаза не смотрел. Ездил по прифронтовым дорогам, тер мягкое сидение легковой машины. Войну он домысливал и представлял по рассказам других, а войну, чтобы о ней написать, нужно испытать на собственной шкуре! Нельзя писать о том, чего не знаешь. О чем может сказать человек, если он от войны находился за десятки километров?…

Многие о войне судят по кино. Один мой знакомый, например, утверждает, что когда бой идет в лесу, то горят деревья.

- Это почему? спросил я его.

- А разве ты в кино не видел?

По  кино  о  войне  судят  только  дети.  Им  не понятна  боль  солдатской  души, им подают стрельбу, рукопашную  с  кувырканиями  и  пылающие огнем деревья, перед  съемкой  облитые  бензином. Художественное произведение, поставленное в кино или так называемая "хроника событий" дают собирательный образ - боев, сражений и эпизодов - отдаленно напоминающий войну. Должен вас разочаровать, от кино до реальной действительности на войне, очень далеко. То, что творилось впереди, во время наступления стрелковых рот, до кино не дошло. Пехота унесла с собой в могилу те страшные дни. Войну нельзя представить по сводкам Информбюро. Война, это не душещипательное кино про любовь на "фронте". Это не панорамные романы с их романтизацией и лакировкой войны. Это не сочинения тех прозаиков - "фронтовиков", у которых война только второй план, фон, а на переднем, заслоняя все пространство в кружевах литературных оборотов и бахроме, стоит художественный вымысел. Это не изогнутая стрела, нарисованная красным карандашом и обозначающая на карте острие главного удара дивизии. Это не обведенная кружочком на карте деревня…

Война - это живая, человеческая поступь - навстречу врагу, навстречу смерти, навстречу вечности. Это человеческая кровь на снегу, пока она яркая и пока еще льется. Это брошенные до весны солдатские трупы. Это шаги во весь рост, с открытыми глазами - навстречу смерти. Это клочья шершавой солдатской шинели со сгустками крови и кишок, висящие на сучках и ветках деревьев. Это розовая пена в дыре около ключицы - у солдата оторвана вся нижняя челюсть и гортань. Это кирзовый сапог, наполненный розовым месивом. Это кровавые брызги в лицо, разорванного снарядом солдата. Это сотни и тысячи других кровавых картин на пути, по которому прошли за нами прифронтовые "фронтовики" и "окопники" батальонных, полковых и дивизионных служб. Но война, это не только кровавое месиво. Это постоянный голод, когда до солдата в роту доходила вместо пищи подсоленная водица, замешанная на горсти муки, в виде бледной баланды. Это холод на морозе и снегу, в каменных подвалах, когда ото льда и изморози застывает живое вещество в позвонках. Это нечеловеческие условия пребывания в живом состоянии на передовой, под градом осколков и пуль. Это беспардонная матерщина, оскорбления и угрозы со стороны штабных "фронтовиков" и "окопников" (батальонного, полкового и дивизионного начальства).  Война - это как раз то, о чем не говорят, потому что не знают. Из стрелковых рот, с передовой, вернулись одиночки, их никто не знает, и на телепередачи их не приглашают, а если кто из них решается что-то сказать о войне, то ему вежливо закрывают рот…

Напрашивается вопрос. Кто, из оставшихся в живых очевидцев может рассказать о бойцах воевавших на передовой в ротах? Одно дело сидеть под накатами в блиндаже, подальше от передовой, другое дело ходить в атаки и смотреть в упор в глаза немцам. Войну нужно познать нутром, прочувствовать всеми фибрами души. Война - это совсем не то, что написали люди, не воевавшие в стрелковых ротах.  Тех, кто был во время войны приписан к ДКА (действующей армии), я делю на две группы, на фронтовиков и "участников", на тех солдат и офицеров, которые были в ротах, на передовой во время боя и на тех, кто у них сидел за спиной в тылу. Война для тех и других была разная, они о ней и говорят и помнят по-разному. Это были не человеческие испытания. Кровавые, снежные поля были усеяны телами убитых, куски разбросанного человеческого мяса, алые обрывки шинелей, отчаянные крики и стоны солдат. Всё это надо пережить, услышать и самому увидеть, чтобы во всех подробностях представить эти кошмарные картины.    Вот и сейчас, я пишу и вижу их, они передо мной как живые. Я вижу изнуренные, бледные лица солдат и каждый из них, умирая, хотел что-то сказать. Сказать тем, кто останется после них жить на этой земле, пропитанной их кровью. Эти мысли и не дают мне покоя. С какой безысходной тоской о жизни, с каким человеческим страданием и умоляющим взором о помощи, умирали эти люди. Они погибали не по неряшливости и не в тишине глубокого тыла, как те сытые и согретые теплом деревенских изб и жителей прифронтовые "фронтовики" и "окопники".

Они - фронтовики и окопники стрелковых рот, перед смертью жестоко мёрзли, леденели и застывали в снежных полях на ветру. Они шли на смерть с открытыми глазами, зная об этом, ожидая смерть каждую секунду, каждое мгновение и эти маленькие отрезки времени тянулись, как долгие часы. Осужденный на смерть, по дороге на эшафот, так же как и солдат с винтовкой в руках, идущий на немца, всеми фибрами своей души ощущает драгоценность уходящей жизни. Ему хочется просто дышать, видеть свет, людей и землю. В такой момент человек очищается от корысти и зависти, от ханжества и лицемерия. Простые, честные, свободные от человеческих пороков солдаты каждый раз приближались к своей последней роковой черте. Без "Ваньки ротного" солдаты вперед не пойдут. Я был "Ванькой ротным" и шел вместе с ними. Смерть не щадила никого. Одни умирали мгновенно, другие - в муках истекали кровью. Только некоторым из сотен и тысяч бойцов случай оставил жизнь. В живых остались редкие одиночки, я имею в виду окопников из пехоты. Судьба им даровала жизнь, как высшую награду.   

С фронта пришли многие, за спиной у нас много было всякого народа, а вот из пехоты, из этих самых стрелковых рот, почти никто не вернулся.

На фронте я был с сентября сорок первого года, много раз ранен. Мне довелось с боями пройти тяжелый и долгий путь по дорогам войны. Со мной рядом гибли сотни и тысячи солдат и младших офицеров.     

Многие фамилии из памяти исчезли. Я иногда даже не знал фамилии своих солдат потому, что роты  в  бою хватало  на  неделю. Списки солдат находились в штабе полка. Они вели учет и отчитывались по потерям. Они высылали семьям извещения. У лейтенанта в роте были тяжелые обязанности. Он своей головой отвечал за исход боя. А это, я вам скажу, не просто! - как в кино, - сел и смотри. Немец бьет - головы не поднять, а "Ванька ротный" - кровь носом, должен поднять роту и взять деревню, и ни шагу назад - таков боевой приказ.

Вот и теперь у меня перед глазами ярко встали те кошмарные дни войны, когда наши передовые роты вели ожесточенные бои. Всё нахлынуло вдруг. Замелькали солдатские лица, отступающие и бегущие немцы, освобожденные деревни, заснеженные поля и дороги. Я как бы снова почувствовал запах снега, угрюмого леса и горелых изб. Я снова услышал грохот и нарастающий гул немецкой артиллерии, негромкий говор своих солдат и недалекий лепет засевших немцев. Вероятно, многие из вас думают, что война, это интересное представление, романтика, героизм и боевые эпизоды. Но это не так. Никто тогда ни молодые, ни старые не хотели умирать. Человек рождается, чтобы жить. И никто из павших в бою не думал так быстро погибнуть. Каждый надеялся только на лучшее. Но жизнь пехотинца в бою висит на тоненькой ниточке, которую легко может оборвать немецкая пуля или небольшой осколочек. Солдат не успевает совершить ничего героического, а смерть настигает его. Каждый человек имеет силы сделать что-то большое и значительное. Но для этого нужны условия. Должна сложиться обстановка, чтобы порыв человека заметили. А на войне, в стрелковом бою, где мы были предоставлены сами себе, чаще случалось, что каждый такой порыв оканчивался смертью. На войне наша земля потеряла миллионы своих лучших сыновей. Разве те, кто в сорок первом с винтовкой в руках и горстью патрон шел на верную смерть, не был героем?! Я думаю, что именно они являются теми единственными и истинными героями. Они спасли нашу землю от нашествия и их кости остались в земле. Но и по сей день, лежат они неизвестными, ни могил, ни имен. Только за одно то, что перенес русский солдат на своих плечах, он достоин священной памяти своего народа! Без сна и отдыха, голодные и в страшном напряжении, на лютом морозе и все время в снегу, под ураганным огнем немцев, передовые роты шли вперед. Невыносимые муки тяжелораненых, которых подчас некому было выносить, всё это выпало на долю, идущему на врага пехотинцу. Жизнь человеку дается один раз и это самое ценное и дорогое, что есть у каждого. На войне были многие, но еще больше - десятки миллионов, остались лежать в мертвой тишине. Но не все живые и вернувшиеся знают, что значит идти в составе стрелковой роты на верную смерть. В моей книге "Ванька ротный", больше человеческого горя и страданий, чем  радостных  и  веселых  боевых  эпизодов. Возможно, мне не удалось в полной мере и беспристрастно передать всё пережитое, но всё это было в моей жизни, на войне, в действительности и на самом деле. Вы должны понять эту суровую правду! Окопник сразу и без домысливания понял бы меня. И не только понял, а и добавил от себя, что я больно мягко рассказал про некоторые штрихи войны и не сказал от всей души крепкое слово о войне. Почитайте книгу "Ванька ротный" и подумайте, чем отличается фронтовик от иного "фронтовика" и что такое война!

3 мая 1983 г. Шумилин А.И.»

Всё написанное  Александром  Ильичом Шумилиным не вымысел, а тяжёлая окопная правда, которую в дальнейшем подтвердили многие фронтовики. Писатель Виктор Петрович Астафьев, незадолго до развала Советского Союза опубликовал статью в журнале «Родина» под названием «Окопная правда» в которой описал несправедливость, царившую в войсках, несправедливость, которая невидимым водоразделом встала между сражавшимися на передовой фронтовиками, и засевшими вдали от передовой тыловиками: «Справедливость единственно где была, так это на передовой, на самой-самой. Сейчас пишут: комиссары тут, артисты в окопах, газетчики, фотокорреспонденты. Да ничего подобного! Спросите об этом у настоящего честного фронтовика, у кого мозги ещё не свихнулись. Никаких комиссаров, никакого НКВД, никаких следователей, которые в кино по окопам лазят. Да они обделаются ещё на подходе к передовой! Никого там из них не было, там самый главный был Ванька-взводный с засаленным пузом  - бегает с пистолетом, матерится… Ну, и где-нибудь поблизости командир роты. А командир батальона - это уже барин, ему отдельно кушать подано и всё такое… Вот здесь была справедливость, вот здесь была свобода. И это меня потрясало. Уж здесь говорили чего хотели и делали чего хотели. И Бог им судья».

Гвардии капитан запаса Шумилин Александр Ильич кроме своих записей сумел сохранить и карандашные зарисовки военных будней и уже в мирное время подготовил к печати часть своих мемуаров. Они ценны для нас в первую очередь тем, что мы можем взглянуть на военный Ржев глазами реального участника Ржевской битвы.

В четвёртой главе книги «Ржев. Октябрь 1941.»  автор так описывает увиденное им в нашем горящем городе, к которому воины шли без отдыха целые сутки и в ночь на 10 октября подошли ко Ржеву. Волгу они перешли по мосту, мост был взорван, как только они перешли на левый берег Волги. Ночевали во Ржеве.

«Из-за края обрывистого берега, на той стороне Волги, были видны тёмные крыши домов и освещенные снизу огнем нависшие низкие тучи. Только теперь, спускаясь к мосту, перед собой мы увидели зарево огромного пожара. Пламя висело над городом и зловеще металось над крышами. Снопы летящих искр кружились в воздухе и поднимались в небо. Огненным отблеском были освещены клубы черного дыма. Тяжелые, налитые дымом облака плыли над городом. Вступив на бревенчатый настил моста через Волгу, мы сразу заметили перебегающих от перил к перилам людей. Какие-то неясные фигуры метались в темном пролёте моста.

- Возможно, телега застряла? - подумалось мне, - Лошадь ногой сквозь настил провалилась. Теперь её нужно вытягивать на себе. Хорошо, наверно думают, что мы подоспели! Но на мосту, занятые своим делом солдаты не обратили на нас никакого внимания. Подойдя ближе и рассмотрев их, мы остановились и хотели спросить, где находятся наши и куда нам следует идти?

- Давай быстрей! - закричали они, увидев нас на мосту. - Бегом на ту сторону!

- Мы мост взрываем! Это были саперы 119 стрелковой дивизии, и это всё, что нам удалось узнать у них на ходу. Взвод, тяжело ступая, загрохотал по деревянному настилу, перебегал пролеты моста и стал подниматься медленно вверх по боковой наклонной дороге. Берег Волги со стороны Ржева был крутой по склону (наверное, они поднимались по мостовой к зданию банка). Опоздай мы на минуту -  взлетели бы вместе с мостом. Не успели мы сделать и нескольких шагов по дороге, как сзади нас, над рекой раздались два мощных взрыва. В воздух полетели доски и бревна, вздыбилась земля, в небо поднялись фонтаны воды. Мы сразу попадали на дорогу. Упали, кто где стоял, не зная как укрыться от взрывов. Некоторое время мы лежали, прильнув к холодным камням мостовой. Мы думали, что у саперов ещё не взорвано несколько поставленных зарядов. Сверху на нас стали падать деревянные обломки, нас обдало водой. В воздухе носилась водяная пыль и брызги. Такое впечатление, как будто тяжелые налитые дождём тучи, нависшие над рекой, не выдержали своей тяжести и с грохотом хлынули на землю. Мы были уверены, что саперы, взорвав мост, нас тут же догонят, покажут нам дорогу и направление, куда нам следует идти. Но пока мы, оглушенные, мокрые и окончательно обессиленные, поднимались, отряхивались и приходили в себя, сапёры в темноте бесследно исчезли. Мы поднялись наверх, и вышли на бугор. Перед нашим взором предстал город, охваченный огнем. Всё кругом, и дома, и заборы, разбитые стекла, и сорванные рамы с петель, обрушенные стены, осевшие крыши, безлюдные улицы, отражались как в кривом зеркале и колебались в потоках нагретого воздуха. Черед взором куда-то все плыло. Город был брошен. Людей на улицах не было видно. Где искать нам дорогу? Куда поворачивать? И куда вообще нам идти? Мы стояли и смотрели на пылающие дома. Огромные черные клубы дыма, они как гигантских размеров шары, переваливались, крутились, и медленно уползали вверх. Не слышно было ни грохота, ни стрельбы. Потрескивали и шипели объятые пламенем деревянные переборки домов. В воздухе стоял противный запах гари. Под ногами, на мостовой серый слой легкого пепла. Прошел по нему первым, видны твои следы. Летящая сверху гарь и зола оседает у тебя на плечах и на каске, Яркие летящие и горящие огоньки углей носятся в воздухе и сверкают на темном фоне пространства. Мы сунулись пройти было по одной из улиц, но горячий воздух отбросил нас обратно. Оглядевшись кругом, мы подалась в другую сторону, где было меньше огня. Что там воздух, и бушующее пламя! Передохнуть, перевести дух было нечем! Солдаты валились с ног, дорога их довела до изнеможения. За сутки пути мы ни разу не присели! Когда-то от этого города до укрепрайона весь путь мы проделали за три перехода. После каждого ночного перехода солдаты имели целый день отдыха и горячее питание. Три перехода! А теперь? Весь семидесятикилометровый путь пройден нами за сутки! Мы полагали, что в городе стоят войска, что здесь на крутом берегу выгодная линия обороны. Мы думали, что нас здесь встретят, дадут отдохнуть, и конечно накормят. А потом уж пошлют на новую точку обороны. Кроме небольшого запаса хлеба и сухарей у нас с собой ничего не было. Измученный и усталый человек всегда на кого-то надеется. Надеется, что кто-то другой позаботиться о нем и поможет. Солдат вышел с оружием, вынес на себе патроны, прошел такой путь, а здесь! Кроме огня и дыма - ни одной живой души! Здесь нас не только никто не встретил, но и котелка похлебки никто не сварил! Чем они собственно были здесь заняты? Мы никак не рассчитывали, что в таком большом городе мы будем одни, что город брошен, что нам нужно снова идти и искать себе дорогу. До cих пор у нас была уверенность, что нам нужно только добраться до Ржева. Все свои силы мы рассчитали и истратили на этот переход. Но где мы разошлись с немцами, почему они не обстреляли нас при подходе к городу? Возможно, нас укрыла и спасла темнота? Возможно, они нас приняли за своих, за взвод немецких солдат, не спеша и спокойно шагавших по дороге к берегу Волги. Но скорей всего наши саперы поторопились, закричали нам, когда мы перебегали мост.

- "Давай скорей! К берегу подошли немецкие танки!" Никаких танков на том берегу не было видно. Шума моторов не было слышно. Просто они захотели побыстрее закончить свои дела на мосту. Здесь на улицах и в домах было совершенно пусто. Ни одной живой души! Даже ночные обитатели, любимицы старушек - кошки куда-то исчезли. О собаках я не говорю! Мы стояли на развилке дорог, перед нами разбитый бомбой, пылающий каменный дом. Внутренность его охватило пламя. Видно, что дом загорелся от падающих сверху углей, потом от брошенных зажигалок. Фугасная бомба дома не зажигает. Солдат, с веснушками, молодой паренёк, побежал к горящему дому. Он хотел заскочить в нижний этаж, ещё не охваченный пламенем.

- Куда в пекло полез? – закричал старшина.

- Вернись назад!

- Живьем сгореть захотел!

- Я ложку хотел поискать, - ответил он, возвращаясь к стоявшим солдатам.

- У него ложки нет! – подхватил кто-то из стоявших солдат.

- Он её по дороге потерял. Растяпа!

- Ну и дела!

- Он, товарищ лейтенант, щец со свининкой собрался похлебать. Сунулся в карман, а ложки на месте нету!

- Ты случайно не к теще притопал на блины?

- Нет. С чего ты взял? Чего вы смеетесь?

- А ложка тебе зачем?

- Думаешь, что сюда сейчас подъедет кухня?

- Всем стоять на мосте! По домам не шарить! Слышали все? Это приказ лейтенанта! - пробасил старшина. Я стоял и смотрел на огонь. Вспомнил, как раньше в далёкой юности, подкладывая в горящую печку дров, сидел и смотрел, как шевелятся огненные поленья охваченные пылающими красками. На горящие дрова и огонь можно было подолгу смотреть и думать. И теперь я стоял, смотрел на огонь и думал. Мне нужно было собраться с мыслями. Мне нужно было решить задачу со многими неизвестными. В какую сторону вести своих солдат, где их лучше устроить на ночлег до утра? Днем, вспомнил я, когда мы шагали сюда, над нами строй за строем гудели самолёты. Вот их работа! Немцы, взяв Зубцов, прорвались к Старице. Они боялись флангового удара со стороны Ржева, разбомбили и подожгли его. Они сделали все по науке, направив в сторону города авиацию. Бомбёжкой города они прикрыли свои войска, рвавшиеся на Калинин. Действуя расчетливо и по науке, они, однако на этот раз дали ошибку. Предполагая, что в городе находятся наши войска, и что они рассредоточились по домам, и ждут только удобного момента для атаки. И немцы огромный запас бомбового груза обрушили на совершенно пустой город. Самолёты весь день десятого октября бомбили пустынные улицы, а наши войска, которые накануне тянулись к городу, покинули его ещё ночью. Сверху не видно идут войска или разрозненные мелкие группы. Гражданское население покинуло город тоже перед рассветом. Так что немцы напрасно бомбили и подожгли тогда город. И вот мы, последний взвод солдат, проходим по горящим улицам города Ржева. Видите, на скольких страницах уложилась одна только ночь. Длинная, бесконечная и один тяжелый день 10-го октября 1941 года. А сколько их будет потом, бессонных, невыносимых, кровавых и не по силам тяжелых!»

В своих военных записках Александр Ильич Шумилин рассказывает как он с взводом своих солдат мечется в полыхающем Ржеве в поисках дороги к своим. Из сказанного видно, что они прочесали весь Ржев-1, пока смогли выйти к району Калининских домов. Они не раз находились под обстрелами и разрывами снарядов и бомб, пока смогли найти более или менее пригодное для ночёвки жилище. 

«Я по компасу выбрал улицу идущую в северном направлении. Мы тронулись и пошли по ней. Но улица вскоре круто завернула и вывела нас обратно на берег Волги. Без карты трудно было определить, где мы находимся в данный момент, и куда нам следует лучше идти. Карты города у нас с собой не было, а из горящего города нужно было поскорей уходить. Пожар охватил всю южную часть и вокзальную сторону города. Я смотрел на море огня и думал - город сгорит за ближайшие дни. Пламя повсюду бушует, гудит и набирает - силу! Огонь перебрасывается с одного здания на другое в одно мгновение. Это происходит так быстро, что не успеваешь даже глазом моргнуть. Разогретая до предела стена соседнего деревянного дома покрывается слоем огня в доли секунды. Лизнул её огонь широкой кистью красного пламени, и она из бледно-серой вдруг стала ярко-огнедышащей. Через несколько дней в городе останутся голые каменные стены, пустые коробки домов, обгорелые остовы печей и одиноко торчащие в небо трубы. Кое-где из золы и пепла будут торчать спинки железных кроватей, обгоревшие помятые листы железной кровли. Над городом повиснет сизо-черным облаком удушливый запах паленого жилья, сгоревшего тряпья и отбросов. Мы стоим на углу двух мощеных улиц. Слева и справа пылающие дома. Мне нужно снова выбрать направление по какой из этих улиц лучше идти. Куда ведут эти дороги? По какой из них мы выйдем на северную окраину города? Мои уставшие солдаты стоят позади. Они ждут и выжидательно смотрят мне в спину. Я это чувствую и тороплюсь. Но вот наконец я решаюсь, выбираю ту, что уходит влево, и мы медленно трогаемся с места и уходим куда-то в темноту. Идти приходится часто прижимаясь к одной стороне улицы. Другая охвачена пылающим огнем. Едкий дым застилает и режет глаза. Иногда приходится по одному, прикрыв лицо рукавом шинели, перебегать вдоль узкого пространства между пожарами. Говорят, что при кремации умерших людей, они в огне начинают шевелить и двигать суставами. Возможно от огня натягиваются сухожилия. Случается это или нет, утверждать не берусь. А вот в Ржеве, в горящих домах я сам видел, как домашние вещи, детские коляски, железные кровати, луженые самовары в неистовом огне корёжились, кривились и изгибались как живые. В огне рушилось всё, не только крыши и стены, вверх улетали железные листы кровли, сгорали и ломались, как спички, толстые бревна, рушились, кирпичные стены. Но вот позади остались огненные клубы дыма и пылающие здания. Мы медленно уходим в темноту пустынных улиц и закоулков. Мощеная булыжником мостовая должна нас вывести на тихую окраину города. Солдатам нужен отдых. Считай, уже целые сутки мы на ногах! Силы у людей уже на исходе! Мы долго и медленно идем стуча стальными подковами сапог по мостовой и этот звук солдатских сапог раздается в гробовой тишине особенно зловеще. Темная улица неожиданно свернула и так же внезапно оборвалась на краю открытого непроглядного поля. Мы оказались на окраине Ржева. Самым последним у дороги стоял небольшой деревянный дом. Окна закрыты плотными ставнями. Дверь поперек опоясана стальной перекладиной, а на нее навешен массивный замок. Склад не склад! На магазин тоже не похоже! По середине дома высокое в четыре ступеньки крыльцо. Крыша железная, и под ней никакой казенной вывески. Мы вышли из города неожиданно и поэтому сразу остановились. Вперед, в темноту уходила мощеная дорога, по которой мы только что шли. Я огляделся кругом. Рядом со мной старшина Сенин, солдаты чуть сзади стоят у забора. Небольшие деревянные дома, больше пoxoжие на деревенские избы. Они чернеют по обе стороны улицы сзади. Впереди открытое поле и никакой практической видимости на сотню шагов. Здесь воздух чист. Носом потянешь - ни запаха, ни гари. Только осевшая ранее копоть першила в горле.

- Где заночуем? - спросил я старшину.

- Дома все маленькие. В один дом все не влезут. Старшина не успел ответить. Кто-то из стоявших сзади солдат чиркнул спичкой и решил закурить. На мелькнувший огонь из темноты, со стороны открытой дороги сразу полоснул пулемет горящими трассирующими пулями. Старшина Сенин остался стоять, сопровождая их взглядом. Мы смотрели вперед, туда, где дорога уходила в темноту и резко опускалась вниз. Оттуда из низины в нашу сторону летели горящие в воздухе пули. Следом за первой очередью ещё несколько длинных очередей разрезали темноту и задребезжали по соседней железной крыше. Мы невольно пригнули головы, но остались стоять. Было слышно, как ударили они и завизжали по кровельному железу. Но что в этом обстреле было странного и необычного? Ни окрика - Стой! Кто идёт! - ни других русских слов и матерщины. Я не подал своим солдатам команду - Ложись! Все произошло само собой в одно мгновение. Солдаты увидели пули, быстро отбежали назад и теперь, прижав животы, лежали в придорожной канаве. Мы со старшиной стояли и смотрели, откуда бьет пулемет.

- Кто это, немцы или наши? - сказал я вслух глухим негромким голосом.

- Если это наши, почему не окликнули, как положено и бьют без разбора по своим?

- Это немцы, товарищ лейтенант! - сказал старшина хрипловатым басом.

- Они могли подойти к городу по железной дороге со стороны Оленино! - добавил он.

 Я поднялся по ступенькам на открытое со всех сторон крыльцо и решил с высоты посмотреть, откуда бьет пулемет. Они не должны меня видеть в темноте, решил я, прямое попадание почти невозможно. Старшина оглянулся назад, он что-то сказал лежавшим в канаве солдатам. Солдаты по возрасту все были гораздо старше меня. Их жизненный опыт подсказал им, что здесь стоять нельзя, можно схлопотать пулю. Они сразу отбежали назад и спрятались в канаву. А я, на то и лейтенант, чтобы стоять на крыльце и смотреть вперед на дорогу. Я должен решать, что дальше делать. Мы со старшиной переждали обстрел, хотя каждый из нас мог получить шальную пулю в живот запросто, возьми пулемет прицел несколько ниже. Под пулями мы были впервые и естественно не совсем понимали, как они убивают людей. У нас при себе даже перевязочных средств не было. При отправке из Москвы все думали и полагали, что по прибытии на фронт нам их выдадут и всем обеспечат. Но обстановка сложилась так, что мы остались без перевязочных средств. Мы стояли и по-прежнему смотрели в темноту, я на высоком крыльце, а старшина на четыре ступеньки ниже.

- А может это наши? - спросил я старшину, спускаясь по ступенькам на землю.

- У наших, лейтенант, я трассирующих пуль до сих пор не видал. Мы стояли в раздумье, молчали и не знали что делать. Посвист пуль на время прекратился. Но вот пули снова со звоном ударили по крыше и заставили нас пригнуться. Они издавали какой-то противный дребезжащий звук. Я не представлял себе, что они могут вот так просто царапнуть и лишить жизни человека. А солдаты мои разбирались в этом куда лучше меня. Они сразу прикинули, что соваться вперед им не следует. Я видел впереди, как пули, пролетая над самым бугром, цепляли за землю и веером вверх разлетались в разные стороны. Я понял сразу, что ложиться на землю нет никакого смысла. Пулемет ещё раз полоснул в нашу сторону, пулеметчик видно хотел взять прицел чуть ниже, вот почему впереди на мощеной дороге веером вырос горящий сноп трассирующих пуль. Они, ударяясь о камни дороги, улетали веером вверх. Мне стало ясно, что мы находимся в мертвом пространстве. Стоим в таком месте, в промежутке местности, куда пули не залетят. Старшина видимо тоже подумал об этом.

- Но позвольте спросить? - обратился я мысленно сам к себе. Как они тогда могли увидеть огонь зажженной спички или папироски, если пулемет задевает пулями за камни на дороге, когда пытается взять прицел несколько ниже? Кто-то у них там стоит во весь рост и корректирует огонь пулемета, а пулеметчик стреляет из положения лёжа. Пулемет явно хочет нащупать нас и пытается пустить очередь под основание дома, но это ему не удается. Мы отошли с Сениным от крыльца, пули теперь грохотали по железной крыше с нашей стороны. Не зная, что делать и что предпринять, я в нерешительности стоял за углом дома и думал. Я смотрел на дорогу и вспоминал подходящий пример из учебной практики в военном училище, но ответа для себя не находил. Не могу же я позорно бежать от первой встречной пули или очереди из пулемета. Я оглянулся назад. Солдаты больше не курили. Их лица из-под касок торчали над канавой. На лицах у них было недоумение.

- Что он ждет? Чего он собственно хочет?

- Нужно скорей уходить! А он стоит и тянет время!

- Возьмет да ещё прикажет: - Вперед по-пластунски! Но, к сожалению, было темно, чьи это были лица, по фамилиям назвать я не мог. А по делу, нужно было бы знать всех своих солдат, кто из них в канаве боязливо прячется. Стрельба прекратилась. Я точно заметил, откуда бил пулемет. Бугор, за которым скрывалась дорога, был ближе к немецкому пулемету, чем от меня. Я мог его достать настильным огнем, взяв прицел по летящим навстречу пулям. Я мог срезать тех, кто стоит во весь рост около пулемета и на дороге.

- Старшина! - сказал я твердо, - Ручной пулемет на крыльцо быстро!

- Что вы, товарищ лейтенант! Мы перевязочных средств не имеем!

- Давай пулемет! Тебе говорят! Я буду сам стрелять! Пулеметчика оставь у забора! Солдаты в канаве попятились назад.

- Я потом себе всю жизнь не прощу, что на глазах у всех немецкого пулемета испугался!

Старшина позвал пулеметчика, взял у него из рук ручной пулемет, поставил его на крыльцо, положил рядом диск, набитый патронами и отошел за угол дома.

- Правильно сделал, - сказал я, ложась на крыльцо, - рисковать сразу вдвоём совсем не надо.

 Я поставил планку прицела на нужную дистанцию, ударом ладони вогнал диск под защелку в патронник, закинул за локоть ремень, прижал приклад пулемета к плечу и щеке, и стал спокойно ждать появления трассирующего огонька над переломом дороги. Из стрелкового оружия в училище я стрелял отлично. Я долго ждал появления трассирующего огонька над дорогой и вот он мелькнул в темноте, наконец, и я нажал на гашетку. Пять пуль, ещё пять и снова короткая очередь в ту сторону. Прицельный огонь нужно вести короткими очередями, успокаивал я сам себя.

- Веди огонь прицельно, спокойно, не торопись! - говорил я сам себе, пустив под обрез дороги ещё три короткие очереди.

- Товарищ лейтенант! Пулемет замолчал! Заткнулся при первом же вашем выстреле! - пробасил старшина, выходя из-за угла дома. Я даю еще три короткие очереди, вглядываюсь и чутко вслушиваюсь в темноту, и подымаюсь с крыльца. Я велю старшине забрать пулемет и отдать пулеметчику.

- Ну вот, старшина, теперь полный порядок! Теперь у меня на душе благодать и покой! Как это тебе лучше выразить?

- Теперь можно спокойно топать обратно и искать другую дорогу!

- Но с солдатами нашими мы с тобой горя хлебнем!

- Попомни мои слова! И действительно, старшина потом с ними попал в плен, а мне эти слова надолго запомнились. У меня было хорошее настроение. Я заставил замолчать немецкий пулемет. Хотя, по сути дела, я ничего особенного не сделал.

- Пошли назад! - подал я команду, повернулся обратно и пошел вдоль забора. Возможно, немцы успели переправиться через Волгу и подобраться, к городу с этой стороны. Не по своим же я стрелял? Солдаты вылезли из канавы, разогнули спины, закинули через плечо на ремень свои винтовки, и пошли, скобля набойками сапог по мостовой. Ну и трусливы же они - подумал я, искоса посматривая в их сторону. У всех солидный возраст и внушительный вид. Когда не стреляют, они говорят и рассуждают обо всем уверенно и просто, даже настырно. Наверное, чем меньше знает человек, тем больше он в своём мнении уверен. И это идут, скобля сапогами по мостовой, мои солдаты, с которыми мне завтра начинать настоящую войну. Попали под пули, попадали все в канаву! Услышали повизгивание пуль - и попрятались! А может я зря, может я не прав? Возможно, я ошибаюсь? У них сейчас действительно усталый и замученный вид. Ведь мы без малого прошли километров семьдесят и за сутки на марше ни разу не присели. Мы шли весь вечер, всю ночь, и потом весь день. Теперь уже ночь, и теперь ещё конца дороги не видно!

Как считать этот обстрел? Началом войны? Боевым крещением? Или первым испугом? Сорокалетние солдаты мои не только не захотели вести перестрелку, но и по их твердому убеждению они должны воевать только в подземных ДОТах. Они никак не предполагали попасть простыми солдатами, стрелками, в пехоту. Годными к строевой службе они себя не считали, потому, как они были отобраны сидеть под землей в бетонных капонирах. На поверхности земли могли воевать я, старшина Сенин и солдат Захаркин. Все остальные были специалисты и могли обслуживать только подземную технику. Их и на фронт отправили с тем, чтобы сидеть в укрепрайоне, а не бегать как дуракам с винтовками наперевес и под пулями кричать - "Ура!"»  

Лейтенант Шумилин берёг своих необстрелянных воинов и думал об одном - как их устроить на ночлег чем покормить.

 «Старшина Сенин настояний злодей! Зря он тогда на пожаре обругал старательного солдата Захаркина. Из раскрытого окна явственно подуло запахом квашеной капусты. Вот сейчас бы щец со свининкой? Вся бы усталость прошла! Старшина Сенин шагает рядом. Он потягивает из кулака папироску и молчит. Вот и он повел носом в сторону открытого окна, мотнул головой как бык, но ничего не сказал. Молчат и солдаты, улавливая запах. Ладно! - решаю я. Не буду на счет кислых щей разговор заводить. У старшины нюх лучше, чем у меня. Когда мы подходили из-за Волги к Ржеву, света и самого пожара за лесом не было видно. Старшина тогда повернул ко мне голову и сказал:

- Пахнет гарью, лейтенант! Город Ржев где-то рядом, должно быть, горит. Я шел тогда по дороге и запаха гари не чувствовал. Вот и сейчас, проходя мимо раскрытых окон, в нос мне ударил запах подгорелой картошки на сале. Старшина покрутил носом, потер ладонью за ухом, помял небритый подбородок, взглянул сердито в ту сторону и, глубоко вздохнув, молча ускорил шаг.

- Братцы, съестным пахнет! - сказал громко кто-то из солдат.

- Топай, топай! - услышал я голос Захаркина.

- На меня за ложку орали!

- А сами?

- Чуть паленой картошкой запахло, слюни потекли!

- Не отставать! - басом крикнул старшина, солдаты прибавили шагу и сразу как-то сгорбились и приуныли.» 

Так и шли они по пустому Ржеву по Ленинградскому шоссе, пока не подошли к горящим винным складам и вокзалу Ржев-1.

 «Пожар где-то сзади бушует и ревет. Пламя вдоль улиц движется всё быстрее. А может, в этих домах окруженных заборами сидят и затаились живые и здоровые  люди? Ну скажем, владелец дома - бывший торгаш, или с частным патентом ломовой извозчик, скопивший золотишко, или какое другое добро. Сидит он внутри и ждет перемены власти. А раз мы идем и сапогами по мостовой, значит власть ещё на месте и ещё не переменилась. Сгорите вы отступники живьём вместе со своим добром, если в ожидании новой власти вы будете настойчивы и упорны. Нельзя предавать свою землю и русский народ. Напрасно вы затаились и заперлись на засовы. Крыша и стены дома, заборы, окна и двери нагреются незаметно, пламя охватит всё разом кругом. Сгорите вы в страшном огне, и пикнуть не успеете. Солдаты идут по булыжной мостовой, гремят стальными подковами среди безмолвия ночи. Зря они скрываются и прячутся от нас. Мы простые солдаты и такие же русские люди. Нас тоже ждёт неизвестность. Нам нужно только спросить, куда ведет эта дорога? У нас нет сил стучаться подряд в каждый запертый дом где сидят тихо отшельники, закрылись и затаились и спрашивать о дороге. И не знают они того, что в Великой Германии собственность охраняется законом только для немцев. А остальные, другие и прочие нации подлежат ликвидации вместе с добром. Нам солдатам войны чужого добра и барахла не надо. Нам, как нищему, пожар во Ржеве не страшен. Солдату винтовка ремнем натерла плечо, мешок вещевой, набитый патронами лямками режет шею. Так рассуждал я, шагая по мертвому городу. Улица, улица! Пустынна ты и тиха! Дрожишь ты и колеблешься в отблесках пламени пожара и темени ночи! Что будет завтра с тобой при ярком солнечном свете? Мы те последние, кто шагает по твоей мостовой! На углу двухэтажного дома, прямо на мостовой, вниз лицом лежал человек в солдатской шинели. Он лежал и не шевелился. До сих пор мы ни разу не видели убитого. И это для нас было конечно ново и необычно. Солдаты все сразу обступили его. Они стояли и смотрели на него сверху и глазами искали темные следы крови на мостовой. Каждый по-своему думал и представлял, как это случилось, и как смерть настигла его. Вот они трассирующие, горящие в темноте свинцовые пули. Одна такая быстрая и проворная, как маленькая пчелка, прилетела, ужалила, и нет человека, солдата не стало! Осталась шинель, сапоги и бесформенное тело убитого, лежащее на мостовой. Это был простой рядовой солдат, в помятой шинели, без поясного ремня, без каски и пилотки на голове и без своей солдатской винтовки. Многие из наших стариков, поглядев вниз, обнажили свои головы. Они стояли над мёртвым телом солдата и как это принято некоторое время молчали. Старшина Сенин подошел к толпе, растолкал солдат, подался вперед и нагнулся над трупом.

- Что он там нюхает? - подумал я, - Хочет по запаху определить, давно ли убили?

 Старшина подхватил, лежавшего на животе, за рукав и потянул на себя, перевернул его осторожно на спину. И тело солдата вдруг вздрогнуло и стало дышать. Он промычал что-то невнятное и у всех сразу вырвалось - Живой! Старшина наклонился ещё ниже и недовольно повел в сторону носом. Затем он выпрямился, хмыкнул под нос, покачал головой и повернулся ко мне.

- Он, товарищ лейтенант, пьяный! - пояснил старшина, поглядывая на солдат.

- Вот это гусь! - протянул кто-то. Старики недовольно стали натягивать пилотки и каски.

- Узнать бы, где брал?

- Сам видишь, от него слова не добьётся!

- Мычит от удовольствия!

- Наверно думает, что это жена его толкает! - заговорили солдаты.

Лежачего потрясли еще раз за рукав, но кроме протяжного - My! - от него ничего не добились. Он был в непробудном состоянии. Я подошел к старшине, посмотрел на лежащего забулдыгу и обратился к своим солдатам: - Кто понесёт? Нельзя бросать человека в горящем городе! Солдаты стояли, смотрели на пьяного и упорно молчали. Я понимал. Каждый из них до предела устал. Никто не знал, сколько осталось шагать по городу. Нести на себе пьяного никто не хотел. Я не стал настаивать и принуждать их к этому. Каждый был на ногах уже больше суток. Они двигали ногами по мостовой, словно переставляли чугунные чушки. Ноги у всех отекли, коленки не гнулись. А тут ещё на себе нести такой груз. Я ещё раз обвел всех солдат вопросительным взглядом, увидел их понурые, осунувшиеся и почерневшие лица, отошел на середину мостовой и решительно сказал:

- Пошли! Солдаты облегченно вздохнули и сразу заторопились. Только что они перед ним стояли с обнаженными головами, а теперь живой он стал им в тягость, и не нужен. Освещенные всполохами пожара дома и заборы снова поплыли назад. Отблески пламени и вспышки пожара иногда прорывались сквозь черные клубы дыма. Через некоторое время под забором мы увидели ещё одного упившегося солдата. Этот удобно лежал на мягкой траве и храпел, как говорят, на всю Ивановскую. Будить и толкать его солдаты не стали. На углу темного переулка лежали еще двое мертвецки пьяных солдат. Один устроился на крыльце, а другой, как бы чином пониже, валялся на земле в ногах у верхнего. Хорошо, что мы не понесли на себе того, первого! Тут нужен целый обоз, чтобы собрать всех пьяных и вывести их из города! Ничего! Подберется огонь, клюнет им жареный петух в задницу, сразу отрезвеют и вскочат на ноги!

- Мы идем по верному следу! - говорит мне старшина. И действительно, завернув за угол мы подошли к раскрытым железный воротам. На полукруглой вывеске из металлической сетки, обрамленной литыми завитушками и вензелями, красовалась рельефная надпись: "Ржевский спирто-водочный завод." А ниже под ней и гораздо мельче и тоже литыми буквами было указано, что основан  он  в 1901 году. Солдаты задрали носы, из -  под касок не очень видно, и стали читать надпись на вывеске. Я приказал стоять всем на месте и к открытым воротам не подходить.

- Читайте издалека! Котелки не отвязывать!

- У меня плохое зрение, товарищ лейтенант! - пробасил верзила солдат хриплым голосом. Я отстегнул кобуру,  вынул наган, перебросил его в руке, как это делают в кино на экране, и погрозил стволом в его сторону.

- Ты у меня сразу прозреешь!

- Отойти всем к забору, с тротуара никому не сходить! Солдаты послушно и нехотя попятились все к забору.

- Еле ноги волокут! А туда же!

- Учуяли спиртное и губы развесили! На спиртное, видать, у вас губа не дура!

- Только сделай кто шаг вперед, уложу на месте!

- Я не шучу! Это всем понятно?

- Вам видно мало четверых, которые валяются на улице?

- В разведку пойдет старшина. Разрешаю ему взять с собой одного солдата! А вы стойте на месте, смотрите на вывеску и нюхайте издалека! И не курить никому! А то от одной спички на воздух взлетите! Старшина позвал с собой солдата Захаркина. Старшина и солдат, которому теперь было оказано особое доверие, скрылись в проходе железных ворот. Я понял сразу, что солдатам нужно выдать определенную порцию водки. Пусть немного оттает солдатская душа, и отойдут одеревеневшие ноги. Грамм по сто пятьдесят, не больше, прикажу старшине выдать каждому. И без всякой личной инициативы с их стороны, когда придем на место ночевки. Наш командир роты старший лейтенант Архипов, которого теперь не было с нами, осудил бы меня. Я дал старшине по сути дела молчаливое согласие. "Додуматься надо!" - сказал бы мне старший лейтенант. "Взял и разрешил старшине отправиться за спиртом!" Но попробуй, не разреши, удержи их насильно - говорил мне внутренний голос. Они ночью, когда все уснут, потихоньку уйдут и напьются.  Накачаются до потери сознания, потом их бегай, ищи, собирай в полыхающем городе. Трудно знать наперед, что это за народ и на что они ещё способны? Больше месяца вместе и ни одного из них как следует, не знаю. Приглядываться - приглядываюсь. Но и жду от любого какой - нибудь выходки. Кто из них надежный? А кто всю жизнь разгильдяй? Возраст тут не причём. Всё зависит от привычек и характера человека. Пусть лучше идут за ведром со спиртом, как телок за ведром с пойлом. А на счет выпивки, они однажды себя уже проявили. В эшелоне, когда ехали на фронт, поезд стоял в Москве на станции в Лихоборах, сумели они тогда незаметно от всех пронести в вагон бутылки спиртного. "Выпей, лейтенант! - просили они. Мы для тебя расстарались, красного церковного кагора достали" - вспомнил я их елейные голоса. А что собственно с тех пор изменилось? Что, они стали лучше? Почему я сегодня не пресек старшину? И все же, лучше им выдать по норме, чем с ними бороться и держать их в узде. Придут на место ночевки, лягут на пол, проглотят положенную порцию и сразу уснут. Утром проснутся, а спирта уже нет. Часовых на ночь ставить не буду. Ставь не ставь, все равно все заснут! Вскоре из темноты ворот показался старшина, а сзади шел Захаркин. Он нёс в руке ведро, наполненное спиртом. Солдаты, стоявшие у забора, сразу оживились. Куда девалась усталость, они разогнули спины и заулыбались. Рты у них при этом растянулись до самых ушей. Пошли шуточки, прибауточки, и разные непристойные словечки.

- Направляющие! Взять интервал! Шагом марш! - подал я команду, и мы тронулись с места. Я шел за дозором, старшина Сенин рядом, а Захаркин с ведром в трех шагах сзади. И когда оживление и солдатские шуточки перешли в общий порыв, я обернулся и сказал:

- К ведру не подходить на пять шагов!

- Кто не хочет остаться без водки пусть держит дистанцию! Это мой приказ! И шуточки в сторону!

- Товарищ лейтенант! Разрешите ведро понюхать? А то может старшина для хохмы туда простой воды налил. А мы идем как дураки и дистанцию держим.

- Захаркин! - сказал я солдату.

- Тебе жизнь дорога?

- Отвечаешь головой, если кто из солдат подойдёт к тебе хоть на полметра ближе! Приказываю применить оружие! Стрелять в упор без предупреждения.  -  Они у меня к ведру не сунуться! Захаркин поставил ведро на мостовую, скинул с плеча свою винтовку, перебрал рукой затвор, вогнал патрон в казенную часть, и взвел предохранитель. И все солдаты сразу поняли, что с Захаркиным шуточки плохи. Захаркин тот самый солдат, над которым смеялись, что он по дороге потерял свою ложку. Теперь во взводе, считай, он был третье лицо. После лейтенанта и старшины он с ведром был на самом видном месте. Вот так потеря ничего не стоящей ложки обернулась для него вдруг всеобщим вниманием. Сержанту, командиру орудия не доверили нести ведро, а ему, вечно бывшему у всех на побегушках, оказали такое доверие и особую честь. Мы вернулись по переулку назад, и вышли на главную улицу.»

Здесь им повезло и они набрели на один из не сгоревших целых домов, годных для ночёвки и отдыха солдат.

 «Миновав несколько домов и заборов, мы вышли на окраину и остановились около двухэтажного деревянного дома. Осмотрев его кругом, мы пришли к выводу, что дом вполне годиться нам для ночлега. Вход со двора. На второй этаж ведет прямая скрипучая лестница. В доме мы можем уместиться все, на втором этаже. Весь взвод тут же поднялся наверх, и солдаты с ходу повалились на пол. Теперь никого из них на ноги не поднять.

- Захаркин!

- Слушаю вас товарищ старшина!

- Посмотри там за печкой какую посудину! Нужно за водой на колонку сходить! Захаркин подал старшине пустое ведро. Тот оглядел его, повертел перед глазами, понюхал, и сказал: - Годиться! - Колонка напротив! Давай за водой, да гляди побыстрей! Солдат, громыхая тяжелыми сапогами по деревянным ступенькам лестницы, скатился вниз и вскоре вернулся с наполненным ведром.

- Дай попить! - накинулись на него солдаты.

- Я для старшины… Но ведро уже пошло по рукам. Захаркину ещё раз пришлось бежать на колонку. Я смотрел на солдат и думал, что будет завтра, когда подниму, их на ноги. Подам команду выходить, а они останутся лежать на полу? Старшина из ведра черпал кружкой спирт, опускал её в ведро с водой, заполнял кружку водой до краёв и наливал теплую смесь в стеклянную стопку. Каждый поднимался с пола, подходил к старшине, получал из его рук установленную норму, опрокидывал, и довольный возвращался на место.    

- Подходи следующий! Кто не причащался? - басил он, как дьяк на церковной паперти.

- Ты вроде той игуменьи! - сказал я.

- Напутствуешь свою братию в твердости духа на сон грядущий!

- На добавки не рассчитывай! - пропел он басом.

- А то я вижу, кой - кто губу оттопырил!

- Правильно, старшина, лучше на завтра оставим, перед дорогой на посошок полагается - подсказал кто-то. Оделив всех по одной порции, старшина подошел к раскрытому окну и одним махом выплеснул из ведра остатки спирта на мостовую. Кто-то из солдат громко ахнул, а другой застонал. Третий сказал зевая: - Братцы, чистый спирт течет по мостовой рекою. Бери котелки, черпай, кто сколько хочет! На этом со спиртом всё было покончено. Входную дверь внизу заперли на засов. По лестнице спустили кухонный шкаф и припёрли им двери. Сверху поставили табуретки. Поверх табуреток положили скамейку и для большего грохота на неё водрузили два больших чугуна. Я рассчитал так: если немцы ночью подойдут и откинут дверную защелку, то всё сооружение с грохотом обрушиться на них и мы, услышав грохот, вовремя сумеем вскочить на ноги. Но я почему-то надеялся, что немцы ночью в город не подойдут и всё обойдётся без грохота. Ведь мы тоже шли по улице и не лезли в каждой запертый дом. Я махнул рукой и подал команду - "Отбой!" Солдаты были довольны, что никого не поставили в караул. Старшина устроился на диване, а мне, как старшему по званию, отвели двуспальную кровать, покрытую белым одеялом.

- Он у нас один! - сказал старшина.

- Пусть последний раз поспит на перине!

- Когда ещё вот так придется ночевать? Я положив в ноги шинель, чтобы не испачкать сапогами белое одеяло, сбросил на пол гору пуховых подушек и велел их разобрать солдатам. А сам, не раздеваясь, повалился в кровать. Постель была мягкая, и я провалился в перину. Вздохнув один раз глубоко, я закрыл глаза, и передо мной снова засветились и замигали свечи и лампады. Там среди богомолок, как я тогда успел заметить, не все были старые и сморщенные как старухи. Я увидел среди них одно чистое и гладкое лицо. Из - под черного платка видны были округлые щеки. Она хотела повернуть голову и посмотреть на старшину, но на неё тут же шикнули, она послушно согнулась и затерялась среди черных платков.

"Разрешите, товарищ старшина, я им пальну из винтовки?" - перебирая в памяти, вспомнил я голос солдата, и тут же заснул.

Война - это не игра, не забава. Война - это страшное горе для многих тысяч и миллионов людей. Лично для нас этот период войной еще не был. Мы отступали и не испытали тогда на себе нечеловеческих лишений, страданий, несправедливости, мук холода и голода, смертельной тоски и настоящего страха, вшей, крови, и самой смерти. Все это придет потом и для каждого в разное время. Для одной солдатской жизни хватит недели, для другой несколько месяцев, а на плечи третьей смертельный груз ляжет на весь последующий период войны. "Каждому своё!" - как изрекли немцы на воротах Бухенвальда. Мы до сих пор держались друг друга и шли все вместе вперед плечо к плечу. Я рассказал только то, что сам пережил за эти дни. В памяти свежо сохранились и все последующие дни войны.»

Не смотря на такие тяжелейшие военные испытания лейтенант Шумилин вёл дневниковые записи и отсылал домой письма полные интересных подробностей. Читая его фронтовые записи ржевитяне узнают многие улочки своего города. Да, они были полностью разбиты и выгоревшие во время войны, но и сейчас пройдя по ним можно представить как они выглядели в то время.

«Что было на следующий день и как развивались во Ржеве дальше события, я постараюсь написать вам в следующем письме. Сроков не оговариваю. Свободного времени очень мало. Часто болею. Но обещаю продолжить рассказ. Жду от вас письма. С уважением, Александр Ильич Шумилин. «…» Ноября 1941  года.»

Литература:

1. Шумилин А. И. Ванька ротный. - М.: Азбука-2000, 2011. - 673 с.

2. http://nik-shumilin.narod.ru/index.html

3.     АСТ/Фронт Днев/Ванька ротный/  Шумилин А.И.  manuscript-shop.ru

Сообщения об освобождении города Ржев от немецко-фашистских захватчиков.

3-го/4-го марта 1943-го года по радио были зачитаны следующие сообщения.

В последний час:

«Наши войска заняли город Ржев.

Несколько дней назад наши войска начали решительный штурм города РЖЕВА. Немцы давно уже превратили город и подступы к нему в сильно укрепленный район. Сегодня, 3 марта, после длительного и ожесточенного боя наши войска овладели РЖЕВОМ.

По неполным данным, ВЗЯТЫ следующие трофеи: танков - 112, орудий разного калибра - 78, паровозов - 35, вагонов - 1.200, складов разных - 5, а также много снарядов, мин, пулеметов, винтовок и другого военного имущества. Противник оставил на подступах к городу и в самом Ржеве убитыми до 2.000 солдат и офицеров.

Первыми ворвались в город части генерал-майора тов. КУПРИЯНОВА А.Ф., генерал-майора тов. ОЛЕШЕВА Н.Н. и полковника тов. ШУЛЬГА В.П.»

От Советского Информбюро. Вечернее сообщение 3 марта:

«3 марта после длительного и ожесточенного боя наши войска овладели городом Ржевом.

В октябре 1941 года немецко-фашистские войска, заняв Ржев, превратили город и подступы к нему в сильно укрепленный район. В течение многих месяцев противник, не считаясь с огромными потерями, стремился удержать город в своих руках. Несколько дней назад наши войска, обойдя Ржев с юго-запада и юго-востока, начали решительный штурм и сегодня полностью овладели городом Ржевом. На подступах к Ржеву и на его улицах подсчитано до 2.000 трупов немецких солдат и офицеров. Нашими войсками захвачено 112 танков, 78 орудий, 35 паровозов, 1.200 вагонов, 5 складов, много снарядов, мин, пулеметов, винтовок и разного военного имущества.»

В последний час:

«Наши войска заняли города Оленино, Севск, Суджа, станцию Чертолино.

4 марта западнее РЖЕВА наши войска, продолжая развивать наступление, овладели городом и железнодорожной станцией ОЛЕНИНО, а также заняли крупную железнодорожную станцию ЧЕРТОЛИНО. Железная дорога МОСКВА-РЖЕВ-ВЕЛИКИЕ ЛУКИ на всем протяжении очищена от противника.»

От Советского Информбюро. Утреннее сообщение 4 марта:

«В течение ночи на 4 марта наши войска вели наступательные бои на прежних направлениях.

Наши войска, овладев городом Ржев, с боями продвигались вперёд в юго-западном направлении. Немцы силами пехоты и танков предприняли несколько контратак, пытаясь задержать наступление наших войск и закрепиться на новых оборонительных рубежах. Все контратаки гитлеровцев отбиты. Нашими частями занято 11 населённых пунктов. Только в одном из этих населённых пунктов захвачено 2 артиллерийских и 2 миномётных батареи, склад боеприпасов и свыше 200 бочек горючего.»

От Советского Информбюро. Вечернее сообщение 4 марта:

«В течение 4 марта западнее Ржева наши войска овладели городом и железнодорожной станцией Оленино, а также заняли крупную железнодорожную станцию Чертолино.

Западнее Ржева наши войска, продолжая развивать наступление, овладели городом и железнодорожной станцией Оленино, железнодорожными станциями Чертолино, Мончалово. В бою за станцию Мончалово бойцы Н-ской части уничтожили до 400 немецких солдат и офицеров, захватили 6 паровозов, 3 железнодорожных состава и, кроме того, большое количество вагонов. Юго-западнее Ржева части Н-ского соединения, сломив сопротивление противника, продвигались вперёд. Освобождены от немецко-фашистских захватчиков десятки населённых пунктов. Взяты большие трофеи, которые подсчитываются.»

В освобожденном Ржеве.

Продолжая успешное наступление, вчера наши войска заняли города Оленино, Севск, Суджа и крупную железнодорожную станцию Чертолино. Доблестные воины! Неустанно и упорно преследуйте врага, не давайте ему отдыха ни днем, ни ночью. Сильнее удары по немецко-фашистским захватчикам!

"Красная звезда", СССР (№53 [5424]). Статья опубликована 5 марта 1943 года.

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ФРОНТ, 4 марта. (Спецкорр. ТАСС). 

Заняв осенью 1941 года Ржев, немцы приступили к планомерному разрушению древнего русского города, отличавшегося своеобразием своих построек. Часть каменных зданий гитлеровцы взорвали, перегородив их обломками улицы. Окраины города были изрыты противотанковыми рвами, обнесены рядами колючей проволоки, баррикадами. 

Оживленный когда-то город опустел. Тысячи мужчин, женщин и подростков фашисты насильно угнали в рабство в Германию. Оставшаяся часть населения голодала и вымирала. Падавших от истощения людей фашисты гоняли на принудительные работы. Тех, кто, несмотря на угрозы, отказывался выполнять приказ немецкой комендатуры, гитлеровцы сгоняли в лагерь военнопленных, расположенный на южной окраине города. Единственной пищей в этом лагере смерти была конская падаль.

Жесточайший террор не мог поставить на колени советских людей. Оккупанты постоянно чувствовали на себе ненависть, которую питали к ним ржевцы (правильное название жителей города - ржевитяне). На улицах почти каждый день находили трупы убитых гитлеровцев, в городе часто оказывались поврежденными телефонные и телеграфные провода. Не находя виновников, фашисты расстреливали первых попавшихся им на глаза мирных жителей. Однажды на Челюскинской улице кто-то обрезал линию связи. Всё население этой улицы и прилегающих к ней Пролетарской и Больничной улиц гитлеровцы бросили в тюрьму и подвергли пыткам. У ворот парка на Советской площади, на улице Коммуны и в других местах города фашисты повесили десятки жителей, в том числе 18-летнюю Баскову, школьников Белякова, Новоженова.

Когда началось наступление советских войск, немецкий гарнизон принялся лихорадочно минировать улицы, оставшиеся здания, поджигать сохранившиеся строения. Незадолго перед штурмом фашисты загнали несколько сот жителей в церковь и заминировали здание, собираясь взорвать его. Но натиск частей Красной Армии был настолько стремительным, что гитлеровцы не успели осуществить своего замысла.

Ржевцы (ржевитяне) со слезами радости на глазах встречали своих спасителей.

Звуки канонады всё более и более удаляются от города. Части Красной Армии продолжают теснить немцев на юго-запад. За последние сутки от оккупантов освобождены десятки населенных пунктов.

С. Гурарий: Сегодня в Ржеве ("Известия", СССР) // С. Гурарий. Майор А. Гребнев. РЖЕВ, 4 марта. 

Статья опубликована 5 марта 1943 года.

Мы подлетаем к древнему русскому городу. Знакомые фронтовые картины. По обочинам дорог лежат перевернутые немецкие машины, танки, орудия. Снежные поля вокруг Ржева словно из’едены оспой - тысячами чёрных воронок от разрывов артиллерийских снарядов и авиационных бомб. Лучшие немецкие военные инженеры в течение долгих месяцев строили вокруг Ржева сложную систему укреплений. Блиндажи в 10-15 накатов - здесь не редкость. Широко применяли гитлеровцы при строительстве своих линий в районе Ржева бетон. Противник думал отсидеться в этих узлах сопротивления, был уверен, что советские артиллеристы не смогут его достать. Что осталось от этой уверенности, видно сверху. Хвалёные немецкие укрепления превратились в груды бесформенных развалин. Под обломками погребены сотни немецких солдат и офицеров.

Летчик Гражданского воздушного флота лейтенант Манаев мастерски сажает машину на Ржевском аэродроме. Повсюду разбросаны оставленные противником авиабомбы, обломки разбитых вражеских самолётов. Несколько трупов немецких лётчиков, не успевших бежать. Они лежат, раскинув руки, на снегу. Пули советских автоматчиков настигли их в тот момент, когда они собирались покинуть аэродром.

Путь наш лежит в город. Вот он перед нами, истерзанный, многострадальный Ржев, весь изрытый окопами, ходами сообщений, земляными норами. Не осталось ни одного целого дома. Длинные ряды пепелищ, обугленных стен, скрюченных балок. Вот тянется шеренга печных труб. Домов нет, они сравнены с землей. Даже местному жителю трудно разобраться, где какая была улица. Не разберёшь, где были перекрёстки. Не уцелело ни одной вывески, ни одного указателя, ни одного названия улицы. Куда ни кинешь взгляд - развалины, разорение, следы неслыханных, чудовищных немецких зверств. При виде этой леденящей кровь картины невольно сжимаешь кулаки и в сердце загорается ненависть к фашистским варварам, посеявшим здесь смерть.

На улицах почти не видно людей. А ведь до войны здесь было свыше 55 тысяч жителей. Осторожно пробираются бойцы. Отступая, немцы заминировали дороги. Они рассовали мины в развалинах, возле колодцев, просто под снегом. Огромная работа выпала на долю наших героических сапёров. Бойцы-сапёры расчищают путь пехоте, обеспечивают высокие темпы наступательных операций.

Осматриваем то, что осталось от Ржева. С особым остервенением немцы уничтожали лучшие здания города. Вокзал и железнодорожное депо взорваны. На путях в несколько рядов стоят брошенные гитлеровцами вагоны и паровозы. Многочисленные учебные заведения Ржева подверглись садистским надругательствам. Возле школ валяются обрывки книг: немецко-фашистские мерзавцы разорили школьные библиотеки.

Беседуем с жителями Ржева. Со слезами на глазах рассказывают они о страшных днях фашистского владычества. В городе был установлен тюремный режим. Ни войти в Ржев, ни выйти из него без пропуска было нельзя. Откатываясь на запад, немцы сгоняли в Ржев население оставляемых пригородных деревень. Люди были обречены на медленную голодную смерть. Немцы отняли у них одежду, продукты. Всех тех, кто пытался бежать, немцы расстреливали. Из села Дешёвка немцы пригнали в Ржев около ста человек. Из них пятьдесят умерло от голода. В числе погибших колхозники сельхозартели «Красное знамя» Виноградов, Березникова, Черняев.

На городской площади, где раньше возвышался памятник Ленину, немцы установили виселицу. Трупы повешенных не убирались неделями. Бывали дни, когда немцы вешали по 7-8 человек. Жена командира Красной Армии Анна Ивановна Овчинникова рассказала, что немцы повесили известного в Ржеве баяниста Александра Дроздова. Вместе с ними была казнена неизвестная девушка, которую немцы заподозрили в помощи партизанам. 

Однажды до немецкого коменданта дошли слухи, что ученики 4-й средней школы связаны с действовавшим в окрестностях Ржева партизанским отрядом. Комендант Ржева майор Шренке арестовал школьников Белякова, Новоженова и ещё двенадцать подростков. Всех их расстреляли. Заподозренные в связи с партизанами жители Челюскинской, Пролетарской и Больничной улиц была загнаны в тюрьмы и там подверглись зверским избиениям.

Оставшиеся в Ржеве жители скрывались от немцев в подвалах, ямах, умирали голодной смертью, но из всех сил старались не попадаться немцам на глаза, ибо встреча с немцами была хуже смерти. Гитлеровцы сгоняли людей на строительство укреплений, эшелонами отправляли советских граждан в Германию. По ночам в городе устраивались облавы. Однажды немцы окружили сарай, в котором находилось до четырехсот человек. Всех их погнали на вокзал. В этой толпе находились Михаил Никифорович Посыпкин, его дочь Нина, а также Алексей и Илья Строевы. Им удалось бежать. Через некоторое время жандармы разыскали братьев Строевых, избили их до полусмерти и снова отправили в Германию. С тех пор об их судьбе ничего неизвестно.

Жителей Ржева, скрывавшихся от немцев, фашисты травили собаками, хладнокровно наблюдая, как псы рвут людей на части. Так погибли Наталья Ивановна и Таисия Сергеевна Быковские и десятки других ни в чем неповинных людей.

Варварски обращались немцы с пленными красноармейцами. Военнопленные жили в лагере у полустанка Мелихово, в разрушенных сараях. Лежать было невозможно. Кормили гнилой капустой, конской падалью. Воды не давали. Раз в день привозили бочку воды на весь лагерь, а когда умирающие от голода и жажды люди бросались к бочке, надсмотрщики открывали по ним огонь.

Сейчас этот кошмар позади. Чёрная ночь, нависшая над Ржевом, рассеялась. Как символ возрождённой советской власти, как свидетельство победы, одержанной Красной Армией над гитлеровскими бандами, развевается укреплённое на самом высоком здании города - водонапорной башне - красное знамя. Его водрузили советские воины, те самые, что вышибли немцев из Ржева и продолжают продвигаться вперёд, тесня врага.

Враг пытается задержать наши войска артиллерийским, миномётным и пулемётным огнём. Он стремится использовать каждый овраг, каждую естественную преграду, каждое строение, чтобы организовать оборону.

Ломая упорное сопротивление немцев, обезвреживая их минные поля, форсировав в нескольких местах водный рубеж, наши бойцы продвинулись вперёд и освободили от немецких захватчиков несколько десятков населённых пунктов.  Наступление продолжается.

// С. Гурарий. Майор А. Гребнев. РЖЕВ, 4 марта.

Демянск-Ржев-Льгов.

Вчера наши войска заняли города Ржев, Льгов и Дмитриев-Льговский. У противника взяты большие трофеи. Воины Красной Армии! Упорно отстаивая завоеванные рубежи, нанесем новые сокрушительные удары по врагу!

"Красная звезда", СССР (№52 [5423]). Статья опубликована 4 марта 1943 года.

Позавчера, 2 марта, было опубликовано сообщение Совинформбюро об ударе по немецко-фашистским войскам в районе Демянска. За восемь дней боев части Красной Армии освободили 302 населенных пункта, очистив от неприятеля территорию площадью в 2.350 квадратных километров. Противнику нанесен значительный урон в живой силе: захвачено в плен 3.000 немецких солдат и офицеров, на поле боя осталось более 8.000 вражеских трупов.

Не один месяц длилась борьба наших войск с 16-й немецкой армией в районе Демянска. Немцы бросали сюда большое количество своих дивизий, массу техники и живой силы. Любой ценой стремились они удержать за собой этот плацдарм, превращенный в мощный укрепленный район. Борьба закончилась поражением немцев. Под натиском советских войск рухнула «Демянская крепость». Неприятель потерял укрепленный плацдарм. Захватив его, части Красной Армии отвели угрозу важнейшим коммуникациям северной группы наших войск, заложили еще один кирпич в фундамент победы над немецко-фашистскими армиями. 

Вчера наши войска заняли город Ржев. Оперативное значение этого города исключительно большое. Ржев находится менее чем в 200 километрах от сердца нашей родины - Москвы. Ржев - крупный узел важнейших железных и шоссейных дорог. Он являлся в свое время базой снабжения калининской и волоколамско-клинской войсковых группировок врага. На ржевский укрепленный район немецко-фашистское командование возлагало большие надежды, связывая с ним далеко идущие планы. Один немецкий генерал в своем докладе германскому генеральному штабу в 1942 году писал: «Мы должны удержать Ржев любой ценой. Какие бы мы потери ни понесли, Ржев должен быть нашим. Ржев - это трамплин. Пройдет время, и мы совершим отсюда прыжок на Москву. Отсюда - единственный путь на Калинин». Вот почему к Ржеву, как и в район Демянска, немцы беспрерывно подбрасывали одну дивизию за другой. Если, например, к 1 июля 1942 года у неприятеля в районе Ржева насчитывалось 6 дивизий, то к 1 августа здесь уже было 9 пехотных дивизий, 2 мотодивизии и 3 танковых дивизии.

В течение многих месяцев советские войска вели ожесточенную, кровопролитную борьбу в районе Ржева. Пядь за пядью они отвоевывали у немцев нашу землю. Они перемалывали одну фашистскую дивизию за другой, не только не давая врагу оттянуть из этого района силы на другие участки, но, наоборот, заставляя немцев с других фронтов бросать сюда свои дивизии.

Подвиги советских воинов - героев Ржева войдут славной страницей в историю отечественной войны. Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин в своем приказе от 23 февраля 1943 года отметил: «Навсегда сохранит наш народ память о героической обороне Севастополя и Одессы, об упорных боях под Москвой и в предгорьях Кавказа, в районе Ржева… В этих великих сражениях наши доблестные бойцы, командиры и политработники покрыли неувядаемой славой боевые знамена Красной Армии и заложили прочный фундамент для победы над немецко-фашистскими армиями». Результаты этого мы уже сейчас видим. Немцам не удался прыжок из района Ржева ни на Москву, ни на Калинин. Им не удалось удержать и самый Ржев. Над городом вновь реет красное знамя.

Ударом для немецко-фашистских войск и победой Красной Армии является освобождение городов Льгов, а также Дмитриев-Льговский. Советские войска продвинулись вперед, на запад от Курска и захватили крупный узел важнейших железнодорожных артерий, питавших значительные немецкие группировки. Тот факт, что в Льгове были взяты большие трофеи, среди которых оказалось 148 вагонов со снарядами, 22 вагона пороха, большое количество складов с боеприпасами и инженерным имуществом, сам по себе свидетельствует о значении льговского узла.

Демянск-Ржев-Льгов это - новые вехи на пути массового изгнания немцев из нашей Родины. Вся наша армия, весь советский народ встретят известие о новых успехах с великой радостью. Они придадут советскому тылу и фронту новые силы для дальнейшей борьбы с немецко-фашистскими захватчиками. А борьба эта с каждым днем развертывается и разгорается с новой силой.

Фашистская Германия все более истощается и становится слабее. Враг понес на советско-германском фронте огромные потери в живой силе и боевой технике. Но он пока еще силен. Ни один километр нашей земли немцы не бросают без боя. Они стремятся задержаться на оборонительных рубежах, переходят в контратаки, пытаются вернуть те или иные свои потерянные позиции. Нашим войскам приходится отбивать ожесточенные контратаки танков и мотопехоты противника в Донбассе. Подтянув резервы, неприятель предпринял несколько контратак западнее Харькова, стремясь остановить наступление наших войск. От врага можно ожидать еще новых авантюр, ибо он не отказался от своих коварных захватнических планов.

Мы ведем наступательные бои на протяжении многих сотен километров фронта. Естественно, что такому пока еще сильному врагу, как немецко-фашистские войска, удается на отдельных участках сосредоточивать значительные группировки и оказывать особенно упорное сопротивление. Задача наших войск - любой ценой прочно удерживать завоеванное, умело отражать контратаки противника, наносить ему как можно больший урон, теснить его, создавая этим условия для дальнейшего развития наших успехов. Ни одной пяди отвоеванной советской земли не отдавать врагу! Помнить, какой ценой она досталась, не забывать, что от стойкости защищающих ее частей зависит наше движение вперед.

Новыми ударами наших войск настойчиво развивать успех, преодолевать все трудности на пути наступления. Инициатива в наших руках. Использовать это преимущество до конца - первейшая обязанность каждой наступающей части.

Гитлеровская Германия принимает все меры к тому, чтобы покрыть колоссальную убыль в живой силе и технике, хотя ей это во много раз труднее сделать, чем раньше. Ибо время не ждет. Прочно закрепляя свои успехи, развивая их, мы заставляем время работать на нас, мы заставляем время работать против Германии. Но никакая победа, никакой успех не приходят сами собой, без тяжелой и упорной борьбы. Советские войска за время войны уже показали, как велика их железная стойкость, как неудержим их порыв вперед. Упорно отстаивая завоеванные рубежи, нанесем новые сокрушительные удары по врагу!

____________________________________________

С. Гурарий: Сегодня в Ржеве* ("Известия", СССР)*

А. Сурков: Земля под пеплом* ("Красная звезда", СССР)**

Знамя освобождения над Ржевом 3 марта 1943 года.

Старинные фотографии. Жизнь на линии фронта.

Наталия Газова - инженер-программист, своими родными городами считает Тверь и Екатеринбург, в круг её интересов входит краеведение и составление родословной своей семьи - Пушкиных. В своём блоге она разместила воспоминания о своих родных - «Старинные фотографии. Жизнь на линии фронта». Поскольку в её рассказах неоднократно упоминается наш довоенный город Ржев и Ржев во время Великой Отечественной войны я и предлагаю вниманию ржевитян прочитать материалы взятые с её блога.

Старинные фотографии. Жизнь на линии фронта.

Девичья фамилия моей матери - Пушкина, однако никакого отношения к знаменитому   русскому   поэту   наша   семья   не   имеет.   История   появления у   моих  прадедов  этой  фамилии  незамысловатая  и  даже  немного  забавная. Мой дальний предок был единственным грамотным мужиком в деревне, поэтому односельчане прозвали его Пушкиным. Прозвище привязалось настолько   крепко,   что   все   его   потомки   тоже   стали   носить   фамилию Пушкин.   А  его  братья  продолжали  жить  в  той  же  деревне  под  своей настоящей фамилией, которую теперь уже никто не помнит.

Этот  мой  предок,  получивший  фамилию  Пушкин,  был  прадедом  моего деда    и    носил    православное,    крестильное    имя    Самуйл.   Вообще  -  то,  русской  формой  еврейского  библейского  имени   Самуил   является  форма   Самойл.  Однако   в   Беларуси,   Прибалтике,   Смоленской   и   Тверской   губерниях  была  распространена  именно  форма   Самуйл.

Сколько детей было у моего предка Самуйла, мне неизвестно, но один из его сыновей - Иван, - являлся дедушкой моего деда. У нас осталась фотография Ивана Самуйловича,  которую он в мае 1941 года подарил моему дедушке. На оборотной стороне этой фотографии написано: "На память моему милому внуку Константину Павловичу, что бы помнил дедушку своего".

Жену  Ивана  Самуйловича  звали  Татьяной.  У  них  было  пятеро  детей: Федор,  Павел,  Петр,  Михаил  и  Евдокия.  Павел - это  мой прадедушка, отец моего деда. Он родился 29 декабря 1893 года, вероятно, в деревне Голышкино Тверской губернии. О его жизни до революции мне абсолютно ничего не известно. Знаю только, что Павел Иванович был участником Первой Мировой войны (фотография сделана в городе Риге, год неизвестен):

После революции Павел Иванович женился на моей прабабушке - Евдокии Дмитриевне. Ее девичья фамилия мне также не известна. Евдокия Дмитриевна родилась 14 марта 1900 года, видимо, в деревне Горчаково Тверской губернии.

После свадьбы семья Пушкиных обосновалась в деревне Голышкино Ржевского уезда Тверской губернии. Там у них родились трое сыновей: Василий (1920 г.р.), Константин (01.03.1922 г.р.) и Николай (1928 г.р.). Ниже приведена семейная фотография, сделанная 1929 году в городе Ржеве. На ней запечатлены мои прадедушка и прабабушка Павел Иванович и Евдокия Дмитриевна. Слева стоит их сын Василий, справа - мой дедушка Константин, а на коленях у Евдокии Дмитриевны сидит Николай. Девочка посередине - это младшая сестра Павла Ивановича Евдокия, ровесница Василия:

Евдокия Дмитриевна была женщина неграмотная, читать и писать она не умела. Поначалу она работала в колхозе, а потом ушла оттуда, чтобы вести домашнее хозяйство. Павел Иванович, в отличие от своей супруги, все-таки имел какое-то образование. Он работал на заготовках льна и занимал должность заведующего льняными складами. Мой прадедушка всегда очень хотел, что бы его дети выросли  образованными.  Поэтому  он  всячески  поощрял  их  желание учиться и создавал им для этого все возможные условия.

Мой дедушка Константин Павлович (а в те времена просто Костя) пошел в школу как знаменитый Филиппок из одноименного рассказа Льва Толстого. В 1928 году все его друзья начали учиться, а он еще не дорос (ему было только шесть лет). Некоторое время он поболтался один, потом заскучал и увязался за мальчишками в школу. Раз сходил, два сходил и, в конце концов, так там и остался. Учителя его не выгоняли, родители тоже его желанию учиться не препятствовали.

Школа эта была неполная средняя - так называемая четырехлетка. После нее Павел Иванович устроил дедушку в семилетнюю школу в городе Ржеве. Расстояние от Голышкино до Ржева было небольшое, всего 2 км. Поэтому поначалу дедушка каждый день ходил до города и обратно пешком. Однако ближе к зиме начались проблемы. Часы в доме Пушкиных были обыкновенные ходики, с гирьками и кукушкой. Если их вечером забывали заводить, то ночью они останавливались. Евдокия Дмитриевна просыпалась сама, без часов, спозаранку. Летом она вставала, что называется, с петухами, а зимой - еще по луне. Поскольку времени она не знала, то сразу же будила дедушку и отправляла его в школу. И он шел туда среди ночи лесами темными, полями широкими  совершенно  один.  А   когда   приходил,   обнаруживал,   что  школа закрыта, и до занятий еще остается несколько часов.

Эта ситуация очень не понравилась Павлу Ивановичу, и он снял для дедушки во Ржеве квартиру. Так мой дедушка в 11 лет фактически съехал от своих родителей. С тех пор в родной дом он приезжал только погостить. Старший брат дедушки Василий тоже жил и учился во Ржеве, однако виделись они редко.   Только   один   раз   дедушка   обратился   к   нему   за   помощью,  когда   школьный   хулиган   отобрал   у   него   сапоги.   Тогда   он  весь   в   слезах    явился    к    Василию,   и    тот   за    него   заступился.    Побеседовал   с обидчиком и вернул сапоги законному хозяину.

Родители, как могли, помогали своим сыновьям. Они договорились с квартирной хозяйкой дедушки, что бы она готовила для него обеды. С этой целью они привозили из деревни овощи и мясо. Однако хозяйка то ли не любила, то ли не успевала готовить. Поэтому часто, приходя из школы домой, дедушка  не  находил  там  никакой  еды.  И  тогда  он  просто  доставал  из своих запасов сырое замороженное мясо и начинал его грызть.

Примерно в это же время у дедушки начали развиваться серьезные проблемы со зрением - по-моему, очень сильный астигматизм. В итоге в подростковом возрасте  он  был  вынужден  одеть  очки.  Без  очков  дедушка  становился слепой, как крот, и читал, буквально водя носом по бумаге.

На фотографиях - мой дедушка Костя Пушкин в школьные годы. Первая фотография сделана в 1935 году (13 лет), год второй фотографии неизвестен: 

После того, как дедушка закончил семилетку, Павел Иванович перевел его в десятилетнюю   школу   во   Ржеве.   Это   была   самая   лучшая   школа   в  городе, и, по словам мамы, дедушку туда устроили по знакомству.

1938  год.   Выпуск   10-го   класса   Ржевской   полной   средней   школы   N   3. Дедушка сидит во втором ряду, первый слева:

В 1938 году дедушка поступил на учебу в Калининский государственный педагогический институт по специальности "География". Проживая в студенческом   общежитии,   он   у   кого-то   научился  играть   на   мандолине. Нот  дедушка  не  знал  и  всю  жизнь  играл  мелодии  на  слух. На институтской фотографии он запечатлен во втором ряду, первый слева: 

Братья      Пушкины      (24     июля     1939 года).      Слева      Василий,      справа  -  мой  дедушка Константин, посередине - Николай:

Портрет с огурцом (август 1940 года): 

Дедушка на практике (апрель 1941 года): 

Проблемы со зрением не мешали дедушке учиться, однако они стали серьезным препятствием для его службы в армии. В сентябре 1941 года, после начала Великой Отечественной войны, однокурсников дедушки начали призывать на фронт. Через некоторое время призвали и его самого, но из-за плохого зрения медкомиссию он не прошел. К тому моменту студенческое общежитие закрылось, а в здании института развернулся военный госпиталь. Что делать дальше   и   куда   теперь   деваться,   дедушка   не   знал.   На   фронте   он оказался   не   нужен,   а   жизнь   в   тылу   буквально   остановилась.   В надежде,   что   учеба   будет   продолжена,   он   остался   в   Калинине   (Твери) и снял у какой-то местной жительницы угол.

В середине октября 1941 года город Калинин был оккупирован немцами. Спасаясь от захватчиков, квартирная хозяйка повела своих постояльцев за Волгу, в сторону поселка Васильевский Мох. Погрузив вещи на велосипед,   они   отправились   в   лес  -  там   у   хозяйки   проживал   знакомый   егерь.   Шли   вчетвером:   квартирная   хозяйка   с   сыном, девушка - постоялица   и   мой   дедушка.   Выпал   первый   снег,   и   дедушка   всю дорогу катил по этому снегу нагруженный велосипед.

До дома лесничего беженцы добрались вполне удачно и остановились там на постой. А через некоторое время в те края пришла армия генерала Конева. Недолго думая, дедушка отправился к командованию, чтобы просить взять его на фронт. Там оказался сам генерал Конев, поэтому дедушка обратился непосредственно к нему. "Всех моих друзей призвали в армию, - сказал он, - а меня   не   призывают.   Возьмите   меня,   пожалуйста,   на   фронт".   В   ответ генерал   Конев   пожал   ему   руку   и   сказал:   "Не спеши,   молодой   человек.   Еще   призовут.   Еще   навоюешься".   Пришлось   дедушке возвращаться  обратно  в  дом  лесника   к  своей  квартирной  хозяйке.

На фотографии - комсомолец - доброволец (на толстовке у дедушки комсомольский значок):      

В декабре 1941 года Калинин был освобожден от немцев. На фотографиях, приведенных   ниже, запечатлены виды освобожденного города. Калининский вокзал, разоренное немцами здание городской библиотеки, взорванный немцами при отступлении Старый Волжский мост, одна из городских улиц: 

Местные жители разбирают на дрова немецкое кладбище на площади Революции: 

После освобождения Калинина дедушка вернулся обратно в город, однако делать там было абсолютно нечего. Педагогический институт все так же не работал, общежитие было закрыто. Тогда дедушка вспомнил, что осенью 1940 года, будучи студентами, они убирали картошку в селе Рождествено. Это село ему очень понравилось, и он решил пойти туда, чтобы искать себе жилье и работу. 45 км от Калинина до Рождествено дедушка шел пешком, по морозу, в одном пальто и кепке. Потом он вспоминал, как шел мимо полей, буквально засыпанных  телами  убитых  красноармейцев.  По  его  словам,  это  была какая - то  сибирская  дивизия,  одетая  в  хорошие  белые  полушубки,  которую немцы обстреливали с противоположного берега Волги.

29 декабря 1941 года дедушка был принят на работу в Рождественскую среднюю школу учителем географии V-X классов. Добрые люди дали ему два куска меха, которые он в виде ушей пришил к своей кепке, соорудив некое подобие шапки. В апреле 1942 года его снова призвали в РККА, и он полтора месяца служил в 1-ом отдельном запасном полку связи. Однако уже в мае 1942 года он вернулся обратно в Рождествено, поскольку опять не прошел медкомиссию.

По возвращению в село дедушка был назначен военруком Рождественской средней школы и одновременно начал работать при военкомате. Он занимался военной подготовкой призывников, сопровождал их на сборы и призывные пункты, проводил инструктажи. На один из таких инструктажей к нему из деревни Городище приехала моя бабушка - Лиза Лысенкова. К тому времени она как раз вернулась домой из блокадного Ленинграда и устроилась учительствовать в местной школе. Какие конкретно предметы бабушка преподавала, мне неизвестно, однако по совместительству она тоже была военруком. Так два военрука познакомились друг с другом и стали ходить на свидания (расстояние между Рождествено и Городищем составляло 15 км).

Делать предложение бабушке дедушка не решался, поскольку продолжал ждать, что его призовут на фронт. В начале 1943 года ему действительно сообщили, что в ближайшее время его ждет очередной призыв. Дедушка собрал кое-какие свои вещи и понес их бабушке с просьбой, что бы она их сохранила. Бабушка по этому поводу очень расстроилась и сказала ему: "Уходишь на войну, а меня оставляешь ни женой, ни невестой". На что дедушка ей ответил: "Я могу пропасть без вести, и тогда ты останешься ни женой, ни вдовой". Однако бабушка стала настаивать на узаконивании отношений, и они все-таки решили пожениться. Т.е. фактически предложение о свадьбе моему дедушке сделала моя бабушка. В марте 1943 года дедушка и бабушка расписались, а 13 декабря у них родилась дочь Людмила (моя мама). В связи со свадьбой дедушке дали отсрочку от армии и призвали на службу только в конце 1943 года. Теперь он уже не был одинок, и на "фронт" его провожала жена с маленькой дочкой на руках. "Воевать" дедушке по традиции пришлось недолго. Через некоторое время он вернулся домой, потому что снова не прошел медкомиссию. На обратном пути, где-то на вокзале в Калинине или в Москве, он повстречал свою бывшую однокурсницу. Она сообщила дедушке, что он должен  зайти  в  институт,  потому  что  их  выпуску  выдают  дипломы.  Так, толком не доучившись, мой дедушка получил диплом о высшем педагогическом образовании. На фотографии - 1943 год:

К тому времени старший брат дедушки Василий Павлович закончил Ржевский техникум товароведения льна. Он был призван в армию и окончил летную школу в городе Новоузенске Саратовской области. После этого он был зачислен в формирующуюся Польскую Армию, часть контингента которой составляли русские. С 1943 года Василий Павлович находился на фронте, доставляя на легкомоторных самолетах приказы командования. Он был контужен, лежал в госпитале, однако вернулся в строй и встретил День Победы в Берлине. В 1985 году Василий Павлович был награжден Орденом Великой Отечественной войны II степени. Возможно, у него были еще какие-то награды, просто мне о них ничего не известно. В наших архивах сохранились только две фотографии   Василия   Павловича.   Одна   была   сделана   в   мае   1939  года, в день его выпуска из техникума, а другая - в декабре 1949-го: 

Вся остальная семья дедушки к началу Великой Отечественной войны проживала в поселке Осуга Калининской области. В июле 1941 года чекисты сформировали там истребительный отряд, в который записалось порядка 25 человек. Командиром отряда был назначен председатель сельсовета Василий Попов, а Павел Иванович стал его заместителем. В то время он заведовал льняными складами на станции Осуга, которые относились к оборонной отрасли. Из льняного сырья делали не только льняное масло и одежду, но и олифу, используемую при покраске военной техники. По этой причине после начала  войны  Павел  Иванович  получил  от  армии  "бронь".  Его  старший брат Федор   тоже   имел   "бронь"   от   армии,   поскольку   занимал   должность начальника   комитета   заготовок   по   Калининской   области.   Два   других брата   Павла   Ивановича  -  Петр   и   Михаил,  -  были   призваны   на   фронт, правда, в каком году их призвали, мне неизвестно.

Младший брат моего дедушки Николай в мае 1941 года закончил 6-ой класс Замятинской средней школы. Начавшаяся война прервала его учебу. 30 сентября 1941 года немецкие бомбы попали в дом Пушкиных в поселке Осуга и полностью разрушили его. Спустя несколько дней вся семья (отец, мать и Николай) отправилась на повозке в деревню Голышкино. Расстояние в 25 км они преодолевали пятеро суток. Ржевский мост через Волгу для мирного населения оказался закрыт. По нему сплошным потоком двигалась отступающая Красная Армия. Павел Иванович принял решение ехать по правому  берегу  Волги  до  деревни  Горчаково,  стоящей  на  левом  берегу. Там  проживали  две  родные сестры  Евдокии  Дмитриевны.  Остановившись напротив  Горчаково,  Пушкины  начали  громко  звать  своих  родственников. Сестры    услышали,    вышли    на    берег    и    отправили    за    Пушкиными  лодку.   Телегу    и    вещи    переправили    на    лодке,    а    лошадь    переплыла  реку  сама. Немного  передохнув,  семья  Пушкиных  пешком  отправилась  в  Голышкино, где у них имелся собственный дом.

Обустроившись в Голышкине, Пушкины начали помогать отступающей Красной Армии. Часть красноармейцев скопилась у Горчаково, и Павел Иванович с Николаем перевозили их через Волгу. Голышкинские женщины варили им картошку, а Павел Иванович объяснял, как выходить из окружения. Безопасный   путь   лежал   через   военный   аэродром,   что   был   в   300 метрах   от   деревни.   Там,   в   земляных   капонирах,   еще   оставались советские   самолеты.  По   словам   Николая,   исправные   самолеты   Павел Иванович сжег, что бы они не достались врагу.

14 октября 1941 года в Голышкине появились немцы. Вот как Николай Павлович вспоминал эти события (Валерий Кириллов "Ощущение рода", Борис Ершов "Тверские ратоборцы"): "Мы, мальчишки, высыпали на улицы и, несмотря на некоторый страх, во все глаза глядели на немцев. Первый отряд был на мотоциклах. Солдаты в плащах грязно-зеленого цвета, касках, с автоматами на шее. Наглые, самоуверенные. Меньшая часть мотоциклистов проследовала дальше, на Першино, а большая затормозила у нас. И началась охота на всю живность: кур, овец, поросят. Били их из пистолетов и автоматов, резали ножами, бесцеремонно входя в каждый двор, - чувствовали себя хозяевами. И хотя каждый немец выглядел сытым и откормленным битюгом, от дармовой добычи никто из них не отказывался. Когда появились еще автомашины с полевыми кухнями, немцы в огородах около домов развели костры и стали варить добытую живность. Один, достав из кармана губную гармошку, заиграл и запел: "Вольга, Вольга, мутэр майнэ!". Отец возмутился: "Какой негодяй! Чужую реку считает матерью…" Спрятать деревенским жителям удалось немного, свою картошку закопали в землю, а скотину ведь не спрячешь. Мой отец воевал в Первую Мировую, знал повадки немцев, поэтому еще летом всех предупреждал, чтобы прятали все продукты".

После войны отец рассказал Николаю, что в Быховой Слободе находился радист с рацией, связанный с разведотделом армии. Павел Иванович ходил к этому радисту и передавал ему важную информацию. Он стал посылать Николая в разведку во Ржев, Осугу, Сычевку... В деревнях на стенах домов висели объявления: "Кто укроет у себя красноармейца или партизана или снабдит его продуктами, или чем-либо поможет, карается смертной казнью через повешение". В кармане у Николая лежал аусвайс с отметкой, что он направляется для обмена вещей на продукты. При наличии аусвайса и отметки в нем немецкие оккупанты дозволяли мирному населению такие поездки. По дороге   Николай   запоминал,   где   располагаются   немецкие   укрепления, пушки,   танки.   Поменяв   на   рынке   домашнюю   одежду   на   соль,   он возвращался в Голышкино и передавал информацию отцу.

В начале января 1942 года Красная Армия приблизилась к Ржеву. Переправившись по льду через Волгу, она двинулась к Вязьме. Николай Павлович так потом описывал эти события: "Наступила зима, холодная, голодная, страшная. Началось наступление наших войск. Со стороны Старицы постоянно был слышен гром, это работали пушки. Каждый день слышали стрельбу, в стороне деревень Глебово, Успенское, Плешки, ночью видели зарева пожарищ. Каждую ночь наши самолеты бомбили Ржев, в основном станцию Ржев-2, аэродром, а днем их в воздухе не было, наверное, прикрытия истребителей не было. Запомнился один ястребок, который каждый день в течение недели атаковал немцев на аэродроме, поливал их из пулемета и невредимым уходил. Но все же его сбили. А так в воздухе их не было". 

На фотографии - дорога Старица-Ржев в январе 1942 года :

Еще в октябре 1941 года на линии Ржев-Вязьма отступающие красноармейцы бросили несколько бронепоездов. Немцы начали их использовать. Разведать, где находятся эти бронепоезда, отправили Николая и его приятеля Сашу Купцова, жившего на станции Осуга. Мальчишки прошли по маршруту Осуга, деревни Рогчево, Петраково, Пашки до разъезда Помельница. На разъезде они обнаружили сдвоенный бронепоезд, из него немцы обстреливали наши части.

На обратном пути Коля и Саша зашли в деревню Вашутино, где жил приятель Павла Ивановича и связной Петр Калистратов. Калистратов дал Николаю салазки, привязал на них заднюю часть лошадиной туши и предупредил: "В мясе две гильзы с донесениями". После этого Саша направился в Осугу, а Николай взял курс на Ржев. В деревне Шеламово его остановили два полицая. "Что везешь?" - спросили они. "Да вот, - ответил Николай, - немного ржи и конину". Кусок мяса показался полицаям слишком тяжелым, поэтому они его не тронули. Зато обратили внимание на валенки Николая и приказали их снять. Валенки полицаи оставили себе, а Николая отпустили.

Мороз стоял градусов двадцать пять. На Николае были взрослые кальсоны. Он опустил их ниже стоп, завязал внизу тесемками и побежал, волоча за собой салазки. Бежал семь километров до деревни Дубакино, где постучал в окно крайней избы. Салазки втащил в коридор, чтобы собаки не съели мясо. Хозяйка отогрела Николая и накормила его горячими щами. Потом она дала ему валенки-опорки (с отрезанными голенищами), и он побежал дальше. Оставшиеся 11 километров до Голышкина Николай одолел без приключений. Отец дожидался его на берегу Волги. Узнав о гильзах в конине, он очень рассердился: "Предупреждал же - никаких письменных донесений!"

Весной  и  в  начале  лета  1942  года  настало  относительное  затишье.  Две трети  хороших  домов  деревни  немцы  заняли  сами,  выгнав  из  них  хозяев. В  деревне  квартировалась  аэродромная  прислуга,  техники,  зенитчики, иногда  приходили  отдохнуть  немецкие  летчики.  Хозяев  изредка  заставляли делать уборку в своих домах, а затем снова выгоняли.

В июне 1942 года Николаю и Саше Купцову поручили добраться поездом от Осуги до деревни Новодугино. Человек, с которым им предстояло встретиться, занимался поиском пропавшего в окружении командарма 33-й армии генерала Ефремова. Он сказал: "Передайте нашим людям: армия разгромлена, командующий Ефремов застрелился, а генерал Масленников вывезен самолетом". Настроение у ребят сразу же испортилось. Только в зрелом возрасте Николай Павлович узнал все подробности трагической судьбы генерала Ефремова. За командармом послали самолет, но он предпочел остаться со своими бойцами. Во время прорыва армии из окружения Ефремов был тяжело ранен. Живым в руки врага он не сдался и, по одной версии, застрелился сам, а по другой - его застрелили. Немецкое командование в назидание своим солдатам похоронило генерала Ефремова с почестями. Один из немецких генералов приказал выставить пленных из армии Ефремова перед немецкими солдатами и сказал: "Сражайтесь за Германию так, как сражался Ефремов за Россию".

30 июля 1942 года началось наступление Красной Армии. Шел сильный дождь, и все окрестные поля превратились в топь. «Илы», которых немцы страшно боялись, летали над самой землей. Над деревней в небе развертывались бои, был сплошной рев, гул, стрельбы. На своем огороде Пушкины выкопали укрытие, что бы прятаться в нем от бомбежек. В середине августа Николай отправился в Рождествено. Первое, что бросилось ему в глаза, - это передвижение немецких войск в направлении Ржева. Николай считал подводы, автомашины, орудия, запоминал номера на броне танков. Возвращаясь обратно, он попал под плотный минометный обстрел и, контуженный, почти двое суток пролежал на обочине дороги. Очнулся от слов: "Это Колька, внук деда Ивана". Рядом стояли знакомые ребята из деревни Пестриково. Они покричали Ивана Самуйловича, и тот вышел к Волге…

Бои продолжались, обозленные немцы через Голышкино и окольными путями направлялись на передовую. Они шли пешком, передвигались на машинах, мотоциклах, велосипедах. Из боев они вывозили огромное количество раненых и убитых. Потоки отступающих немцев двигались в сторону Волги через деревню Горчаково, где проживали родственники Евдокии Дмитриевны. 19 августа 1942 года, преследуя отступающего противника, залп наших "Катюш" сжег Горчаково дотла.

Ранним утром 21 августа немцы оставили Голышкино и еще ряд деревень. Вслед за ними в Голышкино вошли красноармейцы. Радости местных жителей не было предела. Деревня осталась невредимой, в ней сохранились все 98 домов, сгорел только один сарай. Однако 26 августа 1942 года с правого берега Волги немцы выпустили по Голышкино тысячи мин и снарядов. Стрельба была такой, что вскоре осталось лишь 12 домов в той части, где стоял дом Пушкиных. 28 августа немцы расстреляли и эти 12 домов, даже от фундаментов ничего не осталось. Сгорело все, не было даже углей, осталась одна зола. Деревня была уничтожена, многие жители погибли, в самодельных укрытиях оказались засыпанными несколько семей. С тех пор деревни Голышкино и Горчаково (в которых предположительно родились мои прадедушка и прабабушка) больше не существуют. В 2010 году Николай Павлович ездил туда и нашел на месте Голышкино только бурьян.

Семье Пушкиных удалось спастись из-под обстрела. Они перешли в деревню Мосягино (в 3-х км от Голышкина) и стали жить в сушилке сгоревшего овина. Питались кое-как. Николай иногда убегал к солдатской полевой кухне: ее повар подкармливал местных мальчишек. Родители с наступлением сумерек уходили на голышкинские огороды, чтобы выкопать картошку. Там в земляном укрытии лежал больной дедушка Иван. За ним ухаживали его жена и беременная сноха, оставшаяся с двухлетней дочерью.

Во второй половине сентября 1942 года к Николаю подошел солдат-почтальон и спросил, как пройти в Голышкино. Он объяснил, что должен доставить письмо Ивану Самуйловичу Пушкину. "Я его внук, - ответил Николай. - Можете оставить письмо мне". Письмо оказалось от моего дедушки, связь с которым на некоторое время прервалась. Выяснилось, что дедушка разыскал в Калинине Федора Ивановича - старшего брата их отца. Тот связался с заместителем командира 274-й стрелковой дивизии, располагавшейся рядом с Мосягиным, и переправил ему письмо. А из дивизии письмо попало в Мосягино и дошло до адресатов.

В своем письме дедушка спрашивал, правда ли, что отцу (Павлу Ивановичу) оторвало ногу, и он умер. Он также интересовался судьбой матери и других родственников. Николай Павлович тут же написал дедушке ответ, рассказав об их жизни и сообщив, что ногу оторвало не отцу, а двоюродному дяде Илье Александровичу Дроздову. После его ответа вся родня по цепочке узнала о судьбе членов семейства Пушкиных. Через пару недель, 6 октября 1942 года, дедушка Иван Самуйлович умер. Павел Иванович похоронил его прямо на голышкинском огороде. По словам моей мамы, деда Ивана закопали в том самом укрытии, где семья Пушкиных пряталась от бомбежек. В 1956 году прах Ивана Самуйловича был перевезен на старое Смоленское кладбище во Ржеве.

После смерти Ивана Самуйловича его вдова и сноха (жена одного из братьев Павла Ивановича) перебрались в Мосягино. Через некоторое время их забрал старший брат Павла Ивановича Федор. В обкоме партии ему дали машину, что бы он смог эвакуировать свою мать и беременную сноху с ребенком. Вся остальная семья Пушкиных тоже готовилась к эвакуации. Близилась зима, и жить в сушилке овина из-за заморозков становилось невозможно. На солдатских грузовиках Пушкины перебралась к своим знакомым в деревню Бороздино. Там Павел Иванович пошел в райвоенкомат и попросил взять его на фронт. В тот момент ему уже было почти 50 лет. Райвоенком Василий Миронов вызвал старшего сортировщика Михаила Соколова. Тот хорошо знал Павла Ивановича, поэтому предложил ему заведовать складами "Заготльна" на Набережной Волги. Через месяц Пушкины переехали в деревню Коньково, откуда им было ближе ходить на склад.

В марте 1943 года Красная Армия освободила Ржев. Через неделю Николай Павлович заехал туда со своим дядей Михаилом Ивановичем. Ржев предстал перед ними как город-призрак. При въезде в город лежали трупы, кое-где из землянок курился дымок. Мирного населения на улицах не было, по сторонам виднелись надписи "Заминировано". В 1943-1944 гг несколько семей вернулись на свои пепелища, в том числе и жена Михаила Ивановича. Построили из бревен военных блиндажей землянки и домишки. Восстановили небольшой колхоз, затем - совхоз, и продолжили жить. 

На фотографиях - город Ржев во время войны и после освобождения:

Деревня Коньково, в которой поселилась семья Пушкиных, располагалась рядом со Старицей - любимым городом Ивана Грозного. В 1944 году Николай Павлович возобновил свою учебу в Старицкой средней школе. В 1948-ом он поступил в Смоленский государственный мединститут, а в 1954-ом с отличием его закончил. На фотографиях, приведенных ниже, Николай Павлович запечатлен в 1948 и 1950 годах в городе Смоленске: 

После окончания института Николай Павлович уехал работать хирургом в поселок Емельяново Калининской области. К тому времени он уже год, как был женат и имел сына, тоже Николая. Супругой Николая Павловича стала девушка, с которой он сидел за одной партой в школе. Звали ее Валентина Ивановна. Через некоторое время Николай Павлович был назначен на должность главного врача Емельяновской больницы. В 1962 году он стал главврачом Старицкой районной больницы. А через год у него родилась дочь Татьяна.

В 1972 году супруга Николая Павловича неожиданно умерла (ей было всего 43 года). После этого он стал просить руководство облздравотделом перевести его в другое место. Однако его просьба была удовлетворена только в 1979 году. Николая Павловича назначили заведующим поликлиникой областной (обкомовской) больницы в городе Калинине. Одновременно он на полставки работал практикующим хирургом. "Вести" ему приходилось секретарей обкомов, председателей облисполкомов, их заместителей, начальников КГБ, УВД, членов их семей. В Калинине Николай Павлович получил скромную однокомнатную квартиру, в которой прожил практически до самой смерти.

Повторно Николай Павлович так и не женился, а в 2009 году пережил еще один удар. Его дочь Татьяна скоропостижно скончалась от инфаркта в возрасте 43-х лет. Сам Николай Павлович пережил ее на шесть лет и умер совсем недавно, в декабре 2015 года. Его сын Николай Николаевич сейчас работает рентгенологом в Старицкой центральной районной больнице.

Старший брат моего дедушки Василий Павлович после демобилизации из армии поступил в Институт Экономики министерства заготовок. Сначала он работал в "Заготльне" в Калинине, а затем перевелся заместителем директора "Заготльна" в Горький. Через некоторое время Василий Павлович вместе со своей семьей вернулся обратно в Калинин. В 1973 году он встречал меня с моей мамой из калининского роддома. Мой папа тогда был в командировке в Германии, а дедушка - в санатории, поэтому выполнять функции встречающего пришлось Василию Павловичу. Умер Василий Павлович в 1988 году, спустя пару недель после 60-летия Николая Павловича. Сейчас в Твери проживает его дочь Тамара Васильевна, которая периодически созванивается с моей мамой.

Старший брат моего прадедушки Федор Иванович в 1944 году был переведен в Калугу уполномоченным министерства заготовок. Младшие братья Павла Ивановича по окончании войны вернулись на свои прежние места проживания: Петр - в Калинин, а Михаил - в Ржев. Сам же Павел Иванович вместе с Евдокией Дмитриевной прожил в деревне Коньково всю оставшуюся жизнь. На фотографии, опубликованной ниже, он стоит в центре на фоне своего собственного дома. Крайний справа - это его старший брат Федор, крайний слева - его младший брат Петр. На заднем плане стоят мой дедушка Константин (в очках) и его младший брат Николай. 

Семейное застолье. В центре - мои прадедушка и прабабушка Павел Иванович и Евдокия Дмитриевна. Справа - мой дедушка Константин Павлович. Слева: на первой фотографии Василий Павлович (Николай фотографирует), на второй - Николай Павлович (Василий фотографирует). На заднем плане запечатлена маленькая печка-лежанка, а на ней - семейные фотографии... 

Сейчас  Павел  Иванович  и  Евдокия  Дмитриевна  давно  уже  умерли.  Павел Иванович  умер 12 сентября 1974 года, спустя год после моего рождения. А Евдокия Дмитриевна умерла 6 июня 1983 года. Оба они похоронены в Старице вместе с Николаем Павловичем, его женой и дочерью.

На   фотографии   слева  -  мои   прадедушка   и   прабабушка   Павел   Иванович   и   Евдокия   Дмитриевна   Пушкины.   На   фотографии   справа  - мой   дедушка   Константин   Павлович   в   2002   году   (80 лет).   В   старости он стал очень похож своего отца... 

О своих дальних предках по материнской линии мне известно очень немного. Все они жили в деревнях Тверской губернии (области) и никаким репрессиях и раскулачиваниям не подвергались.

Мой прадедушка Лысенков Павел Егорович (1886 г.р.) был участником Первой Мировой войны и даже имел какую-то награду (на фотографии он изображен в центре):

К тому времени он уже был женат и имел двух сыновей: Василия (1912 г.р.) и Константина (1918 г.р.). Оба они родились в деревне Городище Тверской губернии, расположенной на правом берегу реки Волги, недалеко от устья реки Шоши. Название деревни происходило от слова "городище", обозначающего старое разрушенное поселение, развалины города, остатки крепости. Оно было связано с памятью о древних славянских поселениях, следы которых находили здесь местные жители. Сегодня деревня Городище все еще существует и относится к Конаковскому району Тверской области.

Сразу после рождения младшего сына Константина супруга Павла Егоровича умерла, и в 1920 году он женился на моей прабабушке - Муруновой Александре Васильевне. Александра Васильевна (05.04.1890 г.р.) происходила из деревни Борок Николо-Созинской волости Корчевского уезда Тверской губернии. Ныне это тоже Конаковский район Тверской области, однако самой деревни давно уже не существует. В 1937 году при создании Иваньковского водохранилища Борок на Сози был затоплен, а его жители переселены. Название деревни Борок происходило от слова "бор" - "борок", то есть сосновый лес. В Тверской губернии существовало несколько поселений с таким названием, и какие-то из них сохранились до сих пор.

Родителей Александры Васильевны звали Василием Егоровичем и Татьяной Спиридоновной. Кроме них у Александры Васильевны были брат и три сестры, одну из которых звали Маврой. Все они в своих документах значились русскими. По данным переписи 1897 года, 7% населения Тверской губернии составляли карелы. Однако 99,8% населения Корчевского уезда Тверской губернии, где проживала семья Муруновых, являлись русскими.

Александра Васильевна была неграмотная, читать и писать она не умела. При этом буквы она знала: когда ей показывали газету, она могла их назвать. До революции она проживала в Москве и работала горничной у какого-то врача:

После революции врач сказал ей: "Езжай-ка ты, Саша, домой. Теперь неизвестно, что будет". Тогда она собралась и уехала обратно в свою родную деревню.

После свадьбы с Павлом Егоровичем вся семья проживала в деревне Городище Тверской области. Там у них родились две дочери - Елизавета (моя бабушка, 1922 г.р.) и Антонина. Младший сын Павла Егоровича Костя сразу признал Александру Васильевну мамой. А вот старший сын, Вася, наоборот, привыкал к Александре Васильевне долго. Поначалу он ее никак не называл, но потом тоже стал называть ее мамой.

В 1935 году Вася переехал в город Кимры - известный центр сапожного промысла Российской Империи. Там он женился и устроился сапожником в кустарно-промысловую артель "Обувщик". Обзавестись детьми Василий не успел, поэтому никаких сведений о его супруге у нас не осталось.

В апреле 1940 года Василия Павловича призвали на службу в РККА. В наших семейных архивах сохранилась его старая фотография на паспорт, где он очень похож на своего отца Павла Егоровича: 

Второй брат моей бабушки Костя жил вместе со всей семьей в деревне Городище. Отношения между ним и моей бабушкой сложились очень даже дружеские. По характеру маленькая Лиза была как мальчишка, поэтому Костя везде брал ее с собой. То они вместе ходили в лес, то рыбачили вместе на Волге. Для рыбалки они сами строили плот, а потом плавали на нем по реке и расставляли снасти. Особенно бабушка любила вспоминать, как они с Костей ловили кротов. Разыскивали в полях норки кротов и расставляли рядом силки. В те времена из кротов делали шубки, поэтому ребята отлавливали этих зверьков и сдавали их на шкурки.

В октябре 1938 года Костю призвали на службу в РККА. У нас сохранилось соответствующее удостоверение со штампом "гор. Ахалцихе, войсковая часть 7726, п/я 95". Документ был выдан родителям Кости 7 ноября 1938 года для получения ими льгот и пособий.  К сожалению, идентифицировать подразделение по номеру части и почтовому ящику мне не удалось. Однако известно, что с 1924 года в городе Ахалцихе в Грузии дислоцировался 38-й отряд пограничных войск НКВД.

Мои родственники утверждают, что фотографии Кости должны быть в наших семейных архивах. Но архивы оказались разбросаны по разным местам (Екатеринбург, Саранск), а фотографии - не подписаны. Бабушка показывала мне фотографии своих братьев (я сама ее об этом просила), только с тех пор прошло уже 30 лет, и я все забыла. Поэтому опознать Костю мы пока не можем: 

Незадолго до того, как Костю забрали в армию, моя бабушка уехала в Ленинград и поступила там в химико-технологический техникум. Ей тогда было всего 16 лет. Помню, она потом всю жизнь рассказывала, как впервые увидела в витрине магазина торт "Наполеон". Ей очень хотелось его попробовать, но у нее не было денег.

Великую Отечественную войну бабушка встретила, будучи третьекурсницей. Она не верила, что война будет долгой, и хотела закончить учебу, поэтому уезжать из Ленинграда не стала. С первых дней войны она работала на оборонных сооружениях, копала противотанковые рвы. После установления блокады бабушка оставила техникум и в сентябре 1941 года устроилась на оборонный завод ("Магнетон"; в те времена он назывался "Завод N 10"). Работать ей приходилось целыми днями, а спать - прямо на заводе, что бы не тратить силы и время на дорогу домой.

В марте 1942 года бабушка тяжело заболела (к тому времени в Ленинграде умерло почти 400 тысяч человек). 20 марта 1942 года она была эвакуирована по Ладожскому озеру (на фото - Дорога Жизни в марте 1942-го): 

Конечным пунктом эвакуации значился Краснодарский край, но доехать бабушка смогла только до Ярославля. Там ее сняли с поезда и с воспалением легких и колитом доставили в местную больницу. Перенеся две операции и выздоровев, бабушка отправилась к себе домой, в Городище. Однако когда она зашла в свою избу, родственники ее не узнали. Они подумали что это какая-то беженка пришла просить и сказали ей: "А у нас, милая, и подать-то тебе нечего. У самих ничего не осталось..."

22 декабря 1942 года бабушка была награждена медалью "За оборону Ленинграда",  но о своем награждении она ничего не знала. В марте 1943 года она вышла замуж, сменила фамилию, после чего несколько раз переехала из села в село. Поэтому медаль нашла ее только спустя 44 года, в декабре 1986-го. У нас сохранилась газетная заметка с фотографией, на которой запечатлено, как моя бабушка получает свою награду. На втором фото - моя бабушка со своей подругой Зоей в Ленинграде в феврале 1939 года: 

Оба бабушкиных брата: Константин и Василий, - были призваны на фронт в 1941 году. Согласно сохранившимся у нас документам, Вася в июле 1941-го служил в 483-ем отдельном строительном батальоне. А от Кости сохранился номер его последней полевой почты - ППС 2364. Последнее письмо от Кости пришло в апреле 1943 года, а от Васи - в марте 1943-го. После этого связь с братьями прервалась. В начале 1947 года Павел Егорович попытался разыскать своих сыновей. В ответ ему сообщили, что оба брата в 1943 году пропали без вести: Вася - в мае (ему тогда был 31 год), а Костя - в июне (25 лет). Согласно справочнику полевых почтовых станций РККА, ППС 2364 принадлежала 1-ой гвардейской воздушно-десантной дивизии, сформированной в декабре 1942 года. К месту своей дислокации 1 ГВ. ВДД следовала по железной дороге: сначала до города Калинин (ныне Тверь), затем - до Осташкова. Подразделения на конной тяге следовали своим ходом, а все остальные - автотранспортом до села Козлово (250 км). 18 февраля 1943 года дивизия вошла в состав 68-ой армии Северо-Западного фронта. С 9 марта по 20 июля (т.е. в тот период, когда пропал Костя) она участвовала в ликвидации "демянского котла" противника. Форсировала реку Ловать, вышла к реке Редья и обороняла участок Онуфриево, Жуково.

В донесении о безвозвратных потерях Оршинского РВК была указана военно-учетная специальность Кости - повозочный. На самом деле специальности, указываемые в документах, не всегда соответствовали действительности. Например, мой дедушка Виктор Васильевич был на фронте минером и получил медаль "За оборону Ленинграда". Однако в его наградном листе было написано, что он служил вожатым во взводе ездово-санитарных собак. Тем не менее, я пока исхожу из того, что на фронте Костя действительно был повозочным.

Во времена Великой Отечественной войны повозочными назывались водители гужевого транспорта. Туда обычно набирали казаков или деревенских жителей, умеющих хорошо обращаться с животными. Повозочные доставляли на передовую топливо и боеприпасы, вывозили в тыл раненых солдат, транспортировали продовольствие, строительные материалы, почту. Лошади буксировали артиллерию и полевые кухни, поэтому даже в стрелковых полках по штату полагалось иметь 350 лошадей. Нередко бывало, что и пехота выезжала на позиции не на грузовиках, а на конных подводах. Большинство лазаретов и медсанбатов тоже были "на конной тяге". Так, в битве под Сталинградом работали 209 гужтранспортных рот, численностью более 30 тысяч лошадей, отдельные гужтранспортные роты на верблюдах и 6 рот на волах. В условиях сильных морозов, весеннего бездорожья и дефицита топлива гужевой транспорт был особенно востребован. Например, в ходе Ржевско-Вяземской операции в феврале 1942 года первый санный обоз, прибывший в 39-ю армию Калининского фронта, привез больше запасов, чем было доставлено за несколько дней воздушным транспортом.

Как было сказано выше, второй брат моей бабушки - Василий, - в июле 1941 года числился в 483-ем строительном батальоне. По данным донесения о безвозвратных потерях Оршинского РВК, на фронте он был стрелком. В публичном доступе мне удалось найти информацию только об одном 483-ем стройбате. Это был батальон Государственного Управления аэродромного строительства (ГУАС) НКВД. По состоянию на апрель 1941 года им командовал майор (подполковник) Гуринов Александр Алексеевич. По данным наградного листа подполковника, в октябре 1941 года 483-й стройбат был влит в ВВС РККА и переименован в 30-й отдельный инженерный аэродромный батальон (ОИАБ). Командиром 30-го ОИАБ был назначен все тот же подполковник Гуринов. Правда, согласно перечню подразделений РККА от 1960 года, Гуринов возглавлял не 483-й, а 473-й стройбат, который и был переименован в 30-й ОИАБ. В какой из двух документов закралась ошибка (цифры "7" и "8" на машинописной клавиатуре располагаются рядом), мне пока непонятно.

В начале 1942 года Гуринов был назначен начальником отдела аэродромного строительства (ОАС) 60-го района авиационого базирования (РАБ) ВВС Северо-Западного фронта. Командиром 60-го РАБ (ППС 1821) являлся майор Свешников Владимир Константинович. 60-й РАБ осуществлял материально-техническое обеспечение авиационных частей 6-й воздушной армии, сформированной в июне 1942 года в районе Валдая. В ноябре 1942 года начальником ОАС 6-ой ВА был назначен подполковник Гуринов. Командиром 6-ой ВА до января 1943 года являлся генерал-майор авиации Кондратюк Даниил Федорович. Его заместителем в августе 1942 года был назначен генерал-лейтенант авиации Полынин Федор Петрович.

Свой боевой путь 6-я воздушная армия начала с участия в воздушной блокаде группировки противника в районе поселка Демянск. Демянская операция проводилась в 1942, 1943 годах войсками Северо-Западного фронта между озёрами Ильмень (Новгородская область) и Селигер (Новгородская и Тверская области). В дальнейшем 6-я ВА поддерживала наступление войск фронта и прикрывала их при переходе к обороне в районе города Старая Русса. В апреле 1942 года в районе Демянска был сбит самолет знаменитого летчика Алексея Маресьева, ставшего прототипом главного героя "Повести о настоящем человеке". В тот момент летчик Маресьев служил в 296-ом истребительном авиационном полку, входившем в состав 6-ой воздушной армии.

В январе 1943 года командиром 6-ой ВА был назначен генерал-лейтенант Полынин, а 20 ноября 1943 года армия была выведена в резерв Ставки ВГК. Вплоть до этого времени 30 ОИАБ находился в ее составе (это подтверждается, в том числе, и данными из базы "Мемориал"). Получается, что оба брата: Василий (6 ВА) и Константин (68 А), - воевали на старорусском направлении и участвовали в демянской операции. Там они и пропали без вести в мае-июне 1943 года. Бабушка, кстати, так и говорила: Костя и Вася воевали рядом с Тверской областью на Ленинградском направлении.

После войны командир 6-ой ВА генерал Полынин написал мемуары: "6-я воздушная армия в боях 1942-1943 гг." и "Боевые маршруты". Вот некоторые выдержки из них:

"Много примеров отваги, трудолюбия и находчивости показали воины инженерно-аэродромных частей при изыскании и строительстве аэродромов. Работа аэродромщиков в ряде случаев была сопряжена с большим риском. При изыскании площадок им приходилось летать в любую погоду, садиться на неизвестные и заминированные противником аэродромы. Бывали случаи, когда они залетали и на чужую территорию, попадая под обстрел противника".

"Мне вспоминается эпизод, произошедший во время подготовки передового аэродрома в районе г. Андреаполь. Передний край линии фронта проходил в то время всего в трех километрах от аэродрома. Гитлеровцы своими частыми налетами не давали покоя нашим аэродромщикам. А аэродром требовалось восстановить не более чем за одни сутки: он был очень нужен для устройства засад наших истребителей.

При налетах авиации противника личный состав, готовивший аэродром, вначале убегал в соседний лес, а потом очень долго собирался для продолжения работы. Это не давало возможности подготовить аэродром к установленному сроку. Поэтому, освоившись с обстановкой, солдаты и офицеры при последующих налетах перестали бегать в лес и стали просто ложиться друг за другом в колею от тракторов, а головы укрывать лопатами, во избежание повреждений осколками. Это дало соответствующий результат. Аэродром был подготовлен в установленные сроки. От налетов авиации противника было легко ранено только три человека".

"Бывали случаи, когда приходилось готовить аэродромы сразу вслед за отходящими войсками противника. Помнится, в районе Муры на площадке, занесенной большим слоем снега, пришлось в срочном порядке готовить аэродром. Эта площадка оказалась хитро заминированной фашистами. Только, казалось бы, разминировали и обезвредили выбранный участок, пустили на него технику для расчистки снега, как начали рваться мины. Потом выяснилось, что гитлеровцы повторяли минирование по мере выпадения и накопления слоя снега. На этом участке оказалось «трехэтажное» минирование, которое пришлось преодолеть, прежде чем подготовить аэродром".

"В январе 1942 года было приказано срочно подготовить аэродром в районе станции Лычково. Выехав на место, инженеры-изыскатели поначалу схватились за голову: кругом болота, причем они не промерзали даже в сильные холода, так как торф является хорошей теплоизоляционной прокладкой. Что делать? Пришлось подобрать более-менее ровный участок пахотной земли, разровнять его, утрамбовать, засыпать дренажные канавы.

Аэродром был построен за двое суток. Там трудились сотни скромных воинов-героев. Распорядительностью и смекалкой блеснули тогда командир 14-го инженерно-аэродромного батальона Г.Т. Ворона, политработник М.Л. Парецкий, специалисты Чибисов, Коноплев, Мысляков, Тараканов, Гуринов, Багновец, Раков, Дюбенко и многие другие".

Примечание. Село Лычково находится в 41 км к северу от поселка Демянск Новгородской области и примерно в 300 км от Конаковского района Тверской области, где проживала семья Лысенковых. Лычково - это станция Октябрьской железной дороги на линии Бологое (Тверская область) - Валдай - Старая Русса (Новгородская область). 18 июля 1941 года на этой станции произошла страшная трагедия: немецкая авиация разбомбила 12 вагонов с детьми, которых эвакуировали из Ленинграда. После бомбежки живыми остались только 18 детей, количество погибших детей остается неизвестным до сих пор. В 2005 году на братской могиле, в которой были захоронены погибшие дети, установили памятный мемориал:

Моя бабушка иногда говорила, что война испортила им не только молодость, но и всю оставшуюся жизнь. Оба ее брата: Константин и Василий, - были на фронте обычными рядовыми и погибли неизвестными и безымянными. Однако сегодня их имена занесены в Книгу Памяти Тверской области. К сожалению, я очень мало о них знаю, и спросить теперь уже некого. Мой прадедушка Павел Егорович умер в 1950 году, когда моей маме было всего 7 лет. После этого Александра Васильевна продала свое имущество в деревне Городище и переехала к моей бабушке. Имущество у Александры Васильевны было небогатое. По данным описи 1949 года, семья Лысенковых владела бревенчатой избой с деревянной крышей, 30-ю сотками земли и двумя козами. Изба (6 х 6 х 3 м), двор, сени и крыльцо были застрахованы.

Александра Васильевна прожила до 85 лет и даже успела немного меня понянчить. Она умерла 18 июня 1975 года, спустя два года после моего рождения. На фотографии она запечатлена в 1966 году в поселке Эммаус Тверской области: 

Моя бабушка Елизавета Павловна умерла 14 июля 2000 года в возрасте 78-ми лет. В отличие от моей второй бабушки, которую я никогда не видела, это была самая настоящая бабушка. Первые 16 лет своей жизни я каждое лето проводила у нее в гостях. Во время войны она недолго работала учительницей, потом - служащей в разных конторах. В 1960 году бабушка заочно закончила Московский статистический техникум, после чего стала работать бухгалтером. В конце концов, она дослужилась до заместителя главного бухгалтера, однако по состоянию здоровья была вынуждена найти себе работу попроще. Последние годы до пенсии бабушка работала библиотекарем в школе-интернате поселка Эммаус Тверской области.

На пенсию бабушка вышла раньше положенного срока (опять же, по состоянию здоровья). Сидя дома, она целыми днями как пчелка трудилась по хозяйству. Пекла пироги, пряла шерсть на настоящей русской прялке, вязала шали, носки, варежки, вышивала полотенца, содержала несколько огородов, ходила в лес за ягодами и грибами. Несмотря на весьма скромный достаток, мне она делала довольно дорогие по тем временам подарки. Один раз подарила детский фарфоровый кофейный сервиз на шесть кукольных персон. В другой раз купила кукольную коляску - уменьшенную копию настоящей детской коляски синего цвета. Когда я выходила с этой коляской во двор, все девочки (даже те, с которыми я была в ссоре) хотели со мной дружить.

Никаких украшений моя бабушка никогда не имела, за исключением пары колечек, подаренных ей моей мамой. Однако одевалась она всегда хорошо: на платья и туфли на каблуках дедушка никогда не скупился. По этой причине бабушка до старости пользовалась вниманием со стороны представителей противоположного пола. Помню, когда мы с ней ездили в дома отдыха, тамошние пенсионеры все время норовили за ней поухаживать.

Свое детство бабушка вспоминала очень редко, но если вспоминала, то обязательно своего брата Костю. О своей младшей сестре Тоне в детстве она почему-то никогда не рассказывала, хотя отношения между ними были хорошие. Антонина Павловна считалась моей крестной, поэтому мы все называли ее Бабусей Кокой. Кока со своей семьей жила в Эстонии, в Таллинне, а после развала СССР вместе с сыном Александром переехала в Мордовию. В 2008 году она умерла, Александр и его жена умерли в 2007 и 2013 годах. Сейчас в Саранске живут внучки Антонины Павловны - мои троюродные сестры Люда и Юля.

Дочь Антонины Павловны Верочка со своим мужем Виктором до сих пор проживает в Эстонии, в Мяннику. Их дети - Максим и Аня, живут там же и давно уже обзавелись собственными детьми. У Максима их трое, а у Ани скоро будет второй. Сейчас Верочка, Аня и Люда помогают мне разыскать в архивах бабушки Тони фотографии бабушкиных братьев Кости и Васи. А я подумываю о том, что бы послать запрос о судьбе Василия и Константина в ЦАМО - Центральный Архив Министерства Обороны.

Источник:

Военнослужащие вермахта об участии в Ржевской битве.

 Воспоминания Фрица Ланганке о Ржевской битве.

Рассказ Фрица Ланганке, разведывательный батальон 2-й дивизии СС "Рейх".

После остановки в ремонтной мастерской мы ехали на нашем 8-ми колесном бронированном разведывательном автомобиле от Варшавы через Минск, Смоленск и Вязьму, направляясь в Москву, вплоть до выезда из города Гжатск. Мы двигались по проселочным дорогам. Было очень трудно заставить машину двигаться по русским дорогам и в условиях самой холодной зимы столетия. Именно в этом городе (Гжатске) транспорт всех видов германской армии встал, заполонив собой всю дорогу, во время длинной ночи 19 января 1942 года. Целые толпы фельджандармов безнадежно пытались организовать выезд из Гжатска и направить движение по объездным дорогам к главной. Крики, вопли и ужасные ругательства постоянно сопровождали этот беспорядочный процесс. Разнообразные легковые автомобили, которые либо завязли в снегу, либо просто не заводились, безжалостно сворачивались с дороги и выбрасывались на обочину. Перекрестки и главное шоссе сохранялись свободными от машин для того, чтобы вспомогательные части соединений находящихся в районе Мосальска восточнее от него могли легко добраться до нужного им места.

Было ужасно холодно и я вместе с пулеметчиком слез с машины, пытаясь согреться, немного подвигавшись. Нахождение же внутри машины, когда мотор не работал, можно было сравнить с сидением в глыбе льда. Мы то трогались, то останавливались, проехав всего несколько метров, пока, наконец, мы не попали, затратив на это часы, к выезду из Гжатска и уже хотели покинуть его. Я сказал водителю, чтобы он держал правее, но он продолжал двигаться прямо до тех пор, пока щит противотанковой пушки не уткнулся в снежную стену, образовавшуюся по обеим сторонам дороги. Тут же около нас оказалась группа фельджандармов, которые хотели убрать наш автомобиль с дороги, но они скоро убедились в бесполезности своих попыток, так как наша машина была слишком тяжелой. Сопровождаемые их ужасными проклятиями, мы несколько раз тронулись взад и вперед, пока, наконец, не смогли вновь выехать на дорогу. Впоследствии местность позволила нам съехать с дороги и по большому радиусу мы смогли достигнуть конца города. Дул сильный восточный ветер и этой ночью температура упала до - 40 по Цельсию. Смазка в игольчатом подшипнике была слишком вязкой, поэтому повернуть руль можно было только лишь с огромным трудом. На следующий день мы попытались каким-то образом облегчить его ход, но не знали, как это сделать.

По этой причине я оставил машину вместе с его экипажем, а сам один отправился к месторасположению нашей роты (1-я рота, разведбат, дивизия СС «Дас Рейх»). 21 января я узнал, что командный пункт нашей дивизии расположен в Можайске. На шоссейной дороге мне удалось сесть на попутную машину, которая двигалась на восток, пока немного погодя, все движение полностью не остановилось. На всем протяжении дороги, которое только мог окинуть глаз, все колонны остановились и большинство водителей и экипажей машин вышли из них, наблюдая на северо-востоке потрясающее природное явление. В холодном ветре ярко блестел снег, расходящиеся солнечные лучи почти ослепили нас, а в небе стояли две радуги, зеркально отраженные друг от друга, соприкасаясь друг с другом на своих вершинах. Должно быть, тысячи людей из Ландвера заворожено наблюдали за этим явлением и не могли забыть его на протяжении всей войны.

В Можайске осталось только лишь небольшое подразделение, оставленное, чтобы забрать последние вещи. Разведбатальон был выдвинут в Сычевку, где при температуре - 45 С - 48 С началась контратака русских дивизий, которые смяли немецкую оборону около Ржева. Она продолжалась до начала февраля. Это было начало зимней битвы за Ржев - одного из самых важных сражений в России. Вблизи ротного КП в большом темном строении помещался эвакуационный госпиталь. Здесь вся беспощадность зимней войны была явственно выставлена напоказ. С задней части здания под окнами вплоть до подоконника были навалены ампутированные руки, ноги, ступни и кисти рук. Они выбрасывались сюда после операций (в тех ужасающих зимних условиях потери от обморожения превышали боевые).

На следующий день через Сычевку я добрался до месторасположения моего батальона, который располагался в деревне Свиноройка. Свиноройка была взята днем раньше после очень тяжелого боя. Это было селение с 3-мя или 4-мя улицами с расположенными вдоль них домами. Для нашего «братского подразделения» - мотострелкового батальона этот день был особенно жесток. В бою за селение Писино они потеряли 250 человек (из 450-ти), из них было убито 4 офицера и 170 солдат. После боя на поле битвы осталось лежать 450 мертвых русских бойцов.

Я вместе с 3-мя или 4-мя моими товарищами, прибывшими из Можайска, ранним утром были приветливо встречены упавшей до - 51 С температурой. Въезд в деревню представлял собой нечто вроде возвышенного перекрестка, где стояло уничтоженное немецкое орудие. Ветер сдул оттуда весь снег и навалил его в ямы и ложбины, где его глубина была больше метра, из-за чего это место было совершенно открытым, вследствие чего эта точка отлично простреливалась нашими русскими друзьями. Как только кто-нибудь проходил здесь, как русские немедленно открывали огонь из всех видов танковых и противотанковых орудий с любой дистанции. Тяжело дыша, мы, наконец, добрались до ротного КП, находящегося в конце спускающейся с пригорка улицы, где мы были встречены расплывшимися в улыбке лицами наших приятелей. Было очевидно, что они с большим интересом наблюдали за нашей «русской рулеткой». После они сообщили нам, что шансы пересечь эту зону при дневном свете равнялись 50 на 50, и они явственно ощущали, что с тех пор, как в одно прекрасное время я был отправлен в ремонтную мастерскую, мне еще не приходилось проделывать такой трюк, в то время как они, дубея от холода, совершали такое чуть ли не каждый день.

Я отрапортовал моему командиру гауптштурмфюреру Почке, который расположился в углу хижины, служащей КП, которая в следующие дни была укреплена несколькими рядами настила потолка и стен, так что, в конце концов, могла сойти за приличный бункер. Вместе с ним в хижине был унтерштурмфюрер Прикс из первой роты. Но моя игра с удачей в этот день не закончилась. Унтерштурмфюрер Прикс встал со мной у окна и стал объяснять мне текущую обстановку; в это время в окно прямо между нами двумя влетел минометный снаряд и врезался в заднюю стену, не взорвавшись при этом. Приксу порезало лицо мелкими деревянными и стеклянными осколками, но никто не смог бы назвать эти царапины волнением, все выглядело так, как будто он порезался бритвой - всего лишь незначительный инцидент.

Спустя некоторое время я был снаружи с Зеппом Ринешом из Штайнмарка (передний водитель) и Руди Тонером (радиооператор и задний водитель), которые вместе с Херманном Булером (пулеметчиком) и унтерштурмфюрером Приксом составляли экипаж последнего 8-миколесного разведывательного автомобиля, оставшегося в роте (4-хколесных автомобилей больше не оставалось). Они только начали объяснять, что случилось за последние недели, когда на приличном от нас расстоянии в землю врезался снаряд. Это было так далеко, что никто из нас не попытался укрыться. Но все же мелкие осколки долетели до нашей группы и двое наших товарищей были ранены в живот. Раны были неглубокими, так что Зепп Ринеш шутливо крикнул: «Ура, первая весточка!» Но несмотря на это, они были доставлены в перевязочный пункт.

По этой причине я перешел на их машину в качестве водителя вместе с Херманном Бурелом из Балингена (Швабия) в качестве пулеметчика. Это был один из тех парней, на которого можно было слепо положиться в любой ситуации - после того как подобная нашей бронемашина была подбита в Пуховице в припятских болотах (тогда в горящей машине погиб весь экипаж), мы всегда были рады, уходя в разведоперацию, видеть в своем экипаже Булера и Виммера Крайса. Несмотря на то, что от обморожения он потерял большой палец ноги во время отступления от рузской линии и, несмотря на то, что ему было очень больно ходить, он не остался в госпитале и вновь пришел в нашу роту. Но когда где-нибудь в землянке он снимал свой сапог, чтобы сменить тряпку, прикрывавшую то место, где раньше был палец, зловоние было настолько ужасным, что мы были близки к тому, чтобы выкинуть его наружу на снег и мороз.

Наш разведывательный автомобиль был ограничен в своих возможностях. После ремонта спустили два колеса, а орудийная башня не вращалась - она была просто застопорена, поэтому в плане огня наш автомобиль походил на самоходку. Но в эти критические дни, без сомнения, он был неоценимой и мощной поддержкой для залегших в снегах пехотинцев. В то время выдалась неделя, когда ночная температура несколько раз опускалась ниже -50 С. Малейшая примесь в бензине (воды, например) мгновенно забивала карбюратор, и тогда приходилось отсоединять карбюратор от топливного насоса, что было необычайно трудно сделать при таких ужасных температурах. Этим можно было заниматься всего пару минут, после чего надо было снова залезать в землянку, чтобы отогреться. Холод и необыкновенная ярость вызывали потоки текущих по лицу слез. Это были одни из самых тяжелых дней, которые я пережил во время войны. Каждые два или три часа надо было подбегать к двигателю и заводить его, чтобы сохранить свою машину работоспособной.

В самую первую ночь со мной случилось событие, преследовавшее меня затем в ночных кошмарах. До тех пор я еще не был посвящен во все подробности той местности и разбудил Херманна Булера, чтобы он сходил к машине вместе со мной. Мы забрались внутрь автомобиля и проехали некоторое расстояние, все время вращая туда и обратно руль, разрабатывая его систему. Неожиданно, руль перестал поворачиваться. Я спрыгнул с машины, чтобы посмотреть в чем же дело. Посмотрев под машину, я был шокирован на всю мою оставшуюся жизнь. На раме машины лежал русский и казалось, что он держит одно колесо. Прошло несколько секунд прежде чем я снова пришел в себя. По всей Свиноройке были разбросаны занесенные снегом мертвые русские. Я переехал через одного из этих мертвых солдат и его окоченевшие конечности полностью находились в нижней части автомобиля. Мы попытались вытащить его оттуда, но сделать это оказалось невозможно.

Не находя другой возможности, я схватил пилу, подполз поближе к русскому и отпилил ему руки. Это было чрезвычайно жутко. Русский был пожилым мужчиной - типичным мужиком с длинной бородой. Наши лица находились очень близко друг от друга. Конечно, пила немного двигала его тело и казалось, что он неодобрительно мотает своей головой. Я чуть было не лишился рассудка, но другого выхода не было. Только лишь несколько случаев в течение всей войны потрясли меня таким же образом.

Зимняя война совершенно отличается от какой-либо другой. Четкой и видимой линии фронта больше не существовало. Строения, любые укрытия от холода были первыми целями для каждого (и конечно, основой всего тактического планирования). Тот, кто после нескольких проведенных на передней линии часов не мог отогреться в каком-либо сооружении, имел весьма небольшой шанс выжить при столь низких температурах.

Без навыков смекалки людей всех званий и рангов (лыжи, сани, самодельные приспособления для адаптации оружия и техники к низким температурам и неизвестным ранее проблемам, связанных с холодом, в то время как подвоз снабжения был очень нерегулярным) и без непоколебимой уверенности в способности выдержать все испытания и в конце концов разбить врага… даже выдающееся командование не было бы достаточным для того, чтобы выиграть эту зимнюю битву за Ржев. К счастью этот вид командования присутствовал у нас в лице исключительного в своем роде командующего 3-ей армии генерала Моделя. Большей частью ночью или же тогда, когда начиналась вьюга и снег залеплял глаза, разведывательные патрули или небольшие подразделения проникали в небольшие городки и деревушки или же нарушали связь между ними. Хотя все и говорили, что вражеский фронт находится к западу и северу от нас, русские еще в большем количестве могли появиться и с востока и с юга. Быть вестовым, санитаром, отправляющим в тыл раненых солдат (по большей части на это вызывались добровольцы), отправляться за снабжением - все это было самоубийственно и очень часто заканчивалось смертью. Когда в ночи мы слышали сигнал тревоги «Русские здесь!», иногда по 2-3 раза за ночь, после чего  одна хижина за другой освещалась огнями выстрелов, мы с Херманном Бюлером выскакивали наружу и бежали нога в ногу к автомобилю, одновременно залезая в него. Как и многие мои товарищи он не доверял автоматическому оружию - слишком много автоматов заклинивало при столь низких температурах. Он всегда использовал русский карабин, что же касается меня, то я всегда держал свой автомат под меховой курткой и он никогда не подводил меня. Мы хорошо различали русских на фоне белого снега, так как в этом районе у них не было зимних камуфляжных костюмов и они были хорошо видны в своих бурых шинелях. Таким образом, мы их быстро обнаруживали, хотя их обычное «Ура!» раздавалось теперь только эпизодически. На следующее утро большинство убитых были уже заметены снегом. Тут и там разгорался рукопашный бой, когда атакующие подходили слишком близко. Однажды в подобной ситуации, Херманн попал своим штыком прямо в сердце одного русского, мгновенно его тело свело судорогой и ночью он уже был замороженным трупом. Наутро мы нашли его в той же позе - лицом к нашей машине, с одной ногой согнутой в колене, со стоящим прямо телом, с руками в том положении, в котором он держал свою винтовку, когда его застала смерть. Только лишь винтовка упала вниз.

Когда пуля попадала в лицо, то на обледенелом солдате иногда можно было увидеть расходящиеся от входного отверстия радиально направленные замерзшие маленькие капельки крови. Мороз в - 50 может сделать то, чего не увидишь ни при каких других условиях. Это была война в своем ужасном и страшном обличии.

Источники:

1. Воспоминания о Ржевской битве. Рассказ Фрица Ланганке, разведывательный батальон 2-й дивизии СС "Рейх".

Позиция "Кенигсберг" - из дневника гренадера 6-й пехотной дивизии вермахта Франца Бельке.

"3 марта 1942 года.

Ночью, 3 марта, наш марш - батальон, все до единого погружены в товарный вагон. В вагонах должны помогать против холода маленькие печки. Встроены нары, которые постелены соломой, - это уже комфорт. В 3 часа утра поезд отправляется в направлении на восток.

Магдебург и Берлин мы проезжаем в первый же день. Шнайдемаль и Граудену - во второй, на третий мы видим Алленштейн и Гумбиннен в Восточной Пруссии; становится все холоднее - леденящий холод! На четвертый день мы в Литве, проезжаем Ковно и Вильнюс и на 5 день достигаем известную нам по бывшему маршу реку Двину с Дюнабургом и Полоцком.

8 марта 1942 года.

В 6.30 происходит выгрузка на вокзале в Витебске. После марша в 10 км мы находим пристанище в колхозе в Ямполе. Каждая группа - по 10 человек - попадает в русский дом. Типично русский дом, 5х5 м, построенный из положенных друг на друга гладких бревен, которые законопачены мхом и состоят из одной комнаты.

Самое главное сооружение в доме - большая печь-стена. В середине - топка с большим отверстием для огня, в которой хорошо горят сухие дрова. При этом столько много выделяется тепла, что тепла от стен печи хватает на всю комнату, а в печке еще можно готовить и печь. Эти печки так широки и стабильны, что на печке имеется удобное спальное место: вся семья - отец, мать и четверо детей.

Для детей это также любимое место пребывания днем и игровая площадка. Сверху они наблюдают и удивляются чужим гостям. В деревянном запасном помещении под печкой ютятся небольшое количество кур семьи, здесь у них теплая квартира.

Туалеты? Совсем просто: присаживаешься на корточки на улице у задней стороны дома, на определенном месте, огражденном от ветра снежными сугробами и увеличивающейся там мощной кучей. Она замерзает тотчас, холодная, но чистое дело.

Ледяной северный ветер с ночными температурами до - 38 градусов. У нас зимнее обучение с ночными тренировками. Лыжники бегают для безопасности ночью большими кругами вокруг деревни.

25 марта 1942 года.

Автобусы нас доставляют в Смоленск. Там мы размещаемся в одном из кинотеатров. Нам не мешает никакая служба, так что наша основная деятельность заключается в приеме скупой провизии и в выпрашивании одной или больше порций из полевых кухонь близлежащих здесь штабов и военно-воздушных соединений.

Смоленск - древний, русский город по обеим сторонам Днепра с круто поднимающимися улицами, важный пункт соединения на железнодорожной и шоссе-трассе Москва-Варшава. Он окружен еще хорошо сохранившейся здесь стеной из XVI века.

Во время наших вылазок в город мы удивляемся современным, великолепно одетым в мрамор большим государственным зданиям. Мы посещаем также знаменитый собор с достопримечательными произведениями с резьбой по дереву, старой стеной с царскими воротами и двумя боковыми воротами. Собор стоит нетронутым среди развалин и сгоревших домов. Русские при своем отступлении подожгли город зажигательными бутылками, и большая часть города сгорела.

1 апреля 1942 года.

По железной дороге нас везут в Вязьму. Там мы будем пересажены в русские вагоны, которые идут по широкому рельсовому пути, в которых мы поедем до южного вокзала города Ржева.

Вечером 3 апреля мы маршируем в полном снаряжении 18 км по трассе Ржев-Калинин до д. Батюки к месту нашей старой 9 роты 58 пехотного полка.

Что же произошло за время моего отсутствия между сентябрем 1941 и 1 апреля 1942 года в нашем 58 пехотном полку? Взгляд назад.

В сентябре 1941 - обычная позиционная война - никакого особенного успеха. 2 октября военные соединения "Центр" предпринимают наступление на Москву под названием "Тайфун". Вождь и главнокомандующий вермахта, Адольф Гитлер, издает призыв к солдатам восточного фронта: (отрывки)

"Исполненный глубочайшей заботой о самом существовании и будущем нашего народа, я решил 22 июня направить к вам призыв опередить в последний час угрожающее нападение противника. Как мы сегодня знаем, это было намерение властителей Кремля - уничтожить не только Германию, но и всю Европу! Мы взяли свыше 2400000 пленных, свыше 17000 танков и уничтожено или захвачено свыше 21600 стрелков; сбиты или разбиты на земле 14200 самолетов.

Мир подобного еще не видел!!!

С 22 июня прорваны мощнейшие позиционные системы, перейдены мощные реки, взяты штурмом бесчисленные населенные пункты, разрушены бункеры и укрепленные сооружения...

Начав с дальнего Севера, где наши во всех отношениях храбрые финские союзники второй раз доказали свой героизм, вы стоите сегодня до самого Крыма в союзе со словацкими, венгерскими, итальянскими и румынскими дивизиями вглубь на почти 100 километров во вражеской стране.

Присоединяются испанские, кроатские и бельгийские соединения, другие последуют за ними. Так как эта борьба рассматривается, вероятно, впервые, как общая акция всех наций Европы к спасению ценнейшего континента культуры...

Сегодня только начало последней решающей битвы этого года...

Однако, мы отводим опасность сегодня от немецкого рейха и от всей Европы, как во времена гуннов - и позднее, монгольских племен - ужас больше не парит над континентом.

С затаенным дыханием и благословением провожает вас в эти трудные дни вся немецкая родина. Так как вы дарите ей, с помощью Бога, не только победу, но с ней также важнейшую предпосылку к миру!"

(Главная квартира фюрера, 2 октября 1941 года.)

После короткой артиллерийской подготовки на известных позициях противника, 58 полк предпринимает атаку на сильные позиции врага в ранние утренние часы 2 октября через осотненское болото Оссожня. Болотистая местность преодолена при высоких собственных потерях, враг отброшен. 58 пехотный полк с причисленным к нему 3-го батальоном 37 полка в этот первый день наступления оплакивал 109 павших, 372 раненых и 12 пропавших без вести.   6 октября 1941 года выпал первый снег и в последующие дни было очень холодно с длительным снегопадом. Зимняя одежда отсутствовала полностью.